Тимирязев Климент Аркадьевич
Исторический метод в биологии

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    IV. Естественно-исторический вид - отвлеченное понятие или реальный факт?

   

Историческій методъ въ біологіи *).

*) Русская Мысль 1893 г., кн. VIII.

IV. Естественно-историческій видъ -- отвлеченное понятіе или реальный фактъ?

   Въ предшествовавшемъ изложеніи мы видѣли, какъ постоянно выяснялась и опредѣлялась задача исторической біологіи. Мы видѣли, что способствовало ея успѣхамъ и что тормазило ихъ. Способствовало имъ торжество идей, такъ краснорѣчиво высказанныхъ Ламаркомъ, но поставленныхъ внѣ сомнѣнія только Ляйелемъ,-- идей, совершенно измѣнившихъ хронологическій масштабъ, прилагавшійся ранѣе ко всѣмъ сужденіямъ о продолжительности существованія органическаго міра. Ляйель весьма наглядно сравнивалъ прежнее положеніе геолога съ положеніемъ историка, который, приступивъ къ изученію египетскихъ памятниковъ, былъ бы стѣсненъ въ своихъ объясненіяхъ категорическимъ заявленіемъ, что исторія Египта обнимаетъ періодъ всего въ два-три вѣка, предшествовавшихъ современной намъ эпохѣ. Конечно, ему пришлось бы допустить вмѣшательство факторовъ, не имѣющихъ ничего общаго съ тѣми, которые управляются современною дѣятельностью человѣка, или, говоря другими словами, допустить вторженіе элементовъ чудеснаго. Такъ и біологъ, только благодаря предоставленному въ его распоряженіе могущественному фактору -- времени, получилъ въ первый разъ возможность въ своихъ объясненіяхъ обходиться безъ предположенія, что въ прошломъ извѣстный намъ естественный порядокъ явленій былъ нарушенъ.
   Но этою возможностью естественнаго объясненія біологическихъ явленій наука не могла воспользоваться, пока поперекъ ея дороги становился призракъ постояннаго, вѣчно неизмѣннаго вида. Требовалось не пошатнуть только этотъ научный догматъ, что уже успѣшно осуществилъ Ламаркъ, но окончательно подорвать его. Для этого представляется два пути. Вопервыхъ, въ самыхъ свойствахъ представителей видовыхъ формъ нужно найти указанія на подвижность, на текучесть этихъ формъ, уловить признаки какъ бы застывшаго движенія, какъ это, наприм., мы видимъ въ моментальныхъ фотографіяхъ. Во-вторыхъ, необходимо было подыскать несомнѣнные, очевидные примѣры наблюденнаго движенія формъ, т.-е. ихъ измѣненія за память исторіи.
   Такимъ образомъ, мы или сопоставляемъ различныя формы, захваченныя въ различные моменты движенія: это -- доводъ, такъ сказать, статическій; или стараемся уловить самый процессъ движенія, т.-е. измѣненія формъ: этотъ доводъ назовемъ динамическимъ.
   Остановимся сначала на доводахъ первой категоріи и, прежде всего, на разсмотрѣніи вопроса: точно ли виды всегда представляютъ обособленныя, разорванныя звенья органической цѣпи? Отвѣть на этотъ вопросъ получается несомнѣнно отрицательный. Чѣмъ болѣе разростаются паши свѣдѣнія объ органическихъ формахъ, тѣмъ болѣе увеличивается число случаевъ, подобныхъ тѣмъ, на которые ссылался уже Ламаркъ, т.-е. такихъ видовъ, между которыми, по мѣрѣ включенія вновь изслѣдованныхъ видовъ, становится труднѣе и труднѣе провести строгія границы. Чтобы не быть голословнымъ, приведу нѣсколько примѣровъ. Осока, ива, ежевика, ястребинникъ остаются, какъ и во времена Ламарка, камнемъ преткновенія ботаниковъ. Въ родѣ Hieracium -- ястребинникъ -- одни насчитываютъ 300 видовъ, другіе -- всего 52 или даже 20. Объ ивахъ уже Эндлихеръ выражался, что онѣ составляютъ crux et scandalum botanicorum. Съ осоками дѣло обстоитъ не лучше: одинъ нѣмецкій ботаникъ, десятки лѣтъ, не могъ разобраться съ однѣми "осоками королевскаго берлинскаго гербарія", вызвавъ тѣмъ саркастическія замѣчанія одного изъ авторитетнѣйшихъ знатоковъ растительнаго царства -- Бентама. Другой, не менѣе крупный авторитетъ въ этой области, недавно умершій Альфонсъ де-Кандоль, въ результатѣ своего монографическаго изслѣдованія дуба, приходитъ къ заключенію: "Ошибаются тѣ, кто продолжаютъ повторять, что большая часть нашихъ видовъ ясно разграничена и что виды сомнительные составляютъ слабое меньшинство. Это казалось вѣрнымъ, пока роды были недостаточно извѣстны, а ихъ виды установлены на основаніи недостаточнаго числа образцовъ, т.-е. пока виды были только временными. Чѣмъ болѣе мы пріобрѣтаемъ фактовъ, тѣмъ болѣе выступаетъ промежуточныхъ формъ и возростають сомнѣнія относительно видовыхъ границъ". Такимъ образомъ, самый строгій, самый авторитетный классификаторъ, болѣе чѣмъ черезъ полвѣка, почти буквально повторяетъ слова и предсказанія фантазера Ламарка, какъ его любили величать его противники. Животное царство представляетъ примѣры не менѣе убѣдительные. Такъ, по отношенію къ фораминиферамъ, о которыхъ Карпентеръ говоритъ, что "едва ли гдѣ виды растеній или животныхъ были установлены на основаніи такого громаднаго числа образцовъ, какъ въ этой группѣ",-- этотъ знатокъ приходитъ къ заключенію, что "предѣлы варіаціи формъ такъ значительны, что захватываютъ не только тѣ признаки, которые считались видовыми, но и тѣ, которые служили для установленія родовъ, а въ нѣкоторыхъ случаяхъ даже семействъ". Нѣкоторые прѣсноводные моллюски представляютъ еще болѣе разительные примѣры. Обширный родъ Helix, куда относятся обыкновенныя виноградныя улитки, разбитъ зоологами на нѣсколько подродовъ. Сюда относится Iberns, представленный нѣсколькими видами, обитающими опредѣленныя мѣстности Сициліи. Кобельтъ, подробно изучившій эти виды, пришелъ къ заключенію, что ихъ типическіе представители встрѣчаются только въ центрахъ ихъ распространенія, а въ пограничныхъ полосахъ виды эти соединены нечувствительными переходами, образующими изъ этихъ типическихъ представителей, несмотря на ихъ глубокое различіе, одно неразрывное цѣлое. Сходный случай былъ изученъ Гюликомъ надъ однимъ семействомъ прѣсноводныхъ моллюсковъ на Оаху, одномъ изъ Сандвичевыхъ острововъ. Многочисленныя глубокія долины, которыми изрѣзана горная лѣсистая мѣстность этого острова, имѣютъ свои типическіе виды, связанные съ сосѣдними типами полнѣйшими переходами.
   И такъ, значительное число сомнительныхъ видовъ, необходимость нерѣдко отказываться даже отъ "хорошихъ" видовъ, по мѣрѣ накопленія свѣдѣній о нихъ,-- все это убѣждаетъ въ томъ, что, фактически, то, что признается за видъ, не представляетъ всегда вполнѣ опредѣленной, замкнутой, во всѣхъ случаяхъ равнозначущей группы существъ.
   Но еще болѣе утверждаетъ въ этомъ сомнѣніи критическое отношеніе къ факту, никогда не отрицавшемуся самыми стойкими защитниками постоянства видовъ. Фактъ этотъ -- неполное тождество всѣхъ представителей вида, т.-е. существованіе разновидностей. Видовыя формы измѣнчивы,-- въ этомъ согласны всѣ безъ исключенія натуралисты,-- по, по однимъ, эта измѣнчивость имѣетъ предѣлъ, по другимъ -- она безпредѣльна, т.-е. можетъ достигать такихъ размѣровъ, что выдѣлившіяся разновидности ничѣмъ не будутъ отличаться отъ самостоятельныхъ видовъ. Прибѣгая къ сравненію, мы можемъ сказать, что, по однимъ, колонія всегда остается колоніей, по другимъ -- она можетъ разростись до размѣровъ метрополіи, даже перерости ее, стать, въ свою очередь, самостоятельнымъ центромъ.
   Въ чемъ же заключаются, съ точки зрѣнія защитниковъ постоянства видовъ, эти коренныя различія между видомъ и разновидностью? Критеріумовъ этого различія предлагалось два: одинъ изъ нихъ -- морфологическій, другой -- физіологическій. Морфологическій признакъ вида полагали видѣть въ степени различія и въ отсутствіи связующихъ звеньевъ, физіологическій -- въ безплодіи помѣсей между видами и плодовитости помѣсей между разновидностями. Одни ученые склонялись предпочтительно въ сторону морфологическаго, другіе -- въ сторону физіологическаго рузграниченія вида и разновидности. Этотъ выборъ былъ до нѣкоторой степени даже вынужденный, такъ какъ обѣ точки зрѣнія порой находились въ непримиримомъ противорѣчіи, какъ мы вскорѣ увидимъ это на примѣрѣ собакъ. Разсмотримъ послѣдовательно эти попытки строгаго разграниченія между видомъ и разновидностью.
   Что касается морфологическаго критеріума, основаннаго на степени различія, то онъ, конечно, не долго могъ выдержать критику. Очевидна невозможность опредѣлить объективную мѣру той степени различія, которая давала бы право двѣ несходныя формы признавать за два вида или только за двѣ разновидности того же вида. Отсюда понятенъ тотъ элементъ субъективности, въ формѣ таланта, "такта" и т. д., который всегда признавался необходимымъ атрибутомъ искуснаго классификатора; отсюда возможность существованія такого громаднаго числа "сомнительныхъ", спорныхъ видовъ и возникновенія термина "хорошіе" виды; отсюда дѣленіе видовъ на "большіе" и "малые" и возможность возникновенія цѣлой школы классификаторовъ "жорданистовъ", по примѣру этого ботаника, проводящихъ дробленіе обыкновенныхъ видовыхъ группъ до того, что они усматриваютъ сотни видовъ тамъ, гдѣ большинство ботаниковъ допускаетъ только одинъ, какъ, наприм., у Draba verna, у которой Жорданъ насчитываетъ до 200 постоянныхъ формъ, возводимыхъ имъ на степень видовъ.
   Болѣе удачнымъ можетъ показаться, на первый взглядъ, другой морфологическій признакъ, основанный на отсутствіи переходовъ, какъ очевидномъ, будто бы, доказательствѣ обособленности видовыхъ группъ, въ отличіе отъ связанныхъ между собою переходами разновидностей одного вида. Но не трудно убѣдиться, что этотъ критеріумъ еще менѣе удаченъ, такъ какъ легко приводитъ къ ложному кругу. Признавъ за отличительный признакъ вида отсутствіе переходныхъ формъ, мы, конечно, тѣмъ самымъ впередъ заручаемся согласіемъ его съ природой, такъ какъ отъ насъ же будетъ зависѣть даже значительно между собою различающіяся, но связанныя между собою видовыя формы признать за разновидности одного, болѣе широко понимаемаго вида. Но если эти оба признака въ отдѣльности не могутъ сослужить дѣйствительной службы защитникамъ постоянства видовъ, то сопоставленіе ихъ можетъ часто послужить въ пользу противникамъ этого ученія. Для этихъ послѣднихъ особенно цѣнны тѣ нерѣдкіе случаи, когда оба морфологическіе критеріума взаимно противорѣчатъ: на основаніи степени различія, равной степени различія "хорошихъ" видовъ, мы должны бы признать двѣ формы за самостоятельные виды, а наличность переходныхъ формъ принуждаетъ видѣть въ нихъ разновидности. Это особенно убѣдительно въ тѣхъ случаяхъ, когда переходы открывались позже установленія видовъ. Но и здѣсь, конечно, защитники постоянства видовъ могутъ отговориться тѣмъ, что пресловутый "тактъ" въ установленіи видовъ на этотъ разъ измѣнилъ имъ.
   Послѣ всего сказаннаго понятно, что новѣйшіе защитники догмата постоянства видовъ, убѣдясь въ несостоятельности морфологическаго критеріума, пытаются свести свою защиту исключительно на физіологическую почву. Однимъ изъ послѣднихъ могикановъ этого направленія можно считать Катрфажа, который всѣ свои возраженія противъ господствующаго теченія мысли въ этомъ направленіи пытается оправдать физіологическими соображеніями. Ознакомимся съ его воззрѣніями, какъ съ самою позднѣйшею попыткой этого рода {De Quatrfages: "Darwin et ces précurseurs", 1892.}, -- попыткой, въ то же время, показывающей, какъ много ученые этого лагеря должны были уступить со времени Кювье, какъ существенно измѣнилась ихъ тактика со времени появленія книги Дарвина и какъ безнадежна ихъ попытка отстоять неподвижность видовъ, выражающуюся, будто бы, въ категорическомъ ихъ отличіи отъ разновидностей. Въ чемъ заключалось это коренное, будто бы, физіологическое различіе между самостоятельными видовыми формами и разновидностями въ предѣлахъ одного вида? Виды,-- утверждали прежде защитники этого взгляда,-- не могутъ давать между собою помѣсей; скрещиванія между видами или остаются вовсе безъ результатовъ, или происшедшія отъ того помѣси обречены на безплодіе. Наоборотъ, скрещиванія между собою разновидности одного вида всегда плодовиты какъ въ первомъ, такъ и въ послѣдующихъ поколѣніяхъ. Этотъ фактъ пытались закрѣпить и особою терминологій, называя продукты скрещиванія видовъ гибридами, а продукты скрещиванія между разновидностями метисами. Положеніе это, въ теченіе долгихъ лѣтъ выдаваемое за строгое выраженіе факта, становилось непреодолимою преградой къ допущенію, что разновидности ничѣмъ существенно не отличаются отъ видовъ, -- допущенію, безъ котораго, понятно, не мыслима никакая теорія историческаго происхожденія органическихъ формъ путемъ медленнаго ихъ перерожденія. Но въ настоящее время даже самые смѣлые защитники коренного различія между видомъ и разновидностью не рѣшаются формулировать это положеніе въ такой опредѣленной формѣ. Если, какъ общее правило, помѣси между видами получаются не такъ часто и не такъ успѣшно, какъ между разновидностями одного вида, то число ставшихъ извѣстными исключеній изъ этого правила и постепенность въ его проявленіи дѣлаютъ его окончательно непригоднымъ, въ качествѣ категорическаго различія между видомъ и разновидностью, для установленія между ними грани, которую природа, будто бы, не въ силахъ перешагнуть въ своемъ поступательномъ историческомъ движеніи.
   Что съ возростаніемъ систематическаго различія между организмами должна, наконецъ, наступить невозможность полученія среднихъ между ними существъ, само по себѣ очевидно. "Ни Реомюръ, наблюдавшій странную связь между курицей и кроликомъ, не надѣялся, конечно, увидать куръ, покрытыхъ шерстью, или кроликовъ, одѣтыхъ въ перья, ни я самъ",-- говоритъ Катрфажъ, "сдѣлавшій такое же наблюденіе надъ кошкой и собакой, не ожидалъ получить полукошку, полу собаку". Но вопросъ заключается въ томъ, всегда ли эта невозможность полученія промежуточнаго существа совпадаетъ съ видовымъ различіемъ или она можетъ обнаружиться ранѣе или позднѣе достиженія этой систематической грани? Несмотря на все желаніе отстоять эту физіологическую особенность вида, Катрфажъ долженъ сознаться, что помѣси между видами возможны,-- мало того, даже, хотя и въ рѣдкихъ случаяхъ, онѣ возможны между видами, относящимися къ различнымъ родамъ. Слѣдовательно, въ качествѣ категорическаго, абсолютнаго признака видовъ, въ отличіе отъ разновидностей, безплодіе помѣсей уже не можетъ быть допущено, но какъ различіе въ степени, различіе количественное, оно вѣрно и, конечно, можетъ служить только новымъ аргументомъ въ пользу измѣняемости видовъ. Еслибъ было только доказано, что нѣкоторые виды могутъ давать помѣси такъ же легко, какъ и разновидности, то ничто не помѣшало бы защитникамъ постоянства видовъ прибѣгнуть къ той же тактикѣ, къ какой они прибѣгали по отношенію къ признакамъ морфологическимъ, т.-е. пожертвовать этими нѣсколькими видами, признавъ, что ошиблись въ ихъ установленіи. Въ дѣйствительности же, даже при успѣшномъ скрещиваніи видовъ, способность къ образованію плодовитаго потомства оказывается сильно измѣненною, ослабленною, но не уничтоженною. Слѣдующій примѣръ, подробно изученный, однимъ изъ наиболѣе тщательныхъ изслѣдователей этихъ явленій, Ноденомъ, наглядно показываетъ особенности этого процесса. Ноденъ предпринялъ перекрестное оплодотвореніе двухъ видовъ датуры (D. stramonium и D. ceratocaula), видовъ, изъ всѣхъ представителей этого рода, наиболѣе между собою различныхъ. Опыту подверглись десять экземпляровъ. Они дали десять плодовъ, менѣе крупныхъ, чѣмъ нормальные. Большая часть сѣмянъ совсѣмъ не развилась, другіе достигли обычныхъ размѣровъ, но не заключали зародышей. Въ итогѣ, вмѣсто нѣсколькихъ сотенъ сѣмянъ, получилось всего 60; изъ нихъ взошло всего три, а выросло всего два растенія. Но эти два растенія превзошли по развитію своихъ родителей. Однако, ихъ производительность была поражена, многіе цвѣты не развились; за то тѣ, которые развились, дали плоды и сѣмена вполнѣ нормальные, произведшіе въ результатъ болѣе ста растеній. Этотъ примѣръ наглядно показываетъ, что перекрестное оплодотвореніе между видами, даже при неблагопріятномъ исходѣ, вызывая глубокое потрясеніе въ воспроизводительной системѣ, не устраняетъ вполнѣ возможности оплодотворенія и полученія плодовитаго потомства.
   Впрочемъ, нѣкоторые ученые идутъ еще далѣе и утверждаютъ, что образованіе помѣсей между видами совершается гораздо легче, чѣмъ принято думать, и широко распространено въ природѣ. Къ числу этихъ ученыхъ слѣдуетъ отнести извѣстнаго ботаника Кернера, по его заявленію, въ теченіе сорока лѣтъ систематически изслѣдовавшаго этотъ вопросъ {Kerner: "Pflauzenleben", 1891.}. Онъ рѣшительно высказываетъ мнѣніе, что помѣси между видами ничѣмъ не отличаются отъ помѣсей между разновидностями и что совершенно излишне обозначать ихъ различными терминами. По его мнѣнію, въ одной европейской флорѣ за послѣднія сорокъ лѣтъ найдено свыше тысячи гибридовъ, т.-е. помѣсей между несомнѣнными видами растеній, принадлежащихъ ко всѣмъ отдѣламъ цвѣтковыхъ растеній. Изъ многочисленныхъ, приводимыхъ имъ, примѣровъ укажемъ на помѣси между серебристымъ тополемъ и осиной, между черникой и брусникой, между апельсиномъ и лимономъ. Эта послѣдняя представляетъ полосатые плоды, съ участками, представляющими свойства лимона и другими -- со свойствами апельсина. Особенно интересны сообщаемыя Кернеромъ данныя относительно помѣси между двумя видами люцерны -- люцерной посѣвной (Medicago Sativa) и желтой (M. falcata) {Мнѣ случалось наблюдать эту интересную помѣсь двадцать слишкомъ лѣтъ тому назадъ въ Симбирской губерніи. Я тогда уже обращалъ на нее вниманіе, какъ на растеніе, изъ котораго могли бы извлечь пользу наши сельскіе хозяева.}. У первой цвѣты сине-фіолетовые, а бобы скручены винтомъ въ нѣсколько тѣсныхъ оборотовъ; у второй цвѣты желтые, а бобы изогнуты серпомъ. У помѣси Medicago media цвѣты представляютъ оригинальную и рѣдкую среднюю окраску, зеленую, а бобы имѣютъ форму среднюю между двумя первыми, т.-е. въ видѣ пробочника, съ небольшимъ числомъ раскрученныхъ оборотовъ. Эта помѣсь, по свидѣтельству Кернера, является нагляднымъ опроверженіемъ упорно сохраняющагося предразсудка, будто помѣси при самооплодотвореніи безплодны и нуждаются, для сохраненія плодовитости, въ скрещеніи съ однимъ изъ родителей. Желтая люцерна, оплодотворенная собственною пыльцей, оказывается менѣе плодовитой, чѣмъ оплодотворенная пыльцей люцерны посѣвной, а полученная помѣсь М. media гораздо плодовитѣе при оплодотвореніи собственною пыльцей, чѣмъ при оплодотвореніи пыльцей желтой люцерны. Словомъ, эта несомнѣнная помѣсь мгжду двумя видами представляетъ явленіе прямо противорѣчащее ходячему мнѣнію о безплодіи и непостоянствѣ гибридовъ.
   Нужно ли еще добавлять, что и въ животномъ царствѣ законъ безплодія помѣсей между видами представляетъ многочисленныя исключенія. Катрфажъ долженъ признать несомнѣнное существованіе овцекозъ, Chabins, какъ ихъ зовутъ на югѣ Франціи, лепоридовъ, т.-е. помѣсей зайца и кролика. Извѣстна помѣсь между глухаремъ и тетерькой, между двумя видами шелкопряда и т. д.
   Сознавая, что отстаивать, въ его первоначальной абсолютной формѣ, этотъ законъ физіологическаго различія между видомъ и разновидностью уже невозможно, Катрфажъ пытается спасти его, давъ ему гораздо болѣе скромную и сложную формулировку, но и она, какъ не трудно убѣдиться, не выдерживаетъ критики. Онъ утверждаетъ, что продукты скрещиванія между видами если и не отличаются отъ продуктовъ скрещиванія разновидностей предполагавшимся безплодіемъ, то представляютъ ту существенную особенность, что неудержимо стремятся возвратиться къ типу одного изъ видовъ родителей,-- его будто бы не замѣчается у помѣсей между разновидностями. Кернеръ, наоборотъ, рѣшительно высказывается противъ такого воззрѣнія на гибридовъ; онъ говоритъ: "мнѣніе будто они, на основаніи внутренней необходимости возвращаются къ породившимъ ихъ видовымъ формамъ, должно быть отнесено къ числу басенъ". Но даже допустивъ, что явленіе возвращенія къ типу одного изъ родителей встрѣчается чаще, чѣмъ предполагаетъ Кернеръ {Какъ это дѣйствительно обнаруживается въ нѣкоторыхъ опытахъ Нодена, въ томъ числѣ и въ приведенномъ выше опытѣ съ датурой.}, нѣтъ никакого повода видѣть въ этомъ явленіи какое-нибудь коренное, качественное различіе вида, отличающее его отъ разновидности. Катрфажъ пытается объяснить это неизбѣжное будто бы возвращеніе къ типу родителей и прибѣгаетъ къ слѣдующему сравненію. Когда химикъ желаетъ раздѣлить смѣсь двухъ солей, кристаллизирующихся не одинаково легко, онъ прибѣгаетъ къ повторнымъ кристаллизаціямъ и въ результатѣ получаетъ почти чистою ту соль, которая кристаллизируется легче. "Отбить допустить, -- говоритъ онъ, -- что одинъ изъ типовъ реализируется легче, чѣмъ другой, для того, чтобъ онъ одержалъ надъ нимъ верхъ". Но, прибѣгая къ сходному сравненію, мы такъ же картинно можемъ себѣ представить, почему это стремленіе къ выдѣленію одного изъ родительскихъ типовъ должно выражаться рѣзче при скрещиваніи видовъ, чѣмъ при скрещиваніи разновидностей, ни мало не допуская коренного между ними различія. Представимъ себѣ двѣ порціи одной и той же жидкости, наприм., спирта: если мы сольемъ ихъ вмѣстѣ, онѣ образуютъ однородную жидкость, но будемъ къ одной приливать воды, а къ другой эѳира, и мы получимъ, наконецъ, жидкости, которыя хотя и будутъ смѣшиваться при взбалтываніи, но уже будутъ стремиться раздѣлиться, и тѣмъ скорѣе и легче, чѣмъ болѣе одна будетъ приближаться къ эѳиру, а другая -- къ водѣ. Такъ и при скрещиваніи мало отличающихся разновидностей, очевидно, даны условія для образованія болѣе устойчиваго, болѣе однороднаго смѣшаннаго типа: при скрещиваніи болѣе широко разошедшихся видовыхъ формъ помѣси будутъ менѣе устойчивыя, легче распадающіяся на составляющіе ихъ элементы. Но ни въ какомъ случаѣ въ этой особенности видовъ, даже допустивъ болѣе широкое ея распространеніе, не въ правѣ мы видѣть какое-нибудь исключительное, внезапное свойство, не связанное закономъ непрерывности со свойствами разновидностей. Безуспѣшность попытки послѣдняго и самаго стойкаго защитника ученія о неподвижности видовъ основать его на объективномъ физіологическомъ признакѣ, хотя совершенно отличномъ отъ того, который предъявлялся ранѣе, только еще убѣдительнѣе доказываетъ необходимость отказаться отъ этого научнаго предразсудка, такъ долго тормазившаго успѣхи идеи историческаго развитія органическихъ формъ {Едва ли стоитъ останавливаться на еще болѣе сложной попыткѣ Катрфажа видѣть другую будто бы особенность видовъ въ томъ, что гибриды, однажды вернувшіяся къ типу одного изъ родителей, не представляютъ явленій атавизма, въ смыслѣ случайнаго возвращенія къ типу другого родителя. Во-первыхъ, это явленіе прямо вытекаетъ изъ сущности явленій атавизма, т.-е. вліянія длиннаго ряда предковъ, а, во-вторыхъ, нѣтъ повода предполагать, чтобы, въ соотвѣтственной мѣрѣ, это правило не примѣнялось къ помѣсямъ между разновидностями. Во всякомъ случаѣ, необходимость изобрѣтать новые все болѣе и болѣе запутанные признаки различія между видами и разновидностями доказываетъ только безнадежность защищаемаго дѣла.}.
   И такъ, ни въ степени различія, ни въ наличности или отсутствіи переходовъ, ни въ физіологическихъ особенностяхъ, основанныхъ на безплодіи или непостоянствѣ продуктовъ скрещиванія, не находитъ естествоиспытатель критеріума для различенія вида отъ разновидности: это различіе только въ степени; это два понятія, нечувствительно переходящія одно въ другое. Слѣдовательно, самый фактъ существованія разновидностей долженъ быть признанъ за выраженіе измѣнчивости, подвижности видовыхъ формъ. Никто, ранѣе Дарвина, не представлялъ этого логическаго вывода съ такою неотразимою смой, обставивъ его массой фактическихъ документовъ и формулируя въ положеніи: "разновидность есть зачинающійся видъ, видъ -- рѣзкая разновидность". При этомъ онъ выражалъ надежду, что этимъ путемъ "мы будемъ, наконецъ, избавлены отъ безплодныхъ поисковъ за неуловленною до сихъ поръ и неуловимою сущностью понятія -- видъ". Дарвинъ предложилъ далѣе попытку статистической провѣрки этого положенія. Вотъ одна изъ формъ этой провѣрки. Если образованіе разновидностей и новыхъ видовъ -- только двѣ стадіи одного и того же процесса дифференцированія, первоначально однородной, видовой группы, то мы въ правѣ ожидать, что они будутъ совпадать, т.-е. что въ тѣхъ родахъ, въ которыхъ это стремленіе уже успѣло выразиться въ образованіи видовъ, оно будетъ продолжать выражаться и въ образованіи видовъ зачаточныхъ, т.-е. разновидностей, такъ какъ очевидно, что въ условіяхъ существованія и въ пластичности самыхъ формъ заключается нѣчто благопріятствовавшее и продолжающее благопріятствовать образованію новыхъ видовъ. Статистическая провѣрка подтвердила вѣрность этого предположенія. Роды обширные, т.-е. содержащіе много видовъ, заключали болѣе видовъ, представлявшихъ разновидности, и, притомъ, эти виды были, среднимъ числомъ, богаче разновидностями, чѣмъ виды родовъ мелкихъ.
   Сопоставляя все намъ извѣстное о видахъ, какъ "хорошихъ", такъ и сомнительныхъ, и разновидностяхъ,-- какъ мало обозначавшихся, такъ и достигшихъ почти видового различія, встрѣчая всѣ свойства, прежде приписываемыя исключительно или тѣмъ или другимъ, представленными въ большей или меньшей степени и въ тѣхъ, и въ другихъ, мы, очевидно, должны отказаться отъ мысли о неизмѣнчивости видовъ. Продолжая сдѣланное выше сравненіе съ моментальною фотографіей, мы можемъ сказать, что, охватывая однимъ общимъ взглядомъ всевозможныя видовыя формы, отъ только что зачинающагося до вполнѣ обособившагося вида, мы выносимъ общее впечатлѣніе текучести, подвижности этихъ формъ, точно такъ же, какъ въ стробоскопѣ, соединяя въ одно изображеніе формы, застывшія въ различныхъ фазахъ движенія, мы получаемъ непосредственное впечатлѣніе этого движенія.
   Такова сущность тѣхъ аргументовъ, которые мы въ началѣ главы назвали статическими.
   Переходимъ теперь къ тому способу доказательства подвижности видовыхъ формъ, который мы назвали, въ отличіе отъ перваго, динамическимъ, т.-е. къ непосредственному свидѣтельству о томъ, что видовыя формы дѣйствительно измѣнялись. Здѣсь естественныя формы не могутъ доставить удобнаго матеріала, такъ какъ мы не имѣемъ точнаго историческаго о нихъ свидѣтельства, да и самый процессъ совершался съ медленностью, въ сравненіи съ которой періоды, обнимаемыя исторіей, ничтожны. Гораздо болѣе цѣнный матеріалъ въ томъ и другомъ отношеніи доставляютъ намъ формы, измѣнившіяся подъ непосредственнымъ воздѣйствіемъ человѣка,-- воздѣлываемыя имъ растенія и прирученныя животныя. Одинъ взглядъ на издаваемый каждый годъ каталогъ садовыхъ и огородныхъ растеній достаточно убѣждаетъ въ глубокой измѣнчивости этихъ формъ; выставки скотоводства доказываютъ то же по отношенію къ домашнимъ животнымъ. Но и здѣсь, очевидно, дѣло сводится къ оцѣнкѣ степени различія, къ разрѣшенію вопроса, достигаетъ ли она тѣхъ размѣровъ, которые соотвѣтствуютъ несомнѣнной видовой грани. По отношенію къ цѣлому ряду формъ домашнихъ животныхъ этотъ вопросъ долженъ быть разрѣшенъ въ положительномъ смыслѣ,-- степень измѣненія не только достигаетъ видового различія, но даже значительно превосходитъ его, но гораздо труднѣе, во многихъ случаяхъ, бываетъ доказать другое положеніе, именно несомнѣнность происхожденія этихъ породъ отъ одного вида. Въ этомъ отношеніи особенно останавливаютъ на себѣ вниманіе породы собакъ. Степени ихъ различія, будь онѣ найдены въ естественномъ состояніи, дали бы намъ право видѣть въ нихъ не только различные виды, но и различные роды и, слѣдовательно, представили бы убѣдительный аргументъ противъ постоянства вида. Тѣмъ не менѣе, взвѣсивъ всѣ доводы за и противъ, Дарвинъ не рѣшился признать ихъ за потомство одного вида. Но за то къ этому выводу приходитъ его, какъ мы видимъ, упорный противникъ Катрфажъ, и это странное противорѣчіе доказываетъ, что существованіе породъ собакъ, такъ или иначе, является роковымъ только для сторонниковъ неподвижности видовыхъ формъ. Дѣло въ томъ, что всѣ породы собакъ, какъ бы ни было глубоко ихъ морфологическое различіе, даютъ плодовитыя помѣси и, слѣдовательно, для сторонниковъ исключительно физіологической характеристики видовъ представляютъ одинъ видъ. Но, допуская это, представители этого воззрѣнія тѣмъ самымъ вынуждены признать, что въ предѣлахъ одного вида различія могутъ достигать размѣровъ различій родовыхъ, т.-е. должны совершенно отказаться отъ критеріума морфологическаго,-- того, на почвѣ котораго сложилось самое представленіе о видѣ и которымъ, на дѣлѣ, исключительно руководятся классификаторы. Слѣдовательно, породы собакъ, во всякомъ случаѣ, цѣнны въ томъ смыслѣ, что приводятъ обѣ попытки прочно обосновать понятіе о видѣ къ непримиримому противорѣчію.
   Болѣе опредѣленный выводъ, какъ извѣстно, дало Дарвину его классическое изслѣдованіе голубиныхъ породъ. Здѣсь различія почти такъ же глубоки,-- ихъ было бы достаточно для установленія отдѣльныхъ родовъ; нѣкоторые признаки служатъ даже для характеристики семействъ того отряда, къ которому относится семейство голубей. И, въ то же время, доказательство ихъ принадлежности къ одному виду не подлежитъ сомнѣнію. За тридцать слишкомъ лѣтъ со времени появленія книги Дарвина, эта строго фактическая сторона его изслѣдованія встрѣчала только полное одобреніе и, притомъ, странно сказать, чаще въ рядахъ его враговъ, чѣмъ въ рядахъ сторонниковъ. Слѣдовательно, фактъ возможности морфологической дифференцировки вида, доходящей до образованія не только новыхъ видовыхъ, но даже родовыхъ различій поставленъ этими изслѣдованіями внѣ сомнѣнія. Такъ ли же обстоитъ дѣло по отношенію къ различію физіологическому? Возможно ли привести примѣры породъ настолько обособившихся, чтобы представлять и эту предполагаемую физіологическую характеристику видовъ -- безплодіе при скрещиваніи? Въ отвѣтъ на это, прежде всего, припомнимъ только что сказанное относительно несостоятельности этой характеристики, какъ абсолютнаго критеріума вида. Хотя мы видѣли, что не можетъ быть и рѣчи объ этомъ безплодіи, какъ неизмѣнномъ свойствѣ вида, но, тѣмъ не менѣе, конечно, было бы вдвойнѣ убѣдительно еслибъ можно было привести и обратное доказательство, т.-е. показать, что несомнѣнныя разновидности могутъ пріобрѣтать и этотъ характеристическій признакъ, если далеко не всѣхъ, то многихъ "хорошихъ" видовъ. По отношенію къ растенію существуетъ нѣсколько подобныхъ фактовъ. Такъ, Кёльрейтеръ убѣдился, что двѣ разновидности Ланса не давали помѣси, или,-- что, какъ мы замѣтили выше, еще убѣдительнѣе,-- давали нѣсколько зеренъ съ такимъ же трудомъ, какъ и гибриды датуры у Нодена. Нѣкоторыя разновидности Verbascum -- коровяка -- также не давали помѣси. Въ животномъ царствѣ примѣры менѣе обстоятельны, но и тамъ ссылаются на парагвайскую кошку, натурализованную изъ Европы и будто бы не дающую болѣе помѣси съ своимъ европейскимъ родичемъ, на кроликовъ, еще въ XV вѣкѣ натурализовавшихся на сосѣднемъ съ Мадерой островѣ Порто-Санто и болѣе не спаривающихся съ кроликомъ европейскимъ, на морскихъ свинокъ европейскихъ и бразильскихъ и т. д. Впрочемъ, малочисленность достовѣрныхъ примѣровъ проявленія этого физіологическаго различія, въ сравненіи съ примѣрами осуществленія глубокаго морфологическаго различія, едва ли представляетъ что-либо неожиданное и странное. Всѣ свои заботы при выводѣ новыхъ породъ человѣкъ, конечно, сосредоточивалъ на признакахъ морфологическихъ и едва ли когда-либо задавался цѣлью получить двѣ формы, отличающіяся безплодіемъ при скрещеніи. Сохраненіе чистоты породы, которая этимъ, правда, достигалась бы гораздо проще, осуществляется изоляціей. И, конечно, еслибъ онъ задался этою цѣлью, то природа доставила бы ему матеріалъ не менѣе обильный, чѣмъ въ сферѣ измѣненій морфологическихъ. Дарвинъ, Роменсъ и другіе изслѣдователи этого вопроса ссылаются на многочисленные случаи "малой плодовитости или полнаго безплодія между двумя недѣлимыми, несмотря на то, что каждый изъ нихъ въ отдѣльности вполнѣ плодовитъ съ другими недѣлимыми". Едва ли есть поводъ сомнѣваться въ томъ, что, обративъ такое же вниманіе на эти физіологическія индивидуальныя особенности въ представителяхъ различныхъ разновидностей, человѣкъ успѣлъ бы закрѣпить и усилить и этотъ физіологическій признакъ, какъ успѣлъ закрѣпить и усилить столько признаковъ морфологическихъ.
   Какъ бы то ни было, но, въ виду многочисленныхъ доказательствъ, что безплодіе помѣсей не совпадаетъ съ видовымъ различіемъ, нѣтъ основанія придавать исключительное значеніе обратному доказательству того же положенія, т.-е. доказательству, что и помѣси между разновидностями могутъ быть безплодны.
   И такъ, будемъ ли мы аргументировать на основаніи фактовъ статическихъ, т.-е. на основаніи сопоставленія безчисленныхъ органическихъ формъ, застигнутыхъ нами на различныхъ ступеняхъ непрерывной лѣстницы между едва намѣченною разновидностью и вполнѣ обозначившимся видомъ, обратимся ли мы къ фактамъ динамическимъ, т.-е. къ разсмотрѣнію случаевъ несомнѣннаго измѣненія извѣстныхъ формъ, выводъ будетъ одинъ и тотъ же: защитники ограниченной измѣнчивости вида не дали и не могутъ дать критеріума для абсолютнаго отличія вида отъ разновидности, слѣдовательно, самый фактъ существованія разновидностей всѣхъ степеней въ пространствѣ и ихъ несомнѣннаго возникновенія во времени доказываетъ совершенно обратное, т.-е. возможность возникновенія новыхъ видовъ путемъ дифференцировки старыхъ. А этимъ устраняется главное препятствіе къ допущенію историческаго процесса образованія органическихъ формъ.

-----

   Но если видъ представляется чѣмъ-то текучимъ, измѣняющимся въ пространствѣ и во времени, если самое понятіе о немъ является неопредѣленнымъ, неуловимымъ, то, съ другой стороны, какъ же согласить это съ фактомъ, что въ установленіи значительнаго большинства видовъ мнѣнія натуралистовъ вполнѣ согласны? Какъ объяснить себѣ, наконецъ, возникновеніе этого понятія въ человѣческомъ умѣ?
   Не разъ высказывалась мысль, что происхожденіе спора о естественно-историческомъ видѣ кроется въ логической ошибкѣ, корень которой должно искать еще въ схоластическихъ спорахъ объ "универсалахъ", что это только позднѣйшій отголосокъ многовѣковой распри "реалистовъ" и "номиналистовъ". Шлейденъ, остановившись на неудовлетворительности всѣхъ попытокъ дать точное опредѣленіе вида показавъ несостоятельность его практическаго примѣненія къ дѣйствительности, проявляющуюся въ томъ, что порою тамъ, гдѣ одинъ ученый видитъ 70 видовъ, другой видитъ всего 7--8, приходитъ къ заключенію, что выбраться изъ этого противорѣчія можно только прослѣдивъ психологическій процессъ образованія того понятія, которое мы называемъ видомъ. Указавъ на умственный процессъ, при помощи котораго, отвлекаясь отъ частностей отдѣльныхъ наблюденій, мы отъ конкретныхъ фактовъ восходимъ къ болѣе и болѣе обобщеннымъ отвлеченнымъ понятіямъ, сославшись на то, какъ представители схоластическаго "реализма", поощряемые богословами, долго отстаивали свое ученіе, по которому всякому понятію должна соотвѣтствовать реальная дѣйствительность,-- ученіе, въ первый разъ пошатнувшееся подъ ударомъ францисканца Вильгельма фонъ-Оккама, а позднѣе окончательно потрясенное благодаря успѣхамъ точнаго званія, Шлейденъ приходитъ къ заключенію, что послѣднимъ убѣжищемъ "реализма", послѣднимъ слѣдомъ его переживанія, явились ученіе оба естественно-историческомъ видѣ. Онъ прямо обвиняетъ Канта, Фриса, Апельта и др. въ томъ, что эти строгіе мыслители, очистивъ, согласно съ духомъ точнаго естествознанія, другія области знанія отъ послѣднихъ слѣдовъ ученія "реалистовъ", отстаивали мысль, что въ примѣненіи къ органической природѣ "видовое понятіе имѣетъ реальное, объективное бытіе, а потому и право на значеніе болѣе прочное, чѣмъ измѣнчивыя по своей природѣ субъективныя воззрѣнія того или другого ученаго". Они пытались даже создать полуметафизическій законъ спецификаціи, по которому субъективному процессу образованія понятія должно соотвѣтствовать въ природѣ нѣчто вполнѣ объективное, такъ что возникшему къ человѣческомъ умѣ понятію "лошадь" и въ природѣ соотвѣтствуетъ дѣйствительная лошадь. Шлейденъ замѣчаетъ по этому поводу: "Ошибочность этого заключенія очевидна уже изъ того, что въ природѣ всякая лошадь должна быть извѣстной масти, "лошадь" же, какъ понятіе, не можетъ имѣть масти, иначе всякая лошадь иной масти была бы исключена изъ этого понятія". Едва ли, однако, мысль, высказываемая Шлейденомъ, вполнѣ вѣрна, едва ли безъ извѣстной степени односторонности можно видѣть въ естественно-историческомъ видѣ только нѣчто аналогичное "универсаламъ" схоластическаго реализма, едва ли мы не должны скорѣе признать, что Кантъ и другіе упомянутые писатели правы, утверждая, что естественно-историческій видъ не простое отвлеченное понятіе, что въ немъ есть еще присущій ему элементъ и что этотъ-то элементъ имѣетъ объективное существованіе. Слово видъ, въ примѣненіи къ организмамъ, имѣетъ, очевидно, два значенія и отъ неяснаго различенія двойственности этой точки зрѣнія проистекаютъ безконечныя недоразумѣнія и разногласія ученыхъ. Въ одномъ смыслѣ, видъ, очевидно, только отвлеченное понятіе, въ другомъ онъ -- реальный фактъ. Мы, очевидно, то противу полагаемъ видъ разновидности, то противуполагаемъ его другимъ видамъ. Видъ противуполагаемый разновидности, есть, конечно, отвлеченное понятіе, но виды, цѣлый рядъ видовъ, противуполагаемыхъ другъ другу, представляютъ несомнѣнный объективный фактъ, и отъ этого-то объективнаго факта, а не отъ отвлеченнаго понятія, отправлялись первые классификаторы, установившіе ученіе о видѣ.
   Соединеніе разновидностей въ видовыя группы, точно также какъ и соединеніе видовъ въ роды, родовъ въ семейства, конечно, достигается путемъ отвлеченія, по положеніе, что виды, изъ которыхъ слагаются колективныя единицы высшаго порядка, въ большемъ числѣ случаевъ не связаны въ одно непрерывное цѣлое, а представляютъ между собою отдѣльныя звенья разорванной цѣпи, есть простое заявленіе наблюденнаго факта и никакимъ образомъ не вытекаетъ изъ психологическаго процесса образованія отвлеченныхъ понятій. Шлейденъ правъ, говоря, что "лошадь", вообще, не существуетъ иначе, какъ въ нашемъ представленіи, потому что отвлеченная лошадь не имѣетъ масти. Это вѣрно по отношенію къ варіаціи въ предѣлахъ этого понятія. Но отвлеченность общаго понятія "лошадь" по отношенію къ обнимаемыхъ имъ конкретнымъ частнымъ случаямъ не уничтожаетъ реальности того факта, что лошадь, какъ группа сходныхъ существъ, т.-е. всѣ лошади, рѣзко отличается отъ другихъ группъ сходныхъ между собою существъ, каковы оселъ, зебра, квагга и т. д. Эти грани, эти разорванныя звенья органической цѣпи не внесены человѣкомъ въ природу, а навязаны ему самою природой. Этотъ реальный фактъ требуетъ реальнаго же объясненія.
   Мы могли доказать существованіе измѣнчивости, вполнѣ достаточной для объясненія возникновенія новыхъ видовъ, мы видѣли, что многіе виды мы застаемъ какъ бы въ процессѣ созиданія, но почему же большая часть видовъ, достигшихъ полнаго развитія, не сохраняетъ между собою непосредственной связи? Что эта связь могла существовать и исчезнуть, конечно, вполнѣ естественно; палеонтологія свидѣтельствуетъ, какъ много исчезло съ лица земли органическихъ формъ. Но вопросъ въ томъ, почему этотъ процессъ исчезновенія шелъ такимъ путемъ, что выхватывалъ не цѣлыя сплошныя группы существъ, оставляя нетронутыми другія, такія же сплошныя группы, а вырывалъ изъ рядовъ, прорѣжая ихъ, сохраняя только общую картину цѣпи или сѣти, но порывая вездѣ непосредственныя связи? Никто изъ предшественниковъ Дарвина не только не далъ отвѣта на этотъ вопросъ, но даже и не пытался искать его. Правда, Ламаркъ, какъ мы видѣли, сознавалъ всю важность этого на каждомъ шагу бросающагося въ глаза факта, но безъ успѣха пытался скорѣе отдѣлаться отъ него, чѣмъ объяснить его предположеніемъ, что эта разрозненность органическихъ формъ, безъ которой невозможна была бы ихъ естественная классификація, происходитъ отъ счастливой случайности, благодаря которой многочисленныя формы остались намъ неизвѣстными. Но понятно, что это не объясненіе. Фактъ этотъ можно было бы почесть объясненнымъ только тогда, когда удалось бы понять его необходимость, вывести его какъ неизбѣжный результатъ извѣстныхъ намъ естественныхъ факторовъ, и Дарвинъ, какъ увидимъ, вполнѣ успѣлъ въ этомъ. Это громадное преимущество его теоріи передъ всѣми однородными попытками обыкновенно не достаточно цѣнится, но самъ Дарвинъ, какъ увидимъ, придавалъ ему особенное значеніе.
   И такъ, на вопросъ, поставленный нами въ заголовкѣ: естественно-историческій видъ -- отвлеченное понятіе или реальный фактъ?-- мы должны отвѣтить двояко, соотвѣтственно двоякому смыслу, который, очевидно, связанъ съ этимъ словомъ. Вида, какъ категоріи, строго опредѣленной, всегда себѣ равной и неизмѣнной, въ природѣ не существуетъ; утверждать обратное значило бы дѣйствительно повторять старую ошибку схоластиковъ-"реалистовъ". Но рядомъ съ этимъ, и совершенно независимо отъ этого вывода, мы должны признать, что виды -- въ наблюдаемый нами моментъ -- имѣютъ реальное существованіе и это -- фактъ, ожидающій объясненія,
   Такимъ образомъ, задача натуралиста въ этомъ сложномъ вопросѣ оказывается двоякою: требуется опровергнуть то, что было невѣрно въ ходячемъ представленіи о видѣ, и найти объясненіе для того, что въ немъ дѣйствительно согласно съ природой. Какъ выполнилъ Дарвинъ первую половину задачи, мы уже знаемъ,-- намъ предстоитъ узнать, какъ разрѣшилъ онъ и вторую.
   Мы наблюдаемъ въ современной природѣ слѣды двухъ процессовъ: одного основного -- процесса измѣненія и образованія новыхъ органическихъ формъ, связующаго ихъ воедино, и другаго -- вторичнаго, порывающаго эту связь, вызывающаго разчленепіе органическаго міра на обособленныя группы формъ. Эти процессы могли бы быть, конечно, совершенно независимы одинъ отъ другого, т.-е. быть вызваны различными причинами, по Дарвинъ открылъ въ природѣ такой именно историческій процессъ, неизбѣжнымъ послѣдствіемъ котораго являются обѣ эти коренныя черты наблюдаемаго нами строя органическаго міра.
   Устранивъ все, что такъ долго мѣшало допустить существованіе историческаго процесса измѣненія органическихъ формъ, переходимъ, наконецъ, къ его изученію.

К. Тимирязевъ.

"Русская Мысль", кн.VI, 1894

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru