Толстой Алексей Николаевич
На Святках суженый

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   
   "Деготь или мед": Алексей Н. Толстой как неизвестный писатель (1917--1923).
   М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 2006.
   

НА СВЯТКАХ СУЖЕНЫЙ39

   -- Пожалуйста, Алексей Николаевич, напишите фельетон. -- Так мне сказали.
   -- Ради Бога, голубчик. Какой же я вам напишу фельетон? Я и не умею, и не знаю о чем. Как это -- взять и написать то, о чем именно в этот самый день, думают одесситы. Нет, нет. Одесса загадочный город. Я отказываюсь.
   После этого происходит длинный и сложный разговор. Рядом, в свою очередь, говорят по-английски, по-французски, по-русски, по-немецки, по-гречески, по-еврейски, по-румынски и еще по какому-то.
   Все это происходит на вавилонском месте, в кафе. Наконец, я сдался. Я говорю сквозь зубы:
   -- Ну, а тема?
   Собеседник делает рукою жест, точно ловит воздух:
   -- Останется ли в Одессе след от пребывания москвичей? Вот! -- Подумав, я ответил по совести:
   -- А я почем знаю.
   В тот же вечер бессонный дух занес меня в Дом Артистов в ту именно минуту, когда на паркете между раздвинутыми столиками в бешеном и легком танце кружилась, как язык черного пламени, Воронцова-Ленни.
   В ложах обоих ярусов под цветными абажурами ламп сидели все будто бы знакомые и будто незнакомые лица.
   Вон тот -- в черкеске с кинжалом, вон тот -- поседевший и согнутый с молодым лицом, вон та дама, одетая с жалкой роскошью, вон тот с остатками желтой краски на волосах и бритый, но, ей-Богу, я его знаю. Ба, да это все москвичи, веселые когда-то посетители премьер, радушные хлебосолы, шумные спорщики, исконные славянофилы, неискоренимые патриоты. Кто-то из них поднялся с бокалом и кричит через всю залу:
   -- Господа, за встречу в Москве!
   Кричат: "За встречу!" И капают в стакан пьяные слезы. За столиком один, схватив другого за руки и дыша в лицо:
   -- Жить, ну скажи, жить я могу, если ее нет? Ты только вдумайся -- Москвы нет, кончена. А?
   И на лицах у всех точно маски, веселые маски с глубокими морщинами страдания, и видно, что веселы они только на час, выйдут на сырой, морской воздух -- осунутся, погаснут. Рядом за столиками и в ложах сидят одесситы. Их лица выжидающие, внимательные.
   Они тоже чокаются и пьют за Москву, но если бы я мог, как мой давешний собеседник, горстью ловить в воздухе вопросы и вопросики, то услышал бы:
   "А какой след остается от вас, господа москвичи? Что существенное и важное оставите вы нам, когда начнете перелет журавлиный на север?"
   Другими словами: что должно родиться от гражданского брака Москвы с Одессой? Но для этого нужно точнее разобраться -- кто из нас муж, а кто жена?
   Одесса, конечно, желает быть супругой, то есть понести в чреве некоего культурного младенца. Москва же (в лице ее наличности) стремится тоже быть супругой, но с целями несколько иными: отдохнуть на груди, выплакаться в жилет, собраться с духом и с силами.
   При таких взаимоотношениях надежды на потомство очень мало, и не мудрено, что все эти вопросы волнуют город.
   "Ну а что, -- как думает одессит, -- ну а что, кроме трогательных речей, выпитого пива, слез в бокалах да добрых пожеланий, остается у нас, когда окончится маскарад, разъедутся ряженые? Шум в голове, да воспоминания, да сожаления".
   Да, мой давешний собеседник, вы поймали в кафе не вопрос и не вопросик, а целую проблему, и не только одесскую, или херсоно-николаевскую, а всероссийскую, всемирную:
   Как с наибольшей выгодой использовать великое смещение, смешение и перегруппировку мировых культур?
   Но здесь не место таким отклонениям. Одессит вправе волноваться: с весною двинутся на север танки и вместе с шумом войны, удаляющейся от заставы первой на Москву, окончится беспримерный в жизни Одессы год, когда город, точно волшебством, начинает превращаться в столицу, в умственный, коммерческий, военный и политический центр.
   Налицо имеются: университет, газеты, растущие, как грибы, книгоиздательства, театры, армия безработных актеров, армия безработных промышленных рабочих и, вообще, северяне, рыдающие за неимением дела в стакан с вином.
   Нужно раздвинуть город, дать работу рукам и головам, всем этим с огромной быстротой накопляющимся силам, закрепить их так, чтобы пустили корни.
   Такова задача одесситов. И, как знать, -- будущее темно, -- быть может, на наших глазах начало перемещения к югу, к теплому морю всей русской культуры.
   Нагадали себе на святках суженого-ряженого, он пришел, выпили, поплясали, -- пора и за дело.
   Иначе не вышла бы банальнейшая история: жених сопьется и даст стрекача, поди его потом ищи, кланяйся.
   
   Фельетон "На святках суженый" опубликован был в первом номере новой газеты "Вечерний час", которую в 1919 г. начал издавать Л.М. Камышников -- знакомый Толстого по "Средам".
   Речь об "оплодотворении" местной культуры приезжими знаменитостями в Одессе зашла еще осенью. Ст. Радзинский в экстатических тонах приветствовал столичных гостей: "светлого и грустного Бунина", "ведуна и чародея" Овсянико-Куликовского и остальных участников приложения "Накануне возрождения России": Владимира Розенберга, ведущего сотрудника "Русских ведомостей", "в чьих мыслях -- благородная кровь "Русских ведомостей"" (это не газета, а "совесть страны, ставшая газетой"), С. Юшкевича и других.
   Толстого в своем панегирике Радзинский поставил вторым после Бунина:
   
   Теперь позвольте мне обратиться к вам, носящий гордое и славное имя Толстых, подарившее миру нечеловеческого Льва, а России -- двух прекрасных Алексеев.
   К вам, Алексей Толстой, вдохнувший в себя всю грацию, всю девственную прелесть русской речи, -- у меня всеподданнейшая петиция: помогите нам, ваше величество, научите нас тому прекрасному языку, что называется чистой русской речью и которого у нас в Одессе -- никто хорошо не знает. Научите нас стилю (Накануне возрождения России. Прил. к Одесскому листку. 1918. 27(14) окт. No 227).
   
   В том же "Вечернем часе" несколько дней спустя отмечалось, в продолжение разговора, начатого в статье Толстого, что московское искусство обслуживает преимущественно одесситов. В заметке о театре "Летучая мышь" рецензент Картер писал:
   
   Я замечаю, что балиевские премьеры посещаются почти исключительно одесской публикой. <...>
   Москвичи, которых теперь в Одессе, кажется, не меньше, чем коренных одесситов, довольно равнодушны к своему театру.
   Впрочем, и в Москве главный кадр публики не только "Летучей мыши", но и самого Художественного театра состоял главным образом из приезжих.
   Москва давала "марку".
   А платили за эту "марку" приезжие40.
   
   В строках толстовского фельетона звучит горечь -- одесситы явно не оправдали надежд. Именно к концу января 1919 г. выясняется, что очень многие театральные и культурные проекты северян в Одессе потерпели крах. Встал вопрос о физическом выживании множества безработных артистов. Темы эти выглядят еще мрачнее в следующем фельетоне.
   Надо заметить, что сходные утопические надежды на некий культурный синтез Москвы и Одессы, который даст новое качество, питал юный Исаак Бабель, писавший в газетной статье весной того же года -- уже после падения Одессы и эвакуации:
   
   И думается мне, потянутся русские люди на юг, к морю и к солнцу. Потянутся -- это, впрочем, ошибка. Тянутся уже много столетий. В неистребимом стремлении к степям таятся важнейшие пути для России. Чувствуют -- надо освежить кровь. Становится душно. Литературный Мессия, которого ждут столь долго и столь бесплодно, придет оттуда, -- из солнечных степей, обтекаемых морем41.
   
   В реальности же, начиная с 1922--1923 гг., одесская пишущая братия сама хлынула в Москву и окрасила новую советскую литературу в экзотические тона -- это так называемая юго-западная школа, которая сама себя, однако, называла южнорусской42.
   

Примечания

   39 Вечерний час [Одесса]. 1919. 24 (11) янв. No 1.
   40 Там же. 29 (16) янв.
   41 Гильотина. 1919. No 2. [Весна].
   42 Лущик С. У истоков Южнорусской литературной школы // Дерибасовская-Ришельевская: Литературный альманах. Одесса, 2002. С. 186--197.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru