Светлов Валериан Яковлевич
Первая ложь

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рассказ.

Валериан Светлов

Первая ложь

Рассказ

I

   В будуаре Ольги Степановны, где она имела обыкновение доканчивать свой туалет, пахло духами и дорогой пудрой. Ольга Степановна нервничала -- как всегда, прежде чем выехать из дому: не находилась на определённом месте нужная брошка, а уж перчатки почему-то всегда исчезали бесследно; тщетно перерывались шкафы, шифоньерки, ящики и картонки, на что тратилось, по положению, добрых полчаса времени. Когда отчаяние доходило до зенита, оказывалось: перчатки, мирно приютившись, лежали в углу дивана.
   -- Кому только могла придти идиотская мысль засунуть их в такое место! -- нервно восклицала Ольга Степановна. -- Это, наверно вы, Берта! -- обращалась она к горничной.
   Берта, чрезвычайно выдержанная горничная, два года тому назад взятая из евангелической общины и хорошо изучившая свою барыню, с обычным своим предупредительным видом молчала.
   -- Вы не слышите? -- нервничала барыня. -- Я говорю: это вы их сюда положили?
   -- Nein, Frau, -- спокойно отвечала Берта.
   -- Ну, так значит святой дух.
   Петя, сын Ольги Степановны, лет одиннадцати, сделавший себе дурную привычку присутствовать при сборах матери из дому, фыркал.
   -- Так это значит ты! -- накидывалась на него мать.
   -- Я? Бог с тобой, мама! Я их и не видел.
   -- Так чему же ты смеёшься?
   -- Ты говоришь "святой дух"... Мне смешно.
   -- Ничего смешного нет! У перчаток ног нет, и они не могут сами передвигаться.
   Петя заливался смехом. Вообще, он был очень смешлив. В нервные минуты матери это её раздражало.
   -- Ты только и делаешь, что смеёшься, -- сердито проговорила она.
   -- Да как же не смеяться, мама? У перчаток -- ноги! У перчаток -- пальцы, и они могли дойти на пальцах как клоуны в цирке.
   -- Перестань болтать глупости. И пожалуйста, в десять часов ложись спать. С тобой побудет дядя Гриша; я просила, чтобы он не уходил до десять часов вечера.
   Мальчик сделал гримасу.
   -- Что ещё?
   -- Дядя Гриша всегда сердится, когда ты просишь его оставаться со мной. Пусть лучше Берта останется.
   -- Берта уходит. Сегодня её день.
   -- Ну, Настя.
   -- Настя и без того останется дома. Но, пожалуйста, не торчи на кухне, а ложись в десять часов спать. Теперь -- семь без двадцати... Ай, как поздно! Юбилейный банкет назначен в семь, и мы только-только успеем доехать. Всё ты со своими разговорами! Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не торчал здесь всё время... Берта, узнайте, подана ли карета, и готов ли барин.
   Берта исчезла, потом вернулась.
   -- Карета ist fertig.
   -- А барин?
   -- Schon lange.
   -- Ну, матушка, какой дикий вопрос! -- показавшись в дверях, проговорил Пётр Николаевич. -- Когда же я бываю не готов! Я уж часа полтора как сижу во фраке с Гришей в кабинете.
   -- Отлично, отлично... сейчас едем.
   -- Сомневаюсь.
   -- Ах Боже мой, разве ты не видишь -- я готова?
   -- Не вижу, потому что на тебе нет ещё лифа.
   -- Это одна минута. Берта, дайте лиф. Нет, постойте... Принесите зеркало и подержите, чтоб я видела с трёх сторон -- хорошо ли причёсана голова?
   Пётр Николаевич, махнув рукой, вышел:
   -- Ежели бы я курил сигары, то успел бы выкурить две.
   -- Однако твоя сестрица одевается! -- войдя в кабинет, сказал он, обращаясь к Григорию Степановичу.
   -- Если бы у нас в училище собирались так на парад...
   Юнкер засмеялся и звякнул шпорами.
   -- Так ты останешься с Петькой? Сегодня, как нарочно, такой день, все исчезли из дому -- madame ушла с утра, Берта уходит, одна Настя...
   -- Я уж обещал Ольге, -- недовольным тоном ответил юнкер. -- Что за принц такой ваш Петя, что не может один побыть два-три часа?
   -- А что? Ты хотел идти куда-нибудь...
   -- Конечно. Вот удовольствие сидеть на праздниках дома! Мне это и в училище надоело. A propos. Es-tu assez riche pour me prêter?..
   -- Ah, voilà, je m'y attendais! Но что у тебя за несоответственные слова... Prêter? Prêter предполагает отдачу. А тебе нужно без отдачи. Ведь так?
   -- Ну... так, -- улыбнулся юнкер. -- Но это приличнее.
   -- Enfin... сколько?
   -- Mon Dieu, pas grand'chose. Une misère...
   -- Ладно, ладно -- сколько?
   -- Ну пятьдесят, что ли.
   -- Ого! Хорош misère... На прошлой неделе...
   -- Ах, какая у тебя манера вести бухгалтерию!
   -- Да, но и на позапрошлой неделе...
   -- Ну да! Так что же такое? Enfin est-ce oui ou non?..
   -- C'est oui, отстань.
   -- A la bonne heure! Ты ведь знаешь мою милую мамашу, свою почтенную тёщу. Le terme -- c'est tout. Avant le terme tu pourrais crever que tu ne toucherais rien.
   -- А зачем тебе такая уймища денег?..
   -- Какой нелепый вопрос! Разве я выдумал деньги? Охотно обходился бы без них, честное слово. Но они выдуманы, que veux-tu? Что ж мне делать?..
   -- La petite danseuse d'Aquarium?
   -- Tu n'y est pas, mon cher. Avec tes miserables cinquante roubles -- la petite danseuse? Tu n'y songe guère.
   -- Ну... пятьдесят да пятьдесят делают сто, да ещё двадцать пять -- ça fait toujours quelque chose!
   -- Ах, опять бухгалтерия. Принести счёты?
   -- Нет, merci. Enfin qui est la petite en question?
   -- Ты не боишься состариться... C'est Jenny l'ouvrière, -- засмеялся юнкер и, ловко приняв пятидесятирублёвку, небрежно скомкал её и опустил в карман брюк.
   -- Ты готов? -- крикнула у дверей кабинета Ольга Степановна в длинном сорти-де-баль, окончательно готовая.
   Пётр Николаевич засмеялся.
   -- Конечно, -- сказал он. -- Не только готов, а перепёкся.
   Она сделала гримасу.
   -- Однако ты во фраке, а не в шубе.
   -- В шубе?! Но не мог же я сидеть в шубе час и три четверти!
   -- Удивительная манера всё преувеличивать. Держу пари, что ты у него просил денег, -- обратилась она к брату.
   -- Почему?
   -- По лицу. Так, пожалуйста, Гриша, не уходи до десяти часов.
   -- C'est entendu. Будь покойна.
   Супруги уехали.
  

II

   Юнкер прошёл по гостиной, звеня шпорами.
   -- Вот ещё, торчать здесь до десяти часов вечера! -- возмущённо ворчал он, измеряя гостиную. -- И ради чего? Ради Петьки! Что такое Петька? Шиш, с которым ровно ничего не может сделаться дома.
   Он заглянул в детскую.
   -- Эй ты, шиш!
   Мальчик высунулся из двери.
   -- Я не шиш, дядя Гриша.
   -- Разговаривай!.. Ты что, боишься один дома сидеть?
   -- Не боюсь.
   -- Ну так что же? Для чего тебе непременно нужна нянька?
   -- Мне скучно.
   -- Ах, скажите пожалуйста, какой принц! А мне не скучно здесь с тобой околачиваться? Тётка ты, а не мальчик! Другой бы обрадовался свободе, а ему непременно надо, чтобы мадам при нём торчала.
   Петя фыркнул.
   -- Какая же madame -- в шпорах!
   -- Остри ещё!
   Юнкер снова зашагал по гостиной, а Петя уселся на диване с ногами. Ему всегда запрещали делать это, чтобы не пачкать обивки, но теперь он очень обрадовался отсутствию матери и madame и с удовольствием поджал под себя ноги.
   -- Дядя Гриша?
   -- Что тебе?
   -- Скажи, пожалуйста, что такое банкет?
   -- Банкет, -- протянул юнкер. -- Мне, брат, надоело отвечать на это и в училище, а ещё ты тут пристаёшь с глупостями. На какого рожна тебе знать это?
   Однако он припомнил из курса фортификации значение этого слова и недовольным голосом ответил:
   -- Банкет -- это насыпь для помещения стрелков, на внутренней крутости бруствера. Всё равно ничего не понял! Так только, чтобы язык чесать...
   Мальчик сделал изумлённое лицо и спустил ноги с дивана.
   -- Разве там будут стрелять? -- спросил он.
   -- Где? -- огрызнулся юнкер.
   -- Куда мама поехала с папой. Она сказала -- на банкет.
   -- Ты глуп! -- окончательно рассердился юнкер. -- Банкет -- это обед в честь кого-нибудь...
   -- А ты говоришь -- для стрелков.
   -- Отстань.
   Мальчик помолчал, но не мог сидеть долго, не разговаривая, и снова спросил:
   -- Дядя Гриша?
   -- Ну?
   -- А что такое "рожна"?
   -- Отстань.
   Юнкер начинал неистово скучать.
   Он прощупал в кармане пятидесятирублёвку, и ему захотелось поскорее отделаться от скучной обязанности изображать madame.
   Он велел немедленно подавать обед.
   За обедом он ел торопливо и соображал, как бы высвободиться из дому под достаточно приличным предлогом. В то время как Петя усиленно занимался уничтожением крема, пользуясь отсутствием необходимого надзора, и рисковал расстроить себе желудок, дядя Гриша, быстро сообразив что-то, вышел в переднею, отворил двери на лестницу и позвонил, затем с такой же быстротой запер их и снова с шумом открыл.
   -- Что вам надо? -- громко заговорил юнкер, ни к кому не обращаясь, так как никого на лестнице не было.
   Затем произнёс неразборчиво несколько слов и опять нарочито громко произнёс:
   -- Требуют немедленно? Хорошо. Скажи, пообедаю только. Или лучше ничего не говори. Я -- сейчас.
   Он быстро захлопнул двери, так что прибежавшая на звонок Настя ничего не успела увидеть.
   -- Ну, брат, надо ехать в училище, ничего не поделаешь! -- недовольным тоном сказал он мальчику, возвращаясь в столовую. -- Требуют в училище.
   Петя надулся.
   -- Вот так всегда! -- сказал он. -- Обещаешь посидеть и уходишь.
   -- Я чем виноват? Слыхал, ведь, не глухой?
   -- Слыхал.
   -- Ну, так и скажи своей маме. Приходил, мол, посыльный, дядя Гриша очень сердился, мол, а ты ложись раньше спать, вот тебе и не скучно будет.
   -- Не скучно! У всех Рождество, ёлка, а мне -- спать.
   -- Ну, пореви ещё, тётка! У других была ёлка, и у тебя будет. Не всё ли равно? Какая разница?
   Мальчик готов был заплакать, но удержался.
   "Буду с Настей играть в шашки, -- в утешение себе подумал он, -- и уж так сделаю, что непременно запру её".
   -- Дядя Гриша?
   -- Чего тебе?
   -- Ты не можешь мне сказать, Бессарабия в Африке?
   -- В Африке.
   -- В северной или южной?
   -- Посредине.
   -- А мыс Гаттерас?
   -- Что мыс Гаттерас?
   -- Где он?
   -- В Гренландии.
   -- А кого больше: людей или птиц?
   -- Отстань. Что ты мне репетицию по географии делаешь, что ли? Мне, брат, и свои-то надоели. Ну, так прощай, мне некогда, веди себя хорошенько, а главное, -- заваливайся спать.
   -- Мне не хочется спать.
   -- Глупости! -- важно заметил юнкер. -- В твои годы я спал. Повернись носом к стене и заснёшь.
   -- Не засну.
   -- Ну, так проговори сто раз "мыс Гаттерас" -- и заснёшь.
   Мальчик обиделся.
   -- Сам говори, коли хочешь.
   -- Ну-ну, не дерзи. Скажи-ка маме, что меня потребовали, и я мол очень жалел. В другой раз посижу.
   -- Не посидишь.
   -- Посижу. Прощай!
   И юнкер скрылся.
   Петя ушёл к себе в комнату, пошевелил солдатиков, которые ему опротивели, рассыпал бирюльки и, собрав их, спрятал в коробку. Ко всему он потерял вкус. Потом открыл "Обитателя лесов" и стал читать. Но чтение не удавалось. В окнах надворного флигеля, приходившихся как раз против его окна, засветилась многоцветными огнями ёлка, и за морозным стеклом мелькнули тени детей. Петя прильнул лицом к окну своей комнатки и не мог оторвать глаз от соблазнительного зрелища.
   Настя гремела посудой в столовой.
   Петя позвал её.
   -- Чего вам? -- спросила она.
   -- Настя -- вон ёлка, видите?
   -- Вижу.
   -- А у меня нет.
   -- Нет, так будет. Ёлку можно делать до Крещения.
   -- А мама не заказывала вам ёлку?
   -- Нет.
   -- А дядя Гриша ушёл.
   -- Знаю. Они завсегда уходят.
   -- Настя, давайте играть в шашки. Я вас запру.
   -- Некогда мне, Петя, надо со стола убрать.
   -- А потом?
   -- А потом видно будет.
   Настя ушла, а Петя опять подошёл к окну.
  

III

   Настя возилась в кухне, перемывая посуду, потому что служившая в доме для этой цели девочка тоже ушла со двора.
   Настя знала, что когда уходили со двора мадам, Берта и девочка, то ей надлежало оставаться дома, чтобы сторожить Петю. Уходу юнкера она ничуть не удивилась, потому что это стало уже обычным явлением.
   Она была не в духе. В квартире старшего дворника была в этот вечер ёлка, на которую была приглашена и она. Старший дворник был вдов и имел сына Броню. Дворник давно и безуспешно ухаживал за Настей, но Настя только в последнее время стала "отвечать" ему. Их роман достаточно уже подвинулся, и на сегодняшний вечер она очень рассчитывала, как вдруг вспомнила утром, что сегодняшний день принадлежит Берте.
   "Палки с неба будут валиться, а немка не уступит своего дня", -- подумала Настя. И хотя палки с неба не валились, но Берта своего дня, действительно, не уступила и, как только господа уехали, исчезла из дому.
   -- Вот и сиди с Петей и играй в шашки! -- проворчала Настя. -- Эх жизнь! Кто там?
   Это вошёл старший дворник.
   -- Это я-с, краля моя.
   -- Ничего я вам не краля, а Настасья Егоровна.
   -- Тэк-с...
   -- Да, уж с тем возьмите. Чего тебе?
   -- Так, что у меня ёлка, Настасья Егоровна, и желательно было бы, чтобы вы осветили праздник своим присутствием.
   Настя фыркнула.
   -- Я не фонарь, чтобы светить тебе.
   -- Благоволите, Настасья Егоровна.
   -- Не проедайся. Все слова твои по пустому.
   -- Что так-с? Завсегда оказывали внимание...
   -- И врёшь, вовсе не завсегда.
   Дворник взял у неё тарелку, мочалку и стал помогать ей в мытье посуды.
   Настя нисколько не препятствовала ему в этом; вымыла под краном руки, сняла передник, пригладила перед зеркалом волосы и заговорила:
   -- Человек-то вы хороший, Семён, хотя и бывший солдат, а уж бывший солдат, известно, к женщинам никакого уважения не имеет...
   -- Напрасно-с изволите говорить, я к вам со всяким уважением.
   -- То и говорю: человек вы будто хороший, и я к вам завсегда пошла бы в гости, особливо в такой вечер, а только наш маленький барин один оставшись и потому невозможно.
   -- А господа-то ваши?
   -- Удрамши.
   -- А мадама?
   -- С утра задрала хвост.
   -- И никого дома нету?
   -- Никого.
   -- Это действительно...
   Семён задумался и чуть не разбил тарелку, которую вытирал полотенцем.
   -- Однако без вашего присутствованья моей ёлке никак невозможно, Настасья Егоровна. О6думайте-с.
   -- Обдумала уж. Не выходит, Петя скажет, ежели уйду.
   Семён вдруг быстро положил на стол тарелку и крикнул:
   -- А я придумал!
   -- Как это? -- с оттенком надежды в голосе сказала Настя.
   -- Так что значит в доме вы и Летя?
   -- Да, сказано уж.
   -- И оба скучаете?
   -- Натурально.
   -- Ну так забирайте мальчугана с собой и -- айда! Мы, стало быть, развлекаться будем, а он с Бронькой моим повозится. Кухню запрём на ключ. Вот тебе и весь сказ, всем весело будет.
   Настя отрицательно покачала головой. Это было похоже на дело, и ей очень показался соблазнительным проект Семёна; ничего невозможного в нём не было, хотя было страшновато.
   -- А как мальчик-то проболтается? -- с сомнением спросила она.
   -- А вы ему внушите: мол так и этак... И коли ежели что, то не тово... Ну и прочее.
   -- Попробую, -- пожав плечами, проговорила Настя и отправилась в комнаты.
   Петя строил на столе какую-то чудовищную пирамиду и в качестве материала для постройки пошли у него и кубики, и оловянные солдатики, и бирюльки, и шашки, и даже "Обитатель лесов" со "Всадником без головы" и "Молодым буром из Трансвааля". Но "Молодой бур из Трансвааля" оказался тяжелее всего, и под его тяжестью рухнула грандиозная пирамида.
   Петя сначала очень рассердился, но, увидя входящую Настю, чрезвычайно ей обрадовался.
   -- А... это вы! Ну, садитесь Настя, будем играть в шашки.
   Она села.
   Мальчик расставил шашки. Они сыграли две партии. Ни Петя, ни Настя не умели играть и передвигали шашки зря; но Петя неизменно уверял, что он запер Настю.
   -- Да почему же запер?
   -- Да уж запер.
   -- А я эту -- съем, вот и не запер.
   -- Как же вы её съедите, Настя, когда за ней другая?
   -- А что, Пётр Петрович, -- отодвинув шашечную доску, спросила Настя, так как им обоим уже надоело играть, -- без ёлки-то, поди скучно.
   -- Конечно, скучно.
   -- И сама вижу, что скучно. Да что поделаешь? Оно бы, положим, можно...
   -- Что можно? -- встрепенулся Петя.
   -- На ёлку-то попасть.
   -- Да ну? Правда?
   -- Известно, не вру. А только...
   -- Что -- только?
   -- Опасно. Неравно разболтаете: и вам попадёт, и меня с места сгонят.
   -- Я не разболтаю. Я уж не маленький.
   -- Кто вас знает? Ещё с места сгонят, а место, нельзя сказать, недурное. И даже хорошее...
   -- Не разболтаю, Настя, миленькая... А где ёлка-то? Там, в окне?
   -- Нет, у Семёна. Хорошая ёлка, всё так же, что и у господ. Семён-то ведь богатый. Да и все гирлянды, и орехи золотые, и пряники со всех ёлок собрал, что в доме, по квартирам, были. Не хуже, чем у других, стало быть, а может, что и лучше.
   У мальчика разгорались глаза. Он слушал Настю, открыв рот. Страстное, необузданное желание видеть ёлку с её праздничными огнями, фонариками, яблоками, золотыми орехами и пряниками овладело им.
   -- Настя, Настя, миленькая, поведи меня на эту ёлку. Ещё не поздно, не опоздали?
   -- Нет, какое опоздали! Восемь часов только. Спать-то вам в десять. Ещё два часа времени.
   -- Настя, поведите...
   -- И Броня будет там, -- подливала масла в огонь Настя.
   -- И Броня?! Мне мама не запрещала с ним иногда видеться. Так пойдём?
   -- А как выдадите?
   -- Я-то? Что я фискал, что ли?
   -- Аль повести? Что ж, я не для себя! Я для вас доброе дело хочу сделать, удовольствие оказать. Что так зря-то в комнате сидеть. Никакого удовлетворения нету.
   -- Никакого, Настя. Так пойдём?
   Настя поставила Петю перед собой, зорко взглянула ему в глаза и внушительно проговорила:
   -- Ну, пойдёмте. А только помните: ежели проговоритесь -- грех будет на вашей душе. И погонят меня с места -- вы будете виноваты. А Господь не простит этого.
   Но Петя уже ничего не слушал. Он только кивал в такт головой и рассеянно смотрел на Настю. Но и мысли, и взоры его были уже далеко. В его воображении быстро выросла рождественская ёлка со всеми её соблазнами и, как необходимая принадлежность к ней -- Броня.
   Воспитанный дома, вне общества мальчиков, Петя давно уже чувствовал непреодолимую потребность в мужском обществе, инстинктивную жажду общения с мальчиками, среди которых он мог бы иногда проявить зарождавшиеся в нём позывы к резковатой выходке, грубоватому слову и вольному обращению. Броня импонировал ему именно своей грубостью и резкостью, которая очень нравилась Пете и казалась лихостью и геройством. Он побаивался этого мальчика, завидовал его свободе торчать под воротами, слоняться по двору между сложенными дровами и бегать по улице. Иногда Петя останавливался под воротами и болтал с Броней о всяких детских делах, и Ольга Степановна не мешала ему в этом, потому что у Ольги Степановны бывало обыкновенно семь пятниц на неделе, если не все восемь. И бывали пятницы демократические и бывали аристократические. На первых проповедовалось общение с народом и близость к природе, на вторых -- благовоспитанность и держание себя подальше от "хамов".
   -- Ну так идём, Настя?
   Настя глубоко вздохнула, потопталась на месте и, наконец, решительно сказала:
   -- Идём. Что уж! Для вас только.
  

IV

   В дворницкой, довольно обширной, но низенькой комнате, было светло и весело. Ёлка, хотя и небольшая, была очень хорошо убрана, и разноцветные восковые свечи ярко освещали её. В углу комнаты стоял стол, накрытый серой скатертью с красной вышивкой в русском стиле по бортам; на столе -- ряд бутылок и яств.
   Настю с Петей встретили радостно.
   Семён встал и низко поклонился ей и Пете:
   -- Здравствуйте, Настасья Егоровна. Здравствуйте, барин. Оченно даже хорошо, что пожаловали. Ваш Броня оченно скучал... С праздником...
   Он, очевидно, был несколько смущён и не знал, что говорить дальше и следует ли говорить. Петя тоже имел растерянный вид, хотя не сводил глаз с ёлки и с её ярких огней; но в этой небольшой и плохо обставленной комнате ему вдруг стало не по себе.
   Семён налил рюмку какой-то удивительно сладкой и тягучей наливки тёмно-красного цвета и поднёс её Пете.
   -- Не откажите, с праздничком...
   Петя взглянул на Настю нерешительно и отстранился от рюмки.
   Настя мигнула ему и проговорила:
   -- Ничего, можно. От рюмочки не станется.
   Петя выпил и сразу почувствовал себя свободным и развязным. И комната показалась ему лучше.
   -- Вкусно, -- сказал он, облизывая языком губы.
   -- Тогда ещё не позволите ли? -- предложил Семён.
   -- Ну уж это ты брось! -- строго остановила его Настя. -- А то ведь мы и уйдём.
   -- Зачем же-с, помилуйте! -- испугался Семён. -- Я ведь от души, а ежели возбраняете, так и не надо.
   В комнате было ещё две горничных из соседних квартир, и Настя была знакома с этими горничными. У Семёна как у бывшего военного общество было также военное -- какой-то ефрейтор бравого вида с щетинистыми усами и писарь, пришедший с балалайкой.
   Гости уселись у стола, и у них вскоре, под влиянием выпивки и закуски, завязался оживлённый разговор. Дети возились у ёлки, и на них никто не обращал никакого внимания. Но когда Броня чуть не опрокинул ёлку, Семён цыкнул на него и велел им обоим сесть за стол.
   Семён нарезал ветчины и наложил на тарелку перед детьми.
   -- Кушайте, -- сказал он.
   И они покорно начали есть. Семён же не стеснялся присутствием барчука и не обращал на него внимания, весь сосредоточившись на Насте, которой он умильно смотрел в глаза, и даже отважился обнять за её довольно плотную талию. Настя успела уже выпить два стакана пива и стаканчик густой наливки: суровость её прошла, она повеселела и стала очень болтлива.
   -- Выкушайте ещё, кралечка, -- сказал ей Семён, -- плюйте на всё, нечего стесняться. Свои всё. Нашего дома горничные со своими супирами.
   -- С супирами?
   -- Так точно, -- галантно подтвердил писарь.
   -- Это что же -- супир?
   -- Это, так сказать, ухажёр. Потому, ежели кто ухаживает за таким, примерно, бутончиком, как сия девица Даша из номера четвёртого, так беспременно в её присутствии воздыхает и держит глаза к небу, а в худшем случае жизни -- к потолку. Вот, как по-французски, значит, "супире" это самое воздывание любовно, то и выходит, что ухажёр и есть самый супир. А потому выпьем? Выпьем, Даша, Дульцинея моя Таборская.
   -- У вас и без того глаза-то на что похожи от водки?
   -- "Не укоряй меня без нужды! Возвратом нежности моей!" [романс на стихи Е. А. Баратынского "Разуверение"] -- фальшиво запел писарь, взяв балалайку. -- Сей простонародный инструмент нынче весьма, можно сказать, в моде. И наш полковой адъютант совместно с батальонным занимаются сим спортом.
   Слова писаря о супирах только теперь добрались до сознания ефрейтора, и он вдруг хихикнул.
   -- Вы это чего же-с, Филипп Иваныч? -- спросил его писарь. -- Аль приснилось что? -- В его тоне чувствовались насмешка и лёгкое презрение к этому необразованному неучу.
   -- Ничего не приснилось. Я о супирах. Занятно. Это стало быть, и мы с Женей -- супиры?
   -- Ах, вы вот когда спохватились! Всеконечно-с. Ежели вы за Женей ухаживаете, значит супир. А Семён -- супир Настасьи... Настасьи...
   -- Егоровны, -- подсказал дворник.
   -- Так-с. А ваш папа -- военный? -- спросил писарь, обращаясь к Пете.
   -- Нет.
   -- Шпак, значит.
   -- Вовсе не шпак, -- обиделся Петя. -- Он служит в министерстве.
   -- Я и говорю -- шпак.
   Петя, сидя за столом, опять почувствовал неловкость, и его детская гордость проснулась. Он смутно чувствовал, что ему здесь не место, и что если бы об этом узнали его родители, то ему здорово бы попало, и, конечно, ещё больше Насте, приведшей его сюда.
   Настя выпила ещё наливки и окончательно осовела.
   Теперь и она смотрела масляными глазами на Семёна.
   У горничной Жени шёл разговор с Филиппом Иванычем. Она ему сообщила, что хочет уходить с места.
   -- Нехорошее разве? -- спросил ефрейтор.
   -- Место ничего себе. И даже хорошее -- докторское. Доходы есть. А только с кухаркой нелады.
   -- Что ж так?
   -- Чухонка она, -- сказала Женя, подняв к верху свой курносый нос, что всегда служило у неё выражением чрезвычайного презрения. -- А известно, все чухонки -- нехристи. Окромя того, колдовством занимается.
   -- Колдовством? -- с комическим ужасом спросил писарь. -- Соблаговолите, представить доказательства сему тяжкому обвинению в конце истекающего столетия.
   -- Известно, колдовством. У нашего доктора Вагнера ни одна кухарка никогда не живёт дольше двух месяцев, не то чтобы заживаться. А эта пятый год выживает Не колдунья, скажите?
   -- На костёр её! -- пошутил писарь. -- За косы и на костёр.
   -- Вам бы только зубы скалить, -- обиделась Женя.
   -- Совсем даже напротив: пятый год живёт -- это не жук начхал! Я совершенно серьёзно.
   Ефрейтор, который только что сообразил, что писарь издевается над его Женей, счёл долгом обидеться.
   -- Ты... тово, -- сказал он ему, -- чего липнешь? Она тебя не трогает? Не тронь и ты её. Как погляжу я на тебя -- гусь же ты, брат!
   -- Значит тебе не товарищ, -- с той же наглой усмешкой проговорил писарь.
   Даша и Семён рассмеялись, первая -- визгливо, второй -- сдержано, но ефрейтор не понял и весьма искренно заявил:
   -- Известно, не товарищ. Ты -- писарь, я -- солдат. Какой я тебе товарищ? Моё дело -- строевое, твоё -- бумаги марать...
   Но вдруг его словно что осенило, точно луч молнии прорезал его сознание, и он сразу освирепел:
   -- Сам ты -- свинья! -- закричал он. -- Строчило проклятое! Не я, а ты, стало быть, свинья, коли такие твои слова к старшему...
   -- Дошло! -- прошептал писарь и обнял Женю, которая взвизгнула и покрыла этим визгом протест ефрейтора.
   Настя осоловела, и голова её лежала на плече Семёна, который гладил своей могучей дланью её белобрысые волосы.
   Дети давно сползли с табуреток и возились около ёлки.
   Броня с важным и серьёзным видом что-то рассказывал Пете тоном, не допускавшим сомнения и возражения с его стороны.
   -- Сегодня вышел я за ворота и хочу перебежать улицу, вдруг поперёк -- слон! Огромный. Как хватит меня хоботом поперёк тела -- да кверху.
   -- Ну? -- протянул Петя.
   -- Вот те и ну!
   -- А потом что?
   -- А потом перекувырнулся я раза два в воздухе, да шлёп оземь.
   -- Расшибся?
   -- Малость. А из хобота он фонтан выпустил.
   -- Ну? -- опять спросил Петя.
   -- Чего нукаешь? Правду говорю. Пошёл дальше -- на тумбе сидит преогромная обезьяна.
   -- Обезьяна? -- радостно переспросил Петя.
   -- Она самая.
   -- Откуда же она забралась на тумбу?
   -- Надо быть, из Африки.
   -- А потом что?
   -- Протянула руку и вырвала у меня из головы несколько волосков.
   -- Больно было?
   -- Стра-асть!
   -- Плакал?
   -- Что я баба, чтобы плакать?
   -- А что же ты сделал?
   -- Хватил её по шее. Она кубарем и покатилась. Ну, народ собрался. Городовой её в участок взял.
   -- А тебя?
   -- Меня-то? Я -- дворницкий сын, -- с некоторой гордостью заявил Броня, -- меня никто не может взять в участок. Это тебя вот -- дело другое.
   -- Меня тоже не могут -- я господский сын. Мой папа...
   -- А для кого участок-то? Для господ и есть, а не для дворников.
   Петя почувствовал себя глубоко оскорблённым. Он понял, что и слон, и обезьяна были издевательствами над ним, и ему стало стыдно, что он так глупо поверил этому. Ему захотелось отомстить.
   -- А на меня вчера набросился ягуар! -- сказал он, не желая отставать от Брони. -- Насилу madame оттащила.
   Но Броня сделал такие злобные глаза и так грозно взглянул на Петю, что тот сразу осёкся.
   -- Правда... ягуар... большой такой... -- беспомощно лепетал он.
   -- А костей он не изломал тебе?
   -- Не-ет... Мадам оттащила...
   -- Ну так я тебе изломаю, ежели ещё про ягуара скажешь...
   -- Настасья Егоровна, -- говорил Семён, обращаясь к своей подруге, -- отгадайте загадку?
   -- Загадывай.
   -- Первое -- я люблю, второе -- вы любите. А всё вместе мы тепереча, значит, оба. Не угадать?
   -- Нет.
   -- А поцелуете, коли ежели я вам дам отгадку?
   -- Там видно будет.
   -- Я что люблю? Щи. А вы что любите? Сливы. Вот значит мы с вами оба тепереча щисливы, потому как любим друг друга. А тепереча, значит, поцелуй.
   Петя, прислушавшись, расхохотался.
   Между взрослыми началась возня, визг, хохот.
   Вдруг дверь в дворницкую с шумом отворилась. В комнату вбежал швейцар с парадной.
   -- Настасья Егоровна, господа ваши в карете подъезжают. Скорее!
   Настя схватила Петю, опрокинула второпях стакан с пивом и бросилась бежать.
   Прибежав домой, она быстро помогла Пете раздеться и уложила его в постель, потушив электричество.
   Немедленно раздался звонок с парадной.
  

V

   Ольга Степановна имела обыкновение, вернувшись домой и раздевшись, приходить в комнату Пети, класть на столик около его кровати грушу или гранату и будить его поцелуем. Пётр Петрович был против этого нарушения сна ребёнка и не раз делал замечания жене. Но она уверяла, что не могла бы заснуть, не поцеловав и не перекрестив сына, которого иногда, без всякого ущерба для своего здоровья и сна, не видала целыми днями.
   -- Петя, ты спишь? -- тихо спросила она.
   Петя притворился спящим, даже храпнул раза два, но потом сделал вид, что сразу проснулся.
   -- Спал, -- сказал он. -- Ты что принесла?
   -- Дюшес. А ты рано лёг?
   Большим достоинством Пети было то, что он никогда не лгал матери, даже в самых мелочных вещах. Но тут он вспомнил просьбу Насти и то, что угрожало бы ему, если бы он сказал правду; он набрался духу и в первый раз в жизни солгал:
   -- Давно, мама.
   -- Дядя Гриша сидел с тобой?
   -- Нет. Его потребовали в училище.
   -- Опять!!
   -- Да. А я играл в шашки с Настей, а потом лёг.
   И вдруг ему захотелось напугать мать.
   -- Только что я лёг, мама, вдруг вижу в постели -- змея. Огромная. И жало так стрелкой извивается. Схватил её и удушил. Она под кроватью.
   Мать очень испугалась и приложила руку ко лбу Пети. "Не жар ли у него?" -- подумала она.
   -- Ты бредишь, Петя?
   -- Нет, правду.
   -- Ну, значит, это тебе приснилось. Спи мальчик, спокойно. Повернись на другой бок.
   Убедившись, что лобик Пети имеет нормальную температуру, она перекрестила его и поцеловала.
   -- А я тебе хочу загадку загадать про щи и сливы... -- начал было Петя.
   -- Завтра милый, а теперь спи.
   И она вышла из комнаты.
   Настя, пошатываясь, вошла в детскую, как только Ольга Степановна вышла оттуда. Она нагнулась к кровати Пети и спросила его шёпотом:
   -- Ну что, ничего не сказали?
   Петя сердито ответил:
   -- Ничего.
   -- Вот это так молодец! Можно значит вас повести и в другой раз.
   -- Я не пойду, -- ещё сердитее ответил Петя.
   Настя очень удивилась.
   -- Аль не пондравилось?
   -- Я не пойду, -- уклончиво, но твёрдо проговорил Петя.
   Настя поджала губы, потопталась на месте и сказала:
   -- Ну, как знаете. Только уговор лучше денег -- не выдавайте.
   -- Не выдам. Я не фискал.
   И Петя демонстративно повернулся к стене, притворившись мгновенно заснувшим.
  
   Источник: Светлов В. Я. Все цвета радуги. -- СПб.: Типография А. С. Суворина, 1904. -- С. 473.
   OCR, подготовка текста: Евгений Зеленко, июнь 2012 г.
   Оригинал здесь: Викитека.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru