Трачевский Александр Семенович
Политическая летопись

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    I. Новый годъ.
    II Панама и ея міровое значеніе.
    III. Значеніе Панамы для Франціи.
    IV. "Алармисты" на берегахъ Ширэ.
    V. Египетскій и шаройскій вопросы.
    VI. Великая Хартія преобразованій.
    Текст издания: журнал "Сѣверный Вѣстникъ", 1, 1893.

   

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЛѢТОПИСЬ.

I.
Новый годъ.

   Вотъ и первый мѣсяцъ новаго года канулъ въ вѣчность. Любопытно взглянуть, какъ человѣчество принялось за дѣло: вѣдь, есть повѣрье, будто весь годъ будешь дѣлать то, что дѣлалъ въ его первый день. Положимъ, это -- явныя пережитокъ гаданій. Но въ немъ есть свой смыслъ. Здѣсь проявляются ріа desideria человѣка, его благія пожеланія: старайся, говорятъ, дѣлать въ первыя минуты новаго года то, что ты желалъ бы видѣть во все его теченіе.
   Что же старался дѣлать Западъ, какъ политикъ, въ эти минуты, мѣсяцъ тому назадъ? Ну, конечно, возвѣщать миръ, въ человѣцѣхъ благоволеніе. Положимъ, споконъ вѣка политики торжественно начинали съ этого каждый новый годъ, хотя выходило, что мягко стелютъ да жестко спать. Но это было прежде, когда они исповѣдывали правило, что слово дано человѣку для сокрытія его мыслей. Теперь не то. Встрѣча 1893 года вышла самою ординарною, сѣренькою, безъ фейерверковъ краснорѣчія, но за-то серьезнѣе.
   Мелкія государства даже совсѣмъ промолчали. Величаво промолчала и Англія. Но она уже давно такъ ведетъ себя: она не словами, а дѣломъ доказываетъ свои благія намѣренія, въ искренности которыхъ ручается теперь имя ея "великаго старца". Англичане заняты внутренними дѣлами "Тройственница" отлично понимаетъ, что съ этой стороны ей не ждать потворства ея бѣлой горячкѣ вооруженій. Да и какая тамъ тройственница! Италія уже только формально числится на ея службѣ. Именно ея король больше всѣхъ оттѣнилъ, въ своемъ привѣтствіи дипломатамъ, миролюбіе, за что удостоился восторженныхъ овацій со стороны своего народа.
   Тѣмъ же настроеніемъ проникнута новогодняя рѣчь президента французской республики. Она дышетъ особымъ достоинствомъ, какимъ-то олимпійскимъ спокойствіемъ, что производитъ желанное впечатлѣніе тихаго лѣтняго вечера послѣ грознаго панамскаго дня. А это -- главный залогъ международнаго спокойствія, въ виду извѣстнаго миролюбія союзницы Франціи. Даже папскій нунцій, отвѣчавшій Карно отъ имени всей дипломатіи, былъ преисполненъ добродушія. А папа, вмѣсто обычныхъ анаѳемъ прогрессу и наукѣ, расточалъ всѣмъ любезности и подшучивалъ надъ своимъ здоровьемъ.
   Одинъ черный орелъ Гогенцоллерновъ изобразилъ изъ себя каркающаго ворона. Онъ съ гордою настойчивостью провѣщалъ о неизбѣжности "военной реформы" и замѣтилъ корпуснымъ командирамъ, на Новый годъ, что намѣренъ "разнести" (lerschmettern) противниковъ. Но конечно онъ рѣшился на это лишь въ сознаніи, что къ его вѣщаніямъ уже привыкли и что съ ними и теперь будетъ тоже, что въ эпоху "столпотворенія", когда онъ совѣтовалъ нѣмцамъ отряхнуть прахъ съ своихъ сандалій. Новое вѣщаніе можетъ отразиться только въ Вѣнѣ, которая еще не въ силахъ перемѣнить фронта, подобно Италіи. Габсбургъ угрюмо промолчалъ, а его печать покрылась трауромъ въ Новый годъ. Но въ тотъ же день, годъ тому назадъ, въ Вѣнѣ было гораздо хуже, а бѣда миновала. Эти сомнѣнія понятны: Австрія связана съ Балканскимъ полуостровомъ, а здѣсь будущность юныхъ народовъ еще не установилась. Но тутъ слѣдуетъ также мало опасаться потрясеній, какъ въ Германіи: самая могущественная соеѣдка полна благороднаго и разумнаго миролюбія.
   Такъ Западъ встрѣтилъ Новый годъ -- и тотчасъ за работу. Его вниманіе попрежнему сосредоточилось на Франціи, гдѣ происходилъ четвертый актъ трагедіи, захватывающій духъ разгара мірового спектакля, этой всѣмъ родной Панамы.
   

II.
Панама и ея міровое значеніе.

   Въ Парижѣ 10-е января представляло собой "le sublime" -- выспренній, обаятельный, потрясающій моментъ спектакля. Послѣ мыслимой только тамъ массы волненій, криковъ, дуэлей, дѣйствительныхъ и сочиненныхъ разоблаченій въ палатѣ и ея слѣдственной коммисіи, въ сенатѣ, печати и на сходкахъ всѣхъ партій, открывался судъ присяжныхъ надъ атаманами панамской шайки. И къ нимъ, въ воображеніи общества, уже причислялся цѣлый сонмъ первыхъ лицъ въ республикѣ, такихъ именъ, какъ Фдокэ, Рувье, Фрейсинэ... да что! Наканунѣ въ бульварныхъ листкахъ начался открытый походъ противъ самого Карно, какъ министра финансовъ въ кабинетѣ 1886 года, хлопотавшаго за Панаму. Тогда же былъ арестованъ другой членъ этого кабинета, Байго (Baïhaut). 10-го же открывались палаты, послѣ зимнихъ каникулъ, и чѣмъ! Заявленіемъ Рибо, что министерство, не успѣвшее усѣсться на своихъ креслахъ, подаетъ въ отставку, а президентъ палаты, Флокэ покидаетъ свое насижепное мѣсто. Вокругъ Бурбонскаго, Люксембургскаго и Елисейскаго дворцовъ стояли скрытыя войска: при крайнемъ напряженіи партій, монархисты угрожали, что 10-е января обратится не то въ 18 брюмера, не то во 2 декабря...
   Но вотъ "судъ идетъ!" Предъ нимъ предстали только четыре атамана (пятаго, самого Фердинанда Лессепса, не было за старческою немочью): Шарль Лессеисъ, Эйфель, фонтанъ и Коттю. И они сразу повинились въ томъ смыслѣ, что не отрицали роковыхъ и шикозныхъ, какъ все въ Парижѣ, цифръ: они собрали съ націи около полтора милліарда франковъ, а на прорытіе канала пошло немного больше полумилліарда; одинъ творецъ вавилонской башни на выставкѣ, Эйфель, заработалъ чистоганомъ 33 милліона. Но атаманы доказывали, что они сами были жертвами другой шайки, которая гуляетъ по всему свѣту подъ почетнымъ именемъ финансизма, съ его дѣтками -- синдикатомъ и биржей: этимъ современнымъ державамъ, по словамъ Шарля Лессепса, нельзя было отказывать, "какъ нельзя не вынуть своихъ часовъ, когда у васъ ихъ требуютъ въ лѣсу съ ножомъ у горда".
   Коса нашла на камень. Трогательный союзъ плутовства съ наивностью! Эти двѣ психологическія силы воплотились въ рѣчахъ сторонъ. Прокуроръ Po (Rau) -- олицетворенная проза. Это какой-то швейцарецъ Гизо, холодный, разсудочный протестантъ: онъ не умѣетъ говорить красно, но зато ясно, просто, съ строгой логикой излагаетъ хорошо обслѣдованные факты. Въ словахъ прокурора "великій французъ" вырисовался типомъ тѣхъ людей "не отъ міра сего", которые "не брезгаютъ однако хорошею мздою за свое апостольство". Защитникъ Лессепсовъ, Барбу (Barboux),-- олицетворенная поэзія. Это -- парижская адвокатская звѣзда, настоящій французъ, искусный "точильщикъ фразъ" (ciseleur de phrases), но съ энтузіазмомъ, съ блескомъ красокъ, съ увлекательными обобщеніями. Онъ часто вызывалъ замираніе сердецъ у родной публики, видѣвшей въ немъ эмблему французскаго ораторства и déclamation: она рукоплескала ему, а судьи и адвокаты поздравляли его съ тѣмъ, что онъ превзошелъ себя. Лессепсъ г-на Барбу -- жертва величайшей идеи, товарищъ Колумбу: у входа въ панамскій каналъ будетъ воздвигнута его статуя.
   Здѣсь есть доля правды. Самъ Ро замѣтилъ, что Лессепса "увлекло ослѣпленіе, вѣра въ свою звѣзду", сгубила фраза: "я провелъ суэзскій каналъ, проведу и панамскій!" Судьба "великаго француза" глубоко поучительна въ нравственномъ смыслѣ. Это -- memento mori для всѣхъ ч великихъ людей, начиная отъ Александра Македонскаго, кончая Кромвелемъ и Наполеономъ I. У всѣхъ у нихъ конецъ -- отрицаніе начала, именно вслѣдствіе ".ослѣпленія" властолюбіемъ. Особенно это опасно въ глубокой старости: Лессепсу было 74 г., когда онъ взялся за Панаму,-- и онъ уподобился "отставному генію Германіи". Такія исключенія, какъ"великій старецъ" Англіи, не идутъ въ счетъ. Но они всегда должны оставаться путеводнымъ идеаломъ. И Панама, надѣемся, заставитъ человѣчество склонить взоры въ эту сторону. Она уже пробудила общественную совѣсть повсюду, заслуженно пріобрѣла міровое значеніе. Вездѣ въ цивилизованномъ мірѣ пошло какое-то ожесточенное разворачиваніе своихъ "панамщинъ" (panamino -- какъ назвали итальянцы свое банковое плутовство), къ изумленію кейфующаго турка, который не можетъ представить себѣ жизни безъ "бакшиша" (такъ пишутъ корреспонденты изъ Константинополя).
   Человѣчество словно вдругъ почувствовало, какъ оно унизило собственное достоинство, обратившись въ Складную Душу изъ "Затишья" Тургенева, протягивая руку всякой нравственной мрази, амикошонствуя съ плутней и шантажемъ, даже преклоняясь передъ ними и чуть не возводя ихъ въ перлъ экономической науки. Оно какъ будто поняло, что оппортунизмъ, какъ всякое зло, представляетъ одно цѣлое, гдѣ бы онъ ни гнѣздился, и что нельзя быть правдивымъ, нравственнымъ наполовину, только въ извѣстныхъ мѣстахъ и случаяхъ. Авось Складная Душа задумается теперь и надъ своимъ главнымъ, самымъ страшнымъ, преступленіемъ -- надъ своею хвастливою педагогіей, которая, очевидно, представляетъ, во всемъ своемъ объемѣ, коренную ошибку. Вѣдь, герои Панамы -- образованнѣйшіе люди, громкія имена: Лессепсъ и Эйфель -- геніи инженернаго искусства, фонтанъ -- ученый, авторъ огромной "Всемірной Исторіи", застывшей впрочемъ на Элладѣ. Складная Дгуіна должна-же. наконецъ, задать себѣ вопросъ: "отчего это, при всей премудрости моихъ педагоговъ, мои первые ученики, мои умницы, наровятъ жить большими барами? И отчего для этого одинъ только путь -- наглое мошенничество"?.
   

III.
Значеніе Панамы для Франціи.

   Что касается самихъ французовъ, то про нихъ можно сказать: умѣютъ они тяжко грѣшить, но и глубоко раскаиваться. Оглянитесь кругомъ себя: много-ли найдется подобныхъ примѣровъ горячки правды, которая, словно нравственная гильотина, безпощадно коситъ самыя знаменитыя имена, безстрашно касается самыхъ высокихъ позицій?.. Французовъ можно даже упрекнуть за ихъ обычную энтузіастичность, хотя она-то и придаетъ міровое значеніе ихъ дѣламъ: они и въ Панамѣ сильно пересолили.
   Великодушная нація уже вознаграждена за свой героизмъ. Она окрѣпла отъ новыхъ внезапныхъ ужасовъ, въ сознаніи своей "нравственной ассенизаціи". Не какъ потерянная вдовица, а торжественно, съ строгимъ челомъ, предстала она на благородный самосудъ, предупреждая судъ исторіи. Напрасно враги предполагали, что въ этотъ день республика рухнетъ, и среди огня, крови, стоновъ еще разъ распустится дивный цвѣтокъ наполеоновщины или бурбонства. 10-го января въ Парижѣ царствовало глубокое спокойствіе. Самый судъ, который еще не конченъ, совершается тихо, безъ всякихъ исторій, какъ обычное разбирательство продѣлокъ шайки плутовъ. Къ нему уже охладѣваетъ интересъ: палата, въ лицѣ своей коммисіи, и печать искупили свои грѣхи, до того освѣтивъ всѣ углы мѣстнаго ташкентства, что на судѣ не открывается ничего новаго.
   Панама послужила къ укрѣпленію Франціи и въ политическомъ смыслѣ. Если бы не она, знаменитая "клевета" дона Базиліо разрослась-бы, подъ сурдинкой, до пагубныхъ размѣровъ. Теперь-же карты раскрылись,-- и "казалось, что во Франціи, среди общечеловѣческаго зла, среди Дантова "обмана", есть надежныя крупицы правды и честности. Отставка министерства оказалась лишь "преобразованіемъ" для того, чтобы эти частицы могли лечь въ основаніе свѣтлой эпохи нравственнаго обновленія: Рябо "стался съ своими главными товарищами. Далѣе, вмѣсто 104 (или 178) политическихъ дѣятелей, виновными оказались пока три эксъ-миннстра (Байго, Рувье и Прустъ), одинъ эксъ-губернаторъ Алжира (Альберъ Греви), три сенатора да два депутата: да и тѣхъ только отдаютъ подъ судъ, за приговоръ котораго ручаться, конечно, нельзя. Вся Панама сводится къ нѣсколькимъ заправиламъ предпріятія, да и тѣ хапнули "сравнительно" немного: милліоны ухнули главнымъ образомъ въ яму финансизма, вождями котораго состояли типичные гешефтмахеры -- Рейнакъ, Герцъ, Артонъ и только-что выплывшій -- Оберндерферъ. Это -- истинная шайка лѣсныхъ разбойниковъ, настоящихъ дикарей въ утонченныхъ формахъ высшей цивилизаціи: Рейнакъ даже посягалъ на жизнь своего пріятеля, Герца, котораго называютъ шпіономъ Бисмарка; а Оберндерферъ, эта "громадная піявка на тѣлѣ панамскаго общества", ухитрился стащить съ своей-же братьи болѣе двухъ милліоновъ за допотопную "идею" мошенническаго займа.
   Такова Панама, какъ предпріятіе, по раскрытымъ картамъ. Гнусная интрига оказалась и пружиной Панамы, какъ разоблаченія зла, Обнаружилось, какъ мы и предполагали въ прошлой "Лѣтописи", что "клевету" раздували "издыхающіе остатки буланжизма со всѣми его прелестями", къ которымъ присоединилась "тройственница". Нѣмецкій канцлеръ Каприви только самъ проваливаетъ свой военный законъ, увѣряя, что во Франціи уже вновь созрѣла "диктатура". Австрійскіе Макіавели добились только опозоренія и изгнанія изъ Парижа своего газетнаго агента. Если лакомки, съ графомъ Парижскимъ во главѣ, шушукаются сейчасъ въ Мадридѣ, вокругъ "злыхъ геніевъ" (такъ называютъ испанцы женское вліяніе у себя), то въ Испаніи-же вскрылась своя Панама, которая плодитъ Каетедяру друзей, завидующихъ новому режиму за Пиренеями.
   Это-то раскрытіе интриги и было причиной, почему 10-го января не смѣли шевельнуться ни красные, ни бѣлые, ни черные анархисты. Въ эти самые дни республиканцы сплотились, какъ никогда. Радикальная лѣвая, переименованная въ "группу изслѣдователей" (groupe d'etudes), и соціалисты всѣхъ толковъ прямо заявили себя республиканцами и открыто выразили желаніе только очищать, оздоровлять "новый режимъ". А правая, съ тою-же цѣлью, преобразовалась въ "конституціонную" или во французскихъ торіевъ. Ея пережитки остались подъ жалкимъ названіемъ "непримиримой" (intransigeante): и она виситъ на воздухѣ, лишенная даже поддержки церкви: папа нарочно, въ десятый разъ, прислалъ увѣщаніе французамъ "единодушно признавать нынѣшнюю форму правленія". Въ то время, какъ пережитки старины становятся "непримиримыми", республика выказываетъ небывалую умѣренность, политическій тактъ. Палаты приняли законъ въ пользу сохраненія конкордата, т. е. устранили самую мысль объ обезгосудареніи церкви. Онѣ расширили карательныя мѣры противъ печати за воззванія къ анархическимъ дѣйствіямъ и за оскорбленіе иностранныхъ правительствъ. Рибо, изгоняя корреспондентовъ тройственницы, изгналъ за-одно и пятерыхъ польскихъ анархистовъ. Съ другой стороны, онъ дозволилъ знати и клерикаламъ чествовать память Людовика XVI, въ столѣтіе его смерти, 21 января.
   По изумительнѣе всего, что эта Франція, "издыхающая", въ глазахъ своихъ "непримиримыхъ" и чужихъ шовинистовъ, выказала именно государственную силу, которой завидуютъ и страшатся по сю сторону Рейна. Вчера ея новое военное дѣло блистательно выдержало пробу въ Дагомеѣ. А сегодня, какъ бы спѣша подтвердить наши слова {Въ январской "Лѣтописи" сказано: "она шути выдержитъ и матеріально, какъ выдержала 5 милліардовъ контрибуціи послѣ страшнаго разгрома".}, она закричала: "trop d'or!" Не знаютъ, что дѣлать съ золотомъ! На остальномъ материкѣ трудно и увидѣть монету. Австрія сейчасъ дѣлаетъ опасные займы, чтобы изловить, ради "военной казны", вѣчно ускользающую отъ нея фею -- "золотую валюту". Испанія сажаетъ въ тюрьму заправилъ своихъ банковъ за то, что они наводнили страну бумажками. Италія молитъ, на краю банкротства, чтобы воспретили ея банкамъ (главари которыхъ тоже въ тюрьмѣ) безконечный выпускъ билетовъ. А Франція задыхается отъ золота, хотя она вчера только давала въ долгъ даже странамъ, передъ которыми она пигмей по пространству. Истинное embarras des richesses!
   Съ Новаго года въ Парижѣ творятся чудеса. Обыкновенно передъ панками собираются толпы съ проклятіями похитителямъ ихъ сбереженій. А передъ французскимъ банкомъ публика тщетно умоляла взять золото и дать билетовъ. И. на биржѣ стали продавать эти вожделѣнныя бумажки съ наддачей. Должны были вмѣшаться въ дѣло палаты. Онѣ тотчасъ-яш разрѣщили банку выпускъ билетовъ еще на полмилліона, чтобы кстати сберечь золото ради "военной казны". Теперь во Франціи будетъ 4 милліарда бумажекъ, но обезпеченныхъ 3 милліардами металла въ слиткахъ и монетахъ, вѣсомъ до 70,000 пудовъ. И банкъ не смѣетъ больше прибавлять бумажекъ ни на грошъ. Такъ нищая, задолженная при старомъ режимѣ, Франція страдаетъ финансовымъ полнокровіемъ, послѣ такихъ чистилищъ, какъ 1870 годъ и Панама. То же было съ Соединенными Штатами Америки послѣ уничтожившаго рабство междоусобія.
   

IV.
"Алармисты" на берегахъ Ширэ.

   А побѣдители страдаютъ малокровіемъ во всѣхъ отношеніяхъ. Положимъ, у нихъ нѣтъ шикозной Панамы: только сбѣжалъ управляющій потсдамскимъ дворцомъ, да вскрываются росписочки Бисмарка въ пресловутомъ гвельфскомъ фондѣ. Но могутъ сказать, что у обладателей французскихъ милліардовъ и красть-то нечего. По крайней мѣрѣ такую печальную картину представляетъ экономическое положеніе Германіи. Тамъ безработные ходятъ массами, особенно на сѣверѣ, и именно въ Берлинѣ, гдѣ даже на праздникахъ торговля была въ застоѣ. Безработный вопросъ открылся даже на благодатномъ югѣ и западѣ Германіи; и только-что кое-какъ окончилась колоссальная стачка углекоповъ на Саарѣ, которая подрывала всю промышленность имперіи. Подати собираются все съ возростающимъ трудомъ. А нужно еще увеличить доходы: имперскій канцлеръ Канриви представляетъ и военное положеніе Германіи въ плачевномъ состояніи.
   Такое своеобразное, критическое краснорѣчіе, приличное оппозиціи, потребовалось канцлеру для проведенія знаменитыхъ "реформъ", съ которыми онъ уже три мѣсяца возится безъ всякаго толку. Дѣло въ томъ, что Каприви -- личность сѣренькая, обыденная. Онъ не въ силахъ выдумать пороху -- и подражаетъ своему "геніальному" сопернику: Бисмаркъ всегда бралъ запугиваніемъ нѣмцевъ.
   Въ прошлой лѣтописи мы говорили, какъ имперскій рейхстагъ возсталъ противъ обѣихъ реформъ, и военной, и финансовой, и какъ онѣ были сданы въ коммисіи для пересмотра. Какъ только прошли зимніе каникулы, выступилъ самъ Канриви, чтобы одушевить военную коммисію, гдѣ, какъ намъ извѣстно, сильное большинство противится увеличенію арміи. 10-го январи онъ сказалъ тамъ знаменитую рѣчь, которая вызвала "сенсацію" въ Европѣ и грустное настроеніе въ Германіи. Изъ того неудачнаго пріема, къ которому прибѣгнулъ ораторъ, всѣ увидѣли, что дѣйствительно дѣло плохо. Каприви ссылался на записки Мольтке и употреблялъ такія излюбленныя выраженія врага Россіи, Бисмарка, какъ война "на два фронта". Онъ пошелъ даже дальше, прибавивъ фразу, которая облетѣла міръ и заставила оратора отпираться, сваливая на перевираніе газетчиковъ. Замѣтивъ, что нападеніе- Россіи на Турцію "весьма вѣроятно", онъ воскликнулъ: "дорога въ Константинополь идетъ теперь не только черезъ Вѣну, но и черезъ Бранденбургскія Ворота". Канцлеръ уличалъ въ кровавыхъ замыслахъ не только двойственницу, но и Данію, король которой "окруженъ враждебными нѣмцамъ лицами". Онъ тѣмъ болѣе увѣренъ въ этомъ, что, въ его глазахъ, "диктатура" во Франціи уже готова. Но главные удары должна выдержать заводчица тройственнаго союза, а ея вожди должны не допускать ужасовъ войны на землѣ собственнаго отечества. Отсюда необходимость и выгодность для Германіи"наступательной войны": это ораторъ подчеркнулъ не разъ.
   Такова "алармистская" рѣчь, какъ назвала ее европейская печать,-- рѣчь, дерзко задѣвшая половину державъ. И этимъ языкомъ "желѣзнаго" канцлера заговорилъ канцлеръ-барашекъ, творецъ торговыхъ договоровъ, который и сейчасъ мечтаетъ довершить ихъ сдѣлкой съ этою же алчною Россіей, стремящеюся въ Константинополь! А рядомъ новогоднее "разнести" вѣнценосца. Въ то же время Германію наводнила масса грошевыхъ брошюръ объ "ишолпискихъ вооруженіяхъ Франціи и Россіи". А оффиціозы въ печати стали грубо, рѣзко развивать мысль, что, если понадобится, правительство можетъ обойтись и безъ всякихъ парламентовъ. "Norddeutche Allg. Zeitung" прямо заявила, что правительство не сдѣлаетъ никакихъ уступокъ; и если рейхстагъ будетъ упрямиться, оно возвратится къ 3-лѣтнему сроку службы. Очень просто, не понадобится даже особаго указа: сейчасъ же командиры не станутъ давать отпусковъ солдатамъ за 6 -- 7 мѣсяцевъ до истеченія сроковъ ихъ службы, какъ это дѣлается теперь. А затѣмъ правительство взвалитъ на рейхстагъ всю вину въ погибели народа, хозяйство котораго основано именно на этихъ 6 -- 7 мѣсяцахъ: вольно-де было ему не соглашаться на 2-лѣтній срокъ!
   Какъ только возобновился рейхстагъ, возобновилась и горячая борьба противъ "реформъ". Новыхъ солдатъ, новыхъ налоговъ! Гдѣ, въ Германіи? Либкнехтъ сказалъ въ засѣданіи 12 января: "Въ Германіи особенно ужасна нищета, свирѣпствующая вездѣ. Въ другихъ мѣстахъ борьба за жизнь для рабочихъ легче, чѣмъ для нѣмецкихъ тружениковъ". Правительство старалось объяснить, что картина вовсе "не такъ мрачна", а стачка на Саарѣ "не имѣетъ оправданій". Но въ тотъ же день въ прусскомъ ландтагѣ министръ финансовъ Микель старался оправдать дефицитъ почти въ 60 милл. марокъ "неблагопріятными экономическими условіями страны".
   Подобно Либкнехту, противъ реформъ возстали другія партіи. Прогрессисты, въ лицѣ Рихтера, объявили даже, что если правительство будетъ настаивать, то "откроется борьба между парламентаризмомъ и абсолютизмомъ". Измѣнилъ и клерикальный центръ. Его ораторъ привелъ такіе язвительные доводы: "Дѣло дипломатіи обезпечить Германіи союзы (Каприви однажды увлекся до того, что намекнулъ на возможность воевать Германіи и одной на два фронта). Вѣдь, еслибы положеніе дѣлъ было таково, какъ описалъ его канцлеръ, то слѣдовало бы сказать: finis Gerraaniae! Не забывайте и внутреннихъ опасностей. Баварцы начинаютъ сравнивать нынѣшнее положеніе съ цвѣтущей эпохой предъ основаніемъ имперіи. Скоро скажутъ: "лучше умереть баварцемъ, чѣмъ погибнуть въ имперіи". Соціалисты и антисемисты также стараются пользоваться всеобщимъ недовольствомъ". Даже консерваторы, которые готовы, наконецъ, скрѣпя сердце, принять военный законъ, осудили мрачную картину Каприви, замѣтивъ: "вотъ такъ-то отнимаютъ бодрость у нашихъ солдатъ и подстрекаютъ нашихъ враговъ броситься на насъ". И послѣ всего этого Каириви, хотя и сказалъ, что, вѣдь, не онъ выдумалъ этотъ злополучный законъ, но заявилъ, что не сожалѣетъ о своей знаменитой рѣчи. Онъ прибавилъ: "планъ мобилизаціи зрѣло обсуженъ; если вспыхнетъ война, Германія приметъ наступательное положеніе".
   Итакъ, воевать, воевать во что бы то ни стало, наступать на враговъ, хоть завтра мобилизація! Обыкновенно такія вожделѣнія скрываются, а теперь вожди Германіи какъ бы хвастаются ими, всѣмъ надоѣдаютъ съ ними, всѣхъ задираютъ. Францію разнести, Госсію и Данію наказать, папу припугнуть (ему уже сдѣлано внушеніе насчетъ поведенія центра), неподатливую на вооруженіе обнищавшую Австрію подтолкнуть...
   Ну, коли пойдешь на путь шовинизма, то не обойдешься и безъ макіавелизма: опять приходится подражать "отставному генію" -- интриговать, подстрекать враговъ, ссорить друзей между собой. Говорятъ, будто ручки "тройственницы" замѣшаны въ Египтѣ, чтобы поселить раздоръ между Франціей и Англіей. Несомнѣнна роль ея корреспондентовъ въ Парижѣ, чтобы поссорить Францію съ Госсіей. Въ одно и то же время крики о "наступленіи" на ненавистную Госсію и привлеченіе для этого Гумыніи, такъ что теперь уже "четверный" союзъ, а съ другой стороны продолженіе торговыхъ переговоровъ съ этою самою Госсіей, командированіе туда Вердера, эту эмблему былой дружбы, и восторженный пріемъ Наслѣдника Цесаревича въ Берлинѣ...
   Словомъ, Германія, какъ говорится, вдругъ сбилась съ панталыку. Она ослѣплена путаницей страстей: тутъ и ненависть и зависть къ Франціи, и досада на Госсію, не желающую помогать, какъ встарь, и страхъ, страхъ, при видѣ всеобщаго отчужденія, которое ясно даже въ Италіи и Австріи. И при этомъ жуткое сознаніе фальши въ принципѣ, перекрещиваніе новаго курса съ старымъ, отвращеніе къ Бисмарку и тоска по немъ. Право, ужъ лучше бы дали кормило въ руки "отставному генію"!..
   Быть можетъ, вожди Германіи серьезно нуждаются въ войнѣ, запутавшись во внутреннихъ неурядицахъ. Но теперь не прежнее время. Въ данную минуту весьма трудно устроить кровопролитіе небывалое, такъ какъ оно неизбѣжно стало-бы всеобщимъ. О надеждахъ на "диктатуру" нечего и говорить послѣ сказаннаго нами выше. Про Россію органъ Гладстона мѣтко выразился, что она дѣйствуетъ теперь самостоятельно, какъ подобаетъ могущественной державѣ: вѣдь, она сама устроила союзъ съ Франціей, и не pour les beaux yeux республики, а ради самообороны и укрѣпленія своего культа мира. Отсюда и появленіе Вердера въ Петербургѣ, и личное участіе Наслѣдника Цесаревича въ берлинскомъ фамильномъ празднествѣ (бракъ принцессы Маргариты),-- этотъ деликатный, изящный способъ успокоенія страстей. Такъ можетъ дѣйствовать только настоящая, со знающая себя сила. Этой силѣ бояться нечего. За нею обезпечено embarras des richesses, благословеніе папы и преданность датскаго патріарха монарховъ, который на-дняхъ весьма недвусмысленно отвѣтилъ на дерзкій вызовъ Каприви. А перемѣна фронта въ Румыніи вознаграждается такимъ-же событіемъ въ Сербіи, гдѣ либералы призываютъ назадъ королеву Наталію, внезапно примирившуюся съ Миланомъ. Мы уже не говоримъ про то, что, по сознанію самого Каприви, тройственница уже почти миѳъ: поведеніе измученныхъ ею Австріи и особенно Италіи конечно послужило одною изъ причинъ развитія тои "бациллы тревоги" въ Потсдамѣ, надъ которою недавно подтрунивалъ именно канцлеръ новаго курса.
   Наконецъ, такое кровопусканіе, какое могло-бы случиться теперь, немыслимо безъ рѣшающаго голоса Англіи; а тутъ взятки -- гладки. Необходимо немного присмотрѣться къ Англіи.
   

V.
Египетскій и шаройскій вопросы.

   Повидимому, шовинисты Германіи, возлагавшіе столько надеждъ на Панаму, могли радоваться и тому, что творилось за Каналомъ. Въ январѣ Англія внезапно привлекла къ себѣ всеобщее вниманіе совсѣмъ не тѣмъ, что всегда выдвигаетъ ее впередъ -- не своими поучительными внутренними дѣлами, а внѣшнею политикой. Выступила Африка, и не съ какою-нибудь Угандой или Конго, а съ Марокко и самимъ Египтомъ. Въ этихъ двухъ важныхъ странахъ, гдѣ скрещиваются вліяніе и интересы европейскихъ державъ, вдругъ началось продолженіе событіи, заснувшихъ ровно годъ тому назадъ.
   Въ февральской лѣтописи за прошлый годъ мы говорили, какъ французы пристроились подлѣ марокскаго султана, Мулей-Гасана, особенно въ Танжерѣ, ближайшей къ Испаніи гавани: султанъ даже отказался подписать торговый договоръ, какъ ни старался о томъ маркизъ Салисбери и его посланецъ, Смитъ. Маркизъ мстилъ французамъ разными уколами, между прочимъ избіеніемъ "католическихъ" миссіонеровъ въ Угандѣ. Но явился на его мѣстѣ Гладстонъ -- и отъ Египта до Уганды и Марокко повѣяло миромъ.
   Къ сожалѣнію, у англичанъ много значитъ "преемственность въ иностранной политикѣ" (continuity of our foreign policy). За что они уцѣпятся, ужъ не оторвутся. Въ крайнемъ случаѣ, но всему ихъ міру поднимается крикъ: "британскіе интересы (въ переводѣ -- карманы) въ опасности!" Намъ памятно, что онъ значилъ въ 1878 г. Вотъ почему, съ полгода тому назадъ, когда англичане разставались со своимъ маркизомъ, они сожалѣли только объ утратѣ его дипломатическаго искусства, и Гладстонъ долженъ былъ ввѣрить иностранныя цѣла своему странному другу, лорду Розбери, этому радикалу во всемъ, кромѣ внѣшней политики, гдѣ онъ считается ученикомъ Салисбери...
   И пошла борьба двухъ теченій въ дипломатіи Великобританіи. Съ одной стороны, тройственницѣ напомнили Дантово "lasciate ogni speranza", стали любезны съ Франціей, намекнули на освобожденіе Египта и велѣли протестантскимъ миссіонерамъ убираться изъ У ганды. Съ другой -- поднимается знакомый крикъ: "британскіе интересы въ опасности!" И вотъ, на Памирѣ нужно спасать эти интересы отъ афганцевъ, читай -- отъ русскихъ: лордъ Робертсъ непремѣнно хочетъ "повидаться" съ эмиромъ Абдуррахманомъ. Египетъ опять нужно охранять отъ дервишей Осмы-Дигмы. Въ Угандѣ "подданные императрицы" гибнутъ отъ злыхъ карликовъ, открытыхъ неустрашимымъ Стэнли. А въ Марокко убитъ, нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, также британскій подданный, хотя, и туземецъ. Внезапно, 7 января, къ Мулей-Гасану отправилось торжественное посольство сэра Риджвея, который долженъ потребовать "удовлетворенія" за убійство, т. е. добиться того, чего не могъ достигнуть сэръ Смитъ. Сэръ Риджвей шутить не любитъ. Это -- человѣкъ, который спуску не даетъ (un homme à poigne): онъ показалъ себя во время афгано-русской исторіи въ Пендждэ. Торійская печать въ восторгѣ и отъ него самого, и отъ его новой миссіи. Посылка Риджвея совершилась такъ скоропостижно, что всѣ державы, не исключая Германіи и Италіи, сочли нужнымъ напомнить Англіи о международномъ значеніи Марокко, установленномъ конвенціей 1880 года. А въ Парижѣ и Мадридѣ поднялся гвалтъ.
   Но да успокоится читатель: Розбери уже почти извиняется въ Парижѣ и Мадридѣ. Кончится такъ-же, какъ и на Памирѣ, въ Египтѣ и Угандѣ. Гладстонъ помажетъ своихъ "джинговъ", или шовинистовъ, по губамъ -- и займется своимъ любезнымъ гомрюлемъ. Его "Daily News" уже заявила, послѣ нѣкотораго молчанія, что пусть "джинги" не надѣются на возобновленіе системы ихъ героя, Биконсфильда.
   Останется только благое предложеніе Испаніи -- употребить "общее" воздѣйствіе на Мулей-Гасана, чтобы "принудить его открыть свою страну для цивилизаціи и капиталовъ Европы".
   Серьезнѣе и сложнѣе египетское дѣло. Годъ тому назадъ, когда въ Каирѣ воцарился новый хедивъ, Аббасъ II Гимли, мы говорили (въ февральской лѣтописи), по поводу слуховъ объ его ненависти къ англичанамъ: "отчего-бы ему не стать во главѣ народной партіи", подобно своему дѣду, Измаилу, при которомъ произошло, въ 1879 г., національное возстаніе Араби-паши? Съ тѣхъ поръ пошла борьба между 17-лѣтнимъ хедивомъ и его англійскимъ дядькой, суровымъ лордомъ Кромеромъ, который набилъ себѣ властную руку въ Индіи. Она разгоралась съ появленіемъ министерства Гладстона. Наконецъ, Аббасъ вдругъ смѣнилъ угоднаго Кромеру премьера и назначилъ враждебныхъ Англіи министровъ. Настало тяжелое испытаніе для Гладстона. Но и здѣсь "джингамъ" мало надеждъ. Сначала выступила "преемственность" и поднялся крикъ: "британскіе интересы въ опасности!"; "Times" заявилъ даже, что это -- продѣлки "двойственницы". Но вскорѣ картина измѣнилась. Всюду заговорили, что здѣсь скорѣе замѣшана тройственница. Франція сдержанно, но серьезно указала Розбери на депешу Гренвиля 1884 г. объ очищеніи Египта; и къ ней присоединяются другія державы, съ Россіей во главѣ. Султанъ "поздравилъ" хедива и подарилъ ему шестерку лошадей. А въ Каирѣ поднимаются народныя волны, и грозный Араби откликнулся изъ своей ссылки на Цейлонѣ. Юный хедивъ публично выказываетъ непріязнь къ англичанамъ и становится идоломъ народа, въ особенности студентовъ, которые бьютъ стекла въ редакціяхъ англо-фильскихъ газетъ. И Розбери уже успокаиваетъ французовъ и припоминаетъ Гренвиля. "Times" спѣшить все свалить на "грубость и назойливость" Кромера. И даже на другомъ концѣ Африки, въ Лагосѣ (подлѣ Дагомеи), Англія убрала свою таможенную лодку, которая забиралась въ сосѣднія владѣнія Франціи.
   

VI.
Великая Хартія преобразованій.

   Англія не изъ тѣхъ странъ, гдѣ премудрые геніи, запутавшись во внутреннемъ "столпотвореніи", ими же созданномъ, бултыхаются въ потоки крови -- авось-де святая вынесетъ. Хотя ея внутреннее состояніе гораздо лучше, чѣмъ на материкѣ, и особенно въ Германіи, она вообще сосредоточиваетъ свои силы на домашнихъ дѣлахъ, а тѣмъ болѣе теперь, когда Гладстонъ въ четвертый разъ сталъ у кормила ея правленія; къ тому же надняхъ откроется ея обновленный парламентъ, которому суждена великая роль въ исторіи.
   Въ послѣднее время внутренняя политика Англіи шла тѣмъ же самымъ путемъ, на который она вступила въ августѣ, съ низверженіемъ кабинета Салисбери. Гладстонцы продолжали "декретировать" добрыя мѣры, въ основаніи которыхъ лежатъ человѣчность, общественная справедливость и просвѣтительное начало. Въ такое короткое время уже на долю почти каждаго сподвижника "великаго старца" выпало крупное и благородное дѣло, которое выдвинетъ его имя въ списокъ истинно государственныхъ умовъ и благодѣтелей человѣчества. Асквитъ прославился смѣлымъ разрѣшеніемъ чудовищныхъ сходокъ безработныхъ на Трафальгарскомъ скверѣ, Аклендъ -- энергичнымъ развитіемъ Широкаго Университета; Брайсъ -- поднятіемъ техническаго образованія массъ, и не только рабочихъ, но и лавочниковъ.
   Но больше всѣхъ прославляется и мучится все онъ же, "честный Джонъ", безкорыстный другъ "выдворенныхъ". Этотъ "главный святой въ религіи гомрюля" (выраженіе торіевъ) тянетъ самую тяжелую лямку, проводя въ жизнь гомрюль еще до его появленія на свѣтъ. Мы знаемъ, какую ненависть со стороны консерваторовъ уже успѣли заслужить подвиги этого аскета идеи. Салисбери открыто развернулъ знамя мятежа -- и началась ужасная работа его лендлордовъ въ Ирландіи, съ цѣлью вызвать феніанизмъ, анархію, чтобы ошалѣлая нація потребовала реакціи и ея Мефистофеля -- маркиза, А подлѣ Морлея оставался клевретъ Салисбери, суровый "помощникъ секретаря по ирландскимъ дѣламъ", сэръ Риджвей. Становилось страшно за неумолимаго Джона -- и вотъ, объ Рождествѣ, когда Гладстонъ уѣхалъ отдохнуть въ Біаррицъ, бомба взорвала часть дублинскаго дворца, въ которомъ помѣщается Морлей. Преступникъ до сихъ поръ не найденъ; а Джонъ поспѣшилъ спустить, "въ 6-ти-мѣсячный отпускъ", въ Марокко своего помощника...
   Съ тѣхъ поръ на Зеленомъ Островѣ затишье, а пророкъ новой религіи уже напечаталъ свой гомрюль, въ глубокой тайнѣ, запирая на ключъ типографщика. Торіямъ остался одинъ фортель, который они теперь и пускаютъ въ ходъ со страстностью, достойною лучшей цѣли. Они интригуютъ среди массъ. Притворяясь радикалами, соціалистами, они увѣряютъ ихъ, что старецъ помѣшался на своемъ гомрюлѣ и вовсе не думаетъ объ обдѣленныхъ Англіи и Шотландіи.
   Конечно эту образцовую клевету не трудно разоблачить: вѣдь, эти внезапные демократы грозятъ, если имъ измѣнитъ нижняя палата, навѣрное погубить гомрюль посредствомъ палаты лордовъ. Но въ рукахъ гладстонцевъ есть могучее положительное орудіе -- знаменитая ньюкестльская рѣчь Гладстона въ концѣ 1891 г. Это одна изъ блистательнѣйшихъ страницъ, которыя только читало человѣчество въ исторіи общественныхъ преобразованій, начиная съ Солона и Гракховъ. Въ сію минуту, когда англичанъ бьетъ лихорадка передъ открытіемъ парламента съ такимъ міровымъ значеніемъ, всѣ силы либераловъ сосредоточены на напоминаніи ньюкестльской программы. Ихъ безчисленные голоса по всей странѣ слились въ послѣднемъ величавомъ гимнѣ, 20 января, въ Ливерпулѣ, на годичномъ митингѣ Національной Либеральной Федераціи. "Великій старецъ" блисталъ своимъ отсутствіемъ на этомъ смотру силъ лучшаго будущаго Великобританіи: армія щадитъ своего вождя; берегутъ его дома, приставивъ ему въ помощь второго "лидера" палаты. Гладстона замѣнялъ нашъ знакомецъ {Мы дали его характеристику въ октябрьской книгѣ Сѣвернаго Вѣстника на прошлый годъ.} Асквитъ, новая звѣзда гладстонцевъ. Толпы чуть не разнесли громаднаго зала. Все рвалось туда съ криками: "хотимъ взглянуть на новаго министра внутреннихъ дѣлъ"! Всѣмъ хотѣлось послушать этого первокласснаго оратора, трафальгарскаго героя, истребителя палаты лордовъ, друга министра изъ рабочихъ. Бёрта. Подводя итоги работы либераловъ за послѣдній годъ, Асквитъ доказалъ, что вся она -- цѣпь усилій провести въ жизнь всю ньюкестльскую программу, въ которой гомрюль -- только предисловіе. "А эта программа, поясняетъ Daily News, похожа на знаменитое движеніе манчестерцевъ, только гораздо шире его: она касается не одного вопроса. Это -- своего рода Великая хартія. Это -- хартія цѣлаго преобразовательнаго похода, опережающая вѣкъ".
   Напрасно племяша маркиза, Бальфуръ, кричитъ, что новый кабинетъ не продвинетъ и до Пасхи. Народъ понимаетъ, кто его другъ и кто своекорыстный лицемѣръ. Надняхъ союзъ углекоповъ давалъ обѣдъ Бёрту, и на немъ вождь рабочихъ Великобританіи, Гарди, заявилъ всеобщую увѣренность въ томъ, что такіе молодцы, какъ нынѣшніе министры, не выдадутъ милліоновъ честныхъ тружениковъ.
   Такъ начался новый годъ у англичанъ. Слѣдуя повѣрью, съ котораго мы начали нашу нынѣшнюю бесѣду, будемъ надѣяться, что въ теченіе всего 1893 года, да и всего "конца вѣка", человѣчество станетъ подражать имъ въ подвигахъ правды, добра и свѣта. Увлекшись разсказомъ о нихъ, мы уже забыли о той мрачной картинѣ, которую представляетъ теперь политика Германіи. Да и нечего помнить ее. Она1 не страшна, въ виду жизненныхъ силъ лучшаго будущаго, бьющихъ клюнемъ въ Англіи и Франціи.
   Каннибальскіе клики на берегахъ Ширэ покрываются изумительными успѣхами ихъ непобѣдимаго противоядія -- мирныхъ сношеній между народами. Именно за послѣдніе дни замѣчательно расширилась цѣпь торговли, которая лучше и скорѣе всего задушитъ всесвѣтныхъ шовинистовъ. Трудно услѣдить за лихорадочною поспѣшностью, съ которою куетъ эту могучую цѣпь какой-то всесильный богъ мира и прогресса въ самыхъ нѣдрахъ человѣчества. Замѣтимъ только, въ заключеніе, что теперь частью заключены торговые трактаты и конвенціи, частью ведутся о нихъ переговоры: между Россіей и Германіей; между Германіей, Румыніей, Австріей и еще нѣкоторыми странами; между Австріей и Италіей; между Италіей, Румыніей, Бельгіей и Испаніей; между Испаніей, Голландіей и Франціей; между Франціей и Канадой; между Испаніей и Южною Америкой; между Соединенными Штатами и республиками остальной Америки.
   Словомъ, потихоньку, незамѣтно, но прочно человѣчество превращается въ одну семью -- явленіе, котораго мы всегда ожидали вмѣстѣ со всѣми друзьями человѣчности. Отъ него находитъ теперь столбнякъ только на тѣхъ премудрыхъ поклонниковъ всякихъ пережитковъ, которые презрительно твердятъ устами "отставного генія", что война -- неизбѣжное и даже полезное дѣло, а мечты о мирѣ -- ребячество наивныхъ людей.

А. Трачевскій.

"Сѣверный Вѣстникъ", No 1, 1893

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru