Теккерей Уильям Мейкпис
Как вешают человека

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Going to See a Man Hanged.
    Текст издания: журнал "Русскій Вѣстникъ", No 11/12, 1858.

КАКЪ ВѢШАЮТЪ ЧЕЛОВѢКА.

РАЗКАЗЪ ТЕККЕРЕЯ

   К***, который въ вопросѣ о смертной казни былъ согласенъ съ мнѣніемъ мистера Эуарта и вмѣстѣ съ нимъ подалъ голосъ за отмѣну ей, предложилъ мнѣ пойдти посмотрѣть на казнь Курвуазье {Курвуазье, женевецъ по происхожденію, находился въ услуженіи у Лорда Уильяма Росселя (родственника тогдашняго перваго министра, извѣстнаго лорда Джона Росселя); онъ его обокралъ и зарѣзалъ. Слѣдствіе по этому дѣлу ведено было съ удивительнымъ искусствомъ, и приговоръ состоялся только тогда, когда окончательно были устранены малѣйшія сомнѣнія въ виновности Курвуазье.}; ему было любопытно видѣть, какое впечатлѣніе такого рода зрѣлище производитъ на умы зрителей. Мы не имѣли полицейскаго позволенія и поэтому не могли, подобно "шести стамъ лордамъ и джентльменамъ" (членамъ парламента), быть допущены въ самую тюрьму; но рѣшились смѣшаться съ толпой на площади и занять наши мѣста какъ можно раньше.
   Такъ какъ мнѣ приходилось встать въ три часа утра, то я легъ въ десять вечера, разчитывая, что пяти часовъ сна будетъ очень достаточно, чтобы придать мнѣ силы, нужныя для слѣдующаго утомительнаго дня. Но, какъ и слѣдовало ожидать, у меня не выходило изъ головы то, что меня ожидало черезъ нѣсколько часовъ, и сонъ бѣжалъ моихъ глазъ. Я слышалъ, какъ часы на сосѣднихъ колокольняхъ поочередно били одинъ часъ за другимъ; песъ на дворѣ подъ моимъ окномъ все время не переставалъ жалобно выть; въ часъ ночи, уныло прокричалъ пѣтухъ; въ два, сквозь щели ставень сталъ пробиваться сѣрый утренній свѣтъ; и я не спалъ болѣе получаса, когда по утру, К*** пришелъ будить меня. Онъ распорядился лучше меня, вовсе не ложился и всю ночь провелъ въ клубѣ съ Дашомъ и двумя, тремя другими пріятелями. Дашъ, одинъ изъ самыхъ извѣстныхъ лондонскихъ остряковъ, всю ночь тѣшилъ общество необыкновеннымъ богатствомъ и разнообразіемъ своихъ шутокъ объ ожидаемомъ событіи. Любопытно, что ничто не можетъ подать поводъ къ такимъ безконечнымъ шуткамъ, какъ убійство человѣка. Каждый изъ насъ пользуется этимъ случаемъ сострить, отпустить красное словечко; это столкновеніе жизни съ смертью дѣйствуетъ на наши нервы сильно, странно, но вовсе не непріятно.
   Въ дворцахъ и на чердакахъ, окруженные любовью и заботливостію, или въ одиночествѣ и забвеніи, много людей въ эту ночь разставались съ жизнью. Въ долгую, темную, безсонную ночь имѣешь полное время подумать объ этомъ (а также и о той страшной ночи, близкой ли, отдаленной ли, неизвѣстно, когда пишущій эти строки будетъ знать, что и его часъ пробилъ, съ тоской будетъ глядѣть на милыя и дорогія ему лица, съ трепетомъ будетъ ожидать роковаго мгновенія); но теперь, признаюсь, прислушиваясь къ бою часовъ, я только могъ думать о томъ, что онъ теперь дѣлаетъ въ своей маленькой комнатѣ, тамъ, въ Ньюгетѣ? Слышалъ ли онъ, какъ били часы? Одиннадцать часовъ. Онъ до сихъ поръ писалъ. Тюремщикъ говоритъ, что онъ пріятный человѣкъ, но теперь онъ усталъ, выбился изъ силъ.-- Разбудите меня въ четыре часа, говоритъ онъ,-- мнѣ еще много нужно писать. Отъ одиннадцати до двѣнадцати тюремщикъ слышитъ какъ онъ во снѣ скрежещетъ зубами. Въ двѣнадцать онъ вскакиваетъ и спрашиваетъ, не пора ли? Ему говорятъ, что нѣтъ еще, что ему много еще времени впереди, и онъ засыпаетъ, а время все бѣжитъ, часы все бьютъ. Еще семь часовъ, еще пять часовъ. Сколько въ это время проѣхало каретъ съ дамами, возвращающимися съ бала, сколько холостяковъ не твердыми шагами прошли по улицѣ послѣ весело-проведенной ночи! Ковентъ Гарденъ проснулся; свѣча тюремщика блѣднѣетъ при дневномъ свѣтѣ. Еще четыре часа!-- Курвуазье, говоритъ тюремщикъ, подходя въ его постели,-- теперь четыре часа, и я васъ бужу по вашему желанію, но надобности вставать вамъ нѣтъ еще никакой. Бѣднякъ однако поспѣшно всталъ, и въ послѣдній разъ въ жизни умывается, одѣвается; потомъ принимается писать, чтобы докончить свою исповѣдь. И теперь онъ говоритъ правду, только правду. Ему приносятъ завтракъ изъ сосѣдней кофейной: чай, кофе, хлѣбъ съ масломъ. Но онъ отъ всего отказывается и продолжаетъ писать. Онъ долженъ еще написать своей матери, этой святой женщинѣ, которая любила и воспитала его; она далеко отъ него, но у него есть ея письмо, гдѣ она прощаетъ ему, благословляетъ его. Онъ доканчиваетъ свои записки и письма, и дѣлаетъ свое завѣщаніе, располагаетъ своими бѣдными пожитками и книгами назидательнаго содержанія, которыми снабдили его люди, позаботившіеся о спасеніи его души, надписываетъ: Се 6 Juillet 1840. Franèois Benjamin Courvoisier, vous donne ceci, mon ami, pour souvenir. Какую-то бездѣлицу оставляетъ онъ на память любезному своему другу тюремщику, другую -- любезному своему другу, помощнику шерифа. Больно видѣть, какъ дорогъ дѣлается для него теперь каждый человѣкъ, съ которымъ сводитъ его судьба; по мѣрѣ того, какъ приближается роковой день, онъ все страстнѣе и тоскливѣе привязывается, льнетъ къ нему.
   Между тѣмъ какъ все это происходило въ тюрьмѣ (что намъ извѣстно по подробнымъ описаніямъ, какъ водится, наводнившимъ на другой день всѣ журналы), къ моимъ дверямъ подъѣхала карета К***; я всталъ, и мы приступили къ приготовленному завтраку. Никогда кофе не бываетъ такъ пріятенъ какъ рано утромъ, и К**" смѣшитъ насъ повтореніемъ шутокъ и остротъ Даша. Въ самомъ дѣлѣ нельзя не посмѣяться, все это такъ умно, и не удивительно, что они весело и пріятно провели ночь. Мы долго разсуждаемъ о томъ, лучше ли будетъ заснуть намъ часа два послѣ этого утомительнаго утра, или дождаться конца дня, и тогда уже предаться сну. Завтракъ неудовлетворителенъ, пулярка необыкновенно суха, даже самое крыло крѣпко какъ дерево; это грустно! потому что другаго ничего нѣтъ къ завтраку. Пора въ путь, но не хочетъ ли кто напередъ выпить хересу съ содовою водою? Ничто такъ не освѣжаетъ голову. За этимъ общество въ отличномъ расположеніи духа выходитъ изъ дому. Кучеръ заснулъ на козлахъ; при шумѣ отворяющихся дверей онъ вздрагиваетъ и просыпается. Теперь ровно четыре часа. Около этого самаго времени разбудятъ бѣднаго.... но полно о немъ! Кто хочетъ сигару? К*** самъ не куритъ, но очень любезно увѣряетъ, что ему ничуть не жаль новой шелковой обивки въ своей каретѣ.
   З**, который куритъ, однако садится на козлы. Въ Снау Билль кричитъ К*'* кучеру. Полисмены, единственныя живыя существа на улицѣ, смотрятъ на насъ и мѣняются взглядами; они понимаютъ куда мы ѣдемъ.
   Какъ свѣжи и чисты намъ кажутся улицы, когда мы съ громомъ и трескомъ проѣзжаемъ по нимъ, прерываемъ ихъ мирную тишину. За ночь кто-нибудь вѣрно вымелъ мостовую, она такъ чиста и суха, дама могла бы пройдти по ней, не замаравъ своихъ бѣлыхъ атласныхъ башмаковъ. Воздухъ тихъ и прозраченъ, и дымъ отъ сигары З** бѣлымъ прямымъ столбомъ летитъ къ небу. Деревья въ скверахъ поражаютъ насъ свѣжестью своей зелени: въ деревнѣ, въ іюнѣ, они не могли бы быть свѣжѣе. Всѣ мы, поздно ложащіеся и поздно встающіе, не имѣемъ понятія о томъ, какъ могутъ быть прекрасны въ Лондонѣ воздухъ и зелень. Рано утромъ они очаровательны, нельзя отъ нихъ оторваться. Но они не могутъ вынести толпу и суету дня. Они тогда совершенно измѣняются, ихъ нельзя узнать. Вотъ мы и въ Грейсъ-Иннѣ, и -- о удивленіе!-- трава садовъ покрыта росой; окна же старыхъ громадныхъ красныхъ домовъ пылаютъ и горятъ.
   Мы въѣзжаемъ въ Голборнъ, и улицы начинаютъ оживляться, и уже теперь встрѣчаешь на нихъ вдвое больше народа нежели въ полдень увидишь его на улицахъ многихъ германскихъ столицъ и англійскихъ провинціальныхъ городовъ. Многіе питейные дома уже открыли свои ставни, и много людей съ трубками въ зубахъ уже вышли изъ ихъ дверей. Всѣ они идутъ внизъ по улицѣ, а за ними голубыя ихъ тѣни; потому что всѣ они стремятся къ одной цѣли, всѣ идутъ смотрѣть, какъ вѣшаютъ человѣка.
   Въ двадцать минутъ пятаго мы проѣзжаемъ мимо храма Гроба Господня: этимъ временемъ улицы полны народа, и многіе направляются къ Снау-Гиллю. Тюрьма Ньюгетъ возвышается передъ нами, но намъ тотчасъ же бросается въ глаза что-то другое, болѣе страшное и при видѣ чего сердца наши сильнѣе забились: мы передъ собой увидали....
   И вотъ она стоитъ, черная и готовая принять свою жертву, какъ бы выдвинутая изъ маленькихъ дверей тюрьмы. При видѣ ея ощущаешь что-то въ родѣ электрическаго сотрясенія, отъ котораго невольно вздрагиваешь и чувствуешь стѣсненіе въ груди; это ощущеніе впрочемъ не продолжительно, и черезъ минуту вы уже съ любопытствомъ и безъ всякаго отвращенія смотрите на черный предметъ передъ собой. По крайней мѣрѣ таково было впечатлѣніе, произведенное висѣлицей на пишущаго эти строки, который старается дать отчетъ въ своихъ ощущеніяхъ по мѣрѣ того, какъ они рождались, безъ прикрасъ и преувеличеній.
   Мы вышли изъ кареты и смѣшались съ толпой; народа было много, но покамѣстъ еще не было давки и тѣсноты. Было очевидно, что дѣло, за которымъ собрались всѣ эти люди, не началось и еще не такъ скоро начнется; они сходились, расходились, разговаривали; вновь прибывшіе разспрашивали знатоковъ по этой части о подробностяхъ другихъ казней; о томъ, повѣсятъ ли преступника лицомъ къ часамъ или къ Лудгетъ-Гилю? о томъ, взойдетъ ли онъ на эшэфотъ съ петлей на шеѣ, или ему ее послѣ надѣнетъ Джакъ Качь? и нанялъ ли лордъ У*'* окошко и гдѣ оно? Я позволилъ себѣ назвать имя благороднаго лорда, потому что онъ не присутствовалъ при этой церемоніи.
   Въ одномъ изъ оконъ явился лже-У**, намъ указали на него и глаза нашихъ сосѣдей съ любопытствомъ и большимъ уваженіемъ обратились на него. Чернь, казалось, не только не питала къ нему ни малѣйшей непріязни, но даже чувствовала сердечное къ нему влеченіе. Сила и молодечество благороднаго лорда, побѣды его надъ полисменами много, должно быть, тому содѣйствовали, потому что чернь ненавидитъ полисменовъ, какъ дѣти своего учителя.
   Въ продолженіи, однако, всѣхъ этихъ четырехъ часовъ, чернь держала себя необыкновенно чинно, была весела, но вовсе не буйна. Мы имѣли полчаса времени разговаривать съ нашими сосѣдями; и я совѣтую К** и его собратьямъ сенаторамъ, къ какой партіи бы они ни принадлежали, постараться поближе ознакомиться съ этимъ народомъ и составить себѣ болѣе ясное о немъ понятіе.
   Сколько здраваго смысла и смѣтливости. выказываетъ каждый изъ этихъ людей, какъ остры и мѣтки его замѣчанія. Они часто бываютъ нѣсколько грубы, даму привели бы они въ ужасъ; но нравственность этихъ людей, ручаюсь я, многихъ изъ насъ могла бы пристыдить. Какой-то запыленный булочникъ въ бѣломъ овчинномъ колпакѣ говоритъ непристойность женщинѣ, которая стоитъ подлѣ него; тотчасъ же раздается крикъ негодованія, нахалъ долженъ замолчать, и женщина видитъ себя окруженною людьми, готовыми заступиться за нее. Къ этому времени толпа становится уже очень густа; скоро должно пробить шесть часовъ, давка и толкотня дѣлаются все сильнѣе, но вокругъ женщинъ мущины образовали кругъ и по возможности ограждаютъ ихъ отъ натиска толпы. На крышѣ одного изъ сосѣднихъ домовъ выстроена галлерея для этого случая; она занята очень разнообразнымъ обществомъ. Нѣсколько пьяныхъ молодыхъ людей съ измятыми лицами, очевидно кутившіе всю ночь, расположились на этой галлереѣ; тутъ были и женщины, и кутежъ все еще продолжался; пили, пѣли, плясали, и нѣжныя эти существа, пошатываясь и съ трудомъ удерживаясь на ногахъ, падали въ объятія своихъ кавалеровъ. Голыя плечи ихъ отвратительно блестѣли на солнцѣ и народъ, долго съ негодованіемъ слѣдившій за ихъ движеніями, наконецъ поднялъ такой крикъ и свистъ, что развратное общество было принуждено вести себя поприличнѣе. Окна магазиновъ вокругъ площади стали наполняться зрителями, и нашъ вышеупомянутый другъ съ прорванными локтями указалъ намъ въ одномъ изъ нихъ на извѣстное въ фашенабельномъ свѣтѣ лице; и къ удивленію нашему, могъ сообщить намъ о немъ по крайней мѣрѣ столько же подробностей какъ Придворный указатель и Морнингъ Постъ.
   Потомъ разговоръ коснулся леди N и оказалось, что онъ имѣлъ не менѣе ясное понятіе о личности и исторіи этой дамы, что онъ читалъ послѣднее ея сочиненіе и читалъ съ пользой, что видно было по нѣсколькимъ очень дѣльнымъ замѣчаніямъ, которыя онъ сдѣлалъ. Я встрѣчалъ много почтенныхъ джентльменовъ, которые и не читали половины того, что прочелъ этотъ славный малый, этотъ умный prolétaire въ грязной рубашкѣ. Сосѣди наши вмѣшались въ разговоръ и продолжали его съ большимъ толкомъ и совершеннымъ знаніемъ дѣла. Я увидѣлъ, что нахожусь въ обществѣ, которое ничуть не хуже того, которое я привыкъ видѣть. Мнѣ случалось быть въ фашенабельной толпѣ во время коронаціи королевы; и могу сказать, что умственнымъ своимъ развитіемъ демократы стоятъ совершенно на одной ступени съ аристократами. Я могъ наблюдать только за близкими своими сосѣдями, а сколько такихъ людей было еще въ этой толпѣ, сколько во всей странѣ? Повторяю, я никогда безъ удивленія и уваженія не могъ смотрѣть на англійскую чернь, на ясность ея ума, здравый ея смыслъ.
   Толпа, однако, имѣла покамѣсть совершенно праздничный видъ. Со всѣхъ сторонъ слышались шутки, остроты, веселый смѣхъ. Нѣсколько смѣльчаковъ пытались по водосточной трубѣ взобраться на крышу одного изъ домовъ. Явился хозяинъ дома, и силой старался помѣшать имъ въ этомъ намѣреніи. Тысячи глазъ были устремлены на эту борьбу, и съ участіемъ слѣдили за ней. Когда хозяинъ ловилъ одного изъ шалуновъ за ногу, и стаскивалъ его внизъ, громкій хохотъ раздавался въ волнующемся морѣ головъ; но когда кому-нибудь удавалось уйдти отъ преслѣдованій, взобраться по трубѣ, и торжественно занять мѣсто на крышѣ, всѣ мы радовались и изъявляли свое сочувствіе громкими одобрительными возгласами. И что, спрашивается, было такого необыкновенно привлекательнаго въ этомъ зрѣлищѣ? что заставляло насъ въ продолженіи цѣлой четверти часа, слѣдить съ глубочайшимъ участіемъ за всѣми подробностями этой сцены? На это можно отвѣтить одно, а именно: что человѣкъ не знаетъ, до какой степени онъ можетъ быть глупъ, пока онъ этого не испробуетъ, или по крайней мѣрѣ, не знаетъ, какой вздоръ можетъ развеселить, утѣшить его. Я на дняхъ былъ въ театрѣ Эстли и видѣлъ, какъ на подмостки вышелъ клоунъ въ передникѣ и ослиномъ колпакѣ, а за нимъ шесть маленькихъ мальчиковъ, его школьные товарищи. Входитъ школьный учитель, кладетъ клоуна ничкомъ и немилосердно сѣчетъ его по задней части передника. Я никогда ничего не читалъ въ Свифтѣ, Бозѣ, Рабеле, Фильдингѣ, Поль-де-Кокѣ, что бы меня такъ тѣшило, заставляло бы такъ отъ души хохотать. И отчего? Одинъ человѣкъ, одѣтый шутомъ, сѣчетъ другаго, что же тутъ смѣшнаго? Укажите намъ на соль этого обстоятельства и вышеупомянутой драки у водосточной трубы? Остается только удивляться необыкновенной способности человѣческой души находить удовольствіе, или развлеченіе въ такихъ ничтожныхъ случаяхъ!
   Въ самомъ дѣлѣ, время прошло необыкновенно быстро. Тому способствовали тысяча этихъ ничтожныхъ обстоятельствъ. Сперва стукъ молотковъ работниковъ на эшафотѣ, таинственные звуки внутри его, и наконецъ лѣстница, выкрашенная черною краской, которую внесли въ маленькую боковую дверь. Мы всѣ взглянули на эту маленькую лѣстницу, а потомъ другъ на друга,-- дѣло становилось въ самомъ дѣлѣ любопытно. Скоро за тѣмъ явился отрядъ полисменовъ: рослые, здоровенные мущины, дѣлающіе честь казенному продовольствію, хорошо сложенные, хорошо одѣтые и повидимому очень довольные собой и своей судьбой. Они важно стали прохаживаться по пространству между тюрьмой и барьеромъ, отдѣлявшимъ толпу отъ эшафота. Сколько я могъ замѣтить, весь первый рядъ былъ занятъ отборнымъ цвѣтомъ лондонскихъ негодяеевъ; казалось имъ не впервые приходилось сталкиваться съ полисменами, и когда они явились, неприличнымъ шуткамъ не было конца. По большей части это были молодые мальчики лѣтъ шестнадцати, семнадцати, замарашки, худые, блѣдные, оборванные. Тутъ же было много дѣвушекъ этихъ же лѣтъ; и одна изъ нихъ бросилась мнѣ въ глаза по своему сходству съ Нанси Диккенса {Въ романѣ: Оливеръ Твистъ.} и Круикшенка {Рисовальщикъ, дѣлавшій иллюстраціи къ романамъ Диккенса.}. Она была вѣроятно любовница какого-нибудь вора; смѣлая въ своихъ отвѣтахъ, она за дерзость платила дерзостью; не скрывала (а вопросовъ на этотъ счетъ ей дѣлали не мало) какъ и чѣмъ живетъ. Но несмотря на все это, въ этой дѣаушкѣ проглядывало что-то хорошее; какая-то веселая простота и добродушіе, которыя невольно располагали къ ней. Въ бойкихъ отвѣтахъ ея слышался природный умъ и острота. Съ ней была подруга почти однихъ съ ней лѣтъ, и очевидно принадлежащая къ тому же сословію, съ которою она обходилась очень ласково, и которую она совершенно взяла подъ свое покровительство. Глаза обѣихъ этихъ женщинъ были прекрасны; цвѣтъ лица также, но и больше ничего; остальныя черты были некрасивы, ростомъ онѣ были малы и дурно сложены. Одежда ихъ не была въ лохмотьяхъ, но грязная, затасканная. Я съ любопытствомъ смотрѣлъ на нихъ, потому что мнѣ не разъ случалось встрѣчать въ новѣйшихъ модныхъ романахъ описанія такого рода существъ. Боже мой! что за сказки намъ разказываютъ эти романисты! Диккенсъ, который такъ хорошо знаетъ жизнь, не можетъ не знать, что его миссъ Нанси, самое не натуральное фантастическое лицо, и что между ней и любовницей вора столько же сходства, какъ между пастушкой Геснера и настоящею деревенскою дѣвушкой. Онъ не рѣшается сказать всю правду о такихъ женщинахъ. Безъ сомнѣнія, онѣ, какъ всякіе другіе люди, имѣютъ свои хорошія качества; скажу больше, самое ихъ положеніе развиваетъ въ нихъ качества, о которыхъ другія женщины не имѣютъ и понятія. Но я нахожу, что добросовѣстный писатель и наблюдатель человѣческой природы не имѣетъ права останавливаться на этихъ добродѣтеляхъ; онъ не можетъ или не хочетъ говорить намъ всю правду, и въ такомъ случаѣ не долженъ обманывать насъ и себя, и по моему лучше бы сдѣлалъ, еслибы вовсе не брался за такого рода описаніе. Отчего новѣйшая французская литература дѣлаетъ такое непріятное впечатлѣніе? именно потому, что она, кажется, поставила себѣ цѣлью представлять въ хорошемъ свѣтѣ изверговъ, что (не говоря уже о приличіи и нравственности) въ ней нѣтъ ни на волосъ правды.
   Но вотъ толпа въ Ньюгетъ-Стритѣ раздвигается, и медленно и торжественно, одна за другой, къ тюрьмѣ подъѣзжаютъ кареты шерифовъ. Мы здѣсь уже три часа! Время прошло невѣроятно быстро. Мы стоимъ около самаго барьера, и толпа стала здѣсь такъ густа, что не малаго труда стоитъ удержаться на мѣстѣ. Мущины однако всячески стараются охранять женщинъ отъ давки, и повсюду слышатся веселый смѣхъ и шутки. Рѣшительно всѣ окна магазиновъ кругомъ заняты зрителями. Тутъ можно видѣть и франтовъ въ усахъ и съ сигарами въ зубахъ; почтенныхъ, толстыхъ, улыбающихся ремесленниковъ съ женами и дочерьми, преспокойно глотающихъ чай и очевидно безъ всякаго волненія ожидающихъ роковой часъ. Вотъ и лже-лордъ У...; онъ кидаетъ въ толпу разными разностями, и одинъ изъ его товарищей, высокій толстякъ съ огромными усами, привезъ съ собой спринцовку и брызжетъ на толпу водой съ виномъ Почтенный джентльменъ, благовоспитанный аристократъ! Милый шутникъ! Чего бы я не далъ, чтобы тебя и подобныхъ тебѣ за такія продѣлки засадили въ тюрьму!
   Сперва мы надѣялись, что этихъ негодяевъ освистятъ; мы подавали даже къ этому примѣръ, но встрѣтили очень мало сочувствія; толпа вовсе не почитала себя обиженною, и нашъ другъ философъ съ прорванными локтями не чувствовалъ и половины того негодованія, которое кипѣло въ нашихъ сердцахъ. Онъ заговорилъ о лордѣ Феррерѣ и о томъ, какъ его повѣсили. Философъ зналъ всѣ подробности этого дѣла, какъ и большая часть людей, окружавшихъ насъ и многимъ молодымъ джентльменамъ было бы очень полезно послушать, какъ дѣйствія ихъ разбираютъ и обсуживаютчтакого рода люди.
   Въ продолженіи всего этого времени о Курвуазье почти не было и помину. Всѣ, казалось, только думали о томъ, какъ бы протолкаться впередъ, занять хорошія мѣста... Мы разспрашивали своихъ сосѣдей, много ли они на своемъ вѣку видѣли казней? И всѣ могли сообщить намъ какія-нибудь подробности на этотъ счетъ, въ особенности же философъ. На нашъ вопросъ, благодѣтельно ли дѣйствуетъ это зрѣлище, онъ намъ отвѣтилъ, что оно вовсе ни на кого не дѣйствуетъ, что никто черезъ минуту о немъ не думаетъ. Деревенскій житель, пріѣхавшій въ Лондонъ по дѣламъ, подтвердилъ эти слова; онъ въ Йоркѣ присутствовалъ при томъ, какъ вѣшали человѣка, и говорилъ о ходѣ дѣла и всѣхъ его подробностяхъ очень разсудительно, спокойно, умно.
   Покойный И. С., извѣстный острякъ, разказывалъ славный анекдотъ о томъ, какое впечатлѣніе казнь производитъ на умы. Послѣ того какъ Тистельвуда и его товарищей повѣсили, палачъ долженъ былъ, соображаясь съ приговоромъ, отсѣчь имъ головы и каждую изъ нихъ поднять и показать толпѣ и, какъ водится, сказать; "вотъ голова измѣнника!" При видѣ первой головы народъ былъ видимо пораженъ ужасомъ и отвращеніемъ. Вторая голова также произвела сильное впечатлѣніе, третья уже гораздо меньше. Когда же палачъ долженъ былъ поднять послѣднюю голову, онъ какъ-то нечаянно ее уронилъ. При видѣ этого въ толпѣ раздался крикъ: "разиня, бѣлоручка!" всѣ засмѣялись, и съ этимъ впечатлѣніемъ и разошлись.
   Было уже теперь половина седьмаго; любопытство толпы стало возрастать, разговоры умолкли, мы то и дѣло оборачивались и смотрѣли на стрѣлку часовъ храма Гроба Господня. Полчаса, двадцать пять минутъ. Что онъ теперь дѣлаетъ? Съ него уже сняли цѣпи. Четверть часа: его выводятъ изъ его комнатки... Наконецъ-то мы вспомнили о человѣкѣ, для котораго мы поднялись такъ рано. Какъ тянется послѣдняя четверть часа! Тѣ, которые могли еще оборачиваться (толпа къ этому времени сгустилась до невѣроятности), громко провозглашали, сколько еще остается минутъ, восемь минутъ, пять минутъ; наконецъ -- динь донъ, динъ донъ!-- пробило восемь часовъ.
   Я долженъ былъ на нѣсколько минутъ положить перо, чтобы собраться съ мыслями, припомнить ощущенія далеко не пріятныя, какъ можетъ представить себѣ читатель. Всѣ подробности этой отвратительной, возмутительной сцены опять проносятся мимо моихъ глазъ; и признаюсь, не легко мнѣ было тогда при ней присутствовать, и почти не легче мнѣ теперь описывать ее.
   Когда часы начали бить, вся сплошная масса народа заколыхалась, пришла въ волненіе. Всѣ головы обнажились, и я никогда не забуду того глухаго, страннаго, страшнаго ропота, который поднялся въ толпѣ. Женщины и дѣти пронзительно закричали. И со всѣми этими звуками смѣшивался еще какой-то нетерпѣливый, лихорадочный, дребезжащій, подирающій по кожѣ звукъ, не знаю, былъ ли то звукъ колокола, и продолжался минуты двѣ. Передъ нами возвышался эшафотъ, пустой и мрачный; черная цѣпь спускалась съ перекладины и, казалось, только ждала своей жертвы. Но никто не являлся. "Ему дали отсрочку", говорили иные. "Онъ отравился въ тюрьмѣ", говорили другіе.
   И вотъ изъ боковой двери тюрьмы выглянуло блѣдное, спокойное лицо, я какъ теперь вижу это лицо, и черезъ минуту на эшафотъ взошелъ человѣкъ, одѣтый въ черное, а за нимъ четверо другихъ темныхъ тѣней. Первый былъ высокій, мрачный человѣкъ: мы всѣ знали, кто второй. "Вотъ онъ! Вотъ онъ!" послышалось со всѣхъ сторонъ.
   Я въ послѣдствіи видалъ его портреты, но никогда бы въ нихъ не узналъ его. Курвуазье доказалъ, что онъ не трусъ, и твердыми шагами взошелъ на эшафотъ. На немъ было новое черное платье; рубашка его была на распашку. Руки его были связаны на груди. Онъ икъ судорожно сжималъ и разжималъ, поворачивалъ голову то туда, то сюда, а одну минуту остановился и съ отчаяніемъ и мольбой взглянулъ на безмолвную толпу. Какая-то странная улыбка скривила его ротъ, онъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ, и сталъ подъ перекладину, повернувшись лицомъ къ храму Гроба Господня. Высокій, мрачный человѣкъ быстро повернулъ его въ другую сторону, вынулъ изъ кармана ночной колпакъ и натянулъ его на голову и лицо страдальца: я не краснѣя скажу, что не имѣлъ силъ смотрѣть дальше и закрылъ глаза, чтобы не видѣть послѣдняго дѣйствія этой страшной драмы. Еще минута, и грѣшная, жалкая душа его была въ присутствіи Бога.
   Если полезно присутствовать при казни, и безъ сомнѣнія оно полезно, а то бы мудрые законы не допустили, чтобы сорокъ тысячъ людей собрались единственно съ цѣлью взглянуть на это зрѣлище, самое полезное, послѣ этого, дѣло должно быть подробное описаніе такого рода событія и всего его entourage. Какія оно возбуждаетъ въ человѣкѣ чувства? Съ какой точки зрѣнія онъ смотритъ на него, что въ явленіяхъ, связанныхъ съ нимъ, особенно поражаетъ его, что побужаетъ его, прежде всего, идти смотрѣть на него, какое оно оставляетъ ему впечатлѣніе? Авторъ совершенно отбросилъ въ сторону журнальное "мы" и прямо, лицомъ къ лицу говорилъ съ читателемъ, и старался по возможности точно передать ему всѣ свои ощущенія.
   Итакъ, я долженъ признаться, что зрѣлище эъ наполнило мое сердце ужасомъ и стыдомъ. Я вынесъ изъ него чувство, какъ будто бы я виноватъ передъ этимъ человѣкомъ, принялъ участіе въ этой кровавой, жестокой расправѣ; и я молю Бога, чтобы скоро никто въ Англіи не имѣлъ случая присутствовать при такомъ возмутительномъ, унизительномъ зрѣлищѣ. Сорокъ тысячъ людей (говорятъ шерифы) всѣхъ сословій и положеній въ обществѣ: ремесленники, джентльмены, уличные воры, члены обѣихъ палатъ парламента, бродяги, журналисты сходятся у стѣнъ Ньюгета, въ очень ранній часъ: большая часть отказывается отъ нужнаго отдыха, чтобы насладиться возмутительнымъ зрѣлищемъ, которое для развращеннаго ихъ вкуса пріятнѣе и сна и вина, интереснѣе послѣдняго балета, всего того, въ чемъ они находятъ удовольствье. Оно равно дѣйствуетъ на вора, какъ на пера; и въ томъ и въ другомъ это скрытая жадность до крови, которую нельзя отрицать въ человѣкѣ; и правительство, христіанское правительство, отъ времени до времени угощаетъ насъ по нашимъ вкусамъ: оно порѣшило, то-есть большинство въ обѣихъ палатахъ порѣшило, что за извѣстныя преступленія необходимо повѣсить человѣка. Правительство совѣтуетъ преступнику надѣяться на милосердіе Божіе, и откровенно объявляетъ ему, что на землѣ отъ людей ему ожидать нечего; даетъ ему недѣли двѣ, чтобы приготовиться, отряжаетъ къ нему священника, чтобъ онъ могъ покаяться (если успѣетъ, потому что правительство не можетъ ждать); и въ какой-нибудь понедѣльникъ утромъ, священникъ читаетъ слово Господне: "Я жизнь и воскресеніе", "Богъ далъ, Богъ и взялъ"; и съ колокольнымъ звономъ изъ тюрьмы выводятъ человѣка, ставятъ его подъ перекладину, съ которою онъ соединенъ посредствомъ веревки; изъ-подъ ногъ его исчезаетъ доска, и тѣ, которые заплатили за хорошія мѣста, могутъ видѣть, какъ изъ темной дыры высовываетъ свои руки агентъ правительства Джакъ Качъ, кякъ онъ хватаетъ ноги несчастнаго и тянетъ ихъ до тѣхъ поръ, пока не задушитъ его.
   Мнѣ не разъ случалось слышать и читать нападки на разсужденія такого рода, какъ на приторную сентементальность, пустое человѣколюбіе, самый легкій способъ прослыть за филантропа. Откройте напримѣръ Наблюдатель (Observer), журналъ замѣчательный ядовитостью своихъ статей и насмѣшками, обращенными преимущественно на Утреннюю Звѣзду (Morning Star). "Курвуазье умеръ, говоритъ Наблюдатель, онъ умеръ какъ жилъ, нераскаяннымъ грѣшникомъ; уста его лгали до послѣдней минуты. Миръ праху его. Мы на мертвыхъ не нападаемъ." Что за великодушный Наблюдатель! Потомъ Наблюдатель обращается къ Звѣздѣ и говоритъ: "Fiat justitia, ruat coeluin.-- Вотъ какъ достается Звѣздѣ.
   Сколько мы понимаемъ образъ мыслей Наблюдателя, онъ бы могъ прибавить: De mortuis nil nisi bonum; или: Omne ignotum pro magnifiée; или: Sera nunquam est ad bonos mores via; или: Tugenuas didicisse fideliter artes emollit mores nec sinit esse feros; и всѣ эти сладенькіе римскіе афоризмы точно также были бы здѣсь кстати.
   Миръ праху его. Онъ умеръ нераскаяннымъ грѣшникомъ. Сколько милосердія и благоразумія! Но умеръ ли онъ нераскаяннымъ грѣшникомъ? Наблюдатель желаетъ мира его праху, и поэтому можно заключить, что онъ вовсе не хочетъ, чтобы душа его погибла вмѣстѣ съ тѣломъ. Преступнику даютъ недѣлю срока, считая отъ перваго понедѣльника, послѣ приговора его къ смерти. Достаточно ли ему этого времени, чтобы покаяться? Не нужно ли ему больше времени -- недѣлю -- шесть мѣсяцевъ, чтобъ успѣть покаяться передъ Тѣмъ, Кто умеръ за насъ всѣхъ? За насъ всѣхъ, не забудьте, не только за судью и присяжныхъ, или за шерифовъ, или за палача, который тянетъ за ноги страдальца, но и за него, убійцу и преступника, котораго мы предаемъ смерти за его преступленіе. Но Боже насъ сохрани, чтобы мы желали вмѣстѣ съ его тѣломъ убить и его душу! Почтенный лордъ въ черномъ токѣ, въ особенности горячо молится о томъ, чтобы Богъ помиловалъ его душу; но къ понедѣльнику онъ долженъ быть готовъ.
   Прочтите то, что писалъ несчастный Курвуазье въ немногіе дни между его приговрромъ и казнью. Можетъ ли что-либо сдѣлать болѣе тягостное впечатлѣніе. Сперва показанія его неправдивы, онъ самъ себѣ противорѣчитъ, стараясь скрыть истину. Онъ тогда еще не раскаялся. Послѣдняя его исповѣдь дышетъ правдой, особенно же все то, что онъ говоритъ о преступленіи, за которое платитъ онъ жизнью. Но прочтите остальное, отчетъ, который онъ даетъ о своей прошлой жизни и преступленіяхъ, которыя онъ совершилъ въ молодости, о томъ, "какъ врагъ человѣческій впервые направилъ руку его на дурное дѣло", все это очевидно писалъ человѣкъ растерянный, сумашедшій. Грозная висѣлица безпрестанно передъ его глазами, онъ внѣ себя отъ страха и ужаса. Священники постоянно при немъ; его заставляютъ читать назидательныя, душеспасительныя книги, день и ночь они доказываютъ ему, какъ ужасно его преступленіе, и какъ необходимо ему покаяться и поскорѣе покаяться. Прочтите послѣднее его письмо, сначала до конца, клянусь небомъ, сердце болѣзненно сжимается при этомъ чтеніи. Замѣтьте, какъ часто попадаются цитаты изъ Писанія, какъ часто онъ употребляетъ выраженія, прямо взятыя изъ книгъ, которыми его окружили, и не трудно понять, какъ образовался такого рода слогъ; видишь, какъ бѣднякъ въ страхѣ своемъ старается подражать священнику, какъ ему безпрестанно слышатся его слова, и онъ вставляетъ ихъ гдѣ ни попало.
   Но убійство такое ужасное преступленіе (это главный доводъ), что когда человѣкъ убиваетъ другаго, изъ этого естественно слѣдуетъ, что онъ долженъ умереть. Только пустая сентиментальность можетъ сказать, что нѣтъ, это не естественно. Сколько глубокой философіи заключается въ этомъ мнѣніи, сколько философіи и христіянскаго человѣколюбія! Вы убили человѣка, и въ свою очередь должны умереть; это необходимое sequilur. Вы можете толковать цѣлый годъ съ иными людьми, и они все будетъ твердить одно и то же, что оно естественно и по этому слѣдуетъ. Кровь требуетъ крови.
   Но полно такъ ли это? Если такимъ образомъ разсуждать; система возмездія можетъ быть доведена ad infinitum, око за око, зубъ за зубъ, по старинному Моисеевскому закону. Но (не говоря ужь о томъ, кѣмъ было опровергнуто это правило), отчего, если вы лишаетесь глаза, долженъ непремѣнно лишиться его и вашъ противникъ? Всѣ согласятся, что это не имѣетъ ни малѣйшаго смысла. И однако смертный приговоръ основанъ на томъ же логическомъ разсужденіи. Мы дошли до того, что месть не только отвратительна сама по себѣ, но и безполезна, и во всѣхъ маловажныхъ случаяхъ она между нами вышла изъ употребленія. Въ самомъ важномъ только мы съ ней разстаться не можемъ, хотя это и противорѣчитъ здравому смыслу и первоначальнымъ правиламъ нашей религіи.
   Говорятъ также не рѣдко о страхѣ, который внушаетъ видъ казни, и объ этомъ-то именно мы, въ этой статейкѣ, постарались дать по возможности ясное понятіе. Признаюсь, я въ это утро оставилъ Снау-Гиль съ сильнымъ отвращеніемъ къ смертоубійству, но именно къ тому смертоубійству, которое, совершилось передъ моими глазами. Пробираясь вонъ изъ толпы, мы встрѣтили двухъ дѣвочекъ, двѣнадцати и одиннадцати лѣтъ: одна изъ нихъ горько плакала, и Христомъ Богомъ умоляла увести ее изъ этого ужаснаго мѣста. Дѣтей вывели изъ толпы, а я спросилъ у старшей дѣвочки, прехорошенькаго ребенка, по какому случаю онѣ попали сюда? Дѣвочка улыбнулась, какъ бы удивляясь нашей простотѣ, и сказала: мы пришли, посмотрѣть, какъ будутъ вѣшать человѣка! Остается только удивляться мудрости законовъ, которые не только допускаютъ, чтобы дѣти присутствовали при такомъ нравственномъ зрѣлищѣ, но даже поощряютъ ихъ къ этому.
   Сегодня 20 іюля, и да будетъ мнѣ позволено прибавить, что видъ этой казни такъ благодѣтельно подѣйствовалъ на меня, что вотъ уже двѣ недѣли я безпрестанно вижу передъ собой лицо несчастнаго; что мнѣ то и дѣло представляется мистеръ Качь, съ развязнымъ видомъ вынимающій веревку изъ кармана, что мнѣ стыдно звѣрскаго любопытства, которое побудило меня присутствовать при этомъ звѣрскомъ зрѣлищѣ; и что я молю Бога избавить насъ отъ этого страшнаго грѣха, простить намъ его, очистить нашу родину отъ этого кроваваго, позорнаго пятна.

"Русскій Вѣстникъ", No 11/12, 1858

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru