Тренёв Константин Андреевич
В мертвый час

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Константин Андреевич Тренев.
В мертвый час

   В доме отдыха был мертвый час. Во дворе, в парке было тихо и пусто.
   Поднимающиеся от моря в гору кипарисы тоже стоя отдыхали.
   Повар Семен Клоков отдыхал в тени огромной шелковицы, ронявшей на землю кровавые ягоды.
   Мимо прошел отдыхающий -- тамбовский чернорабочий Уткин.
   -- Хорошо покормил, Лексеич, спасибо!
   Уткин, худой, со впалой грудью, повалился рядом с Клоковым. Клоков был толст. Полузакрыв белыми ресницами мутно-голубые глаза, сердито смотрел на тонкие босые ноги Уткина.
   -- Вас, чертей, чем ни накорми -- слопаете. Глядеть противно. Нешто я на таких людей привык работать!
   -- На каких же?
   -- Министры, все высшие чины империи в нашем отеле останавливались. Высшая кулинария!
   -- Вон оно куды!
   -- Покормили подлецов, попили они нашего поту-крови. Главный повар всегда был француз. Теперь на черта это кому сдалось? Перемрут старые мастера -- и конец высшей кулинарии. И кулинарии конец, и России конец. Пропала.
   -- Как пропала?!
   -- Ну вот! Ему про гостиницу "Россия", а он про эс-сесер! В двадцать первом годе зашел я на кухню, а там только шрапнель на пятьсот человек. Заплакал и ушел.
   Распахнув рубаху, сердито стал чесать грудь. На груди сквозь рыжие волосы видна татуировка: крест, над ним полумесяц и звезда, по сторонам -- копье и знамя.
   Уткин всмотрелся, спросил:
   -- В белогвардейцах, что ли, был?
   -- Нет, это еще молодым баловался. Пробовал кислотами смывать -- не берет.
   -- Рентгеном нужно или радио.
   -- Теперь без надобности. Только вот на пятки ступать не могу. На непогоду крутит -- криком кричи.
   -- А-а, да ужли ж в пятку отдает?
   -- А куда ж?
   -- Раз на грудях же разрисовано...
   Клоков молча посмотрел на тополь. Листья его чуть трепетали и вились, как белые бабочки.
   -- Нарисовано на грудях, а били по пяткам.
   -- Да кто бил-то?
   -- Бил кто? Ремни, брат, у них такие, крученые. В квасу мочатся.
   -- Ишь ты. До чего, скажи, доходят!
   -- Доходят.
   -- Значит, так жестче забирает?
   -- Да, то как же.
   -- Да это кто же бил-то?
   -- Это? Контрразведка.
   -- А-а, за звезду, что ли?
   -- Нет, по мобилизации. Отказался было по причине беркулезу.
   -- Али ты беркулезный?
   -- Обязательно.
   -- А комплекция быдто не дозволяет.
   -- Через бацелы признали. Положили на испытание: "Плюй в баночку". Я, конечно, наплевал и баночку жене передал. Та с баночкой, конечно, к товарищу. А тот, действительно, с бацелами, как полагается: вскорости в чахотке помер. Наплевал мне в баночку -- отставка.
   -- Ну это ловко.
   -- Через три месяца на фронте у них неустойка. Опять меня в комиссию: "Гож".-- "Как так гож, когда в документах бацелы?"--"Гож".-- "Раз беркулезный и при ба-целах,-- не имеете права".-- "Нам,-- говорят,-- ваши бацелы -- тьфу! Ничего не стоют внимания". Тут мне, конечно, кровь в голову: "Как так -- тьфу? Через эту самую бацелу рабочий человек при смерти лежит, а вам--тьфу? Не стоит внимания? Значит, так об трудящихся понимаете? Будь вы прокляты, чтоб я за вас, буржуев, воевал!" И конечно, матом. Ну, меня в центральную гостиницу взяли.
   Клоков замолчал. Уткин подождал и спросил:
   -- В гостинице чего же?
   -- А там контрразведка. Сейчас это за меня взялись вон энти, что с косыми глазами, как их..,
   -- Китайцы, что ли?
   -- Китайцы -- это у красных. А эти с Кавказа. Увидали, конечно, грудь: "Большевик?" -- "Никак нет".-- "А зачем звезда поверх креста?" Ну, разложили. Два бьют, третий что-то по-ихнему: "Гус, бус", -- считает. Стал и я считать. До сорока с чем-то досчитал -- дале память потерял. Калмыки они называются, вот как! Калмыки, да. Очнулся на пустыре, наглый как мать родила. Дай-ка.
   Взял у Уткина папироску, затянулся.
   -- Губу там же откусил, что ли?
   -- Нет, это уж в двадцать третьем году, в кампанию безбожников. Под пасху, манифистацию делали. Все, конечно, как следует. Кто чем нарядился. Меня главным чертом украсили, Суткин -- попом взялся. Только гляжу: патрахиль задом наперед надел. Ничего, сволочь, не понимает, что к чему. Дале как заорет: "Благослови, вла-дыко!" А я в Ливнах три года дискантом пел. Конечно, кровь мне в голову. Схватил его за патрахиль да по шее -- раз: "Переверни, сволочь, наперед!" А он, заместо того чтобы внимание взять, и вцепись зубом в губу... Обвертел я ему, конечно, патрахиль круг шеи -- задушил бы, кабы ребята не вырвали. Ну, зараз буза: "Контрреволюция! За попов заступается!.." На кой мне попы! Я, как повенчался,-- в церкви не был. Ну, только ежели ты попа передразниваешь, так чтоб сходство было. С дьяконом его не путай! Душу не мути! И ежели ты в леригии, как божий сазан, то какой же ты с ею борец! Морду, сукину сыну, своротить!
   -- Это ты верно!--сказал Уткин.-- За религию все должны заступаться.
   Клоков молча посмотрел на его замасленный картуз, потом сказал:
   -- Вот такая же дура и баба у меня. После этой драки пирогов напекла! "Ты,-- говорит,-- за веру кровь пролил. Это тебе, конечно, засчитается!" Во до чего невыносимая!.. А уйти никак невозможно.
   -- А тебе нужно от ей уходить?
   -- Необходимо.
   -- Другая, что ли, есть?
   -- На черта мне другая. Тут одну не сбудешь.
   -- Да в ей порок, что ли, какой?
   -- Пороку в ей, положим, никакого, а только стерва. Забрала в руки -- ходу нету. "Давай,-- говорю,-- Лександра, полюбовно разойдемся",
   -- А она чего ж говорит?
   -- Что, мол, бог соединил -- человек пущай не разлучает. На табак вот не дала. Дай-ка, брат, мелочишки.
   Уткин достал из кармана мелочь и, положив на траву, сказал:
   -- Тут бить надо.
   -- Бить я в общем смысле, конечно, любитель. Ежели кровь в голову. Ну, жену не трогал.
   -- Никак?
   -- Да, можно сказать, допрежь почти никак. Ну, при советской власти решил бить. Так рассчитал: закон теперь на это строгий. Сама не уходит -- силом отберут.
   Уткин приподнялся на локте, уставился в лицо Клокова проснувшимся взглядом:
   -- Чего ж вышло?
   -- Чего вышло? Вот чего вышло.
   Клоков раскрыл рот и потыкал пальцем в щербину. Уткин тоже раскрыл рот:
   -- Все выбила?!
   -- Ну хоть не все, отчасти. Выскочила к соседям, крику наделала -- только скандал вышел.
   Уткин сердито бросил картуз на траву:
   -- Ну ж, действительно, подлая какая ж, а?.. Так ты судись, обязательно!
   -- Суда тут не выходит: в положении обороны, называется, ударила.
   -- Тьфу ты, скажи на милость! -- беспомощно откинулся на траву Уткин.-- Что ж это за законы, чтоб законному мужу зубы выбивать?
   Вдруг он вскочил:
   -- Слушай, так ты ж вот чего: ты прямо в загс! Там же тебя сразу и разведут!.. Ах ты ж чудак!
   -- А ты -- дурак. Ну, дале что?
   -- Да тогда уж она на тебя никаких правое не имеет: иди куда хочешь!
   -- Чего ж это мне из своего дома идти? Ловко выдумал! Да у меня сад -- баргамотов одних полсотни!
   Уткин не сдавался:
   -- Знаешь чего, а ты дом продай! Деньги в карман -- и пошел.
   -- А кто ж его купит?
   -- Дом-то?
   -- Ну да.
   -- С садом?
   -- С садом.
   -- Да ежели любитель наскочит!..
   -- Наскакивали уж, да отскакивали. Говорит: весь свой замужний век в своем доме прожила, в ем и помру, в ем и голову, кому хошь, развалю.
   -- Тьфу ты, оказия... Чего ж теперь делать?
   -- Чего делать? Вас, хамов, кормить.
   Наступило молчание. Оба смотрели вниз, сквозь решетчатую ограду. Видно было, как плыли по голубому морю бесчисленные белые птицы -- гребни. Плыли, ныряя. к дальнему скалистому берегу и били в него белыми крыльями. А на помощь им от горизонта плыли новые и новые стада.
   Уткин отвел наконец глаза и сказал:
   -- Знаешь, что я тебе разобъясню?..
   -- Ну?
   -- Баба у тебя правильная -- вся чисто!
   -- Так. Дале что скажешь?
   -- И раз она век с тобою в своем доме прожила, то обязана она до смерти жить! И правое у тебя никаких нету.
   -- А ты вот что,-- остановил Клоков на его лице сонный взгляд,-- ежели в дураках век прожил, то так до смерти и живи, чтоб ты сдох.
   И, придвигаясь к Уткину, добавил:
   -- А не сдохнешь, сволочь, убью.
   Уткин взглянул в побагровевшее лицо Клокова и опасливо откатился прочь под шелковицу. И, пока Клоков шарил по траве рукой, на всякий случай приподнялся на колени и сказал:
   -- А ты замест того, чтоб людей убивать, сперва двадцать пять копеек назад отдай!
   Клоков подобрал с земли деньги, закурил и спокойно ответил:
   -- Очень мне нужно тебя убивать.
   -- Все равно отдай.
   -- Да у меня уж кровь от головы отлила. Ложись рядом. Скорей соснем.
   Через минуту он громко храпел, а Уткин лежал рядом и все смотрел на ныряющих белых птиц.
   
   1928

---------------------------------------------------------

   Источник текста: Повести и рассказы / К. Тренев; Сост. и предисл. М. О. Чудаковой. -- Москва: Сов. Россия, 1977. -- 350 с.; 20 см.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru