Тенсо Леон
Урод

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Текст издания: журнал "Нива", 1897, NoNo 32--33.

Урод

Рассказ Леона де-Тенсо

   Каждый раз, когда я возвращаюсь из заграничного путешествия, я задаю себе вопрос, хотелось ли бы мне окончить дни в среде того народа, который я только что покинул? Правда, можно прожить всю жизнь в уверенности, что Франция рай земной, но в таком случае, лучше не делать кругосветного путешествии. Возвращаясь восвояси, я всегда удивлялся пренебрежению, с каким относится французская администрация к удобствам публики.
   Тем не менее -- и это льстит моему патриотическому чувству -- я нахожу и в других странах известные слабые стороны, которые убивают во мне желание сделаться их гражданином. Англия мокнет в дождях и туманах; Швейцарии -- страна гостиниц; Испания, сама того не замечая, не умеет ни есть, ни умываться; Италия -- жестоко злоупотребляет музеями и развалинами, не говоря уже о развалинах собственных финансов; Германия -- подавлена методичностью; Россия... Но, тссс... Россия наша союзница!..
   Если я не ошибаюсь, Америка представляет собою наиболее соблазнов. Проведя несколько недель в этой стране, -- которая могла бы избрать себе девизом: "Все для путешествующих!" -- вы очарованы легкостью жизни, дотоле вам незнакомой. Вы говорите себе: "Вот, где я хотел бы состариться!.." Но стоит проникнуть поглубже в местную интимную жизнь, чтобы испытать разочарование; у американцев есть своя скрытая рана; это -- прислуга. Или, вернее сказать, у них вовсе нет прислуги. Довольно того, что несчастные американцы находят возможным завидовать нам в этом отношении!..
   Вот, для примера, небольшой рассказ, относящийся к весьма недавнему времени.

I

   В одной или двух милях от Гартфорда, на склоне, господствующем над хорошенькой речкой, притоком Коннектикута, находится резиденция достойнейшего Томаса Корбинса, составившего себе значительное состояние на производстве револьверов, а может быть, и велосипедов,
   Томас Корбинс имеет одно большое несчастие: он вдов, и одно большое достоинство: он отличается простотой вкусов. Можно было бы сильно ошибиться, если бы судить о состоянии достойного мистера Корбинса по размерам его дома или той ноге, на которую он поставлен. У Томаса Корбинса -- единственная дочь, красавица, и две младшие сестры, из которых каждая обзавелась двумя детьми. Все это общество приезжает погостить недели на две, во время вакаций.
   Таким образом, коттедж мистера Корбинса был набит не хуже швейцарского отеля в то жаркое сентябрьское утро, о котором сейчас пойдет речь. Мисс Корбинс рано спустилась вниз, чтобы распорядиться по хозяйству. Она была несколько удивлена, увидев, что ее кухарка-ирландка продолжает при ее появлении, сидеть в кресле и обмахиваться веером с томностью креолки, ожидающей, чтобы ей подали шоколад. Но мы все знаем, как снисходительно, чтобы не сказать подобострастно, приходится относиться к кухаркам, особенно когда дом битком набит гостями. Дороти Корбинс нахмурила свои хорошенькие черные бровки, но сделала вид, что не находит в манерах ирландки ничего необыкновенно.
   -- Что, Бриджет, жарко? -- проговорила она с кротостью.
   -- Жарко! -- повторила ирландка. -- Вы называете это "жарко", мисс? А я называю это пеклом, адом кромешным и потому ухожу.
   -- Полно, милая моя, ведь солнце не менее печет во всяком другом доме в Коннектикуте. Не могли же вы ожидать, что в сентябре, будет прохладно.
   -- Может быть. Но я не ожидала также, что мне придется готовить и мыть посуду на десять человеки
   -- Наши родственники приехали только пять дней тому назад и останутся на две недели, -- отвечала бедная Дороти. -- Не могу же я из-за вас выгнать их из дому.
   -- И не надо, мисс. Держите их не то, что две недели, а хоть два месяца, хоть два года. Мне все равно: я сейчас ухожу.
   -- Но вы "должны" мне еще неделю, Бриджет.
   -- Это пустое!.. Вы можете вычесть у меня из жалованья за неделю. Здоровье мне дороже денег.
   Час спустя ирландка уже исчезла, и Дороти Корбинс принялась готовить завтрак на десять персон или, лучше сказать, на девять, так как отец ее завтракал обыкновенно в городе, по соседству со своим заводом.
   Юная американка энергично взялась за дело. Кроме сбежавшей Бриджет, на весь дом была только одна служанка, родом из Новой-Шотландии, не без труда согласившаяся мыть посуду, но с условием, чтобы ее не заставляли подходить к печке. Она, по ее словам, была подвержена сильнейшим мигреням; в сущности же, она боялась испортить свой цвет лица, который ее "молодой человек" называл несравненным.
   Надо заметить, что задача Дороти была менее тяжела, чем оказалась бы в Европе. Мясник, булочник, бакалейщик, зеленщик, продавец фруктов, масла и дичи, приходили за приказаниями сами и приносили всю провизию на дом. И Дороги, одетая в самое легкое платье, еще более хорошенькая в своем ослепительно белом передничке, не жаловалась и сохраняла прекрасное расположение духа, особенно в те дни, когда вся семья завтракала на одной из вилл, в окрестностях Гартфорда.
   В один из таких счастливых дней мисс Корбинс оставалась одна на кухне, занятая приготовлением sponge cak'a, составлявшего венец ее обеденного меню. Все составные части были уже отвешены, отмерены и разложены в порядке на столе; сахар, мука, лимоны и яйца лежали отсчитанные в миске, рядом с автоматической машинкой для сбивания белков. Спешить было некуда, и прекрасная мисс Корбинс, элегантная, несмотря ни на что, в своем тонком полотняном передничке, расхаживала по просторной кухне, устланной толстым линолеумом, который придавал эластичность шагам. Посуда красной меди вся сияла кругом, начиная с маленькой формочки для пирожного и кончая огромным резервуаром для кипяченой воды, привешенным, по американскому обычаю, к стене, под самым потолком. На этом горячем фоне смуглая красота Дороти выделялась еще выгоднее, чем среди менее ярких тонов гостиной.
   Вероятно, молодая девушка сама сознавала это, потому что легкая улыбка открывала по временам ее пунцовые губки, показывая ряд жемчужных зубов.

II

   Между тем к дому подъехал вагон электрической железной дороги, напоминая, своим длинным шестом, направленным к воздушному кабелю, гигантского рыболова, спешащего домой. Вагон остановился почти моментально, и из него вышел молодой человек с белокурыми усами п голубыми глазами, но такими белокурыми усами и такими голубыми глазами, в которых не было ничего англо-саксонского, Он был хорошо одет, но на костюме его не было безличного отпечатка элегантности американца, для которого быть хорошо одетым значит: надеть в первый раз новое платье. Впрочем, и покрой белья и в особенности фасон галстуки достаточно ясно выдавали обитателя Парижа, и действительно, виконт Макс де-Резаль явился прямо, или почти прямо, из Парижа.
   Отворив калитку, проделанную в красноватой изгороди, рядом с большими воротами, молодой человек направился к дому, по усыпанной белым песком дорожке, на которую бросали пятна тени большие деревья. На ходу он рассматривал здание. В общем, вилла Томаса Корбинса была одна из наименее грандиозных в Гартфорде; тем не менее, за ее беспретенциозными стенами чувствовался комфорт и зажиточность.
   Лапландская лайка, спавшая на одном из кресел на веранде, залаяла при появлении Резаля, и лай этот в царившей вокруг мертвой тишине прозвучал точно набатный колокол. На балкончике одной из мансард, в стиле королевы Анны, появилась служанка, с волосами куделью. Она, казалось, ожидала вопроса посетителя.
   -- Мосье Корбинс? -- повторил несколько раз молодой человек, делая отчаянные усилия произнести слово повернее.
   Он попробовал и Корбинс, и Курбинс, и Кёрбинс, и, наконец, Корбенс, но все с одинаковым неуспехом. Собственные имена составляют камень преткновения для всякого мало знакомого со страной... и с языком. Наконец, он вышел из себя.
   -- Да что, черт возьми! -- воскликнул он по-французски, -- ведь мы в доме Корбинса: кондуктор указал мне. Так, кажется, можно догадаться, что я спрашиваю его, а не Джорджа Вашингтона!
   Острота молодого посетителя пропала даром. Особа с волосами куделью сделала только круговой жест рукой, проговорив какую-то фразу, из которой Макс понял одно только последнее слово: кухня. Затем она скрылась.
   -- Ну, что ж, поищем кухню, -- сказал Макс про себя. -- Но я скажу Пьеру, что он направил меня в очень странный дом. Только бы не напрасно потерять время!
   Идя боковым фасадом, Макс заглянул в гостиную, через большое сводчатое окно. Гостиная, убранная в своем роде элегантно, казалась пуста. Газовая люстра, убийственной формы, могла бы вогнать в обморок человека со вкусом. Зато по стенам висели полотна лучших мастеров. Тут, более чем где-нибудь, становилось очевидным, что мистер Томас Корбинс обладает большим состоянием и умеет с толком тратить его.
   Вскоре Макс заметил, под широким навесом, открытую дверь и, без дальнейших церемоний, вошел вт. нее.
   В полусвете кухни, с открытыми от жары и мух ставнями, двигалась какая-то женская фигура. она обернулась и увидела в просвете дверей молодой, стройный и элегантный мужской силуэт.
   -- Это вы, кузен Вилли? -- спросила кухарка на своем родном языке.
   -- К сожалению, и должен сказать, что я не Вилли, -- отвечал Макс, пуская в ход все свое знание английского языка, весьма, впрочем, умеренное. -- Я иностранец, желающий повидать мистера Корбинса, и, клянусь Юпитером, в этом доме очень трудно добиться чего-нибудь.
   Мисс Дороти разбивала яйца, очень внимательно отделяя желтки от белков.
   -- Никого нет дома, -- возразила она спокойно, нисколько не смущаясь высказанным ей упреком. -- А мистер Корбинс по обыкновению на заводе. Туда вам бы и следовало направиться.
   -- Я к мистеру Корбинсу не по делу.
   -- У вас есть рекомендации?
   -- Конечно; вот она.
   Мисс Корбинс взяла незапечатанный конверт, вынула вложенную в него карточку и прочла содержимое, к величайшему изумлению, Резаля, который никак не предполагал, несмотря на все слышанное им, чтобы бесцеремонность американской кухарки могла доходить до таких пределов. На карточке было всего три строчки: Маркиз де-Сен-Сибар напоминал о себе мистеру Томасу Корбинсу и представлял ему своего лучшего друга, виконта Макса де-Резаль, отправляющегося на несколько месяцев в Америку.
   Надо сказать, что Пьер де-Сен-Сибар сам переплыл океан два или три года тому назад, нисколько не скрывал от своих знакомых, что он рискует морской болезнью, в надежде найти богатую невесту. И богатая невеста действительно нашлась в лице одной некрасивой девушки, покорить которую было очень легко такому опытному практику, как Пьер. Увезенная тотчас после свадьбы в Париж, бедная Лили Эверсон не чувствовала себя счастливой, как видно было даже из ее писем. Дороти, хотя и не близкая приятельница новой маркизы, слышала тем не менее от общих знакомых о поведении Сен-Сибара, отрекомендованного когда-то как образец мужа -- в будущем, конечно.
   Мисс Корбинс положила на стол карточку ненавистного человека и продолжала разбивать яйца, посмеиваясь про себя комичности положения. Уголки губ ее поднялись в полуулыбке и сделали ее еще очаровательнее.
   "Вот молодой виконт, -- размышляла она, -- который, наверное, тоже ищет богатую невесту. Возмутительный Сен-Сибар, наверное, дал ему целый список. И не обидно ли подумать, что этот интриган непременно найдет себе виконтессу, тем более что он недурен собой; этого нельзя отрицать. Во всяком случае, Дороти Корбинс не для него, Я не так глупа, чтобы увеличить собою число несчастных из-за удовольствия иметь графские короны на метках!"
   Бедной Дороти нетрудно было принять решение не выходить замуж за Макса де-Резаля; но неужели она принуждена будет готовить для него обед? Если он пойдет на завод к мистеру Корбинсу, можно быть уверенным, что его приведут обратно к обеду. Приятная перспектива принимать иностранца, француза, виконта, когда нет кухарки!.. Как быть, чтобы избавиться от незванного посетителя?
   Дороти сама возобновила разговор. Не отрываясь от дела, она придумала средство не дать Максу засидеться в Гартфорде, и заранее забавлялась театральным эффектом, который отобьет у искателя невест охоту к ближайшему знакомству с Корбинсами.
   -- В самом деле, -- спросила она, переходя на французский язык, которым владела весьма прилично, -- вы не по делу желаете видеть мистера Корбинса?
   Макс в удивлении простер руки к небу. "Этого не доставало!.. она говорит по-французски!..
   -- Мадемуазель, если бы мы были во Франции, я подумал бы, что вы -- переодетая принцесса. Но с тех пор, как я путешествую по Америке, я дал себе слово ничему не удивляться. Если бы мне сказали, что от хорошей кухарки в Соединенных Штатах требуют диплом капитана дальнего плавания, я бы и это нашел весьма естественным. Я видел за этот месяц столько поразительного! Тем не менее, если мне позволено будет употребить английское слово, я скажу, что рекорд за вами... Так я говорил, -- если у меня осталась еще искра сознания, -- что я намерен сделать достойнейшему мистеру Корбинсу визит простой вежливости.
   -- Гм! Когда он на заводе, он не любит, чтобы его беспокоили из-за "простой вежливости".
   -- Весьма естественно, -- возразил молодой человек. -- Но, так как он весь день на заводе, то для подобных мне "туристов", он, значит, окончательно невидим?
   -- Туристы редко появляются в Америке, -- проговорила лже-кухарка недоверчивым тоном. -- А в особенности французы никогда не приезжают ради одной прогулки.
   -- Могу дать вам, однако, честное слово, -- проговорил Резаль, усаживаясь на тростниковый стул, -- что я не инженер, и не певец, и не художник, и не романист.
   -- В таком случае я угадываю, зачем вы приехали в Америку, -- продолжала Дороти, приводя в движение машинку для сбивки. -- Вы ищете богатую невесту. О!.. Вы можете не скрывать этого перед простой служанкой.
   -- Все молодые люди ищут богатых невест, -- произнес Макс в виде аксиомы.
   -- В жаркое время года все богатые невесты в Ньюпорте, милостивый государь. Вот куда вам следовало направиться.
   -- Я прямо оттуда! Я провел там пятнадцать дней и пятнадцать ночей, если только это можно назвать ночами. Я умираю от усталости. Еще такая неделя, и меня не было бы в живых! Я только сегодня утром покинул это прелестное... но ужасное местечко. Вы, конечно, бывали в Ньюпорте?
   -- Корбинсы жили там в прошлом году, -- пояснила Дороти, забавляясь не менее самого Макса. -- И что ж, без всякого результата?
   -- Без малейшего. И, однако, видит Бог, сколько я танцевал, бывал на завтраках, обедах, ездил в лодках, играл в теннис, сколько прослушал концертов, в скольких участвовал пикниках!.. Но ни одна из невест не обратила на меня ни малейшего внимания.
   "Каково! -- подумала мисс Корбинс, -- Француз и не фат!" Потом, как бы в виде утешения, проговорила вслух:
   -- Ньюпортские невесты чересчур богаты для виконта. Вот, если бы вы были хотя маркизом!.. Мосье де-Сен-Сибар очень скоро обделал свое дело. Я почти присутствовала при заключении этой... сделки. Вы знаете, слуги видят очень многое!.. Бедная Лили Эверсон!.. Она убедилась теперь, что маркизская корона еще не дает счастья!..
   -- Сен-Сибар ведет себя непозволительно, -- проговорил Макс. -- Впрочем, он никогда не любил своей жены. Я так не женюсь.
   -- Как, вы хотите жениться на американке без денег? Что ж, есть и такие!..
   -- Я сам не имею средств, -- просто отвечал Макс, -- и не умею зарабатывать. Следовательно, я должен жениться на богатой. Но я хочу жениться по любви; я хочу, чтобы оба мы были счастливы. И право, мне кажется, что со мной это возможно.
   -- Вот очень хорошие слова, милостивый государь, -- проговорила Дороти, и в черных глазах ее мелькнул лукавый огонек. -- Поверьте, что они не брошены на ветер: я отлично понимаю, что мне остается делать.
   -- Как! -- воскликнул Резаль, -- вы думаете!..
   -- Я ничего не думаю, но я не дурочка. Вы желаете моей помощи; можете быть спокойны. Мисс Корбинс узнает ваши взгляды от слова до слова. А пока, повидайте ее папеньку; не бойтесь побеспокоить его. Бедняга! У него не каждый день просят руки его дочери. Да еще виконт! Боже праведный! Можете быть уверены, что затруднения будут не с его с стороны.
   Максу казалось, что он спит с открытыми глазами. Услышав эти слова, чреватые опасностью, он сразу очнулся.
   -- Что вы хотите сказать? Разве мисс Корбинс?..
   -- Мисс Корбинс ангел доброты и образец всех добродетелей. Если бы только физическая сторона соответствовала нравственной...
   -- Значит, она урод? -- проговорил Макс, подходя ближе.
   -- Ах, Боже мой, надо знать, что вы называете уродом! Некоторые называют ее горбатой; но по-моему это преувеличено. Я могу сказать только, что шея ее ушла в плечи, а рост... Росту нет вовсе. К сожалению, и цвет лица соответствует росту. Но имейте в виду, что у нас судят очень строго; у нас не женятся на деньгах. Вот почему и повторяю, вы имеете все шансы быть хорошо принятым, по крайней мере, отцом.
   Хитрая душа не сомневалась, что Макс ответит:
   -- Как жаль, что она так некрасива... Но, так как она образец всех добродетелей... и так как другие обстоятельства вознаграждают недостатки в наружности... Ведь в женитьбе всегда надо с чем-нибудь мириться...
   Какой эффект!.. Как этот проныра будет смущен, когда она объявит: "Милостивый государь, перед вами Дороти Корбинс!" Бедный виконт! Если он после этого всего останется обедать, значит, у него очень хороший аппетит!..
   Но Макс, вместо ответа, вынул из кармана луидор. Он прибегнет к подкупу; это еще хуже цинизма. Дороти уже протянула руку, чтобы указать ему на дверь.
   -- Милая моя, -- проговорил он, -- можете вы оказать мне одну услугу? Не говорите никому о том, что я был здесь.
   -- Отчего? Что вы хотите делать? -- пробормотала она, смущенная его неожиданной просьбой.
   -- Я хочу быть к вечеру в Нью-Йорке. Ведь это в трех часах отсюда, не правда ли?
   Богатая невеста не верила своим ушам. Желая продлить испытание, она проговорила:
   -- Не забывайте, милостивый государь, что старик Корбинс дает за дочерью миллион, миллион чистоганом! Очень может быть, что он согласится дать и два, если это будет необходимо.
   -- Вы огорчаете меня, -- сказал Резаль, кладя луидор на стол, -- Я ожидал от вас более возвышенных чувств. Но, это ваше дело. Постарайтесь только не проговориться. Мне не хотелось бы показаться невежливым в глазах мисс Корбинс!
   -- Вам, может быть, неизвестно, что она единственная дочь. Никто не может знать, сколько она будет иметь со временем. Отец ее отложил в прошлом году восемьдесят тысяч долларов только как доход с одной движимости.
   -- Очень рад и за отца, и за дочку. Но я не имею ни малейшего желания всю жизнь видеть перед собой урода.
   -- Вы можете поступать, как, говорят, поступают все мужья во Франции. Вы можете поменьше смотреть на жену, а ее деньги дадут вам возможность развлекаться вне дома.
   -- Мне очень жаль, что о моих соотечественниках сложилось здесь такое представление.
   -- Отчего же? Их находят очень милыми, приятными собеседниками, но людьми легкомысленными, которые считают измену пустяками и не могут видеть хорошенькую женщину, чтобы не начать за ней ухаживать.
   -- Зачем вы это говорите? Вот уже полчаса, что мы с вами с-глазу-на-глаз, а я даже не сказал вам, что вы хорошенькая. Зато теперь, в наказанье, я говорю вам это.
   Молодой виконт, очевидно, думал, что говорил, потому что не двигался с места, желая подольше полюбоваться очаровательным существом, стоявшим перед ним. Что же касается до Дороти, то она была, вероятию, смущена своим чересчур смелым суждением. Иначе, почему бы дрожала ее рука, выливавшая тесто в медную форму? После краткого размышления, которое Макс не счел нужным прерывать, она проговорила уже с менее высокомерной ноткой в голосе:
   -- Мне очень жаль, что я огорчила вас, высказав о вас неверное суждение. Но, мне кажется, мы квиты. Вы сочли меня способной скрыть от моих господ, что кто-нибудь приходил к ним в их отсутствие. Нет, милостивый государь, я преданная слуга. Мистер Корбинс узнает, что вы были здесь, но, даю вам слово, он не узнает, зачем вы приходили. Что же касается его дочери...
   -- О! -- возразил Макс, -- с этой стороны я спокоен. Я мог бы тоже порассказать вашей госпоже, с каким талантом вы описали ее наружность. Но, если вы скажете обо мне, вы заставите меня придти во второй раз.
   Резаль старался, хотя не совсем успешно, принять вид человека, которому неприятен предстоящий визит. Но притворщица поспешила утешить его:
   -- Завтра вы будете приняты в гостиной, а не в кухне, -- сказала она.
   -- И вряд ли так хорошо проведу время, -- возразил он. -- Ах, зачем я не Поль Бурже! Какую хорошенькую главу я посвятил бы "Северо-американской кухарке"!
   -- Не спешите в своих суждениях. Вы могли бы ошибиться точно так же, как и автор Outre-Mer'a.
   -- Ну, так я и знал! -- воскликнул молодой человек в изумлении. -- Вы читали Бурже!.. Что за страна, Боже праведный!.. И подумать только, что я, вероятно, не увижу вас больше!..
   -- Отчего же? Вы можете увидеть меня завтра же, если это вас интересует. Ведь я интересна, не правда ли?
   -- Очень интересны, -- сказал Резаль, после некоторого колебания, как будто он находил, что другие прилагательные лучше передали" бы его мысль.
   Он еще раз взглянул на Дороги и с глубоким вздохом удалился, оставив свой луидор на столе.
   Вернувшись в свой номер в "Гейблейне", он попробовал собраться с мыслями, но, видя, что это ему не удается, вышел на улицу, посетил Капитолий, Атеней и постарался, по возможности, лучше убить время до обеда. Вечером, при последних лучах великолепного сентябрьского солнца, он поехал кататься по довольно пыльной дороге, усаженной великолепными деревьями. Оставшись сам с собой и получив возможность думать -- вещь весьма редкая в путешествии -- он увидел, что очень мало помышляет о ньюпортских красавицах и немногим более об "уроде", которого ему предстояло увидеть на другой день.
   О, унижение!.. Женщина, занимавшая его мысли, возбуждавшая его любопытство, удивлявшая, забавлявшая и почти увлекавшая ею -- не более, как кухарка!

III

   На другой день Резаль опять был у виллы Корбинса.
   Дороти со своей стороны желала повидать его с-глазу-на- глаз. Она отослала всех своих гостей на конкурс игры в мяч, приводивший в волнение все окрестности. При появлении Макса мисс Корбинс выразила удовольствие, но ни малейшего удивления.
   -- А! Вы пришли за ответом на вашу карточку? -- сказала она, -- Вот вам записка, написанная собственной рукой мисс Корбинс. Самой ей опять пришлось выехать. Действительно, вам не везет!
   -- Может быть, не так страшно, как думает мисс Корбинс, -- отозвался молодой виконт, пряча записку в карман.
   -- Как! Вы не интересуетесь даже узнать, что вам пишет?..
   -- Урод? Еще успеется! Есть одна вещь, которая гораздо более интересует меня. Послушайте, вы читали Бурже. Вы знаете, что он упоминает о бедных студентках, которые в каникулярное время берут места служанок, чтобы заработать средства на продолжение курса. Ведь это бывает?
   -- Да, и сама знала одну горничную, которая читала Вергилия и Ксенофонта. И она поплатилась за то: ей отказали.
   -- Я убежден, -- продолжал молодой человек взволнованным голосом, -- что вы -- одна из этих... интересных особ.
   Он с видимой тревогой ждал ответа, который должен был решить его судьбу. Он свободен, у него нет ни отца, ни матери, чтобы помешать сделать то, что свет назовет безумием. Можно ли, однако, поставить ему в упрек, если он женится на прелестной девушке, имевшей мужество из любви к науке взять место кухарки.
   Дороги взглянула на него странным взглядом, менее ясным, чем прежде. Она, казалось, искала ответа на его слова.
   -- Вы приписываете мне честь, на которую я не имею права, -- проговорила она, наконец. -- Я останусь всю жизнь тем, что я теперь. Но разве мало быть хорошей кухаркой? -- прибавила она, смеясь.
   Последнее соображение мало тронуло Резаля,
   -- Как жаль! -- произнес он, не замечая, что говорит вслух.
   -- Почему жаль?
   -- Я думал, что Бог создал вас... для другой участи, -- добавил он грустно, решив не высказывать своей тайны. -- Но вы, по крайней мере, довольны своей судьбой?
   -- Очень довольна, совершенно довольна, -- отвечала Дороти, и горячий румянец залил ее щечки.
   -- В таком случае, все прекрасно! Что это вы делаете? -- спросил молодой человек, чтобы перевести разговор на более под ходящую почву.
   -- Это желе на хересе, -- пояснила она, стараясь говорить спокойно. -- Кстати, но какие ваши любимые кушанья? Ведь эта записка, которая так мало интересует вас -- приглашение на завтра к обеду.
   -- К черту этот обед! Он ничуть не привлекает меня! Я сейчас вернусь в отель, напишу "уроду", что, к величайшему моему сожалению, должен ехать в Нью-Йорк сегодня же вечером, по важному, неотложному делу. Мне бы следовало, конечно, послушаться первого движения и уехать вчера. Право, жизнь слишком коротка, чтобы терять дни, ожидая, когда господам Корбинс вздумается пригласить вас к обеду!..
   -- Они заботились о вас же. Сегодня вы очутились бы среди, целой толпы сестер и кузенов, весьма мало интересных. Завтра же вы будете одни.
   -- Один с "уродом"? Очень благодарен! Вот это решает вопрос окончательно. Я хотел бы сидеть уже в вагоне Пульмана, и жалею, что, вообще, приезжал в Гартфорд...
   Макс встал. Давно пора было положить конец этому положению, противному всякому здравому смыслу. Но тут бедному виконту представилось зрелище, которого он не в силах был перенести. Наклонив свою хорошенькую фигурку и напрягая все мускулы движением, которое, хотя несколько поздно, объясняло ее яркий румянец, Дороти тщетно старалась откупорить бутылку хереса, предназначенного для желе. Молодой человек почти гневно отнял бутылку из маленьких, беспомощных ручек и вытащил пробку.
   -- Бог создал вас совсем не для этого рода деятельности, бедное дитя. Вам, при нашем развитии, так легко было бы найти что-нибудь лучшее. Позвольте сказать вам, что вы поступаете нелепо.
   Дороти несколько секунд молча смотрела па Резаля.
   -- А вы думаете, мосье Резаль, что свет не нашел бы нелепым то, что вы делаете теперь? Во всяком случае, вы добрый человек...
   -- О! -- пробормотал он, пожимая плечами. -- Я вовсе не добр: я -- мужчина, и больше ничего. Если бы вы были некрасивы и горбаты, как дочь Корбинса, неужели вы думаете, что я стал бы помогать вам в вашей стряпне? Но вы правы, говоря, что я показался бы смешным. Это доказывает только, как общество извратило естественные законы. Женщине с вашим умом, с вашей... с вашей наружностью, с известной долей образовании, которая заметна в вас, прямо позорно прозябать в такой низменной сфере. В этой стране, где нет каст, нет предрассудков, вам было бы так легко выбиться из этой колеи.
   -- Полноте, милостивый государь! Вы не знаете, какое положение я занимаю в этом доме.
   -- Очень грустный довод в ваших устах. Разве вы не понимаете, что служанка всегда... одним словом, останется служанкой?
   -- Прибавьте, г. виконт, служанкой, которая никогда не забудет, как мы стряпали вместе!.. Отчего вы так рассердились? Разве я сказала что-нибудь не так?
   -- Вы прекрасно говорили, дитя мое. Лучше меня, потому что я не убедил вас... Прощайте! Я не скоро забуду Гартфорд.
   Дороги, облокотившись обеими руками на спинку стула и наклонив вперед стан, смотрела на Макса такими глазами, которые окончательно сводили его с ума.
   -- Пожалуйста, я вас прошу! -- сказала она. -- Не уезжайте, не пообедав у... моих господ.
   -- Чтобы увидеть, как вы стряпаете? Я найду, что отвратительно. Вы -- кухарка!.. Я не могу свыкнуться с этой мыслью... Прощайте!
   -- Исполните мою просьбу. Останьтесь до завтра, и, слово американки, я постараюсь "выбиться из колеи".
   -- Но, если я останусь, что я выиграю. Ведь я буду в обществе "урода". Я даже не увижу вас.
   -- Приходите только. Уверяю вас, что вы увидите меня.
   В соседней комнате послышались голоса.
   -- Бегите! -- воскликнула Дороти. -- Наши вернулись.
   Макс мгновенно очутился в саду, стараясь скрыться за деревьями для того, чтобы не быть замеченным "уродом".

IV.

   Час спустя мисс Корбинс получила письмо, очень вежливое, но холодное, в котором сообщалось, что виконт де-Резаль принимает ее любезное приглашение.
   На следующий день он выходил из вагона в Гартфорде, разбитый и измученный, так как не спал всю ночь. Тогда какой-то господин сказал ему по-французски:
   -- Если не ошибаюсь, г. виконт де-Резаль?
   -- Очень может быть, -- отвечал Макс сердито. -- Разве мы где-нибудь встречались?
   -- Нет, но мне известно ваше пребывание в Гартфорде, и я не знаю здесь никого, кто бы так походил на француза, как вы. Я -- Томас Корбинс. Час тому назад, дочь сказала мне, что пригласила вас сегодня к обеду.
   Пожимая руку своему новому знакомому, видному человеку, еще полному сил, Резаль в то же время отыскивал в толпе женское существо, достаточно безобразное для указанных ему примет; но он не нашел никого, кого бы можно было назвать уродом, при всей доброй воле, в которой у него не было недостатка. По всей вероятности, богатая невеста бережет к обеду свой цвет лица. И действительно, когда отошел поезд, Макс остался на платформе один с мистером Корбинс.
   -- Не желаете ли поехать сейчас к нам вместе со мной? Вы побеседуете с моей дочерью. Она знакома с вашей родиной, она не могла приехать проводить теток из-за хлопот по хозяйству. Пришлось взять новую кухарку.
   -- Возможно ли? -- воскликнул Макс с необычайным интересом. -- Так прежней нет больше?
   -- Чему я очень рад. Барышня! Белоручка, которая жаловалась, что ей слишком жарко! Милостивый государь, чтобы представить себе, до чего могут доходить претензии американской прислуги, надо изучить ее на месте. Я желал бы, по примеру многих ньюйоркцев, жить в отеле, чтобы не иметь дела с этим отродьем!
   Макс готов был отколотить себя за свою глупость. Он принужден ехать на обед, даже без надежды увидеть кухарку, выгнанную, может быть, по его вине. Это была последняя кайли. Он нескоро простился с хозяином, уверил его, -- что было, в сущности, совершенно верно, -- что он изнемогает от усталости и хочет отдохнуть несколько часов у себя в отеле.
   Сама судьба клала конец его безумству. Макс спросил расписание поездов и решил ехать с курьерским, проходящим через Гартфорд незадолго до полуночи. По американскому обычаю, он взял билет в отеле, занял спальное место, сдал багаж и, захватив с собой ручной чемоданчик, чтобы переодеться в вагоне на следующее утро, надел фрак и отправился к Корбинсам. Ему, как и следовало ожидать, открыла девушка с волосами куделью. Обе половинки двери в гостиную стояли широко открытыми, и он твердой, решительной походкой вошел в логовище урода.
   На первый взгляд комната показалась ему пустой, и он подумал даже, что явился слишком рано. Но, присмотревшись, он заметил в полутьме сводчатого окна сидящую женскую фигуру. Решив отрекомендоваться самому, он направился прямо к ней, не сомневаясь, что перед ним мисс Корбинс. Но, сделав три шага, он остановился. Незнакомка показалась ему замечательно красива, хотя лица ее нельзя было разглядеть.
   В ту же минуту послышались мужские голоса из курительной комнаты, откуда, сквозь полузакрытые стеклянные двери, виднелись целые облака дыма." Несомненно, эта женщина жена одного из курильщиков. Человек, привычный к французским обычаям, при виде ее туалета и брильянтов, не мог сомневаться, что она замужняя. Поэтому Резаль ограничился молчаливым поклоном, как не представленный официально.
   "Мисс Корбинс могла бы, кажется, одеться пораньше и быть готовой к приему гостей", -- подумал он и еще раз послал "урода" к черту.
   Он уже направился в курительную комнату, в надежде найти там мистера Корбинса, но в это время незнакомка обернулась. Молодой человек остановился, как окаменелый, задавая себе вопрос, нет ли у знакомой ему кухарки сестры-близнеца, которой лучше, чем ей, повезло в жизни. Те же прелестные глаза, те же губки, готовые тонко улыбаться, несмотря на серьезное выражение лица. Одним словом, это была та же красавица, но с новым блеском, который придают цветы, брильянты и корсаж, вышедший из рук великой модистки.
   "Боже! -- вздохнул бедный Макс, -- я начинаю видеть ее везде!.."
   Боясь, что смущение его покажется смешным, он оторвался от созерцания красавицы и отступил к курительной комнате, где беседовали двое мужчин: мистер Томас Корбинс и пожилой священник, который не мог, не преступая всех законов божеских и человеческих, быть мужем этой величавой красавицы.
   Хозяин принял Резаля с чисто американским радушием. Представив его священнику, он проговорил:
   -- Мне бы следовало быть в гостиной, чтобы принять вас. Но там моя дочь, с которой вы уже знакомы.
   -- Мисс Корбинс нет в гостиной, -- возразил Макс, не находя нужным объяснять, что он незнаком с хозяйкой дома.
   -- В самом деле? Значит, опять что-нибудь в кухне! У вас, во Франции, обед делается сам собой, но здесь!.. Моей дочери чуть не пришлось и сегодня стряпать обед самой!
   -- Как и сегодня?.. -- повторил виконт, чувствуя, что под ногами его отверзается пропасть.
   -- Да, именно! Она целую неделю надевала передник и отправлялась в кухню в то время, как дом был полон гостей... Вы точно с неба упали, виконт. Что делать? Америка страна удивительная, прекрасная, единственная... но только издали. Вблизи... Но вот и моя дочь.
   На пороге комнаты появилась та самая красавица, с которой Резаль раскланялся минуту тому назад.
   -- Идемте обедать, -- сказала она весело.
   Дороти взяла руку виконта, как знакомого, представленного уже раньше, и повела его через залу. Сам он не в состоянии был бы тронуться с места.
   -- Смелее!.. -- сказала она, смеясь, вполголоса. -- Разве я поступила неблагородно? Я обещала вам выбиться из прежней колеи: обещала, что мы увидимся сегодня. Вы не можете сказать, что я не сдержала слова!..
   -- Да, -- возразил несчастный. -- Вы настолько сдержали его, что мне остается только выскочить в окно и броситься в Коннектикут.
   Однако, белая, круглая ручка, покоившаяся на его руке, способна была лучше всяких цепей удержать его от бегства. Как бы то ни было, виконт был приведен в столовую и, окончательно уничтоженный, бессильно опустился на свое место. Резаль ничем не оправдал репутации остроумия, выпавшей на долю его соотечественникам. Можно было подумать, что он сражен какой-нибудь ужасной вестью. Напрасно мистер Корбинс наводил разговор на предметы, способные заинтересовать его. Дороти приходилось давать за него ответы, что она и исполняла с полной готовностью.
   После кофе оба американца вышли в сад покурить. Мисс Корбинс объявила, что вечерний воздух слишком свеж для ее открытых плеч.
   -- Но я не требую, чтобы вы оставались в гостиной, -- обратилась она к французу, -- если вас более привлекает папироса.
   -- До сих пор вы не насмехались надо мной, -- проговорил Макс.
   И видя, что он остался наедине с молодой девушкой, прибавил:
   -- По крайней мере сегодня.
   -- Если я не ошибаюсь, -- продолжала Дороти, -- вы увозите отсюда дурные воспоминания. А между тем я сделала все от меня зависящее, чтоб остаться с вами добрыми друзьями. Судите сами: я даже не говорила отцу о том, что... вы собирались писать особую главу о "Североамериканской кухарке". Он думает, что вы видели меня в первый раз в роли настоящей мисс Корбинс.
   -- Что мне за дело, -- возразил Макс, -- если бы я показался смешным в глазах всей Америки! Беда в том, что я в ваших глазах являюсь пошлым дураком. Воображаю, как вы позабавились на мой счет!.. С какой необычайной глупостью я рассказал вам мои тайные помыслы!.. Жалкий дурак!.. Если бы у меня лежало на совести убийство, одном взглядом ваших глаз вы заставили бы меня сознаться в моем преступлении!..
   -- Разве я плохо сохранила ваши признания?
   -- Вы сохранили их настолько хорошо, что я присужден сегодня же уехать. Я не смею смотреть вам в глаза!..
   -- На вас не угодишь!.. Вас уверяют, что Дороти Корбинс урод, вы бежите укладывать чемодан. Теперь вы видите, что тут было некоторое... преувеличение, и опять не дождетесь отхода поезда!.. Право, есть от чего придти в отчаяние.
   -- Вам хорошо шутить. Вот уже три дня. что вы забавляетесь комичным для вас приключением. Завтра вы, конечно, посмеетесь о нем с вашими знакомыми... с кузеном Вилли... А через неделю все будет забыто. Тогда как я...
   -- Вы? О, Боже!.. Ведь я по напускаю па себя излишней скромности и готова думать, что вы будете помнить меня две недели. Но ведь вы француз... Может быть вы сели бы на пароход сегодня же, если бы здесь был порт. К счастию, для этого надо ехать в Нью-Йорк. По пути отсюда до вокзала, находящегося в сорок-второй улице, вы успеете одуматься, а так как погода стоит очень жаркая, найдете, что лучше укрыться от жары в Саратоге или в Кэтскилле, смотря по тому, куда адресованы ваши рекомендательные письма. Я полагаю, что запас их еще не исчерпан?
   -- Да, есть еще, -- возразил молодой человек, сдерживая порыв бешенства и открывая бумажник. -- Вот они: мне они больше не нужны.
   Он изорвал конверты с письмами в мелкие кусочки. Дороги несколько мгновений молча смотрела на принесенную ей жертву, потом проговорила слегка дрогнувшим голосом:
   -- Я могу дать вам гораздо лучшие рекомендации!..
   Она не докончила фразы. Она взглянула на Резаля, и так как она не отличалась жестокостью, то сердце ее невольно сжалось. Макс поднялся с места.
   -- Еще шестьдесят минут, и я навсегда потеряю вас из виду. Вот почему я позволю себе сказать вам то, чего вы никогда бы не услышали от меня, если бы нам суждено было увидеться завтра. Не думайте, что я увожу отсюда дурные воспоминания. Намеренно вы не сделали мне никакого зла: всему виной моя злая судьба. Тяжело переносить внезапные разочарования. Представьте себе, я до сих пор был уверен, что родился под счастливою звездой... Я очень наивно радовался некоторым удачам в жизни и, в особенности, тому, что никогда не страдал от любви. Я ехал в Америку не за тем, чтобы найти ту или другую невесту, а чтобы найти свою суженую. Я надеялся найти ее, рассчитывая, конечно, на свою удачу, но еще более на свое честное, серьезное намерение быть счастливым и сделать счастливой мою жену.
   Мерным, мягким движением обмахиваясь веером из белых страусовых перьев, Дороти не проронила ни одного слова, сказанного Максом. Наконец, она произнесла точно в утешение ему:
   -- Можно, право, подумать, что вы годами обшаривали страну. Америка велика.
   -- Она была велика три дня тому назад; теперь она удивительно уменьшилась, теперь она вся заключается в одном штате, а штат -- в одном только городе, а город -- в одном только доме, в котором мы теперь находимся. В стенах этого дома суждено было решиться моей судьбе. Если бы вы знали, что я почувствовал при первом вашем взгляде!.. Какие идиоты те, которые сравнивают такое ощущение с ударом грома!.. И то был не гром, а мгновенное, но сладкое очарование. Приходилось ли вам слышать пьесы, начинающиеся с одной только нотки? И вдруг вступает другой инструмент, и все изменяется: то, что было простой, монотонной ноткой, становится гармонией, божественно прекрасной и таинственной!.. Вот что я ощутил, вот что я почувствовал в глубине сердца, когда увидел вас. Я говорил себе: какой позор!.. Ведь она простая служанка!.. Но гармоническое сочетание звуков, но неподражаемый аккорд по-прежнему пел в моей душе. Разве вы не заметили, как я хотел уйти и не мог?'
   -- О!.. Вы преспокойно могли бы, если б я сама не поддержала разговор.
   -- Да, вы поддержали разговор... на мое несчастие. И я попался в западню, тяжело, неловко, как слепец... Увы!.. Я слишком хорошо видел вас!.. Я открыл вам свои тайны; я рассказал вам свой боевой план. Воображаю, как вы смеялись надо мной, после моего ухода!.. Вы предупреждены: вы знаете, что я приехал сюда, чтобы жениться на вас или, все равно, на любой богатой девушке!.. Как вы думаете, могу я теперь сказать, что люблю вас?
   Дороти сделала смешную гримасу, как бы желая возразить:
   "Мне кажется, вы уже полчаса ничего другого не делаете".
   -- Если я позволил себе говорить так откровенно, -- продолжал Макс, отлично поняв ее мысль, -- то только потому, что поезд, на котором я уеду, уже недалеко. По крайней мере я буду иметь грустное утешение в том, что напишу эпитафию на моем счастье. Гартфорд -- его могила.
   -- Предупреждаю вас, что я верю в воскресение мертвых, а тем более живых. В один прекрасный день мы, вероятно, узнаем, что ваше сердце чувствует себя превосходно, там, во Франции, где так скоро излечиваются сердечные рапы.
   -- Хорошо, -- сказал Резаль, -- не будем больше говорить об этом. Чем я могу доказать вам, что не лгал сегодня весь вечер? Уж не ролью ли моей искателя богатых невест? Как жаль, что какой-нибудь Эдисон не придумал машинку для проверки любви. Если завтра ваша молочница прибавит вам в молоко ложку воды, вы имеете полную возможность обнаружить фальсификацию. Если же я скажу вам, что люблю вас и никогда не забуду, -- никакая человеческая наука не в состоянии будет проверить, лгу я или говорю правду... Но нет; я надеюсь, что Эдисон направит свою изобретательность в другую сторону. Если бы любовь стала видима, мы лишены были бы величайшего счастья -- признаваться в любви. Этого счастья, но крайней мере, злой рок не может отнять у нас!.. Но вот и конец моим мечтам!.. Я слышу, что ваш отец ин священник идут назад. Добрейший священник!.. Как я ему благодарен!..
   -- Вам следовало бы, прежде всего, поблагодарить меня, -- сказала Дороти, -- ведь я пригласила его сюда. Я считала себя обязанной, по справедливости, дать вам возможность объясниться.
   Мистер Корбинс и гость его уже входили в комнату. В сущности, этот турист, так мало умеющий ценить достопримечательности Гартфорда, очень мало интересовал их. Из вежливости поговорили еще немного о Франции, и священник откланялся. Мистер Корбинс пошел проводить его до трамвая, а Дороти попыталась еще раз подействовать на Резаля и помешать ему "сделать глупость", как она выражалась.
   -- Зачем вам сокращать ваше путешествие? -- говорила она. -- Что скажут ваши знакомые, если вы вернетесь так скоро? Неужели вы думаете, что я осуждаю вас за намерение жениться или за то, что вы предпочитаете взять жену с деньгами? А тем более, могу ли я порицать вас за желание выбрать американку? У меня есть очень хорошенькие приятельницы, которые мечтают о том, чтобы пожить во Франции. Обдумайте этот вопрос, по приезде в Нью-Йорк, и тогда скажите только одно слово, и я и ринусь действовать.
   Делая эти дружеские предложения, коварная думала про себя: "Если он согласится; я забуду о его существовании".
   Но Резаль быль совершенно искренен.
   -- Вы хотите, чтобы я сказал одно слово? Так выслушайте же его в последний раз: я люблю вас!.. Вы можете предполагать, если хотите, что я забуду вас со временем, по крайней мере настолько, чтобы обзавестись семьей. Но чтобы я женился на американке... Послушайте, неужели вы не понимаете, что я скорее готов жениться на китаянке? Я должен уехать! Здешняя земли жжет мне ноги. В субботу французский пароход увезет меня из Америки, за исключением одной частички моего существа, может быть далеко не худшей, которая останется у вас.
   Хозяин дома вернулся, объявив, что заказанный виконтом экипаж ждет у подъезда. Макс простился совершенно просто и уехал.
   -- Вот чудак!.. -- проговорил американец, пожелав дочери доброй ночи. -- И зачем только он приезжал в Гартфорд!..
   -- Мне кажется, он сам хорошенько не знает, зачем, -- отвечала молодая девушка со вздохом, в котором не было ничего печального.
   В пятницу, Дороти отправилась к отцу на завод, что составляло весьма редкое событие.
   -- Что случилось? -- спросил мистер Корбинс. -- Опять потеряла чековую книжку? Или опять украли твои серьги? Я всегда беспокоюсь, когда ты приходишь ко мне сюда.
   Дороти с грустной нежностью посмотрела на отца, думая, что он прав, ожидая катастрофы. Но прежде всего, ей хотелось узнать, не пустой ли болтун Резаль, как все эти французы. Она отвечала равнодушным тоном:
   -- Успокойтесь, папа. Я пришла только поговорить по телефону.
   -- Вот что значит не иметь телефона дома!
   -- Но ведь вам не давали бы ни минуты покоя! А я забочусь о вашем удобстве, потому что люблю вас, папочка!..
   Три минуты спустя, она уже выходила из телефонной комнатки, убедившись, что виконт де-Резаль действительно находится в списке пассажиров "Турени", и что пароход снимается с якоря на другой день.
   На следующее утро, в восемь часов утра, она выезжала из Гартфорда, в сопровождении солидной подруги, которую иногда увозила с собой, во время своих экскурсий в Нью-Йорк. На этот раз, по словам мисс Корбинс, она не намеревалась бегать по магазинам, а ехала проводить на пароход кузину, а может быть и кузена: на английском языке и то и другое выражается одним и тем же словом, что позволяет, при случае, не договаривать правду, не прибегая в то же время ко лжи.
   Так или иначе: но Макс, окончательно устраиваясь на пароходе, столкнулся в "машинном отделении" с молодой девушкой, которая вскрикнула от удивлении, увидев его.
   -- Как, это вы? -- воскликнула она. -- Так вы действительно уезжаете? Я никогда не поверила бы.
   -- Очень печальное свойство -- не верить другим, -- сказал Макс.
   -- Вы не можете упрекнуть меня в нем, потому что и именно верим, что вы... что вы полюбили. Но, когда любят...
   -- Что тогда?
   -- Тогда не уезжают. Я знаю в Гартфорде одну наивную особу, которая воображала себе, что вы не уедете, не повидав ее.
   -- О!.. Если бы я мог думать, что она желает меня видеть!.. -- Может быть и желает. Но сознайтесь, что она не права.
   Макс дрожал, как лист, не смея поверить, в свою очередь. Он едва мог пробормотать, прерывающимся от волнения голосом:
   -- Можете вы сказать мне... имя этой особы?
   -- Извольте, готова для вас сделать нескромность. -- отвечала Дороти с улыбкой. -- Имя ее -- Гарриет Бичер-Стоу, автор "Хижины дяди Тома".
   Прелестная мисс Корбинс так и не разыскала на пароходе свою кузину или кузена, в числе пассажиров "Турени". По всей вероятности, он или она опоздали к отплытию парохода. Но, что всего удивительнее, виконт де-Резаль тоже не отплыл на нем в этот день. Зато, два месяца спустя, он опять находился на "Турени", вместе с мисс Корбинс, которая за несколько часов перед тем перестала быть мисс Корбинс. Когда они вошли в свою каюту, большую и комфортабельную, как настоящая комната новобрачных, молодая виконтесса сказала своему мужу:
   -- Кстати, у меня в кармане луидор, принадлежащий по праву вам. Вы дали его некоей кухарке, чтобы она избавила вас от пугавшего вас урода. Но так как кухарка не выполнила поручения, то вы имеете право получить свой луидор обратно. Вот он!
   -- Дорогая моя, обожаемая, ты можешь быть уверена, что я никогда не расстанусь с ним.
   -- И хорошо сделаете, потому что вас арестовали бы, как фальшивого монетчика. Ваш луидор пустой внутри. Посмотрите.
   Крошечная пружинка, надавленная концом булавки, отворила монет у, и внутри ее оказался прелестный портрет миниатюрой. Макс привлек жену в свои объятия.
   -- Иди сюда, милый урод!.. Иди получить мою благодарность.
   Берега Америки давно скрылись из виду. Могучая зыбь открытого моря давно убаюкивала пассажиров огромного судна, а благодарность все еще не была получена до конца...

---------------------------------------------------------------------------

   Текст издания: журнал "Нива", 1897, NoNo 32--33.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru