Тренёв Константин Андреевич
Случай у Пяткина

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:


Константин Тренёв.
Случай у Пяткина

I

   Сейчас у Пяткина остались одни только неприятности.
   На прошлой неделе вступил было в колхоз "Красный", но уже и оттуда исключен, как находящийся под судом.
   -- Позвольте! Когда же суд? -- спрашивает Пяткин, как человек очень нетерпеливый, и вынимает при этом записную книжку и испорченное самопишущее перо.
   Пяткин вообще человек стремительный, черный глаз у него наметан. Больше всего он любит в деле ударный порядок. Так и говорит о себе:
   -- Я, братишка, бью с лету!
   Но все пролетело очень быстро, в два-три месяца: слетел с председательства и прочно влетел под суд. Должно быть, правду говорил Репа:
   -- Раз отрежь, а семь раз ешь.
   А к чему говорил, черт его, кулацкую морду, знает! Нужно было тогда же ликвиднуть -- и совсем бы другой оборот был. А то, полюбуйтесь! До дружбы допустил!
   Начало дружбы было незаметное, издалека.
   У Репы исчез пегий подсвинок. Два дня жена искала -- не находила. А на третий, когда проходила мимо Гараськина двора, услыхала в хлеву знакомое хрюканье. Позвала:
   -- Паць-паць!
   Подсвинок завизжал.
   Тогда поднялся во дворе бабий крик, в котором визг поросенка сразу утонул:
   -- Вы что же это чужих подсвинков прятаете?
   -- Мы его не прятаем, а называется -- заняли в шкоде. Пол-огорода картошки перекопал да мешок разорвал, -- сам того не стоит.
   -- А раз вы чужую имуществу загнали, -- должны хозяину сказать!
   -- Так у этого ж имущества хозяин ни на рыле, ни на хвосте не прописан!
   -- Да что это вам тут -- Париж какой, что вы не всех подсвинков на улице знаете?
   -- Заплатите за шкоду, не говоря, что два дня кормили, без Парижа узнаем хозяина!
   -- И так знаем, что вы до чужого имущества любители!
   -- А за это еще не так ответите!!
   Пошли стороны в сельсовет -- наскочили прямо на Пяткина: бежал куда-то, блестит кожанка и черный чуб. Остановился, окинул стороны прищуренным взглядом, сразу же схватил сущность дела и, держа вечное испорченное перо над книжкой, объявил резолюцию:
   -- Дело взаимное и обратно уголовное. За потраву подсвинком бедняцкой картошки и разрыв мешка, как дефицитной тары, пять рублей. За злостное сокрытие подсвинка пять рублей пятьдесят... Сумму внести немедленно мне на руки. Точка! Что? Не согласны? Так я пошлю сельполномоченного отобрать подсвинка, как заподозреваемую в покраже вещь, и отчислю для временного пользования колхоза, а дело направлю по инстанции.
   Жена прибежала домой, рассказала Репе, который в это время молотил на току ячмень. Репа сказал:
   -- Отнеси два пятьдесят, пущай подавится, бандитюга!
   Это была первая ступень к сближению.

II

   Когда Репа обмолотился, он отвез девять пудов ячменя в фонд. Зерно Пяткин принял сам лично и отметил у себя в книжечке.
   -- За квитанцией к секретарю зайдешь через неделю.
   -- Чего ж это так, что зерно сейчас, а квитанцию через неделю?
   -- Оттого и так! -- пояснил Пяткин и побежал в амбар, на ходу перелистывая книжку.
   Через неделю послал Репа жену за квитанцией. Принесла, а в квитанции вместо девяти пять пудов стоит. Пошел Репа в сельсовет воевать, и -- не с кем. Секретарь говорит:
   -- Я выдаю квитанции согласно реестру. А под реестром подпись преда есть. А против Репы стоит пять пудов.
   Подпись преда есть, а самого его нет. В район на конференцию уехал.
   -- Вот бандитюги!
   -- Это кто же именно в точности? -- переспросил секретарь, комсомолец Будько, подняв голову и взглянув на круглое, как тыква, обожженное солнцем лицо Репы.
   -- А кто вас знает, -- уклончиво сказал Репа, погладил свисшие на раздвоенный подбородок забелевшиеся усы.
   -- Говоришь, так должен знать... Значит, ты засыпал в фонд девять пудов? Кто при этом присутствовал?
   -- Кто свистнул четыре пуда, тот и присутствовал.
   -- Ладно, иди!
   И уткнулся белыми вихрами в бумагу.
   Вскоре на мельнице увидал Репа чью-то дерть в своем мешке (сбоку латочка знакомая). Спросил мельника:
   -- Это кому?
   Мельник, сухой дед, проскрипел:
   -- Это важному лицу. По-старому -- граху. Словом сказать: предовому кабану-рябому.
   -- Так. Ну, я ж этих грахьев достигну!
   Вошел к Пяткину прямо в хату, уперся шапкой в потолок.
   -- Я желаю с тобой разговор иметь.
   -- Какой разговор? -- спросил Пяткин.
   -- Большой разговор: верни хоть пустой мешок.
   -- Какой мешок?
   -- Мой мешок, -- сказал Репа, вынув табак и делая громадными, как палки, пальцами папиросу. -- В амбаре у тебя. Верни -- и квит.
   -- Этот мешок идет в государство как дефицитная тара, когда желаешь знать.
   Репа проследил задумчиво кольца дыма, уходившие из-под усов, и сказал:
   -- Отдай, Пяткин, мешок. А за ячменем не успариваю.
   Пяткин скосил на Репу прищуренный глаз и спросил:
   -- Зачем тебе мешок, когда у тебя зерно насыпом в яме спрятано?
   Репа заплевал огонь папиросы и сказал:
   -- Ничего у меня не спрятано.
   -- Спрятано, брат.
   -- А где?
   -- Сам знаешь. Не я прятал.
   -- Сколько же спрятано?
   -- Там подсчитаем. А покамест -- у меня другие дела, и -- кончен разговор.
   Тогда Репа сел и сказал:
   -- Я так, Карпо Иванович, думаю, что когда-то вы там еще придете с комиссией яму искать, тем больше, что никакой ямы у меня сроду не было, то зашел бы лучше один. Принять уважаемого человека у меня, слава богу, есть чем.
   -- Я в угощении не нуждаюсь.
   -- Как раз вчера в госспирте две бутылки получил.
   -- Это не суть, конечно.

III

   Вечером Пяткин все-таки зашел.
   Жена нарезала сала и помидоров, а Репа поставил сначала одну бутылку и, когда пили, между прочим спросил про облигации, купленные накануне:
   -- Фальшивые из них не попадаются?
   Тут, конечно, Пяткин успокоил:
   -- Раз что ты их купил не на базаре где-нибудь, а в учреждении, то тебе уже нечего беспокоиться, кроме как за пшеницу в яме.
   -- За пшеницу в яме у меня и за ухом не свербит, -- сказал Репа, плеснув пол чайного стакана под усы, -- потому что у меня ее там нету.
   -- Где нету? -- спросил Пяткин, прищуриваясь на свой стакан.
   -- Да в яме.
   -- Значит, у тебя яма стоит пустая?
   -- Оно, положим, не пустая! -- Репа почесал стриженую серебряную голову.
   -- С чем? -- тихо спросил Пяткин.
   -- А ни с чем. Раз ямы нету, так и быть ей ни с чем не полагается. Вот это сало у меня еще от прошлогоднего кабана задержалось. Кабан был прямо на красоту.
   -- Так. Значит, куда ж ты пшеницу запрятал, раз уже у тебя и ямы нету?
   -- Да нехай кого-нибудь черт так под хвост спрячет, как я ее прятал! -- сказал Репа, посадив на огромную, как тарелка, ладонь вторую бутылку. Пробка, как пуля, пролетела над головой председателя, и он запротестовал:
   -- Вторую это ты зря. Я, может, от тебя и пить больше не желаю.
   -- Через что ж это, Карпо Иванович?
   -- Через то, что ты как гад извиваешься. Но я тебе на хвост наступлю и кулацкое жало вырву! Не таких мальчиков ловил.
   При этом вынул из кожаной тужурки книжку, а потом и вечное перо.
   -- Эх, Карпо Иванович, друг! Вместе с твоим батькой покойником когда-то хозяиновали. Чего ж нам теперь за хлебом-солью гадиться? Не тую ты яму, Карпо Иванович, ищешь. Ищи тую яму, где моя хозяйская душа закопанная.
   -- Значит, ты против идешь?
   -- Зачем мне против идти? -- Зачем друг дружке яму копать, ежели рука руку моет?
   Но Пяткин отверг:
   -- Отца ты мне не смей поминать, потому что я отрекся как от чуждого элемента и покойного врага. И ты мне чуждый элемент и невидимый враг. Как раньше невидимые враги были черти, ну ликвидировали. Так теперь кулаки и индивидуалисты. Ликвидируем так же точно!
   И вообще долго сопротивлялся дружбе и перелистывал книжку.
   А Репа говорил жирным тенором:
   -- Ну, допустим уже, что я гад и элемент и прочие слова, но ежели я теперь на откровенность, так в чем же дело? Карпо Иванович! По стерне ж, ты сам знаешь, с двух десятин пятьдесят пудов чи набрал, чи нет. На парах озимка суховеем захвачена -- всего с двух гектаров восемьдесят два пуда.
   -- А в яму спрятал сто двадцать пудов. Это, ежели перевести на центнеры...
   -- Боже мой! Да где ж тая чертова яма и где тыи центнеры?
   -- Найдем. И центнеры, и яму.
   -- Да где ж вы найдете? В книжечке, что ли?
   -- Может, и в книжечке.
   На середине второй бутылки Репа сказал:
   -- Эх, Карпо Иванович, ведь в том пегом подсвинке, что ты мне у Гараськи отвоевал, ежели его к великодню в саж закинешь -- худо-бедно десять пудов. А разве я за ним устаиваю? Не устаиваю.
   -- Я подсвинка хотя и не отрицаюсь, -- отвечал Пяткин, -- тем более, что пегая масть мне ко двору, -- но выявление злостных укрывателей есть особая задача.
   Только к рассвету задача была решена, и довольно просто. Насчет ямы Пяткин, конечно, преувеличил: не сто двадцать, а сто пудов. Двадцать пудов разрешается оставить в яме, семьдесят -- ночью частнику, выручку пополам, а десять -- государству.
   На рассвете проводил Репа Пяткина за ворота; откуда ни возьмись -- Будько прошел мимо, быстро, как стриж пролетел. Глянул искоса на Репу, как спичкой по лицу черкнул...

IV

   До частника нужно было везти в пригородную слободу Кваши. Ночь случилась -- лучше некуда: с вечера зарядил мелкий осенний дождь; дороги еще не испортились. Репа сходил к Пяткину за мешками. Шел назад -- ни души на улице, темно, хоть глаз выколи, только в избе-читальне свет. Обошел ее задами, зашел во двор, стукнул в окно жене, чтоб тащила лопаты, сам захватил в амбаре коробку и пошел на огород. Там между бузиной и плетнем повыдергивал из земли картофельную ботву. Быстро откопали яму и насыпали четырнадцать мешков и еще два на красный обоз и опять засыпали яму, умяли мешками и заложили ботвой.
   Когда сложили на воз и запрягли коней, жена, стоя с пустой коробкой и глядя на мешки, заплакала:
   -- Бились-бились, за что ж ему, катюге, половина добра!..
   -- Ничего, получит теперь он с меня. Пущай сам яму поищет... Но! Карий... Да чего ж ты, чертова голова, с пустой коробкой дорогу переходишь? Тьфу, невежа!
   Сделал поворот назад и тогда уж выехал со двора. Село проехал благополучно. Только что поднялся от плотины к бугру, слышит -- сзади шаги. Оглянулся -- кто-то быстрым шагом догоняет.
   -- Ужли какой хам выследил?.. Тпру!..
   Прилег на мешки.
   -- Не беспокойся, свои, -- тихо сказал Пяткин.
   Репа подумал: "Чтоб тебя черти день и ночь успокаивали!"
   Спросил ласково:
   -- Али что случилось?
   -- Ничего не случилось. Подъеду с тобой. Завтра мне в город.
   -- Гляди, удобно ль тебе?
   -- Удобно. Перед Квашами встану, до города пешком дойду.
   Прыгнул Пяткин на мешки -- как из бутылки пахнуло.
   Перевалили за бугор -- дождь пошел вовсю. Пяткин сказал:
   -- Верни вправо, на Куркины хутора, у Гашки обсушимся.
   Репа с сомнением крякнул:
   -- Как бы у этой Гашки совсем не размокнуть.
   Повернули вправо целиком -- уже грязь. И Куркиных хуторов не видать и не слыхать: собаки по дождю не лают. Но вот засерела крайняя хата, лошади уперлись в низенький каменный забор. Залаяла собака -- Гашкин рудой кобель. Въехали в раскрытые ворота.
   -- Вы ж, Карпо Иванович, с ней в словах не дюже: не наплела бы чего, шкура. Хотя она, положим, как ведьма, все знает.
   -- Я до ей, дай срок, доберусь.
   Репа въехал в тьму навеса. Пяткин застучал в окно кнутовищем. Вышла Гашка с лампочкой, держит ее впереди себя, самое не видать.
   -- Пущай обсушиться!
   -- Что ж, сушитесь.
   Вошли в хату. Гашка сбросила свитку с головы, убрала со лба и дряблых щек выбившиеся черные волосы.
   -- Ну, давай-ка нам сушиться, чем помокрей, -- сказал Пяткин.
   -- Ничего у меня такого нету, -- сказала Гашка, рассматривая свой острый нос.
   -- Требую!
   -- Да хоть растребуй.
   -- Да ты, Гаша, не сомневайся, понюхай человека, -- сказал Репа. -- Дыхни ей, Карпо Иванович, для спокою.
   -- Да я его давно разнюхала.
   -- То-то и есть. Не со злом каким спрашиваем!
   Обсушились бутылкой, а дождь все идет. И время идет. Пяткин посмотрел на часы -- полночь. Репа вспомнил, что Гашка ведьма, как и ее покойная подлюга мать, стал просить переменить погоду. Но Гашка, сидя в стороне, увиливала и только облизывала белые губы.
   -- Вот такая и мать твоя была пакостница! Сколько народу заездила, ведьма.
   -- Какая может быть ведьма при социализме? -- возмутился Пяткин. -- Сжечь ее к чертям!
   И вынул книжку.
   -- Кто ж это меня сожгет?
   -- Кто? Масса, чертова перечница!
   -- Гляди, сам вперед сгоришь.
   -- Ой, Гаша, не предрекай человеку, -- сказал Репа, покрутив круглой головой.
   -- Я ей предреку! Ты с кем это разговариваешь? А!
   -- С вором, -- сказала Гашка, уставившись в Пяткина светлыми глазами. -- С грабителем.
   -- Ах ты ж!.. -- Пяткин хотел броситься к ней, но Репа не пустил его.
   -- А знаешь, что я ограбил?!
   -- Знаю. Откуда на тебе кожанка и сколько с кого взял летом и прошлой весною?
   -- Постой, постой! -- цыкнул Пяткин. -- Ты прошлого не трожь. Раз ты ведьма-пророчица, твое дело будущее угадывать.
   -- Чего тут угадывать? Все знают.
   Облизала губы и вышла, гадина.
   -- Это пошла угадывать, с чем едем! -- сказал Репа и вышел следом. Застал Гашку возле мешков.
   -- Ты уж, Гашенька, не знаю, как насчет прошлого, а настоящего, бога ради, не касайся.
   -- В Кваши везете... Не много ль по грязюке... Коней зарежете.
   -- Да полмешка уже сбросим. Ты уж, Гаша, людей не режь.
   -- Полмешка -- какое ж облегчение...
   -- На! Подавись, гада! -- просипел Репа, сбросив мешок на землю. -- Назад!.. Назад!.. Матери вашей!.. -- шептал, суя кулаком в лошадиные морды и выводя воз из-под навеса.
   Заглянул в окно -- Пяткин уже спит, положив голову на стол.
   -- Уйми собаку!..
   Схватил вожжи, вытянул кнутом лошадей. Только в ворота, а сзади:
   -- Стой! Стой, сукин сын! Удрать? Так я тебя арестую, кулацкая морда!
   -- Да боже ж меня сохрани! Только бы скорей от этой паскуды! Говорил: не связывайся!
   -- Ничего, я ее завтра ликвидну.
   -- Она вон нынче мешок уже ликвиднула.
   -- Пошел!
   Пяткин лег под рядно и сейчас же захрапел. Репа тоже прилег, накрывшись чапаном. Подумал:
   "Ликвиднуть бы тут самого тебя, бандитюга! Али сбросить в грязь?.. Чуток, сука! Грец меня, жадюгу, понес тот мешок выручать!"
   Лежа слушал, как сквозь чмоканье копыт дождь стучит по чапану, а телегу царапает, как когтями, привешенное сзади ведро. Дремлется. Рядом храпит Пяткин. Долго храпел, а потом поднялся, слез с воза и говорит:
   -- Ну, покедова, Репа. Вези свою пшеницу в город на базар, да не завози к Абрашке -- тот всегда пятака недодает. Правься прямо к Устину. А продавши, гребись в трактир -- подле собора, "Свидание всех друзей". Там нынче по случаю праздника играет военная музыка.
   -- Хорошо, -- сказал Репа, -- ты ж, пожалуйста, не опоздай, чтобы дело не задерживалось.
   -- Как же я могу опоздать, когда уже музыка играет, а ты все лежишь на яме. Вставай!
   Музыка действительно заиграла. А Пяткин все пристает:
   -- Вставай, черт! Что на дороге стал?
   Репа сбросил чапан, сел на мешках, открыл глаза: впереди шоссе, дальше в утреннем тумане дома, сбоку железнодорожный мост -- действительно приехали... Воз на обочине стоит. Какой-то подводчик в буденовке стоит рядом, ругается:
   -- Что дорогу, сонные черти, загородили?
   Репа всмотрелся -- по шоссе у самого города обозы с красными флагами. Народ толпится. Это оттуда и музыка... Оттуда же и милиционер быстро сюда идет. Оглянулся на воз, -- Пяткин спит под рядном... Репа сбросил с него рядно, захватил ладонями шею, сразу посадил на мешки:
   -- Вставай!..
   Пяткин обвел красными глазами все поле, прищурился на милиционера, на мост:
   -- Пошел вперед!
   -- Да куда к черту на рога вперед?
   -- Пошел, не твое дело! Вывернемся!
   -- Да вон она красная шапка... к возу идет.
   -- Не таких обходили.
   Схватил вожжи, хлещет лошадей.
   -- Здорово, товарищ милиционер, красный обоз догоняем.
   Не успел Репа опомниться, Пяткин догнал обоз, врезался в толпу, -- митинг идет. Кто-то с портфелем, стоя на возу, заканчивает приветственную речь. Пяткин вскочил на мешки, вынул книжку:
   -- Товарищи, прошу слова! Вот, товарищи, осознавшийся кулак Репа, благодаря что моей разъяснительной работе и также нажиму как предсельсовета, самолично ликвидировал яму и, как отмежевавшись от проклятого гнезда кулаков, вывез под моим контролем государству семьдесят пудов, и я предлагаю на красную доску, чтобы наш сельсовет именно...
   Но что именно, Пяткин не договорил, так как рядом кто-то негромко, спокойно сказал:
   -- Виноват, одну минуту, товарищи!
   И как-то сразу получилось: этот тихий голос рассек голос Пяткина. Пяткин, не оглядываясь, узнал его. Откашлянул перегар в утренний воздух, чтобы продолжать громче, а продолжать уже некуда: Будько продолжает, -- все так же тихо, спокойно, а слышно всем:
   -- Товарищи, этот воз из ямы направился Пяткиным в Кваши к спекулянту, да по пьяной ошибке нашего преда заехал не туда. Зерно это, товарищи, для красного обоза совсем не годится. Идет по другой линии.
   -- Почему?! -- закричал Пяткин.
   -- Отсырело в яме. Отъезжайте, Репа, в сторону.
   -- Верно... Спасибо, -- сказал Репа, поворачивая назад.
   Но милиционер взял лошадь под уздцы и повел сторонкой к амбарам. Репа застонал.
   Пяткин спрыгнул с воза и закричал совсем хрипло, выхватив записную книжку и перо:
   -- Я протестуюсь!
   -- Не так громко, товарищ, -- сказал тихо кто-то с портфелем и мягко поддержал его под локоть. -- Ступай за мной.
   
   
   
   

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru