Уланд Людвиг
Избранные стихотворения

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

УЛАНДЪ.

   Нѣмецкіе поэты въ біографіяхъ и образцахъ. Подъ редакціей Н. В. Гербеля. Санктпетербургъ. 1877.
   
   1. Сонъ. -- В. Жуковскаго
   2. Весенній покой. -- М. М.
   3. Прощай. -- Ю. Жадовской
   4. Мать и дитя. -- М. М.
   5. Пѣсня бѣдняка. -- В. Жуковскаго
   6. Король на башнѣ. -- М. М.
   7. Гаральдъ. -- В. Жуковскаго
   8. Три пѣсни. -- В. Жуковскаго
   9. Мщеніе. -- В. Жуковскаго
   10. Монахъ и пастухъ. --Ѳ. Миллера
   11. Проклятіе пѣвца.-- П. Вейнберга
   12. Рыцарь Роллонъ. -- В. Жуковскаго
   13. Королевичъ. -- Ѳ. Миллера
   14. Нормандскій обычай. -- В. Жуковскаго
   
   Іоаннъ-Людвигъ Уландъ, популярнѣйшій изъ нѣмецкихъ лириковъ послѣ Шиллера, родился 26-го апрѣля 1787 года въ Тюбингенѣ. Получивъ начальное образованіе въ школѣ своего родного города, въ въ 1805 году вступилъ въ число студентовъ Тюбингенскаго университета, съ цѣлью посвятить себя, изученію права. По окончаніи университетскаго курса съ полнымъ успѣхомъ, онъ сдѣлался въ 1808 году адвокатомъ, а въ 1810 удостоился степени доктора правъ. Затѣмъ онъ совершилъ поѣздку, съ литературной цѣлью, въ Парижъ, гдѣ провёлъ нѣсколько мѣсяцевъ, работая безъ устали всё это время въ тамошней королевской библіотекѣ. Первыя стихотворенія Уланда были напечатаны въ "Альманахѣ Музъ" на 1806 и 1807 года, въ "Поэтическомъ альманахѣ" на 1812 и въ "Нѣмецкихъ лѣсахъ поэзіи", альманахѣ на 1813 годъ. Событія 1813--1815 годовъ произвели на Уланда потрясающее впечатлѣніе, и когда въ 1815 году въ Вюртембергскомъ королевствѣ началась борьба старыхъ порядковъ надъ новыми, онъ тотчасъ же сталъ на сторону послѣднихъ, подвигнутый на гго сознаніемъ своего призванія дѣйствовать на пользу своего отечества воодушевляющимъ словомъ. Тогда его вдохновенныя пѣсни стали появляться въ летучихъ листкахъ -- и патріотическія стремленія поэта не остались безплодными. Первое собраніе его "Стихотвореній" вышло въ 1815 году и уже въ слѣдующемъ потребовало новаго изданія, а въ 1815 дожило до 18-го. Начиная съ 1819 года, поэтическая дѣятельность Уланда нѣсколько ослабѣла -- частью вслѣдствіе политическихъ его занятій, частью по причинѣ строго-учоныхъ трудовъ. Въ этомъ году Тюбингенъ, а потомъ и Штутгардъ выбрали его депутатомъ въ собраніе государственныхъ чиновъ. Принявъ это почётное званіе, Уландъ цѣлыя двадцать лѣтъ ревностно посѣщалъ засѣданія палаты и принималъ дѣятельное участіе въ ея занятіяхъ, принадлежа всё время къ самымъ рѣштельнымъ и всѣми уважаемымъ членамъ конституціонной опозиціи.Въ1830 году онъ получилъ мѣсто экстраординарнаго профессора нѣмецкаго языка и литературы въ Тюбингенѣ, но весною 1833 года принуждёнъ былъ отказаться отъ этой должности, такъ-какъ университетъ не согласился увольнять его отъ нея для присутствованія въ званіи депутата на второмъ сеймѣ, а въ 1839 году, подобно большинству своихъ товарищей-депутатовъ, отказался и отъ новаго избранія въ палату и съ-тѣхъ-поръ жилъ въ тихомъ уединеніи до 1848 года, когда февральскія событія вызвали его снова къ общественной дѣятельности. Онъ былъ сначала, какъ довѣренное лицо отъ вюртембергскаго правительства, отправленъ во Франкфуртъ, а позднѣе -- выбранъ народомъ для присутствія въ такъ называемомъ Франкфуртскомъ парламентѣ, гдѣ онъ до послѣдней минуты его существованія оставался вѣренъ своему полномочію. Вытолканный солдатами изъ залы засѣданія, знаменитый поэтъ возвратился въ своё тихое уединеніе, въ которомъ жилъ до 1848 года и гдѣ по настоящее время, весь погруженный въ учоныя занятія, продолжаетъ съ прежнимъ жаромъ работать на пользу своему отечеству. Изъ учоныхъ трудовъ Уланда всего замѣчательнѣе слѣдующія: 1) "О Вальтерѣ фонъ-деръ-Фогельвейде", 2) "Ueberden Mythus der nordischen Sagenlehre vons Thor", и 3) "Старинныя верхне и нижне-германскія пѣсни"" изданныя въ 1822, 1836 и 1844 годахъ пѣсни Уланда отличаются задушевностью, искренностью, сочувствіемъ къ природѣ и разнообразіемъ содержанія. Особенно хороши его баллады и романсы по рѣдкому искусству обрисовывать немногими словами совершенно-законченные, живые образы и характеры. Драматическія его произведенія "Герцогъ Эрнстъ Швабскій" и "Людвихъ Баварскій" также не лишены достоинства, хотя и слабѣе лирическихъ. "Онъ живётъ съ своею поэзіею въ среднихъ вѣкахъ", говоритъ Шерръ, "но никогда не раздѣлялъ нелѣпости романтиковъ, ихъ желанія возстановить средніе вѣка въ религіозномъ и политическомъ отношеніяхъ. Въ этомъ случаѣ онъ рѣзко отдѣляется отъ нихъ уже тѣмъ, что, покончивши съ внѣшними врагами нѣмецкаго народа, во время реставраціи онъ обратилъ поэтическія стрѣлы своихъ пѣсенъ на внутреннихъ враговъ своего народа и постоянно принималъ живѣйшее участіе въ его судьбахъ. Баллады и романсы Уланда у всѣхъ въ сердцѣ и на устахъ. Мы можемъ видѣть и любить въ нихъ самый здоровый и прекрасный плодъ романтизма. Уландъ, въ духѣ народныхъ балладъ Гёте, умѣлъ воскрешать передъ нами средніе вѣка изъ ихъ развалинъ, и безъ всякой аффектаціи и постороннихъ цѣлой окружать ихъ розовымъ блескомъ идеальнаго освѣщенія. Его королевскихъ сыновей, его рыцарей и дамъ мы должны любить, а не можемъ иначе; по его "утраченной церкви" грустимъ даже и мы, скептики, когда слышимъ у него дивно-таинственные звуки колокола."
   

I.
СОНЪ.

             Заснувъ на холмѣ луговомъ
                       Вблизи большой дороги,
             Я унесёнъ былъ лёгкимъ сномъ
                       Туда, гдѣ жили боги.
   
             Но я проснулся наконецъ --
                       И смутно озирался:
             Дорогой шолъ младой пѣвецъ
                       И съ пѣньемъ удалялся.
   
             Вдали пропалъ за рощей онъ,
                       Но струны всё звенѣли.
             Ахъ! не онѣ ли дивный сонъ
                       Мнѣ на душу напѣли?
                                                     В. Жуковскій.
   

II.
ВЕСЕННІЙ ПОКОЙ.

             Ахъ! не кладите въ могилу меня
             Въ ясное утро весенняго дня!
             Если меня схоронить захотите,
             Лучше въ густую траву положите.
   
             Любо въ травѣ и въ цвѣтахъ мнѣ лежать:
             Издали будетъ свирѣль мнѣ звучать,
             А въ вышинѣ будутъ плыть надо мною
             Майскія тучки прозрачной грядою.
                                                                         М. М.
   

III.
ПРОЩАЙ.

             О, прощай, моя радость, прощай!
             Суждено намъ разстаться съ тобой.
             Поцалуй на прощанье мнѣ дай:
             Такъ назначено, видно, судьбой.
   
             Принеси мнѣ скорѣе цвѣтовъ,
             Что цвѣтутъ на деревьяхъ въ саду.
             Не дождаться мнѣ видно плодовъ:
             Я отъ жизни плодовъ и не жду.
                                                               Ю. Жадовская.
   

IV.
МАТЬ И ДИТЯ.

             "У тебя есть братецъ въ небѣ!
             Онъ меня не огорчалъ
             Никогда -- и Божій ангелъ
             Въ небеса малютку взялъ."
   
             -- Научи меня, родная,
             Какъ тебя мнѣ огорчить,
             Чтобъ не могъ меня съ тобою
             Божій ангелъ разлучить!--
                                                               М. М.
   

V.
ПѢСНЯ БѢДНЯКА.

             Куда мнѣ голову склонить?
                       Покинутъ я и сиръ.
             Хотѣлъ бы весело хоть разъ
                       Взглянуть на Божій міръ.
   
             И я въ семьѣ моихъ родныхъ
                       Когда-то счастливъ былъ;
             Но горе спутникъ мой съ-тѣхъ-поръ,
                       Какъ я ихъ схоронилъ.
   
             Я вижу замки богачей
                       И ихъ сады кругомъ;
             Моя жь дорога мимо ихъ
                       Съ заботой и трудомъ.
   
             Но я счастливыхъ не дичусь:
                       Моя печаль въ тиши.
             Я всѣмъ весёлымъ радъ сказать
                       "Богъ помочь!" отъ души.
   
             О, щедрый Богъ, не вовсе жь я
                       Тобою позабытъ!
             Источникъ милости Твоей
                       Для всѣхъ равно открытъ.
   
             Въ селеньи каждомъ есть Твой храмъ
                       Съ сіяющимъ крестомъ,
             Съ молитвой сладкой и съ Твоимъ
                       Доступнымъ алтарёмъ.
   
             Мнѣ свѣтитъ солнце и луна;
                       Любуюсь на зарю;
             И, слыша благовѣстъ, съ Тобой,
                       Создатель, говорю.
   
             И знаю: будетъ добрымъ пиръ
                       Въ небесной сторонѣ;
             Тамъ буду праздновать и я;
                       Тамъ мѣсто есть и мнѣ.
                                                               В. Жуковскій.
   

VI.
КОРОЛЬ НА БАШНѢ.

             Объяты дремучею мглой, предо мной
             Долины и горы лежатъ въ тишинѣ.
             Всё спитъ; вѣтерокъ не приноситъ ночной
                       Ни звука страданья ко мнѣ.
   
             Заботой о счастіи всѣхъ удручёнъ,
             Я въ думахъ сидѣлъ и за кубкомъ вина.
             Луной озарёнъ голубой небосклонъ...
                       Душѣ моей воля нужна.
   
             Торжественной жизни полны небеса
             Въ мерцаніи звѣздныхъ таинственныхъ рунъ;
             Мнѣ слышатся дивные тамъ голоса
                       При тихомъ бряцаніи струнъ.
   
             Мой глазъ отуманенъ и волосъ мой сѣдъ;
             Оружіе праздно виситъ на стѣнѣ:
             Дѣла мои правы и правъ мой совѣтъ:
                       Пора успокоиться мнѣ!
   
             О, что же ты медлишь, желанный покой?
             Возьми меня, вѣчная ночь, и умчи
             Туда, гдѣ слышнѣе хоръ пѣсни святой,
                       Гдѣ звѣздные ярче лучи!
                                                                         М. М.
   

VII.
ГАРАЛЬДЪ.

             Передъ дружиной на конѣ
                       Гаральдъ, боецъ сѣдой,
             При свѣтѣ трепетномъ луны
                       Въѣзжаетъ въ лѣсъ густой.
   
             Отбиты вражьи знамена
                       И вѣютъ и шумятъ,
             И гуломъ пѣсней боевыхъ
                       Кругомъ холмы гудятъ.
   
             Но что порхаетъ по кустамъ?
                       Что зыблется въ листахъ?
             Что налетаетъ съ вышины
                       И плещется въ волнахъ?
   
             Что такъ ласкаетъ, такъ манитъ?
                       Что нѣжною рукой
             Снимаетъ мечъ, съ коня влечётъ
                       И тянетъ за собой?
   
             То феи въ лёгкій хороводъ
                       Слетѣлись при лунѣ.
             Спасенья нѣтъ: ужь всѣ бойцы
                       Въ волшебной сторонѣ.
   
             Лишь онъ, безстрашный вождь Гаральдъ,
                       Одинъ не побѣждёнъ:
             Въ нетлѣнный съ ногъ до головы
                       Булатъ закованъ онъ.
   
             Пропали спутники его;
                       Тамъ брошенъ мечъ, тамъ щитъ,
             Тамъ ржотъ осиротѣлый конь
                       И дико въ лѣсъ бѣжитъ.
   
             И ѣдетъ сумрачно-унылъ
                       Гаральдъ, боецъ сѣдой,
             При свѣтѣ трепетномъ луны
                       Одинъ сквозь лѣсъ густой.
   
             Но вотъ шумитъ, журчитъ ручей --
                       Гаральдъ съ коня спрыгнулъ,
             И снялъ онъ шлемъ, и влаги имъ
                       Студёной зачерпнулъ.
   
             Но только жажду утолилъ,
                       Вдругъ обезсилѣлъ онъ;
             На камень сѣлъ, попикъ главой
                       И погрузился въ сонъ.
   
             И вѣки на утёсѣ томъ,
                       Главу склоня, онъ спитъ:
             Сѣдые кудри, борода;
                       У ногъ -- копьё и щитъ.
   
             Когда жь гроза и молній блескъ,
                       И лѣсъ ревётъ густой --
             Сквозь сонъ хватается за мечъ
                       Гаральдъ, боецъ сѣдой.
                                                               В. Жуковскій.
   

VIII.
ТРИ ПѢСНИ.

             "Споётъ ли мнѣ пѣсню весёлую скальдъ?"
             Спросилъ, озираясь, могучій Освальдъ.
             И скальдъ выступаетъ на царскую рѣчь:
             Подъ мышкою арфа, на поясѣ мечъ.
   
             "Три пѣсни я знаю: въ одной старина...
             Тобою, могучій, забыта она;
             Ты самъ её въ лѣсѣ дремучемъ сложилъ;
             Та пѣсня: отца моего ты убилъ.
   
             "Есть пѣсня другая: ужасна она --
             И мною подъ бурей ночной сложена;
             Пою её ранней и поздней порой --
             И пѣсня та: бейся, убійца, со мной!"
   
             Онъ въ сторону арфу, и мечъ наголо --
             И бѣшенство грозныя лица зажгло;
             Запрыгали искры по звонкимъ мечамъ
             И рухнулъ Освальдъ -- голова пополамъ.
   
             "Раздайся жь, послѣдняя пѣсня моя!
             Ту пѣсню и утромъ и вечеромъ я
             Гремѣть не устану предъ дѣвой любви:
             Та пѣсня: убійца поверженъ въ крови!"
                                                               В. Жуковскій.
   

IX.
МЩЕНІЕ.

             Измѣной слуга паладина убилъ:
             Убійцѣ завиденъ санъ рыцаря былъ.
   
             Свершилось убійство ночною, порой --
             И трупъ поглощёнъ былъ глубокой рѣкой.
   
             И шпоры, и латы убійца надѣлъ,
             И въ нихъ на коня паладинова сѣлъ.
   
             И мостъ на конѣ проскакать онъ спѣшитъ:
             Но конь поднялся на дыбы и хранитъ.
   
             Онъ шпоры вонзаетъ въ крутые бока:
             Конь бѣшеный сбросилъ въ рѣку сѣдока.
   
             Онъ выплыть изъ всѣхъ напрягается силъ;
             Но панцырь тяжолый его утопилъ.
                                                                         В. Жуковскій.
   

X.
МОНАХЪ И ПАСТУХЪ.

МОНАХЪ.

             Зачѣмъ стоишь ты одинокъ
             И грустно смотришь въ даль?
             Скажи, открой мнѣ, пастушокъ:
             О чёмъ твоя печаль?
   

ПАСТУХЪ.

             Ахъ, я грущу всё объ одномъ:
             Увялъ мой бѣдный лугъ;
             Нигдѣ цвѣточка нѣтъ на нёмъ,
             И мрачно всё вокругъ!
   

МОНАХЪ.

             Забудь печаль, мой юный другъ,
             Какъ сонъ, она пройдётъ:
             Съ весною твой любимый лугъ
             Роскошнѣй резцвѣтётъ.
             Но видишь крестъ? тамъ иногда
             Я плачу о быломъ:
             Не разцвѣтётъ онъ никогда
             На холмѣ гробовомъ!
                                                                         Ѳ. Миллеръ.
   

XI.
ПРОКЛЯТІЕ ПѢВЦА.

             Былъ въ стары годы замокъ. Высоко на просторѣ
             Стоялъ онъ, отражаясь далёко въ синемъ морѣ;
             Вокругъ вѣнцомъ роскошнымъ раскинулись сады,
             Въ нихъ радужно сверкали ключи живой воды.
   
             Тамъ жилъ старикъ надменный, окрестныхъ странъ властитель,
             Гроза своихъ сосѣдей и подданныхъ губитель,
             Въ нёмъ ужасъ -- каждый помыслъ, и ярость -- каждый взоръ,
             Терзанье -- каждый возгласъ, крови -- каждый приговоръ.
   
             Разъ къ замку шли два скальда. Одинъ былъ старецъ мудрый,
             Другой -- его питомецъ, цвѣтущій, златокудрый;
             Съ завѣтной лирой ѣхалъ на лошади старикъ,
             Съ нимъ весело шолъ рядовъ товарищъ-ученикъ.
   
             Старикъ сказалъ: "Припомни всѣхъ нашихъ пѣсень звуки,
             Изъ сердца вылей въ слово всѣ радости и муки;
             Готовься -- пусть твой голосъ торжественно звучитъ:
             Жестокій духъ барона смягчить намъ предстоитъ.
   
             Стоятъ въ высокой залѣ два благородныхъ друга.
             На тронѣ тамъ баронъ и юная супруга;
             Онъ -- зарево пожара, духъ пытки и войны,
             Она -- сіянье мира, привѣтный свѣтъ луны.
   
             И вотъ старикъ ударилъ по вдохновенной лирѣ:
             Несутся диво-звуки, несутся шире, шире;
             Имъ стройно вторитъ пѣснью товарищъ молодой,
             И чудно струны лиры слилися съ пѣснью той.
   
             Поютъ они про счастье времёнъ, уплывшихъ въ вѣчность,
             Про вѣрность и свободу, любовь и человѣчность,
             Поютъ про всё святое, что возвышаетъ умъ,
             Въ чёмъ кроется источникъ высокихъ чувствъ и думъ.
   
             Придворный кругъ имъ внемлетъ въ благоговѣньи строгомъ,
             Склоняется надменность и дерзость передъ Богомъ,
             Трепещетъ баронесса и, волю давъ слезамъ,
             Бросаетъ въ умиленьи цвѣтокъ съ груди пѣвцамъ.
   
             "Народъ мой и супругу вы обольстить хотѣли!"
             Старикъ-баронъ воскликнулъ, и съ дикой дрожью въ тѣлѣ
             Въ грудь скальда молодого метнулъ своимъ копьёмъ --
             Изъ сердца, вмѣсто пѣсень, кровь брызнула ключомъ.
   
             Бѣжитъ толпа подъ гнётомъ зловѣщаго испуга...
             Пѣвецъ угасъ въ объятьяхъ наставника и друга;
             Старикъ плащомъ широкимъ окуталъ мертвеца
             И съ ношей драгоцѣнной поѣхалъ изъ дворца.
   
             Но у воротъ высокихъ, сдержавъ коня и въ руки
             Взявъ лиру, гдѣ таились такіе диво-звуки,
             О мраморъ колоннады старикъ её разбилъ
             И воздухъ изступлённымъ проклятьемъ оглушилъ:
   
             "Будь проклятъ гордый замокъ! Въ твоихъ стѣнахъ надменныхъ
             Пусть смолкнутъ звуки лиры и пѣсень вдохновенныхъ --
             И только вопли, стоны пускай терзаютъ слухъ,
             Пока тебя не сломитъ кровавой мести духъ!
   
             "Будь проклятъ садъ роскошный съ душистыми цвѣтами,
             И пѣньемъ птицъ волшебныхъ и свѣжими ключами!
             Стань дикою пустыней, изсохни, пропади,
             Какъ этотъ трупъ, лежащій на старческой груди!"
   
             Старикъ воззвалъ -- и небо услышало моленье:
             Лежитъ надменный замокъ во прахѣ, въ запустѣньи;
             Одна колонна только о прошломъ говоритъ,
             И та ужъ, покачнувшись, паденіемъ грозитъ.
   
             А тамъ, гдѣ красовались сады въ сіяньи мая,
             Раскинулась пустыня песчаная, нѣмая;
             Тирана злое имя забыто: до конца
             Исполнилось ужасное проклятіе пѣвца.
                                                                                   П. Вейнбергъ.
   

XI.
РЫЦАРЬ РОЛЛОНЪ.

             Былъ удалецъ и отважный наѣздникъ Роллонъ:
             Съ шайкой своей по дорогамъ разбойничалъ онъ.
             Разъ, запоздавъ, онъ въ лѣсу на усталомъ конѣ
             Ѣхалъ -- и видитъ, часовня стоитъ въ сторонѣ.
   
             Лѣсъ былъ дремучій и былъ ужъ полуночный часъ;
             Было темно, такъ темно, что хоть выколи глазъ;
             Только въ часовнѣ лампада горѣла одна:
             Блѣдно сквозь узкія окна свѣтила она.
   
             "Рано ещё на добычу", подумалъ Роллонъ,
             "Здѣсь отдохну" -- и въ часовню пустынную онъ
             Входитъ. Въ часовнѣ, онъ видитъ, гробница стоитъ;
             Трепетно, тускло надъ нею лампада горитъ.
   
             Сѣлъ онъ на каменъ, вздремнулъ съ полчаса -- потомъ
             Снова поѣхалъ лѣснысъ одинокимъ путёмъ.
             Вдругъ своему щитоносцу сказалъ онъ: "скорѣй
             Съѣзди въ часовню: перчатку оставилъ я въ ней."
   
             Посланный, блѣденъ какъ мёртвый, назадъ прискакалъ.
             "Этой перчаткой другой завладѣлъ", онъ сказалъ:
             "Кто-то не здѣшній въ часовнѣ на камнѣ сидитъ;
             Руку онъ всунулъ въ перчатку и страшно глядитъ;
   
             "Треплетъ и гладитъ перчатку другой онъ рукой.
             Чуть я со страха не умеръ отъ встрѣчи такой."
             -- "Трусъ!" на него разсердившись Роллонъ закричалъ,
             Шпорами стиснулъ коня и назадъ поскакалъ.
   
             Смѣло на страшнаго гостя ударилъ Роллонъ:
             Отнялъ перчатку свою у нечистаго онъ.
             "Если не хочешь одной мнѣ совсѣмъ уступить,
             Обѣ ссуди мнѣ перчатки -- хоть годъ поносить",
   
             Молвилъ нечистый; а рыцарь сказалъ ему: "на!
             Радъ испытать я -- заплатитъ ли долгъ сатана!
             Вотъ тебѣ обѣ перчатки: отдай черезъ годъ."
             -- "Слышу! Прости до свиданья!" отвѣтствовалъ тотъ.
   
             Выѣхалъ въ поле Ролловъ; вдругъ далёкій пѣтухъ
             Крикнулъ -- и топотъ коней поражаетъ имъ слухъ.
             Робость Роллона взяла; онъ глядитъ въ темноту:
             Что-то ночную наполнило вдругъ пустоту;
   
             Что-то въ ней движется, ближе и ближе -- и вотъ
             Чорные рыцари ѣдутъ попарно; ведётъ
             Сзади слуга въ поводахъ вороного коня;
             Чорной попоной покрытъ онъ, глаза изъ огня.
   
             Съ дрожью невольной спросилъ у слуги паладинъ:
             "Кто вороного коня твоего господинъ?"
             -- "Вѣрный слуга моего господина -- Роллонъ.
             Нынѣ лишь парой перчатокъ расчёлся съ нимъ онъ;
   
             "Скоро отдастъ онъ иной и послѣдній отчётъ:
             Самъ онъ поѣдетъ на этомъ конѣ черезъ годъ."
             Такъ отвѣчавъ, за другими послѣдовалъ онъ.
             "Горе мнѣ!" въ страхѣ сказалъ щитоносцу Роллонъ:
   
             "Слушай, тебѣ я коня моего отдаю;
             Съ нимъ и всю сбрую возьми боевую мою:
             Ими отнынѣ, мой вѣрный товарищъ, владѣй;
             Только молись о душѣ осуждённой моей."
   
             Въ ближній пришедъ монастырь, онъ пріору сказалъ:
             "Страшный я грѣшникъ; но Богъ мнѣ покаяться далъ.
             Ангельскій чинъ я ещё недостоинъ носить;
             Служкой простымъ я желаю въ обители быть."
   
             -- "Вижу ты въ шпорахъ: конечно, бывалъ ѣздокомъ;
             Будь же у насъ на конюшнѣ, ходи за конёмъ."
             Служитъ Роллонъ на конюшнѣ, а время идётъ;
             Вотъ, наконецъ, совершился ровнёхонько годъ.
   
             Вотъ наступилъ уже вечеръ послѣдняго дня;
             Вдругъ привели въ монастырь молодого коня.
             Статенъ, красивъ, но ещё не объѣзженъ былъ онъ.
             Взять дикаря за узду подступаетъ Роллонъ.
   
             Взвизгнулъ, вскочивъ на дыбы разъярившійся конь;
             Грива горой, изъ ноздрей, какъ изъ печи, огонь;
             Въ сердце Роллона ударилъ копытами онъ;
             Умеръ, и разу вздохнуть не успѣвши, Роллонъ.
   
             Вырвавшись, конь убѣжалъ -- и его не нашли.
             Къ ночи, какъ должно, Роллона отцы погребли.
             Въ полночь къ могилѣ ужасный ѣздокъ прискакалъ;
             Чорнаго, злого коня за узду онъ держалъ;
   
             Пара перчатокъ висѣла на чорномъ сѣдлѣ.
             Жалобно охнувъ, Роллонъ повернулся въ землѣ,
             Вышелъ изъ гроба, со вздохомъ перчатки надѣлъ,
             Сѣлъ на коня -- и какъ вихорь съ нимъ конь улетѣлъ.
                                                                                             В. Жуковскій.
   

XIII.
КОРОЛЕВИЧЪ.

1.

             На тронѣ прадѣдовъ сидитъ
                       Сѣдой король въ палатѣ;
             Златой вѣнецъ его горитъ,
                       Какъ солнце на закатѣ.
   
             "Ты первый сынъ мой, ты второй:
                       Вамъ царство раздѣляю;
             А ты, мой милый сынъ меньшой,
                       Тебѣ что завѣщаю?"
   
             -- "Три корабля мнѣ только дай
                       Да старую корону --
             И я пущусь въ далёкій край
                       Искать дорогу къ трону."
   

2.

             На декѣ юноша стоитъ,
                       Любуясь кораблями;
             Играетъ рѣзвый вѣтерокъ
                       Волосъ его кудрями.
   
             Надулись паруса, скрипитъ
                       Кормило, вымпелъ вьётся;
             Кругомъ играя, рой ундинъ
                       За ними вслѣдъ несётся.
   
             "Я царь; всё царство здѣсь ноё
                       Со мною веселится;
             Какъ быстро, вольное, оно
                       По свѣтлой влагѣ мчится!"
   
             Вотъ громъ вдали загрохоталъ
                       И тучи набѣжали,
             Сверкнули молніи по нимъ --
                       И мачты затрещали.
   
             Валы вздымаются горой
                       Надъ чорною пучиной --
             И тонетъ королевичь мой
                       Со всей своей дружиной.
   

3.
РЫБАКЪ.

             Какъ жаль: тамъ потонулъ корабль
                       Съ разбитыми снастями;
             Но, посмотри, никакъ пловецъ
                       Тамъ борется съ волнами.
   
             Онъ бьётъ ихъ мощною рукой,
                       Опасность презирая.
             На головѣ его блеститъ
                       Корона золотая.
   

ЮНОША.

             Я царскій сынъ; но мнѣ чужда
                       Отчизна дорогая:
             Меня на свѣтъ произвела
                       Мать слабая, земная.
   
             Но море сильное мнѣ жизнь
                       Вторично даровало:
             Какъ матерь, тамъ оно меня
                       Съ дружиною качало.
   
             Тѣ потонули, а меня
                       Волна сюда прибила:
             Знать, быть мнѣ здѣсь царёмъ у васъ
                       Судьба опредѣлила.
   

4.
РЫБАКЪ.

             Ты съ удочкой къ берегу ходишь
                       И ранней, и поздней порой,
             И рыбу всё ловишь и ловишь,
                       А всё не поймалъ ни одной.
   

ЮНОША.

             Не рыбу ловить прихожу я
                       На берегъ пустынный морской:
             Мнѣ видѣлось много сокровищъ
                       Внизу, подъ волной голубой.
   

5.

             "Какъ царь, тамъ ходитъ гордый левъ
                       И гривой потрясаетъ,
             И грозный властелина ревъ
                       Пустыню оглашаетъ.
   
             "Но я въ степяхъ найду его,
                       Сражу своей рукою,
             И гривой пышною его
                       Плеча свои покрою.
   
             "Орёлъ въ поднебесья паритъ
                       Надъ тёмною дубравой,
             Онъ къ солнцу вѣчному стремитъ
                       Полётъ свой величавый.
   
             "Но я пернатою стрѣлой
                       И тамъ его достану:
             Своею кровью предо мной
                       Онъ обагритъ поляну."
   
             По дебрямъ скачетъ дикій конь,
                       Лишь пыль столбомъ несётся,
             Изъ подъ копытъ летитъ огонь
                       И грива съ вихремъ вьётся.
   
             Но королевичъ овладѣлъ
                       Конёмъ неукротимымъ --
             И взвился конь, и полетѣлъ
                       Съ бойцомъ неустрашимымъ.
   
             И обитатели долинъ
                       Дивятся исполину,
             Который соколомъ съ вершинъ
                       Несётся въ ихъ долину.
   
             Могучій конь подъ нимъ храпитъ
                       И пышетъ дымъ ноздрями,
             Изъ-подъ копытъ огонь летитъ
                       И вьётся пыль клубами.
   
             Къ нему народъ со всѣхъ сторонъ
                       Стекается толпами:
             "Къ намъ небесами посланъ онъ:
                       Да царствуетъ надъ нами!"
   

7.

             Стоитъ высокая скала,
                       Куда порой взлетаетъ
             Одинъ орёлъ: тамъ страшный змѣй
                       Издавна обитаетъ.
   
             Онъ тамъ въ развалинахъ лежитъ
                       Оградою живою,
             Сверкаетъ гребнемъ и гремитъ
                       Сребристой чешуёю.
   
             Но безъ меча и безъ щита,
                       Царевичь достигаетъ
             Одинъ вершины страшной той
                       И змѣя обнимаетъ.
   
             Цалуетъ три раза его --
                       И диво совершилось:
             Очарованье волшебства
                       Мгновенно сокрушилось --
   
             И на рукахъ его лежитъ
                       Царевна молодая,
             И пышный замокъ передъ нимъ
                       Стоитъ, скалу вѣнчая.
   

8.

             Король съ супругою сидятъ
                       На тронѣ средь народа;
             Златой вѣнецъ его горитъ,
                       Какъ солнце въ часъ восхода.
   
             И рыцари, и пышный дворъ --
                       Всѣ вкругъ него тѣснятся,
             Всѣ на чету вперяютъ взоръ,
                       Глядятъ -- не наглядятся.
   
             Стоитъ въ кругу вельможъ двора
                       Пѣвецъ слѣпой, согбенный;
             Онъ чувствуетъ: пришла пора
                       Для пѣсни вдохновенной.
   
             И спала вдругъ съ его очей
                       Завѣса вѣчной ночи --
             И трона блескъ, и свѣтъ огней
                       Его узрѣли очи.
   
             И, вдохновеніемъ горя,
                       Онъ взялъ златую лиру
             И славу юнаго царя
                       Воспѣлъ на диво міру.
                                                               Ѳ. Миллеръ.
   

XIV.
НОРМАНДСКІЙ ОБЫЧАЙ.

ДРАМАТИЧЕСКІЯ ПОВѢСТЬ.

Рыбачья хижина на берегахъ Нормандіи.

   Бальдеръ, мореходецъ.
   Рихардъ, рыбакъ..
   Торильда.
   

БАЛЬДЕРЪ.

             Твоё здоровье, мой хозяинъ добрый.
             Признаться ли? Я благодаренъ бурѣ,
             Занёсшей насъ въ спокойный твой заливъ:
             Давно такимъ радушнымъ угощеньемъ,
             У свѣтлаго огня, въ пріютѣ мирномъ,
             Порадованъ я не былъ.
   

РИХАРДЪ.

                                                     Въ добрый часъ!
             Доволенъ ты -- и мы довольны; въ нашихъ
             Рыбачьихъ хижинахъ какая роскошь?
             Но вдвое намъ по сердцу гость такой,
             Какъ ты, рождённый въ сѣверныхъ странахъ,
             Изъ коихъ въ старину приплыли наши
             Отцы, о коихъ намъ изъ древнихъ лѣтъ
             Такъ много славнаго сохранено
             Въ преданіяхъ и пѣсняхъ сладкозвучныхъ.
             Но долженъ я тебѣ, мой благородный
             Гость, объявить, что есть у насъ обычай,
             По коему здѣсь каждый иноземецъ,
             Кто бъ ни былъ онъ, богатый иль убогій,
             За угощенье платитъ.
   

БАЛЬДЕРЪ.

                                                     Радъ исполнить
             Я вашъ обычай. Мой корабль, стоящій
             На якорѣ въ заливѣ, полонъ рѣдкихъ
             Товаровъ, собранныхъ по берегамъ
             Земель полуденныхъ: есть золотые
             Плоды, есть вина сладкія, есть птицы,
             Плѣняющія взоръ блистаньемъ перьевъ;
             И кузницъ сѣверныхъ издѣлья есть:
             Двуострые мечи, кольчуги, шлемы.
   

РИХАРДЪ.

             Меня не понялъ ты, мой гость почтенный!
             Нормандскій нашъ обычай не таковъ:
             Здѣсь всякій, кто ночлегъ далъ иноземцу,
             Имѣетъ право требовать, чтобъ гость
             Иль сказку разсказалъ, иль пѣсню снѣгъ,
             И въ свой черёдъ ему онъ тѣмъ же платить.
             На старости держусь я старины:
             Люблю я пѣсни, сказки и преданья.
             Исполни жь нашъ обычай, добрый гость.
   

ВАЛЬДИРЪ.

             Иная сказка сладостнѣй вина,
             Душистѣе плода, пестрѣе птицы;
             И часто звукъ старинной бранной пѣсни,
             Какъ звукъ мечей, какъ громъ щитовъ, мѣняетъ
             Нашъ слухъ: и такъ не вовсе я ошибся.
             Хоть въ памяти немного у меня
             Разсказовъ, но почтить такой похвальный
             Обычай я готовъ. Вотъ что недавно
             На палубѣ, въ морскую тишину,
             Намъ при лунѣ одинъ изъ корабельныхъ
             Товарищей разсказывалъ.
   

РИХАРДЪ.

                                                     Но прежде
             Ещё по кубку выпьемъ. (Пьютъ.) Начинай.
   

БАЛЬДЕРЪ.

             Два сѣверныхъ породы славной графа,
             Друзья изъ младости, переплывали
             Моря на корабляхъ своихъ союзныхъ --
             И много битвъ на сушѣ и водахъ,
             И много бурь они видали вмѣстѣ,
             И много разъ, на югѣ и востокѣ,
             У береговъ цвѣтущихъ бросивъ якорь,
             Другъ съ другомъ отдыхъ сладостный дѣлай.
             Вотъ, наконецъ, они въ старинныхъ замшъ,
             Наслѣдіи отцовскомъ, поселились --
             И имъ одну печаль послало Небо:
             Они супругъ любимыхъ схоронили,
             Почти въ одно липіась ихъ время. Горе
             Тѣснѣй сдруждло ихъ; но и отрада
             Осталась имъ въ печали ихъ глубокой:
             У одного былъ сынъ, ребёнокъ бодрый,
             Другой имѣлъ младенца дочь. Чтобъ новымъ
             Союзомъ утвердить святую дружбу,
             Чтобъ вѣчная осталась память ей,
             Отцы дѣтей рѣшились сочетать --
             И ихъ они тогда же обручили.
             И дѣвочкѣ и мальчику на шею,
             На лёгкихъ золотыхъ цѣпочкахъ были
             Повѣшены два перстня дорогихъ:
             Въ одномъ изъ перстней былъ сапфиръ, какъ очи
             Невѣстины лазурный, а въ другомъ
             Былъ камень розовый, какъ молодыя
             Румяныя ланиты жениха.
   

РИХАРДЪ.

             Былъ камень розовый, ты говоришь,
             Въ кольцѣ невѣсты?
   

ВАЛЬДЕРЪ.

                                           Да, большой рубинъ.
             Но слушай далѣе. Тогда ужь мальчикъ
             Былъ лѣтъ пятнадцати; былъ силенъ, ловко
             Владѣлъ мечёмъ и могъ ужь обуздать
             Коня. Не для тревогъ морскихъ отецъ
             Его готовилъ: онъ былъ долженъ замки
             И области наслѣдственныя предковъ
             Могучею рукою защищать.
             Невѣста же была младенецъ
             Лѣтъ четырёхъ; ещё не покидала
             Она своей пріютной колыбели;
             Усердная за ней смотрѣла няня.
             Но что жъ случилось? Былъ прекрасный день
             Весенній; нй берегъ морской изъ замка
             Съ малюткой вышла няня, вслѣдъ за нею
             Толпа прислужницъ молодыхъ. Цвѣты
             И камешки блестящіе сбирали
             Онѣ на берегу; малютка ими
             Играла; море было тихо; свѣжій
             Весенній вѣтерокъ едва касался
             Прозрачныхъ водъ, и солнце въ нихъ сверкало,
             И отблескъ волнъ пріятно трепеталъ
             На свѣжей зелени. Челнокъ рыбачій
             Привязанъ быль у берега. Цвѣтами
             Душистыми наполнивши его,
             Прислужницы малютку уложили
             Въ цвѣты и, отвязавъ веревку, тихо
             На плещущихъ кругомъ волнахъ качали
             Челнокъ. Младенецъ веселился; вдругъ
             Верёвка непримѣтно изъ руки,
             Её державшей, ускользнула въ воду
             И лёгкою волною откачнуло
             Челнокъ отъ берега. Хотятъ его
             Схватить; но до него уже не можетъ
             Достать рука; и море, сколь ни тихимъ
             Казалося оно дотолѣ, тянетъ
             Какою-то невидимою силой
             Его вперёдъ. Дитя, въ цвѣтахъ играя,
             Смѣётся; слышенъ крикъ его веселый;
             А женщины на берегу подъемлютъ
             Отчаянные вопли. Въ это время,
             Женихъ, пріѣхавшій съ своей малюткой
             Невѣстой повидаться, на конѣ
             По ближнему береговому лугу
             Скакалъ и прыгалъ. Онъ на крикъ примчался
             И, свѣдавъ, что случилось, смѣло въ воду
             Погналъ воня, дабы поймать челнокъ.
             Но, холодъ волнъ почувствовавши, конь
             Сталъ на дыбы и бросился назадъ,
             И сѣдока умчалъ съ собой обратно.
             А между-тѣмъ челнокъ всё далѣ, далѣ;
             Вотъ, наконецъ, изъ тихаго залива
             Онъ выплылъ; вдругъ повѣялъ свѣжій вѣтеръ
             И скоро онъ совсѣмъ исчезъ изъ глазъ
             Въ открытомъ морѣ.
   

РИХАРДЪ.

                                                     Бѣдное дитя,
             Спаси тебя хранитель ангелъ твой!
   

БАЛЬДЕРЪ.

             Услышавъ вѣсть ужасную, отецъ
             Немедленно всѣмъ кораблямъ своимъ
             Велѣлъ пуститься въ море; на быстрѣйшемъ
             Онъ поплылъ самъ. Но въ морѣ нѣтъ слѣдовъ;
             А къ вечеру перемѣнился вѣтеръ,
             И всю ту ночь свирѣпствовала буря.
             Вотъ, наконецъ, по долгомъ и напрасномъ
             Исканіи, нашли пустой рыбачій
             Челнокъ и въ нёмъ -- увядшіе цвѣты.
   

РИХАРДЪ.

             Что сдѣлалось съ тобою, добрый гость?
             Ты дышешь тяжело, ты весь въ лицѣ
             Перемѣнился.
   

ВАЛЬДЕРЪ.

                                           Нѣтъ. Послушай далѣ:
             Съ той бѣдственной поры покинулъ отрокъ
             Женихъ коня и прилѣпился къ тяжкимъ
             Морскимъ трудамъ: сталъ плавать. Въ холодъ, въ бурю
             Бросался въ волны и боролся съ моремъ
             И руку пріучалъ владѣть кормиломъ:
             И, наконецъ, ставъ юношей могучимъ,
             Онъ корабли вооружилъ и въ море
             Пустился: на землѣ -- его надеждѣ
             Уже ничто не льстило; ни одна
             Красавица окрестныхъ замковъ сердца
             Его не трогала. Онъ обручёнъ
             Былъ морю дикому, волнамъ свирѣпымъ,
             Пожравшимъ всё его земное счастье.
             Тамъ въ глубинѣ была его невѣста,
             Тамъ былъ и обручальный перстень. Главный
             Корабль свой онъ украсилъ парусами
             Пурпурными и рѣзьбой золотою,
             Какъ брачному прилично кораблю.
   

РИХАРДЪ.

             Не такъ ли этотъ былъ корабль украшенъ,
             Какъ твой, на якорѣ стоящій въ нашемъ
             Заливѣ?
   

БАЛЬДЕРЪ.

                                 Можетъ быть. На этомъ брачномъ,
             Могучемъ кораблѣ онъ претерпѣлъ
             Немало бурь -- и волны, громы, вихри
             Не разъ ему привѣтственныя пѣсни,
             Въ ужасный хоръ совокупясь, гремѣли;
             Немало битвъ морскихъ онъ совершилъ --
             И знаютъ всѣ на Сѣверѣ его
             Подъ страшнымъ именемъ. Когда въ бою,
             Сцѣпивъ корабль свой съ кораблёмъ врага,
             На палубу его съ мечемъ подъятымъ
             Взбѣгаетъ онъ, народъ кричитъ: "бѣда!
             Пропали мы! Женихъ морской, помилуй!"
             Я кончилъ свой разсказъ.
   

РИХАРДЪ.

                                                     Благодарю!
             Мнѣ, старику, расшевелилъ онъ душу.
             Но, кажется, недостаётъ конца
             Разсказу твоему. Кто можетъ знать,
             Погибло ли дитя въ волнахъ, иль нѣтъ?
             Попасться могъ на встрѣчу челноку
             Корабль и взять дитя, оставивъ въ морѣ
             Челнокъ; иль быть могло принесено
             Дитя на островъ, моему подобный,
             И люди добрые могли его
             Найти -- и можетъ-быть подъ ихъ надзоромъ
             Малютка выросла, и можетъ-быть
             Она теперь цвѣтущей дѣвой стала.
   

БАЛЬДЕРЪ.

             Искусно ты досказываешь сказки.
             Но твой теперь черёдъ: готовъ я слушать.
   

РИХАРДЪ.

             Я въ старину знавалъ преданій много
             О рыцаряхъ, о герцогахъ Нормандскихъ.
             Любимецъ мой былъ нашъ Ричардъ безстрашный,
             Который ночью видѣлъ такъ, какъ днёмъ,
             И по лѣсу гулялъ въ глухую полночь,
             Сражался съ нечистыми духами.
             Но память у меня теперь плоха
             И въ головѣ отъ старости всё смутно.
             И такъ не взыщешь ты, когда, на мѣсто
             Меня, мой долгъ теперь тебѣ заплатитъ
             Питомица моя, та молодая
             Красавица, которая сидитъ
             Въ углу такъ тихо, къ намъ спиной, и сѣти
             Мои чинитъ при свѣтѣ ночника.
             Она поётъ, какъ соловей, и много
             Прекрасныхъ пѣсень знаетъ. Не дичись,
             Торильда, гостя; спой ему ту пѣсню
             Про дѣвицу-красавицу и перстень,
             Что для тебя сложилъ пѣвецъ прохожій.
             Я знаю, ты её поёшь охотно.
   

ТОРИЛЬДА (поётъ).

                       Тихой утренней порою
                       Надъ прозрачною водою
                       Дѣва съ удочкой сидитъ
                       И на удочку глядитъ.
   
                       Ждётъ, но удочка не гнётся,
                       Волосокъ не шевельнётся,
                       Неподвиженъ поплавокъ,
                       Не берётъ въ водѣ крючёкъ.
   
                       И она, прождавъ напрасно,
                       Надѣваетъ свой прекрасной
                       Съ камнемъ алымъ перстенёкъ
                       На приманчивый крючокъ.
   
                       Вдругъ вода зашевелилась --
                       И на удочкѣ явилась
                       У драгого перстенька
                       Бѣлоснѣжная рука;
   
                       И съ рукою бѣлоснѣжной,
                       Видомъ бодрый, взглядомъ нѣжной,
                       Надъ равниной водяной
                       Всплылъ красавецъ молодой.
   
                       Дѣва очи опустила:
                       "Не тебя въ волнахъ ловила
                       Я, красавецъ молодой:
                       Возврати мнѣ перстень мой."
   
                       -- "Дѣва съ ясными очами,
                       Рыбу ловятъ не перстнями!
                       Въ морѣ перстнемъ пойманъ я:
                       Буду твой, ты будь -- моя!
   

БАЛЬДЕРЪ.

             Что слышу? Чудный, таинственный голосъ!
             Какое тамъ небесное лицо,
             Горящее застѣнчивымъ румянцемъ,
             Сквозь волны золотыхъ кудрей сіяетъ,
             И предо мной опять животворитъ
             Минувшіе, младенческіе годы?
             Что вижу? Розовый знакомый камень
             Въ златомъ кольцѣ на пальцѣ у нея?
             Такъ, это ты, погибшая невѣста!
             А я -- я твой женихъ, женихъ морей:
             Вотъ мой сапфиръ, твоимъ очамъ подобный!
             А тамъ насъ ждётъ и брачный нашъ корабль!
   

РИХАРДЪ.

             Я угадалъ развязку, добрый витязь!
             Она твоя: возьми свою невѣсту,
             Сокровище мнѣ посланное небомъ.
             Храни её могучею рукою:
             Въ ней вѣрное прижмёшь ты къ сердцу сердце.
             Но что? Смотри, мой рыцарь, ты совсѣмъ
             Запутался въ сѣтяхъ моей Торильды.
                                                                                   В. Жуковскій.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru