Тагор Рабиндранат
Садовник

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (The Gardener).
    Стихотворения в прозе.
    Перевод с английского В. Спасской.
    Текст издания: "Современникъ", No 7, 1914.

   

Садовникъ.

(Изъ книги Рабиндраната Тагора).

Переводъ съ англ. В. Спасской.

   Прим. перев. Предлагаемыя здѣсь стихотворенія въ прозѣ Рабиндрината Тагора взяты изъ книги его Садовникъ (The Gardener), вышедшей въ Лондонѣ въ октябрѣ 1913 г. и встрѣтившей у англійской критики чуть-ли не еще болѣе восторженный пріемъ, чѣмъ жертвоприношенія въ пѣсняхъ (Гитанджали).
   На бенгальскомъ языкѣ пьесы, входящія въ составъ Садовника, написаны гораздо раньше, чѣмъ Гитанджали. Онѣ принадлежатъ къ свѣтлой, жизнерадостной порѣ молодости поэта; но, тѣмъ не менѣе, обѣ книги роднитъ отразившійся въ нихъ строй мыслей и чувствъ ихъ автора.
   Въ Гитанджали передъ нами служитель Бога. Въ Садовникѣ поэтъ воздѣлываетъ садъ своей царицы любви, и ей посвящаетъ свои пѣсни, воспѣвая любовь то счастливую и радостную, то нераздѣленную и скорбную, то таящую въ себѣ предчувствіе рокового конца, то запечатлѣнную меланхолическими воспоминаніями.
   Но въ обѣихъ книгахъ мы видимъ глубокое тяготѣніе автора къ "Матери-землѣ" и всему, что живетъ и дышитъ во вселенной, видимъ не аскета, уединяющагося отъ міра, а человѣка, принимающаго жизнь съ ея трудомъ и наслажденіемъ, со всѣми ея радостями и скорбями, ощущающаго Божество во всей природѣ и самую любовь понимающаго, какъ сліяніе съ Богомъ.
   Даже смерть не страшна, а прекрасна при такомъ міропониманіи, и къ ней поэтъ готовится, какъ къ брачному торжеству.

-----

1.

Служитель.

   Смилуйся надъ своимъ служителемъ, моя царица!
   

Царица.

   Собраніе кончено, и всѣ слуги мои разошлись. Зачѣмъ пришелъ ты въ этотъ поздній часъ?
   

Служитель.

   Когда ты покончила съ другими, тогда наступаетъ мое время.
   Я пришелъ спросить, что осталось сдѣлать твоему послѣднему слугѣ.
   

Царица.

   Чего ты можешь ожидать, когда слишкомъ поздно?
   

Служитель.

   Сдѣлай меня садовникомъ своего цвѣтника.
   

Царица.

   Что за безуміе!
   

Служитель.

   Я откажусь отъ всѣхъ другихъ своихъ дѣлъ.
   Я побросаю на землю свои мечи и копья. Не отсылай меня къ отдаленнымъ дворамъ; не приказывай мнѣ идти на новыя завоеванія. Но сдѣлай меня садовникомъ въ своемъ цвѣтникѣ.
   

Царица.

   Въ чемъ же будутъ заключаться твои обязанности?
   

Служитель.

   Въ служеніи твоимъ празднымъ днямъ. Я буду сохранять въ свѣжести дерновую дорожку, по которой ты гуляешь по утрамъ, и гдѣ цвѣты, спѣшащіе умереть, будутъ привѣтствовать хвалой твои ноги на каждомъ твоемъ шагу.
   Я буду качать тебя на качеляхъ среди вѣтвей саптапарны, гдѣ ранній вечерній мѣсяцъ будетъ порываться облобызать сквозь листья край твоей одежды.
   Я буду вновь наполнять душистымъ масломъ свѣтильникъ, горящій возлѣ твоего ложа, и твое подножіе буду украшать дивными узорами изъ сандаловой и шафрановой эмали.
   

Царица.

   Чего ты пожелаешь себѣ въ награду?
   

Служитель.

   Чтобъ мнѣ позволено было держать твои маленькія ручки, какъ нѣжныя почки лотоса, и обвивать твои запястья цвѣточными цѣпями, окрашивать подошвы твоихъ ногъ краснымъ сокомъ лепестковъ ашоки и поцѣлуемъ стирать пылинки, которыя могутъ къ нимъ пристать.
   

Царица.

   Услышаны мольбы твои, мой служитель. Ты будешь садовникомъ въ моемъ цвѣтникѣ.
   

2.

   "Ахъ, поэтъ, вечеръ приближается; твои волосы сѣдѣютъ.
   "Въ одинокихъ своихъ думахъ слышишь-ли ты вѣсть загробнаго міра?"
   "Вечеръ наступилъ", сказалъ поэтъ, "и я прислушиваюсь, потому что кто-нибудь можетъ позвать изъ селенія, несмотря на поздній часъ.
   "Я смотрю, не встрѣтятся ли другъ съ другомъ юныя, блуждающія сердца, и двѣ пары нетерпѣливыхъ очей не попросятъ ли музыки, чтобъ нарушить ихъ молчаніе и заговорить вмѣсто нихъ.
   "Кто же будетъ ткать ихъ страстныя пѣсни, если я буду сидѣть на берегу жизни и созерцать смерть и потусторонній міръ?"Ранняя вечерняя звѣзда исчезаетъ.
   "Медленно умираетъ возлѣ безмолвной рѣки пламя погребальнаго костра.
   "Хоромъ кричатъ шакалы со двора покинутаго дома при свѣтѣ поблѣднѣвшей луны.
   "Если какой-нибудь путникъ, оставивъ свой домъ, придетъ сюда вглядываться въ ночь и съ склоненной головой внимать шопоту мрака, кто же будетъ нашептывать тайны жизни его ушамъ, если я, затворивъ свои двери, попытаюсь освободиться отъ смертныхъ узъ?
   "Ничего это не значитъ, что волосы мои сѣдѣютъ.
   "Я вѣчно столь же юнъ или столь же старъ, какъ самые юные и самые старые въ этомъ селеніи.
   "У однихъ улыбки, сладкія и простыя, у другихъ лукавая искорка въ глазахъ.
   "У однихъ слезы, готовыя хлынуть при дневномъ свѣтѣ, у другихъ слезы, сокрытыя во тьмѣ.
   "Всѣмъ имъ я нуженъ, и нѣтъ у меня времени углубляться мыслью въ будущую жизнь.
   "Я ровесникъ каждому изъ нихъ; что за важность, если волосы мои сѣдѣютъ?"
   

3.

   "Утромъ я закинулъ сѣть свою въ море.
   Я вытащилъ изъ темной пучины вещи страннаго вида и странной красоты -- однѣ сіяли, какъ улыбки, другія сверкали, какъ слезы, иныя рдѣли румянцемъ, какъ ланиты невѣсты.
   Когда я шелъ домой съ своей дневной ношей, моя возлюбленная сидѣла въ саду, лѣниво обрывая лепестки у цвѣтка.
   Я колебался съ минуту и затѣмъ сложилъ къ ея ногамъ все, что вытащилъ изъ моря, и стоялъ въ молчаніи.
   Она взглянула на мой уловъ и сказала:
   "Что это за странныя вещи! Я не знаю, на что онѣ годятся!"
   Со стыдомъ склонилъ я голову и подумалъ:
   "Я не сражался за нихъ, не купилъ ихъ на торжищѣ; это не подобающіе ей дары".
   Затѣмъ, въ теченіе всей ночи я выбрасывалъ ихъ на улицу одну за другой.
   Утромъ явились путешественники, они подобрали ихъ и увезли ихъ въ далекія страны.
   

4.

   Горе мнѣ! Зачѣмъ построили они мой домъ на дорогѣ въ торговый городъ?
   Они причаливаютъ со своими нагруженными лодками возлѣ моихъ деревьевъ.
   Они приходятъ и уходятъ и бродятъ здѣсь, сколько имъ вздумается.
   Я сижу и слѣжу за ними; мое время утекаетъ.
   Прогнать ихъ я не могу. И такъ проносятся мои дни.
   
   И ночью, и днемъ, раздаются ихъ шаги у моей двери.
   Тщетно кричу я: "Я не знаю васъ!"
   Нѣкоторые изъ нихъ знакомы моимъ пальцамъ, другіе моимъ ноздрямъ; кровь въ моихъ жилахъ какъ-будто знаетъ ихъ, и нѣкоторые знакомы моимъ сновидѣніямъ.
   Прогнать ихъ я не могу. Я зову ихъ и говорю:
   "Идите въ мой домъ, всѣ, кто только желаетъ. Да, идите!"
   Утромъ колоколъ звонитъ въ храмѣ.
   Они приходятъ съ корзинами въ рукахъ.
   Стопы у нихъ розовыя. Ранній свѣтъ зари итраетъ на ихъ лицахъ.
   Прогнать ихъ я не могу. Я зову ихъ и говорю:
   "Идите въ мой садъ рвать цвѣты. Идите сюда!"
   
   Въ полдень гонгъ раздается у воротъ дворца. Я не знаю, почему они покидаютъ работу и медлятъ у моей изгороди.
   Цвѣты въ ихъ волосахъ поблѣднѣли и поблекли; томны звуки ихъ флейтъ.
   Прогнать ихъ я не могу. Я зову ихъ и говорю:
   "Прохладна тѣнь подъ деревьями моими. Идите, друзья!"
   
   Ночью кузнечики трещатъ въ лѣсахъ.
   Кто это медленно подходитъ къ моей двери и тихо стучитъ?
   Я смутно вижу лицо; ни единаго слова не произносятъ уста; тишина неба царитъ кругомъ.
   Прогнать своего безмолвнаго гостя я не могу. Я смотрю на лицо сквозь мракъ, и проходятъ часы сновидѣній.
   

5.

   Я неспокоенъ. Я жажду далекихъ вещей.
   Душа моя изнываетъ стремленіемъ коснуться края смутной дали.
   О, Великій Потусторонній Міръ, о, пронзительный зовъ твоей флейты!
   Я забываю, я вѣчно забываю, что нѣтъ у меня крыльевъ, чтобъ летѣть, что я привязанъ къ этому мѣсту навѣки.
   
   Я горю нетерпѣніемъ и бодрствую; я чужой въ чужой странѣ.
   Твое дыханіе доносится до меня, нашептывая невозможную надежду.
   Твой языкъ знакомъ моему сердцу, какъ его собственный.
   О, Далекая, Далекая Цѣль, о пронзительный зовъ твоей флейты!, Я забываю, я вѣчно забываю, что не знаю дороги, что нѣтъ у меня крылатаго коня.
   
   Я разсѣянъ, я странникъ въ своемъ сердцѣ.
   Въ солнечной дымкѣ томныхъ часовъ какимъ безбрежнымъ видѣніемъ являешься ты въ лазури неба!
   О, Далекая, Далекая цѣль, о, пронзительный зовъ флейты!
   Я забываю, я вѣчно забываю, что всюду замкнуты врата въ томъ домѣ, гдѣ я живу одинъ!
   

6.

   Ручная птица была въ клѣткѣ, вольная въ лѣсу.
   Онѣ встрѣтились, когда настало время; таково было велѣніе судьбы.
   Вольная птица восклицаетъ: "О любовь моя, полетимъ въ лѣсъ!" Плѣнная птица шепчетъ: "Лети сюда, будемъ жить вмѣстѣ въ клѣткѣ".
   Птица вольная говоритъ: "Среди прутьевъ есть ли мѣсто расправить крылья?"
   "Увы", восклицаетъ плѣнная птица, "я не знала бы, гдѣ мнѣ сѣсть на жердь въ небесахъ".
   Вольная птица кричитъ: "Радость моя, спой пѣсни лѣсовъ!"
   Птица въ клѣткѣ говоритъ: "Сядь возлѣ меня, я научу тебя рѣчамъ ученыхъ".
   Лѣсная птица восклицаетъ: "Ахъ, нѣтъ! Ахъ, нѣтъ! Пѣснямъ никогда нельзя научиться".
   Птица въ клѣткѣ говорить: "Увы мнѣ! Лѣсныхъ пѣсенъ я не знаю".
   Любовь ихъ исполнена силы томленія, но никогда не летѣть имъ крыло съ крыломъ.
   Сквозь прутья клѣтки глядятъ онѣ другъ на друга, и тщетно ихъ желаніе другъ друга узнать.
   Въ страстной тоскѣ трепещутъ ихъ крылья, и онѣ поютъ: "Ближе, ближе ко мнѣ, моя любовь!"
   Вольная птица восклицаетъ: "Этому не бывать! Я боюсь замкнутыхъ дверей клѣтки".
   Плѣнная птица шепчетъ: "Увы! Безсильны и мертвы мои крылья".
   

7.

   О, мама, молодой царевичъ проѣдетъ мимо нашего дома,-- могули я въ это утро думать о работѣ?
   Покажи мнѣ, какъ мнѣ заплести свои волосы; скажи, какія мнѣ надѣть одежды.
   Почему ты смотришь на меня съ изумленіемъ, мама?
   Я отлично знаю, что онъ ни разу не взглянетъ на мое окошко, знаю, что онъ исчезнетъ во мгновеніе ока; только замирающіе звуки флейты донесутъ ко мнѣ издалека свои рыданія.
   Но молодой царевичъ проѣдетъ мимо нашего дома, и ради этой минуты я надѣну свой лучшій нарядъ.
   
   О мама, молодой царевичъ проѣхалъ мимо нашего дома, и утреннее солнце горѣло огнемъ съ его колесницы.
   Я сдернула покрывало съ своего лица, я сорвала рубиновую цѣпь съ своей шеи и бросила ему подъ ноги.
   Почему ты смотришь на меня съ изумленіемъ, мама?
   Я отлично знаю, что онъ не поднялъ мою цѣпь, что ее раздавили его колеса, оставивъ красное пятно на землѣ, и что никому не извѣстно, каковъ былъ мой даръ, и кому онъ предназначался.
   Но молодой царевичъ проѣхалъ мимо нашего дома, и я бросила драгоцѣнное украшеніе съ груди своей ему подъ ноги.
   

8.

   Когда лампа погасла у моего ложа, я проснулась вмѣстѣ съ ранними птицами.
   Я сидѣла у своего открытаго окна съ свѣжимъ вѣнкомъ на распущенныхъ волосахъ.
   Молодой путникъ шелъ по дорогѣ въ розовомъ туманѣ утра.
   Жемчужная цѣпь была у него на шеѣ, и лучи солнца падали на его корону. Онъ остановился у моей двери и спросилъ, нетерпѣливо восклицая: "Гдѣ она?"
   Отъ стыда я не могла сказать: "Она -- я, молодой путникъ, она -- я".
   Были сумерки, и лампа не была еще зажжена.
   Я разсѣянно заплетала свои волосы.
   Молодой путникъ ѣхалъ на своей колесницѣ въ яркомъ пламени заходящаго солнца.
   Пѣной были покрыты его кони, и пыль была на его одеждѣ.
   Онъ сошелъ съ колесницы у моей двери и усталымъ толосомъ спросилъ: "Гдѣ она?"
   Отъ стыда я не могла сказать: "Она;-- я, изнеможенный путникъ, она -- я".
   
   Апрѣльская ночь. Лампа горитъ въ моей комнатѣ.
   Южный вѣтерокъ тихо вѣетъ. Неугомонный попугай спить въ своей клѣткѣ.
   На мнѣ платье цвѣта павлиньяго горла, и плащъ мой такъ же зеленъ, какъ молодая травка.
   Я сижу на полу у окна и смотрю на пустынную улицу.
   Всю темную ночь я не перестаю напѣвать:
   "Она -- я, отчаявшійся путникъ, она -- я".
   

27.

   "Вѣрь любви, если даже она скорбь приноситъ. Не замыкай своего сердца".
   "Ахъ нѣтъ, мой другъ, темны слова твои; я не могу ихъ понять".
   "Сердце лишь для того существуетъ, чтобъ отдать его со слезой и съ пѣсней, дорогая моя".
   "Ахъ нѣтъ, мой другъ, темны слова твои; я не могу ихъ понять".
   "Какъ капля росы, непрочно наслажденье; оно смѣется и тутъ-же умираетъ. Но скорбь сильна и постоянна. Пусть скорбная любовь проснется въ твоихъ очахъ".
   "Ахъ нѣтъ, мой другъ, темны слова твои; я не могу ихъ понять". "Лотосъ расцвѣтаетъ на виду у солнца и теряетъ все, что имѣетъ. Не остался бы онъ въ почкѣ подъ вѣчнымъ зимнимъ туманомъ".
   "Ахъ нѣтъ, мой другъ, темны слова твои, я не могу ихъ понять".
   

28.

   Твои вопрошающія очи печальны. Они стараются узнать, что у меня на умѣ, какъ луна хотѣла бы измѣрить до дна море.
   Я обнажилъ свою жизнь предъ твоими очами отъ края до края, ничего въ ней не скрылъ и не утаилъ. Вотъ почему ты меня не знаешь.
   Еслибъ это былъ лишь драгоцѣнный камень, я могъ бы разбить его на сотни кусочковъ и сдѣлать изъ нихъ цѣпь, чтобъ надѣть ее тебѣ на шею.
   Еслибъ это былъ лишь цвѣтокъ, круглый, маленькій, благоуханный, я могъ бы сорвать его со стебелька, чтобъ вколоть его въ твои волосы.
   Но это -- сердце, возлюбленная моя. Гдѣ берега его и дно?
   Ты не знаешь границъ этого царства, и все же ты его царица.
   Еслибъ это былъ лишь мигъ наслажденья, онъ расцвѣлъ бы въ легкую улыбку, и ты въ одинъ митъ могла бы увидѣть ее и прочесть.
   Еслибъ это была только боль, она растаяла бы въ свѣтлыхъ слезахъ, безъ единаго слова отражая свою завѣтную тайну.
   Но это -- любовь, возлюбленная моя.
   Ея наслажденіе и боль безпредѣльны, и безконечны ея нужды и богатства.
   Она столь же близка къ тебѣ, какъ твоя жизнь, но никогда не узнаешь ты ея вполнѣ.
   

50.

   Любовь, мое сердце день и ночь стремится къ встрѣчѣ съ тобой,-- къ этой встрѣчѣ, что походитъ на всепожирающую смерть.
   Смети меня прочь, какъ буря; возьми все, что я имѣю; взломай мой сонъ, чтобъ похитить мои сновидѣнія. Отними у меня мой міръ.
   Въ этомъ опустошеніи, въ этой полной наготѣ духа, сольемся воедино въ красотѣ!
   Увы, тщетно мое желаніе! Гдѣ эта надежда на соединеніе, если только не въ Тебѣ, мой Ботъ!
   

52.

   Отчего погасъ свѣтильникъ?
   Я заслонилъ его своимъ плащомъ, чтобъ спасти его отъ вѣтра; вотъ отчего погасъ свѣтильникъ.
   Отчего завялъ цвѣтокъ?
   Я прижалъ его къ сердцу съ мучительной любовью; вотъ отчего завялъ цвѣтокъ.
   Отчего высохъ ручей?
   Я запрудилъ его плотиной, чтобъ пользоваться имъ для себя; вотъ отчего высохъ ручей.
   Отчего лопнула струна у арфы?
   Я пытался исторгнуть изъ нея звукъ, который ей былъ не по силамъ; вотъ отчего лопнула струна у арфы.
   

57.

   Я сорвалъ твой цвѣтокъ, о міръ!
   Я прижалъ его къ сердцу, и шипы его меня укололи.
   Когда день склонился къ вечеру, и стемнѣло, я увидѣлъ, что цвѣтокъ увялъ, но боль осталась.
   Много будетъ у тебя еще цвѣтовъ, ароматныхъ и пышныхъ, о, міръ!
   Но мое время рвать цвѣты миновало" и въ темную ночь нѣтъ у меня моей розы, а только остается боль.
   

61.

   Тише, мое сердце! Пусть будетъ сладостенъ часъ разлуки!
   Пусть не смерть это будетъ, а завершеніе.
   Пусть любовь растворится въ воспоминаніи, а боль въ пѣснопѣніяхъ!
   Пусть полетъ по небесамъ кончится тѣмъ, что ты сложишь крылья надъ гнѣздомъ!
   Пусть послѣднее прикосновеніе твоихъ рукъ будетъ нѣжно, какъ ночной цвѣтокъ!
   Остановись на мигъ, "о, Прекрасный Конецъ, и послѣднія слова свои произнеси въ молчаніи!
   Я склоняюсь предъ тобой и поднимаю свой свѣтильникъ, чтобъ свѣтелъ былъ тебѣ твой путь.
   

62.

   Сумеречной стезей сновидѣнія шелъ я на поиски возлюбленной, которая была моей въ одной изъ прежнихъ жизней.
   Ея домъ стоялъ въ концѣ пустынной улицы.
   Обвѣваемый вечернимъ вѣтеркомъ, любимый павлинъ ея дремалъ на своей жердочкѣ, и голуби примолкли въ своемъ уголкѣ.
   Она поставила фонарь на землю у калитки и остановилась передо мной.
   Она подняла свои большіе глаза къ лицу моему и безмолвно спросила:
   "Здоровъ ли ты, мой другъ?"
   Я пытался отвѣтить, но языкъ нашихъ рѣчей затерялся и забылся.
   Я думалъ и думалъ; я никакъ не могъ припомнить нашихъ именъ.
   Слезы сверкали на ея глазахъ. Она протянула мнѣ правую руку. Я взялъ ее и все стоялъ и молчалъ.
   Нашъ свѣтильникъ вспыхнулъ въ вечернемъ вѣтеркѣ и погасъ.
   

67.

   Хотя вечеръ надвигается медлительными шагами и всѣмъ пѣснямъ далъ знакъ умолкнуть,
   Хотя подруги твои уже отдыхаютъ, и ты утомлена.
   Хотя страхъ притаился во тьмѣ, и лицо неба закрыто пеленой, Все-же птичка, о, птичка моя, послушайся меня, не складывай своихъ крыльевъ.
   Это не сумракъ листьевъ въ лѣсу; это вздымается море, какъ темная, черная змѣя.
   Это не пляска цвѣтущаго жасмина; это брызжущая пѣна.
   Ахъ, гдѣ же солнечный зеленый берегъ, гдѣ твое гнѣздо?
   Птичка, о, птичка моя, послушайся меня, не складывай своихъ крыльевъ.
   Одинокая ночь лежитъ на твоей стезѣ, заря спитъ за тѣнистыми холмами. П.-4
   Звѣзды задерживаютъ дыханіе, считая часы; блѣдная луна плыветъ среди глубокой ночиПтичка, о, птичка моя, послушайся меня, не складывай своихъ крыльевъ.
   
   Нѣтъ надежды, нѣтъ страха для тебя.
   Нѣтъ слова, нѣтъ шопота, нѣтъ крика.
   Нѣтъ домашняго очага, нѣтъ ложа для покоя.
   Есть только твои собственныя два крыла и бездорожное небо.
   Птичка, о, птичка моя, послушайся меня, не складывай своихъ крыльевъ.
   

68.

   Никто не живетъ вѣчно, брать мои, и ничто не длится долго. Помни это и радуйся.
   Наша жизнь не все одно и то же древнее бремя; наша стезя не все одно и то же долгое странствованіе.
   Не одинъ единственный только пѣвецъ поетъ и не все одну и ту же старую пѣсню.
   Цвѣтокъ вянетъ и умираетъ; но тотъ, кто носитъ цвѣтокъ, не долженъ оплакивать его вѣчно.
   Братъ мой, помни это и радуйся.
   
   Полная остановка должна наступить, чтобъ въ музыку внести совершенство.
   Жизнь склоняется къ закату, чтобъ потонуть въ золотыхъ тѣняхъ.
   Любовь должна быть отозвана отъ своей игры, чтобъ испить скорби и быть вознесенной на небо слезъ.
   Братъ мой, помни это, и радуйся.
   
   Мы спѣшимъ рвать наши цвѣты, чтобъ ихъ не расхитили проносящіесу вихри.
   Наша кровь струится живѣй, и глаза ярче блестятъ, когда мы ловимъ поцѣлуи, которые исчезли бы, еслибъ мы медлили.
   Наша жизнь нетерпѣлива, наши желанія стремительны, ибо время ударяетъ въ колоколъ разлуки.
   Братъ мой, помни это и радуйся.
   
   У насъ нѣтъ времени сжать въ объятіяхъ какую-нибудь вещь, раздавить ее и бросить прочь на землю.
   Часы быстро убѣгаютъ, пряча свои грезы подъ краями одежды. Наша жизнь коротка; лишь немного дней даетъ она для любви.
   Еслибъ она ихъ давала на то, чтобъ работать и мыкать горе, она была бы безконечно длинна.
   Братъ мой, помни это и радуйся.
   
   Красота для насъ сладостна, потому что кружится въ пляскѣ подъ такіе же мимолетные звуки, какъ и наши жизни.
   Знаніе драгоцѣнно для насъ, потому что никогда у насъ не хватитъ времени завершить его.
   Все творится и заканчивается въ вѣчныхъ небесахъ.
   Но зеленые цвѣты мечты вѣчно свѣжими сохраняетъ смерть. Братъ мой, помни это и радуйся.
   

72.

   Долгими днями упорнаго труда я воздвигъ храмъ. Въ немъ не было ни дверей, ни оконъ. Толстыя стѣны его были сложены изъ массивныхъ камней.
   Я забылъ обо всемъ другомъ, отстранился отъ всего свѣта; я въ восторженномъ созерцаніи взиралъ на изваяніе, которое поставилъ на алтарь.
   Въ храмѣ всегда была ночь, и его освѣщали лампады благовоннаго маслаНепрестанный дымъ ѳиміама обвивалъ своими тяжелыми клубами мое сердце.
   Не зная сна, я вырѣзывалъ на стѣнахъ фантастическія фигуры съ спутанными и загадочными очертаніями!-- крылатыхъ коней, цвѣты съ человѣческими лицами, женщинъ съ змѣиными тѣлами.
   Не было нигдѣ оставлено прохода, чрезъ который могли бы проникнуть пѣсни птицъ, шопотъ листьевъ или гулъ хлопотливаго селенія.
   Единственнымъ звукомъ, отдававшимся подъ темнымъ куполомъ храма, были заклинанія, которыя я пѣлъ.
   Мой умъ сдѣлался тонкимъ и тихимъ, какъ заостренное пламя; мои чувства обмирали въ изступленіи.
   Я не знаю, какъ проходило время, пока громовая стрѣла не ударила въ храмъ, и боль пронизала мнѣ сердце.
   
   Лампада казалась блѣдной и пристыженной; рѣзныя изображенія на стѣнахъ, какъ закованныя въ цѣпи грёзы, безсмысленнымъ взоромъ встрѣчали свѣтъ, словно желая спрятаться.
   Я посмотрѣлъ на изваяніе, стоявшее на алтарѣ. Я увидѣлъ его улыбающимся и живымъ отъ живого прикосновенія Бога. Ночь, которую я заточилъ въ темницѣ, расправила свои крылья и исчезла.
   

73.

   Безконечное богатство не твой удѣлъ, моя терпѣливая и сумеречная Мать-Земля!
   Ты надрываешься, чтобы наполнить рты своихъ дѣтей, но скудна твоя пища.
   Даръ радости, которымъ ты даришь насъ, никогда не бываетъ совершененъ.
   Игрушки, которыя ты дѣлаешь для своихъ дѣтей, хрупки.
   Ты не можешь удовлетворить всѣхъ нашихъ алкающихъ надеждъ, но неужели мнѣ изъ-за этого тебя покинуть?
   Твоя улыбка, затѣненная страданіемъ, сладка моимъ глазамъ.
   Твоя любовь, не знающая исполненія, дорога моему сердцу.
   Твоя грудь кормила насъ жизнью, но не безсмертіемъ; вотъ почему вѣчно бодрствуютъ твои очи.
   Изъ вѣка въ вѣкъ ты работаешь красками и пѣснями; но не создано еще твое небо, а только печальный на него намекъ.
   Твои прекрасныя творенія окутаны туманомъ слезъ.
   Я изолью свои пѣсни въ твое нѣмое сердце и любовь свою въ твою любовь.
   Я трудомъ буду поклоняться тебѣ.
   Я видѣлъ твой нѣжный ликъ и люблю твой грустный прахъ, Мать-Земля.
   

75.

   Въ полночь человѣкъ, мечтавшій стать аскетомъ, объявилъ: "Настало для меня время бросить мой домъ и идти искать Бога. Ахъ, кто такъ долго держалъ меня здѣсь въ заблужденіи?"
   Богъ шепнулъ: "Я", но уши человѣка были глухи.
   Съ младенцемъ, спавшимъ у груди ея, лежала его жена, покоясь мирнымъ сномъ, на одной сторонѣ ложа.
   Человѣкъ сказалъ: "Кто вы, такъ долго обольщавшіе меня?"
   Снова произнесъ голосъ: "Они --" Богъ", но онъ этого не слыхалъ.
   Младенецъ закричалъ во снѣ, прильнувъ еще ближе къ матери.
   Богъ повелѣлъ: "Остановись, безумецъ, не покидай своего дома!", но онъ и теперь не слышалъ.
   Богъ, сѣтуя, вздохнулъ: "Зачѣмъ служитель мой идетъ искать Меня, отъ Меня отрекаясь?"
   

81.

   Отчего такъ тихо шепчешь ты мнѣ на ухо, о, Смерть, моя Смерть?
   Когда вечеромъ цвѣты поникнутъ головками, и скотъ вернется въ свои стойла, ты украдкой подходишь ко мнѣ и говоришь слова, которыхъ я не понимаю.
   Такъ-ли должна ты плѣнять и побѣждать меня убаюкивающимъ зельемъ соннаго шопота и холодныхъ лобзаній, о, Смерть, моя Смерть?
   Развѣ не будетъ пышныхъ торжествъ по случаю нашей свадьбы?
   Развѣ не перевяжешь ты гирляндой темныя кольца своихъ кудрей?
   Никто развѣ не будетъ нести предъ тобой твое знамя, и не будетъ развѣ ночь пламенѣть огнемъ твоихъ красныхъ факеловъ, о, Смерть, моя Смерть?
   
   Приди со звономъ морскихъ раковинъ, приди въ безсонную ночь.
   Одѣнь меня въ пурпуровую мантію, схвати меня за руку и возьми меня!
   Пусть будетъ готова у моихъ дверей твоя колесница съ нетерпѣливо ржущими конями!
   Подними мое покрывало и гордо взгляни мнѣ въ лицо, о, Смерть, моя Смерть!
   

83.

   Она жила на склонѣ холма, у окраины маисоваго поля, близъ родника, текущаго веселыми струями мимо торжественныхъ тѣней вѣковыхъ деревьевъ. Женщины приходили сюда наполнить свои кувшины, и путники садились здѣсь отдохнуть и поговорить. День за днемъ она работала и грезила подъ звуки журчащаго ручья.
   Однажды вечеромъ незнакомецъ спустился съ окутанной облакомъ вершины; его кудри были спутаны, какъ сонныя змѣи. Мы спросили въ недоумѣніи: "Кто ты?" Онъ не отвѣчалъ, но сѣлъ у болтливаго ручья и сталъ безмолвно смотрѣть на хижину, гдѣ она жила. Наши сердца затрепетали отъ страха и мы вернулись домой, когда наступила ночь.
   На утро, когда женщины пришли за водой къ роднику подъ деревьями деодара, онѣ нашли дверь ея хижины отворенной, но голоса ея не было слышно, и гдѣ же было ея улыбающееся лицо?
   Пустой кувшинъ стоялъ на полу, и лампа ея догорѣла въ уголкѣ. Никто не зналъ, куда она бѣжала еще до разсвѣта -- а незнакомецъ исчезъ.
   Въ маѣ мѣсяцѣ солнце раскалилось, и снѣгъ растаялъ, и мы сидѣли у родника и плакали. Мы недоумѣвали въ душѣ: "Есть-ли родникъ въ той странѣ, куда она ушла, есть ли ей гдѣ наполнить свой сосудъ въ эти знойные, жаждущіе дни?" И мы въ уныніи спрашивали другъ друга: "Есть ли страна за этими холмами, среди которыхъ мы живемъ?"
   Была лѣтняя ночь; легкій вѣтерокъ дулъ съ юга; я сидѣлъ въ ея покинутой комнатѣ, гдѣ лампа все еще стояла незажженной. И вдругъ передъ моими глазами холмы исчезли, какъ раздвинутыя занавѣси. "Ахъ, это она идетъ! Какъ живется тебѣ, дитя мое? Счастлива ли ты? Но гдѣ найдешь ты себѣ пріютъ подъ этимъ открытымъ небомъ? И нѣтъ здѣсь, увы, нашего родника, чтобъ утолить твою жажду".
   "Здѣсь то же самое небо", сказала она, "только свободное отъ загроаживающихъ его холмовъ, это тотъ же самый ручей, превратившійся въ рѣку,-- та же самая земля, расширившаяся въ равнину".
   "Все здѣсь есть", вздохнулъ я, "только нѣтъ насъ". Она печально улыбнулась и сказала: "Вы въ моемъ сердцѣ". Я проснулся и услышалъ журчанье потока и шелестъ деодаровъ среди ночи.
   

85.

   Кто ты, читатель, читающій мои поэмы черезъ сто лѣтъ?
   Я не могу послать тебѣ ни одного цвѣтка изъ богатствъ этой весны, ни одной полоски золота изъ тѣхъ облаковъ.
   Раствори свои двери и посмотри вокругъ.
   Изъ своего цвѣтущаго сада набери благоуханныхъ воспоминаній объ исчезнувшихъ цвѣтахъ, что жили сто лѣтъ тому назадъ.
   Въ радости своего сердца ты, можетъ быть, почувствуешь живую радость, пѣвшую въ одно весеннее утро и ликующій голосъ свой посылавшую впередъ, черезъ пространство въ сто лѣтъ.

Перев. В. Спасской.

"Современникъ", No 7, 1914

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru