Стриндберг Август
В Афинах

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Hemicykeln i Athen.
    Перевод Б. В. К. (1911).

Август Стриндберг

В Афинах

Исторические миниатюры -- 1

   После теплого дня солнце стало садиться; рынок лежал почти в тени. Тень, поднимаясь выше, закрыла Акрополь, на котором еще сверкал щит Паллады, как оборонительный герб города.
   У пестрой колоннады виднелась группа мужчин, собравшихся около белой мраморный скамьи полукружие Гемициклиона; они, казалось, кого-то ожидали, чтобы сесть.
   Среди них были видные и красивые мужчины, но был также один удивительно безобразный, к которому остальные по-видимому теснились. Его лицо могло бы быть лицом раба или сатира, и некоторые афиняне находили в этом лице все пороки и преступления. Говорят, некрасивый человек ответил на это: "Против чего же боролся Сократ, если он ни порочен, ни преступник".
   Это был именно Сократ, известный всему населению Афин, как чудак, философствующий на улицах и площадях, в кабаках и веселых домах. Он не избегал никакого общества и вел интимное знакомство как с Периклом, главой города, так и с разнузданным Алкивиадом; он садился к столу мелких торгашей и ремесленников, пил с моряками в Пирее, а сам жил со своей семьей в пригороде Керамеике. Когда спрашивали, почему Сократ всегда в пути, его друзья отвечали: "ему дома плохо", А когда его лучшие друзья спрашивали, как может он вести знакомство с моряками и таможенными чиновниками, Сократ отвечал: "Ведь это люди!"
   Рядом с философом, а когда он сидел, то за его стулом стоял юноша, обращавший на себя внимание своим большим лбом. Это был лучший ученик Сократа, по имени Аристокл, получивший за свой лоб прозвище Платона.
   Ревниво оберегая место около учителя, стоял прекрасный Алкивиад.
   Третий сряду был статный строгий трагик Эврипид. Спиной к обществу, рисуя на песке, сосредоточившись как за работой, стоял Фидий, "сотворивший Афинам богов".
   У фонтана сидел человек, болтая ногами, шевеля безостановочно ртом, точно оттачивая свой язык для парирования ударов, его морщинистый лоб поблек от бесплодной работы мысли, а глаза сторожили добычу как змея. Это был софист, резонер Протагор, который мог за несколько винных ягод или оболов сделать черное белым. Его терпели в этом блестящем обществе, потому что он давал объяснения и ответы; им пользовались, чтобы оживить разговор, натравливая его на Сократа, который всегда ловил его.
   Наконец пришел тот, кого они ожидали. Это был глава города, который мог бы быть царем, если бы в Афинах не была уничтожена царская власть. Внешность его была царственной, но выход без охраны был выходом простого гражданина. Он управлял только благодаря своим личным качествам: уму, силе воли, сдержанности и сознательности.
   После приветствий, свидетельствовавших, что они уже сегодня виделись, празднуя вместе избавление от персов, они сели на мраморное полукружие, носившее название Гемициклиона.
   Когда все заняли места, по обычаю сохранявшиеся за каждым, наступило молчание, необычное в этом кругу, который старался с заходом солнца собраться для духовной трапезы, без столов и чаш, для единения душ, где разнузданность Алкивиада была только духовной.
   Алкивиад, избалованный и нетерпеливый, первый нарушил молчание.
   -- Мы отпраздновали Саламинскую битву, день избавления от варваров и царя персидского, и, как вижу, устали.
   -- Не так устали, чтобы забыть день рождения нашего друга Эврипида, -- ответил Перикл, -- потому что он, как известно, видел день, когда солнце осветит Саламинскую битву.
   -- Он должен сделать возлияние вина, когда мы вернемся под крыши к столу и чашам, -- уклонился Алкивиад. Софист у фонтана получил уже материал и мог начать свою пряжу.
   -- Откуда вам известно, что счастье заключается в избавлении от персидского царя? Почем вы знаете, счастлив ли день Саламинской битвы для Эллады? Разве наш великий Эсхил не оплакивал горестный для персов день и не выказал им участия?
   Ненавистно мне имя твое, Саламин:
   Со вздохом думаю о вас, Афины!
   -- Стыдись, софист! -- прервал его Алкивиад.
   Но Протагор наточил свой клюв и продолжал:
   -- Я не говорю, что имя Саламина ненавистно, это говорит Эсхил, а я, как известно, не Эсхил. Я также не утверждал, что счастье в том, чтобы служить персидскому царю. Я только спросил, а кто спрашивает, тот ничего не утверждает. Не правда ли, Сократ?
   Учитель провел пальцами по своей длинной бороде и ответил:
   -- Есть утверждения прямые и косвенные; вопрос может быть косвенным и коварным утверждением. Протагор своим вопросом дал коварное утверждение.
   -- Хорошо, Сократ! -- воскликнул Алкивиад, чтобы возбудить их еще больше.
   Перикл продолжал.
   Итак Протагор утверждает, что вы были бы счастливее под властью персидского царя. Что нам с ним сделать?
   -- Сбросить его в колодезь, -- крикнул Алкивиад.
   -- Я хочу пояснить! -- протестовал софист.
   -- Обращайся к черни! Там ты будешь всегда прав! -- отрезал Алкивиад.
   -- Нельзя говорить чернь, если ты демократ, Алкивиад! И нельзя цитировать Эсхила в присутствии Эврипида! Когда здесь Фидий, лучше говорить о его Парфеноне или об Афине, которой заходящее солнце золотит пеплум. Вежливость -- приправа веселой жизни.
   Так старался Перикл дать разговору другое направление, но софист не допустил этого:
   -- Если статуя Афины Фидия должна заимствовать у солнца золото, то это может служить доказательством, что не хватило золота, отпущенного городом, что ощущается его недостаток. Не правда ли, Сократ? -- Учитель остановил протянутой рукой ропот недовольства и сказал:
   -- Надо сперва доказать, что статуя Фидия нуждается в заимствовании золота у солнца; но так как это не доказано, то сказанное о недостатке золота не имеет смысла. Впрочем, золота нельзя заимствовать у солнца. Это болтовня Протагора, не заслуживающая ответа. На этот вопрос Фидий мог бы ответить: если ты сделал ту Афину па Парфеноне, сделал ли ты Афину?
   -- Я сделал её изображение, -- ответил Фидий.
   -- Верно! Ты сделал её изображение! Но по какому образцу?
   -- По моему внутреннему.
   -- Значит не по внешнему? Видел ли ты богиню своими очами?
   -- Не телесными.
   -- Итак, она вне тебя или в тебе?
   -- Если нас никто не подслушивает, то я скажу: если её нет вне меня, то значить её вообще нет.
   Перикл прервал его:
   -- Боги государства! Друзья, остерегайтесь!
   Но Сократ продолжал:
   -- Ты, Фидий, сделал также Зевса Олимпийского, значит он тебя не создал!
   -- Боги государства! Остерегайтесь, друзья! -- предупреждал Перикл.
   -- На помощь, Протагор, Сократ прижал меня, -- жаловался Фидий.
   -- По-моему не Зевс сотворил человека, -- ответил софист, -- это сделал Прометей. Но Зевс одарил человека двумя вечными дарами: стыдливостью и чувством справедливости.
   -- В таком случае Протагор сотворен не Зевсом, ему не хватает стыдливости и справедливости.
   Это было сказано Алкивиадом. Тогда вмешался молчаливый трагик Эврипид.
   -- Позвольте мне сказать о Зевсе и Прометее; и не считайте невежливым, если, говоря о богах, я приведу слова моего великого учителя Эсхила.
   Но Перикл перебил его:
   -- Если мои глаза меня не обманывают, я только что заметил пару ушей за статуей Гермеса, а эти ослиные уши могут принадлежать только знаменитому скорняку.
   -- Клеон! -- вставил Алкивиад.
   Но Эврипид продолжал:
   -- Какое мне дело до скорняка, если я не боюсь богов государства? Богов, гибель которых давно предсказана нашим Эсхилом. Разве его Прометей не говорит, что олимпиец будет свержен своим сыном, рожденным от девы? Разве он не говорил этого, Сократ?
   -- Конечно: "Родит сына, который сильнее отца".
   Но кто это будет и когда он родится, об этом он не говорит.
   -- Ну, я думаю, что пришли последние времена Зевса.
   Опять послышался предостерегающий голос Перикла.
   -- Боги государства! Тише, друзья! Клеон подслушивает!
   -- А я думаю, -- сказал Алкивиад, что близок конец Афин. Пока мы праздновали Саламинскую битву, поднялись спартанцы и опустошили север: Мегара, Локрида, Бэотия и Фокида стоят уже на стороне Спарты.
   -- Нам всё это известно, -- защищался Перикл, -- но сейчас мы наслаждаемся миром, и нами послано триста кораблей в море. Как ты думаешь, Сократ, нам угрожает опасность?
   -- Я не смею вмешиваться в дела государства, но если Афины будут в опасности, я возьму свой щит и копье как прежде...
   -- Когда ты спас мою жизнь у Потидеи, -- прибавил Алкивиад.
   -- Нет, опасность не там, не в Спарте; она здесь, дома. Демагоги замутили болото, и теперь у нас чума в Агоре и Пирее.
   -- Чума в Пирее хуже всего, -- сказал Протагор, -- не правда ли, Алкивиад?
   -- Да, там мои лучшие девушки. Мои флейтщицы, которые должны нам сегодня прислуживать на пиру в гавани. Но, во имя Геракла, здесь, я думаю, никто не боится смерти?
   -- Никто не боится, никто не желает, -- ответил Сократ, -- и если у тебя есть другие девушки, это увеличит нашу радость.
   -- Эврипид не любит девушек, -- вставил Протагор.
   -- Ты лжешь, -- сказал Эврипид. -- Я люблю девушек, но не женщин.
   -- Я тоже, но я люблю чужих жен! -- острил Алкивиад.
   -- Когда Алкивиад был моложе, он отнимал мужей у жен, теперь он отнимает жен у мужей!
   Перикл встал.
   -- Пойдем на пир, поищем стен для нашей беседы, стен без ушей! Поддержи меня, Фидий, я что-то устал!
   К Сократу подошел Платон.
   -- Учитель, дай мне нести твой плащ, -- просил он.
   -- Это моя почетная должность, юноша, -- перебил его Алкивиад.
   -- Она была твоей, -- сказал Сократ; -- теперь она Платона Широколобого! Запомни имя. Оно происходит от Кодра, последнего царя, отдавшего свою жизнь за освобождение своего народа. Платон происходит от царского рода!
   -- А Алкивиад происходит из рода героев Алкмеонидов, так же как его дядя Перикл: знатное общество!
   -- Но Фидий из рода богов -- это еще выше.
   -- А я, по всей вероятности из рода титанов, -- добавил Протагор. -- Я говорю, по всей вероятности, потому, что вообще мы знаем только то, что ничего не знаем. Не правда ли, Сократ?
   -- Ты вообще знаешь только то, что болтаешь!
   Они пошли по священной улице и направились все к театру Диониса, вблизи которого жил Алкивиад.
   Демагог Клеон действительно незаметно подслушивал. Но это делал и другой человек. У того была желтая кожа и черная борода; он, казалось, принадлежал к ремесленному сословию. Когда блестящее общество удалилось, Клеон вышел, положил руку на плечо незнакомца и сказал:
   -- Ты слышал разговор?
   -- Конечно, слышал, -- отвечал тот.
   -- Можешь быть свидетелем.
   -- Я не могу быть свидетелем, я чужестранец.
   -- Но ведь ты слышал, как поносили богов государства?
   -- Я сириец и знаю только единого истинного Бога. Ваши боги не мои.
   -- Ты значит еврей! Как тебя зовут?
   -- Я израильтянин из племени Левитов, и имя мое теперь Картафил.
   -- Значит финикиец?
   -- Нет, еврей. Мои праотцы пришли из земли Ур в Халдею, попали к египтянам в рабство, но были приведены Моисеем в землю Ханаанскую, где при наших царях Давиде и Соломоне мы были могущественны.
   -- Не знаю!
   -- Двести лет тому назад наш город Иерусалим был разрушен царем вавилонским Навуходоносором, и наш народ отправлен в рабство в Вавилон. Когда вавилонское царство было взято персидским царем, мы попали под персидское иго и вздыхали при потомке Ксеркса из Саламина, которого мы назвали Агасфером.
   -- Ваши враги -- наши враги! Итак, друг, как ты сюда приехал?
   -- Когда ассирийцы хотели первый раз отвести нас в рабство, бежали те, кто мог в Родос, Крит, на греческие острова; из тех, которые были уведены, некоторые были посланы к северу в Мидию. Мои отцы пришли сюда из Мидии, а я только что приехал.
   -- Для меня твоя речь темна, но я слышал, как прославляли ваш народ за то, что он верен богам государства.
   -- Богу! Есть один только Бог единый и истинный, сотворивший небо и землю и давший нам обет!
   -- Какой обет?
   -- Что наш род будет владеть землей!
   -- Клянусь именем Геракла! Начало обещает не мало!
   -- В этом наша вера, она поддержала нас в наших странствованиях по пустыне и во время рабства!
   -- Хочешь ты показать против этих богохульников?
   -- Нет, Клеон, потому что вы идолопоклонники, а Сократ и его друзья не верят в ваших идолов, и это им зачтется как справедливость. Да, мне показалось, что Сократ чтит скорее Единого, Невидимого, имя которого нельзя назвать. Поэтому я не буду свидетельствовать против него.
   -- Ты на их стороне? Уходи тогда с миром, но берегись. Иди!
   -- Бог Авраама, Исаака и Иакова будет охранять меня, пока я и мой род охраняем его заветы!
   Клеон увидел в колоннаде своего друга и товарища по ремеслу Анита, поэтому он отпустил непреклонного еврея, который поспешно скрылся в аллее сикомор, ведущей на рынок масла.
   Анит, скорняк и государственный муж, подошел, громко читая написанную им речь, которую он собирался сказать:
   -- Афины или Спарта, вот спорный вопрос...
   Клеон подошел с любопытством и прервал его:
   -- Что это ты читаешь, Анит?
   -- Речь.
   -- Я это слышал! Афины или Спарта. Власть народа или власть свиней! Народ, делающий самое тяжелое, обрабатывающий, производящий, лежит внизу как золото. Скоты, бездельники, богачи, знатные, самые легковесные плавают сверху как щепки и пробки. Афины -- это власть народа, всегда так было, всегда так будет. Спарта -- это власть свиней!
   -- Единовластие, хочешь ты сказать, Клеон!
   -- Нет, свиней! Управление Афин плохо потому, что Перикл, богатый человек, гордый как царь, стал во главе власти! Как может он сочувствовать народу, если он никогда не был там внизу? Как может он разглядеть сверху? Он сидит на крыше фронтона Парфенона и смотрит на афинян как на муравьев, когда это львы с отрезанными когтями и вырванными зубами.
   Мы, Анит, рожденные внизу, выросшие около скота и навоза, мы можем понимать наших братьев в поту;мы, так сказать, узнаем их по запаху. Но рыбак рыбака видит издалека; поэтому Спарта тяготеет к Афинам, к Периклу и его партии. Перикл присасывает к себе Спарту, а мы гибнем...
   Анит, оратор сам, не любил чужого красноречия, поэтому он резко оборвал Клеона:
   -- Перикл болен.
   -- Он болен?
   -- Да, у него горячка!
   -- Правда? Может быть чума?
   -- Возможно!
   Возражение Анита изменило ход мыслей Клеона, в нём зародилась новая надежда.
   -- А после Перикла? -- спросил он.
   -- Клеон, конечно.
   -- Почему бы нет? Человек из народа и за народ, только не философы и не актеры. Так, значит Перикл болен. Так, так. Послушай, Анит, а кто Никий?
   -- Знатный, верящий в оракулов...
   -- Не трогай оракулов! Я в них не верю, но устойчивость государства требует известной однородности во всём, в законах, нравах и религии. Я стою поэтому за богов государства.
   -- Я тоже стою за богов государства, пока за них стоит народ!
   Оба оратора утомили друг друга. Клеон хотел обдумать в одиночестве сказанное Анитом. Поэтому он бросил:
   -- Ты говоришь, Никий...
   -- Я пойду купаться, -- перебил его Анит, -- а то у меня будет ночью бессонница.
   -- А кто Алкивиад?
   -- Это предатель Эфиальта, который поведет персидского царя в Фермопилы.
   -- Персидский царь на востоке, Спарта на юге...
   -- Македония на севере...
   -- А на востоке новый Рим!
   -- Со всех четырех сторон враги!
   -- Горе вам, Афины!
   -- Горе тебе, Эллада!

* * *

   Гости собрались у Алкивиада, который сейчас же удалился с похвальным намерением доставить флейтщиц. Вечер был теплый, поэтому стол был накрыт во дворе, окруженном портиком из коринфских колонн, среди которых висели светильники, освещая двор.
   Это был легкий ужин с венками из плюща и чашами вина.
   Аспазия, единственная женщина, заняла почетное место рядом с Периклом. Она пришла раньше, в сопровождении своих рабынь, и ожидала в нетерпении начала состязания ораторов. Но Перикл был угрюм и утомлен. Сократ лежал молча на спине и смотрел вверх на звезды. Эврипид жевал деревянный прут и был не в духе. Фидий мял хлебные шарики, принимавшие под его пальцами формы зверей. Протагор шептался с Платоном, который держался с юношеской застенчивостью вдали. В конце стола сидел скелет с венком из роз на белом лбу. Чтобы смягчить ужас присутствия непрошеного гостя, Алкивиад всунул ему луковицу между передними зубами и лилию в руку; казалось, скелет ее нюхает.
   Когда молчание стало, наконец, тягостным, Перикл превозмог свою вялость и стал говорить.
   -- Я поставлю для обмена мнений, -- начал он, -- чтобы не поднимать спора, часто предлагаемый вопрос о так называемом женоненавистничестве Эврипида. Что скажешь ты, Протагор?
   -- Наш друг Эврипид был трижды женат и, -- всякий раз имел детей. Он не может быть поэтому женоненавистником. Не правда ли, Сократ?
   -- Эврипид, -- ответил Сократ, -- любит Аспазию, как и все мы, поэтому он не может быть женоненавистником. Он любит, с согласия Перикла, душевную красоту Аспазии, поэтому он не женоненавистник. О красоте тела Аспазии нельзя сказать много хорошего, но нам нет до него никакого дела! Хороша ли Аспазия, Фидий?
   -- Аспазия некрасива, но душа её прекрасна и добра. Не правда ли, Перикл?
   -- Аспазия моя подруга и мать наших детей; Аспазия мудрая женщина, она стыдлива и справедлива, у неё есть самосознание и сознание; Аспазия умна, она молчит, когда говорят мудрые мужи. Но Аспазия, слушая мужей, может заставить их говорить мудро; она помогает им порождать мысли, она дает им души от своей плоти...
   Протагор продолжал:
   -- Аспазия, как наша общая мать-Кибела; она носит нас у своей груди.
   -- Аспазия -- это музыкальная гамма цитры, без неё не звучат наши струны, -- прибавил Фидий.
   -- Аспазия нам всем мать, -- начал опять Сократ, -- но она также наша кормилица, она омывает рожденные нами мысли и облекает их прекрасным покровом. Аспазия принимает наших нечистых детей и отдает их нам чистыми. Она не дает ничего, но воспринимая, она дает нам случай давать.
   Эврипид продолжал упавший было разговор:
   -- Меня обвинили и оправдали, -- не правда ли, Аспазия?
   -- Когда ты сам снимешь с себя обвинение, тогда только ты будешь оправдан, Эврипид.
   -- Обвиняй меня, а я буду отвечать!
   -- Обвиню тебя твоими же словами. Ипполит говорит в одном месте твоей трагедии того же названия:
   "Зачем оставил ты, Зевс, под солнцем женщину, это лживое племя, этот отброс?
   "Если хотел сотворить ты людей, зачем породил их из лона жены; в святилища твои могли бы принести мы медь, серебро или золото, на них купить семян детей сообразно с ценой принесенного. Тогда могли бы мы жить как свободные мужи -- без жены.
   "Теперь же, как только введем ее мы в дом, и счастие и золото уходят.
   "Как дурна и зла она, мы видим из того, что даже родитель её дает ей охотно приданое, чтоб только сбыть ее, злую".
   -- Ну, защищайся, Эврипид.
   -- Будь я софистом, как Протагор, я бы ответил: "Это сказал Ипполит, а не я". Но я поэт и говорю устами своих детей. Итак: я сказал это, я это думал, когда писал; я думаю так и сейчас! И всё же я почти всегда люблю женщину, хотя и ненавижу её пол. Я не могу этого объяснить, я никогда не был извращен, как Алкивиад. Можешь ты объяснить мне это, Сократ?
   -- Да! Женщину можно любить и в тоже время ненавидеть. Всё порождается из противоположного, любовь из ненависти и ненависть из любви. Я люблю в своей жене доброе материнское, ненавижу в ней извечное злое; значит могу ее любить и ненавидеть. Не правда ли, Протагор?
   -- Сократ стал софистом! Черное не может быть белым.
   -- Теперь наивен Протагор. Соль в этой солонке бела, но потуши свет, она станет черной! Итак, соль не абсолютно бела, её белизна зависит от света. Я склонен скорее думать, что соль сама по себе черна, потому что отсутствие света -- тьма, но тьма ничто сама по себе, ничего не дает соли, так что в темноте скорее вещь сама по себе, значит истинная природа соли черная! Но на свету вещь может быть и черной и белой. Этот морской угорь сверху черен, а снизу бел. Можно в одно время быть и хорошим и дурным. Итак, Эврипид прав, когда говорит, что и любит и ненавидит женщину. Тот, кто только ненавидит женщину, будет женоненавистником, но Эврипид ведь любит также женщину. Значит Эврипид не женоненавистник.
   Как ты думаешь, Аспазия?
   -- Мудрый Сократ! Ты признаешь, что Эврипид ненавидит женщину, значит он все-таки женоненавистник.
   -- Нет, прекрасное дитя, я утверждаю только, что Эврипид так же ненавидит, как и любит женщину, так же, заметь это хорошенько. Я люблю Алкивиада, но я ненавижу, мне противна его распущенность; теперь я спрашиваю вас, друзья, ненавистник ли я Алкивиада?
   -- Нет, ни в каком случае! -- ответили все хором.
   Но Аспазия была раздражена и хотела раздражать других:
   -- А ты, мудрый Сократ, в каких ты отношениях с своей супругой?
   -- Мудрец говорит неохотно о своей жене!
   Протагор вставил:
   -- Так же неохотно, как о своей слабость.
   -- Ты сказал! Земле приносят жертву, но неохотно; связывают себя, но без удовольствия; терпят, но не любят; исполняют долг государству, но с трудом. Есть только одна Аспазия, Аспазия Перикла. Величайшая женщина -- величайшему мужу. Перикл первый в государстве, как Эврипид на сцене.
   Протагор сейчас же нашелся:
   -- Разве Эврипид выше Эсхила и Софокла?
   -- Разумеется, Протагор! Он нам ближе; он высказывает наши мысли, а не мысли наших отцов; он не ползает перед богами и роком, он с ними борется; он любит людей, знает и обвиняет их; его искусство богаче, его чувства теплее, его образы живее, чем образы древних. Теперь я хочу говорить о Перикле!
   -- Стой, Сократ! В Пниксе, на Агоре, но не здесь! Я мог бы сказать слово, когда падают ложные обвинения, но мы собрались здесь, чтобы забыть, а не вспоминать, а Сократ больше всего радует нас, когда говорит о высоком, к чему я Афин не причисляю. Вот Алкивиад со свитой. Зажгите больше света, малые, и дайте льду в ковши!
   У ворот слышался шум; собака лаяла, сторож у дверей кричал; вошел Алкивиад со свитой.
   Он был прекрасен среди окружавших его девушек и двух незнакомых мужчин, перехваченных им в питейном доме.
   -- Папайа! -- приветствовал он. -- Вот и хозяин!
   А это Аристофан, будущий актер. А вот римлянин Люпиллий, который был сослан, как бывший децемвир. Он написал историю Виргинии.
   Знаете, девушки, вышедшей замуж против своей воли. У римлян есть девушки; у нас их нет!
   Правда-Лаис. Это одна из тех Лаис, которые позировали Фидию! Пусть Аспазия на меня не сердится за это! А это флейтщицы из Пирея. Чумные ли они, не знаю! Что может мае сделать чума? Мне двадцать лет а я еще ничего не сделал. Зачем же жить? Теперь Лаис будет плясать! Папайа!
   Эврипид поднявшись подал знак:
   -- Подожди с пляской, Перикл не весел и озабочен.
   Наступила минута молчания. Было жарко и душно. Это не была гроза, но что-то похожее на нее, все были охвачены каким-то беспокойным ожиданием.
   Вдруг рука скелета опустилась с легким стуком на колени. Цветок, который она держала, упал на пол.
   Все вскочили, Алкивиад тоже, но, рассердившись на себя за эту слабость, он взял чашу и вышел вперед:
   -- Скелет хочет выпить! Я пью с ним! Кто выпьет со мной? Сократ умеет это лучше всех; он выпивает полкувшина без передышки, не мигнув.
   Сократ был известен тем, что мог пить в неограниченном количестве, но теперь ему не хотелось:
   -- Нет, не сегодня! Вино кажется мне горьким!
   Обратившись к Периклу, он шепнул:
   -- Здесь дурной глаз! Аристофан нам не друг!
   -- Ты знаешь его?
   -- Очень мало! Но он смотрит так, точно хочет нас убить.
   Алкивиад продолжал держать свою речь:
   -- Вот каковы Афины в настоящую минуту! Мясо объели Спарта и персидский царь; кожу выделал Клеон; глаза выкололи союзники; зубы вырвали сограждане; сограждане, которых знает Аристофан и которых он скоро изобразит. Моя чаша, скелет! Polla metaxy pelei, Kylikos Kai cheileos akru!
   Вдруг сцена изменилась. Скелет откинулся назад, как опьяневший человек; светильники закачались на своих цепях, солонка опрокинулась, и соль рассыпалась по столу...
   -- Ой-ой! ой-ой! -- крикнул Алкивиад. -- Тралаль! Ха, ха, ха! Стол качается, диван шатается: пьян ли я или это комната опьянела?
   Все были в ужасе, но Сократ водворил спокойствие:
   -- Близок Бог! Тише! Почва колеблется, и я слышу... Что эго, гром? Нет! Это землетрясение!
   Все вскочили, но Сократ продолжал:
   -- Успокойтесь! Это уже прошло!
   А когда все заняли опять места:
   -- Мне было пять лет, когда в Спарте было землетрясение, двадцать тысяч людей погибло, и уцелело всего шесть домов. Тогда была Спарта! Теперь Афины. Да, друзья, какой-то голос говорит мне: раньте времени погибнем мы, как подстреленные птицы!
   Опять залаяла собака, и закричал сторож у дверей. Вошел незваный гость; он казался взволнованным.
   -- Никия, -- приветствовал Алкивиад. -- Теперь я буду трезв, рассудительный Никия пришел к ужину: что случилось?
   -- Позвольте незваному гостю...
   -- Говори, Никия!
   -- Перикл, -- начал колеблясь вновь пришедший, -- твой и наш друг, слава Афин и Эллады, Фидий обвиняется...
   -- Стой, тише!
   -- Обвиняется -- о стыд и позор -- не могу сказать этого без слез...
   -- Говори!
   -- Фидий обвиняется в том, что утаил золото со статуи Афины.
   Наступившее молчание было прервано Периклом: -- Фидий закрыл лицо плащом, потому что ему стыдно за Афины. Именем богов и преисподней поклянемся в невинности Фидия!
   -- Клянемся! -- крикнули все, как один человек.
   -- Я клянусь тоже! -- сказал Никия.
   -- Позор Афинам, если надо клясться, что Фидий не украл.
   Никия подошел к Периклу и, наклонившись к Аспазии, шепнул:
   Перикл, твой сын Парал болен.
   -- Чумой? Иди за мной, Аспазия.
   -- Это не мой сын, но это твой, поэтому я иду за тобой.
   -- Дом рушится, друзья расстаются, всё прекрасное уходит, безобразное остается.
   -- И боги спят!
   -- Или они переселились!
   -- Или умерли! Дайте нам новых!
   Подземный толчок потушил лампы; все поспешили на улицу, кроме Сократа и Алкивиада.
   -- Фидий обвинен в краже. Пусть рушится мир! -- сказал Сократ и погрузился, как всегда, в глубокую задумчивость, похожую на сон.
   Алкивиад взял большую двойную чашу и стал импровизировать:
   "Пусть рушится всё от Пинда до Кавказа.
   "Тогда свободным станет Прометей и снова даст огонь озябшим людям.
   "Зевс спустится с высоты, Паллада страстным юношам себя отдаст.
   "Сломает лиру Аполлон и за починку примется сапог.
   "Арей, коня боевого пустив, начнет пасти стада.
   "А на развалинах земных святынь Алкивиад в сознании всесильного "я" стоит и смеется!"

* * *

   В Афинах разразилась чума, а к ней присоединилось землетрясение.
   Когда Перикл пришел в свой дом в сопровождении Аспазии, сын оставленной им жены был мертв.
   По господствующему обычаю и чтобы показать, что он не был убит, труп покойного был выставлен в воротах. Маленький гроб из кедрового дерева, окрашенный красной и черной краской, стоял на носилках, показывая покойника в белом саване. На голове мальчика был венок, сплетенный из травы смерти, пахучего апиума или селлерея; во рту был обол, деньги за провоз Харону.
   Перикл тихо произнес молитву, не выказывая глубокой печали, он много пережил и научился страдать:
   -- Боги отняли у меня двух сыновей. Довольно ли этих искупительных жертв?
   -- Что тебе искупать? -- спросила Аспазия.
   -- Один страдает за другого. Единственный за государство. Перикл пострадал за Афины.
   -- Прости, что слезы мои сохнут быстрее твоих. Мысль, что наш сын живет, утешает меня.
   -- Меня тоже, но немного.
   -- Идти мне, пока не пришла твоя жена?
   -- Ты не должна меня покидать, я болен.
   -- Ты уже давно это говоришь; это серьезно?
   -- Душа моя больна. Когда страдает государство, я болен... Вот мать покойного!
   В дверях показалась женщина в черном; на ней было покрывало, скрывавшее обрезанные волосы; в руках её был венок, за ней следовал невольник с факелом.
   Она не сразу заметила присутствие Аспазии, глазами приветствовала мужа и положила венок в ноги покойника:
   -- Я принесла только венок своему сыну. Но вместо обола пусть он отдаст поцелуй своей матери.
   Она бросилась к нему и поцеловала покойника.
   -- Берегись мертвого! -- сказал Перикл, схватил ее за руку, -- он умер от чумы.
   -- Жизнь моя была медленной смертью; я предпочту скорую смерть.
   Теперь она заметила Аспазию и поднимаясь сказала спокойно и с достоинством:
   -- Скажи своей подруге, чтобы она ушла.
   -- Она уходит, и я иду за ней.
   -- Правильно! Потому что теперь, Перикл, нет последней связи, еще соединявшей нас! Прощай!
   -- Прощай, жена моя!
   И, обратившись к Аспазии, он сказал:
   -- Дай руку мне, супруга!
   -- Вот рука моя!
   Печальная мать продолжала:
   -- Опять мы встретимся, я верю! Но как друзья, и ты, и она, и тот, кто ушел вперед приготовить место для сердец, разлученных законами жизни.

* * *

   Перикл и Сократ ходили разговаривая по аллее платанов, окружавшей Гемициклион.
   -- Фидий оправдан в краже, но арестован, как хулитель богов государства.
   -- Арестован? Фидий!
   -- Утверждают, что на щите Афины он изобразил меня и себя самого.
   -- Этот народ ненавидит всё великое.
   Анаксагор в ссылке за то, что слишком мудр; Аристид в ссылке за то, что слишком справедлив; Фемистокл, Павзаний... Что сделал ты, Перикл, отдав народу власть?
   -- То, что было законно и справедливо! Я поразил себя своим мечом, но умираю с честью. Я хожу и умираю, мало-помалу, как Афины. Знали ли мы, что украшаем нашу статую для похоронного шествия? Что это был наш саван? Знали ли мы, что наши трагедии -- это похоронные песни?
   -- Да, Афины умирают. Но почему?
   -- Причиной Спарта.
   -- Что такое Спарта?
   -- Это Геркулес, палица, львиная шкура, грубая сила. Мы, афиняне, сыны Тезея, против гераклидов, дорийцев и ионян! Афина погибает от Спарты, а Эллада от самоубийства.
   -- Я думаю, боги нас покинули.
   -- Я тоже так думаю, но божественное живет.
   -- Вот Никия, вестник несчастья!
   Никия действительно подошел и, видя вопрос на лицах обоих, ответил, не дожидаясь вопроса:
   -- Из Агоры!
   -- Что нового в Агоре?
   -- Народное собрание ищет помощи у македонян.
   -- Почему не у персов? Хорошо, значит близок конец. Они ищут помощи у врагов? У варвара, македонца, который лежит над нами, как лев на горе. Иди, Никия, и скажи, что Перикл умирает. И попроси их выбрать после него преемником достойнейшего! Не самого недостойного! Иди, Никия, иди же скорее!
   -- Я иду за врачом, -- сказал Никия.
   Он ушел.
   -- Врач не может меня вылечить! -- ответил Перикл глухим голосом.
   Он сел на свое обычное место в Гемициклионе.
   Отдохнув немного, он подал Сократу знак подойти ближе, потому что не хотел возвышать голоса.
   -- Сократ, мой друг, -- начал он: --это прощанье умирающего. Ты был мудрейшим, но, не обижайся, не будь слишком мудрым, не ищи недостижимого, не смущай умы колкостями, не удваивай простоты. Ты хочешь видеть вещи обоими глазами; но кто стреляет из лука, должен закрыть один глаз, чтобы не видеть двойной цели. Ты не софист, но легко можешь им казаться; ты не развратник, но можешь погибнуть с развратниками; ты справедливо ненавидишь город и свою страну, но ты должен их любить до гроба, потому что это твой долг; ты презираешь парод, по ты должен его обвинять. Я не восхищался толпой, но я дал ей закон и право и поэтому умираю!
   Покойной ночи, Сократ! В моих глазах сейчас темнеет. Ты их закроешь и возложишь на меня венок. Я засыпаю. Когда я проснусь, если я проснусь, я буду по ту сторону и пошлю тебе привет, если боги это позволят. Покойной ночи!
   -- Перикл умер. Слушайте, афиняне, и плачьте, как и я!
   Народ хлынул, но он не плакал. Он только ждал, что произойдет дальше, почти радуясь новому.

* * *

   Клеон, скорняк, стоял на кафедре в Пниксе. Среди самых внимательных слушателей сидели Алкивиад, Анит и Никия.
   Клеон говорил:
   -- Перикл умер, Перикл похоронен; теперь вы это знаете! Пусть он мирно покоится со своими заслугами и грехами; неприятель стоит в Сфактерии, и нам необходим вождь; тень Перикла тут не поможет. Здесь сидят два спекулянта, оба знатных господина; один называется Никией, потому что он никогда не побеждал; другой Алкивиад, мы знаем его победы: вино и девушки. Мы не знаем его характера, но мы его когда-нибудь узнаем, афиняне, он сам покажет нам свои зубы. Здесь предложены в полководцы этот, тот и этот; довольно странно, что это всё богатые люди и конечно знатные господа. Афиняне, отрекшиеся от царей и им подобных, должны бороться с царской Спартой и верные традициям должны выступить под предводительством народного вождя, на которого могли бы положиться. Нам не нужен Перикл, который заказывает статуи и строит храмы ради славы и честь: довольно афинянам этой дребедени! Теперь нам нужен человек, понимающий военное дело, с сердцем в груди, с головой на плечах. Кого хотите вы, афинские мужи?
   Алкивиад вскочил, как молодой лев, и начал без всяких обиняков:
   -- Мужи афинские, я предлагаю скорняка Клеона не потому, что он скорняк, это совсем другое. Конечно, войско можно сравнить с бычачьей шкурой, а Клеона с ножом; но у Клеона есть другие качества, именно качества полководца. Его последний поход против Перикла и Фидия окончился триумфом для Клеона. Он выказал мужество, в котором ему никто не откажет, и ум превыше всякого человеческого ума. Его стратегию нельзя, конечно, назвать львиной, но он победил, а эго главное, Я предлагаю Клеона предводителем похода.
   Но грубая ирония оказалось в данном случае слишком тонкой, и народ принял ее серьезно. Алкивиад пользовался, благодаря своему родству с Периклом, известным уважением, и его слушали охотно. Поэтому всё народное собрание выкрикнуло имя Клеона, и он был избран.
   Но Клеон никогда и не мечтал о честь быть вождем и был слишком умен, чтобы стремиться сейчас к чему-нибудь выше. Поэтому он протестовал против выбора, кричал и клялся всеми богами.
   Алкивиад сейчас же воспользовался случаем говорить и, предвидя, что этот выбор равносилен смерти Клеона, он занял свободную кафедру и стад говорить подчеркивая:
   -- Клеон шутит, Клеон робок; он сам не знает, какой он полководец, потому что он не испытал себя; но я знаю, кто он; я настаиваю на его выборе; я требую, чтобы он исполнил свой долг гражданина; и я призову его к ареопагу, если он будет отказываться, когда отечество в опасности.
   -- Клеон избран -- крикнул народ.
   Но Клеон всё еще протестовал:
   -- Я не знаю разницы между тяжело и легко вооруженным; я не умею управлять копьем и сидеть на лошади...
   Но Алкивиад заглушил его:
   -- Он всё умеет: управлять государством, судить об искусстве, вести процессы, шпионить за софистами; он может пояснять вместе с Сократом всё высокое; одним словом обладает всеми видимыми добродетелями и всеми тайными пороками.
   Народ хохотал, но положение Клеона было твердо.
   -- Афиняне, -- закончил собрание Алкивиад, -- народ решил, отговорок быть не может. Клеон избран! Спарта погибла!
   Собрание разошлось. Остался один Клеон со своим другом Анитом.
   -- Анит, -- сказал он, -- я погиб.
   -- По всей вероятности! -- ответил Анит.
   Алкивиад уходил с Никией.
   -- Теперь Клеон мертв как собака. А потом буду я! -- сказал Алкивиад.

* * *

   Сократ ходил задумавшись взад и вперед по своему двору, который был очень прост и не имел колоннады. Его жена чесала шерсть, и казалось, что она кого-то терзает.
   Мудрец молчал, но жена говорила; такова была её натура.
   -- Что ты делаешь? -- сказала она.
   -- Я отвечу тебе по старому знакомству, хотя я не обязан тебе отвечать: я думаю!
   -- Разве это занятие для мужчины?
   -- Разумеется в высокой степени мужское занятие.
   -- По крайней мере не видно того, что ты делаешь.
   -- Когда ты носила в себе ребенка, его тоже не было видно. Значит занятия, которые сначала незаметны, могут потом стать видимыми, следовательно их нечего презирать, и меньше всего тем, кто верит только в видимое.
   -- Разве это то, чем вы занимаетесь у Аспазии?
   -- То самое и еще многое другое.
   -- Вы также сильно пьете?
   -- Кто говорит, у того пересыхает в горле, а кто жаждет, тот должен пить.
   -- Что привлекает к Аспезии мужчин?
   -- Известные качества, которые образуют прелесть совместной жизни: внимание, вкус, сдержанность.
   -- Это относится ко мне?
   -- Это относится к Аспазии.
   -- Она красива?
   -- Нет.
   -- Анит это утверждает.
   -- Он говорит неправду. Ты видаешься с Анитом другом Клеона, моим врагом?
   -- Он мне не враг.
   -- Но мне! Ты всегда любишь моих врагов и ненавидишь моих друзей; это плохой знак.
   -- Твои друзья скверные люди.
   -- Нет, напротив. Перикл был самый великий, Фидий самый лучший, Эврипид самый благородный, Платон самый умный, Алкивиад самый даровитый, Протагор самый остроумный.
   -- А Аристофан?
   -- Это мой враг, хотя я не знаю, почему. Я думаю, ты слышала про комедию, которую он написал на меня.
   -- Анит мне ее рассказал. Ты ее видел?
   -- Я видел вчера "Облака".
   -- Весело это, остроумно?
   -- Что думает Анит?
   -- Он рассмешил меня, рассказывая некоторые сцены...
   -- Значит весело, а то бы ты не смеялась.
   -- А ты разве не смеялся, Сократ?
   -- Конечно, иначе меня приняли бы за дурака. Ты знаешь, он выставил меня там негодяем и дураком. А так как я ни то, ни другое, то значит это не серьезно, это была шутка.
   -- Ты думаешь? А я думаю, это было серьезно.
   -- И ты смеешься, когда это серьезно? Разве ты плачешь от шутки? Это было бы сумасшествием.
   -- Ты думаешь, я полоумная?
   -- Да, если ты думаешь, что я негодяй.
   -- Ты знаешь -- Клеон в походе.
   -- Я слышал это к своему удивлению.
   -- К удивлению? Ты, значит, думаешь, что он негоден, как полководец?
   -- Нет, я ничего не думаю об этом, потому что я никогда не видел его на поле битвы. Я только удивился его избранию, как и он сам, потому что оно было совершенно неожиданно.
   -- Ты ждешь, значит, его падения?
   -- Нет, я жду исхода, чтобы посмотреть, выиграет ли он или проиграет.
   -- Ты был бы рад, если бы он проиграл?
   -- Я не люблю Клеона, но как природный афинянин я оплакивал бы его падение, значит я не радовался бы гибели Клеона.
   -- Ты ненавидишь Клеона, но не хочешь его гибели?
   -- Ради Афин -- нет.
   -- А вообще?
   -- Вообще гибель Клеона была бы благословением для государства, потому что он был несправедлив к Периклу, к Фидию, ко всем, что делал что-либо великое.
   -- Идет гость.
   -- Это Алкивиад!
   -- Жалкий! Как тебе не стыдно быть с ним знакомым!
   -- Эго человек больших недостатков и больших достоинств и он мне друг. С врагами я неохотно поддерживаю знакомство.
   Алкивиад действительно постучался в дверь и ворвался:
   -- Папайя! Супруги философствуют вместе; говорят о вчерашней комедии. Осел этот Аристофан! Когда хотят убить врага, надо попасть в него, а Аристофан бьет по облакам. Попасть, да! Вы знаете, что Клеон разбит?
   -- Какое горе! -- воскликнул Сократ.
   -- Разве это горе, что собаку разоблачили?
   -- Мне кажется, Алкивиад плохо осведомлен, -- вмещалась Ксантиппа.
   -- Нет, клянусь Зевсом, но я бы хотел, чтобы это так было.
   -- Тише! Идет Анит! -- предупредил Сократ.
   -- Скорняк номер второй. Странно, что судьбу Афин решают скорняки.
   -- Судьба Афин, кому она известна?
   -- Я, Алкивиад, -- судьба Афин!
   -- Остерегайся богов!
   -- После Клеона буду я; Клеона больше нет, значит теперь я!
   -- Здесь Анит!
   Вошел Анит:
   -- Я ищу Алкивиада!
   -- Я здесь!
   -- Я должен тебя приготовить...
   -- Нет, я знаю...
   -- Приготовить к честь...
   -- Я ждал ее довольно.
   -- Идти во главе...
   -- Я рожден для этого...
   -- Взять предводительство...
   -- Это мое место...
   -- И вести триумфальное шествие...
   -- Какое триумфальное шествие?
   -- Вот как! Ты еще не знал... Триумфальное шествие Клеона от гавани...
   Алкивиад провел рукой по лицу, точно желая переменить маску, что он и сделал в одну минуту.
   -- Да, конечно, конечно, конечно. Я ведь пришел сюда, чтобы объявить о его победе.
   -- Он лжет, -- сказала Ксантиппа.
   -- Я пошутил с супругами! Итак, триумф после победы Клеона. Какое счастье!
   -- Сократ, -- выпытывал Анит, -- ты не рад?
   -- Я радуюсь, что враг разбит.
   -- Но не тому, что победил Клеон?
   -- Это почти то же самое.
   Ксантиппа воспользовалась случаем и вставила:
   -- Он не радуется, он не верил в Клеона.
   -- Я знаю вас, -- закончил Анит разговор, -- я знаю вас, философы и краснобаи. Но берегитесь!
   -- Иди, Алкивиад, встречай презренного Клеона, который спас отечество!
   Алкивиад пожал Сократу руки и шепнул ему на ухо:
   -- Что за проклятое счастье! -- Итак, еще не теперь, но в следующий раз!

* * *

   Картафил, сапожник, сидел в своей лавке у Ахарнанских ворот и чинил котурны для театра Диониса, который хотел сделать последнюю попытку поднять опять трагедию, на некоторое время отодвинутую назад фарсами Аристофана. Римлянин Люциллий шатался около окна; и так как философия вошла со времени Сократа и софистов в моду, сапожник и беглый децемвир философствовали, как могли.
   -- Ты, римлянин, -- сказал Картафил, -- такой же чужестранец здесь, как я. Что ты думаешь о государстве и правлении?
   -- Оно до волоска похоже на римское. Всю историю Рима можно рассказать двумя словами: патриции и плебеи!
   -- Совсем как здесь!
   -- С той разницей, что у Рима есть будущее, а у Эллады только прошлое.
   -- Что можно знать о будущем Рима?
   -- Сибилла предсказала, что Рим будет владеть землей.
   -- Что ты говоришь, Рим? Нет, это сделает Израиль, Израилю был дан обет.
   -- Этого я не решусь отрицать, но Риму это тоже обещано.
   -- Может быть только один обет и один Бог!
   -- Может быть это тот же и обет и тот же самый Бот! Может быть Израиль победит через Рим.
   -- Израиль победит через обетованного Мессию.
   -- А когда придет твой Мессия?
   -- Когда настанет срок, когда умрет Зевс.
   -- Если бы мы могли этого дождаться! Я жду, потому что Зевс перешел в Рим и называется там Юпитером Капитолийским.
   Аристофан, которого можно было узнать по его журавлиной шее и открытому рту, подошел к окну.
   -- Есть у тебя пара низких башмаков, Картафил? Пара носков; котурн у тебя, как вижу, довольно, но победил носок.
   -- К твоим услугам, господин...
   -- Они нужны для театра, понимаешь?.. Нет, посмотри-ка, Люциллий!.. И еще из невыделанной, недубленой кожи.
   -- А что ставят в театре?
   -- Да, теперь очередь Клеона, он должен плясать, и подумайте, если никто не осмелится играть скорняка-собаку, я должен это делать сам.
   -- Я буду играть Клеона!
   -- А где теперь великий полководец?
   -- В новом походе против Бразида. Когда полководец Демосфен выиграл битву у Сфактерии, Клеон отнял у него честь победы и получил триумф! Считая себя теперь могучим полководцем, он выступил в поход против Бразида. Куда ковшу по воду ходить...
   -- Там ему и голову сломить! -- раздался чей-то голос вблизи.
   Это был Адкивиад:
   -- Папайя! Клеон разбит! Клеон бежал! Теперь буду я! В Пникс!
   С этими словами он убежал.
   -- Значит в Пникс, и у меня будет новая комедия "Алкивиад".
   -- Ты может быть и прав, -- ответил Люциллий. -- Всё ото не стоит того, чтобы плакать, поэтому будем смеяться!

* * *

   Алкивиад стоял опять на кафедре в Пниксе. Ом был здесь как дома, и народ его всегда охотно слушал, потому что он не был скучен. Балуемый всеми, он освежал всех своей необычайной дерзостью.
   У кафедры среди других был умный, богатый и знатный Никия, который всегда старался быть посредником между Афинами и Спартой, но больше вредил своей осторожностью, чем помогал.
   Алкивиад, знавший Никию и его политику, боявшийся его оппозиции, решил выкинуть штуку. Он не хотел говорить об Афинах и Спарте, как этого ждал Никия, он хотел говорить совсем о другом. Народ любил всё новое, и сегодня он должен получить что-то совсем новое.
   -- Афиняне! -- начал он. -- Клеон разбит, убит, и я предлагаю свой неоспоримый талант в распоряжение государства. Вы знаете мои маленькие недостатки, теперь вы можете узнать мои большие достоинства. Слушайте, афиняне! Когда-то Эллада владела Малой Азией и простирала свои крылья к востоку. Персидский царь отнял у нас эти колонии, одну за другой, и стоит теперь во Фракии. Так как нам больше нельзя идти к востоку, нам надо идти к западу, где заходит солнце. До вас доходили темные слухи о римском государстве, которое всё растет и растет. Наши соотечественники давно взяли часть итальянского полуострова Тарента, и мы стали таким образом близкими соседями римлян. Прекраснейший из островов, богатая Сицилия, тоже стал нашим. Но постепенно римляне застроили наши колонии и угрожают их самостоятельности. Римляне теснят нас, но они теснятся также в Галлию и Германию и на юг в Африку. Персидский царь, который раньше был нашим врагом, стал почти другом, и опасность можно теперь назвать не персидской, а римской! Поэтому, думая о будущем, я говорю вам, афиняне: пустите нас в Италию, пустите нас в Сицилию! Из Сицилии мы можем бороться с римлянами за обладание Испанией и Геркулесовыми столбами. С Сицилией мы получим ключ к Египту; с Сицилией мы защитим Тарент; с Сицилией можем в случае нужды покинуть погибающий корабль Эллады! Мир велик, зачем нам сидеть здесь в глуши и плесневеть? Эллада -- истощенная страна, пустите нас искать новую почву. Эллада -- устаревшее судно, дайте нам построить новое и предпринять поход аргонавтов в новую Колхиду за новым золотым руном, на запад, куда уходит солнце! Афиняне, пустите нас в Сицилию!
   Эти новые горизонты, открытые оратором, понравились народу, которому надоело вечно слушать про Спарту и персидского царя; разгоряченный от страха перед возвышающимся Римом, воспитанным волчицей, он принял легкомысленное предложение криком одобрения и поднятием рук.
   Никия просил слова и предупреждал, но никто его не слушал. Скифская полиция, следившая за порядком в Пниксе, не могла ему создать слушателей. Когда Никия понял, что он не мог остановить предприятия, он выразил Алкивиаду желание служить и стал снаряжать флот.

* * *

   Аспазия овдовела и долгое время оплакивала Перикла. Полукружие больше не было, но немногие оставшиеся друзья посещали ее иногда. Сократ был из них самый верный. Однажды вечером он сидел в её маленькой вилле с черепичной крышей на берегу Кефиса.
   -- Нет, Аспазия, -- говорил Сократ, -- я отговаривал от похода в Сицилию, также Никия и астроном Метоп, но поход должен был состояться. Алкивиад получил благоприятный ответ от оракула.
   -- Ты веришь оракулу, Сократ?
   -- И да и нет! У меня есть свой демон, как ты знаешь, который предупреждает, но не увещевает, советует, но не приказывает. Этот внутренний голос сказал мне:
   -- Эллада не будет владеть миром!
   -- Это сделает Рим?
   -- Да, но для другого!
   -- Ты знаешь, мечтой Перикла была единая Эллада, единение всех государств...
   -- Это было желание Перикла, но воля богов иная. Греза Алкивиада о всемирном владычестве Эллады тоже великая греза, но грезы богов еще величественнее.
   -- Что даст Афинам смерть Клеона, как ты думаешь?
   -- Ничего! После Клеона будет Анит. Клеон вечен, это название понятия!
   Протагор, ослабевший и постаревший, показался во внутреннем дворе.
   -- Вот Протагор!
   -- Софист! Не люблю его, -- сказала Аспазия, -- это пила, которая перепиливает всякое желание; головоломные его размышления отнимают у человека решимость.
   -- Ты говоришь правильно и разумно, Аспазия, в прежнее время ты сидела бы на треножнике, предсказывая как Пифия. Может быть, ты как жрица не знаешь того, что говоришь, но Бог говорит твоими устами.
   -- Нет, Сократ, я говорю только то, что ты думаешь!
   Подошел Протагор:
   -- Горе Афинам! Горе Элладе! Горе! -- Так приветствовал он.
   -- Что случилось, Протагор?
   -- Незабвенный Фидий лежит мертвый в тюрьме.
   -- Горе, значит его убили.
   -- Так говорят в городе.
   -- Фидий умер!
   -- По всей вероятности от яда; но этого нельзя говорить.
   -- Все здесь в Афинах умирают преждевременно! Когда будет наш черед?
   -- Если он только будет!
   -- Сразят ли нас стрелы Пифона? Нас перебьют как зябликов!
   -- Мы дети Аполлона: может ли отец убить своих детей?
   -- Сатурн вернулся, чтобы пожрать их.
   Сократ стоял задумавшись:
   -- Мы прогневали богов!
   Вошел Люциллий, римлянин.
   -- Взгляните на римлянина! -- сказал Сократ, -- на владыку будущего и всего мира. Что хочет он нам сообщить?
   -- Я пришел предупредить Протагора. Его хотят сослать.
   -- Меня?
   -- Тебя сослали.
   -- На каком основании?
   -- Как хулителя! Ты поносил богов государства!
   -- Кто доносчик?
   -- Сикофант, невидимый, который присутствует везде...
   -- Всё только кажущееся, нет ничего верного, -- сказал Протагор.
   -- Но это верно.
   -- Ну, тогда от этой достоверности рушится всё здание моих мыслей, как рушится всё остальное!
   -- Всё уходит, уходит отсюда; ничто не остается, всё возникает, растет и умирает.
   -- Прощайте, Аспазия, Сократ, друзья, отечество! Прощайте!
   Протагор ушел, накрыв голову плащом.
   -- Афины лишатся Протагора? -- спросила Аспазия.
   -- Он научил афинян думать и сомневаться, а сомнение-- начало мудрости.
   -- Аристофан поразил Протагора, он поразит и тебя, Сократ.
   -- Он уже сделал это, жена моя этому радовалась, но я живу.
   -- Вот юный Платон; он кажется обремененным судьбой. Новые печальные вести, предполагаю я.
   -- Предполагать) Я клянусь в этом! Спой печальную песнь, Платон!
   -- Песни, потому что их много! Алкивиад обвинен и отозван назад!
   -- Что сделал он?
   -- Перед своим отъездом он опрокинул все статуи Гермеса в Афинах.
   -- Эхо слишком много для одного человека, он не мог этого сделать!
   -- Обвинение определенно: боги государства!
   -- Теперь боги мстят за себя!
   -- Боги Эллады перешли в Рим.
   -- Ты сказал правду!
   -- Теперь номер второй: афиняне разбиты в Сицилии; Алкивиад бежал в Спарту! И третий номер: Никия обезглавлен.
   -- Теперь мы можем купить себе места в Керамеике!
   На Агоре у храма Немезиды стоял скорняк Анит, болтая с Тразибулом, сначала неизвестным, теперь вынырнувшим патриотом.
   Анит болтал:
   -- Алкивиад в Спарте; Спарта ищет помощи у персидского царя; остается только сделать то же самое и нам.
   -- Идти к врагу? Это предательство.
   -- Другого выхода нет.
   -- Когда-то были Фермопилы и Саламинская битва!
   -- А теперь Спарта, и спартанцы стоят у Декелей. Наши послы уже отплыли к персидскому царю.
   -- Тогда мы можем снять статуи Афины с Парфенона.
   -- Анит! Смотри мне в спину; лица я не хочу показывать, мне стыдно теперь, когда я хожу!
   Анит остался один и некоторое время ходил взад и вперед перед портиком храма. Потом он остановился и вошел внутрь.
   Жрица; по имени Феано, казалось, ждала его.
   Анит заговорил первый:
   -- Ты исполнила приказание совета?
   -- Какое приказание?
   -- Ты должна была произнести проклятие врагу отечества, Алкивиаду.
   -- Нет, мне дано только благословлять.
   -- Разве богини мщения перестали творить справедливость?
   -- Они никогда не предназначались для мщения смертного.
   -- Разве Алкивиад не предал свою родину?
   -- Родина Алкивиада -- Эллада, не Афины; Спарта тоже в Элладе.
   -- Разве и боги стали софистами?
   -- Боги стали немы.
   -- Тогда запри свой храм, и чем скорей, тем лучше.

* * *

   Неисправимый Алкивиад бежал действительно из Сицилии к врагу ее, Спарту и теперь сидел с царем Агисом за столом; Спарта сохранила за собой царскую власть, тогда как Афины от неё рано отказались.
   -- Мой друг, -- говорил царь, -- я не хотел бы, чтобы ты кушал за общим столом, когда ты привык к блестящим пирам у Аспазии.
   -- Я? О нет! Простая пища была всегда моим правилом; ложиться с солнцем спать и вставать с восходом! Ты не знаешь, как я строг к себе.
   -- Если ты это говоришь, я должен тебе верить. Молва тебя оклеветала.
   -- Оклеветала? Да, конечно! Вспомни статуи Гермеса! Я их не сбрасывал, а они меня погубили.
   -- Это тоже ложь?
   -- Да, это ложь.
   -- Скажи мне другое: как ты думаешь, хотят ли теперь боги, чтобы Спарта победила Афины?
   -- Конечно! Это так же верно, как то, что добродетель победит порок. В Спарте -- все добродетели, в Афинах все пороки.
   -- Говорят, афиняне оставили женщин для мужчин. Это правда?
   -- Да, они низко пали. За это они должны быть стерты с лица земли.
   -- Теперь я вижу, ты не тот, за кого я тебя принимал; теперь я дам тебе войско. Двинемся против Афин?
   -- Я готов!
   -- И не задумываясь о положении своей родины?
   -- Я эллин, не афинянин! Спарта -- главный город Эллады.
   -- Алкивиад велик! Теперь иду к стратегам, а вечером мы выступаем.
   -- Иди, царь, Алкивиад пойдет, с тобой.
   Царь вышел, но Алкивиад пошел за ним не сразу, потому что за занавесью гинекейона стояла ожидая царица. Когда царь ушел, она вбежала.
   -- Алкивиад, мой царь!
   -- Царица, зачем зовешь ты своего слугу царем?
   -- Потому что Спарта присягнула тебе, потому что я подарила тебе свою любовь, потому что ты происходишь из рода героев.
   -- Царь Агис Второй еще жив.
   -- Недолго! Выиграй первую битву, и Агис умрет!
   -- Теперь жизнь начинает улыбаться беглому, потерпевшему человеку. Если бы ты знала мое детство с его заботами, мою юность полную лишений! Виноград рос не для меня, женщина была сотворена не для меня; Бахус не знал меня, Афродита не была моей богиней. Целомудренная Артемида и мудрая Паллада вели меня среди заблуждений юности, к моей цели: знанию, мудрости и честь! Тимэя, царица, когда я впервые разделил твое ложе...
   -- Тише!
   -- Мне показалось, что красота выше мудрости.
   -- Тише, нас слушают!
   -- Кто слушает?
   -- Я, Лизандр, стратег! -- ответил суровый голос. Лизандр стоял среди комнаты.
   -- Теперь я знаю тебя, Алкивиад, твоя голова в моей руке, но в другой честь Спарты. Беги, пока я тебя не пронзил.
   -- Ты слышал неверно, Лизандр!
   -- Беги, окажи нам милость, беги! Пятьдесят воинов стоят снаружи и ждут твоей головы.
   -- Сколько, говоришь ты? Пятьдесят? Тогда я бегу, больше тридцати я не одолею. Прощай, моя царица. Я был лучшего мнения о Спарте. Этого не могло бы случиться в Афинах. Теперь я пойду к персидскому царю; там лучше понимают, что прилично, и там мне не подадут черного супа!
   И вот Алкивиад сидит у персидского наместника Тиссаферна и говорит:
   -- Да, мой учитель Протагор учил меня когда-то, что всё происходит из противоположного; поэтому, видишь ли, мое сердце может вместить все противоположности. Старта и Афины мне одинаково дороги, т. е. одинаково ненавистны, как боги государства одного так добродетели другого.
   -- У тебя обширное сердце, чужестранец, найдется ли в нём место для Персии?
   -- Для всего мира!
   -- Что ты думаешь о нашей столице?
   -- Я люблю все столицы!
   -- Но в данную минуту ты должен любить нашу больше всех.
   -- Я так и делаю!
   -- Ты должен также любить наших союзников.
   -- А кто, прости, сейчас твои союзники?
   -- Сегодня -- это Спарта.
   -- Хорошо, я люблю и Спарту.
   -- А если завтра это будут Афины?
   -- Тогда я завтра полюблю Афины.
   -- Спасибо! Теперь я понимаю, что пришел конец Эллады. Если эта древняя Греция такая гнилая, то это приобретение не имеет цены.
   -- Протагор учил, что человек мерило всего; поэтому я сужу о ценности вещей по себе самому, что для меня ценно, то я ценю.
   -- Вот чему учат ваши пророки! Тогда наши лучше; знаешь ли ты Зароастра?
   -- Я бы хотел, чтобы доставить тебе удовольствие, знать его с самого детства.
   -- Тогда бы ты мог отличить добро и зло, свет и тьму, Ормузда и Аримана. И ты бы жил в надежде, что свет победит, что всех роднит страданье.
   -- Я могу попробовать, это большая книга?
   -- Как называются ваши священные книги?
   -- Священные? Что это-такое?
   -- Откуда вы заимствуете вашу религию, сведения о богах?
   -- Из Гомера, кажется.
   -- Вы не верите, что Зевс владыка мира?
   -- Конечно, я так верю.
   -- Но ведь он клятвопреступник и педераст.
   -- Да! Что с этим поделаешь.
   Тиссаферн поднялся:
   -- Послушай, друг, мы не можем действовать вместе, потому что служим разным богам! Вы зовете нас варварами. У меня нет слова достаточно постыдного для тех, кто чтит таких богов. Афиняне так же нечестивы как ты, потому что они тебя зовут назад. На дворе стоит посол из Афин и просит, чтобы ты вернулся. Иди в Афины, там тебе место!
   -- В Афины? Никогда! Я им не доверяю!
   -- А они тебе; это очевидно! Иди в Афины и скажи своим соотечественникам: персы их не хотят! Виноградная лоза ищет свежего вяза, она избегает гнилого кочана капусты.
   Алкивиад ходил взад и вперед по комнате. Это доказывало его нерешительность.
   -- На дворе стоит действительно афинянин? -- спросил он.
   -- Да, стоит на коленях, чтобы просить изменника Алкивиада быть главой Афин. Но послушай, ты ведь народный муж?
   -- Да, конечно.
   -- Ты должен изменить положение, потому что теперь господствуют в Афинах знатные.
   -- Да, ах да, да, да, но я тоже знатный, знатнейший в городе.
   -- Волчок, ищи кнута!
   Алкивиад стоял:
   -- Я думаю, мне надо все-таки поговорить с послом!
   -- Поговори! Говори с ним по-по-афинскиПерсидский язык ему не понятен!
   Алкивиад вернулся в Афины, смертный приговор был отменен; как полководец, одержавший победу в одном сражении, он мог с триумфом войти в город из гавани Пирея.
   Но расположение народа было непостоянно, и когда его заподозрили в стремлении к царской власти, он бежал вторично, теперь к персидскому сатрапу Фарнабазу.
   Но он не мог жить без интриг, он запутался вскоре в одной из них, был разоблачен и приговорен к смерти.
   Алкивиад сидел у своей подруги и болтал спокойно и беспечно:
   -- Итак, ты думаешь, Тимандра, что Кир идет против своего брата Артаксеркса, чтобы завладеть престолом Персии?
   -- Я в этом уверена так же твердо, как в том, что с ним десять тысяч афинян с Ксенофонтом во главе.
   -- Ты не знаешь, предупрежден ли Артаксеркс?
   -- Я знаю это!
   -- Кто мог его предупредить?
   -- Это сделано тобой.
   -- Знает ли это Кир?
   -- Да, он это знает.
   -- Кто меня выдал?
   -- Я!
   -- Тогда я погиб.
   -- Да, ты погиб.
   -- Я должен погибнуть из-за женщины!
   -- Разве мог ты ждать другого, Алкивиад?
   -- Собственно говоря, нет! Бежать нельзя?
   -- Тебе нельзя, мне можно.
   -- Я вижу дым, в доме пожар?
   -- Да, пожар! А на дворе стрелки из лука!
   -- Комедия кончена! Мы возвращаемся к трагедии...
   -- И начинается сатира.
   -- Ногам жарко, а вообще смерть приносит холод.
   -- Всё порождается из противоположного, Алкивиад.
   -- Дай поцелуй!
   Она поцеловала его, прекраснейшего мужа афинского.
   -- Спасибо!
   -- Пойди к окну, там ты увидишь!
   Алкивиад подошел к окну.
   -- Теперь я ничего не вижу! Я думал, будете свет, но стало так темно!
   Тимандра убежала, когда огонь охватил уже весь труп.

* * *

   Спарта победила Афины, и Афины лежали в развалинах. Власть народа кончилась, было избрано тридцать тиранов.
   Сократ и Эврипид ходили печальные среди развалин на Агоре. Сократ говорил:
   -- На развалинах аоинских стен! Мы стали спартанцами; не хотели ни одного тирана и получили тридцать.
   -- Я еду на север, -- сказал Эврипид, -- в Македонию, куда меня приглашают.
   -- Ты хорошо делаешь, тираны запретили твои трагедии.
   -- Это правда.
   -- А мне они запретили учить.
   -- Они запретили Сократу говорить? Нет! Значит он может учить, потому что он не может говорить и не учить. Они, должно быть, запретили говорить оракулам, потому что те перестали предсказывать. Всё кончилось. Конец Элладе! А почему?
   -- Да, спроси-ка! Может быть Зевс породил сына, который должен его свергнуть, по предсказанию Эсхила?
   -- Почем знать, народ ввел нового бога, назвав его Адонаем или Адонисом. Он родом с востока, а имя его значит владыка. Кто новый бог?
   -- Пусть скажет тот, кто знает! Он учит желанию смерти и воскресению из мертвых. Но у них есть также богиня. Ты слышал о Кибеле; матери богов, деве, которая почитается в Риме как Веста жрицами-весталками?
   -- Всё это так ново и неясно, как вино, которое бродит. Вот идет Аристофан. Прощай, мой друг, последний раз в жизни прощай.
   -- Подожди! Аристофан делает знак. Нет, посмотри, он плачет! Аристофан плачет!
   Подошел Аристофан.
   -- Эврипид, -- сказал он, -- не уходи, пока я с тобой не поговорю.
   -- Ты умеешь говорить? -- ответил Эврипид.
   -- Я плачу.
   -- Не выходи из роли! Что значат твои слезы?
   -- Пожалей товарища по несчастью, Эврипид; тираны закрыли мой театр.
   -- Сократ, должен ли я жалеть своего палача?
   -- Мне кажется, что храм Немезиды опять открыт! -- ответил Сократ. -- Аристофан еще не был никогда наивен, теперь он. стал им. Итак, мне жаль тебя Аристофан, что ты не можешь больше надо мной издеваться. Я прощаю тебе, но я не стану тебе помогать ставить опять твои комедии на сцене. Этого ты требовать не можешь! Пойдем, Эврипид!

* * *

   Сократ сидел у Аспазии, которая постарела.
   -- Эврипид ушел в Македонию, -- сказал Сократ.
   -- От своих жен.
   -- Ты стала желчной.
   -- Довольно с меня развалин и всего остального.
   -- Тираны убивают граждан.
   -- Это занятия тиранов.
   -- Скоро ли будет спокойно?
   -- На Керамсикосе в гробу из кедра.
   -- Я не хочу умирать, я хочу жить, но спокойно!
   -- Жизнь не может быть спокойной.
   -- Всё же, если она хороша...
   -- Этого никогда не бывает.
   -- Нет, потому что ты плохо женился, Сократ.
   -- Моя жена, разумеется, самая плохая женщина; не будь я её мужем, ее бы давно убили.
   -- Ксантиппа предает тебя своими сплетнями; а когда она на понимает того, что ты говоришь, -- она перевирает твои мысли и тебя самого.
   -- Я знаю это, но изменить этого не могу.
   -- Зачем ты ждешь унижения?
   -- Зачем бежать? Можно бежать перед превосходством, Ксантиппа для меня не превосходство.
   -- Тебе запрещено под страхом смерти учить народ; в этом тебя обвиняют она и Анит.
   -- Пусть она обвиняет меня, смерть только освободит меня... Аспазия, я вижу, что наша дружба слабеет; у тебя есть новые друзья, ты стала другой! Дай проститься с тобой до прихода Лизикла.
   -- Ты его знаешь?
   -- Да, и весь город говорит о твоем супружестве.
   -- С торговцем скота Лизиклом?
   -- Да, это твое дело; я не говорю об этом.
   -- Но ты находишь, что память Перикла надо было охранять лучше?
   -- Я хотел бы охранить память Аспазий, но когда я увидел, как афиняне украшали себя венками, чтобы отпраздновать падение Афин; когда Фидий...
   -- А как кончит Сократ?
   -- Во всяком случае не так, как Аспазия.
   -- Боги играют нами! Берегись, Сократ!
   Сократ сидел, наконец, в тюрьме, обвиненный в совращении молодежи и высмеивании или отрицании богов государства. Обвинителями были молодой плохой поэт Мелит, скорняк Анит и оратор Ликон.
   Сократ сказал оправдательную речь и объяснил, что он всегда верил в Бога и в голос своей совести.
   Его приговорили к чаше с ядом и держали в тюрьме, где он мог все-таки видеться с своей женой и немногими друзьями, оставшимися еще в живых.
   Теперь у него сидела жена и плакала.
   -- Не плачь, -- сказал Сократ, -- ты не виновата.
   -- Хочешь видеть детей?
   -- Зачем я буду терзать их юные души бесполезным прощаньем? Пойди к малышам, утешь их; позабавь их, съезди с ними в лес.
   -- Как нам радоваться, когда ты умираешь?
   -- Радуйтесь, что кончаются мои страдания! Радуйтесь, что я умираю с честью...
   -- У тебя нет последнего желания?
   -- Я ничего не желаю! Впрочем, быть спокойным и свободным от ваших безумных, слез и вздохов и раздражающих жалоб. Иди, жена, и думай, что Сократ захотел уснуть, потому что он устал и брюзжит; думай, что он опять проснется, уже отдохнувший, помолодевший, радостный и добрый.
   -- Я хотела бы, чтобы ты научил меня всему этому раньше; у меня тебе нечему было учиться.
   -- И всё же ты научила меня терпению и самообладанию!
   -- Прощаешь ты меня?
   -- Не могу, потому что я уже это сделал. Простись теперь со мной, как будто бы я отправлялся в путь. Скажи мне до свиданья, как будто бы я должен скоро возвратиться!
   -- Прощай, Сократ, не сердись на меня.
   -- Нет, я добр к тебе!
   -- Прощай, мой муж, навеки!
   -- Не навеки! Ведь ты же хочешь меня опять увидеть. Скажи мне с веселым лицом: до свиданья!
   -- До свиданья!
   -- Ну, вот! А когда мы опять увидимся, мы пойдем вместе с детьми в лес.
   -- Сократ был не таким, как я думала...
   -- Иди, я хочу спать!
   Она ушла, но столкнулась в дверях с Платоном и Критоном.
   -- Час близится, друзья! -- сказал Сократ утомленно, с блестящими глазами.
   -- Ты спокоен, учитель?
   -- Говоря по правде, я совсем спокоен! Я не утверждаю, что весел, но совесть моя спокойна.
   -- Когда, Сократ, когда это должно совершиться?
   -- Ты думаешь, когда совершится последнее? Платон, мой лучший, мой любимый... она подходит... я только что наслаждался сном -- я был за рекой, по ту сторону; я видел одно мгновение прообразы непреходящей красоты, среди которых вещи только плохие отраженья... Я видел будущее, судьбу человечества; я говорил с сильными, чистыми, высокими; я познал мудрый порядок, который управляет видимым большим беспорядком; я трепетал от бесконечной тайны всего, что я понял предчувствием, и понял всю глубину моего незнания. Платон, ты должен это написать! Ты должен научить людей смотреть на вещи как на маловажное, смотреть с благоговением на невидимое, чтить красоту, охранять добродетель и надеяться на избавление, во время труда, исполнения долга и отречения!
   Он направился к кровати и лег.
   Платон пошел за ним.
   -- Ты болен, учитель?
   -- Нет, я был болен; теперь я поправляюсь.
   -- Ты уже...
   -- Я уже выпил свой кубок!
   -- Мудрейший нас покидает!
   -- Нет, мудрых среди смертных! Но я почитаю богов, пославших в дар стыдливость и чувство справедливости.
   В комнате стало тихо.
   -- Сократ умер!
   

-----------------------------------------------------------

   Текст издания: А. Стринберг. Полное собрание сочинений. Том 12. Исторические миниатюры. -- Издание В. М. Саблина, Москва -- 1911.
   ABBYY FineReader 12
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru