Теннисон Альфред
Спасенный

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

Оценка: 8.00*4  Ваша оценка:

Теннисон.

Спасенный.

(Повесть в стихах).

   Издание: "Стихотворения и прозаические произведения А.П.Барыковой", СПб., 1897
   OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.com)
   Date: 5-9 ноября 2009

I

   В гряде утесов серых -- котловина
   Прибоем вырыта, а в ней -- несок
   И вечно-бурных волн седая пена,
   Как желтый, шитый серебром ковер,
   Далеко стелются. Повыше приютилась
   Рыбацкая слободка между скал.
   Вокруг убогой, ветхой колокольни,
   За верфью, кровли красные домов
   Столпились тесно в кучу, словно стадо
   Вокруг седого пастуха; от церкви
   Прямая улица ползет наверх
   К высокой башне мельницы крылатой;
   За мельницей орешник молодой
   Разросся шапкой круглой и кудрявой,
   А выше -- в небе бледно-голубом,
   Под дымкою тумана синеватой --
   Равнины и холмы...
   Лет сто назад
   На побережьи том играли дети,
   Подросточки, с соседних трех дворов:
   Филипп -- сын мельника, Андрей Бобыль --
   Сын бедного погибшего матроса,
   Да чудная малютка Анна --
   Любимица и гордость всей слободки.
   Как весело им было! Как привольно!
   Игрушек сколько было там у них!
   Все море синее им надарило:
   И камушки-ракушки всех цветов,
   И старый якорь с ржавыми концами,
   И свернутый канат, и сеть, и лодка
   С пробитым дном, -- чудесные игрушки,
   Каких не сыщешь в лавках городских!
   Там всякий день из влажного песку
   Ребята пироги пекли на-славу --
   И строили себе дворцы и замки;
   Прилив, отлив -- все было им забавой;
   То вслед они бежали за волной,
   То резвая волна их догоняла;
   И под скалою, в маленькой пещерке,
   Они играли: "будто это дом",
   Где Анна уж всегда была "хозяйкой",
   А мальчики, поочередно, роль
   "Хозяина" и "мужа" исполняли,
   И ссорились из-за "жены" порой;
   Частенько доходило и до драки.
   "Моя жена! Мой дом! -- кричал Андрей.
   Сжимая кулачонки. -- Убирайся!" --
   "Ан врешь! Сегодня очередь моя!
   Сам убирайся! Мие быть нынче мужем!" --
   В слезах. весь красный, буйствовал Филипп.
   Но был Андрей сильней -- и спор решался
   Всегда не в пользу мельникова сына;
   В бессильном гневе горько плакал он
   И уходил, ворча: -- "Ты злой, ты гадкий..."
   Тогда малютка Анна их мирила:
   "Филипп, не плачь!.. Андрей, чего дерешься?
   Разделим дом вот этак, пополам...
   Пусть будто я и там и тут -- хозяйка,
   Жена обоих будто... Хорошо?.."
   На этом и мирились мальчуганы,
   И дружно продолжалась их игра.
  
   Когда же миновали годы детства,
   Как вешняя румяная заря,
   И солнце жизни жаркими лучами
   По-новому согрело их сердца, --
   Их дружба детская переродилась
   В любовь. И оба парня замуж взять
   Хотели Анну; для обоих стала
   Без милой девушки и жизнь не в жизнь.
   Филипп был робок; тайно, втихомолку
   Ее любил он; а Андрей Бобыль,
   Напротив, радостно открши ей душу,
   Признался, -- и пошел на заработки,
   И трудовые весело копил
   На собственаую лодку, на хозяйство,
   На будущее гнездышко для Анны.
   Она его ждала, его любила, --
   Хоть и казалось, что она дружней,
   Приветней, ласковей с Филиппом бедным,
   Чем с ним.
   Андрею счастье повезло
   Во всем; и скоро не было на побережьи
   Удачливей, смелее рыбака
   И лучшого товарища в беде,
   В бою неравном с грозными волнами.
   Он поступил матросом на корабль
   Купеческий, год целый был в отлучке,
   Стал моряком вполне; бросался в воду
   Три раза, жизни не щадя своей.
   И три души, в пучине погибавших,
   От лютой смерти спас.
   И был почет
   Ему за это. Добрым, честным парнем
   Его считали все и уважали.
   Пошел Андрею двадцать первый год.
   Когда вернулся он с хорошим заработком
   И собственную лодку снарядил,
   И хату выстроил для милой Анны
   На полгоре, в том переулке узком,
   Что к мельнице от берега взбирался.
   Раз осенью, в день праздничный, пошла
   Вся молодежь слободки по орехи
   В зеленый лес шумливою гурьбой,
   С корзинками, мешками, коробьями,
   Со смехом, песнями. Один Филипп
   От сверстников своих в тот день отстал;
   Он при больном отце остался дома,
   А под вечер собрался было в лес,
   Да увидал, взбираясь на пригорок,
   Что на опушке самой, там, в тени
   Орешника, на мураве душистой,
   Сидит Андрей счастливец рядом с Анной,
   Так близко-близко... Руки их сплелись,
   И серые глаза его сияют,
   Что звезды, и лицо горит зарей;
   Она к нему склонилась, побледнела...
   Целуются... -- "Ну, значит, порешили,
   Поладили!.."
   И застонал Филипп,
   Как стонет раненый ножом смертельно,
   И скрылся, не замеченный никем,
   В лесном овраге, в самой темной чаще.
   Там долго он лежал; потом домой
   Пришел -- навек один с своей тоскою:
   И было на душе его в тот час
   Черней и холодней осенней ночи...
   А те сыграли свадьбу. Зазвонили
   В честь молодых на старой колокольне
   Так радостно во все колокола,
   Что и седая грозная волна,
   Казалось всем, под этот звон плясала.
  
   И радостно мелькнули для Андрея
   И для его хозяйки молодой
   Семь лучших лет, -- семь лет любви, согласья
   И честного, свободного труда.
   Двух деток дал им Бог: родилась дочка,
   А после и сынишка -- весь в отца,
   Утеха Анны в дни отлучек мужа,
   Когда ловил он рыбу в бурном море
   И ездил продавать живой товар.
   Отлично шла его торговля; всем
   На много миль кругом по побережью,
   И даже там, за синими холмами,
   В домах господских и на дальних рынках,
   Знаком был этот богатырь рыбак
   С лицом открытым, смелым, загорелым,
   Его лошадка, белая как лунь,
   И самодельная плетеная повозка;
   Знаком был свежий запах океана,
   Широкого простора, вольной воли,
   Который он с собою привозил.

II

   Но на восьмом году -- все изменилось
   (Непрочно человеческое счастье!..), --
   Не гаданно, не жданно вдруг беда
   Нагрянула на бедного Андрея:
   В соседнем порте, далеко от дома,
   Свалившись с мачты, ногу он сломал,
   Был поднят замертво, разбитый, чуть живой;
   И вот, пока с трудом он поправлялся,
   Хозяйство врозь пошло, работа стала;
   У Анны в то же время родился
   Еще ребенок -- мальчик, но больной,
   Худой и бледный, -- не жилец на свете,
   А горькая забота и обуза
   Для матери, да лишний рот в семье.
   Лежал Андрей, безпомощный и слабый,
   В лубках, прикованный к постели
   Болезнью тяжкой, у чужих людей,
   В чужом углу; и, словно страшный сон,
   Нужда и нищета, семье любимой
   Грозившая, все грезились ему,
   Покоя не давали по ночам:
   Не справиться ему теперь с бедой!
   "Пропало все... Пойдет хозяйство прахом...
   И Анне милой, дорогой голубке,
   Придется побираться Христа ради,
   А деткам горемычным -- голодать..."
   Терзалось и рвалось на части сердце.
   Упал он духом, возроптал на Бога,
   На горькую судьбу.
   Но про его несчастье
   Узнал купец -- хозяин корабля,
   Тот самый, у кого служил он прежде,
   И, навестив его, утешил сразу: --
   "Ты, друг Андрей, не вешай головы,
   А поправляйся, набирайся силы.
   Поправишься, -- поедем-ка со мною
   Опять в Китай; на нашем корабле
   Есть место для тебя; мне нужен кормчий,
   Хороший, опытный; тебя я знаю, --
   Ты верный человек; поедешь, что ль?
   Мы подождем тебя".
   И согласился
   Андрей сейчас на это предложенье;
   Блеснул ему надежды новый луч:
   "Вот, -- думал он, -- негаданное счастье!
   Устрою все делишки, развяжусь, --
   На скопленное жалованье там
   Китайского товару накуплю,
   Вернусь домой, продам здесь с барышом...
   Но, уезжая, с чем оставить Анну
   И ребятишек? Вот еще загвоздка!"
   Заныло снова у Андрея сердце,
   "Неужто ж отказаться от поездки,
   Счастливый случай пропустить, и биться,
   Как рыба Рб лед, вечно, из-за хлеба?.."
   Он думал, долго думал и решил:
   Взять у хозяина задатку малость,
   Да лодку и рыбацкие все снасти
   Продать... "Что будешь делать! Хоть и жаль
   Кормилицу-то лодочку мою, --
   Продам ее; куплю на эти деньги
   Товару кой-какого мелочного,
   Да и открою лавочку в слободке,
   Пусть Анна там торгует без меня
   И кормится, пока я не вернусь".
   Так ладно все решил он в голове.
   Пока лежал больной, так все обдумал
   Умно и ловко... Но когда домой,
   Поправившись, вернулся, и ему
   На встречу бросилась бедняжка Анна
   С больным малюткой сыном на руках,
   Когда она, вся бледная, припала
   С безумным криком радости, в слезах,
   К нему на грудь и замерла от счастья,
   Когда ее и худенького крошку
   Он обнял разом и к себе прижал, --
   Страшна ему разлука показалась.
   И он не в силах был жене сказать,
   Что место получил на корабле
   И порешил ее с детьми покинуть,
   Отправиться надолго в дальний путь.
   Он разговор об этом отложил
   На завтра, чтоб не огорчилась Анна.
   И вот настало "завтра".
   С первых слов
   Андрея о поездке, в сердце Анны
   Кольнуло что-то. Чуяло оно
   Недоброе. И в жизни первый раз
   Она не покорилась воле мужа,
   А спорила, просила, умоляла.
   Ломая руки, чтоб не уезжал,
   Не покидал ее и деток малых:
   И слезы горькие ее душили,
   Стояли в умоляющих глазах,
   Когда она с тоской ему твердила:
   -- "Не уезжай, Андрей, не уезжай!
   На что нам деньги, барыши, богатство?
   Мы были счастливы с тобой и так...
   Андрей! Ведь от добра добра не ищут.
   А разве плохо нам с тобой живется?
   Теперь опять здоров ты, слава Богу, --
   Потерянное время наверстаем
   И не придется нам сидеть без хлеба...
   Да если б и пришлось?.. С тобой вдвоем
   Мне и нужда нисколько не страшна...
   Я все снесу! Поверь ты мне, родной,
   Не в деньгах счастье!.. Чует ретивое,
   Что едешь ты себе и мне на горе!.."
   Не знал тогда Андрей, насколько Анна
   Была права; никак не мог понять
   То, что она так чутко понимала
   Душою бескорыстною и чистой, --
   Святую правду слов ее простых:
   "Поверь ты мне, родной, -- не в деньгах счастье!.."
   Он твердо был уверен, что устроит
   Поездкой этою прочней судьбу семьи;
   И стал он на своем и порешил:
   -- "Уеду!" --
   Анна замолчала и поникла
   Уныло головой, глотая слезы.
   И началися сборы. Продал лодку --
   Кормилицу Андрей, купил товару,
   И в первой, чистой горнице устроил
   Прилавок, шкаф и гладенькие полки, --
   Все сам, заботливой и ловкою рукой.
   Стук молотка и визг пилы по дому
   Пошел и в сердце Анны отдавался
   Тоскливо и уныло, больно так,
   Как будто для нее сосновый гроб
   Сколачивал Андрей...
   Настало утро
   Последнее; настал жестокий день
   Разлуки. Бодрый, смелый и спокойный,
   Андрей прощался с плачущей женой,
   Лаская, утешая как ребенка:
   -- "Вернусь я скоро!.. Мы и не заметим,
   Как год пройдет... И много красных дней
   Мы проживем еще с тобою, Анна...
   Потерпим малость, а за то потом
   Тебе и деткам будет хорошо...
   Для вас же еду я, пойми: для вас!..
   А ты люби меня и жди, родная,
   Не забывай... Да береги ребят..."
   Он наклонился к люльке, где лежал
   Больной сынишка, и, ее тихонько
   Покачивая, молвил: -- "Береги
   Вот малыша-то, Анна, пуще глазу,
   Жалчей он всех, храни его Господь!..
   Вишь, плохонький какой... Живи, малыш!
   Я, брат, тебе гостинца привезу
   Заморского... Смотри, дождись отца, --
   Расти большой... Ну, полно плакать, Анна,
   Ведь не покойника ты провожаешь...
   Поговори со мною напоследок..."
   Она была не в силах говорить;
   В отчаяньи немом и словно как во сне,
   Она и слушала его и не слыхала,
   А сердце ей твердило: "Не вернется".
   -- "Пора! -- сказал Андрей. -- Пора! Прощайте!"
   Поцеловал, благословил детей,
   Испуганно смотревших на него
   Большими удивленными глазами,
   И крепко обнял плачущую Анну
   В последний раз могучею рукою
   И долго прижимал к груди широкой.
   Она хотела было разбудить
   Малютку спящего; Андрей сказал: -- "Не надо!"
   И сонного его поцеловал;
   А Анна с бледненькой головки сына
   Отрезала волос кудрявых прядку
   И отдала Андрею.
   Он схватил
   Свою котомку и, махнув рукой,
   Пошел из дома к морю без оглядки.
   От счастья прошлого ему на память
   Осталась только прядка золотая...
  

III

   Давно, давно корабль исчез из глаз,
   А Анна все на берегу стояла,
   Все провожала взглядом парус белый;
   Он ей вдали мерещился, сквозь слезы,
   Над темными волнами...
   А потом
   Она пришла домой, себя не помня,
   Заплаканная вся, как будто с похорон
   Андрея...
   Потянулись дни за днями
   Безрадостно, уныло; и хотя
   Хозяйничала Анна, и с детьми
   Возилась, и товары отпускала, --
   Все делала, как приказал Андрей, --
   Но дело у нее не шло на лад;
   Она была совсем не мастерица
   Запрашивать, захваливать товар
   И покупателей заманивать к себе
   Приветным взглядом, бойким разговором;
   Когда с ней торговались -- уступала,
   Просили в долг -- стыдилась отказать;
   И собирать долги с соседок бедных
   Стыдилась тоже, -- жаль ей было их;
   Обмерить и обвесить -- не хотела;
   А это уж какая же торговля!
   Известно, не обманешь -- не продашь!
   С трудом она едва-едва сводила
   Концы с концами, чтобы кое-как
   Обуть, одеть и прокормить ребят;
   И все ждала известий от Андрея,
   И все их не было.
   Так целый год прошел.
   Меньшой ребенок все не поправлялся,
   Хирел день ото-дня, и, наконец,
   Нежданно, незаметно отлетела
   Его невинная душа, -- так тихо,
   Как пташка, заморенная в неволе,
   Когда ей дверцы клетки отворились...
  
   Все это время, с Анной заодно,
   Страдало сердце верное Филиппа.
   Хоть у нее он не бывал ни разу
   Со дня отъезда мужа, -- да и прежде,
   В счастливые года, бывал не часто, --
   Он все-таки любил ее, следил
   За нею издали и знал,
   Как плохо бедной ей теперь живется;
   Знал, что известий от Андрея нет,
   Что мальчик болен.
   И в тот тяжкий день,
   Когда она ребенка схоронила
   И отдала на гроб последний грош,
   Филипп решил:
   "Мне надо к ней итти;
   Она совсем одна -- в нужде и в горе;
   Помочь ей надо, ласковое слово
   Сказать, утешить..."
   И Филипп пошел.
   Открыта лавочка была; уныло
   Смотрели с полок жалкие остатки
   Товара; за прилавком -- ни души.
   И в самом доме как в могиле:
   Ребята, видно, на дворе играли.
   Он постучал дрожащею рукой
   В дверь спальной. -- но никто не отозвался
   На стук его; тогда он заглянул
   В незапертую дверь, и сердце сжалось
   В груди его: он увидал. что Анна
   Сидит у маленькой пустой кроватки
   С изломанной игрушкою в руках
   И на нее потухшими глазами
   Глядит, -- застыла вся, окаменела
   В своей тоске, и ничего не слышит,
   Не видит. Подошел он, сел с ней рядом,
   Взял за руку, холодную как лед,
   И как умел, как подсказало сердце,
   Стал робко утешать. Он говорил: --
   "Не убивайся так, побереги себя
   Для деток бедных, Анна, для Андрея...
   Уж год прошел, -- теперь не долго ждать...
   Приедет он".
   Лишь только про Андрея
   Упомянул Филипп -- очнулась Анна;
   Посыпались из глаз потухших слезы,
   А горе словно отлегло от сердца.
   "Приедет?.. -- встрепенулася она. --
   Спасибо, друг, тебе на добром слове,
   А то не знаю, право, как и быть..." --
   "А вот, -- сказал Филипп и покраснел: --
   Ты не обидься, Анна, я принес
   Тебе пока деньжонок на хозяйство.
   Я знаю, выручка твоя плоха".
   Он положил ей деньги на колени.
   -- "Возьми их, не побрезгай, сделай милость",
   Она, глотая слезы, отвернулась
   К стене и вспомнила, что нечем накормить
   Детей, когда придут они домой
   И есть попросят. А Филипп твердил:
   -- "Возьми... Ведь мы с Андреем не чужие,
   Да и с тобой росли, что брат с сестрой".
   Она взяла бумажки и хотела
   Сказать: "Спасибо, брат, Андрей отдаст", --
   Да голос порвался на полуслове,
   И разрыдалась бедная опять
   При мысли, что Андрей уж не вернется.
   Филиип заговорил с ней про детей,
   Чтобы отвлечь ее от мыслей черных:
   -- "Растут ребята... Надо бы учить.
   Послушай, Анна: присылай почаще
   Ты их на мельницу ко мне;
   Сад у меня хороший, дом большой,
   Лес близко, -- деткам будет там приволье;
   Я их и за указку присажу,
   И научу читать-писать -- всему,
   Что знаю сам. И мне забава будет;
   А то я там сижу один, как волк
   В своей берлоге. Скучно мне и пусто.
   Скажи, родная, будешь присылать?" --
   "Да, буду!" -- тихо отвечала Анна
   И крепко руку честную Филиппа
   Пожала на прощанье. Он ушел
   Довольный и счастливый в первый раз
   С тех пор, как Анна вышла за другого.
  

IV

   За годом год, прошло еще пять лет
   Со дня отъезда бедного Андрея;
   Он без вести пропал; о нем забыли.
   Пронесся было по слободке слух
   О том, что, возвращаясь из Китая,
   Большой купеческий корабль "Удача"
   (Тот, на котором кормчим был Андрей)
   Погиб со всем товаром и с людьми
   В далеком море, и никто не спасся.
   Поверила той вести вся слободка,
   Поахали соседки и соседи
   Над участью вдовы Андрея и сирот,
   Потолковали малость и замолкли.
   Но Анна не поверила, -- ждала.
   Безумное отчаянье сменялось
   В ее душе несбыточной надеждой;
   Она вся истомилась, извелась,
   И коротала молодость свою
   В унынии, в напрасных ожиданьях,
   В тоске о прошлых, невозвратных днях.
   Нужды она не знала: верный друг
   Филипп заботился о ней и детях,
   Как о родной семье. Он не ходил
   К ним в дом, встречался с Анной очень редко,
   Но Аннино хозяйство шло исправно,
   Благодаря ему; он всем, чем мог,
   Ей помогал; а детки живмя-жили
   На мельнице; он их ласкал, учил,
   И баловал, и сказывал им сказки,
   И помаленьку наставлял на ум,
   И приучал к работе, -- словом, был
   Для них вторым отцом. Да и не знали
   Они другого. Смутно, как во сне,
   Припоминался им порою "тот отец",
   По ком их мать так плачет день и ночь,
   И жаль его им было; а любили
   Они всем сердцем "своего" Филиппа;
   Они его прозвали: "батя-Филь",
   Хозяйничали в доме у него,
   Делили с ним все радости свои
   И маленькие беды-неудачи;
   И праздник без него им был не в праздник.
   Давно уж все соседи наблюдали
   За Анной и Филиппом, -- ждали свадьбы,
   Про дружбу их чесали языки
   И удивлялись: "Что ж это за притча?
   Детей жалеет, любит как своих,
   И в ней души не чает, -- это видно:
   Ведь шила-то в мешке не утаишь, --
   Что ж он не женится?"
   -- "Дурак он, что ли?
   На что ему жениться? Велика корысть --
   Вдова с двумя детьми!.."
   -- "Найдет почище, --
   Такой-то молодец и богатей...
   А утешать вдову без свадьбы можно!"
   Такие речи услыхал Филипп.
   Он побелел с досады и обиды
   За Анну; стал печальней и мрачней
   С тех пор; и даже дети замечали,
   Какой он хмурый, бледный и худой,
   И думали: "Чем нам утешить батю?"
  
   Вот как-то осенью они вбежали,
   Веселые, и обняли его,
   Повиснули на шее с двух сторон,
   Заговорили разом: "Батя-Филь!
   Мы за тобой... Пойдем, пойдем сейчас!
   Мы тут орехи рвем, и мама с нами!
   Орехов -- страсть! Корзинку захвати...
   А маму притащили мы силком.
   Она все плачет, -- скучная такая...
   Ты, батя-Филь, развеселишь ее?"
   Обрадовался Филь; пошел с детьми.
   -- "Поговорю я с ней, покончим дело, --
   Чего нам ждать... Чего мы врозь живем?
   Один конец!.. Посватаюсь сейчас..."
  
   Сидела Анна на опушке леса,
   Вся бледная как смерть, -- глядела вдаль.
   Все старое припомнилось Филиппу;
   И подошел он к ней, и ласково спросил:
   -- "Устала, Анна?.." --
   "Нет... А так... взгрустнулось...
   Я это место помню..." -- и вздохнула.
   -- " И я...а -- сказал Филипп; присел с ней рядом
   И призадумался. Ребята убежали;
   Их голоса из чащи доносились,
   Как щебетанье стаи птиц веселых.
   Заговорила Анна:
   "Филь, скажи,
   Когда и где "Удача" затонула?
   Ты это верно знаешь? Ты справлялся?.."
   Филипп махнул рукой:
   -- "Пропал корабль!..
   Эх, Анна, что об этом толковать!
   Пронал совсем, с людьми... А где? -- Бог весть!
   Никто домой с "Удачи" не вернулся, --
   Шесть лет -- седьмой пошел. Чего же ждать,
   Напрасно убиваться?.. Слушай, Анна,
   Что я надумал... Много я терпел,
   Молчал я долго, а теперь скажу
   Всю правду, все, что в сердце наболело...
   Он умер, а мы -- живы. Мы должны
   И думать о живом. Ведь жизнь -- одна.
   Грешно губить ее в тоске, без пользы
   Себе и людям... Анна, надо жить!
   И я хочу, чтоб ты жила, родная,
   Чтоб заживо себя не хоронила,
   Чтоб деткам нашим было хорошо...
   И я прошу тебя... Скажи мне, Анна:
   Пойдешь ты замуж за меня? Скажи,
   Реши мою судьбу... Хоть не теперь,
   Когда-нибудь, -- пойдешь?.. Я ждать привык...
   Сама назначишь день..." --
   "Господь с тобою, Филь! --
   Сказала Анна, словно испугавшись,
   И слезы покатились в три ручья
   По бледному прекрасному лицу: --
   Какая я теперь тебе невеста?
   Какая буду я тебе жена,
   Когда я не могу забыть Андрея,
   Когда душа с ним вместе умерла?..
   Жизнь потонула вместе с ним, пойми..."
   Филипп отер ей слезы, как ребенку,
   Прижал ее к себе и молвил тихо:
   -- "Ты, Анна, только пожалей меня,
   Своих детей, и всех, кому нужна
   Твоя любовь, и ласка, и забота...
   Мы станем помогать друг другу жить,
   А бедная душа твоя воскреснет...
   Что ж?.. Пожалеешь?.. Ну, я буду ждать..."
   Он сам заплакал.
   Воротились дети
   И очень рассердились на Филиппа:
   "Хорош ты, батя! Нечего сказать!..
   Ведь мы тебя как доброго просили
   Утешить мамку и развеселить, --
   А ты сам плачешь!.. А еще большой!"
   Филипп пришел домой совсем счастливый:
   Он знал, что Анна за него пойдет.
   Но Анна долго не решалась,
   И целый длинный год еще прошел
   В напрасных ожиданьях -- для нее,
   В тоске по ней -- для бедного Филиппа.
   Не жаловался он, -- умел молчать
   И ждать; но все печальнее, мрачнее
   Глядели робкие его глаза
   При встрече с Анной, и немой вопрос,
   Застывший в них: "Когда же, наконец,
   Меня ты пожалеешь?.." -- без ответа
   Не мог остаться.
   Сжалилась она.
   Зимой сыграли свадьбу. Зазвонили
   Опять колокола в честь молодых
   На серой обветшалой колокольне;
   Филипп в свой одинокий, скучный дом
   Переселил любимую семью;
   И замолчали злые языки
   Соседок-сплетниц. Счастлив был Филипп;
   А Анна понемногу оживала,
   Согретая его любовью верной,
   Как смятые грозою, непогодой
   Цветы степные под лучами солнца.
   Но иногда, вдруг, вовсе без причин,
   Ей становилось жутко, больно, страшно;
   Вся вздрогнет, побелеет...
   -- "Что с тобою?
   Ты нездорова?" -- спрашивал Филипп.
   Она очнется, скажет: "Нет... Я так...
   Я ничего, Филипп... Не беспокойся". --
   И скрыть старается невольный страх:
   Она боялась, что Андрей вернется.
  

V

   А в это время далеко --
   На Тихом океане буря выла,
   И по волнам громадным шел корабль
   (Вез в Англию товары из Китая,
   Как бедная погибшая "Удача"),
   И волны, как скорлупкой, им играли;
   Противный ветер сбил его с пути,
   Трепал и рвал жестоко паруса,
   И мачты гнул, и гнал, все гнал куда-то
   В неведомое море. Люди в страхе
   Метались, как безумные, рыдали,
   Молились, думая, что смерть пришла,
   Что завтрашней зари им не увидеть.
   Но вот затихла буря, стал корабль,
   Вздохнули люди, занялась заря,
   И кормчий увидал, что близко берег.
   Неведомый, пустынный, но прекрасный,
   Над гладью моря солнцем озаренный,
   Вдруг выплыл из тумана, засверкал,
   Что изумруд в окладе золотом,
   Зеленый и цветущий островок.
  
   Пристал к нему корабль, чтоб отдохнуть
   От бури и водою запастись
   Да починить попорченные снасти.
   Ожившие матросы загалдели,
   Засуетились; берег огласился
   Веселым шумом голосов людских,
   И зазвенел топор в глуши цветущей;
   Кто рвал орехи, дикие плоды,
   Кто разводил огонь, а кто пошел
   К ручьям студеным, в чащу -- наудачу.
   И набрели матросы на пещеру,
   Похожую как будто на жилье.
   И вдруг из темноты навстречу к ним
   Выходит человек в лохмотьях грязных,
   Полуистлевших на иссохшем теле,
   С измученным, болезненным лицом,
   С седою длинной-длинной бородою
   И гривою всклокоченных волос.
   Матросы закричали: "Привиденье!" --
   И в суеверном ужасе назад
   Пустились все бегом. Он их догнал,
   Глядел на них безумными глазами,
   И плакал, и смеялся детским смехом,
   И что-то непонятное мычал,
   Хватая их дрожащими руками.
   Тогда -- кто похрабрей остановился;
   Увидели, что это человек
   Живой, не призрак; стали понимать
   Его слова... -- "Ребята, он земляк!
   Он только, видно, не в своем уме
   От радости, что увидал людей!
   А говорит по-нашему!" -- кричали
   Матросы. Рады были все. И вот
   Пришел в себя несчастный понемногу,
   И рассказал бессвязно, кто он был,
   И как на острове тут очутился
   И прожил много лет. Он был -- Андрей Бобыль...
   В ту ночь, когда "Удача" погибала,
   И все спастись старались, кто как мог,
   И всех глотала жадная пучина,
   Андрей с двумя товарищами плыл,
   Цепляясь за обломки корабля,
   Не видя в темноте, куда плывет.
   И выбросило их, полуживых,
   На этот берег. И они тут жили,
   Втроем сначала, а потом те двое
   Хворали лихорадкой долго-долго
   И умерли, один вслед за другим.
   -- "Я их похоронил, там, под горою...
   И вот один остался. Счет годам
   Я потерял давно, -- сказал уныло
   Андрей. -- Не знаю... Десять лет, должно быть,
   А то и больше, как уехал я.
   Мне было... Сколько?.. Двадцать-девять? Нет,
   Нет, меньше! Я теперь уж не припомню.
   Вот борода как отросла с тех пор,
   И черная была, теперь -- седая.
   Здесь нет зимы совсем, и не поймешь,
   Как год проходит. Не узнают дома!
   И Анна не узнает! Анна, там, --
   Жена, -- осталась дома. Не пускала
   Она меня, просила: "Не гонись
   За барышом, Андрей, не в деньгах счастье!"
   А я уехал... Да!.. Была семья
   Там у меня... Была, была, была..."
   Он закачал седою головой,
   Закрыл лицо руками, замолчал.
   Рыданья надрывали грудь больную.
   Всем стало жаль Андрея-горемыку,
   И многие заплакали кругом,
   Своих детей и жен приноминая.
   Старик-матрос сказал:
   -- "Уж, видно, Богу
   Ты нужен, брат, еще на этом свете.
   Он, наш Отец, тебя здесь уберег
   И нас сюда привел тебе на помощь.
   Его святая воля!"
   И вздохнул
   Старик глубоко, поглядел на небо
   И рукавом своей фуфайки грубой
   Смахнул слезу с сурового лица.
   Андрей приподнял голову, светло
   И радостно взглянул на старика
   И повторил: -- "Его святая воля!
   Да, видно, нужен... Был со мной Отец,
   Во мне самом, в душе моей Он был,
   Когда я тут один и день и ночь
   Ждал паруса и вдаль глядел напрасно.
   Он мне помог дождаться дня спасенья!"
   И приняли Андрея на корабль,
   Одели кое-как и повезли
   С собой на родину. Не меньше года
   Пришлось им плыть; корабль был плох,
   Пережидать погоду надо было
   И снасти починять не раз, не два.
   Андрей, когда к нему вернулись силы,
   Стал помогать товарищам, чем мог,
   Свою тоску в работе коротал;
   Но трудно, все же трудно было ждать, --
   Душа вся истомилась:
   "Все ли живы?
   Увижу ли?"
   В октябрьский ясный день
   Корабль причалил к берегам родным.
   Сложились все товарищи-матросы,
   Собрали для Андрея денег на дорогу,
   Простились, проводили. Он пошел.
   От порта было далеко до дома...
   "До дома!.. Есть ли дом-то у меня?
   Увижу ль их? Быть может, никого
   Давно в живых уж нет?"
   И шел Андрей
   Знакомым берегом, себя не помня,
   Ни с кем не говоря, три дня, три ночи,
   Без устали, почти не отдыхая;
   Чем ближе к дому -- больше замирало
   Измученное сердце, больно билось,
   Как молотом стучало.
   "Вот она,
   Вот, наконец, слободка! Вот скала,
   Пещерка наша, где бывало Анна
   Играла с нами... Уцелело все!
   И якорь, и канат, и лодка тут, --
   Все, все -- как было!"
   Он пошел быстрей
   Наверх по улице. Встречались люди, --
   Он их не видел, и не узнавали
   Они его. "Вот дом! Вон он стоит!
   Увижу всех сейчас..." --
   И побежал...
   Остановилось сердце и упало,
   Дух замер...
   Наглухо забиты
   Все ставни были, на дверях замРк,
   К окну билет приклеен: "Продается".
   Ему хотелось крикнуть: где ж они?
   Бежать, искать, расспрашивать соседей,
   Но он стоял на месте и молчал.
   Он знал заранее ответ, боялся
   Его услышать: "С голоду пропали,
   Давно их нет на свете!" Или... или...
   Еще страшней: "Жена тебя забыла, --
   Она живет с другим".
   И он, шатаясь
   И спотыкаясь, как мертвецки-пьяный,
   Весь бледный. -- краше в гроб кладут, --
   Побрел неверными шагами вниз.
   Там, смутно помнил он, заезжий двор,
   Пристанище матросов бесприютных...
   А люди говорили вслед ему: --
   "Ишь, старый пес, как в будни нализался!"
  

VI

   С трудом Андрей добрался до ночлега;
   Ему на встречу вышла Марья Лэн,
   Болтливая и добрая старуха,
   Хозяйка постоялого двора.
   Андрей спросил себе постель и лег,
   И не признала Марья Лэн его,
   Хоть часто с ним на пристани встречалась,
   И любовалась на него бывало,
   Когда он мимо дома проходил.
   Теперь она пришельца пожалела,
   Подумала: "Не здешний, -- издалека
   Идет, бедняга, -- вишь, как загорел,
   Что твой товар сапожный... И чудно!
   Не то чтоб стар -- а весь седой...
   Должно быть, с горя поседел, сердечный!"
   Андрей впотьмах, с открытыми глазами,
   Всю ночь лежал в тяжелом забытье,
   Без мысли, без движенья, весь разбитый,
   Пришибленный. И утром -- встать не мог.
   Увидела хозяйка, что он болен,
   И принялась ходить за ним усердно,
   Развлечь его стараясь болтовней
   И про свои дела и про чужие.
   Хоть он и не расспрашивал ее,
   Она ему дня за два рассказала
   Все сплетни и все новости слободки, --
   Кто умер, кто женился, кто уехал,
   Кто беден, кто богат, кто с кем живет,
   И, между прочим, -- про корабль "Удачу",
   Про смерть ужасную Андрея-рыбака,
   Про мельника и про его жену.
   И слово-за-слово узнал Андрей
   Все, что случилось дома без него.
   Он слушал. Помертвевшее лицо
   Его не выдало. Не догадалась
   Старуха добрая, как страшно больно
   Она своим рассказом бередила
   Истерзанную, любящую душу.
   -- "Да!.. Вот судьба! Послал Господь ей счастье
   За простоту ее, за все терпенье!.. --
   Закончила она рассказ про Анну. --
   Дом -- чаша полная, живут -- что голубки,
   В любви, в совете... Детки -- загляденье,
   И не надышится на них Филипп,
   И незаметно вовсе, что чужие...
   А дочку, сироту Андрея, что пропал,
   Уж скоро замуж отдавать пора...
   Красавица -- вся в мать, и тоже Анной
   Ее зовут... Сынок -- тот весь в отца
   В покойного, -- такой же молодец.
   Да, жаль его! Пропал Андрей, пропал...
   Я помню как сейчас -- бывало, он идет
   Высокий, статный, белый да румяный...
   Не даром Анна плакала семь лет, --
   Все думали: помрет... А вот жива,
   Четвертого ребенка Бог послал,
   Грудной еще... Уж как Филипп был рад!
   Да! Так-то, так-то, милый человек, --
   Не знаешь, где найдешь, где потеряешь!..
   Ты что же так дрожишь? Озноб напал?
   Чайку не хочешь ли?.. Вот я сейчас!"
   Ушла старуха. А Андрей в подушку
   Зарыл седую голову свою,
   Чтоб заглушить рыданья. Уж давно
   Рвались они из наболевшей груди.
   -- "Пропал Андрей, пропал!" -- стонал он глухо.
   Когда опять вошла к нему хозяйка, --
   Его палач невольный, -- он уж встал
   И на море сквозь тусклое окно
   Глядел задумчиво. А на лице
   Спокойном и холодном, словно камень,
   Уж не было следа горячих слез.
   Он думал: "Нет!.. Не стану им мешать,
   Не стану разорять гнездо чужое...
   И не пойду я к ней... И не увижу...
   Нет, не признаюсь никому на свете,
   Кто я... Андрей пропал! Он умер. Нет его!
   А ты живи, живи, моя. голубка;
   Не бойся, -- не придет к тебе мертвец,
   Утопленник тебя не напугает...
   Я вытерплю всю пытку до конца.
   Господь поможет мне и силу даст!"
   -- "Тебе получше? Ну, и слава Богу! --
   Сказала весело ему старуха. --
   Вот выпей чаю, милый, на здоровье
   Да поболтаем... Как тебя зовут?
   Откуда ты? Я все спросить боялась...
   Такой ты страшный был, когда пришел".
   Немного дрогнул голос у Андрея,
   Когда он отвечал: "На что тебе?
   Пришел я издалёка, тетка Марья...
   И здесь -- я всем чужой. Нет у меня
   Ни имени ни роду... Называй
   Меня как хочешь... Все равно... хоть Марком"
   (Он вспомнил имя одного матроса,
   Который утонул).
   Поверила старуха
   И более расспрашивать не стала.
   Где ж было ей узнать Андрея-рыбака
   В несчастном этом, -- сгорбленном, седом,
   Измученном, оборванном бродяге?
   Никто на слободе и не заметил,
   Что возвратился и живет Андрей
   В углу у Марьи Лэн.
   О том, чем жить,
   Он и не думал вовсе. Руки у него
   Остались прежние -- к работе всякой
   Привычные; он сети ловко плел,
   Он был столяр и плотник, и бочар,
   И мог всегда найти себе работу
   На пристани, где руки были нужны;
   Да много ли и надо одному?
   Но как он ни крепился, все тоска
   Гнетущая его одолевала:
   Свилась в его груди змеей холодной
   И грызла и сосала день-деньской
   Больное сердце. "Хоть бы раз взглянуть
   Мне на нее... Полюбоваться
   На деток и увериться, увидеть,
   Что счастливы они... Неужто ж мне
   И этого нельзя?"
   Настал ноябрь;
   Длиннее и тоскливей дни тянулись;
   Под окнами ревело и стонало
   Бушующее море, ветер выл;
   Андрей плел сети; и все те же думы
   Все неотвязчивей кружились в голове,
   На миг ему покоя не давая:
   "Взглянуть, хоть раз взглянуть!"
   Осилила тоска Андрея. Он пошел туда,
   Где вся его душа, все мысли жили
   С тех пор, как он вернулся.
   Вечер был,
   Огни приветно в окнах загорались,
   И, как сквозь дымку, видно было все,
   Что делалось в домах. Почти везде
   Сбирали ужинать хозяйки; хлопотали
   У котелков, похлебку разливали
   Голодным ребятишкам и мужьям.
   Потерянное счастье вспоминая,
   Глядел Андрей и тяжело вздыхал,
   И шел с трудом, карабкаясь наверх,
   По улице пустой. "Где ж дом Филиппа?
   Как будто в старину он ближе был...
   Он крайний, палисадник на пустырь
   Выходит сзади дома. Вот, он самый!.."
   Но с улицы все окна были темны,
   Завешены. Андрей пошел кругом;
   С той стороны одно окно светилось
   Большое, ясное...
   Он, задыхаясь
   И ничего не помня, перелез
   Через забор и замер за кустами...
   Окно казалось яркою картиной
   В громадной черной раме.
   Все там были.
   В уютной комнате, блестящей чистотой,
   У камелька, товарищ детских лет,
   Веселый, пополневший и румяный,
   Филипп сидел с ребенком на коленях;
   А рядом дочь-красавица стояла,
   Большая, стройная, -- "вторая Анна".
   Она на ленточку колечко привязала
   И забавляла им меньшого брата;
   Ребенок пробовал схватить крльцо,
   Ручонкой пухлою за ним тянулся,
   И не умел; и все они смеялись.
   А Анна убирала со стола
   И весело болтала с старшим сыном.
   Немного изменились и поблекли
   Прекрасные черты любимого лица,
   Но взгляд все тот же был, улыбка -- та же.
   В холодной темноте осенней мглы
   Картина, полная тепла и света,
   Любви и счастья, -- молнии быстрей
   Блеснула перед жадными глазами
   Андрея, мертвеца живого, мужа
   Чужой жены, отца чужих детей, --
   И молнии быстрей его прожгла,
   Сразила...
   Он сдержал безумный крик
   Невыносимой, острой боли в сердце,
   И, крадучись как вор, опять пробрался
   Из сада на пустырь и там упал,
   Изнемогая в скорби непосильной,
   В отчаянной борьбе с самим собой.
   "Они мои, мои!.. За что?.. Зачем
   От их любви я должен отказаться?"
   И он припал лицом к сырой земле
   И стал молиться: "Помоги, Отец!
   Нет сил перенести!.. Страшнее смерти
   Разлука с ними... Не оставь меня!
   Не дай мне сделать зло, Отец благий,
   И не введи меня во искушенье!..
   Ты, кто мне был опорой и защитой,
   Кто мне тогда, на острове, сказал:
   "Терпи и жди!" -- Господь мой и Спаситель,
   Дай силы до конца терпеть, молчать,
   Отречься от себя для счастья их...
   Навек, навек отречься..."
   Он очнулся
   Один, впотьмах, в своем сыром углу.
   Тогда в душе его знакомый голос
   Опять сказал: "Терпи и жди, Андрей,
   И Я тебя спасу!"
  

VII

   Андрей решился
   Дожить у Марьи Лэн в каморке темной
   Свой век безрадостный и одинокий
   И больше не видать своей семьи.
   "Не нужен я, не нужен никому!..
   Там -- жил один, а здесь -- умру один!"
  
   Поутру он спросил у Марьи Лэн:
   -- "Скажи мне, тетка Марья, -- эта Анна,
   Жена Филиппа... Помнишь, ты о ней
   Рассказывала мне?.. Она спокойна?..
   И счастлива совсем?.. И не боится,
   Что к ней вернуться может первый муж?"
   Сказала Марья: "Как ей быть спокойной!
   Как не бояться, милый человек!
   Никто Андрея мертвым не видал;
   Известно -- и не верится, что помер,
   И боязно бедняжке Анне... Вот
   Когда бы к ней пришел бывалый человек;
   Ну, вот хоть ты бы, дядя Марк, к примеру,
   И рассказал, что видел труп Андрея, --
   Тогда бы успокоилась она..."
   Поникнув головой, с улыбкой горькой,
   Замолк Андрей и думал:
   "Потерпи, Родная! Скоро "дядя Марк" умрет;
   В последний час тебя он успокоит,
   Узнаешь все!.."
   И стал он смерти ждать,
   С сознанием исполненного долга,
   С надеждой терпеливой и покорной,
   Как паруса ждал у моря когда-то
   На острове далеком.
   Но теперь
   Он не был одинок. Он жил с людьми
   Внизу, на пристани, где он поденно
   Работал, снаряжал чужие лодки
   И барки разгружал или чинил;
   Кругом него толпились бедняки,
   Босые, нищие -- такие же, как он;
   К старухе Марье Лэн по вечерам
   Матросы приходили на ночлег,
   Внучата малые погреться забегали,
   Ходила дочь -- убогая вдова,
   Ходили жалкие какие-то соседки, --
   Кто хлеба, кто муки взаймы просил,
   А кто рассказывал, как впрах разбилась
   Вчерашней ночью лодка рыбака
   Соседа: "Сам чуть-чуть не утонул,
   Едва спасли... А пятеро ребят..."
   И увидал Андрей чужое горе,
   Нужду чужую, увидал людей,
   Страдающих, беспомощных, забитых,
   Всех тех, кого не замечал он прежде,
   Когда, спеша в свой дом, в свою семью,
   Шел равнодушно мимо них, чужих;
   Когда заботы о жене и детях,
   Торговля, хлопоты о барышах
   Всю жизнь его собою наполняли
   И заслоняли все.
   Он увидал --
   И в душу, ждавшую уныло смерти,
   Как в мрачную темницу светлый луч,
   Прокралась жалость, и любовь, и жизнь
   В ней разбудила.
   Спас его Господь.
   Глаза его открылись. И он понял,
   Что он не лишний, не живой мертвец,
   Что не одним своим он нужен здесь,
   В страдающем и темном этом мире, --
   И новую семью себе нашел,
   Нашел кого любить, кого жалеть,
   Кому отдать свою живую душу:
   И братьев, и сестер, и деток малых.
   И вся большая новая семья
   Седого дядю Марка полюбила.
   И был он счастлив. Отлегла от сердца
   Змея-тоска. Светло и ясно стало
   Его лицо. Когда по вечерам
   Он сети плел, а добрая хозяйка
   Бессвязные рассказы заводила
   О новостях слободки и порой
   Упоминала о житье-бытье
   На мельнице, "о сиротах Андрея", --
   Рассказы эти уж не растравляли
   Тяжелых ран: они совсем закрылись.
   Без зависти он издали глядел
   На счастие своей жены с Филиппом
   И любовался им, как делом рук своих.
   Он счастлив был, когда внучата Марьи
   Его облепят, называя "дедом",
   Теребят бороду его седую,
   И просят научить их сети плесть
   И сказки сказывать. Он счастлив был,
   Когда мирил подравшихся матросов;
   Побитых, слабых -- грудью заслонял;
   На пристани работал за больных
   И отдавал свой скудный заработок
   Или совал последний медный грош
   В холодную протянутую руку.
   Он счастлив был, когда, во время бури,
   Заслышав крик зловещий: "Помогите!" --
   Скликал народ, садился в лодку первый
   И первый шел на рукопашный бой
   С клокочущей, чудовищной волною,
   Спеша на помощь к брату-человеку.
   Он счастлив был -- счастливей, чем Филипп
   В своем уютном, светлом, теплом доме,
   У камелька, с любимого женой,
   Играющим ребенком на коленях
   И старшими красавцами-детьми...
   И смертный час застал его таким
   Счастливым.
   Простудился он, спасая
   С другими смельчаками, ночью зимней,
   Людей с разбитой, затонувшей барки,
   И слег, и был без памяти три дня,
   Три ночи. На четвертый день, очнувшись,
   Он громко крикнул Марью Лэн. Старуха
   Вошла и села у его постели.
   Андрей казался бодрым и спокойным,
   Хотя осунулось его худое
   И бледное, как воск, лицо; глаза горели
   Зловещим блеском; губы запеклись.
   "Что, дядя Марк, получше ли тебе?" --
   Спросила Марья.
   Он ответил тихо:
   -- "Старуха, слушай... Смерть моя пришла...
   Послушай, Марья... Тайну перед смертью
   Хочу тебе поверить... Только ты...
   Прошу тебя, родная... Дай мне слово,
   Что ты меня не выдашь никому,
   Пока меня в могилу не зароют...
   Не выдашь?.. Говори?.." --
   "Не выдам, милый,
   Скажи, что надо..."
   -- "Помнишь, тетка Марья,
   Ты рассказала мне, что эта... Анна...
   Жена Филиппа рада бы была
   Узнать наверно от кого-нибудь,
   Кто видел труп... что умер первый муж,
   Андрей Бобыль... Ты помнишь, говорила:
   "Тогда бы успокоилась она". --
   "Да, да... А что? Ты, верно, знал его?
   Ты видел?"
I -- "Нет... Я сам -- Андрей Бобыль,
   А завтра, может-быть, я буду трупом:
   Тогда пойди и успокой жену!" --
   "Господь с тобой! ты бредишь, дядя Марк!
   Ты? Ты -- Андрей Бобыль?.. Не может быть!
   Андрей был выше на две головы...
   Я помню... Как же..."
   -- "Я -- Андрей Бобыль;
   Меня согнуло горе, тетка Марья!" --
   Спокойно перебил ее Андрей,
   И рассказал все то, что с ним случилось.
   Старуха Марья плакала навзрыд,
   Бежать хотела за детьми, за Анной,
   К соседям. Но Андрей остановил
   Ее: -- "Не надо. Ты мне обещала...
   Дай мне договорить... Скажи ты Анне,
   Что я ее любил, любил всю жизнь...
   Скажи, что я их всех благословляю:
   Филиппа, и ее, и деток... всех...
   А где внучата наши? Кликни их!
   Взглянуть на них хочу... Нет, лучше не зови;
   Не надо... Испугаются, пожалуй...
   Всех, всех благословляю и люблю!.."
   Он ослабел; потом метаться
   И бредить стал опять, -- потом затих
   И спал, казалось всем, спокойно.
   Заглядывали в двери бедняки
   Соседи, -- новая семья Андрея,
   Молились, плакали.
   Так ночь нрошла.
   А на заре, когда румяный луч
   В окошко тусклое каморки заглянул
   И заиграл на бледном лбу больного
   И жесткую постель позолотил, --
   Андрей вскочил. Пригрезился ему
   Вдали корабль в безбрежном море света,
   Он протянул к нему худые руки,
   С восторженным, сияющим лицом,
   И крикнул: -- "Парус, парус!.. Я спасен!.."
   Корабль все приближался... Ближе, ближе...
   "Андрей!" -- позвал с кормы знакомый голос.
   -- "Здесь!" -- умирая отвечал Андрей.
  
  
Оценка: 8.00*4  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru