Ульянов Александр Ильич
Прокламация по поводу разгона Добролюбовской демонстрации

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    17 ноября 1886 г. в Петербурге.

Александр Ильич Ульянов

Прокламация по поводу разгона Добролюбовской демонстрации 17 ноября 1886 г. в Петербурге.

   17 ноября 1886 г. исполнилась 25-летняя годовщина смерти Добролюбова. Русскому обществу понятно значение Добролюбова. Темное царство, с которым он боролся, не потеряло своей силы и живучести до настоящего времени. Деятельность Добролюбова была чисто культурная; он указывал обществу на мрак, невежество и деспотизм, которые царили, да и теперь царят в русской жизни. Он не только заставил русский народ обратить внимание на свои язвы; в то же время он указал и сродства, которыми они могут быть излечены. Как ни была неприглядна окружавшая Добролюбова действительность, как ни мало было в ней отрадного, он не потерял веры в русский народ, в его будущность. Только невежество порождало темное царство, оно составляло его силу, давало ему возможность подчинить своему гнету лучшие элементы русского народа. И это темное царство гнетет нас и теперь, но мы уже не сомневаемся, что дни его сочтены: распространение просвещения должно быть, той путеводной звездой, которая выведет народ на его истинную дорогу.
   Чтобы почтить память Добролюбова, петербургская молодежь, к которой присоединилось несколько литераторов и профессоров, решили отслужить 17 ноября панихиду по Добролюбове на Волковой кладбище. Ничего преступного ни противозаконного мы не затевали. Мы хотели только воспользоваться своим правом -- служить панихиду по тем лицам, которых мы признавали своими учителями, которые завещали нам бороться с неправдой и со злом русской жизни. Нас собралось тысячи полторы. Было принесено много венков для возложения их на могилу Добролюбова.
   Чтобы не давать полиции предлога запретить панихиду, было решено не говорить речей, не придавать панихиде характера противоправительственной демонстрации. Но правительство усмотрело в панихиде что-то опасное для себя; ворота на кладбище были заперты и целый взвод городовых был приставлен для их охраны. На все наши аргументы о незаконности такого поступка представители полиции ограничивались ссылкой на полученные от градоначальника предписания, запрещавшие служение в этот день панихиды. Мы послали депутатов к г. Грессеру, обещая соблюдать во время панихиды строгий порядок и по окончании ее разойтись мирно по домам. Г. Грессер решительно не позволил. Мы вступили с полицией в переговоры, чтобы нам позволили, по крайней мере, положить венки на могилу. Полиция позволила отправить лишь депутацию с венками и открыла ворота, чтобы пропустить депутатов. Хотя мы и могли бы войти тогда па кладбище, мы не вошли, так как мы не хотели давать правительству хоть какой-нибудь предлог запретить подобные мирные манифестации на будущее время. Так как нам запретили отслужить панихиду по Добролюбове на В. кладбище, мы пропели ему перед воротами кладбища "Вечную память". Когда мы пошли обратно с кладбища, чтобы отслужить панихиду в какой-нибудь церкви, к нам подъехал г. Грессер и приказал нам разойтись. Мы не делали ничего противозаконного и потому не могли подчиниться требованиям градоначальника. Когда мы спросили Г. Грессера, можно ли нам молиться и исполнять христианские обряды без разрешения полиции, г. Грессср отвечал нам: "нельзя". Когда мы стали приближаться к Невскому пр., перед нами неожиданно выстроился взвод казаков; в то же время нас окружили казаки и с другой стороны. Нам, вовсе не желавшим никакой свалки, оставалось только покориться. Чтобы наказать нас за наше преступное желание отслужить панихиду, г. Грессер продержал нас на улице несколько часов; большинство из нас было с самого утра на В. кладбище; погода была мокрая и дождливая.
   Мы стояли в лужах воды, но полиция не торопилась выпускать нас; по другой стороне канавы, где нас остановили, собралась масса народа, которая выражала нам сочувствие и явно недоумевала при виде грозного войска, выставленного против безоружной толпы совершенно мирных людей. Наконец, продержавши нас достаточно долго, г. Грессер стал нас выпускать по нескольку человек. Кто не особенно торопился покидать своих товарищей, тех г. Грессер приказал задержать и переписать их фамилии и их адреса. Всего было переписано 39 человек. Какое наказание г. Грессеру заблагорассудится назначить переписанным, покамест неизвестно ( известно уже, что несколько из переписанных арестованы и сидят теперь в тюрьме). И этой манифестации, предпринятой с совершенно мирными целями и которая могла окончиться немирно, характерен грубый деспотизм нашего правительства, которое не стесняется соблюдением хоти бы внешней формы законности для подавления всякого открытого проявления общественных симпатии п антипатий. Запрещая панихиду, правительство не могло делать этого из опасения беспорядков: оно слишком сильно для этого и к тому же оно было гарантировано в этом обещанием наших депутатов. Оно не могло также найти что-либо противозаконное в служении панихиды. Очевидно, оно было против самой панихиды, против самого факта чествования Добролюбова. У нас на памяти немало других таких же фактов, где правительство ясно показывало свою враждебность самым общекультурным стремлениям общества. Вспомним похороны Тургенева, на которых в качестве представителей правительства присутствовали казаки с нагайками и городовые. Вспомним похороны других наших писателей, наконец, запрещение носить за гробом венки.
   Итак, всякое чествование сколько-нибудь прогрессивных литературных и общественных деятелей, всякое заявление уважения и благодарности им, даже над их гробом, есть оскорбление и враждебная демонстрация правительству. Все, что так дорого для каждого сколько-нибудь образованного русского, что составляет истинную славу и гордость нашей родины, всего этого не существует для русского правительства. По тем-то причинам важны и дороги такие факты, как 17 ноября, что они показывают всю оторванность правительства от общества и указывают ту почву, на которой должны сойтись все слои общества, а не только его революционные элементы. Такие манифестации поднимают дух и бодрость общества, указывая ему на его силу и солидарность, они вносят в его серую обывательскую жизнь проблески общественного самосознания и предостерегают правительство от слишком неумеренных шагов по пути реакции. А когда общество сознает необходимость выражать свою солидарность (хотя бы на самой общей почве), тогда такие манифестации не будут делом одной только учащейся молодежи и такое грубо-деспотическое подавление их сделается невозможным.
   Грубой силе, на которую опирается правительство, мы противопоставим тоже силу, но силу организованную и объединенную сознанием своей духовной солидарности.
  
   1887 г.
  

---------------------------------------------------

   Источник текста: " Александр Ильич Ульянов и дело 1 марта 1887 г.". Авт. сост. А. И. Ульянова-Елизарова. М., Ленинград, Государственное издательство, 1927 г.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru