Lib.ru/Классика: Табурин Владимир Амосович. Лука и Серый

ЛУКА И СѢРЫЙ.

Разсказъ.

Они встрѣтились на большой дорогѣ и сразу стали друзьями.

Лука прошелъ отъ станціи пять верстъ, утомился отъ жары и присѣлъ на краю сухой канавки.

Южное іюльское солнце заливало равнину свѣтомъ и тепломъ, а по сторонамъ дороги было уныло, какъ на кладбищѣ. Созрѣвшія поля неубраны и затоптаны. Деревни безлюдны, разрушены и сожжены. Мѣстами, по краямъ дороги, валяются обломки колесъ, лафетовъ, повозокъ и трупы лошадей.

Тутъ же, на тонкихъ шестахъ, тянется проволока военнаго телеграфа, иронически напоминая о высокой культурѣ.

Въ горячей тишинѣ прокатился и растаялъ слабый гудокъ далекаго паровоза.

Лука лѣниво поглядѣлъ вдоль пройденной дороги и замѣтилъ въ разстояніи версты темную точку, окруженную облакомъ пыли. Она очень медленно двигалась къ нему. Не похоже было ни на человѣка, ни на лошадь съ верховымъ. Когда точка выросла на полуверстѣ, то оказалось, что это оселъ. Онъ шелъ беззаботно и лѣниво, какъ на прогулкѣ. Дойдя до Луки, пріостановился, равнодушно посмотрѣлъ на него, однако мотнулъ головой.

Лука отвѣтилъ на поклонъ.

-- Здравствуй, если не шутишь. Могу я тебѣ дать сухаря за твою деликатность.

Онъ вынулъ изъ мѣшка сухарь и, не вставая, протянулъ ослу.

Тотъ взялъ сухарь, повалялъ его во рту языкомъ и выбросилъ.

-- Не ѣшь? Тоже не дуракъ. Сухарь надо размочить и ѣсть. Это ты вѣрно сказалъ. Я, тоже самое, сухого сухаря ѣсть не буду. Подавай намъ чаю, да съ сахаромъ. Другой еще лимону захочетъ.

Лука хитро ухмыльнулся.

-- И кто насъ съ тобой избаловалъ, скажи пожалуйста? Ино бываетъ, конечно, на позиціи, два дня не ѣшь, а то дадутъ тебѣ ветчину съ горошкомъ въ жестяной коробкѣ, ключемъ открывается. Подъ названіемъ консертъ. Опустишь его въ горячую воду и кушай себѣ, какъ въ хорошемъ трактирѣ.

Оселъ грустно смотрѣлъ своими кроткими глазами вдоль дороги и слушалъ разсѣянно.

-- И откуда ты взялся Сѣрый? Гляжу -- идетъ кто-то. Думалъ вѣстовой, а это оселъ. Ну, ладно, оселъ такъ оселъ, мнѣ все равно. Только удивляетъ меня, какъ ты одинъ, безъ хозяина. Я человѣкъ, а надо мной есть хозяинъ, да не одинъ, а много ихъ командировъ. Это ужъ обязательно. Тебѣ тоже надо опредѣлиться. Не шататься зря по дорогѣ. Желаешь, буду твоимъ хозяиномъ? Желаешь или нѣтъ?

Оселъ мигнулъ однимъ глазомъ.

-- Желаетъ! И уменъ же ты, Сѣрый,-- не гляди, что оселъ. Жалко мнѣ тебя, что ты безъ хозяина. Ни сѣдла на тебѣ. ни поводочка. Худой ты и косматый, вродѣ какъ нищій, и откуда ты взялся?

Оселъ повелъ ушами, не мѣняя выраженія покорной лѣни въ глазахъ и во всей фигурѣ.

-- Ну, ужъ ладно, знаю. Былъ и у тебя хозяинъ, нельзя безъ хозяина. Разорили вашу деревню. Побили твоего хозяина, или самъ ушелъ отъ бѣды и забылъ объ тебѣ. Все знаю. Много вашего народу погублено. Большое количество. Были деревни, а теперь однѣ стѣны да мусоръ.

Лука одѣлъ на плечо скатанную шинель, вещевой мѣшокъ и закинулъ на спину винтовку.

-- Хочешь послужить новому хозяину? Тащи меня.

Онъ сѣлъ на осла, поближе къ крупу. Ноги почти касались земли.

Оселъ безропотно покорился своей участи и понесъ новаго хозяина.

Лука былъ доволенъ этой встрѣчей. Больше доволенъ, чѣмъ бы встрѣчей съ человѣкомъ. Всю дорогу въ вагонѣ къ нему приставали съ вопросами, почему онъ, будучи раненъ, вернулся въ строй, хотя имѣлъ право на освобожденіе. Надъ его отвѣтами смѣялись. Теперь объ этомъ самомъ дѣлѣ онъ радъ былъ поговорить съ осломъ. Ни задавать вопросовъ, ни смѣяться этотъ не станетъ.

-- Я тоже самое долженъ послужить,-- говорилъ онъ, размахивая ногами.-- Тоже не сладко, а уйтить немыслимо. У меня, напримѣръ, два пальца скосило на правой рукѣ. Съ винтовкой обращаться не могу. А ежели тебя спрашиваютъ -- желаешь послужить по мѣрѣ возможности? Что ты скажешь на это? Я тоже понимаю, что и безъ пальцевъ можно послужить по мѣрѣ возможности. Могу ли я на это сказать: "Нѣтъ, молъ, не желаю, охота, молъ, домой ѣхать". Можетъ быть, я и вовсе не согласенъ, хоть у меня и всѣ пальцы будутъ цѣлы. Это я обязанъ при себѣ держать. У меня своей воли нѣтъ, чтобы выражать подобное. Вотъ и тебя тоже спрашиваю: "Желаешь ты мнѣ послужить?" Это я тебя только изъ деликатности спрашиваю. А скажи ты мнѣ -- "нѣтъ не желаю",-- нешто я посмотрю на твою фантазію? Кто на тебя верхомъ сѣлъ, тотъ тебѣ и хозяинъ. И обижаться нечего. Вотъ какое происшествіе...

II.

Лука проѣхалъ верхомъ версту и замѣтилъ, что Сѣрый начинаетъ спотыкаться. Онъ сошелъ на землю, попробовалъ переложить на осла свое снаряженіе, но никакъ не могъ приторочить его безъ подпруги. Тогда одѣлъ ослу на шею скатанную шинель, какъ хомутъ, а мѣшокъ оставилъ при себѣ.

Участокъ Луки былъ на правомъ флангѣ. Оставалось идти верстъ десять. Охота была напиться, да не хотѣлъ онъ подходить близко къ позиціямъ. Пойдутъ разговоры, да опять показывай имъ свою искалѣченную руку. Оселъ тоже стѣснялъ его. Былъ бы вьючный или подъ сѣдломъ, а то идетъ за солдатомъ, какъ собака. Засмѣютъ!

Лука свернулъ съ дороги и пошелъ полями. А по дорогѣ между тѣмъ стали чаще попадаться люди. То ординарецъ, не торопясь, проѣдетъ съ донесеніемъ, то прокатитъ пустая двуколка, то рота лѣниво протащится, утопая въ пыли. И похоже было, что блуждаютъ они безо всякаго дѣла, сами не зная, куда и зачѣмъ. Попадались резервныя части, стоящія бивакомъ. Лука далеко обходилъ ихъ. Въ оврагѣ онъ увидѣлъ деревню цѣлѣе другихъ. Изъ середины подымался высокій шестъ съ поникшимъ флагомъ краснаго креста. На площадкѣ виднѣлся колодецъ, охраняемый часовымъ. Хотѣлъ туда пройти Лука со своимъ Сѣрымъ, да неудобно было. На углу улицы у забора сидѣли на землѣ двѣ сестры милосердія и весело смѣялись. Надъ ними на заборѣ, свѣсивъ ноги, сидѣлъ докторъ и длиннымъ прутомъ старался сдернуть съ нихъ платочки.

Лука не хотѣлъ мѣшать господамъ и пошелъ дальше.

Сѣрый сталъ понемногу уклоняться влѣво, къ позиціямъ, вѣроятно, почуявъ тамъ рѣку. Дорога отошла далеко въ сторону и стало опять безлюдно. Но вотъ впереди, точно вынырнувъ изъ-подъ земли, пронеслись въ тылъ зарядные ящики. Ѣздовые изо всей мочи хлестали лошадей, какъ бы убѣгая отъ невидимаго врага.

Лука посмотрѣлъ влѣво, отыскивая батарею, куда отвозились снаряды, но тамъ было пустынно и спокойно. Горящій воздухъ трепеталъ и струился надъ сухой травой. Зарядные ящики уже далеко, они едва виднѣлись, а тяжелыя колеса все еще громко гремѣли по кочкамъ.

Надъ ушами Сѣраго заметались двѣ бѣлыя бабочки, играя и кокетничая. Онъ тряхнулъ головой, и онѣ ломанными линіями понеслись дальше.

Лука поглядѣлъ на нихъ и пересталъ думать о зарядныхъ ящикахъ, объ орудіяхъ, скрытыхъ, гдѣ-нибудь въ оврагѣ или подъ блиндажами. Кругомъ тишина и приволье. Солнце жаркое, но ласковое. И захотѣлось ему лечь на спину и беззаботно глядѣть на рѣдкія, какъ паутина, облака. Рубаха на немъ смокла. Сѣрый тоже усталъ. За ушами и на плечахъ шерсть у него почернѣла отъ поту. Бабочки тоже утомились и чаще стали припадать къ землѣ.

-- Отдохнемъ, Сѣрый, что намъ торопиться!

Скатанную шинель онъ положилъ на землю для изголовья и легъ такъ, чтобы укрыться тѣнью отъ Сѣраго. Глядя въ небо, онъ слушалъ тиканье кузнечиковъ, ровное дыханіе Сѣраго, а когда глаза устали, началъ дремать.

Разбудилъ его страшный грохотъ. Земля подъ нимъ задрожала, упругой волной воздуха толкнуло его въ грудь. Онъ присѣлъ и сталъ слушать. Загудѣли снаряды, какъ стая летящихъ голубей.

Сѣрый вздрогнулъ, поднялъ голову и зашевелилъ ноздрями.

-- Не бойся, Сѣрый -- это наши. Ишь поютъ какъ дудки. Оттуда которые -- тѣ шипятъ по-змѣиному.

Между тѣмъ Лука машинально считалъ секунды, откладывая на пальцахъ. Насчиталъ одиннадцать. Далеко, какъ дѣтскія хлопушки, послышались разрывы снарядовъ. Потомъ опять стало тихо. Солнце какъ будто зажгло жарче прежняго. Не ласково, а назойливо.

Прошло минуты двѣ. Опять залпъ. Ожидая этого, Лука уже ясно различилъ сухіе, жесткіе выстрѣлы полевыхъ орудій. Скрытая батарея была совсѣмъ близко.

-- Пойдемъ, Сѣрый. Сейчасъ отвѣчать будутъ. Здѣсь не ладно.

Лука захватилъ на руку, не одѣвая на себя шинель и сдѣлалъ нѣсколько шаговъ. Гдѣ-то въ воздухѣ зашипѣло невидимое чудовище, сверля воздухъ, какъ каменную, стѣну и снарядъ съ оглушительнымъ трескомъ упалъ саженяхъ во ста, выбросивъ кверху столбъ чернаго дыма.

Лука невольно нагнулся, изъ-подъ руки глядя на своего пріятеля.

Тотъ моталъ ушами, вздрагивалъ хвостомъ, но стоялъ на мѣстѣ.

-- Пойдемъ, что ли. Сѣрый. Ну ихъ къ лѣшему! Еще зацѣпитъ!

Но Сѣрый не двигался. Лука вернулся и ткнулъ его торчащимъ изъ-за спины прикладомъ винтовки. Потомъ потянулъ его за гривку, но Сѣрый упрямо уперся на своемъ мѣстѣ.

-- Чего-жъ ты хочешь, дура голова? Вѣдь убьютъ. Ну, стой! Сражайся! А я пойду.

Лука пошелъ впередъ, посвистѣлъ, прицокнулъ, но Сѣрый, опустивъ голову, глядѣлъ въ землю и, видимо, твердо рѣшилъ не покидать занятой позиціи.

Черные столбы дыма стали выростать кругомъ на далекое разстояніе. И увидѣлъ тутъ Лука, что напрасно онъ хочетъ уйти изъ огня. Сѣрый раньше его догадался объ этомъ и покорно ждалъ своей участи.

Лука вернулся и сердито бросилъ на землю шинель.

-- Ну, ладно, будемъ на мѣстѣ. Это ты вѣрно сказалъ. Теперь вотъ какое дѣло. Ты стой, а я за тебя лягу. Береги меня.

Онъ легъ около осла съ тыльной стороны.

-- Ежели тебя убьютъ, обижаться нечего. Ты скотина. Тебѣ вся цѣна пятнадцать рублей. А мнѣ...

Лука задумался прежде, чѣмъ оцѣнить самого себя.

-- На мнѣ снаряженіе. Одна винтовка стоитъ рублей десять, сапоги новые рублей пять. А шинель, мѣшокъ, фуражка? Меня убьютъ -- хоронить надо. Яму рыть. Крестъ поставить.

Лука говорилъ, чтобы заглушить томительную тоску, но уши его все время были насторожѣ. Послѣ гранатъ стали падать шрапнели. Поминутно въ небѣ вспыхивали ослѣпительно бѣлыя облачка рвущихся снарядовъ и по землѣ разсыпался свинцовый градъ. Небо затянулось дымомъ. Солнце виднѣлось какъ черезъ пыльное стекло.

III.

Одинъ ударъ, необыкновенно звонкій, грянулъ совсѣмъ близко. Казалось, надъ ушами Сѣраго. Сердце у Луки съежилось. Онъ не слышалъ, какъ по сухой землѣ кругомъ разсыпались пули. Невольно пощупалъ себя, не задѣло ли его, и шутливо, чтобы разогнать тревогу, сказалъ:

-- Испугался, Сѣрый?..

Оселъ отрицательно мотнулъ головой.

-- Нѣтъ? Ну и храберъ же ты у меня, Сѣрый. Вполнѣ можешь быть военнымъ. Ей-богу.

Лука улыбнулся пришедшей ему въ голову забавной мысли.

-- И сколько они тутъ снарядовъ набросаютъ. Большое количество. А какая польза? Я да ты -- вотъ и весь резервъ. Не одну тысячу потратятъ на насъ. По семи съ полтиной снарядъ -- ну-ка, считай. Ну, случится насъ убьютъ. Какія потери? Одинъ солдатъ, да одинъ оселъ. Мало, скажешь? Ладно. А онъ пускай деньги платитъ. Тысячу рублей. Нѣтъ, братъ не отвертишься. По семи съ полтиной за снарядъ. Тоже много глупости въ этомъ дѣлѣ.

Сѣрый плохо слушалъ своего хозяина и все моталъ головой. Лука съ тревогой посмотрѣлъ на него, потомъ всталъ, обошелъ осла съ головы. На шеѣ, около плеча, темнѣло круглое отверстіе. Кровь стекала по груди и по лѣвой ногѣ.

Лука протяжно свиснулъ и черезъ шею Сѣраго посмотрѣлъ на то мѣсто, гдѣ онъ лежалъ.

-- Ишь она куда смѣтила, подлая. Прямо мнѣ въ башку. Ну, спасибо, Сѣрый,-- пострадалъ за меня.

Покорный видъ животнаго, глаза, медленно мигавшіе отъ боли, и обильная кровь растрогали Луку. Но. чтобы не показать этого, онъ сурово сказалъ:

-- Плакать нечего. Я тоже пострадалъ, да опять пришелъ сюда.

Пуля не проникла насквозь. Лука просунулъ палецъ въ рану, думая нащупать ее, но Сѣрый не дался.

Шрапнели все еще рвались въ воздухѣ. Со стороны батареи изъ оврага тянуло сухимъ, кислымъ духомъ. Не захотѣлъ больше Лука ложиться за Сѣраго. Стыдно ему было пользоваться защитой живого тѣла. Отъ каждаго выстрѣла широкая спина его болѣзненно ежилась, но онъ стоялъ на мѣстѣ. Обтеръ палецъ, испачканный кровью, о спину Сѣраго и досталъ изъ запасного кармана перевязочный пакетъ. Растрепалъ его и заткнулъ рану ватой.

-- Пойдемъ, Сѣрый. Все одно -- стоять или идти. Что ихъ бояться? Плевать надо, а не бояться. Они дурни. Тысячи двѣ имъ обойдется твоя рана.

Онъ одѣлъ все снаряженіе на себя. Долго еще уговаривалъ Сѣраго оставить позицію, и на этотъ разъ его доводы подѣйствовали.

По дорогѣ Лука мечтательно говорилъ своему спутнику:

-- Взялъ бы я тебя съ собой въ деревню, Сѣрый, да не дозволятъ, въ вагонъ не пустятъ. А то бы взялъ. Обязательно. Привелъ бы домой и сказалъ: "Вотъ онъ, мой избавитель".

IV.

Было уже темно, когда Лука дошелъ до мѣста. Обозный указалъ ему бивакъ полка и версты три провезъ на арбѣ. Сѣрый безъ привязи шелъ сзади. Канонада стихла, съ востока повѣяло свѣжимъ дыханіемъ, и мирная ночь сразу забыла дневныя тревоги. Далеко на горизонтѣ мелькала нѣмая зарница.

У моста черезъ оврагъ Лука наткнулся на часового. Отзыва онъ не зналъ, и часовой послалъ подчаска за старшимъ. Еще фигуры ихъ не различались въ темнотѣ, а ужъ слышно было, какъ старшій жестоко чесалъ свою поясницу. По голосу Лука узналъ въ немъ ефрейтора Лемешева, и ефрейторъ его тоже узналъ, но для строгости этого не показалъ.

-- Обязанъ являться днемъ, а не ночью. А это какая тварь?

-- Ишакъ, господинъ ефрейторъ. Дозвольте намъ вмѣстѣ.

Ефрейторъ широко зѣвнулъ, обдумывая свое рѣшеніе. Лука тѣмъ временемъ старался подладиться.

-- Вы, можетъ, думаете краденый. Такъ, ей-богу же, нѣтъ. Вижу -- идетъ животное безо всякаго результата...

-- Самъ иди,. а ишакъ пущай останется.

-- Дозвольте вмѣстѣ. Одному мнѣ никакъ невозможно. Всю дорогу вмѣстѣ. Подъ огнемъ были. Онъ, позвольте доложить, мою пулю на себя принялъ. Осликъ поправный. Для вьюка пригодится.

Ефрейторъ вдругъ почувствовалъ себя оскорбленнымъ.

-- Нѣтъ такого положенія, чтобы изъ-за осла безпокоить ночью караульнаго начальника. Жди до утра.

Повернулся на лѣвой босой пяткѣ и исчезъ въ темнотѣ.

Лука разсердился.

-- Хоть бы напиться дали, черти. Цѣлый день не жравши, не пивши.

Часовой указалъ куда-то въ сторону:

-- Иди къ рѣкѣ. Тамъ располагайся.

Сѣрый помогъ Лукѣ найти дорогу. Почуялъ воду и пошелъ впередъ. Лука едва поспѣвалъ за нимъ, спотыкаясь въ темнотѣ по кочкамъ. На самомъ краю берега у его ногъ блеснула искра. Тутъ кто-то сидѣла, и курилъ. Лука обошелъ его, спустился къ водѣ и напился, ставъ рядомъ съ Сѣрымъ на четвереньки.

Курившій сказалъ ему:

-- Не туда всталъ, землякъ. Ниже скотины пьешь.

Но Лука уже напился. Всталъ, вытеръ губы рукавомъ и сѣла, рядомъ съ курящимъ.

Первое время они молчали, но когда курящій затянулся, папироской, лицо его освѣтилось. Лука обрадовался.

-- Никакъ Заяцъ! Мое почтеніе, здравствуйте!

-- А я что-то не признаю.

-- Лука Потугинъ, изъ одной роты.

-- Какъ же, личность знакомая.

Заяцъ протянулъ руку. Лука подалъ ему лѣвую.

-- А тая гдѣ? Отрѣзали?

-- Нѣтъ, цѣла. Пальцевъ двухъ не хватаетъ. Неудобно.

-- Ну?

Заяцъ ожидалъ продолженія, но Лука не хотѣлъ разсказывать о себѣ. Вмѣсто отвѣта она. спросилъ:

-- Почему сидите здѣсь въ одиночествѣ?

-- Я-то? Табакъ у меня есть, а у пріятелей нѣтъ. Такъ, чтобы не вышло соблазну. Вы тоже самое извините.

-- Я не курящій,-- мнѣ не надо.

Заяцъ опять вернулся къ прерванному разговору:

-- Лука Потугинъ. Такъ. Значитъ, опять пригнали обратно. Покажь-ка руку!

Лука нехотя подала, правую руку, на которой не хватало двухъ пальцевъ: указательнаго и средняго.

Заяцъ пощупалъ и авторитетно заявилъ;

-- Не имѣли права. Настоящій законъ не дозволяетъ.

Лука это замѣчаніе предвидѣлъ и опять, заговорилъ о другомъ:

-- Разныя исторіи бываютъ. Вотъ, тоже, самое, привязался ко мнѣ оселъ. Идетъ и идетъ сзади. Вмѣстѣ подъ огонь попали. Одна пуля, шрапнельная, его задѣла въ жилу. Боюсь, кровью изойдетъ.

-- Ничего. Это животное полнокровное. Способенъ выдержать.

Заяцъ опять замѣтилъ, что Лука отошелъ отъ разговора.

-- Слышь, Потугинъ. Какъ же ты безъ пальцевъ? Имѣешь право заявить претензію. Эхъ, кабы мнѣ два пальца аккуратно отхватило, я бы всѣмъ богамъ по свѣчкѣ поставилъ. Обязательно домой ушелъ бы... Люблю я свое дыханіе.

-- Кому домой не охота!

-- Имѣешь полное право въ твоемъ положеніи. Чего молчалъ? Тебя, вонъ, пригнали сюда вродѣ скотины.

Лука почувствовалъ себя обиженнымъ.

-- Зачѣмъ пригнали -- я самъ пришелъ.

Этотъ отвѣтъ привелъ Зайца въ недоумѣніе. По движенію головы видно было, какъ онъ осмотрѣлъ темную фигуру Луки отъ фуражки до сапогъ.

-- Такъ... Выходитъ -- отъ большого усердія.

Опять заискрилась папироска, и Лука замѣтилъ, что Заяцъ ехидно улыбается, глядя на него. При всемъ нежеланіи говорить о себѣ, онъ не вытерпѣлъ.

-- Ежели тебя генералъ спроситъ: "хочешь идти?" -- ты что на это?

-- Какой генералъ?

-- Да вотъ такой, санитарный. Мнѣ на выписку, а тутъ приходитъ генералъ въ чистомъ кителѣ съ орденами за храбрость. "Хочешь -- говоритъ -- послужить? Мужикъ здоровый, въ обозѣ пригодишься". Я молчу, а онъ тутъ и ляпни: "Нешто -- говоритъ -- пальцами служатъ, а не грудью. Помереть за отечество можно и безъ пальцевъ". Веселый такой, смѣется. Молчать неудобно. "Такъ точно", говорю. А онъ мнѣ: "Молодчина. Дать ему новые сапоги". Выдали. Сапоги хорошіе. Вотъ эти самые.

Лука, показалъ на свои ноги.

Заяцъ зѣвнулъ и бросилъ въ воду докуренную папироску.

-- Дешево ты стоишь, Лука Потугинъ. Не люблю я подобныхъ людей. Можетъ, водки принесъ?

Онъ пощупалъ мѣшокъ Луки.

-- Нѣтъ, я не пьющій.

-- Тьфу! А земляки не пьютъ что ли? Невыносимый ты человѣкъ!

Оселъ, стоявшій спокойно, вдругъ поднялъ голову и заголосилъ рыдающимъ ревомъ. Точно въ тихомъ ночномъ раздумьи представилась ему его тяжелая батрачья жизнь, и невольный вздохъ разрѣшился страдальческимъ воплемъ.

-- Двѣнадцать часовъ,-- сказалъ Заяцъ, -- ишаки всегда къ полуночи играютъ.

Лука видѣлъ, что Заяцъ недоволенъ его объясненіемъ. Чувствуя себя какъ бы виноватымъ, онъ попробовалъ завести дѣльный разговоръ:

-- Новая позиція у васъ?

Заяцъ отвѣтилъ послѣ большой паузы:

-- Со старой прогонятъ, новую займешь. Вчерашній день ротный велѣлъ мнѣ плясать передъ господами. Въ концѣ концовъ и говоритъ: "Хорошо ты пляшешь. Будешь ли такъ же хорошо бить непріятелей". А я ему въ отвѣтъ: "Зачѣмъ его бить? Пущай живетъ" Ничего не сказалъ. Они меня вродѣ дурачка считаютъ. Подъ шинелью, дѣйствительно, не разберешь -- который умный, а который дуракъ. Каждый отъ каждаго укрывается. Тебя тоже не понять -- врешь ты или не врешь.

Сзади по сухой травѣ зашаркали шаги, и недовольный голосъ вызвалъ:

-- Который тутъ оретъ?

-- Здѣсь!-- отозвался Лука.-- Кого надо?

Солдатъ въ бѣлой рубахѣ безъ пояса подошелъ къ сидящимъ.

-- Который пастухъ? Подымайся. Веди ишака къ господамъ офицерамъ.

-- Не спятъ?-- спросилъ Заяцъ.

-- Весь день дрыхли. Теперь, по крайней мѣрѣ, въ карты играютъ.

Лука всталъ и, обойдя Сѣраго, погналъ его отъ воды. Тотъ упрямился. Пришлось вмѣстѣ съ Зайцемъ втащить его на откосъ. Пришедшаго солдата Лука узналъ по голосу и по ухваткамъ. Это былъ деньщикъ одного изъ офицеровъ. На Луку онъ не обратилъ ни малѣйшаго вниманія и на его вопросъ, для чего требуютъ осла, коротко отвѣтилъ:

-- Для занятія.

Въ длинной двускатной палаткѣ съ открытыми концами стояли четыре походныя кровати. Офицеры безъ кителей столпились у складного столика, вплотную занимавшаго узкій проходъ по серединѣ, и играли въ макао. Дымъ отъ папиросъ не вылеталъ изъ палатки и держался въ неподвижномъ воздухѣ подъ низкой парусиной. Свѣча, воткнутая въ бутылку, догорала длиннымъ, коптящимъ пламенемъ. Одни полулежали на кроватяхъ, другіе сидѣли на чемоданахъ. Истрепанныя карты безшумно, какъ пуховыя, падали на столъ, уставленный солдатскими чарками. Иногда чья-нибудь рука протягивалась подъ столъ за бутылкой и наливала въ жестяной стаканъ теплаго шампанскаго. Играли неохотно, чтобы убить время. Выигрывали и проигрывали безъ радости и сожалѣнія. Карты по своимъ изъянамъ были почти всѣ извѣстны. Точнаго разсчета не велось. Платили и наличными или записывали на летучкахъ изъ походной записной книжки. Бумажки и золото безпорядочно валялись по столу и, если, задѣтыя локтемъ, падали на полъ, то ихъ не скоро подымали.

Денщикъ доложилъ, что привели осла.

-- Волоки сюда,-- сказалъ пожилой человѣкъ въ очкахъ, съ длинной бородой, голымъ черепомъ и засученными рукавами рубахи.

Это былъ старшій между офицерами -- капитанъ Дымша.

Сѣрый вошелъ въ палатку и, оглядѣвъ кампанію, понюхалъ голую руку капитана. Сидѣвшій рядомъ на кровати поручикъ Рязанцевъ досталъ изъ-подъ надутой кожаной подушки пачку печенья и далъ ему одну таблетку. Сѣрый жадно съѣлъ ее.

Третій офицеръ, лежавшій на кровати съ газетой въ рукахъ, запротестовалъ:

-- Не давайте ему, господа, бисквитовъ. Я знаю, чѣмъ его кормить. Въ китайскую кампанію у меня былъ оселъ. Бумагу ѣлъ. Письма отъ жены не ѣлъ, а газеты ѣлъ. Они любятъ печатное. Сейчасъ мы узнаемъ о степени его умственнаго развитія.

Онъ оторвалъ кусокъ газеты, скомкалъ и далъ Сѣрому. Тотъ охотно взялъ въ ротъ, пожевалъ и проглотилъ.

Игравшіе оставили карты и занялись осломъ. Производившій опытъ воодушевился.

-- Молодчина! Это господа была передовая статья. Теперь дадимъ ему фельетонъ: "Вокругъ да около".

Опять кусокъ скомканной газеты былъ поднесенъ Сѣрому. Эту порцію онъ долго жевалъ и проглотилъ съ меньшимъ аппетитомъ.

-- Это понятно, господа: фельетонъ легкомысленнѣе, чѣмъ передовая статья. Теперь дадимъ ему кусокъ объявленій.

Сѣрый понюхалъ, но ѣсть не сталъ. Громкій хохотъ офицеровъ испугалъ его и, не понявъ одобренія, онъ попятился назадъ.

-- Замѣчательно умное животное,-- сказалъ Дымша, ласково глядя на Сѣраго.-- Впрочемъ это, конечно, безсознательно,-- добавилъ онъ, подумавъ, и сталъ серьезенъ.

Поручикъ Рязанцевъ опятъ приманилъ Сѣраго своимъ печеньемъ. Другіе офицеры также стали его угощать. Деньщику велѣно было принести бобовыхъ жмыхъ и соломы. Кто-то предложилъ Сѣрому оставшуюся въ жестянкѣ сардинку. Болѣе догадливый изъ хозяевъ подлилъ туда шампанскаго, но Сѣрый наотрѣзъ отказался отъ этого изысканнаго блюда. Больше всего ему понравилось печенье. Когда весь пакетъ былъ съѣденъ, поручикъ Рязанцевъ похлопалъ гостя по шеѣ и брезгливо посмотрѣлъ на свою руку.

-- Фу, чортъ! Кровь! Откуда у него кровь?

-- Шрапнелью задѣло, ваше высокородіе, -- отозвался Лука, все время стоявшій у входа.

Капитанъ Дымша повернулся къ нему.

-- А ты откуда?

-- Лука Потугинъ, изъ роты вашего высокоблагородія.

-- Ага, помню. Въ госпиталѣ былъ?

-- Такъ точно.

-- Подойди сюда. Раздуло у тебя рожу въ тылу. Куда былъ раненъ?

Лука показалъ правую руку,

Дымша свиснулъ и чмокнулъ языкомъ.

-- По своей охотѣ вернулся?

-- Какъ сказать, ваше высокородіе. Обязанъ. Отговариваться совѣстно.

-- Да... Но какой же ты стрѣлокъ безъ пальцевъ?..

Дымша подумалъ и оживленно сказалъ:

-- Поручикъ Рязанцевъ, вотъ вамъ денщикъ. На роялѣ играть не заставите.

Рязанцевъ брезгливо посмотрѣлъ на пальцы Луки.

-- Онъ, пожалуй, и бутылки не откупоритъ.

-- А вотъ сейчасъ посмотримъ, вмѣшался офицеръ, кормившій Сѣраго газетой.-- Сдѣлаемъ опытъ. У насъ еще имѣется бутылочка шартрезу. Ну-ка ты, пистолетъ! Запаливай!

Лука взялъ бутылку, долго ковырялъ штопоромъ пробку, но вытащить ее не. могъ.

Дымша разсердился.

-- Брось! Не годишься. Эй! возьми у него. Что мнѣ съ тобой дѣлать? Въ санитары тоже не годишься. Вѣдь ты калѣка!

-- Такъ точно.

-- Осла ты привелъ?

-- Такъ точно. По дорогѣ присталъ. Ну, думаю, пущай идетъ. Пригодится господамъ офицерамъ вьюки таскать.

-- Куда его къ лѣшему? Вѣдь онъ раненъ. Вонъ вся нога въ крови. Пристрѣлить его надо и больше никакихъ.

Лука, не ожидалъ такого рѣшенія и невольно возвысилъ голосъ:

-- Ваше высокородіе! Зачѣмъ убивать животное. Онъ отойдетъ. Я похожу около его.

-- Пристрѣлить!-- крикнулъ Дымша и ладонью ударилъ по столу. Самъ калѣка и привелъ калѣку. Что ты пришелъ сюда съ осломъ няньчиться?

Лука переступалъ съ ноги на ногу.

-- Можетъ, доктора?

-- Зачѣмъ доктора? Онъ и безъ доктора околѣетъ. А ты сталъ много разговаривать. Въ тылу избаловался. Гони отсюда своего пріятеля. Его кормили, кормили, а онъ теперь, вонъ, одѣяло жуетъ. А ты самъ-то ѣлъ?

-- Никакъ нѣтъ. Съ утра не ѣмши.

-- Ну, завтра поѣшь. Ступай.

Капитанъ снялъ очки, чтобы ихъ протереть, и сильно расширенными глазами побѣдоносно оглядѣлъ своихъ сосѣдей.

-- Вотъ они гдѣ герои! Видѣли? А? Обязательно махну телеграмму въ Петербургъ.

VI.

Лука переночевалъ на волѣ. Но спалъ плохо. Сначала недалеко прошли какія-то части. Какъ потомъ оказалось, это были два батальона его полка, посланные впередъ для занятія передовыхъ окоповъ. Передъ разсвѣтомъ гдѣ-то далеко раскатилась ружейная трескотня. Днемъ Лука не обратилъ бы на это вниманія, но въ ночное время къ этой музыкѣ невозможно привыкнуть. Она тревожитъ и не даетъ покоя. Стрѣляли залпами и пачками. Временами трескотня какъ будто бы приближалась. Лука вставалъ, смотрѣлъ въ даль, думая увидѣть мгновенное зарево. Урывками на полчаса онъ засыпалъ, но его будилъ какой-то шумъ. Точно мѣха раздували надъ его ухомъ. Это Сѣрый тяжело дышалъ надъ нимъ. Лука вставалъ, перемѣнялъ мѣсто, но Сѣрый опять подходилъ къ нему.

Утромъ его разбудилъ фельдфебель и съ перваго же слова началъ его упрекать.

-- Лука Потугинъ креста захотѣлъ? Другіе страдаютъ, кровь проливаютъ до послѣдней капли крови и ничего не получили. А ты три мѣсяца прогулялъ въ тылу, сапоги, вонъ, получилъ новые, одежу, и теперь къ самому бою явился. Скидавай сапоги! Ну-ка я примѣрю на свои ноги.

Лука покорно сѣлъ и снялъ сапоги. Фельдфебель снялъ свои протертыя поршни изъ недубленой кожи, работы ротнаго мастера, и обулся въ сапоги Потугина.

Вставъ, онъ прошелся, любуясь на давно невиданную роскошь.

-- Можетъ, промѣняешь или продашь?

Лука сдѣлалъ видъ, что не слышитъ и сталъ рыться въ мѣшкѣ, отыскивая свои бумаги.

Фельдфебель еще разъ прошелся, пристукивалъ, выворачивавъ ноги, осматривалъ задки, съ трудомъ загибая голову за спину.

-- Говори, что ли, цѣну.

Но Лука хранилъ упорное молчаніе. Новые сапоги были его единственною гордостью.

-- Вся рота безъ сапогъ. Одинъ ты ты такой самозванецъ явился.

Фельдфебель съ остервенѣніемъ плюнулъ и сѣлъ.

-- И куда ихъ таскать въ такую жарищу. Проклянешь.

Онъ снялъ сапоги и отбросилъ ихъ съ негодованіемъ.

-- А скотину обязательно пристрѣлить. Ротный велѣлъ. Ночью опять орать будетъ. Давай билетъ.

Лука досталъ изъ мѣшка измятую бумагу, вручилъ начальнику и, когда тотъ ушелъ, долго глядѣлъ ему въ слѣдъ. Въ лагерѣ стало шумно. Ребята возвратились съ купанья и ждали ѣды. Со стороны тыла уже подтягивались дымящія походныя кухни.

Лука посмотрѣлъ на своего больного спутника, какъ на тяжелую обузу. Тотъ стоялъ, не двигаясь. Поодаль валялась нетронутая куча соломы.

-- Ну тебя къ лѣшему, Сѣрый. Только непріятности изъ-за тебя. Былъ я солдатомъ, а теперь пастухомъ сталъ.

Однако, Лука нащипалъ короткой сухой травы и съ руки покормилъ Сѣраго. Больная шея не позволяла животному нагибать голову.

"И за что я его жалѣю вислоухаго?" говорилъ про себя Лука. Пришло ему на умъ сходство ихъ положенія. Оба калѣки, оба безъ дѣла и оба не имѣютъ своей воли, чтобы придумать что-нибудь для себя. Собравъ эти мысли, онъ улыбнулся и сказалъ вслухъ:

-- Это вѣрно, Сѣрый... Совершенно правильно. Одинаковая у насъ съ тобой кальера.

Лука отвязалъ отъ шинели свой котелокъ. Около кухни солдаты уже стояли гуськомъ. Кашеваръ, возвышаясь надъ всѣми, разливалъ большой черпалкой похлебку.

Лука обошелъ кругомъ Сѣраго нѣсколько разъ, все увеличивая круги, чтобы обмануть его, и свернулъ къ лагерю.

Съ ребятами поздоровался на словахъ, такъ какъ руки были заняты, и сталъ въ очередь. Получивъ порцію, хотѣлъ сѣсть въ сторонку, но его окликнулъ Заяцъ и позвалъ въ свою компанію. Отказаться было нельзя. Заяцъ насильно притащитъ. Такой ужъ навязчивый человѣкъ.

Этого солдата никто не называлъ по фамиліи. Онъ былъ некрасивъ. Рыжій съ далеко разставленными раскосыми глазами. Борода у него не росла, а усы были рѣдкіе. Большая верхняя губа отъ постоянной улыбки всегда шевелилась какъ у зайца. Онъ былъ хлестокъ на языкъ и умѣлъ сказать то, что другому даромъ не прошло бы. Въ самое не удобное время для сношенія съ тыломъ онъ ухитрялся доставать водку и табакъ. Въ душѣ онъ былъ трусомъ. Въ боевые дни невыносимо страдалъ нервной лихорадкой, но умѣлъ скрывать это и вышучивалъ тѣхъ, въ которыхъ замѣчалъ то же чувство. Объ опасности говорилъ съ презрѣніемъ и не только офицеры, но и свои братья -- солдаты считали его храбрымъ, а потому не особенно долюбливали.

-- Ура господину Потугину!-- закричалъ Заяцъ, когда Лука подошелъ и скромно сѣлъ въ кругъ.

-- Земляковъ очень любитъ. Не желалъ оставлять. Опять къ намъ явился.

Лука сердито огрызнулся:

-- Ну, замололъ... Прежде поѣшь.

-- Я прежде выпью, а потомъ поѣмъ.

Заяцъ вынулъ изъ кармана небольшую аптечную склянку темнаго стекла съ надписью: "Для наружнаго употребленія", и покуда медленно пилъ изъ нея, сосѣди освѣдомились у Луки, когда онъ прибылъ, что новаго въ тылу, и поглядѣли на его оставшіеся пальцы, которыми онъ неловко управлялся съ деревянной ложкой. Но это между прочимъ, а главное -- завистливое вниманіе ихъ было обращено на его новые сапоги.

Заяцъ бережно спряталъ бутылку въ карманъ и подмигнулъ сосѣдямъ, указывая на Луку:

-- Хочу я тебя спросить, Потугинъ, на какомъ ты основаніи?

-- Дай поѣсть человѣку,-- вступился одинъ изъ компаніи.

-- Пускай ѣстъ. У меня вопросы такіе, что можно не отвѣчать. Я самъ отвѣчу. Напримѣръ, взялъ человѣкъ и вернулся. Что мы хуже его? Зачѣмъ доказывать? Ему открыли капканъ, а онъ опять лапу суетъ. Какъ сказать объ человѣкѣ, который не можетъ держать свой нейтралитетъ?

Лука молчалъ и по лицамъ сосѣдей видѣлъ, что они думаютъ не въ его пользу. Они усердно хлебали изъ котловъ и поощрительно посматривали на Зайца.

-- Я, напримѣръ, фабричный человѣкъ, -- продолжалъ тотъ,-- Работаю ли, нѣтъ ли,-- безъ меня заведеніе не пропадетъ, а ты крестьянинъ, у тебя хозяйство. Зачѣмъ пришелъ сюда задаваться передъ другими? Вѣдь это съ твоей стороны поступокъ и больше ничего.

Сидѣвшій до сихъ поръ молча степенный солдатъ изъ запасныхъ вставилъ свое мнѣніе:

-- Заноситься тоже не слѣдуетъ. Другіе не хуже.

Лукѣ стало невмоготу выслушивать такія обвиненія.

-- Да нешто я для поступка?.. Вотъ какъ передъ истиннымъ -- безо всякой гордости. Мнѣ говорятъ: "хочешь вернуться?" Какъ тутъ отвѣтишь? Генералъ въ чистомъ кителѣ присталъ, какъ пластырь... ей-богу.

Лука, тономъ оправданія, опять подробно разсказалъ про санитарнаго генерала и закончилъ сапогами. Это отвлекло бесѣду отъ главной темы. Слушатели пожелали примѣрить новые сапоги, и Лука охотно ихъ снялъ. Со стороны подошли другіе солдаты и каждому лестно было сдѣлать то же самое. Въ концѣ концовъ пара Потугинскихъ сапогъ, заслуживъ быструю извѣстность, обошла чуть ли не всю роту, многимъ помѣшавъ даже какъ слѣдуетъ поѣсть.

Котелокъ Луки былъ уже пустъ, онъ радъ бы уйти, но приходилось сидѣть въ однихъ портянкахъ.

Заяцъ не отставалъ отъ него:

-- Поди, какой рѣзвый нашелся! Сдѣлай мнѣ генералъ такой предлогъ. Пѣшкомъ домой пойду и назадъ не оглянусь. Другое дѣло тутъ, конечно. Неволя. А тамъ... Господи Іисусе... Дается же людямъ счастье. Не берутъ! Не хочу, говоритъ, домой, хочу кровь проливать. А кому она, твоя мужицкая кровь, нужна? Мало ее тутъ понапрасну льется. Креста захотѣлъ? Выкуси. Не только серебрянаго, и деревяннаго не дождешься. Сожрутъ тебя собаки.

Лука до головной боли сосредоточилъ свои мысли, чтобы придумать самый убѣдительный отвѣтъ. Трудно это было послѣ сильныхъ выраженій Зайца.

-- Погоди, Заяцъ... Заладилъ одно. Тебѣ говорятъ -- безо всякаго умысла. Чтобы какія-нибудь мысли въ головѣ -- ни боже мой! Кого я обидѣлъ? Тебя обидѣлъ? Извини, милый. Никакого поступка у меня не было. Мнѣ бы посмѣлѣе быть, можетъ, я не пришелъ бы. Храбрости не имѣю -- вотъ и вся моя вина.

Искреннія слова Луки подѣйствовали на слушателей.

Степенный солдатъ примирительнымъ тономъ замѣтилъ:

-- Напирать тоже очень нельзя. Можетъ, человѣкъ по слабости?

Другой солдатъ изъ молодыхъ предложилъ догадку болѣе опредѣленную:

-- Можетъ, выпивши былъ?

Лука махнулъ рукой:

-- Гдѣ тамъ... Не пью... Слышь, ребята! Генералъ, то же самое, говоритъ: "Нешто пальцами служить отечеству, а не грудью?" Ей-богу, такими словами выразилъ. Вотъ и пойми.

-- Да,-- сказалъ степенный солдатъ и задумался.

Заяцъ задергалъ губою, но промолчалъ. На всѣхъ слова генерала произвели неотразимое впечатлѣніе.

-- Да... Ежели, конечно, вникнуть въ самую точку зрѣнія... Со всякимъ можетъ случиться такое происшествіе... Взять хоть бы меня, другого, третьяго... Ручаться тоже нельзя...

Лукѣ почти простили его безсознательный героизмъ. Даже Заяцъ присмирѣлъ и растянулся на спинѣ. Стали хлопотать о возвращеніи сапогъ. Послѣ долгой перебранки съ разныхъ концовъ лагеря ихъ вернули.

Обуваясь, чтобы уходить, Лука уже болѣе спокойнымъ и увѣреннымъ голосомъ говорилъ:

-- Обижать земляковъ никогда не желаю... И въ умѣ этого не было. Храбрости во мнѣ мало -- это дѣйствительно.

VII.

Мимоходомъ, около кухни, Лука забралъ охапку соломы и пошелъ къ Сѣрому. Нужно было его увести подальше къ тылу. Но передъ этимъ Лука хотѣлъ сводить его на рѣку и напоить. Они далеко обогнули стоянку и вышли на дорогу. Тутъ стали попадаться раненые изъ передовыхъ окоповъ, молчаливые и равнодушные. Были и знакомые, но дѣлали видъ, что не узнаютъ Луку. Въ особенности легко раненые. Такіе всегда идутъ крадучись, точно боятся, чтобы ихъ не вернули обратно.

Лукѣ пришло въ голову сводить на перевязочный Сѣраго. Такъ онъ и сдѣлалъ. Назадъ отъ рѣки пошелъ по той же дорогѣ. Рана Сѣраго упорно сочилась. На ходу онъ уже не кивалъ по прежнему головой и слабо ступалъ на переднія ноги. Одна задняя нога судорожно подергивалась.

До перевязочнаго было версты три. Первое, что Лука увидѣлъ надъ стѣнами деревни, -- большой флагъ. Онъ необычайно трепеталъ въ безвѣтренномъ воздухѣ. Солдатъ, стоя на крышѣ, отвязывалъ древко. Это значило, что пунктъ снимался съ мѣста. По узкой улицѣ выстраивались повозки. Крикъ стоялъ на всю деревню. Санитары орали на пугливыхъ, непослушныхъ муловъ. Толпа раненыхъ съ жалобными воплями осаждала мѣста въ повозкахъ. Доктора уѣхали впередъ и сборами распоряжался фельдшеръ, красный отъ натуги, съ мѣднымъ самоваромъ подъ мышкой. Не оставляя своей драгоцѣнной ноши, онъ перебѣгалъ съ мѣста на мѣсто и набрасывался на раненыхъ, какъ на своихъ лютыхъ враговъ. Однимъ взглядомъ, по выраженію лицъ, онъ отличалъ легко раненыхъ и властнымъ жестомъ, прибавляя крѣпкое слово, отсылалъ ихъ пѣшкомъ до новой стоянки.

Лука обратился къ нему не въ добрый часъ. Сталъ ему поперекъ дороги вмѣстѣ съ Сѣрымъ и, стараясь быть краткимъ, началъ очень длинно разсказывать, какъ Сѣрый принялъ на себя его пулю.

Фельдшеръ не далъ договорить ему, поставилъ на землю самоваръ и посыпалъ на него такое изобиліе самыхъ неправдоподобныхъ ругательствъ, что Лука поморщился, точно хлебнулъ уксусу, и даже Сѣрый затрясъ ушами.

-- Я полагалъ, что вы и скотину понимаете,-- вставилъ свое слово Лука, пользуясь передышкой фельдшера.

-- Вотъ такую скотину, какъ ты, я не понимаю. Съ народомъ едва управишься, а онъ осла привелъ.

И опять пошелъ и пошелъ... Лука терпѣливо ждалъ, глядя ему въ ротъ. Наконецъ запасъ крѣпкихъ выраженій фельдшера сразу истощился. Онъ подумалъ еще, не забылъ ли чего-нибудь, и только плюнулъ. Послѣднее слово осталось за Лукой:

-- Животное тоже страдаетъ. Примочки бы какой!

Фельдшеръ энергичнымъ жестомъ взялъ Луку за шиворотъ, перевелъ черезъ дорогу, мимо фургоновъ, и, указывая въ поле, сказалъ:

-- Иди прямо. Свернешь за бугоръ -- будетъ деревня, а за ней артиллерійскій резервъ. Тамъ имѣется ветеринаръ... А сюда не лѣзь, соленая твоя голова.

Лука безнадежно посмотрѣлъ въ даль.

-- Не пойду я туда. Тоже облаетъ. Ваше благородіе, возьми ослика. Никакъ не могу опредѣлить.

-- Не надо.

-- Вы бы, ваша милость, взяли для пристяжки. Осликъ страсть умный. У него пуля въ горлѣ. Можетъ онъ ее съ пишшей проглотитъ.

Фельдшеръ опять вернулся къ ослу, пальцемъ открылъ ему вѣки и посмотрѣлъ въ глаза.

-- Не ѣстъ?

-- Плохо.

-- Къ ночи подохнетъ. И къ ветеринару зря ходить.

Лука кивнулъ головой.

-- Ну, пойдемъ, Сѣрый...

А куда идти -- онъ, покуда, и самъ не зналъ. Явиться съ нимъ обратно въ лагерь онъ не могъ. Прошли они вмѣстѣ до конца деревни и свернули на огородъ. Лука втиснулъ охапку соломы, которую все еще держалъ подъ рукою, между жердями изгороди, а самъ перелѣзъ черезъ ограду. Уже съ другой стороны онъ погладилъ Сѣраго между ушами.

-- Ну, прощай, милашка... Намъ, видно, съ тобой не по пути... Оставилъ бы тебѣ воды, да не во что... Ну...

Махнувъ рукою, онъ повернулся и полями пошелъ къ лагерю.

Влѣво по дорогѣ по одиночкѣ тащились раненые. Шагомъ ѣхали открытыя арбы, и оттуда виднѣлись качавшіяся головы. Вдали уже бѣлѣли палатки, и Лука равнодушно замѣтилъ, что ихъ убирали. Тяжелыя колеса глухо стучали по изрытой просохшей дорогѣ, вдали гремѣли раскаты канонады, и сквозь эти знакомые и надоѣвшіе, какъ удары маятника, звуки, Лука услышалъ частые мелкіе шаги за собой.

Онъ остановился и оглянулся. Въ десяти шагахъ стоялъ Сѣрый и скорбно глядѣлъ на него.

Лука не трогался съ мѣста, не зная, что дѣлать. И почудилось ему, что, помимо ихъ воли, судьба столкнула и неразрывно связала ихъ, чтобы идти для неизвѣстной имъ цѣли дальше. Истекающее кровью животное стало его тѣнью. Его схватилъ суевѣрный страхъ. Онъ уже хотѣлъ бѣжать отъ Сѣраго, какъ отъ бѣды. Ему подумалось даже, что околѣвающее животное знаетъ впередъ больше, чѣмъ онъ самъ, и сейчасъ скажетъ ему человѣческимъ голосомъ: "погоди, землякъ -- все одно намъ по пути"... Ни свѣтъ, ни движеніе живыхъ людей по дорогѣ не могли разсѣять овладѣвшаго имъ жуткаго чувства. Онъ тихо повернулся и пошелъ, слѣдя ухомъ за собой. Опять мелкіе, частые шаги сзади.

Лука, передвинулъ фуражку съ одного бока на другой и опять остановился.

-- Не уйтить мнѣ отъ тебя, покуда не издохнешь.

Тутъ же легъ на землю, точно дѣйствительно хотѣлъ переждать смерти своего неотвязнаго спутника.

Неподвижно лежалъ онъ, глядя въ небо и ожидая, что вотъ-вотъ Сѣрый приблизится къ нему и шепнетъ ему на ухо неизвѣстное слово. Но Сѣрый молчалъ, а въ его хрипломъ дыханіи, въ гнетущей тяжести раскаленнаго воздуха, въ своихъ собственныхъ спутанныхъ мысляхъ Лука чуялъ что-то недоговоренное и непонятное.

Такъ пролежалъ онъ, можетъ быть, часъ, можетъ быть, всего нѣсколько минутъ, и до слуха его донесся чей-то голосъ, какъ будто его звавшій. Онъ поднялъ голову и увидѣлъ идущаго прямо на него солдата. Когда тотъ сталъ ближе, Лука узналъ Зайца и сѣлъ.

-- Потугинъ! Чортъ глухой! Оселъ слышитъ, а тебѣ ни по чемъ...

Заяцъ поравнялся съ нимъ и безъ лишнихъ разговоровъ, зашелъ за Сѣраго и погналъ его къ лагерю.

VIII.

Для Луки и для Сѣраго нашлось подходящее дѣло.

Два батальона стрѣлковъ минувшей ночью должны были занять передовые окопы, но они оказались уже занятыми непріятелемъ. Нашихъ стрѣлковъ оттуда неожиданно встрѣтили жестокимъ огнемъ. На разсвѣтѣ они опять пытались пойти въ атаку, но были отбиты. Люди окопались какъ могли и засѣли въ крайне неудобной мѣстности, непрерывно отстрѣливаясь. Патроны были израсходованы. Изъ резерва пустили дополнительную патронную двуколку, но до мѣста она не доѣхала. На бугрѣ, по пути, ее подшибло гранатой.

Разсказавъ объ этомъ, Заяцъ, однако, не пояснилъ, для какого дѣла требовали Луку и Сѣраго. Лука, впрочемъ, и не любопытствовалъ на этотъ счетъ. Онъ это смутно предвидѣлъ и теперь съ облегченіемъ сознавалъ только одно: и онъ, и Сѣрый перестали быть лишними.

Лагерь снимался съ мѣста и ночью долженъ былъ двинуться въ подкрѣпленіе. Свободные солдаты молча послѣдовали за Лукой. Имъ, видимо, было извѣстно о его назначеніи. Кто-то вслухъ усомнился относительно Сѣраго. Дойдетъ ли онъ?

-- Дойдетъ,-- увѣренно объявилъ Заяцъ,-- у него задняя нога подыгрываетъ.

Черезъ обмелѣвшую рѣку всѣ переходили вбродъ, но Лукѣ Заяцъ предложилъ снять новые сапоги и самъ бережно понесъ ихъ.

Офицеры были за рѣкой и съ нагорнаго берега смотрѣли въ бинокли. Въ разстояніи версты на отлогой возвышенности одиноко торчала покосившаяся двуколка съ разбитымъ колесомъ. Убитой лошади не было видно. Уцѣлѣвшій солдатъ, вернувшійся еще утромъ, доложилъ, что самый ящикъ остался невредимъ. Отъ верхняго угла ящика досадно возвышался забытый прутъ съ краснымъ флагомъ, привлекая на себя выстрѣлы. Кругомъ падали гранаты, но все время давали недолетъ.

Офицеры сидѣли и лежали на землѣ, чтобы быть незамѣтными. Лукѣ тоже приказали сѣсть.

Капитанъ Дымша безъ фуражки, съ очками, спущенными на носъ, и съ биноклемъ, висящимъ на ремнѣ у подбородка, отечески обратился къ нему:

-- Здравствуй, Потугинъ. Въ строю тебѣ дѣлать нечего -- гамъ знаешь. Ну-ка, или охотникомъ... А? Дѣло я для тебя нашелъ...

Лука улыбнулся и шевельнулъ плечомъ.

-- И для тебя и для твоего пріятеля. Гдѣ онъ?

-- Это Сѣрый? Онъ, ваше высокородіе, пониже остался, съ ребятами.

-- Ну такъ вотъ -- гляди туда. Видишь, тамъ двуколка застряла. Они, черти, ее обязательно разобьютъ. А патроновъ жалко, надо забрать. Мѣсяца два назадъ у насъ тутъ три ослика были. Отлично подносили патроны въ цѣпи. Донесутъ, ихъ тамъ разгрузятъ и назадъ погонятъ. Да, жалко, побило ихъ. Ну, теперь твоего можно пустить. Все равно ему околѣвать.

-- Такъ точно, ваше высокородіе: чѣмъ зря околѣвать, лучше послужить.

-- Дойдешь съ нимъ до двуколки. На спину ему можно мѣшки. Нагрузишь ихъ патронами и пустишь. Ну, не пойдетъ -- потолкай его, самъ провели... покуда возможно... Потомъ назадъ и вторично такимъ же манеромъ, покуда... ну, покуда есть возможность... Понимаешь?

-- Такъ точно...

Лука вдругъ почувствовалъ, что ему сидѣть неудобно и ремень винтовки оттягиваетъ ему плечо. Онъ передернулъ его и поднялся на колѣни. Въ это время гулкій снарядъ, перелетѣвъ черезъ двуколку, ударился въ землю нѣсколько ближе къ зрителямъ.

-- Однако, это ужъ перелетъ,-- строго сказалъ Дымша, двумя пальцами водворяя очки на мѣсто и одѣвая фуражку.

Затѣмъ тоскливо посмотрѣлъ назадъ черезъ рѣку и, преувеличенно зѣвая, обратился къ офицерамъ:

-- А что, господа, не пойти ли намъ позавтракать? Здѣсь ужъ очень жарко.

Офицеры молча согласились и сейчасъ же двинулись къ рѣкѣ, кто бокомъ, кто на четверенькахъ, точно дѣти, играющіе въ индѣйцевъ.

Лука неожиданно всталъ во весь ростъ.

-- Ваше высокородіе! Дозвольте одно слово... Ежели, случится, убьютъ -- прикажите похоронить.

Дымша замахалъ на него руками.

-- Сиди, сиди! Чего всталъ? А впередъ загадывать нечего. Живѣе насъ будешь.

Лука не сѣлъ и медленно пошелъ къ берегу. Внизу солдаты навѣшивали Сѣрому вещевые мѣшки. Заяцъ вертѣлся около нихъ, размахивая сапогами. Увидѣвъ Луку, онъ поднялся къ нему. Оба сѣли.

-- Слышь, Лука, а положеніе твое мокрое.

Лука, молчалъ.

-- И зачѣмъ пришелъ? Никакого нѣтъ развитія у тебя въ головѣ.

Осматривая и щупая со всѣхъ сторонъ сапоги, Заяцъ, какъ бы мимоходомъ, спросилъ:

-- Обуваться станешь, или босой пойдешь?

-- Все одно...

-- Нѣтъ не одно -- босому легче.

Видя, что Лукѣ не до сапогъ, Заяцъ заботливо посовѣтывалъ ему.

-- У командира просилъ объ себѣ. Этотъ забудетъ. Ты бы лучше у земляковъ попросилъ...

Но видя, что Лука и на это замѣчаніе ему не отвѣчаетъ Заяцъ растянулся на спинѣ и забылъ о новыхъ сапогахъ, о бутылкѣ съ надписью "для внутренняго употребленія", и вмѣстѣ со взоромъ, устремленнымъ въ ясное небо, мысли его отдѣлились отъ палатокъ, пьянства и осатанѣлаго сидѣнья на позиціяхъ.

-- А меня ежели ухлопаютъ, пущай птицы склюютъ мое сердце и подымутъ надъ землей. Не хочу въ землю. Она тутъ измученная. Тяжело въ ней лежать. А ежели невзначай, такъ лучше помереть, ей-богу. Надоѣло до-смерти тутъ болтаться. Когда еще домой? Конца краю не видно.

Полетъ мыслей Зайца устремился еще выше.

-- И какой сатана водитъ насъ тутъ, скажи пожалуйста? Сколько народу насъ, а никто не знаетъ. У любого спроси -- заморгаетъ глазами, вродѣ какъ твой оселъ, и никакого объясненія. Я думаю, во всемъ свѣтѣ нѣтъ такого субъекта, который сумѣлъ бы объяснить. Да что объяснять! Надо доказать на практикѣ. Тутъ одного субъекта мало. Тутъ надо всѣмъ сразу подняться умомъ.

Но Лука не слушалъ Зайца. Его мысли были гораздо ближе къ землѣ и съ болѣзненной, непривычной для него остротой, сосредоточены у одной опредѣленной цѣли.

Черезъ рѣку, шумно плеская ногами, перешелъ взводъ саперъ и расположился на берегу. Ночью они должны были идти впередъ для земляныхъ работъ. Одинъ изъ солдатъ вынулъ изъ чехла свою короткую лопату и камнемъ сталъ отбивать погнувшійся край. Лука долго смотрѣлъ на его работу, временами щуря глаза отъ ослѣпительнаго блеска металла подъ солнцемъ. Потомъ поднялся на ноги и пошелъ къ рѣкѣ.

Заяцъ замѣтилъ его движеніе и присѣлъ, зорко наблюдая за нимъ.

Лука взялъ у одного солдата лопату, у другого другую и съ двумя лопатами подъ мышкой вернулся обратно.

-- Подсоби Заяцъ, коли такъ,-- сказалъ онъ съ удивленной улыбкой, проходя мимо.

Заяцъ, не глядя на него, тихо спросилъ:

-- А какъ пойдешь, босой?

Лука остановился и точно вспомнилъ о надоѣвшемъ ему дѣлѣ.

-- Ну, ладно, не ломайся. Бери сапоги... твои будутъ.

Заяцъ, какъ бы нехотя, поднялся и послѣдовалъ за Лукой. Прошли они шаговъ сто. Лука остановился и оглядѣлся вокругъ, выбирая мѣсто, потомъ махнулъ рукой и сталъ рыть лопатой тамъ, гдѣ стоялъ. Земля была вспахана весной, но не засѣяна. Лопата забирала легко.

-- Что еще задумалъ?-- спросилъ Заяцъ, притворяясь непонимающимъ.

Лука строго и укоризненно посмотрѣлъ въ красные глаза Зайца, не вѣря его притворству.

-- Самъ сторговался и спрашиваетъ, за что... Дай-ка сюда сапоги на время.

Работать босому было неудобно, и Лука обулся. Заяцъ вздохнулъ и тоже принялся за дѣло.

-- Что-жъ, не тебѣ, такъ мнѣ. Всякому пригодится. Никто не отказывайся.

Пришли двое саперъ, у которыхъ были взяты лопаты, а съ ними нѣсколько солдатъ изъ лагеря.

Постояли, потоптались, помолчали. Кто-то сурово и глухо промолвилъ:

-- Шелъ бы, Лука Потугинъ, по своему дѣлу, чѣмъ заниматься. Безъ тебя устроютъ.

-- Ничего,-- отозвался другой голосъ побойчѣе и съ усмѣшкой -- самъ для себя лучше постарается.

Заяцъ опасался замѣчаній на свой счетъ, а потому поспѣшилъ осадить шутника:

-- Молчи, балда! Чѣмъ пустое звонить, лучше бы шапку снялъ!

Тихо, какъ бы украдкой, одинъ за другимъ обнажили головы. Говорили вполголоса. Лука и Заяцъ стояли въ ямѣ уже по поясъ. Трескучіе снаряды стали чаще падать около двуколки. Одинъ, съ большимъ перелетомъ, заставилъ всѣхъ колыхнуться, но никто не присѣлъ.

Опять тотъ же суровый голосъ послышался изъ толпы:

-- Будетъ тебѣ, Лука Потугинъ. Вылѣзай. Твой рысакъ дожидается.

Заяцъ выскочилъ изъ ямы, а Лука повернулъ голову, кого-то отыскивая, и, найдя, радостно улыбнулся. Междустоящими, выдѣляясь впередъ, глядѣла понурая голова Сѣраго. Ихъ глаза приходились почти вровень. Кто-то смастерилъ ему недоуздокъ изъ холщевыхъ ремней, придававшій его тощей фигурѣ еще болѣе мизерный и растерянный видъ. По бокамъ у него висѣли два мѣшка.

Лука снялъ сапоги и вмѣстѣ съ лопатой передалъ ихъ Зайцу. Потомъ вылѣзъ изъ ямы. Передъ нимъ разступились. Онъ чувствовалъ, что всѣ смотрятъ на него, можетъ быть, жалѣютъ его, и не рѣшался поднять глаза. Стѣсняло его, что всѣ молчатъ, а ему самому нечего было сказать. Прямо таки ни слова не придумать.

Но кто-то неожиданно громко вскрикнулъ:

-- Счастливо тебѣ, Лука Потугинъ! Возвращайся!

Онъ поднялъ глаза и, увидѣвъ кругомъ хмурыя, точно сердитыя лица, опять опустилъ ихъ. Потомъ сказалъ, прислушиваясь къ своему голосу:

-- Нѣтъ, братцы,-- не вернуться мнѣ!..

-- Ну, Богъ дастъ.

-- Нѣтъ, не вернуться. А ежели кого обидѣлъ -- простите. Возноситься я не желаю. Зачѣмъ я буду передъ земляками задаваться? Мнѣ велѣли идти -- я и пошелъ... Храбрости во мнѣ мало -- это дѣйствительно... Хотите вѣрьте, хотите нѣтъ.

-- Да ужъ что тамъ... Вѣримъ! Собирайся.

Кто-то одѣлъ на голову Луки забытую на краю ямы фуражку, перекинулъ черезъ плечо винтовку. Онъ сразу заторопился. Осмотрѣлъ Сѣраго, пожалъ нѣсколько протянутыхъ рукъ и, взявъ короткій поводокъ недоуздка, потянулъ его за собой.

IX.

Впереди, насколько хватало зрѣнія, было пусто и безлюдно. Пологіе холмы пестрѣли желтыми и бурыми пятнами, точно забросанные цыновками. Лука туда и смотрѣть не сталъ и всѣмъ своимъ существомъ устремился на красный фляжекъ двуколки. Она тянула къ себѣ какъ единственное прикрытіе среди поля. Сѣрый плохо шелъ, и его нужно было тащить.

Дойдя до двуколки, Лука сѣлъ на землю съ тыльной стороны и посмотрѣлъ туда, откуда пришелъ. На высокой линіи берега, закрывавшаго лагерь, людей не было видно. Солдаты, вѣроятно, прилегли, а, можетъ быть, ушли, забывъ и Луку, и Сѣраго. Это показалось ему въ порядкѣ вещей. Все, что происходило съ нимъ теперь, было давно намѣчено. Никакихъ желаній онъ не имѣлъ и не хотѣлъ ничему противиться. Въ мѣшкѣ на Сѣромъ что-то выдавалось угломъ, вѣроятно, край хлѣба, положенный земляками. Это было тоже необходимо, хотя ѣсть онъ совершенно не хотѣлъ.

Отдохнувъ ровно столько, сколько по его разсчету было нужно, Лука обошелъ двуколку, перешагнулъ черезъ трупъ лошади, снялъ красный флагъ, открылъ крышку ящика и сталъ накладывать патроны, поровну въ оба мѣшка.

Сѣраго теперь не нужно было погонять. Почувствовавъ тяжесть на спинѣ, онъ понялъ, что служба началась, и самъ пошелъ впередъ слабымъ неровнымъ шагомъ.

"Не дойдетъ" -- думалъ Лука, заботливо слѣдя за нимъ изъ-подъ двуколки.

Впереди ни одной живой точки, ни дымка. Только ухомъ чуется, что тамъ происходитъ бѣдовое дѣло. Идетъ ружейная трескотня, точно кто ломаетъ сухую лучину на растопки.

Сѣрый сталъ едва замѣтенъ. За пригоркомъ ясно бѣлѣли только два мѣшка да уши между ними. На минуту уши затряслись, а мѣшки заколыхались. Лука поднялся на ноги и вышелъ изъ-за своего прикрытія. Онъ ожидалъ, что уши сейчасъ перестанутъ быть видны. Такъ и случилось. Это значитъ, Сѣрый упалъ на переднія ноги. Постоялъ въ этомъ положеніи нѣсколько секундъ и свалился на правый бокъ;

Все происходило такъ, какъ было назначено. Лука нисколько не удивился и не опечалился. Его кольнуло только сожалѣніе, что все происходитъ такъ быстро. Солнце еще высоко, день великъ, и такъ невыразимо тяжело этотъ сіяющій день отнять отъ себя. Но, взглянувъ на бѣлѣющій вдали мѣшокъ, онъ вспомнилъ, что ему некогда, и сказалъ:

-- Не иначе какъ мнѣ самому идти.

Бросилъ на землю винтовку (теперь ужъ она была ему не нужна) и, чуть нагнувшись, побѣжалъ впередъ, припадая на одну ногу. Когда нѣсколько пуль свиснули мимо его ушей, онъ присѣлъ и поползъ на четверенькахъ. Въ этомъ положеній онъ самъ надъ собой посмѣялся: "Прежде Сѣрый за мной, а теперь я за нимъ поползъ". Но долго такъ двигаться было неудобно, и Лука пошелъ перебѣжками. Присядетъ, отползетъ въ сторону, чтобы уйти отъ прицѣла, и пробѣжитъ шаговъ десять впередъ.

Сѣрый, лежащій между двумя мѣшками, былъ уже близко и Лука заранѣе видѣлъ себя приникшимъ къ землѣ, около его спины. Онъ одной лѣвой рукой развязываетъ ремень, но это ему не удается. Затѣмъ одна нѣжно пѣвучая пуля должна была скользнуть по бедру Сѣраго и какъ отъ гвоздя оставить царапину на кожѣ. Сѣрый не дрогнетъ, и это докажетъ, что онъ уже издохъ. Тутъ Луку одолѣетъ жалость, и онъ головой приляжетъ къ шеѣ Сѣраго, зароется лицомъ подъ его жесткую, еще горячую, гривку и вспомнитъ, какъ хотѣлъ взять его къ себѣ въ деревню. Все это онъ предвидѣлъ, и все незамѣтно такъ и случилось.

Но одно обстоятельство оказалось неожиданнымъ. Пришло ему на умъ, что теперь онъ своимъ тѣломъ закрываетъ Сѣраго, какъ наканунѣ Сѣрый закрывалъ его. Только тутъ онъ увидѣлъ, что онъ уже лежитъ, и все уже произошло на яву. О дальнѣйшемъ онъ пересталъ думать и чувствовалъ одинъ жгучій, обезсиливающій страхъ. Спина его открыта и его сейчасъ убьютъ. Онъ повернулъ голову и отчаянно закричалъ:

-- Эй, ребята! Слушай!

Но никто не отозвался. Только назойливая удручающая трескотня доносилась, точно изъ-подъ земли.

Лука сталъ считать секунды. Если до десяти онъ еще не будетъ раненъ, то встанетъ и пойдетъ дальше. Насчиталъ десять, двадцать, тридцать и сбился со счету. Неожиданно вспомнилось ему, какъ онъ самъ говорилъ капитану про Сѣраго: "Чѣмъ зря околѣвать, лучше пустъ послужитъ".

Это мысль какъ будто поубавила въ немъ страху. Онъ сѣлъ и принялся за ремень. Пальцы по-прежнему тряслись, но узелъ былъ развязанъ. Лука торопливо взвалилъ одинъ мѣшокъ себѣ на спину. Онъ оттянулъ туловище назадъ и сидѣть стало неудобно. Но эта же тяжесть, лучше всякихъ доводовъ, напомнила ему, что онъ навьюченъ и нужно тащить свою ношу.

И Лука пошелъ.

Первая пуля ущипнула его за правый локоть. Боли не было, а только рука сама собой опустилась. Пришлось держать ремень одной лѣвой рукой. Вторая пуля попала въ лѣвый бокъ на высотѣ пояса, точно кто ударилъ хлыстомъ.

Слѣдующихъ ранъ Лука уже не замѣчалъ и чувствовалъ, что слабѣетъ съ каждымъ шагомъ. Впереди себя увидѣлъ тощій кустикъ, обожженный снарядомъ, и рѣшилъ дойти до него и сѣсть. Но странно, что кустикъ не становился ближе, а удалялся. Кто-то закричалъ впереди, но Лука не обратилъ вниманія и хотѣлъ только отдохнуть. Изъ канавы махалась фуражка, поднятая на штыкъ, но и это ничуть не подѣйствовало на него. Имъ овладѣла спокойная увѣренность, что ни передъ кѣмъ, ни передъ чѣмъ онъ больше не отвѣчаетъ.

-- Махай, не махай, подумалъ онъ,-- а дальше не пойду. Шабашъ...

Хотѣлъ тутъ же прилечь, но споткнулся на ровномъ мѣстѣ и упалъ навзничь. Попробовалъ повернуться на бокъ, но не хватило силъ. Вытянулъ въ сторону руку, для чего-то сталъ царапать пальцами землю и при этомъ напослѣдокъ вспомнилъ:

-- Яма больно далеко.

И затѣмъ пересталъ сознавать, что съ нимъ происходитъ.

-----

Ночью рота Дымши была неожиданно послана впередъ Передъ разсвѣтомъ слѣдующаго дня саперамъ приказали расширить яму, вырытую Лукой. Туда сложили человѣкъ двадцать убитыхъ нижнихъ чиновъ, но попалъ ли туда Лука Потугинъ -- объ этомъ никто не зналъ.

Вл. Табуринъ.

"Русское Богатство", No 11, 1912

Оставить комментарий Табурин Владимир Амосович (bmn@lib.ru) Год: 1912 Обновлено: 20/01/2021. 66k. Статистика. Рассказ: Проза Проза	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: "Русское Богатство", No 11, 1912.

Табурин Владимир Амосович Лука и Серый

ЛУКА И СѢРЫЙ.

Табурин Владимир Амосович
Лука и Серый