Ткачев Петр Никитич
Открытое письмо господину Фридриху Энгельсу...

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Ткачев П. H. Избранное
   М., Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010. -- (Библиотека отечественной общественной мысли с древнейших времен до начала XX века).
  

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО ГОСПОДИНУ ФРИДРИХУ ЭНГЕЛЬСУ300,
автору статей "Эмигрантская литература" в 117 и 118 NoNo Volksstaat'a, год 1874

   Милостивый государь.
   В 117 и 118 номерах Volksstaat'a вы посвящаете две передовицы русской эмигрантской литературе, или, вернее, выходящему за границей журналу "Вперед!" и изданной мною брошюре: "Задачи революционной пропаганды в России", чем, конечно, далеко не исчерпывается русская эмигрантская литература. При писании этих статей вами руководило, вообще говоря, похвальное желание прежде всего выяснить германской революционной рабочей партии стремления русских революционеров, а затем также дать этим последним некоторые советы и практические указания, которые, по вашему мнению, больше всего отвечают их интересам. Что за прекрасная цель! Но для достижения прекрасных целей, к несчастью, недостаточно одной доброй воли, -- нужно обладать еще и некоторыми познаниями. А эти немногие познания у вас отсутствуют, и потому ваши поучительные уроки должны в нас, русских, вызвать такое же чувство, какое вы сами, наверное, испытали бы, если бы какому-нибудь китайцу или японцу, который случайно изучил немецкий язык, но который при этом никогда в Германии не бывал и за литературой ее не следил, пришла бы вдруг в голову оригинальная мысль поучать с высоты своего китайского или японского величия немецких революционеров о том, что им надо делать и от чего им следует отказаться. Но изречения китайца были бы только очень смешны и совершенно безвредны; совсем иначе обстоит дело с вашими. Они не только в высшей степени смешны, они могут также принести большой вред, ибо вы рисуете нас, представителей русской социал-революционной партии за границей, наши стремления и нашу литературу в самых неблагоприятных для нас красках перед германским рабочим миром, который, будучи сам в недостаточной степени с нами знаком, по необходимости должен верить словам человека, говорящего в тоне самоуверенного авторитета, тем более, что этот человек считается у них известной величиной. Изображая нас подобным образом, вы оскорбляете основные принципы программы Интернациональной рабочей ассоциации. Это обстоятельство не мешает вам, однако, приглашать нас в заключении вашей последней статьи соединиться с вами для того, чтобы избежать возможности принести лишь один вред.
   Вам должно быть хорошо известно, что мы, русские, первые протянули братскую руку великому объединению западноевропейских рабочих, что мы самым активным образом приняли в нем участие, более активно, чем того, быть может, требовали наши интересы. Но, к несчастью, вы не были в состоянии понять, что мы, будучи вполне солидарны с основными социалистическими принципами европейской рабочей партии, можем в то же время и не быть солидарными с ее тактикой и никогда солидарны не будем и быть не должны (по меньшей мере с той фракцией, во главе которой стоят господа Маркс и Энгельс) в вопросах, касающихся исключительно практического осуществления этих принципов и революционной борьбы за них. Положение нашей страны совсем исключительное, оно не имеет ничего общего с положением какой-либо страны Западной Европы. Средства борьбы, применяемые последней, по меньшей мере совершенно непригодны для нашей. У нас требуется совершенно особенная революционная программа, которая в такой степени должна отличаться от германской, в какой социально-политические условия в Германии отличаются от таковых в России. Судить о нашей программе с германской точки зрения (т. е. с точки зрения социальных условий германского народа) было бы так же абсурдно, как рассматривать германскую программу с русской точки зрения. Вы не понимаете этого, вы не в состоянии воспринять русскую точку зрения и, тем не менее, вы отваживаетесь выносить нам приговоры и давать нам советы!
   Если бы можно было предположить, что эта смелость и невежество не предназначены для дискредитирования русской революционной эмиграции в общем или что немецкая публика будет в состоянии проверить ваши данные, то я бы не занял вашего внимания моим письмом. К сожалению, этих предположений сделать нельзя, и потому я считаю своей обязанностью притти на помощь вашему невежеству, чтобы несколько обуздать вашу дерзость.
   Да будет вам прежде всего известно, что мы в России совершенно не располагаем ни одним из тех революционных средств борьбы, которые имеет в своем распоряжении Запад вообще и Германия в частности. Мы не имеем городского пролетариата, у нас нет свободы печати, нет представительных собраний, словом -- ничего, что давало бы нам право надеяться объединить когда-либо запуганные, искалеченные, невежественные массы трудящегося народа (в случае, если экономическое status quo останется без изменения) в благоустроенный дисциплинированный союз всех рабочих, которые сознавали бы вполне как свое положение, так и средства для улучшения его. Рабочая литература у нас немыслима; но если бы она даже и была возможна, то была бы совершенно бесполезна, так как огромное большинство нашего народа не умеет читать. Личное влияние на народ вряд ли может дать какие-либо значительные длительные результаты, но если оно и могло бы принести действительную пользу, -- оно у нас совершенно невозможно. На основании недавно изданного правительственного указа, каждая попытка сближения образованных классов с "темными" (как их у нас называют) крестьянами была бы возведена в степень государственного преступления. Жить среди собственного народа возможно, лишь переодевшись в чужое платье и пользуясь фальшивым паспортом. Вы должны будете согласиться, милостивый государь, что, при наличии подобных условий, мечтать о пересадке Интернациональной рабочей ассоциации на русскую почву было бы более чем ребячеством. Это обстоятельство не должно вас, однако, привести к мысли, что победа социальной революции в России более проблематична, менее надежна, чем на Западе. Ни в малейшей степени! Если мы и не обладаем теми благоприятными обстоятельствами, которые имеются у вас, то мы можем назвать ряд других, которых у вас нет.
   У нас нет городского пролетариата, это, конечно, верно; но зато мы не имеем и буржуазии. Между страждущим народом и давящим его деспотизмом государства у нас нет среднего класса; нашим рабочим предстоит борьба лишь с политической властью, -- власть капитала находится у нас еще только в зародыше.
   Вам, милостивый государь, должно быть известно, что борьба с первой гораздо легче, чем со второй.
   Наш народ невежествен -- и это факт. Но зато он в большинстве своем (особенно в северных, центральных, северо- и юго-восточных частях России) проникнут принципами общинного владения; он, если можно так выразиться, коммунист по инстинкту, по традиции. Идея коллективной собственности так крепко срослась со всем миросозерцанием русского народа, что теперь, когда правительство начинает понимать, что идея эта несовместима с принципами "благоустроенного" общества, и во имя этих принципов хочет ввести в народное сознание и народную жизнь идею частной собственности, то оно может достигнуть этого лишь при помощи штыков и нагайки.
   Из этого ясно, что наш народ, несмотря на свое невежество, стоит гораздо ближе к социализму, чем народы Западной Европы, хотя последние и образованнее его.
   Наш народ привык к рабству и покорности -- этого, правда, нельзя оспаривать. Но из этого вы не должны заключать, что он доволен своим положением. Нет, он протестует, и протестует беспрерывно... В какие бы формы ни выливались его протесты, будь это форма религиозных сект -- "раскола", как их у нас называют, -- или форма отказа от уплаты податей, или форма разбойничьих шаек и поджогов, или же, наконец, форма восстаний и открытого сопротивления власти, -- все же он протестует, и порой весьма энергично. Вы не можете, конечно; ничего обо всем этом знать: Европу об этом никогда не оповещают, а в России даже запрещено вслух говорить об этом.
   Протесты эти, правда, незначительны и разрозненны. Тем не менее, они в достаточной степени ясно показывают, что народу невыносимо его положение и что он пользуется всякой возможностью, чтоб дать выход накопившемуся в нем чувству горечи и ненависти к своим притеснителям. И потому русский народ можно назвать инстинктивным революционером, несмотря на его кажущееся отупение, несмотря на отсутствие у него ясного сознания своих дел.
   Наша интеллигентская революционная партия мала количественно, -- это тоже верно. Но зато она и не преследует других идеалов, кроме социалистических, а ее враги, пожалуй, еще бессильнее, чем она, и это их бессилие приходит на помощь нашей слабости. Наши высшие классы (дворянство и купечество) не образуют никакой силы -- ни экономической (они слишком бедны для этого), ни политической (они слишком не развиты и чересчур привыкли доверять во всем мудрости полиции). Наше духовенство совсем не имеет значения -- ни в народе, ни вне его. Наше государство только издали производит впечатление мощи. На самом же деле его сила только кажущаяся, воображаемая. Оно не имеет никаких корней в экономической жизни народа, оно не воплощает в себе интересов какого-либо сословия. Оно одинаково давит все общественные классы, и все они одинаково ненавидят его. Они терпят государство, они, по-видимому, выносят его варварский деспотизм с полным равнодушием. Но это терпение, это равнодушие не должно вводить вас в заблуждение. Они являются лишь продуктом обмана: общество создало себе иллюзию российской государственной мощи и находится под очарованием этой иллюзии.
   Правительство, со своей стороны, старается, конечно, поддержать ее. Но с каждым днем ему становится это все труднее. 15 лет тому назад, непосредственно вслед за крымской войной, русское правительство убедилось, как мало понадобилось бы для того, чтоб государство распалось на части.
   Да, для этого требуется очень мало -- 2-3 военных поражения, одновременное восстание крестьян в нескольких губерниях, открытое восстание в столице в мирное время, -- и то очарование, под которым еще в некоторой степени находятся средние и высшие общественные классы, моментально исчезнет, и правительство останется в одиночестве, всеми покинутое.
   Вы видите, таким образом, что и в этом отношении мы имеем больше шансов для победы революции, чем вы. У вас государство не является лишь видимой силой. Оно обеими ногами упирается в капитал; оно воплощает в себе определенные экономические интересы. Оно держится не только на полиции и солдатчине (как у нас), но и весь порядок буржуазного режима укрепляет его. И пока вы этот режим не уничтожите, для вас немыслимо победить государство. У нас имеет место совсем обратное отношение, -- наша общественная форма обязана своим существованием государству, государству, висящему так сказать, в воздухе, государству которое не имеет ничего общего с существующим социальным строем и корни которого находятся в прошлом, а не в настоящем.
   После всего изложенного вы должны будете признать, что мы, верящие в возможность и осуществимость в ближайшее время социальной революции в России, мы не пустые мечтатели, не "зеленые гимназисты" (как вы изволите нас называть), а что мы стоим на твердой почве, что наши верования не построены на песке и что они скорее всего являются логическим выводом из всего того, что нам известно об условиях жизни русского народа.
   Может быть, вы теперь поймете, почему и в чем именно наши пути революционной деятельности не могут согласоваться с вашими? Прежде всего, у нас в России немыслима никакая открытая борьба против существующего порядка вещей. Наши законы, наши учреждения не дают нам ни малейшей возможности вести нашу пропаганду на легальной почве. У вас теперь имеется эта возможность: это счастье, но возможно также, что и несчастье. Но было время, когда и вы были лишены этой возможности. Что вы делали тогда? Вы образовали тайные общества и объединения, вы пользовались подпольной деятельностью. Почему же вы нам ставите в упрек нашу конспирацию? Если бы мы должны были отказаться от конспиративной, тайной, подпольной деятельности, то должны были бы отказаться от всякой революционной деятельности вообще. Но вы караете нас также и за то, что мы и здесь, в Западной Европе, где, по вашему мнению, можно обойтись и без тайных конспирации, что мы и здесь не хотим отказаться от наших конспиративных привычек и тем самым пятнаем (ваше выражение) интернациональное рабочее движение и даже мешаем ему. Вы забываете при этом, что независимо от нас и помимо нас имеются на Западе в большинстве "благоустроенных" государств обстоятельства, которые в сильной степени благоприятствуют развитию тайной конспиративной деятельности. В Испании, Италии, Франции не осталось ни малейшей возможности вести социально-революционную пропаганду, и итальянские революционеры заявили официально на брюссельском конгрессе301, что они поставлены в необходимость облечь свою деятельность в тайную конспиративную форму. Возможно, что и Германия в скором времени очутится в таком же положении. Разве вы не замечаете, что благодаря метким стрелам полиции уже теперь остались лишь осколки от того щита легальности, которым вы так напрасно стараетесь защитить немецких рабочих? Не надо быть пророком, чтобы с уверенностью предсказать, что через короткое время также и эти немногие осколки будут вырваны из ваших рук. Что вы тогда будете делать? Одно из двух: или ничего, или же займетесь конспирацией. Вы не найдете другого выхода, точно так же, как не могли найти другого выхода и мы.
   Но у нас не только немыслима никакая открытая пропаганда (хотя бы даже только в том виде, в каком она ведется в Германии), у нас также немыслима и тайная организация рабочих в одном или нескольких социально-революционных обществах (наподобие испанских или итальянских). Она немыслима потому, что 1) огромное большинство наших рабочих являются землевладельцами, и, как таковые, они не пролетарии (как в Англии), а собственники; они расчленены в небольшие общины, которые совершенно изолированы друг от друга; никакие общие интересы их друг с другом (по крайней мере, вне "волости" {"Волостью" называют у нас определенную административную единицу, которая является объединением нескольких общин. Примечание Ткачева.}) не связывают, и они привыкли разрешать интересующие их вопросы с узкой, местной точки зрения; 2) потому, что в истории наших трудящихся классов не существует никаких прецедентов для образования подобных союзов. А вам, конечно, известно, что рабочие объединения на Западе являются продуктом исторической, а не логической необходимости. Интернационал создали не вы и не ваши друзья, а создала его история; его первые зародыши коренятся еще в средневековье; он является неизбежным последствием всех профессиональных, кооперативных, забастовочных, кредитных и других союзов и ассоциаций, в которые давно уже объединились массы европейского пролетариата (конечно, главным образом в городах) и следы которых вы напрасно ищете в России. Наши ас hoc302 образующиеся "артели" (рабочие общества) не имеют ничего общего с вышеупомянутыми союзами; а что касается искусственно насаженных в России с недавних пор кооперативных обществ по германскому образцу, то они приняты большинством наших рабочих с полнейшим равнодушием и почти везде потерпели фиаско. Наконец, в 3) к этим двум вряд ли преодолимым препятствиям следует прибавить еще целую кучу других, объяснение которых следует искать в обстоятельствах нашей политической жизни и в духовной незрелости нашего народа. Вы должны будете убедиться, милостивый государь, что всякая революционная борьба при помощи рабочих союзов (тайных или явных), подобно западноевропейской, в настоящее время на русской почве совершенно невозможна. Так что же у нас возможно? На этот вопрос наша социально-революционная партия отвечает двояким образом.
   Одна часть, идеи которой отчасти представляет журнал "Вперед!", -- часть наиболее умеренная и наименее практическая, -- думает, что в настоящее время в России еще нет достаточно сильных революционных элементов; что эти элементы должны быть еще созданы -- и притом путем развития в народе сознания его прав и потребностей, путем разъяснения ему его идеалов и средств к их осуществлению; далее, это течение полагает, что, когда народ придет к этому сознанию, когда он поймет, каким образом и за что он должен бороться, он сам объединится в революционные союзы (наподобие западноевропейских рабочих союзов) и что эти союзы образуют ту всемогущую революционную силу, перед которой рассыплется в прах старый прогнивший мир социальной лжи и несправедливости.
   Другая фракция наших революционеров, к которой принадлежит все, что имеется в нашей революционной интеллигенции молодого, смелого, умного и энергичного, придерживается совершенно иной программы. Эта фракция убеждена, что умеренные революционеры поставили себе цели, которые, по вышеизложенным причинам, не являются ни практичными, ни выполнимыми, и что, пока мы будем гнаться за недостижимым, наши враги соберутся с силами, наша нарождающаяся буржуазия может тем временем в достаточной степени окрепнуть, чтобы стать непоколебимой опорой правительства.
   Эта группа убеждена, что настоящий исторический период является наиболее благоприятным для осуществления социальной революции и что на ее пути нет в настоящее время никаких затруднений; нужно только одновременно в нескольких местностях России пробудить то накопившееся чувство горечи и недовольства, которое, как я уже упоминал, всегда кипит в груди нашего народа. Каждодневный опыт показывает нам, как легко это чувство выдает себя при всяком подходящем случае. А раз это чувство будет одновременно вызвано сразу во многих местах, то объединение революционных сил придет само собой, и борьба, которая возникнет между правительством и восставшим народом, должна будет кончиться благоприятно для народного дела. Практическая необходимость, инстинкт самосохранения достигнут того, чего наши умеренные революционеры на том ложном пути, по которому они следуют, никогда не могли достигнуть, а также и никогда не достигнут. Но прочный и неразрушимый союз между протестующими общинами может быть создан у нас не народным сознанием, а одновременным революционным протестом. Исходя из этой точки зрения, партия последовательных революционеров, -- партия, которая может с полным правом быть названа партией действия, -- считает, с одной стороны, своей обязанностью прямой призыв народа к восстанию против существующей власти, с другой -- внесение в свои ряды той дисциплины и организации, которые могли бы служить верным залогом одновременности этого восстания, по крайней мере в некоторых губерниях. Такова программа, правда -- лишь в общих чертах, самой деятельной и интеллигентной части наших революционеров. Основную идею последних я выяснил в моей брошюре "Задачи революционной пропаганды в России", в той самой брошюре, которая подверглась столь резкой критике с вашей стороны. Вы утверждаете прежде всего, что я, будучи недостаточно зрелым, разрешаю себе тем не менее высказывать уверенность, что социальная революция может быть легко вызвана жизнью. "Если так легко вызвать ее к жизни, -- замечаете вы, -- то почему вы не делаете этого, вместо того, чтобы говорить о ней". Вам это кажется смешным, детским поведением, и, согласно вашему утверждению, следовало бы верить, что все ваши соотечественники придерживаются в этом отношении того же мнения. Но вы на них клевещете! Немцы слишком любят литературные упражнения, чтобы не знать действительной цели и задачи литературной деятельности и чтобы эту последнюю смешать с прямой практической деятельностью. Вы знаете, что литература лишь теоретически разрешает известные вопросы и указывает только возможность практического применения и условия определенной деятельности. Применение же само по себе не является ее делом. Вы того мнения, что если разрешение вопроса просто, если на пути к его применению не стоит никаких затруднений, то литературе нечего эти вопросы обсуждать. Вы сильно ошибаетесь. Я, например, и мои единомышленники убеждены, что осуществление социальной революции в России не представляет никаких затруднений, что в любой момент можно подвинуть русский народ к общему революционному протесту. Эта уверенность обязывает нас, правда, к известной практической деятельности, но она ни в малейшей степени не говорит против пользы и необходимости литературной пропаганды. Недостаточно того, чтобы мы были в этом убеждены, мы желаем, чтобы и другие разделяли с нами эту уверенность. Чем больше мы будем иметь единомышленников, тем сильнее мы будем себя чувствовать, тем легче нам будет разрешить практически нашу задачу. Не раздражает ли вас, что мы, "варвары", должны вам, цивилизованному человеку Запада, Разъяснять столь элементарные истины! Я охотно поверил бы, что У вас действительно было намерение во что бы то ни стало представить нас в смешном свете немецким читателям. Вы не постеснялись сделать вид, что вы не понимаете необходимости литературной пропаганды и значения тех вопросов в различных формах, которые занимали и еще долго будут занимать всех недовольных существующим социальным порядком и стремящихся к осуществлению социального переворота. Вы выражаете по отношению к нам, русским, глубочайшее презрение, потому, де, что мы настолько "глупы" и "незрелы", что серьезно интересуемся вопросами, в роде следующих: когда и при каких условиях должна быть вызвана к жизни социальная революция в России, достаточно ли уже наш народ к ней подготовлен, имеем ли мы право ждать и отсрочивать революцию до того времени, пока народ не созреет до правильного понимания своих прав и т. п., -- вопросами, которые, как вы могли в достаточной степени убедиться из всего уже сказанного, являются главными пунктами, разделяющими партию действия и партию умеренных революционеров. И чтобы нас устыдить, вы с гордостью указываете на своих соотечественников, которые, как вы утверждаете, давно решили уже эти вопросы и больше теперь никогда не занимаются подобной пустой болтовней. Далее, вы, ради своих полемических целей, клевещете на немцев, что они будто бы не интересуются вопросами об условиях и средствах для социального переворота. Откуда же тогда этот вечный спор: следует ли воздержаться от политики или нет, должно ли пользоваться государством или лучше совершенно отказаться от его поддержки, нужно ли централизировать революционные силы под единым общим руководством или нет, не будет ли полезно вызвать местные революционные восстания, при какой организации сил можно рассчитывать на скорейшую победу революции, какие обстоятельства благоприятны для нее и какие неблагоприятны и т. п. Разве это не те же вопросы, которые занимают и нас? С той лишь разницей, что у нас они иначе поставлены и иначе формулированы, так как и условия деятельности нашей революционной партии совершенно иные. Во всяком случае, если вы обсудите только общий смысл тех двух революционных программ, которые разделяют наши революционеры, то вам станет ясно, что наши вопросы точно так же связаны с нашей программой, как ваши вопросы с вашей.
   Впрочем, если вы действительно читали журнал "Вперед!" и мою брошюру, то вам это должно было быть уже ясно, и я хотел бы думать, что вам это действительно известно. Вы же, как я уже указывал, сочли необходимым дискредитировать нас в глазах наших читателей. Вы забыли, что, борясь против русского правительства, мы боремся не только ради интересов нашей родины, но и ради интересов всей Европы, ради интересов рабочих вообще и что, следовательно, это общее дело делает нас вашими союзниками. Вы забыли, что, высмеивая нас, вы тем самым сослужили хорошую службу нашему общему врагу -- российскому государству. Вы все это забыли и думали лишь о том, что мы, русские, имели неслыханную смелость не стать с вами под одним флагом во время того великого спора, который расколол Интернациональную рабочую ассоциацию на две части. Вы делаете резкий упрек "Вперед!" за то, что он в своем отчете русским читателям об этом споре назвал памфлетом вашу бестактную брошюру против "Alliance"303, за то, что он не хочет окунуться в ту полемическую грязь, которой вы и ваши друзья старались загрязнить одного из величайших и самоотверженнейших представителей той революционной эпохи, в которую мы живем.
   Против меня вы упражняетесь в разного рода ругательствах, так как вы нашли в моей брошюре неизвестные мне до сих пор "бакунистские фразы", из которых вы усмотрели, что наши симпатии, как и симпатии большей части нашей единодушно настроенной революционной партии, находятся не на вашей стороне, а на стороне человека, который осмелился поднять знамя восстания против вас и ваших друзей и который с тех пор стал вашим заклятым врагом, стал кошмаром -- bête noire304 вашего апокалипсиса.
   Таким образом, русская эмигрантская литература убедила вас, что каши революционеры, как "умеренные" так и "радикальные", во многих пунктах отличаются от вас и во многих вопросах осмеливаются иметь и высказывать собственное мнение. Вместо того, чтобы одобрить нашу самостоятельность или же, если мы ошибаемся, обратить наше внимание на наши ошибки и доказать их несостоятельность, вы сердитесь и ругаете нас, не приводя никакого благоразумного основания {Вы сделали исключение лишь для ваших соотечественников, которые не увлекаются тщеславной гордостью и смиренно прячутся в складках вашего диктаторского плаща. Вы хвалите этих юношей: в какой степени заслуживают они похвалы, нам очень хорошо известно; но так как вы не могли решить назвать нам их имена, то мы не считаем нужным сообщать вам то, что нам об этом изустно. Одно только мы должны здесь отметить, что, к нашему счастью, число этих благонравных юношей не очень велико.}305.
   Точно таким же образом поступают обычно высшие чиновники, когда они наталкиваются на какое-нибудь сопротивление. Их чиновничья натура возмущается против лиц, с ними не согласных, которые позволяют себе иметь иные взгляды, чем взгляды высокорожденных. Своей страстью, направленной против нас, вы показали, что вы сами принадлежите к расе таких высокопоставленных чиновников. И как только можете вы обвинять нас, русских, будто мы имеем диктаторские наклонности? И разве господин Бакунин не имеет права ответить вам на все ваши инсинуации: "Врачу, исцелися сам!".

Петр Ткачев.
1874 г.

КОММЕНТАРИИ

   Впервые издано Ткачевым в виде брошюры на немецком языке под заглавием: "Offener Brief on Herrn Fr. Engels". Zürich, 1874. Статья представляет системное опровержение заявленных Энгельсом позиций относительно программы Ткачева.
   Публикуется по: Ткачев П. Н. Избранные сочинения на социально-политические темы в семи томах. М., 1934. Т. III. С. 88-98.
   300 Энгельс (Engels) Фридрих (1820-1895) -- соратник Карла Маркса, крупный теоретик социализма.
   301 Брюссельский конгресс I Интернационала прошел в сентябре 1874 г В заявлении Итальянского социально-революционного комитета, адресованном конгрессу, говорилось, что "в Италии Интернационал открыто более не существует" и приобретает формы "широкого заговора".
   302 Для данного случая {лат.).
   303 В затяжной полемике Бакунина и Маркса особое место заняла брошюра, написанная в 1873 г в основном Энгельсом и Лафаргом и названная "Alliance de la démocratie socialiste et UAssocation internationale des travailleurs: Rapport et documents publiés par ordre du Congrès International de la Haage". Направлена против Бакунина и бакунистов.
   304 Предмет ненависти (фр.).
   305 Группа русских эмигрантов во главе с Н. Утиным основала в марте 1876 г. в Женеве "Русскую секцию Интернационала" и оказала помощь Марксу в борьбе с Бакуниным. См.: Козьмин Б. П. Русская секция Первого Интернационала. М., 1957; Рудницкая Е. Л. Русская революционная мысль: Демократическая печать. 1864-1873. М., 1984.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru