Тиняков Александр Иванович
О русской душе

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Николай Бердяев. "Душа России". М., 1915.

   Бердяев, Н.А. Падение священного русского царства: Публицистика 1914--1922
   М., "Астрель", 2007.
   

Александр Тиняков

О РУССКОЙ ДУШЕ*

* Николай Бердяев. "Душа России". М., 1915.

   Всеевропейская война побуждает наших мыслителей с большей интенсивностью и ожиданием рассуждать о судьбах России о ее внутренней духовной жизни. Большинство их довольствуется противопоставлением России германизму и весьма неглубокими, а потому и вульгарными нападками на последний. Николай Бердяев не может быть зачислен в разряд таких "мыслителей": он гораздо внимательнее, мужественнее и внутренне честнее, чем всякого рода неославянофилы. Говоря о русской душе, он отмечает наряду с положительными ее качествами и отрицательные.
   По его мнению, "Россия -- противоречива, антиномична". Эту противоречивость он усматривает решительно во всем: в отношении русского народа к государственности, к национализму, к христианству, наконец, в самом бытовом укладе русской жизни, дающей, с одной стороны, тип вечного скитальца, с другой -- представителей "крепкого быта и тяжелой плоти" -- купцов, чиновников, "крестьян, ничего не желающих кроме земли". Нельзя не признать, что г. Бердяев изображает эту русскую антиномичность весьма ярко и доводы его порою весьма убедительны, тем более, что эта антиномичность подмечена и изображена задолго до г. Бердяева, например, Тургеневым в известном рассказе "Хорь и Калиныч". Ссылкой на этот рассказ г. Бердяев значительно облегчил бы свою задачу, и избавил бы себя от необходимости произносить столько пышных и, по совести сказать, лишних слов. Тургенев, будучи человеком времени, менее нервного, чем наше время, будучи, кроме того, человеком трезвого склада ума, изобразив столь противоположные типы, как представитель крепкого быта -- Хорь и мечтатель-скиталец Калиныч, не пришел от этого ни в ужас, ни в экстаз. И поступил совершенно правильно. В недрах любой народности мы встретим такие же или даже еще более резкие противоположности: рядом с трезвым и спокойным Гёте мы видим буйного и беспокойного Шиллера, рядом с мужественным деятелем Байроном женственного мечтателя Шелли, рядом с ясным и холодным Леонардо да Винчи страстного Микеланджело... Таким образом, противоречивость не является особенностью русской национальной психики.
   Корень русских противоречий г. Бердяев видит "в несоединенности мужественного и женственного в русском духе и в русском характере". Беда же наша, по мнению г. Бердяева, заключается в том, что до сих пор у нас перевес явно склонялся на сторону начала пассивного, женственного, так что даже наша религия -- "не столько религия Христа, сколько религия Богородицы". Этой давно установленной и весьма печальной истины, вновь повторяемой г. Бердяевым, отрицать невозможно. В русском народе много мужественных типов, тем не менее мужественность в русской истории проявляется порывами, -- например, вслед за истинно-мужественным Иоанном III следует долгий период истинно-женственной бесформенности, олицетворяемой истерической политикой Иоанна IV, бесцветным мистицизмом Феодора Иоанновича, хаосом Смутного времени... В сфере повседневной жизни, в ее бытовом укладе, "засилье Калинычей" сказывается, пожалуй, еще сильней и явственней.
   Выход из этого печального положения г. Бердяев совершенно справедливо видит в "раскрытии внутри самой России, в ее духовной глубине мужественного, личного, оформляющего начала... в имманентном пробуждении мужественного, светоносного сознания". Из этого вывода, казалось бы, естественно, должен был вытекать только один призыв: призыв к культурной работе в тех областях жизни, к каким до сих пор мы относились пассивно, приближаясь к которым все русские делались "Калинычами". До сих пор, как указывает сам г. Бердяев, русский народ желал "не столько свободного государства, свободы в государстве, сколько свободы от государства", почему и случилось так, что власть бюрократии в русской жизни была внутренним нашествием неметчины. Но г. Бердяев, сделавши правильный теоретический вывод, переходя на конкретную почву, делает из своего общего вывода дальнейшие выводы, совершенно неправильные. "Раскрытие мужественного духа в России не может быть прививкой к ней серединной западной культуры. Русская культура может быть лишь конечной, лишь выходом за грани культуры (!). Мужественный дух потенциально заключен в России пророческой, в русском странничестве и русском искании правды. И внутренне он соединится с женственностью русской земли", -- так неожиданно заканчивает г. Бердяев свои рассуждения о необходимости пробуждения в России мужественного духа. Выражая мысль г. Бердяева в образах исторических, можно сказать, что он зовет нас мимо Иоанна III все к тому же Феодору Иоанновичу..."
   Наговорив много справедливо жестокого о пресловутой русской "широте", г. Бердяев, в конце концов, цепко держится за эту широту и не видит для энергии Хоря лучшего применения, чем работать на того же "Калиныча плюс немецкий фельдфебель". Достоевский, не менее ясно, чем г. Бердяев, видевший "широту" русской души, в конце концов воскликнул: "Я бы сузил!" Достоевскому эта широта оказалась не по силам, г. Бердяеву она, очевидно, "по плечу", ибо он желает, чтобы и в дальнейшем Россия щеголяла в широком плаще "вечного странника". Но г. Бердяев сам же отметил, что под этим плащом таится не только живая душа, но и довольно грязное тело. Не к отречению от идеализма следует призывать русское общество, но к обузданию в самих себе доброго, но все-таки ленивого "Калинина", призывать русских людей, несомненно, следует. К интенсивному жизнестроительству, не только к культурному творчеству, но и к культурному труду следует обратиться русскому народу, для того, чтобы развить и укрепить в себе мужественное начало. И тогда бронированный немецкий кулак не будет страшен русской мозолистой ладони!
   Желая раскрытия и укрепления в русской душе мужественного начала, г. Бердяев желает России, действительно, нужного и полезного. Но чтобы такое раскрытие могло осуществиться и пойти вперед успешно, надо ранее сказать, для чего это нужно, -- нужно не только в дни войны, но и в ближайшие дни мира. Если только для продолжения странничества и всяческого "словесного геройства", то, пожалуй, начало это не раскроется... А раскроется оно лишь тогда, когда весь наш народ поймет, что ему надо жить всесторонне хорошо здесь, на земле, и почувствовать, что он не только может, но и обязан так жить. И еще тогда начнет раскрываться мужественное начало в русской душе, когда интеллигенты-идеалисты наши поймут, что капли трудового пота не менее святы, не менее "идеалистичны", чем капли умиленных слез или даже капли жертвенной крови, проливаемой героями.
   

КОММЕНТАРИИ

   Речь. 1915, No 176, 29 июня, с. 3-4.
   Написана по поводу брошюры Н.А. Бердяева "Душа России" (см. с. 21-42).
   
   Александр Иванович Тиняков (1886-1934) -- поэт (писавший под псевдонимом Одинокий) и публицист; в 1916 г. обнаружилось, что, сотрудничая с либеральными газетами, он в то же время тайно сотрудничал с черносотенной газетой "Земщина" и был членом черносотенного Союза Михаила Архангела; после революции, по слухам, был сотрудником ВЧК; печатался до середины 20-х годов, с 1926 г. стал "профессиональным нищим".
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru