Тур Евгения
Рождественской ночью

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Фантазия.

   

ЕВГЕНИЯ ТУР (Е.В. САЛИАС)

РОЖДЕСТВЕНСКОЙ НОЧЬЮ

(Фантазия)

   Тёмная, непроглядная, вечная ночь накинула свой мрачный покров на дикую и пустынную местность. Иссиня-чёрное небо не озаряется ни ярким светом месяца и звёзд, ни багряным заревом северного сияния.
   Серые гранитные скалы и горы, покрытые вечным льдом, угрюмо теснятся друг к другу, открывая в своих ущельях тёмные бездонные пропасти. Глубокие пещеры и гроты зияют в этих скалах, как раскрытые пасти ужасных чудовищ. Тёмные воды неподвижного моря, омывающего эти скалы, кажутся сделанными и чёрной стали. Ни один луч света, ни один звук не проникает в это царство вечного покоя, холода и смерти. Всё спит глубоким, непробудным сном.
   В одной из самых больших пещер, на неприступной скале, на троне, высеченном из тёмного гранита, спит женщина. Лица её не видно: оно задёрнуто покрывалом из седого тумана. В руках она держит скипетр. Это -- царица воздушных течений -- ветров. Бесчисленные её подданные спят тоже непробудным сном, притаившись в расселинах скал и горных ущелий. Ничто не нарушает их покоя.
   Один только раз в год, а один час, в Рождественскую ночь, всё это мёртвое царство оживает.
   В этот час к ступеням трона владычицы воздушных течений прилетают отпущенные ею на землю сыны -- Ветры, и она требует у них отчёта в том, что они сделали, чинит над ними суд и расправу. Если она довольна их поступками, то оставляет их при себе мирно отдыхать в ущельях гор и вместо их на землю посылает других своих детей и подданных; если же не довольна ими, то посылает опять странствовать по белу свету и исправлять то, что они сделали дурного. В это время оживают и просыпаются все её подданные, мирно спавшие в тёмных расселинах скал, и со всех сторон слетаются к подножию её трона выслушать её правдивый суд и исполнить беспрекословно, если выпадет на долю, её повеления.
   И вот это час наступил.
   Ярким огненным светом загорелся на небе северный сполох, и сразу осветил самые тёмные, самые глубокие и неприступные пещеры и бездны мрачной страны. Лёд засветился и заискрился тысячами разноцветных огней. Пронёсся порыв ветра -- и неподвижное море заволновалось и загорелось бесчисленными огненными искрами и отразило в себе ярко горевшее небо. В короне спящей женщины вдруг заблестела, заискрилась, заиграла чудная, холодная полярная звезда и своим светом рассеяла мрак пещеры. Лучи яркой звезды отразились в драгоценных камнях, покрывавших стены и своды грота и гранитный трон царицы; осветила и замерцала на её серебряном платье, сотканном из пушистого инея и убранном бахромой из самого чистого льда...
   Из каждого ущелья, из каждой трещины скал вылетел дух какого-нибудь воздушного течения. На лёгких прозрачных крыльях, с быстротою мысли, они понеслись в пещеру, где спала женщина, к подножию трона своей повелительницы и, безмолвно окруживши его, стали ждать её пробуждения.
   Царица пошевелилась. Правою рукою она тихо откинула покрывало из прозрачного тумана, скрывавшее её лицо. Тёмные пушистые ресницы опущенных век дрогнули, и красавица открыла очи. Всё с её пробуждением оживилось и заволновалось. Громко приветствовали подданные свою повелительницу. Она милостиво улыбнулась им, и от её улыбки стало радостно и светло на душе каждого. Тихая, чудная мелодия пронеслась в воздухе и наполнила своими звуками своды пещеры.
   Все стояли и слушали как очарованные.
   Вдруг оглушительный удар грома прервал очарованье. Тысячи молний засверкали во всех направлениях. Страшный порыв ветра пронёсся над скалами, с шумом и рёвом ворвался в пещеру, принося с собою снежные хлопья  и морозную пыль зимней метели. Все духи были в смятении. Но вот красавица царица подняла руку, и снежный вихрь улёгся и затих, а у ступеней трона её очутился старший её сын, посланный ею на землю год тому назад, могущественный, непобедимый Аквилон.
   -- Привет тебе, повелительница! -- сказал он, гордо склоняя голову. -- Согласно твоей воле принёсся я сюда рассказать тебе о славных моих подвигах.
   Ты можешь гордиться твоим сыном! Он нигде не умалил твоего достоинства, все склонились перед могуществом твоего посланника и сына!
   -- Мы слушаем! -- величественно отвечала ему царица, делая милостивый знак рукою. -- Поведай нам, что ты сделал, чтобы мы могли достойно наградить тебя!
   -- Как только ощутил я в себе, повелительница, дарованную мне тобой свободу, я тотчас же понёсся изо всей силы дальше от твоего трона. Мне было здесь душно; мне надобен был необъятный простор. Я его нашёл в полярных пустынях. Я носился там с места на место, гремя и завывая со страшной силой. Но скоро мне это надоело. Мне надо было померяться с кем-нибудь своей силой, побороться и покорить всё своему могуществу -- а там не было сопротивления.
   Я оторвал гигантские глыбы льда от припаев полярного моря и погнал их перед собой к югу.
   Мне нравилось наталкивать эти громады друг на друга и видеть, как они, послушные моей воле, неудержимо неслись друг к другу, сталкиваясь и... разбивались вдребезги поистине с адским шумом.
   Я понёсся дальше, увлекая с собой жалкие осколки разбившихся гигантов. Я хотел видеть землю.
   На пути попалась какая-то маленькая скорлупка, называемая людьми кораблём. В одно мгновение ока он был затёрт двинутыми мною льдами.
   Люди, бывшие на этой жалкой щепке, первые признали мою силу и могущество, и дали им на своём языке имя. Имя это -- смерть. Для нас, вечных, бесплотных духов, это слово пустой, ничего не значащий звук, но для детей земли оно заключает в себе понятие о такой силе, перед которой трепещет и покоряется безусловно всё живущее на земной поверхности.
   Дальше и дальше летел я, не встречая на пути никаких препятствий.
   Вот, наконец, и земля -- берег Ледовитого океана. Я понёсся над ним с неудержимой силой; но печальные, беспредельные тундры не сопротивлялись моей силе. Я сколько душе угодно вздымал белый серебряный снег, покрывавший эти необозримые пространства; ничто не противилось мне, и мне это скоро наскучило.
   Я понёсся дальше, по направлению к югу. Вдруг на горизонте что-то зачернелось и засинело. Я подлетел ближе -- на моём пути стоял огромный, вековой, девственный лес.
   Тёмно-зелёные, почти чёрные, обросшие седым мохом великаны, точно сказочные богатыри, тесно сплочённою ратью стали мне поперёк дороги.
   Я почуял себе противника в этом чёрном, старом боре. Но препятствие только раззадорило меня. Я рванулся -- и ураганом ударил на лес, вполне уверенный, что сомну одним натиском дерзкого соперника, размечу, раскидаю его вековые деревья, изломаю, оборву и рассыплю зелёную одежду его ветвей. Но не дрогнул даже от моего порыва тёмный бор. Ни одна даже вершина дерева не зашаталась в глубине его. Только несколько жалких берёзок, росших на его опушке, закачались, затрепетали и склонились передо мной головой до земли. Но что мне было за дело до этих жалких, бессильных, всему покорных созданий? Мне надо было, во что бы то ни стало, покорить седого противника.
   Я напряг свои силы, и началась борьба.
   С треском и грохотом валились вековые деревья, вырванные с корнем моим грозным дыханием; в своём падении они увлекали других, рядом стоявших товарищей. Стон стоял в глубине леса. Я рвал и метал всё, что попадалось мне на пути,  стараясь забраться в самую глубь леса и перелететь на другую его сторону.
   Наконец, мне это удалось.
   Я победил моего соперника -- он не был уж так строен и величествен, как до борьбы; повсюду виднелись в нём следы разрушения; но я должен сознаться, что и сам потерял часть своей силы на борьбу с ним. Но, что за беда! Я всё-таки праздновал первую победу над достойным соперником. Это был первый серьёзный враг, которого я покорил во славу моей силы и могущества моей повелительницы!
   Долго праздновал я победу, носясь вдоль и поперёк над необъятными равнинами севера. Я опять собрался с силами, и мне опять захотелось новых побед, новой борьбы. Я полетел дальше.
   Сначала ничто не ставило границ моему раздолью; но потом, мало-помалу, я стал замечать, что с двух сторон что-то начинает меня теснить, как бы сдвигать рамки моего пути. Я не обратил внимания на это и продолжал лететь всё дальше и дальше вперёд. Но рамки сдвигались всё ближе и ближе, дорога становилась всё уже, и, когда я оглянулся, то увидал, что я залетел в целую цепь высоких гор.
   Сначала я облетал попадавшиеся мне небольшие отдельные горы, думая, что не стоит обращать на них внимания; но, чем дальше я летел, горы становились всё выше и ближе друг к другу, так что скоро на пути моём вырос огромный горный хребет, казалось, окончательно загородивший мне путь.
   Как быть? Вернуться назад? Покориться непреодолимым препятствиям?  -- Ни за что! Лучше уж погибнуть в борьбе!
   И я со страшной силой и злобой ринулся на врага.
   Но не дрогнули гонные скалы и утёсы. Только гул и стон пошёл по узким ущельям и глухо отзывался в долинах.
   Долго я свирепствовал, пока, наконец, не удалось мне проникнуть в глубокую долину, перерезывавшую поперёк высокий горный хребет.
   В этой долине жили люди. Их хрупкие лачужки ютились по склонам гор и спускались к горному потоку, нёсшемуся по дну долины.
   Я захватил с собой с соседней вершины горы снежную лавину и со страшной силой, желая хоть на ком-нибудь сорвать свою злобу, ринулся на жалкий посёлок.
   Если бы ты видела тот ужас, который обуял всё живущее при моём появлении; если бы ты слышала те крики отчаяния людей и животных, которые огласили долину, ты бы убедилась, что сын твой не уронил своего достоинства и в этой борьбе, и не умалил своего значения и могущества!
   От снежной лавины горный поток вышел из берегов, и его мутные волны докончили дело разрушения, начатое мной с таким успехом. Я понёсся вдоль его берегов и скоро выбрался за пределы горного хребта.
   Но мне надо было отдохнуть. Не скрою, матушка, я потерял много сил в этом сражении, но всё же вышел с честью из неравной борьбы.
   Палящее солнце экватора приветливо встретило меня. Оно согрело и так накалило моё тело, что от знойного моего дыхания не только засыхала вся растительность той местности, по которой я пролетал, но, казалось, самые камни пустыни превращались в прах при моём прикосновении. Я забрался в бесконечное, безбрежное, песчаное море пустыни Сахары. Тут я долго погулял и потешился. Перелетая с одного края пустыни на другой, гнал перед собою большие тучи песку и засыпал ими целые оазисы, где находили приют и прохладу усталые караваны.
   Животные научились задолго узнавать моё приближение; они заранее простирались ниц передо мной и не только не думали о каком-либо сопротивлении, но во всё время моего полёта лежали без малейшего движения,  стараясь меня этим умилостивить. "Самум!" -- шептал в ужасе бедуин при моём приближении, и это имя звучало для него так же страшно, как слово "смерть". И действительно -- если я не засыпал его вместе с караваном жёлтым песком пустыни, он мог быть уверен, что всё равно погибнет от жажды, так как я высушу все глубокие водоёмы и колодцы, находящиеся на его пути, и что только особое какое-либо счастливое обстоятельство поможет ему избавиться от неминучей гибели.
   Но нигде мне не было так хорошо и привольно, как в Великом Океане, названном как бы в насмешку -- Тихим! "Тихий!" Нет ни одного корабля, который бы, попав в это излюбленное мною место, не испытал бы на себе всю неправильность этого названия! Редко который добирался до гавани после переделки со мною, а если добирался какой, то в таком виде, что не скоро ему приходила опять охота появиться в моих владениях!
   Так вот, повелительница, отчёт в моих поступках. Думаю, что я нигде и ни в чём не посрамил твоего достоинства и величия; всех непокорных заставил склониться перед тобою. Одно грозное имя твоего посланника приводит в трепет и ужас всё живущее на земле. Ты должна быть довольна мною. Произнеси же твой беспристрастный суд и оцени по достоинству мою мощь и подвиги!..
   Аквилон умолк и стоял, гордо подняв голову. Окружавшие его духи с трепетом смотрели то на него, то на царицу, стараясь угадать по её лицу, каков будете приговор.
   Но холодно и неподвижно было лицо молодой женщины, и ничего нельзя было прочесть на высоком челе её.
   -- Дай выслушать твоих братьев прежде, -- сказала, наконец, царица и сделала ему знак рукою отойти в сторону. Грозный дух повиновался.
   Перед троном царицы предстал другой её сын и посланник, Ниорд, и почтительно склонил одно колено пред своей повелительницей.
   -- Я не могу похвалиться такими громкими подвигами, как мой брат, царица. Я слышал его рассказ и видел сам лично многие из его деяний; но всё же, матушка, тебе не стыдно будет признать меня за сына и исполнителя твоей воли. Не имея ни силы, ни могущества брата, я всё же не бесследно пронёсся над землёю.
   Как только пробил час моей свободы, я также полетел от твоего трона по направлению к земле. На пути встретил я обломки тех ледяных гор, что разрушил брат в своём могущественном полёте, и погнал их по волнам перед собою по направлению к югу. Долго летел я, подгоняя их и вздымая около них волны. Льдины мало-помалу таяли и испарялись, и из этих испарений образовались большие свинцовые тучи.
   Я бросил таявшие льдины на произвол судьбы и, поднявшись повыше, погнал перед собой целую вереницу этих серых тёмных туч.
   Я пригнал их к материку, пронёс над горами и великое множество нагнал их над цветущею зелёною долиной большой реки...
   Тучи сгустились; грянул гром, засверкала молния.
   Я весело перелетал с места на место, вздымая и крутя придорожную пыль, открывая и хлопая дверями крестьянских домов, прогоняя с пастбища перепуганное стадо, размётывая недоконченные стога сена.
   "Гроза! Гроза!" -- доносились до меня крики людей, бегавших и прибиравших всё, что попадалось им под руку.
   Потоки проливного дождя хлынули на землю. "Славный дождь!" -- говорили люди, стоя в дверях своих домов. "Теперь всё оживёт, всё поправится; засуха теперь не страшна. Этот дождь хорошо прольёт землю. А мы было думали, что ветер опять разгонит тучи, и нам не достанется и капли дождя. Спасибо ему, что пригнал нам эту тучу!"
   В это время молния ударила в один из домов, и он загорелся; я подлетел к горевшему дому и стал играть с пламенем, перекидывая с место на место. От этого загорелись и сгорели ещё четыре дома.
   "Проклятый ветер! -- говорили перепуганные люди. -- Не будь его -- пожар бы ограничился одним домом, а теперь сгорел целый посёлок!"
   "Какие странные эти люди! Только что хвалили, а теперь проклинают! На них не угодишь!" И я полетел дальше.
   По дороге я забавлялся всем, чем мог; люди поставили мне какие-то вертушки, и я удовольствием играл ими; они называли их мельницами и с их помощью мололи хлеб, которым питались. Люди были очень довольны, когда я им дул, и называли своим благодетелем; но стоило только мне на минутку заняться чем-нибудь другим, они укоряли меня в непостоянстве и говорили, что вода лучше им помогает.
   "А, вода лучше вам помогает! Ну, погодите же! И я изо всех сил стал дуть против течения больших рек, погнал воду с моря в их устья, так что вода вышла из берегов, порвала плотины, уничтожила водяные мельницы и фабрики, работавшие с её помощью; поломала деревья, затопила луга и поля и уничтожила всю жатву; разрушила дома, и много людей и животных погибло в её волнах.
   -- Господи! Скоро ли переменится ветер и подует с другой стороны, а не с моря. Если ещё так продлится, мы все погибнем! -- говорили в отчаянии люди.
   Ага! Признали мою силу! Покорились! Этого только мне и надо! И я помог им прогнать воду с их полей.
   Но мне надоело с ними возиться, и я полетел опять к морскому берегу. Там я увидел, что люди снаряжают какое-то большое судно для далёкого плавания и все мачты обвешивают какими-то белыми тряпочками. Я заинтересовался ими и стал ими играть.
   -- Смотрите! Смотрите! Кажется, подул попутный ветер! Паруса надулись. Надо скорей собираться в путь!
   И люди молились и просили, чтобы я всё время дул им и помогал. Мне понравилась их покорность, и я всё время играл их парусами и быстро донёс их до далёкой, неизвестной им ещё страны, где они нашли чудные плодородные земли, изобилующие всякими благами.
   За этими людьми поехали туда и другие, и я также благополучно доставил их туда.
   -- Мы победили ветер! Мы открыли искусство управлять им! Он теперь наш покорный слуга! -- говорили люди.
   "Как бы не так!" -- подумал я, и в первую же их поездку оборвал тряпички, называемые ими парусами, сломал мачты и руль, пожелав только губить людей окончательно, пригнал изломанное судно в ту же гавань, из которой они отправились.
   Что, покорили? Хорош ваш слуга?
   -- Захотели вы чего-нибудь постоянного от ветра! -- говорили люди пострадавшим в плавании морякам. -- Недаром называют его "ветром перелётным"!  И имя моё сделалось символом непостоянства, необдуманности. Люди до сих пор не знают ещё, что я им -- друг или враг, и решили, что я и то и другое вместе, и что со мной надо считаться и в том, и  другом случае.
   Так вот, матушка, что я делал на земле. Меня там и любят и боятся; я делал там добро, но всё же показывал, что я имею и силу, которая заставляет при случае склонить пред собою непокорную голову. Путь беспристрастный суд твой решит: хорошо или дурно поступал я, и позволишь ли ты мне спокойно отдохнуть на родине, или опять пошлёшь на землю искупать свои вины; я безропотно подчинюсь твоей воле.
   -- Погоди, сын мой, -- сказала царица. -- Выслушаем  третьего твоего брата и тогда, я надеюсь, вы сами поймёте, что вам надо делать; совесть ваша сама вам скажет, как поступить.
   Но где же третий наш сын и посланник? Где наш маленький милый Эол? Отчего не является он пред наши светлые очи?
   -- Я здесь, матушка! -- прозвенел чистый, как серебро, и такой же звонкий детский голос, и пред очами царицы появился маленький мальчик чудной красоты.
   С его появлением в пещере повеяло ароматом полей и лугов; откуда-то донеслись звуки пастушьей свирели, звон бубенчиков горного стада, задушевная трель соловья. Мир и покой разлились кругом ребёнка. Он приник к коленам матери и царицы, а она положила руку свою на его курчавые, белые, как лён, волосы.
   -- Что скажешь, мой мальчик? -- спросила его царица. -- Расскажи нам, что делал ты на земле за этот год, и можешь ли ты остаться со мною?
   -- О, матушка! Я не могу остаться с тобой; я должен опять лететь на землю. Там так, так много дела, а силы мои слабы, и я ничего не успел сделать в этот год. Братья сильны и могучи -- они сразу делают то, что задумали; а я долго должен стараться, чтобы добиться хоть малого. Моя работа мелкая, но её так много, много, что я никак не могу с ней справиться.
   Когда ты послала меня далеко от себя, матушка, я тоже полетел на землю. Но я слаб и не могу лететь скоро, а потому, когда я прилетел туда, братья мои побывали уж там. После страшных наводнений, произведённых ими, вода хотя и вошла обратно в берега, но много её осталось в глубоких рытвинах, в канавах, по низким лугам. Стоя без движения, она загнила и наполнила воздух вредными испарениями. От этих испарений развилось множество болезней, от которых люди умирали, как мухи осенью. Я остался в этой местности и стал дуть понемногу на воду и сушить промокшую насквозь землю; прогнал и рассеял вредные испарения. Это была медленная, кропотливая работа, и не бросались в глаза её результаты. Но всё-таки я с радостью, по прошествии некоторого времени, заметил, что местность стала здоровою, люди не ходили больше с бледными, измученными, грустными лицами, и им не приходилось так часто зарывать в землю дорогих и близких их сердцу.
   Земля высохла, но растения, её покрывавшие, сгнили под жирным илом, нанесённым водой; луга были черны и голы; домашние и дикие животные, насекомые и птицы -- все нуждались в пище. Я полетел из опустошённой страны в местность, где не были мои старшие братья. Там луга и поля ярко зеленели, тысячи цветов качали на тоненьких стебельках свои пёстрые головки. Я захватил с собой множество лёгких семян этих растений и отнёс их в опустошённую местность. Там они, положенные мною на влажную, жирную от ила почву, быстро пустили ростки, и в скором времени земля вся покрылась ярким, пёстрым, цветущим ковром, превзошедшим своей роскошью и красотою богато-развившихся растений даже тот, с которого я собрал семена. Вообще я очень заботился о растениях; есть, матушка, на земле, такие растения и цветы, на которых если не перенести пыльцу с другого, подобного им цветка, то растение не оплодотворится и не даст семени, и должно исчезнуть с лица земли. А таких растений очень много, и мне с ними много было хлопот; правда, насекомые помогали мне в этом, перетаскивая на своих тельцах цветочную пыль с одного растения на другое, но всё же их работы недостаточно, нужна и моя постоянная помощь.
   С человеком мы друзья. В летний палящий зной работающие в полях крестьяне встречают меня с радостью: я умеряю действие солнечных лучей, обвеваю прохладой их усталое, измученное страдной порой тело и помогаю бодро переносить тяжёлый труд. Усталый пешеход тоже с радостью встречается со мной в своём длинном пути; работаю я вместе с крестьянином на его гумне, помогая отобрать ему полные питательные зёрна от пыльной и лёгкой половы. И рыбак доволен, когда я прилетаю ненадолго к нему и, раздув небольшой парус его лёгкой лодочки, быстро доставляю его на то место, где он надеется найти богатый улов. Рады мне и на балконе богатого барского дома, когда я приношусь туда лёгкой ароматной струйкой и шевелю кисейные занавески детской колыбельки, где тихо спит малютки; я нежно касаюсь его пухленькой щёчки, целую её и навеваю тихий сон и прохладу на его разгорячённое личико. У колыбельки сидит мать малютки; я перелетаю к ней, мимоходом играю с её кудрями и затем, спрятавшись в зелёную густую листву близ растущей липы, шелестом листьев её навеваю на душу молодой женщины грёзы о счастье и любви.
   Отсюда несусь я на берег горного ручья, забираюсь в высокий зелёный тростник  и там пою свои тихие, нежные песни. Пастух слушает их и старается передать их переливы на своей свирели. Любят люди мои песни. В Шотландии их до того любят, что на высоких башнях своих гордых замков они вешают арфы, чтобы я играл на них. Они окрестили даже эти арфы моим именем. Много людей прислушиваются к моим песням и игре и стараются сами подражать им в музыке или стихах; и тех, кому удалось это исполнить в совершенстве, другие люди называют великими поэтами и музыкантами.
   Видишь, матушка,  я не много сделал; силы мои слабы, я не могу совершать громких подвигов; пусти меня опять на землю, я постараюсь больше работать в будущем году и тогда, может быть, ты будешь довольна мною!
   И мальчик с мольбою поднял глаза на мать, со страхом ожидая её решения.
   Царица окинула взором всё собрание. Взоры всех духов с любовью и нежностью были устремлены на Эола.
   Аквилон стоял, мрачно опустив голову, и упорно смотрел в землю. К нему-то первому и обратилась царица.
   -- Ты всё ещё требуешь награды за подвиги, Аквилон?
   Гордый дух поднял голову и отвечал глухим голосом:
   -- Нет, повелительница. Я вижу теперь, что не в грубой силе, стремящейся всё уничтожить, покорить, разрушить и подавить, заключается истинное величие и подвиг, заслуживающий награды. Прошу тебя, дозволь вернуться на землю. Там постараюсь я сделаться если уж не совсем таким, как Эол -- трудно сразу обуздать свою дикую силу -- то хоть таким, как брат Ниорд; я тоже хочу, чтобы и с моим именем были связаны людские благословения.
   -- И я вижу, царица, -- сказал Ниорд, -- что сила не в силе, а сила в любви. Дикая сила всё сокрушает, любовь -- созидает. Пусти и меня на землю; постараюсь продолжить дело, начатое Эолом. Не хочу, чтобы вместе с моим именем люди вспоминали о бедах и несчастиях, ими испытанных благодаря мне.
   Эол молчал.
   Царица привлекла его к себе, обняла и сказал двум старшим сыновьям:
   -- Да будет по-вашему. Идите опять на землю и постарайтесь не изменять принятому решению. А ты, сын мой Эол, ты отдохнёшь у меня на груди. Суд кончен!
   И только что раздались два последние слова, как чудная звезда, горевшая на венце царицы, померкла; яркий свет северного сияния погас, и всё полночное царство со всеми его обитающими духами опять погрузилось в глубокий сон до следующей Рождественской ночи.

"Детский Отдых", No 12, 1890

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru