Была на белом свете (точнее, в Петербурге), как раз 40 лет тому назад, такая ассоциация: "Общество приват-доцентов Петербургского университета". Только что сделавшись приват-доцентом, я пошел на заседание этого таинственного сообщества, которое не было ни разрешено, ни воспрещено, а собиралось в какой-то лаборатории, где всегда стояло особое, затейливое сложно-химическое зловоние, трудно переносившееся приват-доцентами, преподававшими гуманитарные науки.
Когда я впервые пришел на заседание, трибуну занимал оратор, горячо говоривший о какой-то очередной пакости, учиненной попечителем учебного округа против прав университета. Но меня заняла не речь, а личность говорившего, больше всего его плаза. Это были такие блестевшие чувством и умом яхонты, которые освещали все лицо, и, казалось, лучи, исходившие от них, озаряли перед собой все. "Яхонтами", "брильянтами" называли подобные Комаровским глаза знаменитого физика Лебедева.
Я спросил сидевшего возле меня теперь покойного уже историка А. Е. Преснякова:
-- Кто это такой?
-- Это -- ботаник Комаров.
-- Какие у него глаза поразительные, -- заметил я.
-- Ну, так вы торопитесь, Евгений Викторович, наглядеться всласть на его глаза и не откладывайте, потому что его скоро из университета выгонят, министерство его терпеть не может, -- посоветовал мне Пресняков.
Он как будто предвидел позднейшую секретную полицейскую информацию, обнаруженную уже после Великой Октябрьской социалистической революции в бумагах курсов Лесгафта: "...ботаник Комаров, удаленный за антиправительственный образ мыслей из разных учебных заведений, нашел себе пристанище на курсах Лесгафта..."
Да, его на курсах Лесгафта так же любили и почитали и товарищи, и служащий персонал, и учащиеся, как и в университете, как и всюду, где он работал. Шли годы, росла ученая слава ботаника Комарова, превратился ботаник из гонимого приват-доцента в Президента Академии наук, но без малейших изменений осталось его благородное, великодушное, на все откликающееся сердце, и все теми же блестящими мыслью и чувством яхонтами смотрит он по-прежнему на свет, на жизнь, на людей и все такую же любовь к себе вызывает у всех, кто к нему приближается.
Мы все, хорошо знающие пламенный, совсем по-юному, патриотизм Владимира Леонтьевича, радуемся, что нам пришлось чествовать его в такие дни, которые наша победоносная Армия сделала сплошным праздником и для него, и для нас, и для всего великого Союза...
Вестник Академии наук СССР, 1944, No 10, стр. 118--119.