Тихонов Владимир Алексеевич
Бабье лето

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Владимир Тихонов

Бабье лето

   После дождливой и ветряной, настоящей осенней недели, выдался наконец светлый денек. На бледно-голубом небе -- ни облачка, ветер хотя и не утих совсем, но уже не ревет и не воет по-вчерашнему, а только равномерно покачивает вершинками редеющего леса да крутит опавшими желтыми листьями. Свежо, но не сыро...
   Лидия Федоровна проснулась сегодня раньше обыкновенного; яркие лучи солнца, пробившиеся сквозь занавески спальни, разбудили ее. Но вставать ей не хотелось: под одеялом так тепло... Да и зачем вставать? Что делать? Ягоды в саду все давно уже сняты; варенье все сварено... Да если бы что и нужно было, так Домнушка все сделает. На столике возле кровати лежит книжка толстого журнала; она еще с прошлого месяца не прочитана, да что-то и читать Лидии Федоровне в последнее время не хочется -- не интересно.
   Дверь спальни тихо скрипнула, и старая горничная просунула в нее свою полуседую голову.
   -- Проснулись? -- спросила она.
   -- Проснулась, Домнушка! -- вяло отозвалась барыня.
   -- Ну, так и вставать пора! Девять часов уж! -- заговорила старушка, проходя в комнату и начиная поднимать оконные занавески.
   Через минуту девчонка Аниська внесла несколько шумящих крахмаленных юбок, и Лидия Федоровна принялась одеваться. Домна привычными руками помогала ей при этом, угадывая малейшее движение своей барыни. Когда почти все было готово и оставалось только завить на лбу несколько белокурых пуколек, Лидия Федоровна вдруг как-то уныло призадумалась, сидя перед зеркалом: оттуда, из-за этой изящной резной рамки смотрело на нее чье-то грустное, усталое лицо. Лицо это ей было близко, страшно близко знакомо; каждый раз, как она подходила к зеркалу, оно выглядывало оттуда, но сегодня оно почему-то особенно больно кольнуло ее... Неужели это она сама? Неужели это та, шаловливая и нежная как ангел Лидочка, про которую еще не так давно говорили, что она: "как мальчик кудрявый резва, нарядна, как бабочка летом"?
   -- Давно ли все это было?
   Поблекнувшие и растрескавшиеся губы в зеркале искривились какой-то странной, болезненной улыбкой и словно прошептали ей оттуда:
   "Давно"!
   Да, действительно давно. Ее пухлые и румяные как персик щечки успели уж отяжелеть и отвиснуть, румянец с них сбежал, и его заменили какие-то мелкие красноватые жилки. Молочно-белый лобик заморщинился и покрылся желтыми пятнами. Голубые глаза смотрят устало, и их со всех сторон лапками охватили маленькие морщинки. Даже изящный носик ее залоснился и блестит. Поредели и белокурые кудри.
   -- Да, давно!.. А между тем, как быстро пролетело это -- словно вчера еще все было...
   Костлявые, желтые пальцы Домнушки умело кончили свою работу, и две-три маленьких шелковистых пукольки весело взбились над редкими бровями Лидии Федоровны.
   -- Вы что, пудру, что ли, ищете, барыня?
   -- Нет, не надо! -- ответила Лидия Федоровна и, поднявшись с табуретки, вышла в столовую.
   -- Да, давно, -- продолжала думать она, лениво размешивая маленькой ложечкой кофе. -- Вот уж девятый год как муж умер, да замужем была одиннадцать лет... Какие все крупные цифры, а как незаметно, как быстро пронеслись они. -- Высокая, сухощавая фигура мужа вспомнилась ей, его загорелое, немного суровое лицо...
   Была ли она с ним счастлива? Конечно была, особенно последних пять, шесть лет... Так чего же больше? Ну, и довольно!
   -- И довольно! -- почти злобно прошептала Лидия Федоровна, отодвигая чашку...
   Руки ее как-то сами машинально вытянулись, пальцы сплелись и хрустнули... нервная дрожь пробежала по всему телу...
   -- Убирать прикажете? -- спросила ее появившаяся откуда-то Домнушка.
   -- Да... убирайте!..
   Лидия Федоровна прошла в залу и стала ходить взад и вперед...
   -- Поехать бы на зиму в Петербург или в Москву, -- мечтала она. -- Или, еще лучше, заграницу бы... на юг куда-нибудь... Да как поедешь-то? С кем? Одной и скучно, да неудобно. И никого-то ведь у меня нет... т. е. есть, да все чужие какие-то... И родные-то хуже чужих... С тетей, разве? Да прихварывает все она. Да, наконец, и деньги нужны... много денег... А то что, по меблированным комнатам, что ли, жить?.. А что там делать? По театрам да концертам ездить, все одно и то же. Скучно!..
   Она остановилась перед окном, на котором оказалась забытой тарелочка с высохшей бумажкой от мух. Через окно было видно, как садовник Илья копается в цветнике.
   -- Скоро надо и двойные рамы вставлять, -- подумала Лидия Федоровна и вышла на террасу. Садовник, увидав свою барыню, снял фуражку и молча поклонился.
   -- Здравствуй, Илья! Что делаешь? -- заговорила с ним она.
   -- Да вот, к зиме приготовляюсь помаленьку.
   -- А какой сегодня день-то хороший.
   -- День чудесный! Одно слово -- "бабье лето"... С неделю, поди, ведро-то простоит.
   -- "Бабье лето?" Отчего эта пора осени так называется? -- подумала Лидия Федоровна и за разрешением этого вопроса обратилась к Илье.
   -- А кто его знает -- отчего! Может -- потому, что летом-то бабам и погулять некогда: страда, значит, самая... ну а теперь все полегче малость, -- объяснил тот.
   Далеко, далеко где-то послышались колокольчики... Лидия Федоровна обернулась в ту сторону, но разглядеть ничего не могла.
   Лес, расстилавшийся перед ней, -- еще не так давно густой, зеленый лес -- поредел и сквозил. Колокольчики доносились из-за леса.
   -- Никак едет кто-то? -- заметил Илья, приподнимая голову и прислушиваясь.
   -- Едут, но не видно еще, -- отозвалась Индия Федоровна и подумала: "Уж не ко мне ли? Однако, кто бы это мог быть? Михаил Михайлович если -- он уж давно не был"... Сердце вдовы при этой мысли почему-то судорожно сжалось, и она стала еще пристальнее смотреть на дорогу.
   Но вот, наконец, из-за леса выехала тройка, за ней другая, а немного спустя показалась и третья...
   -- Нет, не он! -- вздохнула Лидия Федоровна, видя, как первые две тройки повернули в сторону от ее усадьбы.
   -- А ведь это Михайло Михайлович сюда едет! -- проговорил садовник, указывая рукой на последнюю, значительно отставшую от других тройку.
   -- Ну? Разве это он? -- не могла скрыть своей радости Лидия Федоровна.
   -- Он! Действительно он! Вот и в наш проселок свернул.
   Лидия Федоровна как-то вдруг заволновалась, и торопливо приказав Илье идти и отворять ворота, прошла в комнаты.
   -- Домнушка! Анисья! -- крикнула она на ходу, и когда старая горничная бесшумно появилась перед ней, она принялась отдавать ей разные сбивчивые приказания:
   -- Михаил Михайлыч к нам едет... так того... завтрак поскорее велите приготовить, а мне переодеться немного надо... К завтраку вина подайте, и белого, и красного... и хересу не забудьте -- он херес любит с содовой водой... К кофею ликер, этот -- желтый... Я надену светло-серое -- знаете, простенькое... Рыба-то у нас есть?
   -- Есть!
   -- Так и рыбу к завтраку!
   -- Когда завтрак подавать прикажете?
   -- А чем скорее, тем лучше: он рано ведь встает.
   Домнушка отправилась в кухню и кладовую, а Лидия Федоровна, при помощи Аниськи, принялась менять свой туалет. Аниська путалась, сбивалась и подавала не то, что требовалось и это раздражало ее барыню.
   -- Ах, Боже мой! Анисья, да где у тебя голова? Ну, что ты вертишься без толку! -- ворчала она на нее. -- Ах, да не то, совсем не то! Ведь я тебе что сказала?..
   А колокольчики звенели все ближе и ближе... Но тут на помощь появилась и сама Домнушка, и дело пошло на лад...
   -- Попроще, Домнушка, попроще, -- заботилась Лидия Федоровна, хорошо помня, что Михаил Михайлович Терехов был большой поклонник простоты.
   -- Приехал, кажется? -- спросила вдова, не слыша уже более колокольчиков...
   -- Приехали! -- подтвердила Домнушка, выглядывая из-за занавески на двор.
   -- Ну, так поскорей же... поскорей же! От волнения и торопливости, по лицу Лидии Федоровны пошли красные пятна, и она, привычным движением руки, покрыла его тонким слоем пудры... Маленькая темная щеточка как-то незаметно скользнула по ее бровям... На платок и на плечи брызнули духи, и взглянув в зеркало, Лидия Федоровна с удовольствием заметила, что она помолодела словно.
   Когда она, не без замирания сердца, вышла в гостиную, навстречу ей приподнялся с кресла высокий и плотный мужчина, лет сорока пяти.
   -- Михаил Михайлыч! Как я рада! Наконец-то вспомнили! -- приветствовала его хозяйка...
   -- Здравствуйте, Лидия Федоровна!.. Простите великодушно... собирался все, да знаете ведь, какой я увалень, -- проговорил гость, пожимая ей руку.
   "Не поцеловал, -- мелькнуло в голове у Лидии Федоровны, -- раньше, так всегда целовал мне руку! Что же это значит"?
   -- Ну, садитесь же! Садитесь! -- быстро заговорила она, усаживаясь на диван и указывая Терехову рукой на кресло возле себя. -- Рассказывайте, что новенького!.. Ведь я живу совсем отшельницей, -- ничего не знаю... Что так давно не были?
   -- Как вам сказать, Лидия Федоровна? С одной стороны некогда было, а с другой -- я переживал такую полосу жизни... т. е. видите ли... я... мне нужно было решиться на такой шаг... когда... -- замялся вдруг Михаил Михайлович. Сердце Лидии Федоровны болезненно сжалось: она поняла, что сейчас ей скажут нечто такое важное, решительное, что должно окончательно...
   Дверь в гостиную тихонько приотворилась, и Аниська просунула свою кудлатою голову.
   -- Барыня, вас спрашивают! -- прошептала она.
   -- Кто спрашивает? Зачем? -- недовольным голосом переспросила вдова.
   -- Да учительница пришла, говорит, повидать надо.
   -- Скажи, что после, в другой раз... Впрочем, нет... постой... погоди -- я сейчас... Вы позволите? -- обратилась она к Терехову, -- я на минутку...
   -- Пожалуйста! Пожалуйста!..
   Лидия Федоровна быстро вышла из гостиной и, отойдя всего несколько шагов от двери, приостановилась и инстинктивно положила руку на левый бок. "А что... что, если сейчас он сделает предложение? -- замелькало у ней в голове. -- Что, если это именно? Соглашусь? Да? Конечно!.. Ведь он мне нравится... Он такой хороший! Он лучше всех из моих знакомых... Да нет, он просто лучше всех!" И перед ней вдруг ясно блеснули добрые и ласковые глаза Михаила Михайловича, его нежная улыбка, его волнистые полуседые волосы и мягкий, словно рокочущий говорок его как будто еще доносился до ее слуха... "Конечно, это самое большое счастье в моей жизни! И день сегодня такой ясный, светлый, радостный!" -- продолжала думать она и вдруг вспомнила об учительнице, которая дожидалась ее; она и рассердилась на эту учительницу, что та прервала их разговор, но с другой стороны была и благодарна, что это дало ей возможность хоть несколько отдалить роковое объяснение и собраться с мыслями...
   -- Здравствуйте, Анна Николаевна, что скажете? -- поздоровалась она с маленькой черноволосой барышней, выходя в столовую.
   -- Здравствуйте, Лидия Федоровна... Я к вам с просьбой, -- нервно заговорила та высоким, почти еще детским голоском. -- Помилуйте, от Аристотельского просто житья нет. Вступитесь хоть вы, пожалуйста! Я обращалась к нему, просила его, -- ведь нужно учебных пособий, а он мне на это...
   "Ведь теперь совсем уже новая жизнь начнется... Он такой образованный... Жить в Петербурге... в самом избранном кружке интеллигенции... Заграницу вместе... вместе с ним. Даже и здесь на всю жизнь вдвоем, и то это такое счастье. С ним не соскучишься", -- продолжала думать Лидия Федоровна, рассеянно глядя на тараторившую что-то учительницу...
   -- Вот что, Анна Николаевна, -- остановила, наконец, она ее, -- теперь мне некогда -- у меня гости... вы зайдите после, немного спустя, -- тогда я все... а теперь мне некогда, до свидания! И, пожав наскоро худенькую руку учительницы, Лидия Федоровна медленно пошла в гостиную. Проходя через спальню, она мимоходом взглянула в зеркало: глаза ее горели, через пудру пробивался румянец; она была интересна.
   Михаила Михайловича она застала за рассматриванием лежавшего на столе ее альбома.
   -- Ну, вот и я! Извините, что оставила вас! -- почти спокойно начала Лидия Федоровна, занимая свое прежнее место. -- Ну, так как же? Как же? Что же вам мешало приехать ко мне? -- последние слова были сказаны уже с легкой дрожью.
   -- Да что, Лидия Федоровна, -- поднимая от альбома голову, но не выпуская его из рук, -- заговорил Терехов, сконфуженно улыбаясь. -- Седина в бороду, а... я жениться задумал! Да... Ну, вот и решал все... ну, и пока не решил окончательно, естественно, что прятался... Теперь вот решил... Думал, что для меня уже все кончено, и в трущобу-то эту забирался единственно, чтобы догореть на покое, -- ан здесь-то оно меня и ждало... и не долго искал... да и не искал даже, само оно набежало на меня...
   Лидия Федоровна молчала.
   -- Да, так вот, дорогой друг мой, женюсь я, женюсь, и приехал к вам, чтобы, так сказать, благословиться...
   -- Вы женитесь? -- все еще хорошенько ничего не понимая, спросила вдова. -- На ком?..
   -- А вот на ней! -- и Терехов повернул к ней бывший в его руках альбом.
   Лидия Федоровна взглянула на портрет и все-таки не могла сообразить сразу, чье это изображение... "Но это не я!" -- смутно только сознавала она.
   -- На ней? А кто это? -- спросила она.
   -- Боже мой! Как кто? -- удивился Михаил Михайлович. -- Да ведь это Надежда Васильевна!..
   "Надя Городецкая!" -- догадалась, наконец, Лидия Федоровна. -- "Но ведь она еще почти ребенок!" -- чуть не сорвалось у нее с языка. Она удержалась и, сделав над собою усилие, принудила себя улыбнуться и ласково проговорить:
   -- Что же, поздравляю, Михаил Михайлович! Поздравляю и желаю вам счастья! Надя -- хорошая девушка...
   -- Спасибо, Лидия Федоровна! -- на этот раз целуя протянутую ему руку, снова заговорил Терехов. -- Спасибо! Да я и верю в свое счастье. Моя невеста такой человек, что хоть она и молодая еще... но она не светская барышня, а настоящая... хорошая... Вот мы теперь едем венчаться в Москву. Они уже всей семьей проехали на станцию, а я вот к вам заехал на минутку, проститься. Зиму мы в Петербурге...
   Лидия Федоровна слушала Терехова, но, как пять минут тому назад не могла понять жаловавшуюся ей на что-то учительницу, так не понимала она теперь и торопливые и сбивчивые речи своего гостя...
   -- Куда же вы? -- проговорила она наконец, видя, что он берется за шапку.
   -- Да ехать надо, догнать их, а то, того и гляди, на поезд опоздаем. Ну, так до свидания, Лидия Федоровна, будьте здоровы. Если зимой в Питер надумаете, к нам милости просим.
   И Терехов снова поцеловал у нее руку. Она наклонилась слегка и прикоснулась губами к его волосам...
   -- Будьте счастливы! -- тихо проговорила она при этом.
   -- Спасибо, Лидия Федоровна! Спасибо! Надеюсь! Вполне надеюсь! Еще бы с такой женой, да не быть счастливым!..
   Говоря это, Михаил Михайлович помолодел как будто; голос его звучал весело и уверенно. Поцеловав еще раз ее руку, он как-то молодцевато тряхнул кудрями и, быстро сбежав с крыльца, вскочил в дожидавшийся его тарантас.
   Лошади тронулись, колокольчики зазвенели... Из-под сарая вылетела рыжая дворняжка и с громким лаем понеслась за удалявшейся тройкой.
   Терехов махал шапкой...
   Простояв несколько минут на крыльце, Лидия Федоровна спустилась на двор и, отворив маленькую калитку, прошла в примыкавший к дому сад.
   Свежий осенний ветер развевал ее белокурые пукольки. Под ногами шуршали желтые, обвалившиеся листья. Какие-то красногрудые птички весело щебетали, перепархивая по обнажавшимся веткам.
   Лидия Федоровна шла по длинной и прямой аллее. "Теперь уж я совсем одинока, -- думала она, грустно опустив свою голову. -- Одна в целом мире и на всю... на всю жизнь. Так же одинока, как была и до прошлого года, до его приезда. Скучные зимние вечера впереди... и он уж не приедет более... Не с кем будет поговорить, отвести душу... Одна!" Сердце ее мучительно ныло. Слезы как-то сами незаметно брызнули и потекли по напудренным щекам, оставляя блестящие влажные дорожки...
   -- Барыня, завтрак-то прикажете подавать? -- словно выросла вдруг перед ней Домнушка...
   -- Завтрак? Нет, не надо... а, впрочем... вот что... подавайте... только позовите ко мне эту... Анну Николаевну -- учительницу.
   -- Слушаю-с!
   Домнушка повернула к дому. По лицу старой горничной было видно, что она понимает горе своей барыни и разделяет его.
   Через четверть часа Лидия Федоровна уже сидела в столовой за завтраком. Против нее, на месте, приготовленном для Терехова, помещалась худенькая черноволосая Анна Николаевна, и торопливо, маленькими кусочками глотая поданную рыбу, рассказывала о тех притеснениях, которые постоянно делает ей бессердечный Аристотельский -- один из ее ближайших начальников по сельской школе.
   Сама хозяйка почти ничего не ела, но внимательно прислушивалась к безысходным нуждам бедной девушки.
   -- Вот что, Анна Николаевна, -- заговорила наконец она, -- вы теперь, что бы ни случилось, смело обращайтесь прямо ко мне... Я теперь вся ваша и все, что буду в состоянии сделать, сделаю.
   -- Спасибо, Лидия Федоровна, на вас одну только и надежда.
   -- Ну, вот что... вы позавтракали? Не хотите ли пройтись со мной немного по саду; а то у меня что-то голова болит, -- освежиться надо.
   -- С удовольствием, Лидия Федоровна.
   Лидия Федоровна прошла к себе в спальню, чтобы взять теплый платок. Туалетный столик с бесчисленными баночками и флакончиками бросился ей в глаза.
   -- К чему все это теперь? -- улыбнулась она, глядя на эти безделушки. -- Для себя? Вздор! Женщины ничего для себя не делают, а все для них... для мужчин. Ну, а мне уж довольно! Для меня уже все прошло, миновало для меня даже и "бабье лето". Впереди одна "вдовья зима" и тихое бесшумное, но, может быть, и доброе дело!..
  

----------------------------------------------------

   Источник текста: Владимир Тихонов. "В наши дни". Санкт-Петербург, 1892 г.
   Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru