Тьер Адольф
Консульство и Империя

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Le Consulat et l'Empire).
    Статья третья.
    Текст издания: журнал "Отечественныя Записки", No 7, 1845.

КОНСУЛЬСТВО И ИМПЕРІЯ

Соч. ТЬЕРА.

Статья третья.

Перемиріе: Заботы о египетской арміи. Графъ Сен-Жульянъ. Предварительныя статьи мира. Сѣверный нейтралитетъ. Испанскій дворъ. Бертье въ Мадритѣ. Предложенія вѣнскаго кабинета. Требованіе первымъ консуломъ перемирія на моряхъ. Страхъ Австріи. Гогенлинденская конвенція. Кобентцель въ Люневиллѣ. Празднество 1-го вандемьера. Перенесеніе останковъ Тюренна. Партіи. Роли Фуше, Талейрана и Камбасересса. Семейство Бонапарте. Письма Лудовика XVIІІ, и отвѣты на нихъ перваго консула. Заговоръ Черакки и Арены. Памфлетъ Фонтана.-- Гогенлинденъ: Конгрессъ въ Люневиллѣ. Возобновленіе военныхъ дѣйствій. Моро и эрцгерцогъ Іоаннъ. Сраженіе при Гогенлинденѣ. Штемерское перемиріе. Макдональдъ на Альпахъ. Переправа Брюна черезъ Минчіо. Тревизское перемиріе. Возобновленіе переговоровъ въ Люневиллѣ. Люневилльскій миръ.-- Адская машина: Замыслы противъ перваго консула. Взрывъ въ улицѣ Сен-Пикезъ. Гнѣвъ перваго консула. Ссылка террористовъ. Низкій поступокъ Фуше. Открытіе истинныхъ виновниковъ преступленія. Казнь Карбона и Сен-Режана. Строгое осужденіе Топино-Лебрена, Арены и др. Внутреннія дѣла. Дороги. Сен-Кентенскій каналъ. Мосты черезъ Сену. Дорога черезъ Cимплонъ. Страннопріимныя обители на горѣ Сени и Симплонѣ.-- Нейтральныя державы: Флорентинскій трактатъ. Португалія. Адмиралъ Гантомъ. Общая коалиція противъ Англіи. Бѣдствія Англіи. Внутреннее ея состояніе. Питтъ. Георгъ III. Нельсонъ. Копенгагенъ. Расторженік коалиціи. Открытіе въ Лондонѣ переговоровъ о мирѣ. Успѣхи Франціи со дня 18 брюмера.

   Между-тѣмъ, какъ Озирисъ везъ въ Европу вѣсть о томъ, что произошло на берегахъ Нила, изъ Англіи были отправлены приказанія, совершенно-противоположныя посланнымъ прежде. Замѣчанія сэра Сиднея-Смита были приняты въ Лондонѣ. И потому правительство ратификовало эль-аришскую конвенцію и повелѣло лорду Кейту привести ее въ исполненіе. Но это уже было поздно, какъ мы видѣли; въ это время, конвенція была уничтожена оружіемъ, и Французы, снова завладѣвъ Египтомъ, не хотѣли уже болѣе его покинуть.
   Первый консулъ съ радостью узналъ объ упроченіи своего завоеванія. Къ-несчастію, вѣсть о смерти Клебера дошла до него почти въ то же время, какъ и вѣсть о его подвигахъ. Грусть Бонапарте была жива и чистосердечна. Онъ рѣдко притворялся, и то только тогда, когда бывалъ къ тому вынуждаемъ долгомъ или большими выгодами, но всегда съ усиліемъ, потому-что живость его характера дѣлала для него такое притворство труднымъ. Но въ тѣсномъ кругу своего семейства и приближенныхъ онъ сбрасывалъ съ себя всякую личину; здѣсь обнаруживалъ онъ и свою привязанность и свою ненависть съ крайнею пылкостью. Въ этой-то искренней бесѣдѣ онъ глубоко скорбѣлъ о смерти Клебера. Онъ не жалѣлъ въ, немъ, какъ въ Дезэ, друга, но жалѣлъ великаго генерала, полководца искуснаго, болѣе-способнаго, нежели кто-либо другой, упрочить водвореніе Французовъ въ Египтѣ, -- водвореніе, которое онъ считалъ лучшимъ изъ своихъ подвиговъ, но которое одинъ только окончательный успѣхъ могъ превратить изъ блистательной попытки въ великое, прочное предпріятіе.
   Время, подобно рѣкѣ, уносящей все, что люди бросаютъ въ ея быстрыя воды, время унесло эти отвратительныя выдумки, порожденныя тогда ненавистью партій. Однакоже, будетъ назидательно привести здѣсь одну изъ нихъ, хотя она уже совершенно забыта. Агенты партіи роялистовъ распространили слухъ, и англійскіе журналы повторили его, что Дезэ и Клеберъ, помрачавшіе собою перваго консула, были умерщвлены по его приказанію -- одинъ на поляхъ Маренго, другой въ Каиръ. Было не мало жалкихъ безумцевъ, которые повѣрили этому, а теперь почти стыдно вспоминать объ этихъ предположеніяхъ.
   Первый консулъ отдалъ уже настоятельныя приказанія флотамъ, стоявшимъ въ Бресть и Рошфорѣ, готовиться къ выступленію въ Средиземное-Море. Испанская эскадра, подъ начальствомъ адмирала Гравины, должна была, вмѣстѣ съ французскою, выйдти изъ годовой блокады въ Брестѣ. Къ этому соединенному флоту, состоявшему изъ 40 большихъ военныхъ кораблей, должны были примкнуть французскіе корабли изъ Лорьяна, Рошфора, Тулона, испанскіе изъ Ферроля, Кадикса, Картагены. Различныя движенія этого флота должны были быть направлены такъ, чтобъ обмануть Англичанъ, привести ихъ въ недоумѣніе, а тѣмъ временемъ адмиралъ Гантомъ, взявъ съ собою лучшіе на ходу корабли, долженъ былъ ускользнуть и перевезти въ Египетъ 6,000 отборнаго войска, множество ремесленниковъ и огромное количество военныхъ припасовъ и снарядовъ. Испанія охотно склонилась на это предложеніе. Она представляла въ возраженіе на этотъ планъ только плохое состояніе обоихъ флотовъ. Первый консулъ сдѣлалъ все, что было возможно, къ уничтоженію этого возраженія, и скоро корабли обѣихъ націй были снабжены всѣмъ необходимымъ. Въ ожиданіи, онъ хотѣлъ, чтобъ египетская армія всякіе пять или шесть дней получала отъ него извѣстія. Онъ далъ приказаніе, чтобъ изъ всѣхъ портовъ Средиземнаго-Моря, въ томъ числѣ и испанскихъ и итальянскихъ, были отправлены бриги, простыя купеческія суда съ ядрами, бомбами, свинцомъ, порохомъ, ружьями, саблями, лѣсомъ для дѣланія всякихъ повозокъ, медикаментами, хиною, зерновымъ хлѣбомъ, винами, наконецъ, со всѣмъ тѣмъ, чего не было въ Египтѣ. Онъ приказалъ, сверхъ-того, чтобъ всякое изъ этихъ малыхъ судовъ везло съ собою нѣсколько ремесленниковъ, каменьщиковъ или кузнецовъ, нѣсколько капонировъ и нѣсколько отборныхъ кавалеристовъ. Онъ заключилъ даже условія съ алжирскими купцами, чтобъ они отправили въ Египетъ грузы вина, въ которомъ нуждалась армія. По его приказанію, была набрана труппа комедіантовъ, былъ изготовленъ театръ, и все это должно было быть отправлено въ Александрію. Сдѣлана была подписка на лучшіе парижскіе журналы для главныхъ офицеровъ арміи, чтобъ дать имъ возможность знать все, что происходило въ Европѣ. Словомъ, ничѣмъ не было пренебрежено, что могло поддержать духъ солдатъ и поставить ихъ въ безпрерывное сношеніе съ родиною {Всѣ эти подробности извлечены изъ огромной корреспонденціи перваго консула съ департаментами военнаго и морскаго министерствъ.}.
   Безъ-сомнѣнія, многія изъ этихъ судовъ должны были попасться въ руки Англичанъ, но, большее число могло доѣхать и доѣхало дѣйствительно, потому-что обширный берегъ Дельты не могъ быть совершенно запертъ. Подобнымъ успѣхомъ не могла увѣнчаться попытка снабдить продовольствіемъ Мальту, которую Англичане держали въ строгой блокадѣ. Они употребляли всевозможныя усилія овладѣть этимъ вторымъ Гибралтаромъ; они знали, что здѣсь блокада могла имѣть вѣрный успѣхъ, потому-что Мальта -- скала, которая снабжается хлѣбомъ только морскимъ путемъ, тогда-какъ Египетъ -- обширная страна, питающая даже своихъ сосѣдей. Такимъ-образомъ, они съ величайшею настойчивостью облегали это мѣсто и заставляли его испытывать всѣ ужасы голода. Храбрый генералъ Вобуа, съ гарнизономъ въ 4,000 человѣкъ, не боялся ихъ нападеніи, во съ отчаяніемъ видѣлъ, что съ-часу-на-часъ уменьшается продовольствіе.
   Первый консулъ также много заботился объ избраніи полководца, способнаго начальствовать египетскою арміею. Потеря Клебера приводила его въ отчаяніе. Еслибъ Дезэ остался въ Египтѣ, зло могло бы быть легко поправлено. Но Дезэ возвратился и умеръ. Оставшіеся не были достойны такого начальствованія. Рэнье (Reynier) былъ хорошій офицеръ, воспитанный въ школѣ рейнской арміи, ученый, опытный, но холодный, нерѣшительный, безъ вліянія надъ войсками. Мену былъ очень образованъ, храбръ лично, энтузіастъ въ дѣлѣ экспедиціи, но неспособенъ управлять арміею, и къ-тому же онъ сдѣлался смѣшнымъ, женившись на Турчанкѣ и сдѣлавшись самъ мухаммеданиномъ. Онъ сталъ называться Абдала-Меву, что казалось солдатами очень-забавнымъ и ослабляло то уваженіе, которымъ главнокомандующій долженъ быть окруженъ. Генералъ Ланюссъ, храбрый, сметливый, полный жара, который онъ умѣлъ передавать другимъ, въ глазахъ перваго консула заслуживалъ предпочтеніе, хотя онъ и не имѣлъ довольно благоразумія. Но генералъ Мену принялъ начальствованіе по старшинству. Невозможно было быть увѣреннымъ, что повелѣніе, отправленное въ Египетъ, дойдетъ туда непремѣнно; Англичане могли перехватить это повелѣніе и, передавъ его не слово-въ-слово, могли чрезъ то заставить сомнѣваться на-счетъ его содержанія, а это могло поставить въ затруднительное положеніе касательно выбора главнокомандующаго, поселить несогласіе между генералами и привести въ смятеніе колонію. Итакъ, онъ оставилъ Дѣла въ томъ же положеніи и утвердилъ Мену, не полагая, впрочемъ, его до такой степени неспособнымъ, какъ онъ былъ на-самомъ-дѣлѣ.
   Теперь надо возвратиться въ Европу, чтобъ быть свидѣтелями того, что происходило на этомъ театрѣ великихъ міровыхъ событій. Письмо, отправленное первымъ консуломъ съ самаго поля Маренго къ германскому императору, дошло до него съ вѣстью о потерянномъ сраженіи. Авторитетъ Тугута былъ сильно ослабленъ, потому-что его непредусмотрительности приписывали всѣ бѣдствія. Однакоже, къ этимъ ошибкамъ, уже столь важнымъ, Австрія теперь присоединила и еще не менѣе-важную, именно, она еще тѣснѣе соединилась съ Англичанами, подъ вліяніемъ маренгскаго пораженія. До-сихъ-поръ вѣнскій кабинетъ не хотѣлъ принимать англійскимъ субсидій, но теперь считалъ своимъ долгомъ немедленно загладить потери этой кампаніи, или для того, чтобъ быть въ возможности заключить болѣе-выгодный миръ съ Франціей, или для того, чтобъ быть въ возможности снова вступить съ нею въ борьбу, еслибъ ея притязанія были слишкомъ-велики. И потому, онъ принялъ 2,500,000 фунтовъ стерлинговъ (62 мильйона рублей). За эту субсидію онъ обязался не заключать мира съ Франціею прежде февраля будущаго (1801) года, и если заключитъ, то не иначе, какъ чтобъ этотъ миръ былъ общій и для Англіи и для Австріи. Этотъ трактатъ былъ заключенъ 20 іюня, въ тотъ самый день, какъ прибыло въ Вѣну извѣстіе о событіяхъ въ Италіи. Итакъ, Австрія связала свою судьбу съ Судьбою Англіи еще на семь мѣсяцевъ; но она надѣялась провести лѣто въ переговорахъ и до зимы не начинать непріязненныхъ дѣйствій.
   Императоръ отправилъ свой отвѣтъ на письмо перваго консула съ тѣмъ же офицеромъ, который привезъ ему это письмо, т. е. съ графомъ Сен-Жульяномъ, къ которому онъ имѣлъ большое довѣріе. На этотъ разъ, отвѣтъ былъ прямо адресованъ генералу Бонапарте. Онъ заключалъ въ себѣ ратификацію обоихъ перемирій, заключенныхъ въ Германіи и Италіи, и приглашеніе объясниться со всею откровенностью объ условіяхъ будущихъ переговоровъ.
   Сен-Жульянъ прибылъ 21 іюля 1800 года (2 термидора VIII г.) въ Парижъ и былъ принятъ съ большою радостью. До него давно уже по бывали во Франціи послы императора. Въ немъ привѣтствовали представителя великаго государя и вѣстника мира. Мы уже сказали, какъ сильно желалъ первый консулъ окончить войну. Никто не оспоривалъ у него славы побѣдъ; но онъ жаждалъ теперь иной славы, менѣе-блистательной, по болѣе-новой и въ настоящее время болѣе-выгодной для его власти,-- славы примирить Францію съ Европою. Въ этой пламенной душѣ желанія были настоящими страстями. Онъ искалъ тогда мира такъ же, какъ въ-послѣдствіи искалъ войны Талейранъ, который не менѣе нетерпѣливо желалъ того же, поторопился сдѣлать заключеніе, что Сен-Жульянъ имѣлъ тайное полномочіе вступить въ переговоры, и предложилъ ему не ограничиваться простыми разговорами, а начертать съ-обща предварительныя статьи мира. Сен-Жульянъ возражалъ, что не имѣетъ никакой власти приступить къ составленію трактата. Талейранъ отвѣчалъ ему, что письмо императора достаточно его въ томъ уполномочиваетъ, и что если онъ хочетъ условиться въ предварительныхъ статьяхъ и подписать ихъ, подъ условіемъ дальнѣйшей ратификаціи, то Французскій кабинетъ, по простому письму императора, будетъ считать его достаточно-аккредитованнымъ. Сен-Жульянъ, человѣкъ военный, вовсе неопытный въ дипломатическихъ пріемахъ, простодушно признался Талейрану въ своемъ недоумѣніи, въ своемъ незнаніи формъ и спросилъ его, что бы онъ сдѣлалъ на его мѣстѣ. "Я бы подписалъ" отвѣчалъ Талейранъ.-- Ну, хорошо, сказалъ Сен-Жульянъ:-- я подпишу предварительныя статьи, которыя не должны имѣть значенія иначе, какъ послѣ ратификаціи моего государя.-- "Это само собою разумѣется" возразилъ Талейранъ: "только ратификоваиныя обязательства между націями бываютъ дѣйствительны."
   Въ основаніе переговоровъ былъ принятъ кампо-форміоскій трактатъ съ нѣкоторыми измѣненіями. Сен-Жульянъ, увлекаемый за предѣлы благоразумія желаніемъ играть значительную роль, по-временамъ чувствовалъ безпокойство на-счетъ странной смѣлости, которую онъ себѣ позволилъ. 28 поля 1800 года (9 термидора VIII г.), эти знаменитыя статьи были подписаны въ отели министерства иностранныхъ дѣлъ, къ великой радости Талейрана, который, видя, что Сен-Жульянъ такъ хорошо приготовленъ на всѣ вопросы, вѣрилъ не-на-шутку, что онъ имѣлъ тайныя инструкціи вступить въ переговоры. Между-тѣмъ, на дѣлѣ ничего этого не было, и Сен-Жульянъ. потому только такъ хорошо посвященъ былъ во всѣ обстоятельства дѣла, что въ Вѣнѣ хотѣли ему дать возможность вывѣдать у перваго консула мнѣніе относительно условій будущаго мира. Французскій министръ не умѣлъ проникнуть въ это обстоятельство и, желая составить актъ, который походилъ бы на трактатъ, впалъ чрезъ то въ важную ошибку.
   Сен-Жульянъ желалъ отвезти самъ въ Вѣну эти предварительныя статьи, безъ-сомнѣнія, чтобъ изъяснить императору причины своего страннаго поведенія. Онъ отправился изъ Парижа въ сопровожденіи Дюрока, котораго первый консулъ посылалъ теперь въ Австрію, какъ уже посылалъ его въ Пруссію, чтобъ видѣть тамъ дворъ вблизи и дать ему выгодное понятіе объ умѣренности и политикѣ новаго правительства. Дюрокъ заслуживалъ посланій этого рода.
   Чудные успѣхи Французовъ въ Италіи и Германіи естественно должны были имѣть значительное вліяніе не только на Австрію, но и на всѣ европейскіе дворы.
   Одно обстоятельство должно было окончательно присоединить политику сѣверныхъ державъ къ политикѣ перваго консула и доставить ему союзниковъ въ дѣлѣ, для котораго онъ особенно нуждался найдти ихъ. Англичане совершили новыя насилія относительно нейтральныхъ государствъ. Для нихъ было нестерпимо, чтобъ Русскіе, Датчане, Шведы, Американцы посѣщало спокойно всѣ порты вселенной и своимъ флагомъ прокрывали торговлю Франціи и Испаніи.
   Нейтральныя государства говорили, что война, которую вели между собою нѣкоторыя націи, вовсе не должна стѣснять ихъ собственныхъ дѣлъ, и что они имѣли право заниматься торговлею, которой лишали себя добровольно воюющія державы. Въ-слѣдствіе того, они присвоили себѣ право посѣщать свободно всѣ порты вселенной, даже производить торговлю между портами воюющихъ державъ, ходить, на-примѣръ, изъ Франціи и Испаніи въ Англію, изъ Англіи во Францію и Испанію и, что было наиболѣе оспориваемо, ходить изъ колоній въ метрополіи, изъ Мехики, на примѣръ, въ Испанію, чтобъ привозить туда металлы, которые, безъ ихъ помощи, не могли бы никогда прійдти въ Европу. Они утверждали, что флагъ покрываетъ грузъ, т. е. что флагъ державы, чуждой военныхъ дѣйствій, избавляетъ отъ всякихъ преслѣдованій грузъ, перевозимый на ея корабляхъ.
   Однакожъ, нейтральныя государства признавали, что они не должны перевозить груза, годнаго для войны, потому-что было бы совершенно противно идеѣ нейтралитета доставлять одной изъ воюющихъ державъ оружіе противъ другой. Но нейтральныя государства подразумевали подъ этимъ ограниченіемъ только предметы, приготовленные для военныхъ дѣйствій, какъ то: ружья, пушки, военные снаряды, всякіе предметы для экипированія и пр.; а подъ запрещеннымъ продовольствіемъ они разумѣли только то именно, которое приготовляется для потребленія въ войскѣ, на-пр., сухари; по привозъ на-пр. хлѣба вообще не могъ быть запрещенъ.
   Что до мѣстъ, въ которыя не имѣли права приходить нейтральные корабли, это были только порты, находившіеся въ настоящей блокадѣ и стсрегомые морскою силою, имѣвшею возможность взять ихъ или принудить къ сдачѣ голодомъ. Но для этого требовалось, чтобъ блокированіе было предшествуемо формальными деклараціями, чтобъ блокированіе было дѣйствительное, т. е. производилось достаточными къ тому средствами, а не было простымъ предлогомъ запереть портъ.
   Во избѣжаніе контрабанды, нейтральныя государства соглашались на то, чтобъ купеческія суда всѣхъ націй подвергались осмотру, но съ тѣмъ существеннымъ исключеніемъ, чтобъ торговые корабли были изъяты отъ этого осмотра, когда они конвоировались военнымъ кораблемъ. Военный или государственный флагъ, по ихъ словамъ, долженъ былъ внушать къ себѣ довѣріе на-слово, когда онъ свидѣтельствовалъ честью своей націи, что, во-первыхъ, конвоируемыя имъ суда принадлежатъ его націи, и во-вторыхъ, что они не везутъ никакихъ запрещенныхъ предметовъ. Въ противномъ случаѣ, говорили они, простой крейсирующій бригъ могъ остановить цѣлый конвой, а съ этимъ конвоемъ -- военный флотъ, можетъ-быть, даже адмирала. И кто знаетъ, какой-нибудь корсаръ могъ бы остановить или адмирала Суффрена, или лорда Нельсона!
   Эти начала нейтралитета поддерживались огромнымъ большинствомъ націй, по были рѣшительно оспориваемы Англіей).
   Вотъ въ чемъ преимущественно заключался интересъ, скрывавшійся подъ софизмами британскихъ публицистовъ. Англія хотѣла воспрепятствовать тому, чтобъ Испанцамъ не были доставляемы драгоцѣнные мехиканскіе металлы, главный источникъ ихъ богатства; Французамъ сахаръ и кофе, безъ которыхъ они не могли обходиться; а тѣмъ и другимъ лѣсъ, пенька, сѣверное желѣзо, необходимыя для ихъ флотовъ. Она хотѣла имѣть возможность заморить ихъ голодомъ, въ случаѣ неурожая, какъ и сдѣлала, на-пр. въ 1793 г.; она хотѣла, вмѣстѣ съ тѣмъ, подорвать торговлю всѣхъ націй, такъ, чтобъ война, которая для торговыхъ народовъ есть истинное бѣдствіе, сдѣлалась бы для ея торговли, какъ и было дѣйствительно, временемъ монополіи и чрезмѣрнаго благоденствія. Въ-отношеніи къ Американцамъ, она имѣла еще 6одѣсковарный замыселъ: она хотѣла захватить всѣхъ ихъ матросовъ, подъ предлогомъ, что они Англичане: это было легко сдѣлать по сходству языковъ.,
   Въ 1780 г., во время сѣверо-американской войны, Императрица Екатерина II образовала вооруженный нейтралитетъ противъ притязаній Англіи, желавшей господствовать на моряхъ. Первый консулъ, пользуясь благорасположеніемъ къ нему Императора Павла, возрастающимъ раздраженіемъ нейтральныхъ государствъ, неслыханными насиліями Англичанъ, употреблялъ всевозможныя старанія къ составленію такой же лиги и въ 1800 году.
   Датскій фрегатъ Фрея, конвоировавшій нѣсколько датскихъ же. купеческихъ судовъ, былъ встрѣченъ въ Ла-Маншѣ англійскою эскадрою. Начальникъ Фреи, капитанъ Крабъ, не хотѣлъ допустить англійскаго адмирала до осмотра своего конвоя. Англичане употребили недостойное насиліе. Крабъ храбро защищался противъ шести военныхъ кораблей. Фрея была взята и отведена въ Англію. Датское правительство громко жаловалось на оскорбленіе чести своего Флага. Лондонскій кабинетъ, вмѣсто того, чтобъ дать удовлетвореніе, имѣлъ странную дерзость считать себя обиженнымъ и отправилъ къ Копенгагену сильную эскадру требовать удовлетворенія. Къ-несчастію, Данія была захвачена невзначай: Зундъ не былъ защищенъ; Копенгагенъ могъ подвергнуться бомбардированію, и Данія должна была подписать конвенцію. Императоръ Павелъ съ негодованіемъ услышалъ о такомъ нарушеніи народнаго права и велѣлъ немедленно наложить эмбарго на англійскія суда, находившіяся въ портахъ Россіи, доколь не объяснятся совершенно замыслы англійскаго правительства. Итакъ, на сѣверѣ все благопріятствовало планамъ перваго консула. Дѣла шли не хуже и на югѣ Европы, т. е. въ Испаніи. Тамъ гибла отъ истощенія одна изъ прекраснѣйшихъ монархій земнаго шара, къ великому нарушенію европейскаго равновѣсія, къ великой скорби благородной націи, негодовавшей на ту роль, которую се заставляли играть въ свѣтѣ. Первый консулъ, въ неутомимомъ умѣ своемъ обнимавшій разомъ всѣ предметы, уже направлялъ на Испанію усилія своей политики.
   Печальная, но вѣрная картина, которую мы собираемся представить, совершенно необходима для уразумѣнія великихъ событіи этого вѣка.
   Король, королева испанскіе, Князь-Мира, уже давно занимали собою вниманіе Европы. Всякій сказанъ бы, что знаменитый домъ Бурбоновъ былъ осужденъ судьбою, въ концѣ этого вѣка, потерять королевскую власть во Франціи, Неаполѣ, Испаніи: ибо въ этихъ трехъ королевствахъ три слабые короля отдали, свой скипетръ на посмѣшище и презрѣніе свѣтя, вручивъ его тремъ королевамъ или легкомысленнымъ, или жестокимъ.
   Король Испаніи, Карлъ IV, былъ человѣкъ честный,-- не такой крутой, какъ Лудовикъ XVI, болѣе-пріятный въ обращеніи, но менѣе-образованный, и характера еще болѣе-слабаго. Онъ вставалъ очень-рано утромъ, не за тѣмъ, чтобъ заниматься королевскими обязанностями, а чтобъ выслушать нѣсколько обѣдень и потомъ отправиться въ свои мастерскія, гдѣ, вмѣстѣ съ токарями, кузнецами, оружейниками, скинувъ съ себя платье, онъ занимался въ ихъ сообществѣ разными работами. Очень любя охоту, онъ, однакожь, предпочиталъ оружейное ремесло. Изъ мастерскихъ своихъ переходилъ онъ въ конюшни, чтобъ самому присматривать, какъ ухаживаютъ за его лошадьми, и съ невѣроятнымъ панибратствомъ обращался съ своими конюхами. Проведя такимъ образомъ первую половину дня, онъ обѣдалъ одинъ, безъ королевы, безъ дѣтей, и посвящалъ другую половину дня охотѣ. Нѣсколько сотенъ лошадей и слугъ приводилось въ движеніе для этой ежедневной потѣхи, которая была господствующею страстью короля. Порыскавъ, какъ молодой человѣкъ, онъ возвращался во дворецъ, съ четверть часа проводилъ съ своими дѣтьми, полчаса занимался подписываніемъ бумагъ по дѣламъ, рѣшеннымъ королевою и министрами, садился играть съ нѣсколькими вельможами своего двора, иногда дремалъ съ ними до ужина, послѣ того ложился спать, всегда въ одинъ и тотъ же часъ. Такова была его жизнь; въ-продолженіе цѣлаго года въ ней не было ни малѣйшаго измѣненія, исключая святой недѣли, которая вся посвящалась на религіозные обряды. Впрочемъ, будучи человѣкомъ честнымъ, вѣрнымъ своему слову, кроткимъ, человѣколюбивымъ, набожнымъ, онъ былъ причастенъ соблазнамъ своего двора, ошибкамъ своего правительства только тѣмъ, что допускалъ совершать ихъ, не видя ихъ, и не вѣря имъ во все продолженіе своего многолѣтняго царствованія.
   Подлѣ него, королева, сестра герцога пармскаго, воспитанница Кондильяка, который написалъ для нея и ея брата прекрасныя сочиненія о воспитаніи, вела жизнь совершенно различную, которая принесла бы очень-мало чести славному философу, наставнику ея юности, еслибъ философы могли отвѣчать за своихъ учениковъ. Ему было подъ пятьдесятъ лѣтъ, и она сохранила еще нѣкоторые остатки красоты, которыхъ существованіе старалась продлить посредствомъ безконечныхъ попеченій. Выслушивая, подобію королю, ежедневно обѣдню, она употребляла на корреспонденцію со многими лицами, и въ особенности съ Княземъ-Мира, то время, которое Карлъ IV посвящалъ своимъ мастерскимъ и конюшнямъ. Въ этой корреспонденціи она сообщала Князю-Мира о дѣлахъ придворныхъ и государственныхъ, и получала отъ него, въ замѣнъ того, донесенія о мелочахъ и соблазнительныхъ новостяхъ Мадрита. Она оканчивала свое утро, посвящая часъ своимъ дѣтямъ и часъ правительственнымъ занятіямъ. Все къ подписанію короля шло чрезъ ея руки. Въ полдень она обѣдала одна, подобно тому, какъ и король; остальное время дня было посвящаемо пріемамъ, въ чемъ она отличалась большою граціею, и Князю-Мира, которому ежедневно удѣляла по нѣсколько часовъ.
   Князь-Мира не былъ уже болѣе министромъ въ то время, о которомъ говоримъ мы; но тѣмъ не менѣе онъ имѣлъ первенствующую власть въ королевствѣ. Этотъ человѣкъ странный, неспособный, невѣжественный, пустой, но красивый тобою, чего бываетъ достаточно для успѣха при испорченномъ дворѣ, наглый властелинъ королевы Луизы, царствовалъ уже двадцать лѣтъ надъ этою пустою и суетною душою. Скучая этою высокою благосклонностью, онъ раздѣлялъ ее охотно съ неизвѣстными любимцами, предавался тысячѣ безпутствъ, о которыхъ онъ разсказывалъ своей вѣнчанной рабынѣ, находя удовольствіе приводить ее въ отчаяніе своими разсказами, даже обращаясь съ нею, какъ говорили, самымъ грубымъ образомъ,-- и между-тѣмъ, онъ сохранялъ полную власть надъ этою принцессою, которая не умѣла ему противиться, и которая не могла быть счастливою, если не видала его всякій день. Въ Испаніи ничего не дѣлалось иначе, какъ по его волѣ; она" располагалъ всѣми государственными доходами, и имѣлъ у себя огромныя суммы наличныхъ денегъ, тогда-какъ въ казнѣ оставались только ассигнаціи, которыхъ цѣнность упала въ-половину. Нація почти привыкла къ этому зрѣлищу; она негодовала развѣ тогда только, когда новый чрезвычайный соблазнъ выводилъ краску на лицо бѣдныхъ Испанцевъ, которыхъ героическое сопротивленіе вскорѣ показало, что они были достойны инаго правительства. Въ ту минуту, какъ Европа оглашалась событіями, происходившими на берегахъ По и Дуная, испанскій дворъ былъ пораженъ неслыханнымъ соблазномъ, который долженъ былъ истощить терпѣніе націи. Князь-Мира женился на родственницѣ королевской фамиліи. Родился плодъ отъ этого союза. Король и королева, желая сами быть воспріемниками новорожденнаго отъ купели, приступили ка" тому со всѣмъ церемоніаломъ, употребляемымъ при крещеніи инфантовъ. Самые высшіе сановники должны были служить при этомъ обрядѣ. Этому дитяти въ пеленкахъ пожалованы были первѣйшіе ордена и великолѣпные подарки. На этотъ разъ всеобщее негодованіе дошло до высшей степени, и всякій Испанецъ считалъ себя лично-оскорбленнымъ этимъ соблазномъ. Посреди всѣхъ этихъ мерзостей, одинъ король, окруженный безпрерывною бдительностью своей супруги, ничего не вѣдалъ, ничего не подозрѣвалъ. Этотъ бѣдный и добрый король приводилъ иногда въ смущеніе присутствующихъ слѣдующими странными словами: "Мой неаполитанскій братъ очень-глупъ, что позволяетъ женѣ водить себя за носъ". Надо прибавить, что принцъ астурійскій, въ-послѣдствіи Фердинандъ VII, воспитанный вдали отъ двора, и притомъ съ невѣроятною жестокостью, гнушался временщика, котораго преступное вліяніе было ему извѣстно.
   Добрый король Карлъ IV питалъ, хотя издалека, за-глаза, дружественное расположеніе къ первому консулу. "Генералъ Бонапарте -- великій человѣкъ!" повторялъ онъ безпрестанно. Королева говорила то же, по холодно, потому-что Князь-Мира, осуждавшій иногда дѣйствія мадритскаго двора, при которомъ онъ уже не былъ первымъ министромъ, казалось, порицалъ склонность, обнаруживаемую къ французскому правительству. Первый консулъ послалъ въ подарокъ временщику великолѣпное оружіе, изготовленное на версальскомъ заводѣ. Такое вниманіе знаменитѣйшей особы въ Европѣ задѣло за-живо тщеславіе Князя-Мира, и онъ склонился на сторону Франціи.
   Самъ король изъявилъ желаніе получить такое же оружіе. Поспѣшили выдѣлать самое великолѣпное, которое онъ и принялъ съ истинною радостью. Королева также пожелала украшеній, и госпожа Бонапарте, славившаяся своимъ вкусомъ, послала ей все, что только Парижъ производилъ въ этомъ родѣ самаго изъисканнаго и самаго изящнаго. Карлъ IV, щедрый какъ Кастильянецъ, не хотѣлъ отстать, и старался отплатить истинно по-царски. Онъ изъ своихъ конюшень отобралъ лучшихъ на всемъ полуостровѣ лошадей, сперва шесть, потомъ двѣнадцать, потомъ шестнадцать. Онъ бы не остановился и на этомъ, еслибъ не умѣрили его жара. Онъ самъ цѣлые два мѣсяца выбиралъ лошадей, и никто лучше его не могъ бы выполнить этого дѣла, потому-что онъ былъ настоящій знатокъ. Онъ отправилъ во Францію съ этими лошадьми лучшихъ изъ своихъ конюховъ, одѣвъ ихъ въ великолѣпныя ливреи.
   Все это очень нравилось первому консулу, и онъ считалъ полезнымъ показать Европѣ, и даже Франціи, что преемники Карла V, потомки Лудовика XIV, поставляютъ себѣ за честь быть съ нимъ въ личныхъ сношеніяхъ. Но онъ искалъ болѣе-прочныхъ выгодъ въ своихъ дипломатическихъ сношеніяхъ и метилъ въ болѣе-важную цѣль.
   Король и королева испанскіе страстно любили дочь свою, инфанту Марію-Луизу, вышедшую замужъ за наслѣднаго пармскаго принца. Королева, сестра царствующаго пармскаго герцога, отдала дочь за своего племянника и сосредоточила на этой четѣ всю свою любовь, потому-что имѣла сильную привязанность къ дому, отъ котораго сама происходила. Она мечтала для этого дома объ усиленіяхъ въ Италіи, и такъ-какъ Италія зависѣла отъ побѣдителя при Маренго, то на него-то она полагала всю свою надежду для достиженія своихъ цѣлій. Первый консулъ, свѣдавъ объ этомъ, не пренебрегъ такимъ благопріятнымъ случаемъ и отправилъ въ Мадритъ своего вѣрнаго Бертье, человѣка, имѣвшаго наиболѣе участія въ его славѣ, потому-что Бертьё былъ тогда Парменіономъ новаго Александра.
   Заключенъ былъ трактатъ, которымъ первый консулъ обѣщалъ пармскому герцогу увеличить его владѣнія въ Италіи территоріею съ 1,200 жителей; сверхъ-того, упрочить за нимъ королевскій титулъ и выхлопотать признаніе этого новаго титула со стороны европейскихъ государей, въ эпоху всеобщаго мира. За это, Испанія должна была уступить Франціи Луизіану, въ томъ пространствъ, какъ эта область была уступлена Лудовикомъ XV Карлу III, и, сверхъ-того, дать ей шесть совершенно-вооруженныхъ линейныхъ кораблей.
   Послѣднее условіе, имѣвшее цѣлію принудить Португалію прервать союзъ съ Англіею, представляло мало затрудненій, потому-что оно такъ же соотвѣтствовало видамъ Испаніи, какъ и видамъ Франціи.
   Въ это же время, Франція примирилась съ Сѣверо-Американскими Штатами; также начато было сближеніе Французской-Рескублики съ римскимъ дворомъ.
   Между-тѣмъ, графъ Сен-Жульянъ приближался къ Вѣнѣ, въ сопровожденіи Дюрока. Они прибыли въ главную квартиру 4 августа 1800 г. (16 термидора VIII г.); во Дюрокъ былъ задержанъ и не могъ переѣхать границы, назначенной перемиріемъ. Императоръ былъ очень-удивленъ и очень-недоволенъ страннымъ поступкомъ Сен-Жульяна. Онъ боялся быть окомпрометтированнымъ передъ Англіей), которая помогла ему своими деньгами и которая была очень-подозрительеа. Сен-Жульянъ сосланъ былъ въ одну изъ отдаленнѣйшихъ областей. имперіи. Предварительныя статьи были объявлены заключенными агентомъ, не-имѣвшимъ политическаго характера и полномочія. Дюрокъ долженъ былъ отправиться обратно въ Парижъ.
   Между-тѣмъ, надо было опасаться, что первый консулъ, въ негодованіи, тотчасъ покинетъ Парижъ, станетъ во главу арміи республики и пойдетъ на Вѣну. И потому, Австрія, съ согласія Англіи, предложила первому консулу немедленно открыть конгрессъ, въ самой Франціи, въ Шелештадтѣ или Люневиллѣ, какъ ему будетъ угодно. Все это сопровождалось выраженіями, которыя могли успокоить бурный характеръ человѣка, управлявшаго тогда Франціею.
   Первый консулъ соглашался допустить къ переговорамъ о мирѣ и Англію, подъ тѣмъ условіемъ, чтобъ заключено было также перемиріе и па моряхъ. Еслибъ Англія согласилась на это, то для Франціи выгоды перемирія на моряхъ много бы превосходили неудобства континентальнаго перемирія, потому-что французскіе флоты, плавая свободно, могли бы тогда снабжать продовольствіемъ Мальту и перевезти въ Египетъ солдатъ и военные припасы. Надо, впрочемъ, сказать, что перемиріе на моряхъ было нѣчто очень-новое и очень-неупотребительное въ народномъ правѣ.
   Первый консулъ соглашался на нѣкоторыя видоизмѣненія въ этомъ перемиріи, соглашался даже, чтобъ Египетъ оставался въ блокадѣ, но требовалъ, чтобъ шесть фрегатовъ могли выйдти изъ Тулона, идти въ Александрію и возвратиться оттуда, не подвергаясь осмотру. Лондонскій кабинетъ не хотѣлъ и слышать о такомъ условіи.
   Былъ сентябрь 1800 г.; протекло уже много мѣсяцевъ въ пустыхъ переговорахъ со времени побѣдъ при Маренго и Гогштедтѣ, и первый консулъ не хотѣлъ 6олѣс терять времени въ бездѣйствіи.
   Между-тѣмъ, первый консулъ все это время занимался окончательною организаціею своихъ арміи. Германскій императоръ, съ своей стороны, употреблялъ въ дѣло съ величайшею дѣятельностью субсидіи, доставляемыя Англіею. Все пришли въ движеніе отъ Вѣны до Мюнхена. Край, не смотря на свою опытность и твердость на полѣ битвы, раздѣлилъ опалу Меласа. Самъ эрц-герцогъ Фердинандъ, служившій подъ его начальствомъ, былъ удаленъ. Эрц-герцогъ Іоаннъ, молодой принцъ, очень-образованный, очень-храбрый, но безъ опытности въ военномъ дѣлѣ, съ головою, полною теорій, съ воображеніемъ, пораженнымъ подвигами генерала Бонапарте, и хотѣвшій подражать ему во что бы ни стало, получилъ главнокомандованіе императорскими арміями. Это была одна изъ тѣхъ попытокъ, на которыя охотно рѣшаются въ минуты отчаянія. Императоръ отправился лично къ арміи, чтобъ сдѣлать ей смотръ, и одушевить се своимъ присутствіемъ.
   Посмотрѣвъ на все внимательно, онъ увидѣлъ, что ничто не было готово, что армія еще вовсе не оправилась, въ матеріальномъ и нравственномъ отношеніи, для того, чтобъ начать непріязненныя дѣйствія. Въ-слѣдствіе того, 20 сентября (въ 3-й дополнительный день VIII г.) заключено было въ деревнѣ Гогенлинденѣ, предназначенной вскорѣ сдѣлаться знаменитою, -- новое продолженіе перемирія на полтора мѣсяца, и за то Французской арміи были сданы мѣста: Филипсбургъ, Ульмъ и Ингольштадтъ.
   Тугутъ принужденъ былъ оставить свой постъ, по онъ все еще сохранилъ довольно-большое вліяніе на австрійскій кабинетъ. Министромъ иностранныхъ дѣлъ былъ сдѣланъ Лербахъ; а на мѣсто его для люневилльскаго конгресса былъ избранъ Лудвигъ Кобентцель, любимый генераломъ Бонапарте, бывшій уполномоченнымъ при заключенія кампоформіоскаго трактата.
   Сдача Французамъ Ульма, Ингольштадта и Филппсбурга пришлась очень-кстати къ празднованію перваго вандемьера. Она должна была оживить надежды за миръ, представивъ очевидную крайность Австріи. Въ этотъ праздникъ, одинъ изъ двухъ, сохраненныхъ конституціей, торжествовалась годовщина основанія республики. Первый консулъ хотѣлъ, чтобъ этотъ праздникъ былъ отправленъ съ неменьшимъ блескомъ, какъ и день 14 іюля, когда такъ кстати подоспѣли знамена, отбитыя въ послѣднюю кампанію, и память Вашингтона; онъ хотѣлъ, чтобъ этотъ праздникъ отличался характеромъ столь же патріотическимъ, но болѣе-серьёзнымъ, отъ всѣхъ тѣхъ, которые праздновались во время революціи, и въ-особенности, чтобъ онъ былъ изъятъ отъ всего смѣшнаго, неразлучнаго съ подражаніемъ древнимъ обычаямъ въ новыя времена.
   Всѣ народы празднуютъ свои побѣды при подножіи алтарей. Но алтарей во Франціи въ это время не было! Тѣ, которые были воздвигнуты Богинѣ Разума, во время терроризма, тѣ, которые теофилантропы украшали невинно цвѣтами во время безчиннаго правленія директоріи, давно уже казались смѣшными. А древній католическій алтарь еще не былъ возстановленъ... Съ-тѣхъ-поръ, оставались только церемоніи нѣсколько академическія, совершавшіяся подъ куполомъ Дома-Инвалидовъ: блистательныя рѣчи, какія, на прим., могъ произносить де-Фонтанъ; или патріотическія пѣсни, какія умѣли сочинять Мэюль или Лесюёръ. Первый консулъ чувствовалъ все это, и потому старался замѣнить религіозный характеръ характеромъ глубоко-моральнымъ.
   Во время нарушенія святыни гробницъ Сен-Дени, тѣло Тюренна найдено было совершенно-сохранившимся. Посреди неистовствъ черни, невольное чувство уваженія спасло эти останки отъ общаго оскверненія. Сначала перенесенные въ Ботаническій-Садъ, они были потомъ ввѣрены Александру Ленуару, который поставилъ ихъ въ Музеѣ Малыхъ-Августиновъ. Здѣсь-то прахъ Тюренна былъ выставленъ на показъ, болѣе для удовлетворенія любопытства, нежели уваженія народовъ. Первый консулъ возъимѣлъ мысль помѣстить въ Домъ-Инвалидовъ, подъ охраненіе этихъ ветерановъ, останки великаго человѣка. Почтить знаменитаго генерала и слугу старой монархіи, значило сблизить славу Лудовика XIV со славою республики. Это перенесеніе должно было совершиться въ послѣдній дополнительный день VIII года, а на завтра, 1-го вандемьера IX года (23 сентября), долженъ былъ быть заложенъ первый камень памятника Клеберу и Дезэ. Первый консулъ сдѣлалъ распоряженіе, чтобъ всѣ департаменты прислали ему представителей, которые, своимъ присутствіемъ, дали бы этомъ празднествамъ характеръ не только парижскій, но и національный.
   Въ пятый дополнительный день VIII г., всѣ власти отправились въ Музей Малыхъ-Августиновъ къ колесницѣ, на которой было положено тѣло Тюренна. На этой колесницѣ, запряженной четырьмя бѣлыми конями, лежала шпага героя монархіи, сохранившаяся въ фамиліи Бульйоновъ, и доставленная правительству для этой благородной церемоніи. Четыре старые генерала, изуродованные на службѣ республики, держали кисти колесницы; впереди нѣгая лошадь, подобная той, на которой часто ѣзжалъ Тюренномъ, взнузданная и осѣдланная, какъ лошади того времени, и ведомая негромъ, вѣрно воспроизводила нѣсколько образовъ того вѣка,-которому воздавали почесть. Тѣло Тюренна съ большою церемоніею, при звукахъ торжественной музыки, было положено въ ту гробницу, гдѣ оно покоится и ныньче, гдѣ вскорѣ долженъ былъ соединиться съ Тюренномъ и его сотоварищъ по славѣ, знаменитый и добродѣтельный Вобанъ, и гдѣ нѣкогда долженъ былъ соединиться съ нимъ и творецъ великихъ, нами повѣствуемыхъ дѣяній.
   Вечеромъ того дня дано было даромъ для народа въ столицѣ представленіе Тартюфа и Сида. Первый консулъ присутствовалъ на этомъ представленіи...
   На другой день, первый консулъ отправился, въ сопровожденіи всѣхъ властей и представителей отъ департаментовъ, на Площадь-Побѣдъ. Здѣсь долженъ былъ возвыситься памятникъ въ египетскомъ стиль, предназначенный пронять смертные останки Клебера и Дезэ, которыхъ первый консулъ хотѣлъ положить другъ возлѣ друга. Онъ заложилъ первый камень и потомъ отправился верхомъ въ Домъ-Инвалидовъ. Здѣсь, министръ внутреннихъ дѣлъ, братъ его Люсіанъ, произнесъ о состояніи республики рѣчь, произведшую живое впечатлѣніе. Единодушныя рукоплесканія привѣтствовали оратора, сблизившаго настоящій вѣкъ съ вѣкомъ Лудовика XIV: "Всякій бы сказалъ" произнесъ онъ: "что оба вѣка встрѣчаются и подаютъ другъ другу руку на этой великой гробницѣ!" Ораторъ указалъ на гробницу Тюренна...
   Во время этой церемоніи, первый консулъ получилъ телеграфическую депешу о гогенлинденскомъ перемиріи и сдачѣ Филипсбурга, Ульма, Ингольштадта. Онъ передалъ брату своему Люсіану ноту, которая была прочтена всѣмъ присутствовавшимъ и встрѣчена болѣе-громкими рукоплесканіями, нежели академическая рѣчь министра внутреннихъ дѣлъ. Народъ былъ въ какомъ-то восторгѣ отъ этого извѣстія. Не боялись болѣе воины; оправдано довѣріе къ генію перваго консула и къ мужеству французскихъ войскъ, еслибъ понадобилось продолжать войну; но послѣ столькихъ битвъ, послѣ столькихъ волненіи, желали насладиться въ мирѣ пріобрѣтенною славою и занимавшеюся зарею благоденствія.
   Первый консулъ, довольный уваженіемъ всей Франціи, мало заботился о болтовнѣ и замыслахъ окружавшихъ его партіи. Не то, чтобъ онъ былъ нечувствителенъ къ этимъ пустымъ рѣчамъ людей праздныхъ, но въ настоящее время онъ былъ такъ-занятъ своимъ дѣломъ, что не могъ обращать много вниманія на эти рѣчи. Не болѣе тревожили его и заговоры противъ его особы: на нихъ смотрѣлъ онъ, какъ на одинъ изъ тѣхъ шансовъ, которые встрѣчалъ на поляхъ битвы съ равнодушіемъ фаталиста. Впрочемъ, онъ ошибался на-счетъ угрожавшихъ ему опасностей. Исторгнувъ 18 брюмера власть у партіи революціонеровъ, имѣя теперь эту партію главнымъ врагомъ своимъ, онъ приписывалъ ей все, что ни случалось. Роялисты были въ его глазахъ, по-краиней-мѣрь тогда, преслѣдуемою партіею, которую надо было извлечь изъ угнетенія. Онъ хорошо зналъ, что между ними есть злодѣи; но привыкъ ожидать всякаго насилія только со стороны революціонеровъ. Одинъ изъ его совѣтниковъ, при всемъ томъ, старался исправить это заблужденіе: то былъ Фуше, министръ полиціи.
   Въ этомъ правительствѣ, сосредоточившемся почти въ одномъ человѣкѣ, всѣ министры были незамѣтны, исключая двухъ -- Фуше и Талейрана.
   Министръ полиціи, хотя находившійся подъ верховнымъ и бдительнымъ надзоромъ перваго консула, имѣлъ въ то время страшную власть.
   Фуше, призванный къ этому посту, старый ораторіянецъ и старый членъ Конвента, былъ человѣкъ смышленый и хитрый, ни добрый, ни. злой, хорошо-знавшій людей, особенно дурныхъ, и презиравшій ихъ; онъ употреблялъ суммы полиціи на содержаніе агентовъ, которые участвовали во всѣхъ смятеніяхъ, и на то, чтобъ наблюдать за ними; всегда былъ готовъ дать кусокъ хлѣба или мѣсто всякому, кто былъ утомленъ политическими треволненіями, и такимъ образомъ пріобрѣталъ правительству друзей, и особенно пріобрѣталъ ихъ самому-себѣ, окружалъ себя людьми обязанными, которые никогда не упускали случая увѣдомлять его обо всемъ, о чемъ желалъ онъ знать; имѣлъ такихъ обязанныхъ, приверженныхъ къ себѣ людей во всѣхъ партіяхъ, даже между роялистами, съ которыми умѣлъ ладить и которыхъ умѣлъ сдерживать кстати; всегда зналъ обо всемъ во-время, никогда не преувеличивалъ опасности; вѣрно отличалъ онъ безразсуднаго отъ человѣка, котораго надо было дѣйствительно опасаться, умѣлъ предостерегать одного, преслѣдовать другаго, -- словомъ, превосходно отправлялъ свою обязанность. Онъ былъ бы великимъ министромъ, еслибъ имѣлъ 6олѣсвозяышенныя побужденія, еслибъ его снисходительность имѣла другой принципъ, а не равнодушіе къ добру и злу, еслибъ его дѣятельность имѣла другое побужденіе, кромѣ страсти во все вмѣшиваться, что дѣлало его подозрительнымъ первому консулу и выставляло его часто простымъ интригантомъ. Первый консулъ пользовался Фуше, не довѣряясь ему, и потому часто старался замѣнить или повѣрять его, давая денегъ своему секретарю Бурьенну, коменданту Парижа Мюрату, и особенно своему адъютанту Савари. Но Фуше всегда умѣлъ показать неловкость и ребяческіе промахи этихъ господъ и доказать, что онъ одинъ хорошо знаетъ все.
   Фуше, хорошо зная нравственное состояніе революціонеровъ, не переставалъ повторять, что опасность, еслибъ она и была,-- была бы скорѣе со стороны роялистовъ, нежели со стороны революціонеровъ. Первый консулъ признавалъ заслуги этого человѣка, не любя его.
   Талейранъ, происходившій отъ знатнаго рода, предназначенный по рожденію своему къ военному званію, осужденный на духовное званіе несчастнымъ случаемъ, лишившимъ его употребленія ноги, неимѣвшій вовсе никакого расположенія къ этой возложенной на него обязанности, бывшій постепенно прелатомъ, придворнымъ человѣкомъ, революціонеромъ, эмигрантомъ, потомъ, въ заключеніе всего, министромъ иностранныхъ дѣлъ во время директоріи,-- Талейранъ сохранилъ въ себѣ кое-что отъ всѣхъ этихъ состояній: въ немъ видѣнъ былъ епископъ, вельможа, революціонеръ. Не имѣя никакого самостоятельнаго образа мыслей, обладая только природною умѣренностью, противившеюся всякимъ преувеличеніямъ; усвоивая себѣ тотчасъ идеи тѣхъ, которымъ онъ хотѣлъ нравиться или по склонности, или по разсчету; выражаясь чуднымъ языкомъ, принадлежавшимъ тому обществу, котораго наставникомъ былъ Вольтеръ; готовый на отвѣты живые, колкіе, дѣлавшіе его страшнымъ столько же, сколько онъ былъ привлекателенъ; поперемѣнно то ласковый, то пренебрежительный, то сообщительный, то непроницаемый; непринужденный, полный достоинства, хромой и нетерявшій чрезъ то граціи, наконецъ человѣкъ одинъ изъ самыхъ странныхъ, какого могла произвести только революція, онъ былъ самымъ обольстительнымъ дипломатомъ, но въ то же время неспособнымъ управлять дѣлами великаго государства, потому-что для управленія необходимы: воля, взглядъ и трудъ, а онъ не имѣлъ ни того, ни другаго, ни третьяго. Первый консулъ употреблялъ его только для сношеній съ иностранными министрами по своимъ указаніямъ, что Талейранъ и выполнялъ съ неподражаемымъ искусствомъ. При всемъ томъ, онъ имѣлъ и нравственное достоинство, именно любилъ миръ и выказывалъ это въ правленіе человѣка, любившаго войну. Одаренный изящнымъ вкусомъ, вѣрнымъ тактомъ, даже полезною лѣнью, онъ могъ оказать истинныя услуги, только противополагая обилію рѣчей, пера и дѣйствій перваго консула свою воздержность, свою точную во всемъ мѣру, даже свою склонность ничего не дѣлать. Но онъ имѣлъ мало вліянія на своего повелительнаго властелина, и потому пользовался властію еще менѣе, нежели Фуше.
   Впрочемъ, Талейранъ говорилъ совершенно-противное тому, что говорилъ Фуше. Любя старый образъ правленія, исключая лицъ и смѣшныхъ предразсудковъ прежняго времени, онъ совѣтовалъ снова устроить какъ-можно-скорѣе монархію, или что-нибудь ей подобное, пользуясь славою перваго консула за недостаткомъ королевской крови, и присовокуплялъ, что если хотятъ заключить въ скоромъ времени прочный миръ съ Европою, то надо спѣшить ей уподобиться. И, въ то время, какъ министръ Фуше, во имя революціи, совѣтовалъ не идти слишкомъ-скоро, Талейранъ совѣтовалъ, во имя Европы, не идти такъ медленно.
   Первый консулъ по достоинству цѣнилъ и того, и другаго, и ни одному изъ нихъ не ввѣрялся совершенно. Полной его довѣренности удостоивался только сотоварищъ его, Камбасересъ. Не имѣя блистательнаго ума, Камбасересъ былъ одаренъ рѣдкимъ здравымъ смысломъ и питалъ безпредѣльную привязанность къ первому консулу. Проведя десять лѣтъ своей жизни въ страхѣ, во время гонителей всякаго рода, онъ съ нѣжностью любилъ могучаго властелина, давшаго ему возможность подышать на свободѣ. Онъ противорѣчилъ первому консулу, но не иначе, какъ на-единѣ и когда чувствовалъ, что было еще время поправить ошибку. Но консулъ Камбасересъ имѣлъ много странностей: былъ ребячески-тщеславенъ съ низшими, ежедневно прогуливался въ Пале-Руаяль въ смѣшно-великолѣпной одеждѣ, и славился обжорствомъ, вошедшимъ въ пословицу.
   Первый консулъ охотно прощалъ своему сотоварищу все это и оцѣнялъ въ немъ необыкновенный здравый смыслъ, приверженность къ себѣ; смѣялся надъ его странностями, но всегда съ осторожностью, и оказывалъ ему величайшую изъ почестей -- только ему одному говорилъ все, только и интересовался, что его мнѣніемъ. И потому одинъ только Камбасересъ имѣлъ большое вліяніе на перваго консула. Безъ сомнѣнія, Камбасересъ былъ не геній, а только благоразуміе; для того же, чтобъ создать великое государство, необходима и тотъ и другое.
   Чтобъ имѣть вѣрное понятіе о людяхъ, окружавшихъ перваго консула, надо сказать нѣсколько словъ и о его семействѣ. У него было четверо братьевъ: Іосифъ, Люсіанъ, Лудовикъ и Іеронимъ. Мы познакомимся, въ свое время, съ двумя послѣдними. Іосифъ и Люсіанъ одни только имѣли тогда сколько-нибудь значенія. Іосифъ, старшій изъ всѣхъ, женился на дочери богатаго и почтеннаго марсельскаго негоціанта. Онъ былъ скроменъ, довольно-хитеръ, пріятенъ въ обхожденіи, и менѣе прочихъ наскучалъ брату. Ему-то первый консулъ предоставлялъ честь вести переговоры о миръ между республикою и государствами стараго и новаго свѣта. Онъ поручилъ ему заключить договоръ, который Франція готовилась заключить съ Америкой, и назначилъ его уполномоченнымъ въ Люневиллѣ, стараясь такимъ-образомъ пріискать для него роль, которая понравилась бы Франціи.-- Люсіанъ, бывшій въ настоящее время министромъ внутреннихъ дѣлъ, былъ человѣкъ умный, но ума неровнаго, безпокойнаго, непокорнаго, и неммѣвшій довольно таланта, хотя онъ имѣлъ его на столько, чтобъ искупить то, чего ему не доставало въ-отношеніи здраваго смысла. Оба они льстили склонности перваго консула достигнуть верховной власти, и причина этому понятна. Геній перваго консула, его слава, принадлежали ему лично: только одно качество могло перейдти на членовъ его семейства, -- это качество принцевъ крови, которыми бы они сдѣлались, еслибъ генералъ Бонапарте предпочелъ величество государя званію перваго сановника республики. Его братья были изъ числа тѣхъ людей, которые наименѣе воздерживались утверждать, что настоящій образъ правленія былъ только переходный, выдуманный за тѣмъ, чтобъ польстить революціоннымъ предразсудкамъ, но они полагали, что если надо основать что-нибудь прочное, необходимо дать власти болѣе сосредоточенности, единства и продолжительности. Изъ всего этого легко было вывести заключеніе. Первый консулъ, какъ всѣмъ извѣстно, не имѣлъ дѣтей, что приводило въ затрудненіе тѣхъ, которые мечтали уже о преобразованіи республики въ монархію. Хотя въ будущемъ, это неимѣніе наслѣдниковъ могло быть личною выгодою для братьевъ перваго консула, теперь это было аргументомъ противъ ихъ предначертаній, и они часто укоряли г-жу Бонапарте въ несчастій, причину котораго ей приписывали. Находясь съ нею въ ссоръ изъ зависти къ ея вліянію, они мало щадили ее въ разговорахъ съ ея мужемъ, и безпрестанно громко повторяли, что первому консулу необходимо-нужна супруга, которая дала бы ему дѣтей, что въ этомъ заключается не частный, а общественный интересъ, и что рѣшимость въ этомъ отношеніи неизбѣжна, если хотятъ упрочить будущность Франціи. Итакъ, по-видимому, столь счастливая супруга перваго консула была въ эту минуту далека отъ счастія. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Принцъ, бывшій въ-послѣдствіи Лудовикомъ XVIII, въ то время находившійся въ изгнаніи, сдѣлалъ странную и мало-обдуманную попытку. Многіе роялисты, чтобъ изъяснить и извинить свое примиреніе съ новымъ правительствомъ, дѣлали видъ, что вѣрятъ, иди и въ-самомъ-дѣлѣ вѣрили, будто генералъ Бонапарте хотѣлъ возвратить Бурбоновъ. Лудовикъ, одаренный тактомъ и умомъ, поступилъ неловко, написавъ собственноручно нѣсколько писемъ генералу Бонапарте, которыя доказывали только одно: обыкновенныя мечты эмиграціи. Вотъ первое изъ этихъ писемъ.
   

20 февраля 1800 года.

   "Такіе люди, какъ вы, государь мой, чѣмъ бы ни казались ихъ поступки, по-видимому, никогда не внушаютъ безпокойства. Вы получили себѣ высокое мѣсто, и я этимъ очень-доволенъ. Лучше, чѣмъ кто иной, вы знаете, что необходимы сила и могущество, чтобъ сдѣлать великую націю счастливою. Спасите Францію отъ ея собственныхъ неистовствъ -- вы исполните первѣйшее желаніе моего сердца; возвратите ей короля ея, и грядущія поколѣнія благословятъ вашу память. Вы всегда будете такъ необходимы для государства, что я никогда не буду въ силахъ заплатить самыми важными мѣстами долгъ моихъ предковъ и мой собственный.

"Лудовикъ."

   Первый консулъ былъ очень изумленъ, получивъ это письмо, и оставался въ нерѣшимости, не зная, что отвѣчать. Принцъ, нетерпѣливый, какъ эмигрантъ, написалъ другое письмо. Вотъ оно:
   "Уже давно, генералъ, вы должны знать, что я уважаю васъ. Если вы сомнѣваетесь, что я съумѣю васъ отблагодарить, назначьте себѣ мѣсто, устройте судьбу друзей своихъ. Что до моихъ правилъ, я -- Французъ; милосердый по характеру, я буду такимъ и по разуму.
   "Нѣтъ, побѣдитель при Лоди, Кастильйоне, Арколе, покоритель Италіи и Египта не можетъ предпочитать славь суетную знаменитость! Между-тѣмъ, вы теряете драгоцѣнное время: мы можемъ устроить спокойствіе Франціи; я говорю, мы, потому-что нуждаюсь для этого въ Бонапарте и потому-что онъ не могъ бы совершить этого безъ меня.
   "Генералъ, Европа смотритъ на васъ, васъ ждетъ слава, и я нетерпѣливо желаю дать миръ моему народу.

"Лудовикъ."

   На этотъ разъ, первый консулъ счелъ необходимымъ дать отвѣтъ слѣдующаго содержанія:

Парижъ, 20 фрюктидора VIII года (7 сентября 1800).

   "Я получилъ, милостивый государь, ваше письмо; благодарю васъ за высказанное вами благородное на мой счетъ мнѣніе.
   "Вы не должны желать возвращенія во Францію: вамъ пришлось бы пройдти по пяти-стамъ тысячамъ труповъ.
   "Пожертвуйте своими личными выгодами спокойствію и счастію Франціи; исторія почтитъ васъ за это.
   "Я не нечувствителенъ къ несчастіямъ вашей фамиліи; я съ удовольствіемъ буду способствовать пріятности и тишинѣ вашего убѣжища.

"Бонапарте."

   Изъ этихъ словъ можно уже было заключить нѣчто, и личныя намѣренія перваго консула сдѣлались чрезъ нихъ болѣе-очевидными.
   Покушенія партій противъ раждающейся власти всегда способствуютъ ея успѣхамъ и даютъ ей смѣлость дерзать на все, о чемъ она только замышляетъ.
   Разглагольствователи-патріоты, болѣе-шумные и гораздо-менѣе опасные, нежели агенты роялизма, часто собирались у Демервиля, пустаго говоруна, служившаго прежде въ Комитетѣ-Общественнаго-Благосостоянія и бывшаго теперь безъ мѣста. Къ нему являлись Корсиканецъ Арена, одинъ изъ членовъ Пятисотеннаго-Совѣта, бѣжавшихъ въ окно въ день 18 брюмера; Тонино-Лебренъ, живописецъ не безъ таланта, ученикъ Давида, и нѣсколько Итальянцевъ, изъ которыхъ самый шумный былъ скульпторъ Черакки. Искали Брута, чтобъ поразить новаго Цезаря. Наконецъ, избрали для этой роли какого-то отставнаго военнаго, по имени Гарреля, который струсилъ и измѣнилъ безумцамъ. Полиція, однакоже, не перестала разжигать пламень, дала денегъ Гаррелю. Злодѣйство условлено было совершить въ Театрѣ Оперы, называвшемся тогда Театромъ-Искусствъ, въ тотъ день, когда первый консулъ долженъ былъ пріѣхать на представленіе новой оперы. Полиція, предувѣдомленная, приняла всевозможныя предосторожности. Заговорщики дѣйствительно явились на сборное мѣсто, но не всѣ, и то безъ оружія. Вооруженные были только подосланные для вида самою полиціею. Черакки и Арена были схвачены тутъ же: другіе были переловлены въ домахъ, гдѣ искали себѣ спасенія.
   Это происшествіе надѣлало такой шумъ, какого не заслуживало. Всѣ были увѣрены въ важности заговора; общее негодованіе и участіе выразились въ рѣчахъ депутацій отъ всѣхъ властей и во множествѣ адресовъ, полученныхъ первымъ консуломъ.
   Первый консулъ, однакожъ, не хотѣлъ, чтобъ вѣрили, что его жизнь зависитъ отъ перваго встрѣчнаго, и считалъ полезнымъ внушить всѣмъ, что, окруженный маренгскими гренадерами, онъ недоступенъ ударамъ убійцъ.
   Между-тѣмъ, партизаны перваго консула поговаривали, одни изъ убѣжденія, другіе, чтобъ польстить своему владыкѣ, -- что необходимо для утвержденія счастія Франціи нѣчто болѣе-прочное, нежели эфемерная власть одного человѣка, могущаго погибнуть отъ кинжала убійцы. Появился очень-странный, но очень-замѣчательный безъименный памфлетъ, который приписывали Люсіану Бонапарте, но который, по необыкновенному изяществу языка, по классическому знанію исторіи, долженъ былъ быть приписанъ своему настоящему автору, т. е. самому де-Фонтану. Этотъ памфлетъ произвелъ тогда сильное движеніе въ умахъ. Онъ обозначаетъ одинъ изъ шаговъ, сдѣланныхъ генераломъ Бонапарте да пути къ верховной власти. Заглавіе его было: "Параллель между Цезаремъ, Кромвелемъ, Монкомъ и Бонапарте". Авторъ сравнивалъ сперва генерала Бонапарте съ Кромвелемъ и не находилъ въ немъ ни малѣйшаго сходства съ этимъ главнымъ лицомъ англійской революціи. "Кромвель" говорилъ онъ: "былъ фанатикъ, кровожадный вождь бунтовщиковъ, цареубійца, побѣдитель только на гражданской войнѣ, завоеватель нѣсколькихъ городовъ и провинцій Англіи; наконецъ, варваръ, разорившій Оксфордскій и Кембриджскій Университеты. То былъ искусный злодѣй, а не герой. Что до Монка, то есть ли что-нибудь общее у этого робкаго человѣка, у этого переметчика всѣхъ партій, познавшаго цѣли, куда онъ шелъ, случайно способствовавшаго монархіи, съ генераломъ Бонапарте, съ этимъ умомъ столь твердымъ, такъ ясно сознававшимъ, чего онъ хотѣлъ?.. Титулъ герцога Альбемарля могъ удовлетворить тщеславіе генерала Монка; но не-уже-ли повѣрятъ, чтобъ маршальскій жезлъ или коннетабльская шпага могли удовольствовать человѣка, предъ которымъ смолкла Европа?.."
   Отвергнувъ всѣ эти сравненія, авторъ не находилъ въ исторіи никого сходнаго съ Бонапарте, кромѣ Цезаря. Онъ признавалъ въ немъ тотъ же военный геній, то же политическое величіе, но находилъ въ немъ нѣкоторое несходство: Цезарь, во главѣ римскихъ демагоговъ, угнеталъ партію людей честныхъ и разрушилъ республику; генералъ Бонапарте, напротивъ, возвысилъ во Франціи партію людей честныхъ и унизилъ партію злыхъ.
   Все это была правда: подвигъ, предпринятый доселѣ генераломъ Бонапарте, былъ нравственнѣе цезарсва.
   Послѣ всѣхъ этихъ сравненій, надо было сдѣлать заключеніе... "Счастлива была бы республика" восклицалъ авторъ: "еслибъ Бонапарте былъ безсмертенъ! Но гдѣ" присовокуплялъ онъ: "гдѣ его наслѣдники? гдѣ учрежденія, могущія поддержать его благія дѣла и увѣковѣчить сто геній? Судьба тридцати мильйоновъ людей зависитъ отъ жизни одного человѣка! Французы, что сталось бы съ вами, еслибъ вдругъ погребальный крикъ возвѣстилъ вамъ, что этотъ человѣкъ болѣе не существуетъ?"
   Авторъ изслѣдовалъ здѣсь различные шансы, которые могли представиться по смерти генерала Бонапарте... Французы! вы спите на краю пропасти!... Таковы были послѣднія слова этого страннаго сочиненія.
   Все высказанное здѣсь, за исключеніемъ нѣкоторыхъ льстивыхъ выраженій, было истинно; по эти истины были преждевременны. Люсіанъ, министръ внутреннихъ дѣлъ, употребилъ всѣ средства къ распространенію этого сочиненія по всей Франціи. Памфлетъ произвелъ большой эффектъ. Въ основаніи, онъ говорилъ то, о чемъ всѣ думали; но онъ требовалъ отъ Франціи признанія, которое сдѣлать ей не позволяла очень-законная гордость. Восемь лѣтъ назадъ, была уничтожена четырнадцати-вѣковая власть короля, и теперь такъ скоро Франція должна была признаться у ногъ тридцатилѣтняго генерала, что она обманулась, и молить его воскресить эту власть въ его особѣ! Правда, всѣ хотѣли дать ему власть равную власти королей, но надо было по-крайней-мѣрѣ спасти видимыя приличія, хоть для сохраненія національнаго достоинства.
   Продолженіе перемирія, купленное Австріею уступкою Филппсбурга, Ульма и Ингольштадта, было на исходѣ, а переговоры, начатые въ Люневиллѣ, представляли много затрудненій къ заключенію мира. Между-тѣмъ, положено было снова начать непріязненныя дѣйствія 28 ноября (7 фримера IX г.). Кобентцель и Іосифъ Бонапарте оставались въ Люневиллѣ, выжидая событій, которыя должны были произойдти разомъ на Дунаѣ, Иннѣ, Альпахъ и Эчъ.
   Первый консулъ расположилъ пять армій на этомъ обширномъ театръ войны. Онъ не принималъ ни надъ одною изъ нихъ главнокомандованія; но на всякій случай его экипажи находились въ Дижонѣ, чтобъ онъ могъ оттуда ѣхать всюду, куда потребуетъ необходимость.
   Эти пять армій были: армія Ожеро, на Майнъ, состоявшая изъ 20 тысячъ человѣкъ; армія Моро, на Иннѣ, изъ 130 тысячъ; Макдональда, въ Граубинденѣ, изъ 15 тысячъ; Брюна, на Минчіо, изъ 125 тысячъ человѣкъ, и корпусъ Мюрата, шедшаго въ Италію съ 10 тысячами амьенскихъ гренадеръ. Если къ этому числу присоединить 40 тысячъ, находившихся въ Египтѣ и колоніяхъ, 60 тысячъ внутри и на берегахъ Франціи, то выйдетъ, что республика, въ правленіе перваго консула, имѣла подъ ружьемъ почти до 400 тысячъ войска. Артиллерія была хорошо устроена и многочисленна. У Моро было 200 орудіи, у Брюна 180.
   Двѣ главныя арміи, Моро и Брюна, должны были пробиться, первая за Иннъ, другая за Минчіо. Обѣ онѣ равнялись противопоставленнымъ имъ непріятельскимъ войскамъ въ численной силѣ, но безмѣрно превосходили ихъ въ силѣ нравственной. Между ними лежала цѣпь Альповъ, образующихъ въ этомъ мѣстѣ Тироль. Австрійцы имѣли по корпусу въ нѣмецкомъ и итальянскомъ Тироль. Генералъ Макдональдъ съ 15 тысячь человѣкъ, которымъ дали грозное названіе второй резервной арміи, долженъ былъ занимать собою вниманіе обоихъ этихъ корпусовъ. Австрійцы опасались чего-нибудь въ родъ чуднаго перехода чрезъ Сен-Бернаръ. И потому Моро и Брюнъ, обезопасенные со стороны Альповъ, могли всею массою своихъ силъ идти впередъ. Небольшая армія Ожеро прикрывала во Франконіи и Швабіи лѣвый флангъ и тылъ Моро, а Мюратъ прикрывалъ правый Флангъ и тылъ Брюна противъ инсургентовъ Средней-Италіи, противъ Неаполитанцевъ, Англичанъ и проч.
   Первый консулъ вынужденъ былъ на такія благоразумныя предосторожности, потому-что исполнителями его плановъ были Брюнъ и Моро. Моро, лучшій изъ обоихъ и одинъ изъ лучшихъ въ Европѣ, не былъ, однакожь, способенъ совершить то, что самъ первый консулъ, сдѣлавшись императоромъ, совершилъ въ 1805 г., когда, собравъ значительную силу на Дунаѣ, и оставивъ меньшую силу въ Италіи, онъ, подобно молніи, устремился на Вѣну, не безпокоясь ни о своихъ флангахъ, ни о тылѣ, и полагая свою безопасность въ сокрушительной силѣ ударовъ, наносимыхъ имъ главному непріятелю.
   Эрцгерцогъ Іоаннъ начальствовалъ надъ австрійскою дунайскою арміею. 1-го декабря (10 фримера IX г.), онъ направилъ большую часть своей арміи на лѣвое крыло Французовъ: сорокъ тысячь напало на двадцать-шесть тысячь; Моро, видя превосходство Австрійцевъ, имѣлъ благоразуміе отступить въ величайшемъ порядкѣ; онъ удалился въ центръ обширнаго гогенлинденскаго лѣса. Эрцгерцогъ Іоаннъ, упоенный первымъ успѣхомъ, рѣшился напасть на армію Моро. 3-го декабря (18 фримера) совершилась знаменитая битва при Гогенлинденъ. Дѣло завязалось рано утромъ. Генералы Нэй, Ришпансъ, Лекурбъ, Деканъ, соревновали другъ другу въ искусствѣ и отважности, и способствовали успѣху соображеній Моро. Дивизіи Нэя и Ришпанса, обошедшія въ тылъ Австрійцевъ, рѣшили побѣду. Торжество Французовъ было полное. Австрійская армія еще болѣе встрѣтила затрудненій выйдти изъ лѣса, нежели сколько преодолѣла ихъ, проникая туда. Корпуса бродили, не зная куда бѣжать, попадали въ руки побѣдоносной арміи и полагали оружіе. Было уже пять часовъ; ночь набрасывала свои тѣни на поле битвы. Французы убили или ранили отъ 7 до 8 тысячь непріятелей, взяли 12 тысячь плѣнными, захватили 300 повозокъ, отбили 87 орудіи, -- такіе результаты на войнѣ очень-рѣдки. И такъ, австрійская армія потеряла въ одинъ день 20 тысячь солдатъ, почти всю свою артиллерію, обозы, и, что еще важнѣе, всю свою нравственную силу.
   Это сраженіе -- одно изъ славнѣйшихъ, данныхъ генераломъ Моро, и конечно одно изъ величайшихъ въ тотъ вѣкъ, который былъ свидѣтелемъ столькихъ чудныхъ битвъ. Говорили ошибочно, что при Маренго побѣдителемъ былъ не генералъ Бонапарте, а кто-то другой, и что это былъ генералъ Келлерманнъ. Можно было бы сказать, съ гораздо-большимъ основаніемъ, что кто-нибудь другой былъ побѣдителемъ при Гогенлинденѣ, а не генералъ Моро, и что это былъ генералъ Ришпансъ; потому-что тотъ по нѣсколько-неопредѣленному приказу совершилъ прекраснѣйшій маневръ. Но хотя менѣе-несправедливое, это мнѣніе было бы все-таки несправедливымъ. Оставимъ каждому право собственности на дѣля его и не будемъ подражать этимъ печальнымъ усиліямъ зависти, которая всюду отъискиваетъ побѣдителя инаго, кромѣ самого побѣдителя.
   Послѣ этой важной побѣды должно было живо преслѣдовать австрійскую армію, идти на Вѣну.
   Французы перешли Иннъ. Австрійскія войска отступали предъ ними. Моро шелъ на Штейеръ, чтобъ перейдти въ этомъ пунктѣ Энсъ.
   Юный эрцгерцогъ Іоаннъ, совершенно-упавшій духомъ отъ такихъ страшныхъ неудачь, былъ замѣненъ эрцгерцогомъ Карломъ, съ котораго сняли наконецъ опалу, предложивъ ему совершенно-невозможную задачу -- спасти австрійскую армію.
   Между-тѣмъ, Французы стояли уже у воротъ Вѣны. Многіе изъ генераловъ совѣтовали Моро завоевать Вѣну. "Лучше" говорилъ онъ: "за -- "воевать миръ... Я не получаю вѣстей ни отъ Макдональда, ни отъ Брюна; не знаю, успѣлъ ли одинъ изъ нихъ проникнуть въ Тироль, другой смогъ ли перейдти Минчіо! Ожеро очень-далеко отъ меня, въ худомъ положеніи; я, можетъ-быть, доведу Австрійцевъ до отчаянія, стараясь ихъ унизить. Лучше остановиться и удовольствоваться миромъ, "потому-что за него мы только и сражаемся."
   25 декабря (4 нивоза IX г.) Моро согласился заключить въ Штейеръ новое перемиріе, котораго условія были слѣдующія. Непріязненныя дѣйствія долженствовали быть прекращены въ Германіи. Генералъ Брюнъ и Макдональдъ должны были получить приглашеніе заключить подобное перемиріе для армій граубюнденской и итальянской. Французамъ отдана была вся долина Дуная, въ томъ числѣ и Тироль, и сверхъ того нѣкоторыя укрѣпленныя мѣста. Австрійскіе магазины были отданы въ ихъ распоряженіе. Ни французская, ни австрійская арміи не могли отряжать отъ себя войскъ въ Италію, еслибъ случилось, что на перемиріе не согласились бы генералы, дѣйствовавшіе въ этой странѣ.
   Во время этихъ событій въ Германіи, непріязненныя дѣйствія продолжались на Альпахъ и въ Италіи.
   Первый консулъ далъ приказаніе Макдональду идти чрезъ Альпы на Итальянскій-Тироль, въ обходъ Австрійцамъ, дѣйствовавшимъ на равнинахъ Италіи. Никакія возраженія, представлявшія_высоту горъ, жестокость времени года, не могли поколебать перваго консула. Онъ повторялъ только одно, что всюду, гдѣ два человѣка могутъ вступить, есть возможность пройдти цѣлой арміи, и что чрезъ Альпы легче перейдти во время морозовъ, нежели во время таянія снѣговъ, какъ онъ самъ переходилъ чрезъ Сен-Бернаръ. Это было разсужденіе человѣка съ непреклонною волею, который хочетъ, во что бы то ни стало, достичь своей цѣли. Самое дѣло доказало, что въ горахъ зима представляла опасности по-крайней-мѣрѣ равныя весеннимъ, и что, сисрхътого, она осуждала людей на ужасныя страданія.
   Генералъ Макдональдъ выполнилъ приказаніе со всею энергіею своего характера.
   Выждавъ успѣховъ Макдональда, Брюнъ совершилъ переправу чрезъ Минчіо въ двухъ пунктахъ: при Поццоло и Маццембано; но эта переправа стояла Французамъ много крови, которую бы пощадили проливать безполезно генералы Бонапарте и Моро. Лекурбъ иначе переходилъ рѣки въ Германіи.
   Австрійская армія, подъ начальствомъ графа Белльгарда, была оттѣснена Брюномъ, соединившимся съ Макдональдомъ, къ Веронѣ; изъ Вероны она отступила къ Тревизь, гдѣ и было заключено перемиріе, 16 января. Брюнъ, вопреки даннымъ ему инструкціямъ, не потребовалъ уступки Мантуи.
   Тѣмъ временемъ, Міоллисъ съ 3,500 человѣками разбилъ въ Тосканѣ, при Сіеннѣ, 16,000 вторгнувшихся туда Неаполитанцевъ; а Мюратъ, перешедшій Пьемонтъ и занявшій Папскую-Область, былъ готовъ войдти въ Неаполь. Тогда было заключено третье перемиріе, въ-слѣдствіе котораго неаполитанскіе порты были заперты для Англичанъ.
   Такимъ образомъ, война была кончена. Первый консулъ, узнавъ о сраженіи при Гогенлиндень, обнаружилъ самую чистосердечную радость. Въ этой кампаніи, онъ главнѣйше негодовалъ на безполезное пролитіе крови при Поццоло, и въ-особенности на жестокую ошибку Брюна, который не потребовалъ себѣ Мантуи. Первый консулъ отказалъ ратификовать тревизскую конвенцію, и объявилъ, что онъ дастъ приказаніе снова приняться за непріязненныя дѣйствія, если Мантуя не будетъ немедленно сдана Французамъ.
   Между-тѣмъ, Іосифъ Бонапарте и Кобентцель находились въ Люневиллѣ, выжидая, чѣмъ кончатся событія, происходившія на Дунаѣ и Эчѣ. Кобентцель употреблялъ всевозможныя усилія выиграть поболѣе для своего отечества, по слышалъ только неизмѣнный ультиматумъ перваго консула: Рейнъ, Э чь.
   26 декабря 1800 г., была возобновлена на сѣверѣ знаменитая противъ Англіи декларація 1780 года. Пруссія присоединилась къ этой сѣверной лигѣ. Все это благопріятствовало видамъ перваго консула, и потому требованія его возрастали болѣе и болѣе. Наконецъ Кобентцель вынужденъ былъ на большія противъ прежняго уступки, и такимъ образомъ 9 Февраля 1800 года былъ заключенъ въ Люневиллѣ знаменитый трактатъ, которымъ была окончена воина второй коалиціи, и вторично уступленъ Франціи лѣвый берегъ Рейна, и вмѣстѣ съ тѣмъ дано ей господство въ Италіи.
   Генералъ Бонапарте былъ облеченъ властію 9 ноября 1799 г. (18 брюмера VIII г.); теперь было 9-е февраля 1801 г. (20 плювіоза IX г.): слѣдовательно, прошло всего годъ и три мѣсяца, и уже Франція, отчасти переорганизованная внутри, совершенно-побѣдоносная извнѣ, была въ мирѣ съ материкомъ, въ союзѣ противъ Англіи съ сѣверомъ и югомъ Европы. Испанія готовилась выступить противъ Португалліи; неаполитанская королева была у ногъ Французовъ; римскій дворъ трактовалъ въ Парижъ о томъ, какъ уладить дѣла религіозныя.
   Въ то время, какъ внѣшнее положеніе Франціи со-дня-на-день становилось блистательнѣе, внутреннее ея состояніе представляло зрѣлище иногда ужасное: послѣднія конвульсіи издыхающихъ партій. Предъ нами являлась уже картина разбоевъ, свирѣпствовавшихъ по большимъ дорогамъ, и отчаянныхъ скопищъ, дерзавшихъ даже на убіеніе перваго консула. То были неизбѣжныя слѣдствія старинныхъ раздоровъ. Обезсиленные крамольники, отчаявшись одолѣть гренадеровъ консульской гвардіи, пытались извести страшными средствами непобѣдимаго виновника ихъ пораженія.
   Разбои еще-болѣе усилились съ приближеніемъ зимы. Нельзя было проѣзжать по дорогамъ, не подвергаясь опасности быть ограбленнымъ или убитымъ. Первый консулъ сформировалъ для преслѣдованія этихъ шаекъ многіе небольшіе военные отряды, за которыми слѣдовали военныя коммиссіи. Разбойники, взятые съ оружіемъ въ рукахъ, были судимы въ сорокъ-восемь часовъ и разстрѣливаемы.
   Но въ это время злодѣи другаго рода замышляли различными и еще, болѣе-страшными средствами разрушить консульское правительство. Между-тѣмъ, какъ производилось судебное слѣдствіе надъ Демервилемъ, Черакки и Ареною, ихъ единомышленники революціонеры все составляли замыслы одинъ другаго безумнѣе. Они задумали умертвить перваго консула въ его ложѣ въ Театрѣ-0перы, и едва осмѣлились, какъ мы уже видѣли, взяться за кинжалы. Теперь они замышляли другое. То они хотѣли произвести безпорядокъ при выходѣ изъ одного изъ театровъ, и во время этого безпорядка заколоть перваго консула; то хотѣли похитить его на дорогѣ въ Мальмезонъ, и потомъ убить. Все это, какъ истые клубные разглагольствователи, они говорили возлѣ и во всеуслышаніе, такъ-что полиція обстоятельно знала обо всѣхъ ихъ предначертаніяхъ. Но они только говорили, и никто изъ лихъ не былъ такъ смѣлъ, чтобъ отважиться на что-нибудь подобное. Фуше нисколько не боялся ихъ, но тѣмъ не менѣе слѣдилъ за ними неутомимо. Однакожь, между многочисленными выдумками, одна была страшнѣе всѣхъ прочихъ и чрезвычайно всполошила полицію. Нѣкто, по имени Швалье, мастеровой на оружейныхъ заводахъ, основанныхъ въ Парижъ во время Конвента, былъ захваченъ во время своихъ занятій надъ устройствомъ ужасной машины. То былъ бочонокъ, начиненный порохомъ и картечью, къ которому было прилажено ружейное дуло съ куркомъ. Эта машина очевидно назначалась на пагубу перваго консула. Изобрѣтатель былъ схваченъ и брошенъ въ тюрьму. Это изобрѣтеніе надѣлало шума и обратило вниманіе всѣхъ на людей, которыхъ называли тогда якобинцами и террористами. Первый консулъ, какъ мы уже сказали, раздѣлялъ въ этомъ отношеніи ошибочное мнѣніе публики, и потому все, что бы ни случилось худаго, относилъ къ революціонерамъ, и добирался до нихъ. Напрасно Фуше старался обратить его вниманіе на роялистовъ. Но для измѣненія мыслей перваго консула необходимы были неопровержимые факты. Къ-несчастію, уже готовились представиться самые ужасные.
   Жоржъ, возвратившись изъ Лондона въ Морбиганъ, сыпалъ деньгами, благодаря щедрости Англичанъ. Онъ подослалъ въ Парижъ нѣсколько убійцъ для умерщвленія перваго консула. Между ними находились Лимоэланъ и Сен-Режанъ, оба закаленные въ ужасахъ гражданской войны; второй изъ нихъ былъ морской офицеръ, имѣвшій коекакія свѣдѣнія въ артиллеріи. Къ этимъ двумъ людямъ присоединился третій, по имени Карбонъ, достойный слуга этихъ великихъ преступниковъ. Фуше наблюдалъ за ними зорко. Но по неловкости двухъ слѣдившихъ за ними агентовъ, онъ упустилъ ихъ изъ вида. Между-тѣмъ, какъ полиція старалась напасть опять на ихъ слѣдъ, эти злодѣи облекли себя самымъ густымъ мракомъ неизвѣстности. Не разглагольствуя подобно якобинцамъ, не повѣряя никому своей тайны, они готовили ужасное злодѣйство. Машина Швалье внушила имъ мысль извести перваго консула посредствомъ боченка, начиненнаго порохомъ и картечью. Они рѣшились поставить этотъ бочонокъ на тележку, а ее помѣстить въ одной изъ узкихъ улицъ, которыя вели тогда на Карусельную-Площадь, и по которымъ первый консулъ часто ѣзжалъ въ каретѣ. О, ни купили лошадь, тележку, и наняли сарай, выдавая себя за заѣзжихъ купцовъ. Эти три человѣка выбрали, для выполненія своего замысла, день, когда первый консулъ долженъ былъ ѣхать въ Театръ-Оперы, слушать въ первый разъ дававшуюся ораторію Гайдна, Сотвореніе Міра. Это было 3 нивоза (24 декабря 1800 г.). Сен-Режанъ долженъ былъ поджечь порохъ въ бочонкѣ, а оба другіе стали на-сторожѣ въ виду Тюльери, чтобъ извѣстить его, лишь-только завидятъ карету перваго консула. Сен-Режанъ имѣлъ жестокость поручить пятнадцати-лѣтней дѣвочкѣ стеречь лошадь, запряженную въ эту ужасную машину. Къ-счастію, отрядъ гренадеровъ слѣдовалъ за каретою перваго консула, вмѣсто того, чтобъ ѣхать передъ нею. Сообщники не извѣстили во-время Сен-Режана, или струсивъ, или не узнавъ экипажа перваго консула. И самъ Сен-Режанъ увидѣлъ карету тогда уже, когда она нѣсколько миновала машину. Кучеръ перваго консула, который былъ очень-ловокъ и который обыкновенно ѣздилъ съ нимъ очень-скоро, имѣлъ время проѣхать одинъ изъ поворотовъ Улицы-Сен-Никезъ, какъ вдругъ раздался взрывъ. Потрясеніе было ужасно; карста едва не опрокинулась; всѣ стекла были разбиты въ дребезги, картечь исковеркала фасадъ сосѣднихъ домовъ. Одинъ изъ конныхъ гренадеровъ былъ тяжко раненъ и множество убитыхъ и умирающихъ вдругъ наполнило сосѣднія улицы. Первый консулъ продолжалъ путь, и пріѣхалъ въ Театръ-Оперы. Лицо его было спокойно и не выражало ни малѣйшаго волненія посреди чрезвычайнаго безпокойства, которое обнаруживалось въ залѣ со всѣхъ сторонъ.
   Онъ оставался въ театрѣ нѣсколько минутъ, и тотчасъ же возвратился въ Тюльери. Доселѣ-сдерживаемый имъ гнѣвъ разразился вполнѣ. Онъ во всемъ обвинялъ революціонеровъ, которыхъ честилъ якобинцами, террористами, сентябристами. Фуше вспомнилъ объ агентахъ Жоржа, потерянныхъ изъ вида полиціею, и не колебался, мысленно, приписывать имъ злодѣяніе.
   Люди разсудительные видѣли уже, что левъ во гнѣвѣ своемъ переступитъ чрезъ границу законовъ; но толпа требовала казней. Роялисты обвиняли въ преступленіи революціонеровъ, а революціонеры -- роялистовъ. Тѣ и другіе говорили это искренно, потому-что преступленіе осталось непроницаемою тайною виновниковъ его.
   Между-тѣмъ, какъ Фуше занимался отъискиваніемъ настоящихъ преступниковъ, всѣ спрашивали, чѣмъ можно предупредить на будущее время попытки въ такомъ же родѣ.
   Два дня спустя послѣ этого происшествія, изданы были два закона. Однимъ изъ нихъ повелѣно было преступленія, совершенныя противъ членовъ правительства, судить военнымъ судомъ; другимъ присвоивалась первому консулу власть удалять изъ Парижа людей, которыхъ пребываніе въ столицѣ сочтется опаснымъ, и наказывать ихъ ссылкою изъ Франціи, если они будутъ пытаться ускользнуть изъ мѣста перваго своего изгнанія. Первый консулъ хотѣлъ во что бы то ни стало избавиться отъ безпокойныхъ, -- отъ этихъ, по словамъ его, безумцевъ, вѣчно бунтующихъ, построенныхъ батальйоннымъ карре противъ всѣхъ правительствъ. "Необходимо", говорилъ онъ: "громкое, скорое отмщеніе; надобна казнь примѣрная!"
   Между-тѣмъ, начали уже сомнѣваться на-счетъ истинныхъ виновниковъ преступленія. Министръ Фуше и префектъ полиціи Дюбуа не переставали производить дѣятельныя разъисканія, и эти разъисканія не остались безуспѣшны. Сильный взрывъ уничтожилъ почти всѣ орудія злодѣянія. Дѣвочка, которой Сен-Режанъ отдалъ стеречь лошадь, была разорвана на части; остались только ноги этой несчастной. Шины отъ колесъ тележки были отброшены на далекое разстояніе. Собрали какіе могли остатки отъ тележки и лошади, распубликовали объ нихъ въ журналахъ и созвали всѣхъ парижскихъ барышниковъ лошадьми. По счастливому случаю, первый владѣлецъ лошади узналъ ее тотчасъ, указалъ на торговца, которому онъ ее продалъ; а тотъ разсказалъ, что перепродалъ ее двумъ незнакомымъ людямъ, называвшимъ себя заѣзжими купцами; онъ описалъ ихъ самымъ обстоятельнымъ образомъ. Совершенно-сходныя показанія представили и хозяинъ сарая, отдававшій его въ наемъ на нѣсколько дней для постановки тележки, и бочарь, продавшій бочонокъ и набивавшій за него желѣзные обручи. На очную ставку со всѣми этими лицами было выведено изъ тюрьмы болѣе двух-сотъ революціонеровъ, арестованныхъ по этому случаю. Ни одинъ изъ нихъ не былъ признанъ.
   Фуше, который, не знавъ всей истины, зналъ, однакожь, ее отчасти, одолѣваемый со всѣхъ сторонъ, имѣлъ слабость склониться на мѣру, направленную, правда, противъ людей, запятнанныхъ кровью, но все-таки невиновныхъ въ преступленіи, за которое хотѣли ихъ наказать теперь. Изъ всѣхъ, принимавшихъ участіе въ этомъ актѣ проскрипціи, онъ былъ больше всѣхъ неизвинимъ; но на него нападали со всѣхъ сторонъ, его обвиняли въ потворствѣ революціонерамъ, и онъ не имѣлъ твердости воспротивиться. Онъ самъ представилъ въ государственный совѣтъ рапортъ, на который послѣдовала резолюція консуловъ. Въ этомъ рапортѣ было, между-прочимъ, сказано: Всѣ эти люди не были взяты съ кинжаломъ въ рушь, но вообще извѣстно, что всѣ они способны наострить его и за него взяться.
   Первый консулъ не хотѣлъ, чтобъ ихъ обвинили въ преступленіи 3-го нивоза, потому-что они не были въ томъ уличены. "Ихъ ссылаютъ", говорилъ онъ; "за 2 сентября, 51 мая, преріальскіе дни, заговору Бабёфа, за все, что они сдѣлали, за все, что они могли бы еще сдѣлать."
   За этимъ рапортомъ слѣдовалъ списокъ ста-тридцати человѣкъ, осужденныхъ въ ссылку; нѣкоторымъ изъ нихъ придано было прозваніе сентябристовъ.
   Эти несчастные, на пути въ Нантъ, едва могли быть спасены отъ ярости народа въ городахъ, чрезъ которые слѣдовали. Подъ вліяніемъ такихъ-то чувствъ происходило осужденіе Черакки, Арены, Демервилля и Типо-Лебрёна. И они четверо были приговорены къ смерти 9 января (19 нивоза), а 31 января казнены.
   Тѣмъ временемъ, ужасная тайна адской машины прояснялась мало-по-малу. Фуше отправилъ къ Жоржу агентовъ, для разу знанія, что сталось съ Карбономъ и гдѣ онъ теперь живетъ. Карбонъ былъ схваченъ и донесъ на Лимоэлана и Сен-Режана. Лимоэланъ успѣлъ уѣхать за границу. Сен-Режанъ былъ найденъ больной, въ-слѣдствіе полученныхъ имъ при взрывъ ранъ. Карбонъ и Сен-Режанъ были немедленно казнены.
   Закоснѣлые обвинители революціонеровъ, враги Фуше, были въ большомъ смущеніи. Вѣрность взгляда проницательнаго министра полиціи была признана, и Фуше опять вошелъ въ милость у перваго консула.
   Скорбныя чувства, которыхъ причиною была эта машина, названная въ-послѣдствіи адскою, вскорѣ исчезли передъ радостью, произведенною люневилльскимъ миромъ.
   Посреди военныхъ и политическихъ занятіи, первый консулъ не переставалъ, какъ мы уже замѣчали неоднократно, обращать вниманіе на дороги, каналы, мосты, промышленость и торговлю.
   Дороги были въ самомъ жалкомъ положеніи; суммы, ассигнованныя на ихъ исправленіе, были недостаточны. Первый консулъ включилъ въ бюджетъ IX года новыя суммы, взятыя изъ капиталовъ государственнаго казначейства, на продолженіе экстра-ординарныхъ начатыхъ уже поправокъ. Капалъ, называющійся ныньче Сен-Кентенскимъ, соединяющій Сену и Уазу съ Соммою и Шельдою, т. е. соединяющій Бельгію съ Франціей), не былъ приводимъ къ окончанію. Первый консулъ самъ отправился на мѣсто работъ, и рѣшилъ недоумѣніе инженеровъ. Положено было приступить къ постройкѣ трехъ мостовъ чрезъ Сену, изъ которыхъ одинъ, ведущій къ Ботаническому-Саду, былъ названъ въ-послѣдствіи аустерлицскимъ. Въ то же время, первый консулъ занимался дорогою чрезъ Симилонъ -- первымъ проектомъ своей юности, проектомъ всегда дорогимъ его сердцу, наиболѣе-достойнымъ въ будущемъ стать на ряду съ воспоминаніями о Риволи и Маренго. Припомнимъ, что первый консулъ, основавъ Цизальпинскую-Республику, хотѣлъ приблизить ее къ Франціи дорогою, которая, начинаясь у Ліона или Дижона, идя на Женеву, проходя къ Валлису, выходя на Лаго-Маджіоре и Миланъ, дала бы Франціи возможность во всякое время явиться посреди Верхней-Италіи съ пятьюдесятью тысячами войска и со стами орудіями.
   За недостаткомъ подобной дороги, должно было переходить чрезъ Сен-Бернаръ. Теперь, когда итальянская республика возстановлялась по люневильскому конгрессу, нужнѣе было, чѣмъ когда-нибудь, устроить военный путь сообщенія между Ломбардіею и Фракціею. Первый консулъ отдалъ приказаніе немедленно начать необходимыя работы. Генералъ Тюрро, который, какъ мы видѣли, сходилъ съ Малаго-Сен-Бернара съ легіонами конскриптовъ въ то время, какъ первый консулъ спускался съ Большаго-Сен-Бернара съ войсками, закаленными въ бояхъ, генералъ Тюрро получилъ приказаніе перенести свою главную квартиру въ Домо-д'Оссола, къ самому подножію Симплона. Этотъ генералъ долженъ былъ служить прикрытіемъ рабочимъ и пособлять имъ руками своихъ солдатъ.
   Къ этому великолѣпному творенію первый консулъ хотѣлъ присоединить и другое, въ воспоминаніе перехода чрезъ Альпы. Иноки обители на Большомъ Сен-Бернарѣ оказали Французской арміи истинныя услуги. Первый консулъ сохранилъ за это живѣйшую признательность. Онъ повелѣлъ основать двѣ подобныя же обители, одну на горѣ Сенй, другую на Симилонѣ, для содѣйствія въ благотворительныхъ подвигахъ монастырю Большаго-Сен-Бернара.
   Въ это же время, его занимала еще благодѣтельная мысль,-- мысль дать Франціи гражданскій кодексъ (le code civil). Изданіе этого кодекса первый консулъ поручилъ многимъ извѣстнымъ юристамъ, Порталису, Троппіе, Биго-де-Преамне. Этотъ трудъ былъ приведенъ къ окончанію и разсмотрѣнъ предварительно въ трибуналахъ и государственномъ совѣтѣ. Положено было представить его законодательному сословію въ слѣдующее засѣданіе, въ X году.
   Такимъ-образомъ, все организовывалось въ одно время, съ тѣмъ единствомъ, которое обширный умъ вноситъ въ свои творенія, съ быстротою, которую можетъ придавать пламенная воля, имѣющая самыхъ ревностныхъ выполнителей. Геніи, творившій все это, былъ безъ сомнѣнія необыкновененъ; по надо сказать, необыкновенны были и самыя обстоятельства. Генералу Бонапарте предназначено было двинуть Францію и Европу, и рычагомъ назначена ему побѣда; ему дано было начертать французской націи кодексъ, и въ то время всѣ умы готовы были принять его законы; онъ долженствовалъ быть строителемъ дорогъ, каналовъ, мостовъ, и некому было мѣшать ему въ полученіи необходимыхъ средствъ; даже другіе народы отдавали въ его распоряженіе свою казну, на-прим.: Итальянцы, чтобъ способствовать прорытію Симилона, и чтобъ дать вклады на содержаніе обителей, созданныхъ на вершинъ Альповъ. Причина этому -- то, что Провидѣніе ничего не дѣлаетъ въ-половину: великому генію оно назначаетъ великій подвигъ, а на великій подвигъ готовитъ великаго генія.
   Первый консулъ съ нетерпѣніемъ желалъ пожать слѣдствія люневилльскаго мира; эти слѣдствія должны были состоять въ заключеніи мира съ государствами твердой земли, доселѣ еще несблизившимися съ республикою, и въ принужденіи ихъ запереть свои порты для Англіи, въ возстановленіи противъ нея всѣхъ силъ нейтральныхъ государствъ, въ соединеніи Франціи съ этими державами, чтобъ предпринять какую-нибудь большую операцію противъ территоріи и торговли Великобританіи и въ добытіи, наконецъ, всею сложностью этихъ средствъ, мира на моряхъ, совершенно-необходимаго для континентальнаго мира.
   Мы уже видѣли, что, въ-слѣдствіе подвиговъ Мюрата, Неаполь заключилъ перемиріе, исключавшее Англичанъ изъ портовъ Обѣихъ-Сицилій. Наконецъ, былъ заключенъ во Флоренціи миръ, которымъ Неаполь уступилъ Франціи свою часть острова Эльбы; другая принадлежала Тосканѣ. Первый консулъ хотѣлъ пріобрѣсти для Франціи весь этотъ островъ. По одной изъ секретныхъ статей мира, неаполитанское правительство обязалось содержать на свой счетъ Французскую дивизію отъ 12 до 15 тысячь человѣкъ, предназначавшуюся первымъ консуломъ на помощь Египту.
   Испанскій дворъ, восхищенный условіями люневильскаго трактата, по которымъ Тоскана была предоставлена юному пармскому инфанту съ королевскимъ титуломъ, -- день-это-дня становился преданнѣе первому консулу. Люсіанъ Бонапарте явился въ Мадритъ и сблизился съ Княземъ-Мира, который обрадовался расположенію къ себѣ Бонапарте, и объявилъ, что до него, то онъ готова" содѣйствовать первому консулу въ его видахъ противъ Португаліи. Онъ требовалъ, чтобъ въ Испанію была прислана двадцати-пяти-тысячная дивизія, потому-что сама Испанія не была въ состояніи выставить болѣе двадцати тысячь: такъ въ то время была истощена эта монархія. Присутствіе французскихъ силъ могло встревожить короля и королеву, и потому Князь-Мира требовалъ, чтобъ эти войска были ввѣрены начальству испанскаго генерала. Области Португаліи, которыя будутъ завоеваны, должны были оставаться залогомъ въ рукахъ Испаніи до заключенія общаго мира; а между-тѣмъ всѣ португальскіе порты должны были быть заперты для Англичанъ.
   Карлъ IV не согласился ни на какія завоеванія отъ своего зятя, а только брался заставить его расторгнуть союзъ съ Англіей. Эти виды не соотвѣтствовали видамъ Князя-Мира, который, какъ говорили въ Мадритѣ, желалъ выгадать для себя владѣніе въ Португаліи. Но, какъ бы то ни было, онъ долженъ былъ покориться -- и былъ назначенъ генералиссимусомъ.
   Такимъ-образомъ, вся Европа содѣйствовала планамъ перваго консула. При такомъ положеніи дѣлъ, Англія должна была поспѣвать всюду: въ Средиземное-Море -- блокировать Египетъ; въ Гибралтарскій-Проливъ -- задержать французскіе флоты; къ берегамъ Португаліи -- на помощь угрожаемой союзницѣ; передъ Рошфоръ и Брестъ -- блокировать французско-испанскую эскадру, готовую выйдти въ море, на сѣверъ, въ Балтійское Море -- воспрепятствовать соединенію противъ нея нейтральныхъ государствъ. Ей надо было, наконецъ, поспѣть и въ Индію, чтобъ и тамъ удержать за собою свое владычество и покоренныя страны.
   Первый консулъ хотѣлъ воспользоваться этою единственною минутою, когда британскія силы, долженствовавшія быть всюду, должны были по необходимости быть разсѣяны. Ему въ-особенности хотѣлось послать помощь Египту. Онъ смотрѣлъ на колонію, основанную на берегахъ Нила, какъ на лучшее изъ своихъ твореній.
   Испанскій и голландскій флоты соединились съ французскимъ. Многочисленныя экспедиціи должны были въ одно и то же время на различныхъ пунктахъ привлечь вниманіе Англичанъ, привести ихъ въ недоумѣніе, и хоть одной изъ нихъ, воспользовавшейся этимъ смущеніемъ врага, могло удаться достигнуть береговъ Египта. Чтобъ употребить въ пользу неблагопріятное время года, затруднявшее непріятельскія крейсерства предъ Брестомъ, первый консулъ хотѣлъ, чтобъ эскадра адмирала Гантома отправилась до весны {Эта эскадра состояла изъ семи кораблей, самыхъ скорыхъ на ходу, изъ двухъ фрегатовъ и одного брига. На нихъ находились пять тысячъ дессанта, снаряды и припасы всякаго рода и европейскія произведенія, которыхъ наиболѣе должны были желать въ Египтѣ. Нагрузка была уже окончена, но первый консулъ приказалъ перегрузитъ суда снова, по новому способу. Онъ хотѣлъ, чтобъ на каждомъ кораблѣ находилось полное собраніе предметовъ, приготовленныхъ для колоніи, а не все одинъ предметъ, за тѣмъ, чтобъ, въ случаѣ, если одинъ изъ кораблей будетъ взятъ непріятелемъ, экспедиція не лишилась бы съ тѣмъ вмѣстѣ всего этого, предмета.}. Его приказанія въ этомъ отношеніи были ясны; но ему было не легко вперить въ своихъ адмираловъ отвагу, одушевлявшую его сподвижниковъ на твердой землѣ. Адмиралъ Гантомъ казался ему сильнымъ и счастливымъ, потому-что онъ такъ чудодѣйственно перевезъ его самого изъ Александріи въ Фрежюсъ. Но онъ жестоко обманывался. Этотъ офицеръ, морякъ очень-опытный, хорошо знавшій прибрежья Леванта, храбрый въ дѣлѣ, былъ, впрочемъ, человѣкъ ума нетвердаго, и не могъ выносить тяжесть бремени, лишь-только его облекали большою отвѣтственностью. Экспедиція была готова; на корабли посадили многія семейства должностныхъ людей, сказавъ имъ, что они отправляются въ Сен-Доминго; однакожь, все еще не рѣшались пуститься въ путь. Сав.арй, дѣйствуя по приказаніямъ перваго консула, побѣдилъ всѣ трудности, и принудилъ Гантома отправиться. Англійскіе крейсеры замѣтили это движеніе, дали знать объ отъѣздѣ Французовъ эскадрѣ, производившей блокаду, и Гантомъ принужденъ былъ возвратиться, показывая видъ, что это было не что иное, какъ простыя экзерциціи.
   Наконецъ, 23 января (3 плювіоза), въ ужасную бурю, разсѣявшую непріятельскихъ крейсеровъ, онъ поднялъ паруса, и, не смотря на величайшія опасности, счастливо вышелъ изъ брестскаго порта, держа путь къ Гибралтарскому-Проливу. Помощь Гантома была тѣмъ болѣе важна, что знаменитая экспедиція, состоявшая изъ 15 или 18 тысячь Англичанъ, направлялась въ то время къ Египту. Она стояла на рейдъ Макри, противъ Родоса, выжидая времени, удобнаго для высадки, и окончанія приготовленій, дѣлаемыхъ Турками.
   Дано было повелѣніе, чтобъ ни одинъ изъ четырнадцати столичныхъ журналовъ ничего не говорилъ о движеніи, замѣчаемомъ во французскихъ портахъ, и чтобъ касательно этого предмета всѣ они заимствовали свѣдѣнія только изъ одного оффиціальнаго журнала, Монитера.
   Теперь перенесемся на сѣверъ и посмотримъ, что происходило тамъ между Англіею и нейтральными государствами.
   Величайшія опасности скопились въ это время надъ главою британскаго правительства. Наконецъ, разразилась война между этимъ правительствомъ и прибалтійскими державами.
   На декларацію нейтральныхъ государствъ Англія отвѣтила наложеніемъ эмбарго на русскія, шведскія и датскія суда. Она исключила изъ этой мѣры одну торговлю Пруссіи, потому-что еще надѣялась отторгнуть ее отъ коалиціи, и потому-что эта держава имѣла подъ своею рукою Ганноверъ.
   Такимъ-образомъ, Англія находилась въ одно и то же время въ непріязненныхъ отношеніяхъ съ Франціею и Испаніею, своими старыми непріятельницами, и Россіею, Швеціею, Пруссіею, своими старыми союзницами; отъ нея отступились Австрія по люневильскому миру, Неаполь но Флорентинскому трактату. Португалія, ея послѣднее прибѣжище на материкѣ, также скоро должна была быть отъ нея отторгнута. Положеніе Англіи сдѣлалось похоже на положеніе Франціи въ 1793 г. Ей предстояло бороться съ цѣлою Европою. Къ довершенію бѣдствія, Англія была жертвою страшнаго голода. Все это было дѣломъ упрямства Питта и генія генерала Бонапарте. Питтъ, нехотѣвшій вступить въ переговоры до Маренго, генералъ Бонапарте, обезоружившій часть Европы своими побѣдами и возстановившій другую противъ Англіи силою своей политики, были, неоспоримо, и тотъ и другой, виновниками этой изумительной перемѣны судьбы.
   Англія въ такомъ тяжкомъ положеніи не упала духомъ, два года неурожая были причиною голода. Къ тому же присоединилась война съ приморскими державами, отъ которыхъ Англія, особенно отъ прибалтійскихъ, получала обыкновенно хлѣбъ. Всѣ налоги представляли въ этотъ годъ страшный дефицитъ. Налогъ на доходы (income-tax), налоги съ предметовъ потребленія, угрожали недоимкою отъ 75 до 100 мильйоновъ рублей (отъ 3 до 4 мильйоновъ фунтовъ стерлинговъ). Для покрытія обыкновенныхъ расходовъ, необходимъ былъ заемъ отъ 625 до 650 мильйоновъ (отъ 24 до 26 мильйоновъ фунтовъ стерлинговъ). Всѣ винили Питта, что онъ войною съ революціонерною Франціею усилилъ сумму долга болѣе, чѣмъ 7 бильйонами 500 мильйонами рублей,-- свыше 300 мильйоновъ фунтовъ стерлинговъ.
   Но должно сказать, что Англія представляла собою истинный феноменъ обогащенія, пропорціональнаго увеличенію издержекъ. Кромѣ покоренія Индіи, доконченнаго уничтоженіемъ Типо-Саиба, кромѣ завладѣнія частію французскихъ, испанскихъ и голландскихъ колоній, къ которому присоединилось и пріобрѣтеніе острова Мальты, Англія захватила въ свои руки торговлю цѣлаго свьта. По Оффиціальнымъ документамъ, ввозъ товаровъ, простиравшійся въ 1781 г., къ концу американской войны, до 318 мильйоновъ рублей (12,724,000 фунтовъ стерлинговъ), и въ 1792 г., при началь войны съ революціонною Франціею, до 491 мильйона (19,659,000 фунтовъ стерлинговъ), въ 1799 г., возвысился до 748 мильйоновъ рублей (29,945,000 фунтовъ стерлинговъ). Вывозъ мануфактурныхъ произведеній Англіи, въ 1781 г. простиравшійся до 190 мильйоновъ (7,633,000 фунтовъ стерлинговъ), въ 1792 г. до 622 мильйоновъ (24,905,000 фунтовъ стерлинговъ), возвысился въ 1799 г. до 849 мильйоновъ (33,991,000 фунтовъ стерлинговъ). Такимъ-образомъ, все утроилось со времени американской войны, и почти удвоилось со времени войны съ революціонною Франціею. Доходъ съ налоговъ на потребленіе возросъ со 183 мильйоновъ рублей (7,320,000 фунтовъ стерлинговъ) до 389 мильйоновъ рублей (15,587,000 фунтовъ стерлинговъ).
   И такъ, всѣ силы британской имперіи возросли вдвое или втрое всего въ двадцать лѣтъ, и если Англія въ настоящее время чувствовала себя стѣсненною, это было стѣсненіе, которое испытываетъ богачъ. Правда, Англія имѣла долгъ болѣе чѣмъ въ 12 бильйоновъ, ежегодно должна была уплачивать за него 500 мильйоновъ; въ этомъ году ей слѣдовало израсходовать 1,700 мильйоновъ, и для покрытія этихъ издержекъ сдѣлать заемъ въ 600 мильйоновъ. Все это, безъ сомнѣнія, чудовищно-много, въ особенности если вспомнить цѣнности тогдашняго времени; но Англія имѣла и силы, пропорціональныя этимъ требованіямъ. Хотя она не была континентальною державою, у ней было войска 302 тысячи человѣкъ, изъ которыхъ 193 регулярнаго войска. У ней было 814 военныхъ судовъ всякой величины и въ числѣ ихъ 120 линейныхъ кораблей, 250 Фрегатовъ, на которыхъ было 120 тысячь матросовъ. Къ этимъ колоссальнымъ матеріальнымъ средствамъ Англія присоединяла множество отличнѣйшихъ морскихъ офицеровъ, и во главѣ ихъ великаго моряка, Нельсона. Онъ былъ характера страннаго, крутаго; ему нельзя было ввѣрять начальствованія тамъ, гдѣ, кромѣ войны, на немъ лежала бы политика. Но посреди опасности это былъ герой; тутъ онъ показывалъ столько же ума, сколько и отважности. Англичане справедливо гордились его славою.
   Англія и Франція наполнили настоящій вѣкъ своимъ страшнымъ соперничествомъ. Минута, до которой мы дошли въ нашемъ разсказѣ, -- одна изъ замѣчательнѣйшихъ въ борьбѣ, которую онѣ выдерживали другъ противъ друга. Обѣ онѣ сражались въ-продолженіе восьми лѣтъ. Франція, съ Финансовыми средствами гораздо-менѣе-обширными, но, можетъ-быть, болѣе-прочными, потому-что они основывались на территоріальномъ доходѣ, противостояла Европѣ, распространила свою территорію до Рейна и Альповъ, пріобрѣла себѣ господство въ Италіи и рѣшительное вліяніе на материкѣ. Англія, съ произведеніями всесвѣтной торговли, съ сильнымъ флотомъ, пріобрѣла себѣ на моряхъ политическій перевѣсъ, пріобрѣтенный Франціею на твердой землѣ. Хитрою своею политикою, своими субсидіями, она устремила европейскія державы на свою соперницу, и въ то время, какъ онѣ бились, служа ей, она захватила колоніи всѣхъ націй, утѣсняла нейтральныя государства, мстила за успѣхи Франціи на твердой землѣ невыносимымъ владычествомъ на моряхъ; и, однакоже, будучи побѣдоносною на этомъ элементѣ, она все-таки не могла воспрепятствовать Франціи основать въ Египтѣ славную колонію, угрожавшую самой англійской Индіи.
   Англія пожинала плоды принятой ею политики; она удвоила свои колоніи, торговлю, доходы, флотъ, но удвоила также и свой долгъ, свои издержки, своихъ враговъ, и представляла бокъ-о-бокъ съ огромнымъ богатствомъ отвратительную нищету народа, умирающаго отъ голода. Противъ Англіи соединились всѣ прочія европейскія державы, имѣвшія флоты; черезъ это она имѣла противъ себя 166 кораблей, число гораздо-превосходившее британскую морскую силу. Но для Англіи было весьма-выгодно то, что она имѣла противъ себя коалицію; да и къ тому же, флотъ ея былъ лучше и опытнѣе союзническаго. Однакоже, опасность для ней была велика, потому-что, еслибъ, во время этой борьбы, генералъ Бонапарте успѣлъ переплыть съ арміею проливъ, Англія погибла бы.
   Старое счастіе Питта, подобно судьбѣ Тугута, меркло передъ рождающеюся звѣздою молодаго генерала Бонапарте. Питту досталась на долю рѣдкая участь, неимѣвшая въ этотъ вѣкъ себѣ равной, кромѣ судьбы Фридриха-Великаго. Ему было отъ роду всего сорокъ-три года, и онъ уже семьнадцать лѣтъ властвовалъ, и властвовалъ неограниченно, въ странѣ свободной. Но его счастіе уже состарѣлось, а счастіе Бонапарте, напротивъ того, было юно; оно только-что рождалось.
   Въ Великобританіи, народъ, доведенный до страшнаго голода, былъ всюду въ возстаніи, грабилъ роскошныя жилища британской аристократіи и опустошалъ въ городахъ лавки хлѣбниковъ или магазины продовольствія. Общій голосъ обвинялъ Питта въ настоящихъ бѣдствіяхъ. Противъ него возстала оппозиція; во главѣ ея -- Фоксъ, Шериданъ, Тирнэ, лорды Грей и Голлендъ, вызывавшіе его на отвѣтъ передъ лицомъ Англіи, приведенной въ ужасъ множествомъ своихъ враговъ и смущенной криками голоднаго народа, вотще требовавшаго себѣ хлѣба.
   На все это Питтъ отвѣчалъ слабо. Онъ все повторялъ свой любимый доводъ, что еслибъ онъ не велъ войны, англійская конституція должна была бы погибнуть; и онъ приводилъ въ примѣръ Венецію, Неаполь, Пьемонтъ, Швейцарію, Голландію, духовныя владѣнія въ Германіи, какъ-будто можно было повѣрить, чтобъ то, что случилось съ третьестепенными державами итальянскими и германскими, могло случиться и съ могущественною Англіею и ея либеральною конституціею. Онъ отвѣчалъ, и на этотъ разъ съ большимъ основаніемъ, что если Франція много усилилась на твердой землѣ, зато Англія много усилилась на морѣ; что ея флотъ покрытъ славою; что хотя долгъ ея и налоги увеличились, за то также удвоилось ея богатство, и что, во всѣхъ отношеніяхъ, Англія была могущественнѣе теперь, нежели до начала войны. Онъ былъ непреклоненъ, говоря о правахъ нейтралитета; Допусти, говорилъ онъ, Англія эти начала, и тогда какая-нибудь канонерская шлюбка въ состояніи будетъ конвоировать торговлю цѣлаго свѣта.
   Вліяніе Питта видимо ослабѣло. Всѣ чувствовали, что онъ, упорствуя продолжать войну, упустилъ два случая выгодно заключить миръ: наканунѣ битвы при Маренго, и наканунѣ сраженія подъ Гогенлинденомъ. Упустить удобный случаи, для политиковъ, равно какъ и для полководцевъ, -- несчастіе неисправимое. Онъ чувствовалъ себя, и другіе видѣли, что онъ побѣжденъ геніемъ генерала Бонапарте.
   Надо отдать справедливость ему и Англіи, что мѣры, принятыя во время ужаснаго голода, были въ высочайшей степени благоразумны. Назначены были значительныя преміи за ввозъ хлѣба; запрещено было гнать изъ хлѣба вино; приходы давали вспомоществованія не деньгами, что увеличило бы цѣну на хлѣбъ, а съѣстными припасами, наприм.: солониною, овощами и т. п. Издана была отъ короля прокламація ко всѣмъ классамъ, пользовавшимся довольствомъ и которые могли разнообразить свою пищу; эта прокламація предлагала имъ уменьшить по возможности въ своихъ домахъ потребленіе хлѣба. Наконецъ, отправили многочисленные флоты добывать рисъ въ Индіи, рожь въ Америкѣ и въ странахъ, омываемыхъ Средиземнымъ-Моремъ. Старались промышлять хлѣбъ и изъ Франціи, производя контрабанду на берегахъ Бретани и Вандеи.
   Между-тѣмъ, посреди этого бѣдствія, Питтъ изготовлялъ все, чтобъ предпринять смѣлую кампанію въ Балтійское-Море, лишь-только позволитъ время года. Онъ хотѣлъ сначала поразить Данію, потомъ Швецію, и наконецъ устремиться къ берегамъ Россіи. Но вскорѣ возникло неудовольствіе между королемъ и министромъ, и 8 Февраля 1801 г., Питтъ получилъ отставку. Эта отставка, послѣ семнадцати-Лѣтняго управленія министерствомъ, при обстоятельствахъ столь чрезвычайныхъ, произвела живѣйшее изумленіе. Въ этомъ стали подозрѣвать скрытый замыселъ Питта, и съ-тѣхъ-поръ утвердилось общественное мнѣніе, разглашенное въ-послѣдствіи историками, что Питтъ, видя наступившую необходимость минутнаго мира, согласился удалиться отъ дѣлъ на нѣсколько мѣсяцевъ, за тѣмъ, чтобъ этотъ миръ былъ заключенъ другими, а чтобъ возвратиться самому къ кормилу правленія, когда уже минетъ эта минутная необходимость. Такія-то побужденія толпа приписываетъ людямъ, дѣйствующимъ на политическомъ поприщъ, а писатели, плохо посвященные въ дѣло, повторяютъ эти рѣчи такъ, какъ имъ удалось ихъ слышать!
   Питтъ не предвидѣлъ ни амьенскаго мира, ни его непродолжительности {"Я узналъ" говоритъ Тьеръ: "приводимыя здѣсь подробности отъ многихъ современниковъ Питта, очень-близкихъ къ нему, принимавшихъ участіе въ министерскихъ дѣлахъ того времени и занимающихъ еще и теперь важные посты въ Англіи."}; сверхъ-того, онъ не считалъ мира несообразнымъ съ своимъ присутствіемъ у кормила правленія, потому-что согласился на переговоры въ Лиллѣ въ 1797 г., и еще недавно назначилъ Гренвиля въ Люневилль. Питтъ взялъ отставку, къ великому отчаянію короля, къ большому неудовольствію министерской партіи, къ ужасу Англіи, видѣвшей съ сильнѣйшимъ безпокойствомъ, что люди новые и неопытные приступаютъ къ кормилу правленія. Питтъ былъ замѣщенъ своею креатурою, Аддингтономъ. Лордъ Гауксбёри, въ-послѣдствіи лордъ Ливерпуль, замѣнилъ лорда Грсивилля, министра иностранныхъ дѣлъ. То были люди умные, умѣренные, но мало способные, -- оба бывшіе друзья Питта, и въ-продолженіи нѣкотораго времени дѣйствовавшіе по его указаніямъ. И это-то обстоятельство, болѣе всякаго другаго, содѣйствовало къ утвержденію мнѣнія, что удаленіе Питта было притворно.
   Эти сильныя волненія потрясли слабый разсудокъ Георга ІІІ-го. Новый припадокъ безумія лишилъ его возможности почти въ-продолженіе цѣлаго мѣсяца управлять государствомъ. Питтъ получилъ отставку. Аддингтонъ и Гауксбёри были уже назначены министрами, но еще не вступили въ отправленіе своихъ должностей. Питтъ, хотя переставшій быть министромъ, былъ настоящимъ Правителемъ Англіи во время этого кризиса, продолжавшагося почти цѣлый мѣсяцъ, и получилъ эту власть съ всеобщаго согласія. Въ это время, въ портахъ снаряжались англійскіе флоты, и адмиралы Паркеръ и Нельсонъ вышли изъ Ярмута съ 47 кораблями, держа путь къ Балтикѣ.
   Въ половинѣ марта, король наконецъ оправился, и Питтъ удалился. Питтъ чувствовалъ, что звѣзда его блѣднѣла передъ раздающеюся звѣздою, предназначенною бросить совершенно-иной свѣтъ, нежели какимъ блистала его собственная. Хотя въ-послѣдствіи онъ снова приступилъ къ дѣлами", чтобъ скончать посреди ихъ вѣкъ свой, однако настоящая кончина его должна считаться съ этого дня. Питтъ, послѣ семнадцати-лѣтняго управленія, оставилъ свою страну болѣе-богатою, чѣмъ прежде, но и болѣе-обремененною долгами. Это былъ совершенный ораторъ, какъ органъ правительства, глава партіи, по мало просвѣщенный государственный человѣкъ, совершившій большія ошибки и исполненный предразсудковъ своей націи. Это былъ Англичанинъ, наиболѣе ненавидѣвшій Францію.
   Хотя Аддингтонъ и лордъ Гауксбёри не могли сравниться съ Питтомъ, однако движеніе уже началось, и британскій корабль еще направлялъ нѣсколько времени бѣгъ свой, приданный кормъ его рукою павшаго министра. Англійскій флотъ шелъ въ Балтику рѣшать великій вопросъ о правъ нейтральныхъ государствъ, и армія, перевозимая на корабляхъ адмирала Кейта, ѣхала на Востокъ отнимать Египетъ Французовъ.
   Адмиралъ Паркеръ былъ главнокомандующимъ балтійскимъ флотомъ, Нея ьсонъ находился при немъ на случай, когда прійдется дать сраженіе.
   Чтобъ проникнуть изъ Категата въ Балтику, надо проѣхать проливъ Зундъ, отдѣляющій берега Даніи отъ береговъ Швеціи. Между Гельзенёромъ и Гельзингборомъ онъ имѣетъ въ ширину 2,300 туазовъ. Этотъ проливъ глубже со стороны Швеціи, и потому, поставивъ по этому берегу баттареи, можно было бы затруднить проѣздъ для Англичанъ. Но шведскій берегъ не былъ защищенъ въ это время, да не бывалъ защищенъ и прежде. Дѣйствительно, онъ по представляетъ ни одного порта, гдѣ могли бы приставать купеческія суда. Въ Зундъ всего одинъ портъ Гельзенёръ, принадлежащій Даніи: отъ-этого-то защищенъ былъ только одинъ датскій берегъ; на немъ была построена сильная крѣпость Кронепбургъ. Отъ-этого также произошло обыкновеніе платить за проѣздъ чрезъ Зундъ Датчанамъ, а не Шведамъ. Впрочемъ, Густавъ-Адольфъ, одинъ изъ ревностнѣйшихъ членовъ лиги, хотѣлъ построить на берегу Швеціи укрѣпленія, но въ это время іода такое предпріятіе было рѣшительно невозможно, потому-что желѣзо не брало земли, оледенѣлой морозомъ. Впрочемъ, еслибъ и оба берега были защищены, то все проливъ такъ широкъ, что англійскіе корабли, держась посрединѣ, не могли бы сильно пострадать отъ непріятельскихъ ядеръ.
   Кромѣ Зунда, есть и еще два прохода въ Балтику: это два морскіе рукава, отдѣляющіе, одинъ островъ Зеландъ отъ острова Фіоніи, другой островъ Фіонію отъ берега Ютландіи, и извѣстные подъ именемъ Большаго и Малаго Бельтовъ. Но они были для Англичанъ не такъ удобны, какъ Зундъ, по своимъ отмѣлямъ и потому, что здѣсь англійскіе корабли подвергались бы гибельному дѣйствію датскихъ баттареи.
   Датчане сосредоточили свою защиту не въ Зундѣ, а передъ самымъ Копенгагеномъ.
   Отважный Нельсонъ разгромилъ датскій флотъ. Датчане защищались мужественно, по надо было опасаться за самый Копенгагенъ, и потому они поспѣшили заключить перемиріе на три съ половиною мѣсяца. Кончина Императора Павла перемѣнила положеніе дѣлъ. Нельсонъ, оставляя Копенгагенъ, не зналъ объ этомъ; иначе, это событіе увеличило бы его притязанія. Адмиралъ Паркеръ немедленно ратификовалъ это перемиріе.
   Англичане рѣшились смягчить свои требованія касательно права нейтралитета, и всѣ непріязненныя дѣйствія на Балтійскомъ-Морѣ были пріостановлены. Англія склонялась къ примиренію съ Франціею, которая въ-продолженіи десяти лѣтъ потрясала Европу и уже угрожала британской территоріи. Англійское правительство хотѣло теперь, пользуясь благопріятными обстоятельствами, загладить ошибки, происшедшія отъ упорной политики Питта.
   Первый консулъ, мечтавшій только о томъ, чтобъ сдержать обѣщаніе, данное Франціи -- доставить ей порядокъ и миръ, первый консулъ съ радостію принялъ предложенія англійскаго кабинета и поручилъ Французскому уполномоченному въ Лондонѣ, Отто, начать переговоры съ лордомъ Гауксбёри. Дѣйствительно, эти переговоры начались въ первыхъ числахъ апрѣля 1801 г. (въ срединѣ жерминаля IX года).
   Съ 18 брюмера VIII г. (9 ноября 1799 г.), по жерминаль IX года (апрѣль 1801 г.) прошло всего около полутора года, и Франція, въ мирѣ со всѣмъ материкомъ, въ чистосердечныхъ и откровенныхъ переговорахъ съ Англіею, готова была, наконецъ, въ первый разъ по прошествіи десяти лѣтъ стяжать общій миръ за сушѣ и на морѣ. Условіе этого общаго мира, допущенное всѣми договаривавшимися сторонами, было сохраненіе завоеваній Франціи.

"Отечественныя Записки", No 7, 1845

   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru