Троллоп Томас-Адольф
Бьянка Капелла (1548 - 1587)

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Текст издания: журнал "Отечественныя Записки", NoNo 2-3, 1861.

   

ДЕСЯТЬ ИТАЛЬЯНОКЪ (*).

(Соч. А. Троллопа).

(*) А Decade of Italian women by T. А. Trollope. 1860.

0x01 graphic

ПРЕДИСЛОВІЕ.

   Степень, до которой выработано и упрочено общественное положеніе женщины въ какой-нибудь странѣ, можетъ служить вѣрнымъ мѣриломъ успѣховъ того общества на пути цивилизаціи. Самое убѣжденіе, общее всѣмъ и постоянно-распространяющееся, что наши современныя, общественныя формы не достигли удовлетворительныхъ результатовъ въ этомъ отношеніи, обнаруживаетъ, что и состояніе Англіи девятнадцатаго столѣтія оставляетъ еще многаго желать.
   Сознаніе своихъ недостатковъ у народовъ, если не у отдѣльныхъ лицъ -- вѣрнѣйшій залогъ будущихъ улучшеній. Путь, который въ этомъ случаѣ долженъ привести къ совершенству, весьма-длиненъ; онъ простирается далѣе, чѣмъ можетъ провидѣть человѣческое зрѣніе. И можетъ ли быть иначе? Успѣхи наши въ этомъ отношеніи, будутъ вѣрнымъ доказательствомъ успѣха въ общемъ дѣлѣ цивилизаціи. Но вотъ вопросъ, представляющій еще болѣе-живой интересъ: допустимъ, что мы подвигаемся, но идемъ ли мы по вѣрному пути? Идемъ мы давно; но не сбились ли мы съ дороги? не попятились ли мы, вмѣсто того, чтобъ идти впередъ?
   Иные дѣйствительно въ этомъ убѣждены. Конечно, въ лѣтописяхъ исторіи нѣтъ недостатка въ извѣстныхъ періодахъ, извѣстныхъ личностяхъ или проявленіяхъ общественной жизни, къ которымъ эти господа обращаются какъ къ доказательствамъ того, что женщина видала лучшія времена, какъ въ общественномъ положеніи, такъ и относительно средствъ къ дальнѣйшему развитію. Въ фантасмагоріи минувшаго появляются блестящія, плѣнительныя существа, заставляющія тѣхъ, кому уже опротивѣлъ постоянный дымъ и чадъ Фениксова костра, полагать, что общество и время, породившее эти существа, было ближе къ истинному пути развитія, чѣмъ настоящее.
   Изъ подобныхъ временъ самое поразительное въ этомъ отношеніи, какъ и во многихъ другихъ, та очаровательная заря современной жизни, та вѣчно-чудесная эпоха возрожденія, когда какъ-бы новые сои разлились по всѣмъ тканямъ европейскаго общества, какъ въ растеніяхъ при наступленіи весны. И въ старой родинѣ европейской, цивилизаціи, гдѣ новая жизнь всего прежде ирѣзче выразилась -- въ Италіи, получило начало самое замѣчательное созвѣздіе этихъ плѣнительныхъ созданій.
   Итальянскія женщины того времени, отличавшіяся на различныхъ поприщахъ, одаренныя разнообразными, высокими качествами, по истинѣ представляютъ довольно-замѣчательное явленіе и, къ-тому же подтверждаютъ мнѣніе, что онѣ вызваны благопріятными общественными условіями. Но вотъ въ чемъ вопросъ: должны ли эти блестящіе женскіе типы, эти великолѣпные этюды для изученія, такъ вѣрно изображающіе общественный бытъ того времени, должны ли они приводить насъ въ убѣжденію, что истинный путь къ прогресу тотъ, покоряй вызоветъ ихъ снова въ бытію?
   Допустимъ, что эти типы не находились въ такой необходимой зависимости отъ окружавшей ихъ среды, чтобъ всякая попытка воскресить ихъ неизбѣжно влекла за собою необходимость воспроизвести и общественныя условія, при которыхъ они развились. Даже и въ такомъ случаѣ, еслибъ и было возможно выхватить ихъ, какъ отдѣльныя фигуры, изъ окружающаго ландшафта, все-таки остается вопросъ: можно ли на-самомъ-дѣлѣ принять ихъ за образецъ женщины? Должны ли подобные типы дѣйствительно стать въ главѣ нашего движенія въ первыхъ рядахъ образованности девятнадцатаго столѣтія? Не въ томъ дѣло, заслуживаютъ ли они стоять на пьедесталѣ, пользоваться всеобщимъ уваженіемъ и служить примѣромъ добродѣтелей и высокихъ доблестей; не въ томъ дѣло, желаемъ ли мы, чтобъ она сдѣлались вожатыми современной женщины на пути къ совершенствованію и высшему образованію, но въ томъ, будутъ ли подобныя женщины дѣйствовать въ гармонія съ другими силами для успѣшнаго хода цивилизаціи, необходимое условіе котораго -- взаимное вліяніе и содѣйствіе обоихъ половъ.
   Изъ этого ясно, что авторъ не принадлежитъ къ числу писателей, которые смотрятъ на прошедшее, какъ на запасъ готовыхъ образцовъ для настоящаго. Онъ не намѣренъ проводить какія-нибудь начала, не думаетъ пускаться въ разсужденія о "назначеніи женщины"; напротивъ, стараясь представить читателю небольшое собраніе женскихъ типовъ, авторъ избѣгаетъ всякой попытки на нравоученіе. Подобнаго рода направленіе слишкомъ-легко отвлекаетъ отъ дѣйствительности, ради воображаемой личности, служащей подкрѣпленіемъ теоретическому взгляду писателя. Изъ разнообразныхъ и истинно-замѣчательныхъ типовъ, предлагаемыхъ на судъ читателя, можно вывести не одно заключеніе, относительно развитія общественнаго положенія и назначенія женщины; во сдѣлать эти выводы предоставляется самому читателю. Цѣль автора -- начертать рядъ портретовъ, болѣе или менѣе тщательно-отдѣланныхъ, смотря по интересу личностей и по обилію или недостатку источниковъ, и прилично окаймить ихъ изображеніемъ общественнаго положенія эпохи. Оригиналы выбраны имъ не съ тѣмъ, чтобъ представить самыхъ лучшихъ, великихъ, удивительныхъ или самыхъ замѣчательныхъ женщинъ, какихъ произвела Италія, а съ тѣмъ, чтобъ вывести на сцену личности, возможно-различныя по характеру и общественному положенію. Каждая отдѣльная картина небольшой галереи, мы надѣемся, представитъ читателю особое проявленіе итальянской общественной и умственной жизни.
   См. Екатерина Сіенская -- святая, признанная церковью еще при жизни -- это чудовищное порожденіе католицизма, явленіе въ высшей степени занимательное въ общественномъ, еще болѣе въ психологическомъ отношеніи; Катерина Сфорца -- феодальная châtelaine, замѣчательное проявленіе феодальной системы, представляющая возможность наблюдать женщину въ кругу дѣятельности мужчины; Викторія Колонна -- принцеса высокаго происхожденія и образованія, съ душевными качестваки, совершенно-извращеными ея общественнымъ положеніемъ; Тулія Арагонская -- блестящая литературными дарованіями, представительница àe la Bohême; Олимпія Мората -- столь же блестящая, нраственно-высокая дочь черни, у которой литературныя сношенія не имѣли вліянія на ея строгую женскую добродѣтель и никакія связи съ высшими свѣтскими и духовными властителями не могли остановить свободную мысль и слово, смѣло отвѣчавшія за послѣдствія своей твердости; Изабелла Андренни -- народная актриса, другая дочь толпы, шедшая по этому, какъ говорятъ, скользкому пути, не переставая быть примѣромъ добродѣтели, среди безнравственныхъ принцесъ; Біанка Капелло -- родовитая искательница приключеній, у которой, каждый изъ великолѣпныхъ успѣховъ былъ только шагомъ впередъ на поприще униженія и порока, и чья исторія, обнаруживая предъ нами изнанку придворной жизни итальянскихъ герцоговъ, вводитъ насъ въ среду самаго отвратительнаго общества, съ какимъ только читатель встрѣтится въ своихъ разнообразныхъ странствіяхъ; Олимпія Памфили -- одинаково-благороднаго происхожденія и почти столь же безстыдная женщина, представляющая намъ замѣчательный феноменъ -- царицу папскаго двора; Елисавета Сирани -- артистка, скромнаго происхожденія, замѣчательная тѣмъ необыкновеннымъ искусствомъ, съ которымъ она умѣла согласить свои семейныя обязанности съ занятіями, въ студіи, и наконецъ Ла-Корилла, бѣдная представительница пустоты и безплодія общественнаго склада, породившаго предъидущіе типы, и прямое послѣдствіе всего, что испытала ихъ родина въ эту эпоху -- всѣ онѣ представляются чрезвычайно-разнообразными, замѣчательными проявленіями женщины, и если только усилія изобразить ихъ окруженными тою средою, которая породила ихъ и которую онѣ, въ свою очередь, выработали, до нѣкоторой степени увѣнчались успѣхомъ, то я сдѣлалъ шагъ къ вѣрнѣйшему пониманію природы женщины и истиннаго пути къ болѣе-совершенному развитію ея общественнаго значенія.
   

БІАНКА КАПЕЛЛО.

(1548 -- 1587).

I.

Разсказъ, разукрашенный вымысломъ, и настоящій его смыслъ.-- Площадь съ Марка во Флоренціи.-- Красота Біанки.-- Семейный кружокъ Медичи.-- Казино св. Марка.-- Приличія.-- "Cosa di Francesco".

   Въ числѣ двѣнадцати мильйоновъ томовъ венеціанскаго архива, сохранившихся въ двухстахъ-девяноста комнатахъ бившаго монастыря Св. Маріи деи Фрари, есть одинъ томъ, съ нѣсколькими вычеркнутыми мѣстами, на который указываетъ добросовѣстный ученый Эммануилъ Чигонья. На полѣ противъ вычеркнутыхъ мѣстъ написано приказною латинью: "Исключено по позелѣнію Совѣта-Десяти". Томъ, о которомъ идетъ рѣчь, содержитъ протоколъ уголовныхъ дѣлъ, рѣшенныхъ судомъ Аввогарія, за 1563 годъ. Но аввогадоры (члены одного изъ многочисленныхъ судилищъ Венеціи, облеченные отчасти полицейскою, отчасти судебною властью), исполняя повелѣніе "десяти", не разсчитывали на зоркость пытливыхъ разыскателей нашего времени. "Такъ-какъ мѣста эти (говорить синьйоръ Чигонья) не выскоблены ножомъ, а вычеркнуты перомъ, и не тѣми же чернилами, которыми были написаны, то зачеркнутыя строки ясно разобраны искуснымъ и зоркимъ глазомъ палеографа синьйора Марка Солари". Тайна, такимъ-образомъ похищенная у страшныхъ "десяти" и нѣсколько-очищенная отъ оборотовъ приказной латини, заключается въ слѣдующемъ: "Піетро Бонавентура, изъ Флоренціи, проживавшій въ семъ городѣ у дяди своего Джіованни Битиста Бонавентуры, близь церкви Св. Аполлинарія, обвиненъ предъ уголовнымъ судомъ сорока; ибо, зная, что-Біанка, дочь Бартоломео Капелло, наслѣдница значительнаго имущества, онъ Піетро Бонавентура, надѣясь владѣть симъ имуществомъ -- если ему удастся совратить дѣвицу какимъ-либо способомъ (si puellam ipsam aliqua ratione fallerel), съ дерзовенною наглостью и неуваженіемъ къ дворянству Венеціи, осмѣлился похитить ее изъ родительскаго дома въ ночь на 29 ноября 1563 года, прельстивъ ее всякою неправдою, когда ей едва минуло шестнадцать лѣтъ, и затѣмъ увезъ ее изъ Венеціи, позоря такимъ образомъ домъ и родъ венеціянскаго вельможи, съ явнымъ презрѣніемъ къ законамъ и общественной нравственности этого города; понеже помянутый Піетро, несмотря на тщательные розыски, доселѣ не взятъ подъ стражу, повелѣваемъ, если онъ будетъ гдѣ-либо остановленъ и пойманъ, то привести его въ Венецію, а палачу, въ обычный часъ, на высокомъ эшафотѣ, воздвигнутомъ между колоннами на площади, снять голову его съ плечъ, да умретъ". За симъ слѣдуетъ обѣщаніе награды, предлагаемой Бартоломео Капелло, отцомъ дѣвицы, въ добавокъ къ обѣщанной отъ правительства, тому, кто представитъ виновнаго, живымъ или мертвымъ, или докажетъ инымъ образомъ, что онъ убилъ Піетро Бонавентуру гдѣ-либо за предѣлами республики. Далѣе находимъ другой длинный приговоръ противъ тѣхъ, кто способствовалъ бѣгству молодыхъ людей, особливо противъ нѣкоей Маріи Донати, "ибо она, будучи служанкою въ домѣ благороднаго дворянина Бартоломео Капелло, съ коварствомъ и дерзостью помогала Піетро Бонавентурѣ соблазнить и похитить Біанку, дочь помянутаго Бартоломео; а послѣдняя не только имѣла связь съ означеннымъ Піетро, но даже бѣжала съ нимъ изъ-подъ родительскаго крова и изъ города Венеціи".
   Наконецъ, рукописная хроника того времени, приводимая ученымъ Чигонья, повѣствуетъ, что Біанка покинула Венецію вслѣдствіе позорнаго изгнанія, такъ-что, въ случаѣ возвращенія, она подвергнулась бы смертной казни.
   Біографу очень-трудно справиться съ подобными юридическими данными. И нужно же было ястребиному глазу палеографа, высмотрѣвъ одинъ томъ изъ числа двѣнадцати мильйоновъ, отыскать въ немъ, что, триста лѣтъ назадъ, думали скрыть навѣки и тѣмъ уничтожить для насъ прелестный, романическій разсказъ, всегда служившій вступленіемъ въ біографію Біанки. Романическая, безнадежная страсть банкирскаго конторщика, пораженнаго въ сердце жгучими взглядами изъ. оконъ вельможнаго дворца, стоявшаго противъ Флорентинскаго банка, за узенькимъ каналомъ (увы! тотъ же протоколъ доказываетъ, что флорентинскій банкъ, въ которомъ служилъ Бонавентура, находится не противъ палаццо Капелло, а рядомъ съ нимъ и, слѣдовательно, не подъ огнемъ его оконъ) случайныя встрѣчи у заутрени, неосторожныя, но невинныя свиданія на зарѣ отпертая дверь во Дворецъ для спасенія, въ случаѣ тревоги, судьба-злодѣйка въ видѣ ранопришедшаго булочника, который, разнося утромъ хлѣбъ, затворялъ полуотворенную дверь, полагая сдѣлать доброе дѣло, несчастная дѣвица, которой отрѣзанъ всякій путь къ отступленію, въ страхѣ и отчаяніи, рѣшающаяся на поспѣшное, необдуманное бѣгство съ любовникомъ -- все это уничтожено, разрушено, какъ карточный домикъ, ястребинымъ глазомъ сухаго палеографа.
   Итанъ, конторщикъ Флорентинскаго банка былъ простой искатель приключеній, замышлявшій похитить богатую наслѣдницу! Сама Біанка вела себя не только не лучше, но даже положительно-хуже, чѣмъ можно было ожидать. Другая рукописная хроника гласитъ, что, не имѣя матери и живя безъ строгаго надзора, она вела "болѣе свободную жизнь, нежели было принято въ то время между благородными вениціянскими дѣвицами".
   Бѣгство изъ Бецеціи было обдуманнымъ, напередъ разсчитаннымъ поступкомъ, и совершено, по словамъ нѣкоторыхъ, не безъ приданаго, тщательно выбраннаго изъ семейныхъ драгоцѣнностей; а булочникъ -- невольное, роковое орудіе судьбы, миѳъ!
   Слѣдовательно, приходится, какъ это ни жалко, весь этотъ увлекательный разсказъ, по-несчастью, несогласный съ фактами, оставить въ сторонѣ, какъ и многіе другіе, еще болѣе увлекательные. Съ такимъ же сожалѣніемъ должно-пожертвовать подробнымъ описаніемъ путешествія Біанки съ Бопавентурою во Флоренцію, и различными приключеніями на дорогѣ, укрывательствомъ въ Феррарѣ, спасеніемъ отъ подосланныхъ республикою убійцъ, и пр. и пр., что украшаетъ многочисленныя, болѣе или менѣе фантастическія сочиненія объ этомъ предметѣ, написанныя подъ видомъ историческихъ романовъ.
   Весьма-вѣроятно, что подобныя происшествія могли случиться; но, къ несчастью, это не даетъ еще права утверждать, что они дѣйствительно случились.
   Бѣдный, связанный фактами біографъ, платя должную дань уваженія пыльнымъ свидѣтелямъ минувшаго, принужденъ передать событіе слѣдующимъ образомъ.
   Нѣкто Піетро Бонавентура, молодой флорентинецъ, конторщикъ въ флорентинскомъ банкѣ въ Венеціи, съумѣлъ познакомиться съ Біаикою, дочерью дворянина Бартоломео Капелдо, молодою дѣвушкою, шестнадцати лѣтъ, которая въ дѣтствѣ лишилась матери и не отличалась особою строгостью правилъ, но за то считалась богатою наслѣдницею. Выдавъ себя, по всей вѣроятности, за члена знаменитаго рода Сальвіати Бонавентура, выманилъ Біанку на тайныя съ нимъ свиданія и продолжалъ связь съ нею до-тѣхъ-поръ, пока она почувствовала себя беременною. Тогда оба рѣшились на тайное бѣгство во Флоренцію съ тѣмъ, чтобы тамъ обвѣнчаться. Дѣйствительно, они покинули Венецію въ ночь на 29 ноября 1563 года и, несмотря на смертный приговоръ и значительныя награды, обѣщанныя за ихъ поимку, успѣли благополучно достигнуть Флоренціи.
   Также не подлежитъ сомнѣнію, что путь былъ труденъ и усѣявъ опасностями. Была зима, имъ приходилось переправляться черезъ Апеннины; а шестнадцати-лѣтняя бѣглянка была не въ такомъ положеніи, чтобъ совершить удобно эту трудную переправу. Но мы, къ-несчастью, совершенно теряемъ нашу чету изъ виду со времени бѣгства 29-го ноября до-тѣхъ-поръ, пока не встрѣчаемъ ихъ уже женатыми и, сравнительно, безопасными въ лачугѣ, жилищѣ матери молодаго, на площади Св. Марка, во Флоренціи. Но безопасность ихъ была только относительна^, далеко несовершенная. У царицы Адріатическаго Моря руки были длинныя; а какъ въ то время еще не существовало международныхъ договоровъ о выдачѣ преступниковъ, то у правителей народовъ былъ обычай совершать въ чужихъ краяхъ рукою убійцы то, что, за бѣгствомъ виновнаго, нельзя было исполнить дома болѣе законнымъ порядкомъ. Убійства случались въ тѣ времена очень-часто на улицахъ Флоренціи; bravi, храбрецы, которые этимъ промышляли, были бы, вѣроятно, не прочь воспользоваться настоящимъ порученіемъ свѣтлѣйшей (serenissimna) республики.
   Итакъ, Біанкѣ съ мужемъ приходилось жить въ строгомъ заточеніи въ домикѣ на площади Св. Марка. Она покуда успѣла открыть, что онъ не изъ рода Сальвіати, а простой конторщикъ, и то безъ мѣста. Онъ, въ свою очередь, увидѣлъ, что напрасно разсчитывалъ на шесть тысячъ ефимковъ, наслѣдованныхъ Біанкою отъ матери и составлявшихъ, по заключенію суда, главную мя него приманку. Республика объявила, что эти деньги конфискованы. Такое положеніе дѣлъ, должно думать, вовсе не побуждало къ взаимной любви, которая одна могла бы сдѣлать сноснымъ ихъ заточеніе въ маленькой хижинѣ.
   Но пока они сами скрывались въ тайнѣ, разсказъ объ ихъ бѣгствѣ дѣлалъ много шуму въ Италіи. Похищеніе дочери венеціянскаго вельможи было дѣло нешуточное. Вся Венеція чувствовала себя оскорбленною, и награда за голову Бонавентуры была объявлена во всѣхъ итальянскихъ городахъ. Такимъ-образомъ случилось, что и Франческо, старшій сынъ великаго герцога Козьмы, услыхалъ объ этомъ происшествіи и въ то же время узналъ, что бѣглецы скрываются во Флоренціи. А какъ молва прославляла красоту Біанки, то ему сильно захотѣлось видѣть героиню разсказа.
   Всѣ современные писатели много говорятъ объ очаровательной красотѣ Біанки; но должно сознаться, что портреты и медали, дошедшіе до насъ, какъ непреложные свидѣтели, далеко не оправдываютъ такихъ похвалъ. Правда, что всѣ эти изображенія представляютъ Біанку уже въ пожилыхъ лѣтахъ, а въ шестнадцать лѣтъ грубыя, рѣзкія черты могли быть мягче и привлекательнѣе. Во время путешествія своего по Италіи, Монтанъ видѣлъ Біанку при тосканскомъ дворѣ и говоритъ, что она была "красива въ итальянскомъ вкусѣ, т. е. съ веселымъ, полнымъ лицомъ, значительно-полна и отличалась высокою грудью, какая имъ нравится". Это описаніе хорошо согласуется съ портретами, особливо съ одною медалью, выбитою, вѣроятно, въ послѣдніе годы ея жизни: лицо превосходно выражаетъ веселость и общительность, но оно крайне-нагло, грубо и просто. Къ этому должно прибавить еще волосы, которые только придворный льстецъ могъ назвать каштановыми, и безобразно-полное сложеніе, что, впрочемъ, по словамъ Монтаня, не считается въ Италіи столь несовмѣстнымъ съ красотою, какъ по сю сторону Альповъ. Итальянцы часто восхищаются волосами, которые мы не можемъ назвать иначе, какъ рыжими.
   Когда Біанка прибыла въ Флоренцію, Франческо было двадцать три года и, на сколько можно судить по отзывамъ современныхъ писателей, онъ до того времени отличался страстью скорѣе къ чтенію и наукамъ, чѣмъ къ чему-либо предосудительному. Однако, дворъ Козьмы не былъ ни въ какомъ случаѣ мѣстомъ, годнымъ для воспитанія дѣтей герцога. Современные писатели приводятъ видѣнныя тамъ сцены, которыхъ передать здѣсь невозможно, изъ опасенія оскорбить нравственное чувство читателя. Въ предшествовавшемъ пріѣздѣ Біанки во Флоренцію, 1562-мъ году, тамъ произошла одна изъ тѣхъ страшныхъ семейныхъ трагедій, которыя составляли какъ-бы принадлежность рода Медичи.
   Сыновья Козьмы, Джіованни и Гарція охотились близь Ливорно. Первому изъ нихъ, уже два года бывшему кардиналомъ, минуло всего девятнадцать лѣтъ; второму пятнадцать. Между ними завязался какой-то споръ объ охотѣ, и меньшой братъ нанесъ старшему смертельную рану шпагою. Джіованни умеръ въ Ливорно. Гарція явился къ отцу, въ надеждѣ вымолить у него прощеніе, и былъ убитъ рукою отца, пока стоялъ на колѣняхъ у ногъ его! Разумѣется, были пріисканы и разглашены другія, отмѣнно-законныя причины, объяснявшія смерть братьевъ. И въ то время почетныя сословія города не обнаружили ни малѣйшаго сомнѣнія въ достовѣрности этихъ объясненій; что не помѣшало имъ записать свое собственное мнѣніе о случившемся въ свои лѣтописи, "ricordi", чтобъ потомъ безопасно схоронить ихъ въ семейныхъ архивахъ, откуда имъ суждено было воскреснуть по зову пытливаго археолога. Непочетныя сословія, между-тѣмъ, передавали другъ другу шопотомъ, что тѣла покойныхъ принцевъ не были выставлены на поклоненіе народу, какъ часто некстати водилось для покойныхъ свѣтлостей, и пропускали между зубами свои заключенія по этому поводу. Мать молодыхъ принцевъ, Элеонора ди-Толедо, умерла съ горя, какъ полагали и, можетъ-быть, не безъ основанія.
   Вскорѣ затѣмъ менѣе-чувствительный отецъ выдалъ за потомка благороднаго рода Панчіатичи свою любовницу Элеонору-дельи-Альбици, проданную ему ея благороднымъ отцомъ, и, чтобъ замѣстить ее, просилъ другаго Флорентинскаго вельможу уступить ему свою дочь, прелестную Камиллу Мартелли. Такая честь была, безъ сомнѣнія, принята съ должною благодарностью гордымъ патриціемъ, и Камилла Мартелли сдѣлалась матерью Виргиніи Медичи въ 1568 году. Но вскорѣ Камиллу начали мучить угрызенія совѣсти и она обратилась за совѣтомъ къ его святѣйшеству Пію V; тотъ посовѣтовалъ ей терпѣніе, т. е., что ей слѣдовало подождать и посмотрѣть, нельзя ли заставить герцога на ней жениться. Дѣйствительно, когда политическія соображенія заставшій Козьму заискивать дружбы папы, онъ рѣшился, чтобъ вполнѣ пріобрѣсти его расположеніе, обвѣнчаться съ Мартелли въ 1570 году и выдать церкви своего подданнаго Карнесеки на сожженіе, какъ еретика.
   Остальные члены семейства, во время прибытія Біанки во Флоренцію, были: Фердинандо, второй изъ сыновей великаго герцога, оставшихся въ живыхъ, четырнадцати лѣтъ, только-что сдѣланный кардиналомъ и жившій обыкновенно въ Римѣ; Піетро, третій сынъ, девяти лѣтъ, и Изабелла, дочь Козьмы, выданная въ 1553 году за Паоло Джіордано Орсини. Она, говорятъ современники, украшала и оживляла тосканскій дворъ своихъ присутствіемъ. Изабелла не захотѣла ѣхать съ мужемъ въ Римъ; и какъ Козьма также выразилъ желаніе, чтобы она оставалась во Флоренціи, Орсини оставилъ ее тамъ и рѣдко безпокоилъ своимъ присутствіемъ супругу, какъ видно, его нелюбившую.
   Таковъ былъ составъ тосканскаго двора въ 1563--1564 году, когда Франческо рѣшился удовлетворить, во что бы ни стало, свое любопытство, увидѣть какъ-нибудь прекрасную венеціанскую бѣглянку, о которой шло столько толковъ. Добиться этого было нетрудно: нашелся добрый человѣкъ, который взялся сообщить Біанкѣ и ея свекрови, что имъ не мѣшало бы искать свиданія съ маркизою МонДрагоне, женою испанскаго гувернёра при молодомъ Франческо, который чрезъ отца могъ бы легко добиться отъ республики прощенія для Біанки и ея мужа. Приманка удалась, и имъ сообщили, что маркиза приметъ ихъ въ казино Св. Марка.
   Маленькое, но замѣчательно изящное строеніе, возобновленное въ 1775 году въ настоящемъ видѣ великимъ герцогомъ Піетро Леопольдо, невольно останавливаетъ и нынѣ вниманіе путешественника, при переходѣ площади Св. Марка. Въ тѣ дни, то былъ домикъ, "casino", принадлежавшій Медичи. Строеніе это и понынѣ составляетъ собственность великаго герцога тосканскаго. Казино былъ въ то время важнымъ общественнымъ условіемъ жизни. Небольшой домикъ, гдѣ дѣлались вещи, неприличныя въ большомъ дому, мѣстѣ-пребыванія дворянскаго семейства, домикъ, служившій для соблюденія приличій -- по-нашему, лицемѣрства -- былъ необходимъ для народа, у котораго казаться всегда важнѣе, чѣмъ быть. У большей части богатой аристократіи были подобные домики, и врядъ ли безъ нихъ удалось бы сохранить приличія въ итальянской жизни.
   Казино молодаго принца Франческо находилось очень-недалеко отъ скромнаго мѣстоприбыванія Біанки: жилище ея мужа находилось на южной сторонѣ небольшой площади, противъ церкви Св. Марка, а домикъ принца на западной сторонѣ, подъ прямымъ съ нимъ угломъ, въ разстояніи нѣсколькихъ шаговъ. Такимъ-образомъ Біанка съ свекровью могла посѣтить добрую маркизу, мало нарушая принятое ею правило не покидать своего убѣжища.
   Маркиза Мондрагоне приняла ихъ какъ-нельзя-ласковѣе, разспрашивала съ любезнымъ участіемъ о подробностяхъ приключеній съ Біанкою; и когда самъ маркизъ случайно вошелъ въ комнату, супруга тотчасъ же познакомила его съ судьбою. бѣглянки. Испанецъ оказался еще любезнѣе своей жены; онъ нисколько не сомнѣвался въ возможности подѣйствовать на республику чрезъ посредство принца; словомъ, дѣло ихъ было почти выиграно. Вдругъ маркиза припомнила, что ей очень хотѣлось знать, сдѣланы ли ея новыя платья но послѣдней венеціанской модѣ. Не угодно ли Біанкѣ взглянуть на нихъ въ другой комнатѣ, пока маркизъ будетъ имѣть удовольствіе бесѣдовать съ синьйорою Бонавентура. Такимъ-образомъ Біанку провели въ другую комнату, гдѣ милая испанка показала ей нѣкоторыя подробнности своего гардероба, чѣмъ дамы, какъ видно, и триста лѣтъ назадъ не-прочь были лыбоваться; потомъ, подъ предлогомъ поискать ключа, или по другой какой причинѣ, маркиза выскользнула изъ комнаты, оставя гостью одну, но вполнѣ занятую осмотромъ великолѣпнаго убранства комнаты, гдѣ она находилась.
   Черезъ минуту раскрылась занавѣска на противоположномъ концѣ комнаты, и Біанка очутилась наединѣ съ Франческо. Многіе писатели сообщаютъ подробности этого перваго свиданія между двумя особами, которымъ суждено было въ теченіе всей своей жизни оказывать другъ на друга столь вредное вліяніе. Однако весьма-невѣроятно, чтобъ кто-нибудь изъ этихъ двухъ особъ повторилъ впослѣдствіи пустой разговоръ, приличный въ подобныхъ "обстоятельствахъ", особенно въ томъ видѣ, въ какомъ передаютъ его историки. Правда, можно съ большою вѣроятностью допустить, что Мондрагоне подслушивала и подсматривала гдѣ-нибудь за дверью, слѣдя за успѣхомъ своего сводничества. Изъ всѣхъ подлинныхъ или вымышленныхъ подробностей этого свиданія, приводимыхъ писателями, стоитъ замѣтить только то, что Біанка тотчасъ же поняла въ чемъ дѣло, что значила любезная предупредительность маркизы и нечаянное появленіе принца. Она умоляла только спасти "ея честь"! Принцъ увѣрялъ, что всѣми силами позаботится объ этомъ и пр. и пр.
   Неизвѣстно, съ-разу ли установились тутъ между ними отношенія, существовавшія впослѣдствіи, или потребовалось еще нѣсколько подобныхъ свиданій для окончательнаго соглашенія между ними. Видно, нужно было и во Флоренціи въ 1564 году соблюдать нѣкоторыя приличія, даже для принца, каковъ былъ Франческо. Въ то время его сватали за Іоанну Австрійскую, дочь императора Фердинанда; бракъ этотъ дѣйствительно совершенъ въ декабрѣ 1565 года. А нѣмецкіе "варвары" могли бы обидѣться, еслибъ принцъ открыто ухаживалъ въ то же время за женой и за любовницей: это было бы неприлично, показалось бы предосудительнымъ, чего опасались болѣе всего. Въ тотъ хе 1564 годъ молодому Франческо были вручены бразды правленія; отецъ его не отказался еще совершенно отъ престола, но передалъ сыну всѣ государственныя дѣла.
   При подобныхъ обстоятельствахъ незаконному ухаживанью приходилось прятаться подъ кровомъ казино, который въ этомъ случаѣ, какъ и всегда, оказался вполнѣ-полезнымъ и благодѣтельнымъ учрежденіемъ.
   Все, что, несмотря на сокровенность этого убѣжища, дошло до насъ о продолжительности сопротивленія принцу со стороны Біанки, заключается въ слѣдующемъ достовѣрномъ фактѣ: между ними все окончательно уладилось въ теченіе первыхъ шести мѣсяцевъ послѣ прибытія Біанки во Флоренцію. И такъ-какъ вскорѣ послѣ своего прибытія Біанка родила дочь Пелегрину, то должно предполагать, что ненужно было особенно-долгаго времени для совершеннаго согласія между ними.
   Это была со стороны Біанка послѣдняя ошибка подобнаго рода, въ чемъ сознаются даже многочисленные порицатели ея. Во всю послѣдующую жизнь свою она оказывается совершенно вѣрною любовницею и женою Франческо.
   Въ этомъ фактѣ заключается все, что мы въ состояніи сказать похвальнаго о Біаикѣ, и сниходительно-расположенный читатель пусть пользуется единственнымъ случаемъ, чтобъ вывести выгодное о ней заключеніе.
   Но что же сталось съ бѣднымъ супругомъ? Мы, кажется, вовсе о немъ позабыли, какъ и подлинные разскащики. Никто изъ нихъ и не предполагаетъ возможности, чтобъ съ его стороны встрѣтились какія затрудненія. Намъ только сообщаютъ кратко, что милостивый принцъ далъ ему мѣсто guarda-roba, родъ какого-то ключника. Такимъ-образомъ все устроилось къ удовольствію обѣихъ сторонъ, и банкирскій конторщикъ, искатель приключеній, допустилъ, безъ малѣйшаго затрудненія, что отнынѣ жена его сдѣлалась cosa di Franceno, какъ говорится въ лѣтописи -- собственностью его свѣтлости.

II.

Мужъ фаворитки.-- Естественный ходъ дѣла.-- Итальянскія понятія о приличности.-- Три брата: Франческо, Фердинандъ и Піетро.-- Придворныя даны.-- Характеръ Франческо, его скупость и громадное богатство.-- Веселое время во Флоренціи.-- Кардиналъ напоминаетъ о сохраненіи чести ихъ дома.-- Франческо принимаетъ мѣры.-- Придворный разговоръ.

   Каковы бы ни были мѣры, принятыя, изъ уваженія къ приличіямъ, для прикрытія связи Франческо съ Біанкою, но они наблюдались только весьма-непродолжительное время. Несчастная Джіовапна вскорѣ могла замѣтить, что не только то мѣсто, которое она должна была занимать въ любви и вниманіи мужа, было отдано другой, но что даже внѣшніе знаки почета и уваженія, принадлежащія ея званію, отдавались той же ея дерзкой соперницѣ. Вліяніе, которое Біанка имѣла на малодушнаго Франческо, вскорѣ стало сказываться. Повидимому, уже въ самомъ раннемъ періодѣ ихъ знакомства, ока заставила его торжественно обѣщать "предъ образомъ"; что, если придетъ время, когда они оба будутъ свободны, то онъ женится на ней. Другое обѣщаніе, данное имъ въ самомъ началѣ -- употребить все свое вліяніе на венеціанскій сенатъ для того, чтобъ выхлопотать отмѣненіе приговора, произнесеннаго судомъ надъ нею и надъ ея мужемъ, было дѣйствительно исполнено, но безъ успѣха. Сенатъ не согласился ни простить виновныхъ, ни возвратить шесть тысячъ ефимковъ, составлявшія наслѣдство Біанки.
   Но человѣкъ, находившійся въ такомъ завидномъ и знатномъ положеніи, какъ Бонавентура, могъ обойтись и безъ женнинаго состоянія; мужъ любовницы государя не могъ нуждаться въ шести тысячахъ ефимковъ.
   Бонавентура естественно сдѣлался однимъ изъ самыхъ видныхъ представителей Флорентійской junesse dorée и вскорѣ доказалъ, что былъ рожденъ блистать въ такомъ обществѣ, несмотря на плебейское воспитаніе.
   Въ то время однимъ изъ украшеній Флоретійскаго общества была молодая и прелестная вдова Кассандра Бонжіяни, которая была не прочь воспользоваться всѣми выгодами неограниченной свободы, доставляемой ея положеніемъ. Но Кассандра Бонжіяни была урожденная Кассандра Риччи, и это гордое и могущественное семейство объяснило веселой вдовушкѣ свое твердое намѣреніе, не попустить ее срамить своимъ безпорядочнымъ поведеніемъ ихъ честное имя. Предостереженіе это было довольно-ясно подтверждено убійствомъ двухъ ея обожателей. Кавальканти и Дель-Качія пали въ этой опасной игрѣ, пораженные кинжаломъ на улицахъ Флоренціи. Итакъ, здѣсь представлялся достойный случай выказаться для человѣка, желавшаго отличиться предъ моднымъ свѣтомъ. Быть можетъ, Бонавентура полагалъ, что два безполезныя убійства убѣдили Риччіевъ отложить попеченіе о сохраненіи добраго имени ихъ родственницы такою дорогою цѣною. Еще болѣе, быть-можетъ, онъ надѣялся на защиту, которую доставляла ему благосклонность двора. Какъ бы то ни было, онъ открыто сдѣлался любовникомъ опасной вдовы.
   Возвращаясь домой однажды ночью чрезъ Via Maggio, въ сопровожденіи двухъ слугъ, онъ былъ окруженъ двѣнадцатью вооруженными людьми у самаго моста св. Троицы на Арно, по которому пролегалъ его путь. Одинъ изъ слугъ бѣжалъ, а другой былъ убитъ въ самомъ началѣ свалки. Бонавентура, однако, успѣлъ пробиться черезъ мостъ, положивъ на мѣстѣ одного изъ противниковъ, и почти достигъ своего дома, но оступился, упалъ и былъ умерщвленъ этими "bravo", подосланными семействомъ Риччи.
   Подобное убійство было далеко-нерѣдкимъ явленіемъ на улицахъ Флоренціи. Въ первые полтора года по смерти Козьмы, въ городѣ было совершено сто восемьдесятъ шесть убійствъ. Поэтому смерть мужа фаворитки не произвела большаго впечатлѣнія. Умерщвленіе Кассандры въ постели въ тотъ же вечеръ неизвѣстными людьми въ маскахъ, совершившими злодѣяніе такъ же спокойно и хладнокровно, какъ бы они исполняли приговоръ суда, обратило на себя болѣе вниманія. Но, вѣдь, ее два раза предостерегали и не было другаго средства спасти "честь" дома Риччи.
   Біанка требовала у герцога мщенія, и онъ обѣщалъ. Но мѣры, взятыя имъ, такъ ясно способствовали дать виновнымъ всѣ средства къ побѣгу, что молва стала подозрѣвать участіе его въ этомъ злодѣяніи. Утверждаютъ, что онъ даже покаялся въ томъ придворному священнику Джіамбатисто Конфетти. Но если, что очень-вѣроятно, это предположеніе справедливо, то трудно допустить чтобъ и Біанка не была причастна дѣлу. Требованіе судѣ было только пустою формою. Не потребовать его было бы почти то же, что сознаться въ соучастничествѣ или, по-крайней-мѣрѣ, одобрить злодѣяніе. Къ-тому же, полная подчиненность и зависимость Франческо отъ его любовницы дѣлаетъ невѣроятнымъ, чтобъ онъ рѣшился на такой важный шагъ, не посовѣтовавшись съ нею. Единственное побужденіе, которое они оба могли имѣть для совершенія подобнаго злодѣянія, сверхъ весьма-возможнаго желанія отдѣлаться отъ человѣка, распутство и дурное поведеніе котораго бросало подозрительную тѣнь на его отношенія ко двору, должно искать въ обѣщаніи, исторгнутомъ Біанкою у герцога. Устраненіе Бонавентуры разрушало то, что впослѣдствіи, безъ-сомнѣнія, могло бы оказаться непреодолимою помѣхою. Ибо, что касается Джіованны, то, подавленная дерзкимъ нахальствомъ ея соперницы, она изнывала отъ явнаго невниманія и совершеннаго равнодушія къ ней мужа. Одинокая и покинутая всѣми среди веселья и пиршествъ двора, распущенность и и безнравственность котораго возмущала ея строгія австрійскія чувства, неимѣвшая дѣтей мужскаго пола, застѣнчивая, нелюбезная, неодаренная привлекательною наружностью, несчастная Джіованна (даже и безъ той помощи, которую Франческо и Біанка знали когда употребить), конечно, недолго оставалась бы препятствіемъ на ихъ пути.
   Между-тѣмъ молодые принцы Фердинандъ и Піетро подростали и были уже такого возраста, что начинали оказывать вліяніе ца жизнь и исторію всего семейства. Фердинандъ, кардиналъ, жилъ преимущественно въ Римѣ съ раннихъ лѣтъ; онъ уже пользовался славою образованнаго и благовоспитаннаго юноши, искуснаго и осторожнаго государственнаго человѣка, благонамѣреннаго и приличнаго принца.
   Приличность (respectability), которую многіе считаютъ исключительно англійскаго происхожденія, скорѣе можно назвать итальянскою добродѣтелью. Ни одинъ народъ на свѣтѣ такъ не заботится о томъ, что говорятъ о немъ окружающіе. Правда, что многое, считающееся у нихъ приличнымъ, не внушаетъ почтенія у насъ. Это проистекаетъ отъ того, что итальянское общество рѣшительно и единодушно давно ли признало, что казаться гораздо важнѣе чѣмъ быть. У насъ приличность не должна имѣть въ своей внѣшней оболочкѣ прорѣхъ или щелей, чрезъ которыя можно было бы замѣтить что-нибудь унизительное для нея. Но итальянецъ рѣшительно отказывается углубляться далѣе внѣшней поверхности. Обнаружьте только желаніе сохранить внѣшній видъ приличія -- и никому не войдетъ въ голову раскрывать, что находится подъ этою внѣшностью.
   Правительство проститъ вамъ несоблюденіе законовъ, лишь бы вы съ виду уважали ихъ; церковь не обратитъ вниманія на ваше отступничество, лишь бы вы увѣряли другихъ, что вѣруете сами. Общество не замѣтитъ вашего пренебреженія ко всѣмъ общественнымъ обязанностямъ, если вы только не выступите въ открытую борьбу съ нимъ. Нарушайте заповѣди сколько вамъ вздумается, но религіозно соблюдайте "приличія".
   Фердинандъ былъ приличный принцъ, занимавшій приличное положеніе въ обществѣ и главнымъ несчастьемъ его жизни было то, что онъ имѣлъ двухъ братьевъ, которые съ неслыханною дерзостью, хотя въ различныхъ степеняхъ и сообразно своимъ характерамъ, нарушали требованія приличія.
   Франческо, старшій братъ, не удовлетворялъ этимъ требованіямъ, уже, конечно, не по излишней откровенности нрава. Болѣе скрытное существо едва-ли когда существовало на свѣтѣ. Его лицемѣріе иногда обнаруживалось въ столь-странныхъ чертахъ, что заставляло подозрѣвать въ немъ надежду провести я самого себя и Творца своего. Такъ онъ даже лицемѣрилъ предъ соучастниками своихъ злодѣяній, и между-тѣмъ никто такъ мало не заботился о томъ, что они могли бы о немъ думать. Честь дома Медичи въ томъ смыслѣ, въ какомъ онъ понималъ ее, была ему дорога, и при всемъ томъ онъ сдѣлался притчею для всѣхъ итальянскихъ дворовъ. Онъ успѣлъ заслужить презрѣніе почти всѣхъ коронованныхъ особъ въ Европѣ и постоянно служилъ пищею для "скандала", одна мысль о чемъ приводитъ въ ужасъ истиннаго итальянца, уважающаго приличія. Сильныя страсти и упрямство, соединенныя съ неограниченной властью и доходившія почти до безумства, ограниченность умственныхъ способностей и совершенное незнаніе сущности, красоты и цѣны истивъой добродѣтели и благородства, были причиною всего зла въ его жизни и источникомъ безконечной печали и безпокойства для кардинала.
   Піетро, младшій братъ, причинялъ не менѣе горя своему осторожному и честолюбиво-приличному брату. Характеромъ онъ ни мало не походилъ ни на герцога, ни на кардинала; въ немъ даже можно было замѣтить задатки, которые, при болѣе благопріятныхъ обстоятельствахъ, могли бы образовать изъ него. человѣка болѣе-достойнаго, чѣмъ его братья. Но, при настоящемъ порядкѣ вещей, онъ былъ неукротимымъ, отъявленнымъ негодяемъ, центромъ и предводителемъ почти всего распутнаго юношества Флоренціи, грозою мирныхъ гражданъ, нарушителемъ безсильнаго закона, отчаяніемъ кардинала, считавшаго его позоромъ семейства, и ужасомъ великаго герцога по своему поведенію и ненасытнымъ требованіямъ денегъ.
   Старый герцогъ Козьма умеръ въ 1574, и передъ смертью снабдилъ своего негодяя-сынка женою; но бракъ этотъ былъ такого рода, что не могъ его образумить. При дворѣ жила нѣкто Элеонора ди-Гарція, племянница первой жены Козьмы, Элеоноры Толедской. Она была хороша собой и приглянулась Козьмѣ. Но такъ-какъ она была изъ благороднаго испанскаго дома и пользовалась благосклоннымъ вниманіемъ испанскаго двора, то было необходимо тщательно сохранить приличія. Такимъ-образомъ, когда въ одинъ прекрасный день оказалось, что Элеонора должна была въ скоромъ времени сдѣлаться матерью, примѣрный государь и прекрасный отецъ былъ внезапно пораженъ мыслью, что только бракъ могъ бы образумить сына; онъ препоручилъ ему Элеонору и завѣщалъ жениться на ней. Піетро, какъ почтительный сынъ, исполнилъ желаніе отца, и "честь" Элеоноры,.и "честь" Козьмы, и честь дома Толедо были спасены, къ величайшему удовольствію всѣхъ этихъ почтенныхъ особъ. Но, кромѣ этого, впрочемъ, весьма-пріятнаго результата, бракъ этотъ не принесъ никакихъ благотворныхъ послѣдствій. Піетро продолжалъ попрежнему вести еще болѣе безпорядочную жизнь, а Элеонора не чувствовала склонности оставаться вѣрною мужу, котораго она даже рѣдко видѣла; за то Козьма сошелъ подъ своды собора Сан-Лоренцо съ незапятнанною честью, предоставивъ судьбѣ разрѣшить дѣло.
   Итакъ, по смерти Козьмы, въ составъ семейства Медичи входило пять женщинъ: 1) вдова его Камилла Мартели, 2) жена Франческо, несчастная Анна Австрійская, 3) веселая, великолѣпная, очаровательная Изабелла Орсини, 4) забытая, но не менѣе веселая Элеонора, жена Піетро, и 5) Біанка Капелло.
   Бѣдная Камилла была въ скоромъ времени отстранена; великій герцогъ принудилъ ее взойти на вдовій костеръ или, что все равно, заживо похоронилъ ее въ монастырѣ, гдѣ она жила до конца его жизни, вопреки заступничеству кардинала.
   Положеніе собственной его жены, Джіованны, было немногимъ-лучше. Она вела одинокую жизнь, не выхода изъ своихъ покоевъ и терпя чуть не оскорбленія со стороны придворныхъ, рассыпавшихся въ лести передъ Біанкою, отъ которой зависѣли всѣ милости двора.
   Итакъ, изъ пяти женщинъ осталось только три. То были украшеніе двора Франческо, блестящая плеяда Флорентійскаго общества, виновницы и центръ всѣхъ празднествъ, увеселеній и милыхъ шалостей этого двора. Всеобщая распущенность нравовъ, высокое общественное положеніе этого прелестнаго роя, особенная безнравственность и невниманіе ихъ естественныхъ покровителей, дозволяли имъ простирать свои шалости гораздо-далѣе той черты, которая отдѣляетъ нравственное легкомысліе отъ поведенія, оставляющаго за собою слѣды вѣчнаго и неизгладимаго позора. Изабелла, какъ говорятъ Французы, уже давно "перебросила свою шапку черезъ крышу", можно бы сказать даже, черезъ куполъ собора. Паоло Джіордано Орсини велъ почти такую же безпорядочную жизнь въ Римѣ, ни мало не заботясь о своей женѣ, которую онъ оставилъ на рукахъ ея семейства, а Изабелла успѣла вкрасться въ милость и довѣрье Франческо тѣмъ, что она одна изъ всѣхъ, съ самаго же начала, ласково приняла Біанку.
   Элеонора, жена Піетро, также выказывала наклонность вполнѣ слѣдовать примѣру мужа. Что же касается Біанки, то хоъ ея поведеніе никогда не возбуждало ревности Франческо, однако и она была готова тягаться съ двумя другими, составлявшими это прелестное тріо, въ безпримѣрной расточительности, страсти къ нескромнымъ удовольствіямъ и полной "эманципаціи отъ предразсудковъ".
   Такимъ образомъ Франческо очутился во главѣ веселаго и легкомысленнаго двора, въ Капуѣ временъ возрожденія, начинавшей привлекать на себя неочень-лестное вниманіе другихъ дворовъ Италіи. Къ тому же, безпорядки при тосканскомъ дворѣ, повидимому имѣли нѣсколько-преступный оттѣнокъ, который въ высшей степени возмущалъ спокойствіе и возбуждалъ отвращеніе различныхъ высочествъ, святѣйшествъ и свѣтлостей, которые и не обратили бы вниманія, на нѣсколько прилично-прикрытыхъ убійствъ и тайныхъ отравленій. Франческо, льстившій себя надеждою загладить одно преступленіе набожностью à la Louie XI, пришелъ къ печальному убѣжденію, что его не достало бы, чтобъ загладить всѣ остальныя.
   Къ-тому же Франческо былъ далеко невеселаго нрава, напротивъ, онъ всегда находился подъ вліяніемъ какой-то мрачной, болѣзненной меланхоліи. Не то, чтобъ онъ воздерживался отъ излишествъ, напротивъ, можно скорѣе допустить, что всѣ его привычки были проникнуты отсутствіемъ воздержанія. Его суровая, дикая природа проглядывала въ его удовольствіяхъ такъ же, какъ и въ болѣе-серьёзныя минуты жизни. Его сердитый нравъ и угрюмая подозрительность, безъ сомнѣнія, не разъ заставляли Біанку напрягать ея необыкновенную способность къ притворству и все ея терпѣніе. Эта участь, для достиженія которой она пожертвовала доброю славою, спокойствіемъ ума и совѣсти, была такого рода, что мало бы кто рѣшился на нее. Во всѣхъ современныхъ сказаніяхъ упоминаютъ о необыкновенныхъ способностяхъ Біанки обворожатъ и успокоивать; и дѣйствительно, она нуждалась въ нихъ, чтобъ усмирять дикіе порывы, находившіе на Франческо въ его черныя минуты.
   Это настроеніе духа съ лѣтами стало все чаще-и-чаще повторяться. Онъ не имѣлъ наслѣдника и эта было постояннымъ источникомъ его угрюмости и меланхоліи. Джіованна имѣла несколькихъ дѣтей, но всѣ они были женскаго пода. Біанка была бездѣтна. Мысль, что ему наслѣдуетъ одинъ изъ братьевъ,была невыносима дли Франческо. Бездѣтство Біанки огорчало его почти столько же, какъ и то, что онъ не имѣлъ законнаго наслѣдника. Послѣдующій бракъ, по римскому праву, дѣлаетъ законными дѣтей, рожденныхъ до него. Еслибъ другія средства оказались безъ успѣха, то папское разрѣшеніе было всегда готово на помощь всякому православному принцу, заботящемуся о выгодахъ церкви. Франческо даже болѣе желалъ имѣть наслѣдника отъ Біанки, чѣмъ отъ своей законной жены. Но года летѣли и ни та, ни другая не дарила его сыномъ.
   Все это, какъ можно легко себѣ представить, увеличивало Трудности уже и безъ того тяжелыхъ обязанностей Біанки и дѣлало изъ ея жизни какое-то. безконечное сцѣпленіе опасеній, соображеній, смѣлыхъ и преступныхъ замысловъ.
   Но Франческо имѣлъ еще одну страсть, которая заставляла его враждебно смотрѣть на безпутство и расточительность двора: то была его скупость. Онъ, какъ и отецъ его Козьма, былъ очень богатъ, богаче, чѣмъ можно было бы ожидать отъ владѣтеля, занимавшаго его положеніе въ ряду европейскихъ государствъ. Ни одинъ, способъ извлекать деньги отъ своихъ подданныхъ не былъ имъ упущенъ. Продажныя прощенія, непомѣрные налоги, повальныя конфискаціи наполняли его сундуки. Но онъ извлекалъ еще болѣе значительные доходы изъ своихъ торговыхъ операцій, которыя онъ, подобно отцу своему Козьмѣ, производилъ во всей Европѣ. Едва-ли существовалъ въ то время какой важный коммерческій пунктъ, въ которомъ великій герцогъ Флоренціи не имѣлъ доли въ какомъ-нибудь банковомъ учрежденіи. Онъ также имѣлъ участіе во множествѣ различныхъ предпріятій; сверхъ-всего этого, онъ торговалъ на собственныхъ же корабляхъ хлѣбомъ, шерстью, перцомъ и другими прянностями, шелкомъ и кожами.
   Накопленное такимъ образомъ громадное богатство онъ давалъ въ займы парижскому и мадридскому дворамъ, полагая тѣлъ заслужить ихъ благосклонность и внѣшнее уваженіе. Оба эти двора не любили и презирали его; но они такъ привыкли смотрѣть на него, какъ на ростовщика, котораго стоило только немного прижать, чтобъ вынудить у него деньги, что мы неразъ встрѣчаемъ въ исторіи, какъ Франція завистливо упрекаетъ его, зачѣмъ онъ отпустилъ такъ много денегъ Испаніи.
   Всѣ эти обстоятельства, соединенныя вмѣстѣ, дѣлали нравъ Франческо опаснымъ для окружавшихъ его въ первые годы но смерти отца. Всѣ представленія и проповѣди кардинала Фердинанда только раздражали его. Но Франческо вполнѣ обладалъ искусствомъ притворяться и лицемѣрить. Не было ни одного мужчины, ни одной женщины, которые бы пользовались его довѣренностью. Даже и Біанкѣ онъ не давалъ замѣтить, когда его гнѣвъ выступалъ изъ обычныхъ предѣловъ.
   Итакъ, беззаботный, вѣчно веселый дворъ продолжалъ свою прежнюю жизнь вокругъ него. Изабелла и Элеонора были заняты своими уланскими капитанами и придворными пажами; Біанка копила деньги, чтобъ посылать своему ненасытному семейству въ Венецію, или проводила время въ тайныхъ совѣщаніяхъ съ продавцами разныхъ зелій, или съ адептами черной магіи. Піетро былъ еще болѣе необузданъ и смѣлъ, чѣмъ прежде. А въ высшей степени приличный Фердинандъ съ усиленнымъ вниманіемъ и отчаяніемъ слѣдилъ, какъ они разрушали своею безпорядочною жизнью зданіе семейнаго величія, которое онъ такъ трудолюбиво Я искусно пытался поддерживать.
   Да и правду сказать, не было недостатка въ поводахъ къ ссорамъ и раздорамъ преосвященства съ остальными членами семейства. Съ самаго начала онъ былъ отъявленнымъ врагомъ Біанки. Онъ оплакивалъ слабость своего брата, которая допустила его влюбиться въ эту венеціянскую интригантку. Онъ приходилъ въ негодованіе отъ той публичности, которою Франческо облекъ свою связь съ нею. Онъ настаивалъ на томъ, что въ высшей степени безразсудно было дозволить ей имѣть вліяніе на государственныя дѣла и въ высшей степени неполитично дѣлать себя предметомъ презрѣнія и насмѣшекъ, почти всѣхъ европейскихъ дворовъ. Но всѣ эти совѣты и просьбы имѣли послѣдствіемъ только непріязнь, которую Біанка старалась всѣми силами поддерживать и растравлять.
   Таково было положеніе дѣлъ въ семейномъ кругу Медичи лѣтомъ 1576 года, когда совокупное и единодушное дѣйствіе всѣхъ этихъ страстей разразилось одною изъ тѣхъ катастрофъ, которыя навѣки опозорили имя Медичи и обратили его въ спасительный маякъ, предостерегающій человѣчество отъ того общественнаго склада, который дѣлаетъ возможными подобныя, уродливыя явленія.
   Кардиналъ Фердинандъ, хотя самъ очень-рѣдко посѣщалъ Флоренцію, но имѣлъ постоянныя, обстоятельныя свѣдѣнія обо всемъ, что дѣлалось при дворѣ брата: перелѣзъ ли Дон-Піетро чрезъ ограду монастырскую, задумала ли донна Изабелла ночной пикникъ въ маскахъ, сдѣлала ли донна Элеонора фальшивую ассигнацію, имѣла ли Біанка тайный разговоръ съ подозрительнымъ лицомъ, или самъ герцогъ нанесъ новое оскорбленіе своимъ негодующимъ подданнымъ -- все это немедленно достигало ушей кардинала въ его римскомъ дворѣ.
   Случилось ли теперь, что извѣстія, пришедшія изъ Флоренціи, имѣли слишкомъ-позорный характеръ, или, просто, послѣдняя кайля переполнила чашу, какъ бы то ни было, но по всему видно, что Фердинандъ (который никогда не допускалъ, чтобъ злоба его къ брату препятствовала его усиліямъ поддержать семейные интересы) сообщилъ около э его времени кое-что герцогу, убѣждая его въ необходимости немедленно положить предѣлъ скандаламъ, производимымъ безпорядочною жизнью женскихъ представителей ихъ семейства.
   Многія подобныя убѣжденія не привели ни къ чему, но на этотъ ризъ, повидимому, возбудительное посланіе застало угрюмаго Франческо въ опасное время. Первымъ его дѣйствіемъ было послать приказаніе Паоло Джіордано Орсини, немедленно и сохраняя возможную тайну, явиться во Флоренцію.
   Надобно сказать, что Орсини, оставляя жену во Флоренція, поручилъ ее надзору родственника своего, Трольо Орсини. Трольо вскорѣ сдѣлался однимъ изъ ея многочисленныхъ любовниковъ и ограничилъ свои попеченія о ней только стараніями объ удаленія своихъ соперниковъ. Нѣкто Леліо Торедли, придворный пажъ, особенно возбуждалъ его ревность; и такъ-какъ онъ не могъ уговорить Изабеллу покинуть итого юношу, то былъ принужденъ исполнить долгъ свой, относительно своего родственника, и убилъ несчастнаго пажа. На бѣду, Торелли былъ сынъ важнаго лица, бывшаго перваго министра при герцогѣ Козьмѣ, и потому скрыть или замять дѣло было невозможно. Трольо Орсини подвергли уголовному суду, и при допросѣ обнаружилось не одно обстоятельство, свидѣтельствовавшее о преступленіяхъ Изабеллы.
   Все это Франческо передалъ Паоло Джіордано Орсини немедленно но пріѣздѣ послѣдняго во Флоренцію. До насъ недошло никакихъ свѣдѣній о томъ, что произошло между герцогомъ и его зятемъ при свиданіи ихъ по этому поводу. Только послѣднія слова, произнесенныя Франческо предъ уходомъ Орсини, были кѣмъ-то услышаны и чудеснымъ Образомъ сохранились. "Когда ты убѣдился въ дѣйствительности этой позорной истины, то не забывай, что ты христіанинъ и дворянинъ", сказалъ герцогъ, получившій понятіе и о томъ и о другомъ достоинствѣ въ школѣ Филиппа II-го испанскаго; сверхъ-того, онъ отдалъ Орсини, на время его прибыванія во Флоренціи, виллу у римскихъ воротъ, извѣстную теперь подъ именемъ Poggio Imperiale. Съ женою Орсини старался быть съ виду какъ-можно дружелюбнѣе и любезнѣе. Онѣ разсказалъ ей, что привезъ ей въ подарокъ пару борзыхъ собакъ, и уговорилъ поѣхать съ нимъ въ внну испытать ихъ. Разсказываютъ, что несчастная женщина, принимая приглашеніе, имѣла мрачныя предчувствія. Однако она поѣхала и на слѣдующее утро Флоренція узнала, что донна Изабелла скончалась скоропостижно въ ночь; а придворные врачи, призванные для освидѣтельствованія тѣла, признали, что она умерла отъ удара. Причина удара не была упомянута; во мнѣніе современниковъ и всѣхъ историковъ, писавшихъ до сей поры, приписываетъ ее веревочной петлѣ, затянутой на шеѣ несчастной руками ея мужа.
   Историки допускаютъ, что не существуетъ прямаго доказательства тому, что и Франческо и Фердинандо, или одинъ изъ нихъ были соучастниками этого убійства, но они, повидимому, ни мало не сомнѣваются въ этомъ. И дѣйствительно, все очевидно свидѣтельствуетъ противъ братьевъ, особенно, что касается Франческо. Есть положительное свидѣтельство въ лѣтописи Сеттимани, что послано было въ Римъ за Орсини, чтобъ онъ далъ свое Согласіе на умерщвленіе жены; вотъ всеобщее народное мнѣніе, существующее и донынѣ, и вотъ, наконецъ, фактъ, что Франческо и Фердинандъ продолжали жить дружно съ Пабло Джіордано послѣ.смерти Изабеллы, и даже принимали живое участіе въ его денежныхъ затрудненіяхъ, чего прежде Никогда не бывало.
   Соотечественники несчастной Изабеллы Орсини были снисходительны къ ней въ своихъ сужденіяхъ. Она обладала прелестною наружностью, была отлично воспитана; что касается умственнаго развитія, она знала музыку, говорила и писала на нѣсколькихъ языкахъ, въ томъ числѣ на латинскомъ, занималась даже поэзіею, а небольшое сочиненіе ея по части языкознанія, которое и теперь еще можно Найти въ итальянскихъ библіотекахъ, обнаруживаетъ въ ней склонность не къ однимъ только пустымъ удовольствіямъ, такъ мало совмѣстнымъ съ умственною дѣятельностью. Безстыдство было внушено ей съ самыхъ раннихъ лѣтъ словомъ и примѣромъ того, власть котораго ребенокъ, по естественному влеченію, считаетъ самою священною. Имѣя Козьму отцомъ и государемъ, окруженная обществомъ; въ которомъ исполненіе множества "религіозныхъ обязанностей", занимавшихъ значительную часть дня, было соединено съ полнымъ презрѣніемъ къ "нравственнымъ обязанностямъ", могла ли она не совратиться съ истиннаго пути?
   Но блюститель приличій въ домѣ Медичи не удовольствовался этою одною жертвою.
   Изабелла Орсини была убита 16-го іюля; прошло нѣсколько дней Между полученіемъ письма отъ кардинала и пріѣздомъ Паоло Джіордано во Флоренцію. Поэтому другая жертва, палачъ которой былъ подъ-рукою, погибла ровно недѣлей ранѣе. Когда Франческо выписалъ своего зятя изъ Рима, онъ въ то же время призвалъ на свиданіе брата своего Піетро.
   Здѣсь опять мы не имѣемъ никакихъ свѣдѣній о томъ, что произошло между двумя братьями, кромѣ тѣхъ, которыя можемъ собрать изъ фактовъ, послѣдовавшихъ за свиданіемъ, и изъ прежняго знакомства съ характерами дѣйствовавшихъ лицъ. Черпая изъ этихъ источниковъ, Гверацци, въ своемъ "Racconto", названномъ "Isabella Orsini", описываетъ разговоръ, который могъ произойти между ними съ такою вѣроподобностью, относительно обстоятельствъ и рѣчей, и такъ ярко обрисовываетъ время и людей, что извлеченіе изъ него было бы гораздо-болѣе исторически-вѣрно, чѣмъ многія и многія выписки изъ какой-нибудь сухой лѣтописи.
   Франческо начинаетъ упрекать Піетро въ его необузданной расточительности:
   -- Дон-Франческо (возражаетъ негодяй), не забывай, что я явился сюда, довѣрившись твоей охранительной грамматѣ. Не убивай же меня своими проповѣдями.
   -- Заслужилъ ли я слышать отъ тебя такія рѣчи? отвѣтилъ старшій братъ, послѣ нѣкотораго спора.-- Я ли не доказываю постоянно моей любви къ тѣмъ, въ чьихъ жилахъ течетъ родная кровь?
   -- Не знаю, любишь ли ты родную кровь, но только ты вообще охотникъ до крови...
   -- Въ такомъ случаѣ, я долженъ сказать тебѣ, возразилъ Франческо:-- что ты самый низкій, самый безстыдный, безчестный рыцарь во всемъ христіанскомъ мірѣ.
   -- Сильно сказано! насмѣшливо произнесъ Піетро.-- Но, къ дѣлу!
   -- Твоя жена прелюбодѣйка.
   -- Я очень-хорошо знаю это.
   -- Какъ, ты знаешь это и не отомстилъ еще за свой позоръ!
   -- Мы, Медичи, несчастливы въ своихъ женахъ.
   Франческо, съ гнѣвомъ началъ разспрашивать его, что онъ можетъ сказать противъ Біанки или покойной великой герцогиня. И въ этомъ авторъ дѣлаетъ важную хронологическую ошибку, предполагая, что разговоръ этотъ происходилъ послѣ смерти великой герцогини, что несправедливо. Обстоятельства, при которыхъ происходилъ этотъ разговоръ, имѣли мѣсто въ 1576 году, а великая герцогиня жила до 1578. Что касается Біанки, то въ отвѣтъ на слово герцога, утверждавшаго, что она уже омыта отъ всего, что предшествовало ихъ связи, Піетро отвѣчалъ:
   -- Такое омовеніе не можетъ смыть всѣхъ пятенъ. Случается, что скорѣе разорвешь въ тряпки матерію, чѣмъ выведешь изъ нея пятно. Да и на твоей рукѣ есть кровавое пятнышко, котораго не смоетъ вся вода Арно: это пятно -- кровь Бонавентуры.
   -- Кто сказалъ, что я убилъ Бонавентуру? Да еслибъ мой отецъ сталъ утверждаетъ это, такъ я и ему бы сказалъ, что онъ лжетъ. Я не отдавалъ приказанія убить его: -- я даже готовъ побожиться въ этомъ.
   -- Приказывать, намекать, предвидѣть, подозрѣвать, потворствовать, смотрѣть сквозь пальцы -- мало-ли сколько существуетъ тонкихъ оттѣнковъ содѣйствія или одобренія! Конечно, еслибъ предать тебя суду людскому, то, безъ-сомнѣнія, ты будешь правъ; но, вѣдь, съ Богомъ придется вѣсти дѣло безъ адвоката...
   -- Неблагодарный! Много ли враги мои заплатили тебѣ, чтобъ уморить меня отъ гнѣва? Такъ-то ты смѣешь говорить съ твоимъ государемь, который, еслибъ захотѣлъ, можетъ переломить тебя, какъ тростинку. И это въ то самое время, когда я пекусь о спасеніи твоей чести!... Я открылъ злодѣя, нарушителя твоей чести и велѣлъ умертвить его.
   -- Бѣднякъ! онъ заслужилъ это; однако онъ былъ ловкій кавалеръ.
   -- Кто сказалъ тебѣ, что онъ благороднаго происхожденія?
   -- Кто? Бернардино Антинори, котораго ты велѣлъ задушить въ тюрьмѣ! Кто мнѣ сказалъ? Это мнѣ нравится! Кто сказалъ! Слушай, Франческо, позволь мнѣ сказать тебѣ нѣсколько словъ откровенно, по убѣжденію. Мы можемъ дѣлать, что намъ вздумается, но съ однимъ условіемъ, съ условіемъ -- позволять другимъ говорить, что имъ вздумается. Люди, которыхъ мы употребляемъ въ подобныхъ дѣлахъ, самый низкій, самый презрѣнный народъ; и если кто-нибудь предложитъ имъ болѣе нашего, чтобъ убить насъ, то они такъ же легко исполнятъ это, какъ теперь умерщвляютъ другихъ дня насъ. Можешь ли ты надѣяться найти въ нихъ вѣрность и совѣстливое храненіе тайны? Въ кабакахъ, среди низкихъ оргій своихъ они изрыгаютъ эти кровавыя тайны, часто справедливыя, часто вдесятеро-преувеличенныя, до-тѣхъ-поръ, пока тамъ, въ самыхъ низкихъ слояхъ народа, которые насъ мало знаютъ, накопится такой запасъ ненависти и злобы, что, право, морозъ подираетъ по кожѣ, когда только подумаешь о томъ.
   -- Кончилъ ты?
   -- Еще минуту и я кончу. Прибавь ко всему этому еще заразу, которую называютъ перомъ... Кто знаетъ, сколько купцовъ въ эту минуту вносятъ въ свою книгу, между пріемомъ шерсти и отпускомъ шелку, что въ такой-то день, въ такое-то лѣто по P. X., Франческо Медичи повелѣлъ задушить въ темницѣ кавалера Бернардино Антинори за прелюбодѣяніе съ Элеонорою Толедской, женою дона Піетро Медичи {Замѣчательно, что слова эти дѣйствительно встрѣчается въ подобной счетной книгѣ, существующей до-сихъ-поръ.}. А тамъ еще, сверхъ купцовъ, сколько найдется моралистовъ, историковъ и всей этой литературной братьи, съ которою я поставилъ себѣ за правило быть учтивымъ, такъ-какъ всѣхъ ихъ не сотрешь съ лица земли... Я вижу, что усыпилъ тебя. Ты говорилъ... что бишь ты говорилъ?... Ахъ да! что ты велѣлъ задушить кавалера Антинори.
   "У Франческо (продолжаетъ синьйоръ Гверацци), который и отъ природы и по привычкѣ не былъ словоохотливъ и любилъ прямо идти къ дѣлу, голова закружилась отъ этого потока рѣчей. Прошло нѣсколько времени, покуда онъ пришелъ въ себя, и былъ въ состояніи возобновить разговоръ".
   -- Въ такомъ случаѣ, если ты самъ знаешь объ измѣнѣ твоей жены, то почему же она еще живетъ?
   -- Потому-что всякій разъ, когда я приступаю къ исповѣди, мнѣ приходитъ въ голову, что на моихъ плечахъ гораздо-болѣе грѣховъ, чѣмъ у нея; да и къ тому же, я не знаю, что спасетъ меня отъ мести ея дяди, герцога Альбы, или брата Толедо, съ которыми, сказать между нами, не совсѣмъ пріятно быть во враждѣ.
   -- А развѣ Мы не въ состояніи укрыть тебя отъ преслѣдованія какого-нибудь вице-короля, или герцога?...
   -- Словомъ, ты хочешь, чтобъ я пожертвовалъ для тебя жизнью Элеоноры? Я согласенъ на это. Стоитъ ли ссориться изъ-за жены? Но и ты, въ свою очередь, долженъ доказать свою братскую любовь... и одолжить мнѣ какія-нибудь сорокъ тысячъ дукатовъ, въ которыхъ я очень нуждаюсь.
   -- Всѣ вы въ долгахъ! по уши въ долгахъ! Вы, съ кардиналомъ да съ Орсини, въ состояніи истощить Перу. Да откуда же мнѣ доставать всѣ эти деньги?
   -- Стоитъ только удачно подавить сосцы республики -- и все будетъ въ порядкѣ. Да, впрочемъ, тебѣ и этого ненужно дѣлать. Носятся слухи, что какъ золотомъ, въ монетѣ и слитками, такъ и драгоцѣнными камнями ты накопилъ болѣе десяти мильйоновъ... Сверхъ того, одни государственные доходы, за покрытіемъ издержекъ, доставляютъ тебѣ болѣе трехсотъ тысячъ дукатовъ.
   -- Кто смѣетъ считать мои доходы и требовать отъ меня отчета?
   -- Къ чорту всѣ расчеты! Къ-тому же какой родникъ золота представляютъ твои торговца операціи кожею, драгоцѣнными каменьями, хлѣбомъ, перцомъ?
   -- Вездѣ только убытки! Я рѣшился бросить торговлю. Можетъ-быть, я еще не совсѣмъ рѣшился на это. Можетъ-быть, а буду продолжать торговать перцемъ, но ни за что кожей, или хлѣбомъ! Кто торгуетъ зерномъ, помретъ на соломѣ.
   -- Какъ знаешь. Такъ что же, одолжишь ты мнѣ эти сорокъ тысячъ дукатовъ?
   -- Боже милостивый! да куда спускать тебѣ такую бездну денегъ?
   -- Дай только мнѣ Ихъ, и будь увѣренъ, что помѣщаешь ихъ какъ-нельзя-лучше. Я употребляю ихъ, чтобъ увеличивать число твоихъ друзей. Я потрачу ихъ на празднества, банкеты и всякія удовольствія. Молодое поколѣніе пріучается такимъ образомъ къ роскоши и расточительности; я изнѣживаю его для твоей же пользы; я развращаю его; и растлѣваю его разумъ и разрушаю тѣло; я заглушаю въ немъ всякое благородное стремленіе; я приготовляю почву къ принятію тѣхъ сѣменъ, который заблагоразсудится тебѣ посѣять.
   -- У тебя довольно-оригинальный взглядъ на вещи. Ты получишь эти сорокъ тысячъ дукатовъ. Но ты подпишешь мнѣ обязательство выплатить ихъ понемногу изъ доходовъ твоего, пизанскаго владѣнія.
   -- Что касается обязательствъ, то я подпишу тебѣ ихъ сколько угодно.
   -- Сверхъ-того...
   -- Ну вотъ, начались теперь всякія ограниченія!
   -- Нѣтъ, ты только возьмешь на себя трудъ избавитъ меня отъ твоей жены, гдѣ и какъ я тебѣ прикажу.
   -- На это я также согласенъ. Когда же я получу деньги?
   -- Завтра.
   И согласно этой характеристической сценѣ, такъ прекрасно изображенной синьйоромъ Гверацци, обращаясь изъ области предположеній къ положительнымъ фактамъ, мы находимъ, что 9-го іюля 1576 года, ровно за недѣлю до плачевной кончины Изабеллы Орсини, несчастная Элеонора -- другая жертва отвратительнаго разврата Козьмы -- была умерщвлена рукою дона Піетро въ виллѣ Кафаджіуло. Мѣсто это ничто иное, какъ уединенный замокъ въ Апеннинахъ, въ какихъ-нибудь пятнадцати, двадцати верстахъ отъ Флоренціи; онъ постоянно обращаетъ на себя вниманіе путешественниковъ, проѣзжающихъ изъ Флоренціи въ Болонью. Заброшенный, одинокій, расположенный на склонѣ горы, у самой дороги, онъ былъ, должно-быть, еще пустыннѣе и ужаснѣе въ то время, когда эта дорога еще не существовала. Мрачная, обнаженная, сложенная изъ грубаго камня безъ малѣйшихъ слѣдовъ растительности вокругъ, башня эта, представляется воображенію мѣстомъ, предназначеннымъ для совершенія подобныхъ преступленій.
   Конечно, по обыкновенію, тѣло было освидѣтельствовано, причина смерти объявлена и всѣмъ дворамъ было возвѣщено; "что Богу было угодно отозватъ къ себѣ нашу любезную невѣстку", и проч. и проч. Но замѣчательно, что агенту своему при дворѣ Филиппа II Франческо написалъ секретное письмо, дошедшее до насъ, въ которомъ повелѣваетъ ему сообщить этому государю всю истину. И Филиппъ, изъявивъ свое сожалѣніе о причинѣ этого преступленія, не обнаружилъ малѣйшаго признака неодобренія и обѣщалъ хранить тайну.
   Повѣствуютъ, что донъ Піетро, тотчасъ по совершеніи преступленія, съ руками, еще дымившимися кровью, взялъ предосторожность испросить себѣ прощеніе у Мадонны, въ сосѣдней часовнѣ, давъ притомъ обѣтъ остаться на всю жизнь холостымъ, обѣтъ, который онъ, впрочемъ, не исполнилъ.
   Такимъ образомъ можно было надѣяться, что приличіе было возстановлено при Флорентійскомъ дворѣ. Грѣшки, которые водились за Біанкою, были, какъ говорятъ, совершенно инаго рода, но, при всемъ томъ, угрюмый нравъ Франческо, его бѣшеные порывы, соединенные съ подобными примѣрами его образа дѣйствій, не могли служить вѣрнымъ ручательствомъ безопасности для той, которая уцѣлѣла изъ этого тріо придворныхъ дамъ.
   

III.

Біанка взвѣшиваетъ свои поступки.-- Ей грозитъ опасность.-- Смѣлый шагъ и его послѣдствія.-- Facilis descensus.-- Гордый отецъ.-- Волшебство Біанки.-- Кардиналъ на этотъ разъ претерпѣваетъ пораженіе.

   Каково бы ни было дѣйствіе, произведенное преждевременною смертью этихъ двухъ несчастныхъ женщинъ, обстоятельство это не могло разсѣять пасмурности на челѣ Франческо. Безъ-сомнѣнія, если можно считать его сколько-нибудь человѣчнымъ и здравомыслящимъ, то слѣдуетъ думать, что подобныя происшествія должны были немало способствовать къ увеличенію раздражительности его нрава и усиленію той меланхоліи, которая по временамъ доходила въ немъ до одичалости.
   Весьма-вѣроятно, что воспитаніе Франческо при испанскомъ дворѣ, раболѣпная казуистика преданныхъ ему богослововъ и совершенное отсутствіе, отъ колыбели и до гроба, посторонняго благотворнаго вліянія, хоть одного луча свѣта, могущаго повременамъ разсѣять густой мракъ болѣе чѣмъ дикаго невѣдѣнія добра и зла -- весьма-вѣроятно, что все это могло побудить его внутренно утѣшать себя у ногъ любимаго идола, что его поступки не дѣлаютъ его виновнымъ противъ божескаго устава и противъ запутанныхъ измѣненій, сдѣланныхъ въ немъ послѣдующимъ законодательствомъ, въ такихъ-то положеніяхъ такого-то папы.
   Тѣмъ не менѣе, какъ онъ себя ни увѣряй въ этомъ и какъ ни подкрѣпляй этихъ увѣреній самыми удовлетворительными "положеніями" самаго тонкаго духовнаго крючкотвора, когда-либо открывавшаго недостатки въ непреложномъ небесномъ. уставѣ, все же надо полагать, что онъ не провелъ своихъ лучшихъ ночей послѣ этого іюльскаго дня 1576 года, и что положеніе Біанки не улучшилось послѣ случившагося. Лѣтъ тридцать назадъ, какому-то Флорентинскому издателю, вступившему случайно во владѣніе домомъ, нѣкогда принадлежавшимъ Біанкѣ на Via Maggio, пришла мысль утверждать, что онъ нашелъ рукопись, спрятанную въ одной изъ стѣнъ дома и заключавшую автобіографію Біанки. Въ предисловіи было сказано, что, къ-несчастію, химическія средства, употребленныя для-того, чтобъ возобновить, поблѣднѣвшія буквы и снова сдѣлать ихъ чоткими, напротивъ, окончательно уничтожили всякій слѣдъ писанія, такъ-что нашедшій эти драгоцѣнныя бумаги не могъ показать ихъ лицамъ, интересующимся подобными предметами. Это была наглая и до смѣшнаго дурно-выполненная выдумка. Весьма-поверхностнаго знанія языка было достаточно, чтобъ убѣдить читателя первыми двумя страницами, этой глупой спекуляціи, что конструкція фразы -- ХІХ-го, а не XVI-го вѣка, даже еслибъ Іонъ разсказа и былъ поддѣланъ подъ характеръ предполагаемаго автора.
   Но какое наслажденіе доставила бы подобная находка, будь она подлинною! Какое психологическое сокровище было бы изображеніе дѣйствительныхъ чувствъ женщины съ такимъ умомъ и душею! Считала ли Біанка свой жизненный путь торжествомъ въ то время, какъ она выполняла свой идеалъ трудной, но побѣдоносной борьбою съ враждебной судьбой. Смотрѣла ли она на себя, какъ на жертву сцѣпленія неблагопріятныхъ обстоятельствъ, запутанную въ сѣти судьбы, которая неодолимо влекла ее впередъ, обложивъ путь ея темными тучами? Немного біографій подтверждаютъ такъ вѣрно, правильно и непреложно ученіе моралистовъ, какъ жизнь Біанки. Ни одинъ вымышленный разсказъ о необходимости перехода отъ дурнаго къ худшему не можетъ служить столь-рѣзкимъ доказательствомъ закона, что зло всегда должно порождать новое, большее зло.
   Такимъ-образомъ, если предположить ее невиновною въ убійствѣ мужа, то проступки ея не таковы, чтобъ совершенно лишить ее нашего сочувствія. Она бѣжала изъ роднаго дома, сдѣлавшагося тягостнымъ для нея, вслѣдствіе холодности отца и грубости мачихи. Это дурно..Обманутая мужемъ относительно его общественнаго положенія, заключенная въ убогой хижинѣ, гдѣ она была принуждена исполнять обязанности служанки, она вняла обольщеніямъ принца и оставила мужа, который былъ совершенно-доволенъ сдѣлай. Это хуже, но еще довольно-простительно. Но теперь ей предстояло вступить на путь, усѣянный болѣе-тяжкими преступленіями. Біанка стала вести придворную жизнь. Тутъ добродѣтели и пороки принимаютъ болѣе-широкіе размѣры. "Major rerum nascitur ordo {Рождается высшій порядокъ вещей.}. Въ интересы и страсти деспотическихъ властителей опасно вмѣшиваться: они большею-частью оставляютъ неизгладимыя пятна на рукахъ и въ сердцахъ тѣхъ, которые обязаны служить имъ. Надо полагать, что на долю Біанки выпало достаточное количество подобныхъ пятенъ.
   Посмотримте, не удастся ли намъ обнаружить ея мыслей и увидѣть, какъ она должна была въ это время смотрѣть на свое положеніе, взвѣшивая свои удачи и пораженія.
   "Пользоваться огромнымъ вліяніемъ при великолѣпномъ дворѣ, принимать ежедневныя поклоненія и нѣчто болѣе существенное отъ всѣхъ ищущихъ милостей, правосудія или милосердія, раздавать повышенія, награждать друзей и давить враговъ -- все это чего-нибудь да стоитъ. Быть уважаемой покровительницей родни, которая такъ громко жаловалась на то, что я обезчестила ее; изливать щедроты на отца и брата, которые выдали меня на поруганіе и служить средствомъ къ поддержанію величія и къ возвышенію своего рода -- это стоитъ еще большаго. Сдѣлаться тѣмъ, чѣмъ я буду, если судьба мнѣ не измѣнитъ, и заставить Совѣтъ-десяти преклониться передъ бѣдной, опальной изгнанницей... о, это, безъ-сомнѣнія, еще высшее наслажденіе! Чего-нибудь да стоитъ также сіяніемъ своей красоты и блескомъ своего величія низвергнуть эту блѣдную, гордую австріячку въ мракъ неизвѣстности! Ей ли въ-самомъ-дѣлѣ быть, женою Франческо? ей ли мечтать о томъ, чтобъ завладѣть такимъ человѣкомъ, каковъ онъ? ей ли понимать, направлять и умѣрять его пылкія страсти, его своенравный духъ и капризное сердце? Ей!... Эта роль создана для актрисы не съ ея способностями. По что, если роль окажется слишкомъ-трудною и для меня? Она, по-крайней-мѣрѣ, безопасна въ ледяномъ величіи своего сана; она великая герцогиня и ей ненужно, какъ мнѣ, выдерживать бури, чтобъ удержаться на мѣстѣ. А я!... Выдержать эти бури, или погибнуть въ нихъ -- вотъ что предстоитъ мнѣ. Если я хоть одинъ день перестану властвовать, то я паду и буду раздавлена въ прахъ. Вотъ при какихъ условіяхъ я сохраняю, свое положеніе во Флоренціи. Одни святые знаютъ сколько безсонныхъ ночей и тревожныхъ дней оно мнѣ стоило. И задача эта повидимому становится съ каждымъ днемъ труднѣе.
   "Возвращающаяся грусть герцога о своей бездѣтности опасна, весьма-опасна! Да чтобъ не вздумалъ онъ искать у другой того, чего я не могла доселѣ даровать ему! Франческо любитъ меня; я думаю, что онъ меня любитъ, то-есть, онъ Нуждается во мнѣ. Но еслибъ какая-нибудь болѣе-важная необходимость потребовала, чтобъ я была, пожертвована, затоптана въ грязь, сожжена на кострѣ, растерзана на части, то любовь моего Франческо врядъ ли бы спасла меня. Еслибъ у меня былъ ребенокъ, еслибъ я могла имѣть сына, который сталъ бы между мною и кардиналомъ, тогда, кажется, я была бы внѣ опасности!"
   Почти въ этомъ родѣ, думаемъ мы, часто должна была размышлять Біанка въ лѣтніе мѣсяцы роковаго 1576 года, пока, наконецъ, настоятельная необходимость, вызванная возраставшею мрачностью и неудовольствіемъ герцога, не понудила ее прикинуться тѣмъ, чѣмъ не суждено ей было быть въ дѣйствительности.
   Съ первыхъ лѣтъ ея связи съ Франческо ея живѣйшимъ желаніемъ было подарить его сыномъ. И когда время шло и стало невѣроятнымъ, чтобъ она когда-нибудь осуществила свое желаніе, Біанка испробовала всевозможныя средства, которымъ грубое невѣжество и суевѣріе того времени приписывали власть уничтожать безплодность.. Съ этою цѣлью она постоянно имѣла вокругъ себя нѣсколько человѣкъ самыхъ низкихъ бродягъ, обманщиковъ, торговцовъ различными зельями и чарами, чернокнижниковъ, приготовителей ядовъ и площадныхъ лекарей. По всей вѣроятности, она употребляла въ дѣло любовныя зелья, чтобъ сохранить свое вліяніе на герцога. Быть-можетъ также, она имѣла случай проникнуть въ тайны адептовъ искусства приготовлять яды. Но главнымъ предметомъ ея медиковолшебства было сдѣлаться матерью. Весьма-вѣроятно, что нѣкоторыя изъ средствъ, употребленныхъ ею съ этою цѣлью, могли привести къ противоположному результату и много повредить вообще ея здоровью, на что намекаютъ даже нѣкоторые историки. Лица, съ которыми подобныя цѣли привели ее въ столкновеніе, обладали всѣми свойствами, потребными для сообщниковъ въ задуманномъ ею обманѣ. Главною задачею было найти женщину, которая согласилась бы разстаться съ новорожденнымъ ребенкомъ. Такъ-какъ, дѣло было въ томъ, чтобъ подарить герцогу сына, то слѣдовало, на сколько возможно, принять мѣры для отвращенія неудачи въ этомъ отношеніи. Отъискались женщины, которыя ожидали разрѣшенія отъ бремени около одного и того же срока, и согласились продать ребенка, еслибъ онъ оказался мужскаго пола. Но затѣмъ было необходимо, для безопасности всѣхъ заинтересованныхъ въ этомъ, чтобъ ни одна изъ этихъ женщинъ не знала, что подобная же сдѣлка заключена съ двумя другими. Поэтому были приняты мѣры, чтобъ онѣ были размѣщены по различнымъ частямъ города и не имѣли никакихъ сношеній съ посторонними.
   Всѣ эти мѣры, очевидно, должны были требовать соучастія немалаго количества сообщниковъ. Но, вѣроятно, только лишь одинъ или два изъ нихъ вѣдали, въ чью пользу они дѣйствуютъ.
   Наконецъ всѣ приготовленія были окончены и 29 августа 1576 года было назначено союзниками для приведенія ихъ плана въ исполненіе. Біанка въ совершенствѣ исполнила свою роль. Разумѣется, ея мнимыя муки должны были продолжаться до-тѣхъ-поръ, пока дѣйствительныя муки одной изъ трехъ несчастныхъ матерей не кончатся рожденіемъ сына. Лишь у одной изъ трехъ оказался ребёнокъ мужескаго пола, и онъ былъ немедленно принесенъ къ Біанкѣ въ мандолинѣ, по словамъ современныхъ лѣтописцевъ.
   Но затѣмъ, прежде нежели невинный предметъ всей этой плутни могъ явиться на сцену, необходимо было, чтобъ Біанка изъискала средства очистить свою комнату отъ неумѣстныхъ свидѣтелей; а это было несовсѣмъ-легко. Великій герцогъ, радость котораго о предстоявшемъ событіи была безмѣрна, настаивалъ на томъ, чтобъ присутствовать при родахъ, и его невозможно было удалить изъ комнаты. Единственное средство заключалось въ попыткѣ утомить его. Потому Біанка употребила всѣ средства, чтобъ сдѣлать зрѣлище ея страданій по возможности непріятнымъ. Но чувствительность Франческо нельзя было возбудить подобными средствами. Какъ живо Біанка ни представляла страданія, Франческо терпѣливо дожидался ихъ исхода. Длинные ночные часы шли своимъ чередомъ. Приближалось утро. Раздирающія стенанія Біанки, поддерживаемыя съ удивительнымъ постоянствомъ, несмотря на немалую усталость, вслѣдствіе даннаго ею въ эту ночь представленія, сдѣлались невыносимо-тягостными для Франческо; къ-тому же его сильно клонило ко сну, а окружавшіе, важно покачивая головами, изъявляли опасенія, что больная прострадаетъ еще нѣсколько часовъ, и потому его высочество, наконецъ, поддался и съ появленіемъ утра ушелъ къ себѣ спать; однако, вмѣсто себя онъ оставилъ довѣреннаго министра, чтобъ ожидать счастливой минуты и немедленно извѣстить его о томъ.
   Игра теперь становилась легкою: представителя герцога было нетрудно удалить изъ комнаты, подъ видомъ какого-то порученія, и затѣмъ, въ нѣсколько минутъ все было готово къ пріему Франческо, который поспѣшилъ насладиться зрѣлищемъ столь-вожделѣннаго сына. Все сошло совершенно-успѣшно. Въ умѣ герцога, повидимому, не пробудилось даже я тѣни подозрѣнія. Онъ немедленно формально призналъ ребенка своимъ, повелѣлъ считать его членомъ дома Медичи и принялъ поздравленіе отъ своего двора и города, какъ-будто родился законный наслѣдникъ престола. Ребенокъ названъ при крещеніи Антоніемъ, потому-что, какъ набожно сообщила Біанка, этою благодатью были обязаны предстательству св. Антонія.
   Но смѣшная сторона этого пошлаго Фарса слишкомъ-тѣсно связана съ трагическими послѣдствіями, и потому улыбка на лицѣ изучающаго исторію дома Медичи лишь на минуту можетъ замѣнить чувство ужаса и отвращенія, неизбѣжныя слѣдствія подобнаго занятія. Торжество Біанки было полное въ эту минуту. Но отъ сколькихъ условій зависѣло продолженіе его! Сколько самыхъ низкихъ созданій могли низвергнуть ее однимъ словомъ съ высоты ея величія! Не-уже-ли же она никогда не будетъ избавлена отъ постояннаго страха? Никогда, ни на одинъ часъ нельзя было ей терять изъ виду, что одного невольнаго слова, безъ преднамѣренной измѣны, или раскаянія одного изъ сообщниковъ на смертномъ одрѣ, было бы достаточно, чтобъ опрокинуть все зданіе, воздвигнутое цѣною столькихъ трудовъ и преступленій, и обратить на ея голову ту же быструю и неожиданную месть, которая постигла несчастныхъ Изабеллу и Элеонору! Не-уже-ли не было никакого способа избѣгнуть столь ужаснаго положенія?
   Затѣмъ не надо было забывать, что зоркіе глаза слѣдятъ за нею, и люди, которыхъ трудно обмануть, употребляютъ всѣ средства, чтобъ убѣдиться въ подлинности этихъ родовъ послѣ столь-долгой безплодности. Кардиналъ врядъ-ли приписывалъ много значенія предстательству св. Антонія. А кто во Флоренціи могъ чувствовать себя увѣреннымъ, что онъ въ ту минуту не находится подъ особеннымъ надзоромъ его преосвященства? А дон-Піетро, взбѣшенный противъ брата Франческо и одинаково-пострадавшій отъ неожиданнаго рожденія новаго Медичи! Его образъ жизни былъ таковъ, что онъ могъ очень-легко наткнуться на слѣды обмана. Наконецъ герцогиня, сильнѣе всѣхъ оскорбленная! Впрочемъ, еслибъ дѣло было за ней одной, то не стоило бы много тревожиться.
   Не-уже-ли не было никакого средства разъ навсегда избавиться отъ преслѣдующихъ ее опасеній, заговоровъ и козней, и впредь жить честно и благородно? Безопасность, благополучіе подобной свободы, жизнь, полная добродѣтельныхъ стремленій, должны быть достигнуты во что бы ни стало. Или къ тому нѣтъ средствъ? Существуетъ только одинъ путь, думаетъ Біанка, проводя часы мнимаго выздоровленія въ неслишкомъ-пріятныхъ мечтахъ о своемъ положеніи, лишь одинъ путь.
   
   She must -- she must -- she will -- she will,
   Spill much more blood and become worse
                 To make her title good (*).
   (*) Она должна, она обязана, она будетъ
   Проливать болѣе крови и станетъ
   Хуже, чтобъ поддержать свои права.
   
   Рѣшившись на такое дѣло, откладывать его исполненіе значило только рисковать успѣхомъ. Наибольшая опасность, безъ-сомнѣнія, угрожала со стороны трехъ матерей, ибо одного факта заключенія съ ними сдѣлки и совпаденія родовъ было достаточно, чтобъ возбудить подозрѣніе и довести до подтвержденія истины.
   Вслѣдствіе этого, двѣ изъ этихъ женщинъ были умерщвлены неизвѣстными убійцами; третья, получивъ предувѣдомленіе объ опасности, бѣжала изъ Тосканы. Но главная исполнительница всего замысла была женщина, родомъ изъ Болоньи, на которую Біанка возлагала полное довѣріе. Все же она не могла чувствовать себя совершенно-безопасною, пока эта женщина имѣла возможность вредить ей; поэтому женщина была отослана обратна въ Болонью или, лучше сказать, несчастную увѣрили, что такова будетъ ея участь. Но когда она съ своими спутниками переходила черезъ Аппенины и ихъ караванъ извивался по одиночкѣ вдоль глубокой тропинки, окаймленной каштановою рощею, выстрѣлъ изъ-за дерева повергъ ее на землю. Убійцы думали, что они сдѣлали свое дѣло. Рана дѣйствительно была смертельна, но несчастная женщина жила, однакожь, довольно-долго, чтобъ достигнуть Болоньи, и тамъ на допросѣ выдала всю тайну, разсказавъ подробно, какъ Біанка навязала великому герцогу подставнаго ребенка.
   Исповѣдь эта, надлежащимъ образомъ засвидѣтельствованная мѣстнымъ начальствомъ въ Болоньѣ, была отправлена къ кардиналу Фердинанду въ Римъ. Легко себѣ представить, что почувствовалъ онъ при полученіи этого документа. Онъ, вѣроятно, думалъ, что вотъ, наконецъ, въ его рукахъ средство сокрушить ненавистную венеціянку, волшебство и козни которой до. того опутали брата его, что обезчестили въ глазахъ всей Европы, грозя возвести уличнаго мальчишку на тосканскій престолъ!
   Каково же было его негодованіе и отвращеніе, когда, поспѣшивъ представить брату неопровержимыя, какъ онъ полагалъ, доказательства низкой измѣны и лицемѣрія его любовницы, онъ нашелъ его въ упорной рѣшимости не внимать и не вѣрить ничему подобному! Могущество и вліяніе Біанки было сильнѣе, чѣмъ когда-нибудь; великолѣпныя удѣльныя владѣнія были пожалованы маленькому Антоніо, котораго герцогъ, несмотря на очевидныя доказательства противнаго, упорно продолжалъ считать своимъ сыномъ. Онъ назывался дон-Антоніо Медичи, и Франческо, повидимому, оказывалъ ребенку совершенно-отеческую любовь.
   Надо сознаться, что было съ чего ожесточиться и человѣку съ болѣе-кроткимъ нравомъ, чѣмъ кардиналъ. Вся разсчетливая политика, побуждавшая его скрывать свое омерзеніе въ-теченіе столькихъ лѣтъ, чтобъ не дойти до открытаго разрыва съ братомъ, не могла теперь заставить его воздержаться отъ такихъ рѣчей, которыя на нѣкоторое время произвели совершенное охлажденіе между нимъ и великимъ герцогомъ. Жалкое ослѣпленіе и безуміе, выказанныя Франческо, могли быть произведены, какъ тогда говорили, лишь дѣйствіемъ дьявольскихъ силъ и злокачественныхъ зельевъ. Вѣра въ подобныя силы была распространена между всѣми. Поэтому весьма вѣроятно, что самъ кардиналъ могъ считать Франческо обвороженнымъ, заколдованнымъ, въ полномъ смыслѣ слова. Не подлежитъ сомнѣнію, что общественное мнѣніе во Флоренціи приписывало Біанкѣ способность подобнаго рода; равнымъ образомъ ясно, что она сама, каково бы ни было ея мнѣніе о собственномъ совершенствѣ въ этомъ искусствѣ, вѣрила въ его существованіе и силу. Она постоянно съ адептами нечистой науки изучала ея тайны иохотно сдѣлалась бы колдуньей, еслибъ съумѣла.
   Но настоящее колдовство, употребленное въ этомъ случаѣ Біанкой, не было подозрѣваемо кардиналомъ; хотя, какъ кажется, впослѣдствіи, онъ постигъ въ чемъ дѣло. То было обыкновенное очарованіе сильнымъ и безсовѣстнымъ умомъ ума слабаго, котораго единственная сила заключалась въ дурныхъ страстяхъ. Заклинаніе, ею употребляемое, чтобъ вызвать духа, который доставилъ бы ей побѣду въ этомъ опасномъ кризисѣ, отличалось необыкновенной смѣлостью. Поразительно-характеристично въ этой женщинѣ и крайне-замѣчательно совершенство, съ какимъ она изучила натуру Франческо; она несомнѣнно разсчитывала на содѣйствіе злаго духа, вызваннаго изъ мрачной глубины его собственнаго сердца, въ образѣ его ревнивой ненависти къ братьямъ, вслѣдствіе мысли, что одинъ изъ нихъ будетъ его наслѣдникомъ.
   Неловкость убійцы, подосланнаго покончить съ женщиной на пути ея въ Болонью и дозволившаго ей достигнуть живою этого юрода, оставила мало сомнѣнія въ душѣ Біанки, что вскорѣ вся исторія рожденія Антоніо сдѣлается извѣстною тѣмъ, отъ которыхъ наиболѣе-важно было скрыть ее.
   Опасность была велика. Теперь уже никакіе напитки, никакія зелья не могли помочь. Лишь смѣлый ударъ болѣе-чернаго искусства могъ спасти ее. Слѣдовало вызвать демона довольно-сильнаго, чтобъ заставить восторжествовать зло надъ добромъ и истиной. Біанка знала, что этотъ демонъ былъ въ ея власти и смѣло принялась за дѣло.
   Искусно напомнивъ Франческо все, что ему пришлось вытерпѣть отъ бездѣтности, лукаво изобразивъ торжество и радость его братьевъ по этому случаю, она описала ему такъ же ловко паденіе всѣхъ ихъ надеждъ съ рожденіемъ Антоніо. Сдѣлавъ такимъ-образомъ мысль отказаться отъ этихъ преимуществъ для него невыносимою, она смѣло разсказала ему всю правду о мнимой болѣзни своей и настоящемъ происхожденіи Антоніо. Прибѣгнуть къ подобному способу было очевидно единственнымъ средствомъ поправить дѣло. Она обманула его только для спасенія его достоинства, доя спокойствія его совѣсти, и взяла на себя всю гнусность, всю опасность, все бремя, весь грѣхъ, если грѣхъ могъ обезпечить спокойствіе духа и счастье ея монарха и повелителя. Что, кромѣ преданности къ нему, къ его интересамъ и желаніямъ, могло побудить ее избрать, съ опасностью доя себя, единственно-возможное средство уничтожить оскорбительное торжество вѣроломныхъ братьевъ, которые радовались его несчастью?
   Чары подѣйствовали. Злой духъ былъ вызванъ. Франческо не могъ перенести мысли возвратиться къ ревнивой скорби, какъ До рожденія Антонія, и особливо сознаться своему осторожному проповѣднику-брату, что его постыло и смѣшно обманули, что громкое торжество его было преждевременно, что предостереженія и доносы на Біанку справедливы; и что теперь онъ, кардиналъ, можетъ снова считать себя наслѣдникомъ бездѣтнаго брата -- нѣтъ, обо всемъ этомъ нечего было и думать! Онъ не простилъ Біанкѣ -- нѣтъ! онъ благословилъ ее, какъ лучшаго своего друга и помощника, и такимъ образомъ великій герцогъ сдѣлался соучастникомъ въ обманѣ, доставившемъ ему ложнаго наслѣдника.
   Фердинандъ, съ своими торжественными доказательствами въ рукахъ, былъ принятъ, какъ мы уже сказали, съ искусно-поддѣланной и ничѣмъ-несокрушимой недовѣрчивостью. Онъ засталъ великаго герцога озабоченнымъ покупкой за двѣсти тысячъ дукатовъ княжества въ Неаполитанскомъ Королевствѣ доя своего любезнаго сына, и ловкій, дѣятельный, умный кардиналъ долженъ былъ возвратиться въ Римъ, осмѣянный и побѣжденный женщиной.
   

IV.

Герцогиня Джіованна и ея испытанія.-- Рожденіе наслѣдника.-- Біанка въ тѣни.-- "Orti Oricellari", гдѣ Біанка принимаетъ дворъ.-- Забава въ лѣтнюю ночь 1577 года.-- Смерть Джіованны.

   Поведеніе великаго герцога, пренебрегавшаго своей женой изъ гордаго австрійскаго дома, въ то время, какъ онъ предавался обольщеніямъ искательницы приключеній сравнительно низкаго происхожденія, не могло не подвергнуть его сильнымъ и рѣзкимъ упрекамъ со стороны семейства герцогини. По смерти ея брата Максимиліана, между дворомъ императорскимъ и тосканскимъ шли переговоры по двумъ предметамъ: вопервыхъ, касательно приведенія въ исполненіе имперскихъ грамматъ и повелѣній, даровавшихъ великому герцогу первенство передъ всѣми другими итальянскими владѣтелями, первенства, непризнаннаго послѣдними, въ-особенности домомъ Эстё, несмотря на непрестанныя жалобы со стороны Франческо. Другіе переговоры имѣли предметомъ положеніе великой герцогини Джіованны. Рудольфъ, преемникъ Максимиліана въ имперіи, дорожилъ хорошими отношеніями съ Франческо и одной изъ первыхъ заботъ его было отправить послало Флоренцію, съ цѣлью уладить это дѣло полюбовно. Причины неудовольствій противъ великаго герцога со стороны Джіованны было слишкомъ-основательны, но она, повидимому, представила противъ мужа одно обвиненіе, отъ котораго онъ удовлетворительно могъ отдѣлаться. Она жаловалась, что денежныя средства, предоставленныя ей, были слишкомъ-недостаточны, и что униженія, которымъ она подвергалась вслѣдствіе того, еще увеличивались расточительною роскошью низкой женщины, для которой она была покинута. На дѣлѣ же, Джіованна сама была безразсудно-расточительна. Ей легко было доказать, что" нуждаясь въ деньгахъ, она была принуждена заложить свои Драгоцѣнные камни и другія дорогія вещи. Но императорская дочка, казалось, не понимала, что должно полагать" какой-нибудь предѣлъ неограниченной склонности къ мотовству. Окруживъ себя маленькимъ дворомъ изъ нѣмцевъ, она, кажется, находила удовольствіе ихъ обогащать. Франческо могъ доказать Императорскимъ посламъ, что если Джіованна была въ долгахъ, то лишь потому, что ея издержки превышали роскошное содержаніе, ей назначенное. Какъ обыкновенно бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, великая герцогиня, неправая единственно въ этомъ отношеніи, затруднила себѣ чрезъ то возможность настаивать. на остальныхъ справедливыхъ своихъ требованіяхъ.
   Тѣмъ не менѣе между нею и Франческо произошло нѣкотораго рода примиреніе, искренности котораго, гораздо-болѣе всѣхъ увѣщаній имперскаго двора, содѣйствовало рожденіе сына во 1577 году. Это событіе было для великаго герцога источникомъ безконечной радости, а для Біанки -- равномѣрнымъ униженіемъ. Она была принуждена совершенно удалиться отъ двора и даже на-время оставить Флоренцію. Огромная перемѣна въ ея положеніи, которую почувствовала и ней Флоренція съ рожденіемъ этого законнаго наслѣдника, обнаруживаетъ, въ какой мѣрѣ важенъ былъ впослѣдствіи подлогъ дона Антоніо и въ какой степени всѣ партіи могли разсчитывать на обезпеченіе за нимъ наслѣдія престола.
   Филиппъ II Испанскій благосклонно согласился быть крестнымъ отцомъ сына Джіованны, и поэтому послѣднему дано его имя.
   Во время перваго порыва торжества и радости герцога о рожденіи сына, Біанка осторожно оставалась въ совершенномъ отдаленіи, и Джіованна льстила себя надеждой, что она наконецъ займетъ въ любви мужа и при его дворѣ приличное ей мѣсто. Но власть Біанки надъ Франческо была слишкомъ-сильна, чтобъ онъ могъ отъ нея освободиться. Онъ не въ-состояніи былъ какъ безъ нея, какъ всегда случается, когда сойдутся два характера, сильный и слабый. Заблужденіе бѣдной Джіованны продолжалось весьма-недолго. Даже интересъ, возбужденный рожденіемъ сына, какъ оно ни было важно для дома Медичи, немогъ, однакожь, препятствовать новому появленію Біанки на сцену. Она возвратилась во Флоренцію и вскорѣ успѣла доказать многочисленными щедротами, которыми герцогъ осыпалъ ее и сына, что Флорентинцы ошиблись, если полагали, что царствованіе ея кончено.
   Однимъ изъ самыхъ замѣчательныхъ и, можно сказать, самыхъ скандальныхъ проявленій этой возобновившейся милости былъ -- подарокъ ей дворца и садовъ въ Флоренціи, пріобрѣвшихъ ужа историческую извѣстность совершенно другаго рода. Теперь они сдѣлались сценой болѣе или менѣе предосудительныхъ оргій Біанки. Дворецъ этотъ съ-тѣхъ-поръ прошелъ чрезъ нѣсколько рукъ и путешественникъ, посѣтившій Флоренцію, вѣроятно, помнитъ его подъ названіемъ палацо Строцы, даннаго ему по имени послѣдняго владѣльца. Обширные сады, раскинутые за этимъ дворцомъ, несмотря на всѣ перемѣны, до-сихъ-поръ сохранили свое первоначальное названіе "Orli ОгісеНаг!". Сады эти и дворецъ въ послѣдніе годы пятнадцатаго столѣтія принадлежали извѣстному философу и историку Джіоржіо Ручеллаи. Зданіе теперешняго дворца, которому сады служатъ украшеніемъ и принадлежностью, тогда составляло "Казино", принадлежавшее садамъ. Писатели того времени часто упоминаютъ о нихъ, называя ихъ "selva" (лѣсъ): вѣроятно, тогда эта мѣстность представляла совершенно отличный видъ отъ теперешняго подстриженнаго сада.
   Сюда перенесла свои засѣданія платоническая академія Лоренца-Великолѣпнаго, послѣ его смерти, въ 1492 году; здѣсь братья Палла и Джіованни Ручеллаи, сыновья Джіорджіо, принимали Льва Х-го, когда онъ посѣтилъ Флоренцію, въ 1515 году, и въ его присутствіи исполнили трагедію Джіованни "Rosmunda", сочиненную въ подражаніе "Гекубѣ" Эврипида. Это было одно изъ первыхъ, если не самое первое трагическое представленіе въ Италіи. Здѣсь же впослѣдствіи, въ болѣе-тяжелыя времена. Флоренціи, когда умы добрыхъ гражданъ обращены были на вопросы болѣе-важные, нежели платоническая философія и подражаніе Эврипиду, Маккіавелли читалъ свои бесѣды о первыхъ десяти книгахъ Ливія, бесѣды, такъ вѣрно-разсчитанныя на возбужденіе умовъ къ патріотизму, хотя самъ авторъ невполнѣ ему сочувствовалъ. Тутъ же обнаружились и плоды этихъ чтеній въ заговорѣ противъ кардинала Джуліо, будущаго папы Климента VII. Вслѣдствіе этого безуспѣшнаго заговора Джакомо да-Діачето сложилъ голову на плахѣ. Академія была уничтожена и члены ея распущены. Эти сады Маккіавелли описалъ въ своемъ разговорѣ "О военномъ искусствѣ". Онъ тамъ говоритъ о толщинѣ и непомѣрной вышинѣ деревьевъ, изъ которыхъ иныя были породы, неизвѣстной Фабриціи Колоннѣ, одному изъ лицъ, выведенныхъ въ этомъ разговорѣ. Тотъ же авторъ упоминаетъ о необыкновенной свѣжести зелени, объ уединенной тишинѣ и лѣсной прелести этого мѣста, заключеннаго между городскими строеніями. Подобнаго рода устройство сада, совершенно-противоположное такъ-называемому нынѣ "итальянскому вкусу", составляло, по словамъ Маккіавелля, древній образъ садоводства въ Италіи.
   Теперь это очаровательное мѣсто, которое въ столь-многихъ отношеніяхъ было классическимъ мѣстомъ для Флорентинцевъ, сдѣлалось пристанищемъ той совершенно-иной "академіи", которую Біанка собирала вокругъ себя, и главной сценой всякихъ шалостей и дурачествъ, чтобъ не сказать хуже.
   Подробности увеселеній одной подобной ночи переданы намъ современнымъ повѣствователемъ Челіо Малеспини, который", какъ хорошо извѣстно, почерпалъ предметы своихъ разсказовъ изъ подлинныхъ фактовъ. Его сочиненія могутъ быть приняты за точную и вѣрную картину тогдашнихъ нравовъ. Братъ Біанки Витторіо долженъ былъ пріѣхать во Флоренцію съ другими венеціанскими дворянами, и упоминаемый нами праздникъ былъ приготовленъ собственно для ихъ увеселенія. Впрочемъ, и самъ великій герцогъ, кажется, также забавлялся не мало. Въ то время, говорятъ, жилъ во Флоренціи Некромантъ, искусный волшебникъ. Біанка отдала свой садъ въ его распоряженіе и монархъ и его дворъ были приглашены забавляться слѣдующимъ образомъ:
   "Въ назначенный часѣ великій герцогъ отправился въ садъ, гдѣ гулялъ въ тѣни деревьевъ, ожидая, чтобъ волшебникъ окончилъ свои приготовленія. Наконецъ послѣдній явился, одѣтый самымъ необыкновеннымъ образомъ, но совершенно сообразно съ своимъ званіемъ. На головѣ у него была остроконечная шапка съ пятиугольниками и разными странными фигурами, такъ-что онъ походилъ на новаго Зороастра. Тихими и ровными шагами, онъ приблизился къ приготовленному для него мѣсту и ножомъ начертилъ на травѣ кругъ. Этотъ кругъ соотвѣтствовалъ по величинѣ ямѣ, вырытой подъ нимъ въ землѣ; вокругъ него онъ ножемъ начертилъ множество мистическихъ знаковъ, которыхъ, впрочемъ, никто не видѣлъ, ибо мѣсто было покрыто травой. Что было сдѣлано, говоритъ Малеспини, только для внѣшняго вида -- per dare colore all' arrosto'. Послѣ этого онъ обнесъ кругъ канатомъ, оставивъ узкій проходъ, у котораго находился небольшой колоколъ. По правую руку находились двѣ большія жаровни, наполненныя горячими угольями, а по лѣвую орѣховый прутъ и сосудъ, полный зельевъ для куренія. Когда все-было устроено, онъ ввелъ великаго герцога и остальныхъ внутрь круга, торжественными знаками повелѣвая имъ хранить молчаніе, и потомъ попросилъ, чтобъ одинъ изъ нихъ вышелъ впередъ и помогалъ ему, увѣряя весьма-серьёзно, что ему не приключится никакого вреда.
   "Тогда синьйоръ Сансонетто д'Аверніа немедленно выступилъ впередъ и вызвался помогать волшебнику. Послѣдній велѣлъ ему снять башмаки, а другимъ сложить съ себя оружіе, поставилъ Сансонетто между двумя жаровнями, давъ ему въ одну руку ножъ, служившій для проведенія круга, а въ другую прутъ, который онъ велѣлъ ему держать вытянутымъ, съ угрожавшимъ видомъ, выпрямившись во весь, ростъ. Надо замѣтить, что Сансонетто былъ очень высокій мужчина, притомъ весьма-толстый и съ краснымъ лицомъ -- словомъ, настоящій Бахусъ. Поэтому великій герцогъ, увидѣвъ его разутымъ съ поднятымъ ножомъ и съ жаровнями по обѣимъ сторонамъ, не могъ удержаться отъ смѣха, въ которомъ самъ волшебникъ едва не принялъ участія.
   "Когда надлежащее благочиніе было возстановлено, великій герцогъ былъ посаженъ на черной бархатной подушкѣ въ центрѣ круга, а остальные помѣстились около него. Когда всѣ заняли свои мѣста, волшебникъ, обратившись къ востоку, испустилъ громкій свистъ и повторилъ то же, поворачиваясь на сѣверъ, югъ и западъ. Было около полутора часа послѣ заката солнца и совершенно темно, такъ-что сцена была видна лишь при мерцавшемъ свѣтѣ жаровенъ, что много благопріятствовало производимому ими впечатлѣнію. Затѣмъ волшебникъ взялъ колоколъ и, звеня имъ долго и громко, закричалъ: "являйтесь, являйтесь всѣ духи, мнѣ подвластные!" и обратившись къ сѣверу онъ воскликнулъ: "Бардикулъ! Стуологоръ! Сольсибекъ! Графарилъ! Тармидоръ! Зампиръ! и Боргамуръ!" и произнеся эти безсмысленныя слова, вѣроятно, первыя попавшія ему на языкъ (замѣчаетъ Малеспини, повидимому, esprit fort), онъ обратился къ Сансонётто, и приказалъ ему бросить зелья въ жаровню. Эти зелья были приготовлены изъ ассы-фетиды, смолы, сѣры и другихъ вонючихъ, отвратительныхъ составовъ, и волшебникъ хотѣлъ, чтобъ только малая частъ тъ была брошена на уголья; но бѣдный Сансонетто, по усердію, бросилъ ихъ въ жаровню въ значительномъ количествѣ, и поднялъ такой смрадный, почти-невыносимый дымъ, что всѣ схватились за носы. Ужасная вонь эта наполнила весь Садъ и дошла до Біанки, которая, съ нѣкоторыми близкими друзьями, помѣстилась такъ, что могла все видѣть, не будучи сама замѣченною. Поэтому волшебникъ, замѣтивъ, что Сансонетто пересолилъ, и что Великій герцогъ едва могъ вытерпѣть дымъ и. смрадъ, разсудилъ, что лучше поспѣшить развязкой своего представленія, вмѣсто того, чтобъ продлить его разными другими Фарсами, какъ онъ сначала предполагалъ. Поэтому онъ подалъ условный знакъ трижды ударивъ въ ладони, послѣ сего дьяволы (скрытые подъ нетронутою, повидимому, поверхностью земли) стали производить такой шумъ и громъ, будто насталъ конецъ міра и предѣлы ада отверзались подъ ногами. Послышались странные крики и плачъ, странный вой, скрежетъ зубовъ, стукъ цѣпей, вздохи и стоны, и безчисленные огненные языки показались изъ диръ, сдѣланныхъ въ землѣ, такъ-что вся трава была ими сожжена. "По Истинѣ (замѣчаетъ Малеспини) сцена эта должна была показаться весьма-страшною и потрясающею всякому, непосвященному въ тайну".
   "И дѣйствительно, когда гости услышали весь этотъ страшный шумъ, многіе, я ручаюсь, были порядочно испуганы и, въ своемъ страхѣ, уже болѣе не думали о смрадномъ дымѣ. Тогда волшебникъ счелъ, что пора привести дѣло къ развязкѣ. Поэтому, топнувъ ногой, онъ подалъ условный знакъ, чтобъ опустили цѣпи, которыя поддерживали Надъ ямой, покрытой землей и травой, платформу, на которой всѣ сидѣли. Жаровни и ножъ были быстро вынесены изъ круга. Все общество полетѣло въ яму, какъ попало, причемъ на нихъ посыпалось не мало земли и Дерну, которыми была обложена платформа. Если предъидущее обстоятельство перепутало ихъ, то пускай судитъ всякій, во сколько разъ въ большій ужасъ они пришли, увидѣвъ себя низринутыми, вмѣстѣ съ великимъ герцогомъ, въ нѣдра земли. Словомъ, между ними не было ни одного, какъ они сами послѣ признавались, кто бы не былъ твердо убѣжденъ, что видѣлъ свѣтъ Божій въ послѣдній разъ.
   "Какъ только они упали въ яму, дьяволы устремились на нихъ, еще съ большимъ шумомъ, чѣмъ прежде, имѣя страшный видъ при дрожащемъ свѣтѣ непрерывно вспыхивавшихъ огней, такъ-что несчастные, въ-самомъ-дѣлѣ, не помнили себя со страха, и едва знали, живы ли они или нѣтъ.
   "Когда они такимъ образомъ дошли до крайнихъ предѣловъ страха и ужаса, вдругъ появилось нѣсколько красивыхъ дѣвъ, которыя, до нѣкоторой степени умѣрили смрадъ дыма превосходными духами. Взявъ великаго герцога и другихъ за руки, онѣ вывели ихъ изъ ужасной ямы, утѣшая ихъ сладострастными тѣлодвиженіями и пріятнымъ обращеніемъ, и отвели ихъ къ находившейся въ саду аркадѣ. Тамъ они были встрѣчены превосходнымъ запахомъ, который распространяла большая золотая лампа, бросавшая мягкій свѣтъ на всю аркаду. Пока они любовались этими красавицами, которыя всѣ были -- какъ пишетъ авторъ нѣсколько непослѣдовательно -- совершенно нагія, въ мантіяхъ изъ золотой парчи, роскошно-украшенныхъ драгоцѣнными камнями, раздавались звуки разныхъ инструментовъ и дивные голоса пѣли гимны, соотвѣтствующіе случаю. Всѣмъ присутствовавшимъ дѣйствительно казалось, что всѣ райскіе сонмы были въ сборѣ. Когда же великій герцогъ и товарищи его взглянули вокругъ себя и увидѣли великолѣпную трапезу, они не могли не вообразить себя въ Елисейскихъ Поляхъ. Тогда нимфы, съ неописанною прелестью въ обращеніи, попросили ихъ присѣсть и отдохнуть; а великій герцогъ притворился (замѣтьте), что онъ пришелъ въ себя послѣ такого удивленія, и сказалъ своимъ товарищамъ графу Сантафіора, двумъ Строцци и Альтовитти: "Что бъ это ни значило, я того мнѣнія, что не слѣдуетъ пренебрегать этими хорошими вещами и еще менѣе этими очаровательными и любезными дамами". Что же касается остальныхъ, то разбитые, полумертвые, они оставались въ ямѣ до-тѣхъ-поръ, пока ихъ не подобрали и не уложили въ приготовленныя постели, гдѣ за ними ухаживали врачи, припасенные на всякій случай."
   Какъ только великій герцогъ произнесъ вышеприведенныя слова, послышался голосъ, пѣвшій оду, приводимую Малеспини, но которую мы не станемъ передавать читателю. Лесть его свѣтлости доведена въ ней до такой крайности, до какой можетъ достигнуть только итальянская страсть къ иперболѣ. Въ то же время (говоритъ лѣтописецъ) молодыя прелестницы, въ числѣ которыхъ была одна по имени Милла Капраи, не переставали ласкать благородныхъ рыцарей, какъ вдругъ послышалась другая строфа начинавшаяся такъ: "удалитесь благородные витязи!" чѣмъ увеселеніе и окончилось".
   Такой, съ значительными сокращеніями, разсказъ объ увеселеніяхъ, которыми Біанка угощала своихъ гостей въ классическихъ кубахъ, гдѣ размышляли нѣкогда платоники Лаврентія, и гдѣ Макіавелли пробуждалъ патріотизмъ, дремавшій въ сердцахъ послѣдняя свободныхъ сыновъ Флоренціи. Быть-можетъ, достойно примѣчанія, что слова, на которыя обращенъ вниманіе читателя: великій герцогъ притворился, что пришелъ въ себя, повидимому, оказываютъ, что онъ былъ посвященъ въ тайну представленія, и что вся соль этой шутки состояла въ томъ, чтобъ до смерти испугать глупыхъ царедворцевъ, между-тѣмъ, какъ ихъ величественный повелитель будетъ наслаждаться ихъ испугомъ, а самъ казался выше всякаго подобнаго страха. На томъ же основаніи дѣица Милла Капраи, будто-бы вѣрившая въ мужество герцога должна была воспѣть его, какъ героя.
   Но пока Біанка, великій герцогъ и его дворъ такимъ образомъ забавляюсь, совершенно другая сцена происходила въ одномъ изъ угловъ дворца Питти, огромнаго зданій, гдѣ находились покои герцогини. Вначалѣ рожденіе сына было для несчастной женщины предметомъ неизмѣримой радости и торжества. Послѣдовавшее за нимъ удаленіе Біанки было цѣлебнымъ бальзамомъ для ея оскорбленной гордости, и она надѣялась, что наконецъ настали болѣе-счастливые дни, когда мать наслѣдника короны будетъ наконецъ имѣть какое-нибудь значеніе при дворѣ мужа, если не въ его сердцѣ.
   Но мало-по-малу всѣ эти надежды обманули ее. Не только ненавистная соперница возвратилась и, какъ мы видѣли, пріобрѣла снова все свое прежнее вліяніе, но, по пріѣздѣ брата ея Витторіо, великій Герцогъ, принялъ его, какъ царственнаго посѣтителя: все это доказывало, что не было надежды на успѣхъ въ борьбѣ съ слѣпой привязанностью Франческо къ его любовницѣ. Несчастная принцесса снова должна была родить весною 1578 года, когда эти огорченія повергли ее въ прежнее состояніе меланхоліи, изъ котораго она короткое время вывело ее непродолжительное примиреніе съ супругомъ. И нельзя сомнѣваться, что они много содѣйствовали грустному исходу, положившему конецъ ея несчастному существованію, 11-го мая 1678 года.
   Джіованна не была-одарена свойствами, которыя могли бы привлечь къ ней любовь подданныхъ. Холодная австрійская натура, совершенное отсутствіе всякой любезности, горесть австрійскаго дома, столь-различная по своимъ свойствамъ отъ болѣе-легкаго, напыщеннаго тщеславія итальянскихъ принцевъ. Гордая сдержанность и принужденная церемонность обращенія дочери Габсбурговъ -- все это было несродно и непріятно Флорентинцамъ. Кромѣ-того, растерзанное сердце, которое должно было скрывать свои огорченія подъ оболочкою придворнаго этикета, не могло замѣрить всѣхъ этихъ недостатковъ. Однакожь, несмотря на все это, горькая ея жизнь, благородно поведеніе ея во время испытаній, сохраненіе своего достоинства, несмотря на сильное искушеніе поступить иначе, пріобрѣтали и сочувствіе и уваженіе, если не любовь всѣхъ состояній нарой
   Всѣмъ было извѣстно, что на смертномъ одрѣ она неоднократно умоляла великаго герцога, ради его чести и совѣсти, разстаться съ женщиною, сдѣлавшей жизнь ея столь-несчастною, въ то же время объявляя, что охотно прощаетъ ей все зло, которое она претерпѣла чрезъ нее. Эти обстоятельства, соединенныя съ глубокой ненавистью, которую питаютъ Флорентинцы къ ея недостойной соперницѣ, "колдуньѣ" Біанкѣ были причиной искренней горести всего города о ея смерти.
   Нѣтъ почти ни одного писателя того времени, который не выразилъ бы сочувствія и сожалѣнія объ этой жертвѣ жестокости и порочности Медичи.
   

V.

Что оставалось дѣлать Франческо?-- Біанка и кардиналъ снова вступаютъ къ борьбу.-- Кардиналъ разбитъ.-- Месть Франческо.-- Мнѣніе церкви.-- Біанка въ Болонье.-- Бракъ совершается втайнѣ.-- Кардиналъ узнаетъ тайну.-- Дочь св. Марка.-- Венеціянскія дѣла и венеціянскія слова.-- Посольство во Флоренцію.-- А что, если удастся короновать ее?-- Публичное празднованіе свадьбы.

   Что должно было происходить въ душѣ Франческо послѣ смерти нелюбимой имъ жены? Уже не разъ его поведеніе съ нею было причиною раздоровъ съ императорскимъ дворомъ. Хотя онъ ни мало*не остерегался оскорблять ея чувства, а даже явно выказывалъ свое пренебреженіе къ ней въ глазахъ цѣлой Флоренціи, однако тѣ внѣшнія приличія, которыя онъ поневолѣ долженъ былъ соблюдать предъ иностранными дворами, стѣсняли его въ его отношеніяхъ къ Біанкѣ. Онъ былъ принужденъ имѣть хотя нѣкоторыя "riguardi", какъ говорятъ итальянцы. Къ-тому же, содержаніе Джіованны обходилось ему недешево, по-крайней-мѣрѣ, гораздо-дороже, чѣмъ онъ желалъ. Огромныя суммы, потраченныя на великолѣпныя похороны, долженствовавшія сложить ея прахъ подъ куполомъ собора св. Лаврентія, заключили длинный листъ этихъ расходовъ.
   Теперь Франческо былъ свободенъ. Однако, несмотря на всѣ эти соображенія, весьма-сомнительно, могла ли смерть жены сдѣлаться для него источникомъ такихъ невозмутимыхъ радостей, мы кажется съ перваго взгляда.
   Теперь пришло время уплатить старый долгъ, исполнить роковое обѣщаніе, данное Біанкѣ и произнесенное еще, къ довершенію несчастія, "передъ образомъ", обѣщаніе, что если придетъ время, когда они оба будутъ свободны, то она непремѣнно сдѣлается его женою. Быть-можетъ, даже въ это время, при мысли объ убійствѣ Бонавентуры имъ овладѣвало чувство, которое онъ могъ ошибочно принимать за раскаяніе.
   Не то, чтобъ ему было непріятно исполнить это обѣщаніе, напротивъ, привязанность его къ ней была такъ же сильна, если она еще не возрасла, и онъ искренно желалъ жениться на ней; но онъ опасался встрѣтить всеобщій ропотъ порицанія, который, безъ-сомнѣнія, поднялся бы со всѣхъ концовъ Европы при извѣщеніи о подобной mesalliance -- ужасъ друзей, торжество враговъ, неудовольствіе подданныхъ. Что жь касается обѣщанія передъ образомъ и проч., то Франческо ни мало не стѣснялся подобными узами. Но былъ одинъ живой грѣшникъ, котораго онъ страшился. Какъ могъ онъ не сдержать обѣщанія, вынужденнаго у него Біанкой, теперь, когда она, безъ-сомнѣнія, настоятельно требовала его исполненія.
   Когда желанія человѣка, подобнаго Франческо, сильнаго только въ упрямствѣ, и твердая рѣшимость женщины, какова была Біанко, были съ одной стороны, а съ другой только опасенія послѣдствій, которымъ можно было на столько уступить, чтобъ никогда не приходить въ столкновеніе съ ними, то могъ ли быть сомнителенъ исходъ дѣла? Порицаніе Европы и упреки семейства могли быть не допущены до слуха, но какъ избѣжать ближайшихъ огорченій -- жить безъ Біанки, или жить съ нею и не исполнять ея справедливыхъ требованій? И при всемъ томъ онъ еще боролся самъ съ собою, даже проронилъ однажды эти слова: "Я не смѣю останавливаться на своемъ желаніи".
   Все это время онъ находился въ состояніи мучительной неизвѣстности и безпокойства. Первымъ его дѣйствіемъ, по смерти Джіованны, было покинуть Флоренцію, гдѣ всеобщая печаль о его злосчастной женѣ производила въ немъ чувство отвращенія. Быть-можетъ также, что въ это время сомнѣнія и борьбы онъ былъ радъ бѣжать отъ присутствія Біанки. Его поведеніе заставляетъ думать, что это предположеніе справедливо. Онъ дѣйствительно желалъ этого въ ту минусу, и потому, вмѣсто того, чтобъ переселиться въ одно изъ многочисленныхъ мѣстопребываній своихъ въ различныхъ краяхъ Тосканы, постоянно переѣзжалъ съ мѣста на мѣсто, выбирая самыя отдаленныя и глухія части своихъ владѣній.
   Кардиналъ, котораго смерть герцогини повергла въ грусть и безпокойство, былъ очень обнадеженъ этою кажущеюся рѣшимостью Франческо -- избѣгать, по-крайней-мѣрѣ, на нѣкоторое время, всякаго столкновенія съ соблазнительницею. Онъ отправился въ Портоферраіо, на островъ Эльбу, въ надеждѣ застать тамъ великаго герцога и воспользоваться случаемъ переговорить съ нимъ, въ сторонѣ отъ того вліянія, которымъ Біанка старалась окружить его. Но Франческо избѣгалъ подобнаго свиданія съ братомъ, и кардиналъ долженъ былъ удовольствоваться, тѣмъ, что послалъ къ нему секретаря своего, на котораго вполнѣ полагался, чтобъ тотъ въ яркихъ краскахъ изложилъ передъ великимъ герцогомъ всѣ доводы, которые онъ самъ едва-ли осмѣлился представить брату.
   Посланный засталъ герцога въ Серравецѣ, небольшой горной деревнѣ въ Аппенинахъ, впослѣдствіи сдѣлавшейся соперницею Каррары по своимъ мраморнымъ ломкамъ, но въ то время бывшей однимъ изъ отдаленнѣйшихъ и глухихъ мѣстечекъ въ герцогствѣ.
   Инструкціи Фердинанда послу состояли въ томъ, чтобъ всѣми силами стараться убѣдить Франческо снова вступить въ бракъ съ принцессою одного изъ королевскихъ домовъ, дружба которыхъ была нужна доя поддержанія ихъ семейнаго величія. Слѣдовательно, каковы бы ни были его виды впослѣдствіи, но теперь мысль наслѣдовать брату не приходила ему въ голову.
   Очевидно, что до-сихъ-поръ онъ заботился о выгодахъ и доброй славѣ Франческо, и всѣ его планы, клонившіеся къ увеличенію значенія рода, были сосредоточены на великомъ герцогѣ и основывались на надеждѣ, что онъ оставитъ по себѣ законныхъ дѣтей.
   Но разсказъ возвратившагося посла о его свиданіи съ великимъ герцогомъ значительно измѣнилъ его образъ дѣйствій. Франческо и слышать не хотѣлъ о подобномъ бракѣ. Правда, онъ выразилъ твердое намѣреніе остаться вдовцомъ.
   Но секретарь могъ сообщить своему господину нѣкоторыя свѣдѣнія, собранныя изъ словъ и дѣйствій герцога, которыя привели проницательнаго кардинала къ убѣжденію, что онъ уже рѣшился жениться на Біанкѣ, и съ той минуты кардиналъ измѣнилъ образъ дѣйствій. Онъ уже болѣе не пытался сохранить хотя бы внѣшній видъ семейнаго согласія; который до-сихъ-поръ, наперекоръ всѣмъ трудностямъ и противорѣчіямъ, онъ такъ удачно поддерживалъ. Онъ открыто поссорился съ братомъ; и съ той поры, во всѣхъ мелочныхъ раздорахъ, возникавшихъ вслѣдствіе взаимной ненависти итальянскихъ княжескихъ домовъ и составлявшихъ насущный хлѣбъ праздныхъ кардиналовъ, дѣйствовалъ совершенно-независимо отъ своего брата и даже враждебно его интересамъ и интересамъ всего дома Медичи. Такъ, напримѣръ, онъ вошелъ въ дружественныя сношенія съ французскимъ дворомъ, съ которымъ Франческо, клонившійся на сторону Испаніи, былъ всегда въ непріязни.
   Въ это время онъ былъ въ особенно-дурныхъ отношеніяхъ съ Франціею, которая нанесла ему самую страшную обиду, какую только можно нанести такому деспотическому правителю, каковъ былъ Франческо. Она укрыла бѣглецовъ, которые спаслись отъ его гнѣва. Многія лица, замѣшанныя въ заговорѣ Пуччи, каковы были: Антоніо и Піетро Капони, Бернардо Джиролами, а также и Троилло Орсини, съ преступленіемъ котораго мы уже имѣли случай познакомиться, бѣжали туда и жили тамъ, пользуясь покровительствомъ Франціи. Франческо не могъ этого проглотить, то не было чувство соперничества и вражды, которое можетъ существовать между двумя правительствами по поводу укрывательства преступниковъ и представляетъ справедливый поводъ къ несогласіямъ и разрыву между двумя націями. Въ такомъ случаѣ, оскорбившая сторона можетъ удовлетворить за нанесенное оскорбленіе, только предавъ бѣглецовъ суду своихъ собственныхъ трибуналовъ. Но Франческо раздражало только то, что они избѣжали его мести, и всѣ мѣры, предпринятыя имъ, клонились единственно къ удовлетворенію этого чувства.
   Нѣкто, Курціо Пичена былъ въ то время секретаремъ флорентинскаго посольства въ Парижѣ; ему-то было поручено привести въ исполненіе тайную месть великаго герцога. Онъ получилъ наставленіе нанять убійцъ, чтобъ умертвить бѣглецовъ, оцѣнивъ голову каждаго изъ нихъ въ четыре тысячи дукатовъ; сверхъ того, онъ былъ снабженъ изъ Флоренціи самыми искусными ядами, изъ лабораторіи Палаццо-Уффцци, устроенной исключительно съ этою цѣлью Козьмой и считавшейся однимъ изъ полезнѣйшихъ и необходимыхъ орудій въ рукахъ мудраго правителя. Такова была предусмотрительность, съ которою этотъ искусный въ дѣлѣ правленія Медичи согналъ сѣти, долженствовавшія опутать свободу его подданныхъ.
   Джиролами былъ дѣйствительно умерщвленъ; но его участь предупредила остальныхъ и они бѣжали, кто въ провинціи, кто въ Англію. Тогда (говоритъ итальянскій историкъ) свѣтъ увидѣлъ все искусство присяжныхъ итальянскихъ убійцъ. Нѣкоторые изъ этихъ мастеровъ своего дѣла были посланы во Францію, другіе въ Англію; они вскорѣ показали свое превосходство предъ французскими бездѣльниками и вполнѣ оправдали ожиданія своего повелителя.
   Таковы были государственныя заботы, занимавшія умъ великаго герцога уже и безъ того подавленный необходимостью рѣшиться на что-нибудь въ дѣлѣ съ Біанкою и ея притязаніями. Эта постоянная умственная работа обнаруживалась какимъ-то лихорадочнымъ безпокойствомъ; онъ продолжалъ разъѣзжать по своимъ владѣніямъ, между-тѣмъ, какъ Біанка, которая такимъ образомъ была лишена его присутствія, безпрестанно бомбардировала его письмами. Наконецъ онъ напалъ на мысль, къ которой, какъ къ послѣднему убѣжищу, обращаются всѣ люди слабые: онъ рѣшился свалить на чужія плечи отвѣтственность за эту рѣшимость, которую почиталъ слишкомъ-тяжелою для своихъ. Итакъ, онѣ призвалъ на помощь искуснаго богослова, пользовавшегося извѣстностью, хотя, какъ впослѣдствіи оказалось, весьма-мало заслуженною. Этому-то лицу, повѣдалъ онъ о всѣхъ своихъ затрудненіяхъ; о данномъ обѣщаніи и о своемъ личномъ желаніи исполнить его, и просилъ у него совѣта относительно того, какъ ему поступить.
   Всякому, хотя малознакомому съ обязанностями придворнаго священника, будетъ ясно, что оставалось ему дѣлать при такихъ обстоятельствахъ. Человѣку темному, несвѣдущему въ каноническихъ постановленіяхъ и неспособному, по своему низкому положенію въ обществѣ, судить о различіи между честью такого важнаго лица и честью простаго человѣка, показалось бы; что всѣ нравственныя чувства, религіозный долгъ обязывали его сдержать обѣщаніе и жениться на своей любовницѣ.
   Но не такъ судилъ искусный богословъ. Онъ краснорѣчиво изложилъ ему,-- что этотъ бракъ будетъ противенъ каноническимъ постановленіямъ и неприличенъ. Забывъ даже открытый намекъ, сдѣланный ему государемъ касательно его собственныхъ чувствъ, онъ простеръ свою ревность къ каноническому уставу и достоинству лица королевской крови до того, кто началъ убѣждать герцога поступить пробивъ его желанія послѣдствія этого были обыкновенны.,
   Но и Біанка въ этомъ случаѣ выказалась вполнѣ. Какъ только она услышала, что Франческо вздумалъ разсматривать дѣло съ богословской точки зрѣнія, она взяла мѣры, чтобъ упрочить за собою помощь богословія изъ самаго вліятельнаго и дѣйствительнаго источника. Духовникомъ Франческо былъ францисканскій монахъ; его-то именно слѣдовало привлечь на свою сторону. Біанка нашла средство намекнуть ему, что епископскій престолъ Кіузи не былъ занятъ. Результатъ этого извѣщенія былъ тотъ, что герцогу были раскрыты всѣ ошибки его прежняго совѣтника и онъ былъ приведенъ къ убѣжденію, что церковь и его долгъ требовали именно того, къ чему клонились его желанія.
   Покуда богословіе дѣйствовало такимъ образомъ въ ея пользу, Біанка также не теряла времени. Она постоянно переписывалась съ великимъ герцогомъ, старалась сообщить ему отъ времени до времени извѣстія, клонившіяся къ тому, чтобъ показать ему, какъ всѣ уважаютъ и даже признаютъ законнымъ ихъ отношенія. Такъ, въ одномъ рукописномъ повѣствованіи мы находимъ, что въ теченіе весны она была въ Болоньѣ съ своею дочерью Пеллегриною и зятемъ Улиссомъ Бентиною, и что она была прината тамъ съ почестями и сопровождаема свитою изъ высшаго дворянства, какъ мужчинъ такъ и дамъ, "изъ уваженія къ великому герцогу Флоренціи, такъ-какъ вышеупомянутая Біанка -- его собственность, sua cosa". Трудно представить себѣ болѣе-рѣзкую черту, которая бы такъ вполнѣ обрисовала униженіе всего народа и его способности быть только рабомъ и ничѣмъ болѣе, какъ эта готовность патриціевъ великаго города оказать почетъ герцогской "cosa!". Конечно, не таково было толкованіе, сообщенное этому факту Біанкою. "Cosa", принимаемая съ такимъ почетомъ, была достойна сдѣлаться женою! Какъ бы то ни было, она продолжала писать ему то въ томъ, то въ другомъ родѣ, поддерживая такимъ образомъ, постоянный огонь писемъ до-тѣхъ-поръ, что наконецъ, въ то самое время, когда ея союзникъ, духовникъ герцога, успѣлъ убѣдить своего каявшагося грѣшника, что его долгъ повелѣвалъ ему жениться на ней; она отправила къ нему послѣднее посланіе, полное покорности его водѣ и намековъ, что она не переживетъ своихъ обманутыхъ ожиданій.
   Игра, такъ искусно веденная, была выиграна. Франческо окончательно рѣшился на бракъ. Но такъ-какъ Біанка была того мнѣнія, "что если ужь дѣлать, такъ дѣлать поскорѣе", и такъ-какъ нельзя было открыто праздновать свадьбу чрезъ мѣсяцъ или два послѣ смерти великой герцогини, то было рѣшено, что она произойдетъ частнымъ образомъ и будетъ сохранена, втайнѣ до будущаго года.
   Итакъ, бракъ былъ совершенъ 5 іюня 1578 года въ Palazzo-Vессіо тѣмъ же самымъ сговорчивымъ францисканцемъ, который принималъ въ этой интригѣ такое дѣятельное участіе. День свадьбы невѣрно приводится многими писателями; но онъ можетъ быть опредѣленъ съ точностью изъ копіи оригинальнаго свидѣтельства, подписаннаго отцомъ Массіусъ-Антоніо де-Барія, сохраняющейся въ библіотекѣ Марціани. Свидѣтелями были Францисканскій монахъ, собратъ по ордену герцогскаго духовника и дон-Пандольфо-де-Барди, родственникъ его. Тотъ же документъ упоминаетъ, что церемонія была совершена "in majori palatio", въ Palazzo-Vecchio, какъ его теперь называютъ..И если читателю случилось видѣть церковь этого почтеннаго стариннаго зданія, то ему, вѣроятно, приходило въ голову, что трудно было бы придумать болѣе-удобное мѣсто доя совершенія обряда, который желаютъ сохранить втайнѣ. Въ нее нельзя проникнуть иначе, какъ изъ внутреннихъ покоевъ дворца; она такъ мала, что можетъ вмѣстить въ себя только тѣхъ, присутствіе которыхъ было необходимо доя совершенія церемоніи, и хотя чрезвычайно-роскошно убрана, но такъ темна, что стоящимъ въ ней трудно распознать другъ друга.
   Въ этомъ уединенномъ мѣстѣ францисканскій монахъ исполнялъ обрядъ, который долженъ былъ сдѣлать изъ Біанки честную женщину -- чудо, которое, конечно, заслуживало епископскаго престола Кіузи или какого бы то ни было другаго.
   Тайна ихъ брака была такъ строго-хранима, что зоркіе шпіоны кардинала не подозрѣвали о немъ. Кардиналъ все еще, вопреки открытой ссоры съ братомъ, продолжалъ сношенія съ разными дворами, въ надеждѣ устроить приличный бракъ доя своего брата, между-тѣмъ, какъ Біанка уже давно успѣла упрочить его за собою. Старанія ея хитраго и способнаго врага, безъ-сомнѣнія, должны были доставить не мало удовольствія этой женщинѣ.
   Въ началѣ 1579 года герцогъ заболѣлъ, такъ-что впродолженіе нѣкотораго времени его жизнь была въ опасности. Это представило кардиналу прекрасный случай и поводъ посѣтить брата въ видахъ разузнанія истины о его положеніи, потому-что рѣшительные отказы Франческо на нѣкоторыя предложенія, сдѣланныя ему, и еще кой-какія обстоятельства возбудили подозрѣнія въ Фердинандѣ.
   Къ величайшему своему безпокойству и отвращенію, у изголовья больнаго брата онъ засталъ Біанку. Воспользовавшись удобнымъ случаемъ, онъ прочелъ больному проповѣдь о непристойности и даже опасности допускать къ своему одру подобную непотребную женщину; на что Франческо почелъ долгомъ высказать ему, что эта "непотребная женщина -- великая герцогиня тосканская".
   Скрывъ горечь и негодованіе, возбужденное въ немъ этою исповѣдью, Фердинандъ остался съ братомъ до его выздоровленія. Но повѣствуютъ, что, разсказывая это своему вѣрному секретарю, онъ не могъ удержаться отъ слезъ и возвратился въ Римъ съ свѣжимъ запасомъ вражды къ брату и самой горькой ненависти къ женщинѣ, которая была причиною униженія его дома и паденія всѣхъ его искусно-задуманныхъ и дѣятельно-преслѣдуемыхъ плановъ относительно возвеличенія рода.
   Между-тѣмъ, великій герцогъ, совершенно оправившись, продолжалъ держать втайнѣ свой бракъ до половины апрѣля, когда исполнился годъ, назначенный для траура по женѣ. Затѣмъ, первымъ его шагомъ было сообщить объ этомъ своему другу Филиппу Испанскому, давая ему почувствовать, что онъ ожидалъ только его одобренія, дабы объявить объ этомъ всѣмъ дворамъ. Филиппъ, полагая, вѣроятно, что не велика важность, на комъ женится какой-нибудь торгашъ, плебей Медичи, удостоивъ его своего одобренія. Но оставалось сдѣлать еще одинъ шагъ, прежде чѣмъ объявлять объ этомъ Европѣ. Желая, на сколько возможно, позолотить презрѣнный предметъ своего выбора, Франческо послалъ посольство въ Венецію, увѣдомляя сенатъ, въ самыхъ лестныхъ выраженіяхъ, что онъ считаетъ свою будущую супругу дочерью республики, надѣется, чрезъ союзъ съ нею, сдѣлаться сыномъ Венеціи, постарается оправдать эту честь.
   Это посольство, порученное Франческо Маріо Строцци де Санта-Фіора, было встрѣчено венеціанцами съ возможными знаками уваженія и сочувствія. Санта-Фіора имѣлъ торжественный въѣздъ въ городъ. Сорокъ сенаторовъ были отряжены, чтобы находиться при немъ отъ имени республики. Дворецъ Капелло былъ предоставленъ ему и въ дверяхъ его онъ былъ встрѣченъ натріархомъ Аквилеи, важнѣйшимъ родственникомъ Біанки. Отецъ и братъ ея произведены въ "Cavalieri", наименованы "illustrissimi" и получили предсѣдательство предъ всѣми сотоварищами. Повѣствуютъ, что въ церемоніяхъ и празднествахъ по этому случаю, царица Адріатическаго Моря превзошла себя въ великолѣпіи. Единогласнымъ приговоромъ сената іюня 16-го дня рѣшено: принимая во вниманіе, "что великій герцогъ тосканскій избралъ себѣ женою Біанку Капелло, принадлежащую и славнѣйшему роду въ городѣ, женщину, одаренную прекраснѣйшими и рѣдкими качествами, дѣлающими ее достойною ея высокой участи, повелѣлъ признать ее дѣйствительною и избранною дочерью республики. Тотъ же декретъ повелѣваетъ возложить на посла Франческо золотую цѣпь, цѣною въ тысячу ефимковъ. Сверхъ того, всякія непріятныя воспоминанія, предшествовавшія открытію прекрасныхъ и рѣдкихъ качествъ этой женщины, приказано было, какъ мы уже видѣли, исключить изъ судебныхъ протоколовъ.
   Трудно себѣ объяснить подобную подлость и низкое ласкательство въ такомъ собраніи, какъ венеціанскій сенатъ. Еще за нѣсколько мѣсяцевъ онъ обнаружилъ совершенно-противоположныя чувства касательно связи и сношеній Біанки съ великимъ герцогомъ. Ибо въ рукописной лѣтописи того времени нѣкоего Франческо Молино мы читаемъ, что отецъ Біанки, Бартоломео Капелло, купивъ прекрасный палаццо De Trivigiani на деньги, полученныя отъ дочери, подвергся такому сильному осужденію, что даже былъ изгнанъ изъ сената "на основаніи предложеніе что связь этого семейства съ герцогомъ Франческо проистекла отъ низкой и неблагородной причины, и что, хотя она можетъ считаться выгодною и даже почетною для другихъ, но недостойна венеціанскаго дворянина".
   Эта послѣдняя черта республиканской гордости великолѣпна; жаль только, что политическія причины или какія-нибудь иныя побужденія могли заставить сенатъ въ такомъ непродолжительномъ времени оказаться невѣрнымъ столь высокимъ чувствамъ.
   Франческо былъ чрезмѣрно радъ успѣху его посольства въ Венеціи. Теперь уже Біанка была -- ила если и не была въ дѣйствительности, то по-крайней-мірѣ являлась -- не частнымъ лицомъ, но принцессою въ качествѣ дочери республики. На пергаментѣ и трубнымъ звукомъ герольда она провозглашена принцессою, равною по достоинству владѣтельному герцогу, и Франческо, на основаніи этого, объявилъ 20-го іюня всѣмъ дворамъ, что намѣренъ вступить въ бракъ съ дочерью Венеціанской Республики. Днемъ церемоніи было назначено 12-го октября 1579 года и начались огромныя приготовленія для празднованія ея съ необыкновеннымъ великолѣпіемъ и роскошью. Между-тѣмъ великій герцогъ послалъ своего незаконнорожденнаго брата дона Джіовани, мальчика лѣтъ двѣнадцати, съ многочисленною свитою принести республикѣ благодарность за почести, оказанныя его невѣстѣ. Онъ былъ встрѣченъ на самой границѣ двадцатью-восмью дворянами, а не доѣзжая города -- сорока сенаторами, которые торжественно проводила его въ Casa Capello, гдѣ Витторіо, брату Біанки, было поручено принимать и содержать его на счетъ республики. Безъ сомнѣнія, при такихъ условіяхъ, угощеніе должно было быть такого рода, что внушило ребенку-послу высокое понятіе о венеціанскомъ гостепріимствѣ и роскоши.
   28-го сентября пріѣхали въ Флоренцію венеціянскіе послы, чтобы ввести Біанку во всѣ права, которыя доставляло ей званіе дочери св. Марка. Трудно себѣ представить, какіе то были права, но нѣтъ сомнѣнія, что, при осмотрѣ багажа пословъ, нашлось бы, что онъ отчасти состоялъ изъ нѣкотораго количества пергамента и сургуча, заключеннаго въ болѣе или менѣе великолѣпномъ чахлѣ изъ бархата или парчи.
   Однако, для представленія этихъ "правъ"... послы, Антоніо Тіеполо и Джіовани Микіель, были сопровождаемы свитою изъ девяноста дворянъ лучшихъ домовъ Венеціи. Повидимому, полагали, что внѣшнее великолѣпіе, окружавшее посольство, должно было быть въ прямомъ отношеніи съ пустотою и низостью его назначенія, потому-что, повѣствуютъ, оно превзошло все, что было до той поры видано даже въ самые славные дни Венеціи. Всѣ девяносто дворянъ, явившіеся къ Сова-Франческо, старались превзойти другъ друга въ внѣшнемъ блескѣ, полагая выказать тѣмъ свое величіе.
   Вмѣстѣ съ этими девяноста послами пріѣхали еще ея отецъ и братъ; патріархъ Аквилеи также не отсталъ отъ другихъ: святой отецъ не упустилъ случая воспользоваться правомъ дальняго родственника, чтобы удостоить свою сѣдую голову лицезрѣнія его свѣтлости герцогской.
   Кромѣ нихъ, пріѣхало еще восемьдесятъ человѣкъ, называвшихся родственниками невѣсты; всѣ они были помѣщены въ палаццо Пити и для ихъ увеселенія давались безконечные банкеты, балы, турниры, охота (съ сѣтями), бои быковъ, бѣги въ колесницахъ, драматическія представленія и проч.
   Полагаютъ, что расходы на угощеніе родственниковъ жены обошлись Фердинанду въ триста тысячъ дукатовъ, сумму, которая, принимая во вниманіе различіе въ цѣнности денегъ, касается невѣроятна. Случилось, что въ этотъ годъ въ Тосканѣ былъ голодъ. Жестокая нужда была ощущаема почти повсемѣстно, и постоянное зрѣлище подобной роскоши и безпутнаго мотовства не могло вселить въ сердце флорентійцевъ любви къ къ новой государынѣ.
   Между-тѣмъ, въ промежутокъ времени между пріѣздомъ пословъ и днемъ, назначеннымъ для совершенія обряда, Франческо пришло въ голову, что можно было бы еще лучше воспользоваться званіемъ дочери св. Марка. Двѣ дочери св. Марка достигли уже нѣкоторой степени величія: одна была женою короля венгерскаго, другая, Катерина Корнаро, королевою кипрскою. Почему бы и Біанкѣ не быть вѣнчанною дочерью республики? Въ всякомъ случаѣ, какъ часть церемоніи, это произвело бы хорошее впечатлѣніе и могло быть принято за что-нибудь болѣе-важное, чѣмъ оно было въ дѣйствительности. Вѣнчаніе -- все же вѣнчаніе. А обстоятельство, относительно того, былъ ли вѣнецъ, возложенный на нее, вѣнцомъ дочери св. Марка или великой герцогини тосканской, могло легко ускользнуть отъ всеобщаго вниманія.
   Венеціанскій сенатъ согласился, съ своей стороны, на желаніе Франческо и поручилъ посламъ своимъ исполнитъ этотъ обрядъ; но онъ вполнѣ сознавалъ возможность подобной ошибки и при доходъ всѣ старанія къ обнародованію во всеуслышаніе, что вѣнчаніе ея дочерью св. Марка было его дѣломъ, и что право возлагать такія почести принадлежитъ исключительно ему; съ этою цѣлію, въ письмѣ, въ которомъ сенатъ уполномочиваетъ Тіеполо и Микіеля удовлетворитъ желанію Франческо, присовокуплено, чтобы, возлагая вѣнецъ на главу ея, "было провозглашено громкимъ голосомъ, что ее признаютъ дѣйствительною и избранною дочерью нашей республики". Во второмъ письмѣ ихъ предупреждаютъ взять всѣ возможныя мѣры, чтобы слова эти были произнесены такимъ образомъ, "чтобы они были внятны, для всѣхъ и не были заглушены звукомъ трубъ или инымъ какимъ образомъ".
   Но во Флоренціи былъ одинъ человѣкъ, который навострилъ уши и при первомъ слухѣ о готовившемся вѣнчаніи, и вставилъ свое словечко. То былъ папскій нунцій, утверждавшій, что право вѣнчанія принадлежитъ исключительно его господину: Его успѣли успокоить, только объяснивъ ему, что то не было вѣнчаніе великой герцогини, а только лишь внѣшній обрядъ признанія ея дочерью св. Марка -- и онъ также съ нетерпѣніемъ ожидалъ, чтобы это было ясно и открыто выражено и признано.
   Но, несмотря на все это, многіе лѣтописцы современные и несовременные пишутъ, что Біанка была вѣнчана великой герцогинею тосканскою. Быть-можетъ, Флорентійскія трубы и ликованія успѣли заглушить слова венеціанскаго чиновника, несмотря на всѣ его старанія повиноваться велѣніямъ сената.
   Церемонія началась въ назначенный день въ большой залѣ Palazzo-Veccbio, той самой, въ которой Каппони убѣждалъ Флорентійцевъ избрать своимъ королемъ Іисуса Христа -- и Саванаролла увѣщевалъ великій совѣтъ избѣгать излишнихъ преній для того, чтобы принять дѣятельныя мѣры. Въ этой знаменитой залѣ, бывшей когда-то колыбелью итальянской свободы, сердцемъ народной жизни, былъ воздвигнутъ престолъ для властелина. Непріятно-поражающая, неправильная постройка громадной залы нарушала симетрію ея великолѣпнаго убранства. Но Франческо и Біанка должны были бы съ радостью терпѣть эту маленькую непріятность, потому-что неправильная, кривая, косая постройка этого пріюта старой республики, гдѣ ни одна стѣна не образуетъ прямаго угла съ сосѣднею, ясно и наглядно изображала безконечные раздоры и ненависть партій старой Флоренція. И будь это каменное олицетвореніе древнихъ итальянскихъ республикъ построено болѣе-Правильно, Флоренціи не пришлось бы теперь въ униженіи, безчестіи склоняться предъ деспотомъ и его -- cosa.
   Когда великій герцогъ сѣлъ на тронъ и всѣ его военные, гражданскіе и духовные чины, каждый въ соотвѣтствующей ливреѣ, Заняли мѣста, Біанка была введена венеціанскими послами и Дѣлые потоки рѣчей -- которыя нетрудно себѣ представить, но невыносимо было бы читать -- были излиты представителями той и другой стороны. Безъ-сомнѣнія, при самомъ точномъ анализѣ невозможно было бы найти въ нихъ ни одной капли правды. На долю стараго Гримами, патріарха Аквилеи, выпало читать рѣчь о пользѣ этого брака и о высокой чести быть дочерью св. Марка. Послы исполнили обрядъ вѣнчанія, но, такъ или иначе, однако они не успѣли угодить сенату, потому-что когда, согласно венеціанскимъ законамъ, они просили позволеніе принять данные имъ въ подарокъ отъ Франческо перстни, оцѣненные въ пятнадцать тысячъ ефимковъ, то получили отказъ.
   Когда все это было окончено, Біанку торжественно, съ вѣнцомъ на головѣ, понесли въ соборъ, гдѣ были совершены различныя "священныя жертвоприношенія" и другія громадныя, безстыдныя мороченья, еще болѣе вредныя, чѣмъ тѣ, которыя составляли гражданскую часть обряда.
   Итакъ Біанка сдѣлалась герцогиней -- мало того, великой герцогиней; передъ ней открылось обширное поприще къ величію; наконецъ она была Награждена успѣхомъ за свои продолжительная усилія, за свое терпѣніе, неусыпную зоркую бдительность, безстрашную борьбу съ препятствіями, опасностями и ни предъ чѣмъ неостанавливавшуюся смѣлость.
   Прямой путь--самый вѣрный путь. Но куда? Конечно, не на престолъ великой герцогини.
   

VI.

Новая политика Біанки.-- Переворотъ въ борьбѣ женщины съ кардиналомъ.-- Свѣтлѣйшій, или нѣтъ? вотъ вопросъ.-- Біанка протестуетъ противъ сестеръ.-- Смерть малолѣтнаго Филиппа.-- Забота и борьба Біанки.-- Вилла Пратолино.-- Необыкновенный образъ жизни Франческо.

   Девяносто человѣкъ, прибывшіе съ посольствомъ, и восемьдесятъ родственниковъ были такъ любезны, что остались во Флоренціи еще нѣсколько времени и послѣ свадьбы. Къ концу октября, однако, они воротились въ Венецію и повезли съ собою множество подарковъ, золотыхъ цѣпей и драгоцѣнныхъ каменьевъ. Патріархъ получилъ должную часть изъ подарковъ, nue пропорціонально и вся остальная стая родственниковъ. Тесть же Бартоломео не только увезъ большія суммы денегъ, но ему назначенъ хорошій ежегодный пенсіонъ. Шуринъ Витторіо не захотѣлъ ѣхать въ Венецію, объявивъ свою готовность посвятить себя совершенно служенію державной родственницѣ. Большой пенсіонъ, не пожизненный, а вѣчный ему и его наслѣдникамъ (!) и приданное его дочери -- вотъ тѣ скудныя награды, которыя могли вознаградить его за такую преданность. Біанкѣ было назначено сто тысячъ дукатовъ карманныхъ денегъ, отдаваемыхъ на проценты въ венеціанскую казну.
   Можно себѣ представить, что чувствовали къ Біанкѣ Флорентійцы посреди всеобщей нищеты и голода. И когда вспомнишь, что одна изъ главнѣйшихъ страстей Франческо была скупость, то эта чрезвычайная щедрость въ-отношеніи Біанки и всего, что ей принадлежало, ясно показываетъ, какое вліяніе она пріобрѣла надъ нимъ. Да, нельзя не согласиться, что Біанка рѣшительно одержала побѣду.
   До-сихъ-поръ мы видѣли кардинала Фердинанда и его новую невѣстку отъявленными врагами. Кардиналъ въ каждую рѣшительную минуту ихъ борьбы былъ побиваемъ. Во время ея усилій утвердиться въ семействѣ, она считала ссору Франческо съ братомъ необходимою для своего успѣха. Но теперь, когда она завоевала себѣ окончательно мѣсто въ семействѣ Медичи и его интересы сдѣлались ея интересами, она старалась помириться съ своимъ деверемъ.
   Новую свою политику она начала тѣмъ, что заставила мужа измѣнить свое обращеніе съ братомъ. Франческо всегда выражалъ свое неудовольствіе на проповѣди и представленія кардинала тѣмъ, что обходился съ нимъ, когда они имѣли какія-нибудь дѣловыя сношенія, самымъ грубымъ и неучтивымъ образомъ. Подъ вліяніемъ Біанки все это скоро исчезло. Она успѣла даже ввести перемѣну, еще болѣе подѣйствовавшую на кардинала. Его пышная и великолѣпная жизнь стоила ему столько, что онъ всегда находился въ затруднительныхъ финансовыхъ обстоятельствахъ; потому онъ часто просилъ позволенія брать впередъ нѣкоторую часть доходовъ съ своихъ Флорентійскихъ имѣній; но Франческо, радуясь случаю надосадить почтенному брату, всегда отказывалъ самымъ нелюбезнымъ образомъ. Теперь объявлено было нашему любезному брату, что если ему будетъ угодно брать нѣсколько впередъ свои доходы, то великій герцогъ будетъ очень-радъ оказать ему эту услугу. Послѣ этого умная Біанка нашла возможность вступить въ переписку съ этимъ, въ высшей степени почтеннымъ духовнымъ лицомъ, которое такъ настойчиво не допускало ее стать ему поперегъ дороги. Такъ мы не можемъ безъ удивленія читать письмо, писанное ею и кардиналу 24-го декабря 1580 года.
   "Я живу (говоритъ она) болѣе для тебя, чѣмъ для себя. Дѣйствительно, я живу только тобою, ибо безъ тебя я жить не могу". Эти увѣренія, по словамъ историка, "очень-дружественныя выраженія". Но мы справедливо можемъ принять, что эти слова, несмотря на ихъ "дружественность", далеко не выражали истины. И хотя мы не станемъ предполагать съ нѣкоторыми біографами Біанки, что они прямо противорѣчили фактамъ, но можемъ безошибочно сказать, что кардиналъ вѣрилъ имъ не болѣе нашего. Дѣйствительно, трудно предположить, чтобъ и Біанка ожидала, что онъ повѣритъ ея словамъ. Совсѣмъ тѣмъ любезности этой ловкой женщины и ея сладкія рѣчи на столько подѣйствовали, что, къ великому удивленію всѣхъ флорентійцевъ и къ крайнему огорченію антимедической партіи римскихъ кардиналовъ, Фердинандъ явился въ Флоренцію, осенью 1580 года, чтобъ провести съ братомъ дачное время. Франческо былъ на столько съ нимъ милъ и щедръ, на сколько то допускала его скаредная натура; а Біанка явилась совершенствомъ любезности и почтительной внимательности. Кардиналъ, съ своей стороны, изъявилъ готовность пожертвовать своей враждой, если не на самомъ дѣлѣ, то по-крайней-мѣрѣ по наружности. Такимъ-образомъ примиреніе казалось полнымъ.
   Но съ этого времени выгодная позиція, такъ долго-бывшая удѣломъ женщины въ ея борьбѣ съ кардиналомъ, была потеряна. Открытая ли война была болѣе-свойственна пылкой, смѣлой, хотя и неоткровенной Біанкѣ, или скрытіе своей ненависти подъ личиною дружбы ближе подходило къ нраву хитраго, почтеннаго духовнаго, какъ бы то ни было, великая герцогиня одержала послѣднюю свою побѣду. Съ этой минуты кардиналъ беретъ верхъ, к послѣ окончательнаго ея пораженія поле битвы остается за торжествующимъ побѣдителемъ. Но покуда еще обѣимъ сторонамъ было выгодно дѣйствовать заодно въ дѣлѣ, бывшемъ главною цѣлью политики Медичи и занимавшемъ въ то время Франческо. Можно сказать, что это дѣло было постояннымъ предметомъ и единственнымъ интересомъ всей его жизни. Отецъ его, Козьма, своею неусыпною услужливостью Пію V и цѣною крови своихъ подданныхъ, преданныхъ инквизиціи по обвиненію въ ереси, получилъ отъ папы титулъ великаго герцога тосканскаго. Но, какъ справедливо замѣчаетъ Сисмонди, такъ-какъ Тоскана никогда не была я прежде ленокъ церкви, то папа не имѣлъ никакого права перемѣнять титулъ ея государей. И дѣйствительно, императоръ, котораго права такимъ-образомъ были нарушены; и итальянскіе герцоги, надъ которыми хотѣлъ возвыситься Козьма въ силу своего новаго титула; протестовали и не хотѣли признать его законности; Козьма умеръ во время переговоровъ съ императоромъ объ этомъ предметѣ. Но Франческо удалось убѣдить императора Максимиліана II дать ему этотъ титулъ новымъ декретомъ, не обративъ никакого вниманія на прежней пожалованіе его папою. Но и тогда итальянскіе государи не хотѣли признать надъ собою преимущества Медичи; особливо же гордый, старинный домъ Эсте не могъ снести, чтобъ эти плебейскіе выскочки, отцы которыхъ были ростовщиками въ то время, когда ихъ предки на конѣ защищали свои стариннне левы, теперь бы стояли выше ихъ въ сонмѣ европейскихъ государей; герцогъ савойскій также рѣшился воспротивиться этой попыткѣ сѣсть ему на голову, а герцогъ мантуанскій полагалъ; что, конечно, Гонзаго ни въ чемъ не уступятъ Медичи.
   Достоинство великаго герцога давало титулъ свѣтлѣйшаго высочества, и Франческо было очень-легко заставить всѣхъ въ своемъ герцогствѣ такъ называть себя; но, по несчастью, съ-тѣхъ-поръ и всѣ другіе стали такъ же себя величать. Ни одинъ членъ владѣтельнаго дома не довольствовался уже титуломъ "именитой свѣтлости"; они одинъ за другимъ и самымъ хладнокровнымъ образомъ стали называть себя свѣтлѣйшими высочествами и даже опасались, говорятъ историки, чтобъ и маленкія республики не вообразили себя свѣтлѣйшими. Венеція съ незапамятныхъ временъ пользовалась этимъ титуломъ, и это было признано всѣми. Но царицѣ Адріатическаго Моря этого было мало; она хотѣла быть одной свѣтлѣйшей и ни за что не давала этаго завиднаго титула ни одной изъ боровшихся партій. Однажды только, говорятъ, кардиналу д'Эсте, когда онъ былъ въ Венеціи, удалось заставить дожа проговориться и назвать его брата" герцога Феррарскаго, "свѣтлѣйшимъ". Велико было тогда торжество дома Эсте, но оно было кратковременно: когда собрался; сенатъ, онъ былъ очень недоволенъ поступкомъ дожа и торжественно объявилъ, что эти слова у него ошибкою сорвались съ языка;
   Между-тѣмъ бѣдному Франческо, быть-можетъ, приходилось Хуже всѣхъ этихъ Незаконныхъ свѣтлѣйшихъ герцоговъ. Эти злые и неблагонамѣренные люди, спутавъ всѣ различія въ титулахъ, согласились называть другъ друга свѣтлѣйшими; его же никто не хотѣлъ такъ называть. Дѣло было серьёзное и великій герцогъ, говорятъ, дрожалъ отъ злобы при одной мысли, сколько денегъ и трудовъ стоило ему пріобрѣсть этотъ титулъ, въ-сущности вовсе несдѣлавшій его болѣе свѣтлѣйшимъ, чѣмъ его сосѣди.
   Но жесточайшимъ ударомъ для него была вѣсть, что нѣкоторые изъ этихъ дерзкихъ претендентовъ получили признаніе своихъ титуловъ отъ Французскаго двора изъ рукъ Катерины Медичи; старшей представительницы этого дома! Онъ послалъ въ Парижъ посла, подъ видомъ просьбы, возвратить деньги; данная имъ Карлу IX, а въ-сущности узнать, нельзя ли убѣдить королеву-мать поддержать его право въ вопросѣ о титулахъ. Но Катерина отвѣчала на первый же намекъ объ этомъ дѣлѣ, что "она не видѣла возможности сдѣлать что-нибудь въ этомъ отношеніи для великаго герцога, особенно когда онъ давалъ испанскому королю до мильйона золотомъ за разъ, а отъ нея и ея сына требуетъ такой ничтожной суммы, ему должной!" Посолъ смиренно замѣтилъ, что испанскій король не съигралъ шутки съ его государемъ въ дѣлѣ о титулахъ, какъ это сдѣлала королева.
   "И я это сдѣлала нарочно (возразила Катерина) въ вознагражденіе за тотъ недостатокъ уваженія ко мнѣ и моему сыну, который оказалъ герцогъ, произведя убійства передъ нашими же глазами. Вы можете написать вашему государю, чтобъ онъ подобныхъ вещей болѣе не дѣлалъ, особливо, чтобъ онъ ни на кого не налагалъ руки въ предѣлахъ этого государства, ибо король, сынъ мой, болѣе этого не потерпитъ. Такимъ-образомъ Франческо ничего не взялъ этимъ путемъ.
   Тогда онъ обратился съ своею жалобою къ императору Рудольфу И, прося, чтобъ сеймъ, который долженъ былъ скоро собраться, положилъ какой-нибудь конецъ этимъ похищеніямъ и злоупотребленіямъ, грозившимъ, по его словамъ, сдѣлать всѣхъ равными и уничтожить всякое различіе въ титулахъ. Герцогъ урбинскій утверждалъ теперь, что и онъ такой же свѣтлѣйшій; какъ его сосѣди, и можно было основательно опасаться, чтобъ вице-король неаполитанскій и губернаторъ Милана не представили тѣхъ же притязаній. Онъ представлялъ на разсмотрѣніе императора, "что отличіе въ титулахъ и преимуществахъ было столь необходимо и столь твердо основано на самой сущности вещей, что даже и въ аду находятъ такія отличія между дьяволами и проклятыми грѣшниками". Нельзя не признать всей справедливости этого аргумента въ устахъ Франческо, то, что хорошо для чертей, должно быть хорошо и для герцоговъ.
   Но и герцогъ савойскій также, съ своей стороны, склонялъ императора въ свою пользу. Онъ хвастался, что происходитъ изъ древней саксонской фамиліи и довольно-замѣчательно доказывалъ, что этотъ одинъ фактъ нѣмецкаго происхожденія долженъ былъ бы доставить ему первенство надъ всѣми итальянскими герцогами. Любопытно, что сеймъ счелъ подобное притязаніе основательнымъ и въ своемъ докладѣ императору просилъ его "помнить, что герцогъ савойскій нѣмецкаго происхожденія, и на этомъ основаніи приказать отдавать ему первенство надъ всѣми герцогами той провинціи (они разумѣли подъ той провинціей только Италію отъ Альповъ и до Калабріи). Герцогъ Феррарскій также послалъ своихъ пословъ къ императору, прося его вспомнить все различіе, существовавшее между домомъ его и домомъ Медичи, и позволить ему быть хоть "именитымъ", если онъ не можетъ ему сдѣлать ничего лучшаго.
   Рудольфъ, однако, имѣя въ виду только: держать ихъ всѣхъ, если можно, въ мирѣ и спокойствіи, не говорилъ имъ ничего рѣшительнаго, на томъ основаніи, что такой важный вопросъ требовалъ болѣе-зрѣлаго и продолжительнаго обсужденія. Всякая попытка распутать и въ подробности описать всѣ интриги, переговоры, планы и злыя ухищренія, которыя породилъ этотъ вопросъ, заставила бы насъ написать офиціальную и придворную исторію Италіи почти за цѣлое полустолѣтіе. Во всѣхъ происшествіяхъ этого періода главную роль игралъ этотъ нескончаемый вопросъ; около него вертѣлись и избранія папъ и назначенія кардиналовъ, заключенія браковъ между коронованными лицами и вступленіе государствъ въ союзы; отъ него зависѣли и миръ и война. Главною статьею всѣхъ трактатовъ, заключаемыхъ между государствами, всегда было признаніе одной стороной титула свѣтлѣйшаго за другою. Конечно, честолюбіе и гордость властителей "никогда не снисходили заниматься" болѣе-мелочными вещами. Замѣчательно, что средства, которыя употребляли они для развращенія и растлѣнія народа, дѣйствовали одинаково и на нихъ самихъ, и такимъ образомъ правитель рабовъ, самъ былъ первымъ представителемъ свойствъ своихъ подданныхъ.
   Забавно, что Біанка, какъ-скоро поступила въ магическій кругъ священнаго братства властителей, тотчасъ же, какъ-будто она была рождена въ немъ, приняла манеры и мысли своихъ новыхъ собратій и начала, съ своей стороны, безпокоиться и хлопотать о своемъ званіи, санѣ и титулѣ. Еслибъ императоры могли смѣяться надъ такимъ Притязаніемъ владѣтельныхъ герцоговъ, то этотъ удачный комментаріи на патетическую жалобу Франческо, что "и черти въ аду имѣютъ свои званія и титулы", долженъ былъ бы вызвать улыбку на пасмурномъ челѣ Габсбурговъ! Дѣло въ томъ, что дои-Цезарь д'Эсте, какъ говорили, долженъ былъ жениться на дочери дожа Никколо да-Понте, и одно изъ главныхъ условій договора было -- вѣнчаніе невѣсты дочерью республики! Какая польза была Франческо быть свѣтлѣйшимъ, если всѣ другіе могли быть одинаково свѣтлѣйшими? Точно также, какая почесть была въ томъ, что Біанку сдѣлали дочерью св. Марка, если теперь будетъ цѣлый сонмъ его дочерей? Біанка послала въ Венецію посла протестовать и настоять на ея требованіи быть не только дочерью, но и единственной дочерью св. Марка.
   Когда посолъ прочиталъ жалобу Біанки въ сенатѣ, то почтенные, строгіе старцы, разразились хохотомъ. Размысливъ, однако, что на этотъ поступокъ-Біанки надобно смотрѣть, какъ на жалобу государя тосканскаго противъ ихъ страны, и потому необходимо дать какой-нибудь серьёзный отвѣтъ, они изъявили свое неудовольствіе секретарю, читавшему этотъ драгоцѣнный документъ, за то, что онъ осмѣлился доложить имъ о такомъ дѣлѣ, и объявили послу, что они ничего не знали о существованіи и въ намѣреніи такого брака. Съ тѣмъ вмѣстѣ они велѣли напомнить Біанкѣ, что ея достоинство, какъ дочери св. Марка, не давало ей никакого права вмѣшиваться въ дѣла республики. Великогерцогскій посолъ старался повернуть дѣло въ пользу пославшихъ его и объяснялъ, что ревность его государыни въ этомъ дѣлѣ происходила единственно отъ того высокаго значенія, которое она приписывала этому почетному достоинству, что ясно должно было выражать всю глубину ея любви и почтенія къ республикѣ. Но невозможно было возстановить хорошее расположеніе духа сената. Быть-можетъ, сознаніе, что тѣнь смѣшнаго наброшена ихъ неумышленнымъ хохотомъ на право республики имѣть дочерей, заставило къ чувствовать какую-то злобу. Послу сухо отвѣчали, что его представленіе было неумѣстно, необдуманно и могло только повести къ непріятнымъ послѣдствіямъ.
   29-го марта 1582 года умеръ Филиппъ, пятилѣтній сынъ бѣдной Джіованни. Это былъ ужасный ударъ великому герцогу. Но, такъ-какъ Филиппъ И, по этикету испанскаго двора, не выразилъ самъ и не позволилъ никому другому выразить горе, когда умеръ его старшій сынъ, то и Франческо думалъ, что онъ выкажетъ сибе княжеское достоинство, слѣдуя этому блистательному примѣру. Какъ ни была горька для него эта потеря, онъ не позволилъ себѣ ни одного вздоха и запретилъ носить трауръ. Но тосканцы, слишкомъ-недавно еще познакомившіеся съ великими герцогами, чтобъ знать ихъ порядки и обычаи, перетолковали по-своему княжеское достоинство. Они думали просто, что Франческо не сожалѣлъ о смерти ребенка, и изъ этого выводили, на основаніи порядка вещей имъ знакомаго и понятнаго, что Біанка отравила Филиппа.
   Однако нѣтъ ни малѣйшаго основанія предполагать что-нибудь подобное. Даже можно сомнѣваться, пріятна ли была эта смерть Біанкѣ, или нѣтъ. Правда, что если она когда-нибудь питала надежды упрочить тронъ тосканскій за дономъ Антоніо -- а она, кажется, по временамъ строила подобные планы -- то осуществленіе ихъ дѣлалось возможнымъ только вслѣдствіе этого обстоятельства. Антоніо теперь считался единственнымъ наслѣдникамъ дома Медичи "конечно, до-тѣхъ-поръ, пока у Фердинанда и Піетро не было дѣтей. Но, съ другой стороны, по смерти сына великій герцогъ впалъ въ страшную меланхолію и больше чѣмъ когда-нибудь былъ мраченъ и, не въ духѣ. А въ такія времена съ Франческо жить было очень-трудно.
   Его сѣтованіе и ропотъ часто изливались въ упрекахъ Біанкѣ за ея безплодность. Но, конечно, не было упрековъ менѣе заслуженныхъ, если пламенное желаніе имѣть ребенка, неподавленное никакими доказательствами противнаго, могло служить оправданіемъ. Не было ни одного лекаря или знахаря по ту или по сю сторону Альповъ, котораго бы бѣдная женщина не призывала на свою помощь. Съ неутомимымъ постоянствомъ и вѣчно-возрождавшеюся довѣрчивостью она исполняла всѣ ихъ предписанія, мистическія и медицинскія. Результатомъ всего этого, казалось, было одно поврежденіе ея здоровья. Не разъ она обманывала мужа, а можетъ-быть, и себя самоё, фальшивыми признаками родовъ. Если правда, что она увѣряла Франческо въ томъ, что разъ или два въ эти годы она выкинула, то, конечно, это былъ съ ея стороны грубый обманъ. Вліяніе окружавшихъ ее обманщиковъ не могло простираться такъ далеко и убѣдить ее, что это дѣйствительна случилось. Единственно-разумнымъ доводомъ къ подобному обману могла служить увѣренность, что, такимъ образомъ поддерживая надежду мужа имѣть отъ нея дѣтей, она отвращала опасность развода съ нимъ и его женитьбы на болѣе-счастливой женщинѣ.
   Въ эту эпоху несчастная чета жила въ уединенной виллѣ Пратолино. Это имя знакомо всѣмъ путешествовавшимъ по Италіи. Этотъ хорошенькій паркъ, разстилающійся по склону Апенниновъ, съ прелестнымъ видомъ на долину Арно и Флоренцію, сдѣлался любимымъ мѣстомъ для Флорентійскихъ пикниковъ. Веселый зеленый лугъ, прохладный горный воздухъ и живописныя, старыя деревья -- все дѣлаетъ этотъ уголокъ Италіи похожимъ на англійскій сельскій пейзажъ. Но домъ, въ которомъ угрюмый герцогъ скрывался съ своею женою отъ полныхъ ненависти глазъ его подданныхъ, болѣе несуществуетъ; не осталось и камня на камнѣ отъ тай увеселительной виллы, названіе которой оказалось столь-злобной насмѣшкой надъ тѣмъ, кто хотѣлъ изъ камня и известки создать себѣ счастье. Эта вилла находилась въ восьми миляхъ отъ Флоренціи, по дорогѣ въ Болонью, разстояніе, достаточное, чтобъ Франческо могъ наслаждаться совершеннымъ уединеніемъ и вполнѣ пренебречь всѣми государственными дѣлами и заботами. Современныя извѣстія, до шедшія до насъ о жизни, веденной имъ въ этой уединенной виллѣ вдвоемъ съ бѣдной Біанкой, такъ поразительно-странны, что заставляютъ насъ заключать, что къ разстроенному состоянію его организма примѣшивалось и нѣкоторое помѣшательство ума. Необыкновенныя проявленія необузданной невоздержности, обычныя ему, по словамъ современниковъ, скорѣй похожи на припадки сумасшедшаго, чѣмъ на распутство сластолюбца.
   Онъ, говорятъ, излишне предавался употребленію спиртныхъ напитковъ и различныхъ эликсировъ; также упоминается о его неумѣренно-близкомъ знакомствѣ съ купороснымъ масломъ и о вредномъ пристрастіи къ коричневому маслу. Пища его была всегда приправлена всякими горячительными пряностями, изберемъ, мушкатнымъ орѣхомъ, гвоздикой и перцомъ. Передъ обѣдомъ, во время его и послѣ онъ съѣдалъ огромное количество сырыхъ яицъ съ краснымъ перцомъ. Изъ кушаній онъ любилъ самыя трудно-варимыя блюда и наедался до-крайности сырымъ чеснокомъ, лукомъ, стручковымъ перцемъ, рѣдькою, пореемъ и различными кореньями, съ страшнымъ количествомъ крѣпкаго сыра. Вина онъ пилъ самыя крѣпкія. Разгорячивъ подобнымъ образомъ свою кровь до-нельзя всѣми этими напитками и пряностями и набивъ желудокъ сырною пищею, онъ начиналъ безъ конца пить ледяную воду, погружалъ голову и руки въ снѣгъ и ложился въ постель въ ледяныя простыни. Этой послѣдней привычки онъ постоянно придерживался. Авторъ упомянутаго нами письма говоритъ, что онъ дѣлалъ это изъ подражанія Просперо Колоно и другимъ замѣчательнымъ людямъ того времени -- черта несовсѣмъ-невѣроятная въ человѣкѣ, запретившемъ себѣ грустить и носить трауръ по смерти сына изъ подражанія другому великому человѣку.
   Умственное его состояніе, хотя обнаруживаемое, по-несчастью, и не столь необыкновенными проявленіями, было въ эту эпоху столь же болѣзненно, какъ и физическое. Мрачная, тяжелая меланхолія, по временамъ разражавшаяся въ припадкахъ скотскаго бѣшенства, овладѣвала имъ всё болѣе-и-болѣе. Вообще, легко Себѣ представить, какъ трудно было жить съ такимъ опаснымъ и невыносимымъ человѣкомъ.
   Если мы теперь опять предположимъ, что Біанка взвѣсила выгоды и невыгоды своего положенія, живя, въ этой уединенной виллѣ, въ Апеннинахъ, съ полусумасшедшимъ и дикимъ сожителемъ, сознавая, что она заслужила самую горькую ненависть и проклятія цѣлаго народа, и мучимая постоянною жаждою недостижимаго счастія, единственно могущаго вознаградить ее за всѣ ея преступленія и страданія, быть-можетъ, она тогда усомнилась бы въ степени и достоинствѣ своего успѣха.
   

VII.

Семейное чувствомъ Италіи.-- Кто будетъ наслѣдникомъ?-- Біанка въ Черрето.-- Камилла де-Мартелли.-- Донъ Піетро насторожѣ.-- Біанка поднимается на прежнія штуки.-- Кардиналъ лично слѣдить за нею.-- Былъ ли Франческо соучастникомъ или жертвой обмана?-- Комедія Біанки разыгрывается площаднымъ Фарсомъ.-- Дачная жизнь (villégiatura) въ Поджіо-а-Каяно.-- Кардиналъ торжествуетъ.

   Смерть малолѣтнаго Филиппа была важна для кардинала. Фердинанда не менѣе, чѣмъ для Біанки и Франческо. Фердинандъ былъ бы очень доволенъ, еслибъ наслѣдство ихъ рода перешло въ должное время къ законному наслѣднику его старшаго брата, рожденному отъ принцессы крови. Можетъ-быть, онъ удовольствовался бы даже, еслибъ родился законный сынъ и отъ Біанки. Его честолюбіе было семейное, родовое, честолюбіе породы, къ которой онъ принадлежалъ. Эта добродѣтель или порокъ, въ своей крайности, самая замѣчательная мономанія итальянцевъ. Ею запечатлѣна всякая страница исторіи Италіи и, можно сказать, она составляетъ большую часть ея содержанія. Фердинандъ жилъ только мыслію увеличить могущество и богатство Медичи. Его чувства, его преступленія -- все порождалось господствовавшею страстью. Самыя его добродѣтели, т.-е. умѣренность, приличное поведеніе и терпѣніе, выказанныя имъ, несмотря на всѣ непріятности со стороны брата, исходили изъ того же начала.
   Біанка, какъ мы видѣли, выказала подобное же стремленіе. Первые плоды ея успѣха въ свѣтѣ, сдѣлавшаго ее Cosa'ю принца, были обращены на возвеличеніе семейства Капелло. Огромныя суммы, накопленныя въ Флоцриціи цѣною позора, обмана и преступленія, отправлялись въ тихую, милую Венецію, которая не хотѣла ее признавать прежде, и къ отцу, который сначала пренебрегалъ ею, а потомъ оцѣнилъ голову ея мужа. Конечно, все это дѣлалось не изъ нѣжной дочерней привязанности, а для того, чтобъ построили новый дворецъ Капелло и имя Капелло сдѣлалось бы славнымъ въ Венеціи.
   Это постоянно-являвшееся чувство, которое въ-сущности есть только напряженное выраженіе индивидуальности, одна изъ важнѣйшихъ причинъ несчастной участи итальянской народности. Это также, вѣроятнѣе всего, и главное обстоятельство, обусловлвающее столѣтнюю невозможность или, лучше сказать, страшную трудность, создать націю изъ матеріаловъ, завѣщанныхъ средневѣковой Италіею нашему времени {Это писано въ началѣ 1869 года.-- Пер.}. Напряженная и исключительная преданность семейнымъ интересамъ въ людяхъ, гордящихся своими предками, и то же чувство въ людяхъ безъ рода, переходящее въ преданность, столь же напряженную и исключительную къ интересамъ общины, имѣютъ значеніе силы, отталкивающей однихъ членовъ общества отъ другихъ. Эти чувства имѣютъ разъединяющее, разрушающее дѣйствіе; они пагубны для всякаго національнаго патріотизма.
   Такимъ-образомъ Фердинандъ просилъ только, чтобъ имя и могущество его семейства было поддержано законнорожденнымъ сыномъ его старшаго брата. Потому смерть малолѣтнаго Филиппа была доя него величайшимъ несчастьемъ. Теперь опять настала опасность, чтобъ несчастный, уличный мальчишка, Антоніо, не сдѣлался бы единственнымъ наслѣдникомъ всей славы, богатства и могущества погасшаго рода Медичи. Эта мысль была невыносима. Всѣ средства хороши, лишь бы отвратить это несчастье!
   Поведеніе Франческо относительно дона Антоніо, послѣ смерти Филиппа вполнѣ удостовѣряло кардинала въ справедливости его опасеній и подозрѣній, насчетъ намѣреній его брата и особливо Біанки. Имѣнія, дарованныя ему, увеличились еще на 60,000 скуди, ежегоднаго дохода. Ему приготовили великолѣпную вдоху и, пышный дворецъ. Хуже еще: Франческо выхлопоталъ у испанскаго короля возведеніе земель, данныхъ этому счастливому младенцу въ Неаполитанскомъ Королевствѣ, въ княжество. И дѣйствительно, донъ-Антоніо принялъ титулъ князя и сдѣлался очевидно вторымъ человѣкомъ послѣ Франческо въ глазахъ флорентинцевъ.
   Эти обстоятельства побудили кардинала въ теченіе 15ß5 года серьёзно подумать о снятіи съ себя духовнаго сана, простите съ шапкой кардинала и жениться. Прежде чѣмъ, однако, рѣшиться на этотъ крайній шагъ, онъ положилъ употребить всѣ старанія, чтобъ женить своего брата Дона Піетро. Дѣло нелегкое. Піетро, хотя и ненавидѣлъ своего старшаго брата и Біанку на столько, чтобъ всегда быть готовымъ сдѣлать все, что онъ могъ, для уничтоженія ихъ плановъ, но ему было ни-почемъ и семейное имя и могущество своего рода. Къ тому же распутная жизнь, которую онъ велъ, дѣлала доя него бракѣ вещью вовсе-непривлекательною. Онъ возражалъ кардиналу на его настоятельные совѣты, что связанъ обѣтомъ, даннымъ имъ Богородицѣ, по убіеніи жены. Онъ торжественно обѣщалъ никогда болѣе не жениться и не хочетъ теперь чернить свою совѣсть нарушеніемъ столь-священнаго обѣта. Никакому богослову не увѣрить его, что такое обязательство, принятое на себя въ подобныхъ обстоятельствахъ, недѣйствительно. Однако, несмотря на это, онъ наконецъ согласился исполнить желаніе кардинала и вступилъ въ переговоры съ испанскимъ Дворомъ, прося руки одной илъ испанскихъ принцессъ. Впрочемъ, казалось, онъ де торопился кончать это дѣло и продолжалъ вести попрежнему свою распутную жизнь во Флоренціи.
   Наконецъ, въ срединѣ ноября 1585 года, онъ до того подчинился видамъ кардинала, что объявилъ свое намѣреніе отправиться въ Испанію и лично сдѣлать все нужное для заключенія брака. Но чрезъ мѣсяцъ, покуда онъ еще ждалъ прибытія испанскихъ галеръ, разнеслись вѣсть до Тосканѣ, что великая герцогиня преждевременно разрѣшилась отъ бремени во время ея пребываніи въ Церрето. Церрето была отдаленная вилла, принадлежавшая великому герцогу, въ нижнемъ Валдарро, близь Эмподи. Нѣкоторые писатели утверждаютъ, что именно въ этомъ-то уединенномъ замкѣ, а не въ Пуджіо-Имперіале, Паоло Джіордано Орсини умертвилъ Изабеллу. Какъ бы то ни было, а эта вода была очень приспособлена къ совершенію такого дѣла, и она, казалось, не имѣла никакой прелести кромѣ отдаленности, которая могла бы побудить Біанку избрать ее сценой своихъ родовъ.
   Эта новая попытка убѣдила обоихъ братьевъ, какъ необходимо строго слѣдить за Біанкой и великимъ герцогомъ. Ясно, что ведшая герцогиня только ждала удобнаго случая, повторить комедію, съигранную такъ удачно при рожденіи дона-Антоніо. На этотъ разъ шутка почему-то не удалась. Выкинула ли мать ребенка, долженствовавшаго послужить для обмана, или онъ умеръ, ни какое другое обстоятельство помѣшало дѣлу, только Біанка кончила свою комедію безуспѣшно. Но можно было опасаться, что попытка эта повторится и, очень вѣроятно, съ большимъ успѣхомъ.
   Пьетро потому рѣшился отсрочить свой отъѣздъ, и кардиналъ выслушавъ его соображенія, призналъ нужнымъ ему оставаться во Флоренція, пока имъ не удастся лично переговорить объ этомъ дѣлѣ. Это имъ удалось въ слѣдующемъ 1586 году но случаю брака Виргиніи Медичи, дочери Козьмы отъ Камиллы Мартелли, съ дрномъ Цезаремъ д'Эсте. Виргинія была сестра по отцу Франческо, Фердинанду и Піетро, и потому кардиналъ долженъ былъ пріѣхать въ Флоренцію для присутствія на церемоніи. Бракосочетаніе совершено съ необыкновенною пышностью. Но единственное обстоятельство, возбудившее вниманіе флорентійцевъ, было -- появленіе какъ бы возставшей изъ гроба старой великой герцогиня, несчастной, но все еще прекрасной Камиллы Мартелли. Франческо выпустилъ ее изъ тюрьмы, въ которой она содержалась двѣнадцать лѣтъ, чтобъ участвовать на бракѣ дочери. Вся Флоренція пришла въ негодованіе и удивленіе -- насколько новая черта жестокости со стороны Франческо могла ихъ удивить -- когда, по окончаніи торжества, ее принудили возвратиться въ свою келью.
   Фердинандъ, тщетно-старавшійся нѣсколько разъ убѣдить брата уменьшить строгость ея заключенія, былъ очень раздосадованъ этой новой жестокостью. Его недовольство еще болѣе увеличилось, когда герцогъ отказалъ ему дать въ займы денегъ, и онъ возвратился въ Римъ въ болѣе-враждебныхъ отношеніяхъ съ братомъ, чѣмъ когда. Уѣзжая изъ Флоренціи, онъ согласился съ Пьетро, что тотъ останется для наблюденія за дѣйствіями Біанки и великаго герцога. Черетское происшествіе получило большее значеніе въ ихъ глазахъ отъ офиціальнаго циркуляра, разосланнаго великимъ герцогомъ ко всѣмъ друзьямъ и родственникамъ Медичи, въ которомъ объявлялось о родахъ великой герцогини и несчастномъ ихъ окончаніе. Для чего, спрашивали они, обнародовать подобное несчастій? Безъ-сомнѣнія, для-того, чтобъ поддерживать въ умахъ ожиданія возможности новыхъ родовъ и такимъ образомъ подготовить почву для новаго обмана.
   Кардиналъ чувствовалъ, что самымъ важнымъ теперь дѣломъ было предупредить новый подлогъ. Какъ онъ ни желалъ прежде отправленія Дона Пьетро въ Испанію, для вступленія въ бракъ, но теперь считалъ гораздо-нужнѣе его пребываніе въ Флоренціи.
   И вскорѣ опасенія подтвердились. Въ апрѣлѣ 1586 года разнеслась опять вѣсть, что великая герцогиня беременна. 15 числа того же мѣсяца донъ Пьетро писалъ кардиналу слѣдующее:
   "Я узналъ изъ достовѣрнаго источника, что Пеллегрина (дочь Біанки отъ Бонавентуры, рожденная, какъ читатель вспомнитъ, вскорѣ по ея прибытіи въ Флоренцію) беременна, и это очень-тщательно скрывается. Подъ какимъ-то предлогомъ удалили за море графа Улисса (мужа Пеллегрины -- Улисса Бентиволіо), для-того, чтобъ жена его переселилась во дворецъ, не возбуждая никакихъ подозрѣній. Я уже узналъ, что въ комнатахъ, ей назначенныхъ, нѣтъ конца потаеннымъ, секретнымъ закоулкамъ и лѣстницамъ, ведущимъ въ спальню великой герцогини. Все это не оставляетъ ни малѣйшаго сомнѣнія относительно намѣреній этой женщины. Боясь, что извѣстіе о скорыхъ родахъ Пеллегрины достигнетъ и чужихъ краевъ, объявили народу, что она выкинула. Это обстоятельство утверждаетъ меня еще болѣе въ моихъ мысляхъ о цѣли этой новой комедіи. Мнѣ кажется, они такъ ловко соединили все необходимое для успѣха своего предпріятія -- и женщину, и потаенное мѣсто, и добрую волю -- что мое присутствіе здѣсь не можетъ ничему помѣшать. Что касается мѣста, выбраннаго ими для театра своихъ дѣйствій, то безчисленные выходы и входы дѣлаютъ его какъ-нельзя-болѣе удобнымъ для ихъ цѣли. Пеллегрина, въ-ожиданіи скорыхъ родовъ, у нихъ совершенно подъ рукой и потому они могутъ сдѣлать свое дѣло мгновенно, въ самую удобную доя нихъ минуту. Наконецъ, нѣтъ сомнѣнія, что великій герцогъ скорѣе желалъ бы имѣть наслѣдникомъ внука своей жены, чѣмъ человѣка, которымъ онъ не интересовался бы вовсе. Я оставляю на обсужденіе вашего преосвященства, полезно ли мое пребываніе здѣсь при подобныхъ обстоятельствахъ и не принесетъ ли оно скорѣе вреда, чѣмъ пользы. Они непремѣнно исполнятъ свой планъ; и если я останусь здѣсь безмолвнымъ свидѣтелемъ, то весь свѣтъ подумаетъ, что роды великой герцогини дѣйствительные и неподложные".
   Дѣло въ томъ, что великій герцогъ и великая герцогиня всѣми силами старались сдѣлать невыносимымъ пребываніе дона Пьетро во Флоренціи. Придворныхъ поощряли вводиться съ нимъ самымъ непочтительнымъ и дерзкимъ образомъ. Любовницу его, испанку, жившую съ нимъ во Флоренціи, Біанка оскорбляла на каждомъ шагу. Самъ великій герцогъ такъ грубо съ нимъ обходился, что Пьетро старался избѣгать его. Все это волновало и бѣсило его; ибо онъ былъ человѣкъ горячій и не умѣлъ притворяться и владѣть собою, какъ кардиналъ: онъ только и думалъ какъ-бы бѣжать изъ Флоренціи. "Я остаюсь здѣсь (писалъ онъ къ кардиналу) такъ неохотно, что всякое другое мѣсто, какъ бы рно худо ни было, показалось бы мнѣ раемъ". Далѣе онъ прибавлялъ, что его подозрѣнія подтвердились и потому его пребываніе въ Флоренціи совершенно-безполезно; ибо во дворцѣ во внутреннихъ покояхъ умножили число часовыхъ, загородили всѣ лѣстницы рѣшетками и доступъ къ великому герцогу и герцогинѣ совершенно возбраненъ.
   Кардиналъ все-таки настаивалъ на томъ, чтобъ онъ запасся терпѣніемъ и не оставлялъ своего поста, пока они не свидятся. "Беременность Пеллегрины (писалъ онъ) безпокоитъ меня менѣе, чѣмъ беременность всякой другой женщины. Ея роды должны сопровождаться такою публичностью относительно мѣста, числа я качества свидѣтелей и т. д. и т. д., что кажется невозможнымъ извлечь изъ нихъ предполагаемую пользу. Несмотря на то, нужно зорко за нею слѣдить, но не сосредоточивая все вниманіе на ней одной; ибо люди, пускающіеся на подобные обманы, скорѣе нуждаются въ помощи низшаго сословія, у котораго дѣти рождаются чуть не на улицахъ".
   Наконецъ, однако, письма дона Пьетро къ кардиналу сдѣлались крайне-убѣдительными; даже въ одномъ мѣстѣ онъ говорилъ: если его еще долѣе продерутъ въ Флоренціи, то можетъ случиться такое обстоятельство, о которомъ его преосвященство пожалѣетъ, но уже поздно. Фердинанду поневолѣ пришлось согласиться на его отъѣздъ въ Испанію. Рѣшено было, однако, что прежде его отъѣзда онъ увѣдомитъ великаго герцога и герцогиню, что за ними слѣдятъ, и такимъ образомъ предупредить, ихъ, что какая бы то ни была попытка, измѣнить порядокъ престолонаслѣдія въ герцогствѣ, она не пройдетъ даромъ и незамѣченной.
   И дѣйствительно, когда Біанка, пламенно желавшая отъѣзда деверя, послала ему сказать, что въ Ливорно пришли испанскія галеры и потому, если онъ желаетъ ѣхать на нихъ. То ему нужно тотчасъ же отправляться, онъ воспользовался этимъ сличаемъ, чтобъ съ ней повидаться. Въ отвѣтъ на ея извѣщеніе, онъ сказалъ, что почелъ бы себя виновнымъ въ неоказаніи должнаго почтенія ея высочеству, еслибъ онъ не остался до конца ея родовъ, особенно, когда кардиналъ такъ желалъ этого. Біанка отвѣчала, что она, съ своей стороны, вовсе не думала, что она беременна, это только великій герцогъ взялъ себѣ въ голову и его никакъ нельзя разувѣрить. Конечно, я нездорова, прибавила она; но если я и дѣйствительно беременна, то только въ третьемъ мѣсяцѣ, и что бъ ни случилось, непремѣнно извѣщу тотчасъ же васъ и кардинала".
   Въ письмѣ своемъ къ кардиналу, извѣщавшемъ о его свиданіи съ Біанкой, Пьетро пишетъ: "Я слѣдилъ за всѣми ея движеніями и перемѣнами въ лицѣ; она то блѣднѣла, то краснѣла. Вообще, мнѣ кажется, я сдѣлалъ свое дѣло и сказалъ ей довольно: она теперь или тотчасъ же должна разыграть свою комедію, или ей будетъ очень-трудно привести успѣшно въ исполненіе свой планъ".
   Немного спустя и самъ кардиналъ, къ великому неудовольствію великаго герцога, пріѣхалъ во Флоренцію, чтобъ лично обозрѣть состояніе дѣлъ. Онъ привезъ съ собою своего двоюроднаго брата, дона Луиджи ди-Толедо, и черезъ него познакомилъ Франческо со всѣми слухами, которые, по его словамъ, ходили въ народѣ о беременности Біанки. Онъ заставилъ дона Луиджи сказать великому герцогу, что непріятныя вещи говорились по этому случаю при испанскомъ дворѣ, и далъ ему понять, что при такихъ обстоятельствахъ честь его требовала, чтобъ рожденіе его наслѣдника, если, оно дѣйствительно предвидѣлось, имѣю такую обстановку, чтобъ не оставалось никакой возможности сомнѣнія или подозрѣнія.
   Великій герцогъ все болѣе-и-болѣе выходилъ изъ терпѣнія, слыша ежедневно подобныя вещи. Онъ сдѣлался ужасно-нервнымъ и безпокойнымъ и возненавидѣлъ болѣе прежняго Фердинанда, котораго онъ считалъ, и не безъ основанія, главнымъ двигателемъ всего этого. Но замѣчательно, что чѣмъ грубѣе и жесточе сталъ онъ обходиться съ братомъ Франческо, тѣмъ болѣе Біанка разсыпалась передъ нимъ въ любезностяхъ и ласкахъ. Съ мнимой откровенностью говорила она ему о своихъ надеждахъ и опасеніяхъ.
   Оставивъ лѣта въ такомъ видѣ, кардиналъ возвратился въ Римъ. Беременность Біанки, по словамъ Флорентійскихъ придворныхъ, шла благополучнѣйшимъ образомъ къ развязкѣ. Поведеніе великаго герцога во все это время не позволяетъ намъ рѣшительно заключить, вѣрилъ ли онъ, что великая герцогиня наконецъ родитъ ему сына, или онъ разыгрывалъ ту же комедію, какъ и при рожденіи дона Антоніо, когда онъ сначала былъ жертвою обмана, а потомъ сдѣлался сообщникомъ. Наконецъ, Можетъ-быть, оба предположенія справедливы и онъ былъ готовъ, если его надежды не исполнятся, получить желаемое хотя бы цѣною обмана. Франческо находился постоянно въ какомъ-то тревожномъ состояніи, и выказалъ столько неудовольствія при вѣсти, что старанія кардинала обратили всеобщее вниманіе на происходившее во дворцѣ Питти, что онъ вмѣстѣ съ его прежнимъ поступкомъ невольно возбуждаетъ подозрѣнія. Съ другой стороны, онъ велъ себя въ нѣкоторыхъ вещахъ такъ, что трудно сомнѣваться въ его искренности.
   Надобно замѣтить, что, можетъ быть, и сама Біанка въ этомъ случаѣ была искренна, особенно, если мы вспомнимъ, что она никогда не теряла Надежды и всегда пробовала новыя средства для достиженія ея задушевнаго желанія. Она, повидимому, до конца увѣряла всѣхъ, что не очень вѣрила дѣйствительности своей беременности. Но нѣкоторые писатели говорятъ, что въ одно и то же время она выражала кардиналу свое недовѣріе, а мужу говорила совсѣмъ другое.
   Между-тѣмъ ежедневные толки объ этомъ предметѣ сдѣлались потѣхой Флорентійцевъ, а офиціальные бюллетени Франческо и его надежды -- предметомъ насмѣшекъ всей Италіи.
   Великій герцогъ приказалъ, чтобъ начальники главнѣйшихъ отраслей государственнаго управленія, архіепископъ Флоренціи и епископъ Аббіозо присутствовали при родахъ. Надобно сознаться, что это заставляетъ думать, что онъ былъ искрененъ въ своихъ ожиданіяхъ и поддался или обману, какъ въ первомъ случаѣ, или раздѣлялъ съ Біанкой ея заблужденіе. Онъ написалъ даже къ кардиналу письмо, хотя и не въ очень любезныхъ выраженіяхъ, приглашая его пріѣхать по этому случаю въ Флоренцію. "Такъ-какъ избраніе кардиналовъ кончилось (писалъ онъ) и васъ ничто не задерживаетъ долѣе въ Римѣ, то я не хочу скрыть отъ васъ, что беременность великой герцогини приходитъ къ концу и надежды болѣе, чѣмъ когда. Потому вы можете, если хотите, пріѣхать и наблюдать за всѣмъ, что произойдетъ. Время еще есть и потому вы не будете имѣть права сказать послѣ, что васъ оставили въ совершенномъ невѣдѣніи объ этомъ обстоятельствѣ".
   Въ отвѣтъ на это далеко-недружественное приглашеніе и на второе письмо, написанное въ томъ же духѣ, кардиналъ отвѣчалъ сердитымъ письмомъ, рѣшительно отказываясь ѣхать во Флоренцію самому или послать кого отъ себя, "такъ-какъ онъ вовсе не желалъ болѣе знать или слышать объ этомъ дѣлѣ, чѣмъ самъ великій герцогъ, ибо его свѣтлость былъ бѣлѣе всего въ этомъ заинтерисованъ"..
   Мы знаемъ достовѣрно изъ переписки кардинала съ дономъ Піетро, что все это неправда. Онъ очень заботился, напротивъ, о томъ, чтобъ узнать подробности родовъ Біанки изъ вѣрнѣйшаго источника, чѣмъ изъ свидѣтельства великаго герцога. Какая же причина этой внезапной перемѣны?-- Должны ли мы предположить, что онъ уже принялъ такія мѣры, что его присутствіе во Флоренціи было бы излишне, или увѣрился онъ, что на этотъ разъ не думаютъ объ обманѣ?
   Такъ время шло до декабря 1586 года, когда, по разсчетамъ Біанки, ей надобно было родить. Положительнаго и вѣрнаго еще личего не было извѣстно объ этомъ важномъ вопросѣ. Четыре придворные доктора расходились въ своихъ мнѣніяхъ, а лучшіе ученѣйшіе акушеры, призванные со всѣхъ концовъ Италіи, далеко не были между собою согласны. Между-тѣмъ, придворные замѣчали ежедневно новые признаки приближенія столь долгоожидаемаго явленія. Епископъ Аббіозо увѣрялъ, что онъ слышалъ трепетаніе ожидаемаго незнакомца. Соперники его при дворѣ старались превзойти его въ глазахъ своего государя А смѣло предсказывали рожденіе двойни.
   По приказанію Франческо, постоянно готовы были осѣдланныя лошади, чтобъ въ ту жъ минуту, когда исполнятся это надежды, послать всюду курьеровъ, съ этимъ радостнымъ извѣстіемъ. Во все это время Флорентійцы забавлялись на счетъ своего ненавистнаго герцога и еще болѣе нетерпимой колдуньи; не было конца ихъ шуткамъ, насмѣшкамъ и ѣдкимъ замѣчаніямъ. Наконецъ, въ одно прекрасное утро лошадей разсѣдлали, курьеровъ отпустили по домамъ и Флорентійцамъ объявили, что, послѣ страшнаго припадка колики, подвергнувшей опасности самую ея жизнь, особа великой герцогини приняла свои нормальные размѣръ.
   Нельзя положительно знать теперь всю правду объ этомъ обстоятельствѣ въ жизни Біанки. Но, вспомнивъ ея прежнія дѣянія и ту сильную причину, которая побуждала ее, какимъ бы то ни было образомъ, найти наслѣдника велико-герцогскому престолу и, кромѣ того, неудовольствіе Франческо при обращеніи вниманія братомъ на это дѣло, и всѣ приготовленія во дворцѣ, мы невольно клонимся къ тому мнѣнію, что, по всей вѣроятности, и теперь, какъ и прежде, хотѣли обмануть и выдать чужаго ребенка за сына Біанки. Но злоумышленники должны были отказаться отъ своего намѣренія, при видѣ дѣятельности и бдительности кардинала. Всѣ же мѣры, принятыя Франческо для безопасности, публичности и законности родовъ, служили только прикрытіемъ доя удобнѣйшаго оставленія задуманнаго предпріятія.
   Скоро послѣ этого событія великій герцогъ и кардиналъ еще разъ, повидимому, помирились стараніями Флорентійскаго архіепископа. Между ними возобновилась дружественная переписка. Теперь, когда уже не могло быть и рѣчи о возможности великому герцогу имѣть дѣтей, оба брата могли заодно дѣйствовать съ цѣлью женить дона Пьетро, который все это время находился въ Испаніи. Подъ тѣмъ предлогомъ, что онъ хлопочетъ о своемъ бракѣ, Пьетро велъ въ Испаніи самую распутную жизнь, все болѣе-и-болѣе впадая въ долги и безчестя свое имя. Біанка была, какъ и всегда, Съ самаго ея замужства, въ высшей степени любезна, и ласкова съ Фердинандомъ. Такимъ образомъ было рѣшено, что онъ пріѣдетъ въ слѣдующемъ сентябрѣ посѣтить своего брата и невѣстку и провесть съ ними даже время "villégiatura".
   Подъ именемъ "villegiatura" понимается тотъ осенній дачный сезонъ итальянцевъ, столь пристрастныхъ къ городской жизни, когда богатые владѣльцы покидаютъ свои городскіе дворцы, резиденціи семействъ своихъ и проводятъ мѣсяцъ или два въ своей виллѣ между виноградниками, въ обществѣ пріятелей. Провести это дачное время съ братомъ великій герцогъ рѣшился на своей виллѣ Поджіо-а-Каяно. Несмотря на ея названіе "Поджіо" -- гора, эта вилла находится на ровномъ низменномъ мѣстѣ, разстилающемся по берегу Омброны, у подошвы Монте-Альбано, на полдорогѣ между Флоренціею и Пистоіею. Садъ, окружающій виллу пересѣкается множествомъ каналовъ; въ рѣдкимъ изъ нихъ вода проточная, и вообще во всей окрестности много воды, болѣе или менѣе стоячей, словомъ, всякій немножко-свѣдущій въ гигіенѣ, призналъ бы мѣстоположеніе этой виллы совершенно-негоднымъ для осенняго житья подъ итальянскимъ солнцемъ.
   Кардиналъ пріѣхалъ во Флоренцію не раньше начала октября. Его приняли съ распростертыми объятіями, и все общество, отправилось, какъ было предположено, въ Поджіо-а-Каяно. Флорентійскій архіепископъ, не разъ мирившій братьевъ, сопровождалъ ихъ. Время проходило на виллѣ въ охотѣ по сосѣднимъ горамъ; изобиловавшимъ дичью, а вечеромъ въ разговорахъ. Архіепископъ и Біанка, старавшаяся всѣми силами быть пріятной гостю, дѣлали все возможное, чтобъ помирить и укротить злобныя, хотя и совершенно-различныя натуры братьевъ Медичи.
   Но такихъ дней они провели очень-немного. Конецъ этой странной исторіи, если придерживаться только положительнымъ "актамъ, признаннымъ всѣми, можно разсказать съ краткостью, соотвѣтствующей неожиданности самаго происшествія.
   19 октября, около девяти часовъ вечера умеръ великій герцогъ Франческо. На слѣдующее утро (историки спорятъ о часѣ) Біанка послѣдовала за нимъ.
   Фердинандъ безъ всякаго затрудненія взошелъ на престолъ. Франческо похоронили, по его приказу, съ обычною пышностью, въ семейномъ склепѣ подъ куполомъ церкви св. Лоренцо, а Біанку, по его же повелѣнію бросили, завернутую въ простыню, въ общую яму для бѣдныхъ, подъ папертью той же церкви.
   Вотъ единственно-вѣрные факты, извѣстные объ этомъ дѣлѣ. Но интересно посмотрѣть и на различныя мнѣній, господствовавшія между флорентійскими историками, и, взвѣсивъ ихъ предположенія, мы, по теоріи вѣроятностей, выскажемъ наше мнѣніе въ пользу или противъ нихъ.
   

VIII.

Три ипотезы о смерти Франческо и Біанки.-- Офиціальное толкованіе происшествія.-- Разсказъ романиста.-- Третье предположеніе.-- Обстоятельства, сопровождавшія обѣ кончины.-- Могила Біанки и флорентійскія эпитафіи.-- Окончательное торжество Фердинанда.

   Исторія такихъ странныхъ происшествій крайне-бѣдна сколько-нибудь достовѣрными свѣдѣніями, но за-то изобилуетъ предположеніями, соображеніями и догадками всякаго рода, которымъ положительно нѣтъ конца. Историки, біографы, палеографы, писатели драмъ и романовъ, судили и рядили объ этомъ предметѣ, рѣшали дѣло, такъ или иначе, смотря по Своему направленію и личному взгляду, и выводили то или другое заключеніе. Но единственный плодъ ихъ трудовъ -- достоверность того, что происшествію этому суждено оставаться на вѣки сокрытымъ во мракѣ неизвѣстности, и слѣдовательно, каждый читатель въ-правѣ принять за достовѣрное любое толкованіе, которое ему покажется болѣе-согласнымъ съ человѣческими страстями и побужденіями.
   Различныя мнѣнія, относительно таинственной смерти Франческо и Біанки сводятся къ слѣдующимъ тремъ предположеніямъ:
   Первое. Великій герцогъ умеръ отъ трехдневной лихорадки, которую онъ схватилъ безразсудно, подвергаясь значительной усталости подъ лучами осенняго солнца; вмѣсто того, чтобъ лечиться, какъ слѣдуетъ, онъ прибѣгнулъ къ нелѣпой системѣ леченія ледяной водою и другими подобными средствами; что, при разстройствѣ его организма отъ прежней неумѣренности, сдѣлало болѣзнь смертельною. Біанка скончалась отъ подобнаго же недуга, поразившаго ее, вслѣдствіе. постояннаго изнуренія ея здоровья различными вредными средствами.
   Второе предположеніе. Біанка нерѣдко собственноручно приготовляла любимое печенье для великаго герцога; въ этомъ случаѣ она отравила тѣсто ядомъ, съ тѣмъ, чтобъ за ужиномъ подчивать кардинала; но кардиналъ отказался и не сталъ ѣсть, догадавшись въ чемъ дѣло, какъ утверждаютъ нѣкоторые, вслѣдствіе измѣненія цвѣта камня въ кольцѣ, которое онъ постоянно носилъ на рукѣ. Покуда Біанка была занята съ кардиналомъ, великій герцогъ положилъ себѣ на тарелку любимаго блюда, и прежде чѣмъ жена успѣла остановить его, онъ уже съѣлъ достаточно, чтобъ отравиться. Біанка, тотчасъ сообразивъ послѣдствія роковой ошибки, послѣдовала примѣру мужа, думая такимъ образомъ отвратить отъ себя всякое подозрѣніе и избѣгнуть неисчислимыхъ золъ, которыя неминуемо обрушились бы на ея голову по смерти мужа.
   Третье предположеніе: Франческо и Біанка оба отравлены. Но, отравителемъ былъ кардиналъ; онъ никого не допускалъ къ умиравшимъ, и смерть могла принести ему болѣе-существенныя выгоды, чѣмъ кому другому.
   Первый варіантъ принадлежитъ, разумѣется, офиціально-достовѣрнымъ писателямъ. Галуцци, приводя второе предположеніе, какъ принятое народомъ, говоритъ, что такой баснѣ могли вѣрить только люди, незнакомые съ настоящими фактами. По Галуцци, писалъ свою исторію по порученію великаго герцога Піетро-Леопольда; до него исторіографомъ былъ Мартинетти; но неизданная его исторія написана слишкомъ-вольно и откровенно, чтобъ нравиться великому герцогу, который, лишивъ автора своего покровительства, избралъ Галуцци на его мѣсто. У подобныхъ историковъ владѣтельные принцы, разумѣется, не совершаютъ убійствъ, или, если дѣло идетъ о Медичи, гдѣ безъ этого обойтись невозможно, то по-крайней-мѣрѣ, совершаютъ ихъ какъ можно-менѣе.
   Галуцци сообщаетъ слѣдующее письмо, писанное въ Римъ, по его словамъ, 16 октября, но неизвѣстно кѣмъ:
   "Великій герцогъ имѣлъ два припадка перемежающейся лихорадки, одинъ за другимъ, или, лучше сказать, горячку. Онъ страдаетъ отъ сильной жажды. Несмотря на то, признаки болѣзни благопріятны и предвѣщаютъ выздоровленіе. Четвертый и седьмой день прошли благополучно, и мы надѣемся на счастливый исходъ болѣзни. Только герцогъ долженъ быть остороженъ; а такъ-какъ на дворѣ осень, то выздоровленіе будетъ медленное. Посему распорядитесь на счетъ заздравныхъ молебновъ, тѣмъ болѣе, что и у великой герцогини почти та же болѣзнь; а это обстоятельство еще увеличиваетъ страданія герцога, ибо она не можетъ за нимъ ухаживать и няньчиться".
   Если письмо это не подложно и писано 16-го числа, то оно не безъ значенія въ пользу перваго предположенія. но ему видимо противорѣчитъ одно мѣсто въ упомянутомъ выше любопытномъ документѣ, напечатанномъ сполна у Гераци, въ примѣчаніяхъ къ его біографіи Изабеллы Орсини. Говоря объ этомъ важномъ письмѣ, которое доселѣ не было издано и находится въ парижской императорской библіотекѣ подъ No 10, О 74; Гераци, авторъ вообще малорасположенный въ пользу Медичи, выражается слѣдующимъ образомъ: "Изъ этого письма, очевидно писаннаго человѣкомъ съ сатирическимъ направленіемъ и небольшимъ сторонникомъ Медичи, можно заключить, какъ ложно извѣстіе о ихъ отравленіи. Родъ жизни, которую они вели, былъ ручательствомъ преждевременной кончины; нетрудно понять, что они ежедневно сами себя отравляли".
   Но мы не можемъ допустить, чтобъ означенный документъ доказывалъ что-либо подобное. Изъ письма, кажется, видно лишь то, что авторъ его, Джіованни Ветторіо Содерини, писавшій вскорѣ послѣ происшествія, только съ виду раздѣляетъ офиціально-принятое мнѣніе. Но даже и тотъ выводъ неясно вытекаетъ изъ странныхъ оборотовъ и общаго тона письма, которое, суда по нѣсколькимъ вступительнымъ фразамъ, имѣетъ очевидно-иносказательный смыслъ, недоступный современному читателю. Вотъ это вступленіе: "Когда, на послѣдокъ дней сихъ, смерть прискакала на своемъ тощемъ, чахломъ конѣ, чтобъ овладѣть титуломъ великаго {Предложеніе столь же не ясно и въ подлинникѣ.} (смерть получила въ Римѣ титулъ великаго) и получивъ тотъ неприличнѣйшій титулъ, поскакала съ поспѣшностью въ Поджіо-а-Канано и тамъ, съ неодолимою силою и таковымъ же мужествомъ напала на великаго Флорентійскаго и сіенскаго тосканца, и одолѣла его 19-го октября 1587 года, въ четыре съ половиною часа послѣ солнечнаго заката, лишивъ его жизни на сорокъ-седьмомъ году, послѣ странныхъ и невиданныхъ корчей, большаго вопля и стенанія. Онъ оставался безмолвнымъ съ-тѣхъ-поръ, какъ его схватила сильнѣйшая горячка. Синьйоръ Пондольфо де-Барди и синьйоръ Троіона Боба постоянно утверждаютъ, что онъ получилъ колотье въ боку вслѣдствіе большой, непривычной ему усталости". Колотье, оказавшееся смертельнымъ, продолжаетъ авторъ, по причинѣ странныхъ и вредныхъ привычекъ, которымъ предавался великій герцогъ и которыя, затѣмъ, подробно описываются въ письмѣ.
   Итакъ, авторъ здѣсь повторяетъ только слова двухъ придворныхъ, Пандольфо де-Барди и Троіано Боба, безъ малѣйшаго притязанія на оригинальное толкованіе происшествія. Но нельзя ли допустить, напротивъ, что начальныя фразы письма имѣютъ тайный смыслъ, котораго писатель не смѣлъ выразить открыто? Если Фердинандо отравилъ брата, то онъ дѣйствительно пріѣхалъ изъ Рима въ Поджіо-а-Каіано, чтобъ завладѣть титуломъ великаго герцога. Если ядъ былъ заготовленъ и другія распоряженія для успѣшнаго исполненія злодѣянія были предварительно сдѣланы въ Римѣ, то можно согласиться съ авторомъ письма, что кардиналъ уже въ Римѣ получилъ титулъ великаго, и что, въ такомъ случаѣ, титулъ этотъ былъ въ-самомъ-дѣлѣ самый "неприличнй".
   Но подобное толкованіе смерти герцога видимо противоречитъ свидѣтельству письма, напечатаннаго Галуцци и приведеннаго нами выше. Выраженія письма, очевидно, непримѣнимы къ болѣзни, длившейся нѣсколько дней. Наконецъ, упоминаніе и "о странныхъ и невиданныхъ корчахъ, и о большомъ воплѣ и стенаніи", ясно указываетъ на иную какую причину смерти, а не на естественныя послѣдствія колотья.
   Въ подтвержденіе естественной смерти приводится далѣе фактъ, что оба тѣла были вскрыты; тѣло Біанки, даже въ присутствія ея дочери и зятя. На это легко возразить, что медицинская наука того времени была рѣшительно не въ состояніи открыть причину смерти, на основаніи посмертнаго изслѣдованія. Притомъ, изслѣдователями были придворные врачи, бывшіе на жалованьи и въ рукахъ у новаго государя. Что же к. сается присутствія при вскрытіи Пеллегрины и Бентивольо, то желаніе Фердинанда оправдаться столь безполезнымъ и недоказательнымъ обстоятельствомъ, скорѣе свидѣтельствуетъ противъ, нежели за него. Дѣйствительно, что могло значить присутствіе двухъ личностей, вовсе-незнакомыхъ съ анатоміею и дѣйствіемъ ядовъ на организмѣ? Фердинандъ хорошо зналъ, что какимъ бы ядомъ Біанка ни была отравлена, Пеллегрина и Бентивольо ничего бъ не увидѣли и не поняли при вскрытіи ея тѣла.
   Въ пользу втораго и третьяго предположенія нѣтъ никакого прямаго доказательства. И будь Фердинандъ преданъ уголовному суду, онъ бы, безъ сомнѣнія, оправдался при тѣхъ неточныхъ данныхъ, которыя имѣются противъ него. Въ то время, кажется, никто не вѣрилъ, чтобъ обѣ смерти могли произойти отъ естественной причины. Народнымъ предположеніемъ было второе изъ приведенныхъ нами. Несмотря на свидѣтельство придворныхъ врачей, на извѣстія о ходѣ болѣзни и на посмертныя изслѣдованія, народъ не могъ допустить, чтобъ столь удачное совпаденіе двухъ кончинъ могло произойти естественнымъ путемъ, тѣмъ болѣе, что объявленная болѣзнь не заразительнаго свойства. Если кому и приходила въ голову неловкая мысль о томъ, что смерть могла "прискакать" въ Поджіо-а-Каіано изъ Рима, то онъ тщательно берегся отъ выраженія на словамъ подобнаго предположенія. Впрочемъ, общественное мнѣніе считало Біанку способною на всевозможное коварство, волшебство и злодѣйство. Сказка объ отравленномъ печенія и о послѣдовавшихъ драматическихъ событіяхъ именно такого рода повѣствованіе, богатое сильными ощущеніями и справедливымъ воздаяніемъ, какое народъ любитъ слушать и разсказывать. А на ненавистную Біанку можно было безопасно взваливать даже любую нелѣпицу. Дѣйствительно, подобная клевета могла только доставить почетъ при дворѣ, ибо новый государь раздѣлялъ всякое дурное мнѣніе о Біадкѣ; онъ некогда ре позволялъ говорить о ней въ своемъ присутствіи, каккъ о покорной великой герцогинѣ, а самъ называть ее не иначе, ракъ "скверною Біанкою", la pessima Bianca.
   Итакъ, второе предположеніе было принято тѣми, кто не считалъ правдоподобнымъ офиціальное объясненіе; это предположеніе и до-сихъ-поръ допускается многочисленными драматическими и романическими писателями, для которыхъ происшествіе служитъ обильною пищею.
   Въ подтвержденіе третьей ипотезы, какъ сказано, нѣтъ ни одного прямаго доказательства. Не всякій одинаково допуститъ правдоподобность ипотезы, основанной на толкованіи загадочныхъ выраженій въ началѣ письма синьйора Содерини. Возможность подобнаго толкованія не приходила въ голову синьору Горацци, издавшему замѣчательное письмо; напротивъ, онъ приводить это письмо въ опроверженіе принятаго мнѣнія, что герцогъ былъ отравленъ кардиналомъ или Біанкою; съ другой стороны, должно сказать, что подобное истолкованіе, показалось правдоподобнымъ итальянцамъ, столь же знакомымъ съ исторіею того времени и искуснымъ въ разбираніи иносказательныхъ выраженіе.
   Въ дальнѣйшей части того же письма, которое очень-давно, занимая не менѣе девятнадцати сжато-напечатанныхъ страницъ in 8о, находятся еще мѣста, едва-ли совмѣстныя съ предположеніемъ, что Франческо скончался отъ болѣзни, длившейся нѣсколько дней.
   "Онъ, великій герцогъ, не дѣлалъ завѣщанія ни прежде, ни въ это время. Какъ только подписалъ приказъ о выдачѣ пятидесяти тысячъ ефимковъ для раздачи придворной прислугѣ. Его исповѣдывалъ отецъ Мараато, который сообщилъ мнѣ, что великій герцогъ не опредѣлилъ въ точности суммы, а только желалъ, чтобъ слуги были награждены, и сожалѣлъ, что лично не успѣетъ этого исполнить. Духовникъ пришелъ не во-время, чтобъ спросить его, не желаетъ ли онъ сдѣлать еще какія распоряженія въ пользу своихъ друзей, ибо умиравшій закрылъ глаза и не могъ болѣе шевелить ни языкомъ, ни головою".
   Очевидно, что съ болѣзнью, длившеюся нѣсколько дней, невозможно согласить поспѣшности и недостатка времени, которое отняло у умирающаго возможность лично исполнить предсмертное желаніе изъ послѣдующихъ страницъ строго письма, синьйорѣ Содерини упоминаетъ о поведеніи великаго герцога нѣсколько часовъ спустя послѣ смерти Франческо, что также не безъ особаго значенія. По его мнѣнію между обѣими кончинами прошло только одиннадцать часовъ. Смерть Франческо въ "четыре съ половиною часа послѣ солнечнаго заката" приходится, по нашему счисленію времени, между девятью и десятью часами. Въ три часа утра, сказано въ письмѣ, кардиналъ оставилъ Біанку еще живою, и въ половинѣ восьмаго пріѣхалъ къ воротамъ Прато" (слѣдовательно онъ ѣхалъ двѣнадцать миль четыре часа съ половиною); тамъ, встрѣтясь съ начальникомъ уланъ, сказалъ недовѣрчиво, со страхомъ и дрожаніемъ въ голосѣ, вѣроятно, вслѣдствіе неожиданности перемѣны: "отселѣ, капитанъ, вы должны быть столь же вѣрны мнѣ, какъ доселѣ были вѣрны моему брату".
   Синьйоръ Содерини могъ приписывать волненіе кардинала невинной причинѣ; подобное объясненіе было для него самое безопасное. Но намъ нельзя не признать доказательнымъ подобнаго поведенія со стороны кардинала, если разсуждать о вѣроятности только-что совершеннаго имъ братоубійства.
   Потомъ слѣдуетъ принять въ соображеніе вопросъ о побужденіи и должно сознаться, что Фердинандъ имѣлъ важныя причины желать удаленія Біанки. Въ послѣднія слишнимъ десять лѣтъ она была постоянно спицею въ его глазу, препятствіемъ къ исполненію всѣхъ его стараній объ увеличеніи чести семейства, помѣхою всѣмъ его попыткамъ поддержать внѣшнюю почтенность рода Медичи, яблокомъ раздора и ненависти между нимъ и братомъ. Она сдѣлала великаго герцога посмѣшищемъ для всей Италіи, ненавистнымъ и презрѣннымъ для собственныхъ подданныхъ; своими злодѣйскими продѣлками она успѣла ввести въ семейство плебея чуждаго, низкаго племени; она замышляла постоянно еще худшіе обманы, чтобъ лишить его самого законнаго права на наслѣдство; и хотя доселѣ его недремлющею дѣятельностью разрушились всѣ ея замыслы, что, кромѣ ея смерти, могло предохранить его отъ будущихъ замысловъ? Медичи и кардиналъ шестнадцатаго вѣка могъ легко оправдывать самого себя, рѣшившись, въ подобныхъ обстоятельствахъ, на единственно-вѣрное средство предостеречь себя отъ столь вреднаго коварства.
   Ну, а братъ? Можно ли доказать, что Фердинандо имѣлъ основательныя причины желать братниной смерти до такой степени, чтобъ рѣшиться на братоубійство? На это можно отвѣтить только слѣдующее: между ними была закоренѣлая ненависть, постоянно-растравляемая и разжигаемая новыми, самыми оскорбительными выходками со стороны брата, ненависть, накопившаяся въ-теченіе многихъ лѣтъ вслѣдствіе необходимости тщательно скрывать всякое ея проявленіе. Судя по отказамъ со стороны Франческо на всѣ предложенія женитьбы по смерти первой жены, трудно было надѣяться, чтобъ, по смерти Біанки, онъ. заточилъ новый брачный союзъ, который могъ бы осуществить семейныя ожиданія и планы. Къ тому же устранить Біанку, оставивъ мужа ея въ живыхъ было бы очень-опасно: въ такомъ случаѣ, подозрѣнія, медицинскія и полицейскія изслѣдованія получили бы иное значеніе, и вывернуться изъ бѣды было бы не такъ легко; наконецъ -- самое главное: Фердинандо былъ Медичи.
   Тонкій и хитрый старикъ, папа Сикстъ V, услыхавъ о случившемся, тотчасъ понялъ, что Подозрѣніе въ двойномъ убійствѣ падетъ на кардинала; можно даже сказать, не боясь ошибиться, что и въ настоящее время мнѣнія лучшихъ судей въ этомъ дѣлѣ клонятся къ тому же заключенію.
   Но возвратимся отъ предположеній къ историческимъ фактамъ. Нѣсколькихъ словъ достаточно, чтобъ закончить исторію Біанки. Какъ скоро душа ея разсталась съ тѣломъ, епископъ Аббіозо, оставленный при ней кардиналомъ, написалъ къ нему слѣдующее.
   "Только-что въ восемь часовъ -- "quindici ore" -- ея свѣтлѣйшее высочество великая герцогиня отошла въ иную жизнь. Этотъ гонецъ посылается къ вашему высочеству за приказаніями касательно того, какъ распорядиться съ ея тѣломъ".
   На что послѣдовалъ отвѣтъ: "беречь тѣло въ цѣлости до вечера", и потомъ вскрыть его, какъ сказано выше. Въ ту же ночь тѣло было погребено, "такъ чтобы и памяти о ней не осталось", fia требованіе приказаній касательно этого предмета новый государь отвѣтилъ: "мы не потерпимъ ея между своими мертвыми"!
   Ненависть Флорентійцевъ къ Франческо и Біанкѣ была чрезмѣрна. Можно сказать, что ее даже болѣе презирали, чѣмъ ея мужа. Въ добавокъ къ ненавистнымъ качествамъ, общимъ обоимъ, она еще была "колдунья", чародѣйка, и это обвиненіе тяготѣло на ея памяти болѣе, чѣмъ всѣ остальныя. Разумѣется, о покойномъ государѣ нельзя было слишкомъ распространяться, но сатирикамъ, памфлетистамъ и сочинителямъ эпитафій была предоставлена полная свобода изощрять свой умъ и талантъ на счетъ "скверной Біанки".
   Вотъ обращики ихъ твореній, выражавшіе народное мнѣніе о Біанкѣ и ходившіе по рукамъ во Флоренціи тотчасъ по ея смерти. Они заимствованы изъ того же письма синьйора Содерини, такъ часто нами приводимаго:
   
   Qui giace in un avel pien di malie
   E pien di vizi la Bianca Capella,
   Bagpsica, strega, maliarda е fella,
   Cfae sempre favori furfanti e spie.
   
   Въ переводѣ:
   
   Въ могилѣ сей, полной до края злодѣйства и чаръ,
   Коварной Біанки Капеллы останки зарыты,
   Колдуньи, имѣвшей волшебства безбожнаго даръ,
   Друзьями которой лишь были шпіоны и плуты.
   
   Другой обращикъ въ томъ же родѣ:
   
   In questa tomba, in quests oscura buca
   Ch'è fossa a quei che non banno sepoltura,
   Opra d'incanti, e di malie fatlura
   Giace, la Bianca, moglie del Granduca.
   
   Что порусски передается приблизительно такъ:
   
   Въ могилѣ сей, въ ямѣ заброшенной, мрачной и тѣсной,
   Обители тѣхъ, кто по смерти креста лишены,
   Покоится прахъ, чародѣйствомъ зловреднымъ извѣстной
   Волшебницы Біанки, великаго князя жены.
   
   Кардиналъ Фердинандо наслѣдовалъ братнинъ престолу безъ малѣйшихъ затрудненій или безпокойствъ; съ папскаго разрѣшенія, сложилъ онъ съ себя духовный санъ, какъ болѣе ненужный; обнаружилъ, по словамъ Сисмонди, "столико способности управлять государствомъ, сколько возможно при отсутствіи всякой добродѣтели, и столько тщеславія, сколько можетъ существовать безъ благородства души"; заслужилъ любовь своихъ подданныхъ, снявъ съ нихъ, кромѣ разныхъ мятныхъ и тминныхъ повинностей, еще налогъ на кошачье мясо. Женился на Христинѣ, дочери Карла, герцога лотарингскаго, чрезъ то совершилъ великій и благодѣтельный подвигъ, сохранивъ для Италіи и всего человѣчества породу Медичи.

"Отечественныя Записки", NoNo 2--3, 1861

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru