Дѣйствительнаго Статскаго Совѣтника, Ордена
Св. Анны Кавалера и Лейпцигскаго ученаго Собранія Члена,
Въ удовольствіе Любителей Россійской Учености
Вольнаго Россійскаго Собранія при Императорскомъ
Московскомъ университетѣ.
Въ Университетской Типографіи у И. Новикова,
по первому изданію напечатанныя.
Тирсисъ
Ириса
Филиса
Аркасъ
Ликастъ
Дафнисъ
Климена
Дорисъ
Исмена
Тирсисъ.
Годъ цѣлый Тирсисъ былъ съ Ифизою въ разлукѣ,
Годъ цѣлый онъ вздыхалъ, и жилъ въ несносной скукѣ.
Въ деревнѣ, жалостно воспоминалъ стада,
И о любовницѣ онъ плакалъ иногда,
Ифиза у овецъ своихъ въ лугахъ осталась,
И помнилось ему, какъ съ нимъ она прощалась...
Какъ въ щастливыя дни ихъ радости текли,
И какъ веселости спокойствіе влекли.
Ни что ихъ тамъ утѣхъ тогда не разрушало,
Что было надобно, все съ ними пребывало.
Кончаетъ солнце кругъ, весна въ луга идетъ
Увеселяетъ тварь, и обновляетъ свѣтъ.
Сокрылся снѣгъ, трава изъ плѣна выступаетъ,
Источники журчатъ, и жавронокъ вспѣваетъ.
Приближилися тѣ дражайшія часы,
Чтобъ видѣть пастуху пастушкины красы.
Къ желанной многи дни стенящаго отрадѣ,
Отецъ опять нарекъ быть Тирсису при стадѣ.
Все паство на умѣ и милый взоръ очей,
Все мыслитъ, какъ опять увидится онъ съ ней.
День щастья настаетъ, и скуку скончеваетъ,
Отходитъ Тирсисъ въ лугъ, и къ паству поспѣшаетъ.
Но весь шелъ день, пришелъ, зритъ ясную луну,
Свѣтило дневное сошло во глубину.
Но ясныя ночи тоя ему начало,
Знакому разсмотрѣть пустыню не мѣшало,
Повсюду мечетъ взоръ, на все съ весельемъ зритъ,
И тропка Тирсиса тутъ много веселить.
Вотъ роща, гдѣ моя любезная гуляеть,
Вотъ рѣчка, гдѣ она свой образъ умываеть.
Подъ древомъ тамо съ ней я нѣкогда сидѣлъ,
Съ высокой сей горы въ долины съ ней глядѣлъ.
Въ пещерѣ сей она въ полудни отдыхала,
И часто и меня съ собой туда зывала,
Гдѣ лежа на ея колѣняхъ я лежалъ,
И руки мягкія въ рукахъ своихъ держалъ.
Сей мыслію свой духъ въ пустынѣ онъ питаетъ,
И сердце нѣжное надеждой напаяетъ.
Приходитъ на конецъ ко стаду онъ тому,
Которо отъ отца поручено ему.
Собаки прежняго хозяина узнали,
И ластяся къ нему вокругъ его играли.
Исполнилося то хотѣніе ево,
Что быть ему въ мѣстахъ желанья своево,
Но Тирсисова мысль и тутъ еще мутилась:
Ну естьли, мыслитъ онъ, Ифиза отмѣнилась,
И новы радости имѣя въ сей странѣ,
Въ невѣрности своей не помнитъ обо мнѣ!
Я знаю, что меня она не ненавидитъ,
Но чая, что уже здѣсь больше не увидитъ,
Ахъ! Можетъ быть она другова избрала,
И для того уже мнѣ суетно мила.
Съ нетерпѣливостью узрѣть ее желаетъ;
Но ночь, къ свиданію ево не допускаетъ,
Которая ему заснути не дала;
Ифиза во всю ночь въ умѣ ево была.
Какъ радостно ево надежда услаждала,
Такъ тяжко мысль при томъ сомнѣніемъ терзала.
Глаза не жмурятся, что дѣлать, востаетъ;
Но солнце на луга изъ волнъ морскихъ нейдетъ.
Какъ ночи долгота ему ни досаждаетъ,
Оно обычнаго пути не премѣняетъ.
Восходитъ по горамъ Аврора на конецъ,
И гонятъ пастухи въ луга своихъ овецъ.
Всѣхъ Тирсисъ зритъ, не зритъ Ифизы онъ единой,
Не знаетъ, что ему причесть тому притчиной:
Гдѣ дѣлась, говоритъ Ифиза? Знать взята
Отселѣ ужь ея въ деревню красота!
Мы розныхъ деревень, и жить съ ней будемъ розно.
Почто на паство я пущенъ опять такъ позно!
Уже меня весна не станетъ услаждать,
Вездѣ и завсегда я стану воздыхать.
Коль здѣсь Ифизы нѣтъ; уйду въ лѣса дремучи,
Исполню стономъ ихъ, слезъ горькихъ токи льючи,
Лишенъ людей съ звѣрьми я тамо буду жить,
И жалобы горамъ въ пустыняхъ приносить.
Но вскорѣ и онъ овецъ препровождаетъ,
Идетъ послѣдняя, о Тирсисѣ вздыхаеть.
Когда свою пастухъ любовницу узрѣлъ,
Съ веселья вымолвить ей снова не умѣлъ,
А ей чувствительняй еще та радость стала,
Она увидѣла, чево не ожидала.
Не вспомнилась она, и плача говоритъ:
Не въ сновидѣніиль здѣсь Тирсись предстоитъ?
Я зрю мечтаніе, и сердцу лицемѣрю;
Нѣтъ, вижу истинну, но ей почти не вѣрю.
Я въ явѣ предъ тобой, любовникъ ей вѣщалъ,
И съ тою жь вѣрностью, какъ духъ тебѣ вручалъ.
Я мышлю, что и я не въ суетной надеждѣ:
Таковъ ли милъ теперь тебѣ, какъ быль я прежде?
Ифиза говоритъ: разставшися съ тобой,
Я думала, что я разсталася съ душой,
Тѣхъ мѣстъ, гдѣ я часы съ тобою провождала,
Ни разу безъ тебя безъ слезъ не посѣщала:
Съ тоской встрѣчала день. Съ тоской встрѣчала ночь,
Мысль грустна ни на часъ не отступала прочь,
Въ разлучно время я ничемъ не утѣшалась,
Цвѣтами никогда съ тѣхь дней не украшалась.
И можетъ ли то быть чтобъ сталъ ты меньше милъ,
Тебя хоть не было, твой духъ со мною жилъ.
Ты въ сердцѣ обиталъ моемъ неисходимо,
И было мной лицо твое повсюду зримо;
Но ахъ! Не къ щастію, но въ горести своей,
Въ то время я была любовницей твоей.
О радостны часы! О время дарагое!
Я буду жить опять въ сладчайшемь здѣсь покоѣ!
Приди возлюбленный, скончавъ прелюты дни,
Къ симъ соснамъ, гдѣ съ тобой бывали мы одни.
Тамъ рѣчь моя ни кѣмъ не будетъ разрушенна,
Здѣсь долго не могу я быть уединенна,
Приди ты на вечерь, какъ прежде приходиль.
Я мню, что ты сихъ мѣстъ еще не позабылъ.
Ты много въ ихъ имѣль Ифизина приятства:
Но будешъ ихъ имѣть и нынѣ безъ препятства.
Съ какою радостью потомъ сердца ихъ ждутъ,
Всѣ грусти окончавъ дражайшихъ тѣхъ минутъ!
Ириса.
Въ день красный нѣкогда, какъ солнце уклонялось,
И море погрузить ево приготовлялось,
Когда краснѣлися и горы и лѣса,
Луна готовилась ийти на небеса,
Ириса при водхъ по камышамь бѣгущихъ,
Въ кустарникѣ, гдѣ гласъ былъ слышанъ нимфъ поющихъ,
Вѣщала таинство тутъ будучи одна,
И вотъ въ какихъ словахъ вѣщала то она:
Рябяческая жизнь моя ужъ миновалась,
Въ которую я здѣсь цвѣтами забавлялась:
Въ началѣ сей весны, лишь листъ облекъ лѣса,
И отрасли свои пустили древеса,
Природа. Безъ наукъ мнѣ нову мысль вдохнула,
Лишъ я на пастуха прекраснаго взглянула,
Который въ прошлый годъ мнѣ ягодъ приносилъ,
И всякой разъ тогда за трудъ себѣ просилъ,
Чтобъ я ево за то пять разъ поцаловала.
Я не противилась, и все то исполняла,
И думала о немъ, конечно онъ дуракъ,
Такой ли въ ягодахъ какъ въ поцалуяхъ смакъ.
Увидючи ево я въ перьвый разъ въ семъ годѣ,
И смотря на нево въ послѣдніе въ свободѣ,
Лишъ только вспомнила о ягодахъ ево,
Отворотилася я тотчасъ отъ нево,
Куда рабятска жизнь одной зимою дѣлась!
Я цалованье то воспомнивъ закраснѣлась.
И въ чувствіи познавъ, что сей пастухъ мнѣ милъ,
Стыдилася всево, что онъ ни говорилъ.
Какъ видѣла ево, тогда я убѣгала,
Когда не видѣла, то зрѣть ево желала.
Съ утра до вечера и въ саму темну нощь,
Влачила зракъ ево съ собой въ средину рощь.
Лице ево по всѣмъ мѣстамъ очамъ мечталось,
Что я ни видѣла, мнѣ все то имъ казалось.
Гдѣ скрылась матерня изъ памяти гроза!
Пустила на нево я мысли и глаза.
Но кровь моя, но кровь во мнѣ не умолкала,
А страсть моя еще жесточе бунтовала.
Теряется въ любви свобода и покой,
Я искусилася то видя надъ собой.
А воспротивиться не льзя любовной страсти
Какія бъ отъ нея ни ролились напасти.
Богиня паствъ и дѣвъ гдѣ ты въ тѣ дни была?,
Какъ въ помощь я тебя на всякой чась звала?
Ты гласа моево конечно не внимала,
И сердца слабаго во мнѣ не укрѣпляла.
Нѣть, ты страданія свидѣтелей моихь
Дражайшихъ мѣстъ тогда не посѣщала сихъ.
Источники сіи томясь тогда плескали,
И на брегахъ своихъ тебя не обрѣтали.
По рощамъ, по лугамъ бродила я стеня,
Ни что ужъ не могло увеселять меня.
Я часто муравы журчащей етой рѣчки,
Кропила токомь слезъ. А васъ мои овечки,
Когда вы бѣгали вокругъ меня блея,
Трепещущей рукой не гладила ужъ я.
Крутилась я всегда о времени превратномъ.
Но нѣкогда пастухъ при вечерѣ приятномъ,
Какъ нѣжно раздуваль власы мои зефиръ,
Принесъ въ подарокъ мнѣ изъ стада свѣжій сыръ.
Я сыръ ево взяла и вмѣстѣ съ нимъ поѣла,
Однако не о томъ я помыселъ имѣла.
По ужинѣ онъ сталъ мнѣ воздухъ похвалять,
И звалъ меня съ собой по рощамь погулять;
Я знала страсть свою и съ нимъ ийти боялась;
Но онъ уговорилъ, хоть я и не склонялась.
Пошла, но думала, когда пылала кровь,
Чтобъ всѣми мѣрами скрывать свою любовь,
Чтобъ силы собирать, какъ можно, притворяться,
И въ слабости ему ни чемъ не показаться;
Однако онъ не крылъ гулять съ собой взманя,
И уговаривалъ гуляючи меня:
Доколѣ буду я всякъ часъ терзаться злосно,
И мучиться тобой и день и ночь несносно.
Преобращая все старанье въ суету?
И погублять свою напрасно красоту?
Съ начала сей весны меня ты ненавидишъ,
И ищетъ мѣстъ такихъ, гдѣ ты меня не видишъ,
А я не видючи тебя мой свѣтъ грущу;
И бѣгая по всѣмъ тебя мѣстамъ ищу.
Левъ гонитъ волка волкъ стремится за козою,
А я по всякой день гоняюсь за тобою.
Кому что надобно, тово то и влечетъ.
Какъ я еще не такъ тебя любилъ мой свѣтъ,
Тогда дражайшая меня ты цаловала,
И многократняе мнѣ образъ свой казала,
А нынѣ на меня не хочешь и взглянуть,
Конечно насъ смутилъ съ тобою кто нибудь.
Что было отвѣчать, въ какую рѣчь впускаться?
Съ любовью, съ младостью мнѣ надлежало драться,
Кто симъ похвалится, любовь въ нападкахъ зла,
И воспротивиться я ей не возмогла.
Не льстишъ ли только ты ево я вопрошала,
Онъ клялся, цаловалъ, а я уже молчала.
А послѣ зачала ему я говорить,
Любезный мой пастухъ! Боюся я любить;
Я слышала любовь желаньемъ возрастаетъ,
Надеждою живетъ, утѣхой умираетъ.
О естьли не минетъ меня сія напасть;
Къ чему ты приведешь Ирису бѣдну страсть!
Для вѣчнаго ль стыда я долгъ свой позабуду!
Я въ лютой горести, въ несносной мукѣ буду!
И тотъ приятный взоръ, который былъ ужъ мой,
Увижу обращенъ къ красавицѣ другой.
Онъ мнѣ отвѣтствоваль: я всѣмъ тебѣ клянуся
Что я доколѣ живъ, къ тебѣ не премѣнюся:
Когда я премѣнюсь, пусть мой засохнетъ садъ.
И огородъ не дастъ плодовъ съ своихъ мнѣ грядъ
Мой скотъ питается пускай хоть бѣленою,
И вмѣсто водъ рѣчныхъ болотною водою:
Пускай въ моемъ саду не будеть цвѣтниковъ,
Не будеть ни піонъ, ни маковыхь цвѣтовъ.
Пусть бѣлы лиліи родиться перестанутъ,
И розы въ кругъ потокъ въ послѣдніе завянутъ.
Ну ежели то такъ, отвѣтствовала я,
Люблю тебя, мой свѣтъ, ты мой, а я твоя,