СМЕРТЬ СВЕНОНА {1}, ДАТСКОГО ЦАРЕВИЧА Из "Освобожденного Иерусалима" (С. VIII, ott. 4-39) Северная лира на 1827 год М., "Наука", 1984 . . . . . . . . . . . . . . Все тихо в стане. Вот на вал Восходит рыцарь юный. "Кто б воины,- он говорил,- Кто б, чада благодати, Меня, пришельца, проводил К вождю Христовой рати {2}?" И рой их, жадный до вестей, Пришельца провожает; Пришлец, склонясь к вождю вождей, Победну длань лобзает, Ту длань, пред коей столько раз Народы трепетали: "О вождь,- потом, возвысив глас, Сказал сквозь слез печали,- Тебе, который славой дел Дивиться мир заставил, Я б весть отрадней дать хотел..." Тут он, вздохнув, прибавил: "Свенон, сын датского цари, Опора лет преклонных, Давно желал, преплыв моря, Стать в строи ополченных Тобой на божиих врагов, На хищников Сиона. Ни смерти страх, ни страх трудов, Ни блеск завидный трона, Ни нежность чувств любви живых К отцу в преклонны лета Не ослабляли ни на миг В душе его обета. Свенона из родной страны Манило в край далекий Желанье - у тебя войны Заимствовать уроки; Безвестность в стыд ему была; Он слышал,- рыцарь юной - Ринальд {3} свершил уже дела Великие в подлунной; Но боле юношу влекло Из отческого края Желанье - увенчать чело Нетленной пальмой рая. Он с_о_брал, рвением горя, Отважные отряды, Преплыл холодные моря, Прошел фракийски грады {4}, Был принят греческим царем В Царьграде с пышной честью. Там, встреченный твоим гонцом, Обрадован был вестью, Как верными осаждена, Взята Антиохия И от врагов защищена В дни битвы роковые. В те дни, когда в защиту ей Со всех концов Фарсиса {5} Из градов, весей и полей И стар и млад стеклися. Пересказав о сей борьбе Дружин твоих крылатых, Гонец поведал о тебе, О многих из вожатых; Открыл, как из дому бежал Матильдин внук {6} прелестной, Как славу он меж вас стяжал Отважностью чудесной. Потом прибавил твой гонец, Что вы уж у Сиона, Что близок славных дел конец, И приглашал Свенона С полками верных остальной Победой поделиться. Царевич после речи той Желаньем битв томится, Горит, кипит, и каждый час Ему казался годом; Так он желал в бою меж вас С неверным стать народом! Он каждый ваш ко славе шаг Считал себе упреком И, жалкий в собственных глазах, В терзаньи был жестоком; Давал ли кто ему совет,- Совета уклонялся; Всем страх, ему лишь страха нет, Он одного боялся: Не быть всегда в твоих глазах, Стремясь стезей кровавой, С тобою не делить в боях Опасности со славой. И сам спешил и нас он влек С собой навстречу рока. Едва рассветный ветерок Повеял от востока,- Он - панцирь с мужеством на грудь - Из Византии душной Идет, избрав кратчайший путь, И мы за ним послушно. В пути не избегал Свенон Ни трудных переходов, Ни пепелищ со всех сторон Враждебных нам народов. Везде беды навстречу нам: Там трудность переправы, Там бледный голод по степям, Там меч врага кровавый; Мы шли наперекор всех бед И все преодолели, И думали в чаду побед, Что уж касались цели. Как счастие слепит умы! Приближась к Палестине, Однажды к ночи ставки {7} мы Раскинули в долине. Тут горестную принесли Нам весть передовые: Им звук оружий невдали, Знамена развитые И все сказало: близок враг" Идущий с страшным войском И не объял Свенона страх, И на лице геройском Все тот же цвет, и речь лилась Из уст, как прежде, стройно; Мы побледнели, он на нас Возводит взор спокойной. "Друзья! - сказал он наконец,- Здесь рок нам неизследной Плетет страдальческий венец, Или венец победной; Не хладев к пальмам я земным И - льщуся пальмой рая; На месте сем, где мы стоим, Неверных ожидая, Воздвигнемся священный храм Грядущими веками И воскурится фимиам Над нашими гробами". Сказав, расставил стражу он, Весь стан привел в порядок, В оружьи дал вкусить нам сон - И сон наш не был сладок,- И сам оружий не снимал, На нем и щит и латы. Уже полночный час настал, Слетели сны крылаты,- Вдруг варварский раздался вой Во мраке ночи мирной И ужасом над глубиной Откликнулся эфирной. "На брань! на брань!..." и вождь младой Как вихрь - грозы предтеча - Вперед с отвагой огневой И - закипела сеча; Настал ужасный битвы час, Открыт пир бранной стали; Враги со всех сторон на нас Нахлынули и сжали; Мечей и копий лес густой Растет, возрос пред нами, И стрелы тучей градовой Упали над главами. В бою, где сто на пятерых Отважных наступало, Во мраках полночи глухих Их много-много пало На копья наши и мечи - Кто раненый, кто мертвый; Но кто б исчислил в той ночи И их и наши жертвы? Завистливая ночи мгла От нас их утаила И наши славные дела Безвестностью покрыла. Свенон все впереди, Свенон И в самой тьме полночной Повсюду виден, отличен От всех по длани мочной; Везде опора он полков, Везде он смелых чудо, Пред ним, за ним ручьями кровь И трупы вражьи грудой, И где ни пролетит, там страх С очей его провеет, И смерть с руки на каждый взмах Неотразима реет. Так бились мы, пока взошла Денница молодая; Едва над бранным полем мгла Рассеялась густая, И свет желанный нам открыл Весь ужас пораженья, Который мрак ночной таил, Скрывал от сожаленья: Мы видели - почти весь стан. Все силы наши пали, И трупы бедных христиан Все поле устилали. Две тысячи нас вышло в бой, Осталось сто, не боле. Что чувствовал наш вождь младой, Взглянув на бранно поле, Была ль душа его тверда, Смутилась ли, кто знает? Он это скрыл и, как всегда, Спокойный, к нам взывает: "Идем за падшими вослед Кровавою стезею! Друзья! нам светит горний свет, Нас бог зовет к покою". Сказал и с светлостью лица И с светлою душою, При виде близкого конца, Стремится снова к бою; На сердце мужество лежит, Как мужество Гиганта,- И ни из чистой стали щит, Ни щит из адаманта, Казалося, сдержать не мог Ударов стали бранной, И - весь он с головы до ног - Весь стал одною раной. Не жизнь - нет! но она, но пыл Геройства негасимый Поддерживал еще, крепил Сей труп неукротимый; Платя ударом за удар, Он ран своих не слышит. Чем боле их, чем боле жар В груди бесстрашной пышет Вот воин на него с толпой Взор страшен, стан высокой - Напал, боролся и - герой Пал под рукой жестокой. Пал наш бестрепетный герой, Пал, не отмщенный нами!.. Клянуся, вождь бесценный мой, И кровью и костями, Которыми ты освятил, Прославил поле брани, Клянусь - я жизни не щадил, Не бегал вражьей длани, И я, когда б мне бог судил Пасть мертвым в час кровавый, И я бы вечным сном почил С поборниками славы. Меж мертвых спутников моих Один и, чувств лишенный, Пал жив... что было в этот миг, Не знаю; мрак сгущенный Во мне все чувства оковал Каким-то сном холодным. Когда ж я вежды приподнял Движеньем несвободным, Казалось, час полночный был И в смутные мне очи Дрожащий огонек светил, Мелькая в мраке ночи. На все в изнеможеньи сил Смотрел я как-то смутно, Как человек, который был В просоньи поминутно; То открывал, то закрывал Отяготевши очи. Я на сырой земле лежал Под хладным кровом ночи; И этот одр земли сырой, И этот воздух хладной, Касаясь ран, меня тоской Терзали безотрадной. Благословляя тайный рок, Я скрыл под сердцем ропот. Меж тем дрожащий огонек Все ближе - слышу шепот; Я поднял, ободрясь душой, Тяжелые ресницы; Гляжу - два мужа предо мной, На дивных власяницы {8}, В руках свещи, и был мне глас: "Бог чад не оставляет, Он благостью в нежданный час Мольбы их предваряет". Так говорил один из них И, руку простирая, Благословлял меня в сей миг Благословеньем рая, И что-то надо мной шептал И тихо и невнятно: "Восстань!" - потом он мне сказал. Вняв речи благодатной, Я встал и бодро и легк_о_; Мне так отрадно было! На теле раны никакой, Дух полон новой силой. Я взор вперил на пришлецов С глубоким изумленьем; Они казалися мне снов Чудесным привиденьем. Тут мне сказал один из них: "Спокойся, маловерной! Не призраки в очах твоих В пустыне сей безмерной; Ты видишь в нас рабов Христа; Отрекшися от света, Мы скрылись в дикие места, Наш мир - пустыня эта. Тот бог, Которым все живет, Тот бог, Чья длань для чуда Высокого не небрежет Скудельного сосуда {9}, Которым я предизбран был Тебе на избавленье; - Тот дивный бог благоволил Дать телу прославленье; Оно - и здесь прекрасный храм - Цвело душой прекрасной, С которой сопряжется там - В стране блаженства ясной. Ты понял ли меня, мой сын? Знай, прежде чем денницу, Увидишь ты средь сих долин Свенонову гробницу, И будут чтить ее всегда Благоговеньем веры. Взгляни, как солнце, к нам звезда Блистает с горней сферы; Она, осиявая грудь Почившего героя, Тебе укажет верный путь К одру его покоя". Я мужу дивному вослед Подъял на небо очи, И вижу - от звезды той свет, Иль свет от солнца ночи На труп Свенонов полосой Нисходит золотою, И - ярко раны были той Озарены звездою; И этот свет, и в ранах грудь, Поивша жажду стали,- Едва лишь я успел взглянуть,- Узнать вождя мне дали. Лицом лежал он не к земли, Но к небу, где желанья Его от первых дней цвели, Где зрели воздаянья; В одной руке, сжав крепко, меч Держал он свой багровый, Как будто в грозной буре сечь Еще разить готовый; Другую ко груди прижал В сердечном умиленьи, Как будто душу изливал Пред господом в моленьи. Меж тем, как в тяжкой скорби я Рыдал, над трупом стоя, Катились слезы в два ручья,- Пустынник у героя Взяв меч из длани, говорит, Дыша святой любовью: "Ты видишь, сын мой, он горит Еще враждебной кровью. О! как пред этим острием Неверные дрожали! Ты знаешь,- на шару земном Нет крепче этой стали. Увы! владевший ею пал; Но небу не угодно, Чтоб он - сей чудный меч дремал И ржавел здесь бесплодно; Его удел - руке другой, Счастливейшей достаться, Счастливей в буре боевой И долее вращаться, И наконец в желанный день Отмстить за эти раны, За смерть твою, святая тень, И близок день желанный. Свенона Солиман {10} убил, В свой час и Солиману С меча Свенона рок судил Приять смертельну рану. Возьми ж сей меч и к верным в стан Бестрепетной стопою Ты протечешь вдоль чуждых стран Безбедною стезею; Тебе никто не преградит Пути чрез степь, чрез грады; Тебя Пославший отстранит Незримо все преграды. О! не забудь, мой сын, ты был Чудес Его сосудом, Он глас тебе твой возвратил Неизреченным чудом; Твой долг - дать весть во все места, От хижины до трона, О чистой вере во Христа, О мужестве Свенона, Чтоб и в грядущи времена Народы и владыки, Как он, взяв крест на рамена, Шли Гроб спасать Великий. Теперь узнаешь ты, кто он - Счастливец тот наследной, Которому предобречен Свенонов меч победной; Счастливец тот - Ринальд младой; Он первый в поле боя; Ему назначено судьбой Отмстить за смерть героя". Безмолвный, я еще речам Внимал его священным, Вдруг чудо новое очам Предстало изумленным: На месте, где лежал мертвец, Гробницу примечаю, Смотрю, дивлюся, наконец - И как, и кем, не знаю - Подъят и скрыт в ней хладный прах; И письмена в скрижали О имени и о делах Почившего вещали. Смотря на пышный мавзолей - Созданье рук незримых, Я долго не сводил очей С него ненасытимых. Раич. ПРИМЕЧАНИЯ Перевод эпизода из VIII песни поэмы Торквато Тассо (1544-1595) "Освобожденный Иерусалим". Автограф неизвестен. Хотя первый отрывок из перевода Рапча в сопровождении его статьи "О переводе эпических поэм Южной Европы и в особенности италианских" был опубликован только в 1823 г. ("Труды общества любителей российской словесности" при Московском университете, ч. 3, с. 211-221),- начало его работы над переводом поэмы может быть отнесено к более раннему времени: 1821-1822 гг. Отрывок из VII песни "Освобожденного Иерусалима" ("Эрминия") в переводе Раича уже 7 августа 1822 г. читался на заседании Вольного общества любителей российской словесности (см. Приложение к кн.: Ваганов В. Г. Вольное общество любителей российской словесности. Петрозаводск, 1949, с. 379). Заслуживают внимания и свидетельства самого поэта: в конце последнего, четвертого тома напечатано имеющее точную дату (25 августа 1828 г.) стихотворение Раича, в котором он прощается со своим многолетним трудом: Ерусалим! Ерусалим! Тобою очарован, Семь лет к твоим стенам святым Я мыслью был прикован... В "Автобиографии" поэт отмечает: "После перевода Виргилиевых "Георгик" приступил я ... к переводу Тассова "Освобожденного Иерусалима" ("Русский библиофил", 1913, No 8, с. 28). Отрывки из поэмы появились также в "Полярной Звезде на 1825 год", в "Урании" (1826), "Литературном музеуме на 1827 год", в "Альбоме северных муз" (1828). В своей рецензии на СЛ H. M. Рожалин среди "прекрасных пиес словесности иностранной" первой назвал "Смерть Свенона г. Раича из Тасса" (MB, 1827, ч. 2, No 5, с. 86). Одобрительно отозвался о переведенном Раичем отрывке и П. Л. Вяземский: "должно признаться, что стихи переводчика часто живы и сочны, почти всегда звучны и вообще хороши. В отрывке Смерть Свенона язык вернее, строже и зрелее, чем в прежних: в нем гораздо менее и почти вовсе не находится прежде встречавшихся заимообразных оборотов Жуковского, которые могут быть хороши у него потому, что они его коренные, но становятся погрешными, когда они пересажены на чужую почву". Вяземский далее высказывал пожелание: "По любви г-на Раича к италиянской литературе и по сведениям его, должно желать, чтобы он короче познакомил нас с нею, предлагая нам в прозаических переводах и в критическом рассмотрении лучших писателей италиянских, стихотворцев и прозаистов". Вяземский выступает здесь против переводов в стихах, которые, по его мнению, "льстят более суетности переводчиков, но могущество стихотворства так сильно, что забывая о подлиннике, мы судим перевод как оригинальное творение... На переводчике в стихах лежат две неволи, а и с одною справиться тяжело" (МТ, 1827, ч. XIII, No 3, отд. 1, с. 242-243). Раич придерживался иного взгляда: "Я той веры, что если мы достигнем до той благородной простоты, которая владычествует в творениях италианцев и... немцев,- то мы, русские, будем самые роскошные гости на пиру у муз - но для этого нам надобно много писать и еще более переводить - и именно переводить те творения, в которых преимущественно владычествует простота благородная - и переводить как переводили италианцы - с благоразумною свободою". Раич считал, что переводы стихотворные доставят "неисчерпаемый запас новых пиитических выражений, оборотов, слов, картин..." (см.: письмо к Д. П. Ознобишину от 20 ноября 1825 г.- Васильев М. Из переписки литераторов 20-30-х годов XIX в.- Изв. общества археологии, истории и этнографии при Казан, гос. ун-те им. В. И. Ульянова-Ленина. Казань, 1929, т. 34, вып. 3-4, с. 175). В 1828 г. вышли два полных перевода "Освобожденного Иерусалима" Т. Тассо - А. Ф. Мерзлякова и С. Е. Раича, сделанные с итальянского оригинала. До того произведение Тассо переводили: M. H. Попов (первый полный перевод с французского языка, 1772), А. С. Шишков (1819); прозаический перевод С. Москотильникова (М., 1820) сделан с французского перевода Ла-Брюна. Отрывки из поэмы переводили К. Н. Батюшков, И. И. Козлов, С. П. Шевырев. Позднее появился полный перевод Д. Мина. В поэме Тассо рассказывается об осаде Иерусалима войсками крестоносцев под предводительством Готфрида Бульонского. 1 Свенон - побочный сын датского короля, предводительствовал войском крестоносцев-датчан, был побежден и убит турками у Филомелиума. Описанное здесь событие произошло, однако, двумя годами раньше, когда крестоносцы осаждали Антиохию. Антиохия - древний город в Сирии; завоеван крестоносцами в 1098 г. 2 ...вождю Христовой рати...- Имеется в виду Готфрид IV Бульонский (Годфруа Буйонский, ок. 1000-1100), герцог Нижней Лотарингии, один из предводителей первого крестового похода (1096-1099), первый правитель Иерусалимского королевства; принял титул "защитника гроба господня". 3 Ринальд (Ринальдо) - изображенный в поэме рыцарь из стана крестоносцев (легендарный предок современных Тассо феррарских герцогов д'Эсте), пленник волшебницы Армиды. 4 ...фракийски грады...- города Фракии, исторической области между Эгейским, Черным и Мраморным морями, в восточной части Балканского полуострова. 5 Фарсис - историческая область на юге Ирана. В древности известна как Персида. 6 Матильдин внук - Матильда Святая - жена немецкого короля Генриха I, мать императора Отгона I (912-973), основала монастырь в Кведлинбурге, впоследствии канонизирована, 7 Ставки - здесь: шатры, палатки в военном лагере. 8 Власяница - монашеская одежда в форме мешка из грубой ткани темного цвета. 9 ...Скудельного сосуда...- т. е. человека, как существа слабого и бессильного ("Скудельный" - в первонач. значении - глиняный). 10 Солиман - Килидж-Арслан, или Солиман Младший, один из сельджукских султанов.