Теккерей Уильям Мейкпис
Четыре Георга

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Исторические очерки.
    (The Four Georges).
    Георг Первый.
    Георг Второй.
    Георг Третий.
    Георг Четвертый.
    Перевод В. Л. Блинова.

   

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
В. ТЕККЕРЕЯ.

ТОМЪ ЧЕТВЕРТЫЙ.

   

Мемуары Барри Линдона, эсквайра.

ЧЕТЫРЕ ГЕОРГА.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія бр. Пантелеевыхъ. Верейская, No 16.
94--95.

   

ЧЕТЫРЕ ГЕОРГА

ИСТОРИЧЕСКІЕ ОЧЕРКИ.

Переводъ В. Л. Блинова.

   

ГЕОРГЪ I

   Сравнительно немного лѣтъ тому назадъ я былъ хорошо знакомъ съ одной дамой, за которой въ ея молодости сватался Горасъ Вальполь и которую, въ еще болѣе ранней молодости, гладилъ по головкѣ Георгъ I. Дама эта навѣщала доктора Джонсона,-- состояла въ дружескихъ отношеніяхъ съ Фоксомъ, красавицей Джорджиной Девонширской и блестящимъ обществомъ виговъ въ царствованіе Георга III,-- была знакома съ патронессой Гея и Прейора, извѣстной красавицей при дворѣ королевы Анны, герцогиней Квенсберри.
   Пожимая руку пожилой моей пріятельницѣ, я не разъ думалъ, что какъ бы держу при этомъ за руку давно уже сошедшее со сцены общество великосвѣтскихъ дэнди и остроумныхъ собесѣдниковъ. Мысленно возвращаясь къ давно минувшимъ временамъ, я какъ будто видѣлъ передъ собою Бруммеля, Сельвина, Честерфильда. и другихъ эпикурейцевъ: Вальполя и Конуея, Джонсона, Рейнольдса, Гольдсмита; Норэса, Четема, Ньюкестля, хорошенькихъ фрейлинъ двора Георга II и германскую свиту Георга I. Передо мной воскресали времена, когда Адиссонъ былъ статсъ-секретаремъ, а Дикъ Стиль состоялъ на государственной службѣ,-- когда ко двору являлся великій Марльборо съ своей вспыльчивою супругой,-- когда жили и писали Попе, Свифтъ и Болингброкъ. Нельзя дать полное представленіе о такомъ обширномъ, дѣятельномъ и блестящемъ обществѣ въ какихъ-нибудь четырехъ коротенькихъ главахъ. Можно только заглянуть мелькомъ въ міръ королей-Георговъ,-- всмотрѣться въ ихъ дворы и въ нихъ самихъ,-- сопоставить тогдашніе нравы, обычаи, моды и удовольствія съ нынѣшними. Я счелъ долгомъ высказать все это въ качествѣ предисловія именно потому, что значеніе этихъ очерковъ было уже невѣрно истолковано и что меня, если можно такъ выразиться, привлекали уже къ отвѣтственности за нежеланіе сдѣлать изъ нихъ историческіе трактаты. Я никогда и не задавался подобною цѣлью. Я вовсе не имѣлъ въ виду говорить о битвахъ, политикѣ, государственныхъ дѣятеляхъ и мѣропріятіяхъ. Я хотѣлъ только ограничиться легкимъ наброскомъ нравовъ и обычаевъ міра, давно сошедшаго теперь уже со сцены, -- позабавить читателя въ теченіе нѣсколькихъ часовъ бесѣдой о жизни во времена нашихъ отцовъ и дѣдовъ. Пользуясь данными, накопившимися у меня въ теченіе многихъ лѣтъ путемъ ознакомленія со многими интересными книгами и документами, относящимися до этой эпохи, я ласкаю себя надеждой изложить добытые мною результаты въ формѣ, способной доставить читателю нѣкоторое развлеченіе въ долгіе зимніе вечера.
   Среди германскихъ князей, принявшихъ сторону виттенбергскаго богослова Лютера, былъ между прочимъ также герцогъ Эрнестъ целльскій, отъ младшаго сына котораго Вильгельма люнебургскаго ведетъ свой родъ августѣйшій ганноверскій домъ, благополучно царствующій теперь въ Великобританіи. Герцогъ Вильгельмъ имѣлъ резиденцію въ Деллѣ, маленькомъ городкѣ съ 10.000 жителей, лежащемъ между Гамбургомъ и Ганноверомъ посреди обширной песчаной равнины на рѣкѣ Аллръ. Теперь черезъ равнину проходитъ желѣзная дорога, о которой въ то время, разумѣется, и помина не было. Будучи весьма набожнымъ, герцогь этотъ получилъ прозвище Благочестиваго отъ немногочисленныхъ подданныхъ, надъ которыми царствовалъ до тѣхъ поръ, пока не лишился зрѣнія и разсудка. Иногда и послѣ того у благочестиваго герцога являлись просвѣты сознанія, во время которыхъ онъ приказывалъ придворнымъ своимъ музыкантамъ исполнять любимые имъ псалмы. Это невольно наводитъ на мысль о его потомкѣ, который, двѣсти лѣтъ спустя, утративъ подъ старость тоже зрѣніе и разсудокъ, пѣлъ въ башнѣ Виндзорскаго дворца священные гимны, положенные на музыку Генделемъ. Вильгельмъ Благочестивый оставилъ послѣ себя пятнадцать человѣкъ дѣтей: восемь дочерей и семь сыновей. Наслѣдство, которое предстояло дѣлить другъ съ другомъ, было невелико, а потому сыновья рѣшили, что только одному изъ нихъ позволительно жениться и такимъ образомъ, продудитъ знаменитый царственный родъ Гвельфовъ. Они бросили жребій и преимущество законнаго брака выпало на долю шестого брата, герцога Георга. Прочіе остались холостяками, или вступили въ морганатическіе браки (съ лѣвой руки), модные между тогдашними государями. Неправда-ли, какую странную картину должно было представлять зрѣлище престарѣлаго герцога, умиравшаго въ своей столицѣ (которая почти сплошь была застроена деревянными домами) въ то время, какъ его семеро сыновей метали жребій о томъ, кому изъ нихъ надлежитъ наслѣдовать и передать по нисходящей линіи его корону. Герцогъ Георгъ, на долю котораго выпало это счастье, путешествовалъ по Европѣ, причемъ навѣстилъ между прочимъ также и дворъ королевы Елизаветы. Въ 1617 году онъ вернулся въ Делль и поселился тамъ съ супругою изъ Дармштадтскаго дома. Его братья жили тоже въ Деллѣ ради экономіи. Впослѣдствіи всѣ эти достопочтенные герцоги: Эрнестъ, Христіанъ, Августъ, Магнусъ, Георгъ и Іоганнъ мирно отошли къ праотцамъ, и всѣ они погребены въ кирпичной брентфордской церкви на песчаномъ берегу Адлера.
   Д-ръ Фезе слѣдующимъ образомъ описываетъ житье бытье этихъ герцоговъ: "По предписанію герцога Христіана, какъ только трубачъ на башнѣ подастъ сигналъ, т. е. въ 9 часовъ утра и въ 4 часа послѣ полудня, всѣ должны были являться къ завтраку и къ обѣду. Тотъ, кто опаздывалъ, ничего не получалъ. Никому изъ прислуги не дозволялось ѣсть или пить на кухнѣ или въ погребѣ. Исключеніе дѣлалось только для разсыльнаго, получившаго приказаніе отправиться куда-нибудь въ дальній путь. Придворнымъ запрещалось также кормить безъ особаго разрѣшенія, своихъ лошадей на герцогскій счетъ. Передъ обѣдомъ, сервированнымъ въ придворной столовой, каждый разъ обходилъ всѣхъ присутствовавшихъ пажъ, заявлявшій отъ имени герцога, что за столомъ надлежитъ вести себя спокойно и добропорядочно,-- говорить вѣжливо, избѣгая крупной брани и проклятій, не разбрасывать кругомъ куски хлѣба, кости и обрѣзки говядины, а также не класть таковые себѣ въ карманы. По утрамъ, въ семь часовъ, придворнымъ кавалерамъ подавалась похлебка, за которой, равно какъ и за обѣдомъ, каждому отпускалась порція спиртныхъ напитковъ, но въ пятницу утромъ, вмѣсто таковой порціи, они должны были довольствоваться проповѣдью. По вечерамъ отпускалось всѣмъ вообще пиво, а къ ночи, на сонъ грядущій, можно было получить рюмочку водки или стаканъ вина. Дворецкому строго предписывалось ни подъ какимъ видомъ не пускать ни дворянъ, ни простолюдиновъ въ герцогскій винный погребъ. Во время обѣда вино подавалось только за столами самихъ герцоговъ и государственныхъ совѣтниковъ. Каждый понедѣльникъ достопочтенный герцогъ Христіанъ требовалъ себѣ хозяйственные счета и строго провѣрялъ всѣ расходы по кухнѣ, винному и пивному погребамъ, хлѣбопекарнѣ, конюшнѣ и т. д.
   Герцогъ Георгъ, вступившій въ законный бракъ, не былъ домосѣдомъ. Онъ, вѣроятно, не находилъ пиво, вино и проповѣди въ Целлѣ достаточно привлекательными и предпочиталъ сражаться тамъ, гдѣ имѣлись виды что-нибудь заработать остріемъ меча. Сперва служилъ онъ генераломъ въ протестантской арміи нижне-саксонскаго округа, а затѣмъ перешелъ на сторону императора и сражался подъ его знаменами въ Германіи и въ Италіи. Съ прибытіемъ Густава-Адольфа въ Германію, герцогъ Георгъ перешелъ къ нему на службу съ тѣмъ же генеральскимъ чиномъ и захватилъ себѣ гильдесгеймское аббатство, какъ законную долю добычи. Тамъ онъ и скончался въ 1641 году, оставивъ послѣ себя четырехъ сыновей, изъ которыхъ отъ младшаго и происходятъ англійскіе короли Георги.
   Сколько можно судить, при дѣтяхъ герцога Георга вышли уже изъ моды старинные богобоязненные и до простоты наивные целльскіе обычаи. Такъ, напримѣръ, второй изъ четырехъ братьевъ то и дѣло ѣздилъ въ Венецію и кутилъ тамъ напропалую. Въ концѣ семнадцатаго столѣтія Венеція пользовалась репутаціей города, въ которомъ можно веселѣе чѣмъ гдѣ-либо провести время. Окончивъ кампанію, счастливые воины стремились туда, подобно тому какъ въ 1814 году, воины союзниковъ стремились въ Парижъ, чтобы предаваться тамъ картежу, попойкамъ и всевозможнымъ инымъ нечестивымъ увеселеніямъ. Упомянутый герцогъ такъ увлекался Венеціей и ея наслажденіями, что привезъ съ собою въ мирный прадѣдовскій Целль итальянскихъ пѣвицъ и танцовщицъ. Не довольствуясь этимъ, онъ унизилъ себя вступленіемъ въ бракъ съ француженкой несравненно менѣе благороднаго происхожденія, чѣмъ онъ самъ, а именно съ Элеонорой д'Ольбрезъ, отъ которой ведетъ свой родъ нынѣ царствующая наша королева. Хорошенькая дочь Элеоноры получила въ наслѣдство большое состояніе, возбудившее у двоюроднаго ея братца, Георга-Людвига ганноверскаго, желаніе вступить съ нею въ законный бракъ, вслѣдствіе чего она, несмотря на свою красоту и богатство, оказалась до чрезвычайности несчастной.
   Было бы слишкомъ долго разсказывать, какимъ образомъ четверо сыновей герцога Георга подѣлили между собою наслѣдственныя земли и какъ подъ конецъ всѣ оігѣ перешли во владѣніе сына младшаго изъ четырехъ герцоговъ. Въ этомъ поколѣніи почти вся ганноверская семья отреклась отъ протестантства и если бы оно не сохранилось по счастливой случайности у одного изъ ея отпрысковъ, то спрашивается, гдѣ бы англичане раздобыли себѣ короля? Третій братецъ тоже прельстился Италіей, гдѣ патеры обратили въ католицизмъ не только его самого, но и протестантскаго его капеллана. Въ Ганноверѣ стали опять служить католическую обѣдню, за которой итальянскіе тенора пѣли латинскіе акаѳисты взамѣнъ гимновъ Вильгельма Благочестиваго и д-ра Лютера. Людовикъ XIV выплачивалъ щедрыя пенсіи герцогу и другимъ обращеннымъ въ католицизмъ германскимъ принцамъ. Вмѣстѣ съ этими субсидіями толпы французовъ и блестящія французскія моды проникли повсемѣстно въ германскіе дворы. Вообще нельзя и сосчитать, до какой степени дорого обошелся Германіи "великій" король, щеголявшій громаднымъ своимъ парикомъ. Каждый германскій князекъ, подражая французскому королю, обзаводился маленькимъ Версалемъ, въ образѣ Вильгелмсгеэ или Людвигслюста. У каждаго имѣлся дворъ, обставленный царственной роскошью и великолѣпіемъ,-- сады, украшенные статуями, фонтанами, вододѣйствіями и тритонами, драматическая, балетная и оперныя труппы съ надлежащимъ оркестромъ,-- гаремъ съ должнымъ комплектомъ обитательницъ, -- брилліанты и герцогскіе титулы для этихъ послѣднихъ, -- чудовищныя празднества, столы для азартной игры,-- турниры, маскарады и банкеты, продолжавшіеся по цѣлымъ недѣлямъ. Подданные платили за все это деньгами, если обладали таковыми, а когда денегъ не хватало, расплачивались въ буквальномъ смыслѣ слова плотью и кровью. Законные государи этихъ несчастливцевъ продавали ихъ цѣлыми тысячами на убой и вели безцеремоннѣйшимъ образомъ торговлю пушечнымъ мясомъ. Случалось также, что ставили за картами цѣлый полкъ на красную масть, платили батальономъ за брилліантовое ожерелье для какой-нибудь балерины и т. п. Вообще тогдашніе князьки умѣли пользоваться своимъ народомъ.
   Европа въ томъ видѣ, въ какомъ изображаютъ ее путешественники начала минувшаго столѣтія, представляла по истинѣ безотрадное зрѣлище. Безпрерывно встрѣчались пустыри,-- полусожженныя разграбленныя деревни, въ которыхъ кое-какъ ютились обнищавшіе робкіе крестьяне, получавшіе съ обработываемыхъ ими полей лишь скудные урожаи. На дорогахъ попадались толпы молодежи, признанной годною къ военной службѣ. Эти толпы рекрутъ, оцѣпленныя военнымъ конвоемъ, подгоняемыя палками и плетьми унтеръ-офицеровъ, направлялись въ казармы. Мимо нихъ громыхаетъ позолоченная карета державца, который, ругая на чемъ свѣтъ почтальоновъ, спѣшитъ въ свою столицу. По сосѣдству съ ней, но вдали отъ шума и гула торговой городской жизни, лежитъ Вильгельмслюстъ, Людвигсруэ, Монбижу, или хотя бы даже Версаль,-- громадный, отвратительный, позолоченный, чудовищный мраморный дворецъ, загородившійся отъ столицы и отъ всей раззоренной страны завѣсой лѣсовъ и парковъ. Тамъ резиденція монарха и его двора, окруженная роскошными садами съ изящными дорожками и величественными фонтанами. За этими садами раскидывается лѣсъ, гдѣ крестьяне въ лохмотьяхъ служатъ на охотахъ загонщиками (браконьерство наказывается смертною казнью). Веселая придворная охота, въ красныхъ мундирахъ съ золотымъ шитьемъ, проносится мимо. Впереди скачетъ самъ державецъ, трубя въ царственный свой рогъ. Придворные кавалеры и фаворитки мчатся за нимъ слѣдомъ. Загнанный олень, наконецъ, сдаетъ и, среди цѣлаго хора охотничьихъ роговъ, старшій егермейстеръ прикалываетъ его своимъ ножомъ, послѣ чего весь дворъ возвращается съ охоты обѣдать. Благородный путешественникъ, напримѣръ, баронъ фонъ-Пельницъ, или графъ Кенигсмаркъ, или, наконецъ, шевалье де-Сенгаль видитъ, какъ она мелькаетъ сквозь прорубленныя въ лѣсу аллеи. Онъ спѣшитъ тогда самъ вернуться въ гостинницу и посылаетъ гофмаршалу записку, соотвѣтствующую нынѣшней визитной карточкѣ, а затѣмъ одѣвается по послѣдней парижской модѣ въ кафтанъ зеленый, шитый золотомъ, или же розовый, съ серебрянымъ шитьемъ, и является къ дежурному камергеру, который допускаетъ его передъ свѣтлыя очи всемилостивѣйшаго монарха и монархини. Затѣмъ путешественника представляютъ придворнымъ кавалерамъ и дамамъ. Его приглашаютъ ужинать во дворцѣ, гдѣ, послѣ ужина, играютъ всю ночь въ банкъ, такъ что къ разсвѣту странствующій шевалье проигрываетъ или выигрываетъ тысячу другую червонцевъ. Если дѣло происходитъ при германскомъ дворѣ, то къ этой бытовой картинѣ придворной жизни надо присовокупить еще обильное возліяніе Бахусу съ обычными послѣдствіями таковаго. Гдѣ бы, впрочемъ, ни происходило дѣло: въ Германіи, во Франціи, или въ Испаніи, но все-таки еслибы можно было видѣть изъ оконъ дворцовъ сквозь завѣсу содержимыхъ въ тщательномъ порядкѣ лѣсовъ, взорамъ представилась бы всюду безысходная бѣдность и нищета. Въ деревняхъ народъ голодаетъ и съ какимъ-то отупѣвшимъ равнодушіемъ, спустя рукава, занимается хозяйственными работами,-- пашетъ усѣянныя камнями поля, почти не подгоняя отощавшую клячу, которая едва передвигаетъ ноги, или, трепетно озираясь, укладываетъ на возъ не многіе собранные съ этого поля снопы. Тѣмъ временемъ какой-нибудь Августъ саксонскій живетъ себѣ припѣваючи, пьетъ, ѣстъ и веселится на своемъ маленькомъ престолѣ. Онъ можетъ свалить съ ногь кулакомъ быка и съѣсть этого быка чуть не цѣликомъ. Его фаворитка, Аврора фонъ-Кенигсмаркъ, -- милѣйшее и остроумнѣйшее созданье въ мірѣ. Онъ обладаетъ самыми крупными брилліантами великолѣпнѣйшей воды и дастъ празднества, не уступающія роскошью версальскимъ. Что касается Людовика XIV, то сей король уже превыше смертныхъ. Почтительно возведите на него очи и замѣтьте, какъ онъ бросаетъ взоръ изъ подъ грандіознаго своего парика на г-жу де-Фонтанжъ, или мадамъ де-Монтеспанъ, проходя по парадной галлереѣ, гдѣ Вилларъ, Вандомъ, Бервикъ, Боссюетъ и Массильонъ ждутъ чести ему представиться. Развѣ можно вообразить себѣ болѣе великолѣпный дворъ, болѣе гордое и блестящее дворянство, болѣе чарующихъ прелестныхъ дамъ? Да, вамъ не удастся нигдѣ встрѣтить болѣе величественнаго монарха и болѣе несчастнаго измученнаго и голодающаго крестьянина, его подданнаго! Если мы хотимъ правильно оцѣнить тогдашнее общество, мы должны, какъ говорится, держать въ умѣ оба эти типа. Тогда мы поймемъ сланные подвиги и рыцарскую вѣжливость,-- изящество, красоту и благородную гордость нашихъ предковъ,-- уяснимъ себѣ, какъ въ битвѣ подъ Фонтенуа храбрые французы предложили джентльменамъ англійской гвардіи стрѣлять первымъ,-- оцѣнимъ благородную гордость духа престарѣлаго Людовика XIV и его полководца Виллара, который, экипировавъ на послѣдніе гроши изъ казначейства послѣднюю армію, которую могла выставить Франція, отправился съ ней на встрѣчу врагу, чтобы побѣдить или умереть за Францію подъ Дененомъ. Подъ всѣмъ этимъ царственнымъ блескомъ и величіемъ скрывается, однако, порабощенный и раззоренный народъ, права котораго попираются ногами. Села опустошены, нравственность, правосудіе и торговля угнетены и почти уничтожены. Мало того, даже и самыя высшія царственныя сферы запятнаны самыми низкими, позорными преступленіями. Благороднѣйшіе изъ вельможъ и самыя гордыя женщины въ мірѣ склоняются передъ простой невѣжественной блудницей. Король повязываетъ бѣлую шейку своей фаворитки брилліантовымъ ожерельемъ, за которое заплачено разореньемъ цѣлой области. Въ первой половинѣ минувшаго столѣтія такіе порядки существовали на всемъ материкѣ Европы. Саксонія была въ такой же степени раззорена, какъ, напримѣръ, Пикардія или Артуа. Версаль оказывался только обширнѣе, но нисколько не мерзостнѣе какого-нибудь Герренгаузена.
   Счастливый бракъ, наградившій британцевъ расою государей ганноверскаго дома, былъ заключенъ какъ разъ первымъ ганноверскимъ курфюрстомъ. Спустя девять лѣтъ послѣ того, какъ отрубили голову Карлу Стюарту, племянница его Софія, одна изъ многочисленныхъ дочерей другого злополучнаго низвергнутаго съ престола монарха, а именно палатинскаго курфюрста, вышла замужъ за Эрнеста Августа Брауншвейгскаго и въ числѣ прочаго скуднаго приданаго принесла ему свои права на престолонаслѣдіе въ тріединомъ королевствѣ. Эта Софія, дочь несчастнаго Фридриха, "Зимняго" чешскаго короля, была очень хорошенькой, развитой, веселой, остроумной и хорошо образованной женщиной. Прочія дочери прелестной, но злополучной Елизаветы Стюартъ перешли въ католичество. Одна только Софія, къ счастью, для своей семьи, пребыла нельзя сказать чтобы вѣрной реформатскому исповѣданію, но, по крайней мѣрѣ, не приняла никакой иной религіи. Агентъ французскаго короля, Гурвилль, самъ перекрещенецъ изъ гугенотовъ, старался обратить ее и ея мужа на путь католической истины. Онъ разсказываетъ, что однажды спросилъ у герцогини ганноверской: въ какой именно религіи воспитывается ея дочь, бывшая тогда хорошенькой, тринадцатилѣтней уже дѣвочкой. Герцогиня возразила, что принцесса пока еще невоспитывается ни въ какой религіи. Прежде чѣмъ обучать ее протестантскому или католическому катихизису, родители считаютъ умѣстнымъ выяснить, будетъ-ли ея женихъ протестантомъ или католикомъ. Выслушавъ также и всѣ прочія предложенія Гурвилля, герцогъ ганноверскій призналъ, что переходъ въ католичество былъ бы выгоденъ для его дома, но что онъ самъ лично слишкомъ старъ, а потому для него уже не стоитъ мѣнять религію.
   Герцогиня Софія обладала большимъ тактомъ и достаточной проницательностью для того, чтобы при случаѣ закрывать глазки и не видѣть многочисленныхъ грѣшковъ, въ которые впадалъ ея супругъ, епископъ оснабрюкскій и герцогъ ганноверскій. Подобно прочимъ тогдашнимъ монархамъ, онъ любилъ жить въ свое удовольствіе. Весельчакъ, охотникъ хорошо поѣсть и выпить, онъ по примѣру своихъ братьевъ охотно ѣздилъ въ Италію. Въ одну изъ такихъ поѣздокъ онъ съ легкимъ сердцемъ продалъ венеціанской республикѣ 6.700 своихъ ганноверцевъ. Они отправились подъ начальствомъ родного его сына, принца Макса, въ Морею, откуда вернулись лишь въ числѣ 1.400 человѣкъ. Какъ уже упомянуто, германскія державы охотно поставляли за деньги пушечное мясо тѣмъ, кто имѣлъ въ немъ надобность. Англичане охотно являлись въ роли покупателей. Такъ, правительство короля Георга III, воюя съ взбунтовавшимися англійскими колоніями въ Америкѣ, пріобрѣтало цѣлыми тысячами гессенцевъ и посылало ихъ туда на убой.
   Червонцы, вырученные герцогомъ Эрнестомъ за поставленныхъ имъ солдатъ, тратились на самые блестящіе балы и пирушки. При всемъ томъ царственный весельчакъ былъ человѣкомъ экономнымъ и не упускалъ изъ вида своихъ интересовъ. Такъ, онъ добился для себя курфюрстскато достоинства и женилъ старшаго своего сына Георга на целльской красавицѣ-кузинѣ. Посылая сыновей сопровождать проданныхъ солдатъ на поля сраженій, подъ знаменами той стороны, которая платила дороже, онъ жилъ въ свое удовольствіе и неуклонно преслѣдовалъ эгоистическія свои цѣли. Такимъ образомъ, означеннаго весельчака-монарха надлежитъ признать если не особенно нравственнымъ, то все же довольно благоразумнымъ человѣкомъ. Въ этихъ замѣткахъ, впрочемъ, наврядъ-ли намъ представится случай познакомиться съ особенно многочисленной коллекціей монарховъ, удовлетворяющихъ хотя бы самымъ скромнымъ этическимъ требованіямъ.
   У Эрнеста Августа было всего семеро дѣтей. Нѣкоторыя изъ нихъ оказались "сорванцами" и возмущались противъ введенной курфюрстомъ системы первородства и нераздѣльности имущества. Курфюрстерша пишетъ про своего второго сына; "Бѣднягу Густхенъ выгнали, и отецъ не хочетъ пускать его больше черезъ порогъ. Днемъ я смѣюсь, а всю ночь плачу изъ-за этого, такъ какъ люблю моихъ дѣтей до безумія". Трое изъ шестерыхъ сыновей умерли, воюя съ турками, татарами и французами. Одинъ изъ оставшихся въ живыхъ составилъ заговоръ противъ отца, а когда бунтъ не удался, бѣжалъ въ Римъ, оставивъ въ Ганноверѣ своего повѣреннаго, которому и отрубили голову. Дочь, о воспитаніи которой было уже упомянуто, вышла замужъ за курфюрста брандебургскаго и такимъ образомъ оказалась въ концѣ концовъ протестанткою. Племянница курфюрстертши, напротивъ того, перемѣнила свою религію, чтобы выдти замужъ за герцога Орлеанскаго, брата французскаго короля. Маленькое жирное ея тѣльце находилось въ Парижѣ, Марли или Версали, но честное нѣмецкое сердце всегда пребывало вѣрнымъ Германіи и оставшимся тамъ друзьямъ. Въ громадномъ собраніи ея писемъ, часть которыхъ появилась въ печати на нѣмецкомъ и французскомъ языкахъ, можно найти много интересныхъ подробностей о курфюрстершѣ и ея сынѣ Георгѣ. Въ 1660 году, когда родился Георгъ, Елизавета-Шарлотта жила въ Оснабрюкѣ. Ее чуть не высѣкли розгами за то, что въ этотъ многознаменательный день она позволила себѣ зайти куда-то, гдѣ ея присутствіе вовсе не требовалось. Кажется, что она не долюбливала Георга ни въ младенчествѣ, ни въ зрѣлыхъ лѣтахъ. Она описываетъ его какъ чрезвычайно холоднаго, безсердечнаго и молчаливаго человѣка. Весьма возможно, что онъ былъ и въ самомъ дѣлѣ молчаливъ. Онъ не принадлежалъ къ весельчакамъ, вродѣ своего родителя, но представлялъ собою благоразумнаго, разсчетливаго, эгоистичнаго монарха, который шелъ своимъ путемъ, обдѣлывалъ свои дѣлишки и замѣчательно хорошо соблюдалъ свои собственные интересы. При жизни отца, Георгъ, во главѣ восьми или десятитысячнаго корпуса ганноверцевъ, служилъ императору въ войнѣ съ турками, на Дунаѣ и при осадѣ Вѣны, а также сражался съ французами въ Италіи и на Рейнѣ. Наслѣдовавъ курфюршество, онъ хозяйничалъ тамъ очень ловко и благоразумно. Ганноверцы очень любили Георга. Самъ онъ не обладалъ сообщительнымъ характеромъ и не выставлялъ на показъ своихъ чувствъ, но, прощаясь съ ганноверцами, плакалъ совершенно искренно. Въ свою очередь ганноверцы плакали отъ радости, когда онъ возвращался къ нимъ. Прибывъ въ Англію, чтобы возсѣсть тамъ на престолъ, Георгъ I велъ себя съ необычайнымъ благоразуміемъ и хладнокровіемъ. Онъ совершенно разсудительно сомнѣвался въ прочности своего положенія и ожидалъ, что его могутъ въ одинъ прекрасный день выгнать, какъ говорится, въ три шеи. Поэтому онъ старался возможно лучше воспользоваться краткосрочнымъ, какъ онъ полагалъ, обладаніемъ Сентъ-Джемскимъ дворцомъ и Гэмптонъ-Куртомъ. Правда, что онъ маленько грабилъ и дѣлилъ добычу съ своей нѣмецкою свитой, но чего же и можно было ожидать отъ монарха, который у себя на родинѣ торговалъ своими подданными и безъ зазрѣнія совѣсти продавалъ ихъ по столько-то червонцевъ за штуку? Мнѣ лично кажется, что въ роли англійскаго короля Георгъ I выказалъ много такта, благоразумія и даже своего рода умѣренности. Этотъ нѣмецкій протестантъ былъ во всякомъ случаѣ болѣе дешевымъ, удобнымъ и покладистымъ королемъ, чѣмъ католикъ-Стюартъ, на престолѣ котораго онъ возсѣдалъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ относился къ Англіи, по крайней мѣрѣ, настолько добросовѣстно, что позволялъ ей управляться самой какъ знаетъ.
   Предполагая написать этотъ очеркъ, я счелъ долгомъ посѣтить, нельзя сказать, чтобы красивую колыбель, взростившую нашихъ Георговъ. Старинный городъ Ганноверъ навѣрное до сихъ поръ сохранилъ еще приблизительно тотъ самый видъ, какъ и во времена отъѣзда оттуда курфюрста Георга -- Людвига. Герренгаузенскіе сады и павильоны остались почти такими же, какъ и въ тотъ день, когда бодрая еще престарѣлая курфюрстерша Софія внезапно упала на одной изъ тамошнихъ аллей, сраженная апоплексическимъ ударомъ, и скончалась всего лишь нѣсколькими недѣлями раньше дочери Іакова II, смерть которой сдѣлала брауншвейгскихъ Стюартовъ наслѣдниками англійскаго престола.
   Два первыхъ короля Георга, равно какъ ихъ отецъ Эрнестъ Августъ, держались общепринятыхъ тогда царственныхъ воззрѣній на бракъ. Людовикъ XIV и Карлъ II, въ Версали и Сентъ-Джемскомъ дворцѣ, наврядъ-ли могли превзойти этихъ германскихъ султановъ, роскошествовавшихъ въ своихъ гаремахъ маленькаго городка на берегахъ Лейбы. Въ Герренгаузенѣ можно и теперь еще видѣть довольно плохенькій, впрочемъ, и грубый театръ, въ которомъ танцевали, устраивали маскарады и пѣли предъ свѣтлыми очами курфюрста и его сыновей такія особы какъ графиня Платенъ и Ко. Каменные фавны и дріады виднѣются тамъ до сихъ поръ сквозь древесную листву, ухмыляясь и наигрывая на флейтахъ беззвучныя свои пѣсни совершенно также, какъ и въ то время, когда набѣленныя и разрумяненныя нимфы обвивали ихъ гирляндами. Подъ навѣсомъ тѣхъ же зеленѣющихъ вѣтвей являлись пастушки съ золотыми посохами, ведя на ленточкахъ барашковъ съ вызолоченными рогами. Тамъ же, съ помощью обычныхъ театральныхъ механизмовъ, спускались съ поддѣльныхъ облаковъ разныя Діаны и Минервы, обращавшіяся съ длиннѣйшими аллегорическими комплиментами къ принцамъ, благополучно вернувшимся съ похода.
   На материкѣ Европы установилось въ то время своеобразное положеніе нравственности и политическихъ воззрѣній, оказывавшееся страннымъ послѣдствіемъ торжества монархическаго принципа. Феодализмъ былъ окончательно сокрушенъ. Дворянство въ своихъ распряхъ съ короной потерпѣло полное пораженіе, и монархъ сдѣлался таковымъ всецѣло. Особа его стала почти божественною. Самые гордые и древнѣйшіе родовые дворяне прислуживали ему. Французскіе мемуары XVII столѣтія переполнены мелочными подробностями и разсказами о спорахъ изъ-за того, кто именно понесетъ передъ Людовикомъ XIV свѣчу, когда его величество удалится въ свою опочивальню. "Какой принцъ крови подастъ королю рубашку, когда его величество пожелаетъ перемѣнить эту необходимую принадлежность своего костюма?" Такія традиціи до сихъ поръ еще сохранились въ цивилизованной Европѣ. Многіе десятки тысячъ зрителей, присутствовавшихъ при блестящемъ празднествѣ торжественнаго открытія хрустальнаго дворца въ Лондонѣ, видѣли двухъ благородныхъ лордовъ, гордящихся древнимъ своимъ происхожденіемъ и занимающихъ при дворѣ важныя должности, но игравшихъ въ данномъ случаѣ до чрезвычайности смѣшную роль. Эти почтенные лорды, въ великолѣпно расшитыхъ придворныхъ мундирахъ со звѣздами на груди и жезлами въ рукахъ, пятились задомъ версты полторы передъ шествовавшей за ними августѣйшей процессіей. Какъ отнестись къ такимъ обычаямъ стараго церемоніала? Слѣдуетъ-ли намъ изумляться, сердиться, или же смѣяться?-- Можете поступать, какъ вамъ заблагоразсудится, смотря по настроенію духа. Относитесь къ нимъ съ презрѣніемъ или почтеніемъ,-- съ раздраженіемъ или грустью, смотря по вашему темпераменту! Передъ вами вывѣшиваютъ на шестѣ шляпу Геслера. Привѣтствуйте этотъ символъ съ прочувствованнымъ благоговѣніемъ, или съ недовольнымъ пожатіемъ плечами,-- съ любезно ухмыляющимся послушаніемъ, или наконецъ вовсе откажитесь его привѣтствовать, надвиньте съ гордымъ бунтарскимъ "нѣтъ" вашъ котелокъ себѣ на лысину и соглашаетесь обнажать ее передъ бархатнымъ головнымъ уборомъ, украшеннымъ блестящею пряжкой и страусовымъ перомъ. Не вдаваясь ни въ какіе комментаріи относительно поведенія зрителей, позволю себѣ только замѣтить, что шляпа Геслера до сихъ поръ еще стоитъ на городскихъ площадяхъ западной Европы, гдѣ немалое число народа по сіе время преклоняютъ передъ ней колѣни.
   Замѣните дивныя версальскія мраморныя статуи грубыми фламандскими ихъ подражаніями,-- вообразите себѣ герренгаузенскія вододѣйствія вмѣсто грандіозныхъ гидравлическихъ сооруженій въ Марли, -- украсьте столы свиными головами, супомъ изъ свиного сала, пирогами съ печенкой и тому подобными гастрономическими прелестями взамѣнъ произведеній французской кухни, представьте себѣ г-жу фонъ Кильменсъ-эгге, танцующую съ графомъ камеръ-юнкеромъ Кверини, или распѣвающую французскія аріи съ непозволительнѣйшимъ нѣмецкимъ акцентомъ, словомъ вообразите себѣ грубую контрафакцію Версаля, и вы будете, имѣть передъ собою Ганноверъ. Мэри Вортлей пишетъ изъ Ганновера въ 1716 году: "Я попала въ настоящее царство красоты. У всѣхъ женщинъ здѣсь щечки алѣютъ какъ розы, чело и шейка бѣлѣе снѣга, брови черныя какъ смоль, и волосы въ большинствѣ случаевъ такого же цвѣта. Прелести эти сохраняются за своими владѣлицами до самой ихъ смерти и производятъ при свѣчахъ довольно хорошій эффектъ. Мнѣ бы хотѣлось, однако, чтобы въ означенныхъ прелестяхъ обнаруживалось нѣсколько больше разнообразія. Здѣшнія красавицы походятъ одна на другую какъ восковыя фигуры британскихъ придворныхъ дѣвицъ и дамъ, которыя показываетъ г-жа Сальмонъ. Пожалуй, что имъ тоже было бы не безопасно слишкомъ близкое сосѣдство огня. Онѣ могли бы полинять и растаять". Эта коварная Мэри Вортлей видѣла въ Ганноверѣ подкрашенный и выштукатуренный сераль Георга І-го черезъ годъ по вступленіи этого короля на англійскій престолъ. Въ то время тамъ происходили блестящіе балы и празднества.Леди Мэри лицезрѣла при этомъ и будущаго короля Георга II-го. "Могу сказать безъ лести и пристрастія,-- пишетъ она,-- что юный нашъ наслѣдный принцъ надѣленъ всѣми талантами, какими только можно обладать въ его лѣта. Видъ у него такой веселый и остроумный и онъ держитъ себя до такой степени симпатично, что совершенно помимо высокаго своего сана представляется очаровательнымъ". Мнѣ случалось читать подобные же хвалебные отзывы о сынѣ Георга ІІ-го, Фридрихѣ, принцѣ Уэльскомъ, затѣмъ, разумѣется, также о Георгѣ III, а всего болѣе о Георгѣ IV. Вообще обаяніе наслѣдныхъ принцевъ дѣйствовало на столько ослѣпляющимъ образомъ, что затуманивало царственнымъ своимъ сіяніемъ даже самые добросовѣстные и зоркіе глаза.
   Многочисленный курфюрстскій ганноверскій при дворный штатъ получалъ, по тогдашнимъ временамъ, довольно хорошее содержаніе. Оно, къ тому же, выплачивалось съ аккуратностью, которой могли похвастать лишь немногіе европейскіе дворы. Быть можетъ, не безъинтересно познакомить читателя съ личными составами ганноверскаго двора. Къ нему принадлежали прежде всего особы перваго класса, т. е. принцы крови. Во второмъ классѣ состоялъ всего одинъ лишь фельдмаршалъ, командовавшій арміей, численность которой, не считая 14.000 наемнаго войска, простиралась до 18.000, (какъ это показано у Пельница). Затѣмъ слѣдуютъ, въ третьемъ классѣ, дѣйствительные тайные совѣтники, а также генералы отъ инфантеріи и кавалеріи,-- въ четвертомъ: оберкамергеръ, обергофмаршалы, обершталмейстеры, генералъ-маіоры кавалеріи и пѣхоты и т. д. до десятаго класса, въ которомъ числились маіоры, гофъ-юнкеры или пажи, секретари и асессоры, признававшіеся всѣ въ дворянскомъ достоинствѣ.
   Шталмейстеръ получалъ 1.090, а оберъ-каммергеръ -- 2.000 талеровъ жалованья. При курфюрстѣ состояло два каммергера, а при его супругѣ -- одинъ. Кромѣ того, имѣлось пять камеръ-юнкеровъ, пять церемоніймейстеровъ, одиннадцать пажей и необходимый для воспитанія этихъ молодыхъ людей персоналъ, а именно: гувернеръ, учитель, фехтмейстеръ и танцмейстеръ. Послѣдній получалъ довольно приличное жалованье въ четыреста талеровъ. Три лейбъ-медика и придворныхъ врача получали отъ 800 до 600 талеровъ жалованья, тогда какъ придворному брадобрѣю платилось 600 талеровъ. Кромѣ того, при дворѣ состояли: органистъ, два музыканта, четыре скрипача (француза), двѣнадцать трубачей и одинъ тромбонистъ. Такимъ образомъ, не было недостатка ни въ церковной, ни въ свѣтской музыкѣ. Затѣмъ имѣлось: десять камеръ-лакеевъ, двадцать четыре ливрейныхъ лакея, буфетчикъ, французскій поваръ, лейбъ-поваръ, десять придворныхъ поваровъ съ шестью помощниками,-- два братмейстера, завѣдывавшіе жареніемъ на вертелахъ,-- кондиторскій пекарь, пирожникъ, и наконецъ три судомойки, получавшія скромное вознагражденіе въ одиннадцать талеровъ. Въ отдѣленіи сладкихъ яствъ состояли четыре кондитора (безъ сомнѣнія, для дамъ); семь человѣкъ служило при винномъ и пивномъ погребѣ,-- четверо при хлѣбопекарнѣ и пятеро въ посудномъ отдѣленіи. Въ конюшняхъ курфюрста стояло шестьсотъ лошадей, въ томъ числѣ двадцать упряжекъ для парадныхъ каретъ по восьми лошадей въ упряжку. При нихъ находились шестнадцать кучеровъ, четырнадцать форейторовъ, девятнадцать старшихъ и тринадцать младшихъ конюховъ, не считая кузнецовъ, колесниковъ, каретниковъ, ветеринаровъ и т. п. Женская прислуга была несравненно менѣе многочисленна. При дворѣ курфюрста насчитывалось всего лишь двѣнадцать или четырнадцать горничныхъ и служанокъ и на весь дворъ полагались только двѣ прачки. Надо думать, что въ ихъ услугахъ нуждались тогда гораздо менѣе чѣмъ теперь. Признаюсь, что мнѣ лично доставляетъ большое удовольствіе пересмотръ такихъ повидимому мало значущихъ подробностей, если можно такъ выразиться, затрапезной хроники. Я больше люблю населять давно минувшія времена фигурами изъ обыденной тогдашней жизни, чѣмъ героями, сражавшимися въ кровопролитныхъ баталіяхъ и лично водившихъ разстроенныя войска снова въ бой, одушевляя ихъ своимъ примѣромъ. Меня не привлекаютъ также и государственные дѣятели, которые, запершись въ таинственной тиши своихъ кабинетовъ, обдумываютъ мудрые законы, или замышляютъ страшные заговоры. Съ гораздо большимъ интересомъ останавливаюсь я на людяхъ, занятыхъ будничнымъ дѣломъ, или обычными развлеченіями. Какой-нибудь знатный баринъ съ своей супругой на охотѣ въ лѣсу, или на придворномъ балу, или, наконецъ, въ передней, чтобы имѣть случай поклониться ихъ высочествамъ, шествующимъ обѣдать въ высочайшую свою столовую, приковываетъ мое вниманіе. Воображаю себѣ придворнаго повара во главѣ процессіи, подающей яства изъ кухни,-- веселыхъ мундшенковъ, приносящихъ изъ погреба бутылки,-- величественнаго кучера, правящаго увѣсистой позолоченной каретой, запряженной восьмерикомъ цвѣта кремъ, въ сбруяхъ изъ краснаго бархата и шагреневой кожи, съ форейторомъ на передней парѣ и двумя, или даже полдюжиной скороходовъ, бѣгущихъ по сторонамъ кареты въ островерхихъ шапкахъ и великолѣпныхъ курткахъ, расшитыхъ золотыми и серебрянными галунами. Скороходы эти потряхиваютъ на бѣгу длинными палицами съ большими серебрянными набалдашниками. Мнѣ кажется, будто я вижу, какъ жены и дочери горожанъ выглядываютъ съ балконовъ, а сами почтенные бюргеры, отрываясь отъ своихъ пивныхъ кружекъ, снимаютъ шапки, когда проѣзжаетъ черезъ городъ кавалькада съ факелоносцами, трубачами, играющими веселыя аріи, и нѣсколькими эскадронами конныхъ гвардейцевъ въ длинныхъ сапогахъ и блестящихъ кирасахъ. Эти конногвардейцы, на могучихъ своихъ коняхъ, конвоируютъ карету его высочества изъ Ганновера въ Герренгаузенъ. Можетъ быть, впрочемъ, карета остановится какъ-разъ на полпути между лѣтнимъ дворцомъ и резиденціей, на дачѣ графини Платенъ въ Монплезирѣ.
   Въ добрыя старыя времена, о которыхъ идетъ рѣчь,-- когда простолюдиновъ сгоняли цѣлыми толпами въ казармы и продавали императору, чтобы сражаться съ турками на Дунаѣ, или ходить въ штыки на французскихъ простолюдиновъ, изъ которыхъ состояла тогда рейнская армія короля Людовика XIV,-- дворяне переѣзжали отъ одного двора къ другому, поступая на службу то къ тому, то къ другому государю, причемъ, разумѣется, принимали начальство надъ презрѣнными солдатами изъ простого люда, сражавшимися и умиравшими почти безъ всякой надежды на повышеніе. Благородные искатели приключеній странствовали отъ одного двора къ другому, подыскивая себѣ подходящихъ занятій. Этимъ занимались, впрочемъ, не одни искатели, но также искательницы приключеніи. Если эти послѣднія оказывались хорошенькими и если имъ удавалось обратить на себя вниманіе августѣйшихъ особъ, то онѣ устраивались при дворахъ на постоянное жительство, становились фаворитками ихъ высочествъ, или даже величествъ, получали крупные куши деньгами и великолѣпные брилліанты, возводились въ достоинство герцогинь, маркизъ и т. п. и нельзя сказать, чтобы особенно много теряли въ общественномъ уваженіи изъ-за тѣхъ путей, какими достигали столь высокихъ почестей. Такимъ образомъ, прелестная француженка дѣвица де-Керуейль прибыла въ Лондонъ съ особымъ порученіемъ отъ Людовика XIV.
   Сочувственно встрѣченная благодарной Англіей и ея монархомъ, дѣвица эта возведена была вскорѣ въ достоинство герцогини Портсмутской. Подобнымъ же образомъ прелестная Аврора фонъ Кенигсмаркъ во время своихъ странствованій обратила на себя благосклонное вниманіе Августа Саксонскаго и стала матерью маршала Саксонскаго, поколотившаго англичанъ въ сраженіи при Фонтенуа. Совершенно также разсчитывали поступить хорошенькія родныя сестры Елизавета и Мелюзина фонъ-Мейсенбахъ, пріѣхавшія въ Парижъ, но ихъ заставила оттуда удалиться благоразумная ревность тогдашней оберъ-фаворитки, опасавшейся утратить свой выгодный постъ. Обѣ сестрицы отправились поэтому въ Ганноверъ, гдѣ и достигли осуществленія своихъ цѣлей, такъ какъ сдѣлались фаворитками царствовавшаго тамъ дома.
   Очаровательная Аврора фонъ-Кенигсмаркъ и ея братецъ являются прекраснѣйшими типами добраго стараго времени и выставляютъ въ чрезвычайно интересномъ, яркомъ освѣщеніи нравы и образъ мыслей тогдашняго общества. Кенигсмарки вели свой родъ отъ древней бранденбургской дворянской фамиліи, одна изъ отраслей которой переселилась въ Швецію. Тамъ она разбогатѣла и произвела на свѣтъ нѣсколькихъ могучихъ воителей.
   Собственно говоря, родоначальникомъ Кенигсмарковъ былъ Гансъ Кристофъ, прославившійся въ тридцатилѣтшою войну своею храбростію и грабежами. Одинъ изъ его сыновей Отто, отправленный посломъ ко двору Людовика XIV, долженъ былъ произнести во время аудіенціи у христіаннѣйшаго короля рѣчь на шведскомъ языкѣ. Отто былъ лихимъ воякой, изящнымъ и ловкимъ придворнымъ кавалеромъ, но тѣмъ не менѣе забылъ свою рѣчь. Онъ выпутался съ замѣчательнымъ присутствіемъ духа изъ этого затруднительнаго положенія. Нисколько не смущаясь, онъ прочиталъ его христіаннѣйшему величеству и всему французскому двору отрывокъ изъ Катихизиса на шведскомъ языкѣ. Никто, кромѣ самого посла и его свиты не понималъ по шведски, а потому французы слушали таинственную рѣчь съ подобающимъ благоговѣйнымъ вниманіемъ, шведы же старались по мѣрѣ силъ и возможности удерживаться отъ смѣха.
   Племянникъ Отто, старшій братъ Авроры, Карлъ-Іоганнъ фонъ-Кенигсмаркъ, былъ любимцемъ англійскаго короля Карла II. Необычайный красавецъ, великосвѣтскій левъ и храбрый войнъ онъ былъ въ тоже время необычайнымъ негодяемъ и хотя избѣжалъ висѣлицы, но вполнѣ заслуживалъ быть повѣшеннымъ въ Англіи за убійство Тома Тинна Лонглитскаго. Какъ разъ во время этого убійства, жилъ въ Лондонѣ, вмѣстѣ съ старшимъ Кенигсмаркомъ, младшій его братъ, такой же изящный и ловкій красавецъ-мужчина, но и такой же негодяй какъ самъ Карлъ-Іоганнъ. Этотъ юноша, Филиппъ фонъ-Кенигсмаркъ, былъ тоже замѣшанъ въ дѣло объ убійствѣ и, пожалуй, можно только пожалѣть, что ему удалось высвободить тогда изъ петли хорошенькую свою шейку. Какъ бы ни было, онъ уѣхалъ въ Ганноверъ и былъ тамъ вскорѣ назначенъ командиромъ драгунскаго полка его курфюрстскаго высочества. Въ ранней молодости Филиппъ фонъ-Кенигсмаркъ состоялъ пажомъ при дворѣ въ Целлѣ. Ходили слухи, будто между нимъ и хорошенькой принцессой Софіей-Доротеей, которую послѣ того выдали замужъ за ея двоюроднаго братца, ганноверскаго наслѣднаго принца Георга, существовала наивная дѣтская любовь. Теперь эта любовь возобновилась, но уже менѣе наивнымъ образомъ и закончилась страшною катастрофой.
   Недавно вышла въ свѣтъ біографія супруги Георга I, написанная д-ромъ Дораномъ. Признаться, меня лично изумляетъ приговоръ, постановленный авторомъ и оправдывающій злополучную Софію Доротею. Не подлежитъ сомнѣнію, что ея мужъ былъ холоднымъ эгоистичнымъ развратникомъ, но столь же ясно, что у этого дурного мужа была нехорошая жена. Она вышла замужъ, какъ обыкновенно выходятъ замужъ принцессы, т. е. подчиняясь фамильнымъ, политическимъ, денежнымъ и т. п. соображеніямъ. Она была замѣчательно хороша собой, очень остроумна, прекрасно образована для своего времени и обладала веселымъ оживленнымъ характеромъ. Грубость мужа приводила ее въ негодованіе, его молчаливость и холодность раздражали ее, а суровая жестокость положительно оскорбляла. Неудивительно, если Софія Доротея не любила Георга Людвига. Впрочемъ, развѣ можетъ, вообще говоря, любовь играть какую-либо роль въ бракахъ, заключаемыхъ при такихъ условіяхъ? Сохранивъ въ полнѣйшемъ распоряженіи несчастное свое сердечко, злополучная супруга ганноверскаго наслѣднаго принца беззавѣтно отдала это сердечко Филиппу Кенигсмарку, величайшему негодяю, какого только можно встрѣтить на протяженіи всей исторіи семнадцатаго столѣтія. Спустя 180 лѣтъ послѣ того, какъ свершилась судьба Филиппа Кенигсмарка, одинъ изъ шведскихъ профессоровъ розыскалъ въ библіотекѣ Упсальскаго университета цѣлый сундукъ писемъ отъ Филиппа къ Доротеѣ и отъ Доротеи къ Филиппу. Въ перепискѣ этой содержится достаточно фактическаго матеріала для того, чтобы обстоятельно выяснить несчастную исторію любви наслѣдной принцессы къ драгунскому полковнику.
   Оказывается, что очаровательный Кенигсмаркъ покорилъ въ Ганноверѣ два высокопоставленныхъ женскихъ сердца. Онъ внушилъ нѣжную страсть не только прелестной молодой женѣ наслѣднаго принца, Софіи Доротеѣ, но также и отвратительной старой фавориткѣ самого курфюрста, графинѣ Платенъ. Сколько можно судить, принцесса очень привязалась къ своему возлюбленному и преслѣдовала его многолѣтнею вѣрностью. Во время походовъ, въ которыхъ участвовалъ смѣлый искатель приключеній, онъ получалъ отъ нея цѣлые ворохи писемъ и отвѣчалъ на нихъ подобными же ворохами. Принцессѣ хотѣлось бѣжать съ своимъ возлюбленнымъ или, по крайней мѣрѣ, бросить ненавистнаго мужа. Она просила родителей принять ее обратно къ себѣ,-- помышляла укрыться во Франціи и перейти въ католическую вѣру,-- уложила всѣ свои драгоцѣнности и, вѣроятно, условилась съ возлюбленнымъ относительно подробностей бѣгства въ послѣднее долгое свое ночное съ нимъ свиданье, послѣ котораго Филиппъ Кенигсмаркъ пропалъ безъ вѣсти.
   Теперь выяснилось, что Кенигсмаркъ въ пьяномъ видѣ хвастался за ужиномъ въ Дрезденѣ передъ своими знакомыми интимностью съ двумя высокопоставленными ганноверскими дамами: съ наслѣдною принцессой и другою, еще болѣе могущественной особой. (Этотъ искатель приключеній, какъ видно изъ его писемъ, былъ не только развратникомъ, но также пьяницей и вообще обладалъ въ высокой степени всѣми модными въ его время пороками). Престарѣлая фаворитка курфюрста, графиня Шатенъ ненавидѣла молодую наслѣдную принцессу, которая, впрочемъ, заслуживала эту ненависть остроумными своими насмѣшками надъ старой прелестницей. Эти насмѣшки и подшучиванья передавались графинѣ Платенъ тѣмъ же порядкомъ, какъ передается и теперь по принадлежности каждое лишнее наше слово, а потому неудивительно, что обѣ вліятельнѣйшія въ Ганноверѣ дамы ненавидѣли другъ друга.
   Характеры дѣйствующихъ лицъ трагедіи, надъ которой вскорѣ долженъ былъ опуститься занавѣсъ, являются до такой степени мрачными, что трудно кажется и отыскать для нихъ болѣе ужасающій подборъ. Мы видимъ на сценѣ стараго весельчака курфюрста, хитраго, коварнаго эгоиста, охотника выпить и пожить въ свое удовольствіе (веселое расположеніе духа этого дѣйствующаго лица дѣлаетъ, какъ мнѣ кажется, трагедію еще мрачнѣе); затѣмъ супругу курфюрста, которая мало говоритъ, но зорко слѣдитъ за всѣмъ; раскрашенную и наштукатуренную старуху-фаворитку веселаго курфюрста; его сына, наслѣднаго принца, тоже хитраго эгоиста, но вмѣстѣ съ тѣмъ человѣка хладнокровнаго, въ сущности не злого и обыкновенно молчаливаго, за исключеніемъ тѣхъ случаевъ, когда его доводитъ до бѣшенства невыносимый язычекъ очаровательной его жены. Передъ нами бѣдняжка Софія Доротея, съ своимъ кокетствомъ и прочими недостатками: страстной привязанностью къ негодяю, котораго полюбила,-- сумасбродной неосторожностью,-- безумной вѣрностью,-- бѣшенымъ стремленіемъ ревновать мужа, котораго сама ненавидѣла и обманывала и безстыднымъ до наивности запирательствомъ, несмотря на неопровержимѣйшія улики. Кромѣ того, имѣется на сценѣ наперсница, черезъ руки которой переходятъ всѣ письма и наконецъ самъ возлюбленный, красивѣе, негоднѣе и безсовѣстнѣе котораго нельзя себѣ даже и представить.
   Какъ цѣпко держится за этого негодяя роковая вѣрность нѣжнаго сердца Софіи Доротеи! До какого сумасшествія доходитъ любящая вѣрность этой несчастной женщины, способной такъ изумительно лгать. Она положительно околдовала нѣсколькихъ человѣкъ, принявшихъ ея сторону и ни подъ какимъ видомъ не рѣшающихся повѣрить ея виновности. Подобно Маріи Стюартъ, она находитъ сторонниковъ, готовыхъ еще и теперь переломить за нее копье на аренѣ исторіи. Современники, которымъ приходилось имѣть съ нею дѣло, были до такой степени очарованы волшебнымъ ея обаяніемъ, что совершенно утратили способность здраваго критическаго сужденія. Съ какимъ, подумаешь, благоговѣйнымъ усердіемъ отстаивала миссъ Стриклендъ невинность Маріи Стюартъ! Весьма вѣроятно, впрочемъ, что и теперь въ числѣ моихъ читательницъ найдутся многія, убѣжденныя въ этой невинности. Стоитъ-ли, m-mes, оспаривать эту невинность? Помню, что въ дни моего отрочества очень многіе утверждали, будто Каролина брауншвейгская была тоже ангеломъ, несправедливо обиженнымъ и оскорбленнымъ. Послѣ того остается только признать Елену Прекрасную ни въ чемъ неповинной. Безъ сомнѣнія, она никогда и не убѣгала съ обольстительнымъ юнымъ троянцемъ Парисомъ. Ее оклеветалъ родной мужъ, Менелай, а что касается до осады Трои, то это, просто на просто, миѳъ, лишенный всякой фактической основы! Столь же невинной оказывается и жена Синей-Бороды. Она никогда не заглядывала въ комнату, гдѣ покоились, съ отрубленными головами, ея предшественницы. Она не роняла тамъ ключа и не пачкала его въ крови, такъ что ея братья поступили совершенно правильно и законно, заколовъ презрѣннаго злодѣя Синюю-Бороду. Да! Каролина брауншвейгская была невинной мученицей; г-жа Лафоржъ не отравляла мужа; Маріи Стюартъ даже и въ голову не приходила мысль о смерти своего супруга; несчастная Софія Доротея свято хранила вѣрность ганноверскому наслѣдному принцу, а Ева никогда не дотрогивалась до запретнаго яблока! Всѣ обвиненія, взводимыя на этихъ дамъ, ничто иное, какъ клевета, вымышленная разными змѣями.....
   Бѣднягу Георга-Людвига выставляютъ ненавистнымъ убійцей и навязываютъ ему роль Синей'Бороды, тогда какъ, наслѣдный принцъ не принималъ ни малѣйшаго, прямого или косвеннаго, участія въ развязкѣ, окончившейся такъ трагически для Филиппа фонъ Кенигсмарка. Принцъ находился въ отсутствіи во время этой катастрофы. Наслѣдная принцесса не могла пожаловаться на недостатокъ предостереженій. Родители мужа неоднократно дѣлали ей намеки въ вѣжливой и мягкой формѣ. Самъ мужъ обращался къ ней неоднократно съ суровыми выговорами, но она была до такой степени отуманена, что, словно въ опьяненіи, не обращала ни на что вниманія. Ночью, въ воскресенье, 16-го іюля 1694 года Кенигсмаркъ долго пробылъ у принцессы и ушелъ отъ нея, чтобы закончить собственные свои сборы къ побѣгу. Мужъ принцессы уѣхалъ въ Берлинъ, а ея экипажи и лошади находились въ полной готовности къ внезапному отъѣзду. Обо всемъ этомъ донесли графинѣ Платенъ и ея шпіонамъ. Графиня отправилась къ своему Эрнесту Августу и добыла отъ курфюрста приказъ объ арестованіи искателя приключеніи. По выходѣ Филиппа Кенигсмарка изъ дворца, четыре гвардейца загородили ему дорогу. Пытаясь пробиться, онъ ранилъ нѣкоторыхъ изъ нихъ, но былъ въ свою очередь раненъ и сбитъ съ ногъ. Когда онъ лежалъ на землѣ, истекая кровью, графиня Платенъ, находившая, что онъ ей измѣнилъ и ее оскорбилъ, подошла къ нему и начала его упрекать. Онъ, въ свою очередь, сталъ осыпать ее градомъ проклятій, и разъяренная женщина принялась топтать ему лицо каблуками. Послѣ того оставалось только его добить. На другой день, утромъ, трупъ былъ сожженъ и такимъ образомъ Филиппъ Кенигсмаркъ исчезъ безслѣдно. Гвардейцамъ, которые его убили, дано было строжайшее предписаніе молчать. Объявили, что наслѣдная принцесса больна и не можетъ выходить изъ своихъ аппартаментовъ. Оттуда, въ октябрѣ того же года, Софію Доротею, которой только что исполнилось двадцать восемь лѣтъ, отвезли въ Альденскій замокъ, гдѣ она и прожила въ заточеніи цѣлыхъ тридцать два года. Уже передъ тѣмъ ее развели съ мужемъ. Съ тѣхъ поръ она носила титулъ принцессы Альденской, а молчаливый Георгъ-Людвигъ никогда болѣе не произносилъ ея имени.
   Черезъ четыре года послѣ катастрофы съ Кенигсмаркомъ скончался первый ганноверскій курфюрстъ Эрнестъ Августъ и на престолъ вступилъ его сынъ Георгъ Людвигъ, который послѣ шестнадцатилѣтняго царствованія въ Ганноверѣ былъ, какъ извѣстно, провозглашенъ королемъ Великобританіи, Франціи и Ирландіи и защитникомъ вѣры. Злая старуха, графиня Платенъ, умерла въ 1706 году. Она ослѣпла, но тѣмъ не менѣе разсказываютъ, будто постоянно видѣла возлѣ своей кровати привидѣніе Кенигсмарка. Оно не оставляло ее до самой смерти.
   Въ 1700 году скончался послѣдній изъ дѣтей королевы Анны юный герцогъ Глостерскій. Ганноверскій домъ сразу пріобрѣлъ тогда для Англіи въ высшей степени важное значеніе. Вдовствующая курфюрстерша Софія объявлена была ближайшей наслѣдницей англійскаго престола, а Георгъ Людвигъ получилъ титулъ герцога Кембриджскаго. Торжественныя депутаціи неоднократно ѣздили изъ Англіи въ Германію, но королева Анна, нѣжное сердце которой не переставало питать привязанность къ родственникамъ, жившимъ въ Сенъ-Жерменѣ, ни подъ какимъ видомъ не соглашалась разрѣшить своему кузену курфюрсту, герцогу Кембриджскому, представиться ей лично и занять мѣсто въ палатѣ лордовъ. Если бы королева прожила мѣсяцемъ дольше, если бы англійскіе торіи, обладавшіе такою хитростью и пронырливостью, выказали соотвѣтственную смѣлость и рѣшимость, если бы претендентъ, котораго народъ такъ любилъ и къ которому питалъ такое состраданіе, оказался на высотѣ своего призванія, то Георгу-Людвигу никогда не довелось бы говорить по нѣмецки въ королевской часовнѣ Сентъ-Джемскаго дворца.
   Когда наконецъ Георгу-Людвигу была предложена корона, онъ счелъ совершенно излишнимъ торопиться и не спѣшилъ возложить ее себѣ на голову. Проживъ еще нѣкоторое время въ миломъ своемъ Ганноверѣ, курфюрстъ трогательно простился съ ганноверцами и Герренгаузеномъ и тогда только поѣхалъ въ Англію, "чтобы вступить на престолъ своихъ предковъ", какъ объявилъ это въ первой своей рѣчи, обращенной къ парламенту. Онъ привезъ съ собою цѣлую свиту нѣмцевъ, общество которыхъ ему нравилось и которые остались его приближенными. Онъ сохранилъ и по вступленіи на англійскій престолъ при своей особѣ вѣрныхъ нѣмцевъ-камергеровъ, нѣмцевъ-секретарей, араповъ, взятыхъ въ плѣнъ во время войнъ съ турками,-- обѣихъ некрасивыхъ своихъ старыхъ фаворитокъ: г-жъ фонъ-Кильмансъ эгге и Шуленбергъ, первую изъ которыхъ сдѣлалъ графиней Дарлингтонъ, а вторую -- герцогиней Кендальской. Люди, не проникшіеся должнымъ уваженіемъ къ авторитету власти новаго короля, позволяли себѣ называть высокую, худощавую герцогиню "Жердочкой", графинѣ же,-- объемистой, дородной дамѣ, дали непочтительное прозвище "Слонихи". Обѣ фаворитки питали искреннюю привязанность къ Ганноверу и его утѣхамъ. Имъ сперва ни за что не хотѣлось разстаться съ прелестями Герренгаузена и большой его липовой аллеей. Кредиторы г-жи Шуленбергъ дѣйствительно добились отъ нея судебнымъ порядкомъ подписки о невыѣздѣ изъ Ганновера, но, убѣдившись, что "Жердочка" тоже не трогается съ мѣста, "Слониха", несмотря на свою неуклюжесть, тайно уложила сундуки и тайно ускользнула изъ предѣловъ курфюршества. Это послужило и для "Жердочки" сигналомъ немедленно тронуться въ путь, такъ что и она послѣдовала за своимъ возлюбленнымъ Георгомъ-Людвигомъ. Со стороны могло бы показаться, что рѣчь идетъ о капитанѣ Макгитѣ съ его любовницами Полли и Люси. Не подлежитъ сомнѣнію, что король, избранный англичанами, прибывшій съ нимъ изъ Ганновера штатъ придворныхъ и устроившіе ему торжественную встрѣчу англійскіе вельможи, ко многимъ изъ которыхъ этотъ хитрый старый циникъ повернулся спиной, представляли въ совокупности весьма забавную сатирическую картину. Воображаю себя англійскимъ гражданиномъ, стоящимъ на Гринвичской набережной. Я кричу "ура" королю Георгу, но въ тоже время съ трудомъ лишь удерживаюсь отъ того, чтобы не расхохотаться падь коллосальной нелѣпостью такого факта, какъ вступленіе этого короля на престолъ.
   Всѣ мы на пристани преклонили колѣни. Архіепископъ кентербюрійскій падаетъ ницъ передъ главою церкви и защитникомъ вѣры, изъ-за спины котораго выглядываютъ ухмыляясь набѣленныя и нарумяненныя г-жи Кильмансъ эгге и Шуленбергъ. Сіятельнѣйшій герцогъ Марльборо тоже стоитъ на колѣняхъ. Это величайшій изъ полководцевъ всѣхъ временъ, измѣнившій королямъ Вильгельму и Іакову II, королевѣ Аннѣ,-- измѣнившій Англіи, когда его подкупили французы,-- измѣнившій курфюрсту и затѣмъ перешедшій опять на его сторону, измѣнивъ претенденту. Возлѣ него стоятъ на колѣняхъ лорды Оксфордъ и Боллингброкъ; послѣдній изъ которыхъ интриговалъ еще энергичнѣе перваго и непремѣнно водворилъ бы короля Іакова въ Вестминстерскомъ дворцѣ, если бы въ его распоряженіе предоставили еще мѣсяцъ. Вельможи, принадлежащіе къ партіи виговъ, соблюдаютъ при встрѣчѣ, повидимому, надлежащій церемоніалъ и серьезность, но проницательный старый курфюрстъ какъ нельзя лучше знаетъ истинную цѣнность ихъ вѣрноподданичества. Глядя на нихъ, онъ, вѣроятно, думаетъ: "Вѣрноподданичество по отношенію къ моей особѣ -- просто напросто нелѣпость. Всѣ они знаютъ, что въ данную минуту найдется съ полсотни человѣкъ, имѣющихъ больше чѣмъ я наслѣдственныхъ правъ на англійскій королевскій престолъ. Я здѣсь только благодаря игрѣ случая, вы же, любезнѣйшіе мои виги, поддерживаете меня въ своихъ собственныхъ, а не въ моихъ личныхъ интересахъ. Вы, торіи, понятно, меня ненавидите! Ты, почтеннѣйшій архіепископъ, пресмыкаешься передо мной на колѣняхъ и бормочешь непонятные мнѣ комплименты, хотя знаешь, что я не дамъ и выѣденнаго яйца за всѣ 39 пунктовъ вашего англиканскаго вѣроисповѣданія и что я не понимаю ни бельмеса изъ твоихъ глупѣйшихъ проповѣдей. Милорды Боллингброкъ и Оксфордъ, вы вѣдь всего только мѣсяцъ тому назадъ составляли противъ меня заговоръ! Ты, любезнѣйшій герцогъ Мальборо, готовъ продать и меня и всякаго другого, на кого только найдется покупатель. Пойдемте-ка, добрѣйшія мои Мелюзина и Софія, удалимся въ особые мои аппартаменты, прикажемъ подать себѣ устрицъ рейнвейна и трубки и постараемся извлечь изъ нашего нынѣшняго положенія возможно большія выгоды! Заграбастаемъ себѣ все, что плохо лежитъ и предоставимъ этимъ лживымъ крикливымъ забіякамъ -- англичанамъ орать, что имъ вздумается, тузить и надувать другъ друга по собственному ихъ усмотрѣнію".
   Если бы Свифтъ былъ свободенъ отъ всякихъ обязательствъ относительно политической партіи, потерпѣвшей пораженіе, мы, безъ сомнѣнія, имѣли бы остроумный сатирическій очеркъ общей паники въ рядахъ торіевъ, какъ будто взявшихъ себѣ лозунгомъ: "Спасайся, кто можетъ". Они сразу присмирѣли; въ палатахъ лордовъ и общинъ произошла мгновенная перемѣна фронта, благодаря которой значительное большинство вѣрноподданнически привѣтствовало короля Георга.
   Боллингброкъ, въ послѣдней рѣчи, произнесенной имъ въ палатѣ лордовъ, объявилъ неизгладимымъ позоромъ для всего сословія перовъ тотъ фактъ, что многіе лорды, при общемъ голосованіи отвѣтнаго адреса, высказали порицаніе тому, что передъ тѣмъ одобряли при голосованіи по пунктамъ. Поведеніе этихъ лордовъ было дѣйствительно позорнымъ. Сентъ Джонъ былъ теоретически совершенно правъ, но все-таки остался въ меньшинствѣ. Для него наступали плохія времена. Онъ принялся разсуждать о философіи и толковать о своей невинности, велъ уединенную жизнь и заявлялъ о полнѣйшей готовности мужественно выносить преслѣдованія враговъ, но, услышавъ, что достопочтенный Матъ Пріоръ, вызванный изъ Парижа, намѣревался принести чистосердечное покаяніе относительно предшествовавшихъ интригъ, философъ не на шутку встревожился и поспѣшнымъ бѣгствомъ спасъ великолѣпную свою голову отъ непріятнаго знакомства съ топоромъ палача. Лѣнивый весельчакъ, лордъ Оксфордъ, выказалъ болѣе мужества или безпечности и рѣшился встрѣтить лицомъ къ лицу надвигавшуюся на него бурю. Его и Мата Пріора дѣйствительно засадили въ Тоуеръ, но имъ обоимъ удалось благополучно вынести головы изъ этого опаснаго звѣринца. Когда нѣсколько лѣтъ спустя доставили въ этотъ самый вертепъ епископа Аттербюри, то на вопросъ, какъ поступать съ его преосвященствомъ, одинъ изъ генераловъ, Кадоганъ, служившій подъ начальствомъ Марльборо отвѣчалъ: "Что съ нимъ дѣлать?-- Бросить на растерзаніе львамъ". Въ тѣ времена однако британскій левъ не чувствовалъ особеннаго стремленія нить кровь мирныхъ пэровъ и поэтовъ, или же дробить кости епископовъ. Изъ-за возстанія въ 1715 году казнили всего только четырехъ человѣкъ въ Лондонѣ и двадцать двухъ въ ланкастерскомъ графствѣ. Около тысячи бунтовщиковъ, взятыхъ въ плѣнъ съ оружіемъ въ рукахъ, подали королю просьбу о помилованіи и замѣнѣ имъ смертной казни ссылкой въ американскія колоніи его величества. Сколько извѣстно, ихъ потомки во время распри, возникшей шестьдесятъ лѣтъ спустя, приняли сторону метрополіи. Считаю пріятнымъ долгомъ присовокупить, что достопочтенный Дикъ Стиль высказался въ пользу помилованія бунтовщиковъ.
   Не безъинтересно представить себѣ, отъ какихъ въ сущности пустяковъ зависѣло то, что дѣла не приняли совершенно иной, еще болѣе забавный оборотъ. Извѣстно изъ исторіи, что на призывъ лорда Мара явилось грозное шотландское дворянство, украсило свои береты бѣлыми кокардами, служившими во всѣ времена столь печальною темой для поэтовъ, и собралось въ Бремарѣ подъ зловѣщимъ знаменемъ Стюартовъ. Маръ имѣлъ восьмитысячную армію, противъ которой сторонники короля Георга могли первоначально выставить лишь полторы тысячи человѣкъ. Ничто не препятствовало ему прогнать враговъ за Твидъ и овладѣть всею Шотландіей, но полководецъ претендента медлилъ и упустилъ благопріятный случай. Эдинбургскій замокъ могъ бы легко оказаться въ рукахъ короля Іакова. Весь планъ для этого былъ превосходно задуманъ и не примкнулъ бы осуществиться, если бы приверженцы претендента не вздумали пить за здоровье своего короля въ гостинницѣ и не прибыли на сборный пунктъ подъ стѣнами замка двумя часами позже, чѣмъ слѣдовало. Значительная часть городского населенія сочувствовала претенденту и, повидимому, знала о предполагавшемся нападеніи. Одинъ джентльменъ, не замѣшанный лично въ этомъ предпріятіи, разсказывалъ Сенклеру, что самъ встрѣтился въ трактирѣ съ восемнадцатью молодцами, которые, по словамъ остроумной хозяйки, пили, чтобы "напудрить себѣ головы" для нападенія на замокъ. Вообразите же себѣ, что они рѣшились бы воздержаться отъ такого предварительнаго пудренія головы! Эдинбургскій замокъ, городъ Эдинбурга, и вся Шотландія оказались бы тогда во власти короля Іакова. Населеніе сѣверной Англіи немедленно бы поднялось и двинулось черезъ Барнетскія поля на Лондонъ. Уиндгемъ взбунтовалъ бы Сусетское графство, Пакингтонъ -- Уостерское, а Вивіанъ -- Корнуэльсъ. Курфюрстъ ганноверскій съ своими уродливыми старухами-фаворитками поспѣшно укладываетъ въ свои сундуки серебряную посуду, а можетъ быть также и коронныя драгоцѣнности, а затѣмъ проворно улепетываетъ черезъ Гарвичъ и Гельветслюйсъ въ дорогую свою Германію. Законный король, Боже его храни! высаживается на берегъ въ Дуврѣ среди восторженныхъ привѣтствій обожающаго его народа. Несмѣтныя толпы кричатъ "ура", пушки грохочутъ, знамена салютуютъ; герцогъ Марльборо плачетъ отъ радости, а всѣ епископы шлепаются на колѣни прямо въ грязь. Спустя нѣсколько лѣтъ въ соборѣ св. Павла служатъ уже католическую обѣдню. Въ Іоркскомъ соборѣ поютъ на латинскомъ языкѣ при заутрени и вечерни. Д-ру Свифту приходится очистить деканскій свой домикъ съ службами при церкви св. Патрика, чтобы уступить мѣсто прибывшему изъ Саламанки патеру Доминику. Все это было какъ нельзя болѣе возможнымъ и тогда, и еще разъ, тридцать лѣтъ спустя. Все это пришлось бы намъ пережить, если бы насъ не спасло "pulveris exiguijactu", заставившее шотландскихъ заговорщиковъ остановиться въ трактирѣ, чтобы "напудрить" себѣ головы.
   Читатели, безъ сомнѣнія, понимаютъ, что я не желалъ бы смѣшивать описаніе нравовъ, обычаевъ и общественной жизни, которымъ я задаюсь въ этихъ очеркахъ, съ настоящей исторіей. На Сѣверѣ вспыхнуло возстаніе, повѣствованіе о которомъ изложено, по крайней мѣрѣ, въ сотнѣ сочиненій (лучшимъ изъ нихъ я считаю написанное лордомъ Магономъ). Шотландскіе горцы взбунтовались. Дервентуатеръ, Найтсдель и Форстеръ взялись за оружіе въ Нортумберлендѣ. Разсказывать обо всемъ этомъ дѣло исторіи, къ которой я и совѣтую вамъ обратиться за надлежащими справками. Въ самомъ Лондонѣ разставили на улицахъ гвардейцевъ, приказавъ имъ наблюдать, чтобы никто не осмѣливался носить бѣлыхъ розъ въ петлицахъ или на шляпѣ. Нѣсколько солдатъ было засѣчено чуть не до смерти за то, что они, 29 мая, вздумали украсить свои шляпы дубовыми листьями, являвшимися тоже эмблемой преданности Стюартамъ. Я избралъ себѣ скромную задачу описанія именно подобныхъ фактовъ, а не сраженій и переходовъ, совершавшихся арміями, въ которыхъ служили эти бѣдняги. Меня интересуетъ скорѣе характеръ и образъ жизни государственныхъ дѣятелей, чѣмъ ихъ мѣропріятія, относящіяся непосредственно къ области исторіи. Такъ, напримѣръ, извѣстно, что въ концѣ царствованія королевы Анны герцогъ Марльборо уѣхалъ изъ Англіи. Дѣло исторіи, если она можетъ или смѣетъ, разсказать, что именно предшествовало этому шагу,-- какія именно были пущены въ ходъ угрозы, мольбы, лживыя увѣренія,-- какія именно предложены были взятки,-- какія были приняты и отклонены,-- какія мрачныя интриги и козни были ко всему этому примѣшаны. Но вотъ королева скончалась, и герцогъ тотчасъ же спѣшитъ вернуться на родину. Кто громче знаменитаго побѣдителя подъ Бленгеймомъ и Мальплаке кричитъ: "Да здравствуетъ король"? (Это не мѣшаетъ ему на всякій случай послать во Францію претенденту кое-какую сумму денегъ). Кто торжественнѣе прикладываетъ руку къ голубой своей лентѣ, кто благоговѣйнѣе возводитъ очи къ небу, чѣмъ этотъ герой? Онъ самъ чуть что не съ тріумфомъ въѣзжаетъ въ Лондонъ черезъ Темпльскую заставу въ громадной позолоченой собственной каретѣ, но эта тріумфальная колесница ломается гдѣ-то близь Канцелярскаго переулка, и сіятельный герцогъ вынужденъ пересѣсть въ другой экипажъ. Вотъ тутъ-то онъ и попадается намъ на зубокъ! Мы чувствуемъ себя лучше съ чернью въ толпѣ, чѣмъ съ великими міра сего въ процессіи. Мы не имѣемъ чести быть музой исторіи, а только состоимъ при особѣ ея свѣтлости въ качествѣ простого разсказчика-камердинера, передъ которымъ никто не можетъ быть героемъ. И вотъ когда герцогъ Марльборо выходитъ изъ своей поломанной кареты и садится въ извозчичій экипажъ, мы замѣчаемъ нумеръ этого экипажа, всматриваемся въ звѣзды, ленты, золотое шитье на мундирѣ герцога и думаемъ про себя: "О, ты хитрѣйшій изъ интригановъ,-- вепобѣдимѣйшій изъ полководцевъ,-- льстиво улыбающійся Іуда! Кого не согласился бы ты лобызать и предать твоимъ поцѣлуемъ! Имѣлась-ли въ головахъ измѣнниковъ, чернѣющихъ на остріяхъ надъ городскими воротами, хоть сотая доля измѣнъ и коварства, постоянно бушевавшихъ подъ твоимъ парикомъ".
   Привезя нашихъ Георговъ въ столицу, мы, чтобы познакомиться съ тогдашнимъ ея видомъ, можемъ пересмотрѣть исполненные Гогартомъ интересные рисунки Чипзайда, или же прочесть описаніе тогдашнихъ лондонскихъ нравовъ и обычаевъ въ любой изъ многихъ сотенъ журналовъ и книгъ. Такъ, напримѣръ, достопочтенный старинный "Зритель" (Spectator) съ усмѣшкой глядитъ на улицы, украшенныя безчисленнымъ множествомъ вывѣсокъ, и описываетъ ихъ съ самымъ чарующимъ юморомъ. Онъ говоритъ: "Наши улицы переполнены Синими вепрями, Черными лебедями и Красными львами, не говоря уже о Летающихъ свиньяхъ, Кабанахъ въ бронѣ и другихъ тваряхъ, несравненно болѣе необычайныхъ, чѣмъ самые страшные изъ звѣрей, съ какими можно встрѣтиться гдѣ-нибудь въ африканскихъ пустыняхъ". Немногія изъ этихъ старинныхъ вывѣсокъ до сихъ поръ еще уцѣлѣли въ Лондонѣ. Такъ, "Прекрасная дикарка", о которой "Зритель" тоже имѣетъ любезность упомянуть, по прежнему красуется надъ стариннымъ своимъ отелемъ на Людгетскомъ холмѣ. По всѣмъ вѣроятіямъ, она должна была символически изображать очаровательную американку Покагонту, избавившую храбраго капитана Смижса отъ смерти. Вотъ Львиная Голова, въ разверстую пасть которой опускались письма, адресованныя самому "Зрителю". Надъ домомъ крупнаго банкира въ Флитстритѣ можно еще найти изображеніе дорожнаго мѣшка, съ которымъ основатель этой фирмы пришелъ пѣшкомъ изъ провинціи въ Лондонъ. Остается только населить украшенную этими вывѣсками улицу толпами носильщиковъ съ портшезами и лакеевъ, громко требующихъ, чтобы очистили дорогу ихъ господамъ. Вообразите себѣ въ этой толпѣ декана въ облаченіи, шествующаго позади своего лакея, или мистриссъ Дину, которая, облекшись въ вретище, спѣшитъ въ свою часовню, причемъ слуга-малолѣтокъ несетъ за барыней увѣсистый молитвенникъ. Представьте себѣ странствующихъ разносчиковъ, выкрикивающихъ на сотни ладовъ свои товары (назадъ тому сорокъ лѣтъ, когда я былъ еще отрокомъ, мнѣ доводилось слышать много веселыхъ, привычныхъ въ то время окриковъ, которые теперь давно уже умолкли). Вообразите себѣ тогдашнихъ щеголей, стремящихся цѣлыми толпами въ шоколадныя заведенія, постукивающихъ по выходѣ оттуда пальцемъ по своимъ табакеркамъ и выставляющихъ словно на показъ свои парики изъ-за красныхъ занавѣсокъ на окнахъ. Вообразите себѣ Сахариссу, которая улыбается изъ окна верхняго этажа и манитъ къ себѣ прохожихъ, въ то время какъ внизу, у входныхъ дверей, собралась шумная толпа воиновъ: -- лейбъ-гвардейцы въ красныхъ мундирахъ съ синими отворотами, съ золотымъ шитьемъ и золотыми же кантами,-- конно-гренадеры въ шапкахъ небесно-голубого сукна, въ мундирахъ, расшитыхъ на груди золотомъ и серебромъ,-- аллебардисты въ длинныхъ красныхъ мундирахъ временъ Гарри Дюжаго, въ воротникахъ съ рюшами и бархатныхъ фуражкахъ. Быть можетъ, намъ доведется встрѣтить и самого короля на пути въ Сентъ-Джемскій дворецъ. Если его величество намѣренъ присутствовать въ засѣданіи парламента, то онъ ѣдетъ въ каретѣ восьмерикомъ, окруженный своими тѣлохранителями и высшими придворными чинами. Обыкновенно же король-курфюрстъ предпочитаетъ путешествовать по своей столицѣ въ носилкахъ съ шестью лакеями впереди и шестью гвардейцами по сторонамъ портшеза. Чины королевской свиты слѣдуютъ позади въ каретахъ. Надо полагать, что такой способъ передвиженія не принадлежалъ къ числу особенно быстрыхъ.
   Въ журналахъ "Spectator" и "Tatler" сообщается множество интереснѣйшихъ фактовъ изъ тогдашней лондонской столичной жизни. Съ этими очаровательными провожатыми мы можемъ побывать въ оперѣ, въ комедіи, театрѣ маріонетокъ, на аукціонѣ и даже на пѣтушьихъ бояхъ. Сѣвъ въ шлюпку на Темпльской пристани, мы можемъ сопутствовать сэру Роджеру де-Коверлей и г-ну "Зрителю" въ Весенній садъ, который, спустя нѣсколько лѣтъ, когда Гогартъ украситъ его своими картинами, будетъ называться Вокзаломъ. Угодно вамъ совершить маленькую прогулку въ прошедшее и познакомиться съ г-номъ Адиссономъ, не съ достопочтеннымъ Джозефомъ Адиссономъ эсквайромъ, статсъ-секретаремъ Георга I, а съ дивнымъ бытописцемъ современныхъ ему нравовъ и обычаевъ,-- человѣкомъ, который, когда онъ былъ въ хорошемъ расположеніи духа, являлся самымъ пріятнымъ собесѣдникомъ во всей Англіи? Я бы съ удовольствіемъ зашелъ вмѣстѣ съ нимъ въ ресторанъ Локитъ и выпилъ бы тамъ пунша въ обществѣ сэра Ричарда Стиля (только что возведеннаго королемъ Георгомъ въ рыцарское достоинство), но тѣмъ не менѣе хронически страдающаго такой чахоткой въ карманѣ, что ему нечѣмъ будетъ, пожалуй, уплатить даже и за стаканъ упомянутаго напитка. У меня нѣтъ ни малѣйшаго желанія слѣдовать за Адиссономъ въ его департаментъ въ Уайтгалль. Тамъ мы оказались бы уже въ области политики, а между тѣмъ я намѣренъ ограничиться исключительно только удовольствіями столичной жизни, посѣщеніемъ кофеенъ, театровъ и прогулкой по лучшимъ городскимъ улицамъ. Милѣйшій "Зритель", вѣрный другъ и товарищъ въ часы досуга, истинно-христіанскій джентльменъ, вы представляетесь мнѣ несравненно лучшей и болѣе величественной личностью, чѣмъ король, передъ которымъ преклоняетъ колѣна г-нъ статсъ-секретарь!
   Если вамъ угодно выслушать мнѣніе иностранцевъ о тогдашнемъ Лондонѣ, то мы можемъ смѣло обратиться къ упомянутому уже моему пріятелю Карлу Людвигу, барону фонъ-Пельницу. Онъ говоритъ: "Здравомыслящій человѣкъ или благовоспитанный джентльменъ никогда не ощутитъ здѣсь недостатка въ обществѣ. Вотъ какимъ образомъ этотъ послѣдній проводитъ время: онъ встаетъ поздно, надѣваетъ простенькій кафтанъ безъ шпаги, беретъ въ руку трость и отправляется гулять куда ему заблагоразсудится. Въ большинствѣ случаевъ онъ идетъ въ паркъ, являющійся для знати чѣмъ-то въ родѣ биржи. Паркъ этотъ тоже самое, что парижское Тюльери, но обладаетъ своеобразнымъ изяществомъ простоты, которое трудно передать словами. Большая его аллея, такъ называемый Малль, кишитъ гуляющими во всякое время дня, особенно же утромъ и вечеромъ, когда зачастую можно тамъ встрѣтить ихъ величествъ съ королевской фамиліей въ сопровожденіи всего лишь полдюжины дворцовыхъ гвардейцевъ. Всѣмъ и каждому разрѣшается гулять въ паркѣ одновременно съ августѣйшими особами. Леди и джентльмены выходятъ на прогулку всегда въ великолѣпныхъ костюмахъ. Дѣло въ томъ, что англичане, у которыхъ двадцать лѣтъ тому назадъ золотое шитье употреблялось только въ арміи, щеголяютъ теперь шитьемъ, кружевами и позументами въ такой же степени, какъ и французы. Разумѣется, я имѣю при этомъ въ виду лишь знатныхъ англичанъ, такъ какъ горожане довольствуются до сихъ поръ костюмомъ изъ тонкаго сукна, хорошей шляпой, парикомъ и великолѣпнымъ бѣльемъ. Здѣсь всѣ порядочно одѣваются. Даже и нищіе не производятъ впечатлѣнія такихъ оборванцевъ, какъ въ другихъ мѣстностяхъ". Послѣ того, какъ нашъ пріятель, причисляющійся тоже къ знати, совершилъ запросто утреннюю прогулку въ паркѣ, онъ возвращается домой, чтобы принарядиться, и затѣмъ, при шпагѣ, отправляется въ какую-нибудь кофейню или шоколадное заведеніе, посѣщаемое особами, съ которыми онъ желалъ бы видѣться. "Англичане положили себѣ за правило ходить, по крайней мѣрѣ, разъ въ день въ такое заведеніе, гдѣ они толкуютъ о дѣлахъ, городскихъ новостяхъ, читаютъ газеты или же всего чаще молча глядятъ другъ на друга. Въ сущности очень хорошо, что они молчатъ, такъ какъ если бы они были столь же болтливы, какъ жители другихъ странъ, то въ лондонскихъ кофейняхъ стоялъ бы невыносимѣйшій гамъ, среди котораго нельзя было бы разслышать ни единаго слова. Шоколадное заведеніе въ Сентъ-Джемской улицѣ, куда я захожу каждое утро, чтобы провести время, всегда до того переполнено посѣтителями, что, кажется, тамъ негдѣ упасть даже и яблочку.
   Несмотря на всѣ прелести лондонской жизни, король Георгъ I старался уѣзжать какъ можно чаще изъ столицы, а въ бытность свою тамъ проводилъ все время съ своими нѣмцами. Они смотрѣли на Лондонъ совершенно также, какъ храбрый наѣздникъ Блюхеръ, который сто лѣтъ спустя, поглядывая на англійскую столицу съ колокольни собора св. Павла, сказалъ со вздохомъ: "Сколько бы здѣсь можно было награбить" {Теккерей не совсѣмъ точно передаетъ здѣсь мысль Блюхера. Прусскій фельдмаршалъ, безъ сомнѣнія, видѣвшій на своемъ вѣку несравненно болѣе красивые города, сказалъ просто на просто: "Какая дрянь"!}. (Wasz für Plunder). Королевскія фаворитки-нѣмки -- грабили; королевскіе секретари-нѣмцы -- грабили, даже вывезенные изъ Германіи арапы, Мустафа и Магометъ, получили свою долю добычи. Престарѣлый монархъ держался правила: "Тащи все, что лежитъ плохо!" Безъ сомнѣнія, онъ не былъ особенно благороднымъ и грандіознымъ монархомъ и не покровительствовалъ изящнымъ искусствамъ, но зато не былъ также и лицемѣромъ, мстительнымъ или же расточительнымъ державцемъ. Деспотъ въ Ганноверѣ, Георгъ былъ умѣреннымъ государемъ въ Англіи. Онъ задавался цѣлью вмѣшиваться какъ можно менѣе въ англійскія дѣла и по возможности чаще уѣзжать изъ тріединаго королевства. Сердце его, если можно такъ выразиться, не разставалось съ Ганноверомъ. Захворавъ во время своего послѣдняго путешествія, проѣздомъ черезъ Голландію, онъ высунулъ мертвенно-блѣдное свое лицо изъ окна кареты и едва слышнымъ голосомъ прошепталъ: "Оснабрюкъ, Оснабрюкъ". При восшествіи на англійскій престолъ Георгу I было уже болѣе пятидесяти лѣтъ. Англичане провозгласили его королемъ единственно лишь потому, что это сообразовалось съ интересами и цѣлями партіи, пользовавшейся тогда у нихъ преобладающимъ вліяніемъ. Они смѣялись надъ грубыми нѣмецкими манерами своего короля и отпускали на его счетъ остроты самаго непозволительнаго свойства. Онъ въ свою очередь по достоинству цѣнилъ вѣрноподданническія чувства англичанъ и заботился по преимуществу о томъ, чтобы заграбастать побольше денегъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ ограждалъ Англію отъ католицизма и владычества деревянныхъ башмаковъ. Если бы мнѣ довелось жить въ царствованіе короля Георга I, я стоялъ бы все-таки на его сторонѣ. При всемъ своемъ эгоизмѣ и циничности, онъ былъ тѣмъ не менѣе лучше короля, который пріѣхалъ бы къ намъ изъ Сенъ-Жерменскаго дворца съ французскимъ королевскимъ указомъ въ карманѣ и цѣлою свитой іезуитовъ.
   Говорятъ, будто судьба, обращая на августѣйшихъ особъ большее вниманіе, чѣмъ на простыхъ смертныхъ, не оставила и Георга I надлежащими знаменіями и пророчествами, относившимися до него лично. Особенно тревожило будто-бы короля предсказаніе, что онъ умретъ вскорѣ послѣ своей супруги. Дѣйствительно, блѣдная смерть, скосившая злополучную принцессу Шарлотту въ ея Альденскомъ замкѣ, не замедлила наложить безцеремонную свою руку и на его величество короля Георга I въ дорожномъ его экипажѣ на пути въ Ганноверъ.
   Найдутся-ли ямщики, способные обогнать эту блѣдную амазонку? Говорятъ, будто Георгъ обѣщалъ одной изъ своихъ вдовушекъ съ лѣвой руки навѣстить ее послѣ смерти, если только ему будетъ разрѣшенъ хотя бы краткосрочный отпускъ съ того свѣта. Вскорѣ послѣ кончины короля большой воронъ влетѣлъ или впрыгнулъ въ окно Твикенгэмскаго замка герцогини Кендальской. Она сочла тогда умѣстнымъ вообразить, будто подъ перьями ворона скрывается и на самомъ дѣлѣ духъ короля, гостепріимно встрѣтила чернаго своего посѣтителя и окружила его самыми тщательными попеченіями. Какая, подумаешь, дивная метамисихоза!.. Король, превращенный въ кладбищенскую птицу! Какъ трогательна мысль о герцогинѣ, проливающей надъ нею слезы! По смерти герцогини Кендальской,-- этого цѣломудреннаго придатка къ англійской аристократіи, всѣ ея драгоцѣнности, серебряная посуда и награбленныя сокровища, перешли къ ганноверскимъ ея родственникамъ. Интересно знать, забралили ея наслѣдники къ себѣ въ Ганноверъ также и короля-ворона? Чего добраго, онъ и теперь еще машетъ крыльями гдѣ-нибудь надъ Герренгаузеномъ?
   Въ Англіи миновали уже дни страннаго богопочитанія, воздававшагося государямъ, когда даже въ храмѣ Божіемъ священники льстили королямъ,-- когда раболѣпное подслуживаніе имъ считалось чѣмъ-то облагораживающимъ, -- когда красота и молодость стремились привлечь къ себѣ королевскіе взоры и женщина не считала для себя безчестьемъ побывать въ объятіяхъ его величества. Къ числу драгоцѣнныхъ послѣдствій свободы, которую Георгъ I оградилъ и обезпечилъ фактомъ своего царствованія въ Англіи, принадлежитъ между прочимъ улучшеніе нравственности, а также исправленіе обычаевъ, существовавшихъ до него при дворѣ и въ народѣ. Онъ сдержалъ договоръ съ своими англійскими подданными и хотя лично былъ въ такой же степени, какъ прочіе монархи и простые смертные, подверженъ современнымъ ему порокамъ, заслуживаетъ, однако, искренней благодарности за сохраненіе въ неприкосновенности свободы, перешедшей въ наслѣдство нынѣшнимъ англичанамъ. Атмосфера этой свободы неизбѣжно должна была очистить съ теченіемъ времени воздухъ и королевскихъ дворцовъ и самыхъ скромныхъ лачугъ. Истина, на которую имѣютъ въ Англіи прирожденное право какъ самыя знатныя лица, такъ и наиболѣе скромные обыватели, истина, безстрашно произносящая свои приговоры даже и надъ августѣйшими особами, можетъ говорить теперь о нихъ единственно только съ уваженіемъ и почтеніемъ. На портретѣ Георга I имѣется не мало пятенъ. Тамъ есть черты, которыми никто изъ насъ, разумѣется, не станетъ восхищаться, но рядомъ съ ними имѣются и болѣе благородныя черты, а именно: правосудіе, мужество, умѣренность. Съ нашей стороны умѣстно будетъ остановиться преимущественно на нихъ, прежде чѣмъ мы повернемъ портретъ этого короля къ стѣнѣ.
   

ГЕОРГЪ II.

   Послѣ полудня 14 іюня 1727 г. можно было бы увидѣть на большой дорогѣ изъ Чельзи въ Ричмондъ двухъ всадниковъ, мчавшихся во всю конскую прыть. Передовой изъ нихъ, одѣтый въ модные тогда большіе сапоги широколицый и весьма дородный мужчина, съ вида большой весельчакъ, такъ ловко сидѣлъ на конѣ и такъ искусно имъ правилъ, что вы сразу бы признали его замѣчательно смѣлымъ и опытнымъ ѣздокомъ Дѣйствительно, трудно было бы найти большаго любителя спорта. Въ норфолькскихъ охотничьихъ угодьяхъ ни одинъ помѣщикъ не гонялся смѣлѣе за лисицами и не трубилъ звонче и веселѣе въ охотничій рогъ, чѣмъ джентльменъ, несшійся теперь во весь опоръ по дорогѣ въ Ричмондъ.
   Онъ не замедлилъ прибыть въ ричмондскій замокъ и выразилъ желаніе немедленно же видѣться съ владѣльцемъ. Хозяйка дома и бывшія съ нею дамы, передъ свѣтлыя очи которыхъ допустили этого джентльмена, объявили, что, по какому бы важному дѣлу онъ ни пріѣхалъ, его все-таки нельзя допустить къ хозяину. Дѣло въ томъ, что хозяинъ по своему обыкновенію спалъ послѣ обѣда, и бѣда тому, кто осмѣлился бы нарушить эту послѣобѣденную сіесту! Тѣмъ не менѣе дородный нашъ пріятель въ большихъ сапогахъ дерзновенною рукою отстранилъ придворныхъ дамъ и открылъ запретную дверь въ спальню, гдѣ лежалъ на кровати маленькій человѣчекъ. Тамъ, передъ этой кроватью, джентльменъ въ большихъ сапогахъ, такъ торопившійся прибыть въ Ричмондъ, преклонилъ колѣни.
   Человѣкъ, лежавшій въ постели, вскочилъ съ нея и, разразившись цѣлымъ градомъ проклятій, спросилъ (съ замѣтнымъ нѣмецкимъ акцентомъ):
   -- Кто тамъ и какъ онъ смѣлъ меня разбудить?
   -- Я, сэръ Робертъ Вальполь,-- объявилъ вѣстникъ. (Необходимо замѣтить, что маленькій человѣчекъ терпѣть не могъ сэра Роберта Вальполя).-- Имѣю честь сообщить вашему величеству, что августѣйшій вашъ родитель король Георгь I скончался въ Оснабрюкѣ въ прошлую субботу, десятаго числа, сего мѣсяца.
   -- Это грубая ложь!-- взревѣла священная особа его величества короля Георга II, но сэръ Робертъ Валыголь энергически подтвердилъ сообщенный имъ фактъ и съ этого дня ровнехонько тридцать три года царствовалъ надъ Англіей Георгь II.
   Въ спеціально-историческихъ сочиненіяхъ читатель найдетъ подробное описаніе того, какъ Георгъ II унесъ завѣщаніе своего отца изъ подъ носа изумленнаго архіепископа Кентербюрійскаго. Тамъ онъ узнаетъ, какимъ раздражительнымъ темпераментомъ обладалъ этотъ маленькій человѣкъ, возсѣдавшій на англійскомъ престолѣ,-- какъ онъ грозилъ кулакомъ придворнымъ своего родителя,-- какъ въ припадкѣ бѣшенства срывалъ съ себя и бросалъ на земь сюртукъ и парикъ,-- какъ обзывалъ воромъ, лгуномъ и негодяемъ всѣхъ и каждаго, кто только осмѣливался ему противорѣчить. Изъ исторіи же вы узнаете, какъ быстро и благоразумно примирился онъ съ смѣлымъ энергическимъ министромъ, котораго ненавидѣлъ при жизни отца, и который служилъ ему потомъ самому въ теченіе цѣлыхъ пятнадцати лѣтъ съ изумительнымъ благоразуміемъ, вѣрностью и успѣхомъ. Единственно лишь благодаря сэру Роберту Вальполю въ Англіи не воцарился по смерти Георга I претендентъ. Лишь упрямое миролюбіе Вальполя спасло Англію отъ войнъ, которыя она, при отсутствіи единенія и недостаточномъ развитіи вооруженныхъ силъ, наврядъ-ли была бы въ состояніи выдержать. Безъ энергическихъ совѣтовъ и добродушнаго, но рѣшительнаго сопротивленія Вальполя, нѣмецкіе деспоты не преминули бы сдѣлать попытку къ введенію въ Англію ганноверскаго режима, которая неизбѣжно вызвала бы возмущеніе, междоусобицу, народныя бѣдствія и тиранію, взамѣнъ никогда не бывалаго до тѣхъ поръ двадцатипятилѣтія мира, свободы и матеріальнаго благоденствія. Всѣмъ этимъ обязана Англія развратному пьяницѣ и цинику, который безсовѣстно подкупалъ членовъ парламента, но вмѣстѣ съ тѣмъ былъ великимъ гражданиномъ, патріотомъ и государственнымъ дѣятелемъ. По религіознымъ убѣжденіямъ, Вальполь былъ немногимъ развѣ лучше язычника. Онъ позволялъ себѣ самыя непристойныя шутки надъ священниками и епископами, осмѣивалъ какъ англиканскую церковь, такъ и десентеровъ. Въ частной жизни этотъ старый язычникъ любилъ предаваться удовольствіямъ самаго низменнаго разбора; вакаціи же проводилъ охотясь съ собаками, или же пьянствуя съ мужиками въ Хоуфтонѣ, причемъ истреблялъ громадное количество ростбифа и пунша. Къ литературѣ онъ относился почти столь же холодно, какъ и его повелитель, король. Вмѣстѣ, съ тѣмъ онъ былъ до такой степени дурного мнѣнія о человѣческой природѣ, что положительно стыдно сознаться въ правильности его сужденій и въ возможности подкупать людей такими низменными подачками. Тѣмъ не менѣе Вальполь, съ подкупленной своей палатою общинъ, отстоялъ для Англіи свободу и, въ качествѣ невѣрующаго, наложилъ узду на клерикаловъ. Въ Оксфордѣ, имѣлись тогда богословы, которые, по части двоедушія и честолюбивыхъ замысловъ, могли бы поспорить съ іезуитами, Вальполъ не давалъ хода ни имъ, ни папистамъ. Англичане не дѣлали при немъ завоеваній, но за то пользовались миромъ, свободой и благоденствіемъ. Трехпроцентныя облигаціи англійскаго государственнаго долга стояли почти альпари, а пшеница продавалась по 25--26 шиллинговъ за квартеръ.
   Для англичанъ было большимъ счастьемъ, что первые ихъ короли Георги не принадлежали къ числу монарховъ, проникнутыхъ сознаніемъ высокаго своего долга. Особенно благопріятнымъ обстоятельствомъ являлась нѣжная привязанность этихъ Георговъ къ Ганноверу, побуждавшая ихъ смотрѣть на англичанъ, какъ говорится, сквозь пальцы. Черные дни для Великобританіи наступили лишь тогда, когда она обзавелась королемъ, который гордился именемъ британца. Родившись въ этой странѣ, онъ задался намѣреніемъ управлять ею какъ слѣдуетъ. На самомъ дѣлѣ онъ былъ столь же пригоденъ къ управленію Англіей, какъ его дѣдъ и прадѣдъ, не дѣлавшіе подобныхъ попытокъ, а потому давшіе ей отдохнуть въ ихъ царствованіе. Опасный благородный духъ вѣрноподданничества прежнихъ кавалеровъ постепенно вымиралъ,-- старинная гордая англиканская церковь приходила, мало по малу, въ духовное запустѣніе,-- вопросы, изъ-за которыхъ цѣлыя поколѣнія энергическихъ, храбрыхъ людей вели другъ съ другомъ безпощадную войну, причемъ одна сторона отстаивала принципы вѣрноподданничества и прерогативы, права короля и церкви, а другая -- боролась за истину и справедливость, защищая гражданскую свободу,-- перестали волновать умы. По вступленіи Георга III на престолъ, борьба съ вѣрноподданничествомъ и свободой приходила уже къ концу. Претендентъ,-- состарившійся, бездѣтный пьяница Чарльзъ-Эдуардъ, проживавшій въ Италіи, умеръ.
   Тѣ, кого интересуетъ исторія европейскихъ дворовъ минувшаго столѣтія, безъ сомнѣнія, знакомы съ мемуарами маркграфини Байрейтской. Они знаютъ, каковы были тогдашніе порядки при берлинскомъ дворѣ, гдѣ царствовали близкіе родственники Георга II. Отецъ Фридриха Великаго нещадно билъ собственныхъ своихъ дочерей и сыновей и высшихъ государственныхъ сановниковъ. Онъ похищалъ всюду въ Европѣ рослыхъ мужчинъ для укомплектованія роты дворцовыхъ своихъ гренадеръ. Его пирушки, парады, попойки и увеселенія за трубками и пивомъ описаны въ достаточной степени подробно и обстоятельно. Дикарь Іонафанъ Великій въ своихъ рѣчахъ, удовольствіяхъ и поведеніи наврядъ-ли обнаруживалъ болѣе топкое развитіе эстетическаго чувства, чѣмъ прусскій король. Жизнь, царствованіе и дѣянія Людовика XV разсказываются во многихъ тысячахъ французскихъ мемуаровъ. Англійскій Георгъ II былъ во всякомъ случаѣ не хуже другихъ королей, своихъ современниковъ. Онъ дорожилъ королевской прерогативой нарушать чужія права и пользовался ею. Онъ производилъ на англичанъ впечатлѣніе неразвитаго, глупаго человѣка съ низменными вкусами, но, по словамъ Гервея, этотъ раздражительный монархъ былъ въ высшей степени сантименталенъ, а письма, которыя онъ писалъ до чрезвычайности охотно, были положительно опасны увлекательностью ихъ краснорѣчія. Свою сантиментальность Георгъ II припрятывалъ, впрочемъ, исключительно для нѣмцевъ и для королевы своей супруги, а съ англичанами не пускался ни въ какія фамильярности. Его обвиняли въ скупости, но онъ не бросалъ денегъ по пустякамъ и оставилъ послѣ своей смерти лишь скромныя сбереженія. Онъ не любилъ изящныхъ искусствъ, но и не притворялся, будто ихъ любитъ. Въ религіозныхъ вопросахъ онъ также мало лицемѣрилъ, какъ и его отецъ. Онъ былъ дурного мнѣнія о людяхъ, но, принимая во вниманіе его приближенныхъ, развѣ можно обвинять его въ ошибочности сужденій? Онъ необыкновенно чутко распознавалъ ложь и лесть и въ тоже время вынужденъ былъ терпѣть возлѣ себя лжецовъ и льстецовъ. Если бы Георгъ II легче вдавался въ обманъ, онъ былъ бы вѣроятно монархомъ несравненно болѣе пріятнымъ въ обращеніи. Горькій житейскій опытъ сдѣлалъ изъ него циника. Врожденная проницательность не пошла ему въ прокъ, такъ какъ она раскрывала передъ нимъ всюду только эгоизмъ и лесть. Что, спрашивается, могъ Валыголь сказать своему королю объ его лордахъ и членахъ парламента, кромѣ того, что все это люди продажные? Ту же продажность видѣлъ Георгъ II среди духовенства и придворныхъ особъ. Поэтому-то Георгъ II такъ грубо и скептически относился къ мужчинамъ и женщинамъ;-- поэтому-то онъ сталъ сомнѣваться въ существованіи религіи, патріотизма и чести какъ у мужчинъ, такъ и у женщинъ. "Это повѣса, но въ бою онъ ведетъ себя какъ порядочный человѣкъ",-- говорилъ молчаливый Георгъ I о своемъ сынѣ и наслѣдникѣ. Не подлежитъ сомнѣнію, что Георгъ II былъ человѣкъ мужественный. Еще въ качествѣ наслѣднаго принца, во главѣ вспомогательнаго отряда, выставленнаго его отцомъ, онъ выказалъ себя подъ предводительствомъ принца Евгенія и герцога Марльборо энергическимъ, храбрымъ воиномъ. Особенно отличился онъ въ битвѣ подъ Уденардомъ. Замѣтимъ кстати, что другой претендентъ на англійскій престолъ, участвовавшій въ сраженіи при Мальплаке, снискалъ себѣ тамъ своимъ поведеніемъ мало чести. Вообще мужество этого претендента, именовавшаго себя Іаковомъ III, оставалось всегда, если можно такъ выразиться, подъ сомнѣніемъ. Какъ тогда во Фландріи, такъ и потомъ, въ старинномъ королевствѣ своихъ предковъ, въ Шотландіи, злополучный претендентъ не обнаруживалъ должной рѣшимости. Напротивъ того, Георгь II, несмотря на маленькій свой ростъ, былъ храбрецомъ, обладавшимъ въ бою замѣчательно стойкой энергіей, и сражался съ мужествомъ истиннаго троянца. Онъ вызвалъ своего кузепа, прусскаго короля, на дуэль, причемъ поединокъ долженъ былъ происходить на шпагахъ и пистолетахъ. Въ интересахъ беллетристики можно только пожалѣть о томъ, что эта знаменитая дуэль не состоялась. Оба монарха всѣми силами души ненавидѣли другъ друга. Секунданты были уже выбраны, мѣсто встрѣчи назначено, и дуэль не произошла лишь потому, что обоимъ противникамъ выяснили (послѣ долгихъ трудовъ и усилій), что они выставятъ себя на посмѣшище всей Европѣ.
   Не подлежитъ сомнѣнію, что каждый разъ, когда храброму Георгу доводилось воевать, онъ не клалъ, какъ говорится, охулки на руку. Подъ Деттингеномъ лошадь его закусила удила и чуть не занесла своего сѣдока въ непріятельскіе ряды. Съ трудомъ лишь удалось ее остановить. Георгъ, слѣзая съ своего пылкаго не въ мѣру боевого коня, сказалъ: "Теперь я знаю, что не убѣгу!" Ставъ затѣмъ во главѣ своихъ пѣхотинцевъ, онъ вынулъ шпагу, погрозилъ ею всей французской арміи и, скомандовавъ на ломанномъ англійскомъ языкѣ своимъ пѣхотинцамъ ударить въ штыки, повелъ ихъ впередъ съ замѣчательнымъ мужествомъ и храбростью. Въ 1745 году, когда претендентъ прибылъ въ Дерби и многіе изъ приближенныхъ короля начали блѣднѣть отъ страха, самъ Георгъ ни мало не утратилъ своего мужества. "Все это вздоръ, не стоитъ и говорить о такихъ пустякахъ", объявилъ этотъ храбрый маленькій король, ни на минуту не дозволяя, чтобы присутствіе претендента сколько-нибудь разстроивало спокойствіе его духа, мѣшало ему заниматься государственными дѣлами, удовольствіями, или даже удержало его отъ обычныхъ поѣздокъ и путешествій. На публичныхъ празднествахъ король Георгъ II всегда являлся въ мундирѣ и шляпѣ, которые носилъ въ день знаменитой битвы подъ Уденардомъ. Англичане смѣялись надъ этимъ страннымъ, старо-моднымъ мундиромъ, но смѣялись добродушно, такъ какъ храбрость сама по себѣ никогда и нигдѣ не выходитъ изъ моды.
   Въ частной жизни Георгъ II выказалъ себя достойнымъ преемникомъ своего родителя. Въ виду подробностей, сообщенныхъ уже о житьѣ-бытьѣ Георга I, можно избавить читателей отъ описанія нѣмецкаго гарема у его сына. Въ 1705 году онъ женился на принцессѣ, отличавшейся красотой, умомъ и прекраснымъ характеромъ. Это была одна изъ самыхъ нѣжныхъ и любящихъ женъ, какія вообще когда-либо выпадали на долю августѣйшихъ особъ. Она любила своего мужа и пребывала ему неизмѣнно-вѣрной. Онъ въ свою очередь тоже любилъ ее до послѣдней минуты ея жизни, по сколько это оказывалось возможнымъ при его характерѣ и темпераментѣ. Необходимо замѣтить, къ чести Каролины Аншпахской, что въ тѣ времена, когда германскіе принцы и принцессы не задумывались мѣнять вѣроисповѣданія какъ перчатки, она не согласилась отречься отъ протестантства, несмотря на то, что за нее сватался тогда австрійскій наслѣдный эрцгерцогъ. Протестантская родня принцессы въ Берлинѣ, недовольная ея строптивостью, пыталась совратить бѣдняжку въ католицизмъ (объ этомъ хлопоталъ, между прочимъ, Фридрихъ Великій, который, несмотря на все свое невѣріе, долгое время пользовался въ Англіи репутаціей протестантскаго героя и сподвижника). Эти ревностные протестанты прислали къ Каролинѣ ловкаго іезуита, патера Урбана, славившагося искусствомъ улавливать души въ свои сѣти. На этотъ разъ, однако, іезуиту пришлось потерпѣть пораженіе. Молодая принцесса аншпахская отказала Карлу VI и вышла замужъ за гораздо менѣе виднаго собой наслѣднаго принца Ганноверскаго. До конца жизни она любила его съ такимъ нѣжнымъ самопожертвованіемъ, на которое можетъ быть способна развѣ только женщина,-- окружала его предупредительной ласковой добротой и самою тонкой лестью, стушевываясь всегда сама передъ нимъ на заднемъ планѣ.
   Король Георгъ I, уѣхавъ въ первый разъ на побывку въ Ганноверъ, назначилъ своего сына на это время регентомъ королевства. Впослѣдствіи принцъ Уэльскій никогда болѣе не удостаивался этой чести, такъ какъ не замедлилъ поссориться съ родителемъ. На крестинахъ второго сына наслѣднаго принца дѣло чуть не дошло до драки въ королевской семьѣ. Принцъ позволилъ себѣ поднести кулакъ къ самому носу герцога Ньюкэстльскаго, назвалъ его негодяемъ и вызвалъ на дуэль августѣйшаго своего родителя. Георгъ I выгналъ тогда своего наслѣдника и его жену изъ Сентъ-Джемскаго дворца, приказавъ вмѣстѣ съ тѣмъ отобрать у нихъ дѣтей. Отецъ и мать горько плакали, разставаясь съ своими малютками. Послѣ того маленькіе принцы зачастую посылали папашѣ и мамашѣ, съ поклономъ отъ себя, корзиночку вишень. Наслѣдный принцъ и его супруга кушали эти вишни, смачивая ихъ слезами. Тридцать пять лѣтъ спустя они не плакали, когда умеръ принцъ Фридрихъ, старшій ихъ сынъ, ихъ наслѣдникъ и врагъ. Король называлъ свою невѣстку: "cette diablesse madame la princesse". Лицамъ, бывавшимъ при дворѣ наслѣднаго принца, запрещалось являться къ королевскому двору. Когда ихъ королевскія высочества уѣхали въ Бэтъ, англійскіе вельможи послѣдовали туда за наслѣдной четой и дѣлали въ Сумсетскомъ графствѣ то, что воспрещалось имъ въ Лондонѣ. Эпитетъ "чертовки", въ примѣненіи къ наслѣдной принцессѣ, объясняетъ одну изъ причинъ августѣйшаго гнѣва ея тестя. Принцесса Каролина была не только умна, но и остроумна. Къ тому же она обладала очень злымъ язычкомъ и жестоко осмѣивала престарѣлаго "султана" съ "отвратительнымъ" его гаремомъ. Она писала обо всемъ этомъ самыя ужасающія рецензіи своимъ родственникамъ. Не смѣя являться предъ свѣтлыя очи монарха, наслѣдная чета поселилась въ "Лейстерскихъ поляхъ", гдѣ, по словамъ Вальполя, вокругъ нея собрался новый дворъ "изъ наиболѣе выдающихся юныхъ джентльменовъ будущей правительственной партіи и самыхъ прелестныхъ и очаровательныхъ молодыхъ дѣвицъ и дамъ". Кромѣ Лейстерскаго дворца, у принца Уэльскаго имѣлся также замокъ въ Ричмондѣ, гдѣ молодой дворъ очень пріятно проводилъ время. Тамъ у наслѣдной четы бывали Гервей, Честерфильдъ, мистеръ Попе изъ Туйкенгема, а иногда вмѣстѣ съ нимъ и сенъ-патрикскій деканъ, пользовавшійся репутаціей нелюдима,-- не говоря уже о цѣломъ роѣ молоденькихъ леди, хорошенькія личики которыхъ улыбаются намъ изъ рамокъ историческаго повѣствованія. Въ числѣ ихъ была леди Лепелль, красоту которой воспѣвали современные ей поэты, и энергическая, умная, шаловливая, очаровательная Мери Велленденъ, не дозволившая принцу Уэльскому за нею ухаживать. Сложивъ на груди хорошенькія свои ручки, она предложила его королевскому высочеству оставить ее въ покоѣ, швырнула ему прямо въ лицо кошелекъ съ золотыми монетами, который онъ осмѣлился ей предложить, и объявила, что ей было противно смотрѣть на этотъ кошелекъ еще передъ тѣмъ, когда принцъ тщательно пересчитывалъ, сколько именно находится тамъ гиней. Вообще Георгъ II ни тогда, ни впослѣдствіи не умѣлъ окружить себя надлежащимъ царственнымъ обаяніемъ. Вальполь разсказываетъ что однажды вечеромъ, когда у ихъ величествъ играли въ карты, принцессы, любившія пошутить, выдернули кресло изъ подъ леди Делоренъ, а эта дама, въ отместку, выдернула стулъ изъ подъ короля, такъ что его величество опрокинулся на коверъ вверхъ тормашками. Впрочемъ, въ какомъ бы положеніи ни находился Георга II, онъ всегда оставался смѣшнымъ. Даже подъ Деттингеномъ, гдѣ Георгъ выказалъ такое геройское мужество, онъ все-таки представлялъ изъ себя потѣшную фигуру, командуя на ломаномъ англійскомъ языкѣ и размахивая шпагой, словно учитель фехтованія. Въ тогдашнихъ каррикатурахъ осмѣивали также и его сына -- "кулледенскаго героя".
   Воздерживаюсь отъ дальнѣйшихъ цитатъ изъ Вальполя, относящихся до Георга II, такъ какъ письма его, безъ сомнѣнія, прочитаны уже всѣми любителями мемуаровъ минувшаго столѣтія. Трудно представить себѣ что-нибудь веселѣе и жизнерадостнѣе этихъ писемъ. Въ нихъ всюду слышатся отзвуки бальной музыки. Передъ читателями горятъ и сверкаютъ восковыя свѣчи, блестящіе костюмы, изящныя остроты, драгоцѣнная серебряная посуда и вызолоченные экипажи. Такой лучезарной, веселой и смѣющейся ярмарки тщеславія, какую Горасъ Вальполь показываетъ намъ въ этихъ письмахъ, трудно себѣ даже и вообразить. Слѣдующій за нимъ авторитетъ по части мемуаровъ того времени, Гервей, рисуетъ намъ несравненно болѣе мрачную картину. Самая обстановка, при которой ей суждено было явиться на свѣтъ Божій, способна, впрочемъ, навести страхъ и трепетъ на обыкновенныхъ смертныхъ. По завѣщанію Гервея, лишь нѣсколько лѣтъ тому назадъ разрѣшено было его наслѣдникамъ вскрыть хранившуюся въ Иквортѣ шкатулку съ его мемуарами. Это было нѣчто вродѣ раскопокъ, которыя повели къ раскрытію Помпеи. Передъ нами воскресло минувшее столѣтіе съ его храмами и общественными играми, колесницами, площадями, гульбищами и лупанаріями. Странствуя по этому городу мертвыхъ, -- въ этой эпохѣ ужасающаго эгоизма, среди безсовѣстныхъ ея интригъ и пиршествъ, въ толпѣ ожившихъ мертвецовъ, безцеремонно толкающихъ другъ друга, чтобы какъ-нибудь протиснуться впередъ, -- мертвецовъ нарумяненыхъ, съ лживыми языками и злорадной усмѣшкой на устахъ, мнѣ хотѣлось найти въ этой толпѣ человѣка, которому я могъ бы сочувствовать. Признаться, я обращался даже къ пріятелямъ, хорошо знакомымъ съ исторіей минувшаго столѣтія, и просилъ ихъ: "Укажите мнѣ при этомъ дворѣ хоть одного порядочнаго человѣка. Отыщите, среди этихъ эгоистовъ придворныхъ и безнравственныхъ развратныхъ весельчаковъ, хотя одну личность, къ которой я могъ бы питать любовь и уваженіе. Передъ нами расхаживаютъ здѣсь пѣтушкомъ: миніатюрное подобіе султана, Георгъ II,-- горбунъ лордъ Честерфильдъ съ нахмуренными бровями, -- Джонъ Гервей,-- съ своею мертвой улыбкой и наштукатуреннымъ лицомъ. Я ненавижу ихъ всѣхъ отъ души. За ними слѣдуютъ Хёдли, пробирающійся ползкомъ на брюхѣ съ одной епископской каѳедры на другую, и мистеръ Попе изъ Туйкенгама съ своимъ пріятелемъ въ новой рясѣ. Онъ тоже кланяется, но изъ подъ его нависшихъ бровей сверкаетъ бѣшенство, а въ его улыбкѣ проглядываетъ ненависть и презрѣніе. Не знаю, нравятся-ли вамъ эти господа, но съ Попе я могъ бы, пожалуй, еще помириться, по крайней мѣрѣ,-- могъ бы восхищаться его геніемъ, остроуміемъ, великодушіемъ и чувствительностью, причемъ, однако, меня всегда томила бы увѣренность, что онъ ни съ того ни сего вообразитъ, будто я имѣлъ въ виду его оскорбить, или осмѣять и, не говоря дурного слова, заколетъ меня на-смерть кинжаломъ. Можно-ли отнестись съ сердечнымъ довѣріемъ, по крайней мѣрѣ, къ королевѣ? Она не принадлежитъ къ нашимъ сферамъ. Государи и государыни, уже вслѣдствіе высокаго своего положенія, обречены на одиночество. Эта загадочная женщина ушла всецѣло въ загадочную свою привязанность. Несмотря на всѣ испытанія,-- на пренебреженіе и муки, она всю жизнь оставалась вѣрна этой привязанности, но за то, кромѣ своего мужа, не любила въ дѣйствительности никого на свѣтѣ. Для своихъ дѣтей она была довольно хорошею матерью и даже питала къ нимъ нѣкоторую нѣжность, но чтобы доставить удовольствіе своему Георгу, охотно согласилась бы изрубить ихъ собственноручно въ мелкіе куски. Она относилась къ своимъ приближеннымъ милостиво, добродушно и чистосердечно, но ея пріятели и пріятельницы могли умереть, дочери выйти замужъ и уѣхать за границу, нимало не нарушая этимъ душевнаго ея спокойствія и комфорта. За то какъ бы ей ни было грустно на сердцѣ, она каждый разъ, когда король требовалъ ее къ себѣ, улыбалась ему,-- охотно гуляла съ нимъ пѣшкомъ, скрывая, что чувствуетъ себя до смерти усталой,-- смѣялась грубымъ его шуткамъ даже въ тѣхъ случаяхъ, когда чувствовала себя больной душою и тѣломъ. Привязанность Каролины къ августѣйшему ея супругу представляется со стороны настоящимъ чудомъ. Какими же таинственными чарами обладалъ этотъ маленькій человѣкъ? Какимъ именно волшебствомъ были проникнуты изумительныя письма на тридцати страницахъ, которыми онъ бомбардировалъ королеву во время своихъ отлучекъ и своихъ ганноверскихъ фаворитокъ, когда проживалъ въ Лондонѣ съ королевой? Какъ могло случиться, что Каролина аншпахская, прелестнѣйшая и образованнѣйшая изъ тогдашнихъ германскихъ принцессъ, отказала сватавшемуся за нее императору и вышла замужъ за плюгавенькаго, краснолицаго, пучеглазаго ганноверскаго принца? Какъ могла она любить его такъ сильно до послѣдняго часа своей жизни? Эта чрезмѣрная любовь и свела ее подъ конецъ въ могилу. Георгъ II, несмотря на то, что его супруга страдала подагрой, пригласилъ ее гулять съ собою. Чтобы выполнить это желаніе, королева приняла холодную ножную ванну... Впрочемъ, уже на смертномъ одрѣ, когда она терпѣла невыносимыя муки и на глаза ея спускалась уже тѣнь смерти, Каролина нашла еще у себя достаточно силы, чтобы обратиться къ своему мужу и господину съ блѣдной улыбкой и ласковымъ словомъ. Безъ сомнѣнія, всѣмъ англичанамъ извѣстна странная повѣсть объ этой августѣйшей кончинѣ. Умирающая королева просила своего супруга вступить во второй бракъ, но престарѣлый король возразилъ сквозь рыданія: "Нѣтъ, нѣтъ, съ меня будетъ довольно и любовницъ". Трудно представить себѣ фарсъ болѣе ужасающаго свойства. Мнѣ кажется, будто я присутствую при этой изумительной сценѣ,-- стою возлѣ смертнаго одра ея величества королевы и думаю о неисповѣдимости путей Господнихъ. Какъ странно съ нашей земной точки зрѣнія предустановлены человѣческія судьбы,-- какъ удивительно распредѣлены награды и наказанія: любовь, жизненный успѣхъ, страсти, поступки и цѣли стремленій. Тутъ же, въ присутствіи смерти, я не могу удержаться отъ смѣха, но вмѣстѣ съ тѣмъ мое сердце преисполнено самаго искренняго горя. Въ столь часто цитированныхъ страницахъ мемуаровъ лорда Гервея, содержащихъ описаніе послѣднихъ минутъ жизни королевы, чудовищная смѣсь ужаснаго и смѣшнаго затыкаетъ за поясъ все, когда либо созданное сатирой. Сатанинскій юморъ этой сцены страшнѣе самыхъ мрачныхъ страницъ Свифта и самой убійственной ироніи Фильдинга. Въ человѣкѣ, способномъ написать этотъ разсказъ, безъ сомнѣнія, было въ свою очередь, нѣчто демонское. Боюсь, что эпиграмма въ стихахъ, въ которой Попе, тоже въ припадкѣ почти сатанинской злобы, изобразилъ Гервея, была въ сущности заслуженною. Мнѣ становится страшно, когда я вглядываюсь въ прошлое и вижу прелестное блѣдное лицо королевы на смертномъ одрѣ, истомленное муками, и слышу, какъ она проситъ присутствующихъ: "Оставьте же меня въ покоѣ!" Мнѣ становится страшно, когда я представляю себѣ возлѣ нея августѣйшаго стараго грѣховодника, который, словно обезумѣвъ отъ горя, цѣлуетъ мертвыя ея уста, а затѣмъ уходитъ грѣшить по прежнему. Меня ужасаетъ толпа царедворцевъ-священниковъ съ архіепископомъ во главѣ, напутственныя молитвы которой королева отвергла. Тѣмъ не менѣе эти царедворцы въ рясахъ считаютъ необходимымъ "изъ приличія" отвѣчать на тревожные разспросы постороннихъ лицъ, что ея величество разсталась съ жизнью въ ангельски святомъ настроеніи духа. Что это была за жизнь и какимъ цѣлямъ оказывалась она посвященной? О, суета суетъ! Впрочемъ, это представляется уже мнѣ темой для проповѣдниковъ съ церковной каѳедры. Спрашивается только, можно-ли было бы положиться у насъ въ Англіи на ихъ безпристрастіе? Вдумываясь хорошенько въ роль, какую играетъ наше духовенство при похоронахъ королей, я нахожу эту роль самой ужасной во всемъ похоронномъ церемоніалѣ. Лживыя восхваленія, сквозь которыя просвѣчиваютъ намеки на непріятныя истины, притворная лесть, лицемѣрное горе, ложь и подлая клевета высказываются отъ имени Неба въ нашихъ англиканскихъ церквахъ. Изъ нихъ въ сущности и слагаются чудовищныя сѣтованія, которыми англиканская церковь отпѣваетъ съ незапамятныхъ временъ своихъ королей и королевъ: хорошихъ и дурныхъ, злыхъ и распутныхъ. Духовенство государственной церкви во всякомъ случаѣ должно разразиться своими общими мѣстами и выставить на показъ риторическую притворную свою скорбь. Англиканскій священникъ обязанъ льстить королю и живому и мертвому. Онъ восхваляетъ благочестіе живого монарха и служитъ панихиды по благочестивѣйшемъ и всемилостивѣйшемъ королѣ, отошедшемъ въ селенія праведныхъ.
   Оказывается, что фаворитка благочестивѣйшаго и всемилостивѣйшаго короля Георга II, лэди Ярмутъ, продала одной особѣ духовнаго званія за 5.000 фунт. стерлинговъ епископскую каѳедру. (Она изъявила готовность держать пари въ 5.000 фунт. стерлинговъ, что эта особа будетъ возведена въ епископскій санъ. Означенная особа приняла пари и, оставшись въ проигрышѣ, уплатила 5.000 фун. счастливой отгадчицѣ). Спрашивается, былъ-ли этотъ прелатъ единственственнымъ рукоположеннымъ въ тогдашнія времена при содѣйствіи такихъ цѣломудренныхъ Сусаннъ? Мысленно созерцая сентъ-джемскій дворецъ при Георгѣ II, я вижу цѣлыя толпы джентльменовъ, облаченныхъ въ рясы и заходящихъ съ задняго крыльца къ придворнымъ дамамъ. Особы духовнаго званія опускаютъ украдкою кошельки на колѣни прелестницъ. Старый безбожникъ-король зѣваетъ подъ своимъ балдахиномъ въ дворцовой церкви во время проповѣди своего лейбъ-пастора.
   Проповѣдникъ избралъ темой справедливость и Страшный судъ. Пока онъ разсыпаетъ перлы своего краснорѣчія, король болтаетъ по нѣмецки почти также громко, какъ и самъ пасторъ. Дѣло заканчивается тѣмъ, что пасторъ, положимъ, напримѣръ, д-ръ Юнгъ, авторъ "Ночныхъ думъ", только что повѣствовавшій о прелести звѣздъ, небесной славѣ и тщетѣ всего земного, начинаетъ рыдать на своей каѳедрѣ изъ-за того, что защитникъ вѣры и раздаватель епископскихъ каѳедръ пропускаетъ его слова мимо ушей. Немудрено, что среди такого равнодушія къ религіи и такой испорченности нравовъ, само англиканское духовенство развратилось и утратило религіозное рвеніе. Не удивительно, если скептицизмъ возросталъ, а нравственность падала при такомъ королѣ, какъ Георгъ II. Насколько могло простираться въ этомъ отношеніи вліяніе храбраго Георга, оно оказывалось до чрезвычайности пагубнымъ. Немудрено, если Уайтфильдъ призналъ умѣстнымъ вопіять въ пустынѣ, а Веслей покинулъ поруганный храмъ, чтобы молиться въ часовнѣ на склонѣ холма. Я съ уваженіемъ гляжу на такихъ людей въ тогдашнее время Что представляетъ собою болѣе возвышенное зрѣлище: благочестивый-ли Джонъ Веслей, окруженный своими прихожанами изъ горнозаводскихъ рабочихъ и молящійся вмѣстѣ съ ними близь входа въ рудничную шахту, или же королевскіе капелланы, которые бормочутъ заутреню въ прихожей ея величества какъ разъ передъ изображеніемъ Венеры, выходящей изъ волнъ морскихъ? Дверь изъ прихожей въ уборную отперта и капелланы могутъ видѣть, какъ ея величество, одѣваясь, говоритъ съ лордомъ Гервеемъ о придворныхъ скандалахъ, или же насмѣхается надъ лэди Суффолькъ, стоящей передъ нимъ на колѣняхъ съ умывальною чашкой въ рукахъ. Повторяю, что мнѣ положительно противно осматриваться кругомъ въ тогдашнемъ обществѣ и глядѣть на этого короля, его придворныхъ, политическихъ дѣятелей, епископовъ,-- на всю эту цинично-откровенную, безстыжую порочность и безнравственность. Гдѣ отыскать при этомъ дворѣ честнаго человѣка? Найдется-ли тамъ чистая непорочная душа, къ которой можно было бы чувствовать симпатію? Вся придворная атмосфера насыщена тлетворными ароматами. Не подлежитъ сомнѣнію, что и въ настоящее время при англійскомъ дворѣ сохранились еще кое-какія старинныя сумасбродства и нелѣпыя церемоніи, которыя кажутся мнѣ смѣшными. Тѣмъ не менѣе, сопоставляя ихъ съ тѣмъ, что было прежде, развѣ я не долженъ, въ качествѣ англичанина, признать совершившуюся см тѣхъ поръ громадную перемѣну къ лучшему? Когда нынѣшняя хозяйка сентъ-джемскаго дворца проходитъ мимо меня, я привѣтствую въ ней разсудительную, мудрую государыню, сообразующуюся съ законами,-- женщину примѣрной жизни, хорошую жену и мать, благовоспитанную леди, просвѣщенную покровительницу искусствъ и королеву, проникнутую самымъ нѣжнымъ сочувствіемъ къ радостямъ и печалямъ своего народа.
   При дворѣ короля Георга II и Каролины мнѣ кажется пріятнымъ и умѣстнымъ побесѣдовать единственно только лишь съ леди Суффолькъ. Даже извѣстный жено-ненавистникъ Крокеръ, издавшій ея письма, относится къ ней съ любовью и уваженіемъ, которыя нѣжная ея грація, повидимому, внушала почти всѣмъ мужчинамъ и нѣкоторымъ женщинамъ, имѣвшимъ счастіе близко съ ней познакомиться. Я отмѣтилъ многія мелочныя черты, свидѣтельствующія о дивно прелестномъ ея характерѣ. (Здѣсь я упомянулъ про нее не столько ради чарующей ея прелести, сколько вслѣдствіе того, что она представляла собою исключительное явленіе). Письма ея дышатъ своеобразной милой трезвостью и сдержанностью. Обращаясь къ проживавшему въ Тенбриджѣ Гею (поэту безъ гроша денегъ и впавшему въ немилость), она говоритъ: "Ваше мѣсто жительство наградило васъ навязчивой мыслью о докторахъ и дивныхъ исцѣленіяхъ. Повѣрьте, однако, моему слову, что многія хорошенькія дамочки ѣздятъ на воды, пользуясь вожделѣннымъ здравіемъ, а многіе кавалеры жалуются, будто потеряли сердце, хотя на самомъ дѣлѣ оно пребываетъ въ ихъ полномъ распоряженіи. Во всякомъ случаѣ, я бы желала, чтобы вы сохранили свое сердце, такъ какъ не могла бы чувствовать большого расположенія къ другу, не обладающему таковымъ, а мнѣ очень бы хотѣлось имѣть васъ въ числѣ моихъ друзей".
   Лордъ Питерборо, достигнувъ семидесятилѣтняго возраста, сохранилъ еще такую юношескую пылкость сердца, что счелъ возможнымъ обратиться къ г-жѣ Говардъ съ нѣсколькими письмами, полными пламенной любви, или, лучше сказать, страстнаго ухаживанія. Письма эти являются курьезными образчиками романтической манеры "строить куры" бывшей тогда кое-гдѣ въ употребленіи. Это ухаживаніе (для котораго въ Россіи придуманъ былъ тогда очень подходящій терминъ "маханье") не было въ сущности настоящимъ страстнымъ чувствомъ и любовью. Оно представляло собою смѣсь серьезныхъ намѣреній съ комедіей напыщенныхъ комплиментовъ, глубокихъ поклоновъ, клятвъ, краснорѣчивыхъ вздоховъ и убійственныхъ взглядовъ на манеръ романовъ Клеліи и театральныхъ ролей Милычамона или Дорикура. Такое "маханье" регулировалось подробно разработаннымъ церемоніаломъ и этикетомъ, указывавшимъ надлежащее мѣсто и время каждому восторгу. Эта упорядоченная форма колѣнопреклоненій и объясненій въ любви безслѣдно исчезла теперь изъ безыскусственныхъ нынѣшнихъ англійскихъ нравовъ и обычаевъ. Генріета Говардъ изъявила тогда готовность отвѣчать на ухаживанія престарѣлаго графа, привѣтливо принимала любовныя его посланія, оплачивала низкіе поклоны глубокими книксенами и уговаривала Джона Гея помогать въ сочиненіи отвѣтныхъ писемъ семидесятилѣтнему ея обожателю. Нельзя отрицать, что влюбленный старичекъ писалъ очаровательные стихи, въ которыхъ истина соединялась съ изящными ловкими комплиментами. Такъ, напримѣръ, въ стихотвореніи, озаглавленномъ: "Дивное созданіе" онъ говоритъ:
   
   Что за дивное созданіе, умная женщина,
   Никогда непозволяющая себѣ быть серьезной изъ гордости, или веселой не во время.
   Если такъ легко угадать, кто именно этотъ ангелъ,
   Отчего же г-жѣ Говардь никогда не приходитъ въ голову, что это она и есть?
   
   Великій Попе тоже прославлялъ ее въ дивныхъ строфахъ, въ которыхъ набросанъ портретъ несомнѣнно очаровательной женщины.
   
   Я знаю нѣчто весьма необычайное.
   Замолчи зависть и слушай!
   Я знаю дивную женщину-красавицу.
   Но вмѣстѣ съ тѣмъ остроумную и вѣрную въ дружбѣ.
   Страсть прячетъ передъ ней свои когти,
   Злословіе не смѣетъ ея коснуться.
   Она серьезна безъ примѣси гордости
   И весела безъ сумасбродства.
   Характеръ ея -- смѣсь прелестной, нѣжной меланхоліи
   Съ жизнерадостнымъ юморомъ.
   Позвольте, однако, сударь,-- спрашиваетъ Зависть,
   Развѣ у нея нѣтъ никакихъ недостатковъ?
   Я вынужденъ сознаться, что, по крайней мѣрѣ, одинъ недостатокъ у нея имѣется.
   Когда рѣшительно всѣ ее хвалятъ,
   Она глуха и не слышитъ".
   
   Даже и женщины хвалили и любили Генріету Говардь, герцогиню Суффолькскую. Такъ, герцогиня Квенсберри, отдавая справедливость высокимъ достоинствамъ Генріетты, пишетъ ей: "Я разсказываю о васъ все это оттого, что вы любите дѣтей, и мнѣ бы хотѣлось, чтобы мои дѣти любили васъ". Веселенькая красавица Мерри Беллендонъ, которую современники выставляютъ очаровательнѣйшимъ существомъ въ мірѣ, пишетъ до чрезвычайности забавныя письма дражайшей своей Говардъ, милой швейцаркѣ изъ страны, куда уѣхала послѣ свадьбы, сложивъ съ себя почетную должность придворной фрейлины: "Какъ поживаетъ мисстриссъ Говардъ, начинаетъ свое письмо Мери, какъ вы поживаете, сударыня? Мнѣ въ сущности только объ этомъ и хотѣлось у васъ освѣдомиться, но такъ какъ сегодня пополудни меня одолѣло страстное стремленіе писать, то, за неимѣніемъ лучшаго, позволю себѣ отрапортовать вамъ о состояніи моей фермы. Прежде всего приведу списокъ съѣдобныхъ существъ, откармливаемыхъ мною для моихъ собственныхъ зубовъ. Всему кентскому околотку извѣстно, что у меня имѣется четверо жирныхъ телятъ, двѣ жирныхъ свиньи, пригодныхъ хоть сейчасъ на убой, двѣнадцать многообѣщающихъ поросятъ черной масти, два цыпленка, три великолѣпныхъ гусыни, подъ каждую изъ которыхъ положено по тринадцати яицъ, въ томъ числѣ нѣсколько утиныхъ, такъ какъ въ противномъ случаѣ яйца не будутъ высижены какъ слѣдуетъ. Ко всему этому можете присоединить большое количество мысленно кроликовъ, голубей и карповъ. Говядину и баранину можно покупать по сходнымъ цѣнамъ. Теперь, милѣйшая моя Говардъ, если вамъ придетъ на умъ скушать кусочекъ чего-нибудь вышеупомянутаго, пожалуйста, не стѣсняйтесь сообщить мнѣ о вашемъ желаніи".
   Тогдашнимъ придворнымъ фрейлинамъ жилось нельзя сказать чтобы очень весело. Попе въ очень интересномъ письмѣ знакомитъ насъ съ цѣлымъ роемъ этихъ фрейлинъ: "Пріѣхавъ на лодкѣ въ Гэмптонкуртъ, я встрѣтилъ тамъ наслѣднаго принца, возвращавшагося съ охоты со всѣми своими дамами верхомъ на коняхъ. Несмотря на законъ, воспрещающій давать у себя пріютъ папистамъ, г-жи Белленденъ и Лепелль приняли меня подъ свое покровительство и угостили обѣдомъ, самымъ вкуснымъ блюдомъ котораго былъ для меня, однако, случай поговорить съ г-жею Говардъ. Мы всѣ согласились, что наврядъ-ли найдется на бѣломъ свѣтѣ что-нибудь бѣдственнѣе жизни придворной фрейлины и пожелали, чтобы всѣ дамы, которыя завидуютъ этой жизни, испытали бы ее сами хотя въ теченіе нѣсколькихъ дней. Ѣсть каждый день утромъ вестфальскую ветчину, прыгать черезъ рвы и заборы на незнакомыхъ лошадяхъ, возвращаться домой въ самую жару въ лихорадкѣ, или, что еще хуже, съ красной полосою на лбу отъ тѣсной шляпы,-- все это способно выработать изъ фрейлинъ развѣ лишь превосходныхъ женъ для сельскихъ немвродовъ. Едва успѣютъ онѣ обтереть потъ съ своего лица и шеи, какъ вынуждены торчать въ теченіе цѣлаго часа въ аппартаментахъ принцессы и простуживаться тамъ на сквозномъ вѣтру. Затѣмъ имъ предоставляется обѣдать съ такимъ аппетитомъ, съ какимъ это окажется для нихъ возможнымъ. Послѣ обѣда до полуночи имъ дозволяется заниматься рукодѣльемъ, гулять, или же мечтать о чемъ заблагоразсудится. Во всемъ Уэльскомъ княжествѣ не найдется помѣщичьей усадьбы на уединенномъ холмѣ, въ рощѣ, населенной грачами, которая была бы лучше приспособлена къ пустыннической созерцательной жизни, чѣмъ дворъ наслѣдной четы. Миссъ Лепелль прогуливалась со мною три или четыре часа при лунномъ свѣтѣ, а между тѣмъ мы съ нею не встрѣтили во время этой прогулки ни единаго человѣкоподобнаго существа, за исключеніемъ самого короля, который тутъ же подъ заборомъ давалъ аудіенцію своему вице-камергеру.
   Сколько можно судить, въ Англіи нашихъ предковъ жилось веселѣе, чѣмъ на островѣ, обитаемомъ теперь ихъ потомками. Не только люди знатнаго происхожденія, но и простонародье, забавлялись тогда гораздо больше, чѣмъ въ настоящее время. Подведя приблизительные итоги тому, какъ проводили свои день государственные дѣятели и знатныя лица,-- принимая во вниманіе, сколько времени приходилось тратить имъ на выпивку, обѣды, ужины, игру въ карты и т. п., просто изумляешься, какимъ образомъ удавалось имъ вообще вершить дѣла. Они забавлялись множествомъ разнообразнѣйшихъ игръ на воздухѣ, которыя, за исключеніемъ крокета и тенниса, совершенно вышли теперь изъ употребленія. На старинныхъ гравюрахъ, изображающихъ Сентъ-Джемскій паркъ, еще и теперь видны разставленные вдоль аллеи щиты для отмѣтокъ результатовъ придворной игры въ лапту. Вообразите себѣ аллею Птичьихъ клѣтокъ, обставленную такими щитами и лорда Джона, играющаго на ней въ мячъ съ лордомъ Пальмерстономъ! Большинство этихъ веселыхъ формъ спорта отошло уже въ вѣчность и занятныя старыя англійскія игры на вольномъ воздухѣ встрѣчаются теперь лишь въ старинныхъ повѣстяхъ и балладахъ, или же на столбцахъ растрепанныхъ и засаленныхъ газетъ прошлаго столѣтія, въ которыхъ разсказывается, что въ Винчестерѣ произойдетъ генеральное сраженіе между мѣстными и гэмптонскими пѣтухами, а въ Тотнесѣ назначено большое состязаніе въ борьбѣ между корнуельскими и девонскими силачами и т. п.
   Сто двадцать лѣтъ тому назадъ, въ Англіи не только существовали провинціальные города, но въ этихъ городахъ имѣлось также и провинціальное городское населеніе. Мы, англичане, обладали тогда въ гораздо большей степени стадными стремленіями и вмѣстѣ съ тѣмъ довольствовались сравнительно безъискусственными забавами. Въ каждомъ городѣ имѣлась собственная своя ярмарка, а въ каждомъ селѣ -- свой собственный церковный праздникъ. Поэты былыхъ временъ воспѣвали на тысячу ладовъ состязанія въ ловкости, въ формѣ поединковъ на дубинахъ,-- веселые танцы въ хомутахъ,-- весеннія сборища и пляски въ ночь на Ивановъ день и т. п. Въ тогдашнія времена дѣвушки, въ самыхъ легкихъ костюмахъ, бѣгали въ запуски, а почтенные помѣщики и преподобные пасторы любовались этимъ зрѣлищемъ, даже не помышляя находить въ немъ что либо предосудительное. По всей Англіи водили ученыхъ медвѣдей, плясавшихъ подъ аккомпаниментъ флейты и барабана. Существовали старинныя пѣсни, съ которыми народъ свыкся въ теченіе уже многихъ вѣковъ, и ихъ напѣвы доставляли удовольствіе какъ простонародью, такъ и знати. Чтобы развлечь своихъ знакомыхъ дѣвицъ и дамъ, джентльмены всегда посылали за музыкантами. Красавецъ Фильдингъ, пользовавшійся заслуженной репутаціей великосвѣтскаго льва, ухаживая за дѣвицей, на которой впослѣдствіи женился, угостилъ ее и ея подругу у себя на квартирѣ ужиномъ, присланнымъ изъ трактира, а послѣ ужина пригласилъ музыканта-скрипача. Потрудитесь представить себѣ этого джентльмена съ двумя дѣвицами гдѣ-нибудь въ ковентгарденскомъ или согоскверскомъ кварталѣ, въ большой комнатѣ, оклеенной обоями и освѣщенной двумя или тремя свѣчами въ серебряныхъ подсвѣчникахъ, за столомъ, на которомъ стоитъ дессертъ, состоящій изъ винограда и бутылки сладкаго итальянскаго вина. Честный старикъ-скрипачъ наигрываетъ въ модномъ тогда минорномъ тонѣ старинные плясовые мотивы, а великосвѣтскій левъ, поочередно, подходитъ то къ одной дѣвицѣ, то къ другой и торжественно танцуетъ съ ними поперемѣнно подъ эту музыку.
   Лица весьма знатнаго происхожденія, молодые богачи-аристократы ѣздили въ сопровожденіи своихъ воспитателей и разной иной челяди за границу, чтобы совершить путешествіе по Европѣ. Доморощенные сатирики осмѣивали обезьяничанье на итальянскій и французскій лады, съ которыми эти баловни счастья обыкновенно возвращались на родину. Большинство англичанъ никогда, однако, не разставалось съ своимъ роднымъ краемъ. Веселый и жизнерадостный старинный помѣщикъ зачастую не удалялся въ теченіе всей своей жизни больше чѣмъ на тридцать верстъ отъ своего дома. Любители дальнихъ странствованій ѣздили лѣтомъ на воды въ Харрогетъ, Скорборо, Бэтъ или Ипсомъ. Письма прошлаго столѣтія переполнены подробностями объ удовольствіяхъ на водахъ. Гей, описывая жизнь въ Тонбриджѣ, разсказываетъ о тамошнихъ скрипачахъ, о дамахъ, устраивающихъ маленькіе балы съ участіемъ и безъ участія кавалеровъ, о джентльменахъ, дающихъ вечеринки, на которыхъ поочередно угощаютъ дамъ чаемъ и музыкой. Одна изъ молодыхъ красавицъ, съ которой встрѣтился тамъ Гей, была не охотница до чая. "У насъ есть здѣсь молодая барышня,-- пишетъ Гей,-- отличающаяся очень своеобразными вкусами. Я знаю многихъ барышень, которыя, если имъ вообще когда-либо доводилось молиться, стали бы просить небо, чтобы оно ниспослало имъ модный экипажъ съ хорошей запряжкой, брилліанты, титулъ, богатаго мужа, или знатнаго любовника, но эта барышня, въ семнадцатилѣтнемъ возрастѣ и съ тридцатью тысячами приданаго, ограничиваетъ всѣ свои желанія кружкой хорошаго пива. Когда ея пріятели пытаются уговаривать, чтобы она воздержалась отъ употребленія этого напитка, способнаго испортить ея фигуру и цвѣтъ лица, она возражаетъ имъ съ чистосердечнѣйшей наивностью, что, испортивъ себѣ фигуру и цвѣтъ лица, она можетъ развѣ только утратить случай къ выходу замужъ, а это для нея представляется вещью второстепенной, такъ какъ она чувствуетъ страстное влеченіе единственно только къ пиву".
   Во всякомъ провинціальномъ городѣ имѣлись свои ассамблеи, ветхія, древнія помѣщенія, которыя можно и теперь еще видѣть въ опустѣвшихъ гостинницахъ, приходящихъ въ упадокъ провинціальныхъ городовъ, изъ которыхъ Лондонъ, словно громадный чирей, высосалъ всѣ жизненные соки. Іоркъ во время ассизъ и въ теченіе всего зимняго сезона служилъ сборнымъ пунктомъ для дворянства сѣверныхъ графствъ. Шрюсбюри славился своими празднествами Мнѣ самому доводилось читать, что въ Нью-Маркетъ съѣзжается большое избранное великосвѣтское общество, не принимая въ разсчетъ стекающихся туда толпами "разныхъ мѣщанъ и негодяевъ". Въ Норвичѣ на двухъ ассамблеяхъ была страшная давка въ прихожей, залахъ и галлереяхъ. Заглянувъ въ чеширскій помѣщичій домъ, я вижу и тамъ очень веселое общество. Одна изъ фрейлинъ королевы Каролины, томящаяся желаніемъ поскорѣе вернуться въ Гэмптонкуртъ къ извѣстнымъ уже читателямъ придворнымъ забавамъ и удовольствіямъ, разсказываетъ:. "мы сходимся въ рабочемъ кабинетѣ въ девятомъ часу утра, закусываемъ и проводимъ время до двѣнадцати часовъ въ шуткахъ и разговорахъ, затѣмъ уходимъ въ свои комнаты и слегка приводимъ въ порядокъ свой туалетъ, такъ какъ это не можетъ быть названо настоящимъ одѣваніемъ. Въ полдень большой колоколъ созываетъ насъ въ гостиную, украшенную трофеями изъ всевозможнаго рѣдкаго оружія и другихъ замѣчательныхъ вещей: отравленныхъ стрѣлъ, нѣсколькихъ паръ старыхъ сапогъ и башмаковъ, въ которыхъ ходили знаменитыя личности и т. п. Между прочимъ, тамъ имѣются также стремена съ сѣдла, принадлежавшаго королю Карлу I и доставшагося въ руки парламентскихъ воиновъ въ бою подъ Эджегиллемъ". Тамъ въ этой гостиной обѣдали, а послѣ обѣда танцовали и ужинали.
   Что касается до Бэта, то, если можно такъ выразиться, вся аристократія ѣздила туда купаться и пить. Георгь II съ своей королевой, принцъ Фридрихъ съ своимъ дворомъ и почти всѣ сколько-нибудь достопримѣчательныя личности, о которыхъ упоминается въ лѣтописяхъ начала прошлаго столѣтія, посѣщали знаменитую Колодезную залу, гдѣ предсѣдательствовалъ красавецъ Нэшъ и гдѣ между бюстами Ньютона и Попе висѣлъ его портретъ.
   
   Нельзя придумать сатиры лучше
   Этого портрета между означенными бюстами.
   Мудрость и Остроуміе едва замѣтны,
   Тогда какъ Глупость красуется во весь ростъ.
   
   Я, признаться, съ удовольствіемъ взглянулъ бы теперь на эту Глупость. Это была великолѣпно расшитая шелками и золотомъ, украшенная кружевами, дерзкая и нахальная Глупость на красныхъ каблукахъ съ драгоцѣнною табакеркой, какъ нельзя лучше умѣвшая внушать къ себѣ уваженіе. Дорого бы я далъ, чтобы посмотрѣть на сіятельнаго стараго сумасброда графа Петерборо въ знаменитыхъ его сапогахъ. (Онъ дѣйствительно позволялъ себѣ носить сапоги въ Бэтѣ, что являлось тогда неслыханнымъ оригинальничаньемъ). Этотъ семидесятилѣтній селадонъ съ звѣздами на груди, голубой орденской лентой черезъ плечо, возвращавшійся домой съ базара, гдѣ ему дешево удалось купить себѣ на обѣдъ провизію, несъ живого цыпленка въ рукахъ и по кочну капусты подъ мышками. Честерфильдъ, неоднократно бывавшій въ Бэтѣ, выигрывалъ и проигрывалъ тамъ многія сотни фунтовъ стерлинговъ, одинаково любезно усмѣхаясь, несмотря на свою подагру, при выигрышѣ и проигрышѣ. Мэри Вортлей пріѣзжала туда сперва молоденькою красавицей, а потомъ дряхлой, противной, сонливой старухой. Миссъ Чедлейфъ, ускользнувъ отъ одного жениха, пріѣхала въ Бэтъ, чтобы высмотрѣть себѣ другого. Вальполь зачастую жилъ тамъ. Это былъ болѣзненный джентльменъ, до безразсудства разыгрывавшій изъ себя дэнди, до невозможности жеманный и надменный, но вмѣстѣ съ тѣмъ обладавшій блестящимъ остроуміемъ и необычайной чувствительностью. Для своихъ друзей онъ былъ человѣкомъ съ чрезвычайно нѣжнымъ, великодушнымъ и вѣрнымъ сердцемъ. Предположимъ, что мы съ вами живемъ какъ разъ именно въ то время и прогуливаемся по Мильсомской улицѣ,-- Т-съ! Снимите шляпы передъ портшезомъ, изъ окна котораго выглядываетъ мертвенно-блѣдное лицо долговязаго, сухощаваго, исхудавшаго джентльмена, окутаннаго фланелью. Большіе огненные его глаза сверкаютъ изъ подъ косматаго напудреннаго парика; грозно нахмуренныя брови и грозный римскій носъ не позволяютъ смѣшать этого джентльмена и и съ кѣмъ другимъ. Мы же шопотомъ говоримъ другъ другу: "вотъ онъ, вотъ нашъ великій коммонеръ! Это господинъ Питтъ!" Проходя дальше, мы слышимъ, какъ всѣ монастырскіе колокола начинаютъ трезвонить. Испытанный нашъ пріятель Тоби Соллетъ, котораго мы встрѣчаемъ подъ руку съ актеромъ Джемсомъ Квиномъ, разсказываетъ намъ, что колокола звонятъ по случаю пріѣзда на бэтскія воды знаменитаго тоттенгэмскаго скотовода, мистера Буллока. Тоби сердито грозитъ палкой дверямъ квартиры полковника Рингвурма, джентльмена -- креола, который живетъ рядомъ съ нимъ, гдѣ двое негровъ, принадлежащихъ полковнику, практикуются въ игрѣ на тромбонахъ.
   Пытаясь вообразить себѣ тогдашнее англійское общество, мы должны принять во вниманіе, что оно ежедневно проводило по нѣсколько часовъ за картами. Обычай этотъ теперь почти совершенно утратился, но пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ онъ встрѣчался зачастую, а еще полувѣкомъ раньше оказывался почти всеобщимъ въ Англіи. "Игра въ карты вошла до такой степени въ моду, пишетъ Сеймуръ, авторъ "Придворнаго игрока", что если кто-нибудь въ обществѣ окажется незнакомымъ съ правилами употребительныхъ игръ, то его сочтутъ человѣкомъ неблаговоспитаннымъ, съ которымъ наврядъ-ли прилично вступать въ разговоръ". Въ то время карты можно было встрѣтить всюду. Чтеніе въ обществѣ считалось занятіемъ непристойнымъ и тоже свидѣтельствовавшимъ о дурномъ воспитаніи. "Книгамъ не мѣсто въ гостиной",-- говорили тогдашнія дѣвицы и дамы. Безъ сомнѣнія, онѣ руководились при этомъ чувствомъ ревности. Впрочемъ, и многіе изъ тогдашнихъ кавалеровъ терпѣть не могли книгъ. Гервей разсказываетъ, что Георгъ II приходилъ въ бѣшенство при видѣ книги. Ея величество королева, напротивъ того, любила чтеніе, но предавалась занятію таковымъ втайнѣ въ своемъ кабинетѣ. Что касается до картъ, то онѣ въ добрые старые годы служили испытаннымъ средствомъ убивать время. Каждый вечеръ въ теченіе нѣсколькихъ часовъ англійскіе короли и ихъ дамы сидѣли за зеленымъ столомъ, распоряжаясь пиковыми и бубновыми, трефовыми и червонными королями и дамами. Повидимому, еще и до сихъ поръ игра въ карты сохранилась при нѣкоторыхъ европейскихъ дворахъ, но уже безъ примѣси азартнаго элемента, а единственно лишь въ качествѣ времяпрепровожденія. Наши предки съ увлеченіемъ предавались кутежу... "Книги, пфуй, я о нихъ и слышать не хочу,-- говорила престарѣлая Сара Марльборо.-- Единственныя книги, съ которыми я знакома, это люди и карты". "Зритель", изображая добродѣтельнаго помѣщика, разсказываетъ: "Достопочтенный пожилой джентльменъ, сэръ Роджеръ де Коверлей прислалъ на Рождество въ подарокъ всѣмъ своимъ фермерамъ по ломтю пуддинга съ свининой и по колодѣ картъ". Одна многоуважаемая престарѣлая дама, въ письма которой мнѣ удалось заглянуть, восклицаетъ: "Безспорно, что карты спасали насъ, женщинъ, отъ многихъ скандаловъ". Мудрый старичекъ Джонсонъ высказываетъ сожалѣніе по поводу того, что не выучился играть въ карты. "Такое умѣнье чрезвычайно полезно въ жизни,-- говоритъ Джонсонъ.-- Оно порождаетъ въ людяхъ добрыя чувства и упрочиваетъ общество." Давидъ Юмъ никогда не ложился спать, не. сыгравъ на сонъ грядущій партіи въ вистъ. Вальполь въ одномъ изъ своихъ писемъ высказываетъ самую восторженную благодарность игрѣ въ карты. "Чувствую себя обязаннымъ воздвигнуть алтарь картамъ за избавленіе очаровательной моей герцогини Графтонской",-- заявляетъ онъ въ забавномъ стилѣ тогдашняго дэнди.-- Гостившая въ Римѣ герцогиня до того увлеклась картами, что не поѣхала на концертъ къ кардиналу X. Между тѣмъ полъ въ концертной залѣ обрушился и его преосвященство со всѣми своими гостями провалился въ погребъ. Даже сектантское духовенство снисходительно относилось къ картамъ. "Не думаю,-- говоритъ одинъ изъ пасторовъ, -- чтобы честный Мартинъ Лютеръ грѣшилъ, играя послѣ обѣда часокъ-другой въ триктракъ, чтобы освѣжить умъ и облегчить пищевареніе". Что касается до святителей англиканской церкви, то всѣ они, начиная съ пономарей и кончая епископами, играли въ карты. Въ Крещенье происходило при дворѣ нѣчто вродѣ парадной игры въ карты. Въ тогдашнихъ газетахъ читаемъ: "По случаю Крещенья его величество король, принцъ Уэльскій и всѣ кавалеры орденовъ Подвязки, Волчца и Бани явились въ своихъ орденскихъ цѣпяхъ. Ихъ величества, съ принцемъ Уэльскимъ и тремя старшими принцессами, прослѣдовали въ придворную церковь, предшествуемые церемоніймейстерами. Герцогъ Манчестерскій несъ государственный мечъ. Король и наслѣдный принцъ возложили по обычаю на алтарь дары, состоящіе изъ золота, ладона и мѵрры. Вечеромъ ихъ величества играли съ придворною знатью въ карты на деньги въ пользу носильщиковъ королевскаго портшеза. По слухамъ, король выигралъ 600 гиней, королева 360, принцесса Амелія 20, принцесса Каролина 10, а герцогъ Графтонскій и графъ Портморъ -- по нѣсколько тысячъ фунтовъ".
   Взглянемъ въ ту же самую газету 1731 года и посмотримъ, чѣмъ занимались другіе изъ числа нашихъ предковъ.
   "Коркъ, 15-го января.-- Сегодня за убійство и ограбленіе мистера Сенъ-Лежера и его супруги нѣкто Тимъ Кронинъ приговоренъ къ повѣшенію на двѣ минуты, послѣ чего ему отрубятъ голову, а туловище разсѣкутъ на четыре части и выставятъ таковыя на четырехъ перекресткахъ. Онъ былъ лакеемъ у мистеръ Сенъ-Лежера и совершилъ убійство съ вѣдома служанки (приговоренной къ сожженію живьемъ), а также садовника, которому разможжилъ черепъ, дабы лишить его участія въ добычѣ".
   "Января 3-го. Въ Стаффордскомъ графствѣ, на большой дорогѣ неподалеко отъ Стона, джентльменъ (ирландецъ) застрѣлилъ своего форейтора, который и умеръ два дня спустя. Джентльменъ подвергнутъ за это аресту при тюрьмѣ".
   "Въ конюшняхъ одного норфолькскаго помѣщика, въ Вунгѣ, нашли повѣсившагося бѣднягу. Конюхъ, обрѣзавъ веревку, побѣжалъ звать на помощь, оставивъ второпяхъ на полу ножъ. Тѣмъ временемъ бѣдняга, очнувшись, перерѣзалъ себѣ ножомъ горло, но рана оказалась песмертельной, и онъ, выбѣжавъ изъ конюшни, бросился въ сосѣднюю рѣку. Сбѣжавшіеся на помощь люди вытащили его оттуда еще живымъ. Надо полагать, что онъ выздоровѣетъ".
   "Достопочтенный Томасъ Финчъ, братъ графа Ноттингемскаго, назначенъ посломъ въ Гаагу, взамѣнъ возвращающагося оттуда на родину графа Честерфильда.
   "Уильямъ Куперъ, эсквайръ, и его преподобіе Джонъ Куперъ, королевскій капелланъ и ректоръ Гритъ -- Бергэмпстидскаго прихода въ графствѣ Гертфордскомъ, назначены секретарями верховнаго коммерческаго суда.
   "Чарльзъ Кригъ, эсквайръ, и Н. Маккамара, эсквайръ, между которыми три года тому назадъ произошла ссора, разъ пятьдесятъ уже съ тѣхъ поръ дававшая поводъ къ судебнымъ процессамъ за нарушеніе общественной тишины и благочинія, встрѣтились надняхъ съ мистеромъ Эйрсомъ изъ Галловея. Всѣ трое тотчасъ же выхватили пистолеты и выстрѣлили такъ счастливо, что оказались убитыми на мѣстѣ къ великой радости мирныхъ своихъ сосѣдей, какъ замѣчаютъ ирландскія газеты.
   "Пшеница продается по 26 и 28 шиллинговъ, ячмень же по 20 и 22 шиллингамъ за кварту. Трехпроцентныя облигаціи государственнаго долга котируются по 92 за 100. Сахаръ лучшаго качества, въ головахъ, продается по 9 1/2 пенсовъ. Черный чай: богеа, по 12--14 шиллинговъ; пекэ 18 шиллинговъ, а зеленый гисонскій -- 35 шиллинговъ за фунтъ. Въ Эксонѣ и Оксфордѣ праздновался съ большимъ великолѣпіемъ день рожденія сына одного баронета (сэра В. Куртенея). На этомъ праздникѣ присутствовало болѣе тысячи гостей. Подали быка, зажареннаго цѣликомъ. Большая бочка вина и нѣсколько бочекъ пива и сидра выставлены были простонародью. Сэръ Уилльямъ передалъ своему сыну, достигшему совершеннолѣтія, въ полную собственность Пудремскій замокъ и большое помѣстье.
   "Адвокаты Чарльзвортъ и Коксъ, уличенные въ подлогѣ, были выставлены на королевской биржѣ у позорнаго столба. Первый изъ нихъ подвергся отъ черни жестокимъ побоямъ и оскорбленіямъ, другому-же много помогли шестеро или семеро дюжихъ молодцовъ, взобравшихся на позорный столбъ, чтобы защитить своего пріятеля отъ оскорбленій толпы.
   "Мальчикъ убился до смерти, упавъ на острія желѣзной рѣшетки съ фонарнаго столба, на который взобрался, чтобы поглядѣть на выставленную къ позорному столбу старуху Нэдгемъ.
   "Мери Линнъ сожжена на кострѣ за соучастничество въ убійствѣ своей барыни.
   "Пѣхотинецъ Александръ Россель, присужденный къ смертной казни за грабежъ на улицѣ, былъ по высочайшему повелѣнію взамѣнъ того назначенъ къ отправленію въ ссылку. Тѣмъ временемъ ему досталось въ наслѣдство помѣстье, въ виду чего онъ удостоился полнаго помилованія.
   "Лордъ Джонъ Россель вѣнчался въ часовнѣ Марльборо-Гоуза съ леди Діаной Спенсеръ. Онъ уже и теперь обладаетъ ежегоднымъ доходомъ въ 30.000 фун. стерлинговъ, а по кончинѣ своей бабушки, вдовствующей герцогини Марльборо, доходъ этотъ увеличится еще на 100.000 фун.
   "1-го марта, по случаю годовщины дня рожденія королевы (которой исполнилось какъ разъ 48 лѣтъ), въ Сентъ-Джемскомъ дворцѣ былъ торжественный выходъ, на которомъ, кромѣ высочайшихъ лицъ и придворныхъ, собралась вся присутствовавшая въ Лондонѣ знать. Королева была въ великолѣпномъ платьѣ съ богато вышитой муслиновой наколкой на головѣ. Такую же наколку носила и ея высочество наслѣдная принцесса. Изъ кавалеровъ богаче всѣхъ былъ одѣтъ, какъ увѣ.ряютъ, графъ Портморъ, несмотря на то, что одинъ итальянскій графъ явился въ кафтанѣ, застегнутомъ вмѣсто пуговицъ двадцатью четырьмя брилліантами".
   Являться ко двору въ новыхъ съ иголочки костюмахъ ко дню рожденія короля и королевы считалось въ то время долгомъ истиннаго вѣрноподданнаго. Свифтъ неоднократно упоминаетъ объ этомъ обычаѣ. Вальполь очень часто говоритъ о немъ и осмѣиваетъ его въ принципѣ, но каждый разъ ко дню рожденія короля и королевы выписываетъ себѣ изъ Парижа великолѣпнѣйшіе новые кафтаны. Въ нумеръ 3 "Истиннаго Патріота" -- въ статьѣ, направленной противъ претендента, шотландцевъ, французовъ и папистовъ Фильдингъ предполагаетъ, что шотландцы и претенденты завладѣли уже Лондономъ, и что его самого собираются повѣсить за вѣрноподданическую вѣрность Ганноверскому дому! "Мнѣ надѣли уже на шею роковую петлю,-- говоритъ онъ, когда вдругъ... моя дочурка входитъ въ спальню и прерываетъ мой сонъ, раскрывая своими ручками мнѣ глаза и разсказывая, что портной только-что принесъ мнѣ новое платье ко дню рожденія его величества короля". Въ романѣ "Темпльскій красавецъ" этого красавца преслѣдуетъ назойливый кредиторъ, портной, по счету въ сорокъ фунтовъ стерлинговъ за бархатный костюмъ ко дню рожденія королевы. Безъ сомнѣнія, и самого Гарта Фильдинга столь же назойливо преслѣдовали кредиторы портные.
   Высокоторжественные дни при дворѣ, безъ сомнѣнія, отличались великолѣпіемъ, но частная придворная жизнь, сколько можно судить, была невыносимо скучной. Не стану утруждать васъ,-- пишетъ Гервей г-жѣ Сандонъ,-- описаніемъ нашего времяпрепровожденія въ Гэмптонкуртѣ. Лошадь, запряженная въ конный приводъ на мельницѣ, наврядъ-ли можетъ поспорить съ нами по части правильности и аккуратности, съ которой мы слѣдуемъ по предназначенной для насъ колеѣ. Съ помощью календаря, въ которомъ указываются дни недѣли, и часовъ, отмѣчающихъ ходъ времени, вы можете составить себѣ отчетливое понятіе о всемъ происходящемъ при дворѣ, если только обладаете сколько нибудь порядочной памятью. Утро у насъ занято прогулкой пѣшкомъ и въ портшезахъ, торжественнымъ одѣваньемъ ихъ величествъ и аудіенціями. Вечеромъ король играетъ въ "коммерцію" и триктракъ, а королева въ "кадриль", причемъ бѣдной леди Шарлоттѣ каждый разъ жестоко достается, такъ какъ королева сдергиваетъ съ нея чепчикъ, а наслѣдная принцесса толкаетъ ее подъ колѣни. Герцогъ Графтонскій принимаетъ каждый вечеръ снотворную дозу игры въ лото и, по обыкновенію, засыпаетъ, сидя между принцессами Амеліей и Каролиной. Лордъ Трентамъ бродитъ изъ комнаты въ комнату, выражаясь словами Дрейдена, подобно недовольному привидѣнію, которое является часто, но лишено права говорить. Онъ старается возбуждать себя, подобно тому, какъ размѣшиваютъ огонь въ каминѣ, безъ всякаго опредѣленнаго умысла, но въ надеждѣ, что онъ разгорится живѣе. Наконецъ, король встаетъ. Все заканчивается и всѣмъ можно удалиться. Ихъ величества шествуютъ въ свои спальни въ сопровожденіи леди Шарлотты и милорда Лиффорда. Милордъ Трентамъ отправляется съ леди Френсэсъ и мистеромъ Клеркомъ. Нѣкоторые изъ насъ ужинаютъ, другіе же ложатся безъ ужина спать. Такимъ образомъ проходитъ у насъ день и ночь, а затѣмъ -- сутки прочь".
   Привязанность короля къ Ганноверу вызывала всевозможныя грубыя шутки среди англійскихъ его подданныхъ, всегда смѣявшихся надъ кислой капустой и сосиськами. Когда нынѣшній принцъ-супругъ прибылъ въ Англію, народъ на улицахъ громко распѣвалъ пѣсни, въ которыхъ осмѣивалась вся вообще Германія. Въ окнахъ колбасныхъ вывѣшены были громадныя сосиськи, которыми, по мнѣнію англичанъ, ежедневно должны были услаждать себя всѣ германскіе принцы. Припоминаю тѣже каррикатуры, появившіяся во время бракосочетанія принца Леопольда съ принцессой Шарлоттой. Жениха изображали на нихъ одѣтымъ въ лохмотья. Супругу Георга III простонародье въ Англіи называло нищенствующей германской принцессой. Король Георгъ II платилъ англичанамъ такою же монетой дешеваго остроумія. Онъ былъ, впрочемъ, убѣжденъ, что нигдѣ, кромѣ Германіи, нельзя встрѣтить благовоспитанныхъ людей. Въ бытность его наслѣднымъ принцемъ, Сара Марльборо зашла однажды навѣстить принцессу его супругу какъ разъ въ то время, когда ея высочество собственноручно сѣкла розгами одного изъ громко визжавшихъ августѣйшихъ своихъ дѣтей. "Да,-- сказалъ Георгь, стоявшій тутъ же,-- у васъ, въ Англіи, ни у кого нѣтъ порядочныхъ манеръ, такъ какъ вы не получаете въ молодости надлежащаго воспитанія". Онъ утверждалъ, будто англійскіе повара не умѣютъ жарить, а англійскіе кучера -- править и совершенно серьезно позволялъ себѣ сомнѣваться въ превосходствѣ англійскаго дворянства, англійскихъ лошадей и англійскаго ростбифа надъ всѣмъ остальнымъ въ мірѣ.
   Въ отсутствіе Георга II изъ его возлюбленнаго Ганновера, тамъ все оставалось въ томъ самомъ видѣ, какъ изъ его присутствіи. Въ придворныхъ конюшняхъ стояли тѣ же 800 лошадей; во дворцѣ имѣлся полный комплектъ камергеровъ, гофмаршаловъ и шталмейстеровъ. Каждую субботу вся ганноверская знать собиралась во дворецъ, чтобы присутствовать при церемоніи, которую надо признать весьма остроумной и трогательной. Въ парадную залу ставилось большое кресло, на которомъ помѣщался портретъ короля. Ганноверскіе придворные чины, дворяне и прочіе именитые мужи, поочередно подходили къ креслу, чтобы поклониться ему и выставленному на немъ портрету, напоминавшему изображеніе царя Навуходоносора. Въ присутствіи августѣйшаго портрета они говорили въ полголоса, совершенію такъ, какъ если бы въ креслѣ сидѣлъ самолично его величество король-курфюрстъ.
   Онъ то и дѣло уѣзжалъ къ себѣ въ Ганноверъ. Въ 1729 году онъ уѣхалъ туда и прогостилъ цѣлыхъ два года. За это время вмѣсто него царствовала Каролина, и отсутствіе короля нисколько не замѣчалось британскими его подданными. Въ 35 и 36 годахъ онъ опять проживалъ въ Ганноверѣ, а съ 1700 по 1755 годъ былъ не менѣе восьми разъ на материкѣ Европы. Георгу II пришлось, однако, отказаться отъ этихъ визитовъ, когда возгорѣлась семилѣтняя война. Въ Ганноверѣ его величество каждый день забавлялся совершенно одинаковымъ образомъ. "Жизнь наша можетъ поспорить однообразьемъ съ монастырскою,-- пишетъ одинъ изъ царедворцевъ, на котораго ссылается Фезе.-- Каждое утро въ одиннадцать и каждый вечеръ въ шесть часовъ мы ѣдемъ по жарѣ въ Герренгаузенъ и тамъ, на нескончаемой липовой аллеѣ, дважды въ день покрываемъ свои платья и экипажи густымъ слоемъ пыли. Въ королевскомъ обществѣ никогда не бываетъ ни малѣйшей перемѣны. За столомъ и за картами его величество видитъ всегда тѣ же лица, а по окончаніи игры удаляется въ опредѣленный часъ къ себѣ въ аппартаменты. Дважды въ недѣлю играютъ въ театрѣ французскія пьесы. Въ прочіе дни даются представленія въ галлереѣ. При такихъ обстоятельствахъ, если бы король все время жилъ въ Ганноверѣ, можно было бы составить заранѣе, на цѣлыхъ десять лѣтъ, обстоятельное росписаніе его житья-бытья и опредѣлить, когда именно онъ занимается дѣлами, кушаетъ или предается инымъ наслажденіямъ.
   Старый грѣховодникъ сдержалъ обѣщаніе, данное имъ умирающей королевѣ. Онъ взялъ себѣ новую фаворитку, леди Ярмутъ, къ которой ганноверское общество отнеслось съ глубочайшимъ уваженіемъ. Слѣдуетъ замѣтить, что, когда она прибыла въ Англію, она не встрѣтила тамъ такого, бросающагося въ носъ почтенія. Въ 1740 году двѣ дочери короля пріѣхали въ Ганноверъ повидаться съ своимъ родителемъ. Это были принцесса Оранская Анна (о которой, ея мужѣ и бракосочетаніи имѣются очень забавныя повѣствованія у Вальполя и Гервея) и Марія Гессенъ-Кассельская, съ ихъ супругами. Прибытіе этихъ августѣйшихъ особъ придало необычайный блескъ ганноверскому двору. Король далъ въ честь своихъ дорогихъ гостей нѣсколько праздниковъ и, между прочимъ, великолѣпный маскарадъ въ зеленомъ геррнгаузенскомъ театрѣ, въ саду, гдѣ липы и самшитовые кусты служили кулисами, а мягкая мурава замѣняла собою коверъ -- въ томъ самомъ театрѣ, гдѣ графиня Платенъ съ своими подругами танцовала передъ Георгомъ и покойнымъ султаномъ, его отцомъ. Сцена и большая часть сада были иллюминованы разноцвѣтными шкаликами. Почти всѣ придворные облеклись въ бѣлыя домино, въ которыхъ они, какъ говоритъ лѣтописецъ, "уподоблялись привидѣніямъ въ Енисейскихъ Поляхъ. Вечеромъ въ дворцовой галлереѣ сервированъ былъ на трехъ столахъ ужинъ, за которымъ король обнаруживалъ самое веселое расположеніе духа. Послѣ ужина возобновились танцы и я вернулся въ Ганнноверъ лишь въ пять часовъ утра, когда совсѣмъ уже разсвѣло. Спустя нѣсколько дней, у насъ въ Ганноверѣ, въ залѣ театра Большой Оперы, происходила большая ассамблея. Король явился на нее въ турецкомъ костюмѣ, съ тюрбаномъ, украшеннымъ великолѣпной брилліантовой пряжкой. Леди Ярмутъ была одѣта султаншей, но никто не былъ прелестнѣе и очаровательнѣе принцессы гессенской". Въ то время, какъ бѣдняжка Каролина мирно почивала въ своемъ гробу, храбрый ея краснолицый и пучеглазый Жорженька, съ сѣдыми бровями, приличествовавшими шестидесятилѣтнему его возрасту, отплясывалъ легкіе танцы съ г-жею Вальмоденъ и прыгалъ вокругъ нея въ турецкомъ костюмѣ. Съ тѣхъ поръ, въ продолженіе цѣлыхъ еще двадцати лѣтъ, этотъ престарѣлый Баязетъ въ миніатюрѣ, продолжалъ слѣдовать турецкому своему образу жизни, пока его не свалилъ съ ногъ апоплексическій ударъ. Тогда царственный старецъ приказалъ поставить свой гробъ рядомъ съ гробомъ покойной своей жены Каролины и выломать у обоихъ гробовъ смежныя боковыя стѣнки, дабы его прахъ и грѣшныя кости смѣшались съ прахомъ и костями вѣрной, любящей жены. О, ты, надутый геррнгаузенскій индюкъ! О, ты, негодный Магометишка! Въ какомъ турецкомъ раю обрѣтаешься ты теперь и кто состоитъ при тебѣ въ должности возлюбленныхъ твоихъ, наштукатуренныхъ и нарумяненныхъ гурій? Итакъ, графиня Ярмутъ явилась въ ассамблею султаншей, а его величество король былъ въ турецкомъ костюмѣ съ великолѣпной брилліантововой пряжкой и казался очень веселымъ!.. Друзья, вспомнимъ, что онъ былъ королемъ вашихъ и моихъ родителей, и уронимъ почтительную слезу на его могилу!
   Георгъ II говорилъ, что никогда не знавалъ женщины, которая была бы достойна застегивать башмаки у его жены. Ему случалось сидѣть одному передъ портретомъ покойной своей супруги и проливать горькія слезы, осушивъ которыя, онъ отправлялся къ своей Вальмоденшѣ и говорилъ тамъ опять-таки преимущественно о незабвенной покойницѣ. Въ 1760 году, 25 октября, на 77 году жизни короля и въ 34 году его царствованія, пажъ его величества принесъ Георгу II чашку шоколада, но, къ изумленію своему, увидѣлъ, что благочестивѣйшій и всемилостивѣйшій король лежитъ на полу мертвый. Испуганные царедворцы отправились за г-жею Вальмоденъ и привели ее къ его величеству, но и она не могла его разбудить. Священная особа монарха обратилась въ безжизненный трупъ. "Король умеръ. Да здравствуетъ новый король"! Само собой разумѣется, что поэты и священнослужители приличествующимъ образомъ оплакали покойнаго государя. Позволимъ себѣ привести безхитростные стихи, въ которыхъ одинъ изъ англиканскихъ пасторовъ выражаетъ свою скорбь о кончинѣ знаменитаго царственнаго героя Георга II. Читая эти стихи, можете по собственному вашему усмотрѣнію плакать или смѣяться.
   
   У его ногъ лежала распростертой
   Змѣя издыхающей междуусобицы.
   Не оставалось больше никакого соперничества, кромѣ того,
   Кому удастся лучше повиноваться королю.
   Онъ увидѣлъ себя возродившимся въ потомкахъ,
   Шествующихъ по столь же дивному пути къ славѣ.
   Онъ видѣлъ какъ, благодаря заботамъ Августы,
   Юный Георгъ пріобрѣталъ все,
   Способное возвысить и смягчить человѣческое сердце.
   Юноша этотъ, соединяя доблести дѣдовъ съ своими собственными,
   Былъ подготовленъ объединеннымъ ихъ блескомъ къ восшествію на престолъ.
   Большаго благоденствія нельзя было и пожелать на землѣ.
   Дальнѣйшей ступенью счастья могло быть только небо.
   
   Если бы король былъ и на самомъ дѣлѣ добрымъ, правосуднымъ, непорочнымъ въ жизни и мудрымъ въ совѣтахъ, развѣ могъ бы поэтъ сказать о немъ что-нибудь большее? Пасторъ, столь краснорѣчиво проливавшій поэтическія слезы надъ могилой, на которой сидѣла Вальмоденъ, и требовавшій небеснаго блаженства для старца, почивавшаго въ этой могилѣ, увѣковѣчилъ себя въ исторіи. У этого старца не было чувства собственнаго достоинства, образованія, нравственности и прирожденнаго ума. Онъ развратилъ дурнымъ своимъ примѣромъ общество, подчинявшееся его вліянію. И въ молодости, и въ зрѣлыя лѣта, и въ преклонномъ возрастѣ онъ былъ грубымъ, чувственнымъ человѣкомъ, съ низменными вкусами, а между тѣмъ мистеръ Портеусъ, впослѣдствіи милордъ епископъ Портеусъ, утверждаетъ, будто Земля была для него недостаточно хорошимъ мѣстопребываніемъ и что достойной для него обителью являлось только Небо. Браво, мистеръ Портеусъ!
   Священнослужитель, проливавшій эти слезы надъ прахомъ Георга II, быль возведенъ въ епископскій санъ Георгомъ III. Не знаю, восхищаются-ли до сихъ поръ его стихами и проповѣдями?
   

ГЕОРГЪ III.

   Намъ предстоитъ сдѣлать бѣглый обзоръ шестидесяти лѣтъ въ такое же число минутъ. Если бы ограничиться простымъ перечисленіемъ дѣйствующихъ лицъ, игравшихъ наиболѣе выдающіяся роли въ теченіе этого періода, то пришлось бы потратить на это перечисленіе все наше время, такъ что въ результатѣ получился бы только одинъ текстъ, а до проповѣди дѣло бы совсѣмъ не дошло. Англіи надлежало пережить возстаніе американскихъ колоній,-- вынести въ борьбѣ съ ними пораженіе и признать ихъ независимость,-- чувствовать себя потрясенной вулканомъ французской революціи,-- вести тяжелую борьбу на жизнь и смерть съ своимъ врагомъ-гигантомъ Наполеономъ, а затѣмъ отдохнуть и снова собраться съ силами послѣ этой отчаянной, томительной борьбы. Старое общество съ своимъ придворнымъ великолѣпіемъ должно было отойти въ вѣчность. Нѣсколько послѣдовательныхъ поколѣній государственныхъ дѣятелей являлись на сцену и сходили съ нея. Питтъ, заступившій мѣсто Чегема, сошелъ въ свою очередь тоже въ могилу. Память о Роднеѣ и Вольфѣ затмилась славою Нельсона и Веллингтона,-- старинные поэты, образующіе для насъ связь съ эпохой королевы Анны, вымерли. Джонсонъ скончался, Вальтеръ-Скоттъ и Байронъ появились на небосклонѣ англійской литературы, Гаррикъ освѣщалъ міръ ослѣпительнымъ своимъ драматическимъ геніемъ, а Кинъ, появившись на сценѣ, сразу овладѣлъ душею изумленной театральной публики. За это время состоялось примѣненіе пара какъ двигателя,-- королямъ отрубали головы,-- ихъ изгоняли, свергали съ престоловъ и снова возводили на таковые. Наполеону предстояло быть только историческимъ эпизодомъ, Георгу же Ш пришлось пережить всѣ эти разнообразныя измѣненія, сопровождая свой народъ сквозь всѣ революціи въ области мысли, формы правленія и общественнаго строя, и перейти, какъ бы по наслѣдству, изъ міра нашихъ предковъ въ нынѣшній міръ.
   Когда мнѣ пришлось впервые увидѣть Англію, она носила трауръ по юной принцессѣ Шарлоттѣ, унесшей съ собою въ могилу надежды Великобританіи. Я прибылъ еще ребенкомъ изъ Индіи. Корабль, который меня везъ къ берегамъ Альбіона, присталъ на пути туда къ уединенному острову. Присматривавшій за мною слуга, негръ, сошелъ со мною на островъ, гдѣ мы долго шли по холмамъ и скаламъ, пока не добрались, наконецъ, до сада, въ которомъ прогуливался какой-то человѣкъ.-- "Это онъ самый и есть,-- сказалъ негръ,-это Бонапартъ. Онъ съѣдаетъ каждый день по три барана, не считая маленькихъ дѣтей, которыя попадутся ему въ когти". Въ тогдашнія времена можно было бы найти въ британскихъ владѣніяхъ, кромѣ злополучнаго слуги негра, нанятаго для меня въ Калькуттѣ, достаточное число людей, питавшихъ подобныя же предубѣжденія противъ корсиканскаго людоѣда.
   Припоминаю, какъ я, въ сопровожденіи того же слуги, глазѣлъ черезъ пролеты въ коллонадѣ на Карльтонъ-гоузъ и любовался жилищемъ августѣйшаго принца-регента. Я и теперь вижу гвардейцевъ часовыхъ, расхаживающихъ тамъ взадъ и впередъ передъ воротами.-- Тамъ! Гдѣ именно? Дворецъ этотъ надлежитъ теперь признать въ такой же степени несуществующимъ, какъ и дворецъ Навуходоносора. Отъ него осталось!-- увы -- только одно имя. Гдѣ караулъ, салютовавшій королевскимъ экипажамъ, въѣзжавшимъ и выѣзжавшимъ съ эти ворота? Кареты давно уже укатили вмѣстѣ съ сидѣвшими на нихъ королями въ царство Плутона. Рослые гвардейцы маршируютъ теперь въ мрачномъ жилищѣ тѣней, гдѣ раздаются также и веселые раскаты ихъ барабановъ. На мѣстѣ прежняго дворца цѣлыя сотни маленькихъ дѣтей карабкаются вверхъ и внизъ по ступенькамъ терассы, ведущей въ сентъ-джемскій паркъ. Штукъ двадцать серьезныхъ джентльменовъ кушаютъ чай въ клубѣ Атенея. Таковое же число посѣдѣвшихъ воиновъ составляютъ гарнизонъ клуба "Соединенныхъ трехъ родовъ оружія", находящагося противъ Пелль-Мелль, который является теперь для Лондона какъ бы главной общественной биржей -- рынкомъ для новостей, политическихъ извѣстій, скандаловъ и слуховъ. Это, если можно такъ выразиться, англійскій форумъ, гдѣ граждане обсуждаютъ послѣднюю телеграмму изъ Крыма, послѣднюю рѣчь лорда Дерби и ближайшій политическій шагъ лорда Джона. Для немногочисленныхъ антикваріевъ, мысли которыхъ витаютъ охотнѣе въ прошедшемъ, чѣмъ въ настоящемъ, Пелль-Мелль представляется иной разъ чѣмъ-то въ родѣ памятника минувшихъ временъ и поколѣній. Не угодно-ли вамъ взглянуть: вотъ на этомъ самомъ мѣстѣ былъ убитъ шайкою Кенигсмарка Томъ, принадлежавшій къ числу "Десяти тысячъ". Въ этомъ большомъ красномъ домѣ жили Гейнсборо и дядя Георга III Куллоденъ Кумберлэндъ. Вотъ тамъ стоитъ дворецъ Сары Марльборо въ томъ самомъ видѣ, какъ въ то время, когда въ немъ обитала эта сварливая баба. Въ домѣ подъ No 25 обыкновенно жилъ Вальтеръ Скоттъ, а въ No 79, гдѣ помѣстилось теперь общество для распространенія Евангелія среди язычниковъ, квартировала актриса Элеонора Гвиннъ. Какъ часто выходилъ изъ подъ этой арки портшезъ королевы Каролины! Всѣ политическіе и общественные дѣятели временъ королей Георговъ многократно бывали на этой улицѣ. Она видѣла карету Вальполя и портшезъ Четема. Фоксъ, Гиббонъ и Шериданъ странствовали по ней на пути къ Бруксамъ, величественный Уильямъ Питтъ прогуливался по ней подъ руку съ Дундасомъ. Гейджеръ и Томъ Шериданъ, слегка покачиваясь, выходили на нее изъ трактира Раггета. Она видѣла Байрона, ковылявшаго къ Вотье,-- Свифта, выходившаго энергической быстрой поступью изъ Бюристрита, -- Адиссона и Дика Стиля, обоихъ, быть можетъ, слегка навеселѣ. По ея мостовой громыхали принцъ Уэльскій и герцогъ Іоркскій. Джонсонъ, слонявшійся подъ окнами Додслея, считалъ на ней фонарные столбы,-- Горасъ Вальполь, только что купившій изящную бездѣлушку въ магазинѣ Кристи, тяжело усаживался въ свой экипажъ, а Джоржъ Сельвинъ легкою поступью направлялся къ Уайтамъ.
   Въ обнародованной перепискѣ Джоржа Сельвина мы имѣемъ массу писемъ, безъ сомнѣнія, не такихъ блестящихъ и остроумныхъ, какъ письма Вальполя,-- не пропитанныхъ такой ядовитой горечью, и такимъ свѣтлымъ весельемъ, какъ у Гервея, но столь же интересныхъ и даже сравнительно полнѣе изображающихъ современную имъ эпоху, такъ какъ авторамъ ихъ пня легіонъ. Читая эти письма, слышишь за-разъ голоса множества людей, говорящихъ къ тому же въ гораздо болѣе естественномъ тонѣ, чѣмъ жеманный великосвѣтскій дэнди Горасъ, или же ѣдкій сатирикъ Гервей. Просматривая переписку Сельвина и глядя на грандіозныя картины Рейнольдса, изображающія эти времена великолѣпія, нѣги и сладострастія, кажется, будто слышишь въ самомъ дѣлѣ отзвукъ давно минувшаго прошлаго,-- смѣхъ и хоровое пѣніе,-- тосты, провозглашавшіеся надъ чашами, полными до краевъ,-- громкіе крики на скачкахъ, или за игорными столами,-- веселыя и откровенныя шутки, вызывающія смѣхъ у великосвѣтскихъ дѣвицъ и дамъ. Какія дивныя были эти великосвѣтскія дѣвицы и дамы, слушавшія и отпускавшія такія грубыя на нашъ взглядъ шутки!
   Какъ грандіозны были эти знатные джентльмены! Кажется, что знатный джентльменъ, это своеобразное произведеніе временъ минувшихъ, почти уже исчезъ съ лица земли и во всякомъ случаѣ вымираетъ, подобно бобру и краснокожему индѣйцу. У насъ не можетъ быть теперь знатныхъ джентльменовъ, такъ какъ нѣтъ болѣе той общественной среды, въ которой они жили. Подлая чернь стала несравненно строптивѣе прежняго. Паразиты подхалимствуютъ меньше, чѣмъ въ былыя времена; дѣти не становятся уже на колѣни передъ родителями, чтобы испросить ихъ благословенія; пасторы не читаютъ уже за столами патриціевъ передобѣденныя молитвы и не удаляются послѣ пуддинга. Прислуга не говорить болѣе на каждомъ шагу: "ваша честь и ваше высокородіе"; ремесленники не стоятъ съ обнаженными головами все время, пока мимо нихъ проходятъ джентльмены, авторы не ждутъ по цѣлымъ часамъ въ передней у джентльмена съ книгой, снабженной пышнымъ посвященіемъ, за которое надѣются получить пять гиней отъ его сіятельства. Въ дни, когда существовали знатные джентльмены, младшіе секретари его превосходительства статсъ-секретаря Питта не осмѣливались сѣсть въ его присутствіи, но и мистеръ Питтъ въ свою очередь преклонялъ передъ Георгомъ II свои наболѣвшія отъ ревматизма колѣни. Лордъ Четемъ залился слезами почтительной радости и благодарности, когда Георгь III обратился къ нему съ немногими ласковыми словами. Можно составить себѣ изъ этого понятіе о благоговѣніи, окружавшемъ тогда идею монарха, и о важномъ значеніи, которое придавалось рангу. Попытайтесь вообразить себѣ лорда Джона Росселя, или лорда Пальмерстона, стоящими на колѣняхъ, пока королева читаетъ депешу, или принимающимися плакать навзрыдъ вслѣдствіе того, что принцъ Альбертъ обошелся съ ними привѣтливо!
   При вступленіи Георга III на престолъ патриціи стояли еще на вершинѣ своего благополучія. Общество признавало надъ собой ихъ гегемонію, которою они и пользовались, какъ чѣмъ-то совершенно естественнымъ и подразумѣвающимся само собою. Они наслѣдовали не только титулы, помѣстья и мѣста въ палатѣ лордовъ, но также и мѣста въ палатѣ общинъ. Правительство располагало тамъ множествомъ голосовъ, не говоря уже о тѣхъ, которые покупало поштучно за 500 фунтовъ стерлинговъ. Члены парламента нельзя сказать, чтобы стыдились тогда продавать себя по такой цѣнѣ. Многіе изъ нихъ были, впрочемъ, еще очень юны. Фоксъ попалъ въ парламентъ двадцати лѣтъ отъ роду; Питту едва только исполнилось совершеннолѣтіе; отецъ Питта былъ тоже немногимъ лишь старше, когда ему пришлось впервые засѣдать въ палатѣ общинъ. Хорошее, право, было тогда время для патриціевъ! Нельзя порицать ихъ особенно строго, если они пользовались и наслаждались, (хватая иногда даже черезъ край), выгодами, которыя получали отъ своего участія въ политикѣ, и удовольствіями общественной жизни.
   Въ письмахъ къ Сельвину мы знакомимся съ цѣлымъ обществомъ покойныхъ знатныхъ джентльменовъ и можемъ наблюдать весьма любопытную жизнь ихъ кружка, -- жизнь, до которой тогдашніе романисты, кажется, почти не касались. Для Смоллета и даже Фильдинга лордъ былъ просто напросто лордомъ,-- величественнымъ существомъ съ голубой лентой черезъ плечо, громадной звѣздой на груди и портшезомъ, украшеннымъ короною, -- существомъ, къ которому коммонеры обязаны относиться съ почтеніемъ и уваженіемъ.
   Ричардсонъ, человѣкъ еще болѣе скромнаго происхожденія, чѣмъ вышеупомянутые писатели, наивно сознавался въ полнѣйшемъ невѣдѣніи относительно образа жизни, нравовъ и обычаевъ аристократіи. Онъ просилъ поэтому г-жу Донелланъ, даму, вращавшуюся въ великосвѣтскихъ кружкахъ, пересмотрѣть томъ "Сэра Чарльза Грандисона" и указать ошибки, обусловленныя упомянутымъ невѣдѣніемъ. Г-жа Донелланъ нашла такое множество подобныхъ ошибокъ, что Ричардсонъ измѣнился въ лицѣ, захлопнулъ книгу и въ смущеніи объявилъ, что лучше всего было бы бросить ее прямо въ огонь. Здѣсь, въ перепискѣ Сельвина, мы встрѣчаемся съ настоящими великосвѣтскими мужчинами и дамами первыхъ временъ царствованія Георга III. Мы можемъ сопутствовать имъ въ только что открывшійся Альмакскій клубъ,-- можемъ странствовать съ ними по Европѣ,-- сопровождать ихъ не только въ публичныя заведенія, но также въ помѣщичьи усадьбы и прослѣдить ихъ частную жизнь. Передъ нами они воскресаютъ цѣлыми толпами: остроумные, щеголи и моты, изъ которыхъ одни упорно слѣдуютъ по дурному пути, а другіе обнаруживаютъ раскаяніе, но снова впадаютъ въ прежніе грѣхи. Мы видимъ передъ собою очаровательныхъ дѣвицъ и дамъ,-- паразитовъ, -- смиренныхъ капеллановъ и прихлебателей. Вотъ они прелестныя созданія, которыя намъ такъ нравятся въ портретахъ Рейнольдса и которыя все еще глядятъ на насъ съ своего полотна съ ихъ милыми спокойными лицами и граціозными улыбками -- знатные джентльмены, оказавшіе намъ честь управлять нашими судьбами,-- наслѣдовавшіе представительство родовыхъ своихъ мѣстечекъ,-- сидѣвшіе такъ небрежно на своихъ патентованныхъ должностяхъ и такъ изящно опускавшіе себѣ въ карманы взятки, полученныя отъ лорда Норэса. Мы знакомимся съ цѣлыми сотнями этихъ представителей тогдашней знати, слышимъ ихъ говоръ и смѣхъ, читаемъ повѣствованія о любви, ссорахъ, интригахъ, долгахъ, дуэляхъ и разводахъ въ ихъ кружкѣ и, вчитавшись хорошенько въ эти повѣствованія, можемъ представить себѣ дѣйствующихъ въ нихъ лицъ во плоти и крови. Мы можемъ присутствовать, если угодно, на свадьбѣ герцога Гамильтона и видѣть, какъ онъ обручился съ невѣстой кольцомъ отъ занавѣски, -- можемъ заглянуть въ комнату умирающей ея бѣдняги сестры,-- можемъ слышать, какъ Чарльзъ Фоксъ разражается бранью и проклятіями за картами, или какъ Мерчъ выкликаетъ во все горло результаты взвѣшиванія на ньюмаркетскомъ скаковомъ полѣ. Мы можемъ представить себѣ генерала Бургоиня, весело сѣменящаго ножками, отправляясь изъ Сентъ-Джемской улицы колотить американскихъ бунтовщиковъ, и можемъ вообразить себѣ, какъ онъ, поджавъ хвостъ, крадучись, возвращается въ клубъ, получивъ самъ взбучку отъ американцевъ. Мы можемъ созерцать юнаго короля Георга III, одѣвающагося въ своей уборной передъ тѣмъ какъ выдти въ парадную залу и обращающагося къ своимъ приближеннымъ съ десятью тысячами вопросовъ касательно всѣхъ джентльменовъ, съ которыми ему предстоитъ тамъ встрѣтиться. Насъ угощаютъ здѣсь сценами изъ высшихъ и низшихъ общественныхъ сферъ. Мы присутствуемъ при толкотнѣ у входа въ театръ Оперы, куда всѣ спѣшатъ полюбоваться Віолеттой, или Цамперини. Мы видимъ массы наряженныхъ кавалеровъ и дамъ въ портшезахъ, спѣшащихъ на маскарадъ, или на вечеръ къ г-жѣ Корнели,-- присутствуемъ въ толпѣ, сбѣжавшейся въ Дрюриленскій театръ, чтобы взглянуть на трупъ дѣвицы Рей, которую пасторъ Гакманъ только что застрѣлилъ изъ пистолета. Никто не мѣшаетъ намъ заглянуть, пожалуй, въ Ньюгетъ, гдѣ злополучный Райсъ, присужденный къ смертной казни за подлогъ, ждетъ своего ужина и выполненія приговора. "Тебѣ не къ чему особенно заботиться о подливкѣ къ его цыпленку,-- говоритъ одинъ тюремщикъ другому.-- Ты знаешь вѣдь, что завтра утромъ его повѣсятъ.-- Положимъ, что такъ, возражаетъ второй тюремщикъ,-- но вѣдь съ нимъ ужинаетъ капелланъ, а его преподобіе очень взыскательны насчетъ топленаго масла".
   У Сельвина имѣется тоже собственный капелланъ и паразитъ, нѣкто д-ръ Варнеръ. Плавту, Бенъ, Джонсону и Гогарту никогда не удавалось изобразить болѣе оригинальную характерную личность. Въ каждомъ письмѣ Варнеръ добавляетъ новые штрихи къ своему портрету, такъ что въ результатѣ получается художественное произведеніе, представляющее тѣмъ большій интересъ, что самъ человѣкъ, съ котораго написанъ этотъ портретъ, давно уже сошелъ въ могилу. Всѣ сумасбродныя наслажденія, игры и увеселенія, которымъ онъ предавался съ такимъ увлеченіемъ, давно уже стихли; нарумяненныя лица, на которыя онъ глядѣлъ съ такимъ наглымъ безстыдствомъ, обратились теперь въ пожелтѣвшіе черепа, изъѣденные червями, а знатные джентльмены, у которыхъ онъ цѣловалъ пряжки на башмакахъ, почиваютъ въ своихъ гробахъ. Этотъ достойный священнослужитель самъ же рекомендуетъ себя невѣрующимъ, благодаря вмѣстѣ съ тѣмъ Провидѣніе за то, что оно не допустило его сдѣлаться такимъ мошенникомъ и негодяемъ, какими сплошь и рядомъ оказываются "адвокатишки". Онъ выполняетъ порученія г-на Сельвина, каковы бы ни были эти порученія и по собственнымъ своимъ словамъ гордится честью быть поставщикомъ красотокъ для этого джентльмена. Онъ низкопоклонничаетъ тоже передъ герцогомъ Квеисбери, "старичкомъ K", и обмѣнивается съ этимъ аристократомъ премиленькими разсказами. Возвращаясь домой "послѣ тяжелаго рабочаго дня" (по его собственнымъ словамъ), онъ передъ тѣмъ, какъ сѣсть за вечернюю партію виста и блюдо жареныхъ куропатокъ къ ужину, пишетъ своему патрону и благодѣтелю. Мысль о порядочномъ бифштексѣ и хорошемъ бургонскомъ винѣ приводитъ его въ восторженное состояніе. Это хвастливый и шумный паразитъ, который лижетъ съ взрывами хохота башмаки своего хозяина и съ самыми забавными ужимками смакуетъ на нихъ ваксу. Очевидно, она представляется ему на вкусъ нисколько не хуже лучшаго кларета изъ погреба старичка К. Докторъ Варнеръ знаетъ Раблэ и Горація также хорошо, какъ свои жирные пять пальцевъ. Онъ невыразимо подлъ и до чрезвычайности забавенъ. Прибавьте ко всему этому, что въ глубинѣ души онъ человѣкъ добродушный и благожелательный. Это мягкосердечный негодяй, а не какой-нибудь ядовитый лизоблюдъ! Джесъ утверждаетъ, будто Варнеръ въ Лонгъ-Экрской своей часовнѣ пріобрѣлъ большую популярность "интересными, энергическими и краснорѣчивыми проповѣдями".
   Читая все это, невольно задаешь себѣ вопросъ: неужели безвѣріе и развратъ стали тогда въ Англіи эпидемическими, такъ что тлетворный ихъ ядъ носился уже въ самомъ воздухѣ? Самъ молодой король велъ примѣрнѣйшую жизнь и отличался искреннѣйшимъ благочестіемъ, но его окружало придворное общество, развращеннѣе котораго Англія никогда еще не видывала. Безнравственность Георга II принесла свои плоды въ первые годы царствованія Георга III. Я убѣжденъ также, что хорошій примѣръ, который подавалъ самъ Георгъ III своей умѣренной и богобоязненной простой жизнью, въ громадной степени содѣйствовалъ улучшенію нравственности въ Англіи и повышенію этическаго уровня всего англійскаго народа.
   Послѣ Варнера интереснѣйшимъ изъ корреспондентовъ Сельвина является графъ Карлейль, дѣдъ нынѣшняго {1856 г.} ирландскаго вице-короля. Онъ занималъ тоже постъ ирландскаго вице-короля, но передъ тѣмъ былъ казначеемъ двора его величества, а въ 1778 году состоялъ главнымъ комиссаромъ "для переговоровъ, совѣщаній и соглашеній по вопросамъ о прекращеніи раздоровъ въ сѣверо-американскихъ колоніяхъ, плантаціяхъ и владѣніяхъ его величества". Тогдашніе манифесты благороднаго лорда печатались въ "Королевской Нью-Іоркской" газетѣ. Онъ вернулся въ Англію, не разрѣшивъ возложенной на него задачи умиротворенія колоній. Вслѣдъ затѣмъ "Королевская Нью Іоркская" газета почему-то перестала выходить въ свѣтъ.
   Этотъ добродушный, умный, благожелательный и прекрасно образованный лордъ Карлейль принадлежалъ къ числу знатныхъ англійскихъ джентльменовъ, раззорившихся чуть не въ конецъ вслѣдствіе ужасающихъ кутежей и мотовства, царившихъ въ тогдашнемъ великосвѣтскомъ англійскомъ обществѣ. Отъ распущенности нравовъ этого общества волосы просто становятся дыбомъ. По окончаніи наполеоновскихъ войнъ оно разлилось по всей Европѣ, танцовало, первенствовало на скачкахъ и вело большую игру при всѣхъ дворахъ. Оно присутствовало на парадныхъ выходахъ въ Версали, -- посылало своихъ лошадей на скаковыя состязанія въ окрестностяхъ Парижа (на Саблонской равнинѣ) и привило французамъ англоманію,-- вывезло изъ Рима и Флоренціи массу картинъ и мраморныхъ статуй и раззорилось на сооруженіе великолѣпныхъ галлерей и дворцовъ для этихъ картинъ и статуй. Не довольствуясь этимъ, англійскіе патриціи привезли съ собою изъ-за границы на родину пѣвицъ и танцовщицъ всѣхъ европейскихъ театральныхъ труппъ. Милорды бросали къ ногамъ этихъ дѣвицъ и дамъ тысячи и десятки тысячъ фунтовъ стерлинговъ, тогда какъ добродѣтельныя ихъ жены и дѣти изнывали со скуки въ пустынномъ великолѣпіи уединенныхъ своихъ замковъ и парковъ.
   Кромѣ великосвѣтскаго столичнаго общества, въ Лондонѣ существовалъ. тогда другой непризнанный міръ, безшабашная распущенность котораго не знала никакихъ предѣловъ. Жизнь его проходила исключительно только къ погонѣ за наслажденіями,-- въ танцахъ, азартной игрѣ, попойкахъ и пѣсняхъ. Онъ сталкивался съ великосвѣтскимъ обществомъ въ разныхъ увеселительныхъ заведеніяхъ (Ранелафѣ, Вокзалѣ и Ридотто, о которыхъ такъ много говорится въ старинныхъ романахъ), и положительно затыкалъ за поясъ роскошью, щегольствомъ и красотой настоящихъ тогдашнихъ львовъ и львицъ. Когда знаменитая красавица миссъ Гуннингъ, выйдя замужъ за графа Ковентри, посѣтила Парижъ въ надеждѣ, что ея красота произведетъ тамъ такой же фуроръ, какой она и ея сестрица вызывали всегда въ Англіи своимъ появленіемъ, она оказалась разбитой на голову другою англичанкой, еще болѣе привлекательной по мнѣнію парижанъ. Какая-то г-жа Питтъ взяла себѣ въ оперѣ ложу какъ разъ напротивъ графини. Эту госпожу признали не въ примѣръ очаровательнѣе ея сіятельства. Она до такой степени отуманила головы французамъ, что весь партеръ принялся кричать отъ восторга и поднесъ ей титулъ настоящаго "англійскаго ангельчика". Обиженная этимъ, леди Ковентри поспѣшила уѣхать изъ Парижа и вскорѣ умерла отъ чахотки, а можетъ быть, также и отъ чрезмѣрнаго злоупотребленія бѣлилъ и румянъ, которыми бѣдняжка тщательно штукатурила злополучныя свои прелести. (Необходимо принять во вниманіе, что тогда въ Европѣ всѣ особы прекраснаго пола, принадлежавшія къ высшему обществу, усердно бѣлились и румянились). Послѣ нея остались двѣ дочери, которыхъ Джоржъ Сельвинъ очень любилъ. (Онъ очень любилъ маленькихъ дѣтей). Житье-бытье этихъ малютокъ въ дѣтской очень забавно и трогательно описывается въ его корреспонденціи. Оказывается, что маленькая леди Фанни обладала весьма страстнымъ темпераментомъ и если къ ней приходили дурныя карты, бросала ихъ прямо въ лицо своей сестрицѣ леди Мери. Когда ихъ отецъ вступилъ во второй бракъ, маленькія дѣвочки держали между собою совѣтъ о томъ, какъ слѣдуетъ имъ вести себя съ мачихой. Она была къ нимъ очень добра, и онѣ ужились съ ней очень хорошо, подросли, вышли замужъ и, съ теченіемъ времени, обѣ развелись съ своими мужьями. Бѣдныя дѣвочки! Бѣдная разрумяненная и наштукатуренная мамаша. Несчастное общество съ его роковыми злополучными удовольствіями, пирушками и любовью!
   Что касается до лорда главнаго комиссара, то о немъ можно побесѣдовать нѣсколько обстоятельнѣе, несмотря на то, что онъ былъ одно время довольно взбалмошнымъ и слабохарактернымъ комиссаромъ,-- въ значительной степени подорвалъ имущественное свое благосостояніе,-- позволялъ себѣ проиграть въ одинъ вечеръ десять тысячъ фунтовъ стерлинговъ ("впятеро больше. чѣмъ мнѣ когда-либо случалось проиграть до тѣхъ поръ",-- объявляетъ самъ злополучный лордъ). Онъ поклялся послѣ того, что никогда больше не возьметъ въ руки картъ, но это не помѣшало ему въ тотъ же вечеръ подойти опять къ игорному столу и снова остаться въ проигрышѣ. Тѣмъ не менѣе онъ раскаялся въ своихъ прегрѣшеніяхъ,-- остепенился,-- сдѣлался достойнымъ пэромъ и хорошимъ помѣщикомъ и вернулся къ женѣ и дѣтямъ, которыхъ никогда не переставалъ любить лучшею частью своего сердца. Женившись тотчасъ же по достиженіи совершеннолѣтія, онъ оказался, среди разнузданнаго и развращеннаго общества, безконтрольнымъ владѣльцемъ и хозяиномъ крупнаго состоянія. Поставленный въ необходимость выть съ волками по волчьи и вести обязательную для тогдашнихъ лордовъ жизнь знатнаго тунеядца, онъ впалъ въ нѣкоторыя искушенія, за что и поплатился горькими угрызеніями совѣсти. Отъ другихъ искушеній ему удалось благоразумно отстраниться, а подъ конецъ онъ счастливо одержалъ верхъ надъ соблазнами и, какъ уже упомянуто, остепенился. Дѣло въ томъ, что онъ постоянно хранилъ въ своемъ сердцѣ любовь къ женѣ и дѣтямъ, и эта любовь спасла его. "Очень радъ, что вы не навѣстили меня утромъ, въ день моего отъѣзда изъ Лондона, -- пишетъ онъ Джоржу Сельвину, садясь на корабль, чтобы отправиться въ Америку.-- Могу сказать вамъ, что до той минуты, когда мнѣ пришлось прощаться съ семьей, я не имѣлъ еще надлежащаго понятія о горести". Тамъ, гдѣ пребываетъ теперь эта семья, не можетъ быть и рѣчи о прощаньяхъ и разставаньяхъ. Вѣрная жена и благородный добросердечный джентльменъ оставили послѣ себя благородное потомство. Наслѣдникъ ихъ имени и титула пользуется общей любовью всѣхъ, кто только его знаетъ. Онъ заслуживаетъ эту любовь своимъ добродушіемъ, талантами, ласковой благожелательностью обращенія и непорочностью жизни. Дочери и внучки бывшаго вице-короля, занимаютъ высокое общественное положеніе и съ честью носятъ знатные свои титулы. Нѣкоторыя изъ нихъ славятся красотой, а всѣ безъ исключенія пользуются заслуженной репутаціей въ высшей степени порядочныхъ добродѣтельныхъ женщинъ.
   Другой изъ корреспондентовъ Сельвина, графъ Мерчъ, впослѣдствіи герцогъ Квенсбюри, жилъ еще въ нынѣшнемъ столѣтіи, причемъ не подлежитъ сомнѣнію, что онъ и въ графскомъ, и въ герцогскомъ достоинствѣ,-- и въ молодости и въ старости, не могъ служить украшеніемъ какого бы то ни было общества. О старичкѣ Квенсбюри ходятъ легенды самаго ужасающаго свойства. Въ перепискѣ Сельвина, у Вракзаля и во всѣхъ современныхъ хроникахъ наблюдатель-психологъ можетъ слѣдить за тѣмъ, какъ онъ пьянствовалъ, игралъ въ азартныя игры и занимался любовными интригами до самаго конца своей жизни. Изрѣзанный морщинами, разбитый параличемъ, беззубый и престарѣлый Донъ-Жуанъ умеръ такимъ же преступнымъ, нераскаяннымъ грѣшникомъ, какимъ былъ въ самый разгаръ молодости. Въ Пикадилли до сихъ поръ уцѣлѣлъ домъ, гдѣ въ нижнемъ этажѣ недавно еще показывали окошко, передъ которымъ сидѣлъ чуть не до послѣдняго дня своей жизни старичекъ Квенсбюри и строилъ сквозь старческія свои очки всѣмъ проходившимъ мимо женщинамъ глазки.
   Надо полагать, что у этой лѣнивой сони, Джоржа Сельвина, было много хорошихъ качествъ и свойствъ, которыя, безъ сомнѣнія, и записаны ему теперь на приходъ. "Ваша дружба, пишетъ ему Карлейль, настолько разнится отъ всего того, съ чѣмъ мнѣ доводилось встрѣчаться въ свѣтѣ, что когда я припоминаю себѣ необычайныя доказательства вашей доброты, она представляется мнѣ какимъ-то соннымъ видѣніемъ". Въ свою очередь Вальполь пишетъ дѣвицѣ Берри: "Я утратилъ старѣйшаго изъ моихъ друзей и знакомыхъ Джоржа Сельвина, котораго искренно любилъ не только за несравненное его остроуміе, но и за тысячу хорошихъ качествъ". Я съ своей стороны очень радъ, что такой любитель пирожнаго и пива обладалъ вмѣстѣ съ тѣмъ тысячью хорошихъ качествъ,-- былъ ласковымъ, великодушнымъ, вѣрнымъ другомъ, одареннымъ чувствительнымъ нѣжнымъ сердцемъ. "Я встаю въ шесть часовъ утра, -- пишетъ ему Карлейль изъ Спа (служившаго любимымъ прибѣжищемъ для великосвѣтской знати во времена нашихъ предковъ),-- играю до обѣда въ крикетъ, а по вечерамъ танцую, такъ что къ одиннадцати часамъ ночи съ трудомъ лишь могу дотащиться до постели. Развѣ можно это сравнитъ съ вашей жизнью? Вы встаете въ девять часовъ утра, играете съ своей собакой Ротономъ до полудня, не снимая съ себя халата, потомъ одѣваетесь и ползете черепашьимъ шагомъ къ Уайтамъ; въ пять часовъ садитесь за столъ, послѣ обѣда спите до ужина, а затѣмъ нанимаете двухъ несчастливцевъ, которые доставляютъ въ носилкахъ вашу особу съ налитыми въ нее тремя бутылками краснаго вина во свояси, получая шиллингъ за то, что протащутъ васъ цѣлыхъ пять верстъ", Иногда вмѣсто того, чтобы спать въ Уайтскомъ клубѣ, Джоржъ отправлялся всхрапнуть въ палату общинъ, гдѣ сидѣлъ рядышкомъ съ лордомъ Норэсомъ. Мистеръ Сельвинъ былъ въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ депутатомъ отъ Глочестера. Вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ обладалъ своимъ собственнымъ мѣстечкомъ Люджерсгаллемъ, представительство котораго оставлялъ за собою, когда по лѣности чувствовалъ себя нерасположеннымъ выставлять свою кандидатуру въ Глочестерѣ. "Я распорядился, чтобы въ Люджерсгаллѣ выбрали лорда Мельбурна и меня самого", пишетъ онъ премьеру, съ которымъ состоялъ въ пріятельскихъ отношеніяхъ. Позволительно замѣтить, что лордъ Норэсъ былъ и самъ такой же соней,-- такимъ же остроумнымъ и добросердечнымъ человѣкомъ, какъ Джоржъ Сельвинъ.
   Всматриваясь въ жизнь тогдашнихъ государей, придворныхъ сановниковъ, вельможъ и знатныхъ джентльменовъ, мы вынуждены описывать ихъ, какъ тунеядцевъ, преступныхъ развратниковъ и мотовъ. Необходимо, однако, принять во вниманіе смягчающія обстоятельства для этихъ преступленій и проступковъ. Необходимо вспомнить, что и мы сами обладаемъ прирожденной склонностью къ ничего недѣланію, тунеядству и прозябанію въ роскоши и нѣгѣ. Если бы у насъ не было никакихъ принудительныхъ поводовъ работать и если бы мы обладали громадными денежными средствами, то, принимая во вниманіе естественную склонность всѣхъ смертныхъ къ наслажденіямъ, мы тоже наврядъ-ли съумѣли бы противустоять искушенію. Позвольте спросить, что именно могъ предпринять вельможный пэръ, обладавшій вельможнымъ замкомъ, паркомъ и колоссальнымъ вельможнымъ состояніемъ, кромѣ того, чтобы тунеядствовать и роскошествовать? Въ письмахъ лорда Карлейля, изъ которыхъ я приводилъ уже нѣкоторыя выдержки, зачастую встрѣчаются справедливыя жалобы этого добросердечнаго молодого вельможи на представительность, которую онъ вынужденъ сохранять, на великолѣпіе и роскошь, въ которыхъ ему приходится жить, и на far niente, къ которому обязываетъ его положеніе англійскаго пэра. Для него было бы гораздо лучше заниматься въ конторѣ какого-нибудь адвоката, или состоять чиновникомъ въ департаментѣ. Онъ имѣлъ бы тамъ въ тысячу разъ болѣе шансовъ чувствовать себя счастливымъ, такъ какъ постоянный умственный трудъ содѣйствовалъ "бы дальнѣйшему его развитію и вмѣстѣ съ тѣмъ ограждалъ бы его отъ многихъ искушеній. Вспомните, что всего лишь нѣсколько лѣтъ тому назадъ, военная карьера была единственной, которая считалась еще сколько-нибудь приличной для нашихъ патриціевъ. Церковь, адвокатура, медицина, литература, изящныя искусства и торговля казались для нихъ слишкомъ низменными сферами дѣятельности. Истинный палладіумъ Англіи заключался поэтому въ среднемъ сословіи ея населенія. Тамъ мы найдемъ образованныхъ людей, способныхъ къ труду и гнушающихся взятками лорда Норэса. Тамъ найдемъ священнослужителей, нерасположенныхъ обратиться въ паразитовъ и блюдолизовъ ради какихъ-нибудь мірскихъ благъ. Мы встрѣтимъ тамъ ремесленниковъ и торговцевъ, пробивающихъ себѣ честнымъ трудомъ дорогу къ богатству,-- художниковъ, всей душою преданныхъ своему искусству,-- литераторовъ и ученыхъ, съ спокойнымъ духомъ занимающихся своими изслѣдованіями. Къ этимъ именно людямъ мы чувствуемъ любовь и привязанность; ихъ произведенія заставляютъ насъ относиться съ уваженіемъ къ минувшему вѣку. Какими ничтожными кажутся теперь, по сравненію съ ними, тогдашніе вельможные богачи и знатные джентльмены, утопавшіе въ удовольствіяхъ! Какими малоцѣнными представляются повѣствованія о ссорахъ и несогласіяхъ при дворѣ Георга III по сравненію съ увѣковѣченными въ печати бесѣдами милѣйшаго старичка Джонсона! Развѣ можно сравнить самое великолѣпное пиршество въ Виндзорѣ съ простенькимъ вечеромъ въ клубѣ, гдѣ за столомъ собрались Перси, Ленгтонъ, Гольдсмитъ и бѣдняга Боззи, передъ скромною пуншевой чашей? Я съ своей стороны думаю, что изъ всѣхъ благовоспитанныхъ джентльменовъ прошлаго столѣтія самымъ восхитительнымъ и неподдѣльнымъ былъ Джошуа Рейнольдсъ. Эти милые старые друзья наши изъ давно минувшихъ временъ оказываются добрыми, мудрыми и остроумными людьми. Души ихъ не были развращены излишествами и разслаблены тунеядствомъ. Они честно исполняли свой долгъ общественнаго служенія и, совершивъ дневной трудъ, отдыхали, причемъ не отказывали себѣ и въ удовольствіяхъ. Они скрашивали праздничныя свои сходки благороднымъ остроуміемъ и сердечнымъ обмѣномъ мыслей. Они не были чопорными ханжами, но разговоръ ихъ тѣмъ не менѣе заставлялъ слушателей краснѣть. Они веселились, но такъ, что дѣло не доходило до ссоръ и скандаловъ за бокалами. Съ какимъ удовольствіемъ провелъ бы я вечеръ въ ресторанѣ подъ вывѣской "Головы турка", даже въ томъ случаѣ если бы тогда какъ разъ получились изъ колоній неблагопріятныя вѣсти, заставившія доктора Джонсона ворчать на бунтовщиковъ. Мнѣ было бы все-таки пріятно посидѣть съ нимъ и Гольди, -- послушать лучшаго разсказчика въ мірѣ Бурка, присутствовать при томъ, какъ Гаррикъ влетаетъ въ залу "Головы турка" и разсказываетъ какую-нибудь театральную исторію. Мнѣ пріятна даже и самая мысль объ обществѣ такихъ людей и не потому только, что они были умными и веселыми собесѣдниками, но и вслѣдствіе того, что они были добрыми людьми. Однажды вечеромъ, возвращаясь домой изъ клуба съ душой, по обыкновенію, исполненной великихъ помысловъ, которые никогда его не покидали, Эдмондъ Буркъ встрѣтилъ несчастную блуждавшую по улицѣ женщину. Доброе, нѣжное сердце Бурка заставило его обратиться къ ней съ ласковыми словами. Растроганный слезами этой Магдалины, вызванными, быть можетъ, именно этими ласковыми словами, онъ взялъ ее съ собой, привелъ къ своей женѣ и дѣтямъ и до тѣхъ поръ не покидалъ, пока не нашелъ средствъ вернуть ее къ честной жизни и труду. О, блестящіе знатные джентльмены: Мерчи, Сельвины и Честерфильды! Какой мелюзгой кажетесь вы мнѣ всѣ по сравненію съ этими великими людьми! Добродушный Карлейль играетъ цѣлый день въ крикетъ, а вечеромъ танцуетъ до такого утомленія, что съ трудомъ лишь можетъ доползти до своей кровати и весело восхваляетъ свои доблести по сравненію съ Джоржемъ Сельвиномъ, котораго, послѣ пріема трехъ бутылокъ краснаго вина, двое наемныхъ несчастливцевъ тащутъ на носилкахъ изъ клуба домой, гдѣ дворецкій укладываетъ его въ постель. Позволю себѣ сопоставить съ этимъ вельможнымъ времяпрепровожденіемъ незабвенные стихи, написанные Джонсономъ на смерть скромнаго его пріятеля Леветта.
   
   Испытанный превратностями судьбы въ теченіе многихъ лѣтъ
   Нисходитъ въ могилу Леветтъ.
   Искренній, услужливый и непорочный,
   Вѣрный другъ всѣхъ обездоленныхъ,
   Онъ былъ извѣстенъ въ самыхъ мрачныхъ пріютахъ нищеты.
   Неустанная и усердная его помощь были всегда близки,
   Когда несчастливецъ стоналъ на одрѣ болѣзни,
   Или когда одинокій нуждающійся бѣдняга въ отчаяніи забивался въ уголъ, чтобы тамъ умереть.
   Онъ никогда не позволялъ себѣ отвѣчать на призывъ
   Холоднымъ предложеніемъ обождать;
   Никогда не отказывался помогать тѣмъ,
   Кто не могъ заплатить хорошій гонораръ.
   Скромнымъ повседневнымъ своимъ нуждамъ
   Онъ удовлетворялъ повседневной же работой.
   Его доблесть шла скромной колеей,
   Не останавливаясь на пути и не дѣлая перерывовъ.
   Господь, безъ сомнѣнія, найдетъ,
   Что онъ съ пользою употребилъ ввѣренный ему единый талантъ.
   
   Какъ вы думаете, почтеннѣйшій читатель, чье имя сіяетъ теперь болѣе яркимъ и лучезарнымъ свѣтомъ: имя-ли богача, герцога Квенсбюри, знатнаго джентльмена и остряка Сельвина, или же скромнаго, бѣднаго врача Леветта?
   Я, съ своей стороны, считаю старичка Джонсона (котораго Джемсъ Босвель, если можно такъ выразиться, набальзамировалъ для насъ и тѣмъ самымъ искупилъ многіе собственные свои грѣхи) одною изъ самыхъ надежныхъ опоръ британской монархіи и церкви, въ продолженіе минувшаго столѣтія. Онъ оказалъ въ этомъ отношеніи несравненно большія услуги, чѣмъ многія дюжины епископовъ, -- чѣмъ всѣ Питты, Норэсы и чѣмъ самъ великій Буркъ. Джонсонъ пользовался довѣріемъ народа. Колоссальный его авторитетъ примирилъ англичанъ съ царствовавшей династіей, и заставилъ ихъ стыдиться невѣрія. Когда Георгъ III бесѣдовалъ съ Джонсономъ, и народъ слышалъ хорошее мнѣніе великаго писателя о королѣ, цѣлыя поколѣнія переходили на сторону монарха. На Джонсона смотрѣли какъ на нѣкій оракулъ, а этотъ оракулъ высказался за церковь и короля. Какою гуманностью былъ проникнутъ старичекъ Джонсонъ. Онъ охотно принималъ учаcrie во всѣхъ невинныхъ удовольствіяхъ,-- былъ грознымъ врагомъ всякаго грѣха, но кроткимъ и ласковымъ противникомъ грѣшниковъ. "У васъ, ребята, затѣяна, кажется, пирушка?-- воскликнулъ онъ, когда къ нему явился Тофемъ Боклеръ и разбудилъ его въ полночь.-- Я, разумѣется, пойду съ вами". И дѣйствительно онъ всталъ, одѣлся въ свое скромное, поношенное платье и отправился слоняться по Ковенттардену съ обожавшей его молодежью. Джонсонъ посѣщалъ театръ Гаррика, гдѣ ему предоставлялось право находиться за кулисами. Онъ разсказываетъ по этому поводу: "Всѣ актрисы знали меня въ лицо и, проходя мимо, дѣлали мнѣ книксенъ передъ тѣмъ, какъ появиться на сценѣ". Какая хорошенькая, милая картинка рисуется у меня въ умѣ: молодость, сумасбродство и красота -- подъ нѣжнымъ надзоромъ всепрощающихъ, непорочныхъ глазъ мудрости".
   Георгъ III и августѣйшая его супруга жили въ непритязательномъ, но изящномъ домѣ, на мѣстѣ котораго стоитъ теперь отвратительный монументъ, воздвигнутый надъ прахомъ ихъ внучки. Мать короля обитала въ Карльтонгоузѣ, который изображается на тогдашнихъ гравюрахъ настоящимъ райскимъ садомъ, съ чистенькими лужайками, зеленѣющими крытыми аллеями и цѣлыми вереницами классическихъ мраморныхъ статуй. Она восхищалась ими въ обществѣ лорда Бюта, обладавшаго развитымъ вкусомъ по отношенію къ классическимъ формамъ. Она иногда совѣщалась, а иногда попросту пила чай въ прелестныхъ бесѣдкахъ изъ живой зелени съ этимъ благовоспитаннымъ вельможею. Народъ питалъ къ Бюту такую свирѣпую ненависть, которая представляется почти безпримѣрной въ англійской исторіи. Онъ служилъ мишенью для всякихъ обидъ и оскорбленій: для сатанинскихъ насмѣшекъ Уилькса,-- хлесткой сатиры Черчилля,-- для буйныхъ, враждебныхъ криковъ уличной черни, многократно зажигавшей огни, на которыхъ поджаривала его эмблему, сапогъ. Его ненавидѣли одновременно какъ фаворита и какъ шотландца, обзывали Мортимеромъ, Лотаріо и всевозможными иными кличками,-- обвиняли августѣйшую его покровительницу, серьезную, сухощавую, скромную, пожилую даму, во всяческихъ преступленіяхъ, хотя она, смѣю увѣрить, была нисколько не хуже своихъ сосѣдокъ. Четемъ, человѣкъ замѣчательно хитрый, пытался воспользоваться антипатіями толпы для политическихъ своихъ видовъ и самъ нападалъ въ палатѣ лордовъ на тайное вліяніе, болѣе могущественное, чѣмъ самый престолъ,-- вліяніе, подрывавшее довѣріе къ правительству и затруднявшее каждому министерству управленіе государствомъ. Самые бѣшеные памфлеты вторили этому обвиненію. По словамъ Вальполя, на всѣхъ стѣнахъ дворцовой части города красовались надписи: "Отдайте же, наконецъ, мать короля подъ судъ!" Что же она такое сдѣлала? Что такое сдѣлалъ Фридрихъ, принцъ Уэльскій, отецъ Георга? Отчего онъ былъ такъ ненавистенъ Георгу II и почему Георгъ III никогда не упоминалъ его имени? Не станемъ подбирать каменья, чтобы забрасывать ими эту забытую могилу и присоединимся къ слѣдующей эпитафіи, написанной для нея однимъ современникомъ:
   
   "Здѣсь лежитъ Фредъ,
   Котораго въ живыхъ больше нѣтъ.
   Было бы лучше не въ примѣръ,
   Еслибъ его отецъ померъ:
   Стало бы лучше въ сто кратъ,
   Еслибъ скончался его братъ.
   Еслибъ убралась сестра,
   Всякъ сказалъ бы: "давно пора!"
   Если бъ вымерла вся ихъ порода,
   Было бы много лучше для народа.
   Но тутъ лежитъ одинъ только Фредъ,
   Его въ живыхъ теперь ужь нѣтъ.
   Больше про него нечего сказать,
   Такъ и оставимъ его здѣсь лежать".
   
   Вдова этого Фреда, оставшись съ восемью дѣтьми, благоразумно примирившись съ престарѣлымъ королемъ, пріобрѣла себѣ его расположеніе и довѣріе. Это была хитрая, суровая, властная женщина, отличавшаяся узостью взглядовъ. Она воспитывала дѣтей какъ умѣла и считала старшаго своего сына малоспособнымъ, но добрымъ мальчикомъ. Его дядя, здоровенный рослый дѣтина, герцогъ Кумберлэндскій, какъ-то снялъ со стѣны саблю и чтобы позабавить ребенка, выхватилъ ее изъ ноженъ. Это до того перепугало мальчика, что онъ отшатнулся назадъ и поблѣднѣлъ. "Однакоже, хорошо ему про меня наговорили!" -- воскликнулъ герцогъ, въ порывѣ благороднаго негодованія.
   Георгъ III наслѣдовалъ отъ своей матери ханжество и умѣнье ненавидѣть, сливавшіяся у него съ мужествомъ и упорствомъ отцовской расы. Вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ былъ твердымъ въ вѣрѣ, тогда какъ его предки принадлежали къ числу свободномыслящихъ. Онъ не только носилъ титулъ защитника вѣры, но былъ и на самомъ дѣлѣ убѣжденнымъ и ревностнымъ сторонникомъ англиканской церкви. Подобно большинству людей недальняго ума, король, въ теченіе всей своей жизни, подозрительно относился къ умнымъ людямъ. Онъ не долюбливалъ Фокса, Рейнольдса, Нельсона, Четема и Бурка. Ему претила мысль о нововведеніяхъ, и онъ съ недовѣріемъ смотрѣлъ на тѣхъ, кто предлагалъ таковыя. Посредственностямъ онъ симпатизировалъ; поэтому любимымъ это живописцемъ былъ Бенжаменъ Вестъ, а любимымъ поэтомъ -- Беатти. Впослѣдствіи король, не безъ паѳоса, скорбѣлъ о томъ, что получилъ въ дѣтствѣ плохое образованіе. Это былъ недалекій малый, воспитанный неразвитыми, узколобыми людьми. Надо полагать, что и геніальнѣйшимъ воспитателямъ въ свѣтѣ наврядъ-ли удалось бы значительно развить маленькій его умишко, но они все-таки могли бы усовершенствовать вкусы своего питомца и привить его воззрѣніямъ нѣкоторую дозу благородства.
   Онъ былъ способенъ, впрочемъ, кое-чѣмъ и восхищаться. Не подлежитъ сомнѣнію, что собственноручное письмецо принцессы Шарлотты Мекленбургъ-Стрелицкой, -- письмецо, содержавшее самыя что ни на есть избитыя общія мѣста объ ужасахъ войны и благодѣяніяхъ мира, произвело сильнѣйшее впечатлѣніе на юнаго монарха и заставило его подѣлить престолъ съ этой юной принцессой. Не стану передавать здѣсь разсказы о юношескихъ сердечныхъ увлеченіяхъ Георга III,-- о квакершѣ Аннѣ Лейтфутъ, съ которой онъ былъ, какъ увѣряютъ, даже обвѣнчанъ (хотя врядъ-ли кто-нибудь видѣлъ собственными глазами брачную запись въ церковныхъ книгахъ), о прелестной черноволосой Сарѣ Ленноксъ, красоту которой описывалъ Вальполь въ такихъ восторженныхъ выраженіяхъ. Дѣвица эта поджидала молодого принца и всячески старалась уловить его въ свои сѣти на лужайкѣ Голландгоуза. Онъ вздыхалъ и томился, но все-таки не далъ себя изловить. Портретъ этой красавицы, дивное мастерское произведеніе Рейнольдса, достойное кисти Тиціана, до сихъ поръ еще виситъ въ Голландгоузѣ. Она глядитъ изъ окна замка на черноглазаго своего племянника, юнаго Чарльза Фокса, и держитъ на рукѣ птичку. Августѣйшая птичка улетѣла, однако, отъ красавицы Сары. Ей пришлось присутствовать, въ качествѣ дружки, на свадьбѣ своей соперницы, маленькой принцессы Мекленбургской, послѣ чего она дожила до почтенной старости и мирно скончалась, оплакиваемая своими дѣтьми -- героями Нэпирами.
   Разсказываютъ, что маленькая принцесса, собственноручно написавшая упомянутое уже трогательное письмо объ ужасахъ войны, не сдѣлала въ этомъ письмѣ ни одной кляксы, за что и была награждена судьбою совершенно такъ, какъ это полагается въ волшебныхъ сказкахъ. Однажды она играла въ стрелицкомъ дворцовомъ саду съ нѣкоторыми изъ своихъ молодыхъ подругъ. Разговоръ между барышнями, какъ это ни покажется страннымъ, шелъ о мужьяхъ. "Кто захочетъ жениться на такой несчастной ничтожной принцессѣ, какъ я"?-- сказала Шарлотта своей пріятельницѣ Идѣ фонъ Бюловъ. Какъ-разъ въ это самое мгновенье прозвучалъ рожекъ почтальона. "Вотъ вамъ и женихъ, принцесса!-- возразила ей Ида. Какъ она сказала, такъ и сбылось. Почтальонъ привезъ письма отъ одного изъ самыхъ блестящихъ жениховъ въ Европѣ, юнаго англійскаго короля, въ которыхъ говорилось: "Принцесса, вы написали такое прекрасное письмо, которое дѣлаетъ честь вашему уму и сердцу, а потому пріѣзжайте ко мнѣ, чтобы стать королевой Великобританіи, Франціи и Ирландіи, законной супругой покорнѣйшаго вашего слуги Георга". Она запрыгала отъ радости, побѣжала къ себѣ на верхъ, уложила маленькіе свои сундучки и чемоданы и отправилась прямехонько въ свое королевство на великолѣпной яхтѣ съ гарпсихордой, на которой можно было играть дорогою. Яхту эту конвоировалъ великолѣпный флотъ, расцвѣченный праздничными флагами. Достопочтенная г-жа Ауербахъ поздравила принцессу одой, которую, въ переводѣ на англійскій языкъ, желающіе могутъ прочесть въ журналѣ "Gentlemans Magazine".
   
   "Дивный ея корабль мощной своей грудью
   Бодро прорѣзаетъ себѣ путь по водной стихіи.
   На немъ избранная свита нимфъ
   Оказываетъ должныя почести своей царицѣ.
   Наврядъ-ли оказывалось больше вниманія и почтенія
   Даже прелестной Европѣ,
   Когда Зевсъ, похитившій эту красавицу,
   Несъ ее къ брегамъ досточтимаго Крита.
   
   Женихъ и невѣста встрѣтились, сочетались бракомъ и затѣмъ, въ теченіе многихъ лѣтъ, вели самую счастливую и самую простую жизнь, какая вообще выпадала когда-либо на долю супружеской четы. Говорятъ, будто король, увидѣвъ впервые свою неказистую, маленькую невѣсту, состроилъ гримасу. Но, какъ бы ни было, онъ оказался для нея вѣрнымъ, хорошимъ мужемъ, а она стала для него вѣрной, любящей женою. Оба они находили для себя достаточнымъ развлеченіемъ самыя простыя невинныя и незатѣйливыя удовольствія, вродѣ, напримѣръ, маленькихъ танцовальныхъ вечеровъ, на которые приглашалась дюжина парочекъ. Августѣйшій король неоднократно танцовалъ три часа кряду подъ звуки все одной и той же танцовальной мелодіи. Обезпечивъ себѣ такимъ образомъ пріятное возбужденіе, королевская чета ложилась въ постель безъ ужина (къ великому неудовольствію придворныхъ чиновъ), -- вставала на другой день рано по утру, а подъ вечеръ опять забавлялась танцами. Иной разъ, впрочемъ, вмѣсто того королева играла на спинетѣ. По словамъ Гайдна, она играла не дурно. Случалось также, что король читалъ ей вслухъ какую-нибудь статью изъ "Зрителя", или же одну изъ проповѣдей Огдена.-- Не правда-ли, настоящая Аркадія? По воскресеньямъ при дворѣ бывали въ прежнія времена торжественныя собранія, но юный король отмѣнилъ ихъ. Онъ точно также отмѣнилъ и безбожную игру въ карты на деньги, о которой было уже упомянуто. Нельзя сказать, чтобы Георгъ III, быль врагомъ невинныхъ удовольствій, или лучше сказать, удовольствіи, которыя считалъ невинными. Онъ по своему, даже покровительствовалъ изящнымъ искусствамъ,-- относился милостиво и благосклонно къ любимымъ своимъ художникамъ и уважалъ ихъ призваніе. Ему пришла какъ то въ голову мысль установить орденъ Минервы за литературныя и научныя заслуги, причемъ кавалеры этого ордена должны были считаться по рангу непосредственно слѣдующими по рангу за кавалерами ордена Бани, -- носить на груди звѣзду съ шестнадцатью лучами и ленту соломенно-желтаго цвѣта черезъ плечо. Предположеніе это подняло, однако, такую бурю въ литературномъ и научномъ мірѣ, что найдено было умѣстнымъ отъ него отказаться. Такимъ образомъ Минерва и ея звѣзда не удостоили явиться среди англичанъ.
   Георгъ III не согласился украсить соборъ св. Павла живописью, такъ какъ считалъ церковную живопись по самому ея принципу папистской. Благодаря этому означенный храмъ украшенъ въ настоящее время грубыми подражаніями языческой скульптурѣ. Надо признать, впрочемъ, большимъ счастьемъ, что не была примѣнена для украшенія собора живопись, сильно хромавшая у англичанъ конца прошедшаго столѣтія, какъ относительно колорита, такъ и по части правильности рисунка. Для глазъ все-таки пріятнѣе (если они отворачиваются отъ пастора) созерцать бѣлую штукатурку, чѣмъ черную мазню Они, или же мертвенно-блѣдныхъ чудовищъ Фюзели. Георгъ III, на старости лѣтъ, особенно охотно посѣщалъ соборъ св. Павла въ такой день, когда соборъ этотъ и на самомъ дѣлѣ представляетъ собою грандіознѣйшее зрѣлище въ мірѣ. Въ этотъ день 5.000 пріютскихъ дѣтей со щечками, цвѣтущими какъ букеты розъ, поютъ нѣжными своими голосами гимнъ, заставляющій трепетать всѣ сердца отъ счастья и благодарности. Мнѣ случалось видѣть многія сотни величественныхъ зрѣлищъ, -- присутствовать на коронаціяхъ, парижскихъ торжествахъ, -- быть при открытіи хрустальнаго дворца,-- видѣть священнодѣйствующаго римскаго папу съ процессіей кардиналовъ въ длинныхъ облаченіяхъ,-- слышать пѣніе тщательно выдрессированныхъ жирныхъ евнуховъ, выводящихъ ноты, едва доступныя женскимъ сопрано, но я думаю, что во всемъ христіанскомъ мірѣ не найдется зрѣлища грандіознѣе праздника пріютскихъ дѣтей. "Non Angli, sed angeli". Глядя на эту массу прелестныхъ невинныхъ младенцевъ въ моментъ, когда они только что начинаютъ пѣть, можно вообразить, будто видишь предъ собою поющихъ херувимовъ.
   Король былъ всегда любителемъ церковной музыки. Онъ несомнѣнно зналъ въ ней толкъ и былъ самъ недурнымъ ея исполнителемъ. Относительно его поведенія во время религіозныхъ концертовъ ходитъ много забавныхъ и трогательныхъ разсказовъ. Когда Георгь III ослѣпъ и впалъ въ тяжкую болѣзнь, онъ сталъ выбирать для такихъ концертовъ ветхозавѣтныя темы, отдавая предпочтеніе музыкѣ и словамъ изъ "Жалобъ Сампсона". Все это имѣло соотношеніе къ собственной его слѣпотѣ, горю и плѣненію. Въ королевской домовой церкви онъ, во время пѣнія гимновъ, зачастую отбивалъ тактъ сверткомъ нотъ. Если сидѣвшій по сосѣдству пажъ позволялъ себѣ болтать, или невнимательно слушать, этотъ свертокъ безпощадно опускался на напудренную голову молодого сорванца. Георгъ III былъ большимъ любителемъ театра. Епископы и прочіе священнослужители англиканской церкви начали тоже усердно посѣщать театральныя представленія, безъ сомнѣнія, находя, что имъ не стыдно бывать тамъ, куда является глава церкви, отличавшійся искреннимъ благочестіемъ. Говорятъ, будто король не особенно интересовался шекспировскими драмами и вообще трагическими пьесами. Болѣе всего любилъ онъ фарсы и пантомимы. Когда какой-нибудь клоунъ глоталъ морковку, или длиннѣйшую связку сосисекъ, его величество хохоталъ до упада и такъ громко, что сидѣвшая съ нимъ рядомъ хорошенькая принцесса вынуждена была ему замѣчать: "Всемилостивѣйшій монархъ, благоволите успокоиться"! Онъ продолжалъ смѣяться даже при самыхъ пустѣйшихъ фарсахъ все время пока находился въ своемъ умѣ, котораго, какъ уже упомянуто, у него было очень немного.
   Безъискусственная простая жизнь, которую велъ этотъ король въ ранней молодости, представляется мнѣ до чрезвычайности трогательной. Пока его мать оставалась въ живыхъ, т. е. лѣтъ двѣнадцать еще послѣ того, какъ онъ женился на маленькой спинетисткѣ, онъ все еще оставался большимъ, робкимъ неуклюжимъ, мальчикомъ, невыходившимъ изъ подъ опеки суровой своей родительницы. Она, безъ сомнѣнія, была хитрой, властолюбивой, жестокосердой женщиной. Не довѣряя почти никому, кто приходилъ навѣщать ея дѣтей, она держала ихъ въ подавляюще скучномъ одиночествѣ. Увидѣвъ однажды, что молодой герцогъ Глостерскій сидитъ молча и погруженный въ угрюмую думу, она рѣзкимъ тономт освѣдомилась, отчего онъ такъ молчаливъ: "Я задумался",-- отвѣчалъ бѣдный мальчикъ.-- ,.О чемъ же это. позвольте спросить?" -- О томъ, что если у меня будетъ сынъ, я постараюсь не дѣлать его такимъ несчастнымъ, какимъ вы дѣлаете меня, мамаша". Необходимо замѣтить, что всѣ братья Георга вышли страшными повѣсами и сорванцами. Одинъ онъ только остался смирненькимъ пай-мальчикомъ. Каждый вечеръ Георгъ и его Шарлотта почтительно являлись въ Карльтонгоузъ навѣстить мамашу короля. У нея была болѣзнь горла, отъ которой она и умерла, но, несмотря на свои страданія, она, чуть не до послѣдняго дня жизни, разъѣзжала по Лондону, доказывая такимъ образомъ, что еще жива. Вечеромъ передъ смертью эта энергическая женщина бесѣдовала еще по обыкновенію съ сыномъ и невѣсткой, а затѣмъ легла спать и была найдена утромъ мертвою въ постели. "Помни, Георгъ, будь королемъ!-- каркала она всегда въ уши своему сыну. И этотъ простодушный, упрямый, любящій и до ханжества религіозный джентльменъ недальняго ума дѣйствительно пытался быть королемъ.
   Онъ дѣлалъ для этого все, что могъ и старался выполнить монаршій долгъ по крайнему своему разумѣнію. Каждая добродѣтель, которую онъ въ состояніи былъ постигнуть, добросовѣстно примѣнялась имъ въ качествѣ неизмѣннаго житейскаго правила. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ стремился обогатить себя всѣми познаніями, какія только могъ вмѣстить его умъ. Такъ, напримѣръ, онъ постоянно чертилъ карты и тщательно изучалъ географію. Онъ зналъ самымъ обстоятельнымъ образомъ генеалогію и семейную исторію дворянскихъ родовъ своего королевства (много поучительнаго долженъ былъ онъ вынести изъ этой исторіи!). Онъ прекрасно зналъ послужные списки офицеровъ британской арміи и флота. Ему въ точности извѣстны были всѣ обшлага и отвороты на мундирахъ, число пуговицъ, цвѣтъ кантовъ и позументовъ, покрой треугольныхъ шляпъ, касокъ и киверовъ, законная длина штиблетъ на ногахъ и косъ въ парикахъ его арміи. Столь же обстоятельныя свѣдѣнія имѣлъ онъ и о личномъ составѣ университетскихъ преподавателей. Онъ зналъ, кто изъ докторовъ богословія склонялся къ соціанизму и кто оставался на почвѣ англиканской церкви. Онъ изучилъ до тонкости этикетъ своего собственнаго двора и двора своего дѣдушки. Ему извѣстны были самыя мелочныя подробности дѣлопроизводства въ министерствахъ, секретаріатахъ, посольствахъ и при аудіенціяхъ. Онъ зналъ, что именно требуется отъ послѣдняго пажа въ прихожей, послѣдняго придворнаго конюха и кухоннаго мужика. Такіе отдѣлы монаршихъ обязанностей были доступны его пониманію и онъ ихъ дѣйствительно изучилъ. Существовали однако другіе отдѣлы этихъ почти божескихъ обязанностей, о которыхъ страшно подумать, что ихъ приходится выполнять простому смертному, берущемуся контролировать мышленіе, направлять религіозныя воззрѣнія многихъ милліоновъ своихъ ближнихъ, предписывать этимъ милліонамъ безпрекословное повиновеніе, принуждать ихъ къ войнѣ, когда ему заблагоразсудится, или когда онъ сочтетъ себя оскорбленнымъ. Смертный этотъ берется повелѣвать: "такимъ именно, а не инымъ образомъ обязаны вы заниматься торговлей и промышленностью, и такимъ именно образомъ должны вы мыслить. На этихъ сосѣдей должны вы смотрѣть какъ на союзниковъ, которымъ обязаны помогать, а вотъ на тѣхъ, какъ на враговъ, которыхъ будете убивать по моему приказанію. Богу извольте молиться такъ, какъ приказано, а отнюдь не иначе". Неудивительно, что когда такой человѣкъ какъ Георгь III взялся выполнять такія непосильныя обязанности, народъ и его глава подверглись всяческимъ карамъ и униженіямъ. Стойкому мужеству, выказанному при этомъ Георгомъ III, нельзя, однако, отказать въ нѣкоторой грандіозности.
   Борьба короля съ его аристократіей ожидаетъ еще историка, который отнесся бы къ царствованію Георга справедливѣе и безпристрастнѣе, чѣмъ льстивые панегиристы, писавшіе о немъ непосредственно послѣ его смерти. Георгъ III, опираясь, впрочемъ, на сочувствіе народа, вызвалъ войну съ американскими колоніями. Онъ же, опять-таки поддерживаемый народомъ, отказался удовлетворить справедливыя притязанія католическихъ своихъ подданныхъ. Въ обо ихъ этихъ вопросахъ патриціи были противъ него, но онъ одержалъ надъ ними верхъ. Онъ не отступалъ передъ подкупомъ и застращиваніями, передъ мрачными кознями и притворствомъ, обнаружилъ змѣиную настойчивость и мстительную непреклонность, представляющіяся изумительными, когда обдумаешь хорошенько его характеръ. Ничто не могло сломить его мужества. Оно держало Норэса подъ пятой, заставляло сгибаться гордую выю младшаго Питта. Даже болѣзнь не могла одолѣть этого непреклоннаго монарха. Какъ только у него въ мозгу прояснялось, онъ принимался обдумывать планы, которые откладывалъ на время, когда сходилъ съ ума. Какъ только руки его освобождались изъ смирительной куртки, онѣ хватались за перо и продолжали разработывать проектъ, надъ которымъ онъ размышлялъ передъ припадкомъ умопомѣшательства. Надо полагать, что девять десятыхъ тиранствъ. совершающихся на землѣ, были учинены людьми, убѣжденными въ томъ, что они исполняютъ свой долгъ. Исходя изъ этого успокоительнаго убѣжденія, алжирскій дей рубилъ по двадцати головъ каждое утро, патеръ Доминикъ-жегъ на кострахъ въ присутствіи наикатолическаго короля, штукъ по двадцати жидовъ сразу, а толедскій и саламанкскій архіепископы возсылали за это Богу благодарственные гимны. Если поджаривали протестантовъ, вѣшали и четвертовали іезуитовъ въ Смитфильдѣ и жгли волшебницъ въ Салемѣ, то это все дѣлалось людьми самыми благонамѣренными, убѣжденными въ томъ, что у нихъ имѣются наиосновательнѣйшія причины поступать именно такимъ образомъ.
   Въ данномъ случаѣ, по отношенію къ престарѣлому Георгу III, даже американцы, которыхъ онъ ненавидѣлъ и которые его поколотили, должны признать, что у него имѣлись совершенно честныя и добросовѣстныя причины ихъ притѣснять. Къ біографической замѣткѣ о лордѣ Норэсѣ, составленной лордомъ Бругемомъ, приложены собственноручныя замѣтки короля Георга, являющіяся весьма любопытными разъясненіями августѣйшаго его образа мыслей. "Въ нынѣшнія времена всѣ, кто желаетъ предотвратить анархію, должны дѣйствовать сообща,-- говоритъ король,-- Я задаюсь существенно только желаніемъ благоденствія моимъ подданнымъ, а потому обязанъ смотрѣть на тѣхъ, кто не станетъ оказывать мнѣ усерднаго содѣйствія, какъ на дурныхъ людей и дурныхъ подданныхъ". Иными словами онъ разсуждалъ такъ: "Я желаю единственно только добра. Поэтому всякій, кто не согласенъ со мною, измѣнникъ и негодяй". Не слѣдуетъ забывать, что онъ вѣрилъ въ божественное свое призваніе,-- что онъ былъ человѣкомъ недальняго ума, получившимъ недостаточное образованіе, -- что та же сама неисповѣдимая Воля Господня, которая возложила ему на голову вѣнецъ, сдѣлала его нѣжнымъ, любящимъ мужемъ и отцомъ, непорочнымъ въ частной жизни, мужественнымъ и честнымъ человѣкомъ, учиняла его также тугимъ на пониманіе, упрямымъ, а по временамъ даже умалишеннымъ. Сознавая себя отцомъ народа, Георгъ полагалъ, что непокорныя его дѣти нуждаются въ доброй поркѣ, которая бы привела ихъ къ повиновенію. Въ качествѣ защитника протестантской вѣры онъ скорѣе положилъ бы гордую свою голову на плаху, чѣмъ допустить католиковъ до участія въ государственныхъ англійскихъ дѣлахъ. Само собой разумѣется, что повсюду найдутся благонамѣренныя ханжи въ достаточномъ числѣ для того, чтобы оказать королямъ поддержку въ подобныхъ мѣропріятіяхъ. Война съ американскими колоніями была, въ Англіи весьма популярной. Такъ, въ 1775 году, всеподданнѣйшій адресъ въ пользу принудительныхъ мѣръ противъ колоній былъ принятъ въ палатѣ общинъ большинствомъ 404 голосовъ противъ 105, а въ палатѣ лордовъ 104 голосовъ противъ 29. Совершенно такимъ же образомъ оказывались популярными во Франціи отмѣна нантскаго эдикта и Варѳоломеевская ночь. Извѣстно также, что инквизиція пользовалась въ Италіи величайшей популярностью.
   Впрочемъ, войны и революція относятся къ области высшей политики. Я не намѣренъ дѣлать предметомъ коротенькой и непритязательной моей бесѣды великія событія долгаго царствованія Георга III и распространяться о государственныхъ дѣятеляхъ и ораторахъ, прославившихъ это царствованіе. Вернемся къ болѣе скромнымъ обязанностямъ описанія общаго хода придворной и общественной жизни. Передъ нами маленькая королева, окруженная нѣсколькими молодцами-сыновьями и хорошенькими дочерьми, которыхъ она родила вѣрному своему Георгу. Миссъ Берней очень мило разсказываетъ исторію этихъ дочерей, которыхъ называетъ красавицами, хотя онѣ были на самомъ дѣлѣ только хорошенькими. Во всякомъ случаѣ, ихъ надо признать очень добрыми, любящими и благовоспитанными дѣвушками, ласково относившимся ко всѣмъ, съ кѣмъ имъ доводилось сталкиваться, не исключая даже дворцовой прислуги. Онѣ обладали кое-какими маленькими талантами: одна рисовала, другая играла на фортепьяно, а всѣ безъ исключенія были мастерицами по части женскихъ рукодѣлій. Эти хорошенькія, улыбающіяся Пенелопы украсили цѣлые ряды аппартаментовъ работами трудолюбивыхъ своихъ иголокъ. Рисуя себѣ общественную жизнь восемьдесятъ лѣтъ тому назадъ, мы должны вообразить многія сотни тысячъ группъ, состоящихъ изъ дамъ и дѣвицъ въ величественныхъ большихъ чепцахъ, туго зашнурованныхъ корсетахъ и высокихъ платьяхъ съ длинными рукавами. Всѣ эти особы прекраснаго пола прилежно занимаются рукодѣльемъ, причемъ одна изъ нихъ читаетъ остальному обществу романъ или повѣсть. Иногда, впрочемъ, обязанность чтеца принималъ на себя какой-нибудь джентльменъ въ парикѣ съ косою, пользовавшійся расположеніемъ хозяйки дома. Заглянемъ, напримѣръ, въ Ольненскій коттеджъ. Мы увидимъ тамъ милыхъ, благовоспитанныхъ и благочестивыхъ великосвѣтскихъ дамъ, г-жу Унвинъ и леди Гескетъ, прилежно занимающихся вышиваніемъ, въ то время какъ изящный остроумецъ, набожный піетистъ и утонченный джентльменъ Уильямъ Куперъ читаетъ имъ вслухъ "Повѣсть о дикарѣ Іонаѳанѣ".-- Подумаешь, какъ перемѣнились съ тѣхъ поръ наши обычаи и забавы!
   Домашняя жизнь короля Георга могла служить образцомъ для любого англійскаго джентльмена. Его величества вставали рано. Все въ ихъ быту дышало добротой, порядкомъ, воздержанностью и благотворительностью. Тамъ должна была царить такая убійственная скука, что меня морозъ пробираетъ по кожѣ, когда я пытаюсь въ нее вдумываться. Немудрено, что всѣ принцы бѣжали изъ нѣдръ столь одуряющей семейной добродѣтели. Тамъ приходилось вставать, прогуливаться верхомъ и обѣдать въ опредѣленные часы. День за день тянулась все та же канитель. Вечеромъ, всегда въ одинъ и тотъ же опредѣленный часъ, король цѣловалъ веселенькія щечки своихъ дочерей,-- принцессы лобызали руку мамаши, а г-жа Тальке подавала его величеству королевскій ночной колпакъ.
   Всегда въ одинъ и тотъ же опредѣленный часъ дежурные при дворѣ кавалеры и дамы должны были садиться за обѣдъ и услаждать себя бесѣдой за чаемъ. Король по вечерамъ игралъ въ триктракъ, или же слушалъ концертъ. Придворные кавалеры зѣвали въ передней, чуть не вывихивая себѣ челюсти. Иногда, впрочемъ, Георгь съ своимъ семействомъ прогуливался пѣшкомъ по склонамъ Виндзорскихъ холмовъ, причемъ велъ за руку свою любимицу, маленькую принцессу Амелію. Народъ добродушно толпился кругомъ. Толстощёкіе итонскіе школяры просовывали свои головы изъ подъ локтей мужичья, чтобы поглядѣть на монарха. Когда давались придворные концерты, король послѣ финала всегда снималъ громадную свою треугольную шляпу, кланялся музыкантамъ и говорилъ имъ: "Благодарю васъ, джентльмены"!
   Трудно представить себѣ болѣе спокойное и болѣе прозаическое житье-бытье, чѣмъ въ Кью, или въ Виндзорѣ. Безразлично, какъ въ дождь, такъ и въ хорошую погоду, король катался по нѣсколько часовъ верхомъ, -- заглядывалъ съ своимъ краснымъ лицомъ въ сотню сосѣднихъ коттеджей,-- показывалъ громадную свою шляпу и виндзорскій мундиръ фермерамъ, свинопасамъ, старухамъ, изготовляющимъ яблочное печенье и вообще множеству людей изъ знати и простонародья. Обо всемъ этомъ ходитъ множество разсказовъ, въ которыхъ отсутствуютъ рѣшительно всѣ элементы величія. Когда Гарунъ-аль-Рашидъ инкогнито навѣщалъ какого-нибудь подданнаго, онъ всегда осчастливливалъ этого подданнаго своими щедротами. Старичекъ Георгь никогда не выказывалъ подобной царственной щедрости. Иногда ему случалось дать бѣдняку гинею, но зачастую, пошаривъ въ карманахъ, онъ не находилъ тамъ денегъ. Обыкновенно же король принимался задавать своему подданному цѣлыя сотни вопросовъ, напримѣръ: какъ велика семья? Хорошо-ли уродились овесъ и бобы? Сколько приходится платить аренды за ферму? и уѣзжалъ. Разъ ему пришлось уподобиться Альфреду Великому и въ хижинѣ одного крестьянина ворочать, съ помощью веревки, кусокъ мяса, жарившійся на вертелѣ. Когда старуха, поручившая ему посмотрѣть за жаркимъ въ ея отсутствіе, вернулась домой, она нашла завернутыя въ бумажкѣ деньги. На бумажкѣ было собственноручно написано карандашомъ: "Пять гиней на покупку механическаго вертела". Это не было, разумѣется, царственной щедростью, но все-таки являлось добрымъ дѣломъ, достойнымъ фермера Георга.-- Прогуливаясь однажды вмѣстѣ, король и королева встрѣтили маленькаго мальчика. Августѣйшіе супруги очень любили дѣтей, а потому остановились, чтобы погладить ребенка по бѣлокурой головкѣ. "Чей ты мальчикъ?-- спрашиваетъ джентльменъ въ виндзорскомъ мундирѣ.-- "Сынъ королевскаго быкоѣда (такъ называли однодворцевъ, служившихъ тѣлохранителями), возразилъ малютка. Король повелѣлъ ему тогда: "Становись на колѣни и цѣлуй королевѣ руку". Наивный потомокъ быкоѣда счелъ однако нужнымъ отклонить это предложеніе. "Нѣтъ,-- сказалъ онъ,-- я не стану на колѣни, потому что здѣсь грязно, а я боюсь запачкать новые штанишки! Такому бережливому королю, какъ Георгъ III, надлежало бы прижать этого мальчугана къ сердцу и немедленно возвести его въ баронеты. Почитатели Георга исписали множество страницъ подобными разсказами.-- Однажды утромъ, вставъ, когда всѣ во дворцѣ еще спали, король вздумалъ прогуляться по городу Глостеру, оттолкнулъ изумленную служанку Молли, которая, вооружившись деревяннымъ ведромъ, мыла ступеньки лѣстницы, взбѣжалъ наверхъ, разбудилъ тамъ всѣхъ придворныхъ кавалеровъ, находившихся еще въ спальняхъ, а затѣмъ пошелъ къ мосту, гдѣ собралось около дюжины какихъ-то проходимцевъ. "Вѣдь это, кажется, новый глостерскій мостъ? освѣдомился всемилостивѣйшій монархъ. Подданные отвѣчали ему: "Точно такъ, ваше величество". "Зачѣмъ же дѣло стало, ребята? Крикнемъ-ка ему ура", продолжалъ король. Прокричавъ и самъ ура, съ величайшимъ умственнымъ самоуслажденіемъ Георгъ III вернулся домой завтракать. Наши отцы читали съ искреннимъ удовольствіемъ эти наивныя повѣствованія, смѣялись этимъ довольно таки плохенькимъ шуткамъ, любили старика, совавшаго свой носъ въ каждую хижину, ѣвшаго за обѣдомъ простой супъ и ростбифъ, презирающаго ухищренія французской кухни, и представлявшаго собою типъ настоящаго стариннаго добросердечнаго англійскаго джентльмена. Можно и теперь еще встрѣтить кое гдѣ знаменитую гравюру Джильрея, на которой Георгъ III въ старомъ парикѣ, величественномъ, но страшно некрасивомъ, поношенномъ своемъ виндзорскомъ мундирѣ, изображенъ бробдиньягскимъ монархомъ, внимательно разсматривающимъ въ бинокль крошку Гулливера, котораго держитъ у себя на ладони. Нашимъ отцамъ угодно было выставлять своего Георга образцомъ великихъ государей, а великій Наполеонъ былъ для нихъ крошкою Гулливеромъ! Мы гордились нашими предразсудками,-- хвастались и носились съ нашимъ нелѣпымъ національнымъ тщеславіемъ,-- выказывали чудовищную несправедливость къ нашему врагу попыткой относиться къ нему съ презрительнымъ негодованіемъ -- вели съ нимъ борьбу всяческимъ оружіемъ, и подлымъ, и геройскимъ. Не было такой лжи, которой мы не согласились бы вѣрить, не было преступленія, въ которомъ мы, въ сумасбродно-бѣшеномъ нашемъ предубѣжденіи, не выказывали бы готовности обвинить нашего супостата. У меня лично имѣлось одно время намѣреніе собрать коллекцію всѣхъ напраслинъ, появившихся за время войны въ печати у французовъ противъ англичанъ и у англичанъ противъ французовъ. Несомнѣнно, что такая коллекція была бы замѣчательнымъ памятникомъ международной лжи и несправедливости.
   Ихъ британскія величества были весьма общительной монаршей четой. Въ "Придворномъ Временникѣ" повѣствуется о многочисленныхъ ихъ визитахъ къ вѣрноподданнымъ, какъ знатнымъ, такъ и простолюдинамъ. Разсказывается, съ кѣмъ именно они обѣдали -- въ чьихъ именно большихъ помѣщичьихъ домахъ останавливались, или же въ чьихъ менѣе богатыхъ усадьбахъ милостиво кушали съ хозяевами чай и хлѣбъ съ масломъ. Нѣкоторые вельможи тратили колоссальные денежныя суммы на пріемъ и угощеніе монаршей четы. Въ знакъ особаго благоволенія король и королева соглашались иногда быть у дѣтей своихъ лордовъ воспріемниками отъ купели. Такая честь была оказана въ 1786 году леди Салисбери, а въ 1802 леди Честерфильдъ. Въ "Придворныхъ Новостяхъ" сообщается, что сіятельная родильница приняла ихъ величества, лежа въ парадной постели, убранной бѣлымъ атласомъ съ множествомъ кружевъ. Бѣлое атласное одѣяло было расшито золотомъ, а тюфячекъ для ребенка оказывался изъ алаго атласа на бѣлой атласной же, подкладкѣ. Маркиза Бэтская, исполнявшая должность старшей няни, взяла ребенка отъ кормилицы и передала его королевѣ, которая въ свою очередь передала малютку священнодѣйствовавшему при крещеніи епископу норвичскому. По окончаніи священнаго обряда графъ, опустившись на одно колѣно, подалъ его величеству на большомъ серебряномъ подносѣ, помѣщавшемся на подушкѣ изъ краснаго бархата, чашку горячаго негуса. При такихъ колѣнопреклоненіяхъ передъ августѣйшими особами случались иногда маленькія непріятности. Такъ, напримѣръ, Бубъ Доддингтонъ, лордъ Мелькомбъ,-- жирный толстякъ въ роскошномъ придворномъ костюмѣ, сидѣвшемъ на немъ, должно быть, довольно тѣсно, всталъ какъ-то разъ на колѣни и затѣмъ, разсказываетъ Кумберлэндъ, никакъ не могъ подняться безъ посторонней помощи. Въ другой разъ случился слѣдующій забавный казусъ: Королю представлялся оффиціально мэръ какого-то провинціальнаго города, долженствовавшій прочесть его величеству адресъ отъ горожанъ. "На колѣни, сударь, на колѣни!" -- вскричалъ ему дежурный церемоніймейстеръ, но мэръ, не слушая его, сталъ читать свой адресъ стоя. "Становитесь же, говорятъ вамъ, на колѣни!" -- вскричалъ, страшно встревоженный, церемоніймейстеръ. "Не могу,-- возразилъ мэръ, оборачиваясь къ нему.-- Развѣ вы не видите, что одна нога у меня деревянная?" Въ обильномъ фактами сочиненіи "Дневникъ и переписка дѣвицы Берней" сообщается масса подробностей о домашней придворной жизни добраго стараго короля Георга и доброй старой его королевы Шарлотты. Король вставалъ каждый день утромъ въ шесть часовъ, "чтобы имѣть, по крайней мѣрѣ, два часа въ своемъ собственномъ распоряженіи." Необходимо замѣтить, что, не желая "нѣжиться", онъ не держалъ у себя въ спальнѣ ковра. Къ восьми часамъ королева съ августѣйшими дѣтьми были уже одѣты и вмѣстѣ съ королемъ шествовали въ придворную церковь. Въ корридорахъ было темно и холодно, такъ какъ тамъ никогда не топили. Церковь была тоже едва освѣщена. Принцессы, гувернантки и придворные кавалеры ворчали и простуживались, но, не смотря на все это, скрѣпя сердце, исполняли свои обязанности. Что касается до самого престарѣлаго короля Георга, то онъ изображалъ изъ себя настоящаго спартанца, -- не обращалъ ни малѣйшаго вниманія на холодъ и зной, дождь и ведро, свѣтъ и тьму, и неизмѣнно оказывался на мѣстѣ, чтобы отвѣчать капеллану энергическимъ "аминь". Характеръ королевы описанъ очень подробно у Берней. Это была не глупая, чувствительная и очень приличная женщина. Въ торжественныхъ случаяхъ она умѣла держаться очень величественно, въ обыкновенной жизни вела себя достаточно просто. Съ теченіемъ времени она пріобрѣла большую начитанность и высказывала о книгахъ довольно мѣткія сужденія. Она умѣла говорить колкости, но избѣгала несправедливости. Вообще, королева относилась къ своимъ приближеннымъ не безъ нѣкоторой доброты, но слишкомъ уже настаивала на строгомъ соблюденіи этикета и гнѣвалась, если кому-нибудь изъ служащихъ доводилось захворать. Она назначила дѣвицѣ Берней ничтожное жалованье и заставляла бѣдняжку вести такую тяжелую жизнь, что злополучная миссъ чуть было не протянула ноги. Королева воображала, что оказываетъ Берней величайшую милость, изъявъ ее изъ среды, гдѣ она пользовалась свободой, славой и авторитетомъ, и опредѣливъ къ своему, смертельно скучному двору. Самой королевѣ не было скучно. Если бы она была не хозяйкой, а простою служащей, она все-таки чувствовала бы себя тамъ прекрасно и никогда не испытывала бы упадка духа. Всякая булавочка была бы у нея на мѣстѣ и никакія постороннія мысли не отклоняли бы ее отъ исполненія обязанностей. Сама она не знала слабостей и не прощала слабостей другимъ. Она вела безукоризненную жизнь и питала къ несчастнымъ грѣшникамъ пламеннѣйшую ненависть, къ какой только можетъ быть способна добродѣтельная женщина. Ей самой пришлось вынести тяжкія испытанія не только изъ-за своихъ дѣтей, но также изъ-за мужа, въ теченіе долгихъ дней, о которыхъ никто теперь никогда ничего не узнаетъ,-- тѣхъ дней, когда Георгь III не былъ еще вполнѣ умопомѣшаннымъ, но когда его языкъ безъ умолка мололъ сумасбродныя, злыя и ехидныя рѣчи. Ей приходилось на нихъ улыбаться и выказывать почтительное вниманіе, несмотря на то, что она чувствовала невыносимѣйшую тоску. Королева Шарлотта неуклонно выполняла свой долгъ и требовала того же отъ другихъ. Какъ-то, на придворныхъ крестинахъ, дама, державшая ребенка, почувствовала себя нездоровой и утомленной. Принцесса Уэльская обратилась тогда къ королевѣ съ просьбой разрѣшить этой дамѣ присѣсть. "Пусть стоитъ!" -- возразила ея величество, отряхивая пылинку табаку, приставшую къ ея рукаву. Сама королева Шарлотта была такой энергичной старушкой, что, безъ сомнѣнія, ни за что бы не присѣла, если бы ей даже пришлось держать ребенка на крестинахъ до тѣхъ поръ, пока у него выростетъ борода. "Мнѣ исполнилось уже семьдесятъ лѣтъ, -- объявила королева, обратившись къ толпѣ негодяевъ, остановившихъ ея портшезъ,-- Я пробыла пятьдесятъ лѣтъ англійской королевой и никогда еще до сихъ поръ никто меня не оскорблялъ". Это была безстрашная, непреклонная и ничего не прощавшая королева. Неудивительно, если сыновья вышли у нея изъ повиновенія.
   Изъ всѣхъ фигуръ многочисленной семейной группы, окружавшей Георга и его королеву, самою милою была, какъ мнѣ кажется, любимица Георга, принцесса Амелія, возбуждающая къ себѣ нѣжное участіе своей красотой, кротостью, ранней кончиной и необычайно страстной привязанностью къ ней отца. Онъ любилъ ее больше всѣхъ остальныхъ дѣтей, изъ сыновей же больше другихъ ему нравился герцогъ Іоркскій. Дѣвица Берней разсказываетъ грустную исторію про веймутское житье-бытье злополучнаго старика, которому такъ хотѣлось имѣть при себѣ любимаго сына. Въ веимутскомъ королевскомъ дворцѣ не было достаточнаго помѣщенія для принца, а потому Георгъ приказалъ выстроить рядомъ съ дворцомъ временное зданіе, въ которомъ могъ бы проживать милѣйшій его Фредерикъ. Постройка этого зданія стоила большихъ хлопотъ и обошлась очень дорого. Когда Фредерикъ пріѣхалъ, отецъ такъ и уцѣпился за его руку, говорилъ все время лишь съ нимъ однимъ (да и въ ожиданіи пріѣзда принца онъ говорилъ единственно только о немъ). Между тѣмъ принцъ, котораго отецъ ждалъ съ такимъ нетерпѣніемъ, провелъ у своего родителя всего лишь одинъ только вечеръ и объявилъ, что на другой день долженъ уѣхать по дѣламъ въ Лондонъ. Смертная скука при дворѣ престарѣлаго короля дѣйствовала одуряющимъ образомъ на герцога Іоркскаго и другихъ взрослыхъ сыновей. Георга III. Они обижали придворныхъ кавалеровъ и дамъ, стращали скромный маленькій кружокъ королевскихъ приближенныхъ своимъ грубымъ нравомъ и громкими рѣчами. Нельзя сказать, чтобы сыновья Георга III служили большимъ утѣшеніемъ для своего родителя!
   Преимущественной любимицей Георга была, однако, хорошенькая принцесса Амелія. Несомнѣнно, что маленькая дѣвочка, весело разсуждавшая и улыбавшаяся въ объятіяхъ старика-отца, должна была представлять собою пріятное зрѣлище. Въ запискахъ Берней изображается между прочимъ семейная картина, способная очаровать всякаго человѣка, не вполнѣ еще ожесточившагося сердцемъ. Дѣвица эта описываетъ слѣдующими словами одну послѣобѣденную прогулку королевской семьи въ Виндзорѣ: "Мы всѣ вмѣстѣ составляли довольно большую и очень недурненькую процессію. Маленькая принцесса, которой только что исполнилось три года, шествовала одна впереди въ длинномъ верхнемъ кисейномъ платьицѣ, нарядной шляпочкѣ, бѣлыхъ перчаткахъ и съ вѣеромъ. Очевидно, что ей очень нравились и нарядъ и самостоятельная прогулка. Она постоянно оборачивалась то въ ту, то въ другую сторону, чтобы поглядѣть на людей, мимо которыхъ проходила. Рабочіе, исправлявшіе дорожки, отошли къ заборамъ, какъ только завидѣли королевскую семью, чтобы очистить для нея путь. За малюткой слѣдовали король и королева, очевидно, наслаждавшіеся радостью своей любимицы. Нѣсколько отступя шествовали: наслѣдная принцесса, опиравшаяся на леди Елизавету Вальдегравъ, принцесса Августа, державшаяся за герцогиню Ланкастерскую и принцесса Елизавета, которую вела леди Шарлотта Берти. (Должность имѣла здѣсь предпочтеніе передъ рангомъ,-- замѣчаетъ дѣвица Берней, -- чтобы объяснить, какимъ образомъ могло случиться, что леди Елизавета Вальдегравъ, въ качествѣ статсъ-дамы, шла впереди герцогини). Генералъ Бюде, герцогъ Монтегю и маіоръ Прейсъ, въ качествѣ придворныхъ кавалеровъ, замыкали шествіе". Я какъ теперь вижу передъ собою эту картину.-- Оркестръ придворной музыки играетъ какой-нибудь старинный мотивъ,-- солнце освѣщаетъ счастливую вѣрноподданническую толпу народа, играя своими лучами на старинныхъ зубчатыхъ башняхъ замка, великолѣпныхъ вязахъ, пурпуровомъ пейзажѣ и яркихъ зеленыхъ лужайкахъ. Съ флагштока на большой башнѣ спускается королевскій штандартъ, въ то время какъ проходитъ мимо меня старикъ Георгъ съ своею семьею, предшествуемый очаровательнымъ ребенкомъ, ласкающимъ толпу невинными своими улыбками!
   "Увидѣвъ г-жу Делани, король тотчасъ же остановился и принялся съ нею разговаривать. Разумѣется, королевѣ, маленькой принцессѣ и всѣмъ остальнымъ пришлось тоже остановиться. Ихъ величества долго бесѣдовали съ этою милой пожилой дамой, причемъ король соблаговолилъ во время разговора раза два обратиться также и ко мнѣ лично. Я подмѣтила взглядъ, брошенный на меня королевой и прочла въ немъ нѣкоторое изумленіе по поводу того, что я удостоилась такой чести. Въ этомъ изумленіи не было, однако, ни малѣйшей примѣси неудовольствія. Маленькая принцесса подошла къ г-жѣ Делани, которую очень любитъ и держала себя съ ней какъ настоящій ангельчикъ. Взглянувъ на меня и словно что-то припоминая, она, слѣдомъ за г-жей Делани, подошла ко мнѣ. "Боюсь,-- шепнула я, нагнувшись къ принцессѣ,-- что ваше королевское высочество меня не помните?" Малютка отвѣтила мнѣ лукавой улыбочкой, и подойдя еще ближе, протянула мнѣ свои губки для поцѣлуя".
   Впослѣдствіи принцесса Амелія писала стихи. Между прочимъ, ей приписываютъ слѣдующія грустныя строфы, которыя кажутся мнѣ трогательнѣе многихъ болѣе изящно обработанныхъ поэтическихъ произведеній:
   
   Взбалмошная и молодая я лѣнилась и не думала о будущемъ,
   Смѣялась, танцовала, болтала и пѣла.
   Гордясь здоровьемъ, тщеславясь свободой,
   Я не мечтала о горѣ, заботахъ и скорби,
   Воображая въ тогдашнее жизнерадостное время,
   Что для меня созданъ весь міръ.
   Но когда пришли часы испытанія, --
   Когда болѣзнь овладѣла трепещущимъ моимъ тѣломъ, --
   Когда пришлось отказаться отъ сумасбродной погони за весельемъ
   И я перестала уже пѣть и танцовать,
   Тогда я поняла, какъ было бы грустно,
   Если бы міръ былъ созданъ единственно только для меня.
   
   Душа бѣдной принцессы не замедлила покинуть этотъ міръ. Дѣвушка не успѣла еще умереть, когда изстрадавшійся несчастный ея отецъ дошелъ уже до такого положенія, что приближенные его сановники вынуждены были приставить къ нему караульныхъ и съ ноября 1810 года Георгъ III пересталъ царствовать. Всѣмъ извѣстна печальная повѣсть его болѣзни. Во всей исторіи не найдется фигуры болѣе грустной, чѣмъ образъ этого слѣпого и умалишеннаго старика, блуждавшаго по аппартаментамъ своего дворца, говоря рѣчи воображаемому парламенту,-- дѣлая смотры несуществующимъ войскамъ и давая аудіенціи царедворцамъ, созданнымъ его фантазіей. Я видѣлъ снятый съ него въ то время портретъ. Онъ виситъ теперь въ комнатѣ его дочери ландграфини гессенъ-гомбургской между книгами, виндзорской мебелью и сотней другихъ воспоминаній объ ея англійской родинѣ. Бѣдняга ея отецъ изображенъ въ пурпуровой мантіи съ бѣлою какъ снѣгъ бородой, ниспадающей на грудь, на которой сіяетъ звѣзда знаменитаго его ордена. Георгъ III не только ослѣпъ, но подъ конецъ совершено оглохъ. Свѣтъ, разумъ, звуки человѣческаго голоса и всѣ удовольствія Божьяго міра были отъ него отняты. Иногда выпадали однако минуты, когда разумъ его какъ будто прояснялся. Въ одну изъ такихъ минутъ королева, желавшая взглянуть на августѣйшаго своего супруга, вошла въ его комнату и нашла, что онъ поетъ священный гимнъ, аккомпанируя себѣ на гарпсихордѣ. Окончивъ гимнъ, Георгъ сталъ на колѣни и началъ громко молиться Богу сперва за жену, потомъ за дѣтей и за свой народъ. Послѣ того король сталъ молиться о себѣ самомъ. Онъ просилъ, чтобы Господь избавилъ его отъ тяжкаго бѣдствія, или-же ниспослалъ ему безропотную покорность пресвятой Своей Волѣ. Затѣмъ Георгъ III залился слезами и вернувшійся на мгновеніе разсудокъ снова его покинулъ.
   Никакому проповѣднику нѣтъ надобности мудрствовать лукаво надъ этимъ жизнеописаніемъ. Тутъ вполнѣ достаточно самаго простого, безхитростнаго разсказа. Дѣйствительность до того ужасна, что не можетъ даже вызывать слезъ. Мысль о такомъ бѣдственномъ финалѣ заставляетъ меня пасть ницъ передъ Царемъ Царей и простыхъ смертныхъ,-- передъ Верховнымъ Монархомъ имперій и республикъ,-- передъ Неисповѣдимымъ Подателемъ жизни и смерти, счастья и побѣды.-- О братія,-- говорилъ я первымъ моимъ американскимъ слушателямъ, -- о братія, говорящіе однимъ съ нами роднымъ языкомъ,-- о товарищи, невраждующіе болѣе съ нами, здѣсь, передъ этимъ царственнымъ покойникомъ, протянемъ съ грустнымъ чувствомъ другъ другу руку и прекратимъ всѣ наши распри. Тотъ, передъ кѣмъ самые гордые когда-то преклоняли колѣна, и который впослѣдствіи былъ низвергнутъ ниже послѣдняго изъ своихъ подданныхъ, лежитъ теперь во прахѣ. Тотъ, кому милліоны тщетно возсылали свои мольбы, мертвъ. Прогнанный съ престола, онъ былъ преданъ грубымъ надсмотрщикамъ. Родныя дѣти возстали противъ него. Любимица дочь, служившая утѣшеніемъ его старости, безвременно убита на его глазахъ болѣзнью. И этотъ король Лиръ, нагнувшись надъ бездыханными ея устами, кричитъ: "Корделія, Корделія, побудь здѣсь еще немножко!"
   
   Не мучьте его духъ, пусть отлетаетъ разумъ.
   Возненавидѣть долженъ онъ того, кто дастъ возможность дольше
   Терпѣть невыносимѣйшую пытку,
   Которую онъ несъ здѣсь въ этомъ мірѣ.
   
   Пусть прекратятся же всѣ ссоры и распри передъ торжественной тайной этой могилы. Трубы, играйте похоронный маршъ. Пусть темный занавѣсъ спустится и скроетъ отъ насъ Георга III съ непреклонной его гордостью, страшною скорбью и ужасающей трагической участью.
   

ГЕОРГЪ IV.

   Въ интересной біографіи Эльдона, написанной Тупссомъ, разсказывается, какъ по смерти герцога Іоркскаго престарѣлый канцлеръ получилъ цѣлый локонъ волосъ покойнаго принца. Онъ придавалъ такую цѣну подлинности означенной реликвіи, что посадилъ свою супругу Бесси Эльдонъ наблюдать за тѣмъ, какъ подмастерье парикмахера распредѣлялъ этотъ локонъ по прядямъ для каждаго изъ членовъ благородной Эльдонской семьи. Извѣстно также, что когда Георгъ IV приплылъ въ Эдинбургъ, человѣкъ несравненно лучшій чѣмъ самъ король, явился на королевскую яхту привѣтствовать его величество съ благополучнымъ прибытіемъ въ Шотландію. Человѣкъ этотъ схватилъ стаканъ, изъ котораго только что пилъ Георгь IV, поклялся хранить стаканъ этотъ навѣки въ семейной своей сокровищницѣ, положилъ-себѣ въ карманъ это драгоцѣнное воспоминаніе, а на обратномъ пути сѣлъ на стаканъ и разбилъ его въ дребезги. Вообразимъ себѣ, что добрѣйшему шерифу удалось бы доставить благополучно эту драгоцѣнность въ Абботсфордъ. Неужели видъ означеннаго стакана не вызвалъ бы у насъ теперь улыбки постраданія? Допустимъ, что какая-нибудь прядь волосъ принца, бывшаго такимъ ярымъ врагомъ папистовъ, выставлена на продажу у Кристи.
   Сколько бы фунтовъ стерлинговъ дали вы за достославнаго герцога? Г-жа Тюссо купила мантію, которую носилъ Георгъ IV при коронованіи. Найдется-ли теперь живая душа, которая согласилась бы лобызать подолъ этой мантіи. Минуло уже тридцать лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ Георгъ сошелъ въ могилу. Неужели никто изъ англичанъ, которые это помнятъ, не удивляется, что они когда-то почитали его, восхищались имъ и кричали ему ура?
   Написать портретъ Георга IV кажется на первый взглядъ дѣломъ вовсе нетруднымъ. Вотъ его мундиръ, звѣзда, парикъ и глупо ухмыляющееся подъ парикомъ лицо! Такъ вотъ и кажется, что я могъ бы, тутъ же на доскѣ, мѣломъ, нарисовать очень схожее его изображеніе. Между тѣмъ, прочитавъ нѣсколько дюжинъ книгъ, относящихся до его царствованія, выслѣживая его на столбцахъ старыхъ журналовъ и газетъ, улавливая его на балахъ, публичныхъ обѣдахъ, на скачкахъ и т. п., вы найдете, что у васъ въ рукахъ не остается ровно ничего,-- ничего, кромѣ кафтана, парика и ухмыляющейся маски,-- ничего, кромѣ какого-то фантоша. Отецъ его и дѣды оказывались во всякомъ случаѣ людьми. Можно было уяснить себѣ, каковы именно они были, -- что бы они сдѣлали въ тѣхъ или другихъ обстоятельствахъ. Извѣстно, что при случаѣ они способны были сражаться и вести себя, какъ подобаетъ стойкимъ и храбрымъ воинамъ. У нихъ имѣлись пріятели, которыхъ они любили, посколько это было для нихъ возможно,-- имѣлись враги, которыхъ они пламенно ненавидѣли, -- имѣлись страсти, поступки и собственная личная индивидуальность. Король-морякъ, вступившій на престолъ послѣ Георга, былъ человѣкомъ. Герцогъ Іоркскій былъ здоровеннымъ дюжимъ, бодрымъ принцемъ, весельчакомъ и охотникомъ ругаться. Но чѣмъ былъ, спрашивается, самъ Георгъ? Что такое представлялъ онъ своей персоной? Тщательно всматриваясь въ нее въ теченіе всей его жизни, я ничего тамъ не нахожу, кромѣ поклонати усмѣшки. Стараясь разобрать эту персону по частямъ, я констатирую шелковые чулки, вату, подтяжки, кафтанъ съ кружевами и мѣховымъ воротникомъ, звѣзду, голубую орденскую ленту, страшно раздушеный носовой платокъ, одинъ изъ лучшихъ темнорусыхъ париковъ отъ Трюфитта, усердно смазанный помадою,-- искусственныя челюсти,-- здоровенную палку чернаго дерева,-- фуфайку, подъ нею еще фуфайку и... больше ничего! Не знаю, случилось-ли ему явственно выказывать какое-либо чувство. Отъ его имени публиковались различные документы, но они были писаны не имъ. Частныя его письма составлялись тоже другими лицами. Онъ ставилъ въ концѣ страницы крупными буквами подпись: "George P." или "George R." и воображалъ себѣ, будто написалъ бумагу. Между тѣмъ вся работа была сдѣлана какимъ-нибудь приказчикомъ изъ книжной лавки,-- неимущимъ писателемъ, или вообще какимъ-нибудь человѣкомъ, который слѣдилъ за слогомъ, подчищалъ распущенныя безпорядочныя фразы и придавалъ нѣкоторое содержаніе безсвязной и словно пьяной болтовнѣ Георга.
   Надо полагать, что у него имѣлась какая-нибудь индивидуальность. Танцмейстеръ, съ которымъ онъ соперничалъ и котораго даже превзошелъ,-- парикмахеръ, завивавшій его тупе,-- портной, кроившій его платья, обладали собственной индивидуальностью. У Георга IV никакъ не доберешься, однако, до чего-либо принадлежавшаго ему въ дѣйствительности. Внѣшней своей фигурой онъ одолженъ былъ искусству портного и ватѣ. Подъ нею, надо полагать, что-нибудь и скрывалось, но что именно? Мы никакъ не можемъ добраться до его истиннаго характера и по всѣмъ вѣроятіямъ никогда не доберемся. Неужели люди будущаго не найдутъ себѣ лучшаго занятія, чѣмъ распеленывать эту старую королевскую мумію и объяснять истинное ея значеніе. Признаться, что я когда-то считалъ хорошимъ охотничьимъ подвигомъ погоню за Георгомъ IV. Мнѣ очень хотѣлось поймать его, наконецъ, и разоблачить. Теперь, однако, я стыжусь результатовъ своей охоты. Не стоило садиться на коня, утомлять хорошихъ собакъ и созывать толпу другихъ охотниковъ ради такой дрянной дичи.
   Въ 1762 году, 12 августа, въ сорокъ седьмую годовщину вступленія брауншвейгскаго дома на англійскій престолъ, всѣ колокола въ Лондонѣ подняли благодарственный трезвонъ въ ознаменованіе того, что у короля Георга IV родился сынъ и наслѣдникъ. Пять дней спустя король соблаговолилъ скрѣпить своей подписью и большой государственной печатью грамоты, объявлявшія его королевское высочество принцемъ Великобританіи, наслѣднымъ курфюрстскимъ принцемъ брауншвейгъ-люнебургскимъ, герцогомъ корнуэльскимъ и родзейскимъ, графомъ каррикскимъ, барономъ ренфрейскимъ, лордомъ острововъ, великимъ правителемъ Шотландіи, принцемъ уэльскимъ и графомъ честерскимъ.
   Всѣ присутствовавшіе при рожденіи ребенка, которому предстояло носить такъ много громкихъ титуловъ, старались взглянуть на этого милаго младенца. Царственное дитя было положено въ сентъ-джемскомъ дворцѣ, за позолоченными фарфоровыми ширмами, въ колыбель, надъ которой развѣвались три великолѣпныхъ страусовыхъ пера. Тамъ оно услаждало взоры будущихъ своихъ вѣрноподданныхъ. Въ числѣ первыхъ полученныхъ отъ нихъ даровъ упоминается объ интересномъ индійскомъ лукѣ со стрѣлами, присланномъ принцу изъ Нью-Іорка отъ вѣрноподданныхъ его родителя. Игрушка эта очень понравилась мальчику. Престарѣлый государственный дѣятель,-- ораторъ, блиставшій своимъ остроуміемъ во времена дѣда и прадѣда принца, все еще занимавшійся государственными дѣлами и, несмотря на преклонныя лѣта, желавшій быть въ милости при дворѣ, игралъ съ августѣйшимъ малюткой и притворялся, будто падаетъ мертвымъ, когда принцъ пускалъ въ него стрѣлы изъ дѣтскаго своего лука. Затѣмъ этотъ престарѣлый сановникъ подымался и снова падалъ мертвымъ, продѣлывая эту штуку много разъ къ величайшей радости ребенка. Такимъ образомъ молодому принцу льстили, если можно такъ выразиться, съ самой колыбели. Государственные сановники и царедворцы усердно цѣловали его ножонки раньше, чѣмъ онѣ успѣли настолько окрѣпнуть, чтобы могли самостоятельно ходить.
   Съ этого царственнаго младенца снятъ былъ очень миленькій портретъ. На немъ онъ изображенъ прелестнымъ, полненькимъ ребенкомъ, заснувшимъ на колѣняхъ у матери, которая оборачивается назадъ и подноситъ палецъ къ губамъ, словно приказывая окружающимъ царедворцамъ не нарушать сонъ наслѣднаго принца. Съ тѣхъ поръ и до кончины Георга IV, послѣдовавшей 68 лѣтъ спустя, я думаю, что съ него снято было болѣе портретовъ, чѣмъ съ кого бы то ни было другого изъ смертныхъ. Его рисовали во всевозможныхъ мундирахъ и придворныхъ костюмахъ,-- съ длинными распущенными волосами, -- напудренными локонами,-- съ косой и безъ косички, во всевозможныхъ шляпахъ, фуражкахъ и каскахъ,-- въ драгунскомъ мундирѣ, виндзорскомъ мундирѣ, фельдмаршальскомъ мундирѣ, -- въ національномъ шотландскомъ костюмѣ, съ кинжаломъ и широкимъ двоеручнымъ мечомъ (преизумительнѣйшая фигура),-- въ кафтанѣ съ кружевными рюшами, мѣховымъ воротникомъ, брюками въ обтяжку и шелковыми чулками,-- въ парикахъ всѣхъ оттѣнковъ: бѣлокурыхъ, русыхъ и черныхъ какъ смоль; наконецъ -- въ пресловутой мантіи, которую онъ носилъ при коронованіи. Этотъ портретъ до того нравился самому Генриху IV, что онъ разослалъ копіи съ него всѣмъ дворамъ и всѣмъ британскимъ посольствамъ въ Европѣ, а также раздарилъ множество копій клубамъ, городскимъ ратушамъ и частнымъ лицамъ. Помню, что въ дни моей молодости, подобный портретъ красовался почти въ каждой столовой.
   Любители могутъ прочесть массу біографической дребедени, относящейся до дѣтства и отрочества этого принца. Разсказываютъ, что онъ изучалъ съ изумительной быстротою всѣ языки, какъ древніе, такъ и новые, -- очаровательно ѣздилъ верхомъ, прелестно пѣлъ и весьма изящно игралъ на віолончели. Красота его бросалась въ глаза всѣмъ и каждому. Онъ былъ очень самолюбивымъ мальчикомъ и однажды, поспоривъ съ своимъ папашей, ворвался въ кабинетъ сто величества и воскликнулъ: "Да здравствуютъ Вильксъ и свобода!" Онъ былъ до такой степени уменъ и начитанъ, что приводилъ въ смущеніе даже своихъ учителей. Одинъ изъ нихъ, лордъ Брюсъ, сдѣлалъ въ греческой цитатѣ маленькую ошибку въ удареніи, которую юный принцъ, разумѣется, не замедлилъ исправить. Послѣ такого пассажа, лордъ Брюсъ не могъ остаться у него гувернеромъ и сложилъ съ себя эту должность. Чтобы утѣшить сконфуженнаго старика, его возвели въ графское достоинство. Признаться, это самый необычайный поводъ къ пожалованію наслѣдственнаго важнаго титула, о какомъ мнѣ когда-либо случалось слышать. Лордъ Брюсъ былъ возведенъ въ графы за ошибку въ просодіи, тогда какъ Нельсонъ за побѣду, одержанную подъ Абукиромъ, удостоился только баронскаго титула.
   Любители ариѳметическихъ дѣйствій надъ большими числами могли бы доставить себѣ пріятное занятіе, подводя итоги многимъ милліонамъ фунтовъ стерлинговъ, которые разстратилъ одинъ этотъ принцъ въ теченіе блестящаго своего существованія. Кромѣ годичнаго дохода въ пятьдесятъ тысячъ фунтовъ стерлинговъ, который постепенно повышался до семидесяти, ста и ста двадцати тысячъ фунтовъ, бѣдняга этотъ вынужденъ былъ расходовать еще массу денегъ. Извѣстно, что онъ трижды обращался въ парламентъ, съ просьбою объ уплатѣ долговъ, на суммы отъ ста шестидесяти до шестисотъ пятидесяти тысячъ фунтовъ стерлинговъ. Кромѣ того, заключались не разъ таинственные заграничные займы, исчезавшіе безслѣдно въ его карманахъ. Что же, спрашивается, онъ дѣлалъ на эти деньги? Съ какой стати онъ ихъ получалъ? Если бы онъ былъ мануфактурнымъ городомъ, или же густо населеннымъ сельскимъ округомъ, или, наконецъ, цѣлой дивизіей пѣхоты, или кавалеріи, онъ не могъ бы обойтись англичанамъ дороже. Между тѣмъ, онъ оказывался на повѣрку одинокимъ, совершенно здоровымъ человѣкомъ, который не работалъ въ полѣ, не прялъ и не сражался. Чѣмъ же, спрашивается, заслужилъ этотъ смертный, чтобы его баловали такими деньгами?
   Въ 1784 году, когда этому принцу исполнился двадцать одинъ годъ, ему презентовали карльтонскій дворецъ, меблированный на государственный счетъ со всею роскошью, какую только можно было себѣ представить. Карманы принца были переполнены деньгами, но ему все было мало. Онъ бросалъ деньги положительно за окно и тратилъ 10.000 фунтовъ стерлинговъ въ годъ на одни только мундиры и кафтаны. Англійскій народъ охотно раскрывалъ передъ нимъ мошну и давалъ ему съ каждымъ годомъ все большія суммы. Общаго итога всему, что онъ перебралъ, даже и не подвести. Онъ былъ очень миловиднымъ принцемъ и, при первомъ же своемъ выѣздѣ въ свѣтъ, получилъ прозвище Принца-Флоризеля. Мужчины и, увы, также многія женщины, признавали его очаровательнѣйшимъ принцемъ въ мірѣ.
   Надо полагать, что онъ былъ и въ самомъ дѣлѣ очень изящнымъ молодымъ человѣкомъ. Очаровательность его обращенія подтверждается столькими свидѣтельскими показаніями, что приходится и на самомъ дѣлѣ признать за нимъ изящество манеръ и умѣнье очаровывать. Онъ и братъ французскаго короля, графъ д'Артуа, прелестный молодой принцъ, умѣвшій дивно танцовать на туго натянутомъ канатѣ (впослѣдствіи едва державшійся на ногахъ старецъ,-- изгнанникъ-король, просившій гостепріимства у преемника короля Георга и жившій во дворцѣ Маріи Стюартъ), дѣлили между собою въ молодости прозвище первыхъ джентльменовъ во всей Европѣ. Мы въ Англіи, разумѣется, отдавали пальму первенства нашему джентльмену. До самой кончины Георга IV умѣстность такого почетнаго титула почти не подвергалась сомнѣнію. Тѣхъ, кто дерзалъ обнаруживать таковое, признавали измѣнниками и бунтовщиками. Недавно еще мнѣ случилось прочесть въ перепечаткѣ очаровательныхъ "Ночей" Христофора Норзса: "Вѣрноподданные шотландцы пьютъ за здоровье КОРОЛЯ!" Можно было бы вообразить, что дѣло идетъ о какомъ-нибудь героѣ, мудрецѣ, замѣчательномъ правителѣ, образцѣ для царей и простыхъ смертныхъ! Замѣтимъ себѣ, что случай съ разбитымъ стаканомъ, о которомъ мною уже упомянуто, произошелъ съ Вальтеръ Скоттомъ. Онъ былъ могучимъ бойцомъ за короля, склонившимъ на сторону Георга IV всю Шотландію. Онъ ввелъ въ моду вѣрноподданничество и безпощадно разилъ двоеручнымъ своимъ мечомъ враговъ принца Флоризеля. У брауншвейгскаго дома не было защитниковъ надежнѣе этихъ двухъ яковистскихъ коммонеровъ: старика Сома Джонсона (сына лихфильдскаго мелочного торговца) и Вальтеръ Скотта, отецъ котораго состоялъ въ Эдинбургѣ адвокатомъ.
   Природа и обстоятельства сдѣлали все, что могли, дабы избаловать вконецъ и, по возможности, испортить юнаго принца. Страшная скука при дворѣ его родителя, нелѣпыя забавы, скучныя занятія, одуряющее однообразіе, смѣшная чопорная рутина придворной жизни, обратили бы въ сорванца и безшабашнаго кутилу даже и принца съ несравненно меньшими къ тому задатками. Всѣ вообще сыновья Георга III, подросши и оперившись, спѣшили бросить дворецъ Скуки, въ которомъ сидѣлъ престарѣлый король, подводя итоги въ счетныхъ книгахъ и барабаня Генделя въ обществѣ престарѣлой королевы Шарлотты, съ ея табакеркой и тамбурнымъ вязаніемъ. Большинство этихъ энергическихъ, бойкихъ молодыхъ принцевъ съ теченіемъ времени остепенилось. Они стали дѣльными подданными своего отца и брата, не возбудивъ, къ себѣ нерасположенія въ народѣ, склонномъ прощать юношескія увлеченія энергическимъ и веселымъ молодымъ джентльменамъ, отличающимся отсутствіемъ всякаго жеманства.
   Мальчикъ съ извѣстной точки зрѣнія можетъ считаться отцомъ взрослаго мужчины. Нашъ принцъ ознаменовалъ вступленіе свое въ свѣтъ дѣяніемъ, достойнымъ послѣдующей его карьеры. Онъ изобрѣлъ для башмаковъ новую пряжку въ одинъ дюймъ длины и пять дюймовъ ширины. "Пряжка эта покрывала почти весь подъемъ, спускаясь по обѣ стороны ноги до полу". Какое, подумаешь, прелестное изобрѣтеніе! Оно было несомнѣнно въ такой же степени мило и полезно, какъ и самъ принцъ, на ногѣ у котораго оно сверкало. При первомъ своемъ появленіи на придворномъ балу принцъ былъ "въ розовомъ шелковомъ кафтанѣ съ бѣлыми отворотами и обшлагами,-- въ бѣломъ шелковомъ жилетѣ, вышитомъ разноцвѣтными блестками и украшенномъ множествомъ французскихъ поддѣльныхъ драгоцѣнныхъ камней. Шляпа его, отдѣланная двумя рядами стальныхъ бусъ, общее число которыхъ доходило до 5,000 съ стальною же пряжкой и пуговкой, выгнута по "самоновѣйшему военному фасону". Не правда-ли, настоящій Флоризель? Быть можетъ, эти подробности кажутся вамъ слишкомъ мелочными? Между тѣмъ онѣ-то именно и составляли важнѣйшіе и существеннѣйшіе инциденты въ его жизни. Біографы Георга IV разсказываютъ, что, начавъ хозяйничать въ великолѣпномъ своемъ новомъ дворцѣ, принцъ Уэльскій носился съ необдуманными проектами поощрять литературу, науки и искусства,-- устраивать литературныя собранія,-- учреждать общества для поощренія географіи, астрономіи и ботаники... Какая, подумаешь, невидаль географія, астрономія и ботаника! Что въ нихъ ему было толку? Иное дѣло французскія балерины, повара, порядочные жокеи, шуты, сводни, портные, боксеры, фехтмейстеры, ювелиры, торговцы разными рѣдкостями и дорогими бездѣлушками! Они не замедлили стать неразлучными товарищами принца. Вначалѣ онъ хотѣлъ присоединить къ числу своихъ друзей Бурка, Фокса и Шеридана, но развѣ могли подобные люди сохранять свою серьезность въ присутствіи такого пустоголоваго вертопраха, какъ этотъ мальчуганъ? Фоксъ могъ говорить съ нимъ объ игрѣ въ кости, а Шериданъ о винахъ, но затѣмъ, что могло быть общаго у этихъ геніальныхъ людей и щеголеватаго хозяина карльтонскаго дворца? Можно-ли вообразить себѣ юнаго балбеса руководителемъ такихъ людей, какъ Фоксъ и Буркъ? Какую цѣнность могли имѣть мнѣнія этого пряжкоизобрѣтателя о конституціи, индійскомъ биллѣ, дарованіи политической равноправности католикамъ и вообще о чемъ-нибудь болѣе серьезномъ, чѣмъ выборъ пуговицъ къ жилету или подливки къ жаренымъ куропаткамъ? Дружба между принцемъ уэльскимъ и вождями виговъ была немыслима. Они лицемѣрили увѣряя, будто его уважаютъ, и если онъ разорвалъ дутое соглашеніе съ ними, развѣ можно это за то упрекать? Естественными его товарищами и собесѣдниками могли быть только дэнди и паразиты. Онъ могъ успѣшно поддерживать разговоръ съ портнымъ, или поваромъ, но было бы нелѣпо ставить на одну доску съ великими государственными дѣятелями такое лѣнивое, слабохарактерное, апатичное существо,-- пьянчужку, надѣленнаго чудовищнымъ тщеславіемъ и неисцѣлимымъ легкомысліемъ. Виги разсчитывали пользоваться имъ для политическихъ своихъ цѣлей и въ теченіе нѣкотораго времени дѣйствительно пользовались, но, безъ сомнѣнія, знали какъ нельзя лучше его робость, полнѣйшую безсердечность и отсутствіе у него всякихъ опредѣленныхъ убѣжденій. Они понимали, что ему ничего не стоитъ имъ измѣнить и заранѣе предвидѣли его измѣну. Разставшись съ ними, онъ обзавелся прежде всего обществомъ застольныхъ пріятелей, которые ему, однако, вскорѣ надоѣли. Тогда, по имѣющимся свѣдѣніямъ, онъ окружилъ себя нѣсколькими избранными прихвостнями, или, какъ называютъ ихъ англичане, жабами,-- мальчишками частью со школьной скамьи, а частью также изъ гвардейскихъ полковъ. Молодое веселье этихъ мальчишекъ должно было возбуждать и подстрекать разслабленные нервы августѣйшаго сластолюбца. Впрочемъ, какое намъ дѣло до его друзей? Мы знаемъ, что онъ побросалъ ихъ всѣхъ. Да и, кромѣ того, у него даже не могло быть настоящихъ друзей. У наслѣдника британскаго престола имѣются льстецы,-- искатели приключеній, которые за него цѣпляются, честолюбцы, стремящіеся пользоваться имъ въ качествѣ орудія, но судьба отказываетъ ему въ настоящей сердечной дружбѣ.
   Сколько можно судить, женщины, въ обхожденіи своемъ съ такими наслѣдными принцами, оказываются столь же лживыми и себялюбивыми, какъ мужчины. Ужь не взять-ли намъ на себя должность Лепорелло, чтобы составить подробный каталогъ побѣдамъ царственнаго Донъ-Жуана и привести имена фаворитокъ, которымъ принцъ Георгъ послѣдовательно бросалъ свой платокъ? Какой, однако, будетъ изъ этого прокъ, если мы разскажемъ, какъ онъ ухаживалъ за Пердитой,-- какъ овладѣлъ ея сердцемъ,-- какъ онъ ее покинулъ, и кто именно заступилъ ея мѣсто? Какой толкъ въ томъ, если мы узнаемъ, что онъ и въ самомъ дѣлѣ сочетался съ г-жею Фицъ-Гербертъ законнымъ бракомъ по обряду католической церкви,-что брачный договоръ былъ составленъ въ Лондонѣ, и что извѣстны имена свидѣтелей, присутствовавшихъ при бракосочетаніи? Форма нравственной испорченности, о которой мы теперь говоримъ, сама по себѣ не представляетъ ничего новаго и необычайнаго. Развратные и распутные, безсердечные, непостоянные, подлые люди существовали съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ свѣтъ стоитъ. Принцу Георгу представлялось болѣе искушеній, чѣмъ кому-либо другому, а потому въ защиту его можно было бы привести много смягчающихъ обстоятельствъ. Къ несчастію, для этого принца, осужденнаго на безпутство, если можно такъ выразиться, самими условіями среды, онъ, какъ уже упомянуто, обладалъ внѣшнимъ изяществомъ, очаровывавшимъ женщинъ и, въ качествѣ наслѣдника престола, служилъ предметомъ общаго поклоненія. Какъ бы находя все это еще недостаточнымъ для его нравственной гибели, судьба надѣлила его весьма недурнымъ голосомъ и такимъ образомъ прямо толкнула на путь пьянства. Бѣдняга Флоризель былъ поэтому опутанъ коварными сатанинскими сѣтями всѣхъ пороковъ. Любострастіе, тунеядство, тщеславіе и пьянство плясали вокругъ него, весело бряцая своими кимвалами и увлекая его за собою на путь погибели.
   Сколько извѣстно, первыя сантиментальныя серенады, въ которыхъ принцъ Георгъ участвовалъ въ качествѣ распорядителя и исполнителя, даны были подъ стѣнами Кьюскаго дворца на озаренныхъ луною берегахъ Темзы, причемъ лордъ-виконтъ, игравшій роль Лепорелло, стоялъ на стражѣ, заботясь, чтобы августѣйшему Донъ-Жуану не вышло какой-либо помѣхи.
   Пѣніе послѣ обѣда и ужина было тогда общепринятымъ обычаемъ. Вся Англія гремѣла хоровыми пѣснями, частью скоромнаго, частью же довольно скромнаго содержанія. Поводомъ какъ къ тѣмъ, такъ и къ другимъ въ одинаковой степени служило потребленіе значительнаго количества спиртныхъ напитковъ.
   Моррисъ въ одной изъ веселыхъ своихъ анакреоническихъ пѣсенъ, которымъ принцъ Георгь такъ часто вторилъ въ хорѣ, заявляетъ;
   
   Веселая муза пѣсенъ
   Вьется вокругъ полныхъ чашъ
   Словно ласточка вокругъ пруда,
   Не улетая отъ нихъ никуда.
   
   Припѣвъ къ этимъ пѣснямъ былъ всегда одинъ и тотъ же.
   
   А потому намъ выпить подобаетъ
   И чашу вновь наполнить, господа!
   
   Упомянутый веселый товарищъ принца нашелъ впослѣдствіи, что ему подобаетъ отказаться отъ слишкомъ усерднаго выпиванія полныхъ чашъ. Сознавъ свои заблужденія, онъ отрекся отъ кутежей, остепенился и умеръ, какъ приличествуетъ скромному благочестивому мужу. Не подлежитъ сомнѣнію, что вся обстановка пирушекъ у принца уэльскаго была очень соблазнительной. Люди, славившіеся своимъ остроуміемъ, являлись на нихъ и лѣзли изъ кожи вонъ, чтобы позабавить хозяина. У насъ въ Англіи присутствіе знатнаго лица за почетнымъ концомъ стола всегда и во всѣ времена производитъ и производило могущественное впечатлѣніе. Каждый чувствуетъ словно подъемъ духа, мысль изощряется, и вина пріобрѣтаютъ своеобразный тонкій ароматъ. Благородный кавалеръ Вальтеръ Скоттъ,-- вѣрный вассалъ короля и лучшій изъ всѣхъ современныхъ ему разсказчиковъ, раскрывалъ за столомъ у наслѣднаго принца съ безпредѣльною щедростью свою сокровищницу житейскаго опыта, обширныхъ знаній, доброты и юмора. Граттанъ замѣчательнымъ своимъ краснорѣчіемъ, богатствомъ чувства и воображенія помогалъ оживлять застольную бесѣду. Томасъ Муръ одно время тоже присаживался къ столу уэльскаго принца и услаждалъ слухъ хозяина дивными соловьиными трелями, но затѣмъ улетѣлъ прочь, щебеча въ негодованіи, и нещадно нападалъ впослѣдствіи на принца острымъ своимъ клювомъ и когтями. Неудивительно, если въ такомъ обществѣ подолго засиживались за столомъ, такъ что дворецкій уставалъ подъ конецъ откупоривать бутылки. Слѣдуетъ принять во вниманіе тогдашніе обычаи и вспомнить, что Уильямъ Питтъ, выпивъ у себя дома бутылку портвейна, заходилъ, на пути въ палату общинъ, съ пріятелемъ своимъ Дундасомъ въ ресторанъ Беллами и помогалъ тамъ распить еще парочку бутылокъ.
   Во всѣхъ жизнеописаніяхъ Георга IV, имъ же нѣсть числа, встрѣчается съ полдюжины однихъ и тѣхъ же разсказовъ, которыми, впрочемъ, почти исчерпывается совпаденіе біографическихъ о немъ подробностей. Въ этихъ повѣствованіяхъ онъ выставляется отъ природы незлымъ, а скорѣе добродушнымъ и благожелательнымъ принцемъ, но въ тоже время нерадивымъ, лѣнивымъ и даже безпутнымъ человѣкомъ. Всего благопріятнѣе для него тотъ фактъ, что въ качествѣ принца-регента онъ охотно выслушивалъ все, что можно было сказать, въ пользу преступниковъ, приговоренныхъ къ смертной казни, и всячески старался пріискать поводъ къ помилованію. Онъ былъ, также очень добръ къ своимъ слугамъ. Во всѣхъ біографіяхъ принца разсказывается о горничной Молли, которая во время одной изъ неудачныхъ попытокъ Георга устроить жизнь свою экономнѣе, была застигнута при чисткѣ мебели вся въ слезахъ. На вопросъ, отчего она плачетъ, Молли объявила, что ей жаль покинуть хозяина, у котораго всегда найдется ласковое слово для послѣдняго изъ слугъ. Извѣстно также, что шталмейстеръ принца, убѣдившись въ мошенническихъ продѣлкахъ одного грума, продававшаго на сторону овесъ и ячмень, отказалъ этому груму отъ мѣста. Принцъ, узнавъ объ этомъ, потребовалъ къ себѣ мошенника Джона, добродушно прочелъ ему нотацію и снова принялъ его къ себѣ на службу, взявъ обѣщаніе больше не грѣшить, каковое обѣщаніе Джонъ и сдержалъ. Разсказываютъ также слѣдующій случай: однажды принцъ, еще въ ранней молодости, услышалъ, что семья одного офицера находится въ самомъ бѣдственномъ состояніи. Онъ тотчасъ же занялъ у своихъ знакомыхъ 600 или 800 фунт. стерлинговъ, спряталъ длинные бѣлокурые свои волосы подъ шляпу, накинулъ на себя простенькій плащъ и такимъ образомъ инкогнито занесъ деньги семьѣ, чуть что не умиравшей съ голода. Онъ прислалъ денегъ также умиравшему Шеридану и, безъ сомнѣнія, не ограничился бы одной этой субсидіей, если бы смерть не поторопилась закончить карьеру геніальнаго писателя. Кромѣ того, можно записать на приходъ Георгу IV кое-какія ласковыя, доброжелательныя слова, сказанныя людямъ, съ которыми ему доводилось сталкиваться. Съ другой стороны онъ былъ до чрезвычайности непостояненъ въ томъ, что называлъ своею дружбой, и мѣнялъ друзей какъ перчатки. Принцу случалось проходитъ мимо вчерашняго закадычнаго своего пріятеля, умышленно его не узнавая. Онъ пользовался услугами своихъ пріятелей. Они ему нравились. Быть можетъ, онъ даже любилъ ихъ по своему, а затѣмъ бросалъ безъ всякихъ угрызеній совѣсти. Такъ поступалъ Георгь IV и съ интересовавшими его особами прекраснаго пола. Въ понедѣльникъ онъ еще цѣловалъ и ласкалъ бѣдняжку Пердиту, а во вторникъ, встрѣтившись съ ней, не узнавалъ ее уже болѣе. Въ среду онъ былъ въ самыхъ пріятельскихъ отношеніяхъ съ извѣстнымъ кутилой мученикомъ Бруммелемъ, а въ четвергъ совершенно забылъ объ этомъ злополучномъ дэнди и даже зажилилъ у него цѣнную табакерку. Много лѣтъ спустя, когда красавецъ Бруммель обѣднѣлъ и утратилъ прежнее свое обаяніе, имъ пришлось снова встрѣтиться. Обанкротившійся дэнди прислалъ королю другую табакерку съ табакомъ, особенно нравившимся Георгу IV, разсчитывая такимъ знакомъ воспоминанія и покорности вызвать чувство состраданія у бывшаго своего товарища по кутежамъ. Король милостиво принялъ табакерку, понюхалъ изъ нея табачку, приказалъ подать лошадей и уѣхалъ, не соблаговоливъ замѣтить прежняго своего любимца, собутыльника и соперника, который, какъ человѣкъ, стоялъ несравненно выше его. Вракзаль разсказываетъ тоже кое-что о Георгѣ IV. Когда скончалась прелестная, очаровательная и великодушная герцогиня Девонширская,-- дивная женщина, которую Георгъ когда-то называлъ милѣйшей своей герцогиней, утверждая, будто восхищается ею подобно тому, какъ ею восхищалось все англійское общество, онъ сказалъ: "Съ ея кончиной мы лишились самой благовоспитанной женщины во всей Англіи".-- "Мы утратили самое доброе сердце во всей Англіи",-- возразилъ благородный Чарльзъ Фоксъ. Вракзаль приводитъ еще слѣдующее, якобы чрезвычайно остроумное замѣчаніе принца: "Трое знатныхъ вельможъ были удостоены ордена Подвязки. Принцъ замѣтилъ, что никогда еще не было случая, когда бы знаки этого ордена принимались столь характернымъ образомъ. Герцогъ А. подошелъ къ монарху съ флегматическимъ, холоднымъ, неуклюжимъ видомъ какого-то клоуна; лордъ Б.-- съ усмѣшечками и улыбочками льстиваго царедворца, а лордъ С.-- съ увѣреннымъ спокойнымъ видомъ джентльмена, сознающаго собственное свое достоинство". Этимъ исчерпывается, повидимому, все хорошее, что можно было припомнить о Георгѣ въ бытность его принцемъ и королемъ. И такъ онъ былъ добръ къ служанкѣ,-- великодушенъ къ груму и отнесся съ критическимъ анализомъ къ придворнымъ поклонамъ. Ничего лучшаго про него разсказать нельзя, да и самое лучшее выходитъ мелочнымъ и пошлымъ, что, впрочемъ, какъ нельзя лучше характеризуетъ его личность.-- Ведется страшная европейская война -- война гигантовъ! Ежедневно выигрываются и проигрываются сраженія. Разодранные, прострѣленные знамена и флаги, избитые орлы, вырванные изъ рукъ геройскаго врага, укладывались къ его ногамъ, а онъ сидѣлъ себѣ спокойно на тронѣ, улыбался и награждалъ храбрыхъ своихъ подданныхъ орденами. Въ театральной пьесѣ "Коронованіе" актеръ Эллистонъ, игравшій главную роль, увлекался до того, что воображалъ себя королемъ,-- заливался слезами и рыдая благословлялъ свой народъ. Георгъ IV былъ неспособенъ расчувствоваться до такой степени, но онъ наслышался такъ много про войну, награждалъ столькихъ храбрецовъ орденами и примѣрялъ на себя такое множество фельдмаршальскихъ мундировъ, военныхъ касокъ и шляпъ съ султанами изъ пѣтушьихъ перьевъ, вообще износилъ на своемъ вѣку такое громадное количество краснаго сукна и золотого шитья, что, чего добраго, не на шутку воображалъ, будто и въ самомъ дѣлѣ участвовалъ въ нѣсколькихъ кампаніяхъ и подъ именемъ генерала Брока водилъ при Ватерлоо германскій легіонъ въ достопамятную геройскую его аттаку.
   Онъ умеръ всего лишь тридцать лѣтъ тому назадъ, а между тѣмъ невольно задаешь себѣ вопросъ: какъ могло его выносить англійское общество? Стали-ли бы мы выносить его теперь? Подумаешь, какая радикальная молчаливая революція произошла за эту четверть столѣтія и какъ безповоротно отдѣлила она насъ отъ прежнихъ временъ и обычаевъ! Какъ сильно перемѣнились за это время и сами люди! Я встрѣчаю и теперь нѣсколькихъ престарѣлыхъ джентльменовъ, молодость которыхъ протекла въ эпоху, предшествовавшую этой революціи. Они оказываются людьми совершенно благовоспитанными, украшенными почтенными сѣдинами, няньчатъ своихъ внучатъ и ведутъ такую спокойную жизнь, что кажется и воды не замутятъ. Между тѣмъ вглядитесь-ка въ нихъ попристальнѣе и постарайтесь себѣ уяснить, какими орлами они были въ минувшія времена! Вотъ, напримѣръ, этотъ господинъ пользовался заслуженной репутаціей знатнаго джентльмена старинной школы. Онъ служилъ въ десятомъ гусарскомъ полку, зачастую обѣдалъ у принца Георга и къ концу обѣда всегда аккуратно лежалъ подъ столомъ. Другой почтенный джентльменъ столь же аккуратно игралъ каждую ночь въ кости въ трактирахъ Брукка или Раггета. Вотъ этотъ третій джентльменъ обладалъ столь развитымъ чувствомъ собственнаго достоинства, что если въ разгаръ выпивки, или въ жару азартной игры ему случалось обмѣняться рѣзкимъ словомъ съ кѣмъ-либо изъ своихъ ближнихъ, онъ тотчасъ же вызывалъ этого ближняго на дуэль и добросовѣстнѣйше старался застрѣлить его на слѣдующее же утро. Могу указать вамъ на джентльмена, который возилъ своего пріятеля, чернокожаго боксера Ричмонда, въ Мульзей, держалъ его сюртукъ, оралъ во все горло самыя непристойныя проклятія и кричалъ съ восторгомъ ура, когда чернокожему удалось одержать верхъ надъ знаменитымъ своимъ противникомъ, голландскимъ жидомъ Самуэлемъ. Я знаю также джентльмена, считавшаго для себя большимъ удовольствіемъ сбросить свои собственный сюртукъ гдѣ-нибудь на улицѣ и отдубасить сіятельными своими кулаками простого лодочника. Вотъ этого джентльмена забирали неоднократно въ полицейскій участокъ. Другой джентльменъ, отличавшійся въ гостиныхъ изысканною вѣжливостью съ дамами и величественнымъ изяществомъ обращенія, приправлялъ въ молодости каждое свое слово такими ужасными проклятіями, что если и вамъ удалось ихъ слышать, всѣ волосы у васъ на головѣ стали-бы дыбомъ. Мнѣ пришлось не давно встрѣтиться съ престарѣлымъ дворяниномъ нѣмцемъ, служившимъ въ англійской арміи вначалѣ нынѣшняго столѣтія. По выходѣ въ отставку онъ жилъ въ своемъ помѣстьи и рѣдко лишь встрѣчался съ англичанами, но все-таки владѣлъ въ совершенствѣ англійскимъ языкомъ, или лучше сказать языкомъ, на которомъ говорило англійское высшее общество пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ. Когда этотъ высокородный, благовоспитанный старичекъ принялся говорить со мною по англійски, онъ приправлялъ каждое свое слово проклятіями, совершенно такими же, какія употреблялись герцогомъ Іоркскимъ и его приближенными подъ Валансьенномъ (Фландрская армія славилась изобрѣтательностью по части многоэтажныхъ ругательствъ), или въ карльтонскомъ дворцѣ за ужиномъ и картами. Прочтите письма Байрона, и вы убѣдитесь, до какой степени этотъ молодой человѣкъ привыкъ ругаться. Онъ употребляетъ разнообразнѣйшія проклятія въ письмахъ къ своимъ пріятелямъ и разсыпаетъ непристойнѣйшую брань по почтѣ. Прочтите, какъ онъ описываетъ жизнь кембриджскихъ студентовъ,-- кутежи и развратъ профессоровъ, одинъ изъ которыхъ ругался по гречески не хуже пьянаго илота. Этотъ почтенный педагогъ затыкалъ за поясъ по части попоекъ и другихъ излишествъ молодыхъ студентовъ. Прочтите у Маттью описаніе ребяческой роскоши и мотовства въ Ньюстидѣ о томъ, какъ тамъ употребляли вмѣсто чашъ черепа и наряжались во время попоекъ въ монашескія рясы, полученныя заимообразно изъ склада маскарадныхъ принадлежностей. Облачившись въ эти рясы, молодые повѣсы пьянствовали до разсвѣта, приправляя вино и пуншъ соотвѣтственными пѣснями. "Мы встаемъ и являемся къ завтраку въ два или три часа послѣ полудня,-- говоритъ Маттью.-- Для желающихъ позабавиться фехтованіемъ имѣются перчатки и рапиры. Большинство, однако, стрѣляетъ въ залѣ изъ пистолета въ цѣль, или же дразнитъ волка, сидящаго на цѣпи". Веселая жизнь, нечего сказать! Вельможный молодой домохозяинъ изображаетъ ее самъ въ письмахъ къ своему пріятелю, адресованныхъ въ Лондонъ, кулачному бойцу, г-ну Джону Джэксону.
   Вся эпоха Георга IV повѣствуетъ о столь же странномъ образѣ жизни и столь же возвышенныхъ наслажденіяхъ. Вракзаль описываетъ кутежи самого премьера, грознаго Ульяма Питта въ обществѣ такихъ выдающихся особъ, какъ лордъ-канцлеръ, графъ Турлоу, и казначей флота, мистеръ Дундасъ. Вракзаль разсказываетъ, что эти три государственныхъ дѣятеля, возвращаясь изъ Аддискомба въ Лондонъ послѣ обѣда, нашли шлагбаумъ поднятымъ и, пустивъ своихъ коней вскачь, пронеслись черезъ заставу, не уплативъ причитавшійся съ нихъ дорожный сборъ. Сторожъ, вообразивъ, что имѣетъ дѣло съ разбойниками, выстрѣлилъ имъ вслѣдъ изъ мушкетона, но промахнулся. Одинъ изъ современныхъ поэтовъ написалъ по этому поводу стихи:
   
   "Въ шампанскомъ Дженкинсона
   Питтъ разумъ утопивъ,
   Проѣхалъ сквозь заставу,
   Гроша не уплативъ.
   Для насъ судьба и мракъ ночной
   Премьера сберегли,
             А потому возопіемъ
   Мы любо да люли!
   Его разбойникомъ простымъ
   Заставный стражъ призналъ.
   И пулю вслѣдъ ему послалъ,
   Но, къ счастью, не попалъ.
   
   Въ данномъ случаѣ казначей флота, лордъ государственный канцлеръ и первый министръ находились въ состояніи невмѣняемости, вслѣдствіе чрезмѣрныхъ возліяній Бахусу. Въ мемуарахъ Эльдона, относящихся до той же эпохи, разсказывается, что и адвокатура любила спиртные напитки въ неменьшей степени, чѣмъ это дѣлала магистратура, Джонъ Скоттъ не говоритъ этого про себя самого... Онъ всегда оставался пай-мальчикомъ и хотя чувствовалъ склонность къ портвейну, но все-таки ставилъ, на первый планъ дѣло, исполненіе долга и адвокатскій свой гонораръ.
   Во время такъ называемаго "объѣзда" въ сѣверныхъ графствахъ одинъ изъ мѣстныхъ адвокатовъ, Фаусетъ, ежегодно угощалъ обѣдомъ столичныхъ юрисконсультовъ.
   "Разъ на такомъ обѣдѣ,-- разсказываетъ лордъ Эльдонъ,-- я слышу, что Ли говоритъ: "Я не въ силахъ разстаться съ винами Фаусета! Знаете-ли что, Давеннортъ, идите-ка сейчасъ послѣ обѣда домой и просмотрите документы къ дѣлу, которое у насъ назначено завтра къ слушанію.
   -- Нѣтъ-съ, слуга покорный!-- возразилъ Давеннортъ.-- Чтобы я, оставилъ обѣдъ и вино ради какихъ-нибудь документовъ? Нѣтъ, Ли, это штука совсѣмъ неподходящая.
   -- Какъ же быть?... Кто еще кромѣ насъ назначенъ защищать дѣло?-- освѣдомился Ли.
   -- Давенпортъ. Молодой Скоттъ!
   -- Ли. Ну такъ и отправимъ его читать документы,-- Г-нъ Скоттъ, извольте сейчасъ же идти домой и ознакомиться съ дѣломъ! Мы явимся къ вамъ на консультацію сегодня вечеромъ.
   Мнѣ было очень непріятно, но я все-таки ушелъ и разсмотрѣлъ дѣло, по которому совѣщался съ стряпчими изъ Кумберлэнда, Ноттумберлэнда и не знаю уже сколькими другими заинтересованными лицами. Поздно вечеромъ пришелъ къ намъ Джэкъ Ли, пьяный какъ стелька.
   -- Я не могу сегодня участвовать въ консультаціи, я долженъ сейчасъ же лечь въ постель!-- воскликнулъ онъ и ушелъ.
   Вскорѣ послѣ его ухода прибылъ сэръ Томасъ Давенпортъ.
   -- Консультація сегодня вечеромъ немыслима, г-нъ Вердсвордъ, -- воскликнулъ онъ, обращаясь къ кумберлэндскому стряпчему, (фамилія котораго была, если не ошибаюсь, дѣйствительно Вердсвордъ или что-то такое въ этомъ родѣ). Развѣ вы не видите, до какой степени пьянъ мистеръ Скоттъ? Развѣ при такихъ условіяхъ можетъ быть рѣчь о консультаціи?
   Оказывалось, что я, оставшись почти безъ обѣда и не выпивъ ни капли вина, пьянъ до невозможности и дѣлаю такимъ образомъ консультацію немыслимой. Какъ бы ни было, на другой день дѣло наше провалилось въ судѣ и провалилось именно изъ-за обѣда у адвоката Фаусета. Мы требовали пересмотра и къ чести адвокатуры могу сказать, что почтенные юрисконсульты Джэкъ Ли и сэръ Томасъ Давеннортъ уплатили изъ собственнаго кармана всѣ судебныя издержки въ первой инстанціи. Мнѣ лично извѣстенъ въ исторіи британской адвокатуры всего только этотъ единственный случай подобной щедрости. Кассаціонная наша жалоба основывалась, помнится, на томъ, что юрисконсульты находились въ ненормальномъ состояніи. Она была принята и дѣло назначено вторично къ слушанію въ слѣдующемъ году. Когда дошла до насъ очередь, предсѣдатель суда всталъ и, обращаясь къ намъ, спросилъ:
   -- Господа, не обѣдалъ-ли кто-нибудь изъ васъ вчера у адвоката Фаусета? Если вы у него обѣдали, то я лучше отложу судебное разбирательство еще на годъ.
   Зала суда огласилась гомерическимъ хохотомъ. На этотъ разъ мы не обѣдали у Фаусета и, добросовѣстно ознакомившись съ дѣломъ, выиграли его.
   Въ другой разъ въ число юрисконсультовъ для объѣзда въ сѣверныхъ графствахъ назначенъ былъ Босвель, большой охотникъ до выпивки. "Мы встрѣтили бѣднягу Боззи, лежавшаго въ городѣ Ланкастерѣ на мостовой въ безчувственно пьяномъ состояніи, пишетъ Скоттъ, -- и вздумали надъ нимъ подшутить. Устроивъ за ужиномъ подписку, мы собрали гинею для него и полкроны для его письмоводителя (безъ сомнѣнія, въ объѣздѣ участвовало большое число адвокатовъ, такъ что самому Скотту шутка обошлась не особенно дорого). Утромъ, когда Босвель проспался, ему было прислано формальное предложеніе вытребовать судебный указъ о неприкосновенности "quare adhoesit pavimento" съ приложеніемъ причитающагося по закону адвокатскаго гонорара. Мы съ своей стороны присоединили къ этому документу замѣтки, долженствовавшія привести Боззи къ убѣжденію, что дѣло идетъ о чрезвычайно тонкомъ юридическомъ вопросѣ, и что необходимо обладать большой начитанностью, дабы выиграть его на судѣ. Горя желаніемъ отличиться, Босвель обѣгалъ въ городѣ всѣхъ стряпчихъ, просмотрѣлъ массу кассаціонныхъ рѣшеній и юридическихъ монографій, но не нашелъ нигдѣ ничего подходящаго. Ему пришлось поэтому требовать выдачи указа, единственно лишь съ помощью доводовъ, почерпнутыхъ въ нашихъ замѣткахъ. Судья оцѣпенѣлъ отъ изумленія, раздѣлявшагося также и всѣми присутствовавшими изъ числа непосвященныхъ. Наконецъ онъ возразилъ Босвелю: "Я никогда не слыхивалъ о подобныхъ указахъ и не знаю, что бы такое могло быть "quare adhoesit pavimento"? Не можетъ-ли кто-нибудь изъ присутствующихъ здѣсь господъ адвокатовъ объяснить мнѣ этого?"
   Господа адвокаты расхохотались. Наконецъ, одинъ изъ нихъ сказалъ:
   -- Милордъ, самъ г-нъ Босвель вчера вечеромъ "adhoesit pavimento" до такой степени, что его нельзя было въ теченіе нѣкотораго времени сдвинуть съ мѣста. Подъ конецъ, однако, его унесли въ постель, но онъ, вѣроятно, плохо выспался и сердится за то, что потревожили его сонъ на мостовой.
   Хитроумные джентльмены стараго закала любили подобныя шутки. Когда діаконъ прихода св. Павла былъ назначенъ линкольнскимъ епископомъ, ему пришлось перевозить въ Линкольнъ свое имущество, и онъ обратился къ одному изъ своихъ ученыхъ пріятелей, Биллю Гею, съ вопросомъ о томъ, какъ бы поблагонадежнѣе перевезти наличный его запасъ винъ, преимущественно же драгоцѣннаго рѣдкаго бургонскаго.
   -- Позвольте предварительно обратиться къ вамъ, милордъ -- епископъ, съ вопросомъ, сколько именно бутылокъ имѣется у васъ этого вина?
   -- Всего только шесть дюжинъ,-- отвѣчалъ епископъ.
   -- Въ такомъ случаѣ дѣло въ шляпѣ!-- отвѣчалъ Гей.-- Вамъ стоитъ только пригласить меня шесть разъ къ обѣду, и вы избавитесь отъ всѣхъ хлопотъ насчетъ перевозки.
   Въ тѣ времена имѣлись дѣйствительно молодцы по части выпивки. Во всякомъ случаѣ, эта шутка по поводу вина далеко не такъ ужасна, какъ та, которую позволилъ себѣ десять лѣтъ спустя въ самый разгаръ французской революціи ораторъ Тельваль надъ пѣнящимся кувшиномъ портеру. Онъ сбросилъ ножемъ "голову" пѣны, поднявшуюся надъ кувшиномъ и сказалъ: "Я распорядился бы такимъ образомъ со всѣми королями".
   Переходя къ еще болѣе важнымъ лицамъ, мы можемъ ознакомиться съ ихъ дѣяніями, записанными на стыдливыхъ страничкахъ мемуаровъ робкой и застѣнчивой дѣвицы Берней. Она изображаетъ королевскихъ принцевъ въ состояніи самаго царственнаго опьяненія. Надо полагать, что молодые принцы, своимъ громкимъ говоромъ, высокимъ ростомъ, непосѣдливостью, безцеремонными манерами, скрипучими сапогами и многоэтажными проклятіями, нагнали такого страха на все скромное виндзорское домашнее хозяйство, что тамъ на подносахъ прыгали всѣ блюдечки. Однажды вечеромъ назначенъ былъ во дворцѣ балъ по случаю дня рожденія его величества и одной изъ хорошенькихъ принцессъ, которой предстояло при этомъ случаѣ впервые явиться въ свѣтъ. Рѣшено было, что родной ея братецъ, принцъ Вильгельмъ-Генрихъ, будетъ танцовать съ нею первый менуэтъ. Принцъ явился поэтому навѣстить за обѣдомъ свою сестрицу.
   "У насъ за обѣдомъ,-- пишетъ д-ца Берней, -- предсѣдательствовала г-жа Швелленбергъ, въ великолѣпномъ платьѣ. Съ нами обѣдала: миссъ Гольдсворти, г-жа Станнфортъ, гг. Дю Люкъ и Стэнгопъ. Мы сидѣли еще за дессертомъ, когда вошелъ герцога кларенскій.
   "Онъ только что отобѣдалъ за королевскимъ столомъ и послалъ уже за своимъ экипажемъ, чтобы съѣздить домой и переодѣться въ бальный костюмъ. Если бы я вздумала дать вамъ понятіе объ энергичности выраженій его королевскаго высочества, то мнѣ пришлось-бы отложить въ сторону рѣшительно всѣ дѣвическія приличія и писать Богъ знаетъ что. Поэтому прошу извинить, если я не рѣшаюсь показать вамъ царственнаго моряка въ настоящихъ краскахъ.
   "Мы всѣ, разумѣется, встали при его входѣ. Оба джентльмена тотчасъ же вытянулись въ струнку за спинками своихъ стульевъ, а лакеи вышли изъ комнаты. Принцъ приказалъ намъ однако сѣсть и, позвавъ лакеевъ обратно въ столовую, велѣлъ, чтобы они принесли ему вина. Его королевское высочество быль очень веселъ, въ превосходнѣйшемъ расположеніи духа. Принцъ сѣлъ на почетномъ мѣстѣ возлѣ г-жи Швелленбергь. Съ первыхъ же словъ обнаружилось, что онъ преисполненъ самаго шаловливаго и шутливаго настроенія, до чрезвычайности остроуменъ и вмѣстѣ съ тѣмъ комиченъ.
   -- Представьте себѣ, милостивѣйшія государыни, что я сегодня еще въ первый разъ обѣдалъ въ Сентъ-Джемскомъ дворцѣ у короля въ день его рожденія. Позвольте спросить васъ, пили вы за здоровье его величества?-- освѣдомился принцъ.
   -- Нѣтъ еще, ваше королевское высочество. Можете заставить выпить ихъ теперь!-- отвѣчала ломанымъ англійскимъ языкомъ г-жа Швелленбертъ.
   -- Клянусь всѣми черт... я это сдѣлаю!-- Эй ты, послушай! (обращаясь къ лакею) -- Принеси шампанскаго!.. Я долженъ выпить и самъ за здравіе короля! Я долженъ выпить, еслибы даже грозили за это смертью! Правда, что я заложилъ уже себѣ порядочный фундаментъ. Тоже самое сдѣлалъ, смѣю увѣрить, и самъ король. Думаю, что за обѣдомъ никогда еще не заботились о его величествѣ такъ, какъ сегодня. Мы старались держать его, чортъ возьми, въ наилучшемъ расположеніи духа, такъ чтобы онъ могъ почувствовать облегченіе отъ трудовъ. Признаться, я лично приложилъ бы еще большее усердіе къ исполненію этого священнаго долга, если бы не предстоялъ еще балъ съ милѣйшей моей Мэри. Я вѣдь обѣщалъ съ ней танцовать, а потому долженъ былъ поберечь себя для Мэри и остаться въ трезвомъ видѣ.
   Неутомимая миссъ Берней приводитъ на цѣлой дюжинѣ страницъ разговоры его королевскаго высочества, выказывая съ юморомъ, достойнымъ умненькой авторши "Эвелины", постепенно возраставшее возбужденіе юнаго принца-моряка, который пилъ все больше и больше шампанскаго, прерывалъ благоразумныя увѣщанія старушки Швелленбергь, чмокая ее прямо въ губы и совѣтуя ей закрыть "картофельную свою яму". Ему такъ и не удалось сберечь себя для Мэри. Принцессѣ пришлось искать себѣ другого танцора, такъ какъ августѣйшій ея братецъ Вильгельмъ-Генрихъ не могъ держаться на ногахъ.
   Угодно вамъ составить себѣ понятіе объ увеселеніяхъ и забавахъ другого королевскаго принца? Въ такомъ случаѣ можно будетъ разсказать вамъ кое-что о герцогѣ Іоркскомъ, -- полководцѣ, дѣлавшемъ на воинѣ такіе жестокіе промахи, возлюбленномъ главнокомандующемъ британской арміи,-- братцѣ, съ которымъ Георгь IV такъ часто пировалъ за полночь, и который продолжалъ кутить и пьянствовать напропалую почти до тѣхъ поръ, пока смерть не наложила тяжелую свою руку на его могучее тѣло.
   Въ письмахъ Пюклера -- Мускау этотъ германскій князь разсказываетъ про одну изъ пирушекъ у его высочества герцога іоркскаго, который въ цвѣтѣ лѣтъ пользовался репутаціей солиднаго молодца, способнаго выпить послѣ обѣда шесть бутылокъ добраго кларета, нимало не измѣняясь въ выраженіи лица, или въ обращеніи.
   "Однажды вечеромъ или, лучше сказать, ночью, такъ какъ уже дѣло было за полночь, говоритъ Пюклеръ, принцъ пригласилъ нѣкоторыхъ изъ своихъ гостей, въ томъ числѣ австрійскаго посла, графа Меерфельдта, графа Беролѣдингена и меня, въ свою великолѣпную оружейную палату. Мы, пытались тамъ размахивать турецкими ятаганами, но у всѣхъ насъ они держались неособенно твердо въ рукѣ. Его высочество и графъ Меерфельдтъ, особенно прельстившіеся широкимъ клинкомъ индійскаго меча, слегка оцарапали имъ себѣ даже руки. Меерфельдту вздумалось тогда попытаться, такъ-ли хорошо рѣжетъ этотъ мечъ, какъ дамасскій клинокъ. Для этого онъ вздумалъ перерубить однимъ ударомъ восковую свѣчу въ канделябрѣ, стоявшемъ на столѣ. Попытка оказалась весьма неудачной, такъ какъ весь канделябръ со свѣчами слетѣлъ на полъ, причемъ свѣчи потухли. Пока мы блуждали въ темнотѣ, стараясь ощупью добраться до дверей, адъютантъ герцога воскликнулъ страшно взволнованнымъ голосомъ: "Клянусь всѣми рогами сатаны, сударь, мечъ-то вѣдь этотъ отравленъ!"
   Можете представить себѣ, какъ хорошо должны были чувствовать себя послѣ того раненые. Къ счастью, болѣе обстоятельное изслѣдованіе показало, что адъютанту его высочества, достопочтенному полковнику Z, пришла только въ пьяномъ видѣ мысль о возможности для индѣйскаго клинка оказаться отравленнымъ.
   Возьму на себя смѣлость разсказать еще одну изъ вакханалій, въ которой принимали участіе не только герцоги іоркскій и кларенскій, но и самое высшее лицо въ королевствѣ, -- великій принцъ-регентъ. Празднество это происходило въ брайтонскомъ павильонѣ и было описано мнѣ джентльменомъ, присутствовавшимъ на немъ лично. Въ каррикатурахъ Джильрея и среди веселыхъ сотоварищей Фокса фигурируетъ знатный вельможа, герцогъ норфолькскій, получившій прозвище "Норфолькскаго Жокея", и знаменитый застольными своими подвигами. Подобно прочимъ знатнымъ вигамъ, онъ поссорился съ принцемъ, но затѣмъ между ними состоялось нѣчто въ родѣ примиренія. Принцъ пригласилъ герцога, почтеннаго уже старика, отобѣдать съ нимъ въ павильонѣ и остаться тамъ ночевать. Герцогъ пріѣхалъ въ Брайтонъ изъ своего Арундельскаго замка въ извѣстномъ всему Суссексу великолѣпномъ экипажѣ, запряженномъ сѣрыми лошадьми.
   Принцъ уэльскій учинилъ совмѣстно съ августѣйшими своими братьями настоящій заговоръ напоить почтеннаго старика до безчувствія. Всѣмъ присутствовавшимъ за столомъ предписано было пить по очередно съ герцогомъ. Старый мужественный питухъ не счелъ себя въ правѣ уклоняться отъ вызововъ. Тѣмъ не менѣе онъ вскорѣ убѣдился, что дѣло нечисто и что противъ него составленъ заговоръ. Онъ пилъ стаканъ за стаканомъ и свалилъ съ ногъ многихъ мужественныхъ противниковъ. Подъ конецъ первый джентльменъ во всей Европѣ предложилъ пить водку большими бокалами. Одинъ изъ августѣйшихъ братцевъ налилъ бокалъ герцогу, но старичекъ всталъ и отодвинулъ отъ себя бокалъ. "Нѣтъ, -- сказалъ онъ,-- Пусть подадутъ мнѣ карету. Я уѣзжаю домой". Принцъ сослался на предшествовавшее обѣщаніе герцога ночевать подъ гостепріимнымъ его кровомъ. " Извините,-- возразилъ герцогъ,-- съ меня довольно уже такого гостепріимства. Здѣсь мнѣ устроили ловушку! Я уѣду отсюда, и моя нога никогда больше не будетъ въ этомъ домѣ".
   Карету заложили и подали, но тѣмъ временемъ значительное количество спиртныхъ напитковъ, потребленное почтеннымъ старичкомъ, возымѣло желанное дѣйствіе. Великодушная цѣль домохозяина была достигнута и престарѣлая, сѣдовласая голова герцога склонилась въ опьяненіи на столъ. Тѣмъ не менѣе, узнавъ, что карета подана, старикъ встрепенулся, собрался съ силами и, кое-какъ взобравшись въ экипажъ, приказалъ кучеру ѣхать въ Арундель. Вмѣсто того, по распоряженію принца регента, кучеръ возилъ бѣднягу герцога цѣлыхъ полчаса вокругъ лужайки павильона. Герцогъ, воображавшій, будто уѣхалъ въ изящный свой замокъ, проснулся на слѣдующее утро въ Брайтонѣ, въ некрасивомъ домѣ принца-регента. Теперь этотъ домъ желающіе могутъ осмотрѣть за шесть пенсовъ. Тамъ каждый день играетъ оркестръ музыки. Паяцы и фокусники нанимаютъ иногда манежъ, гдѣ и показываютъ свое искусство ходить колесомъ и вытягивать изъ желудка ленты. До сихъ поръ еще уцѣлѣли высокія деревья аллей -- тѣхъ самыхъ аллей, по щебню которыхъ возили бѣднягу стараго грѣшника. Могу представить себѣ раскраснѣвшіяся отъ спиртныхъ напитковъ лица августѣйшихъ принцевъ, хватающихся за колонны портика, чтобы не свалиться съ ногъ и забавляющихся побѣдой, одержанной ими надъ престарѣлымъ Норфолькомъ, но положительно не въ силахъ понять, какимъ образомъ человѣка, учинившаго такую продѣлку, могли еще послѣ того называть джентльменомъ?
   Скромная моя муза переходитъ отъ попоекъ къ азартнымъ играмъ, которыми принцъ уэльскій въ своей молодости занимался весьма усердно. Онъ былъ для спеціалистовъ-игроковъ превосходнѣйшимъ пижономъ и являлся для нихъ чрезвычайно доходной статьею. Говорятъ, будто Эгалите Орлеанскій порядкомъ таки его пощипалъ. Благородный лордъ, котораго мы назовемъ маркизомъ Штейнскимъ, тоже выдоилъ изъ него колоссальныя суммы. Принцъ посѣщалъ клубы, въ которыхъ тогда почти повсемѣстно играли на деньги. Извѣстно было, что для его высочества карточные долги священны, но, тѣмъ не менѣе, когда принцъ игралъ гдѣ-либо въ клубѣ, у дверей этого клуба на улицѣ поджидали евреи, чтобы скупать по дешевымъ цѣнамъ росписки, которыми онъ расплачивался. Операціи наслѣднаго принца на скаковомъ полѣ были въ одинаковой степени невыгодными и для его репутаціи, и для кармана, хотя я лично убѣжденъ, что самъ принцъ, его жокей и его лошадь Эскапъ были всѣ трое совершенно неповинны въ исторіи, вызвавшей въ свое время такой крупный скандалъ.
   Главными клубами, въ которыхъ собиралась великосвѣтская молодежь, были: Арчерскій, Альмакскій, Бутльскій и Уайтскій. Во всѣхъ этихъ клубахъ велась азартная игра. Вельможные декаденты и раззорившіеся патриціи стригли тамъ наивныхъ барашковъ. Въ перепискѣ Сельвина разсказывается, какъ герцогъ Девонширскій, герцогъ Квенсберри, графы Ковентри и Карлейль были тамъ безпощадно обстрижены. Чарльзъ Фоксъ, завзятый игрокъ, встрѣтился подъ конецъ съ такими доками, которые жестоко его проучили. Онъ проигралъ двѣсти тысячъ фунтовъ стерлинговъ. Гиббонъ разсказываетъ, что Фоксъ игралъ, не вставая съ мѣста, ровнехонько цѣлыя сутки, проигрывая среднимъ числомъ по пятисотъ фунтовъ стерлинговъ въ часъ. Этотъ неутомимый понтеръ утверждалъ, будто проигрышъ является для него послѣ выигрыша величайшимъ счастьемъ въ жизни. Сколько часовъ и ночей,-- сколько здоровья потратилъ онъ надъ проклятыми картами! Я хотѣлъ было добавить, сколько душевнаго спокойствія онъ на нихъ издержалъ, но своевременно одумался. Дѣло въ томъ, что Фоксъ относился самымъ философскимъ образомъ къ проигрышамъ. Послѣ игры, продолжавшейся цѣлую ночь, въ теченіе которой Фоксъ пользовался величайшимъ счастьемъ въ жизни кромѣ выигрыша, пріятели нашли его на диванѣ,спокойно углубившагося въ чтеніе одной изъ эклогъ Виргилія.
   Азартныя игры процвѣтали въ Англіи долго еще послѣ того, какъ Георгъ IV и Фоксъ перестали интересоваться игорными костями. Дэнди продолжали увлекаться этой формою спорта, отъ которой пришлось такъ сильно пострадать Байрону, Бруммелю и многимъ другимъ знатнымъ джентльменамъ, ихъ же всѣхъ и не перечислить. Въ 1837 году разбиралось судебнымъ порядкомъ дѣло о мошенничествѣ въ азартной игрѣ. Это судебное разбирательство почти сразу положило конецъ азартнымъ играмъ въ Англіи. Одинъ изъ пэровъ королевства былъ уличенъ въ плутовствѣ во время игры въ вистъ. Неоднократно видѣли, какъ онъ продѣлывалъ маневръ, извѣстный у шуллеровъ подъ техническимъ прозвищемъ "sauter la coupe". Клубные пріятели вельможнаго пэра видѣли, что онъ мошенничаетъ, но продолжали съ нимъ играть. Одинъ молокососъ, замѣтившій мошенническую продѣлку, освѣдомился у пожилого клубнаго завсегдатая: "какъ надлежитъ ему поступить при такихъ обстоятельствахъ?"
   -- Какъ поступить?-- возразилъ этотъ безсовѣстныи жрецъ Маммона.-- Держите пари всегда за то, что онъ выиграетъ, дурачекъ вы этакій!
   Принимались всевозможныя мѣры, чтобы оградить шуллера-лорда отъ угрожавшаго скандала. Его предостерегали анонимными письмами, но онъ упорно продолжалъ мошенничать, такъ что подъ конецъ все-таки пришлось его разоблачить. Съ тѣхъ поръ какъ благородный лордъ былъ выставленъ на позоръ за мошенничество въ картежной игрѣ, зеленый столъ утратилъ для англичанъ, такъ сказать, всю свою привлекательность. "Паршивые жиды и черноногіе разночинцы" бродятъ на конскихъ бѣгахъ и по трактирамъ съ жирными колодами картъ въ карманѣ. Имъ удается отъ времени до времени ощипывать глупыхъ пижоновъ (особенно же во время путешествій въ желѣзнодорожныхъ вагонахъ), но, тѣмъ не менѣе, азартная игра въ карты и кости является теперь уже развѣнчанной богиней, почитатели которой обанкротились, а сукно на зеленыхъ ея престолахъ обратилось въ лохмотья.
   Подобнымъ же образомъ и другое изъ знаменитыхъ британскихъ учрежденій, а именно состязаніе въ борьбѣ и кулачномъ боѣ приходитъ въ упадокъ. Благородное искусство британскаго бокса, процвѣтавшее еще въ моей молодости, выходитъ теперь уже изъ моды.
   Принцъ Георгъ въ своей юности былъ такимъ же покровителемъ этого національнаго спорта, какъ передъ тѣмъ двоюродный его дѣдъ Куллоденъ Кумберлэндскій. Присутствуя въ Брайтонѣ на кулачномъ боѣ, закончившемся смертью одного изъ бойцовъ, принцъ назначилъ вдовѣ боксера ежегодную пенсію и объявилъ, что никогда болѣе не рѣшится присутствовать на подобномъ зрѣлищѣ. Пьерсъ Эганъ (небольшимъ сочиненіемъ котораго о боксѣ я имѣю честь обладать) замѣчаетъ по этому поводу: "Тѣмъ не менѣе принцъ уважалъ искусство бокса и считалъ любовь къ нему выдающейся благородной чертою національнаго англійскаго характера, подавлять которую никоимъ образомъ не слѣдуетъ. Въ уборной его величества висѣли портреты выдающихся кулачныхъ бойцовъ, напоминавшіе ему о прежней его привязанности къ благородному ихъ искусству и о поддержкѣ, которую онъ оказывалъ этой національно-британской формѣ проявленія физическаго мужества. Послѣ вступленія на престолъ Георгъ IV повелѣвалъ читать себѣ вслухъ описанія замѣчательныхъ кулачныхъ боевъ, случавшихся въ его царствованіе". Въ результатѣ получается недурная картина времяпрепровожденія короля Георга IV:-- Его величество, запросто, въ халатѣ, не желая утруждать себя самъ чтеніемъ, повелѣваетъ своему первому министру читать вслухъ описаніе доблестныхъ боевыхъ подвиговъ и внимательно слушаетъ повѣствованіе о томъ, какъ Криббъ подбилъ глазъ Молинэ, или какъ Джекъ Рандаль "раздѣлалъ подъ орѣхъ" Боевого Пѣтуха!
   Если принцъ Флоризель дѣйствительно въ чемъ-либо отличался, то именно въ искусствѣ править экипажемъ. Ему однажды удалось проѣхать въ четыре съ половиною часа изъ Брайтона въ Карльтонгоузъ, т. е. безъ малаго сто верстъ. Тогдашняя англійская молодежь чрезвычайно любила эту форму спорта. Мода на быструю ѣзду въ экипажахъ не долго удержалась, однако, въ Англіи, и, кажется, переселилась въ Америку.-- Куда дѣвались вы, прежнія забавы нашей юности? Азартными играми занимаются теперь развѣ лишь невѣдомые никому мошенники, а боксъ удержался только въ низшихъ слояхъ простонародья. Въ прошломъ году видѣли еще въ лондонскомъ паркѣ одного джентльмена, собственноручно правившаго четверкою лошадей, но этому возницѣ, вѣроятно, вскорѣ суждено исчезнуть совершенно со сцены. Онъ былъ очень старъ и одѣвался по модѣ 1825 года. Въ непродолжительномъ времени онъ доѣдетъ на своей четверкѣ къ берегамъ Стикса, гдѣ ждетъ уже лодка, чтобы переправить его къ веселой компаніи пріятелей, боксировавшихъ, игравшихъ въ азартныя игры, пьянствовавшихъ и собственноручно правившихъ экипажами, подобно тому, какъ это дѣлалъ ихъ сотоварищъ и собутыльникъ король Георгъ IV. Всѣ англійскіе писатели, словно сговорившись, признаютъ храбрость наслѣдственной въ Брауншвейгскомъ домѣ и полагаютъ, что Георгъ былъ тоже ею надѣленъ. Тѣмъ не менѣе я не могу себѣ представить, какимъ образомъ Георгъ IV могъ бы обладать таковою доблестью. Онъ получилъ совершенно иное воспитаніе, чѣмъ его энергическіе мужественные предки, такъ какъ всю жизнь спалъ на перинахъ, и лѣнился. Онъ разжирѣлъ, безпрерывно ѣлъ и пьянствовалъ. Откуда тутъ, спрашивается, взяться храбрости? Дѣды его участвовали въ походахъ, выносили всяческія лишенія, стояли въ бою не разъ лицомъ къ лицу съ смертью и безстрашно глядѣли ей въ глаза. Отецъ Георга IV сумѣлъ побороть развращающее вліяніе роскоши и тунеядства, но самъ Георгъ никогда не давалъ себѣ труда противиться какому-либо искушенію. Каждая минутная прихоть, которая у него являлась, немедленно же приводилась въ исполненіе. Если у него имѣлась какая-либо тѣнь душевной энергіи, то эта тѣнь давно уже была израсходована въ дѣловыхъ и иныхъ сношеніяхъ съ поварами, портными, парикмахерами, обойщиками и балеринами. Какія мышцы, спрашивается, не ослабли бы отъ такой жизни, въ которой ихъ никогда не приходилось напрягать для какой-либо дѣятельности? Жизнь Георга IV представляла собою нескончаемое пребываніе въ Капуѣ безъ предшествовавшей тяжелой кампаніи. Она вся слагалась изъ музыки, пѣнія, цвѣтовъ, пирушекъ, ѳиміама льстивыхъ похвалъ и всяческаго сумасбродства. Когда къ Георгу III приставали съ католическимъ вопросомъ и биллемъ объ Индіи, онъ объявилъ, что скорѣе удалится въ Ганноверъ, чѣмъ уступитъ по какому-либо изъ этихъ пунктовъ. Безъ сомнѣнія, онъ сдержалъ бы свое слово. Тѣмъ не менѣе, прежде, чѣмъ положить оружіе, онъ отважился на самую энергическую борьбу съ своими министрами и парламентомъ, вступилъ въ эту борьбу и одержалъ побѣду. Георгу IV пришлось то же перевѣдываться съ требованіями католиковъ. Осторожный Пиль незамѣтнымъ образомъ перемѣнилъ фронтъ и оказался на сторонѣ этихъ требованій. Суровый старикъ Веллингтонъ тоже высказался въ пользу ихъ удовлетворенія. Пиль въ своихъ мемуарахъ разсказываетъ, каково именно было поведеніе короля въ этомъ случаѣ. Сперва онъ наотрѣзъ отказался отъ всякихъ уступокъ. Пиль и герцогъ объявили, что вынуждены будутъ въ такомъ случаѣ подать въ отставку. Она была всемилостивѣйше принята, причемъ король оказалъ, по словамъ Пиля, обоимъ удалявшимся джентльменамъ честь удостоить ихъ поцѣлуя (Воображаю себѣ украшенную орлинымъ носомъ суровую физіономію Арчера Веллингтона, осклабляющуюся подъ магическимъ впечатлѣніемъ этого монаршаго поцѣлуя!). Когда министры удалились, король послалъ снова за ними, -- согласился на все, чего отъ него требовали, и настрочилъ собственноручное письмо, въ которомъ просилъ ихъ оставаться въ должности и разрѣшилъ имъ дѣйствовать какъ знаютъ. Затѣмъ его величество имѣлъ свиданіе съ Эльдономъ, обстоятельно описанное въ мемуарахъ этого послѣдняго. Король изложилъ Эльдону въ совершенно превратномъ видѣ свою бесѣду съ министрами, недавно перешедшими на сторону католицизма,-- ввелъ въ совершенное заблужденіе старика бывшаго канцлера,-- рыдалъ, плакалъ -- бросился ему на шею и тоже его разцѣловалъ. Извѣстно, что старикъ Эльдонъ былъ и самъ мастеръ проливать слезы. Возможно, что оба фонтана слезъ дѣйствовали одновременно. Во всякомъ случаѣ я_ не могу представить себѣ поведенія болѣе идіотскаго, недостойнаго и смѣшного. Хорошъ, нечего сказать, защитникъ вѣры и вождь, управляющій въ критическія минуты судьбами великой націи! Хорошъ наслѣдникъ мужества и твердости духа, традиціонныхъ въ ганноверскомъ домѣ!
   Многіе изъ моихъ читателей, безъ сомнѣнія, совершали въ обществѣ достопочтеннаго, благоразумнаго и благовоспитаннаго джентльмена, графа Мальмсбюри, поѣздку въ хорошенькій старинный германскій городъ Брауншвейгъ и привезли оттуда принцессу Каролину къ томившемуся по ней жениху, принцу уэльскому. Престарѣлая королева Шарлотта хотѣла выдать за своего старшаго сына свою племянницу, знаменитую Луизу мекленбургъ-стрелицкую, впослѣдствіи прусскую королеву, раздѣлявшую въ прошломъ столѣтіи съ Маріей Антуанетой печальную прерогативу красоты и несчастья. Однако же у самого Георга III оказалась незамужняя племянница въ Брауншвейгѣ и, такъ какъ за нею давали больше приданаго, чѣмъ за стрелицкой принцессой, то ей и было оказано предпочтеніе. Такимъ образомъ выборъ невѣсты для наслѣдника англійскаго престола остановился на принцессѣ Каролинѣ. Сопутствуя посланному за ней лорду Мальмсбюри, мы знакомимся съ августѣйшими ея родителями, присутствуемъ на балахъ и празднествахъ старомоднаго ихъ двора, удостаиваемся аудіенціи у самой принцессы съ ея бѣлокурыми волосами, голубыми глазками и до чрезвычайности обнаженными плечиками. Эта веселая, шаловливая принцесса, охотница бѣгать и рѣзвиться, благосклонно и снисходительно выслушиваетъ замѣчанія вѣжливаго своего ментора-англичанина. Если бы намъ заблагоразсудилось, мы могли бы даже присутствовать при туалетѣ принцессы, созерцая который британскій царедворецъ не безъ основанія умоляетъ ея высочество быть хоть нѣсколько "партикулярнѣе". Въ какіе странные тайники частныхъ понятіи о нравственности и приличіи приходится намъ заглянуть! Должны-ли мы отнесясь къ нимъ въ качествѣ проповѣдниковъ и моралистовъ, вопіять гласомъ веліимъ противъ цинично откровеннаго порока,-- эгоизма и нравственной испорченности, или же смотрѣть на нихъ такъ, какъ глядимъ въ пантомимахъ на актеровъ, изображающихъ вѣнценосца, его супругу и царедворцевъ? Мы смотримъ довольно равнодушно на то, какъ балаганный монархъ стукаетъ лбами другъ о друга напудренныя головы балаганныхъ своихъ царедворцевъ, дубаситъ ихъ балаганнымъ своимъ скипетромъ, отсылаетъ ихъ въ тюрьму подъ стражей балаганныхъ тѣлохранителей, а самъ садится тутъ же на сценѣ обѣдать и дѣлаетъ видъ, будто ѣстъ балаганный свой пуддингъ. Все это очень серьезно и грустно, такъ что можетъ служить интересною темой для высоконравственныхъ и политическихъ соображеній, но въ тоже время чудовищная уродливость факта дѣлаетъ его до-нельзя смѣшнымъ, особенно же въ мелочной до изумительности обстановкѣ придворнаго этикета, церемоніала и мишурной показной нравственности. Въ результатѣ получается тема, съ одной стороны пригодная для проповѣди, а съ другой для самаго беззастѣнчиваго скоромнаго фарса, какіе когда-либо игрались въ театрѣ маріонетокъ.
   Мальмсбюри разсказываетъ намъ частную жизнь герцога брауншвейгскаго, отца принцессы Каролины, которому суждено было, подобно воинственному его сыну, умереть, сражаясь съ французами,-- знакомитъ насъ съ его фавориткой,-- царедворцами, -- законной супругой, сестрою Георга III, суровой старушкой-принцессой, которая отводитъ британскаго посла въ сторону и разсказываетъ ему гадкія старыя исторіи про гадкихъ стариковъ и старухъ и гадкія старыя времена, отошедшія уже въ вѣчность. Впослѣдствіи, когда ея племянникъ, назначенъ былъ регентомъ, она переѣхала въ Англію и жила тамъ въ плохенькой меблированной квартирѣ. Это была грязная, смѣшная, заброшенная всѣми старуха, сохранившая, однако, какой-то отпечатокъ царственнаго величія. Мы отправляемся вмѣстѣ съ Мальмсбюри формально просить руки принцессы Каролины,-- слышимъ прощальные салюты брауншвейгскихъ пушекъ при отъѣздѣ ея королевскаго высочества принцессы уэльской (въ снѣжную морозную погоду), посѣщаемъ владѣнія принца-епископа Оснабрюкскаго (сдѣлавшагося впослѣдствіи герцогомъ Іоркскимъ), увертываемся отъ французскихъ революціонеровъ, легіоны которыхъ, одѣтые въ лохмотья вмѣсто мундировъ, разливаются неудержимымъ потокомъ по Голландіи и Германіи и подъ звуки "èa ira" весело попираютъ ногами старый порядокъ вещей. Благополучно сѣвъ на корабль въ Сладе, мы высаживаемся на берегъ въ Гринвичѣ, гдѣ молодой женскій персоналъ королевскаго двора ожидаетъ уже ея королевское высочество.
   Какою странной представляется слѣдующая затѣмъ исторія. По, прибытіи принцессы въ Лондонъ женихъ поспѣшилъ познакомиться съ своей невѣстой. Лордъ Мальмсбюри разсказываетъ, что, представляясь ему, она сдѣлала вполнѣ благопристойную и весьма граціозную попытку стать на колѣни. Онъ довольно благосклонно поднялъ свою невѣсту, поцѣловалъ ее и, обернувшись ко мнѣ, сказалъ:
   "Гаррисъ, мнѣ нездоровится, дай мнѣ пожалуйста стаканчикъ водки".
   Я возразилъ: "Не лучше-ли будетъ для вашего высочества выпить стаканчикъ воды"?
   Предложеніе это очень ему не понравилось и онъ объявилъ съ сердитымъ проклятіемъ: "Чортъ бы васъ съ нею побралъ! Я ухожу къ королевѣ".
   Чего можно было ожидать отъ свадьбы, которую предстояло сыграть при такихъ условіяхъ, между такимъ женихомъ и такою невѣстой? Я не намѣренъ заниматься здѣсь огласкою брачнаго скандала, -- выставлять на видъ сумасбродства бѣдняжки принцессы, ея балы, танцовальные вечера, поѣздки въ Іерусалимъ и Неаполь, веселыя собранія и послѣдующія слезы этой шаловливой рѣзвушки. Читая въ лѣтописяхъ исторіи о производившемся надъ нею судебномъ разбирательствѣ, я говорю: "Нѣтъ, не виновна"! Не стану утверждать, чтобы этотъ приговоръ былъ съ моей стороны совершенно безпристрастнымъ. Тѣмъ не менѣе, чѣмъ болѣе ознакомляешься съ подробностями дѣла, тѣмъ сильнѣе обливается сердце кровью за это отъ природы доброе, великодушное существо, надъ которымъ такъ жестоко надругались. Если она и совершала дурные поступки, то пусть отвѣтственность за нихъ лежитъ на томъ, кто такъ безсердечно оттолкнулъ ее отъ себя. Не смотря на сумасбродство принцессы Каролины, добросердечный великій англійскій народъ любилъ ее, заступался за нее и жалѣлъ о ней. "Да благословитъ васъ Богъ, принцесса, мы вернемъ вамъ назадъ мужа"!-- объявилъ лэди Шарлоттѣ одинъ механикъ, какъ разсказывала она сама, заливаясь горькими слезами, дѣвицѣ Бюри. Намѣреніе вернуть злополучной принцессѣ мужа не осуществилось, такъ какъ не было ни малѣйшей возможности исправить и очистить эгоистичное его сердце. Впрочемъ, развѣ ея сердце было единственнымъ, которое онъ таки ъ образомъ ранилъ? Облекшись въ броню эгоизма, неспособное питать вѣрную привязанность и мужественную стойкую любовь, сердце Георга IV давно уже пережило стадію угрызеній совѣсти и сроднилось съ измѣной.
   Мальмсбюри разсказываетъ сначала и до конца всю прискорбную исторію этого брака. Онъ описываетъ, какъ принцъ Георгь явился подъ вѣнецъ пьяный, едва держась на ногахъ, какъ онъ съ трудомъ лишь въ состояніи былъ пролепетать пьянымъ своимъ языкомъ требуемое закономъ обѣщаніе супружеской вѣрности, (извѣстно, до какой степени хорошо сдержалъ онъ это обѣщаніе),-- какъ жестоко преслѣдовалъ онъ женщину, съ которой сочетался бракомъ,--до какого состоянія довелъ онъ ее,-- какіе безпощадные удары онъ ей наносилъ, -- съ какой непримиримой злобой къ ней относился, какъ обращался затѣмъ съ собственной своей дочерью, и какова была его собственная жизнь. И при всемъ этомъ его признавали первымъ джентльменомъ въ Европѣ! Безпощаднѣйшей сатирой на тогдашнее гордое англійское общество является тотъ фактъ, что оно восхищалось Георгомъ IV.
   Благодаря Бога мы имѣемъ возможность говорить о несравненно лучшихъ джентльменахъ. Отворотившись съ презрительнымъ негодованіемъ отъ этого чудовищнаго идола гордости, тщеславія и слабодушія, мы можемъ въ той самой Англіи, надъ которой мнилъ царствовать послѣдній изъ Георговъ, усмотрѣть людей, дѣйствительно заслуживающихъ титулъ джентльменовъ,-- людей, имена которыхъ заставляютъ биться наши сердца. Такіе люди оставили по себѣ добрую память, которую мы почтительно привѣтствуемъ, въ то время какъ дѣянія этого вѣнчанаго манекена давно уже канули въ рѣку забвенья. Упомяну лишь о людяхъ одной со мною профессіи, а именно о литераторахъ. Возьмемъ, напримѣръ, Вальтеръ Скотта, который, искренно любя короля, служилъ для него мечемъ и щитомъ. Онъ сражался за него, подобно храброму шотландцу въ его собственномъ романѣ, мужественно защищавшему трусливаго своего вождя. Какимъ превосходнымъ джентльменомъ былъ благородный сэръ Вальтеръ! Какая была у него добрая душа и щедрая рука, -- какую прекрасную жизнь онъ велъ. Возьмемъ другого литератора, жизнь котораго вынуждаетъ меня къ еще большему уваженію и почтенію. Это былъ честный англичанинъ, исполнявшій свой долгъ и благородно трудившійся въ теченіе пятидесяти лѣтъ. Онъ былъ, если можно такъ выразиться, поденщикомъ, -- перебивался со дня на день скромнымъ своимъ заработкомъ, но, не смотря на скудныя свои средства, находилъ еще возможность помогать ближнимъ и пребывалъ неизмѣнно вѣрнымъ выбранному имъ призванію, не свертывая съ дороги въ угоду толпѣ, или же монаршимъ милостямъ. Я говорю о Робертѣ Соути. Мы теперь оставили далеко уже за собою устарѣлыя рамки политическихъ его воззрѣній, протестуемъ противъ его догматизма, или лучше сказать начинаемъ забывать и догматизмъ Соути и его политику, но, я увѣренъ, мы не забудемъ про его жизнь, величественную въ своей простотѣ, энергіи, честности и любвеобиліи. Весьма вѣроятно, что въ поединкѣ между Временемъ и Талабой, первый изъ этихъ двухъ грозныхъ разрушителей одерживаетъ верхъ. Кечамѣ наврядъ-ли удается теперь устрашать многихъ читателей, но частныя письма Соути стоютъ многихъ томовъ эпическихъ произведеній и сохранятъ свою прелесть до тѣхъ поръ, пока среди англичанъ будутъ биться сердца, способныя сочувствовать добродушію, непорочности, истинной любви и праведной жизни. "Если ты чувствуешь то же самое, что и я,-- пишетъ Соути своей женѣ,-- я поѣду въ Лиссабонъ не иначе какъ съ тобою, или же совсѣмъ не поѣду, такъ какъ не хочу съ тобой разставаться. Хотя я и не чувствую себя несчастнымъ въ разлукѣ, но тѣмъ не менѣе не могу быть счастливымъ безъ тебя. Ради самой тебя, милочка, равно какъ ради меня лично и ради маленькой Эдиѳи, я не соглашусь ни на какую разлуку. Цѣлый годъ любви, которая разовьется между нею и мною, если Богу угодно будетъ оставить нашу малютку въ живыхъ, представляетъ собою нѣчто настолько прелестное само по себѣ и настолько цѣнное въ своихъ послѣдствіяхъ, что неумѣстно было бы жертвовать имъ изъ-за какихъ нибудь легкихъ неудобствъ для тебя, или же для меня... Обо всемъ этомъ мы потолкуемъ еще на досугѣ, но только, милая, дорогая Эдиѳь, мы ни подъ какимъ видомъ не должны разставаться".
   Этотъ джентльменъ заработывалъ себѣ скудное пропитаніе литературой. Мы знаемъ, что у перваго джентльмена въ Европѣ имѣлись тоже жена и дочь. Любилъ-ли онъ ихъ такимъ же образомъ? Пребывалъ-ли онъ имъ вѣренъ? Жертвовалъ-ли онъ имъ своими удобствами и показывалъ-ли имъ священный примѣръ богобоязненной честности? Небо не соблаговолило надѣлить такимъ счастьемъ великаго блуднаго сына Англіи. Пиль предложилъ возвести Соути въ баронеты, и король согласился на это, но поэтъ благородно отказался отъ предложеннаго ему титула. Онъ пишетъ:
   "Я получаю ежегодную пенсію въ двѣсти фунтовъ стерлинговъ, выхлопотанную старымъ моимъ пріятелемъ Ч. Уинномъ и, кромѣ того, пользуюсь содержаніемъ по должности поэта-лауреата. Правда, что это содержаніе уходитъ цѣликомъ на платежи по страховому полису въ 3.000 фун. стерлинговъ, который вмѣстѣ съ другимъ, раньше уже взятымъ полисомъ, является единственнымъ обезпеченіемъ для моей семьи на случай моей смерти. Все остальное должно заработываться собственнымъ моимъ трудомъ. Я писалъ для хлѣба насущнаго, а потому и заработывалъ только на хлѣбъ насущный. Никогда не гоняясь за популярностью и никогда не работая единственно лишь ради денегъ, такъ какъ всегда задавался вмѣстѣ съ тѣмъ и болѣе высокими цѣлями, я не могъ скопить никакихъ сбереженіи. Въ прошломъ году, впервые еще въ жизни, мнѣ довелось имѣть въ своемъ распоряженіи сумму, достаточную для того, чтобы прожить цѣлый годъ впередъ. Все это, надѣюсь, выяснитъ вамъ, какъ было бы съ моей стороны неловко и неблагоразумно принять титулъ, который вы для меня выхлопотали. Смѣю увѣрить, впрочемъ, что я считаю большою для себя честью уже самый фактъ этихъ хлопотъ".
   Какъ благородна бѣдность этого поэта по сравненію съ богатствомъ перваго джентльмена въ Европѣ. Противники Соути осмѣивали фактъ принятія имъ отъ казны пенсіи въ двѣсти фунтовъ стерлинговъ, но сдѣлайте милость сопоставить заслуги и скромность этого пансіонера съ безполезностью и требовательностью алчнаго мота народныхъ денегъ, который, получая ежегодную субсидію въ сто тысячъ фунтовъ стерлинговъ, обращается въ парламентъ съ просьбою заплатить за него еще долгъ въ шестьсотъ пятьдесятъ тысячъ фунтовъ стерлинговъ!
   Безукоризненно порядочнымъ человѣкомъ былъ въ тогдашнія времена также и Кутбертъ Колингвудъ. Съ тѣхъ поръ, какъ небо создало джентльменовъ, наврядъ-ли можно указать на человѣка, въ большей степени заслуживавшаго такое наименованіе. Быть можетъ, кто-нибудь и совершалъ болѣе блестящіе подвиги, но гдѣ найдется болѣе благородная и возвышенно честная жизнь, полная сознанія долга со стороны человѣка, обладавшаго такою доброй душой,-- такимъ искреннимъ любящимъ сердцемъ? Среди ослѣпительнаго блеска, успѣха и лучезарной славы генія, свѣтится для меня въ тысячу разъ ярче высокая непорочность скромной славы Коллингвуда. Британскія сердца начинаютъ биться сильнѣе при воспоминаніи объ его геройствѣ. Любящая его доброта и благочестіе вызываютъ вчужѣ трогательное волненіе. Читая о томъ, какъ онъ и его великій товарищъ готовились къ бою, съ которымъ навѣки связаны ихъ имена, невольно припоминаешь старинное англійское слово и древне-англійское чувство христіанской чести. Какими они были истинными джентльменами и какими великими сердцами они обладали! "Между нами, милѣйшій Колль, -- пишетъ ему Нельсонъ,-- немыслима мелочная зависть. У насъ обоихъ, имѣется великая общая цѣль сойтись съ врагомъ и обезпечить родинѣ славный миръ". Подъ Трафальгаромъ, когда корабль "Рояль Суверенъ" врѣзался одинъ въ середину соединенныхъ флотовъ французскаго и испанскаго, лордъ Нельсонъ сказалъ своему капитану, Блеквуду: "Взгляните, какъ вводитъ свой корабль въ дѣло благородный Коллингвудъ. Какъ я завидую ему въ эту минуту!" Тотъ же самый импульсъ геройскаго великодушія бился и въ честной груди Коллингвуда. Вступая съ своимъ кораблемъ въ дѣло, онъ сказалъ: "Чего бы не далъ Нельсонъ, чтобы только быть на моемъ мѣстѣ'."
   Послѣ морского сраженія, происходившаго 1-го іюня, онъ пишетъ: "Мы крейсировали въ теченіе нѣсколькихъ дней безъ толка, испытывая разочарованіе, вполнѣ естественное для тѣхъ, которые ищутъ и не могутъ найти, когда, наконецъ, утромъ, въ день рожденія милой Сарочки, между восемью и девятью часами увидѣли съ подвѣтренной стороны французскій флотъ изъ двадцати пяти линейныхъ кораблей, не считая судовъ низшаго ранга. Мы пустились за ними въ погоню, они же въ свою очередь не торопились уходить, такъ что къ вечеру насъ раздѣляло только разстояніе въ какихъ-нибудь семь верстъ. Ночь мы провели на-сторожѣ, готовясь къ слѣдующему дню, и я мысленно посылалъ тысячи благословеній моей Сарѣ на случай, если мнѣ не суждено будетъ благословить ее лично. На разсвѣтѣ мы подошли ближе къ непріятелю, затѣмъ выстроились, вытянули корабли въ линію и приблизительно въ восемь часовъ адмиралъ подалъ сигналъ каждому кораблю двинуться на противника и завязать съ нимъ бой на близкой дистанціи. Тотчасъ же затѣмъ мы устремились подъ всѣми парусами на врага съ такой энергіей, которая въ состояніи была бы разгорячить самое хладнокровное сердце и вселить ужасъ въ самаго мужественнаго непріятеля. Корабль, съ которымъ намъ предстояло завязать бой, былъ на два кабельтова впереди французскаго адмиральскаго корабля, такъ что намъ пришлось выдержать огонь съ него и съ двухъ сосѣднихъ судовъ, угощавшихъ насъ два или три раза залпами со всего борта, прежде чѣмъ мы позволили себѣ отвѣтить хотя бы единымъ пушечнымъ выстрѣломъ. Было уже около десяти часовъ. Я замѣтилъ адмиралу, что въ это время какъ разъ наши жены идутъ въ церковь, но что мы теперь зададимъ французамъ такого трезвона, который, если бы они его слышали, заглушилъ бы по всѣмъ вѣроятіямъ гулъ колоколовъ нашей приходской церкви".
   Нельзя передавать словами то, что чувствуетъ сердце, когда читаешь простодушныя фразы такого героя. Передъ нами мужество, увѣнчанное побѣдой, но оно уступаетъ первое мѣсто наивной возвышенной любви. Воинъ-христіанинъ проводитъ ночь передъ боемъ, бодрствуя и подготовляясь къ наступающему дню. Онъ помышляетъ о дорогой сердцу семьѣ и посылаетъ тысячи благословеній своей Сарѣ на случай, если ему не будетъ суждено благословить ее лично. Кто не присоединился бы къ его молитвѣ? Она, эта молитва мужественнаго любящаго сердца, послужила благословеніемъ для его родины.
   Въ качествѣ образчика истиннаго англійскаго джентльмена минувшаго столѣтія мы привели честнаго воина и двухъ писателей. Отчего бы намъ не присоединить къ нимъ также добросердечнаго пастора и не упомянуть о Реджинальдѣ Геберъ, какъ одномъ изъ превосходнѣйшихъ англійскихъ джентльменовъ? Многіе изъ болѣе пожилыхъ моихъ читателей, безъ сомнѣнія, помнятъ еще трогательную повѣетъ его жизни. Очаровательный поэтъ, счастливый обладатель разнообразнѣйшихъ талантовъ и дарованій, Геберъ, надѣленный прекрасными родственными связями, остроуміемъ, славой, превосходной репутаціей и общимъ уваженіемъ, былъ священникомъ родного своего Ходерельскаго прихода и пользовался тамъ величайшей любовью. Онъ утѣшалъ своихъ прихожанъ, подавалъ имъ хорошіе совѣты, а вслучаѣ надобности оказывалъ матеріальную помощь,-- молился у одра больныхъ, рискуя собственной своей жизнью, -- ободрялъ и увѣщевалъ тамъ, гдѣ это было необходимо,-- мирилъ ссорящихся и старался обратить на путь истины тѣхъ, кто впадалъ въ искушеніе.
   Когда ему предложили епископскую каѳедру въ Индіи, онъ сперва отклонилъ ее, но затѣмъ, посовѣтовавшись съ самимъ собою и обратившись къ Тому, къ Кому такіе благочестивые люди обыкновенно обращаются за разрѣшеніемъ ихъ сомнѣніи, взялъ свой отказъ назадъ. Приготовляясь къ новой миссіи и прощаясь съ плакавшими навзрыдъ прихожанами, онъ сказалъ имъ: "Любите другъ друга, дѣтки, и прощайте другъ другу". Онъ разстался съ ними, быть можетъ предчувствуя, что никогда больше не свидится. Жизнь этого добраго человѣка, подобно жизни другихъ добрыхъ людей, о которыхъ мы упоминали, была полна любви и вѣрности долгу. Подумаешь, какой онъ былъ счастливецъ и какими счастливцами были всѣ тѣ, кому удалось остаться всю жизнь вѣрными любви и долгу! Во время путешествія Геберъ пишетъ своей женѣ слѣдующія трогательныя строки:
   
   "Если бы ты, милочка, была здѣсь рядышкомъ со мною.
   А наши дѣтки играли у меня на колѣняхъ,
   Какъ весело скользила бы наша шлюпка
   По широкому какъ море разливу Гунги.
   Чувствую твое отсутствіе, когда въ сѣромъ мерцаньи разсвѣта
   Уютно лежу на палубѣ и прохладный вѣтерокъ обвѣваетъ мои члены;
   Чувствую твое отсутствіе, когда направляю мои стопы къ берегамъ Гунги,
   Но еще больше чувствую его при блѣдномъ свѣтѣ лампы.
   Въ полдень я раскрываю книги, пытаюсь рисовать,
   Но мнѣ недостаетъ добраго ободряющаго взгляда твоихъ милыхъ глазъ,
   Недостаетъ кроткаго внимательнаго твоего уха.
   Тѣмъ не менѣе, рано утромъ и поздно вечеромъ,
   Когда звѣзды видятъ меня на колѣняхъ передъ Творцомъ,
   Я чувствую, хотя и вдали отъ тебя,
   Что къ Нему возносятся твои мольбы за меня.
   Впередъ же! Впередъ! Туда, куда призываетъ меня долгъ!
   По знойнымъ равнинамъ обширнаго Индостана, чрезъ мрачные Алжирскіе холмы!
   Стремленіе это не остановятъ царственныя врата Дели и дикая прелесть Мальвы;
   Цѣлью его служитъ сладостное блаженство, ожидающее насъ обоихъ тамъ, на западной окраинѣ;
   Говорятъ, будто твои башни, Бомбей, ярко сверкаютъ
   Еще издали, на темной синевѣ моря,
   Но никогда еще въ твоихъ стѣнахъ не бывало сердецъ,
   Столь полныхъ счастья и радости, какъ тѣ, которыя встрѣтятся тамъ теперь".
   
   Мы видимъ здѣсь тѣ же отношенія, какъ между Коллингвудомъ и Сарой, или между Соути и Эдиѳью. Любовь была для Гебера существеннымъ элементомъ жизни. Да и что такое безъ нея жизнь? Я лично не могу представить себѣ даже истиннаго джентльмена, не согрѣтаго подобною любовью.
   Въ своихъ "Путешествіяхъ по Индіи" Геберъ освѣдомлялся у туземцевъ, кто изъ индійскихъ губернаторовъ пользовался наибольшимъ почетомъ и уваженіемъ народа. Онъ трогательно замѣчаетъ, что лорда Веллеслея и Варрена Гастингса признаютъ самыми великими людьми, управлявшими когда-либо Индіей, но тѣмъ не менѣе туземцы говорятъ съ наибольшей любовью о судьѣ Кливелендѣ, скончавшемся въ 1784 году, двадцати девяти лѣтъ отъ роду. Индусы соорудили надъ его могилой монументъ и до сихъ поръ ежегодно справляютъ въ честь его религіозное празднество.
   Подобнымъ же образомъ Англія до сихъ поръ хранитъ въ своемъ сердцѣ добрую память о благодушномъ кроткомъ Геберѣ!
   Кливелендъ скончался въ 1784 году, но память о немъ до сихъ поръ еще живетъ среди язычниковъ. Чѣмъ, спрашивается, былъ 1784 годъ замѣчателенъ въ жизни милѣйшаго нашего перваго европейскаго джентльмена? Да вѣдь ему исполнился тогда какъ разъ двадцать одинъ годъ, и онъ обновилъ тогда Карльтонскій дворецъ большимъ баломъ, на которомъ присутствовала вся британская знать, причемъ, безъ сомнѣнія, онъ былъ самъ въ описанномъ уже нами очаровательномъ розовомъ атласномъ кафтанѣ! Мнѣ хотѣлось ознакомиться съ подробностями этого бала, и я розыскалъ ихъ въ старинныхъ журналахъ. Балъ состоялся 10 февраля и въ мартовской книжкѣ "Европейскаго Магазина" за 1784 годъ я нашелъ слѣдующую замѣтку:
   "Передѣлки въ Карльтонскомъ дворцѣ теперь уже закончены, а потому мы можемъ представить читателямъ описаніе парадныхъ аппартаментовъ въ томъ видѣ, въ какомъ они были 10 февраля, когда его королевское высочество соизволилъ дать балъ высшимъ сановникамъ и дворянству... Уже при входѣ въ тронную залу умъ пораженъ невыразимой идеей величія и великолѣпія...
   "Парадное кресло изъ вызолоченнаго дерева рѣзной работы покрыто пунцовымъ штофомъ. Вверху каждой ножки изображена львиная голова, являющаяся эмблемой мужества и энергіи. Подъ нею вокругъ ножки обвиваются змѣи, служащія эмблемой мудрости. На стѣнѣ, насупротивъ троннаго кресла, виденъ шлемъ Минервы, а надъ окнами сіяютъ лучи славы, изображаемой Св. Георгіемъ, окруженнымъ блестящимъ ореоломъ.
   "Вѣнцомъ совершенства является, однако, гостиная, гдѣ каждое украшеніе обнаруживаетъ величайшую художественную изобрѣтательность. Зала эта обита тисненымъ атласомъ лимонно-желтаго цвѣта. Оконныя драпировки, диваны и кресла того же самаго цвѣта. Потолокъ украшенъ эмблематической живописью, изображающей Грацій и Музъ въ обществѣ Юпитера, Меркурія, Аполлона и Париса. Тамъ стоятъ два вызолоченныхъ канделябра чеканной работы. Нельзя передать словами утонченное изящество ихъ отдѣлки и высокую художественность рисунка. Каждый изъ нихъ представляетъ собою пальму, пускающую изъ себя пять вѣтвей, на которыхъ и утверждены подсвѣчники. Очаровательная сельская нимфа обвиваетъ стволъ пальмы гирляндами цвѣтовъ. Посреди комнаты красуется богатая люстра. Великолѣпнѣе всего представляется эта гостиная, если смотрѣть на нее въ большое зеркало надъ каминомъ. Анфилада комнатъ между гостиной и бальною залой, когда всѣ двери раскрыты, представляетъ собою величественнѣйшее зрѣлище, какое намъ когда-либо доводилось видѣть".
   Въ "Gentleman's Magazine" того же мѣсяца и года, т. е. въ мартовской книжкѣ 1784 г. помѣщенъ отчетъ о другомъ празднествѣ, въ которомъ другой знатный джентльменъ англійскаго происхожденія игралъ выдающуюся роль:
   "Согласно съ распоряженіемъ президента, его превосходительство главнокомандующій былъ допущенъ къ публичной аудіенціи въ конгрессѣ. Когда онъ сѣлъ, водворилось на нѣкоторое время молчаніе, а затѣмъ президентъ сообщилъ главнокомандующему, что Соединенные Штаты въ полномъ ихъ составѣ готовы выслушать его сообщенія. Тогда онъ всталъ и сказалъ:
   "Господинъ президентъ, важныя событія, отъ которыхъ зависѣла возможность сложить мои полномочія, наконецъ, совершились. Поэтому я позволилъ себѣ теперь предстать передъ конгрессомъ, чтобы передать въ его руки означенныя, ввѣренныя мнѣ полномочія и просить увольненія отъ дальнѣйшей службы моей родинѣ.
   "Радуясь признанію нашей независимости и самостоятельности, я слагаю съ себя должность, которую принялъ, съ недовѣріемъ къ собственнымъ моимъ силамъ, единственно лишь вслѣдствіе убѣжденія въ правотѣ нашего дѣла, убѣжденія, вызывавшаго у меня увѣренность въ искреннѣйшей поддержкѣ со стороны націи и въ покровительствѣ Божіемъ. Завершаю послѣдній шагъ моей оффиціальной дѣятельности, призывая на дорогую нашу отчизну покровительство Всемогущаго Бога и умоляя Его блюсти надъ тѣми, кто призванъ пещись объ ея интересахъ. Закончивъ возложенное на меня дѣло, я удаляюсь со сцены публичной дѣятельности. Дружески прощаясь съ тѣми, чьи приказанія я такъ долго выполнялъ, кладу на этотъ столъ выданный мнѣ патентъ и слагаю съ себя всѣ общественныя должности".
   Президентъ возразилъ на это:
   "Милостивѣйшій государь! Защищая знамя свободы въ Новомъ Свѣтѣ, вы преподали полезный урокъ какъ притѣснителямъ, такъ и притѣсненнымъ. Теперь вы удаляетесь въ частную жизнь, сопровождаемые благословеніями вашихъ согражданъ. Слава вашихъ доблестей не померкнетъ, однако, съ вашимъ отказомъ отъ дальнѣйшаго командованія войсками, но будетъ жить до самыхъ отдаленныхъ временъ".
   Позвольте спросить, какое изъ двухъ зрѣлищъ слѣдуетъ признать самымъ блестящимъ изъ когда-либо виданныхъ: лондонскій-ли балъ принца Георга, или сложеніе съ себя Вашингтономъ всѣхъ общественныхъ должностей? Чьему величію и благородству, станутъ удивляться будущіе вѣка? Кѣмъ они будутъ восторгаться? Легкомысленнымъ-ли балбесомъ, такъ изящно танцующимъ въ великолѣпномъ костюмѣ, отдѣланномъ кружевами и золотымъ шитьемъ, или же скромнымъ героемъ, вкладывающимъ въ ножны свой мечъ послѣ служенія общественному дѣлу, въ которомъ выказалъ безупречную честность, непреодолимое мужество и стойкую энергію, увѣнчавшуюся полной побѣдой? Кто изъ нихъ истинный джентльменъ, да и что такое значитъ быть джентльменомъ? Значитъ-ли это задаваться высокими цѣлями,-- вести непорочную жизнь,-- сохранять свою честь незапятнанной,-- пользоваться уваженіемъ согражданъ и любовью въ своей семьѣ,-- смиренно встрѣчать милости счастья и стойко выносить бѣдствія, но и въ счастьѣ и въ несчастьѣ одинаково стоять за правду? Укажите мнѣ счастливца, проявляющаго въ жизни эти доблести, и каковъ бы ни былъ его рангъ, я буду привѣтствовать его какъ истиннаго джентльмена. Укажите мнѣ вѣнценосца, обладающаго этими качествами, и я объявлю, что онъ можетъ разсчитывать на нашу любовь и преданность. Англичане въ глубинѣ сердца все еще сочувствуютъ Георгу III, не потому, чтобы считали его мудрымъ или справедливымъ монархомъ, но единственно лишь ради непорочной его жизни, честныхъ намѣреніи и вполнѣ искренняго благочестія. Думаю, что мы признаемъ въ наслѣдницѣ его скипетра болѣе мудрую правительницу, ведущую столь же честный и непорочный образъ жизни. Я убѣжденъ, что будущій бытописецъ, на долю котораго выпадетъ изображеніе нынѣшнихъ англійскихъ нравовъ и обычаевъ, охотно воздастъ долгъ справедливаго уваженія этой честной непорочной жизни и почтитъ память украшающей ее незапятнанной добродѣтели.

Конецъ.

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru