Тургенев Иван Сергеевич
Письма И. С. Тургенева к его французским друзьям

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Письма И. С. Тургенева къ его французскимъ друзьямъ *).

(Съ предисловіемъ и примѣчаніями И. Д. Гальперина-Каминскаго).

*) Русская Мысль, кн. VII.

XVIII.

Парижъ, 48, rue de Douai. Пятинца, 19 янв. 72.

   Моя подагра снова отпустила меня, мой дорогой другъ. Я въ отчаяніи отъ всѣхъ этихъ глупыхъ помѣхъ и отъ того, что доставилъ вамъ столько безполезныхъ тревогъ, но чортъ возьми! должно же это пройти. Какой день хотите вы?
             Вторникъ,
             Среда или
             Суббота,
   и если я не умру (какъ увѣряетъ Times), я велю снести себя скорѣе къ вамъ, чѣмъ... Однимъ словомъ, я жду отвѣта.

Вашъ И. Тургеневъ.

   

XIX.

Москва, 26 іюня 1872 г.

Мой дорогой другъ,

   Вы прислали мнѣ ваши проекты на лѣто,-- вотъ мои:
   N.B. Въ настоящую минуту я нахожусь въ Москвѣ, застигнутый сквернымъ припадкомъ подагры, которая приковала меня къ софѣ, я никакъ не ожидалъ ея, послѣ страшнаго припадка въ октябрѣ мѣсяцѣ. Это становится слишкомъ часто и меня слишкомъ много поздравляютъ (увѣренія въ долговѣчности и т. д., и т. д.), къ счастью, припадокъ не слишкомъ силенъ, и я могу надѣяться покинуть столицу всея Россіи въ воскресенье или въ понедѣльникъ; сегодня среда.
   Я мчусь прямо, какъ стрѣла, въ Парижъ, потомъ оттуда въ Турэнъ къ моей дочери, которая готовится сдѣлать меня дѣдушкой; потомъ оттуда въ Valéry-sur-Somme, гдѣ нахожу своихъ старыхъ друзей Віардо. Я фланирую, работаю, если могу. Потомъ я ѣду въ Парижъ повидать тамъ нѣкоего Флобера, котораго я очень люблю и съ которымъ ѣду или къ нему въ Круассе, или въ Ноганъ къ m-me Зандъ, которая, какъ кажется, хочетъ насъ видѣть тамъ. А лотомъ, начиная съ октября мѣсяца,-- Парижъ. Вотъ!
   Мой дорогой другъ, старость -- это тяжелое тусклое облако, которое заволакиваетъ будущее, настоящее и даже прошедшее, такъ какъ дѣлаетъ его печальнымъ, стирая воспоминанія. (Боюсь, что французскій языкъ здѣсь очень плохъ, но ничего). Надо защищаться противъ этого облака. Мнѣ кажется, что вы защищаетесь недостаточно.
   Я думаю, что въ самомъ дѣлѣ путешествіе по Россіи вдвоемъ со мной было бы для васъ хорошо, но въ аллеяхъ стараго деревенскаго сада, пропитаннаго сельскими благоуханіями, земляникой, птицами, солнечными лучами и тѣнями, и тѣ и другіе, полные дремоты, а кругомъ двѣсти десятинъ волнующейся ржи,-- великолѣпно! Приходишь въ какое-то неподвижное состояніе, торжественное, безконечное и тупое, въ которомъ соединяется въ одно и то же время и жизнь, и животность и Богъ. Выходишь оттуда какъ послѣ я не знаю какой оздоровляющей ванны, и снова вступаешь въ колею, въ обычную колею.
   Авторъ не долженъ падать духомъ. Пусть онъ смѣло идетъ до конца! Я знаю, что вы присутствовали на прекрасномъ музыкальномъ вечерѣ у m-me Віардо; кажется, публика была довольна.
   Вы ничего не говорите о моей картинѣ, она вамъ не нравится или вы не видѣли ея? Прощайте и до свиданія, мой дорогой другъ, будемъ держать голову высоко, покуда ее не накроютъ волны
   Сердечно цѣлую васъ.

Вашъ И. Тургеневъ.

   

XX.

Saint-Valéry-sur-Somme, maison Ruhant. Вторникъ, 30 іюля 1872 г.

   Гдѣ вы въ настоящую минуту, дорогой мой другъ, и что вы будете дѣлать до зимы?
   Напишите мнѣ словечко, прошу васъ. Что до меня, то вотъ двѣ недѣли, какъ я въ этой маленькой дырѣ, откуда пишу вамъ, и я бы чувствовалъ себя здѣсь очень хорошо, еслибы не проклятая подагра, которая держитъ меня за лапу упорнѣе, чѣмъ когда-либо. Она подцѣпила меня шесть недѣль тому назадъ въ Москвѣ и не отпускаетъ. У меня было три или четыре припадка.
   Я ходилъ съ помощью костылей, потомъ съ двумя палками, съ одной, и вотъ теперь опять я почти недвижимъ. Старость -- скверная штука, n'en déplaise à М. Cicéron.
   Я здѣсь съ семействомъ Віардо. У меня очень хорошенькая комната, гдѣ ничто не мѣшаетъ мнѣ работать, но вотъ! Ничего не выходитъ, потому что на рессорахъ ржавчина; а Антоній что подѣлываетъ? Сообщите мнѣ о немъ.
   Этотъ заемъ въ 9,10,15 милліардовъ производитъ на меня впечатлѣніе оглушительнаго пушечнаго залпа. Вы, діаволы французы, созданы для того, чтобъ удивлять міръ тѣмъ или инымъ способомъ.
   Я дѣдушка съ 18; моя дочь родила дочь, которую назвали Жанной и которую я поѣду крестить въ концѣ августа.
   Я долженъ буду два раза проѣхать черезъ Парижъ. Если вы будете въ это время въ Круассе, то я проѣду къ вамъ.
   Ну, будьте здоровы и до свиданія. Крѣпко жму вашу руку.

Вашъ И. Тургеневъ.

   

XXI.

Парижъ, 48, rue de Douai. Понедѣльникъ, 7 октября 1872 г.

Мой дорогой другъ,

   Бѣда тому, кто явился бы поздравлять меня съ подагрой, прибавляя, что это вѣрный признакъ долгой жизни, и т. д., и т. д. Онъ рисковалъ бы услышать грубости.
   Представляете ли вы себѣ, что я болѣе 15 дней въ Парижѣ. И въ самый день моего пріѣзда болѣзнь снова вернулась ко мнѣ (это въ 8-й или 9-й разъ); я уже пересталъ считать! И я недѣлю лежу въ постели, не будучи въ состояніи двигаться! Въ прошлый четвергъ я дѣлаю сверхъестественное усиліе. Я ѣду въ Ноганъ; тамъ была вся семья Віардо. Я остаюсь тамъ день, я возвращаюсь, и вотъ я снова запертъ въ комнатѣ, хромаю, какъ калѣка, и не предвижу, когда это кончится!... Все равно, я радъ, что побывалъ въ Ноганѣ и видѣлъ m me Зандъ у нея въ домѣ: это -- самая милая женщина, о которой только можно мечтать! И всѣ окружающіе ее прелестны.
   Теперь мнѣ надо поѣхать въ Круассе {Имѣніе Флобера около Руана.}, но когда? Вотъ чего я не могу сказать съ увѣренностью.
   Я знаю, что поѣду, какъ только отдохну немного; весьма вѣроятно, что въ началѣ слѣдующей недѣли. Вы будете заранѣе увѣдомлены. У меня самое большое желаніе видѣть васъ, говорить съ вами и выслушать конецъ Антонія, а потомъ надо поговорить, поболтать,-- это совершенно необходимо.
   Въ ожиданіи обнимаю васъ и говорю вамъ: до свиданія.

Вашъ И. Тургеневъ.

   

XXII.

Парижъ, 48, rue de Douai. Среда, 11 декабря 1872.

   Что же это! Вотъ наступаетъ половина декабря, а Флобера нѣтъ! Къ несчастью я не Магометъ. Я не могу подойти къ горѣ. Я совсѣмъ не могу ходить, потому что вотъ уже двѣ недѣли какъ я не выхожу изъ комнаты, и Богъ знаетъ, сколько времени это продолжится еще! Моя подагра по меньшей мѣрѣ такъ же упорна, какъ версальское собраніе, и я думаю, что она останется, даже тогда, когда то разойдется или будетъ распущено. Ну же, маленькое усиліе, и пріѣзжайте въ Парижъ. Во всякомъ случаѣ напишите мнѣ, имѣете ли вы намѣреніе пріѣхать, и когда? Никто не пріѣзжаетъ; это невыносимо. М-me Зандъ тоже остается въ Ноганѣ; но я не отчаиваюсь и говорю вамъ до свиданья. Въ ожиданіи обнимаю васъ.

Вашъ И. Тургеневъ.

   

XXIII.

Парижъ

   Мой дорогой другъ!
   Я здѣсь съ понедѣльника, но въ самый день моего пріѣзда меня опять схватилъ припадокъ подагры. Надѣюсь, что это послѣдній, и я выхожу сегодня въ первый разъ, но я не могу еще подняться на вашу лѣстницу. Завтра я пріѣду въ назначенный часъ и уже какъ-нибудь поднимусь къ вамъ. Я думалъ написать вамъ, чтобы вы пріѣхали, но я нахожусь въ квартирѣ, гдѣ еще полный хаосъ, въ квартирѣ Віардо, и потомъ я страшно золъ, оттого что долженъ былъ лежать въ постели. Итакъ, до завтра. Я буду очень радъ видѣть васъ.
   Я живу въ улицѣ Douai, 48, но не пріѣзжайте; я пріѣду.

Вашъ И. Тургеневъ.

   

XXIV.

Парижъ, 48, rue de Douai. Среда, 4 іюня 73.

Мой дорогой другъ!

   Думаете вы, что я не возгоржусь, какъ павлинъ, это всего того, что вы говорите мнѣ въ вашемъ письмѣ. Я буду хранить его какъ драгоцѣнность. Въ самомъ дѣлѣ, говорю вамъ, вы доставили мнѣ очень большое удовольствіе, и я счастливъ, что также могъ сдѣлать вамъ пріятное.
   Крѣпко жму вашу руку. Вы правы, находя первый разсказъ (Странная исторія) слишкомъ короткимъ, онъ требуетъ гораздо большаго развитія; здѣсь такія психологическія положенія, что только намѣтить ихъ недостаточно; но лѣнь!
   Я еще здѣсь, но завтра уѣзжаю. Я напишу вамъ изъ Вѣны и конечно изъ Карлсбада. Работайте. Нѣтъ, вамъ не надо говорить этого. Вы трудолюбивы, какъ муравей. Но будьте здоровы и ждите меня въ Круассе въ началѣ августа.
   Вся семья здорова и проситъ передать вамъ тысячу пожеланій.
   Крѣпко обнимаю васъ, и навсегда

Вашъ старый И. Тургеневъ.

   PS. Вамъ пришлютъ мой другой романъ, какъ только онъ появится. Я немного боюсь за него {Рѣчь идетъ, очевидно, о Вешнихъ водахъ, появившихся на русскомъ языкѣ въ 1871 г. и вскорѣ затѣмъ переведенныхъ на французскій.}.
   

XXV.

Bougival, Seine-et-Oise, maison Halgan. Среда, 6 августа 73.

   Вы говорите мнѣ слишкомъ много хорошаго, мой дорогой другъ; я краснѣю отъ удовольствія и отъ смущенія. Все равно, это очень пріятно, и старые латиняне были правы, когда говорили о laudato а laudante virо.
   Я радуюсь и горжусь, что доставилъ удовольствіе моему старому Флоберу и автору Антонія, и съ его стороны очень мило, что онъ сказалъ мнѣ все это. Можетъ быть, мое письмо не застанетъ васъ въ Круассе, но все равно: оно должно отправиться. 10 сентября я пріѣзжаю, и мы не соскучимся. О, нѣтъ!
   Знаете ли вы, что весь нашъ кружокъ (я говорю о моихъ здѣшнихъ друзьяхъ, которые передаютъ вамъ тысячу пожеланій) ѣдетъ въ концѣ сентября въ Ноганъ, чтобы провести тамъ по меньшей мѣрѣ недѣлю? Если бы вы тоже пріѣхали, это было бы настоящее торжество!
   Жара страшная и, несмотря на закрытыя ставни, съ меня почти льетъ. Писать при такихъ условіяхъ настоящее геройство. И поэтому вы позволите мнѣ поцѣловать васъ въ обѣ щеки и сказать вамъ до свиданья и еще разъ спасибо.

Вашъ старый, вѣрный другъ
И. Тургеневъ.

   

XXVI.

Bougival, Seine-et-Oise, maison Halgan. Четвергъ, 22 августа 1873.

Мой дорогой другъ!

   Живой или мертвый я пріѣду къ вамъ въ Круассе,-- но вотъ что со мной случилось. Два года тому назадъ, въ Англіи, я познакомился съ очень милымъ малымъ по имени Беллокъ, у котораго былъ страшно богатый дядя, старый генералъ въ отставкѣ, по фамиліи Холъ. Генералъ Холъ обладалъ:
   Самою лучшею охотой на куропатокъ во всей Англіи!!!
   Ничѣмъ, кромѣ этого. Но это былъ оригиналъ, который охотился одинъ и приглашалъ отъ времени до времени только своего племянника, и вотъ онъ умираетъ и оставляетъ свое состояніе, свое имя и свою охоту племяннику. И вотъ племянникъ вспоминаетъ обо мнѣ и приглашаетъ меня пріѣхать къ нему, чтобы настрѣлять горы куропатокъ между 9 и 14 сентября! Несмотря на мою безумную страсть къ охотѣ, единственное оставшееся мнѣ удовольствіе, я помню свое обѣщаніе, и я отвѣтилъ уклончиво, тѣмъ болѣе, что я не знаю, позволитъ ли мнѣ моя подагра такую шалость. И не стыдно ли такому бородатому старцу, какъ я, два раза переѣзжать черезъ море для того, чтобы бросать свинцомъ въ куропатокъ!
   Дѣло въ томъ, что я не рѣшаюсь -- к вотъ почему: не буду стѣсняться. Я прошу васъ отложить на 5 дней мой пріѣздъ въ Круассе, т.-е. пріѣхать туда 15, вмѣсто 10. Болѣе чѣмъ вѣроятно, что я не поѣду въ Англію, но такъ я буду спокойнѣе. Это рѣшено, не правда ли? Въ субботу я долженъ поѣхать въ Парижъ по дѣламъ, ровно въ полдень я буду въ Café Riche, чтобы тамъ позитракать. Если вы можете туда пріѣхать, bravo! Если нѣтъ, я буду знать, что вы принимаете эту маленькую отсрочку безъ слишкомъ большаго негодованія. А въ ожиданіи желаю вамъ здоровья и хорошаго настроенія и цѣлую васъ.

Вашъ
И. Тургеневъ.

   

XXVII.

Парижъ, 48, rue de Douai. Суббота 6 декабря 1873 г.

Мой дорогой другъ,

   Если я вамъ не отвѣтилъ тотчасъ, то только потому, что три дня находился у моей дочери. Я очень радъ, что вы окончили вашу пьесу {Кандидатъ, комедія поставленная въ театрѣ Vaudeville въ мартѣ мѣсяцѣ 1874 года.} и нисколько не удивленъ всѣми штуками и вывертами Кальвало {Директоръ Vaudeville.}. Вы не то еще увидите, и вы должны теперь же acierier (отъ слова acier {Сталь.}) ваши нервы, какъ говорятъ нѣмцы, именно потому, что ваша пьеса не похожа на все то, что писалось до сихъ поръ. Главное -- съ возможно большимъ спокойствіемъ пройти черезъ всѣ муки дѣторожденія.
   Я очень радуюсь, что скоро увижу васъ. Я покину Парижъ только черезъ два мѣсяца или даже позднѣе.
   Я еще не видѣлъ L'Oncle Sam, но я видѣлъ Monsieur Alphonse Дюма. Это вещь сдѣлана сильно, и въ общемъ весьма замѣчательная и захватывающая, несмотря на то, что тамъ есть роль одиннадцатилѣтней дѣвочки, отъ которой тошнитъ, и встрѣчаются фразы вродѣ:
   О, человѣческое сердце, глубокое, какъ небо, таинственное, какъ море или смерть!-- или:
   Созданіе Бога, живое существо, гдѣ хочешь ты, чтобъ я взялъ силы, чтобы наказать тебя!-- или еще: Чѣмъ было занято милосердіе Господне, когда оно создавало такого человѣка!
   Глупо вѣдь, а?
   Всѣ здѣсь здоровы. Я пошелъ къ m-lle Комманвиль и узналъ, что она въ Стокгольмѣ.
   Надо все-же вернуться въ Парижъ!
   До скораго свиданья, не правда ли? Цѣлую васъ.

Вашъ старый
И. Тургеневъ.

   

XXVIII.

48, rue de Rome. Среда, 19 ноября 1873 г.

   Итакъ, дорогой другъ, со вчерашняго вечера у васъ военная диктатура. Вы, какъ говорятъ, макмагонецъ. Мнѣ всегда казалось, что лучше быть просто французомъ; но я могу ошибаться. Единственная хорошая сторона всего этого въ томъ, что вамъ ничто не можетъ помѣшать издать Антонія, такъ какъ намъ обѣщаютъ миръ и возвращеніе къ текущимъ дѣламъ въ теченіе 7 лѣтъ. Третьяго дня я былъ въ Версалѣ и вернулся оттуда грустный и съ отвращеніемъ въ душѣ.
   Къ чорту политика! Я очень радъ, что вы работаете хорошо, и что ваша комедія подвигается гигантскими шагами. Комедія Сарду (которую я, впрочемъ, не видѣлъ), дѣлаетъ много шуму, но толку отъ нея мало. Я не думаю, чтобъ она выдержала 200 представленій Rabagas'а... Скорѣе ваша будетъ имѣть такой успѣхъ.
   Здоровье мое поправилось; меня немного мучаетъ нервный кашель, но надо же всегда что-нибудь имѣть.
   Раньше конца января я не уѣду изъ Парижа. До скораго свиданья, надѣюсь. Всѣ здоровы.
   Обнимаю васъ.

Вашъ старый И. Тургеневъ.

   

XXIX.

Понедѣльникъ, 9 ч. утра.

Мой дорогой другъ,

   Когда я вамъ писалъ, что трудно предпринимать что бы то ни было, я не думалъ сказать такую истину. Въ истекшую ночь лодыжка моей больной ноги вдругъ распухла, и я не могу ни надѣть сапогъ, ни ступить на землю. И вотъ Антоній отложенъ. Это настоящая незадача, если только вы не пріѣдете сами съ рукописью. Или подождемъ дня два, такого рода припадки продолжаются не больше 48 часовъ. Мнѣ это очень досадно, и я жму вамъ руку въ полномъ разочарованіи.

Вашъ старый И. Тургеневъ.

   

XXX.

Спасское, Орловской губ. Гор. Мценскъ. Среда, 17 (5) іюня 1874 г.

Мой дорогой другъ,

   Пишу вамъ изъ глубины моего мѣшка, куда я попалъ сегодня утромъ и гдѣ я нашелъ ваше письмо отъ 1 іюня. Оно шло долго, какъ видите, но не по своей винѣ и не по винѣ Віардо. Я не думалъ, что такъ долго останусь въ Петербургѣ и въ Москвѣ, и далъ маршрутъ или, вѣрнѣе, распредѣленіе моего времени, которое оказалось невѣрнымъ. Досадно только, что васъ не будетъ въ Круассе съ 20, т.-е. съ послѣ завтра, и что этому письму придется гнаться за вами. Оно нагонитъ васъ, я въ этомъ увѣренъ, но тѣмъ не менѣе это леденитъ немного мое перо. Я вамъ не въ первый разъ пишу отсюда и вы знаете мѣстность: зелено, золотисто, широко, монотонно, спокойно, дряхло и страшно неподвижно,-- скука патріархальная, медлительная и охватывающая васъ со всѣхъ сторонъ. Если я буду въ состояніи работать, то останусь здѣсь нѣсколько недѣль, если же нѣтъ, то несусь, какъ стрѣла, въ Карлсбадъ, а оттуда въ Парижъ.
   Мое пребываніе въ Россіи было во всякомъ случаѣ не безполезно^ нашелъ приблизительно то, чего искалъ; правда, я менѣе, гораздо менѣе требователенъ, чѣмъ вы. Вы слишкомъ требовательны.
   Вы довольны романомъ Золя? Я написалъ ему; я устроилъ его дѣло на будущее время. Это немного, но все же лучше, чѣмъ ничего. Его много читали и переводили въ Россіи; только что издали его Curée. Антоній рѣшительно не для большой публикѣ; и обыкновенные читатели отступаютъ въ ужасѣ, даже въ Россіи. Я не думалъ, что мои соотечественники такіе хилые. Тѣмъ хуже! Но Антоній, что бы тамъ ни было, книга, которая останется.
   Я вамъ разскажу многое, что заставитъ васъ смѣяться, когда я вернусь, и буду въ вашемъ миломъ кабинетѣ въ Круассе. Въ моей "сага patria" есть много весьма необычайныхъ и интересныхъ вещей. Въ настоящую минуту, благодаря легкому злоупотребленію молочною пищей, которой я предался въ надеждѣ, что родной воздухъ можетъ все, у меня боли въ желудкѣ, и какія страшныя! Мнѣ кажется, что онѣ должны чувствоваться даже въ формѣ буквъ, которыя я пишу. Это не необычайно и не интересно. Какой проклятый желудокъ, и какая проклятая политика въ настоящую минуту. No что вы на это скажете? И вы, и я, мы оба не любимъ, когда говорятъ о ней, но какъ не воскликнуть, по крайней мѣрѣ, О! или А!
   Я съ удовольствіемъ думаю о той минутѣ, когда мы снова возобновимъ наши милые, маленькіе обѣды драматическихъ писателей.
   А покуда, если это письмо найдетъ васъ на одномъ изъ ледниковъ Bighi, прохлаждайтесь насколько можете! Что касается до вашей милѣйшей племянницы, то передайте ей мои дружескія пожеланія. Я вижу, что мнѣ не придется увидать ее въ Россіи.

Этюдъ соотечественника, взятаго сзади *).

*) Въ подлинникѣ за этими словами помѣщенъ рисунокъ.

   (16 іюня, при 16 градусахъ жары).
   На этомъ (конечно, не...) цѣлую васъ и говорю вамъ до свиданія.

Вашъ старый И. Тургеневъ.

   

XXXI.

Москва, Пречистенскій бульваръ, въ Удѣльной конторѣ.
Воскресенье, 12 іюля (30 іюня) 1874 г.

   Мой дорогой другъ!
   Я получилъ ваше письмо изъ Righi въ моментъ, когда съ трудомъ взобравшись на два костыля, я усаживался въ карету, чтобы покинуть деревню и пріѣхать сюда. Я не сломалъ ни одного члена, какъ вы предполагаете; но родной воздухъ, который такъ хорошо дѣйствуетъ на марсельцевъ, мнѣ вернулъ припадокъ подагры,-- и на этотъ разъ въ обѣихъ ногахъ,-- который приковалъ меня къ постели на двѣ недѣли, и до сихъ поръ еще не отпустилъ меня! Говорить вамъ, что, благодаря этому, жизнь представляется мнѣ въ розовомъ или лазурно-голубомъ цвѣтѣ (я думаю о вашихъ мечтахъ подъ швейцарскимъ небомъ), значило бы сказать грубую ложь. Болѣзни, медленное и холодное отвращеніе, тяжелое безпокойство, безполезныя воспоминанія. Вотъ, дорогой старина, перспектива, которая открывается передъ человѣкомъ, когда ему перевалитъ за пятьдесятъ. А надо всѣмъ этимъ и за всѣмъ этимъ резиньяція -- отвратительная резиньяція. Подготовленіе къ смерти... Довольно!
   Я постараюсь возможно скорѣе попасть въ Карлсбадъ. Не въ К., гдѣ вы простываете, но въ К. въ Богеміи, гдѣ я проведу пять недѣль. А осенью, позднѣе, увидимъ. Въ настоящую минуту я не хочу составлять никакихъ плановъ, въ особенности пріятныхъ плановъ,-- боюсь сглазить самого себя.
   Вы, повидимому, нисколько не наслаждаетесь чудными вершинами, воспѣтыми Галлеромъ и Руссо. Надо сознаться, народъ, который постоянно живетъ среди этихъ красотъ,-- я говорю о швейцарцахъ,-- наименѣе одаренный и наиболѣе невыносимо скучный изо всѣхъ извѣстныхъ мнѣ народовъ. Откуда эта аномалія?-- сказалъ бы философъ. А можетъ быть это даже не аномалія? Какое будетъ на этотъ счетъ мнѣніе Бувара и Пекюше? Я въ восторгѣ, что вы нашли, наконецъ, un site или, вѣрнѣе, le site, но чѣмъ болѣе я думаю объ этомъ, тѣмъ болѣе я нахожу, что сюжетъ этотъ требуетъ presto, à la Свифтъ, à la Вольтеръ. Вы знаете, что это всегда было мое мнѣніе.
   Вашъ scenario въ разсказѣ показался мнѣ прелестнымъ и комичнымъ. Если вы слишкомъ остановитесь на немъ, если выкажете слишкомъ много учености...
   Все же вы принялись за дѣло. Завоеваніе Плоссана Золя было переведено въ сокращеніи въ одномъ русскомъ журналѣ, потомъ его переведутъ in extense. Его любятъ въ Россіи.
   Еслибы вы воспользовались вашимъ ледникомъ въ Righi, что бы придумать что-нибудь страстное, пылкое, пламенное, а? Вѣдь, это мысль! Но главное, освѣжайтесь сами. Къ несчастью, у нѣкоторыхъ людей скука возбуждаетъ и волнуетъ кровь. Возвращайтесь къ намъ блѣднымъ и безцвѣтнымъ, какъ стихъ Ламартина.
   Я получилъ хорошія извѣстія отъ моихъ парижскихъ и буживальскихъ друзей. Это вливаетъ бальзамъ въ мою душу.
   Что касается до политики... Большая безславная сабля будетъ управлять вами въ продолженіе 7 лѣтъ, и вы увидите, что она кончитъ тѣмъ, что будетъ управлять вами одна, безъ палатъ. Я вспоминаю, что въ деревнѣ (гдѣ у меня очень хорошая библіотека) я прочелъ въ одномъ сборникѣ подъ заглавіемъ: Избранныя рѣчи, произнесенныя на французской трибунѣ съ 1789 по 1821 г., рѣчь Робеспьера по вопросу: долженъ ли быть судимъ Людовикъ XVI? Она показалась мнѣ прекрасной! Позднѣе, къ концу своей карьеры, Робеспьеръ испортился; онъ вдался въ чувствительность и въ пышныя фразы, трогательныя и трескучія, но въ этомъ молодцѣ были и хорошія стороны.
   До свиданія, мой другъ, по всему вѣроятію въ Круассе, въ сентябрѣ мѣсяцѣ, и, будемъ надѣяться, въ добромъ здоровьѣ!
   Обнимаю васъ.

Вашъ старый
И. Тургеневъ.

   PS. Увѣрены ли вы, что вы въ Карлсбадѣ? Вы два раза пишете Карлтбадъ, но это невозможное названіе. Я какъ-нибудь смажу въ адресѣ.
   

XXXII.

Буживалъ, Les Frênes. Понедѣльникъ, 11 окт. 1875 г.

   Видъ вашего почерка, мой старый Флоберъ, доставилъ мнѣ большое удовольствіе, а чтеніе вашего письма еще большее: вы опять выплываете и вы составляете... я чуть не сказалъ литературные планы?! Однимъ словомъ, васъ занимаетъ мысль, что вы примитесь за работу. Это хорошо, и я увѣренъ, что вы намъ дадите тридцать страницъ.
   

Les Frênes. Среда, 15 окт. 1875 г.

   Я остановился на этомъ мѣстѣ моего письма, мой дорогой другъ, когда что-то помѣшало мнѣ, и вотъ я къ моему большому удивленію нахожу его въ своемъ бюварѣ. Я думалъ, что оно уже давно отправлено. Я выругалъ себя большимъ болваномъ и снова принимаюсь писать.
   Итакъ я говорю, что мысль о тридцати страницахъ доставляетъ мнѣ большое удовольствіе. Я тоже только что обѣщалъ моему русскому издателю разсказъ въ тридцать страницъ (2 печатныхъ листа) къ 26 ноября -- крайнее число! А я еще не знаю даже, съ чего начать. Мой большой романъ отложенъ на неопредѣленное время, подобно Б. и П. {Буваръ и Пекюше.}. Мой издатель съ грозными криками требуетъ отъ меня: Что-нибудь! И вотъ я закабалилъ себя. Посмотримъ, кто изъ насъ кончитъ скорѣе?
   Увы, да, мы оба стары, мой дорогой другъ. Это безспорно. Постараемся по крайней мѣрѣ забавляться какъ старики. Кстати, читали ли вы въ République Franèaise (отъ 10 или 11) фельетонъ подъ заглавіемъ Самоубійство Ребенка и подписанный X? Онъ поразилъ меня; ясно, что человѣкъ, написавшій это, принадлежитъ къ вашей школѣ. Если онъ молодъ, то будущее за нимъ. Постарайтесь достать себѣ эту вещь и скажите мнѣ ваше мнѣніе.
   Здѣсь всѣ здоровы. Меня довольно сильно помучилъ систитъ,-- такъ, кажется, называется воспаленіе мочевого пузыря; я провелъ двѣ скверныя ночи, и три дня пролежалъ въ постели. Теперь это почти прошло. Эти небольшія напоминанія, эти визитныя карточки намъ посылаетъ г-жа Смерть для того, чтобы мы не забыли ее.
   Мы останемся здѣсь до 1 ноября. Погода стоитъ мягкая, пасмурная, сырая, не непріятная. Я не могу поселиться въ моемъ новомъ помѣщеніи въ этомъ году, но я хожу туда время отъ времени, пишу тамъ письма, какъ это и т. п. Въ каминѣ горитъ огонь, и все же спинѣ холодно.
   Въ Temps былъ помѣщенъ также хорошенькій фельетонъ m-me Зандъ (написанный въ 1829 г., когда ей было 25 лѣтъ), вы должно быть читали его. Золя написалъ въ русскомъ журналѣ чудную статью о Гонкурахъ. Это заставитъ переводить ихъ романы.
   Напишите мнѣ приблизительное число вашего возвращенія въ Круассе. Вы не останетесь дольше на берегу моря, я воображаю? И вы пріѣдете въ Парижъ, несмотря ни на что?
   Ваши друзья думаютъ сгруппироваться вокругъ васъ такъ, чтобы вамъ было тепло.
   Въ ожиданіи засвидѣтельствуйте мои дружескія чувства m-me Комманвиль. Васъ я обнимаю

И остаюсь
Вашъ вѣрный старый другъ
Ив. Тургеневъ.

   

XXXIII.

Спасское, Орл. губ., городъ Мценскъ. Воскресенье, 18 іюня 1876 г.

Мой дорогой другъ!

   Я съ сегодняшняго утра въ своемъ Патмосѣ и унылъ, какъ ночной колпакъ. Замѣтили ли вы, что въ такія минуты обыкновенно пишутъ своимъ лучшимъ друзьямъ? Жара стоитъ въ 32 градуса по Реомюру въ тѣни. И вмѣстѣ съ тѣмъ благодаря холоду въ 9 градусовъ ниже нуля, который былъ 21 мая, вся зелень сада испещрена сухими листочками, которые смутно наводятъ на мысль о мертвыхъ дѣтяхъ, и мои старыя липы бросаютъ такую жидкую, слабую тѣнь, что жалко смотрѣть на нее. Прибавьте къ этому, что мой братъ, который долженъ былъ ждать меня здѣсь для устройства денежныхъ дѣлъ, очень важныхъ для меня, уѣхалъ въ Карлсбадъ пять дней тому назадъ, что я думаю, что у меня будетъ подагра (которая была у меня въ это самое время и въ этомъ самомъ мѣстѣ два года тому назадъ), что я пріобрѣлъ почти несомнѣнную увѣренность, что мой управляющій грабитъ меня, и что я не могу отъ него отдѣлаться,-- и судите о положеніи.
   Смерть m-me Зандъ также причинила мнѣ много горя. Я знаю, что вы ѣздили въ Ноганъ на погребеніе, и я хотѣлъ послать соболѣзнующую телеграмму отъ имени русской публики, но меня остановили смѣшная скромность, боязнь Figaro, рекламы,-- разныя глупости, однимъ словомъ!
   Русское общество принадлежитъ къ числу тѣхъ, на которыя m-me Зандъ имѣла наибольшее вліяніе, и надо было сказать это,-- чортъ возьми!-- и я имѣлъ на это право въ концѣ концевъ, но вотъ! Бѣдная, милая m-me Зандъ, она любила насъ обоихъ, васъ въ особенности, и это понятно; какое золотое сердце было у нея! какое отсутствіе мелкихъ, фальшивыхъ, узкихъ чувствъ! какой это былъ славный человѣкъ и какая славная женщина! Теперь это все тамъ, въ страшной ямѣ, ненасытной, нѣмой и глупой, и не сознающей даже, что она пожираетъ! Но ничего не подѣлаешь, постараемся держать подбородокъ надъ водой. Пишу вамъ въ Круассе -- предполагаю, что вы тамъ. Принялись ли вы снова за работу?Если я ничего не сдѣлаю здѣсь, то, значитъ, все кончено; здѣсь тишина, о которой ничто не можетъ дать понятія; ни одного сосѣда на двадцать километровъ въ окружности! все томится въ неподвижности! Домъ плохой, но не слишкомъ теплый, и мебель хороша. Превосходный письменный столъ и кресло съ двойнымъ сидѣньемъ изъ тростника! Есть еще очень опасный диванъ,-- какъ только попадаешь на него, такъ засыпаешь,-- я постараюсь избѣгать его. Я начну съ окончанія Св. Юліанія {Легенда о св. Юліаніи Милостивомъ, произведеніе Флобера, переведенное Тургеневымъ.}.
   Въ углу комнаты стоитъ старая византійская икона, совсѣмъ черная, въ серебряной ризѣ, ничего кромѣ огромнаго, мрачнаго, суроваго лица; она мнѣ немного надоѣдаетъ, но я не могу велѣть убрать ее, мой слуга счелъ бы меня за язычника, а здѣсь съ этимъ шутить нельзя.
   Черкните мнѣ слова два веселѣе, чѣмъ эти. Обнимаю васъ и остаюсь

Вашъ старый другъ Ив. Тургеневъ.

   PS. Знаете ли, что черкесъ Гассапъ, убивающій министровъ парами, какъ куропатокъ, внушаетъ мнѣ нѣкоторое уваженіе?
   PPS. Мои дружескія пожеланія вашей племянницѣ и ея мужу.
   

XXXIV.

Спасское, Орловской губ., городъ Мценскъ.
Вторникъ, 23 іюня (4 іюля) 76.

Дорогой старина,

   Пишу вамъ отсюда въ Круассе, изъ одного Патмоса въ другой. Я получилъ вчера ваше письмо, и вы видите, я отвѣчаю не медля.
   Да, жизнь m-me Зандъ была полна, и между тѣмъ, говоря о ней, вы говорите: бѣдная m-me Зандъ. Этотъ эпитетъ подходитъ къ умершимъ, такъ какъ въ концѣ-концовъ они достойны жалости,-- смерть такая ужасная вещь. Я помню глаза маленькой Авроры; они удивительно глубокіе и добрые и походятъ въ самомъ дѣлѣ на глаза бабушки; они почти слишкомъ добрые для дѣтскихъ глазъ. Золя написалъ, кажется, длинную статью о m-me Зандъ въ русскомъ журналѣ; статья очень хорошая, говорятъ, но немного сурова. Золя не можетъ судить о m-me Зандъ вполнѣ вѣрно,-- разстояніе между ними слишкомъ велико.
   Я вижу, какіе страшные глаза вы дѣлаете передъ Адріэномъ Марксомъ; нужна совсѣмъ особенная грязь для того, чтобы производить подобнаго рода шампиньоны.
   Вы работаете въ Круассе. Ну, я удивлю васъ. Никогда я не работалъ такъ, какъ работаю съ тѣхъ поръ, какъ я здѣсь: я провожу ночи безъ сна, склонившись надъ столомъ. Ко мнѣ снова вернулась иллюзія, которая заставляетъ думать, что можно сказать: Нѣтъ, ни что-нибудь такое, что никогда не было сказано. Мнѣ это все равно, но по другому! И замѣтьте, что при этомъ я подавленъ заботами о денежныхъ дѣлахъ, объ администраціи, объ арендныхъ платахъ и мало ли еще чѣмъ! (По этому поводу я могу вамъ сказать, что все не такъ еще плохо, какъ я думалъ въ первую минуту, и я кстати въ восторгѣ, что въ дѣлахъ вашего племянника начинаютъ проглядывать лазурные просвѣты). Но Св. Юліаній страдаетъ отъ этого избытка дѣятельности.
   Мой проклятый романъ {Новь.} совершенно завладѣлъ мной, несмотря ни на что. Вы можете быть спокойны, переводъ обѣщанъ въ октябрьскій номеръ Вѣстника Европы. Онъ появится тамъ, или я умру.
   Я не читалъ статей Фромантэна. Я не читалъ книги Ренана; я ничего не могу читать теперь, за исключеніемъ только газеты, которую я получаю, которая говоритъ мнѣ о событіяхъ на Востокѣ и читая которую, кажется, что все это видишь во снѣ. Я думаю, что это начало конца, но сколько отрубленныхъ головъ, сколько изнасилованныхъ, истерзанныхъ женщинъ, дѣвушекъ, дѣтей! Я думаю также, что мы (я говорю о русскихъ) не можемъ избѣжать войны.
   Вы хотите знать видъ моего жилища. Оно очень некрасиво. Вотъ нѣчто приблизительное:

Illustration to come *).
*) Рисунокъ.

   Я не знаю, хорошо ли вы поймете. Это деревянный, очень старый домъ, обшитый тесомъ и выкрашенный водяною краской въ свѣтло-лиловый цвѣтъ; передъ домомъ веранда, увитая плющомъ; обѣ крыши (А и В) желѣзныя и выкрашены въ зеленый цвѣтъ; наверху никто не живетъ и окна забиты. Этотъ домикъ все, что осталось отъ огромнаго жилища въ видѣ подковы, вотъ такъ:

Illustration to come,

   которое было сожжено въ 1870, х--домъ, въ которомъ я живу.
   Вчера вечеромъ, съ вашимъ письмомъ въ карманѣ, я сидѣлъ на ступенькахъ веранды, а передо мной около шестидесяти крестьянокъ, одѣтыхъ почти всѣ въ красное и очень безобразныхъ (за исключеніемъ одной. Молодая, шестнадцати лѣтъ, у которой только что была лихорадка и которая удивительно походила на Дрезденскую Сикстинскую Мадонну). Онѣ плясали, какъ сурки или медвѣдихи, и пѣли рѣзкими, пронзительными, но вѣрными голосами. Это былъ маленькій праздникъ, устроить который онѣ просили меня, что было, впрочемъ, очень легко: два ведра водки, пирожки, орѣхи -- вотъ и все. Онѣ тряслись, я смотрѣлъ на нихъ, и мнѣ было страшно грустно. Маленькую Сикстинскую Мадонну зовутъ Марія, какъ бы нарочно.
   Но довольно. Я напишу вамъ еще, прежде чѣмъ уѣду отсюда. А пока крѣпко обнимаю васъ.

Вашъ старый
И. Тургеневъ.

   P.S. Я нахожу, что краски здѣшняго пейзажа блѣдны: небо, зелень, земля -- блѣдность довольно теплая и золотистая. Это было бы только мило, еслибы широкія линіи, широкій ровный просторъ не придавали бы всему величія.
   

XXXV.

Буживаль, Les Frênes. Вторникъ, 8 августа 76.

   N.B. На этой щегольской бумагѣ пишу вамъ случайно.
   Мой дорогой другъ, два дня, какъ я здѣсь, послѣ путешествія во весь духъ черезъ Россію, Германію, и ваше письмо доставило мнѣ очень большое удовольствіе. Вы здоровы и вы работаете; я также здоровъ и я работалъ, такъ какъ, вещь невѣроятная, я окончилъ мой большущій романъ {Новь.}, и я могу снова приняться за работу, такъ какъ мнѣ надо переписать его, онъ долженъ быть готовъ черезъ два мѣсяца, что будетъ не легко, вы знаете, что значитъ переписать. Бываютъ страницы, гдѣ не остается ни строчки.
   Я, какъ Улиссъ, видѣлъ много вещей и людей, и нашелъ всѣхъ своихъ въ полномъ здоровьѣ. Я прогналъ управляющаго, который укралъ у меня около 130,000 фр., довольно значительная часть моего состоянія. Почему я былъ глупъ? Изъ лѣни я допустилъ себя до слѣпого довѣрія, хотя чувствовалъ очень хорошо, смотря на это сладкое, волосатое лицо, что оно принадлежитъ мошеннику. Ну, тѣмъ хуже, и пусть онъ перевариваетъ мои деньги!
   У меня есть твердое намѣреніе оторваться отъ моей переписки дня на 2, на 3 (около 25 этого мѣсяца) и проѣхать въ Круассе прослушать Попугая. Вмѣстѣ съ перепиской я займусь окончаніемъ перевода Св. Юліанія, такъ какъ онъ долженъ появиться въ Россіи 1-го ноября.
   Я только что прочелъ статью этого Господина о Ренанѣ. Это гнусно; вся эта République des Lettres воняетъ аффектаціей и чѣмъ-то, я не знаю, лживымъ и низкимъ.
   Золя написалъ мнѣ. Онъ здоровъ и возвращается въ Парижъ въ концѣ сентября. Мой Châlet мнѣ нравится; онъ будетъ мнѣ нравиться еще больше, когда пройдетъ запахъ новой мебели. Погода стоитъ прекрасная, зелень деревьевъ передъ моими окнами отливаетъ чудными бархатистыми и золотистыми тонами. Это очень красиво.
   Когда будете писать вашей племянницѣ, передайте ей отъ меня тысячу пожеланій, и до свиданья черезъ двѣ недѣли съ небольшимъ.

Вашъ старый
И. Тургеневъ.

   

XXXVI.

Буживаль, Les Frênes. Châlet. Среда, 29 августа 76.

Мой дорогой другъ,

   Я не отвѣтилъ вамъ тотчасъ же, потому что мнѣ хотѣлось теперь же опредѣлить день моего пріѣзда въ Круассе, а это было не легко; но вотъ я получаю вашу телеграмму, и я вынужденъ сказать вамъ, что я не могу пріѣхать раньше 10 сентября, но тогда навѣрно.
   Я въ восторгѣ, что вы кончили вашу работу. Если я найду, что для начала лучше, чтобы въ русскомъ журналѣ появился Св. Юліаній, я примусь за него, хотя тотъ уже почти конченъ. Вызнаете, что у насъ есть еще время до 1-го ноября.
   Я съ головой ушелъ въ переписку, и это дѣло надоѣдаетъ мнѣ.
   Въ концѣ-концовъ я здоровъ, но я чувствую, что меня окутываетъ какой-то старческій туманъ, очень непріятный.
   Итакъ, мой другъ, до 10, безъ обмана.
   Обнимаю васъ.

Вашъ
И. Тургеневъ.

   

XXXVII.

Буживаль, Les Frênes. Châlet. Воскресенье, 23 сентября 76.

Мой старый злодѣй,

   Я вернулся сюда безъ помѣхъ; у меня не было времени навѣстить Маньи, но я видѣлъ Пелле. Я отдалъ на его разсмотрѣніе спорный вопросъ, онъ мнѣ отвѣтилъ:
   "-- Такъ дѣлаютъ, и даже часто, но это не соотвѣтствуетъ правиламъ хорошей кухни".
   Въ результатѣ я проигралъ вамъ шесть бутылокъ шампанскаго, но если матеріальная побѣда не за мной, то нравственная за мной!
   Я снова принялся за переписку. Сегодня вечеромъ второй разъ перечту Простое сердце. Тысяча дружескихъ пожеланій всему Круассе.
   Надѣюсь, что ваша племянница скоро встанетъ, и обнимаю васъ.
   Кушающій жаренаго цыпленка, горячаго, безъ горчицы.

И. Т.

   

XXXVIII.

Буживаль, Les Frênes. Châlet (Seine-et-Oise).
Среда, 25 октября 76.

   Пишу вамъ въ среду, и ваше письмо помѣчено средой, но сколько прошло недѣль? Двѣ, три, сто, тысяча, я не знаю! Что я дѣлалъ во все это время?-- Ничего, и я ничего не знаю. Дни текли какъ вода, какъ песокъ. А вы, работали ли вы? Какъ здоровье m-me Комманвиль? Надѣюсь, что она давно встала. Когда вы пріѣдете въ Парижъ? Мы останемся здѣсь еще дней десять. Всѣ эти дни небо было пасмурно. Я ничего не читалъ. Впрочемъ, нѣтъ. Я прочелъ вторую пѣснь Донъ-Жуана лорда Байрона, и это былъ блестящій лучъ среди сумрака.
   Было два мы три прекрасныхъ музыкальныхъ вечера. Одну ночь меня промучили почечныя колики. Я думалъ, что подохну.
   Но вотъ!
   Напишите мнѣ слова два и передайте отъ меня тысячу хорошихъ пожеланій m-me и m-lle Комманвиль.
   Я просто одурѣлъ, но это не мѣшаетъ мнѣ обнять васъ.

Вашъ
И. Тург.

   

XXXIX.

Буживаль, Les Frênes. Среда, 8 ноября 76.

Мой дорогой другъ,

   Я погруженъ въ хлопоты по укладкѣ,-- мы ѣдемъ послѣ завтра въ Парижъ; какъ только я водворюсь тамъ, я напишу вамъ болѣе подробно.
   Вѣстникъ Европы далъ мнѣ знать, что онъ не можетъ напечать Св. Юліанія за моей подписью раньше моего романа, въ виду обѣщанія не печатать ничего моего или подписаннаго моимъ именемъ раньше этой вещи; но такъ какъ романъ будетъ помѣщенъ въ январьскомъ номерѣ, Св. Юліаній пойдетъ въ февральской, раньше своего появленія во Франціи. Мнѣ думается, что я нашелъ хорошаго переводчика для Простого сердца.
   Я въ восторгѣ, что m-me Комманвиль выздоровѣла и выходитъ. Передайте ей отъ меня тысячу пожеланій.
   Что касается гигантскихъ трудностей Иродіады, я вѣрю въ нихъ, но я убѣжденъ, что вы побѣдите ихъ. Я не читалъ фельетона Золя, но я прочелъ первую часть Assomoir. Чортъ, чортъ!... мы поговоримъ объ этомъ. Напишу вамъ дня черезъ два, черезъ три, какъ только устроюсь въ Парижѣ. Мои почечныя колики были простою случайностью, очень непріятною, конечно, но съ тѣхъ поръ мое здоровье недурно.
   До скораго свиданія. Обнимаю васъ.

Вашъ
И. Тургеневъ.

   

XL.

Парижъ, 50, rue de Douai. Суббота, 2/9 декабря 76.

Дорогой старина,

   Ровно недѣлю тому назадъ я взялъ этотъ листокъ бумаги, чтобы написать вамъ; но я не написалъ ни слова. У меня скверное расположеніе духа: я чувствую себя старымъ, скучнымъ, тусклымъ, безполезнымъ и глупымъ. У меня былъ припадокъ подагры, но онъ кончился раньше времени. Я поправляю корректуры моего романа, который мнѣ пересылаютъ изъ Петербурга, и нахожу его пошлымъ, незначительнымъ {Новь.}. Я почти никого не вижу. Я нахожу, что вы слишкомъ долго остаетесь внѣ Парижа; еслибъ я могъ поговорить съ вами, все это улеглось бы, но писать надо было бы слишкомъ много: 1-е -- это скучно, 2-е -- на бумагѣ надо говорить все, даже то, что само собою понятно.
   У насъ былъ обѣдъ съ Золя и Гонкуромъ; Додэ не могъ придти. Жалѣли о вашемъ отсутствіи. М. Пелле далъ намъ отвратительный обѣдъ; не надо больше ходить туда. Ну, когда же увидятъ васъ въ Парижѣ? Подвигается ли работа? Какъ здоровье?
   Гонкуръ прочелъ намъ отрывокъ изъ своего романа {La fille Elisa.} прерывающимся отъ волненія голосомъ. Мнѣ казалось страннымъ, что человѣкъ съ сѣдыми волосами можетъ придти въ такое волненіе. То, что онъ прочелъ намъ, показалось мнѣ хорошо, но немного недодѣланнымъ. Я сунулъ носъ въ Assomoir. Въ восторгъ не пришелъ. Только это между нами. Талантъ есть, конечно, но романъ тяжелъ и слишкомъ много тамъ возни съ ночною посудой.
   Когда вы возвращаетесь, рѣшительно? Дайте мнѣ знать объ этомъ не медля,-- не подражайте мнѣ. А что вы скажете о грязи, въ которой здѣсь барахтаются? У насъ, навѣрное, будетъ война, что бы тамъ ни говорили.
   Я надѣюсь имѣть доходъ въ 10,000 рублей на весь 1877 годъ. Въ хорошія времена это составило бы 35,000 франковъ, въ средніе 30,000, въ дурныя 25,000, а надо разсчитывать на 25,000 не больше. Такъ какъ у меня на 10,000 франк. обязательствъ, и столько же долговъ, то останется немного. Терпѣніе!
   Засвидѣтельствуйте мои дружескія чувства вашей племянницѣ и ея мужу. Я -- прѣлая груша, старая тряпка, но я очень люблю васъ.

До свиданья.
И. Тургеневъ.

   

XLI.

Парижъ, 50, rue de Douai. Вторникъ 19 декабря 1876 г.

Мой дорогой старина,

   Я возвращаюсь изъ добродѣтельнаго семейнаго путешествія, которое отняло у меня три дня и во время котораго я не мало скучалъ. И вотъ я отвѣчаю на ваше письмо. Покончимъ сначала съ вопросомъ о трехъ разсказахъ.
   Св. Юліаній переведенъ, находится въ рукахъ издателя и будетъ оплаченъ по обычной для меня цѣнѣ, то-есть онъ дастъ намъ 300 р. (рубль колеблется между 2 фр. 85 с. и 3 фр. 30 с.) съ печатнаго листа (16 страницъ), но вотъ зацѣпка: я формально обѣщалъ моему издателю и публикѣ (въ замѣткѣ, которую имѣлъ глупость напечатать) ничего не давать подъ моимъ именемъ, до моего большого романа. Я кончилъ этотъ романъ и отправилъ его въ С.-Петербургъ, и его въ настоящую минуту печатаютъ. Только змѣя издатель, вмѣсто того, чтобы напечатать его цѣликомъ, какъ онъ мнѣ форменно обѣщалъ, дѣлитъ его на двѣ половины, такъ что онъ появится въ двухъ книгахъ 1 (13) января и 1 (13) февраля, и онъ какъ хорошо меня опуталъ, что, въ моемъ качествѣ прѣлой груши, я далъ свое согласіе на это изуродованіе, которое отбрасываетъ несчастнаго Юліанія на мартъ мѣсяцъ, 1 (13). Надо, слѣдовательно, напечатать и два другіе разсказа. Во всякомъ случаѣ Простое сердце не должно быть напечатано одно. Это не невозможно, судя по тому, что вы пишите. Я отдалъ Простое сердце одной русской барышнѣ-писательницѣ, хорошо владѣющей языкомъ. Она въ Парижѣ, и если она съ честью выйдетъ изъ испытанія, я довѣрю ей также Иродіаду, конечно, я тщательно пересмотрю переводъ. Я перепишу его, если надо, такъ какъ необходимо, чтобы стояло мое имя! Иначе скажутъ, если онъ перевелъ первый разсказъ, то почему не переводитъ и другіе? Значитъ они не такъ хороши? Только такимъ образомъ мы можемъ имѣть хорошую плату {Какъ мы упомянули въ предисловіи, два разсказа Флобера, Св. Юліаній и Иродіада, появились за подписью Тургенева, какъ переводчика и включены въ русское изданіе полнаго собранія сочиненій Тургенева.}.
   Но другія затрудненія! Я уѣзжаю въ Петербургъ (это между нами) 15 февраля и пробуду тамъ мѣсяцъ. Если возможно, что къ тому времени вы еще не будете готовы, я возьму съ собой только оригиналъ, такъ какъ у меня не будетъ времени сдѣлать переводъ хорошо. Тогда мнѣ надо будетъ найти кого-нибудь въ Петербургѣ, что не невозможно. Конечный результатъ: старайтесь кончить Иродіаду въ первыхъ числахъ февраля, и тогда мы посмотримъ.
   Что до другихъ пунктовъ, о которыхъ говорится въ вашемъ письмѣ, то я отвѣчу въ краткомъ стилѣ, такъ какъ не хочу написать больше страницы.
   1. Настойчивая просьба поспѣшить вашимъ возвращеніемъ, такъ какъ мнѣ васъ страннымъ образомъ недостаетъ.
   2. Относительно Золя мы сходимся. Въ пятницу будетъ нашъ обѣдъ въ ресторанѣ Opéra Comique. Пелле -- свинья.
   3. Ренанъ. Его статья очень интересна во всемъ, что касается его лично, но какой недостатокъ колорита и жизни! Я ничего не вижу -- ни Бретани, ни всѣхъ праведниковъ, ни его матери, ни его маленькихъ дѣвочекъ, благодаря которымъ произошло раздвоеніе въ его первой любви, ни его самого! И зачѣмъ онъ говоритъ, что Богъ далъ ему дочь {Статья Ренана, о которой говоритъ Тургеневъ, глава Воспоминаній дѣтства французскаго философа, появившаяся въ Revue des Deux Mondes 1 декабря 1876 г. Эти Воспоминанія были соединены въ одну книгу нѣсколько лѣтъ спустя.}?
   4. Я не читалъ Монтегю, потому что онъ мнѣ противенъ. По всему вѣроятію войны не будетъ. Вы косвенно заинтересованы въ этомъ, такъ какъ она чертовски вліяетъ на курсъ рублей. Перемѣну министра я встрѣтилъ холодно. "Germiny" пирамидальна! Вотъ что можетъ заставить повѣрить въ существованіе Бога, эгоистичнаго, ироническаго и насмѣшливаго! У меня была m-me Комманвиль. Я былъ этимъ очень восхищенъ и очень польщенъ. Я нашелъ, что видъ у нея превосходный.
   А теперь обнимаю васъ.

Вашъ
Ив. Тургеневъ.

XLII.

50, rue de Douai. 2 января 77.

Мой дорогой другъ!

   На слѣдующей страницѣ вы найдете стихотвореніе, продиктованное школьнымъ учителемъ классу (по случаю Новаго года), и которое сынъ нашего консьержа, мальчикъ восьми лѣтъ, поднесъ своимъ родителямъ. Мать (она, кстати, читать не умѣетъ) принесла показать эту чудную вещь m-me Віардо. Она была такъ горда этимъ, что у нея слезы стояли на глазахъ; а я поспѣшилъ переписать это настоящее произведеніе искусства и послать его вамъ. Измѣряйте если можете глубину души этого "піона" {Классный наставникъ (Pion).}, растворившагося въ риторикѣ!
   У меня отъ подагры болитъ колѣно; надѣюсь, что это скоро кончится, но сейчасъ я не могу двигаться.
   А вы, вы все хорошо работаете?
   Здоровье хорошо?
   Дружески обнимаю васъ.

Ив. Тургеневъ.

-----

Chers Parents *).

   Un nouvel an commence sa carrière,
   Et vous savez les voeux que mon coeur peut former.
   Il en est surtout un que l'amour nous suggère
   C'est de vous voir toujours m'aimer
   Autant que je cherche à vous plaire!
   Jaloux du bonheur des amants
   Le temps s'amuse à détruire leur chaîne,
   Ce noeud qui leur fut cher, les fatigue et les gêne.
   Le vent emporte leurs serments,
   Et pour l'amante infortunée
   Le plus souvent la bonne année
   Est celle qui vient de finir!
   Mais la tendresse filiale
   N'est point sujette au repentir;
   Toujours vive, toujours égale,
   Le temps ne peut arrêter ses progrès,
   Semblable aux feux de la Vestale,
   Son ardeur ne s'éteint jamais!
   *) Дорогіе родители, Новый годъ начинаетъ свой путь, и вы знаете пожеланія моего сердца. Между ними одно главное, которое подсказываетъ намъ любовь: чтобы вы всегда любили меня такъ же, какъ я стараюсь понравиться вамъ. Время, завидуя счастью влюбленныхъ, стремится уничтожить соединяющія ихъ звенья. Узы, которыя были имъ такъ дороги, утомляютъ и стѣсняютъ ихъ. Вѣтеръ уноситъ ихъ клятвы, и для несчастной влюбленной хорошій годъ чаще всего тотъ, который кончается; но сыновняя любовь не можетъ вызывать раскаянія, всегда живая и всегда ровная, она не можетъ ослабѣть отъ времени. Подобно огнямъ Весты, ея пламя никогда не потухаетъ!
   

XLIII.

Парижъ, 50, rue de Douai, въ среду вечеромъ 24 января 1877.

Мой дорогой старина!

   Посылаю вамъ два нумера Temps, гдѣ помѣщена одна моя маленькая бездѣлка. Прочтите это, когда вамъ нечего будетъ дѣлать.
   Первая часть моего романа, появившаяся въ Россіи, доставила, кажется, большое удовольствіе моимъ друзьямъ и очень мало публикѣ. Газеты находятъ, что я выдохся, и побиваютъ меня моими же собственными прежними произведеніями (какъ васъ Madame Bovary).
   Я радуюсь, что вы работаете хорошо, а m-me Комманвиль, которую я видѣлъ и нашелъ въ полномъ здоровьѣ и хорошемъ настроеніи, сказала мнѣ, что вы вернетесь раньше, чѣмъ предполагали. Bravo! Мнѣ недоставало васъ здѣсь. Что до меня, я не уѣду раньше первыхъ чиселъ марта.
   Золя прислалъ мнѣ свой Assomoir. Это толстая книга, я примусь за нее.
   Бѣдный Мопассанъ совсѣмъ полинялъ! (Онъ былъ у меня). Это -- желудочная болѣзнь, по его словамъ. Онъ все такъ же милъ, но очень безобразенъ теперь.
   Несмотря ни на что, я продолжаю вѣрить въ войну весной.
   А теперь обнимаю васъ и до свиданья.

И. Тургеневъ.

   

XLIV.

Буживаль, Les Frênes, 15, rue de Mesmer. Вторникъ, 24 іюля 1877.

Мой дорогой старина!

   Я не отвѣтилъ вамъ тотчасъ же потому, что у меня была смутная надежда поѣхать въ Круассе, чтобы самому привезти вамъ вашъ халатъ, но въ настоящую минуту эта надежда исчезла, и я посылаю вамъ халатъ {Подарокъ Тургенева Флоберу; шелковый татарскій халатъ, шитый разноцвѣтнымъ шелкомъ и золотомъ.} по желѣзной дорогѣ.
   Моей ногѣ лучше, но мнѣ еще невозможно много ходить.
   Мнѣ кажется, я кончу тѣмъ, что попробую новое лѣкарство, которое расхваливаютъ въ журналахъ и названіе котораго начинается съ sal и кончается на же. Эта негодная подагра принимаетъ у меня полухроническую, полуострую форму, которая надоѣдаетъ мнѣ. Жаль, что Б. и П. покончили съ медициной, я спросилъ бы ихъ мнѣніе.
   Въ Россіи я сдѣлалъ 1/4 того, что хотѣлъ сдѣлать, но и это уже нѣчто; конечно, я главное не сдѣлалъ. Я не видѣлъ моего брата. Все это въ тѣни.
   Я бы очень хотѣлъ, чтобы война кончилась, хотя бы для того, чтобы могъ подняться курсъ русскаго рубля. Настоящее положеніе совершенно парализуетъ мои средства. Вы работаете, это хорошо; а дѣла, то, что, вы помните, такъ много обѣщало, какъ обстоитъ съ этимъ?
   Что до моей литературы, она теперь въ глубочайшей изъ безднъ.
   Я видѣлъ маленькую новеллу Золя въ Echo Universel. Начало въ особенности замѣчательно. Мой дружескій привѣтъ всѣмъ.

Обнимаю васъ.
Ив. Тург.

   

XLV.

Каэнъ, Grand-Hôtel de la Place Royale.
Пятница вечеромъ, 17 августа 77.

   Каэнъ? Почему Каэнъ? спросите вы, мой дорогой старина! Что значитъ Каэнъ, чортъ возьми! А вотъ что: дамы семейства Віардо дожны провести пятнадцать дней на берегу моря, мы въ Люкѣ или О-тѣ-Овенѣ, и меня послали впередъ, чтобы найти что-нибудь. Я взялъ ваше письмо съ собой и спѣшу сказать вамъ, что вашъ пріѣздъ мнѣ очень подходитъ, такъ какъ я со вторника вернусь въ Буживаль и буду ждать словечко отъ васъ въ Frênes, чтобы знать, когда мнѣ выѣхать встрѣтить васъ въ Парижъ въ Faubourg St. Honoré. Мы поговоримъ такъ, что стѣны въ комнатѣ задрожатъ! Итакъ, начиная со вторника, я жду отъ васъ слова.

Обнимаю васъ.
Вашъ
Ив. Тургеневъ.

   

XLVI.

Буживаль, Les Frênes. Четвергъ, 30 августа 1877.

Мой дорогой другъ!

   Когда вы говорите со мной, вы думаете, что имѣете дѣло съ человѣческимъ существомъ; разочаруйтесь,-- я только старая посудина для подагры. Это значитъ, что она опять со страшною силой напала на меня съ іюня мѣсяца, когда мы завтракали вмѣстѣ, и что съ тѣхъ поръ я лежу на боку. Въ истекшую ночь она поднялась отъ пятки къ колѣну и, по всему вѣроятію, еще не закончила свои странствованія. Поэтому, если хотите меня видѣть, надо сдѣлать какъ Магометъ: подойти къ Горѣ.
   Затѣмъ обнимаю васъ и желаю вамъ кучу хорошихъ вещей,-- не имѣть подагры.

Вашъ
Ив. Тург.

   

XLVII.

Буживаль, Les Frênes. Суббота, 1 сентября 1877 г. 8 ч. утра.

Мой дорогой другъ,

   Пишу вамъ, чтобы помѣшать вамъ подойти къ Горѣ, если у васъ была эта мысль. Я рѣшился потащиться въ Парижъ на моихъ костыляхъ,-- въ Парижъ, чтобы посовѣтоваться съ д-мъ Сэ. Я долженъ былъ отложить это до среды, такъ какъ воскресенья и понедѣльники онъ проводитъ въ Трувилѣ, а по вторникамъ не принимаетъ. Не знаю, когда онъ отпуститъ меня, и мнѣ невозможно подняться на вашъ пятый этажъ. Поэтому наше свиданье, обѣдъ и т. д., все падаетъ въ воду. Послѣ 40 лѣтъ только одно слово составляетъ суть жизни: Отказываться.
   Обнимаю васъ и желаю вамъ здоровья, дѣятельности и т. д., и т. д.

Вашъ старый
И. Тургеневъ.

XLVIII.

Буживаль, Les Frênes-Châlet. Пятница, 5 октября.

Мой дорогой другъ,

   Только одно слово, сказать вамъ, чтобы вы не удивлялись моему молчанію, по многимъ причинамъ, которыя скажу, когда мы увидимся. Все это время я предавался мрачнымъ мыслямъ и былъ совершенно неспособенъ къ человѣческому общенію.
   Какъ только будетъ возможно, я пріѣду къ вамъ, заранѣе предувѣдомлю васъ.
   Я ничего не читаю, ничего не дѣлаю, и вмѣстѣ съ тѣмъ совершенно здоровъ, благодаря салициловому натрію.
   Бракъ m-lle Viardot немного отложенъ.
   Работайте получше за насъ обоихъ. Обнимаю васъ.

Вашъ вѣрный
И. Тургеневъ.

   

XLIX.

Парижъ, 50, rue de Douai. Четвергъ, 8 ноября 1877 г.

   Я долженъ все же написать вамъ, хотя бы для того, чтобъ узнать, сколько времени вы думаете еще пробыть въ Круассе, потому что я хочу пріѣхать къ вамъ, чего бы это ни стоило.
   Вотъ десять дней, какъ мы оставили деревню и окончательно устроились здѣсь.
   Здоровье мое лучше, благодаря салициловому натрію, который я принимаю уже два мѣсяца и который, кажется, вытѣснилъ подагру.
   Мое главное горе въ томъ, что бракъ второй дочери m-me Віардо съ человѣкомъ, котораго я любилъ и которому покровительствовалъ, разстроился. Все произошло у меня на глазахъ. Были психологическія странности, которыя я желалъ бы видѣть лучше въ другомъ мѣстѣ.
   Мы поговоримъ обо всемъ этомъ и еще о многомъ другомъ. Я никого не видѣлъ и не вижу. Золя, должно быть, вернулся, я думаю зайти къ нему на этихъ дняхъ. Надѣюсь, что вы здоровы и неустанно работаете. Шамеро {Мужъ старшей дочери m-me Віардо и собственникъ большой типографіи.} сказалъ мнѣ, что ваши три разсказа вновь издаются. Тѣмъ лучше!
   Обнимаю васъ.

Вашъ старый
И. Тургеневъ.

   P. S. Хороша политика-то? Я всегда былъ увѣренъ, что министерство останется, и что дубовая голова, занимающая выгодное положеніе, сильнѣе всего народа.
   

L.

50, rue de Douai, Парижъ, Среда, 5 декабря 1877 г.

Мой милый старина,

   Все въ томъ же горизонтальномъ положеніи. Съ тѣхъ поръ, какъ я писалъ вамъ, со мной снова повторился припадокъ. Я не страдаю болѣе, но я начинаю спрашивать себя, какъ пользуются ногами; люди, которые ходятъ съ помощью костылей кажутся мнѣ богатырями, героями. Я представляю себѣ, что такимъ образомъ я въ одинаковомъ положеніи съ бѣдною Франціей, которая тоже не можетъ двинуть ни ногой, ни рукой. Какое положеніе, мой дорогой другъ! Этого никогда не было видано. Локомотивъ на всѣхъ парахъ несется къ безднѣ, а машинистъ спокойно чешетъ у себя въ... или складываетъ руки. А эта ложь, эта наглая ложь, которая сочится отовсюду, какъ замороженное полѣно на огнѣ: повторяю, ничего подобнаго никогда не было видано.
   М-me Комманвиль была такъ добра и мила, что навѣстила больного. Я нашелъ, что видъ у нея чудный, сіяющій здоровьемъ. Я видѣлъ также Золя, который рѣшительно хочетъ написать пьесу для Сары Бернаръ.
   Я только что кончилъ Набоба. Въ этой книгѣ есть многое выше уровня Додэ и многое ниже. То, что онъ наблюдалъ, великолѣпно; то, что онъ выдумываетъ -- слабо, прѣсно и даже не оригинально. Несмотря на все это, хорошія стороны книги такъ хороши, что я думаю, я рѣшусь написать ему правдивое письмо, которое доставитъ ему удовольствіе и огорченіе. Можетъ быть, въ концѣ концовъ, я и не сдѣлаю этого.
   А вы, работаете вы? М-іне Комманвиль говоритъ мнѣ, что да. Тѣмъ лучше. Пользуйтесь временемъ, пока никакая болѣзнь не пристала къ вамъ. Потому что разъ она придетъ, все кончено. Она внушаетъ вамъ резиньяцію, самоуничиженіе, съ христіанской точки зрѣнія, можетъ быть, и превосходныя, но ни къ чорту не годныя для того, кто можетъ еще что-нибудь сдѣлать.
   Вы возвращаетесь къ Новому году не правда ли? Прощайте, обнимаю васъ.
   У меня нѣтъ горя, но нѣтъ и никакой радости. Я кажусь самъ себѣ тѣнью изъ Елисейскихъ полей въ Орфеѣ Глюка. У меня долженъ быть ихъ взглядъ "глубоко удивленный и глубоко равнодушный", какъ говоритъ Жюль Симонъ, сдѣлавшись министромъ Макъ-Магона,-- Жюль Симонъ Министръ, это на рѣдкость?

Вашъ другъ Ив. Тургеневъ.

   Письмо, которое Тургеневъ собирался написать Додэ, было имъ написано и отослано, авторъ Набоба приводитъ его въ своей статьѣ о Тургеневѣ, написанной имъ въ 1883 г. для Century Magazine въ Нью-Йоркѣ. Вотъ оно:
   Мой дорогой другъ!
   Если я до сихъ поръ ничего не сказалъ вамъ о вашей книгѣ, то только потому, что хотѣлъ сдѣлать это подробнѣе, а не удовольствоваться нѣсколькими банальными фразами. Откладываю все это до нашего свиданія, которое теперь скоро наступитъ, надѣюсь, такъ какъ Флоберъ возвращается на этихъ дняхъ, и снова начнутся наши обѣды.
   Скажу теперь только одно: изъ всѣхъ книгъ, написанныхъ вами, Набобъ -- самая замѣчательная и самая неровная. Если Фромона и Раслуа изобразить прямой линіей, то Набоба должно изобразить такъ: -- , и верхушки зигзаговъ могутъ быть доступны только перворазрядному таланту.
   Прошу извинить меня за то, что объясняюсь такъ геометрически.
   У меня былъ очень сильный и продолжительный припадокъ подагры. Я вышелъ въ первый разъ только вчера -- и у меня ноги и колѣна точно у девяностолѣтняго человѣка. Я боюсь, что сдѣлаюсь тѣмъ, что англичане называютъ a confirmed invalid {Совершенный инвалидъ.}.
   Тысячу дружескихъ пожеланій m-me Додэ; сердечно жму вамъ руку {Это письмо въ статьѣ Альфонса Додэ помѣчено по ошибкѣ 24 мая 1877 г., такъ какъ оно было написано позднѣе письма Тургенева къ Флоберу. Свѣренное съ подлинникомъ письмо къ Додэ оказалось въ дѣйствительности помѣченнымъ 24 декабря 1877 г.}.

Вашъ Иванъ Тургеневъ.

   

LI.

Парижъ, 50, rue de Douai. Понедѣльникъ, 14 іюня 1878 г.

   Мой дорогой другъ!
   Я въ самомъ дѣлѣ странное существо, но на этотъ разъ менѣе, чѣмъ вы думаете.
   Я вамъ говорилъ, что на сегодня меня пригласилъ толстякъ Ханыковъ {Извѣстный географъ, старинный другъ Тургенева, послѣдніе годы постоянно жившій въ Парижѣ.}. Я могъ бы отказаться, еслибъ онъ никого не пригласилъ для этого случая... но подумайте, два математика, которыхъ позвали нарочно для этого. Моя репутація такъ плоха (что касается точности), что я погубилъ бы себя навсегда.
   Я прочелъ фельетонъ Золя... Что хотите? Я жалѣю его. Да, онъ внушаетъ мнѣ сожалѣніе: и я боюсь, что онъ никогда не читалъ Шекспира. Въ немъ есть природный недостатокъ, отъ котораго онъ никогда не избавится.
   Итакъ, до субботы!
   Ужъ буду же я пунктуаленъ въ этотъ день.

Весь вашъ Ив. Тургеневъ.

   

LII.

Буживаль, 16, rue de Mesmer. Les Frênes. Воскресенье, 23 іюня 1878 г.

   Я также, мой дорогой другъ, думалъ, что въ настоящее время буду въ Германіи; но нѣтъ! Я допустилъ завлечь себя въ интернаціональный конгресъ, который не будетъ имѣть никакого успѣха и не можетъ имѣть его, и вотъ я произношу рѣчи, и patati et patata! Другъ мой, что за комическая штука собраніе, обсуждающее вопросы! Викторъ Гюго приготовилъ вчера чудную рѣчь: рѣчь эту принимаютъ восторженно, вотируютъ ее печатаніе, какъ въ Конституантѣ,-- и пять минутъ спустя принимаютъ рѣшеніе діаметрально противоположное его рѣчи! И Онъ Самъ вотируетъ его! У насъ коммиссія, которая засѣдаетъ каждый день (я вице-президентъ). Мы топчемся на одномъ мѣстѣ, какъ болваны, и я начинаю думать, что мы и на самомъ дѣлѣ болваны. Я сытъ по горло и въ четвергъ улепетываю въ Карлсбадъ, куда прошу писать мнѣ (К., Богемія, до востребованія). Вода, которую я тамъ буду пить, можетъ быть тоже иллюзія, но не такая явная.
   Что до васъ: здоровья и терпѣнія, вотъ чего я желаю вамъ отъ всего сердца.
   Я видѣлъ минутку Золя; онъ купилъ домикъ въ окрестностяхъ Maisons Laffitte и тамъ поселится.
   Г. Мартанъ, конечно, не великій писатель, но сознайтесь, что Тэнъ въ креслѣ Тьера -- это кажется чудовищнымъ! Лично я очень люблю Мартэна, и радъ его успѣху.
   Обнимаю васъ.

Ив. Тургеневъ.

   

LIII.

Парижъ, 50, rue de Douai. Суббота, 9 ноября 1878 г.

Мой дорогой старина,

   Послѣ столькихъ несчастій, Радамистъ, вы ли это? Послѣ такого долгаго молчанія, послѣ поѣздокъ въ Россію, въ Англію, къ самому чорту, да, это я; и я прихожу сказать вамъ, что я поселился въ Парижѣ только вчера, что я хочу имѣть извѣстія отъ васъ, что вы должны сказать мнѣ, сколько времени вы останетесь еще въ Круассе, такъ какъ я предполагаю, что вы тамъ, и хочу навѣстить васъ тамъ.
   Мое здоровье довольно хорошо, и я хожу совсѣмъ одинъ, какъ трехлѣтній младенецъ. На сегодня я ничего больше не прибавлю, такъ какъ чувствую себя еще совсѣмъ усталымъ и жду вашего отвѣта.
   Обнимаю васъ.

Вашъ
Ив. Тургеневъ.

   

LIV.

Парижъ, 50, rue de Douai. Среда, 27 ноября 1878 г.

Мой дорогой старина,

   Въ отвѣтъ на вашу записочку, грустный тонъ которой совсѣмъ разстроилъ меня, я хотѣлъ поскакать въ Круассе, и если не сдѣлалъ этого, то въ силу высшихъ причинъ. Надо было предать землѣ стараго 40-лѣтняго друга (40 лѣтъ дружбы) Ханыкова, скончавшагося въ Рамбулье, въ самомъ непріятномъ домѣ, который я только видѣлъ. На Père Lachaise было очень скверно: грязь внизу, нѣчто вродѣ града или снѣга сверху, грязно вокругъ. Имъ стоило безконечнаго труда опустить въ зіяющую яму огромный и тяжелый гробъ. Я произнесъ нѣсколько прощальныхъ словъ на краю этой ямы, на глыбахъ мокрой и склизкой земли. Я говорилъ съ непокрытою головой и схватилъ сильный насморкъ, который не позволяетъ мнѣ выйти изъ комнаты и поѣхать въ Круассе. Все же мнѣ лучше и, конечно, будущая недѣля не пройдетъ безъ того, чтобы вы не повидали меня въ вашемъ домѣ въ Круассе. Я отсюда вижу скептическую улыбку, блуждающую на вашихъ губахъ; и долженъ признаться, что вы имѣете право такъ улыбаться, а все же вы увидите!
   Золя еще не вернулся въ Парижъ. Я не видалъ Додэ. Гонкуръ приходилъ ко мнѣ вчера, чтобы позаимствоваться у меня немного мѣстнымъ колоритомъ: южная Россія, имена цыганъ и т. д. Я нашелъ, что онъ въ добромъ здоровьѣ, немного худъ, и все тѣ же блестящіе и темные глаза, и совсѣмъ не добрые. Онъ съ большою симпатіей говорилъ о васъ.
   Мнѣ только что исполнилось шестьдесятъ лѣтъ, дорогой старина. Это начало хвоста жизни. Испанская пословица говоритъ, что труднѣе всего сдирать кожу съ хвоста. Это представляетъ въ тоже время наименѣе удовольствія и результатовъ. Жизнь становится исключительно личной и оборонительной противъ смерти; и это преувеличеніе личности приводитъ къ тому, что она теряетъ интересъ даже для ея обладателя. Но вы и такъ уже слишкомъ не веселы для того, чтобъ я могъ тянуть еще эту погребальную ноту. Считайте, что я ничего не сказалъ. Когда мы увидимся, у меня будетъ много чего поразсказать вамъ о моихъ двухъ путешествіяхъ въ Россію и Англію. Поэтому заставьте меня разговориться.
   Всѣ мои здоровы и кланяются вамъ. А я обнимаю васъ.
   До скораго свиданья. Вы будете увѣдомлены наканунѣ.

Вашъ
Ив. Тургеневъ.

"Русская Мысль", кн.VIII, 1896

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru