Уоррен Самюэль
Тяжба. Часть первая

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Ten Thousand a-Year. Part 1.
    Текст издания: "Отечественныя Записки", т. 85, 1852, тт. 86-87, 1853.
    Перевод Николая Ахшарумова.

  

ТЯЖБА.

РОМАНЪ САМЮЕЛЯ ВАРРЕНА.

Часть первая.

ГЛАВА I.

   Въ одно воскресное утро, часовъ около десяти -- это было въ іюлѣ мѣсяцѣ 18** года -- ослѣпительные лучи солнца ужь нѣсколько часовъ сряду озаряли маленькую, печальную комнатку, на чердакѣ одного изъ самыхъ тѣсныхъ дворовъ Оксфордской Улицы. Блескъ ихъ долго тревожилъ закрытые вѣки хозяина комнаты, молодаго человѣка, лежавшаго въ постели, и наконецъ разбудилъ его совершенно. Нѣсколько минутъ тёръ онъ глаза, чтобъ освободить ихъ отъ впечатлѣнія, произведеннаго яркимъ свѣтомъ, и зѣвалъ и потягивался съ видомъ тяжелаго оцѣпенѣнія; сонъ, повидимому, нисколько не освѣжилъ его. Затѣмъ онъ взглянулъ на кучку платья, набросаннаго въ безпорядкѣ на стоявшій возлѣ кровати стулъ, со сломанною спинкой, на который онъ швырнулъ платье торопливо, въ часъ пополуночи, вернувшись домой изъ магазина одного богатаго лавочника въ Оксфордской Улицѣ, гдѣ онъ служилъ сидѣльцомъ и гдѣ едва не повалился сонный, закрывая ставни, вечеромъ, послѣ долгой и трудной дневной работы. Онъ съ трудомъ держалъ глаза свои открытыми, покуда раздѣвался на-скорую-руку, и упавъ въ изнеможеніи на постель, спалъ глубокимъ сномъ до самой той минуты, когда онъ является на сцену передъ читателемъ. Молодой человѣкъ лежалъ нѣсколько минутъ на кровати, потягиваясь, зѣвая, вздыхая повременамъ и кидая нерѣшительный взглядъ на очагъ небольшаго камина, вмѣщавшій пригоршни двѣ лучины и угля, да на коробочку съ тротомъ и спичками, стоявшую сверху, на крышкѣ камина, для скораго добыванія огня, въ случаѣ надобности грѣть воду для бритья или для завтрака. Лѣниво всталъ онъ, наконецъ, съ постели и, почувствовавъ себя на ногахъ, опять зѣвнулъ и потянулся; потомъ развелъ огонь, поставилъ на уголья маленькій котелокъ и снова улегся въ постель, гдѣ лежалъ, уставя глаза на очагъ и наблюдая, какъ трескучій огонёкъ пробирался сквозь лучину и уголья. Разъ, однакожь, пламя совсѣмъ стало тухнуть, такъ-что ему опять надо было встать и дуть на очагъ, подкладывая между углями клочки бумаги. Несмотря на то, огонь былъ въ такомъ ненадежномъ положеніи, что онъ рѣшился ужь болѣе не ложиться въ постель, а сѣлъ на нее, сложивъ руки и сидѣлъ, постоянно готовый приняться опять за работу. Въ такомъ положеніи оставался онъ нѣсколько минутъ, прислушиваясь къ разнозвучному гулу тысячи церковныхъ колоколовъ, громко призывавшихъ къ молитвѣ жителей Лондона. Рядъ мыслей, проходившихъ у него въ головѣ, былъ слѣдующаго рода:
   "Охъ, охъ, охъ!" думалъ онъ:-- "Господи Боже мой! На душѣ у меня сегодня мутно! Праздникъ вѣдь, кажется, воскресенье, единственный свободный день у меня въ цѣлой недѣлѣ... а между-тѣмъ я ему какъ-будто бы совсѣмъ и не радъ! Отчего это? Пришибла меня, что ли, моя недѣльная работа? (тутъ онъ зѣвнулъ.) Да и что это за жизнь, если разобрать хорошенько! Сижу здѣсь... вѣдь ужь мнѣ двадцать-восемь лѣтъ; вотъ скоро ужь четыре года, какъ я служу сидѣльцомъ въ лавкѣ Тэг-Рэга и К, работаю, какъ лошадь, съ семи часовъ утра до девяти вечера... и за все получаю сколько же? Тридцать-пять фунтовъ стерлинговъ въ годъ съ хозяйскимъ столомъ! Да и то еще мистеръ Тэг-Рэгъ, то и дѣло твердитъ, что слишкомъ-дорого мнѣ платитъ! Поди тутъ, нанимай квартиру и держи себя джентльменомъ на тридцать-пять фунтовъ въ годъ! Ей-Богу, это не можетъ такъ долѣе идти! Я иногда дохожу до отчаянія -- такія странныя мысли лѣзутъ мнѣ въ голову! Семь шиллинговъ въ недѣлю плачу я за эту проклятую норку", продолжалъ онъ съ ожесточеніемъ, окидывая злобнымъ взоромъ свою тѣсную комнатку:-- "за эту норку, гдѣ кошки нельзя качнуть, незадѣвъ за всѣ четыре стѣны! Прошедшей зимою трое изъ нашихъ (то-есть изъ сидѣльцовъ, его товарищей) зашли ко мнѣ пить чай, не помню въ какое-то воскресенье вечеромъ, и какъ ни холодно было сначала, а все-таки мы вчетверомъ нагрѣли эту проклятую кануру такъ жарко, что, наконецъ, пришлось отворить фортку! А что касается до удобства, то я помню, что мнѣ тогда же пришлось занять два скверные стула у нашихъ сосѣдей, внизу; а они, въ отплату, заняли у меня на слѣдующее воскресенье мой единственный графинъ, да и надбили его еще, въ-добавокъ. Тридцать-пять фунтовъ стерлинговъ въ годъ и никакого повышенія! (Тутъ онъ остановился.) Кого ни встрѣтишь, вслкій счастливъ, кромѣ меня, разумѣется, да такихъ же, какъ я, бѣдняковъ! Кого ни встрѣтишь, всякій смѣется, всякій знаетъ, что я не болѣе, какъ "лавочный скакунъ" -- да, такъ называютъ они, и этимъ ненавистнымъ имѣнемъ клеймятъ нашу братью, тѣхъ, кому незачѣмъ выходить изъ дому! Ну, что пользы послѣ этого имѣть красивую наружность, какую во мнѣ, напримѣръ, находятъ иные?"
   Тутъ онъ инстинктивно запустилъ пальцы лѣвой руки въ кучу густыхъ волосъ рыжаго цвѣта и бросилъ взоръ на осколокъ разбитаго зеркала, висѣвшій на стѣнѣ; осколокъ, который, рисуя передъ нимъ вѣрное изображеніе лица, несмотря на непріятный цвѣтъ волосъ, совсѣмъ не безобразнаго, доставлялъ ему каждый разъ удовольствіе, ни съ чѣмъ на свѣтѣ несравненное.
   "Да", продолжалъ онъ: -- "много я видѣлъ хорошенькихъ женщинъ, служа въ магазинѣ, и дѣлалъ всевозможное, чтобъ привлечь вниманіе ихъ, то-есть такихъ, разумѣется, которыя подъѣзжали въ своемъ экипажѣ. Что жь, мало ли кому счастье выпадало этимъ путемъ! Да вотъ, напримѣръ, Томъ Тарнишъ, тотъ, что женился на миссъ Твенгъ, дочери богатаго фортепьяннаго мастера, И что жь? бросилъ лавку, да и живетъ теперь въ Хекнеѣ, какъ настоящій джентльменъ! Нечего сказать, ловкую штуку удралъ! Жаль только, что мнѣ до-сихъ-поръ какъ-то все не удается устроить свои дѣла такимъ образомъ! Дѣвушки не клюютъ!... Ужь какъ я на нихъ, подчасъ, таращу глаза! да и не всѣ онѣ, какъ кажется, за это сердятся; другая усмѣхнется такъ, какъ-будто бы хотѣла сказать, плутовка, что она очень-рада. Не въ-прокъ только все это идетъ, совсѣмъ не въпрокъ! Нѣтъ, чортъ возьми, послѣ того, что со мною недавно случилось въ паркѣ, я ужь болѣе не намѣренъ кивать на гуляньѣ тѣмъ дамамъ, которыя вздумаютъ улыбнуться, покупая вещи у насъ, въ магазинѣ. А то, пожалуй, выйдетъ то же, что и съ этою леди, которая меня въ ту пору такъ срѣзала, что я, просто, не зналъ куда дѣваться и смотрѣлъ какимъ-то гнилымъ товаромъ! Впрочемъ, у женщинъ нравъ такой капризный, что это еще ничего не значитъ. Вѣрно, я какъ-нибудь глупо взялся за дѣло, оттого оно дурно и кончилось. Кстати, что за щеголь былъ этотъ господинъ, который встрѣтилъ ее при выходѣ изъ кареты. Конечно, что касается до пріятной наружности (онъ опять заглянулъ въ зеркало), то пусть меня на ленточки разрѣжутъ, если я ему уступлю. Нѣтъ, съ этой стороны я не боюсь ничего; да и въ другомъ отношеніи, можетъ-быть, мы не уступимъ... А что, онъ, я думаю, вѣрно, родился, какъ говорятъ, съ золотой ложкой во рту и, вѣрно, имѣетъ порядочное число тысячъ годоваго дохода, чтобъ вознаградить за недостатокъ ума въ головѣ... Онъ былъ, однакожь, славно одѣтъ, надо признаться. Какіе брюки! Они сидѣли на немъ такъ ловко, какъ-будто бы онъ въ нихъ родился! А жилетъ! А галстухъ атласный! Боже мой, что за тонъ!... Но вѣдь надо сказать, что собой онъ былъ совсѣмъ не особенно-хорошъ. А перчатки, перчатки-то! бѣлыя какъ снѣгъ! Ужь онъ, разумѣется, перемѣняетъ ихъ каждый день... Ахъ ты, Боже мой! вѣдь если разсчесть, такъ это ему обходится, ни болѣе, ни менѣе, какъ по три шиллинга шести пенсовъ въ день никакъ не менѣе; кому жь, какъ не мнѣ, знать, чего это стоитъ?.. Ухъ, если бы у меня было довольно денегъ, чтобъ этакъ покутить!... А потомъ, когда онъ посадилъ ее въ карету, на какого коня самъ онъ сѣлъ! Да и что за грумъ у него франтовской; я головой поручусь, что этотъ грумъ получаетъ жалованья неменьше моего! (Тутъ онъ опять остановился.) Ну что, если вообразить себѣ, такъ, для потѣхи, что и мнѣ бы, вдругъ, какъ-нибудь посчастливилось! Положимъ, напримѣръ, кто-нибудь оставилъ бы мнѣ въ наслѣдство кучу денегъ, нѣсколько тысячъ готоваго дохода, напримѣръ, или другое что-нибудь въ этомъ родѣ! Эхъ, Боже мой! Да я бы отъ самаго перваго отъ нихъ ни шагу не отсталъ!" (Онъ опять призадумался.) "По правдѣ сказать, я бы, можетъ-быть, сначала не зналъ даже куда и дѣвать такія деньги. Думаю, однакожь, прежде всего купилъ бы себѣ титулъ; и почему же нѣтъ? За деньги все достанешь. Къ-тому же, такія вещи часто случаются. Да вотъ, былъ, недавно, въ Сити {City -- центральная часть Лондона. Прим. перев.}, сухарный пекарь; теперь баронетомъ сдѣланъ!... И не за другое что, какъ за свои деньги; такъ почему же бы и я не могъ сдѣлаться?..."
   Онъ сталъ одушевляться по мѣрѣ того, какъ шли впередъ его разсужденія и, всплеснувъ руками, съ невольной энергіей, вытянулъ ихъ во всю длину, чтобъ дать волю широкому зѣвку.
   "Боже мой, подумаешь, какъ бы это звучало:

"СЭРЪ ТИТЛЬБЕТЪ ТИТМАУЗЪ, БАРОНЕТЪ, или ЛОРДЪ ТИТМАУЗЪ.

   "Первое мѣсто, куда бы я отправился, получивъ свой титулъ и оснастясь по послѣдней модѣ у Штульца {Stulz -- извѣстный портной въ Лондонѣ, Нѣмецъ. Прим. перев.}... Это было бы... да, въ нашу проклятую лавку, купить дюжины двѣ бѣлыхъ лайковыхъ перчатокъ. И воображаю, какая суматоха поднялась бы между этими блѣдными бѣднягами, которые тамъ стоятъ, по обыкновенію, за прилавками, когда вдругъ мой экипажъ загремѣлъ бы у крыльца, и я, одѣтый какъ денди, гордо вошелъ бы въ лавку!.. Тэг-Рэгъ ужь вѣрно бы выбѣжалъ ко мнѣ на встрѣчу и самъ сталъ бы за мною ухаживать. Но нѣтъ, не сталъ бы: гордость бы не позволила! А впрочемъ, не знаю, чего онъ не сдѣлаетъ, чтобъ положить себѣ въ карманъ лишній пенни!.. Я думаю, однакожь, я не обошелся бы съ нимъ слишкомъ-круто; ну, а все-таки ужь, разумѣется, задалъ бы тону! Боже мой! какъ бы это было пріятно!.." Онъ вздохнулъ и остановился. "Да, я часто бы заходилъ въ нашъ магазинъ. Право, мнѣ кажется это было бы моею любимою потѣхою, еслибъ я былъ богатъ. А какъ бы они стали завидовать мнѣ!.. О, ужь это, разумѣется! То-то была бы потѣха!. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Я, между-прочимъ, не сталъ бы и думать о женитьбѣ, покуда... ну, а впрочемъ, не отвѣчаю! Еслибъ мнѣ случилось, напримѣръ, попасть между этими, знаете, самыми отличными изъ отличнѣйшихъ, этими, такъ-сказать, перваго сорта товарами, какъ эта леди, напримѣръ, что тогда, въ паркѣ... Желалъ бы я посмотрѣть, срѣзала ли бы она меня, попрежнему, еслибъ у меня въ карманѣ лежало тысячъ десять годоваго дохода? Гмъ! да она бы сама стала за мной бѣгать, если только правду говорятъ романы; а я увѣренъ, что они не лгутъ. О, ужь разумѣется, я тогда могъ бы жениться на комъ угодно!" Онъ опять призадумался. "Но -- ѣхалъ бы къ чужіе край... прямо въ Россію. Тамъ, говорятъ, есть человѣкъ, который можетъ окрасить эти проклятые волосы во всякую краску, какую угодно. Вернулся бы оттуда черный, какъ воронъ, и тогда-то ужь не уступилъ бы ни на волосъ любому изъ нихъ!.. Кстати, заодно, ужь велѣлъ бы себѣ и брови подкрасить..."
   Т-р-р-р-рахъ!.. На этомъ мѣстѣ рухнули всѣ его воздушные замки, при шумѣ чайника, который шипѣлъ и свистѣль, бурлилъ и брызгалъ, въ жестокихъ мученіяхъ, перекипая черезъ край, какъ-будто бы невыносимый жаръ огня довелъ до бѣшенства несчастное существо, поставленное надъ нимъ, и оно инстинктивно силилось залить причину своихъ страданій. Снявъ чайникъ съ огня и поставивъ на полку, онъ подбавилъ въ каминъ щепотку свѣжаго угля и занялся приготовленіями къ бритью. Плеснулъ сперва немножко воды въ старую чашку, которая должна была, впослѣдствіи, исполнять другую роль за завтракомъ; потомъ развернулъ клочокъ измятой сѣрой бумаги, въ которую завернута была еще недавно пара сигаръ, купленныхъ имъ наканунѣ, нарочно для этого дня, и разложиль ее на крышкѣ камина; потомъ провелъ свою единственную, сильно-источенную бритву, нѣсколько разъ по ладонѣ лѣвой руки; потомъ обмакнулъ истертую почти до рукояти кисть и сталъ водить ее по тѣмъ частямъ лица, которыя намѣревался брить; потомъ потеръ по мокрой поверхности кусочкомъ желтаго мыла, и менѣе чѣмъ въ пять минутъ времени мистеръ Титмаузъ былъ выбрить. Не воображайте, впрочемъ, чтобъ онъ произвелъ какую-нибудь очень-обширную операцію. Иной, пожалуй, подумаетъ, что онъ горѣлъ нетерпѣніемъ раздѣлаться, по возможности, съ большимъ количествомъ своихъ отвратительныхъ, рыжихъ волосъ; но ни чуть не бывало. Каждый волосокъ изъ его разстилающихся бакенбардовъ былъ сохраненъ отъ прикосновенія стали; а также не тронуть былъ и густой пукъ шерсти, который торчалъ у него подъ бородою, выбѣгая закорючками съ двухъ сторонъ изъ-подъ галстуха, наподобіе двухъ маленькихъ роговъ или клыковъ. Кромѣ-того, была у него еще недавно имперьялка, то-есть клочокъ волосъ грязнаго цвѣта, который франты носятъ у себя подъ нижнею губою, и парочка щегольскихъ усиковъ; но, увы! бѣдный мистеръ Титмаузъ вынужденъ былъ принести ихъ въ жертву деспотической прихоти своего грубаго господина мистера Тэг-Рэга, которому украшенія эти показались совсѣмъ-неприличными на лицѣ простаго сидѣльца. Такимъ-образомъ очевидно, что пространство, назначенное для бритья, въ настоящемъ случаѣ было довольно-ограниченно. По окончаніи этой операціи, онъ вынулъ изъ сундука старую, засаленную, помадную банку, и частичку содержавшагося въ ней жирнаго вещества, извлеченную осторожно на кончикѣ пальца, втеръ съ большимъ стараніемъ себѣ въ брови. Потомъ размазалъ немного того же самаго вещества у себя на ладоняхъ и усердно растиралъ ими, битыхъ четверть часа свои упрямые волосы на головѣ и на щекахъ; послѣ чего онъ сталъ причесывать ихъ по-крайней-мѣрѣ на пять или на шесть разныхъ ладовъ -- такъ забавно-прихотливъ былъ мистеръ Титмаузъ по этой статьѣ своего туалета. Вслѣдъ затѣмъ намочилъ онъ конецъ полотенца водою и, обернувъ имъ свой указательный палецъ, провелъ слегка по лицу, тщательно избѣгая бровей, бакенбардовъ и другихъ мѣстъ, покрытыхъ волосами; послѣ чего онъ повторилъ ту же продѣлку сухимъ концомъ полотенца, и далѣе этого мистеръ Титльбетъ Титмаузъ не счелъ нужнымъ вести своего омовенія! Еслибъ онъ могъ видѣть себя такъ, какъ другіе его видѣли, въ отношеніи нѣкоторыхъ, пренебреженныхъ мѣстностей, лежавшихъ гдѣ-то около задней и нижней части ушей, онъ, можетъ-быть, и не нашелъ бы излишнимъ омочить ихъ небольшимъ количествомъ мыла и воды. Впрочемъ, это не наше дѣло, и онъ вѣрно самъ лучше зналъ. Какъ знать? онъ, можегъ-быть, боялся простудиться; къ-тому же, прическа его была очень-густая и длинная сзади, и могла, вѣроятно, закрыть все, что было непріятно для глазъ. Послѣ этого мистеръ Титмаузъ вытащилъ изъ-подъ кровати бутылку Варрена несравненной ваксы и пару сапожныхъ щетокъ, посредствомъ которыхъ онъ началъ съ большимъ прилежаніемъ и искусствомъ доводить-сапоги свои до удивительной степени блеска. Окончивъ эту продѣлку, онъ спряталъ назадъ подъ кровать щетки и ваксу, умылъ руки и посвятилъ нѣсколько минутъ на заварку трехъ ложечекъ кофе (такъ, по-крайней-мѣрѣ, назывался этотъ странный составъ на оберткѣ, въ которой его продавали). Потомъ онъ вынулъ изъ сундука каленкоровую рубашку съ полотняными воротничками и рукавчиками, рубашку, которая была ношена, могу васъ увѣрить, всего только два раза послѣ стирки, то-есть въ прошедшія два воскресенья, и надѣлъ ее, принимая всевозможныя предосторожности, чтобъ не измять очень-пышную манишку, состоявшую изъ трехъ рядовъ манжетъ. Въ середину этой пышной манишки воткнулъ онъ три булавочки, соединенныя двумя тоненькими позолоченными цѣпочками, булавочки, смотрѣвшія удивительно какъ бонтонно и прибранныя какъ-будто нарочно, чтобъ сіять возлѣ совершенно-новаго, чернаго, атласнаго галстуха, который онъ тутъ же и пристегнулъ себѣ на шею. Надѣвъ свои блестящіе сапоги, къ-сожалѣнію, надо сказать, безъ чулковъ, онъ осторожно просунулъ ноги въ пару бѣлыхъ, послѣ стирки ни разу еще ненадѣванныхъ брюкъ. Между короткими ихъ штрибками и высоко поднятыми подтяжками, эта часть его костюма натянулась такъ туго, что подвергалась большой опасности лопнуть, въ случаѣ, еслибъ онъ вздумалъ неосторожно присѣсть. Не знаю, повѣрите ли вы, а между-тѣмъ я, право, не лгу: первое, что онъ надѣлъ послѣ того, были -- чтобы вы думали?.. шпоры! Впрочемъ, какъ знать, можетъ-быть, онъ собирался ѣздить верхомъ въ этотъ день -- что же, я тутъ не вижу ничего невозможнаго. Потомъ надѣлъ онъ чрезвычайно-нарядную шелковую жилетку темнокраснаго цвѣта съ цвѣточками, и сверхъ нея повѣсилъ массивную бронзовую цѣпочку, для покупки которой проданы были очень-годные серебряные часы. Изъ того же самаго клочка хлопчатой бумаги, въ которомъ завернута была эта цѣпочка, вынулъ онъ свой перстень (зоркіе надо было имѣть глаза тому, кто захотѣлъ бы съ разу узнать, что онъ не брильянтовый) и надѣлъ его на неуклюжій мизинецъ толстой и красной руки своей, любуясь блескомъ этой драгоцѣнной вещицы съ величайшимъ самодовольствіемъ. Дойдя до этого пункта въ своемъ туалетѣ, онъ сѣлъ завтракать, разложивъ на колѣняхъ, вмѣсто салфетки, только-что снятую съ себя рубашку, чтобъ предохранить свои бѣлыя брюки отъ пятенъ. Мысли его перелетали отъ недавно-строенныхъ воздушныхъ замковъ къ планамъ препровожденія времени на нынѣшній день. А между-тѣмъ, у него не было масла; послѣднее онъ съѣлъ вчера поутру, такъ-что сегодня досталось жевать сухой хлѣбъ. Чорствъ и жестокъ былъ этотъ хлѣбъ и трудную работу задавалъ онъ зубамъ; но до того ли было Титмаузу: глаза его безпрестанно любовались кольцомъ! Проглотивъ чашки двѣ своего такъ-называемаго кофе, онъ принялся снова за туалетъ. Вытащилъ изъ другаго сундука синій сюртукъ съ бархатнымъ воротникомъ, съ выпуклыми, узорными шелковыми пуговицами и съ маленькимъ наружнымъ карманомъ съ лѣвой стороны на груди. Разгладивъ на этомъ сюртукѣ нѣсколько складокъ, онъ надѣлъ его, послѣ чего еще долго стоялъ передъ обломкомъ разбитаго зеркала, подергивая воротникъ, рукава и отвороты, и стараясь приладить ихъ такъ, чтобъ платье сидѣло какъможно-красивѣе. Все это онъ заключилъ, тщательно вытянувъ впередъ рукавчики своей рубашки, такъ, чтобъ бѣлизна ихъ была граціознымъ контрастомъ съ синимъ цвѣтомъ суконныхъ рукавовъ, образуя узенькую, пограничную черту между темнымъ краемъ платья и красной кожею руки. На этотъ полезный членъ своего тѣла онъ смотрѣлъ всегда со вздохомъ, потому-что, увы! рука была некрасива; широкая и красная, съ толстыми какъ обрубки, пальцами и въ-добавокъ съ глубокими, жесткими морщинами на каждомъ суставѣ. Ногти, въ свою очередь, были плоски и безобразны и привычка грызть ихъ почти до крови дѣлала изъ его руки такое зрѣлище, отъ котораго дрожь пробѣгала по тѣлу. Послѣ того онъ вынулъ изъ перваго сундука бѣлый карманный платокъ, удивительный платокъ, который онъ носилъ съ собою напоказъ (разумѣется, не для употребленія) четыре воскресенья сряду, и который все-таки могъ еще разъ выдержать смотръ. Затѣмъ пара лайковыхъ перчатокъ, лазурнаго цвѣта, явилась на сцену; но она, впрочемъ, носила на себѣ такіе неоспоримые слѣды долговременнаго употребленія, что онъ долженъ былъ минутъ десять тереть ее хлѣбными крошками. Его воскресная шляпа, покрытая тонкой, полупрозрачной бумагой, вынута была вслѣдъ затѣмъ осторожно изъ старой, поношенной картонной коробки; ахъ, какъ нѣжно и легко провелъ онъ рукою по ея лоснящейся поверхности! Наконецъ онъ снялъ съ крючка, прибитаго за дверью, тонкую черную тросточку съ позолоченнымъ набалдашникомъ и съ большими коричневыми кистями -- и вотъ туалетъ его былъ оконченъ. Положивъ наминуту трость, онъ расправилъ рукою волосы по обѣимъ сторонамъ головы, такъ, чтобъ они лежали красиво подъ шляпою, которую онъ вслѣдъ затѣмъ и надѣлъ, щегольски наклонивъ на лѣвую сторону. Онъ въ-самомъ-дѣлѣ былъ недуренъ, несмотря на свои рыжіе волосы. Лобъ его, правда, былъ узокъ; глаза, слишкомъ-свѣтлые, слегка выкатывались; но зато ротъ имѣлъ очень-красивую форму и, рѣдко закрытый, обнаруживалъ прекрасные зубы. Носъ онъ имѣлъ изъ рода такихъ, которые обыкновенно слывутъ у насъ за римскіе. Лицо его, озаренное постоянною улыбкой, выражало самодовольствіе, про которое, пожалуй, что угодно говорите, но все же это было выраженіе, и лучше имѣть хоть какое-нибудь, чѣмъ вовсе никакого. Что же касается до слѣдовъ мысли, то я не хочу вводить читателя въ заблужденіе, утверждая, что на лицѣ мистера Титмауза было что-нибудь подобное. Ростомъ онъ былъ около пяти футовъ и четверти дюйма (въ сапогахъ), и сложеніе имѣлъ довольно-плотное, съ плечами немножко-закругленными; но члены его были гибки и движенія бойки.
   Итакъ, вотъ вамъ, наконецъ, мистеръ Титльбетъ Титмаузъ, конечно, не болѣе, какъ очень-обыкновенный образчикъ своей породы; но такъ-какъ онъ въ этомъ разсказѣ долженъ пройдти черезъ множество самыхъ разнообразныхъ положеній и обстоятельствъ, то я думалъ, что читатель не прочь будетъ имѣть передъ глазами своего воображенія портретъ этого лица, нарисованный такъ отчетливо, какъ только я въ-силахъ былъ это сдѣлать. Итакъ, онъ надѣлъ свою шляпу, застегнулъ сюртукъ на двѣ нижнія пуговицы и и сунулъ бѣлый носовой платокъ въ тотъ небольшой карманъ снаружи, о которомъ было ужь говорено, заботливо прилаживая все это такъ, чтобъ кончикъ упомянутаго платка съ небрежнымъ кокетствомъ высовывался изъ разрѣза кармана, бѣлизною своею производя пріятный контрастъ съ синимъ цвѣтомъ сукна. Потомъ онъ надѣлъ перчатки, взялъ трость въ руки, осушилъ послѣдніе, холодные остатки цикорнаго настоя въ чашкѣ и, при блескѣ солнца, сіявшаго въ полномъ величіи іюльскаго полудня, выбѣжалъ наконецъ изъ своей душной комнаты -- этотъ маленькій Адонисъ Оксфордской Улицы въ мишурѣ снаружи, съ тощимъ желудкомъ внутри!... "Что жь, это дѣло очень-обыкновенное -- дѣло спины противъ желудка {У Англичанъ есть пословица: fair back -- empty belly! которая значитъ: при нарядной спинѣ -- пустое брюхо! Прим. перев.}, легко выигранное истцомъ", могъ бы сказать какой-нибудь шутникъ изъ юристовъ.
   Мистеръ Титмаузъ, выйдя изъ комнаты, точно такимъ же образомъ, какъ вышли въ этотъ день тысячъ пять или шесть подобныхъ ему особъ, началъ спускаться по узенькой, скрипучей, тѣсной лѣсенкѣ; но не успѣлъ онъ еще выйдти на дворъ, какъ услыхалъ ужь изъ окна съ другой стороны, прямо напротивъ, громкое восклицаніе: "Господи, что за франтъ!" Сознавая истину этого восклицанія и чувствуя себя несовсѣмъ въ своей тарелкѣ, онъ прибавилъ шагу и скоро достигъ той большой, широкой улицы, которую такъ горько упрекаетъ знаменитый употребитель опіума {Есть книга: Confections of on English Opium-Eater, сочиненіе Thomas De Quincey; на эту книгу ссылается авторъ. Прим. перев.}: "Оксфордская Улица!" говоритъ онъ, "жестокосердая мачиха! Ты, равнодушно-внимающая вздохамъ сиротъ и пьющая слёзы дѣтей!" Здѣсь, хотя расположеніе духа нашего бѣднаго денди въ эту минуту было и неочень-веселое, однакожь, онъ вздохнулъ немного-свободнѣе, чѣмъ на томъ скверномъ, тѣсномъ дворѣ, изъ котораго только-что вышелъ. Проходя далѣе, онъ встрѣчалъ сотни людей, освобожденныхъ, повидимому также какъ и онъ, на срокъ одного драгоцѣннаго дня отъ тяжелаго заключенія и утомительной работы впродолженіе цѣлой недѣли. Немногіе изъ нихъ, однакожь, могли соперничать съ нимъ въ костюмѣ, а это одно ужь было для него большимъ утѣшеніемъ! Кто могъ достойно оцѣнить тотъ торжественный видъ, съ которымъ онъ шелъ, покачиваясь, по троттуару! Въ эту минуту онъ испытывалъ, бѣдняжка, въ маломъ размѣрѣ такое же точно наслажденіе, какъ и его бонтонный соперникъ, на модномъ выѣздѣ своемъ, послѣ такого же тщательнаго, но вдвое-болѣе долгаго и во сто разъ болѣе дорогого туалета! Въ нѣкоторомъ отношеніи даже, нашъ бѣдный щоголь былъ гораздо-лучше его. Мистеръ Титмаузъ, конечно, сильно баловалъ свою спину насчетъ желудка; между-тѣмъ, какъ бонтонный соперникъ его частенько во зло употребляетъ свое положеніе въ свѣтѣ, безпечно потѣшая сластолюбивый аппетитъ свой внутри и вмѣстѣ украшая свою особу снаружи насчетъ безчисленныхъ, сердцемъ сокрушенныхъ Кредиторовъ. Я не претендую, однакожь, на какую-нибудь существенную заслугу со стороны мистера Титмауза въ этомъ отношеніи, потому-что я еще не знаю навѣрное, какъ бы онъ сталъ себя вести, еслибъ имѣлъ подъ-рукою такія же обширныя средства, какъ его соперникъ, и такія же удобства къ совершенію бонтонныхъ обмановъ на великолѣпною ногу. Но, какъ знать, можетъ-быть, мы и на него современемъ полюбуемся.
   Мистеръ Титмаузъ шелъ по улицѣ спокойнымъ, ровнымъ шагомъ, потому-что торопиться и потѣть было неприлично, да кътому же, онъ имѣлъ еще впереди цѣлый день. Замѣтьте этотъ небрежный взглядъ самодовольствія, съ которымъ онъ иногда посматриваетъ на свои сапоги, съ ихъ воинственными украшеніями, слегка-побрякивающими, при каждомъ шагѣ его, по широкимъ плитамъ троттуара! Посмотрите на его чистые брюки, на щегольской сюртучокъ въ-обтяжку и на кончикъ бѣлаго платка, случайно выглядывающій изъ маленькаго кармана на груди! Пріятно было видѣть, какъ, при встрѣчѣ съ кѣмъ-нибудь изъ знакомыхъ, разумѣется -- если этотъ знакомый былъ изъ числа тѣхъ, кого не стыдно узнать -- пріятно было видѣть, я говорю, какъ онъ стоялъ на одной ногѣ, другую слегка выставляя впередъ; какъ лѣвою рукой слегка упирался въ бокъ, а правою непринужденно повертывалъ свою тросточку съ бронзовымъ набалдашникомъ, легонько постукивая имъ себѣ зубы, а главное, какъ прищуривалъ онъ глаза, всматриваясь въ лицо каждой хорошенькой дѣвушки, проходившей мимо, и сознавая себя съ наслажденіемъ предметомъ очень для нея интереснымъ! О, это дѣйствительно было для него счастіе, въ той степени по-крайней-мѣрѣ, въ какой его жалкое положеніе позволяло имъ наслаждаться! Выходя изъ дома, онъ не имѣлъ въ виду никакого особеннаго плана. Ночная попойка съ двумя изъ товарищей подрѣзала условленную съ ними на этотъ день поѣздку въ Гринниджъ, и эта маленькая непріятность очень испортила его расположеніе духа. Онъ рѣшился на этотъ разъ идти прямою дорогою и пообѣдать гдѣ-нибудь подальше за городомъ, съ тѣмъ, чтобъ, убивъ такимъ-образомъ время до четырехъ часовъ, идти потомъ въ Хейд-Паркъ: "посмотрѣть на щеголей и на моды"; что, между прочимъ, было любимымъ его занятіемъ въ воскресные дни.
   Положеніе его было, однакожь, безъ шутокъ, жалко до крайности. Неговоря ужь о будущемъ, что такое имѣлъ онъ въ настоящую минуту? Сидѣлецъ, съ тридцатью-пятью фунтами годоваго оклада, обязанный платить за одежду, стирку, квартиру и за всѣ другія случайныя надобности, исключая стола, который имѣлъ отъ содержателей магазина! Онъ долженъ былъ за пять недѣль ужь квартирныя деньги своей хозяйкѣ, дюжей, старой бабѣ, которую разсердить ничто на свѣтѣ не могло бы его заставить, кромѣ одной всепреодолевающей страсти къ щегольству; и долгъ этотъ я, къ-сожалѣнію, долженъ сказать, причиненъ былъ именно покупкою того самаго кольца, которое носилъ онъ въ эту минуту съ такимъ торжествомъ. Какъ удалось ему умилостивить свою хозяйку? Къ какимъ небылицамъ и вымыслами долженъ онъ былъ прибѣгать, чтобъ ее усмирить -- не знаю. Прачкѣ своей тоже онъ долженъ былъ пять или шесть шиллинговъ за три мѣсяца стирки, и еще впятеро болѣе долженъ онъ былъ портному, маленькому старичку, который жилъ съ нимъ на одномъ дворѣ, и каждый разъ, что Титмаузъ, идя изъ дома или возвращаясь домой, проходилъ понеобходимости мимо его окошка, высовывалъ оттуда свое блѣдное, худое, морщиноватое лицо и жалобнымъ голосомъ умолялъ заплатить его маленькій счетецъ. Все, что оставалось у него въ карманѣ на разные непредвидѣнные случаи, могущіе встрѣтиться отъ настоящаго дня и до ближайшаго срока уплаты жалованья, то-есть еще недѣль на шесть впередъ, было двадцать-шесть шиллинговъ, изъ которыхъ одинъ обреченъ былъ на расходы настоящаго дня. Перебирая въ умѣ эти печальныя обстоятельства, онъ шелъ неторопясь и достигъ ужь до конца Оксфордской Улицы. Глядя на его франтовскую наружность, на улыбку, постоянно-озарявшую черты лица и на его самоувѣренный видъ, никому бы въ голову не пришло, какъ несчастенъ былъ этотъ маленькій денди; хоть и то правда, что по-крайней-мѣрѣ три четверти всего его горя происходили прямо отъ сознанія невозможности когда-нибудь удовлетворить своего стремленія къ щегольству и къ нарядамъ. Ничего лучшаго не находилъ онъ, на что бъ ему устремить свои желанія. Въ дѣтствѣ своемъ онъ получилъ самое ограниченное, такъ-называемое простое коммерческое воспитаніе, то-есть учился читать, писать и четыремъ правиламъ ариѳметики. За исключеніемъ очень-поверхностнаго знакомства съ этими предметами, не зналъ онъ ровно ничего, отъ-роду нечитавъ ничего кромѣ романовъ, театральныхъ пьесъ, да охотничьихъ журналовъ. Какъ ни печальны были эти обстоятельства, а все-таки:
  
   ". . . . . . . . . . . . . . . . . . Надежда
   У смертныхъ въ сердцѣ вѣчно зеленѣетъ".
  
   А потому, подобно другимъ людямъ, угнетеннымъ судьбою, онъ часто мечталъ, а иногда даже и надѣялся, втайнѣ на возможность какой-нибудь неожиданной перемѣны къ лучшему. Слыхалъ онъ и читать ему иногда случалось о примѣрахъ необыкновеннаго счастія. Отчего же бы и ему не быть однимъ изъ счастливыхъ? Богатая дѣвушка могла въ него влюбиться... но это еще былъ въ его глазахъ одинъ изъ самыхъ несбыточныхъ путей къ случайному счастью; или кто-нибудь могъ ему оставить деньги въ наслѣдство, или могъ онъ выиграть кушъ въ лотерею -- всѣ эти и разныя другія случайныя возможности сдѣлаться богатымъ посѣщали часто благоустроенную голову мистера Титльбета Титмауза. Объ одномъ только онъ ни разу еще не подумалъ -- о возможности достигнуть того же самаго результата неутомимымъ, настойчивымъ трудомъ, въ той сферѣ дѣятельности, куда поставила его судьба.
   Но онъ ли одинъ такъ дѣлаетъ? И вы, любезный читатель, можетъ-быть, нимало непохожій на Титмауза во всѣхъ другихъ отношеніяхъ, въ этомъ, не имѣете ли съ нимъ какого-нибудь сходства?
   Онъ прошелъ далѣе, по направленію къ Бейзватеру; но находя, что еще рано и соображая, что чѣмъ далѣе онъ пройдетъ за городъ, тѣмъ вѣроятнѣе, съ малымъ пожертвованіемъ приличій, найдетъ себѣ обѣдъ по карману (въ которомъ лежалъ всего одинъ шиллингъ); онъ прошелъ милю или двѣ далѣе Бейзватера и отъискалъ наконецъ, въ сторонѣ отъ дороги, маленькій, порядочный трактирчикъ, подъ вывѣскою герба Широкихъ Носковъ. Очень-усталый и порядкомъ запыленный, сѣлъ онъ прежде всего отдохнуть въ небольшой задней комнаткѣ и тотчасъ потребовалъ себѣ платяную и сапожную щотки, чтобъ, пользуясь случаемъ, смахнуть съ одежды и сапоговъ насѣвшій на нихъ густой слой пыли. Обративъ такимъ-образомъ должное вниманіе на внѣшнюю сторону своей особы, онъ подумалъ наконецъ и объ удовлетвореніи внутреннихъ потребностей, которыя насытилъ очень существеннымъ пирожкомъ съ бараниной, да кружкою портера. Такой обѣдъ, считая тутъ же и пенни, заплаченный трактирной дѣвочкѣ за прислугу, стоилъ ему всего десять пенсовъ, которые онъ заплатилъ, отдохнулъ немного и потомъ сталъ думать о возвращеніи въ городъ. По его разсчету, было ужь время; а потому онъ закурилъ сигару и отправился, пуская дымъ дорогою, съ видомъ спокойнаго наслажденія. Обѣдъ, вообще, хотя бы и очень-скромный, почти всегда способствуетъ очень-дѣйствительно къ успокоенію животной природы, особенно если онъ сопровожденъ былъ кружкой хорошаго портера, и это успокоительное вліяніе началъ скоро испытывать мистеръ Тигмаузъ, который возвратился въ городъ ужь въ несравненно болѣе-спокойномъ и веселомъ расположеніи духа.
   Когда онъ подходилъ къ Кемберландскимъ Воротамъ, было ужь около половины пятаго и паркъ быль въ полномъ сіяніи моды. Объ этомъ можно было судить по медленно-двигающимся рядамъ экипажей, ѣхавшихъ шагомъ, по три и по четыре въ рядъ, по множеству каретъ, украшенныхъ гербами, по кавалькадамъ знатныхъ лицъ обоего пола и по нѣсколькимъ тысячамъ хорошо-одѣтымъ пѣшеходовъ. Такъ сжата была толпа экипажей и всадниковъ, что бѣдному Титмаузу было довольно-трудно пробраться до дорожки, окружающей внутреннюю часть парка. Онъ успѣлъ, однакожь, совершить эту переправу, непретерпѣвъ никакого бѣдствія, кромѣ: "годдема", полученнаго имъ отъ одного высокомѣрнаго грума, между которымъ и его бариномъ мистеръ Гитмаузъ вздумалъ-было пролѣзть. Какую пропасть блестящихъ дамъ встрѣтилъ онъ, медленно подвигаясь впередъ, женщинъ, по-большой-части, молодыхъ и прекрасныхъ, провожаемыхъ своими услужливыми, ловкими, щегольски-одѣтыми кавалерами! Лордовъ и леди было здѣсь, очевидно, такое же множество какъ плебеевъ въ Оксфордской Улицѣ!.. Какое волшебное, очаровательное мѣсто!.. Какъ восхитителенъ этотъ легкій шелестъ, это легкое жужжанье аристократіи! Бѣдный Титмаузъ ощущалъ убійственное сознаніе совершеннаго своего ничтожества. Не одинъ вздохъ досады и зависти вырвался у него дорогою. Несмотря на то, онъ шелъ впередъ съ довольно-самоувѣреннымъ видомъ, смотря всякому, кого ни встрѣчалъ, прямо въ лицо, и помахивая своею маленькою тросточкой съ такимъ видомъ, который такъ и хотѣлъ сказать: "ужъ какое бы вы ни имѣли обо мнѣ мнѣніе, а самъ я думаю о себѣ очень-хорошо!" И, въ-самомъ-дѣлѣ, не былъ ли онъ такимъ же Англичаниномъ, какъ и самый лучшій изъ нихъ? Чѣмъ, въ-самомъ-дѣлѣ, отличался какой-нибудь джентльменъ *** отъ мистера Титльбета Титмауза? развѣ тѣмъ только, что джентльменъ имѣлъ черные волосы и бакенбарды, да долженъ былъ денегъ болѣе, чѣмъ мистеръ Титмаузъ могъ выманить у своихъ кредиторовъ, на-слово. О, еслибъ Небу угодно было, думалъ Титмаузъ, чтобъ хоть какой-нибудь портной взялъ меня подъ свое покровительство и постарался для меня, такъ-какъ съ полдюжины ихъ старалось на этого франта! И если хорошенькія женщины высшаго круга не презирали такую ходячую вывѣску пяти или шести первоклассныхъ портныхъ, какую представлялъ собой этотъ денди, то почему бы имъ вздергивать свои носики кверху, при видѣ ассистента обширнаго заведенія оптовой и мелочной продажи въ Оксфордской Улицѣ, молодаго человѣка, хорошо-знакомаго съ цѣною и достоинствомъ самыхъ милыхъ принадлежностей женскаго наряда?.. А между-тѣмъ, увы! онѣ дѣйствительно вздергивали носики кверху!.. Онъ тяжело вздохнулъ. Ставъ у перилъ въ заученую позу, слегка упираясь на нихъ и провожая глазами модные экипажи, одинъ за однимъ, тихо-проѣзжавшіе мимо, съ ихъ часто милыми, а иногда надменными ношами, мистеръ Титмаузъ съ каждою минутою все болѣе-и-болѣе убѣждался въ одной практической истинѣ, что великое различіе между людьми составляютъ деньги. И въ-самомъ-дѣлѣ, что, какъ не недостатокъ въ деньгахъ, былъ причиною его настоящаго, униженнаго положенія?.. Униженнаго?.. да, въ-самомъ-дѣлѣ! Какъ ни прекрасно считалъ онъ себя одѣтымъ, а между-тѣмъ люди, со всѣхъ сторомь проходившіе мимо, обращали на него также мало вниманія, какъ на какого-нибудь жука или козявку! Онъ глядѣлъ и вздыхалъ, вздыхалъ и глядѣлъ, глядѣлъ и вздыхалъ опять, изнывая въ напрасномъ томленіи а между-тѣмъ, единственный день, который онъ имѣлъ въ цѣлой недѣлѣ, чтобъ подышать свѣжимъ воздухомъ, да показаться передъ людьми джентльменомъ, клонился быстро къ концу, и онъ начиналъ ужь подумывать о возвратѣ въ ту самую кануру, изъ которой вылѣзь поутру, и о томъ, что завтра онъ долженъ будетъ идти въ магазинъ и опять работать цѣлую недѣлю; а между-тѣмъ, тѣ веселые и довольные люди, на которыхъ онъ смотрѣлъ, собираясь ѣхать домой, думали о своихъ туалетахъ къ званнымъ обѣдамъ и сочиняли разныя пріятныя развлеченія для наступающей недѣли -- и такую жизнь вели они каждый день... У него вырвался глубокой вздохъ. Въ эту минуту щегольской кабріолетъ, въ которомъ сидѣлъ какой-то джентльменъ, одѣтый очень-изящно и съ очень-рѣзкимъ выраженіемъ въ лицѣ, съѣхался съ другимъ кабріолетомъ, еще изящнѣе и богаче перваго, по своему устройству и принадлежностямъ. Въ этомъ послѣднемъ кабріолетѣ, на который Титмаузъ смотрѣлъ съ чувствомъ неизъяснимой зависти, сидѣлъ молодой человѣкъ, очевидно принадлежавшій къ высшему кругу. Онъ былъ прекрасно одѣтъ, очень-хорошъ собою, имѣлъ великолѣпные усы и ловко держалъ поводья съ хлыстомъ въ рукахъ своихъ, покрытыхъ блестящими палевыми перчатками. Когда два эти кабріолета съѣхались, между сидѣвшими въ нихъ джентльменами начался вполголоса разговоръ слѣдующаго рода, который не мѣшало бы подслушать всѣмъ такимъ вздыхающимъ простякамъ, какимъ Титмаузъ, я боюсь, долженъ въ эту минуту показаться читателю.
   -- А, фицъ! {Fitz -- здѣсь употреблено въ смыслѣ сокращеннаго имени. Въ именахъ норманнскаго происхожденія Fitz ставится обыкновенно передъ именами собственными, какъ, напримѣръ Fitzjames, Fitzherbert и пр." и прежде значило то же, что французское fis, сынъ, то есть: сынъ Эрберта, сынъ Джемса. Это очень-похоже на наше русское вичъ, съ тою разницею, что оно у насъ ставится не спереди, а на концѣ. Прим. перев.} сказалъ первый джентльменъ второму, который вдругъ покраснѣлъ, замѣтивъ, кто къ нему обращается. Тонъ говорившаго былъ жестоко-фамильяренъ и дерзокъ; но дѣлать было нечего смущенному льву.-- Давно ли вернулись вы въ городъ?
   -- Кчера вечеромъ.
   -- Повеселились, надѣюсь?
   -- Да, недурно; но... вы вѣрно...
   -- Очень жаль, перебилъ первый, еще тише, замѣчая смущеніе говорившаго съ нимъ: -- но что же дѣлать, нельзя иначе, вы сами знаете.
   -- А когда?
   -- Завтра, въ девять часовъ. Я жалѣю, повѣрьте, отъ всей души жалѣю; но, за-всѣмъ-тѣмъ, совѣтую вамъ подумать серьёзно, потому-что дѣло это не можетъ долѣе откладываться.
   -- Не-уже-ли же нельзя подождать? спросилъ тотъ, кусая себѣ губы и почти въ то же время дѣлая ручку одной очень-хорошевькой дѣвушкѣ, проѣзжавшей мимо него въ открытой коляскѣ съ гербомъ: -- не-уже-ли нельзя Джо? повторилъ онъ, обращая къ своему собесѣднику блѣдное и сильно-опечаленное лицо.
   -- Божусь вамъ, нельзя. Клѣточка, впрочемъ, теперь опросталась и въ эту минуту неочень-полна...
   -- Нельзя ли до середы? спросилъ второй джентльменъ, наклоняясь къ кабріолету перваго и произнося эти слова шопотомъ сть чрезвычайно-озабоченнымъ видомъ.-- Я, вотъ видите, буду въ К'** въ понедѣльникъ и во вторникъ вечеромъ у двухъ деревенскихъ кузинъ, и послѣ этого визита, можетъ-быть, въ-состояніи буду... понимаете?
   Тотъ недовѣрчиво покачалъ головой.
   -- Я даю вамъ честное слово джентльмена, что все это правда, продолжалъ тотъ, тихо и убѣдительно.
   -- Hу, если такъ, то въ середу, въ девять часовъ поутру. Только смотрите же, безъ ошибки, фицъ, отвѣчалъ первый, глядя ему пристально въ лицо.
   -- О, нѣтъ, ужь будьте покойны!.. А отъ кого это? продолжалъ онъ, послѣ минутнаго молчанія.
   Первый вынулъ изъ кармана клочокъ бумаги и шепотомъ прочелъ: "экипажъ, сбруя и проч. 297 фунтовъ 10 шиллинговъ".
   -- Бездѣльникъ! И ждалъ всего-то какіе-нибудь три года! перебилъ тотъ шопотомъ, съ большимъ негодованіемъ.
   -- Да, между нами будь сказано, онъ лихой малый. Но, кромѣ того, я слыхалъ, къ-сожалѣнію, еще о двухъ или трехъ детейнерахъ {Detainer -- предписаніе шерифу арестовать за долги.}, полученныхъ...
   -- Чортъ бы побралъ ихъ! воскликнулъ второй, съ тономъ презрѣнія, досады и ненависти, и повторивъ еще разъ: -- "въ середу утромъ, въ девять часовъ", онъ поѣхалъ далѣе и лицо его приняло опять свое обыкновенное, спокойно-веселое выраженіе.
   Едва ли не лишне будетъ объяснять читателю, что одинъ изъ нихъ былъ модный повѣса и мотъ, а другой -- одинъ изъ главныхъ офицеровъ шерифа, самый бонтонный крючокъ, какой только когда-нибудь существовалъ на свѣтѣ. Онъ слѣдилъ ужь нѣсколько дней сряду за молодымъ счастливцемъ, которому суждено было провести съ нимъ немалое время на одной веселой квартиркѣ въ Канцлерской Улицѣ -- и единственная возможность избѣжать такого несчастія была, какъ онъ самъ говорилъ, похвальное покушеніе на кошельки двухъ гостепріимныхъ деревенскихъ кузинъ, къ которымъ онъ собирался ѣхать въ К***; а если бы и этого ему не удалось, тогда онъ долженъ былъ отправляться въ клѣточку, и терялъ такимъ-образомъ другой, очень-удобный случай обезопасить себя отъ такихъ непріятностей на нѣкоторое время, то-есть, терялъ возможность быть выбраннымъ въ представители, для засѣданія въ Парламентѣ {Члены Парламента не могутъ быть арестованы за долги. Прим. перев.}.
   Но мы совсѣмъ потеряли изъ виду воздыхающаго Титмауза.
   "За что это, думалъ онъ, я такъ жестоко обиженъ судьбою? Зачѣмъ не дала она мнѣ ровно ничего?" воскликнулъ онъ громко и съ этими словами кинулся прочь, къ неописанному удивленію одного стараго пера, ужь нѣсколько минутъ стоявшаго возлѣ, опираясь, также какъ онъ, на перила. Этотъ перъ былъ богатъ какъ Крезъ, имѣлъ премилое, взрослое семейство, въ томъ числѣ сына и наслѣдника, который обѣщалъ чудеса и недавно еще получилъ первый призъ въ Коллегіи; перъ этотъ былъ человѣкъ, одаренный изысканнымъ вкусомъ и большими достоинствами, былъ представителемъ одного изъ древнѣйшихъ родовъ аристократіи и владѣлъ въ разныхъ краяхъ Англіи богатыми имѣніями и замками; но въ эту минуту былъ онъ страшно-недоволенъ собою, судьбою и людьми, бѣсился на все и на всѣхъ за то, что министръ объявилъ ему наканунѣ... Министръ объявилъ, что не можетъ дать ему ту вакантную ленту {Въ Англіи число лентъ, принадлежащихъ къ рыцарскимъ орденамъ, опредѣлено и ограничено; а потому эти знаки отличія даются не иначе, какъ при открывшейся вакансіи. Прим. перев.}, о которой перъ хлопоталъ, если онъ не пріобрѣтетъ въ свое распоряженіе еще двухъ голосовъ въ Нижней Палатѣ, а этого сдѣлать Его Милость въ настоящую минуту не находила никакой возможности. Да, графъ Чевіотдель и мистеръ Титльбетъ Титмаузъ были оба несчастные люди, оба вполнѣ заслуживали состраданіе и оба вышли изъ парка въ одно и то же время, въ самомъ рѣшительно-мизантропическомъ расположеніи духа.
   Мистеръ Титмаузъ шелъ по Пиккадилли съ истинно-страдальческимъ и безутѣшнымъ видомъ. Онъ былъ даже почти недоволенъ своею наружностью. Одѣвайся, какъ угодно, а никто и не подумалъ обратить на него малѣйшаго вниманія! Мысли эти доводили его до того, что ему и въ-самомъ-дѣлѣ начинало казаться будто бы наряды его отзываются немножко-второстепеннымъ и даже довольно-грязнымъ щегольствомъ! Читатель не долженъ, однакожь, воображать, чтобъ мистеръ Титмаузъ рѣдко приходилъ въ такое расположеніе духа; совсѣмъ напротивъ. Подобно тому Ирландцу, который обзаводится женою нарочно затѣмъ, "чтобъ себя помучить", или тому мотыльку, который стремится къ гибельному сіянію огня, бѣдный мистеръ Титмаузъ каждое воскресенье одѣвался съ такимъ же точно стараніемъ, какъ и теперь, и потомъ, каждый разъ аккуратно отправлялся туда же, гдѣ и сегодня онъ былъ и гдѣ всякій разъ пробуждались въ немъ тѣ же самыя чувства, которыя сейчасъ были описаны и которыя всякій разъ онъ испытывалъ съ постоянно-возрастающею силою.
   Что дѣлать и куда дѣваться, пока не пришло еще время идти назадъ, на свою безотрадную квартиру -- этого онъ не зналъ и никакъ не могъ придумать; а потому шелъ впередъ медленнымъ и нерѣшительнымъ шагомъ. Нѣсколько минутъ стоялъ онъ у Погреба Бѣлой Лошади {Извѣстный трактиръ и мѣсто отправленія большаго числа дилижансовъ. Прим. перев.}, и зѣвая на пассажировъ, на ихъ багажъ, на дилижансы, прислушивался къ странному гулу, составленному изъ восклицаній кучеровъ, носильщиковъ, сторожей, здоровающихся и прощающихся людей и, однимъ словомъ, ко всему, что обыкновенно, происходитъ на этомъ мѣстѣ города. Потомъ онъ пошелъ далѣе, покуда свалка на улицѣ близь Хеймаркета {Haymarket -- Сѣнной-рынокъ, котораго давно ужь нѣтъ; но улица сохранила прежнее названіе. Прим. перев.} не привлекла его вниманія и не возбудила въ немъ любопытства, кончась правильнымъ кулачнымъ поединкомъ между двумя водоносами съ ближайшей биржи. Онъ остановился между зрителями, стараясь принять непринужденный видъ франта, равнодушно-взирающаго на все происходящее, и обыкновенный штрафъ съ него пытались-было взять, да не нашли ничего въ заднихъ карманахъ. Проходя далѣе, на Лестер-Скверъ, онъ вспомнилъ, что одинъ изъ его пріятелей, нѣкто Робертъ Хекебекъ, особа почти въ такомъ же родѣ, какъ и онъ самъ, живетъ въ одной изъ узкихъ и грязныхъ улицъ, пососѣдству. Онъ рѣшился зайдти къ нему, и если удастся застать дома, то убить съ нимъ остатокъ вечера. Квартира Хекебека была въ такой же честолюбивой близости къ небу, какъ и его собственная, съ тою только разницею, что она была немножко-подешевле и попросторнѣе. Пріятель самъ отворилъ ему двери, не далѣе какъ за минуту передъ тѣмъ, возвратясь съ своей воскресной прогулки, то-есть изъ увеселительныхъ садовъ Джека Стро, у Хейгета, гдѣ онъ провелъ съ друзьями довольно-веселый вечерокъ. Онъ потребовалъ изъ сосѣдняго трактира порцію негуса {Напитокъ въ родѣ пунша, съ тою разницею, что мѣсто водки или рома занимаетъ въ немъ виноградное вино. Прим. перев.}, послѣ небольшаго спора, который кончился такимъ условіемъ, что на нынѣшній разъ угощать будетъ пріятель на свой счетъ, а Титмаузъ -- въ слѣдующее воскресенье, вечеромъ. Негусъ явился на сцену, въ-сопровожденіи двухъ морскихъ сухарей, смотрѣвшихъ такъ безнадежно-чорство, что отъ одного взгляда на нихъ заныли бы зубы у всякаго, готоваго покуситься на такое лакомство. По прибытіи негуса, зажгли свѣчу. Хекебекъ предложилъ своему пріятелю сигару и оба они, пуская дымъ, занялись веселой болтовней, предметомъ которой были дневныя происшествія и сцены.
   -- А что, нѣтъ ли чего-нибудь любопытнаго въ сегодняшнемъ нумерѣ Воскреснаго Блеска? спросилъ Титмаузъ, когда на глаза ему попался одинъ изъ нумеровъ этой умной и интересной газеты, которую Хекебекъ взялъ для прочтенія на нынѣшній вечеръ, изъ журнальной лавки, находившейся въ нижнемъ этажѣ того же самого дома.
   Мистеръ Хекебекъ вынулъ сигару изо рта и, держа ее между среднимъ и указательнымъ пальцами правой руки, съ видомъ знатока, прищуривъ глаза и раздувъ щеки, очень-тихо выпустилъ дымъ изо рта, потомъ всталъ и взялъ газету съ комода.-- Посмотрите-ка, вонъ оно какое пятно! Будь я проклятъ, если тутъ не стояла кружка съ портеромъ. Сейчасъ видно, что была въ трактирѣ. Очень-подло со стороны мистриссъ Когсъ присыълать мнѣ вещи въ такомъ видѣ! замѣтилъ онъ, поворачивая газету съ видомъ, какъ-будто бы прикосновеніе ея было заразительно (онъ заплатилъ за нее всего полпени). Фу, какъ воняетъ!
   -- Какое отвратительное животное должна быть эта Когсъ! воскликнулъ Титмаузъ, выпуская дымъ изо рта такимъ же точно образомъ, какъ и его пріятель: -- но такъ-какъ лучше достать нельзя, то дайте-ка, посмотримъ, что тутъ за новости. Это единственная газета, по моему мнѣнію, которую стоитъ читать. Нѣтъ ли тутъ чего-нибудь о кулачныхъ бояхъ?
   -- Постойте, до этого еще не дошелъ; дайте срокъ, Титти! {Сокращеніе фамиліи Титмаузъ.} отвѣчалъ Хекебекъ, протягивая ноги на пустой стулъ и подвигая свѣчу ближе къ газетѣ.-- Тутъ, между -- прочимъ, пишутъ, что баронетъ Дондерхедъ, какъ кажется, ухаживаетъ за какою-то мистриссъ Тумпсъ, вдовою одного богатаго продавца сыра; а? какъ вамъ это нравится? Вѣдь вамъ, вѣрно, извѣстно, что баронетъ бѣденъ, какъ крыса!
   -- О!... Но это не новость. Объ этомъ пишутъ въ газетахъ ужь Богъ знаетъ съ какихъ поръ. Да, я думаю, это сильно поправитъ его обстоятельства. Что, вы видали когда-нибудь баронета?
   -- Да, видалъ, отвѣчалъ Хекебекъ.
   Онъ солгалъ и это было извѣстно Титмаузу.
   -- Хорошъ собой, я думаю, чертовски? спросилъ онъ, однакожь, несмотря на то.
   -- Да, такъ-себѣ, не дуренъ. Есть люди, которые ему не уступятъ, а, какъ вы думаете? и Хекебекъ лукаво подмигнулъ глазомъ, желая дать знать, что слова эти относились къ нему-самому.
   -- Ха, ха, ха!.. Но, послушайте, вѣдь вы не будете же читать оба листка разомъ: дайте мнѣ одинъ изъ нихъ, а свѣчу поставьте между нами; сдѣлайте милость, будьте такъ добры!
   Хекебекъ исполнилъ его просьбу и оба джентльмена сидѣло нѣсколько минутъ молча, читая и продолжая курить.
   -- Ну, я пробѣгу теперь объявленія, сказалъ Титмаузъ: -- тутъ ихъ порядочная куча; а остальное все ужь читано (хоть остальнаго-то тутъ и очень-немного). Вотъ оно... Тутъ можно прочесть, знаете, о какомъ-нибудь выгодномъ мѣстѣ; а мнѣ, право, Тэг-Рэгъ до смерти надоѣлъ!
   Новый антрактъ молчанія. Хекебекъ погрузился по уши въ поучительныя подробности какого-то уголовнаго дѣла объ убійствѣ, а Титмаузъ, пробѣжавъ небрежно первый листокъ объявленій, былъ ужь готовъ швырнуть въ сторону свою половинку газеты, какъ вдругъ подпрыгнулъ на стулѣ, поблѣднѣлъ ужасно и пробормоталъ вполголоса: "Эге, ге, ге! Что это!..."
   -- Что тамъ такое, а? спросилъ Хекебекъ, очень-удивленный.
   Съ минуту Титмаузъ не давалъ никакого отвѣта; онъ выронилъ сигару и устремилъ глаза пристально на газету, которая дрожала въ его трепещущихъ рукахъ. Причиною этихъ восклицаній и послѣдовавшаго за ними волненія, было объявленіе слѣдующаго рода, стоявшее на самомъ-видномъ мѣстѣ въ газетѣ Воскреснаго Блеска:
   Ближайшій родственникъ -- весьма-важное!-- ближайшій родственникъ, если таковой имѣется, Габргеля Титльбета Титмауза, кожевенника изъ Вентхевена, скончавшагося въ Лондонѣ, около 1793 года, можетъ услышать нѣчто въ высшей степени важное для него, или для нея, или для нихъ, если дастъ себѣ трудъ справиться у гг. Кверка, Геммона и Снапа, стряпчихъ, въ Сэффрон-Хиллѣ. Времени упускать не слѣдуетъ.
   9-го іюля 18**. Въ третій разъ.
   -- Клянусь Джоржемъ! тутъ что-нибудь да есть! воскликнулъ Хекебекъ, почти столько же встревоженный, какъ и самъ Титмаузъ, черезъ плечо котораго онъ наскоро прочелъ вышеприведенную статью.
   -- Ужь не во снѣ ли это Хеки? спросилъ Титмаузъ, едва-слышнымъ голосомъ, неотводя глазъ отъ газеты.
   -- Нѣтъ, клянусь, Джоржемъ, это не во снѣ! Ни вы, ни я, еще во всю жизнь не видали ничего такъ ясно наяву, я вамъ головой за это ручаюсь!
   Титмаузъ ни съ мѣста и поблѣднѣлъ пуще прежняго.
   -- Прочтите-ка вы громко, Хекъ. Дайте мнѣ сперва послушать, какъ это звучитъ, а потомъ и я повѣрю, сказалъ онъ, перелавая своему пріятелю газету.
   Хекебекъ прочелъ громко.
   -- Это похоже какъ-будто и не на шутку? спросилъ Титмаузъ дрожащимъ голосомъ. Краска начинала возвращаться у него на лицѣ.
   -- Необыкновенно! Ужь если это чего-нибудь да не значитъ, то послѣ того все на свѣтѣ не значитъ ничего! отвѣчалъ торжественно Хекебекъ, ударивъ кулакомъ по столу.
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ вы такъ думаете? спросилъ Титмаузъ, желая убѣдиться еще болѣе въ томъ, въ чемъ увѣряли его глаза и уши.
   -- Думаю, думаю!
   Титмаузъ еще разъ прочелъ объявленіе; потомъ поднялъ свою сигару, зажегъ ее опять и нѣсколько минутъ курилъ изо всей мочи, пеговоря ни слова.
   -- Вѣдь не случится же со мной никогда ничего такого! воскликнулъ Хекебекъ со вздохомъ.
   -- Что бы это значило? Ей-Богу, не могу придумать! бормоталъ про-себя Титмаузъ.-- Какъ знать... но нѣтъ, въ-самомъ-дѣлѣ... онъ замолчалъ и еще разъ перечиталъ съ начала до конца значительное объявленіе.-- Но нѣтъ, не можетъ быть!... не можетъ быть!... прибавилъ онъ, посматривая очень-серьёзно.
   -- Что тамъ такое, Титъ, чего не можетъ быть? перебилъ Хекебекъ съ жаромъ.
   -- Такъ... я полагалъ; но какъ вы думаете: вѣдь это не можетъ быть какая-нибудь проклятая шутка... этихъ любезныхъ пріятелей... тамъ, у Тэг-Рэга?
   -- Ба! да развѣ, вы думаете, у кого-нибудь изъ нихъ найдутся на это лишнія деньги въ карманѣ? Да и какъ они могутъ полагать, что это попадется вамъ на глаза? Къ-тому же, изъ нихъ, вѣрно, ни одному не написать такъ гладко, какъ это здѣсь написано. О, нѣтъ, ни за что на свѣтѣ не написать, ни даже за все годовое жалованье! ей-Богу! Вѣдь ни вы, ни я не могли бы этакъ сочинить; ну, стало-быть, и они не могутъ. Вотъ и все!
   -- Какъ знать! произнесъ Титмаузъ сомнительно.-- Но, шутки въ сторону, скажите мнѣ откровенно, какъ вы думаете: есть ли тутъ дѣйствительно что-нибудь?
   -- Есть! есть! Провались я, если это не правда! отвѣчалъ пріятель.
   -- Тррамъ, тарарамъ, тарарамъ, трамъ, тррамъ! заревѣлъ Титмаузъ, вскочилъ съ мѣста, защолкалъ пальцами и, въ припадкѣ дикаго восторга, пошелъ плясать по комнатѣ, что продолжалось почти цѣлую минуту.-- Дайте мнѣ руку, Хеки! сказалъ онъ наконецъ. останавливаясь и едва переводя духъ.-- Ахъ! я съ ума сойду! Тральля, ляльля, ляльля, ляльля! Вотъ увидите, Хекъ! Будь я не я, если не подарю вамъ такую удивительную брошку, какой вы отъ-роду не видывали! Да и не то, чтобъ поддѣльную какую-нибудь, а настоящую брильянтовую!... Уррра! Право, подарю!
   Хекебекъ съ жаромъ пожалъ ему руку.
   -- Вѣдь мы всегда были друзьями, не правда ли? произнесъ онъ ласково.
   -- Мнѣ тѣсно будетъ сегодня въ моей комнатѣ! продолжалъ Титмаузъ: -- я чувствую, что меня какъ-будто бы раздуваетъ во всѣ стороны! Я цѣлую ночь буду бѣгать по улицамъ! Ни за что въ мірѣ не усну ни на минуту! Буду гулять, пока лавку откроютъ. Ухъ! фу, какая мерзость! Чортъ побери и лавку и Тэг-Рэга и всѣхъ и все, что въ ней ни находится! Тридцать-пять фунтовъ въ годъ! Увидите, если я не истрачу въ первый же мѣсяцъ больше этого на сигары!
   -- На сигары!... Вотъ вы куда! Нѣтъ, я на вашемъ мѣстѣ сталъ бы учиться боксировать прежде всего. Преважная вещь, могу васъ увѣрить, и этому необходимо надо выучиться, прежде чѣмъ вы войдете въ большой кругъ! Клянусь Юпитеромь, нужно!
   -- Чему угодно, Хеки, чему угодно! кричалъ Титмаузъ.-- Что за счастье, прибавилъ онъ: -- что я остался отъ родителей единственный сынъ! Тральля-ла-ральля! Тутъ онъ задалъ такого скачка, что, къ-сожалѣнію, надо признаться, брюки его лопнули очень-неловко, что на минуту его укротило и онъ принялся зашивать ихъ, какъ умѣлъ, съ помощью иголки и нитокъ, которыя Хекебекъ всегда носилъ при себѣ.
   -- А вѣдь надо сказать, что мы немножко въ потемкахъ толчемся, замѣтилъ Хекебекъ своему товарищу, занятому починкою брюкъ.-- Дайте-ка посмотрѣть, что это значитъ?... А, вотъ оно! Онъ прочелъ статью съизнова: Въ высшей степени важное! Что бы это было? Отчего не могутъ они сказать ясно?
   -- Какъ!... Въ газетѣ? Боже мой, Хеки! Какая куча Титмаузовъ выскочила бы со всѣхъ сторонъ... если только и теперь ужь какой-нибудь не явился! Я и самъ думаю, что бъ это такое значило: въ высшей степени важное!
   -- Вѣрно, кто-нибудь вамъ оставилъ въ наслѣдство чертовскую кучу денегъ...
   -- Нѣтъ, это ужь было бы слишкомъ-хорошо. Какъ-то не вѣрится...
   -- Или, можетъ-быть, вы сдѣлали побѣду. Вѣдь вы, право, недурны собой, когда вы пріодѣнетесь такъ, какъ теперь; ей-Богу, Титти!
   Мистеръ Титмаузъ былъ страшно взволнованъ отъ одного предположенія такой возможности и сдѣлалъ такую скромную, овечью мину, какую только могли выразить черты его лица.-- Хе, хе, хе, Хеки, какой вы простякъ, пробормоталъ онъ усмѣхаясь.
   -- Или, можетъ-быть, вы остались наслѣдникомъ какого-нибудь большаго имѣнія и т. д. знаете? Ну, скажите, когда же вы думаете зайдти къ этимъ господамъ... какъ бишь ихъ зовутъ? Но-моему чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше. Да ну, бросьте! вы ужь ихъ и такъ довольно-хорошо зашили... до дому доживутъ. Вы ужасно какъ туго подтяжки натягиваете, отъ-того они у васъ и рвутся... да и штрипки, на вашемъ мѣстѣ, я тоже бы снялъ. А что, отчего бы намъ теперь же не зайдти къ этимъ господамъ, какъ ихъ... А! вотъ господа: Кверкъ, Геммонъ и Снапъ -- стряпчіе.
   -- Хотѣлъ бы я знать, что это за люди? Небось, я думаю, важный народъ! Что, вы никогда о нихъ не слыхали?
   -- Какъ не слыхать! ихъ имена вѣчно торчатъ въ этой газетѣ: они то-и-дѣло выпутываютъ людей изъ разнаго рода проказъ. Это такіе господа, къ которымъ бы я прямо отправился, еслибъ случилось что-нибудь напроказить; гмъ!
   -- Но послушайте Сеффронъ Хилль, что за мѣсто!.. Подло! дьявольски-подло! Право никогда и близко бывать не случалось.
   -- Такъ; но вѣдь они живутъ тамъ, чтобъ быть поближе къ мошенникамъ. Впрочемъ, что вамъ до этого за дѣло? Вы знаете: у грязной и отвратительной жабы находятъ иногда драгоцѣнные каменья въ брюхѣ, какъ говоритъ Шекспиръ или другой кто-то, не помню. Для васъ довольно, Титъ, если они выполнятъ то, что обѣщано въ ихъ объявленіи! Пойдемъ, пойдемъ скорѣе! Вѣдь завтра вамъ, можетъ-быть, нельзя будетъ: ваши хозяева...
   -- Хозяева! Да что вы думаете, Хеки, что я буду служить у нихъ, послѣ этого?
   -- Смотрите, не больно ли ужь это прытко будетъ! Ну, а что если все это лопнетъ какъ мыльный пузырь? произнесъ Хекебекъ, серьезно.
   -- Ахъ Богъ мой!.. Да я не хочу объ этомъ и думать! При одной мысли, что все это можетъ кончиться ничѣмъ, мнѣ дѣлается дурно!: Пойдемъ поскорѣй, дорогой обдумаемъ, что надобно дѣлать...
   Затѣмъ Хекебекъ спряталъ газету въ карманъ и оба они отправились по этому важному дѣлу. Счастливы они были, что плохое состояніе финансовъ не позволило имъ выпить болѣе, какъ по одному стакану "портвейн-негуса". (Подъ этимъ именамъ пили они "трактирный портвейнъ", то-есть, отваръ дубовой коры, съ опилками сандала и съ небольшимъ количествомъ водки); иначе, разгоряченные ужь и безъ того своимъ неожиданнымъ открытіемъ, они надѣлали бы непремѣнно какихъ-нибудь проказъ на улицѣ. Они и такъ ужь, идя рука-объ-руку, вели разговоръ очень-громко и въ такомъ тонѣ, который былъ слишкомъ-высокъ для ихъ настоящаго положенія. Послѣ довольно-долгой ходьбы, пришли они, наконецъ, къ той квартирѣ, которую искали. То былъ большой домъ, наружностью значительно-превосходившій своихъ грязныхъ сосѣдей, и на блестящей мѣдной доскѣ, длиною по-крайней-мѣрѣ въ аршинъ, а шириною не менѣе фута, стояли почтеніе и страхъ внушающія имена: Кверкъ, Геммонъ и Снапъ -- стряпчіе.
   -- Нутка Титъ, шепнулъ Хекебекъ, послѣ минутнаго обоюднаго молчанія:-- соберитесь съ духомъ, да и дерните.
   -- Я... право... у меня какъ-будто бы голова кружится: это вѣрно отъ вашей крѣпкой сигары.
   -- Да ну, что за вздоръ! Звоните скорѣе. Этакъ если станете трусить, то не далеко уѣдете.
   -- Конечно, ужь если нужно... ну, съ Богомъ, была-не-была! И отрывистымъ, судорожнымъ движеніемъ руки дернулъ онъ за ручку. Внутри раздался громкій звонъ, который такъ явственно слышенъ былъ съ улицы, что оба они произнесли невольное: "гмъ"! какъ-будто бы желая заглушить шумъ, такъ сильно превосходившій ихъ ожиданія. Очень-скоро вслѣдъ за тѣмъ услышали они, что кто-то отодвигаетъ затворы, укрѣплявшіе дверь изнутри, что заставило обоихъ джентльменовъ поглядѣть другъ на друга съ невольнымъ ожиданіемъ и робостью. Наконецъ дверь отворилась и они увидѣли передъ собой маленькую старушонку, стоявшую со свѣчею въ рукѣ.
   -- Кто вы такіе? спросила она сварливо.
   -- Гмъ, не здѣсь ли живутъ... какъ бишь, Хекъ?.. Ахъ, да, господа Кверкъ и К®? спросилъ Титмаузъ, легонько постукивая кончикомъ трости по подбородку и отчаянно стараясь принять непринужденный видъ.
   -- Да что у васъ, глазъ что ли нѣтъ? Кажется могли бы прочесть, что тутъ написано на доскѣ! Слава-Богу, не узенькая!.. Всякой грамотный разберетъ!.. Чего вамъ нужно?..
   -- Намъ... подай-ка сюда газету, Хеки, сказалъ Титмаузъ, обращаясь къ своему товарищу, который мигомъ досталъ ее, и Титмаузъ ужь готовъ былъ излить передъ маленькой старушонкой все, что было у него на душѣ, но она остановила его, перебивъ сварливо:
   -- Никого дома нѣтъ; да никогда и не бываютъ по воскресеньямъ. Стало-быть, если вамъ что нужно, такъ извольте завтра приходить. Какъ васъ зовутъ?
   -- Мистеръ Титльбетъ Титмаузъ, отвѣчалъ этотъ джентльменъ, дѣлая тщательное удареніе на каждомъ слогѣ.
   -- Мистеръ... кто такой? воскликнула старуха, широко вытаращивъ глаза и заслоняя рукою ухо, чтобъ лучше слышать. Титмаузъ повторилъ свое имя еще громче и явственнѣе прежняго.
   -- Тиль... тиль... бэкъ... какъ вы говорите?
   -- Да нѣтъ! возразилъ Титмаузъ съ досадою: -- я говорю мистеръ Тит-тльбетъ Тит-маузъ!.. понимаете?
   -- Ти-таль... Господи Боже мой, отъ-роду такого имени не слыхивала!.. А, понимаю: вы меня на смѣхъ поднимаете! Извольте сейчасъ идти прочь, а не то, я кликну констэбля. Прочь, я вамъ говорю, повѣсы! Вишь что выдумали!
   -- Я говорю вамъ, сердито вмѣшался Хекебекъ: -- что этого джентльмена зовутъ мистеръ Титльбетъ Титмаузъ, и я совѣтую вамъ быть поосторожнѣе, бабушка, потому-что мы пришли по дѣлу самой наиживѣйшей важности.
   -- Если такъ, то оно проживетъ и до завтра, рѣзко отвѣчала старуха.
   Друзья посовѣтовались съ минуту, и послѣ этого Титмаузъ спросилъ, нельзя ли ему войдти и написать письмо къ "господамъ Кверкъ".
   -- Разумѣется нельзя, отвѣчала она:-- почему я знаю кто вы такіе. Тутъ есть трактиръ возлѣ, гдѣ вы можете написать все, что вамъ угодно, а потомъ и принесите сюда вашу записку, которую они получатъ завтра, только-что придутъ. Вотъ что-съ! Прощайте. Съ этими словами старая привратница захлопнула двери имъ подъ-носъ.
   -- Хекъ, ей-Богу я начинаю думать, что все это вздоръ, сказалъ Титмаузъ, обращаясь, въ отчаяніи, къ своему пріятелю. Оба они стояли, какъ прикованные, на одномъ мѣстѣ.
   -- Дерзкая, старая жаба! пробормоталъ Хекебекъ съ негодованіемъ.
   -- Хеки, я увѣренъ, что изъ этого не выйдетъ никакого толку, воскликнулъ Титмаузъ, послѣ долгаго молчанія, серьёзно поглядывая на своего пріятеля, въ надеждѣ услышать отъ него какое-нибудь противорѣчіе.
   -- Да, признаюсь, все это смотритъ довольно-подозрительно, отвѣчалъ Хекебекъ, засовывая опять въ карманъ свою газету.-- Но попробуемъ сдѣлать такъ, какъ совѣтуетъ намъ эта старуха: попробуемъ написать письмо, чтобъ вывѣдать у нихъ по-крайней-мѣрѣ все, что возможно. Вотъ и трактиръ, о которомъ она говорила. Войдемъ, а тамъ посмотримъ что дѣлать.
   Титмаузъ, жестоко убитый духомъ, послѣдовалъ за своимъ пріятелемъ. Они велѣли себѣ подать прежде всего два стакана портеру, и послѣ небольшихъ затрудненій, успѣли достать все, что нужно было для письма. Лучшимъ доказательствомъ того, что они не потеряли даромъ ни времени, ни матеріаловъ, можетъ служить слѣдующее посланіе. Они сочиняли его вдвоемъ и вотъ его подстрочная копія:

"Господамъ: Кверкъ, Геммонъ и Снапъ.

   "Сэръ! Ваши имена были Напечатаны Водномъ Объявленіи Этого номера Воскреснаго Блеска, Газеты Сегоднишняго Числа, апотому М-ръ T. Т. Спѣшитъ увѣдомить Вашу почтенную Компанію что мнѣ Чрезвычайно нужно переговорить сними Объ этомъ истинно интересномъ предметѣ, поелику внемъ уномянуто Имя Габріеля Тильбета Титмауза, которые Два послѣднія Имена Вышеупомянутой Скончавшейся Особы есть Мое Собственное имя, что могу Каждый День (Такъ скоро кактолько будетъ Возможно) личнымъ посещеніемъ моимъ доказать Вамъ объяснивъ Все поистинѣ. А какъ Онъ бываетъ Занятъ Дѣлами цѣлую недѣлю (т. е Покуда), то я надѣюсь что Если они имѣютъ чтонибыть особенное Сообщить Ему, то благоволятъ написать мнѣ безмалѣйшаго Отълагательства по адресу. T. Т. Въ "Магазинъ Тэг-Рэга и К®, No 375, въ Оксфордской Улицѣ съ франкированымъ Конвертомъ, что обезпечитъ принятье Письма моими Хозевами, съ чѣмъ остаюсь Джентльмены,"

"вашъ къ Услугамъ
"Титльбетъ Титмаузъ"

   "P. S. Мой Пріятель который пишетъ Сіе Вмѣстѣ сомною (М-ръ Робертъ Хекебекъ) можетъ засвидѣтельствовать кто я такой Если потребуется."
   "N. В. Не отказываюсь дать Приличное Вознагражденіе если что нибудь значительное Изэтаго Выйдетъ"

"Т. Т."

   "(Воскресенье вечеромъ 9 іюля 18**.-- Позабылъ сказать Вамъ, что есмь единственный Сынъ моихъ Любезныхъ Родителей одинъ изъ коихъ -- моя Мать Умерла, прежде чѣмъ я зналъ ихъ, Въ Законномъ Бракѣ и 27 лѣтъ минуло мнѣ въ послѣдній мой День-рожденія, Впрочемъ Невидаль еще вашего Объявленія До самаго сигоднишного Вечера, что, если потребуется могу Доказать)."
   Это замѣчательное и поистинѣ изящное посланіе подвержено было три раза критическому пересмотру обоихъ друзей (параграфъ, касающійся до Хекебека, помѣщенъ былъ по настоятельной просьбѣ этого джентльмена, желавшаго заблаговременно втереться въ это много обѣщавшее дѣло); послѣ чего записка была сложена и надписанъ адресъ: Гг. Кверкъ и Ком., а съ другой стороны прилѣплена большая мокрая облатка. Нѣсколько минутъ спустя, все это благополучно передано было на руки старой привратницы и наши два вестэндскіе {West-end -- западный конецъ города, гдѣ находятся лучшіе кварталы и живетъ аристократія. Прим. перев.} джентльмена спѣшили выйдти вонъ изъ этой истинно-плебейской части города. Подъ тремя газовыми фонарями останавливались они дорогою, три раза разбирая объявленіе, буква за буквою, и посредствомъ этого остроумнаго процеса дошли, наконецъ, до убѣжденія, что въ объявленіи дѣйствительно было нѣчто -- а читатель припомнитъ, что въ душѣ ихъ остались тяжкія сомнѣнія послѣ того, какъ старуха-привратница захлопнула имъ дверь подъ-носомъ. Они разстались, однако, чувствуя сильный упадокъ въ томъ одушевленіи, съ которымъ оба вышли изъ дома на розъиски.
   Мистеръ Титмаузъ, возвратясь въ свою комнату, не сталъ снимать своего воскреснаго наряда съ привычнымъ тщаніемъ и осторожностью, напротивъ, онъ слупилъ его какъ шелуху и бросился въ постель, желая спокойно подумать о великомъ происшествіи этого дня и переварить его въ головѣ своей, которую оно взволновало подобно тому, какъ камень, брошенный въ стоячій прудъ, волнуетъ сонную его поверхность. Долго вертѣлся онъ съ боку на бокъ, какъ-будто ночное бѣлье его выткано было изъ конскаго волоса. Нѣсколько разъ онъ вставалъ и дѣлалъ взадъ и впередъ по три маленькихъ шага -- больше этого не позволяла мѣстность его тѣсной комнатки. При первомъ проблескѣ дневнаго свѣта, вскочилъ онъ съ постели, вытащилъ изъ своего кармана газету, которую Хекебекъ одолжилъ ему на все это время, и бился надъ нею минутъ пять, напрасно стараясь разобрать объявленіе; потомъ залѣзъ опять въ постель, но не могъ заснуть часовъ до четырехъ или до пяти, несмотря на то, что ему нужно было подняться въ половинѣ шестаго, чтобъ снова приняться за свою ненавистную службу у Тэг-Рэга и Ком., магазинъ котораго онъ обыкновенно отворялъ, вмѣстѣ съ другими, въ семь часовъ поутру. Сидя въ этотъ день за завтракомъ съ своими товарищами, онъ не могъ удержаться, чтобъ не намекнуть слегка, темно и таинственно, насчетъ "кой-чего, могущаго случиться "продолженіе дня", и это заставило думать опытныхъ его товарищей, что, вѣрно, онъ ожидалъ посѣщенія полицейскаго чиновника но случаю какой-нибудь исторіи, въ которую попался ночью. Но вотъ 8, 9, 10 часовъ ужь пробило, и время медленно подвигалось впередъ, а между-тѣмъ, увы! ничего не случилось такого, что бъ могло измѣнить монотонный ходъ службы для мистера Титмауза. Связку за связкою и пакетъ за пакетомъ снималъ онъ съ полки и клалъ на прлку опять, по требованію хорошенькихъ, прихотливыхъ посѣтительницъ. Шелкъ, атласъ, бомбазинъ, крепъ, муслинъ, ленты, перчатки развертывалъ онъ и показывалъ пообыкновенію; но ясно было, что могучій разсудокъ его не могъ ужь помогать ему попрежнему при исполненіи этой трудной, отвѣтственной и суетливой должности. Каждую минуту бросалъ онъ лихорадочные взгляды на дверь. Разъ онъ едва устоялъ на ногахъ, увидавъ въ окно почтальйона, переходившаго съ противоположной стороны улицы, какъ-будто нарочно затѣмъ, чтобъ войдти въ магазинъ; но въ магазинъ, однакожъ, онъ не вошелъ, а отправился далѣе. Короче сказать, онъ осматривалъ съ ногъ до головы каждое лицо, отворявшее двери -- и все напрасно. Продажа и покупка были, по обыкновенію, единственнымъ дѣломъ, вокругъ котораго все въ магазинѣ вертѣлось. Услыхавъ, какъ било одиннадцать часовъ, онъ вздохнулъ. "Вы, кажется, не совсѣмъ здоровы", спросила одна хорошенькая женщина, которой показывалъ онъ кембрикъ, объясняя довольно-разсѣянно его достоинства. "О, совершенно! Отъ-роду еще не бывалъ такъ здоровъ, какъ теперь, сударыня, при такомъ пріятномъ занятіи!" отвѣчалъ онъ, сопровождая эти слова очень-значительнымъ взглядомъ на хорошенькую покупщицу, взглядомъ, который онъ считалъ ловкимъ и плутовскимъ, но который быль ни болѣе, ни менѣе какъ, просто, дерзокъ. Въ эту минуту голосъ одного изъ его товарищей раздался на другомъ концѣ магазина, у самыхъ дверей: "Титмаузъ, спрашиваютъ!"
   -- Иду! закричалъ онъ, поблѣднѣвъ какъ тотъ кембрикъ, который держалъ въ рукахъ, внезапно охладѣвшихъ, и сердце у него въ груди забилось жестоко.-- Извините, сударыня, проговорилъ онъ торопливо удивленной дамѣ.-- Джонсъ, потрудитесь занять мое мѣсто, прибавилъ онъ, обращаясь къ сидѣльцу, стоявшему рядомъ, и бросился со всѣхъ ногъ туда, куда его звали, сопровождаемый со всѣхъ сторонъ насмѣшливымъ шопотомъ своихъ товарищей. У дверей замѣтилъ онъ новое лицо. То былъ мужчина лѣтъ тридцати-семи, одѣтый просто и даже довольно-небрежно, худощавый и стройный, и ростомъ немного повыше обыкновеннаго, съ лицомъ значительнымъ и рѣзкимъ, съ осанкой истиннаго джентльмена. Онъ слегка поклонился, увидавъ Титмауза, и выразительныя черты лица его обнаружили большое удивленіе. "Мистеръ Титмаузъ?" спросилъ онъ вѣжливо.
   -- Точно такъ-съ; къ вашимъ услугамъ, отвѣчалъ тотъ, дрожа невольно всѣмъ тѣломъ.
   Незнакомый господинъ опять поклонился слегка, едва-примѣтно дотрогиваясь рукою до шляпы и устремилъ на Титмауза зоркій, вопрошающій взглядъ, отъ котораго тотъ былъ невольно смущенъ и встревоженъ.
   -- Вы оставили... вы изволили оставить вчера у насъ въ конторѣ письмо, адресованное на имя гг. Кверка, Геммона и Снапа? спросилъ онъ, понижая голосъ, почти шопотомъ.
   -- Да, сэръ, надѣюсь, что вы не сочтете...
   -- Прошу васъ, мистеръ Титмаузъ, нельзя ли намъ поговорить наединѣ минутъ пять или десять?
   -- Я... я, право, не знаю, сэръ, можно ли это сдѣлать здѣсь, въ магазинѣ. Я боюсь, не будетъ ли это противъ правилъ, принятыхъ у насъ въ заведеніи... но... я сейчасъ спрошу. Вотъ и самъ мистеръ Тэг-Рэгъ здѣсь. "Позвольте мнѣ, сэръ, сходить съ этимъ джентльменомъ на нѣсколько минутъ въ шинельную комнату", продолжалъ онъ, обращаясь къ своему повелителю, который, съ перомъ, воткнутымъ за ухо, засунувъ одну руку въ карманъ, а другою нетерпѣливо крутя печати на часовой цѣпочкѣ, отправился вслѣдъ за Титмаузомъ въ ту же минуту, какъ только услыхалъ, что его зовутъ, и остановился, на разстояніи двухъ шаговъ отъ незнакомаго джентльмена, поглядывая на него сварливо и удивляясь, какое могло быть дѣло до его сидѣльца кому бы то ни было на свѣтѣ.
   Такъ-какъ мистеръ Тэг-Рэгъ будетъ играть нѣкоторую роль въ нашемъ разсказѣ, то не мѣшаетъ представить здѣсь читателю маленькій портретъ этого джентльмена. Ему было около пятидесяти-двухъ лѣтъ отъ-роду. Тиранъ въ маломъ размѣрѣ, онъ былъ весь слѣпленъ изъ невѣжества, эгоизма и чванства. Онъ не зналъ ничего на свѣтѣ, кромѣ цѣны своимъ товарамъ, да искусства сбывать ихъ съ рукъ повыгоднѣе. Онъ былъ средняго роста и довольно-полонъ, носилъ почти всегда сѣрые брюки съ чернымъ сюртукомъ и жилетомъ, да бѣлый галстухъ, чопорно-повязанный вокругъ шеи. Имѣлъ мутные, сѣрые глаза съ бѣлыми рѣсницами и почти совсѣмъ безъ бровей. Лобъ его какъ-будто бы стыдился лица, такъ рѣшительно и круто отклонялся онъ назадъ; лицо было глубоко изрыто оспою; носъ, или, лучше сказать, нѣкоторое подобіе носа, состояло изъ двухъ широкихъ ноздрей, глядѣвшихъ на васъ какъ-то нахально съ самой середины лица, а сверху, отъ скулы до скулы, оставалось совершенно-ровное мѣсто. Коротко и аккуратно подстриженные бакенбарды загибались острыми крючками къ углаы и широкаго, безобразнаго, чувственнаго рта. Но, покуда довольно, чтобъ дать нѣкоторое понятіе объ этомъ человѣкѣ, прилежно-старавшемся возбудить къ себѣ ненависть во всякомъ, надъ кѣмъ онъ имѣлъ хоть малѣйшую власть.
   -- Вамъ очень-хорошо извѣстно, сэръ, что у насъ не позволяется ничего подобнаго, отвѣчалъ онъ жосткимъ, отрывистымъ и непріятнымъ голосомъ на скромную просьбу Титмауза.
   -- Я прошу васъ, сэръ, позвольте мнѣ переговорить наединѣ съ мистеромъ Титмаузомъ объ одномъ дѣлѣ, въ высшей степени для него важномъ, сказалъ учтиво незнакомецъ: -- мое имя Геммонъ, я стряпчій.
   -- Право, сэръ, отвѣчалъ Тэг-Рэгъ, немного-озадаченный спокойнымъ и свѣтски-учтивымъ, но вмѣстѣ рѣшительнымъ тономъ мистера Геммона:-- право, я нахожу неприличнымъ и вовсе несогласнымъ съ правилами, принятыми у насъ въ магазинѣ, отпускать молодыхъ людей, здѣсь служащихъ, за собственными дѣлами во время часовъ, назначенныхъ имъ для службы; впрочемъ, если это ужь совершенно-необходимо, я могу отпустить его минутъ на десять; но не совѣтую ему оставаться долѣе, замѣтилъ онъ грозно, кинувъ значительный взглядъ сперва на часы, а потомъ на Титмауза.-- Все это необходимо, сэръ, для соблюденія порядка между молодыми людьми. Въ такомъ обширномъ заведеніи, какъ это, мы принуждены -- вы согласитесь само... и проч. и проч. прибавилъ онъ тихимъ и вкрадчивымъ тономъ, какъ-будто бы въ возраженіе на тотъ презрительный взглядъ, которымъ, онъ чувствовалъ, мистеръ Геммонъ на него смотритъ.
   Съ едва-замѣтнымъ поклономъ и съ саркастической улыбкой на губахъ ушелъ этотъ джентльменъ изъ магазина, въ сопровожденіи Титмауза, который земли подъ собой не слышалъ.
   -- Что, вы далеко отсюда живете, мистеръ Титмаузъ? спросилъ мистеръ Геммонъ, только-что успѣли они выйдти на улицу.
   -- Не далѣе, какъ минутъ на пять ходьбы, сэръ; но... гмъ!.. онъ смѣшался, подумавъ о томъ, какъ приведетъ онъ на свою жалкую квартиру особу такую важную.-- Не лучше ли намъ зайдти вотъ въ этотъ трактиръ; мы тутъ, вѣрно, найдемъ особую комнату...
   -- Позвольте мнѣ спросить васъ, мистеръ Титмаузъ, имѣете вы какія-нибудь особенныя бумаги, родовые документы или что-нибудь другое въ этомъ родѣ у себя дома?
   Титмаузъ задумался.
   -- Кажется, что имѣю, отвѣчалъ онъ:-- одинъ или два; впрочемъ, все вздорные.
   -- Но можете ли вы сами судить о ихъ важности, мистеръ Титмаузъ? спросилъ съ улыбкою Геммонъ.-- Сдѣлайте одолженіе, пойдемте прямо къ вамъ на квартиру; время такъ коротко и дорого; а мнѣ бы очень хотѣлось взглянуть сегодня же на эти, какъ вы говорите, вздорныя бумаги, вамъ принадлежащія.
   Не долѣе, какъ черезъ двѣ минуты послѣ того, мистеръ Геммонъ сидѣлъ на квартирѣ Титмауза за его изломаннымъ, круглымъ столикомъ, съ листомъ бумаги передъ собой и съ маленькимъ карандашомъ въ рукѣ. Онъ дѣлалъ ему множество разныхъ вопросовъ, насчетъ его рожденія и семейныхъ связей, и тщательно записывалъ отвѣты. Мистеръ Титмаузъ очень удивился замѣтивъ, какъ хорошо этотъ господинъ знакомъ съ исторіею его семейства. Что касается до бумагъ, то онъ успѣлъ откопать на днѣ своего сундука три или четыре старыя письма, да нѣсколько памятныхъ записокъ и, кромѣ-того, нашелъ двѣ или три отмѣтки, сдѣланныя пожелтѣвшими чернилами на пустомъ листкѣ отцовской Библіи, которую ужь съ давнихъ поръ ему не случалось открывать ни разу. Объ этихъ отмѣткахъ ему бы и въ голову не пришло подумать, еслибъ мистеръ Геммонъ самъ не навелъ его на предметъ своими настойчивыми разспросами. Всѣми этими документами мистеръ Геммонъ такъ былъ пораженъ, что предложилъ даже взять ихъ съ собою въ контору, для тщательнаго пересмотра и вѣрнѣйшей сохранности; но мистеръ Титмаузъ значительно намекнулъ на его недавнее знакомство съ мистеромъ Геммономъ, который, замѣтилъ онъ, могъ когда ему угодно прійдти и снять съ нихъ подстрочныя копіи въ присутствіи его, Титмауза.-- О, да, конечно, отвѣчалъ мистеръ Геммонъ, слегка покраснѣвъ при видѣ сомнѣнія, заключавшагося въ этомъ отказѣ: -- я не могу не одобрить вашей осторожности, мистеръ Титмаузъ. Храните ихъ непремѣнно какъ-можно тщательнѣе, потому-что, если не теперь, то современемъ, они могутъ быть очень-драгоцѣнны для васъ.
   -- Покорно васъ благодарю, сэръ... однако жь, извините, если я осмѣлюсь вамъ сказать, произнесъ Титмаузъ очень-робко: -- мнѣ бы хотѣлось знать наконецъ, что это значитъ и къ-чему все это клонится?
   -- Законъ, сэръ, вы сами знаете, такъ неопредѣлителенъ, что это даже вошло въ поговорку.
   -- Ахъ Боже мой! да вѣдь законъ можетъ же, по-крайней-мѣрѣ, хоть намекнуть...
   -- Законъ никогда не намекаетъ, возразилъ мистеръ Геммонъ значительно и съ очень-пріятною улыбкой.
   -- Хорошо, сэръ. Да какъ же вы это узнали, что на свѣтѣ существовала такая особа, какъ мистеръ Габріель Титмаузъ, мой покойный отецъ? и что такое можетъ изъ него выйдти? вѣдь онъ, съ позволенія сказать, былъ просто башмачникъ? развѣ онъ имѣетъ права на какое-нибудь наслѣдство?
   -- Гмъ, да, мистеръ Титмаузъ, конечно, все это вопросы очень-интересные.
   -- Да сэръ, эти вопросы и много другихъ, кромѣ-того, я давно собирался вамъ сдѣлать; но я видѣлъ, что вы были...
   -- Послушайте, знаете ли, что мы съ вами просидѣли здѣсь ужь цѣлый часъ. Тамъ, въ магазинѣ, я думаю, васъ ожидаютъ съ большимъ нетерпѣніемъ.
   -- Не въ обиду будь сказано, сэръ, позвольте мнѣ вамъ замѣтить, что я плевать хочу на ихъ нетерпѣніе. Я самъ, увѣряю васъ, я самъ въ большомъ нетерпѣніи: хотѣлъ бы очень узнать поскорѣе, что все это значитъ? Послушайте, сэръ, что до меня касается, Богомъ клянусь, я разсказалъ вамъ все, что я знаю! Право это, съ вашей стороны, нехорошо!
   -- Разумѣется, вотъ видите ли, мистеръ Титмаузъ, говорилъ Геммонъ съ пріятною улыбкою (эта улыбка вывела въ люди мистера Геммона): -- разумѣется, я не могу не согласиться, что ваше любопытство совершенно-естественно... ваша откровенность очень-любезна... и потому, ничто не мѣшаетъ мнѣ признаться вамъ прямо, что я дѣйствительно имѣлъ поводъ...
   -- Эхъ, сэръ, да все это я и безъ васъ понимаю, торопливо перебилъ Титмаузъ, но онъ нисколько не разсердилъ и не остановилъ этимъ своего спокойнаго собесѣдника.
   -- И что мы ожидали съ нѣкоторымъ безпокойствомъ, продолжалъ онъ: -- результатовъ нашего объявленія.
   -- А! ужь конечно; отъ этого-то, по-крайней-мѣрѣ, вы не можете отказаться, перебилъ опять Титмаузъ, съ самоувѣреннымъ индомъ.
   -- Но у насъ, вотъ видите ли, принято за правило: никогда не дѣйствовать опрометчиво и торопливо въ дѣлахъ какого бы то ни было рода; тѣмъ болѣе, если такая опрометчивость можетъ... имѣть самыя вредныя послѣдствія. Вы, право, не можете себѣ представить, любезный мой мистеръ Титмаузъ, какая бездна непріятностей происходитъ иногда отъ излишней поспѣшности въ дѣлахъ закона! Къ тому же, наше общее дѣло находится покуда еще въ такомъ положеніи, что я, право, не могу ни на что рѣшиться, не подумавъ и поспросивъ совѣта моихъ партнёровъ.
   -- О Боже мой! воскликнулъ Титмаузъ, теряя терпѣніе, по-мѣрѣ-того, какъ онъ замѣчалъ, что время отсутствія его изъ магазина увеличивается.
   -- Я совершенно сочувствую вашему безпокойству, оно очень-естественно...
   -- Ахъ, сэръ, сдѣлайте милость, скажите хоть что-нибудь, хоть одно слово!
   -- Послушайте, еслибъ я долженъ былъ открыть вамъ теперь же тотъ предметъ, который мы имѣли въ виду при напечатаніи нашего объявленія въ газетахъ...
   -- Да какъ вы дошли до этого, сэръ, какъ вы узнали? сдѣлайте милость скажите!.. Вѣдь изъ этого по-крайней-мѣрѣ ужь никакой бѣды не можетъ выйдти...
   -- Ни малѣйшей. Насъ привели къ этому ежедневныя наши занятія, обыкновенный ходъ дѣла...
   -- Что жь это, деньги мнѣ оставлены въ наслѣдство или другое что-нибудь въ этомъ родѣ?
   -- Мнѣ очень-больно, увѣряю васъ, мистеръ Титмаузъ, что я не могу... ахъ! кстати! прибавилъ Геммонъ внезапно, какъ-будто бы припоминая изъ прежняго ихъ разговора, что-то такое, въ чемъ онъ былъ неслишкомъ-увѣренъ: -- вѣдь вы, кажется, сказали мнѣ, что эту Библію получили вы отъ вашего батюшки?
   -- А, да, да, точно такъ! Но вѣрно это ничего не значитъ, потому-что вѣдь онъ померъ, а я, его единственный сынъ? спросилъ Титмаузъ очень-горячо и проворно.
   -- О! это такъ... одно простое обстоятельство. Но вы понимаете, мистеръ Титмаузъ, въ дѣлахъ подобнаго рода и всякую бездѣлицу знать не мѣшаетъ... И вы дѣйствительно ничего не помните о вашей матушкѣ, мистеръ Титмаузъ?
   -- Нѣтъ; я ужь сказалъ вамъ, что ничего! Но право, сдѣлайте милость только не сердитесь на меня, право я вамъ долженъ признаться, что это рѣшительно-невыносимо, какъ вы со мною поступаете! Вспомните сами, сколько я вамъ разсказалъ, а вы, сэръ, вы не сказали мнѣ рѣшительно-ничего. Надѣюсь, что вы не думаете моими руками жаръ загребать? Клянусь Богомъ, я этого терпѣть не могу!
   -- Ахъ Боже мой, мистеръ Титмаузъ! какъ вы можете предполагать такія вещи? Увѣряю васъ, что теперь значительная часть нашихъ заботъ и попеченій обращены на васъ...
   -- Не во гнѣвъ вамъ, сэръ... позвольте попросить васъ сказать мнѣ просто и ясно: будетъ мнѣ какая-нибудь польза, или нѣтъ, отъ всѣхъ этихъ попеченій?
   -- Можетъ-быть да; а можетъ-быть и нѣтъ, отвѣчалъ мистеръ Геммонъ тѣмъ же самымъ, неизмѣнно-спокойнымъ тономъ, надѣвая перчатки и поднимаясь со стула.-- Безъ обиды для васъ и для прочихъ сторонъ, прикосновенныхъ...
   -- Какъ, разѣ тутъ будетъ кто-нибудь въ части?.. воскликнулъ Титмаузъ съ ужасомъ.
   -- Надѣюсь, отвѣчалъ Геммонъ, улыбаясь, что вы не откажетесь положиться на насъ во всемъ, что касается до полнаго соблюденія вашихъ интересовъ. Мы усердно заботимся о ихъ поддержаніи и наше время, наше вниманіе въ сильной степени заняты этимъ предметомъ. Это... безъ-сомнѣнія... онъ посмотрѣлъ на свой часы:-- безъ-сомнѣнія, продолжалъ онъ: -- теперь ужь ровно часъ, какъ мы вышли изъ вашего магазина и я право боюсь, чтобъ на меня не прогнѣвался этотъ почтенный джентльменъ, вашъ хозяинъ. Не угодно ли вамъ будетъ зайдти къ намъ въ контору завтра вечеромъ, по окончаніи вашихъ дневныхъ занятій? Въ которомъ часу уходите вы изъ магазина?
   -- Въ половинѣ девятаго, сэръ. Да какъ же это такъ: завтра вечеромъ. Нельзя ли лучше сегодня?
   -- Ну, нѣтъ, сегодня, я думаю, нельзя: мы будемъ заняты, по одному очень-важному дѣлу. Приходите завтра вечеромъ, въ четверть одиннадцатаго, если можно... что жь, будете?...
   -- Буду, сэръ, буду непремѣнно къ этому времени, если только не ранѣе. Но позвольте мнѣ вамъ сказать...
   -- Прощайте, мистеръ Титмаузъ. Къ этому времени, они опять ужь вышли на улицу.-- Прощайте сэръ, до свиданія. Завтра-вечеромъ, въ началѣ одиннадцатаго и чѣмъ скорѣе послѣ десяти часовъ, тѣмъ лучше -- а? Неправда ли? Прощайте.
   Вотъ все, что мистеръ Титмаузъ могъ узнать отъ Геммона, который кликнулъ карету, стоявшую недалеко отъ нихъ, вошелъ въ нее и скоро умчался по направленію къ восточному концу города. Какой ужасный хаосъ сомнѣній, надеждъ и страховъ оставилъ онъ въ душѣ несчастнаго Титмауза! Бѣдняжка чувствовалъ себя похожимъ на апельсинъ, изъ котораго выжали сокъ. Онъ разсказалъ о себѣ все, что только зналъ, и въ-замѣнъ всего этого не получилъ отъ спокойнаго, невозмутимаго, попроницаемаго Геммона, ничего, кромѣ пустыхъ любезностей! "Боже мой! Боже мой"! думалъ Титмаузъ, когда карета, увозившая Геммона, повернула за уголъ. "Чего бы я не далъ, чтобъ знать объ этой загадкѣ, хоть половину того, что знаетъ этотъ джентльменъ! А мистеръ Тэг--Рэгъ! Чортъ возьми! что-то онъ скажетъ! Двѣнадцать ужь пробило!.. Я былъ въ отлучкѣ болѣе часу, а онъ назначилъ мнѣ только десять минутъ. Ну, ужь достанется же мнѣ!.."
   И точно досталось. Первый, кого онъ встрѣтилъ, отворяя двери магазина, былъ почтенный его хозяинъ, мистеръ Тэг-Рэгъ, который, вынувъ часы изъ кармана и устремивъ разъяренный взоръ на дрожавшаго Титмауза, далъ ему рукою знакъ идти за нимъ на другой конецъ магазина, гдѣ въ ту пору не было посѣтителей.
   -- Это у васъ называется десять минутъ?
   -- Извините-съ...
   -- Гдѣ вы были, сэръ, все это время?
   -- Съ этимъ джентльменомъ... я право не зналъ...
   -- Вы не знали, сэръ! Да кто у васъ спрашиваетъ знали вы, или нѣтъ? Вы знаете, что вы должны были явиться пятьдесятъ-пять минутъ тому назадъ? Вы это знаете, сэръ? Развѣ ваше время не принадлежитъ мнѣ, сэръ?.. Развѣ я не плачу вамъ за это деньги?.. Цѣлый часъ!.. да еще въ серединѣ дня! Такая вещь не случалась у меня, по-крайней-мѣрѣ, лѣтъ пять!.. Вотъ посмотрите, если я не вычту этой просрочки изъ вашего жалованья!
   Титмаузъ не дѣлалъ никакихъ попытокъ, чтобъ его остановить.
   -- Да и сдѣлайте милость, скажите мнѣ, о чемъ вы тамъ болтали такимъ непозволительнымъ образомъ?
   -- Кое-что ему нужно было сказать мнѣ, сэръ.
   -- Подлый мальчишка! Ужь не думаете ли вы, что я не замѣчаю вашей дерзости? Я требую, чтобъ вы мнѣ сейчасъ разсказали все, о чемъ тамъ у васъ было дѣло съ этимъ господиномъ.
   -- Такъ вотъ не скажу же ни слова! отвѣчалъ сердито Титмаузъ, возвращаясь на свое обыкновенное мѣсто, за прилавки.
   -- Не скажете?
   -- Да ужь такъ -- ни слова объ этомъ не узнаете.
   -- Ни слова не узнаю? Прекрасно! Да знаете ли вы съ кѣмъ вы говорите? Да знаете ли вы кто передъ вами стоитъ?
   -- Мистеръ Тэг-Рэгъ, если я не ошибаюсь, изъ фирмы Тэг-Рэгъ и К®, отвѣчалъ Титмаузъ, глядя ему прямо въ лицо. Товарищи, стоявшіе возлѣ, чуть не поблѣднѣли при видѣ такой дерзости.
   -- Да кто вы такой, сэръ, что осмѣливаетесь считаться словами со мною? спросилъ Тэг-Рэгъ, дрожа всѣми членами отъ злости. Его лицо, глубоко-изрытое оспою, было блѣдно, какъ полотно.
   -- Титльбетъ Титмаузъ, къ вашимъ услугамъ, произнесъ тотъ, ни мало незапинаясь и съ довольно-насмѣшливымъ видомъ.
   -- Вы слышали это, надѣюсь, спросилъ Тэг-Рэгъ съ принужденнымъ спокойствіемъ одного блѣднаго молодаго человѣка, стоявшаго возлѣ.
   -- Да, сэръ, былъ тихій и неохотный отвѣтъ.
   -- Съ этого дня, сэръ, черезъ мѣсяцъ вы у меня болѣе не служите! произнесъ Тэг-Рэгъ торжественно, съ полнымъ убѣжденіемъ, что онъ изрекаетъ нѣчто въ родѣ смертнаго приговора надъ головою заносчиваго преступника.
   -- Очень-хорошо мистеръ Тэг-Рэгъ, все, что угодно вамъ, также точно будетъ угодно и вашему покорнѣйшему слугѣ. Я оставлю вашъ магазинъ черезъ мѣсяцъ и очень-радъ, я ужь давно собирался...
   -- А если такъ, то вы его не оставите, закричалъ Тэг-Рэгъ въ бѣшенствѣ.
   -- Но я самъ этого желаю, сэръ. Вы мнѣ дали предувѣдомленіе {Въ Англіи, если кто кого нанимаетъ, для какого бы то ни было рода службы, то ни наемщикъ не можетъ служащаго выгнать, ни служащій уйдти съ мѣста, недавъ или неполучивъ за мѣсяцъ до того нормальнаго предъувѣдомленія. Прим. перев.}; а если нѣтъ, то теперь я вамъ его даю, отвѣчалъ Титмаузъ, поблѣднѣвъ, однакожь, сильно и чувствуя внезапную слабость въ сердцѣ. Происшествіе это было для него такъ важно и непредвидѣнно, что оно разомъ замѣстило въ головѣ его всѣ мысли, еще недавно ее тревожившія. Бѣдный Титмаузъ долженъ былъ много вытерпѣть. Съ одной стороны, тонкія насмѣшки и шуточки его милыхъ товарищей, которыя длились весь этотъ день; съ другой, возмутительное тиранство Тэг-Рэга, который мучилъ его безъ отдыха, поминутно заставляя выполнять самую низкую и трудную работу, какая только могла найдтись въ магазинѣ, и безпрестанно говорилъ ему язвительныя вещи, при посѣтителяхъ, и наконецъ, жалкая неизвѣстность и мучительное ожиданіе, въ которыхъ мистеръ Геммонъ нашелъ нужнымъ его оставить. Я хочу сказать, что всего этого, безъ-сомнѣнія, казалось было бы очень-довольно, чтобъ совершенно обременить бѣднаго Титмауза. Но нѣтъ! Онъ въ тотъ же еще вечеръ, возвращаясь къ себѣ на квартиру, долженъ былъ встрѣтить новыя непріятности. Во-первыхъ, свою шумливую хозяйку, которая клялась, что она больше не намѣрена дожидаться уплаты, и что она распродастъ его съ ногъ до головы, если онъ не заплатитъ ей денегъ немедленно, а вслѣдъ за ней, присталъ къ нему настойчивый и угрюмый его портной, который, съ блѣдною, небритою физіономіею, твердилъ ему о пятерыхъ ребятишкахъ, лежавшихъ у него дома, въ оспѣ, о своей женѣ, страдавшей въ больницѣ, и умолялъ объ уплатѣ денегъ по счету. Этотъ страдалецъ успѣлъ вытянуть у Титмауза, въ счетъ долга, 7 шиллинговъ, да хозяйка вырвала у него 10, что отсрочило гибель (жестокое слово!) еще недѣли на двѣ или на три; а между-тѣмъ у него оставалось въ карманѣ шиллинговъ 11, не болѣе, которые должны были служить ему до слѣдующаго срока. Съ тяжелымъ вздохомъ замкнулъ онъ дверь на замокъ и сѣлъ у своего маленькаго столика, на которомъ не было ничего, кромѣ одинокой, тоненькой свѣчки. На нее глаза его устремлены были безсознательно, покуда запахъ сала, догорѣвшаго до бумаги, не пробудилъ его изъ тяжкаго забытья. Онъ всталъ, отворилъ свой сундукъ, вынулъ изъ него Библію и бумаги, которыя были показаны Геммону, и долго разсматривалъ ихъ съ напряженнымъ, но безполезнымъ вниманіемъ. Невидя, наконецъ, нималѣйшей возможности понять, какое отношеніе онѣ могутъ имѣть къ нему и къ его будущей судьбѣ, онъ торопливо спряталъ ихъ опять на прежнее мѣсто, стащилъ съ себя платье и кинулся въ постель, чтобъ провесть на ней такую мучительную ночь, какой ему не случалось еще и припомнить.
   Весь слѣдующій день провелъ онъ, попрежнему, въ боевомъ положеніи, въ магазинѣ Тэг-Рэга и К®. Можно было бы ожидать, что товарищи, при видѣ гоненія, воздвигнутаго на Титмауза, станутъ жалѣть его; но на дѣлѣ вышло далеко не то. Я не стану анализировать чувства, служившаго тому причиною (всякій разсуждающій читатель можетъ сдѣлать это самъ, если ему угодно), но я долженъ сказать, къ-сожалѣнію, что едва успѣли эти молодые люди замѣтить, какъ будетъ пріятно для Тэг-Рэга, если они станутъ язвить на каждомъ шагу бѣднаго Титмауза (который, со всѣмъ его мелкимъ тщеславіемъ, глупостями и даже эгоизмомъ, никогда лично не обидѣлъ ни одного изъ нихъ), какъ всѣ они возстали противъ него немедленно. Что жь касается до Тэг-Рэга, то ничтожная душонка его, примѣтивъ это, была ими довольна, болѣе нежели когда-нибудь. Онъ обращался въ этотъ день со всѣми кротко и ласково; на одного Титмауза обрушилась вся злоба разъяреннаго сердца его.
  

ГЛАВА II.

   Вечеромъ, нѣсколько минутъ спустя послѣ того, какъ пробило десять, скромный звонокъ раздался у входа въ контору гг. Кверка, Геммона и Снапа и возвѣстилъ о прибытіи бѣднаго Титмауза. Дверь была торопливо отперта очень порядочно-одѣтымъ клеркомъ, который, казалось, совсѣмъ ужь собирался идти домой.
   -- А, мистеръ Титмаузъ, если я не ошибаюсь? спросилъ онъ, такимъ почтительнымъ тономъ, какого Титмаузу никогда еще не случалось слышать.
   -- Точно такъ, сэръ, Титльбетъ Титмаузъ.
   -- О, если такъ, то позвольте проводить васъ прямо къ гг. Кверку, Геммону и Снапу: я знаю, они ждутъ вашего посѣщенія; имъ очень-рѣдко случается просиживать здѣсь такъ поздно!.. Войдите сэръ, и съ этими словами, онъ провелъ его во внутреннюю комнату, отворилъ на противоположномъ концѣ ея зеленой байкой обитую дверь и, доложивъ о приходѣ мистера Титмауза, впустилъ его и оставилъ въ порядочномъ замѣшательствѣ. Три джентльмена сидѣли за широкимъ столомъ, на которомъ увидѣлъ онъ, при сильномъ сосредоточенномъ свѣтѣ двухъ свѣчей, покрытыхъ колпаками, множество разложенныхъ бумагъ и пергаментовъ. Только-что онъ вошелъ, всѣ три джентльмена встали; мистеръ Кверкъ и мистеръ Снапъ невольно вздрогнули при первомъ взглядѣ на Титмауза. Мистеръ Геммонь подошелъ и пожалъ ему руку.
   -- Мистеръ Титмаузъ, произнесъ онъ, съ очень-учтивымъ видомъ: -- позвольте мнѣ познакомить васъ съ г. Кверкомъ (это былъ старшій партнёръ, коротенькій, плотный, пожилой джентльменъ, весь въ черномъ, съ лоснящеюся лысою головой, сѣдыми волосами и съ черными, живыми глазами, смотрѣвшій на посѣтителя очень-серьёзно и даже съ какимъ-то опечаленнымъ видомъ) и съ г. Снапомъ (это былъ младшій партнёръ, недавно-произведенный въ такое достоинство послѣ десятилѣтней службы въ конторѣ, гдѣ долго занималъ онъ должность управляющаго-клерка. Онъ былъ мужчина лѣтъ тридцати, былъ замѣчательно-хорошо одѣтъ, худощавъ, боекъ, съ лицомъ, черты котораго напоминали невольно морду барсучьей собаки -- такъ жестки были онѣ, заострены и вытянуты)! О самомъ мистерѣ Геммонѣ мы ужь дали читателю нѣкоторое понятіе. Онъ былъ совсѣмъ въ другомъ родѣ и отличался рѣзко отъ обоихъ своихъ партнёровъ. Совершенный типъ джентльмена по обращенію и наружности, проницательный, осторожный и вкрадчивый, онъ имѣлъ во взглядѣ своемъ что-то такое особенное, что при первой еще встрѣчѣ съ нимъ привело Титмауза въ замѣшательство.-- Прошу васъ, садитесь, сэръ, сказалъ мистеръ Кверкъ, вставая и подвигая ему стулъ, на который Титмаузъ сѣлъ, послѣ чего и всѣ трое заняли опять свои мѣста.
   -- Вы исправны мистеръ Титмаузъ, воскликнулъ Геммонъ, съ улыбкою: -- болѣе исправны, я опасаюсь, чѣмъ были вчера, послѣ нашего продолжительнаго свиданья, а? Скажите, сдѣлайте милость, что эта достойная особа, мистеръ Рэг-Бэгъ, или, какъ его зовутъ, право не помню, что онъ сказалъ, когда вы вернулись?
   -- Что онъ сказалъ, джентльмены? (онъ кашлянулъ нѣсколько разъ, потому-что слова выходили у него изъ горла не такъ-то свободно, а сердце билось гораздо-сильнѣе обыкновеннаго): -- не въ гнѣвъ вамъ, сказалъ мнѣ такое, что я теперь просто пропалъ!
   -- Пропали! перебилъ мистеръ Геммонъ съ озабоченнымъ видомъ. Мнѣ очень-больно это слышать.
   -- Да сэръ, дѣйствительно такъ. Онъ съ-тѣхъ-поръ, все время бѣсился самымъ страшнѣйшимъ образомъ и далъ мнѣ предъувѣдомленіе, чтобъ я къ десятому числу будущаго мѣсяца убирался вонъ изъ его магазина! Ему показалось, что едва-замѣтная улыбка промелькнула на лицахъ троихъ партнёровъ.-- Ей-Богу далъ!
   -- Гмъ! скажите пожалуйста! А что, онъ привелъ вамъ на это какую-нибудь причину? бойко спросилъ Кверкъ.
   -- Да, сэръ.
   -- Что жь бы это такое могло быть?
   -- Зачѣмъ, говоритъ, я отлучался дольше, чѣмъ было позволено, да зачѣмъ не хотѣлъ ему сказать о чемъ мы вотъ съ этимъ джентльменомъ разговаривали.
   -- Не думайте, чтобъ этого было достаточно, навѣрное нѣтъ! проворно воскликнулъ мистеръ Снапъ: -- причина неосновательная! Онъ проворно вскочилъ со стула, выхватилъ книгу сзади на полкѣ и торопливо сталъ рыться въ листахъ.
   -- Оставьте это покуда, мистеръ Снапъ, перебилъ мистеръ Кверкъ, довольно-нетерпѣливо:-- у насъ есть о чемъ другомъ подговорить ныньче вечеромъ, немножко поважнѣе.
   -- Извините, сэръ; но мнѣ право кажется, что для меня это довольно-важное дѣло! возразилъ Титмаузъ: -- потому-что какъ бы то ни было, а къ десятому числу будущаго мѣсяца я буду нищимъ, до чего мнѣ и теперь недалеко.
   -- Ну, несовсѣмъ, надѣюсь, замѣтилъ мистеръ Геммонъ съ любезною улыбкою.
   -- Но мистеръ Тэг-Рэгъ божился, что онъ доведетъ меня до такого положенія.
   -- Это можетъ служить доказательствомъ злаго умысла, опять суетливо перебилъ мистеръ Снапъ и опять получилъ за то выговоръ отъ мистера Кверка. На этотъ разъ, даже мистеръ Геммонъ замѣтилъ ему съ удивленнымъ тономъ: "Что это вы, мистеръ Снапъ?"
   -- Итакъ мистеръ Тэг-Рэгъ сказалъ, что онъ сдѣлаетъ васъ нищимъ? спросилъ мистеръ Кверкъ.
   -- Клялся, что сдѣлаетъ, сэръ! Вотъ какъ Богъ святъ это правда.
   -- Ха, ха, ха! засмѣялись оба, и мистеръ Кверкъ и мистеръ Геммонъ, но какимъ смѣхомъ! Не во все горло и не беззаботнымъ, а умѣреннымъ и носившимъ на себѣ какой-то оттѣнокъ почтенія.-- Гмъ; все это теперь, можетъ-быть, еще неочень-большая важность, замѣтилъ мистеръ Кверкъ и опять засмѣялся въ сопровожденіи тихаго смѣха Геммона и короткаго, рѣзкаго звука въ родѣ лая, испущеннаго Снапомъ.
   -- Но, господа, вы извините меня, а я вамъ опять-таки повторяю, что для меня, это важно и что тутъ ничего нѣтъ такого забавнаго, произнесъ Титмаузъ серьёзнымъ голосомъ и весь покраснѣлъ съ досады.-- Съ вашего позволенія, я бы васъ попросилъ скорѣй перейдти къ дѣлу, если оно у васъ есть, вмѣсто того, чтобъ такъ долго надо мною смѣяться.
   -- Смѣяться надъ вами, сэръ! о, нѣтъ! нѣтъ! воскликнули всѣ трое разомъ.-- Смѣяться вмѣстѣ съ вами! прибавилъ мистеръ Кверкъ.-- Къ тому времени, о которомъ вы говорите, вы можетъ-быть, будете имѣть право смѣяться надъ Рег-Бэгомъ и надъ всякимъ другимъ, кто бы онъ ни былъ, потому-что... "Нечего ужь больше медлить, я думаю" шепнулъ онъ тихо Геммону, который, несовсѣмъ-охотно кивнулъ ему головой, въ знакъ согласія, и устремилъ пристальный взоръ на Титмауза.
   -- Мы считаемъ себя въ-правѣ васъ предупредить, продолжалъ онъ: -- что къ этому времени вы можете ожидать, разумѣется, въ такомъ только случаѣ, сэръ, если наши старанія въ вашу пользу будутъ имѣть успѣхъ и если вы ввѣрите себя во всемъ и совершенно нашему руководству, что рѣшительно необходимо?.. что къ этому времени, вы можете ожидать вѣроятности,-- замѣтьте, я говорю покуда не болѣе, какъ вѣроятности -- увидѣть современемъ разительную и блестящую перемѣну въ вашихъ обстоятельствахъ.-- Титмаузъ началъ жестоко дрожать, сердце его било тревогу, а руки покрывались холоднымъ потомъ.
   -- Я слушаю, господа, произнесъ онъ глухо и вмѣстѣ съ тѣмъ онъ слышалъ небольшой звонъ у себя въ ушахъ.
   -- Короче, нѣтъ ничего невѣроятнаго, продолжалъ мистеръ Кверкъ, самгь отчасти возбужденный важнымъ открытіемъ, дрожавшимъ у него на кончикѣ языка: -- что вы можете въ непродолжительномъ времени (если вы окажетесь дѣйствительно тѣмъ самымъ лицомъ, за которое мы васъ принимаемъ) вступить, во владѣніе имѣніемъ, приносящимъ въ годъ... около десяти тысячъ...
   Слова эти, казалось, ослѣпили Титмауза. Нѣсколько минутъ не видѣлъ онъ ровно ничего; потомъ всѣ предметы закружились около него и онъ почувствовалъ какую-то болѣзненную слабость, начинавшую распространяться по членамъ. Они не ожидали, чтобъ открытіе ихъ подѣйствовало такъ сильно на ихъ маленькаго посѣтителя. Мистеръ Снапъ выскочилъ и черезъ минуту вернулся, въ комнату со стаканомъ воды; послѣ чего, съ помощью ихъ. общихъ, усильныхъ стараній, Титмаузъ началъ опять приходить въ чувство. Долго, однакожь, не могъ онъ разслушать того, что они говорили, отъ времени до времени обращаясь къ нему, ни оцѣнить вполнѣ всей важности удивительнаго открытія, сообщеннаго ему мистеромъ Кверкомъ.
   -- Извините, не осмѣлюсь ли я попросить у васъ немножко водки съ водой, господа? Я чувствую по всему тѣлу какую-то дрожь, сказалъ онъ, нѣсколько минутъ спустя.
   -- О, безъ-сомнѣнія! "Мистеръ Снапъ, сдѣлайте милость, прикажите Бетти достать стаканъ холоднаго грога изъ трактира Веселыхъ Воровъ, тутъ рядомъ".
   Снапъ въ одинъ мигъ выскочилъ, отдалъ приказаніе и вернулся назадъ. Черезъ нѣсколько минутъ послѣ того явилась старуха-прислужница съ огромнымъ стаканомъ грога очень-темнаго и очень-горячаго, въ чемъ мистеръ Геммонъ сейчасъ попросилъ извиненія; но Титмаузъ отвѣчалъ, что это ничего, что онъ больше любитъ этотъ напитокъ въ томъ видѣ, какъ есть, и тотчасъ же принялся за него съ большимъ аппетитомъ. Грогъ въ самомъ-дѣлѣ скоро оказалъ свое обыкновенное дѣйствіе к воодушевилъ его удивительно. Потягивая помаленьку изъ стакана, покуда господа Кверкъ, Геммонъ и Снапъ заняты были серьёзнымъ разговоромъ, изъ котораго онъ не понималъ почти-ничего, или даже ровно ничего, Титмаузъ имѣлъ довольно времени осмотрѣться и замѣтилъ, что передъ ними на столѣ лежалъ широкій листъ бумаги, на который всѣ они часто и очень-значительно поглядывали. На бумагѣ стояли такіе знаки:

[]

   съ надписями на концѣ каждой линейки и съ круглыми или квадратными фигурками. Когда онъ увидѣлъ, что всѣ они склонились надъ столомъ, внимательно разсматривая этотъ предметъ, онъ былъ сильно озадаченъ (да и много людей потолковѣе его бывали не разъ озадачены, ломая голову надъ родословными) и началъ подозрѣвать, не было ли на этомъ листѣ какого-нибудь заклинанія.
   -- Да что, господа, нѣтъ ли ужь, полно, на этой бумагѣ чего-нибудь такого, знаете... все ли у васъ тутъ въ порядкѣ? произнесъ онъ, подкрѣпленный грогомъ, который онъ къ тому времени почти-что кончилъ. Они обратились къ нему съ улыбкою, немножко удивленные такимъ вопросомъ.
   -- Надѣюсь, что въ порядкѣ; отъ этого зависитъ многое, отвѣчалъ мистеръ Кверкъ, смотря поверхъ своихъ очковъ на Титмауза. Ему и въ голову не приходила истинная причина этого намека со стороны Титмауза, у котораго въ головѣ, еще несовсѣмъ-успокоенной, вдругъ промелькнуло сомнѣніе: точно ли эти господа думаютъ употребить въ дѣло одни естественныя и земныя силы и не затѣваютъ ли они чего-нибудь нечистаго? Онъ былъ, впрочемъ, довольно-остороженъ, чтобъ не вести своего объясненія далѣе: "все это, дѣло гг. Кверпа, Геммона и Снапа", думалъ онъ; "самъ же я не былъ еще покуда, да и не буду, съ моего вѣдома, замѣшанъ ни въ какія дѣла подобнаго рода". Тутъ же рядомъ увидѣлъ онъ тѣ самые листы, которые мистеръ Геммонъ, не далѣе какъ вчера, исписалъ съ верху до низу у него (Титмауза) на квартирѣ и, кромѣ того, много разныхъ новыхъ и старыхъ бумагъ и пергаментовъ. Повременамъ они обращались къ нему съ вопросами; но въ разгоряченномъ мозгу Титмауза носились еще разныя дикія и туманныя видѣнія, быстрое движеніе которыхъ было не мало ускорено большимъ стаканомъ грога, только-что имъ выпитымъ, такъ-что они приходили въ большое затрудненіе всякій разъ, когда имъ нужно было обратить вниманіе его на что-нибудь опредѣленное.
   -- Итакъ, сказалъ мистеръ Кверкъ, когда они всѣ трое усѣлись, кончивъ внимательный пересмотръ бумагъ, передъ ними разложенныхъ: -- ясное дѣло, что право Титльбета вышло въ 18** году, а въ этомъ вѣдь вся и сила, не правда ли, Геммонъ?
   -- Правда, отвѣчалъ Геммонъ спокойно.
   -- Разумѣется, прибавилъ самоувѣренно Снапъ, который посвятилъ всю жизнь практическому примѣненію уголовныхъ законовъ и не смыслилъ въ правахъ недвижимой собственности ровно ни йоты. Но неловко же было показаться невѣжею и не принять никакого участія въ совѣщаніи передъ самимъ законнымъ наслѣдникомъ и будущимъ кліентомъ ихъ дома.
   -- Такимъ образомъ, мистеръ Титмаузъ, произнесъ наконецъ мистеръ Кверкъ, снимая очки: -- вамъ, по всей вѣроятности, суждено быть однимъ изъ счастливѣйшихъ людей своего времени! Мы, можетъ-быть, ошибаемся, но намъ кажется, что ваше дѣло не подлежитъ никакому сомнѣнію и что, лѣтъ десять уже, или двѣнадцать, вы имѣете право на прямое и непосредственное пользованіе однимъ очень-богатымъ имѣніемъ въ Йоркширѣ, приносящимъ въ годъ около 10 или 12,000 фун. стер. по самой крайней-мѣрѣ!
   -- И вы не шутите?.. О, господа! не-уже-ли... не-уже-ли это все не во снѣ?
   -- Да, мистеръ Титмаузъ; и мы, съ своей стороны, сочтемъ за особенную честь и счастье служить орудіями къ возстановленію вашихъ законныхъ правъ, сказалъ мистеръ Геммонъ.
   -- Такъ, стало-быть, всѣ деньги, которыя были истрачены въ продолженіе этихъ 10 или 12 лѣтъ, принадлежатъ мнѣ, не правда ли?
   -- Если мы не ошибаемся, то въ этомъ нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія, отвѣчалъ мистеръ Кверкъ, бросая быстрый и значительный взглядъ на Геммона.
   -- Ну, такъ достанется же кой-кому веселый счетецъ сводить въ скоромъ времени! О свѣтики!
   -- Любезный мой мистеръ Титмаузъ, сказалъ Геммонъ: -- вы имѣете очень-справедливую заботу о своихъ интересахъ. Дѣйствительно, прійдетъ время расплаты, и очень-тяжкой расплаты для нѣкоторыхъ лицъ; но на все это у насъ довольно еще остается времени впереди. Дайте намъ только достигнуть до неизъяснимаго счастья -- увидѣть васъ, разъ навсегда, въ полномъ владѣніи вашею собственностью, и тогда, повѣрьте, наша контора не будетъ имѣть покоя ни днемъ ни ночью, покуда вы не получите всего, на что вы имѣете право, всего до послѣдняго фартинга.
   -- О, ужь не безпокойтесь, мы ихъ не оставимъ въ покоѣ! прибавилъ мистеръ Кверкъ, очень-разсудительно приноровливаясь ко вкусу и разумѣнію своего взволнованнаго кліента: -- тотъ, кто долженъ будетъ уступить намъ гуся, отдастъ вмѣстѣ и потроха! ха, ха, ха, ха, ха! Господа Геммонъ и Снапъ захохотали вслѣдъ за нимъ, восхищенные шуткою старшаго своего партнёра.
   -- Ха, ха, ха! хохоталъ мистеръ Титмаузъ, въ высшей степени возбужденный совокупнымъ вліяніемъ грога и услышанныхъ имъ новостей: -- Право! отлично! ура!... То-то будетъ потѣха! Да вы, господа, я вижу, славные люди! Да здравствуетъ законъ!.. Урррра! Давайте мнѣ ваши руки, господа... давайте сюда всѣ вмѣстѣ!.. Мы съ вами друзья сегодня вечеромъ!.. И этотъ маленькій человѣкъ хваталъ поочереди и жалъ три охотно протянутыя къ нему руки гг. Кверка, Геммона и Снапа съ такою энергіею, которая могла заставить всѣ высокія трактующія стороны этого четвернаго союза хорошо помнить минуту его заключенія.
   -- Какъ же, господа, дѣло все идетъ о наличныхъ, или тутъ есть какіе-нибудь доходы съ имѣнія, наемная плата и другія прочія, тому подобныя вещи?
   -- Почти все наемная плата, отвѣчалъ мистеръ Кверкъ: -- исключая скопившихся суммъ.
   -- Итакъ, я теперь богатый помѣщикъ!
   -- Дѣйствительно такъ, мой любезный мистеръ Титмаузъ (если только мы не сдѣлали промаха, что съ нашею конторою, могу васъ увѣрить, не такъ-то часто случается) богатый помѣщикъ и, кромѣ того, владѣтель двухъ славныхъ домовъ -- одного въ городѣ, а другаго въ имѣніи.
   -- Чудесно! восхитительно!... Я буду жить въ обоихъ разомъ. О! то-то у насъ пойдетъ потѣха!.. А что, годовое-то, доходитъ ровно до 10,000 фунтовъ?
   -- Безъ малѣйшаго сомнѣнія!
   -- Такъ что, значитъ, я могу тратить все это, каждый годъ?
   -- О, разумѣется: наемныя деньги уплачиваются съ самою примѣрною исправностью. По-крайней-мѣрѣ, прибавилъ мистеръ Геммонъ, съ плѣнительною, неотразимою улыбкою, дружески пожимая его руку: -- по-крайней-мѣрѣ, будутъ уплачиваться, когда мы возьмемъ ихъ въ свое распоряженіе.
   -- О! въ-самомъ-дѣлѣ? И вы будете сами все это собирать для меня, неправда ли? воскликнулъ онъ торопливо. Три партнера поклонились, съ видомъ самаго безкорыстнаго самоотверженія, давая тѣмъ знать, что для его пользы они готовы принять на себя даже и эту безпокойную отвѣтственность.
   -- Славно! Отлично!.. Лучше быть не можетъ!.. Ха, ха, ха, ха! Ужь если вы поймали гуся, такъ вы будете мнѣ и яйца его приносить! Ага!.. Шутка къ вашемъ вкусѣ, мой батюшка!
   -- Ха, ха, ха! Славно! Ха, ха, ха! захохотали три партнёра, при этомъ подвигѣ остроумія ихъ новаго кліента. Мистеръ Титмаузъ хототалъ вмѣстѣ съ ними, щолкая пальцами на воздухъ.
   -- Господа! сейчасъ вспомнилъ про Тэг-Рэга и К®. Теперь, знаете, я точно какъ-будто бы не слыхалъ объ этихъ господахъ, Богъ знаетъ сколько времени!.. Вы представьте себѣ только то, что этотъ старый Тэг-Рэгъ, думаетъ сдѣлать меня нищимъ къ десятому числу будущаго мѣсяца... Ха, ха, ха! Да я больше носу не покажу въ его проклятую норку!
   -- Вотъ оно! шепнулъ мистеръ Геммонъ, съ озабоченнымъ видомъ, на ухо мистеру Кверку: -- слышали вы это?.. Маленькій негодяй!.. Гдѣ у насъ былъ разсудокъ, что мы позволили себѣ зайдти съ нимъ такъ далеко!.. Не предсказывалъ ли я вамъ, что дѣло выйдетъ такъ?
   -- Вотъ буду я на это смотрѣть! упрямо возразилъ мистеръ Кверкъ.-- Да кто изъ насъ первый разъяснилъ это дѣло, мистеръ Геммонъ? На комъ будутъ лежать расходы и отвѣтственность?.. Ба!.. я знаю, что я дѣлаю! Ужь я его заставлю плясать по своей дудкѣ, не бойтесь!
   -- На-вотъ! продолжалъ Титмаузъ, щолкая пальцами: -- вотъ это мистеру Тэг-Рэгу; а это вотъ бабушкѣ Сквальлёпъ! Ага, господа! теперь, вѣдь, мнѣ нейдетъ ужь больше ходить... туда... Фу! въ эту гадость! а, какъ вы думаете?.. Вы понимаете о чемъ я говорю? Вы представьте себѣ Титльбета Титмауза, стоящаго позади... Партнёры поглядѣли другъ на друга съ вытянутыми лицами.
   -- Мы осмѣлились бы намекнуть вамъ, мистеръ Титмаузъ, произнесъ Геммонъ, очень-серьёзно: -- о совершенной необходимости, до поры до времени, вести себя, какъ съ вашей, такъ и съ нашей стороны какъ можно скромнѣе и осторожнѣе. Чтобъ достичь успѣшно и безопасно до своей цѣли, намъ нужно, сначала прикрыть ее тайною.
   -- А, понимаю!.. Тсстъ! ни гугу покуда, не правда ли? Но я все-таки скажу, что если есть человѣкъ на свѣтѣ, которому бы я желалъ разсказать это прежде всѣхъ остальныхъ... такъ это...
   -- Рэг-Бэгъ и Компанія, если не ошибаюсь, перебилъ мистеръ Геммонъ.-- Ха, ха, ха! Онъ засмѣялся и вслѣдъ за нимъ расхохотались оба его партнёра.
   -- Ха, ха, ха! вторилъ Титмаузъ и, не будучи въ-силахъ долѣе обуздывать своего восторга, онъ вскочилъ со стула, началъ прыгать и скакать во всѣ стороны, присвистывая, напѣвая и выдѣлывая разныя танцмейстерскія штуки.
   -- А теперь, господа, извините меня, я вернусь опять наминуту къ дѣлу. Скажите-ка, скоро ли я начну сорить свѣтленькими-то, а? спросилъ онъ прерывая довольно-жаркій разговоръ, происходившій вполголоса между двумя старшими партнёрами.
   -- О, разумѣется, отвѣчалъ мистеръ Геммонъ довольно-холоднымъ тономъ:-- надо будетъ подождать нѣсколько времени. Все, что сдѣлано до-сихъ-поръ, ограничивается еще очень-немногимъ. Покуда мы успѣли только узнать, что, если мы не ошибаемся, вы современемъ должны быть признаны законнымъ владѣтелемъ. Но прежде, чѣмъ мы дойдемъ до этого и прежде, чѣмъ вы дѣйствительно будете введены во владѣніе этимъ имуществомъ, обширныя и очень дорого-стоющія операціи должны быть начаты, безъ малѣйшаго замедленія. Есть люди, мистеръ Титмаузъ, которые не очень-то согласятся выпустить изъ рукъ своихъ 10,000 фунтовъ стерлинговъ годоваго дохода по первому востребованію, прибавилъ мистеръ Геммонъ съ горькою улыбкой.
   -- Есть они?.. Да кто жь они такіе, что не хотятъ допустить меня до моей собственности? Лишаютъ того, что принадлежитъ мнѣ по праву?.. Ха! Желалъ бы я знать!.. Да развѣ они и безъ того ужь не довольно-долго ею пользовались? Провалъ ихъ возьми! Въ тюрьму ихъ пеките! Нёчего давать потачку мошенникамъ!
   -- Гмъ, я думаю, что, рано или позно, имъ-таки не миновать этого мѣста, замѣтилъ мистеръ Кверкъ: -- потому-что, какъ ни вертись, а онъ, бѣдняжка, долженъ будетъ пополнить всѣ доходы, полученные во время неправильнаго владѣнія имѣніемъ.
   -- Неправильные доходы? Вотъ какъ вы ихъ называете, господа! Помилуйте, да это просто краденыя деньги! Доходы мошенниковъ! Значить, его нечего щадить. Онъ ограбилъ сираго, то-есть меня, у котораго нѣтъ ни отца, ни матери!.. лишилъ меня моей собственности -- шутка ли это! Провались я, однако, если ему удастся это долѣе...
   -- Мой любезный мистеръ Титмаузъ, важнымъ тономъ замѣтилъ Геммонъ:-- мы съ вами идемъ больно ужь прытко -- это совсѣмъ никуда не годится! Въ дѣлахъ такой необъятной важности, какъ это, нельзя ни такъ спѣшить, ни разсуждать о нихъ такъ, какъ вы разсуждаете.
   -- Нельзя?.. Гмъ, право, мнѣ это очень нравится!..
   -- Продолжая такимъ-образомъ, вы насъ заставите сожалѣть о томъ, что мы взялись хлопотать по этому дѣлу, а въ-особенности, что мы объявили вамъ такъ скоро объемъ возможнаго для васъ счастья.
   -- Ну, ужь извините, господа, не въ обиду будь сказано: конечно, я вамъ премного обязанъ за все, что вы для меня сдѣлали; но, воля ваша, меня поразила совсѣмъ-неожиданно эта новость, что я долженъ такъ долго еще оставаться безо всего! Да развѣ вы не можете предложить этому -- кто бы онъ тамъ ни былъ, тому, что удерживаетъ мою собственность -- предложить, я говорю, какой-нибудь крупный кушъ денегъ съ тѣмъ, чтобъ онъ уступилъ мнѣ все имѣніе безъ спору? Признаюсь, господа, это обидно, дьявольски-обидно! Обманутъ, обокраденъ кругомъ, а все-таки не могу получить своей собственности!.. Да что же я, въ-самомъ-дѣлѣ, буду дѣлать покуда? Вы сами посудите, господа!..
   -- Вы теперь слипікомъ-взволнованы, мистеръ Титмаузъ, серьёзно замѣтилъ мистеръ Кверкъ: -- не лучше ли намъ покуда оставить это дѣло такъ, какъ есть, и отложить нашъ разговоръ до завтра? Къ тому времени, надѣюсь, мы всѣ будемъ въ гораздо-лучшемъ и болѣе-спокойномъ расположеніи духа.
   -- Нѣтъ, сэръ, чувствительно вамъ благодаренъ! Мнѣ кажется, лучше бы ужь намъ теперь его продолжать, возразилъ Титмаузъ неукротимо.-- Не думаете ли вы, что я могу унизиться до того, чтобъ опять вернуться въ этотъ отвратительный, скотскій магазинъ и стоять тамъ опять за прилавками?
   -- Мы вамъ рѣшительно совѣтуемъ, мистеръ Титмаузъ, произнесъ торжественно Кверкъ, поддерживаемый важными минами своихъ партнёровъ:-- то-есть, конечно, если нашъ совѣтъ заслуживаетъ того, чтобъ быть принятымъ...
   -- Ну, это мы еще посмотримъ, перебилъ Титмаузъ, своенравно потряхивая головой.
   -- Каковъ бы онъ ни былъ, однакожь, мы вамъ его предлагаемъ. Мы думаемъ, сэръ, что, по разнымъ причинамъ, вамъ необходимо оставаться еще нѣсколько времени, невыходя изъ вашего настоящаго положенія.
   -- Служить у Тэг-Рэга мнѣ, съ моими десятью тысячами годоваго дохода?
   -- Да вѣдь вы ихъ еще не получили, мой милый Титмаузъ, замѣтилъ мистеръ Кверкъ съ очень-горькою и насмѣшливою улыбкой.
   -- Эхъ, господа! да не-уже-ли же я не понимаю, что вы бы мнѣ не стали говорить того, что было сказано, еслибъ не были увѣрены, что я долженъ получить ихъ навѣрное? Нѣтъ, господа, теперь ужь поздно назадъ-то пятиться: вы зашли слишкомъ-далеко! Помилуйте, да я готовъ лопнуть при одной мысли о томъ, чтобъ опять жить попрежнему... Въ магазинѣ со мной обращаются день-ото-дня хуже! Нѣтъ, господа, ужь извините, дѣло дѣломъ должно идти; и если вы не хотите заниматься моимъ, такъ я стану искать другихъ, которые не откажутся. Клянусь Богомъ, я это сдѣлаю!.. и тогда...
   О, еслибъ Титмаузъ могъ видѣть, или увидѣвъ, оцѣнить настоящимъ образомъ тѣ взгляды, которыми три партнёра помѣнялись, слушая его безсмысленныя, неблагодарныя и дерзкія слова, и то выраженіе, которое промелькнуло на ихъ хитрыхъ лицахъ!.. Выраженіе глубокаго презрѣнія къ нему, съ трудомъ обузданное и прикрытое живымъ чувствомъ собственныхъ выгодъ, которыя, разумѣется, вынуждали ихъ успокоить, укротить, примирить и задобрить его!
   Какъ быстро гнусныя склонности его низкой души выросли и развились подъ внезапнымъ лучомъ непредвидѣннаго счастія! Посмотрите: его эгоизмъ, его заносчивая грубость и жадность блестятъ ужь во всей своей силѣ.
   -- Итакъ, господа, произнесъ онъ наконецъ, послѣ долгаго и жаркаго спора съ ними о томъ же самомъ предметѣ:-- что же, я не на шутку долженъ завтра утромъ идти въ лавку Тэг-Рэга и Компаніи и опять приниматься за ту окаянную жизнь, которую до-сихъ-поръ я тянулъ, и все это также спокойно, какъ-будто бы ничего со мной не случилось? Ха, ха, ха! Мнѣ это очень нравится!
   -- Въ вашемъ теперешнемъ расположеніи духа, мистеръ Титмаузъ, совершенно-напрасно продолжать этотъ споръ, отвѣчалъ мистеръ Кверкъ.-- Я опять повторяю: то, что мы вамъ совѣтовали, повѣрьте, будетъ для васъ всего полезнѣе. Извините, если я при этомъ прибавлю, что вы совершенно въ нашихъ рукахъ. Подумайте сами: можете ли вы сдѣлать что-нибудь, кромѣ того, нтб мы вамъ совѣтуемъ?
   -- Что я могу? Да провались я, если я не возьму кого-нибудь другаго -- вотъ что! Непремѣнно, возьму! А затѣмъ, господа, прощайте; желаю вамъ спокойной ночи! Вы увидите, что Титльбетъ Титмаузъ никому шутить съ собой не позволитъ! Съ этими словами мистеръ Титмаузъ надвинулъ шляпу на глаза, выскочилъ вонъ изъ комнаты и, невстрѣтивъ никакой попытки удержать его, очутился на улицѣ въ одну секунду.
   Мистеръ Геммонъ посмотрѣлъ на мистера Кверка такимъ взглядомъ, значеніе котораго старый джентльменъ вполнѣ понималъ. Торжество соединено было въ немъ съ упрекомъ и вмѣстѣ съ опасеніемъ. "Ну, что съ нимъ будешь дѣлать!" воскликнулъ мистеръ Кверкъ, обращаясь къ Снапу. "Вѣдь этакая ядовитая маленькая бестія!.."
   -- Посади свинью за столъ, она и ноги на столъ! воскликнулъ Снапъ, злобно оскаливая зубы.
   -- Намъ бы не слѣдовало, однако, продолжалъ Кверкъ съ очень-печальнымъ и озабоченными видомъ: -- отпускать его въ такомъ расположеніи духа: онъ можетъ испортить все дѣло въ-конецъ!
   -- Да, замѣтилъ Снапъ:-- это будетъ все-равно, что 500 фунтовъ стерлинговъ вонъ изъ годовыхъ доходовъ конторы.
   -- Теперь больше нечего дѣлать! сказалъ мистеръ Геммонъ, съ досадою хватаясь за шляпу.-- Съ нимъ надо непремѣнно поладить! Я пойду и приведу его назадъ, во что бы то ни стало. А тамъ, мистеръ Кверкъ, намъ надо будетъ нешутя подумать, какъ бы пристроить его такъ, чтобъ онъ сидѣлъ спокойно и не мѣшалъ намъ по-крайней-мѣрѣ до-тѣхъ-поръ, пока это дѣло не пойдетъ хоть немножко въ ходъ.
   Итакъ, самъ мистеръ Геммонъ отправился въ погоню за Титмаузомъ, мистеръ Геммонъ, изъ устъ котораго истекалъ сладчайшій медъ убѣжденія. И не диво, если онъ успѣетъ вернуть назадъ эту маленькую, упрямую фигурку, настоящее воплощеніе самонадеянной глупости. Только-что услыхалъ мистеръ Титмаузъ, что за нимъ захлопнулась съ громомъ наружная дверь конторы, какъ онъ началъ разсуждать самъ съ собою. "Преудивительный народъ, эти господа!" бормоталъ онъ. "Нечего сказать, хороши голубчики! Постой, я ихъ выведу на чистую воду! Я лорду-меру пойду на нихъ жаловаться!.. Да это, просто шайка мошенниковъ!.. Такъ-то они со мною обходятся!.. Со мною -- обладателемъ 10,000 фунтовъ готоваго дохода! Я увѣренъ..." онъ вдругъ остановился и замолчалъ; потомъ досада быстро имъ овладѣла. Въ его слегка-омраченномъ разсудкѣ вдругъ промелькнула мысль: да какое же право пріобрѣлъ онъ надъ гг. Кверкомъ, Геммономъ и Снапомъ? Что могъ онъ сдѣлать безъ нихъ?.. и, Боже мой, что онъ сдѣлалъ!
   Ахъ! недавнее золотое видѣніе блѣднѣло и улетало какъ сонъ! Съ каждою минутою желаніе вернуться назадъ и помириться съ гг. Кверкомъ, Геммономъ и Снапомъ становилось въ немъ сильнѣе. "Покорясь имъ покуда, думалъ онъ, я могъ бы, современемъ, забрать ихъ въ свои руки!..." Онъ совсѣмъ уже готовъ былъ повернуть налѣво-кругомъ и идти назадъ, въ контору, какъ вдругъ мистеръ Геммонъ, тихонько подошедшій сзади, тронулъ по плечу своего кающагося кліента.
   -- Мистеръ Титмаузъ! скажите, пожалуйста, что это съ вами? Я, право, не понимаю, какъ могло выйдти у насъ такое недоразумѣніе?
   Маленькая хитрость Титмауза была на сторожѣ: онъ замѣтилъ свое преимущество и тотчасъ же уцѣпился за него обѣими руками.
   -- Я хочу, отвѣчалъ онъ рѣшительнымъ тономъ: -- поговорить съ кѣмъ-нибудь другимъ завтра утромъ.
   -- Ну что жь, съ Богомъ; я и самъ такъ думалъ. Это дѣло, разумѣется, ни для кого не имѣетъ особенной важности, кромѣ васъ самихъ. Пріймите такія мѣры, какія вамъ угодно и дѣйствуйте такъ, какъ вы сами сочтете за лучшее.
   -- Чрезвычайно-любезно съ вашей стороны, мистеръ Геммонъ, пріидти ко мнѣ съ такимъ добрымъ совѣтомъ, воскликнулъ Титмаузъ съ насмѣшливою улыбкой.
   -- О, не стоитъ и говорить объ этомъ, отвѣчалъ Геммонъ равнодушно.-- Повѣрьте, я это сдѣлалъ чисто изъ добраго къ вамъ расположенія и, между-прочимъ, желая убѣдить васъ, что наша контора, несмотря на все случившееся, не имѣетъ противъ васъ никакой личной претензіи; а скорѣе даже рада, отчасти, раздѣлаться безъ дальнѣйшихъ хлопотъ съ этимъ обременительнымъ и страшно дорого-стоющимъ предпріятіемъ, за которое, надо признаться, мы взялись немножко-необдуманно.
   -- Гмъ, гмъ! повторилъ Титмаузъ раза два или три.
   -- А затѣмъ, спокойной ночи желаю вамъ, мистеръ Титмаузъ, прощайте. Дай Богъ вамъ всякаго успѣха! Мы разстаемся друзьями, не правда ли?...
   Мистеръ Геммонъ, собираясь повернуть назадъ, протянулъ Титмаузу руку, но при этомъ замѣтилъ, что тотъ сильно таялъ и колебался.
   -- Признаюсь, сэръ, произнесъ Титмаузъ, явно-смущенный и озабоченный: -- еслибъ я могъ быть увѣренъ, что ваши намѣренія прямодушны, я говорю, то-есть прямодушны въ-отношеніи меня, я не посмотрѣлъ бы на эту маленькую непріятность. Но вы согласитесь, мистеръ Геммонъ, обидно быть лишену такъ долго своей собственности, ей-Богу, обидно! Ну посудите, сами...
   -- Правда, мистеръ Титмаузъ, совершенная правда!... Очень-тяжело и обидно переносить все это, и мы всѣ, увѣряю васъ, сочувствовали вамъ отъ души и употребили бы непремѣнно все отъ насъ зависящее...
   -- Употребили бы?...
   -- Да, мой любезный мистеръ Титмаузъ, мы бы сдѣлали это, если бы одолѣли для васъ всякое затрудненіе, всевозможныя препятствія, какъ ни огромны они, можно даже сказать неисчислимы...
   -- Да какъ же такъ... вы... да нѣтъ, не-уже-ли вы хотите сказать, что вы совсѣмъ это бросили? Не-уже-ли же такъ скоро!... Ахъ Боже мой!... воскликнулъ Титмаузъ, съ явнымъ содроганіемъ.
   Мистеръ Геммонъ торжествовалъ надъ Титмаузомъ, котораго онъ привелъ черезъ двѣ минуты назадъ въ ту самую комнату, откуда Титмаузъ только-что успѣлъ такъ рѣшительно выйдти. Гг. Кверку и Снапу оставалось теперь выполнить свою роль въ маленькой сценѣ, которою они рѣшились съиграть. Они запирали ужь свои шкапы и ящики, очевидно собираясь уходить, и приняли Титмауза съ видомъ холоднаго удивленія.
   -- Мистеръ Титмаузъ! воскликнулъ Кверкъ, вынимая перчатки изъ шляпы: -- вернулись опять! Вотъ неожиданная честь!
   -- Вѣрно, забыли что-нибудь? спросилъ Снапъ.-- Да нѣтъ, ничего, кажется, не видать.
   -- О нѣтъ, нѣтъ, сэръ! воскликнулъ Титмаузъ въ сильномъ волненіи:-- мы съ мистеромъ Геммономъ уладили все это опять, господа. Я ужь больше теперь не сержусь, клянусь честью, ни капельки.
   -- Не сердитесь? повторилъ мистеръ Кверкъ насмѣшливымъ и вмѣстѣ строгимъ тономъ.-- Очень вамъ благодарны за вашу снисходительность!
   -- Ахъ! выслушайте господа, повторилъ Титмаузъ съ возрастающимъ замѣшательствомъ: -- я сознаюсь, что я немножко некстати погорячился и... я прошу у васъ прощенія... прошу у всѣхъ васъ, господа! Я больше ни слова не буду говорить... лишь бы только вы согласились взяться за это дѣло опять! Я готовъ на все, что вамъ угодно, потому-что, вотъ видите...
   -- Теперь ужь очень-поздно, равнодушно отвѣчалъ мистеръ Кверкъ, поглядывая на часы: -- впрочемъ, послѣ того, что вы сказали, можетъ-быть, когда-нибудь... современемъ, когда намъ будетъ подосужнѣе...
   Бѣдный Титмаузъ готовъ былъ упасть на колѣни, въ страхѣ и горести.
   -- Позвольте мнѣ вамъ сказать, произнесъ своимъ сладкимъ голосомъ мистеръ Геммонъ, обращаясь къ мистеру Кверку: -- мистеръ Титмаузъ, недалѣе, какъ съ минуту тому назадъ, тамъ, на улицѣ, увѣрялъ меня, что еслибъ только онъ могъ упросить васъ, какъ главу фирмы, дозволить нашей конторѣ взяться опять за его дѣло...
   -- Ахъ да, да! Я точно это говорилъ, господа! перебилъ Титмаузъ, съ жаромъ подтверждая клятвою импровизированную ложь мистера Геммона.
   Мистеръ Кверкъ провелъ рукою по подбородку задумчиво и нѣсколько минутъ молчалъ въ замѣтной нерѣшимости.
   -- Ну, хорошо, отвѣчалъ онъ наконецъ совершенно-равнодушнымъ тономъ: -- если такъ, то мы, можетъ-быть, и согласимся взять на себя снова всѣ эти трудныя хлопоты по вашему дѣлу. Потрудитесь зайдти сюда завтра вечеромъ, въ эту же самую пору, а между-тѣмъ мы подумаемъ; и если на что-нибудь рѣшимся, то вы объ этомъ завтра узнаете.
   -- Покорно васъ благодарю, сэръ. Явлюсь сюда непремѣнно, только-что часы ударятъ десять, и буду тихъ какъ ягненокъ. Сдѣлайте милость, господа, впередъ дѣлайте ужь все, какъ вамъ угодно!
   -- Прощайте сэръ, прощайте! восклицали партнёры, провожая его къ дверямъ.
   -- Прощайте, господа! говорилъ Титмаузъ, кланяясь очень-низко и вмѣстѣ съ тѣмъ чувствуя, что его выпроваживаютъ вонъ. Выходя изъ комнаты, онъ бросилъ еще одинъ, жадно-томительный, прощальный взглядъ на ихъ холодныя и суровыя лица. Какъ несчастенъ онъ былъ, медленнымъ шагомъ возвращаясь домой! Пары водки въ головѣ его немного разсѣялась и утомленіе, слѣдующее всегда за возбужденнымъ состояніемъ этого рода, тяготѣло надъ нимъ вмѣстѣ съ воспоминаніемъ жестокой неудачи, имъ перенесенной. Въ груди его тѣснились почти такія же чувства, какъ у большаго, раздраженнаго человѣка, когда, пробуждаясь отъ очаровательнаго сновидѣнія, онъ вдругъ переходить къ жалкой дѣйствительности, падаетъ на землю изъ волшебной страны, которая, со всѣми ея безчисленными восторгами, разлетается въ дымъ надъ его головою и исчезаетъ на-вѣки.
   Дворъ, на которомъ онъ жилъ, никогда еще не казался ему такъ гадокъ, какъ ныньче, по возвращеніи съ этого достопамятнаго свиданія. Страшно-огорченный и утомленный, едва успѣвъ затворить за собою двери, кинулся онъ наминуту въ постель, съ намѣреніемъ сейчасъ же встать и раздѣться; но сонъ напалъ на него, лежачаго, въ-расплохъ, и одержалъ въ ту же минуту рѣшительную побѣду. Онъ заснулъ крѣпко и проснулся не прежде, какъ на другой день утромъ въ восемь часовъ. Тяжело вздыхая съ-просонковъ, онъ раздумывалъ еще: вставать ему или нѣтъ, какъ вдругъ услыхалъ, что бьетъ восемь. Въ ужасѣ вскочилъ онъ, припомнивъ, что ужь цѣлый часъ тому назадъ долженъ онъ быть въ магазинѣ; въ-торопяхъ плеснулъ пригоршню воды на лицо и едва давая себѣ время вытереть его, кинулся опрометью внизъ по лѣстницѣ, черезъ дворъ и на улицу, неостанавливаясь ни на минуту, покуда не прибѣжалъ наконецъ въ магазинъ... и прямо, чуть-чуть не въ самыя объятія ужаснаго мистера Тэг-Рэга. Особа эта рѣдко появлялась въ лавкѣ ранѣе половины девятаго; но на этотъ разъ, какъ-будто бы злой духъ нарочно все это устроилъ, именно-таки въ это самое утро, единственное изъ нѣсколькихъ сотъ другихъ, въ которыя Титмаузу никогда не случалось опаздывать болѣе 10 минутъ: надо же ему было, какъ нарочно, войдти туда ровно за полтора часа до своего обыкновеннаго времени!
   -- Вашъ покорнѣйшій слуга, мистеръ Титмаузъ!.. Вашъ покорнѣйшій слуга -- Томасъ Тэг-Рэгъ! воскликнулъ онъ, съ торжественной ироніей, отвѣшивая цермоніальный поклонъ своему пораженному и запыхавшемуся сидѣльцу.
   -- Я... я... прошу васъ извинить меня, сэръ. Я былъ немножко нездоровъ и заспался.
   -- О, ничего мистеръ Титмаузъ, ничего! Бѣда небольшая, перебилъ злобно Тэг-Рэгъ.-- У васъ еще остается цѣлыхъ полтора часа впереди, чтобъ сдѣлать маленькую прогулочку. Вотъ, сдѣлайте милость, снесите-ка этотъ кусокъ штофа къ господамъ Шоттль и Виверу, въ Грязной Улицѣ, въ Спитальфильдсѣ. Кланяйтесь имъ отъ меня; скажите: не стыдно ли имъ присылать такую дрянь въ нашу часть города, да еще въ такой магазинъ, какъ мой? и возьмите у нихъ вмѣсто этого, другой кусокъ, получше. Слышите ли что я вамъ говорю?..
   -- Слушаю, сэръ; но... но... не прикажете ли подождать до завтрака, сэръ?
   -- До какого завтрака?.. Развѣ я вамъ говорилъ что-нибудь о завтракѣ? Вѣдь вы слышали мое приказаніе? Вы можете исполнить его или нѣтъ, мистеръ Титмаузъ, это совершенно отъ васъ зависитъ. И маршъ, въ ту же минуту отправился Титмаузъ безъ завтрака, что совершенно соотвѣтствовало видамъ мистера Тэг-Рэга. Титмаузу показалось это немного-жутко: сдѣлать прогулку въ пять миль длиною, съ довольно-увѣсистой ношей на рукахъ и неимѣя ни крошки въ желудкѣ со вчерашняго вечера, то-есть съ той самой поры, когда онъ сидѣлъ за роскошнымъ хозяйскимъ ужиномъ, состоявшимъ изъ толстыхъ ломтей хлѣба, слегка-намазанныхъ соленымъ масломъ, да ѣдкаго отвара чайныхъ листьевъ, подслащеннаго сахарнымъ пескомъ, съ небольшою примѣсью жиденькаго, синеватаго молочка. А между-тѣмъ, у него не было съ собой даже и фартинга, чтобъ купить простую булку! Шагая безутѣшно впередъ, онъ чувствовалъ въ головѣ цѣлый рой сомнѣній и страховъ, жужжавшихъ такъ буйно, что они совершенно омрачали его маленькую душу и сбивали съ толку тѣсный умишко. Десять тысячъ въ годъ! Нѣтъ, это слишкомъ-хорошо для такого какъ онъ!.. Слишкомъ-чудесно, чтобъ сбыться на-самомъ-дѣлѣ! Дѣло это, думалъ онъ, самое безнадежное! Все воздушные замки! Вѣрно, господа Кверкъ, Геммонъ и Снапъ съ какими-нибудь лукавыми намѣреніями хотѣли... Ахъ!.. онъ въ эту минуту проходилъ въ двухъ шагахъ отъ ихъ дома, отъ того мѣста, гдѣ происходила трагическая сцена вчерашняго вечера. Проходя Сэффрон-Хилль онъ остановился на минуту и въ умиленіи устремилъ свой взоръ на то блаженное жилище, гдѣ сосредоточились всѣ его опасенія и надежды! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   . . . Онъ тяжело вздохнулъ и тихимъ шагомъ отправился далѣе, по направленію къ Смитфильду. Слова: Кверкъ, Геммонъ и Снапъ, казалось ему, торчали на окнахъ каждаго магазина встрѣчаемаго на пути; ихъ образы носились передъ глазами его воображенія и наполняли душу. Что-то они теперь думаютъ? Они были съ нимъ очень-учтивы и ласковы, обошлись съ нимъ дружески, и все это по собственному побужденію, а онъ, онъ что надѣлалъ?.. Какъ холодно и гордо разстались они съ нимъ вчера вечеромъ! Ясное дѣло, что они не могли переносить безсмыслицы, они, важные юристы, и потому онъ долженъ, если только они дѣйствительно примутъ его опять, долженъ жевать свой чорствый кусокъ хлѣба весело, покуда не получитъ всего, что они могутъ доставить ему. Какъ опасался онъ за нынѣшній вечеръ! Ну что, если они намѣрены учтиво дать ему знать, что они не хотятъ съ нимъ больше имѣть никакого дѣла, заберутъ все имѣніе себѣ въ руки и отдадутъ его кому-нибудь другому, котораго найдутъ посговорчивѣе? Они недаромъ не сказали ему ни слова о сущности его нравъ на это богатое состояніе... У! какъ хитры!.. Сдѣлали-таки все по-своему! Но въ чемъ же онъ-то виноватъ, въ-самомъ-дѣлѣ?.. Имѣніе принадлежитъ ему -- если только то, что они говорили, была не шутка -- ему, а не другому кому-нибудь; такъ почемужь не можетъ онъ пользоваться имъ по собственному своему благоусмотрѣнію? Что, еслибъ онъ имъ сказалъ, что онъ имъ уступаетъ всѣ свои права, за 20,000 фунтовъ отсчитанныхъ прямо, чистыми деньгами? О, нѣтъ! Если подумать, такъ вѣдь это составитъ только двухлѣтній доходъ. Опять, съ другой стороны, онъ едва дерзалъ допустить такую мысль; но все-таки, положимъ, что все это вышло бы правда. Творецъ Небесный!.. Съ этого дня, считая мѣсяца черезъ два, онъ, можетъ-быть, могъ бы кататься по парку въ собственномъ своемъ экипажѣ, и народъ смотрѣлъ бы на него точно такъ же, какъ и самъ онъ смотритъ теперь на тѣхъ, которые тамъ гуляютъ. Онъ бы гордо разъѣзжалъ, соперничая съ любыми изъ нихъ, вмѣсто того, чтобъ теперь трудиться какъ волъ, таская этотъ проклятый узелъ! Ухъ!.. какъ онъ согнулся, перекидывая его налѣво, чтобъ освободить заломившую отъ тяжести правую руку свою!.. Зачѣмъ онъ будетъ зажимать себѣ ротъ? Что за пустяки! Отчего ему не разсказать всего своимъ товарищамъ?.. Но, Боже! Чего бы онъ не далъ за наслажденіе объявить эту тайну самому ненавистному Тэг-Рэгу! Еслибъ онъ только это сдѣлалъ, мистеръ Тэг-Рэгъ, навѣрно пригласилъ бы его обѣдать на слѣдующее же воскресенье, къ себѣ на дачу, въ Клепхамъ!..
   . . . Эти и другія, тому подобныя мысли такъ сильно заняли его разсудокъ, что онъ долго не замѣчалъ куда идетъ, а шелъ онъ быстрымъ шагомъ по направленію къ мейльендской дорогѣ, оставивъ Вейт-Чапельскую Церковь почти съ полмили назади. Будущій владѣтель 10,000 ф. стер. годоваго дохода едва держался на ногахъ отъ усталости и отъ внезапнаго ужаса при мысли о бурѣ, которую онъ долженъ будетъ встрѣтить, явясь на глаза Тэг-Рэгу, послѣ такого долгаго отсутствія. Онъ былъ задержанъ немилосердо-долго у господъ Шоттль и Вивера, которые, неимѣя требуемаго количества штофа у себя въ магазинѣ, находились въ большомъ затрудненіи и должны были посылать за нимъ на одну, или на двѣ сосѣднія фабрики, такъ-что било ужь два часа, прежде чѣмъ Титмаузъ, измученный, разстроенный и упаренный, какъ лошадь, успѣлъ дойдти до магазина Тэг-Рэга и К®. Господа сидѣльцы ужь изволили откушать. "Ступайте наверхъ, обѣдать!" воскикнулъ Тэг-Рэгъ повелительно, принимая отъ него посылку господъ Шоттль и Вивера.
   Титмаузъ, положивъ свой тяжелый узелъ на столъ, побрелъ наверхъ съ порядочно-голоднымъ желудкомъ и очутился одинъ, въ длинной комнатѣ, пропитанной затхлою вонью, гдѣ его товарищи недавно еще сидѣли за столомъ. Обѣдъ принесенъ былъ ему грязною дѣвчонкой, въ дырявыхъ башмакахъ, на открытомъ блюдѣ, на которомъ, повидимому лежали одни объѣдки, оставленные его товарищами -- пріятная смѣсь холоднаго картофеля съ истрепанными кусками жаркого, отъ котораго ужь не осталось почти ничего, кромѣ хрящей и жира. Вся эта дрянь спрыснута была на скорую руку кипяткомъ, чтобъ придать ей теплый и свѣжій видъ... Фу! какая мерзость! Тарелка его, съ небольшою щепоткою соли на краю, не была вымыта послѣ недавняго ея употребленія, а очевидно только вытерта на скорую руку засаленнымъ полотенцомъ; точно въ такомъ же видѣ были ножикъ и вилка, и за все это онъ долженъ былъ приниматься, безъ дальнихъ околичностей, неимѣя даже возможности вытереть ихъ скатертью, потому-что она давно была снята. Ломоть хлѣба, повидимому лежавшій въ корзинкѣ ужь нѣсколько дней, да полбутылки кислаго пива, служили дополненіемъ поставленной передъ нимъ пищи, возлѣ которой онъ сидѣлъ нѣсколько минутъ сряду, ни до чего недотрогиваясь, слишкомъ-сильно занятый своими мыслями, чтобъ думать о ѣдѣ. Онъ только-что запустилъ въ соусникъ ложку, собираясь зачерпнуть частичку содержащагося въ немъ лакомства, какъ вдругъ "Титмаузъ!" раздался голосъ одного изъ его товарищей, выглянувшаго въ полуотворенныя двери: -- "Мистеръ Тэг-Рэгъ требуетъ васъ къ себѣ. Онъ говоритъ, что вы имѣли довольно времени кончить обѣдъ!"
   -- Сдѣлайте милость, скажите ему, что я только-что начинаю... этотъ обѣдъ, какъ онъ его называетъ, отвѣчалъ Титмаузъ, разжевывая первый кусокъ съ видомъ совсѣмъ не особенно-большаго наслажденія. Но только-что тотъ успѣлъ уйдти, какъ самъ мистеръ Тэг-Рэгъ вошелъ въ комнату.
   -- Да долго ли это, сэръ, ворчалъ онъ:-- угодно вамъ будетъ сидѣть за вашимъ обѣдомъ, а?
   -- Я сейчасъ готовъ его бросить, отвѣчала, Титмаузъ, съ отвращеніемъ поглядывая на пищу, лежавшую возлѣ него:-- если только вы мнѣ позволите сходить домой и купить простую булку, вмѣсто всего этого...
   -- Прекрасно, сэръ! Пре-крас-но, мистеръ Титмаузъ! возразилъ Тэг-Рэгъ, едва удерживая свое бѣшенство. Неугодно ли вамъ еще что-нибудь сказать, чтобъ я могъ вмѣстѣ ужь все это припомнить ко дню вашего выхода изъ магазина.
   Этотъ намёкъ грозилъ двумя бѣдствіями: вопервыхъ, вычетомъ изъ небольшой суммы должнаго ему жалованья, подъ предлогомъ дурнаго поведенія; а вовторыхъ, сквернымъ аттестатомъ. При мысли о такихъ ужасахъ у бѣднаго Титмауза пропалъ и остальной аппетитъ: -- онъ всталъ и отправился назадъ въ магазинъ. Проходя мимо Тэг-Рэга, онъ сжалъ невольно кулакъ, мечтая о томъ, съ какимъ наслажденіемъ спустилъ бы онъ его внизъ головой по лѣстницѣ. И вотъ бѣдный Титльбетъ занялъ опять свое прежнее мѣсто, за прилавками; но, увы! въ немъ трудно было узнать того веселаго, рѣзваго и расторопнаго сидѣльца, который еще недавно съ перомъ, франтовски -- выглядывавшимъ изъ-за густыхъ волосъ надъ правымъ ухомъ, съ аршиномъ въ рукѣ, такъ бойко исполнялъ свое дѣло въ магазинѣ! Никто изъ его товарищей не могъ понять, что съ нимъ дѣлается, ни одинъ не отгадывалъ настоящей причины всего происходившаго, и потому всѣ они, очень-естественно, предположили, что, вѣрно, онъ сдѣлалъ какую-нибудь ужасную гадость, извѣстную въ полномъ объемѣ одному только Тэг-Рэгу, да ему самому. Вмѣсто прежнихъ насмѣшекъ и колкостей, они стали поглядывать на него искоса съ видомъ холоднаго подозрѣнія, а это для него было еще невыносимѣе. О! какъ томило его желаніе вдругъ поразить ихъ всѣхъ, открывъ великую тайну, съ такимъ трудомъ спрятанную и замкнутую въ маленькой груди его. Но смѣй только онъ это сдѣлать... грозная фирма Кверка, Геммона и Снапа... О! при одной мысли о нихъ губы его склеивались и языкъ прилипалъ къ гортани. Былъ, однакожь, одинъ человѣкъ, котораго онъ могъ безъ страха сдѣлать своимъ повѣреннымъ: это доброму Хекебеку, съ которымъ онъ не успѣлъ еще повидаться ни разу съ той самой минуты, когда они разстались, въ прошедшее воскресенье вечеромъ. Этотъ джентльменъ заключенъ былъ въ лавкѣ гг. Дейяперъ и Сарснетъ, въ Тотнем-корт-Родѣ, такъ же строго, какъ и Титмаузъ у гг. Тэг-Рэга и К®, и служилъ, такъ же точно какъ онъ, украшеніемъ своего магазина. Оба пріятеля стояли почти на одинаковой точкѣ совершенства по щегольству, въ манерахъ, одеждѣ и во всемъ остальномъ, съ тою только разницею, что Титмаузъ былъ гораздо-лучше собой. Съ выраженіемъ неменѣе-самоувѣреннымъ, лицо Хекебека было широко, плоско, желто и носило на себѣ печать такого невыразимаго нахальства, что дамы отъ взгляда его вздрагивали, а джентльменъ чувствовалъ въ кончикѣ праваго носка какое-то особенное, странное щекотаніе. Въ маленькихъ, черныхъ глазахъ его сверкало низкое лукавство... Но особа эта не заслуживаетъ дальнѣйшаго описанія. Выйдя изъ магазина вечеромъ, немного попозже девяти часовъ, Титмаузъ спѣшилъ къ себѣ на квартиру, чтобъ приготовиться по возможности, къ свиданію съ гг. Кверкомъ, Гемманомъ и Снапомъ, вошелъ въ комнату -- глядь, а у него на столѣ лежитъ письмо отъ Хекебека, написанное кудрявымъ, коммерческимъ почеркомъ, и вотъ съ него копія:
   "Любезный Титъ, надѣюсь, что вы здоровы, а про себя скажу, что несовсѣмъ. Еслибъ вы знали, какая ссора была у меня сегодня съ моими хозяевами! Полагалъ я, естественнымъ образомъ, что, пребывая въ магазинѣ ужь болѣе восьми мѣсяцовъ, на 25 фунтахъ годоваго, я могу претендовать наконецъ и на 30 (то-есть на то же самое, что получалъ мой предшественникъ), какъ вдругъ -- не знаю повѣрите ли вы -- мистеръ Шарпей (что скоро будетъ принятъ партнёромъ), которому я намекнулъ объ этомъ предметѣ, взъѣлся на меня самымъ наистрашнѣйшимъ образомъ, и меня позвали въ контору, гдѣ оба главные сидѣли, и задали мнѣ такой нагоняй, какого вамъ вѣрно ни слыхать, ни видать не случалось; но вы знаете меня очень-хорошо, а потому можете быть увѣрены, что и я имъ спуску не далъ. Слушая ихъ, вы бы подумали, что я собираюсь обокрасть домъ. Называли меня дерзкимъ и неблагодарнымъ, называли... да и чего еще не было! Мистеръ Дейяперъ говорилъ: времена-де ужь такія пришли трудныя!.. и все, говорить, перемѣнилось противъ того времени, какъ онъ начиналъ свое торговое поприще, потому-что жалованье, говоритъ, поднялось вдвое выше прежняго, а дѣла, говоритъ, вполовину того не дѣлается, и благодарности въ людяхъ нѣтъ никакой. (Проклятый старый скряга!) Онъ говорилъ, коли я теперь его оставлю, такъ могу искать себѣ какого угодно аттестата, ненадѣясь на тотъ, который отъ него получу и который мнѣ не очень понравится. Но если онъ думаетъ, что я пущу его распоряжаться въ этомъ дѣлѣ какъ хочетъ, необратившись къ закону... кстати о законѣ: это приводитъ меня къ разсказу о томъ, что случилось у меня сегодня съ нашими стряпчими, съ тѣми, что живутъ въ Сеффрон-Хиллѣ. Думалъ я: дай-ка зайду къ нимъ сегодня (будучи близко, по сосѣдству, съ кой-какими товарищами), такъ только, знаете, чтобъ посмотрѣть, какъ у нихъ тамъ наши дѣла идутъ, и поторопить ихъ немножко"...
   На этомъ мѣстѣ у Титмауза захватило духъ.
   -- "Къ чему побуждало меня то участіе, которое я въ васъ принимаю, въ чемъ вы, вѣрно, не сомнѣваетесь, любезный другъ, Титти. Войдя къ нимъ въ контору, я объявилъ, что имѣю надобность поговорить съ однимъ изъ джентльменовъ, по дѣлу наиживѣйшей важности; вслѣдствіе чего меня сейчасъ и впустили въ какую-то комнату, гдѣ сидѣли двое изъ этихъ господъ. Положивъ свой узелокъ покуда на столъ, я сказалъ, что мы съ вами очень-короткіе пріятели и что я завернулъ къ нимъ посмотрѣть, какъ идетъ дѣло по предмету этого объявленія; причёмъ, вы представить себѣ не можете, какъ они были поражены, взирая другъ на друга въ безмолвномъ молчаніи, покуда одинъ изъ нихъ не спросилъ у меня: какое мнѣ дѣло? или что-то въ этомъ родѣ, да такимъ тономъ, что меня въ ту же минуту взорвало, изъ участія къ вамъ, разумѣется (потому-что все это показалось мнѣ очень-подозрительнымъ); и я сказалъ имъ:-- мы, я говорю, вамъ покажемъ, что мы не позволимъ себя морочить; причемъ младшій изъ двухъ всталъ и, позвонивъ въ колокольчикъ, сказалъ какому-то туго-перетянутому молодому джентльмену, вошедшему съ перомъ, заткнутымъ за ухо: "вывести его вонъ", что со мною тотчасъ и сдѣлали; причемъ, однакожъ, я не преминулъ высказать имъ все, что у меня лежало на сердцѣ. Надо сказать поправдѣ, что я и не ожидалъ отъ этихъ людей ничего хорошаго; вы это сами современемъ увидите; но не безпокойтесь, потому-что, когда мы заберемъ въ руки нашу собственность, тогда мы имъ покажемъ, кто ихъ господа. Прощайте и не унывайте духомъ, а я зайду къ вамъ въ воскресенье и разскажу все подробнѣе. Итакъ, прощайте.
   "(Пишу все это за письменнымъ столомъ самого мистера Шарпея, который сейчасъ сойдетъ внизъ отъ обѣда.)"
   "Преданный вамъ другъ вашъ"

"Р. Хекебекъ".

   "P. S. Вчера вечеромъ встрѣтилъ я жидёнка съ отличными сигарами и (зная навѣрно, что онъ ихъ подтибрилъ: больно ужь хорошо не по цѣнѣ смотрѣли) купилъ на одинъ шиллингъ для себя, да на два для васъ, такъ-какъ вы больше моего жалованья получаете, неговоря ужь о вашихъ видахъ въ будущемъ".
   Всю часть письма, относившуюся до дружескаго свиданія автора его съ гг. Кверкомъ, Геммономъ и Сна ломъ, Титмаузъ прочелъ непереводя дыханія и чувствуя какую-то удушливую тяжесть въ груди.-- "Ну", думалъ онъ:-- "теперь почти не стоитъ и одѣваться! Хекебекъ порѣшилъ мое дѣло съ гг. Кверкомъ, Геммономъ и Снапомъ, и мнѣ придется только ходить попустому!" Нужно же было, въ-самомъ-дѣлѣ, чтобъ это проклятое посѣщеніе Хекебека случилось именно послѣ вчерашняго разговора Титмауза съ этими господами! А они еще такъ усердно его просили держать это дѣло въ-тайнѣ! Ужь, разумѣется, они подумаютъ, что это онъ подослалъ Хекебека, потому-что онъ, какъ назло, принялъ съ ними, повидимому, тотъ же самый воинственный тонъ, который такъ не удался Титмаузу при вчерашнемъ его посѣщеніи, и въ которомъ онъ самъ теперь такъ горько каялся. Вѣрно, онъ очень разгнѣвалъ властителей его судьбы, потому-что ему вѣдь извѣстно было нахальство Хекебека! Но время не позволяло медлить, и вотъ, закупоривъ гнѣвъ свой на эту достойную особу, до перваго съ нею свиданія, онъ началъ, съ жестокимъ біеніемъ сердца, натягивать на себя парадное платье; одѣлся, вышелъ на улицу и въ самомъ-жалкомъ расположеніи духа пустился по направленію къ Сэффрон-Хиллю, сначала крупнымъ шагомъ, потомъ скорою рысью, а наконецъ уже просто бѣгомъ. Пробѣгая Оксфордскую Улицу и Хольборнъ, онъ не слыхалъ и не видалъ ничего и не думалъ ни о чемъ другомъ, кромѣ гг. Кверка, Геммона и Слана, и Хекебека, и того пріема, который уготовалъ ему сей послѣдній. Да еще полно пріймутъ ли его?... Магическія слова: Десять тысячъ годоваго дохода, не исчезли еще на горизонтѣ его смущеннаго зрѣнія, но какъ слабо и тускло онѣ свѣтили!... какъ тѣ Плеяды, что такъ холодно блистаютъ сквозь туманъ на такомъ ужасномъ, неизмѣримомъ, безнадежномъ отдаленіи!... Представьте себѣ, что на эти звѣзды смотритъ въ отчаяніи какой-нибудь огорченный любовникъ, съ фанатическимъ убѣжденіемъ, что одна изъ нихъ содержитъ въ себѣ ту, которая еще недавно вырвана была изъ его объятій рукою смерти -- и вы будете имѣть понятіе о мучительномъ чувствѣ, объ отвлеченномъ созерцадіи одного милаго, привлекательнаго, но далекаго предмета, о чувствѣ, испытанномъ при этомъ случаѣ Титмаузомъ... Но нѣтъ, нѣтъ! Я не могу утверждать безъ шутокъ, чтобъ какая-нибудь широкая мысль, въ родѣ этой, могла помѣститься въ его узенькой, мелкой душонкѣ. Это было бы все-равно, что говорить о микроскопическихъ глазкахъ какого-нибудь чернаго жука, разсматривающихъ неопредѣленный, фантастическій, таинственный образъ и величественные размѣры Оріона, или объ обезьянѣ, погруженной въ мысли надъ безсмертными: Principia {Ньютона: "Principia Malhematica Philosophiae". Прим. nep.}. Но оставимъ высокой слогъ въ сторону: онъ не идетъ ни мнѣ, ни моему сюжету, и скажемъ просто, что ведра нельзя помѣстить въ бутылкѣ; а душа Титмауза была бутылка маленькая, да и та до верху полная!...
   Но покуда я занять былъ всѣми этими разсужденіями, Титмаузъ спѣшилъ по Хольборну ускореннымъ шагомъ, и вотъ онъ остановился наконецъ у Сэффрон-Хилля, весь мокрый, какъ изъ бани. Лицо его горѣло какъ жаръ, дыханіе выходило изъ груди съ трудомъ, сердце билось жестоко, въ боку кололо и не было никакой возможности натянуть перчатки на вспотѣвшія руки. Нѣсколько минутъ стоялъ онъ безъ шляпы, утирая платкомъ крупныя капли пота на лбу и на лицѣ и стараясь оправиться хоть немного, покуда не наступила еще рѣшительная минута свиданія. Во время этого роздыха часы на церкви св. Андрея пробили десять... Какъ отъ электрическаго толчка, очнулся онъ отъ этого звука, бросился опрометью впередъ и скоро остановился возлѣ дверей. О, съ какимъ горькимъ упрекомъ видъ ихъ напомнилъ ему, какъ онъ выбѣжалъ вчера на улицу изъ конторы! Но, разсуждая, что этого теперь не поправишь, онъ дернулъ за ручку колокольчика тихонько, впрочемъ, зная по опыту, какъ громко онъ звонитъ, и опасаясь разгнѣвать хозяевъ. Минутъ пять дожидался онъ у дверей, но отвѣта не было... Прошло еще двѣ минуты, и онъ началъ дрожать всѣмъ тѣломъ, одолѣваемый разными темными опасеніями. Но вѣдь могло быть и то, что онъ позвонилъ недовольно-громко, и вотъ онъ опять дернулъ сильнѣе и сталъ опять дожидаться. Что-то грозное имѣла въ себѣ эта мѣдная доска, прибитая надъ дверьми. Съ ея гладкой поверхности: Кверкъ, Геммонъ и Снопъ глядѣли на него съ какимъ-то зловѣщимъ видомъ. Размышляя объ этомъ, ему, между -- прочимъ, пришло въ голову, что въ лицахъ ихъ точно было что-то серьёзное и строгое, и онъ дивился, какъ онъ прежде этого не замѣтилъ. Что за пьяное животное былъ онъ вчера! Ну, какъ можно было вести себя передъ ними такъ безсмысленно! думалъ онъ, и вслѣдъ за тѣмъ лицо Хекебека мелькнуло въ его разстроенномъ воображеніи. "А!" думалъ онъ "вотъ оно дѣло-то въ чемъ!.. Да, теперь ужь конечно, дверь эта никогда для меня не отворится, онъ все погубилъ!" Дыханіе его ускорилось, онъ сжалъ кулакъ и невольно поднялъ его съ угрожающимъ видомъ, какъ-вдругъ услыхалъ, что кто-то къ нему обращается. "Ахъ, Боже мой, сэръ, надѣюсь, что я не заставила васъ дожидаться!" говорила та самая старушонка, которую прежде онъ видѣлъ; она говорила, шаря у себя въ карманѣ, чтобъ достать ключъ. Она, вѣроятно, уходила изъ дому куда-нибудь за покупками, потому -- что въ лѣвой рукѣ у нея было блюдо, покрытое передникомъ.-- "Надѣюсь, сэръ, что вы звонили недолго?"
   -- О, нѣтъ, сударыня, совсѣмъ-недолго, отвѣчалъ Титмаузъ робко, учтиво и съ истинно-жалкою улыбкой.-- Боюсь, не заставилъ ли я ихъ дожидаться, прибавилъ онъ, съ ужасомъ ожидая отвѣта.
   -- Охъ, нѣтъ, сэръ, нисколько. Они всѣ ушли еще въ началѣ десятаго; но у меня оставлена къ вамъ записка. Она отворила дверь. Титмаузъ едва держался на ногахъ отъ страха.-- Я сейчасъ вамъ принесу ее, сэръ. Позвольте, дайте-ка припомнить, куда я ее дѣвала. Ахъ, да, вѣрно осталась тамъ, въ комнатѣ клерковъ. Титмаузъ вошелъ вслѣдъ за нею въ контору.-- Господи Боже мой! да куда же это она дѣвалась? продолжала она, посматривая кругомъ и снимая длинный конецъ свѣтильни съ нагорѣвшей свѣчи, остававшейся въ комнатѣ во время ея отсутствія.-- Ужь не заперъ ли кто изъ клерковъ по ошибкѣ въ ящикъ?.. Гмъ, да, ужь здѣсь-то ея навѣрное нѣтъ.
   -- Да не осталась ли она, сударыня, въ ихъ собственной комнатѣ? замѣтилъ Титмаузъ тихонько.
   -- Да, можетъ-статься, что и тамъ осталась, отвѣчала она.-- Пойдти, посмотрѣть.
   И она отправилась, въ сопровожденіи Титмауза, который удерживалъ дыханіе, проходя въ двери, обитыя зеленою байкою. И вотъ онъ опять очутился въ той комнатѣ, гдѣ происходила сцена вчерашняго вечера, такъ живо теперь воскресшая въ его памяти. Вотъ и подсвѣчникъ съ зеленымъ зонтикомъ; вотъ и тотъ столъ, что накрытъ былъ бумагами, и кресло тутъ, возлѣ стола, и кто-нибудь изъ нихъ, вѣроятно, мистеръ Кверкъ, сидѣлъ въ немъ можетъ-быть, не долѣе, какъ за часъ передъ тѣмъ и писалъ это самое письмо, которое они теперь ищутъ... И какъ знать, зачѣмъ онъ его писалъ? Можетъ-быть, затѣмъ, чтобъ запретить ему являться впередъ къ нимъ на глаза! Какъ угрюма и какъ пуста теперь эта комната, думалъ онъ, поглядывая кругомъ, не лежитъ ли гдѣ эта страшная записка.
   -- Ахъ, вотъ она!.. Ну, ужь только это не я! Кто же это положилъ ее сюда?.. Ужь только знаю, что это не я. Позвольте... положилъ... вѣрно... говорила старуха, держа записку въ одной рукѣ, а другою потирая себѣ лобъ.
   -- Не безпокойтесь, сударыня, произнесъ Титмаузъ, протягивая къ ней руку: -- вѣдь мы нашли ее, такъ теперь это все-равно. Онъ взялъ у нея записку.-- Что, вы не помните, они очень заботились о томъ, чтобъ я получилъ ее? спросилъ онъ, стараясь принять равнодушный видъ, а ужасная записка, между-тѣмъ, такъ и дрожала у него между пальцами.
   -- Нѣтъ, сэръ, мистеръ Кверкъ приказалъ только отдать вамъ ее въ руки, когда вы прійдете. Чуть ли они не хотѣли-было послать ее къ вамъ, да только клеркъ сказалъ, что онъ не можетъ найдти вашей квартиры. Кстати сказать, извините меня, сэръ, вѣдь у васъ презабавное имя!.. Ужь какъ они тутъ надъ нимъ хохотали! Желала бы я знать, съ чего это людямъ приходитъ въ голову давать такія странныя имена!..-- Не угодно ли вамъ прочесть письмо здѣсь? Читайте, сэръ, если угодно.
   -- Нѣтъ, сударыня, покорно васъ благодарю, это совершенно все-равно, отвѣчалъ онъ отчаяннымъ голосомъ, швырнулъ письмо съ принужденной небрежностью въ шляпу, надѣлъ ее, простился очень-учтиво со старухой и ушелъ съ сильнымъ расположеніемъ къ тошнотѣ или обмороку, или къ другому чему-нибудь въ этомъ родѣ, что, впрочемъ, легко могло иройдти на свѣжемъ воздухѣ. Онъ скоро отъискалъ на углу улицы фонарь и воспользовался этимъ случаемъ, чтобъ прочесть письмо безъ помѣхи. Онъ вынулъ его изъ шляпы, распечаталъ съ нетерпѣливымъ трепетомъ и нашелъ слѣдующее:
   "Гг. Кверкъ, Геммонъ и Снапъ свидѣтельствуютъ свое почтеніе мистеру Титмаузу и желали бы избавить его отъ напраснаго труда заходить къ нимъ сегодня вечеромъ.
   "Они крайне сожалѣютъ, что нѣкоторыя препятствія возникли (можно, впрочемъ, ожидать что они не окажутся вполнѣ-непреодолимыми), которыя не позволяютъ продолжать разъисканій, предпринятыхъ ими въ пользу мистера Титмауза.
   "Послѣ вчерашняго ихъ свиданія съ нимъ, случились такія обстоятельства, ими непредвидѣнныя и отъ нихъ вовсе независѣвшія, вслѣдствіе которыхъ мистеръ Титмаузъ не имѣетъ болѣе никакой нужды безпокоить себя по этому дѣлу до-тѣхъ-поръ, по-крайней-мѣрѣ, пока онъ опять не услышитъ чего-нибудь отъ гг. К. Г. и С.
   "Въ случаѣ, еслибъ что-нибудь важное открылось впослѣдствіи, то, можетъ-статься, что они увѣдомятъ о томъ мистера Т.
   "Они были удостоены сегодня послѣ обѣда посѣщеніемъ одного изъ пріятелей мистера Т., мистера Хекльбетма.

"Сэффрон-Хиллъ, въ среду вечеромъ.

   "12 іюля, 18** года".
   Когда бѣдный Титмаузъ дочиталъ во второй разъ до конца эту неясную, холодную, обезкураживающую записку, то изъ груди его вырвались два или три судорожные стона -- знакъ, что она дѣйствительно преисполнена была горестью. Мало-по-малу, неимѣя силы удерживать долѣе этого чувства, онъ началъ горько и громко рыдать, необращая даже никакого вниманія на случайныя восклицанія двухъ или трехъ прохожихъ. Онъ потерялъ всякое сознаніе, всякую власть надъ собою. Ему казалось, что большимъ утѣшеніемъ было бы въ эту минуту хватить головою объ стѣну. Буйныя чувства горести и отчаянія долго мѣшали его мыслямъ остановиться на какой-нибудь одной идеи или на одномъ предметѣ. Наконецъ, когда первый порывъ бури немного притихъ, перечитывая еще разъ смертный приговоръ всѣмъ своимъ надеждамъ, лежавшій у него въ рукахъ, взоръ его случайно остановился на этомъ странномъ словѣ, которое должно было означать его пріятеля Хекебека, и это слово въ одну минуту измѣнило въ немъ совершенно и самый родъ чувства и его направленія. Горесть превратилась въ бѣшенство и буря устремилась по другой дорогѣ, а именно противъ Хекебека. Этотъ человѣкъ представился ему единственной причиной ужаснаго несчастія, его постигшаго. Онъ совсѣмъ и позабылъ про одно обстоятельство, которое, казалось, могло бы прійдти ему въ голову при этомъ случаѣ, а именно, про собственное свое дерзкое и обидное поведеніе вчера вечеромъ съ гг. Кверкомъ, Геммономъ и Снапомъ. Но какъ бы то ни было, а все это случилось такъ точно, какъ я вамъ говорю. Да, на отмѣченную судьбою (но безсознательную) голову Хекебека долженъ былъ обрушиться громоносный гнѣвъ мистера Титмауза. Пламя, такимъ-образомъ быстро-вспыхнувшее внутри, скоро осушило его слезы. Засунувъ письмо въ карманъ, кинулся онъ вдругъ по направленію въ Лестер-Скверъ, на каждомъ шагу загараясь новою злобою, viresque acqitircns eundo. Руки его были судорожно сжаты и жарче-и-жарче становился гнѣвъ его, по мѣрѣ приближенія къ квартирѣ Хекебека. Добѣжавъ до дома, кинулся онъ наверхъ по лѣстницѣ, стукнулъ въ дверь своего бывшаго пріятеля, и только-что успѣлъ его впустить немного-удивленный Хекебекъ, который въ эту минуту раздѣвался, какъ тотъ накинулся на него съ размаху и осыпалъ его градомъ жестокихъ ударовъ въ лицо, и въ грудь, и въ голову. Хекебекъ упалъ на постель, стоявшую сзади, упалъ безъ чувствъ... съ окровавленнымъ носомъ!..
   -- На вотъ тебѣ! На тебѣ! На! кричалъ Титмаузъ, задыхаясь отъ гнѣва и утомленія и низвергая цѣлый потокъ клятвъ и позорныхъ эпитетовъ на несчастную жертву своей ярости.-- На вотъ, попробуй у меня еще! Что, будешь, будешь опять, будешь мѣшаться не въ свое дѣло, про...про...клятый, непрошеный... но бѣшенство его было на исходѣ, пароксизмъ кончился; безмолвное, окровавленное лицо Хекебека лежало у него передъ глазами и онъ смотрѣлъ на него, пораженный ужасомъ. Что онъ сдѣлалъ? Онъ упалъ на кровать, возлѣ Хекебека, потомъ вскочилъ снова на ноги и, ломая себѣ руки, глядѣлъ на него пристально, въ припадкѣ раскаянія и страха. Странно, что шумъ такой схватки не былъ услышанъ никѣмъ и не привлекъ ничьего любопытства; но это было такъ. Перепуганный почти до безпамятства, онъ захлопнулъ дверь и заперъ ее на замокъ, послѣ чего, принялся, какъ только могъ, помогать Хекебеку. Приподнявъ его и опрыскавъ холодной водою лицо, Титмаузъ наконецъ замѣтилъ признаки возвращавшагося сознанія, которое онъ старался ускорить, приставивъ къ губамъ медленно-пробуждающейся жертвы своего гнѣва, чашку съ холодной водой. Тотъ проглотилъ изъ нея нѣсколько капель и скоро, вслѣдъ за тѣмъ, открывъ глаза, устремилъ на Титмауза мутный и дикій взоръ.
   -- Что такое случилось? спросилъ онъ наконецъ чуть внятнымъ голосомъ.
   -- Ахъ, Хеки! какъ я радъ, что вы опять заговорили. Это я, я все это надѣлалъ! Прибейте меня, Хеки, только-что вы почувствуете себя въ силахъ, колотите меня! Бейте меня ногами! Дѣлайте со мною все, что угодно, я не стану защищаться, ревѣлъ Титмаузъ, падая на колѣни и складывая руки передъ Хекебекомъ, который, между-тѣмъ, быстро приходилъ въ себя.
   -- Что это такое? продолжалъ этотъ джентльменъ, съ удивленнымъ видомъ, щупая рукою носъ, изъ котораго кровь все еще струилась. Дѣло было въ томъ, что онъ лишился чувствъ не столько отъ вреда, причиненнаго ему ударами, какъ отъ той неожиданной быстроты, съ которою они были нанесены.
   -- Вѣдь это я, я все сдѣлалъ! продолжалъ Титмаузъ, взирая на него съ безпокойствомъ и раскаяніемъ.
   -- Можетъ ли быть, чтобъ все это на яву было!.. говорилъ Хекебекъ, протирая глаза и посматривая на окровавленное бѣлье и руки свои.
   -- Ахъ да, да, на яву, стоналъ Титмаузъ.-- Ахъ! я совсѣмъ съума сойду!.. Дѣлайте со мною все, что угодно... бейте меня ногами, если хотите; призовите констэбля, отправьте меня въ тюрьму, скажите, что я обокрасть васъ пришолъ... все, что угодно! Мнѣ дѣла нѣтъ, что со мной будетъ!
   -- Да что такое значитъ вся эта болтовня, Титмаузъ? спросилъ Хекебекъ, нахмуривая брови и повидимому замышляя возмездіе.
   -- Ахъ! Вотъ, вотъ! Я ужь вижу, что вы сейчасъ меня прибьете! Но я не пошевельнусь... валяйте Хеки!
   -- Да вы съума, что ли, сошли? произнесъ Хекебекъ, грубо хватая его за воротникъ.
   -- Да, совсѣмъ сошелъ! Погибъ! Пропалъ совершенно!
   -- А мнѣ-то какое до этого дѣло? Зачѣмъ вы сюда пришли? продолжалъ Хекебекъ, съ каждою минутою громче и рѣшительнѣе.-- Что я вамъ сдѣлалъ? Какъ вы смѣете приходить сюда? Да еще такъ поздно, ночью... а?
   -- Что, въ-самомъ-дѣлѣ, вы мнѣ сдѣлали? Ахъ Боже мой! Боже мой! Бейте меня ногами, говорю я, колотите меня! Вы мнѣ сдѣлаете этимъ пользу и заставите опомниться. Какъ подумаешь, что все это я вамъ надѣлалъ!.. А мы еще съ вами всегда были такіе пріятели! О! я звѣрь, Хеки!.. Я былъ помѣшанъ, совершенно помѣшанъ, вотъ все, что я могу вамъ сказать!
   Хекебекъ смотрѣлъ на него долго и пристально и началъ наконецъ подозрѣвать, какимъ образомъ все это вышло. А именно, онъ думалъ, что происшествіе, случившееся въ воскресенье вечеромъ, вѣроятно, совсѣмъ свернуло Титмаузу голову и что онъ, притомъ, безъ-сомнѣнія, услышалъ сегодня какія-нибудь отчаянно-дурныя новости, совершенно разбившія всѣ его надежды. Удивленіе, страхъ, сомнѣніе, гордость, досада и злость и тысячи разныхъ ощущеній смѣшивались въ душѣ его и зажимали ему ротъ. Его ударили... ударили до крови, и сдѣлалъ это человѣкъ, стоящій теперь передъ нимъ на колѣняхъ, бывшій другъ его, а теперь, какъ онъ полагалъ, сумасшедшій. "Ну, провались я, Титмаузъ, если я въ-состояніи придумать, что мнѣ съ вами дѣлать! воскликнулъ онъ. "Я, я полагаю, что вы съума сошли или сходите, и что мнѣ слѣдуетъ простить васъ. Но убирайтесь прочь отсюда! Ступайте вонъ!.. или я позову!..
   -- Простите, милый мой Хеки! Не выгоняйте меня вонъ, а не то я сейчасъ пойду и утоплюсь!
   -- Да мнѣ какое до этого дѣло?.. Топитесь себѣ коли хотите. Лучше бы вы пошли, да утопились прежде, вмѣсто того, чтобъ сюда приходить!.. Или нѣтъ! Идите лучше, утонитесь теперь, чѣмъ стоять тутъ, да нюниться какъ баба!
   -- Продолжайте, мнѣ отъ этого легче, право! Чѣмъ хуже, тѣмъ лучше.
   -- Да ну! полно вамъ тутъ шумѣть! Мнѣ это надоѣло.
   -- О! я только одного прошу: не гоните меня прочь! У меня нѣтъ друга на свѣтѣ, кромѣ васъ, Хеки... а между-тѣмъ я поступилъ съ вами такъ подло!.. Но, право, меня такъ и взорвало, когда я увидѣлъ, что все это вы надѣлали!
   -- Я! Да что такое я надѣлалъ? Что вы тамъ врете? перебилъ Хекебекъ съ видомъ сердитаго удивленія.
   -- Ахъ Боже мой! Боже мой! стоналъ Титмаузъ: -- если я съ вами звѣрски поступилъ, что совершенная правда, такъ и вы ужь, за то, меня одолжили, нечего сказать! Вы разорили меня, Хеки, разорили въ-пухъ! Вы за меня порѣшили дѣло! Вы все вверхъ ногами опрокинули! Я ужь больше и слова объ этомъ не услышу!.. Они сказали все это въ своемъ письмѣ... сказали, что вы были у нихъ...
   Тутъ Хекебекъ началъ понемногу догадываться, что и онъ былъ порядкомъ замѣшанъ въ бѣдственныхъ происшествіяхъ этого дня, хотя и игралъ въ нихъ безсознательную роль. Съ трудомъ переводя духъ, онъ яснѣе-и-яснѣе припоминалъ посѣщеніе свое къ гг. Кверку, Геммону и Снапу, причемъ вспомнилъ, въ-особенности объ угрозахъ, произнесенныхъ имъ отъ имени Титмауза и какъ-будто бы по его порученію. Ну, думалъ онъ, заварилъ же я кашу!
   Съ перваго взгляда можетъ показаться страннымъ, когда мы скажемъ, что именно то обстоятельство, которое, повидимому, самымъ естественнымъ образомъ должно было смягчить досаду Хекебека на Титмауза, то-есть то, что онъ повредилъ ему очень-сильно, если только не безвозвратно, и такимъ-образомъ самъ навлекъ на свою голову побои, ему нанесенные -- можетъ показаться страннымъ, говорю я, что это обстоятельство имѣло совершенное-противное дѣйствіе: причина, ясно-смягчающая вину превратилась вдругъ въ причину, ее усиливающую! Какъ это объяснить? Не было ли чувство досады, овладѣвшее вдругъ Хекебекомъ, съ-родни тому, что производитъ, обыкновенно, въ человѣкѣ ненависть къ лицу обиженному? И дѣйствительно: часто бываетъ, что мы ощущаемъ тайное утѣшеніе, сознавая себя безвиннымъ страдальцемъ въ присутствіи лица, которое само замѣчаетъ, что оно обидѣло насъ понапрасну. Оскорбленный духъ нашъ успокоивается, при видѣ угрызеній совѣсти испытываемыхъ оскорбителемъ. Мы видимъ, что онъ наказываетъ себя самъ гораздо-строже, чѣмъ могли бы мы это сдѣлать, и видя это, довольствуемся правомъ, пріобрѣтеннымъ на сочувствіе всякаго, кто знаетъ о нашихъ страданіяхъ, на сочувствіе, заключающее въ себѣ лучшій бальзамъ для оскорбленнаго сердца.
   ... Но если, какъ въ случаѣ Хекебека, это утѣшительное чувство встрѣчается вдругъ съ убѣжденіемъ, что мы сами заслужили свои страданія, если страдалецъ вдругъ видитъ себя превращеннымъ въ виноватаго, тогда утѣшеніе исчезаетъ и часто злоба заступаетъ его мѣсто. Кое-что въ этомъ родѣ случилось и съ Хекебекомъ. Онъ началъ понимать, что грубая обида, нанесенная ему Титмаузомъ, оправдывалась его собственнымъ поступкомъ; мало того, что она даже была слабѣе того, чего бы заслуживало по совѣсти его вредное, дерзкое и безсмысленное вмѣшательство. И непріятное сознаніе это было, сверхъ-того, еще растравлено довольно-щекотливымъ ощущеніемъ физической боли, оставшейся отъ ударовъ, ему нанесенныхъ. Храбрость его была близка къ пробужденію.
   -- "Я... право, Титъ, начинаю думать... сказалъ Хекебекъ, нахмуривая брови и какъ-будто бы собираясь поднять свою руку. Зловѣщее молчаніе длилось около минуты, впродолженіе которой чувство Титмауза потерпѣло тоже маленькое измѣненіе. Воспоминаніе о пагубной обидѣ, нанесенной Хекебекомъ гг. Кверку, Геммону и Снапу охолодило его раскаяніе и воскресило опять что-то похожее на прежнее чувство досады. Онъ поднялся на ноги.
   -- А! сказалъ онъ, совсѣмъ другимъ тономъ голоса: -- вы въ-правѣ смотрѣть на меня такъ свирѣпо, да, вы въ-правѣ! Вы ужь лучше прибейте меня, Хекебекъ, заодно! Докончите этимъ все, что вы надѣлали сегодня! Бейте, не бойтесь ничего! и онъ втайнѣ приготовился къ тому, чего, однакожь, не случилось.
   -- Вы погубили меня, да, погубили, Хекебекъ, продолжалъ Титмаузъ, съ возрастающимъ жаромъ, и мнѣ остается теперь только утопиться! Да! прибавилъ онъ, стукнувъ кулакомъ по столу: -- и я это сдѣлаю!
   -- Что это вы говорите! возразилъ Хекебекъ, въ испугѣ.-- Полноте, Титмаузъ, бросьте вы эти мысли: все кончится хорошо, будьте въ этомъ увѣрены. Вотъ увидите сами, если я вамъ не правду говорю!
   -- Ахъ, нѣтъ! Я ужь это очень-хорошо вижу: теперь все пропало! все кончено!
   -- Да что такое случилось, скажите пожалуйста? продолжалъ Хекебекъ, вытирая мокрымъ полотенцомъ свой окровавленный носъ; къ этому времени ясно было, что гроза, послѣдніе и слабые удары которой еще недавно гремѣли въ отдаленіи, прошла совершенно. Титмаузъ, послѣ нѣсколькихъ печальныхъ вздоховъ, вынулъ письмо, причинившее всѣ вышеписанные пароксизмы, и прочелъ его громко.-- И посмотрите-ка, Хекебекъ, какъ они написали ваше имя... На-те-ка, поглядите, прибавилъ онъ, передавая письмо своему пріятелю.
   -- Ужасно пошло! воскликнулъ Хекебекъ съ презрительной миной, которая вмѣстѣ съ его раздутыми щеками и носомъ, да съ полуприщуренпымъ лѣвымъ глазомъ, могла бы сдѣлать изъ его фигуры очень-любопытный предметъ для досужаго наблюдателя.
   -- Только-то всего они и сказали обо мнѣ? прибавилъ онъ. Да въ чего же вы взяли, что я испортилъ это дѣло? Я больше ничего, какъ зашелъ къ нимъ и спросилъ ихъ очень-учтиво: какъ идутъ ваши обстоятельства? а они отвѣчали мнѣ, такъ же учтиво, что ваши обстоятельства идутъ какъ-нельзя-лучше, послѣ чего мы и разстались.
   -- Ну, вотъ это ужь ложь, Хекебекъ! и вы сами это очень-хорошо знаете, перебилъ Титмаузъ.
   -- Повѣрьте, правда! Клянусь вамъ честью! съ жаромъ подтвердилъ Хекебекъ.
   -- Послѣ этого вы, пожалуй, скажете, что вы и письма того не писали, гдѣ сами разсказываете обо всемъ, что вы тамъ напроказили, перебилъ Титмаузъ съ негодованіемъ, шаря у себя въ карманѣ, чтобъ отъискать письмо Хекебека, о которомъ этотъ почтенный джентльменъ совсѣмъ-было и позабылъ, вслѣдствіе чего онъ, разумѣется, былъ очень-озадаченъ, когда ему про то напомнили.
   -- А... гмъ, такъ вы вотъ о чемъ говорите... пробормоталъ онъ.
   -- Ну, что, Хекъ, неправду ли я вамъ говорилъ, что вы лжете! Впрочемъ, какъ бы то ни было, а мнѣ отъ этого не легче, во всякомъ случаѣ, теперь все кончено!
   -- Эхъ Титъ, мы съ вами другъ друга, какъ слѣпой слѣпаго, попрекаемъ! Давайте-ка лучше посмотримъ письмо: вѣдь мы его еще не разобрали хорошенько. А я, вы знаете, въ письмахъ мастеръ добираться до смысла. И они сѣли на стулья рядомъ. Хекебекъ началъ перечитывать письмо потихоньку, одинъ, а Титмаузъ безпрестанно переносилъ глаза съ лица своего пріятеля на бумагу, и обратно, желая отгадать, какой эффектъ производило на него чтеніе.
   -- Маленькій проблескъ надежды еще остается, сказалъ Хекебекъ, окончивъ чтеніе.
   -- Нѣтъ!.. и вы не шутите, Хеки?..
   -- Да вотъ, начать хоть съ того: замѣчаете ли вы, какъ необыкновенно они учтивы? исключая конца, разумѣется, гдѣ у нихъ не хватило вѣжливости, чтобъ написать мое имя, какъ слѣдуетъ.
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ, это правда, воскликнулъ Титмаузъ, вдругъ оживая.
   -- А потомъ, посмотрите-ка, тутъ есть еще штука: -- еслибъ они намѣрены были бросить это дѣло совершенно, что жь бы имъ мѣшало сказать это прямо? Ну, а такъ-какъ они ничего такого не говорятъ, такъ, стало-быть, они и не думаютъ его бросать -- Господи, Хекъ! сколько бъ я далъ, чтобъ имѣть такую голову, какъ у васъ! Вѣдь это все совершенная правда! сказалъ Титмаузъ, еще веселѣе прежняго.
   -- Конечно... они говорятъ, что есть препятствіе, то-есть, понимаете ли, препятствіе?.. Нѣтъ, не такъ: -- "препятстві--я", это значитъ ихъ нѣсколько, а это значитъ...
   Лицо Титмауза вытянулось.
   -- А вотъ тутъ они говорятъ, что ихъ можно... можно... провалъ возьми ихъ сбивчивыя фразы!.. говорятъ, что ихъ можно преодолѣть современемъ.
   -- А это вѣдь тоже, что-нибудь да значитъ, неправдали?
   -- Разумѣется, значитъ, и что-нибудь, конечно, ужь лучше, чѣмъ ничего. Но вотъ опять тутъ другаго рода загвоздка: они говорятъ, что тутъ встрѣтились какія-то: обстоятельства! Охъ, ужь эти мнѣ проклятыя обстоятельства... терпѣть я ихъ не могу.
   -- Я тоже ихъ ненавижу! Гмъ, что бъ это такое значило?.. Я часто слыхалъ: "обстоятельства"... это вѣрно значитъ... что-нибудь такое... Но этакъ, вѣдь можно, пожалуй понимать все, что угодно!
   -- Ну нѣтъ, тутъ есть разница, гмъ! и они прибавляютъ далѣе, что это случилось послѣ того, какъ вы были у нихъ.
   -- Провались я, Хекебскъ, если они это не про васъ говорятъ, перебилъ Титмаузъ съ возвращающимся гнѣвомъ.
   -- Нѣтъ, этого не можетъ быть. Они говорятъ, что это было обстоятельство, отъ нихъ, вовсе независящее, а обо мнѣ они этого не могутъ сказать, потому-что я въ ту пору очень отъ нихъ зависѣлъ: они велѣли мнѣ идти вонъ, и я вышелъ. Не такъ ли Титти? Боже-мой! какъ у меня глазъ болитъ!..
   -- Да ужь если на то пошло, такъ развѣ у меня-то не болитъ все, что во мнѣ ни есть, и внутри и снаружи? жалобно возразилъ Титмаузъ.
   -- Кромѣ этого, въ письмѣ нѣтъ ничего особеннаго, только-что все необыкновенно-учтиво, да еще говорятъ, что если что-нибудь случится, то они васъ увѣдомятъ.
   -- Ну, это я и безъ васъ понялъ, значитъ, это неважная вещь! отвѣчалъ Титмаузъ проворно.
   -- Ну, если все это не-нашутку кончено, такъ нечего сказать, жалко! Чего бы мы съ вами не надѣлали, Титти, еслибъ мы забрали штучку-то въ свои руки, а?
   Титмаузъ застоналъ при этомъ намекѣ на рай, который, казалось, закрытъ былъ для него на-вѣки.
   -- И вы не можете найдти ничего утѣшительнаго въ этомъ письмѣ? спросилъ онъ съ глубокимъ вздохомъ.
   Хекебекъ опять взялъ письмо въ руки и сталъ его перечитывать.
   -- Да, сказалъ онъ, стараясь принять глубокомысленный видъ: -- тутъ есть, однакожь, кое-что, чего я не могу разъяснить совершенно. Они повидимому долго надъ нимъ трудились. (И ужь, конечно, этотъ документъ былъ очень-прилежно обдуманъ его сочинителями, хоть, можетъ-быть, они и не полагали, что онъ скоро подвергнется внимательному разбору двухъ такихъ догадливыхъ умовъ). И потомъ, опять-таки, вѣдь вы знаете, что они юристы, стало-быть, во всемъ, что они ни пишутъ, должно-быть непремѣнно что-нибудь такое, чего самъ чортъ не разберетъ. Вѣдь эти господа, что писали письмо, такъ тонки, что и ворамъ-то съ ними трудненько тягаться, такъ, стало-быть, что жь мы можемъ тутъ сдѣлать?.. Гмъ, да что... этотъ полный, старый лысый джентльменъ, съ такими бойкими глазами, ужь не мистеръ Кверкъ ли...
   -- О, навѣрно онъ! перебилъ Титмаузъ съ легкимъ содроганіемъ.
   -- А, въ-самомъ-дѣлѣ? Ну, совѣтовалъ бы демону быть поосторожнѣе, когда онъ потянетъ на удочку этого стараго джентльмена, вотъ что!
   -- По-моему ужь если про кого говорить, такъ про мистера Геммона -- вотъ истинный джентльменъ! И еслибъ вы знали, какъ онъ ко мнѣ расположенъ!..
   -- А, это вѣрно долженъ быть тотъ, что въ черномъ бархатномъ жилетѣ, съ такими бѣлыми руками. Но онъ тоже умѣетъ и строго смотрѣть, Титъ. Поглядѣли бы вы, какъ онъ дернулъ звонокъ, когда, гмъ!.. Но, что-бишь я говорилъ о письмѣ? Да, развѣ вы не видите, что они обѣщаютъ дать знать вамъ непремѣнно, если что-нибудь откроется?
   -- Ахъ да, и точно они обѣщаютъ! Скажите, а я было объ этомъ совсѣмъ и позабылъ, перебилъ Титмаузъ, расцвѣтая.
   -- И потомъ, развѣ вы не помните ихъ объявленія въ Воскресномъ Блескѣ. Ужь они вѣрно что-нибудь да имѣли же въ виду, когда тамъ его печатали: они изъ этого не могутъ вывернуться ни коимъ образомъ!
   -- Право, меня начинаетъ совсѣмъ въ потъ кидать, Хеки! Я увѣренъ, что тутъ что-нибудь да затѣвается, сказалъ Титмаузъ, придвигаясь поближе къ своему утѣшителю. Къ-тому же они вѣрно не стали бы мнѣ говорить всего того, что сказано было вчера вечеромъ, еслибъ...
   -- Э! та, та! вотъ кстати! Да я вѣдь не слыхалъ еще ни слова о томъ, что у васъ тамъ было вчера вечеромъ!... Итакъ, вы были у нихъ?... Ну-тка, разскажите мнѣ все, что у васъ было; да только, чуръ, не прибавлять: одну голую истину! Сдѣлайте милость этого не позабудьте; ну-те-ка, Титти! произнесъ Хекебекъ, снимая со свѣчи и потомъ съ жаднымъ любопытствомъ обращаясь къ своему товарищу.
   -- Гмъ... передъ ними лежала такая куча бумагъ, страннаго вида; иныя изъ нихъ, исписанныя стариннымъ, готическимъ почеркомъ, другія съ такими знаками, въ родѣ зигзаковъ; и они были чрезвычайно-учтивы, встали всѣ трое, когда я вошелъ въ комнату, и отвѣсили мнѣ поклоны, одинъ за другимъ, и сказали: "вашъ покорнѣйшій слуга, мистеръ Титмаузъ..." и еще много чего въ этомъ родѣ говорили.
   -- Ну, а потомъ?
   -- А потомъ, Хеки, клянусь вамъ, этотъ старый джентльменъ, мистеръ Кверкъ, сказалъ мнѣ (голосъ Титмауза дрожалъ при одномъ воспоминаніи): "сэръ, говоритъ, "вы законный владѣтель 10,000 фунтовъ годоваго дохода..."
   -- Славно! воскликнулъ Хекебекъ, вытаращивъ глаза и навостривъ уши.
   -- И вы имѣете право, говоритъ, на титулъ (лорда, или другое что-то такое въ этомъ родѣ) и множество имѣній у васъ есть въ провинціяхъ... и для васъ откладывали, говоритъ, по 10,000 фун. стер. въ годъ съ самаго того дня, какъ вы родились на свѣтъ, на которые теперь, разумѣется, наросла бездна процентовъ.
   -- Боже мой, Титъ! Да вы у меня духъ занимается, прошепталъ Хекебекъ, пристально устремивъ глаза налицо своего пріятеля.
   -- Да, и они говорятъ, что я могу жениться на самой прелестнѣйшей женщинѣ въ мірѣ, когда мнѣ вздумается, стоитъ только свиснуть.
   -- Вы позабудете тогда бѣднаго Хекебека, Титъ! грустнымъ тономъ замѣтилъ его пріятель.
   -- Зачѣмъ забывать, не забуду.
   -- А были вы сегодня у Тэг-Рэга, послѣ всего этого?
   Термометръ, казалось, вдругъ нырнулъ изъ горячей воды въ холодную. Титмаузъ въ одну секунду очутился на точкѣ замерзанія.
   -- Охъ! вотъ то-то и есть! теперь все исчезло опять! Ну, что я за болванъ! Вѣдь мы совсѣмъ и позабыли это проклятое письмо; а это опять приводитъ меня къ окончанію того, что случилось вчера вечеромъ. На этой-то лавкѣ проклятой вѣдь мы и разошлись!
   -- Разошлись на лавкѣ, а? Что же это такое значитъ? спросилъ Хекебекъ съ жаднымъ любопытствомъ.
   -- Ну, да вотъ въ томъ-то и штука! продолжалъ Титмаузъ прерывающимся голосомъ и съ убитымъ видомъ.-- Я и самъ этого не понималъ. Они, видите, говорили, что мнѣ нужно ходить туда попрежнему! "Нѣтъ, господа, отвѣчалъ я, провались я, если я когда-нибудь, послѣ этого, покажу носъ въ магазинъ", и я имъ щелкнулъ пальцами, вотъ этакъ. (Вы знаете, что я за человѣкъ, когда меня разбѣсятъ). А они всѣ поблѣднѣли, какъ смерть, ей-Богу, правда! Вы никогда и не видывали ничего подобнаго. И вотъ одинъ изъ нихъ обращается ко мнѣ самымъ смиреннымъ тономъ: -- "позвольте", говорить, "вамъ доложить: неблагоугодно ли вамъ будетъ ходить въ лавку еще дня два или три, покуда мы дѣло успѣемъ немножко поставить на ноги?" -- "Ни одного дня! ни одной минуты! закричалъ я въ ужасномъ бѣшенствѣ." -- "Право", продолжалъ онъ, "вы бы лучше это сдѣлали".-- "А, говорю я, если вы этакъ намѣрены, господа, такъ провались я, если я не брошу васъ всѣхъ и не возьму другаго кого-нибудь! и какъ сказалъ я имъ это, повѣрите ли, всталъ, да и вышелъ прямо на улицу.
   -- Что вы говорите!
   -- Ну, а кто жь имъ велѣлъ давать мнѣ такъ много водки съ водой. Я и самъ не зналъ хорошенько, что, и какъ, и гдѣ я -- такъ одурили меня съ одной стороны эти славныя новости, а съ другой -- этотъ проклятый грогъ!
   -- И вы вышли на улицу? спросилъ, Хекебекъ въ какомъ-то ужасѣ.
   -- Да, вышелъ.
   -- Знаете: они поднесли вамъ водки нарочно затѣмъ, чтобъ посмотрѣть, что вы за птица, и что изъ васъ будетъ, когда вы получите состояніе? Хотѣли нарочно васъ испытать -- ужь это навѣрно!
   -- Ахъ, Боже мой! А что, если и въ-самомъ-дѣлѣ правда! воскликнулъ Титмаузъ, съ удивленіемъ поднявъ голову и совершенно забывая, что онъ самъ просилъ ихъ объ этомъ напиткѣ.-- Скажите, пожалуйста! А въ ту пору мнѣ этого и въ голову не пришло!
   -- Да ужь полно точно ли вы увѣрены, что вы не во снѣ все это видѣли вчера вечеромъ?
   -- Ахъ, Хеки! я бы желалъ, чтобъ все это было во снѣ.
   -- Ну, вы вышли на улицу, а потомъ что? спросилъ Хекебекъ со вздохомъ утомленнаго вниманія.
   -- Ну, разумѣется, готовъ былъ себѣ языкъ откусить съ досады. Да только я, знаете, хочу повернуть налѣво-кругомъ, чтобъ идти опять къ нимъ въ контору, какъ-вдругъ подходитъ ко мнѣ -- кто бы вы думали? самъ мистеръ Геммонъ.-- "Смѣю" говоритъ "надѣятся, что вы на насъ не сердитесь?"
   -- О, браво! Стало-быть, все опять на ладъ пошло?
   -- Ну, на ладъ-то оно несовсѣмъ. Когда я вернулся назадъ, вынужденный къ тому настоятельными просьбами мистера Геммона, гляжу: другіе оба сидятъ блѣдные какъ смерть и ни-гугу. Ужь мы съ мистеромъ Геммономъ и туда и сюда, и на колѣняхъ умоляли стараго джентльмена; но долго не было никакого толку, и едва-едва мы отъ него успѣли добиться, наконецъ, позволенія, то-есть, что я могу зайдти къ нимъ опять сегодня вечеромъ; но прежде они меня заставили торжественно поклясться, что я никогда и никому ни слова не разскажу объ этомъ дѣлѣ... Ну, а тамъ вы пришли, Хекебекъ, и надѣлали глупостей... а они, разумѣется, подумали, что это я васъ подослалъ...
   -- О, нѣтъ, чортъ возьми, этого не можетъ быть! Развѣ вы не видите, какъ учтиво они говорятъ обо мнѣ въ письмѣ своемъ? Они боятся меня, повѣрьте. Кстати, Титъ, много вы имъ обѣщали дать, когда получите состояніе?
   -- Дать! Я... ничего... Да, я навѣрно ничего имъ не обѣщалъ, отвѣчалъ Титмаузъ, и какой-то новый лучъ свѣта блеснулъ передъ нимъ въ эту минуту.
   -- Ну, Титъ, такого гуся какъ вы, я еще и не видывалъ! Вотъ оно, сударь мой, вотъ дѣло-то въ чемъ! Вотъ на что они гнутъ въ своей запискѣ. Ну, какъ же это можно, Титъ? Ну, гдѣ у васъ былъ разсудокъ? Не-уже-ли вы думаете, что такіе люди, какъ они, да ещё этакіе юристы, въ-добавокъ, станутъ биться изъ ничего? Да вы напишите къ нимъ сейчасъ же, скажите, что вы денегъ не пожалѣете, что вы заплатите имъ за все щедрою рукою. Сотни двѣ скажите, готовъ дать, несчитая издержекъ... И поглядите, если это опять васъ на ноги не поставитъ! То-то, какъ подумаешь, не даромъ мнѣ снилось прошедшую ночь, что вы сдѣланы членомъ Парламента или чѣмъ-то въ этомъ родѣ!
   -- Членомъ Парламента? Да я и буду имъ, если все пойдетъ хорошо.
   -- Ну, это значитъ: сонъ въ руку! Вотъ видите Титти, я всегда объ васъ думаю, и днемъ и ночью. Право, двухъ такихъ друзей не скоро найдешь, какъ мы съ вами были, ужь Богъ знаетъ съ которыхъ поръ! (они были знакомы не болѣе года).
   -- Ахъ, Хеки, что за звѣрь я былъ сегодня. Ну какъ поступить съ вами такъ подло! Провались я, если у меля слезы не навертываются всякій разъ, что я погляжу на вашъ распухшій глазъ.
   -- Ну, полно, любезный другъ, Титти, вѣдь я знаю, что вы меня всегда любили и совсѣмъ не хотѣли обидѣть. Вы были не въ своей тарелкѣ, когда это сдѣлали -- вотъ и все. Притомъ же, по правдѣ сказать, я заслужилъ въ десять разъ болѣе. Еслибъ вы даже убили меня, я бы все-таки не пересталъ любить васъ по прежнему.
   -- Дайте мнѣ вашу руку Хеки, помиримся и позабудемъ все старое! кричалъ Титмаузъ воспламененный, и они проворно схватили другъ друга за руки.
   -- Если только мы поведемъ дѣло благоразумно, мы еще успѣемъ все поправить, Титти. Но вѣдь вы ни за что не приметесь, непоговоривъ прежде со мною, не правда ли?
   -- Ахъ! Хеки, при одной мысли, что все еще можетъ пойдти хорошо, со мной Богъ знаетъ что дѣлается. Но какъ же мы съ вами примемся, чтобъ пустить опять дѣло въ ходъ?
   -- Четверть втораго! раздался внизу дребезжащій голосъ калѣки-стороука, заставивъ обоихъ друзей вздрогнуть среди ихъ жаркаго разговора, и его напоминаніе было въ то же самое время безмолвно повторено длиннымъ концомъ свѣтильни на свѣчкѣ, догорѣвшей почти до конца. Они наскоро положили: Титмаузу, непремѣнно и немедленно написать къ господамъ Кверку, Геммону и Снапу должное (то-есть самое униженное) письмо, съ торжественнымъ обѣщаніемъ: слушаться во всемъ ихъ совѣтовъ на будущее время и съ предложеніемъ щедрой награды, за ихъ стараніе, въ случаѣ успѣха.
   -- Ну, прощайте Хекъ, доброй ночи, сказалъ Титмаузъ, вставая: -- а мнѣ, право, совсѣмъ и спать не хочется. Я не закрою глазъ цѣлую ночь, сяду сейчасъ писать свое письмо. Да, кстати, нѣтъ ли у васъ тутъ листочка бумаги? я свою, знаете, всю издержалъ. (Это значило, что, нѣсколько мѣсяцовъ тому назадъ, онъ купилъ себѣ листъ бумаги, чтобъ написать письмо и такимъ, образомъ его издержалъ.)
   Хекебскъ вынулъ изъ ящика листъ немного-помятый.-- Я бы вамъ ихъ сотню далъ, еслибъ только имѣлъ, сказалъ онъ:-- я не думаю ни на волосъ о томъ, что случилось сегодня вечеромъ, хоть, по правдѣ сказать, у меня оно немножко и побаливаетъ; да и что я скажу завтра утромъ господамъ Дейяперъ и..."
   -- О, вы ужь вѣрно найдете что имъ солгать! Итакъ прощайте Хеки, прощайте!
   Хекебекъ пожалъ руку своему пріятелю и, минуты черезъ двѣ, остался одинъ. "Ну ужь чесались же у меня руки на него, все это время!" воскликнулъ онъ, затворивъ двери: "но какъ-то, не знаю, у меня сталъ такой мягкой характеръ, что не могу принудить себя сдѣлать кому-нибудь зло. Да и къ-тому же, если онъ получитъ свои 10,000 фун. стер. годоваго, ну такъ тогда, гмъ!.. Титти, впрочемъ, вообще говоря, человѣкъ довольно-порядочный".
   Мнѣ кажется, что еслибъ Титмаузъ стоялъ нѣсколькими ступенями и повыше на лѣстницѣ общественнаго быта, то онъ все-таки нашелъ бы себѣ Хекебека, немного поболѣе налощенаго, можетъ-быть, но врядъ ли, относительно-дальновиднѣе или ловче того созданія, отъ котораго онъ только-что вышелъ.
   Титмаузъ спѣшилъ домой. Какъ это происходило, онъ и самъ не понималъ; но восторженныя чувства, съ которыми онъ вышелъ отъ Хекебека, одушевляли его недолго. Температура ихъ быстро упадала въ холодной атмосферѣ ночи, все ниже-и-ниже, по-мѣрѣ-того, какъ онъ удалялся отъ Лестер-Сквера. Онъ пытался припомнить, что заставило его смотрѣть совсѣмъ съ другой точки зрѣнія на положеніе дѣлъ своихъ и видѣть ихъ совершенно въ иномъ свѣтѣ, чѣмъ прежде. У него оставалась все еще темная идея, что дѣло несовсѣмъ-безнадежно, что Хекебекъ сказалъ ему это и даже какъ-то доказалъ, но какъ именно, этого онъ и теперь не понималъ и, хоть убей, не могъ припомнить. Покуда Хекебекъ объяснялъ ему это, маленькій разсудокъ Титмауза, казалось, какъ-будто бы могъ и понимать и цѣнить то, что было сказано, и даже находить себѣ въ томъ утѣшеніе... но теперь... о! провались оно! Онъ остановился и потеръ себѣ лобъ... Что бъ это такое было?.. Къ тому времени, какъ онъ добрался до своей собственной двери, онъ почувствовалъ себя опять въ такомъ же точно плачевномъ и отчаянномъ расположеніи духа, какъ и прежде. Онъ сѣлъ, чтобъ написать письмо свое разомъ; но, послѣ нѣсколькихъ безуспѣшныхъ попытокъ выразить свои мысли на бумагѣ, нечувствуя, между прочимъ, ни малѣйшаго облегченія отъ множества клятвъ, имъ произнесенныхъ, онъ наконецъ съ яростью хватилъ свое перо прямо концомъ объ столъ, и такимъ-образомъ разрушилъ единственное орудіе этого рода, которое находилось у него во владѣніи. Потомъ онъ снялъ или, скорѣе, сорвалъ съ себя свое платье, потушилъ свѣчу, дунувъ на нее съ ожесточеніемъ, и кинулся на кровать; но при этомъ стукнулся затылкомъ о спинку кровати довольно-крѣпко. Впрочемъ, кто изъ двухъ, затылокъ или спинка кровати, пострадали при этомъ случаѣ больше, это мистеръ Титмаузъ вѣроятно самъ можетъ лучше рѣшить.
   Итакъ, своенравная шалунья фортуна, та богиня, которой онъ такъ долго и такъ усердно поклонялся, въ слѣпой прихоти своей, бросила наконецъ и на него свой рѣзвый взглядъ и выбрала его изъ толпы, чтобъ сдѣлать предметомъ зависти для мильйоновъ удивленныхъ безумцевъ, выбрала на потѣху, чтобъ позабавить себя тѣми фарсами, которые она заставитъ его выдѣлывать. Но не радуйся, бѣдный Титмаузъ, о, ты! кому суждено перенести еще многое, не радуйся, потому-что, если она и дѣйствительно имѣетъ на тебя такіе виды, то право, кажется, будто она рѣшилась прежде излить на твою голову всю ярость свою до послѣдней капли и заставить тебя пройдти черезъ самыя адскія испытанія.
  

ГЛАВА III.

   Какими средствами гг. Кверкъ, Геммонъ и Снапъ пріобрѣли важныя свѣдѣнія, побудившія ихъ отъискивать человѣка, имъ вовсе-неизвѣстнаго, этого объяснять теперь мы не будемъ, а скажемъ только, что первоначальнымъ источникомъ этихъ свѣдѣній былъ одинъ, довольно-замѣчательный случай, о которомъ читатель узнаетъ современемъ. Компанія ихъ дѣла свои вела преимущественно по головной части, стало-быть, ужь вѣрно они не выставили бы себя легкомысленно до такой степени, то-есть не стали бы печатать объявленія въ газетахъ и открывать Титмаузу такъ много, еслибъ не имѣли къ тому достаточныхъ поводовъ. Благоразумно ли, впрочемъ, они поступили въ этомъ послѣднемъ случаѣ, это еще было подъ сомнѣніемъ, и всѣ они сами жалѣли не мало въ ту пору о неумѣстной поспѣшности, съ которою мистеръ Кверкъ объявилъ Титмаузу о свойствѣ и объемѣ счастія, его ожидающаго. Это, впрочемъ, сдѣлано было собственно по желанію мистера Кверка, и то послѣ сильныхъ возраженій со стороны осторожнаго Геммона. Итакъ, повторяю, они не легкомысленно взялись за это дѣло и, начиная его, не пренебрегли запастись совѣтами людей свѣдущихъ. Въ намѣреніяхъ своихъ были они подтверждены, вопервыхъ, отвѣтомъ мистера Мортмена, опытнаго и извѣстнаго нотаріуса, который слѣдующимъ образомъ заключилъ свое непроницаемо-ученое мнѣніе о предложенномъ ему объемистомъ "казусѣ".
   "Принимая въ соображеніе всѣ вышеизложенныя обстоятельства, я рѣшительно полагаю, что право на означенное имущество находится нынѣ не въ рукахъ настоящаго владѣльца, ко"торый представляетъ собою младшую отрасль фамиліи Дредлинэтонъ, а принадлежитъ потомкамъ Стивена Дредлинтона, нисходящимъ по женской линіи; что и приводитъ насъ къ Габріелю Титльбету Титмаузу. Это лицо однакожь, повидимому, совсѣмъ и не знало о существованіи своихъ правъ, иначе оно врядъ ли бы могло быть причастно къ денежнымъ сдѣлкамъ, упомянутымъ на страницѣ 33-й дѣла. Вѣроятно, можно что-нибудь узнать о его наслѣдникѣ, произведя тщательное разъисканіе по сосѣдству того мѣста, гдѣ о немъ въ послѣдній разъ, слыхали, или посредствомъ обыкновеннаго вызова, причемъ, разумѣется, не мѣшаетъ избѣгать, повозможности, слишкомъ-опредѣленныхъ терминовъ, дабы не обратить такимъ-образомъ вниманія А. Б. (настоящаго владѣльца). Въ случаѣ, если законный наслѣдникъ, какимъ бы то ни было образомъ будетъ отъисканъ, совѣтую, ни мало не медля, пустить дѣло въ ходъ, подъ руководствомъ какого-нибудь опытнаго джентльмена изъ числа адвокатовъ Обычнаго Права {Англійское право раздѣляется на писанное, lex scripta, Statute law, и обычное, lex non scripta, Common law. Подъ послѣднимъ разумѣются, какъ и въ римскомъ правѣ, всѣ народные обычаи и привычки, получившіе съ давнихъ поръ силу закона. Обычное право въ Англіи имѣетъ огромный вѣсъ, такъ-что даже большая часть главныхъ гражданскихъ и уголовныхъ судовъ носятъ общее названіе Судовъ Обычнаго Права, Common-Law-Courts. Прим. перев.}.
   М. Мортменъ."
   Линкольнское Подворье.
   Января 19. 18**.
   Все это было довольно-пріятно, для нашихъ знакомыхъ, но, недовольствуясь такимъ увѣреніемъ и желая уничтожить всякое сомнѣніе прежде чѣмъ рѣшиться окончательно на такое трудное и дорого-стоющее предпріятіе -- выходившее, къ-тому же немножко изъ сферы ихъ обыкновенной практики, которая, какъ мы ужь сказали, была преимущественно по части уголовной -- они этотъ же самый казусъ, но только безъ мнѣнія мистера Мортмена, предложили на разсмотрѣніе другому, младшему нотаріусу, который занятъ былъ несравненно-менѣе мистера Мортмена, и потому долженъ былъ, какъ они предполагали, разсмотрѣть это дѣло насквозь, невзирая на то, что за труды свои онъ получилъ втрое менѣе мистера Мортмена. И вотъ мистеръ Фюсси Френкпледжъ, какъ его называли, дѣйствительно разсмотрѣлъ дѣло насквозь, и во время этого разсмотра перелисталъ около двухъ третей своей маленькой библіотеки, да, кромѣ того, пособралъ еще письменно и словесно съ полдюжины мнѣній отъ пяти или шести ученыхъ друзей своихъ, него во ни ужъ о томъ величественномъ видѣ, съ которымъ онъ объяснялъ все это своимъ внимательнымъ и довѣрчивымъ ученикамъ. И вотъ, наконецъ, его чертёнокъ клеркъ принесъ къ нимъ въ контору, въ Сэффрон-Хилль, драгоцѣнный плодъ трудовъ своего господина, въ формѣ: мнѣнія. Оно было втрое длиннѣе и безконечно-непонятнѣе мнѣнія мистера Мортмена; изъ него можно было усмотрѣть -- кромѣ изумительнаго количества ученаго хлама, которымъ долженъ былъ напичкать себѣ голову его сочинитель, прежде чѣмъ произвелъ на свѣтъ какую вещь -- что ни та сторона, на которую указывалъ мистеръ Мортменъ, ни та, которая дѣйствительно владѣла имѣніемъ, не имѣли на него ровно-никакого права; но что счастливая особа, законнымъ правомъ обладавшая, было какое-то третье лица. Гг. Кверкъ и Геммонъ, порядкомъ озадаченные, долго покачивали головою и ворчали про себя, читая эти два противорѣчащія мнѣнія мужей, глубоко-свѣдущихъ въ законѣ; и, какъ водится, затѣмъ послѣдовала консультація, которая должна была или уничтожить всѣ противорѣчія между мистеромъ Мортменомъ и мистеромъ Френкпледжемъ, или, по-крайней-мѣрѣ, разъяснить дѣло, давъ кліентамъ какую-нибудь новую, свѣтлую мысль, которою они могли бы руководствоваться при ихъ трудномъ и отважномъ предпріятіи.
   Теперь надо вамъ сказать, что мистеръ Мортменъ былъ нотаріусомъ мистера Кверка (во всѣхъ случаяхъ, требовавшихъ содѣйствія такого лица) лѣтъ двадцать сряду, и Кверкъ горой стоялъ за непогрѣшимость мистера Мортмена. Съ своей стороны, мистеръ Геммонъ клялся Френкпледжемъ, который былъ его товарищемъ по школѣ, и ктому же теперь быстро шелъ въ гору. Мистеръ Мортменъ принадлежалъ къ старой школѣ; Френкпледжъ руководствовался новыми идеями. Первый могъ указать въ лѣтописяхъ закона, случаевъ сорокъ, разрѣшенныхъ согласно съ его мнѣніемъ, да отъискать еще штукъ двадцать такихъ, гдѣ рѣшеніе было измѣнено на томъ же основаніи. Послѣдній хоть только и пять лѣтъ занимался практикою, но ужь пріобрѣлъ извѣстность однимъ своимъ мнѣніемъ, которое повело къ тяжбѣ, которая тяжба повела къ розногласнымъ рѣшеніямъ, между Палатою Королевской Скамьи и Палатою Общихъ Исковъ {Палата Общихъ Исковъ (Court of Common Pleas) ведетъ свое происхожденіе отъ норманнской Aula Regis, съ-давнихъ-поръ ужь несуществующей. Она составляла прежде одинъ изъ отдѣловъ этой Aula Regis и самостоятельное существованіе получила въ царствованіе Эдуарда III. Въ этой Палатѣ разсматриваются однѣ только гражданскія тяжбы по искамъ частныхъ лицъ другъ противъ друга.
   Палата Королевской Скамьи (Court of King's Bench) ведетъ начало свое также, какъ и Палата Общихъ Исковъ, отъ той же самой Aula Regis. Главный предметъ этого суда -- иски, отъ имени короля, по всѣмъ дѣламъ уголовнаго рода; но онъ имѣетъ отдѣленіе и для гражданскихъ тяжбъ, которыя, впрочемъ, производятся тоже не иначе, какъ отъ имени короля, для чего предполагается обыкновенно со стороны отвѣтчика какое-нибудь нарушеніе общественнаго порядка, почти всегда совершенно-вымышленное.}. Правда, что слава совершенія такого подвига была впослѣдствіи омрачена рѣшеніемъ Аппелляціоннаго Суда {Аппелллціонный Судъ (Court of Errors) имѣетъ мѣсто въ Палатѣ Шахматной Доски (The Exchequer Chamber), въ присутствіи лорда-казначея, лорда-канцлера и судей изъ Палаты Общихъ Исковъ и изъ Палаты Королевской Скамьи. Въ немъ разсматриваются жалобы на несправедливое или ошибочное рѣшеніе другихъ присутственныхъ мѣстъ, неисключая даже и самой Палаты Королевской Скамьи. Прим. перев.}, произнесеннымъ безъ выслушанія противной стороны, противъ мнѣнія мистера Френкпледжа; но.... мистеръ Френкпледжъ приводилъ всегда такую пропасть примѣровъ, и углублялся до основанія въ каждую вещь, и дѣлалъ такъ много за получаемую имъ плату, и былъ такъ учтивъ!
   Консультація произошла на квартирѣ мистера Мортмена въ 8 часовъ вечера. За нѣсколько минутъ до этого времени гг. Кверкъ и Геммонъ находились уже въ комнатѣ его главнаго клерка и вели очень-учтивый разговоръ съ этою чопорною особою, неопустившей случая объяснить имъ, что онъ одинъ изготовлялъ всѣ черновые проекты для мистера Мортмена, потому-что ученики его были ужасно-лѣнивы, и что мистеръ Мортменъ вычеркивалъ очень-мало изъ того, что онъ писалъ, и что никто другой, какъ онъ, отмѣчалъ въ судебныхъ вѣдомостяхъ всѣ новыя дѣла мистера Мортмена вмѣсто него самого; потому-что самъ мистеръ Мортменъ былъ ужасно какъ занятъ, и недавно еще вице-канцлеръ посѣтилъ мистера Мортмена.... И много говорилъ онъ другаго чего, клонившагося къ тому, чтобъ возвысить мистера Мортмена во мнѣніи своихъ собесѣдниковъ, а особенно въ глазахъ мистера Геммона, у котораго онъ простосердечно разспрашивалъ, давно ли мистеръ Френкпледжъ занимается практикою и гдѣ онъ имѣетъ контору и проч.-- Ровно въ восемь, съ веселымъ взоромъ и суетливой поступью явился самъ мистеръ Мортменъ, только-что окончившій прогулку пѣшкомъ изъ квартиры своей, въ Королевиномъ Скверѣ. Тотчасъ послѣ него пріѣхалъ и мистеръ Френкпледжъ въ-сопровожденіи своего маленькаго клерка, согбеннаго подъ тяжестью двухъ огромныхъ мѣшковъ съ книгами, и консультація началась.
   Входя въ комнату, мистеръ Френкпледжъ не могъ удержаться, чтобъ не бросить застѣнчиваго взора на широкій сголъ, покрытый торжественнымъ строемъ бумагъ и картоновъ (которыя клеркъ мистера Мортмена раскладывалъ съ большимъ вкусомъ передъ каждою консультаціею), и вслѣдъ затѣмъ всѣ четверо усѣлись. Съ какимъ удовольствіемъ описалъ бы я эту сцену во всей подробности, но, къ-сожалѣнію, время не позволяетъ; происшествія, несравненно-важнѣйшія ждутъ меня впереди. Два нотаріуса завязали дѣло, сперва легонько, осторожно и какъ-нельзя-любезнѣе. Любопытно было видѣть, съ одной стороны, полную чувства собственнаго достоинства снисходительность мистера Мортмена, съ другой -- тревожную энергію и говорливость Френкпледжа; и, замѣтьте, каждый разъ, что мистеръ Мортменъ произносилъ что-нибудь, повидимому очень-меткое и значительное, Кверкъ съ восхищеннымъ видомъ обращалъ быстрый и торжествующій взглядъ на Геммона, а тотъ, въ свою очередь, всякій разъ, что мистеру Френкпледжу случалось приводить въ примѣръ какой-нибудь старинный случаи изъ Бепдлое, Годсбольта {Бепдлое, Годсбольта -- старинные авторитеты англійскаго права.} или изъ Годовыхъ Книгъ {Year Books (годовыя книги) -- краткія вѣдомости о рѣшенныхъ дѣлахъ. Онѣ велись со временъ короля Эдуарда II и играютъ до-сихъ-поръ очень-важную роль въ судопроизводствѣ Англіи, гдѣ авторитетъ старинныхъ примѣровъ имѣетъ чрезвычайно-сильное вліяніе на рѣшеніе новыхъ дѣлъ. Прим. перев.}, (что онъ считалъ необходимымъ дѣлать отъ времени до времени, вслѣдствіе своего извѣстнаго, почти-исключительнаго знакомства съ новѣйшими случаями), мистеръ Геммонъ, говорю я, въ свою очередь, поглядывалъ на Кверка съ улыбкой спокойнаго превосходства. Мистеръ Френкпледжъ говорилъ почти все время; мистеръ Мортменъ, непоколебимый въ первоначальномъ взглядѣ своемъ на дѣло, слушалъ его съ внимательнымъ, добродушнымъ видомъ, пріятно размышляя между-тѣмъ о достоинствѣ выпитаго имъ портвейна (первой бутылки изъ новооткупореинаго ящика) и о томъ, какая суматоха можетъ послѣдовать отъ канцлера по дѣлу, съ его совѣта внесенному въ Палату, гдѣ оно разсмотрѣно было въ тотъ самый день. Наконецъ Френкпледжъ, распространяясь о томъ и о семъ, задѣлъ какъ-то нечаянно за одинъ любимый конекъ Мортмена, и тутъ-то оба накинулись на него кто съ чѣмъ попало, доказывали, опровергали, кричали, горячились и цѣлыя двадцать минутъ проспорили изо всей мочи о какомъ-то вопросѣ, неимѣвшемъ ни малѣйшаго отношенія къ предмету ихъ консультаціи. Кончилось тѣмъ, что Мортменъ остался, какъ водится, при своихъ убѣжденіяхъ, а Френкпледжъ укрѣпился за своими книгами. Оба они, разумѣется, слегка уступили другъ другу на пунктахъ второстепенной важности, иначе, конечно, какая же и польза могла быть видна отъ ихъ консультаціи? но все-таки ни одинъ изъ нихъ не измѣнилъ тому, на что рѣшился сначала, ни одинъ не отказался отъ прежняго своего мнѣнія. Оба они наговорили бездну глубокой юриспруденціи, что имѣло ро-крайней-мѣрѣ одинъ положительный результатъ, а именно: запутало въ-конецъ и Кверка и Геммона, которые отправились домой, признаться сказать, не съ очень-ясными понятіями насчетъ того, о чемъ шла рѣчь (хоть оба они, до консультаціи, дѣйствительно понимали кое-что въ дѣлѣ) и дорогою стояли, каждый крѣпко, за мнѣніе своего нотаріуса. Каждый протестовалъ, что въ жизни еще онъ ни разу не былъ введенъ въ заблужденіе, Кверкъ -- совѣтами Мортмена, а Геммонъ -- наставленіями Френкпледжа, и каждый мысленно положилъ, что своему нотаріусу онъ будетъ съ этого времени отдавать изъ конторы болѣе дѣла, чѣмъ прежде. Я съ сожалѣніемъ долженъ прибавить, что въ этотъ вечеръ они разстались немножко не такъ дружелюбно, какъ то обыкновенно случалось. Къ утру однакожь, это маленькое раздраженіе, или, скорѣе сказать, соперничество прошло совершенно, и они согласились, не бросая окончательно этого дѣла, спросить мнѣніе мистера Треселя, великаго мистера Треселя. То былъ дѣйствительно необыкновенный нотаріусъ -- совершенное чудо учености по части законовъ недвижимой собственности, впродолженіе сорока-пяти лѣтъ онъ имѣлъ такую огромную практику, что послѣднія десять ужь вовсе не показывалъ носа изъ своей конторы, сперва по недостатку времени, а тамъ и по собственному вкусу, и такъ постоянно занятъ былъ рукописями на норманно-французскомъ и судебно-латинскомъ языкахъ, писанными стариннымъ англійскимъ почеркомъ, что почти совершенно разучился писать современными буквами. Мнѣнія его появлялись на свѣтъ въ трехъ различныхъ видахъ письма. Вопервыхъ, въ такомъ, который могъ разобрать только онъ одинъ, да старый его клеркъ; вовторыхъ, въ такомъ, что онъ одинъ только могъ прочесть, и въ третьихъ, наконецъ,-- въ такомъ, въ которомъ ни его клеркъ, ни онъ и никто на свѣтѣ не могъ разобрать ни единаго слова. Употребленіе этихъ трехъ сортовъ зависѣло отъ трудности дать отвѣтъ по предлагаемому дѣлу. Если оно было ясно, то отвѣтъ очень-благоразумно писалъ онъ нумеромъ первымъ; если очень-трудное, то, разумѣется, нумеромъ вторымъ; если же оно было въ высшей степени запутано и вмѣстѣ важно, тогда только отвѣтъ появлялся написанный почеркомъ нумера третьяго, что ужь значило, что по этому дѣлу не слѣдовало дѣлать вопроса, и что, потому, оно не заслуживаетъ отвѣта. Несмотря на такія странности, плоды подъ этой грубой скорлупой были самые драгоцѣнные. Законъ мистера Треселя былъ выше всякаго другаго закона. Ходили слухи, что даже лордъ Эльдонъ {Лордъ Эльдонъ былъ главный канцлеръ въ царствованіе Георга ІI. Прим. перев.} (который и самъ былъ немало знакомъ съ такими предметами), почтительно покорялся авторитету Треселя и просидѣлъ бы до разсвѣта, хмуря и дергая свои густыя брови, еслибъ нашелъ, что мнѣніе его по какому-нибудь дѣлу не согласно съ мнѣніемъ Треселя. Таковъ-то былъ тотъ великій авторитетъ, къ которому, какъ къ послѣдней инстанціи, рѣшились обратиться господа Кверкъ, Геммонъ и Снапъ. Въ его контору, день или два спустя послѣ консультаціи у мистера Мортмена, отправили они свое дѣло съ очень-значительною платою, и, свидѣтельствуя свое почтеніе его клерку, просили сообщить имъ отвѣтъ этого страшнаго оракула черезъ мѣсяцъ, что было самый кратчайшій срокъ времени, въ который отвѣты Треселя доходили обыкновенно до его терпѣливыхъ, но озабоченныхъ кліентовъ. Отвѣтъ полученъ былъ наконецъ съ запиской отъ мистера Прима, его клерка, увѣдомлявшаго, что онъ, то-есть означенный Примъ, будетъ ожидать ихъ, гг. Кверка, Геммона и Снапа, у себя въ конторѣ на другой день утромъ, для объясненія имъ мнѣнія, которое только-что прочелъ ему самъ мистеръ Тресель, потому-что оно оказалось написано нумеромъ вторымъ. Мнѣніе занимало около двухъ страницъ, и почеркъ сильно сбивалъ на китайскій или арабскій, съ какою-то странною примѣсью буквъ, похожихъ на греческія. Невозможно было смотрѣть на все это безъ невольнаго, почтительнаго страха. Напрасно старый Кверкъ косился на него со всѣхъ сторонъ, часа два сряду, призвавъ къ себѣ предварительно на помощь одного стараго пріятеля, стряпчаго, лѣтъ пятьдесятъ сряду занимавшаго эту должность. Нѣтъ, даже самъ мистеръ Геммонъ вышелъ наконецъ изъ терпѣнія и произнесъ потихоньку два или три маленькія проклятія. Ни одинъ изъ нихъ не могъ разобрать тутъ ни слова. Что жь касается до Снапа, то ему его и не показывали, потому -- что оно было совсѣмъ не по его части, которая ограничивалась Палатою Неоплатныхъ Должниковъ, Судомъ Ольд-Бейли {Old-Bailey -- Мѣстный Уголовный Судъ въ городѣ Лондонѣ.}, клеркенвильскими засѣданіями {Clerkenwell Sessions -- Судъ клеркенвельской части города, принадлежащій къ числу четвертныхъ засѣданій (quarter sessions), такъ-называемыхъ, потому-что они происходятъ четыре раза въ годъ: въ половинѣ января, послѣ Крещенія, на Ѳоминой-Недѣлѣ, послѣ Пасхи, въ половинѣ іюля и осенью, въ октябрѣ, послѣ Михайлова-дня. Во время этихъ засѣданій разбираются проступки и вины низшаго разбора, некасаясь до настоящихъ преступленій. Прим. перев.}, полицейскими конторами, черною работою по части судовъ Обычнаго Права, да придирками къ клеркамъ собственной конторы -- отрасль, по которой онъ дошелъ до совершенства.
   Къ неописанному восторгу ихъ, мнѣніе Треселя совершенно подтверждало заключеніе мистера Мортмена (несмотря на то, что, какъ водится, ни одно изъ мнѣній, прежде-полученныхъ, не было приложено при дѣлѣ). Ничего не могло быть послѣдовательнѣе, яснѣе и сжатѣе мнѣнія, изложеннаго этимъ великимъ человѣкомъ. Мистеръ Кверкъ былъ въ восторгѣ. Онъ немедленно послалъ за гравированнымъ портретомъ Треселя, недавно поступившимъ въ продажу, заплатилъ за него пять шиллинговъ и велѣлъ обдѣлать его въ рамку съ тѣмъ, чтобъ послѣ повѣсить въ собственномъ своемъ кабинетѣ, гдѣ ужь висѣлъ очень-курьёзный силуэтъ мистера Мортмена. Въ необыкновенно-веселомъ расположеніи духа, увѣрялъ онъ мистера Геммона, который замѣтно былъ опечаленъ насчетъ пріятеля своего, Френкпледжа, что всякій долженъ быть въ свою очередь начинающимъ, и что даже самъ онъ, мистеръ Кверкъ, былъ въ свое время не болѣе какъ новичокъ.
   Разъ толкомъ напавъ на слѣдъ, гг. Кверкъ и Геммонъ, скоро повели со всѣхъ сторонъ свои тайныя, по дѣятельныя разъисканія. Мало-по-малу они открыли, что Габріель Титльбетъ Титмаузъ проведя большую часть жизни башмачникомъ въ Вейтхевенѣ, подъ-конецъ переселился въ Лондонъ, гдѣ и померъ около 17... года. На этой точкѣ они стояли долгое время, назло двумъ объявленіямъ въ газетахъ, на которыя они рѣшились очень-неохотно, боясь привлечъ вниманіе тѣхъ, чей интересъ былъ такъ прямо противоположенъ успѣху ихъ предпріятія. Однакожь и эта часть дѣла была улажена довольно-ловко, благодаря находчивости мистера Геммона, которому пришла въ голову счастливая идея не вызывать въ объявленіи законнаго наслѣдника, а написать просто: ближайшаго родственника, какъ это и было сдѣлано. Первое выраженіе могло обратить на себя неблагопріятное любопытство, чего наврядъ ли можно было ожидать отъ втораго. Наконецъ, ужь "по третьему спросу" вскрылся у нихъ подърукою мистеръ Титльбетъ Титмаузъ такимъ точно образомъ, какъ мы это видѣли. Родственныя отношенія его къ Габріелю Титльбету Титмаузу были неоспоримы; однимъ словомъ онъ былъ сынъ и законный наслѣдникъ этой умершей особы.
   Читатель легко пойметъ досаду и отвращеніе Геммона, при видѣ наружности, манеръ и характера этого лица, въ несомнѣнныхъ правахъ котораго онъ убѣдился еще при первомъ свиданіи, когда онъ вызвалъ его изъ магазина Тэг-Рэга. "Вотъ" думалъ, онъ, "неоспоримый закрытый владѣтель этого прекраснаго имѣнія, находящагося теперь въ рукахъ человѣка, который (въ-сравненіи съ Титмаузомъ) также мало имѣетъ на него права, какъ и самъ Тэг-Регъ, или кто бы то ни было другой; вотъ тотъ, для кого домъ ихъ готовь былъ взвалить на свою шею такую тяжелую отвѣтственность, начавъ процесъ, въ которомъ ихъ, разумѣется, ожидало на всѣхъ пунктахъ самое жаркое и отчаянное сопротивленіе со стороны тѣхъ, кто имѣлъ въ рукахъ своихъ, какъ говорится, девять десятыхъ закона, то-есть владѣніе, и опираясь на него, какъ на каменную гору, обладалъ въ огромномъ размѣрѣ всѣми средствами успѣшной обороны". Разумѣется, гг. Кверкъ, Геммонъ и Снапъ не вздумали предпринимать такого дѣла, неубѣдясь предварительно, что оно стоитъ труда, и въ этомъ они поступили не болѣе какъ благоразумно. Они замышляли сдѣлать себя, по собственной доброй волѣ, орудіями доставленія неизмѣримыхъ выгодъ человѣку, совершенно для нихъ постороннему, неимѣвшему въ карманѣ ни пенни, для поддержанія процеса, необходимаго для отъисканія своихъ правъ. Неговоря ужь о кой-какихъ юридическихъ затрудненіяхъ, которые сосредоточивались передъ ними въ двухъ неловкихъ, и непріятныхъ словахъ: Ментенансъ и Шампарти {Maintenance и Champerty -- термины англійскаго уголовнаго права. Объясненіе смотри далѣе на стр. 79. Прим. перев.}, и смотрѣли имъ прямо въ лицо каждый разъ, что они начинали обдумывать и пріискивать какое-нибудь прямое средство обезпечить себѣ справедливую награду за свой рискъ и за свои труды; неговоря ужь обо всемъ этомъ, ну, что если послѣ многихъ разорительныхъ издержекъ вдругъ оказалось бы, что высокіе авторитеты, одобрившіе ихъ предпріятіе, въ-отношеніи закона, основали свое утвердительное мнѣніе на сцѣпленіи такихъ фактовъ, которые какъ ни удовлетворительны казались на бумагѣ, на дѣлѣ, однакожь, не могли быть поддержаны существеннымъ образомъ, при зоркомъ разборѣ и рѣшительномъ сопротивленіи противной стороны?.. Тогда все вмѣстѣ, и время и труды и деньги, пропало бы даромъ и изъ-за кого еще?.. Изъ-за такого пошлаго, самоувѣреннаго фата, такого неблагодарнаго эгоиста, какъ Титмаузъ! Недаромъ, стало-быть, далъ мистеръ Геммонъ, какъ мы это видѣли, себѣ и партнёрамъ своимъ два дня сроку между первымъ свиданіемъ своимъ съ Титмаузомъ и формальнымъ знакомствомъ его съ фирмою на то, чтобъ обдумать ихъ положеніе и способы дѣйствія. Но образчикъ его свойствъ, обнаруженный при этомъ знакомствѣ, такъ далеко превзошолъ горькій отчетъ мистера Геммона, приготовлявшаго ихъ къ этой встрѣчѣ, и возбудилъ такое непреодолимое отвращеніе, что они едва не рѣшились бросить это дѣло совсѣмъ, лишь бы только развязаться ужь вмѣстѣ и съ нимъ и съ Титмаузомъ. Но, съ другой стороны, тутъ были все-таки огромныя выгоды и по части ихъ дѣловыхъ занятій и чисто-денежнаго рода, отъ которыхъ отказаться такъ легко было бы безумствомъ со стороны всякой конторы. Все это, впрочемъ, была неравная борьба между чувствомъ и выгодою. Въ случаѣ, еслибъ имъ удалось вырвать изъ рукъ настоящаго владѣльца это богатое имѣніе и вручить его тому, кто имѣлъ на него законное право, совершивъ такой подвигъ, единственно при помощи своего дѣловаго искусства, настойчивости и значительныхъ денежныхъ издержекъ (страшная перспектива, конечно, но у мистера Кверка было въ запасѣ тысячъ до 30 фунтовъ стерлинговъ), то какая награда могла показаться слишкомъ-значительною за такія блестящія услуги? Неговоря ужь о славѣ, которую пріобрѣла бы ихъ контора, какъ по своей части, такъ и въ свѣтѣ вообще, и несчитая всѣхъ существенныхъ и постоянныхъ выгодъ, въ случаѣ, еслибъ имъ ввѣрено было, что совершенно-естественно, общее управленіе собственностью со стороны новаго, неопытнаго и довѣрчиваго владѣльца... да, но вотъ тутъ-то и была запятая! Что за безвкусный и отвратительный образчикъ такого новаго владѣльца явился ихъ жадно-ожидающимъ, по скоро разочарованнымъ взорамъ!.. Хоть и тутъ, впрочемъ, отъ нихъ не ускользнули два или три утѣшительные признака нѣкоторой жадности въ характерѣ и наклонности къ тяжбамъ, обѣщавшихъ доставить современемъ пріятное и вмѣстѣ выгодное занятіе для ихъ энергической дѣятельности. Положеніе въ жизни и интересы давно успѣли сдѣлать ихъ зоркими наблюдателями; но едва ли имъ случалось видѣть когда-нибудь, чтобъ низкія и отвратительныя свойства выходили наружу такъ рѣзко, именно въ ту самую минуту, когда, по всей вѣроятности, можно было ожидать проявленія лучшихъ чувствъ человѣческой природы, такихъ, напримѣръ, какъ восторженная благодарность или другое что-нибудь въ этомъ родѣ. Въ разныя времена имъ доставалось имѣть дѣло съ довольно-забавными экземплярами человѣческой природы, но едва ли когда-нибудь съ такимъ противнымъ и несговорчивымъ, какъ Титльбетъ Титмаузъ. Какъ положиться на такой характеръ? Сквозь всю его грубость и слабость просвѣчивало какое-то низкое лукавство, котораго одного ужь было достаточно, чтобъ держать постоянно насторожѣ ихъ высшую и опытную хитрость? Всѣ эти затрудненія были очень-непріятны; но, несмотря на то, партнёры не могли рѣшиться избѣгнуть ихъ, бросивъ дѣло совершенно. Далѣе представлялся вопросъ: какъ овладѣть Титмаузомъ? какъ заранѣе основать свое вліяніе надъ нимъ, на твердой опорѣ, такъ, чтобъ сдѣлать его кліентомъ перваго сорта? Его опасенія и выгоды были, разумѣется, тѣ рычаги, за которые ихъ опытныя руки должны были взяться, чтобъ дѣйствовать успѣшно, и объ этомъ важномъ предметѣ много долгихъ и заботливыхъ совѣщаній имѣли между собою гг. Кверкъ, Геммонъ и Снапъ. Первое великое дѣло состояло въ томъ: въ какой мѣрѣ и когда должны они были познакомить его съ сущностью его ожиданій?
   Геммонъ совѣтовалъ: по мѣрѣ возможности, держать его въ неизвѣстности, покуда успѣхъ не будетъ у нихъ въ виду; а между-тѣмъ, такъ-какъ до этого могло быть еще довольно-далёко, шпорить его поперемѣнно то надеждами, то страхомъ, пріучать къ совершенной отъ нихъ зависимости и толковать безпрестанно объ огромныхъ пожертвованіяхъ и хлопотахъ, переносимыхъ ими для его пользы. Такимъ-образомъ, полагалъ онъ, можно было кое-что сдѣлать; можно было образовать изъ него орудіе, отчасти годное для ихъ намѣренія, и довести его до убѣжденія, что все должно непремѣнно пропасть, если дѣло выйдетъ у нихъ изъ рукъ. Кое-что въ этомъ родѣ имѣлъ въ виду осторожный, дальновидный и хладнокровный Геммонъ. Мистеръ Кверкъ, виновникъ открытія, полагалъ иначе: сказать ему разомъ весь объемъ того, что они могли для него сдѣлать, а именно, превратить голоднаго и нищаго сидѣльца въ законнаго обладателя 10,000 фунтовъ годоваго дохода, съ большимъ запасомъ наличныхъ денегъ. Это должно было, по его мнѣнію, ошеломить Титмауза сразу, привести его въ совершенную покорность и однимъ ударомъ сдѣлать изъ него все, что только они желали. Тогда онъ тутъ же повергнется ницъ, съ почтительною благодарностью, и будетъ, сверхъ-того, смотрѣть на нихъ какъ на трехъ боговъ, которые, по малѣйшему желанію своему, могутъ уничтожить его счастье. "Вотъ какъ мы должны сдѣлать!" говорилъ мистеръ Кверкъ, а мистеръ Кверкъ былъ 40 лѣтъ занятъ практикою, привелъ дѣла конторы въ то цвѣтущее положеніе, въ которомъ они теперь находились, владѣлъ и теперь еще половиною общей суммы (двѣ трети изъ другой половины, принадлежали Геммону, а остальное Снапу); къ-тому же Геммонъ имѣлъ довольно-ясное предчувствіе, что фонды, необходимые для веденія войны, выйдутъ изъ туго-набитыхъ кармановъ старшаго партнёра. Такимъ-образомъ, послѣ долгаго спора, онъ формально отказался отъ своего плана въ пользу проекта мистера Кверка, неизмѣнивъ, впрочемъ, нимало прежняго своего мнѣнія. Что касается до Снапа, то съ этимъ знаменитымъ членомъ фирмы два старшіе партнёра очень-мало совѣтовались о дѣлѣ, которое покуда не дошло еще до той точки, на которой его могущественныя способности могли быть приведены въ дѣйствіе. Впрочемъ, онъ, разумѣется, слыхалъ многое изъ того, что затѣвалось, и зналъ, что скоро пойдетъ переписка Богъ-знаетъ какого множества копій съ "объявленіи о насильственномъ завладѣніи", съ "прошеніи на случайнаго завладѣтеля" {Всѣ эти судебные термины будутъ объяснены въ свое время, или самымъ текстомъ романа, или въ примѣчаніяхъ, прилагаемыхъ къ переводу.} и проч., въ той степени, по-крайней-мѣрѣ, въ какой онъ былъ знакомъ съ подробностями этого страннаго и иррегулярнаго судопроизводства. Такимъ-образомъ рѣшено было наконецъ, что объявленіе Титмаузу, при первомъ посѣщеніи, предмета его блестящихъ ожиданій будетъ зависѣть отъ благоусмотрѣнія мистера Кверка. Читатель помнитъ, какой неожиданный оборотъ приняло дѣло при этомъ важномъ случаѣ; и если разсчетъ Кверка оказался не такъ вѣренъ, какъ догадки дальновиднаго и осторожнаго Геммона, то все же нельзя не согласиться, что Геммонъ имѣлъ довольно причинъ удивляться проворной и ловкой распорядительности, съ которою Кверкъ поправилъ свою ошибку, при помощи Снапа. Дѣйствительно, что могло быть благоразумнѣе пріема, сдѣланнаго имъ Титмаузу, когда тотъ приведенъ былъ назадъ ловкимъ Геммономъ. Далѣе, неменѣе важный вопросъ представлялся: какъ обезпечить имъ себя съ такимъ человѣкомъ, какъ Титмаузъ, въ-отношеніи платы, на которую они считали себя въ правѣ претендовать, въ случаѣ успѣха. Дѣйствительно ли они могли его принудить заплатить хоть даже ту сумму, какая окажется у нихъ въ итогѣ по счету издержекъ? Ну а что если онъ вдругъ возмутится и вытребуетъ сбавку? мистеръ Кверкъ кряхтѣлъ отъ страха при одной мысли объ этомъ. Затѣмъ онъ имѣлъ въ виду кой-какое крупное вознагражденіе, не въ счетъ всего остальнаго; и что касалось до этого пункта, они боялись, что имъ ужь рѣшительно нельзя будетъ обезпечить себя ничѣмъ и прійдется просто положиться на честь и благодарность Титмауза; а между-тѣмъ -- увы! какой образчикъ этихъ свойствъ онъ успѣлъ уже имъ обнаружить!.. Основывать на добромъ расположеніи такого человѣка, какъ онъ, надежду скораго разсчета въ нѣсколько тысячъ фунтовъ издержекъ, да кромѣ того, ожидать отъ него добровольной уплаты пяти или, можетъ-быть даже десяти тысячъ фунтовъ стерлинговъ награжденія, было, разумѣется, не очень-утѣшительно... но это еще не все. Кверкъ, а за нимъ и мистеръ Геммонъ, бросали не разъ боязливые взгляды на слѣдующіе два параграфа книги, извѣстной подъ именемъ Комментаріевъ Клакстона.
   "Ментененсъ (Maintenance) есть непрошенное вмѣшательство какого нибудь лица въ тяжбу, нисколько до него некасающуюся; когда лицо это поддерживаетъ или помогаетъ, той или другой партіи, деньгами или другимъ какимъ бы то ни было образомъ въ веденіи и защитѣ продеса... Такія дѣйствія, суть нарушеніе общественной справедливости, поелику они поддерживаютъ споры и распри и обращаютъ цѣлебную силу закона въ орудіе угнетенія... Въ наказаніе, по обычному праву, опредѣляется пеня и тюремное заключеніе, а по статуту Генриха VIII -- штрафъ въ 10 фунтовъ стерл.
   "Шампарти (Champerty, campi-partitio) -- видъ Ментененсъ и наказывается такъ же точно. Оно состоитъ въ условіи съ истцомъ или отвѣтчикомъ: "Campum partiri" то-есть раздѣлить земли, или другіе искомые предметы между-собою, если дѣло буллетъ выиграно; причемъ Шампарторъ (Champertor) принимаетъ "на себя обязанность вести искъ на собственный счетъ...
   ..."Эти язвы гражданскаго общества, постоянно стремящіяся къ возмущенію спокойствія своихъ сосѣдей и непрошеннымъ образомъ вмѣшивающіяся въ постороннія ссоры, рискуя, притомъ, даже и собственнымъ имуществомъ, были строго осуждаемы по римскому праву, которое наказывало ихъ конфискованіемъ третьей части имущества и вѣчнымъ безчестіемъ".
   Параграфы были дѣйствительно-интересные!
   Много имѣли партнёры разговоровъ и консультацій съ гг. Мортменомъ и Френкпледжемъ насчетъ того вопроса: не было ли какого-нибудь средства обезопасить себя отъ неблагодарности Титмауза и вмѣстѣ отъ отвѣтственности передъ закономъ. Лысая голова мистера Кверка краснѣла до самой маковки каждый разъ, какъ онъ думалъ о томъ, что его счетъ можетъ быть убавленъ или онъ самъ посаженъ въ тюрьму (въ его преклонныя лѣта!), съ печальнымъ правомъ раздумывать на досугѣ о проступкахъ, за которые онъ туда попалъ, да еще съ обязанностью уплатить нѣкоторую пеню, о чемъ упомянуто выше. Что касается до Геммона, то онъ зналъ, что должно быть какое-нибудь средство достигнуть этой цѣли такъ или иначе; пріятель его, Френкпледжъ, находилъ тутъ несравненно-меньше затрудненій, чѣмъ Мортменъ, котораго Геммонъ считалъ робкимъ и устарѣлымъ практикомъ. "Суды (говорилъ мистеръ Фрепкпледжъ) ныньче сильно возстаютъ противъ теоріи Ментененсъ, какъ основанной на положеніи дѣлъ, давно измѣнившемся: cessante ratione, cessat et ipsa leer, было любимымъ его правиломъ. Отъ всякаго зла должно быть противоядіе (говорилъ онъ); а развѣ не было зла въ положеніи человѣка, несправедливо-лишеннаго своей собственности? И какъ же можетъ быть оно полечиваемо, если старый законъ: ментененсъ будетъ стоять какъ пугало, загораживая дорогу человѣколюбивымъ и великодушнымъ юристамъ. Неуже-ли нельзя было позволить никому принять сторону угнетеннаго, въ надеждѣ на полное вознагражденіе? На это, пожалуй, скажутъ, что бѣдный истецъ можетъ вести искъ in forma pauреns (то-есть по формѣ, дозволенной неимущимъ); но, въ такомъ случаѣ, вѣдь онъ долженъ присягнуть, что у него нѣтъ за душой пяти фунтовъ стерлинговъ; а между-тѣмъ, мало ли найдется людей, которые, по совѣсти, не могутъ дать такой клятвы; но притомъ все-таки не въ-состояніи вести процесса, требующаго нѣсколькихъ тысячъ. Кромѣ того, удивительная перспектива для такого исца (in formci pauperis), въ случаѣ, если онъ проиграетъ тяжбу, быть принуждену выбирать любое изъ двухъ: или заплатить издержки, или быть выдрану плетьми". {Блакстони, томъ III, стр. 400, гдѣ, впрочемъ, прибавлено, что этотъ обычай вышелъ изъ употребленія.} Такъ разсуждалъ самъ съ собою этотъ хитрый человѣкъ, мистеръ Френкпледжъ, и наконецъ убѣдился, что онъ пріискалъ орудіе, которое должно вполнѣ соотвѣтствовать цѣли. Если я не ошибаюсь, это было обязательство, отъ имени Титмауза, съ обѣщаніемъ уплаты гг. Кверку, Геммону и Снапу 10,000 ф. стер., черезъ два мѣсяца спустя послѣ того, какъ онъ будетъ введенъ во владѣніе всѣми доходами и выгодами означеннаго имѣнія. Условіе этого обязательства было, какъ полагалъ его изобрѣтатель, придумано мастерски, и проектъ его лежалъ передъ гг. Кверкомъ, Геммономъ и Снапомъ, въ середу утромъ (то-есть на другой день послѣ посѣщенія Титмауза) и заслужилъ наконецъ одобреніе даже самого мистера Кверка, какъ вдругъ -- бацъ! летитъ отъ Френкпледжа записка... Записка эта была съ увѣдомленіемъ, что едва успѣлъ онъ написать черновой проектъ обязательства, какъ ужь имѣлъ случай слегка измѣнить свое первоначальное мнѣніе, наткнувшись невзначай на одно недавно-рѣшенное дѣло, гдѣ одинъ документъ, совершенно-похожій на тотъ, который онъ приготовилъ для своихъ кліентовъ, найденъ былъ вовсе недѣйствительнымъ, какъ по простому закону, такъ и по эквити {Equity -- этимъ именемъ называется въ англійскомъ правѣ тотъ высшій принципъ справедливости, во имя котораго дозволяется иногда отступленіе отъ буквальнаго смысла закона въ случаѣ, если онъ слишкомъ жостокъ или неудобопримѣнимъ. Equity имѣетъ свои особые суды, главный изъ которыхъ находится въ вѣдомствѣ лорда-канцлера. Прим. перев.} или великодушному его истолкованію. Записка мистера Френкпледжа, впрочемъ, написана была такъ искусно и такъ успѣшно скрывала его отступленіе въ туманѣ протоворѣчащихъ авторитетовъ, что кліенты проклинали законъ, а не ихъ прожектёра, и сверхъ-того, благоразумно умалчивая титулъ недавно-рѣшеннаго дѣла, онъ покуда не далъ имъ замѣтить, что дѣло это предшествовало восьми или десяти примѣрамъ, которые онъ (неутомимый человѣкъ!) пріискалъ для нихъ въ цвѣтникѣ законовѣдѣнія и выписалъ въ рядъ на оберткѣ проекта. Немножко озадачены были гг. Кверкъ и Геммонъ, да и не мудрено, этимъ новымъ взглядомъ на результатъ авторитетовъ. "Мортменъ всегда правъ!" замѣтилъ Кверкъ, смотря пристально на Геммона, который отвѣчалъ только то, что когда-нибудь Френкпледжъ будетъ такъ же старъ, какъ и Мортменъ теперь; а къ тому времени -- думалъ онъ -- я знаю также гдѣ и ты будешь, любезный пріятель, если только правду говоритъ одна извѣстная книга". Въ такомъ-то пріятномъ расположеніи духа находились партнёры въ ту пору, когда передъ ними явилась нахальная фигура Хекебека, какъ это прежде было описано. Комментаріи этой особы на отвратительный текстъ Титмауза произвели на нихъ дѣйствіе, которое не трудно отгадать. Около этого-то именно времени, когда умы ихъ были подъ вліяніемъ такихъ двухъ охладительныхъ причинъ, то-есть дерзости Хекебека и сомнѣнія Френкпледжа, написана была записка Геммона къ Титмаузу (по обстоятельствамъ, конечно, еще очень-снисходительная), та самая, которая повергла его въ такія мученія. Въ то же время, Кверкъ призвавъ Снапа къ себѣ въ комнату, просилъ его распорядиться, чтобъ Титмаузу впередъ отказывали, если онъ явится еще въ комнату, о чемъ Снапъ тотчасъ же и отдалъ приказаніе въ комнатѣ клерковъ такимъ тономъ, который могъ служить настоящимъ образчикомъ повелительнаго наклоненія.
   День или два спустя, мистеръ Кверкъ (который впивался какъ клещъ во все, что ему ни попадалось), сидя у себя дома, за обѣдомъ, раздумывалъ надъ тою страницею принесенныхъ имъ съ собою блакстоновыхъ комментарій, гдѣ находились приведенные нами параграфы (давно выученные наизусть и Кверкомъ и Геммономъ). Вдругъ ему показалось, что онъ нашелъ довольно-замѣчательный крючокъ, о которомъ чѣмъ долѣе онъ размышлялъ, тѣмъ болѣе приходилъ въ изумленіе отъ него, такъ-что рѣшился даже на слѣдующее утро зайдти къ мистеру Мортману. Искра свѣта, озарившая его мозгъ, выбита была его жосткою головою изъ слѣдующей сентенціи текста: "Можно, однакожь, не подвергая себя отвѣтственности законовъ, поддерживать искъ своего близкаго родственника, слуги или сосѣда, изъ милосердія или состраданія; въ противномъ же случаѣ, законъ полагаетъ въ наказаніе" и проч. и проч.
   Кверку показалось, что слова, которыя мы подчеркнули, могли быть какъ-нельзя-лучше примѣнены къ случаю бѣднаго Титльбета Титмауза. Онъ началъ смотрѣть на дѣло съ этой точки зрѣнія и такъ ею увлекся, что ему показалось будто онъ и въ-самомъ-дѣлѣ чувствуетъ что-то въ родѣ милосердія или состраданія къ бѣдному Титльбету, лишенному своихъ правъ, угнетаемому грубымъ магазинщикомъ въ Оксфордской Улицѣ и ужь вѣрно часто терпящему голодъ. "Большое счастіе, если кто изъ насъ имѣетъ средства и охоту помогать своимъ бѣднымъ сосѣдямъ" думалъ Кверкъ, потихоньку допивая второй стаканъ вина, возвеселяющаго сердце человѣческое и также, вѣроятно, смягчающаго это сердце, потому-что, чѣмъ-болѣе онъ пилъ, тѣмъ болѣе-и-болѣе душа его располагалась къ жалости и тѣмъ чувствительнѣе дѣлался онъ къ разнымъ сострадательнымъ побужденіямъ. Такъ-что, когда Кверкъ докончилъ свой графинъ, главный партнеръ извѣстной формы былъ чуть-чуть не въ въ слезахъ. Эти добродѣтельныя чувства вели за собой свою собственную награду. Отъ времени до времени они какъ-будто вызывали слабый, радужный образъ обязательства на уплату 10,000 ф. стерлинговъ!
   Въ тому времени, когда старый Кверкъ пришелъ въ свою контору, на слѣдующее утро, жаръ его, правда, остылъ; но если въ сердцѣ его оставалось еще хоть что-нибудь отъ задумчивой нѣжности прошедшаго вечера, то слѣдующее патетическое письмо Титмауза могло сдѣлать на него очень-глубокое впечатлѣніе и утвердить въ благосклонной и безкорыстной душѣ стараго стряпчаго мысль, что Титмаузъ былъ дѣйствительно его бѣдный сосѣдь. Вотъ подстрочная копія съ этого замѣчательнаго письма. Оно было написано Титмаузомъ чисто изъ собственной головы, и собственными руками отдалъ онъ его въ контору, довольно-поздно, прошедшею ночью.

"Господамъ Кверку, Геммону и Снапу"

   "Джентльмены,-- Ваше Много Уважаемое Письмо, лежитъ теперь переломною настолѣ и долженъ Признаться надѣлало мнѣ Большаго Безпокойства поелику Думалъ что Все между нами Улажено тоесть всѣ Непріятности прошедшаго Четверга-вечера, которыя я всепокорнѣйше признаюсь произошли единственно Помоей Собственной Ошибкѣ А Нисколько Неотъ Вашей поелику Вы обошлись сомною, Долженъ признаться, Самымъ Почтительнымъ и Превосходнымъ образомъ, какимъ только можно придумать такъ что Я откровенно Скажу что мнѣ нислучалось никогда прежде вофсю свою Жизнь находиться въ Компаніи Такихъ Высокихъ и Знаменитыхъ Джентльменовъ, вчемъ готовъ Присягнуть по совѣсти. Джентльмены, будьте снисходительны и примите всоображеніе Грогъ, (который кажется былъ Слишкомъ Крѣпокъ) а также мое крайнее беспокойстно въ Которомъ я Находился передъ Этимъ, что очевидно для Всѣхъ Насъ эту пору Присутствовавшихъ Особъ и очень естественно что Случилось Поелику я ни минуты не имѣлъ Спокойствія Души стѣхъ поръ какъ послѣ такова Дерскова поведенія, что конечно справедливо оттого не могу Отречься передъ Такими Джентльменами какъ Вы которые дѣлаете мнѣ такое Счастіе и Милость что съ моей стороны былбы Страшный грѣхъ и стыдъ (къ коимъ я Надѣюсь никогда не буду Причастенъ) быть (что я не есьмъ) и никогда небуду нечувствительнымъ къ Тому, Джентльмены пріймите все сіе въ Благосклонное Вниманіе по той причинѣ что прошу всепокорнѣйше Прощенія что я теперь и Дѣлаю свеличайшимъ Смущеніемъ въ Душѣ, какое мнѣ Когда либо случалось испытывать, все это только по причинѣ Крѣпкаго Напитка выпитаго мною что я такъ Расходился что всегда (смѣю Увѣрить этомъ Вашъ Почтеннѣйшій Домъ) со мною бывало обыкновенно когда мнѣ случалось подпить хоть немношко стѣхъ самыхъ норъ какъ у меня была Корь когда мнѣ было 3 года что очень хорошо помню и полагаю что Вамъ Извѣстно помнится мнѣ читалъ гдѣ то въ книгѣ что люди Подпивши всегда говорятъ Прямо Навыворотъ противъ ихъ Настоящихъ Мыслей, (что я Увѣренъ никогда еще небыло такъ справедливѣе чѣмъ въ моемъ случаѣ) и получу ли я Деньги или Другое что получу, дѣлайте все что Угодно что все совершенно дозволяю если прикажете и Ниочсмъ Спрашивать небуду, немогу не упомянуть Между прочимъ что Никогда неоткажусь вашему Почтеннѣйшему Дому отсчитать фунтовъ 200 если Получу Имѣніе вчемъ имѣю Крайнюю Нужду.-- М-ръ Геммонъ (самый Наипрямѣйшій Джентльменъ какого только когда либо во Всю свою Жизнь случалось мнѣ встрѣтить) разскажетъ вамъ какъ когда онъ меня остановилъ что я Былъ Совершенно Срѣзавшись эту пору что онъ пошелъ Замной вслѣдъ такъ Любезно и сказалъ ему Тогда же какъ я люблю вашъ Почтеннѣйшій Домъ и что готовъ сдѣлать все отъ меня зависящее къ Вашимъ Услугамъ и сами увидите если не правда,-- Взбѣсился жестоко на этого нахала (Онъ простой Сидѣлецъ въ одномъ Магазинѣ въ Тотнемъ-Корт-Родъ) Хекебека (сіе и есть истинное его имя) за его Дерзость и Задалъ ему такова что Вамъ ужъ вѣрно никогда и видать не случалось, и какъ онъ наколѣнахъ просилъ слезно прощенія у вашего Почтеннѣйшаго Дома не говоря уже про меня поелику нихотѣлъ ему дозволить сего, потому что я говорю Не Прощу Ему потому что онъ не меня обидѣлъ а Васъ, при чемъ дивлюсь его Безстыдству какъ смѣлъ Притти къ Джентльменамъ такимъ какъ вы, когда получу Имѣніе то до гроба не перестану быть Благодаренъ Вамъ а Покуда не повѣрите вкакомъ Волненіи душа моя находится Часто Думаю О Смерти которая есть конецъ Всему кому всемъ Случаѣ Перейдетъ Имѣніе ибо самъ не имѣю ни Брата ни Сестры. А Потому очень сомнѣваюсь чтобы Тѣ врукахъ Которыхъ оно попадетъ Совершенно Увѣренъ Небудутъ къ Вамъ Такъ Хорошо расположены какъ я Джентльмены (въ чемъ будьте увѣрены). Вотъ Все чѣмъ я покуда Осмѣлюсь утруждать васъ На Счетъ моихъ Несчастныхъ Обстоятельствъ Смѣю только прибавить Что со мною теперь обращаются самымъ наиневыносимѣйшимъ образомъ преподло. Въ Магазинѣ совершенно Тиранятъ А. М-ръ Тэгъ-Рэгъ Тотъ Всѣхъ Ихъ Вооружилъ Противъ меня и Никогда Неотыщу себѣ Другаго Мѣста за неимѣніемъ Хорошева Аттестата, который Онъ грозится дать мнѣ Дурной Неговоря уже о Пакостяхъ которыми Кормятъ Съ Понедѣльника вечера, Вчемъ я Увѣренъ Самъ Бѣсъ вѣрно наущаетъ этого Джентльменя (М-ра Тэг-Рэга, который самъ былъ прежде сидѣльцомъ въ Хольборнѣ а Разъ-богатѣлъ женясь на вдовѣ очень Странно ибо совсѣмъ Некрасивъ).

"Остаюсь Вашъ

   "Нижайше Преданный и готовый къ услугамъ до Гроба (еще разъ Покорнѣйше Испрашивая прощенія на счетъ дурнаго Поведенія въ чемъ провинился будучи Навеселѣ Особенно же На Пустой Желудокъ поелику нибралъ вротъ Ничего весь тотъ День а кромѣ такой Гадости до которой Немогъ Дотронуться).

"Вашъ съ глубочайшимъ почтеніемъ
Титльбетъ Титмаузъ.

   "P. S. Если Угодно Приведу Того молодова Человѣка со Слезами Наглазахъ Просить Снова у Васъ прощенія и готовъ Торжественно Присягнуть если Потребуется Что все Это онъ Нагрубилъ По собственному Усмотрѣнію И что Задалъ ему Зато какъ Вышесказано, Причемъ всенижайше Надѣюсь что Осчастливите Ещеразъ Письмецомъ (хоть одну Строчку) Чтобы Успокоить меня что больше Несердитесь. T. Т.
   14 Іюля 18**.
   Это трогательное посланіе, можетъ-быть, заставило бы прослезиться мистера Кверка, если бы онъ былъ склоненъ къ изліяніямъ подобнаго рода; но его видѣли въ слезахъ всего одинъ только разъ, а именно, когда его маленькій счетъ издержекъ (простиравшійся неболѣе какъ на 196 фунт. 15 стерл. 4 шил.) по какому-то иску о векселѣ въ 20 ф. ст. убавленъ былъ на пять шестыхъ цѣлой суммы. Онъ повертѣлъ письмо у себя въирукахъ минутъ пять въ задумчивомъ расположеніи духа, и потомъ понесъ его къ мистеру Геммону. Этотъ джентльменъ взялъ письмо съ любопытствомъ и началъ читать его, помирая со смѣху на каждой строкѣ. "Ха, ха ха!" хохоталъ онъ, окончивъ его:-- "большой шутъ этотъ мистеръ Титмаузъ, ей-Богу!"
   -- Вамъ это кажется очень-забавно? перебилъ мистеръ Кверкъ, стоя возлѣ него и шаря рукою въ карманѣ.
   -- Какое пресмыкающееся, презрѣнное маленькое животное! Ха, ха, ха!
   -- Ну, это еще Богъ-знаетъ; возразилъ Кверкъ сомнительно.-- Я смотрю на это съ другой точки зрѣнія.
   -- Боже мой! восклицалъ Геммонъ, опрокидываясь на спинку креселъ и продолжая хохотать отъ души.
   -- Да что вы никакъ не можете перестать смѣяться? произнесъ Кверкъ довольно-колкимъ тономъ. А я вамъ долженъ признаться, что я не вижу ничего особенно-смѣшнаго въ этомъ письмѣ. Оно написано самымъ почтительнымъ тономъ и обнаруживаетъ хорошее расположеніе къ нашему дому.
   -- О, да! Взгляните-ка, что онъ обо мнѣ говоритъ, перебилъ Геммонъ съ какою-то особенною улыбкою.
   -- Но вѣдь онъ и обо мнѣ также говоритъ, и обо всѣхъ насъ...
   -- О, конечно! Онъ готовъ унижаться передъ нами сколько угодно, покуда самъ не успѣетъ сѣсть намъ на шею.
   -- Но признайтесь, мистеръ Геммонъ, вѣдь изъ этого ужь видно, что мы успѣли его отчасти повернуть по-своему?
   -- Повѣрьте, онъ ни болѣе, ни менѣе, какъ маленькая пресмыкающаяся гадина, и останется такимъ, какъ былъ, до самаго конца тяжбы; а тамъ, когда мы все это кончимъ... Право, мистеръ Кверкъ, можно выйдти изъ себя при мысли, что такому созданію достанется въ руки такое богатство!
   -- Можетъ-быть, мистеръ Геммонъ, но мнѣ кажется, что съ нашей стороны могутъ быть чувства болѣе-возвышенныя! возвратить права угнетенному...
   Онъ не могъ продолжать далѣе.
   -- Гмъ, произнесъ Геммонъ.
   Партнёры поглядѣли другъ на друга и невольно улыбнулись. Намёкъ, или попытка сдѣлать намёкъ на безкорыстіе! да еще въ кверковы годы!
   -- Но согласитесь, по-крайней-мѣрѣ, что онъ теперь хорошо подготовленъ къ выправкѣ, не правда ли? воскликнулъ Кверкъ: -- въ немъ все-таки оказывается что-нибудь, на что мы можемъ дѣйствовать постепенно.
   -- Да не изъ моей ли это книги страница, мистеръ Кверкъ? Не то ли же я говорилъ?
   -- Да; ну такъ что же? довольно-горячо перебилъ Кверкъ. Я пріискалъ зацѣпку, которая, надѣюсь, дастъ намъ возможность согласить это дѣло съ закономъ и укрѣпить все, какъ слѣдуетъ. Я сейчасъ иду переговорить объ этомъ къ Мортмену.
   -- Мнѣ гоже пришла въ голову одна идея въ этомъ родѣ, мистеръ Кверкъ, сказалъ Геммонъ: я сдѣлалъ выписку изъ Комментарій Кока на Литтльтона {Литтльтонъ былъ судья въ царствованіе Эдуарда IV и писалъ о правѣ. Творенія его и до-сихъ-поръ еще въ ходу между юристами Англіи. Комментаріи на него писалъ Сэръ Эдуардъ Кокъ, главный судья въ царствованіе Якова I и тоже знаменитый юристъ. Такимъ-образомъ составилась книга, извѣстная подъ именемъ Комментаріевъ Кока на Литтльтона. Прим. перев.} и не могу понять какъ оба наши нотаріуса опустили это изъ виду? Но мистеръ Френкпледжъ обѣдаетъ сегодня у меня и мы потолкуемъ съ нимъ объ этомъ предметѣ. Кстати мистеръ Кверкъ, надѣюсь, что мы съ нимъ не будемъ имѣть болѣе дѣла, покуда не пріищемъ какого-нибудь винта, довольно-надежнаго
   -- Конечно, конечно мистеръ Геммонъ. Но дѣло въ томъ, что вѣдь онъ все-таки законный наслѣдникъ, стало-быть, если онъ не получитъ, то и никто не можетъ получить; а если ему ничего, то вѣдь и намъ ничего -- а? Какъ вы думаете?
   -- Очень, очень-дѣльное замѣчаніе, мистеръ Кверкъ! отвѣчалъ Геммонъ торжественно и, довольные другъ другомъ, они разстались. Если Кверка можно сравнить съ старою пилою, то Геммонъ, въ свою очередь, былъ совершенное масло, а потому они другъ съ другомъ ладили довольно-хорошо. Встрѣтясь въ конторѣ на другой день утромъ, за ежедневнымъ дѣломъ, они ужь болѣе ни слова не говорили о вчерашнихъ находкахъ своихъ, изъ чего можно заключить, что каждый изъ нихъ убѣжденъ былъ своимъ нотаріусомъ, что придуманное имъ средство не годится ни къ чорту.
   -- Не мѣшало бы намъ, однакожь, сказалъ мистеръ Геммонъ Кверку, разставаясь съ нимъ наканунѣ вечеромъ, послѣ описаннаго нами разговора:-- увѣдомить Титмауза, что мы получили его письмо. Вреда изъ этого не выйдетъ никакого -- неправда ли? а учтивость не дорого стоитъ!
   -- Я только-что объ этомъ думалъ, отвѣчалъ Кверкъ, что онъ обыкновенно дѣлалъ, получая отъ Геммона какой-нибудь намёкъ. Итакъ, въ тотъ же вечеръ отправлена была къ Титмаузу, по почтѣ, франкированная записка слѣдующаго содержанія:
   "Гг. Кверкъ, Геммонъ и Снапъ имѣютъ честь увѣдомить, что они получили любезное письмо мистера Титмауза, писанное имъ вчера вечеромъ, и убѣдительно просятъ его не безпокоиться долѣе о маленькомъ случаѣ, происшедшемъ у нихъ въ конторѣ во вторникъ вечеромъ. Они приняли во вниманіе разныя обстоятельства и, несмотря на все, испытанное ими въ то время огорченье, могутъ увѣрить его, что теперь все забыто. Они просятъ мистера Титмауза быть увѣреннымъ, что они слѣдятъ неупустительно за его интересами и дѣлаютъ въ этомъ отношеніи все, что только могутъ, невзирая на множество серьёзныхъ препятствій и затрудненій. Если имъ удастся современемъ преодолѣть ихъ хоть въ нѣкоторой степени, то онъ можетъ быть увѣренъ, что они немедленно его о томъ увѣдомятъ; а до-тѣхъ-поръ они надѣются, что мистеръ Титмаузъ не будетъ себя безпокоить ни письмами, ни посѣщеніями."
   "Сэффронъ-Хилль, 15 іюля 18**."
   "P. S. Гг. Кверкъ, Геммонъ и Снапъ очень сожалѣютъ, что неудовольствія возникли (Геммонъ едва могъ писать отъ смѣха) между мистеромъ Титмаузомъ и пріятелемъ его, мистеромъ Хекльбеклемъ, который, какъ они могутъ засвидѣтельствовать, изъявилъ очень-жаркое сочувствіе къ интересамъ мистера Титмауза, и велъ себя очень-прилично во время того посѣщенія, которымъ онъ ихъ удостоилъ. Они въ то время заняты были чрезвычайно-важными дѣлами, и это можетъ достаточно объяснить все, что въ ихъ обхожденіи съ этимъ джентльменомъ могло съ перваго взгляда показаться немного-жосткимъ. Ммстеръ Титмаузъ, вѣроятно, не откажется передать это мистеру Хекербегу."
   Они имѣли довольно-ясный поводъ сдѣлать такой учтивый намёкъ на Хекебека. Геммонъ считалъ очень-возможнымъ, что этотъ джентльменъ попадетъ въ довѣренность къ Титмаузу и, можетъ-быть, впослѣдствіи будетъ имѣть надъ нимъ сильное вліяніе, которое гг. Кверкъ, Геммонъ и Снапъ считали неизлишнимъ склонить заблаговременно на свою сторону.
   Едва успѣлъ Титмаузъ прочесть, непереводя духа, этотъ успокоительный документъ, адресованный прямо къ нему на квартиру и полученный имъ тотчасъ по возвращеніи домой изъ магазина Тэг-Рэга, около 10-ти часовъ, какъ онъ тутъ же бросился со всѣхъ ногъ къ Хекебеку. Читая въ свою очередь письмо, этотъ джетльменъ теперь повидимому ужь формально признанный гг. Кверкомъ, Геммономъ и Снапомъ въ качествѣ повѣреннаго Титмауза, покачивалъ головой съ зловѣщимъ видомъ, восклицая: "Басни! басни!" и горькая усмѣшка выражалась на непріятныхъ чертахъ лица его, пока не дошелъ онъ до приписки въ концѣ, которая вдругъ произвела въ его чувствахъ быструю перемѣну. Прочитавъ ее, онъ объявилъ съ торжественною клятвой, что гг. Кверкъ, Геммонъ и Снапъ были истинные джентльмены и что на нихъ можно положиться смѣло, что они поведутъ дѣло какъ слѣдуетъ. Такое увѣреніе сильно обрадовало Титмауза, которому, при всей своей глубокой проницательности, ни разу и въ голову не пришло отнести измѣненный тонъ Хекебека къ настоящей его причинѣ, т. с. къ вѣжливому смыслу приписки; а такъ-какъ Титмаузъ ни разу о томъ не намекнулъ, то и самъ Хекебекъ не счелъ за нужное этого дѣлать, хотя, разумѣется, такое противорѣчіе и несовсѣмъ-свободно сошло у него съ языка. Такъ успѣшно, въ самомъ дѣлѣ, подѣйствовала эта ловкая приписка на ту сторону, въ которую она была нацѣлена, что Хекебекъ началъ самымъ усерднымъ образомъ расхваливать гг. Кверка, Геммона и Снапа, и успѣлъ сдѣлать то, что Титмаузъ, возвращаясь вечеромъ къ себѣ, былъ несравненно-счастливѣе и веселѣе, чѣмъ прежде, когда онъ вышелъ изъ дому. Ложась, однакожь, въ постель и перечитавъ еще разъ письмо, онъ началъ снова чувствовать припадки прежняго отчаянія и рѣшилъ, что Хекебекъ самъ не понималъ о чемъ онъ толкуетъ. Къ-тому же онъ припомнилъ одинъ неумышленный, какъ онъ думалъ, намёкъ, сдѣланный его пріятелемъ на обиду, нанесенную ему въ середу вечеромъ (за которую, между-прочимъ, Хекебекъ рѣшился заставить его дорого поплатиться современемъ). Онъ и самъ не зналъ отчего, но этотъ намёкъ какъ-то особенно ему не нравился; а между-тѣмъ, кого онъ имѣлъ на свѣтѣ, кромѣ Хекебека? Только въ присутствіи его одного могъ онъ свободно высказать все, что у него лежало на сердцѣ. И дѣйствительно, Хекебекъ умѣлъ какъ-то особенно-искусно поддерживать Титмауза въ хорошемъ расположеніи духа, несмотря ни на какія причины къ унынію, такъ-что тотъ съ нетерпѣніемъ ожидалъ воскресенья, обѣщавшаго привести съ собой день отдыха и сочувствія, въ которыхъ онъ нешутя имѣлъ нужду послѣ такой бурной и несчастной недѣли, разрушившей всѣ его надежды и, въ добавокъ, подвергшей его такому жестокому обращенію въ магазинѣ Тэг-Рэга и К®.
   Мистеръ Тэг-Рэгъ началъ, однакожь, наконецъ немного смягчать свои дѣятельные нападки на Титмауза, единственно потому, что ему слишкомъ-хлопотно было поддерживать ихъ попрежнему. Блѣдность и убитый видъ Титмауза относилъ онъ вполнѣ и единственно къ вліянію дисциплины, которой онъ былъ подвергнутъ въ магазинѣ, и радовался, замѣчая, что всѣ другіе сидѣльцы, особенно въ его присутствіи, казалось, раздѣляли ненависть его къ Титмаузу. Но что жь озлобило Тэг-Рэга такъ сильно противъ Тотмауза? Просто то, что случилось въ понедѣльникъ. Достоинство и власть его дерзко попраны были простымъ сидѣльцомъ, который потомъ еще отказался изъявить ему хоть малѣйшую покорность, или предложить хоть какія-нибудь извиненія. Такое поведеніе, думалъ онъ, подрѣзывало подъ самый корень субординацію, введенную въ его магазинѣ. Къ-тому же, ничто на свѣтѣ, можетъ-быть, не въ-состояніи такъ сильно разбѣсить человѣка, каковъ Тэг-Рэгъ, какъ спокойное, постоянное и открытое неуваженіе сидѣльца, котораго онъ усиливается презирать; а между-тѣмъ не болѣе, какъ ненавидитъ, и самъ притомъ же все это чувствуетъ. Тэг-Рэгъ отъ времени до времени поглядывалъ на Титмауза, стоящаго за прилавками, такими глазами, какъ-будто онъ хотѣлъ его съѣсть. Титмаузъ пытался раза два, вгіродолженіе недѣли, пріискать себѣ какое-нибудь другое мѣсто, но безуспѣшно. Онъ не могъ ожидать никакого аттестата отъ Тэг-Рэга; и когда наступитъ 10-е августа, что онъ тогда будетъ дѣлать? Мысли подобнаго рода часто проходили въ душѣ его впродолженіе воскресенья, проведеннаго вмѣстѣ съ Хекебекомъ въ безпрестанныхъ разговорахъ объ одномъ, всепоглощающемъ происшествіи послѣдней недѣли. Титмаузъ, бѣдный, маленькій фатъ, одѣлся въ этотъ день точно съ такимъ же тщаніемъ, какъ и всегда; но, оправляя свой туалетъ передъ зеркаломъ, онъ съ трудомъ удерживалъ тяжелые вздохи, вырывавшіеся у него безпрестанно, и итогъ размышленій его въ эту минуту могъ быть выраженъ въ жалкомъ смыслѣ изреченія Бѣднаго Ричарда: "какъ трудно заставить пустой мѣшокъ стоять прямо!"
   Солнце свѣтило такъ же ярко и прекрасно, какъ и въ прошедшее воскресенье, но огорченному взору Титмауза все казалось въ какомъ-то траурномъ цвѣтѣ. Довольно-поздно, послѣ обѣда, отправились они съ Хекебекомъ въ паркъ и гуляли тамъ взадъ и впередъ; но походка Титмауза не имѣла ужь прежней своей эластической гибкости. Онъ чувствовалъ какую-то пустоту и упадокъ духа; всякій встрѣчный, казалось, зналъ, что за жалкій онъ былъ претендентъ; и они вышли изъ магическаго круга гораздо-ранѣе обыкновеннаго времени. Усталость отъ долгой ходьбы, наскоро съѣденная, несытная и плохая закуска, незаслуживавшая имени обѣда, и непріятныя мысли -- все это заставляло ихъ брести по улицамъ съ унылымъ видомъ. И вотъ они подошли къ отворенными дверямъ маленькаго, процвѣтающаго заведенія, въ видѣ сигарной лавочки, гдѣ нарядно-одѣтая молодая жидовка сидѣла за прилавкомъ въ ослѣпительныхъ лучахъ газоваго свѣта, съ тоненькой, засаленной бархатной ленточкой чернаго цвѣта, повязанной на лбу, и съ длинными кудрями, распущенными по плечамъ, и болтала разный вздоръ съ двумя или тремя такими же франтами, какъ Хекебекъ и Титмаузъ. Наши пріятели вошли, купили себѣ по сигарѣ и, помѣнявшись съ жидовкою нѣжными взглядами, отправились далѣе. Докуривъ сигары до конца, они разстались и спѣшили къ себѣ по домамъ. Титмаузъ, по приходѣ на квартиру, впалъ въ сильное уныніе. Онъ чувствовалъ внутри какое-то грозное убѣжденіе, что теперь ему оставалось только сидѣть да посвистывать, напрасно дожидаясь своихъ 10,000 ф кодоваго дохода. Эти и другія тому подобныя мысли доводили его почти до отчаянія. И дѣйствительно, еслибъ онъ думалъ, что ему надобно будетъ прожить еще такую недѣлю, какъ прошедшая, то очень можетъ быть, что еще раньше слѣдующаго воскресенья мистеръ Титмаузъ сдѣлался бы предметомъ маленькаго занятія для этого стариннаго и мрачнаго чиновника, Коронера {Коронеръ -- чиновникъ, имѣющій обязанность свидѣтельствовать трупы людей, умершихъ скоропостижною или насильственною смертью.} съ своимъ Жюри!
   А впрочемъ, нѣтъ! По зрѣлому соображенію, наврядъ это могло случиться. Я не думаю, чтобъ онъ такъ легко могъ на это рѣшиться. Онъ слишкомъ хорошо зналъ, что, поступивъ такимъ образомъ, вопервыхъ, причиняешь невознаградимый вредъ обществу, лишивъ его такого неоцѣненнаго члена; вовторыхъ, нанесешь ужасное оскорбленіе своему драгоцѣнному тѣлу (при жизни бывшему для него всегда предметомъ самаго нѣжнѣйшаго попеченія), упрятавъ его въ могилу на перепутьѣ, гдѣ оно будетъ зарыто въ ночную пору, проколотое насквозь коломъ {Обычай хоронить такимъ образомъ остатки самоубійцы, быль запрещенъ актомъ Парламента, 8 іюля 1823 года. Прим. перев.}, кромѣ того, подвергнешь опасности свою репутацію, и наконецъ, потеряешь окончательно всякую возможность воспользоваться десятью тысячами годоваго дохода, на этой землѣ по-крайней-мѣрѣ. Признаюсь, я былъ немножко озадаченъ (что можетъ-быть испыталъ и читатель) однимъ мѣстомъ въ послѣднемъ письмѣ Титмауза къ гг. Кверку, Геммону и Снапу, содержавшимъ въ себѣ довольно-печальный смыслъ, а именно тамъ, гдѣ онъ говоритъ: "въ какомъ волненіи душа моя находится! часто думаю о смерти, которая есть конецъ всему"; но, по тщательномъ изслѣдованіи текста, я готовъ допустить, что все это была только уловка со стороны Титмауза, съ цѣлью или напугать, или растрогать чувства, или возбудить надежды трехъ властителей его судьбы, на имя которыхъ письмо было адресовано. "Мистеръ Геммонъ, думалъ онъ, послѣ этого, можетъ-быть, еще болѣе будетъ расположенъ къ состраданію; а на мистера Кверка, вѣроятно, подѣйствуютъ или страхъ, чтобъ упомянутый печальный случай не лишилъ ихъ человѣка, отъ котораго они могли ожидать щедрой награды за свои старанія, или надежда на неизмѣримыя выгоды, въ случаѣ, если имъ удастся отвратить такое происшествіе". Мнѣ случалось разспрашивать Титмауза объ этомъ предметѣ, но онъ только подмигивалъ глазкомъ, отвѣчая, что "знаетъ не хуже другихъ, что онъ дѣлаетъ". Безъ-сомнѣнія эти джентльмены разбирали подробно и тщательно, взвѣшивали каждое выраженіе его письма, какъ ни смѣшно оно было и какъ ни презрѣнно, боюсь, должно оно было показаться читателю; а между-тѣмъ пришло ли имъ въ голову хоть разъ сравнить съ нимъ характеръ и цѣль ихъ собственнаго отвѣта? Менѣе ли было въ этомъ послѣднемъ документѣ лукавства и фальши, хотя слогъ его былъ и повыше? Они, конечно, умѣли прикрыть свои эгоистическіе и хитро-разсчитанные планы, между-тѣмъ, какъ бѣдный Титмаузъ обнаружилъ имъ сразу всю свою мелочность и все лицемѣріе, потому-что не успѣлъ научиться маскировать ихъ съ успѣхомъ. А все-таки и онъ и они бились изъ-за того же самаго, да только бойцы-то были неравные. Обѣ стороны одинаково старались поймать и провести другъ друга; и если гг. Кверкъ, Геммонъ и Снапъ презирали человѣка, которому они оказывали такую заботливую вѣжливость, то Титмаузъ, въ свою очередь, ненавидѣлъ и боялся тѣхъ, добраго расположенія которыхъ принуждали его искать на-время собственныя выгоды. Было ли между ними, въ-самомъ дѣлѣ, разницы хоть на булавочную головку, кромѣ того, развѣ, что Титмаузъ до нѣкоторой степени еще могъ быть извиненъ необходимостью?
   Но между-тѣмъ обстоятельства его становились часъ-отъ-часу хуже. Онъ страдалъ попрежнему цѣлый день въ магазинѣ Тэг-Рэга, терпя насмѣшки и оскорбленія своихъ любезныхъ товарищей и вынося грубыя притѣсненія хозяина. Въ этой пыткѣ духъ его (каковъ бы онъ ни былъ) упалъ почти совершенно. Напрасно хватался онъ за всякій встрѣчавшійся случай, чтобъ отъискать себѣ новое мѣсто: успѣха не было рѣшительно никакого. Всѣ, къ кому онъ ни обращался, отвѣчали, что имъ необходимо-нуженъ очень-хорошій аттестатъ, безъ чего они не могутъ принять новое лицо къ себѣ въ заведеніе. Занятія его вечеромъ, по уходѣ изъ магазина, были двоякаго рода: онъ или заходилъ къ Хекебеку (участіе котораго, однакожь, сильно истощалось), или, чтобъ усладить свои чувства, отправлялся въ Сэффрон-Хилль и бродилъ около затворенной конторы гг. Кверка, Геммона и Снапа, въ чемъ одномъ онъ ужь находилъ себѣ нѣкоторое утѣшеніе. Его раза два или три даже бросило въ жаръ, при видѣ издали старой ключницы, возвращавшейся домой. Какъ бы радъ онъ былъ втереться къ ней въ милость и пойдти вслѣдъ за нею, хоть въ кухню, гдѣ бы онъ былъ все-таки подъ одною кровлею съ ними и разговаривалъ бы съ человѣкомъ, принадлежащимъ къ дому тѣхъ, которые, онъ твердо былъ увѣренъ, могли однимъ почеркомъ пера обратить для него эту пустыню міра въ рай. Но онъ не смѣлъ начать никакихъ переговоровъ съ этой стороны, опасаясь, чтобъ опй не дошли до свѣдѣнія грозныхъ господъ Кверка, Геммона и Снапа.
   Наконецъ, неболѣе какъ три или четыре шиллинга отдѣлялнего отъ совершенной нищеты, и единственное лицо въ мірѣ, къ которому онъ могъ обратиться за какою-нибудь, хоть даже за самою ничтожною помощью, былъ Хекебекъ; но онъ зналъ, что этотъ человѣкъ наврядъ ли богаче его самого и чувствовалъ, сверхъ-того, что онъ обращается съ нимъ день-ото-дня холоднѣе по-мѣрѣ-того, какъ проходила недѣля, непринося никакихъ извѣстій изъ Сэффрон-Хилля. Хекебекъ очевидно не находилъ ужь болѣе почти никакого интереса или удовольствія въ посѣщеніяхъ своего печальнаго друга, и обнаруживалъ замѣтную неохоту разсуждать съ нимъ попрежнему о его дѣлахъ. Подъ-конецъ онъ сталъ ужь просто поднимать свои носъ съ презрѣніемъ всякій разъ, когда Титмаузъ вынималъ изъ кармана затасканное письмо гг. Кверка, Геммона и Снапа, истрепанное почти въ лоскутья долгимъ ношеніемъ при себѣ, безпрестаннымъ выниманьемъ да прятаньемъ, развертываньемъ да складываньемъ, затѣмъ, чтобъ еще разъ повторить его давно-извѣстное содержаніе, какъ-будто бы тамъ могъ скрываться какой-нибудь до-сихъ-поръ неоткрытый источникъ утѣшенія. При всякомъ подобномъ случаѣ, взоры бѣднаго Титмауза останавливались на его пріятелѣ съ прежнимъ горячимъ и живымъ интересомъ; но Хекебекъ смотрѣлъ на него ужь не иначе, какъ черезъ плечо, и отвѣчалъ холоднымъ, протяжнымъ, зѣвающимъ. "Гмъ, да-а я вижу, конечно!" По-мѣрѣ-того, какъ изглаживалось въ умѣ его впечатлѣніе, произведенное блестящими надеждами Титмауза, досадное воспоминаніе еще недавно-получевныхъ побоевъ становилось яснѣе и приходило чаще; а жажда мщенія усиливалась тѣмъ болѣе, что выраженіе этого чувства было придавлено, когда онъ считалъ звѣзду Титмауза на восходѣ, и отложено до той поры, когда ужь поздно было пустить его въ ходъ. Такимъ-образомъ присутствіе Титмауза, возбуждавшее такія чувства и воспоминанія, сдѣлалось невыносимо для Хекебека; и какъ ни темна была у перваго изъ нихъ природная догадливость, по, изощренная недавними страданіями, она дала ему яснѣе уразумѣть это обстоятельство, именно, около того времени, когда онъ собирался попросить у своего пріятеля взаймы нѣсколько шиллинговъ. Это сдѣлало Титмауза тише воды и ниже травы передъ Хекебекомъ, сварливое обращеніе котораго и часъ-отъ-часу возрастающую грубость онъ переносилъ терпѣливо, почти до такой же степени, до какой унижался онъ передъ гг. Кверкомъ, Геммономъ и Снаномъ, зная, что если онъ не успѣетъ выпросить чего-нибудь у Хекебека, то съ нимъ можетъ выйдти то, чего онъ и предвидѣть не въ-состояніи. Разные маленькіе намёки по этому предмету онъ ужь не разъ пробовалъ ему дѣлать, но Хекебекъ или не понималъ, или не хотѣлъ ихъ понять. Наконецъ внезапная и страшная необходимость вдругъ принудила его высказаться прямо. Грейпъ, сборщикъ повинностей, собирая недоимки по подати въ пользу бѣдныхъ, зашелъ какъ-то утромъ къ мистриссъ Сквальлёпъ (хозяйкѣ Титмауза) и обобралъ у нея наличныя деньги всѣ, до послѣдняго пенни. Это заставило почтенную женщину обратиться къ обыкновеннымъ средствамъ для пополненія своего кармана, и вотъ она налетѣла, какъ снѣгъ на голову, на бѣднаго Титмауза. Сердце замерло у него въ груди, когда разъ вечеромъ, воротясь домой изъ магазина и едва успѣвъ снять съ себя шляпу и зажечь свѣчу, вдругъ услыхалъ онъ хорошо-знакомые ему тяжелые шаги подходившей но лѣстницѣ къ его дверямъ этой старой, жирной и дюжей бабы. Ея одинъ громкій, повелительный ударъ въ дверь отдался у него прямо въ душѣ, которая тутъ же ушла въ пятки.
   -- А! мистриссъ Сквальлёпъ, здравствуйте. Какъ поживаете? чуть-внятнымъ голосомъ произнесъ Титмаузъ, отворяя двери.-- Не угодно ли вамъ присѣсть? прибавилъ онъ, подвигая запыхавшейся хозяйкѣ свой единственный стулъ.
   -- Не сидѣть пришла, мистеръ Титмаузъ, потому-что, вотъ видите, вы вѣрно успѣли ужь припасти для меня по-крайней-мѣрѣ хоть одинъ фунтъ стерлинговъ. Вѣдь вы давно обѣщали, мистеръ Титмаузъ; а теперь эти деньги мнѣ ужь куда бы какъ кстати. Старикъ Грейпъ былъ у меня сегодня за своею податью. Какъ бы то ни было, а онъ меня до-чиста обобралъ сегодня. Такъ-то-съ... Ну, а я ужь, разумѣется, къ вамъ... что, приготовили?
   -- Я... я, клянусь вамъ честью, мистрисъ Сквальлёпъ... право, мнѣ очень жаль....
   -- О! провались ваше жаль, мистеръ Титмаузъ, подавайте сюда что слѣдуетъ; мнѣ некогда съ вами тутъ переливать изъ пустаго въ порожнее.
   -- Я, право, не могу, божусь вамъ!... прошепталъ Титмаузъ спокойнымъ тономъ отчаянія.
   -- Не можете? А почему жь бы это такъ? осмѣлюсь васъ спросить, сказала мистрисъ Сквальлёпъ послѣ минутнаго молчанія, стараясь обуздать свой гнѣвъ.
   -- Можетъ-быть, вы не можете пустить кровь изъ камня, мистриссъ Сквальлёпъ; ну такъ-вотъ также и я не могу, отвѣчалъ Титмаузъ, завинчивая свою шаткую храбрость, чтобъ устоять противъ нападенія врага, явно -- замышлявшаго недоброе.-- У меня есть два шиллинга: на-те вотъ, продолжалъ онъ, бросая ихъ на столъ: -- и провались я, если у меня осталась за душой хоть копейка!
   -- Такъ вотъ я же вамъ скажу, что вы лжете! воскликнула мистрисъ Сквальлёпъ, хлопнувъ рукой по столу съ такою яростью, что свѣчка на немъ задрожала и едва не свалилась на полъ.-- Вы осмѣливаетесь... вы имѣете дерзость, продолжала она, начиная рѣчь, приготовленную еще съ-тѣхъ-поръ, какъ мистеръ Грейпъ вышелъ изъ дому: -- стоять тутъ передо мною и увѣрять меня прямо въ глаза, что у васъ въ карманѣ нѣтъ ничего, кромѣ этихъ двухъ шиллинговъ! Ха! Ахъ вы нахалъ этакой! Ахъ вы франтишка пряничный! Вы мнѣ говорите, что у васъ нѣтъ ничего, кромѣ этихъ двухъ шиллинговъ, а сами выходите изъ дому каждое воскресенье, поутру, какъ лордъ какой-нибудь.... съ вашими булавочками, съ вашими перстеньками, съ вашими цѣпочками, въ тоненькомъ сюртучкѣ, да въ перчаткахъ, да въ шпорахъ, да съ вашею франтовского тросточкой! У! чучело гороховое! Обманщикъ вы, мошенникъ, франтишка! Посмѣшище вы цѣлаго двора, щеголь вы копеечный! Вы всѣ мои доходы у себя на плечахъ развѣсили и носите, вотъ каждое воскресенье, цѣлые три мѣсяца! Образина вы неблагодарная: вдову и сиротъ вы обираете!.. Да вы обо мнѣ-то подумайте, о ребятишкахъ-то моихъ, о шестерыхъ, кукла вы чванная, никуда негодная! фу! мнѣ и взглянутьто на васъ тошно!..у... Рядится себѣ въ гости, какъ лордъ-меръ какой-нибудь! Да вы золотую цѣпочку купили на мои доходы -- мошенникъ вы этакой! Вамъ? рядиться въ гости? Ха, ха, ха, ха! мерзкій, отвратительный, рыжеволосый
   -- Ну, ужь этого гвы мнѣ не смѣйте говорить, мистриссъ Сквальлёпъ, перебилъ Титмаузъ съ гнѣвнымъ взоромъ.
   -- Не смѣть говорить! Вотъ тебѣ на! ха, ха, ха! Такъ я васъ и послушала, рыжеволосый франтишка! Ахъ вы крохотка этакая, карапузикъ мой маленькій! Да развѣ я не могу говорить все, что мнѣ вздумается, въ собственномъ моемъ домѣ? Ужь не передъ вами ли я молчать буду?.. Велика штука, въ-самомъ-дѣлѣ! Да послѣдній тараканъ тамъ, подъ лѣстницею, важнѣе и почтеннѣе васъ! Вы безстыдный плутъ, лгунишка, рыжеволосая дрянь, да! я вамъ это въ глаза говорю! Фу! Ваше имя воняетъ у насъ на дворѣ. Вы готовы всякаго оплести, кто на васъ хоть на одинъ пенни понадѣется. Да что тутъ говорить! Вонъ бѣдный старикъ Коксъ, портной, съ больной женой и дѣтьми -- вы его ужь не первый мѣсяцъ надуваете оттого, что у него нѣтъ духу съ васъ потребовать. Да вотъ, постойте, я его напущу на васъ. Вотъ посмотрите, если я этого не сдѣлаю; да и своего тоже добьюсь,-- а не то, не посмотрю на правосудіе!.. кричала мистриссъ Сквальлёпъ, щолкая пальцами подъ самымъ носомъ своего жильца, и наконецъ остановилась, чтобъ перевести духъ, послѣ такого жестокаго нападенія.
   -- Да что жь изъ этого проку? замѣтилъ Титмаузъ, смиренно, совершенно-запутанный: -- какая же польза вамъ такъ горячиться, мистриссъ Сквальлёпъ?
   -- Чортъ ли мнѣ въ вашей "мистриссъ?" Вы лучше заплатите мнѣ долгъ, франтишка вы пряничный! Вы мои доходы себѣ на пальцы, да на спину надѣли; но вы отъ меня не отдѣлаетесь, покуда я у васъ не оборву ихъ -- ужь это я вамъ обѣщаю. Я ваша хозяйка и я васъ распродамъ. Съ того начну завтра утромъ, что приведу сюда стараго Тумбскрю и опишу все до послѣдней булавочки, да и васъ туда же -- ворона вы этакая, и вамъ бы туда же дорога, да только купить-то никто не захочетъ! Что, въ-самомъ-дѣлѣ! Я хочу наконецъ имѣть то, что мнѣ слѣдуетъ. Я съ вами слишкомъ была снисходительна -- рожа вы неблагодарная! Да вотъ, даже и Грейпъ сегодня сказалъ: "Развѣ (говоритъ) у васъ не нанимаетъ тамъ, наверху, одинъ жилецъ? Такъ вотъ вы и заставьте его (говоритъ) заплатить то, что слѣдуетъ". Да такътаки я и сдѣлаю. Ужь мнѣ это все давно, какъ горькая рѣдька, надоѣло; пора наконецъ имѣть то, что по праву мнѣ слѣдуетъ!.. Да вотъ мой сынъ, Джимъ, ужь не чета вамъ, молодчикъ, хоть и нѣтъ у него такого помела рыжихъ волосъ подъ бородою, да вотъ же работаетъ съ одного конца недѣли до другаго, въ простомъ бумажномъ колпакѣ, да въ тиковой курткѣ; а вы... вы, размалёванная мартышка!... Ну, да ужь я до васъ доберусь, я васъ выверну наизнанку, хоть я и знаю, что внутри ничего неотъищешь; ну, да ужь я попробую, доберусь я до вашихъ тоненькихъ сюртучковъ, и до шпоръ, и до панталончиковъ, и до цѣпочекъ съ булавочками, и вы у меня не отдѣлаетесь, пока я изъ нихъ чего-нибудь да не выручу -- франтишка вы этакой!" И дюжая баба подносила ему кулакъ свой подъ самый носъ, и глядѣла на него такими глазами, какъ-будто бы она еще не высказала и половины того, что у нея лежало на сердцѣ.
   Какъ ни грубо были выражены горькіе упреки этой женщины, но надо признаться, что, по-несчастью, они были очень-недалеки отъ истины. Все это вмѣстѣ, съ угрозами и съ бранью, сильно подѣйствовало на бѣднаго Титмауза. Онъ дрожалъ, губы его тряслись и долго-удерживаемыя слезы блеснули наконецъ на рѣсницахъ и крупными каплями покатились по щекамъ.
   -- О, плачьте сэръ, плачьте! Да что теперь въ этомъ пользы? Мнѣ скорѣй теперь слѣдуетъ плакать. Развѣ вы думаете, что я не сочувствую своей собственной плоти и крови, то-есть шестерымъ моимъ дѣтямъ; развѣ вся моя собственность не принадлежитъ имъ? Развѣ вы не отнимаете у сиротъ ихъ достояніе? О! это дурно съ вашей стороны, очень, очень-дурно! И вы сами это не хуже моего понимаете, продолжала мистриссъ Сквальлёпъ съ жаромъ.
   -- У нихъ есть мать, нѣжная, любящая мать, которая о нихъ заботится, рыдая говорилъ Титмаузъ: -- а у меня не было никого на свѣтѣ, кто бы обо мнѣ заботился хоть на волосъ -- цѣлыя двадцать лѣтъ не было! Онъ громко зарыдалъ.
   -- Ну... жаль же, что не было, тѣмъ хуже для васъ. Еслибъ у васъ былъ кто, такъ вамъ бы не позволили дѣлать изъ себя такого глупаго франта, да еще насчетъ вашей хозяйки. Ну, не глупы ли вы?.. продолжала мистриссъ Сквальлёпъ, понижая немного голосъ, потому-что, несмотря на все это, она была мать и знала, что все сказанное Титмаузомъ была совершенная правда. Она дѣлала всевозможныя усилія, чтобъ поддержать пылъ своего гнѣва; она нарочно приводила себѣ на память все что только имѣла на сердцѣ противъ Титмауза, но съ каждою минутою эти усилія становились для нея труднѣе-и-труднѣе; чувства ея таяли и состраданіе замѣтно расло въ груди къ рыдающему маленькому созданью, которое она осыпала такою жесткою и горькою бранью. Онъ былъ большой глупецъ, конечно: былъ очень-привязанъ къ красивымъ нарядамъ и не умѣлъ вести себя лучше, но все же, до послѣдней поры, онъ платилъ за квартиру довольно-исправно, былъ очень-тихій, уживчивый жилецъ, сколько ей было извѣстно, и даже подарилъ недавно грушу ея меньшому ребёнку. Въ-самомъ-дѣлѣ, подумала мистриссъ Сквальлёпъ, я, можетъ-быть, слишкомъ ужь далеко хватила.
   -- Полноте, ну что пользы такъ плакать? Вѣдь отъ этого у васъ въ карманѣ деньги не явятся, да и ко мнѣ мои доходы не продутъ. Вы сами знаете, что вы передо мной виноваты, и что я должна получить то, что слѣдуетъ, прибавила она еще смягчая свой голосъ. Она попробовала кашлянуть раза два, чтобъ прогнать какое-то непріятное ощущеніе въ горлѣ, которое постоянно возрастало, потому-что Титмаузъ въ это время поворотясь лицомъ къ стѣнѣ, чтобъ скрыть силу своихъ ощущеній, казалось, готовъ былъ задохнуться, удерживая рыданія.
   -- Что жь, вы не хотите ни слова сказать женщинѣ, которую вы такъ сильно обидѣли? спрашивала мистриссъ Сквальлёпъ, стараясь принять суровый тонъ, но глаза ея ужь были влажны отъ слезъ.
   -- Я... я не могу говорить, отвѣчалъ Титмаузъ, рыдая:-- мнѣ... мнѣ совсѣмъ-дурно, всѣ ненавидятъ меня!.. Тутъ онъ остановился, и нѣсколько минутъ оба молчали.-- Меня гонялъ цѣлый день по городу мистеръ Тэг-Рэгъ, а потомъ не далъ обѣдать. Я... мнѣ ужь лучше бы умереть, право! Возьмите, вотъ все, что у меня есть, на-те вотъ, продолжалъ Титмаузъ, толкая отъ себя ногою къ мистриссъ Сквальлёпъ старый мохнатый сундукъ, содержавшій всѣ его наряды: -- мнѣ больше этихъ вещей не нужно будетъ, потому-что меня прогоняютъ съ мѣста.
   Это было ужь черезъ-чуръ для мистриссъ Сквальлёпъ, и она принуждена была отереть себѣ глаза концомъ передника, неговоря ни слова. Ея сердце упрекало ее за страданія, причиненныя человѣку, который и безъ того ужь казалось былъ совсѣмъ сокрушенъ. Жалость впорхнула къ ней въ душу, какъ голубь, трепещущій крыльями, и разомъ выгнала оттуда всѣ злобныя чувства.
   -- Полноте мистеръ Титмаузъ говорила она совсѣмъ-другимъ тономъ: -- не думайте больше объ этомъ: я женщина простая, вы сами знаете, и часто говорю больше, чѣмъ думаю, потому-что я, знаете, какъ вспылю, такъ ужь тутъ словъ не мѣряю... Н вотъ ей-Богу! я васъ ни на волосъ не хочу обидѣть, хоть я тамъ и побранилась съ вами немножко... ей-Богу не хочу, хоть бы мнѣ сейчасъ вдвое заплатили противъ того, что вы должны. Полноте! не плачьте такъ, мистеръ Титмаузъ; ну, что жь въ томъ пользы? вѣдь теперь все прошло. Ахъ! мнѣ такъ жалко, ей-Богу! Право, еслибъ я только знала... она почти всхлипывала: -- что вы были такъ... такъ ну ужь я бы подождала до завтрашняго вечера, неговоря ни слова. По знаете что, мистеръ Титмаузъ, вѣдь вы сегодня не обѣдали, такъ не хотите ли кусочекъ чего-нибудь, хоть хлѣба съ сыромъ? Я вамъ сейчасъ принесу; да еще пивца стаканчикъ не хотите ли, мы только-что достали его къ ужину.
   -- Нѣтъ благодарю васъ, я не могу ѣсть! отвѣчалъ Титмаузъ, рыдая.
   -- О, чортъ возьми, будете! Я сію минуту сбѣгаю внизъ и принесу, ужь будь я не Сквальлёпъ, если я этого не сдѣлаю! и она торопливо побѣжала внизъ по лѣстницѣ, радуясь этому случаю, чтобъ немножко оправиться.
   -- Господи прости! сказала она, войдя въ комнату, гдѣ старшая дочь ея и сосѣдка только-что сбирались къ ужину и отрѣзывали на-скоро толстый ломоть хлѣба, да порядочный кусокъ сыру: -- сейчасъ распекала тамъ, наверху, этого бѣднягу, того щеголя, что у насъ нанимаетъ -- знаете? а вышло что жь? что онъ крошки хлѣба не имѣлъ во рту цѣлый день! А я еще заставила его плакать, бѣднаго, да какъ, горькими слезами! Налейте-ка мнѣ полбутылки этого пива, Селли, да смотрите, чтобъ не слишкомъ было мало. Сейчасъ снесу это наверхъ. Я ужь слишкомъ-крѣпко его прибранила, какъ кажется, да все этотъ несносный старикъ Грейпъ виноватъ! Изъ-за него я сегодня цѣлый день не въ духѣ! Не могу смотрѣть безъ досады на этого старика Грейпа! Откуда они берутъ, право, такихъ уродовъ для сбора своихъ податей и пошлинъ? Ахъ, бѣдный! продолжала она, вытирая своимъ передникомъ тарелку, на которую положила хлѣбъ, сыръ и ножикъ.-- Онъ подалъ мнѣ стулъ, когда я вошла къ нему, да такъ учтиво, что я долго не могла рѣшиться распечь его какъ слѣдуетъ. И у него нѣтъ ни отца, ни матери! (Несчастіе это случилось съ вами вполовину, Селли; но, можетъ-быть, тоже недалеко, вы знаете... и совсѣмъ!) Да и что жь, впрочемъ, онъ совсѣмъ не такой дурной жилецъ, хоть иногда и несовсѣмъ-исправно платитъ, хоть онъ тамъ себѣ и одѣвается по воскресеньямъ въ гости какъ лордъ -- бѣдный дурачокъ! съ нарядной спиной, да съ пустымъ желудкомъ, какъ говаривалъ покойникъ-мужъ.
   -- Это еще не резонъ, чтобъ добрые люди изъ-за его щегольства теряли свое собственное, перебила ея сосѣдка, худощавая, старая вдовушка, никогда неимѣвшая дѣтей и сама никогда неплатившая деньги въ пору, но у которой пожитки были такого рода, что ихъ не стоило описывать.-- Ужь я бы, на вашемъ мѣстѣ, прибрала къ рукамъ, для вѣрности, кое-что изъ его нарядныхъ бирюлекъ да побрякушекъ! Право, я бы это сдѣлала.
   -- Ну, нѣтъ; знаете, какъ-то руки не поднимаются, потому-что хоть онъ и пустой франтишка, хоть онъ и надѣваетъ себѣ на спину все, что у него ни есть за душой, но вѣдь все-таки онъ не совсѣмъ же плутъ.
   -- Ха, ха, ха! мистрисъ Сквальлёпъ, что у васъ за простая душа! Да что вы думаете, нашъ щеголь не дастъ тягу отсюда, завтра поутру, со всѣми своими нарядами?
   -- Вотъ этого бы мнѣ и въ голову не пришло! А вѣдь и вправду дѣло сбыточное! Что жь, бѣда еще небольшая, если я его попрошу, ласковымъ образомъ, отдать мнѣ въ залогъ одну изъ его франтовскихъ вещицъ. Вотъ хоть бы тотъ перстень, напримѣръ. Попробую какъ-нибудь это уладить, прибавила мистрисъ Сквальлёпъ, отправляясь опять вверхъ по лѣстницѣ.
   -- Ужь я знаю, что бы я сдѣлала, еслибъ онъ былъ мой жилецъ! произнесла ея гостья (когда мистрисъ Сквальлёпъ вышла изъ комнаты), взбѣшенная такимъ значительнымъ и неожиданнымъ уменьшеніемъ ихъ ужина. При этомъ она съ особенною досадой посмотрѣла на кружку пива, которая, ей что-то очень казалось, дополнена ужь больше не будетъ.
   -- Вотъ, сказала мистрисъ Сквальлёпъ, ставя на столъ всё, что она принесла для Титмауза:-- вотъ вамъ немножко на ужинъ и милости просимъ покушать, мистеръ Титмаузъ.
   -- Покорно васъ благодарю, я не могу ѣсть, отвѣчалъ онъ, бросая, однакожь, на пищу голодный взглядъ, сильно-опровергавшій слова его, и вмѣстѣ внутренно желая остаться наединѣ съ принесеннымъ ужиномъ минуты хоть на три.
   -- Да ну полно, не церемоньтесь, принимайтесь-ка за дѣло; это все свѣжіе, здоровые припасы, говорила она, придвигая столъ къ кровати, на краю которой онъ сидѣлъ, и снимая лежавшіе на немъ два шиллинга: -- и отличное пиво, ужь я вамъ за это отвѣчаю. Вы уснете послѣ него какъ сурокъ.
   -- Вы очень-добры, мистриссъ Сквальлёпъ; но я сегодня глазъ не сомкну цѣлую ночь съ этими мыслями...
   -- О, пропади они всѣ, эти мысли! Лучше скушайте-ка прежде кусочекъ. Впрочемъ, можетъ-быть, вы при мнѣ церемонитесь, ну, такъ ужь я лучше уйду.
   Тутъ въ сердцѣ этой почтенной женщины вдругъ возникла борьба: слѣдуетъ ли ей, или нѣтъ, исполнить совѣтъ, полученный внизу? Она ужь совсѣмъ готова была уступить первому побужденію своихъ чувствъ, отъ природы добрыхъ, хотя и грубыхъ, но вдругъ: -- я надѣюсь, мистеръ Титмаузъ, что вы, по совѣсти... пробормотала она.
   -- Конечно, мистрисъ Сквальлёпъ, вы можете взять эти два шиллинга: это послѣднія деньги, которыя у меня остались на свѣтѣ.
   -- О, нѣтъ, гмъ! Мнѣ сейчасъ пришло въ голову... отгадайте, что? мистеръ Титмаузъ.
   -- Что такое? мистриссъ Сквальлёпъ, спросилъ Титмаузъ ласково, но робко.
   -- Да, вотъ, ну что, еслибъ вы достали хоть шиллинговъ десять у старика Бальса {Она говоритъ ему о ростовщикѣ. Люди эти ведутъ въ Англіи свой промыселъ съ разрѣшенія полиціи и держатъ свои особыя лавочки, передъ которыми обыкновенно, вмѣсто вывѣски, висятъ три золотые шара. Прим. перев.}, тамъ, на углу, подъ залогъ одной изъ вашихъ франтовскихъ вещицъ?.. Да вотъ, хоть бы этотъ перстень, что я у васъ видѣла. (У Титмауза сердце сжалось при этихъ словахъ.) Да, ну, ну, не бойтесь: я такъ, пошутила, прибавила мистриссъ Сквальлёпъ, замѣтивъ, что онъ вдругъ опять поблѣднѣлъ: -- я такъ только... я полагала... это все вздоръ!.. Ничего, прощайте. Мы съ вами поговоримъ объ этомъ завтра утромъ. Прощайте, спокойной ночи вамъ желаю, мистеръ Титмаузъ, и скоро тяжелые шаги ея застучали опять внизъ по лѣстницѣ. Нѣсколько минутъ прошло, прежде-чѣмъ онъ успѣлъ оправиться послѣ тревоги, причиненной ему послѣднимъ ея предложеніемъ, но четверть часа спустя послѣ того, какъ она ушла изъ комнаты, передъ нимъ, на столѣ, стояла пустая тарелка и кружка, допитая до дна.
  

ГЛАВА IV.

   "Вишь, бестія, вишь жирная, старая жаба!" мысленно воскликнулъ мистеръ Титмаузъ, едва успѣвъ пережевать то, что ему предложено было изъ истиннаго состраданія и отъ чистаго сердца. "Несносная, лицемѣрная бормотунья!.. Я вижу, куда она все время гнула!.. До моего перстня добивается!.. Ей бы хотѣлось, чтобъ я заложилъ его въ лавкѣ старика Бальса!.. Ха, ха, ха! какъ бы не такъ! Такъ я и согласился!.. Семь шиллинговъ въ недѣлю за эту скверную норку! Да, я готовъ биться объ закладъ, что она деретъ съ меня половину того, что ей съ цѣлаго дома приходится! Старая прожора!.. Ухъ, какъ я ее ненавижу! Большая половина моего жалованья уходитъ въ ея грязные карманы! Съ какимъ удовольствіемъ вытолкалъ бы я ее пинками внизъ по лѣстницѣ, вмѣстѣ съ ея хлѣбомъ и сыромъ и всѣмъ остальнымъ, въ ту нору, когда она стояла тутъ, да тараторила! Вишь, грязная, старая корга!.. Заложить мой перстень!!.." Тутъ онъ началъ раздѣваться. "Ха! ужь я это знаю! Вотъ, она пріидетъ сюда завтра утромъ съ этимъ дьяволомъ, Тумбскрю, описывать мои вещи. Ну, я ужь, по-крайней-мѣрѣ, хоть эти припрячу"... И, ставъ на колѣни передъ своимъ сундукомъ, онъ отперъ его, вынулъ изъ него свою цѣпочку, брошку, запонку, перстень, завернулъ ихъ осторожно въ бумагу и, спрятавъ въ карманъ брюкъ, рѣшилъ, что съ-этихъ-поръ они будутъ храниться ночью у него подъ подушкою, а днемъ сопровождать его вездѣ, куда бы онъ ни пошелъ. Послѣ того онъ вспомнилъ о двухъ или трехъ важныхъ бумагахъ, съ которыми справлялся мистеръ Геммонъ, и съ трепетнымъ любопытствомъ перечиталъ ихъ раза два; но, къ-сожалѣнію, не могъ никакимъ образомъ добраться до ихъ настоящаго смысла и значенія. Онъ завернулъ документы въ полниста писчей бумаги и пришилъ къ изнанкѣ своего жилета. Затѣмъ онъ задулъ свою тоненькую свѣчку и съ глубокимъ вздохомъ легъ въ постель. Но, нѣсколько минутъ послѣ того, впечатленіе огня еще длилось на болѣзненно-раздраженной сѣткѣ его глаза и ровно столько же времени мысли о десяти тысячахъ годоваго дохода мелькали у него въ воображеніи, блѣднѣя понемногу и быстро исчезая въ густѣющемъ мракѣ сомнѣній, страховъ и бѣдствій, его угнетавшихъ... Вотъ онъ лежитъ, растянувшись на своей кровати... жалкая картина!.. лежитъ на груди, закрывая голову горящими руками. Повременамъ онъ поворачивается на спину, протягиваетъ усталые члены свои во всю длину, складываетъ руки на груди и логомъ прячетъ ихъ подъ подушку, у себя подъ головой. То онъ поворачивается на правый бокъ, то на лѣвый, и вдругъ вскакиваетъ и, бормоча проклятія, трясетъ свою маленькую подушку, сердито кидая ее на постель. Онъ не можетъ спать, не можетъ успокоиться, не можетъ даже лежать тихо. Въ порывѣ раздражительности, встаетъ онъ съ постели и подходитъ къ окошку, открываетъ его и тогда легкій токъ свѣжаго воздуха прохлаждаетъ его пылающее лицо на минуту или на двѣ. Усталый взоръ его смотритъ кверху и видитъ луну, свѣтящую надъ головою, въ холодномъ великолѣпіи, луну, которая золотитъ облака, мимо ея пролетающіе, и проливаетъ мягкій блескъ на устланныя черепицами крыши и на узорные колпаки трубъ, единственные предметы, видимые изъ его окна. Ни звука не слышно, кромѣ случайнаго, жалобнаго крика раздосадованной кошки, да унылаго голоса ночнаго сторожа, да смутнаго гула и стука, отголосокъ которыхъ порой долеталъ съ Оксфордской Улицы................
   Простоявъ такимъ образомъ съ полчаса, опираясь на окошко, Титмаузъ тяжело вздохнулъ и отправился снова въ постель; но тамъ онъ ворочался съ боку на бокъ, въ безсонницѣ, почти до четырехъ часовъ утра; и если, отъ времени до времени, ему случалось забыться на минуту, то и тутъ онъ не могъ найдти себѣ покоя. То чудился ему страшный образъ мистриссъ Сквальлёпъ которая кричала на него, рвала его за волосы, била его, кидала ему въ лицо кружку съ пивомъ, открывала его сундуки, раскидывала платья и вынимала неоцѣненныя сокровища; то казалось ему, что Тэг-Рэгъ пинками выталкиваетъ его вонъ изъ лавки, или что гг. Кверкъ, Геммонъ и Снапъ мчатся мимо, въ щегольскомъ экипажѣ, шестеркою и не обращаютъ на него ни малѣйшаго вниманія; а онъ.... бѣжитъ, за ними, съ крикомъ, едва переводя духъ.... а сзади Хекебекъ щиплетъ и провожаетъ его толчками. Таковы были немногіе, маленькіе кусочки разноцвѣтнаго стекла, въ умственномъ его калейдоскопѣ, которые, вертясь во всѣ стороны, производили безчисленныя фантастическія сцѣпленія изъ простыхъ, обыкновенныхъ дневныхъ происшествій, тѣ сцѣпленія, которыя мы называемъ снами, игры буйныхъ сестеръ Фантазій, когда трезвый разсудокъ оставляетъ навремя свое мѣсто.... Но разсужденія объ этомъ предметѣ гораздо-приличнѣе были бы въ Академіи Наукъ, чѣмъ въ спальнѣ Титльбета Титмауза, а потому я прошу у читателей прощенія.
   Около шести часовъ поутру, Титмаузъ всталъ, одѣлся и, желая избѣжать встрѣчи съ своею хозяйкою и съ портнымъ, спустился тихонько внизъ по лѣстницѣ, торопливо пробѣжалъ по двору и скоро очутился въ Оксфордской Улицѣ. На ней было еще мало народу. Два или три человѣка, проходя мимо него, курили утреннюю трубку табаку и, судя по ихъ сонному виду, можно было догадаться, что они только-что встали съ своей уютной постели, гдѣ ни одной минуты не пролежали безъ сна. Титмаузъ почти завидовалъ имъ, прохаживаясь взадъ и впередъ по улицѣ, пока, наконецъ, не увидалъ, что дворникъ гг. Тэг-Рэга и К® отворяетъ дверь магазина. Онъ тотчасъ вошелъ въ него и началъ въ этомъ миломъ заведеніи еще одинъ день. Мистеръ Тэг-Рэгъ продолжалъ обходиться съ нимъ попрежнему.
   -- Вы можете убираться отсюда когда вамъ угодно, сэръ, хоть сегодня, хоть сію минуту, и чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше! повторялъ онъ злобно почти цѣлый день, спросивъ передъ этимъ Титмауза, какъ онъ смѣлъ глядѣть такъ угрюмо?-- А тамъ мы увидимъ какъ легко для людей, вамъ подобныхъ, отъискать себѣ другое мѣсто! Ужь одна ваша наружность и ваши манеры могутъ служить вамъ рекомендаціею. На вашемъ мѣстѣ, сэръ, я бралъ бы больше жалованья! Титмаузъ не отвѣчалъ ни слова.-- Что это значитъ, сэръ, что вы мнѣ не отвѣчаете, а? вдругъ спросилъ Тэг-Рэгъ, устремивъ на него бѣшеный взоръ.
   -- Я не знаю, что вы хотите, чтобъ я вамъ отвѣчалъ! Что прикажете говорить -- спросилъ Титмаузъ со вздохомъ.
   -- Да. ..... въ самомъ дѣлѣ, что?-- Желалъ бы я посмотрѣть, что вы скажете? Попробуйте только что-нибудь сказать, попробуйте хоть одно слово произнести, и вы увидите, какъ вы у меня тотчасъ вонъ полетите! Извольте показать вонъ этой старой дамѣ, что сейчасъ вошла, все, что ей угодно. Да помните, сэръ, я васъ изъ глазъ не выпускаю!
   Титмаузъ исполнилъ, что ему было приказано; а Тэг-Рэгъ съ любезною улыбкою, вдругъ просіявшею на его привлекательномъ лицѣ, спѣшилъ къ дверямъ, на встрѣчу новымъ посѣтительницамъ, только-что выходившимъ изъ кареты; и глядя на него въ эту минуту, вы бы поклялись, что онъ одинъ изъ самыхъ кроткихъ и добродушныхъ людей, какіе только существуютъ на свѣтѣ.
   Когда, наконецъ, и этотъ день пришелъ къ концу, Титмаузъ, вмѣсто того, чтобъ идти домой, отправился, съ стѣсненнымъ сердцемъ, отдать визитъ своему достойному пріятелю Хекебеку, который, какъ ему было извѣстно, получилъ свое срочное жалованье не далѣе, какъ за день передъ тѣмъ, и у котораго онъ имѣлъ маленькую надежду выпросить какую-нибудь бездѣлицу въ долгъ. "Если хотите узнать цѣну деньгамъ", говоритъ бѣдный Ричардъ: -- "попробуйте ихъ занять". И Титмаузъ готовъ былъ теперь узнать на опытѣ эту горькую истину. О! какой отвратительный пріемъ сдѣланъ былъ ему Хекебекомъ! Этотъ джентльменъ, въ отвѣтъ на скромный стукъ и отчасти подозрѣвая, кто былъ его посѣтитель, отворилъ двери немного и сталъ у входа, неснимая руки съ замка, съ явно-отталкивающимъ взглядомъ.-- А, это вы Титмаузъ? произнесъ онъ холодно.
   -- Да; мнѣ мнѣ нужно сказать вамъ одно слово, только одно слово, если вы незаняты.
   -- Гмъ... да... я только-что собирался идти; а впрочемъ, что вамъ нужно Титмаузъ? спросилъ онъ оледѣняющимъ тономъ и недвигаясь съ мѣста.
   -- Да впустите меня на минуту! говорилъ Титмаузъ умоляющимъ голосомъ, чувствуя между-тѣмъ, какъ сердце его замирало въ груди. Хекебекъ грубымъ движеніемъ руки лалъ ему знакъ войдти.
   -- Ну... произнесъ Хекебекъ съ холоднымъ, недовѣрчивымъ взглядомъ.
   -- Вотъ что, Хекъ: я знаю, вы добрый малый, не можете ли вы одолжить мнѣ на самое короткое время 10 шиллинговъ
   -- Нѣтъ, чортъ возьми, не могу рѣшительно, быстро перебилъ Хекебекъ, видя, что его подозрѣнія оправдываются.
   -- Какъ же, Хеки, развѣ вы не получили вчера ваше жалованье?
   -- Ну, положимъ что получилъ; такъ что жь? Я удивляюсь вашему нахальству, Титмаузъ! Вы хотите, чтобъ я другимъ давалъ въ долгъ, когда мнѣ самому ѣсть нечего! Да что, я такую пропасть получилъ, что ли?
   -- Мнѣ кажется, что мы всегда были друзьями, Хеки, произнесъ Титмаузъ, слабымъ голосомъ: -- и отчего же бы намъ не помогать другъ другу немножко. Помните, я разъ далъ вамъ въ займы полкроны?
   -- Полкроны! Ба! это было девять мѣсяцевъ тому назадъ.
   -- Дайте, Хеки, пожалуйста! Ей-Богу у меня нѣтъ шести пенсовъ въ карманѣ.
   -- Ха, ха ха! Хорошъ заемщикъ! Славно вы будете платить своимъ кредиторамъ! Ей-Богу, Титмаузъ, я такого нахальства еще и не видывалъ.
   -- Если вы не дадите мнѣ въ займы, я долженъ буду умереть съ голоду!
   -- Ступайте, попросите у дядюшки {Попросить у дядюшки, у Англичанъ значитъ занять деньги у ростовщика. Прим. перев.}.
   Титмаузъ застоналъ громко.
   -- Да ну, почему жь бы и не такъ? Что жь за бѣда? продолжалъ Хекебекъ рѣзко и злобно.-- Съ позволенья сказать: вамъ это, вѣрно, будетъ, не въ первый разъ? Мнѣ и самому приходилось дѣлать то же, такъ отчего же вамъ не попробовать: у васъ есть этотъ перстень!!...
   -- Ахъ Боже мой! Боже мой! Слово-въ-слово то же самое, что мистриссъ Сквальлёпъ говорила мнѣ вчера вечеромъ!
   -- Гм! значитъ, она ужь прижала васъ! А вы еще смѣете послѣ этого обращаться ко мнѣ! Васъ сегодня или завтра опишутъ, а вы приходите занимать!.... Ну, это недурно! Странное, однакожь, употребленіе вы дѣлаете изъ вашихъ пріятелей! Я вамъ скажу: это, просто, значитъ ихъ надувать.
   -- Ахъ Хекъ, Хекъ! еслибъ вы знали, въ какой я крайности!....
   -- Да я вамъ обѣ этомъ-то и говорю. Но дѣло въ томъ, сударь мой, что тѣмъ, которые въ крайности, давать деньги въ долгъ не очень-пріятно. Хоть, впрочемъ, вы и не такъ бѣдны, какъ говорите: вы такъ только, притворяетесь! А гдѣ ваша цѣпочка?... Ваши запонки, брошка, вашъ перстень -- гдѣ всѣ эти вещи?... Продайте ихъ, а не то, такъ заложите. Нельзя же вмѣстѣ и ѣсть пирогъ и беречь его! У насъ, бѣдныхъ людей, вы знаете: гдѣ нарядная спина, тамъ всегда пустой желудокъ.
   -- Еслибъ вы были такъ добры, одолжили мнѣ, хоть на этотъ только разъ, 10-ть шиллинговъ, продолжалъ Титмаузъ умоляющимъ голосомъ:-- я бы обязался вамъ какою угодно клятвою заплатить все, сейчасъ, только-что получу деньги отъ Тэг-Рега и К®. При этомъ онъ чуть не задохся, вдругъ припомнивъ, что ему, по всей вѣроятности, ничего не придется получить.
   -- Къ-тому же у васъ есть какое-то имѣнье на лунѣ, знаете, которое вамъ скоро достанется, продолжалъ Хекебекъ, дерзко оскаливая зубы.
   -- Я знаю на что вы намекаете, отвѣчалъ бѣдный Титмаузъ.-- И если, со временемъ, продолжалъ онъ горячо:-- я получу что-нибудь отъ гг. Кверка, Гем....
   -- Ба! чушь! все это вздоръ! перебилъ Хекебекъ съ тономъ презрѣнія и отвращенія.-- Я и прежде не думалъ, чтобъ изъ этого что-нибудь вышло; а теперь совершенно увѣренъ: это все чушь и вздоръ!
   -- О, Хеки, Хеки! не-уже-ли вы не шутя это говорите! воскликнулъ Титмаузъ, заплакавъ: -- но вѣдь вы не всегда же такъ думали!
   -- Довольно и того, что теперь говорю; чего вамъ еще надо? отвѣчалъ Хекебекъ круто.
   -- Ахъ, Боже мой, Боже мой! что со мной будетъ? ревѣлъ Титмаузъ, перепуганный и огорченный до крайности; а междуіѣмъ въ умѣ Хекебека вертѣлись слѣдующія мысли: "Вѣдь это еще несовсѣмъ-вѣрно, что ничего рѣшительно не выйдетъ изъ сто дѣла съ гг. Кверкомъ, Геммономъ и Снапомъ. Они юристы и наврядъ ли пустились бы такъ далеко, какъ разсказываетъ Титмаузъ, еслибъ не имѣли къ тому основательныхъ причинъ. Къ-тому же, еслибъ даже Титмаузъ и не добился до 10,000 кодоваго дохода, то все-таки онъ можетъ получить довольно-крупную сумму денегъ, изъ которой ему, Хекебеку, не мѣшало бы утянуть хоть маленькій лакомый кусочекъ! Титмаузъ теперь почти въ отчаяніи. Онъ радъ обѣщать все, что угодно. Какъ бы только его уломать, чтобъ онъ согласился дать что-нибудь на бумагѣ?.. подумалъ Хекебекъ, на всякой случай попробуемъ".
   -- Гмъ, Титмаузъ, вы теперь очень-любезны и готовы обѣщать все, что угодно, сказалъ Хекебекъ, дѣлая видъ, будто онъ находится въ нерѣшимости: -- а тамъ, какъ получите деньги, такъ вы и вспомнить объ этомъ не захотите.
   -- Какъ, забыть то, что я обѣщалъ! Милый мой Хеки, да вы только попробуйте, испытайте меня хоть разъ, я больше ничего у васъ не прошу! Клянусь Богомъ, десять шиллинговъ для меня теперь дороже, чѣмъ современемъ, можетъ-быть, будутъ 100 фунт. стерлинговъ.
   -- Ну, это вы такъ теперь говорите! ужь не станете ли вы увѣрять, что еслибъ я вздумалъ теперь вамъ дать въ займы 10 шиллинговъ изъ моего бѣднаго жалованья, продолжалъ Хекебекъ, какъ-будто бы шутя: -- что вы, напримѣръ, заплатили бы мнѣ 100 фунт. изъ вашихъ десяти тысячъ?
   -- О, Боже мой! да вы только попробуйте, вы испытайте меня, отвѣчалъ Титмаузъ съ жаромъ.
   -- О! въ-самомъ-дѣлѣ? перебилъ Хекебекъ, улыбаясь недовѣрчиво и побрякивая деньгами у себя въ карманѣ.
   Титмаузъ услыхалъ этотъ звукъ и, какъ говорятъ, у него слюньки появились на губахъ. Не задумываясь ни на минуту, началъ онъ клясться, да такими страшными клятвами, какихъ я здѣсь и повторить не смѣю, что, если Хекебекъ дастъ ему въ займы ныньче вечеромъ десять шиллинговъ, то онъ, Титмаузъ, возвратитъ ему непремѣнно 100 ф. ст. изъ первыхъ доходовъ, полученныхъ имъ съ имѣнія.
   -- Десять шиллинговъ изъ моего маленькаго жалованья -- гмъ! дѣло-то будетъ неочень-пріятное! Мнѣ, ей-Богу, придется обойдтись безъ многихъ вещей, которыя я собирался купить ужь давно. Эти 10 шиллинговъ стоятъ мнѣ теперь 10 фунтовъ!
   -- Ахъ, Хеки, Богомъ вамъ клянусь, для меня они стоятъ цѣлой сотни! Мистриссъ Сквальлёнъ распродастъ у меня все до послѣдней нитки, если я не заплачу ей завтра хоть сколько-нибудь.
   -- А ну, что еслибъ я, въ-самомъ-дѣлѣ, захотѣлъ повѣрить вамъ въ долгъ?.. Вы не отказались бы дать мнѣ маленькую расписочку?
   -- Я сдѣлаю все, что угодно. Дайте мнѣ только 10 шиллинговъ пощупать пальцами.
   -- Хорошо, у меня сказано -- сдѣлано! Чуръ только не отказываться отъ своего слова, произнесъ Хекебекъ и въ одинъ мигъ досталъ бумагу, перо и чернила.-- Ну вотъ, мы такъ, только для шутки... Но, Боже мой! что я за вздоръ дѣлаю!.. Вѣдь я разсчитываю на сотни фунтовъ, Богъ-знаетъ чего, какого-то луннаго свѣта! Ха, ха, ха! Да я никогда не увижу вашихъ денегъ -- вѣдь это вѣрно, какъ дважды-два -- четыре; такъ ужь не все ли равно написать 200 фунтовъ?
   -- Гмъ! Двѣсти фунтовъ, Хекъ, это очень-крупная сумма. Ужь и сто-то фунтовъ, и то слишкомъ-много, смиренно замѣтилъ Ты гмаузъ.
   -- Вы, вѣрно, забыли обиду, которую вы мнѣ нанесли недавно, сказалъ Хекебекъ, вдругъ принимая строгій тонъ.-- Ну, а что вы скажете, если я обращусь къ какому-нибудь стряпчему, да и подамъ на васъ жалобу въ судъ? А? Вѣдь тогда васъ заставятъ заплатить за безчестье немало,-- 300 фунтовъ, по-крайней -- мѣрѣ. Титмаузъ, казалось, все еще колебался.-- А ну, если такъ, продолжалъ Хекебекъ: -- то мы посмотримъ!
   -- Ну, полно, полно, Хеки, вѣдь это все прошло и забыто...
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ? Ну, такъ нѣтъ же, ошиблись: я этого никогда не забывалъ. Я теперь ужь никогда не буду тѣмъ, что былъ до этихъ побоевъ! У меня тутъ, тутъ вотъ что-то такое внутри, какъ-будто бы моя грудь была..... я съ собой въ гробъ это унесу. Провались я, если это не правда!
   Титмаузу, неимѣвшему у себя подъ-рукой своего пріятеля, Геммона, ни разу и въ голову не пришло, что истцу въ дѣлѣ Xекебека противъ Титмауза было бы немножко затруднительно пріискать свидѣтеля вышеупомянутыхъ побоевъ; но нѣчто равносильное въ своемъ родѣ, небомъ посланный намёкъ пришолъ ему въ голову.
   -- Да, сказалъ вдругъ Титмаузъ, это правда, мнѣ и самому очень-жаль; но какъ бы то ни было, а 100 фунтовъ все-таки составляютъ 100 фунтовъ, и это ужасно-большая сумма за десять шиллинговъ, да за побои... Впрочемъ, вы того не думайте, чтобъ мое дѣло съ гг. Кверкомъ, Геммономъ и Снапомъ было вздоръ. Услышали бы вы то, что я слышалъ сегодня отъ этихъ джентльменовъ! Да нѣтъ!.. Я, въ другой разъ съ вами ужь не проболтаюсь...
   -- Э! что? Что такое... вы слышали отъ этихъ джентльменовъ, въ Сэффрон-Хилѣ? проворно перебилъ Хекебекъ.-- Да ну, что за тайны между друзьями?
   -- Нѣтъ, провались я, если скажу вамъ хоть слово! Я не хочу опять дѣло портить. А теперь ужь если я на столько проговорился, чего, впрочемъ, я не хотѣлъ сдѣлать, я вамъ скажу кое-что другое: 10 шиллинговъ мнѣ не надо, мнѣ нуженъ фунтъ -- Титти! Титти! воскликнулъ Хекебекъ, непритворно встревоженный.
   -- Да, и не дамъ вамъ за него больше пятидесяти, когда получу свою собственность.
   Хекебекъ громко засвисталъ и съ важнымъ видомъ застегнулъ карманъ, въ которомъ лежали деньги, давая тѣмъ знать, что переговоры кончены, потому-что о новыхъ условіяхъ Титмауза нечего было и думать.
   -- Потому -- что я знаю человѣка, который дастъ мнѣ, пожалуй, и двадцать фунтовъ охотно, продолжалъ Титмаузъ: да только я хотѣлъ сперва обратиться къ пріятелю.
   -- Не по пріятельски вы поступаете Титти, съ человѣкомъ, который всегда былъ вашимъ вѣрнымъ другомъ. Фунтъ! Я не затѣмъ его получилъ, чтобъ съ нимъ разстаться; а потому, если вы этого требуете, такъ ужь вы лучше ступайте къ вашему другому пріятелю и оставьте бѣднаго Хеки.
   -- Ну, я, пожалуй, согласенъ и на 10 шиллинговъ, отвѣчалъ Титмаузъ, боясь не зашелъ ли онъ ужь слишкомъ-далеко.
   -- А, вотъ это резонно, Титти! И чтобъ, въ свою очередь, поступить подружески, я соглашаюсь на 50 фунтовъ, вмѣсто 100. Но вы, вѣрно, не откажетесь дать мнѣ что-нибудь въ залогъ -- ваше кольцо, напримѣръ... ну, ну! если вы не хотите такъ и не нужно. Стало-быть, вотъ какъ; лоскутокъ бумаги идетъ за 10 шиллинговъ, ха ха ха! Онъ взялъ въ руки перо, съ минуту подумалъ, припоминая все, что могъ изъ форменныхъ фразъ, употребляемыхъ въ денежныхъ обязательствахъ, и написалъ слѣдующій могучій документъ:
  
   "Да будетъ извѣстно всѣмъ и каждому, Что вы Должны Мистеру Роберту Хекебеку, обязываясь заплатить подателю сего (по востребованію) Пятьдесятъ фунтовъ, монетою, изъ Имѣнія если вы его Получите. (Деньги приняты сполна)".
   "(Свидѣтелемъ былъ). Іюля 22-го 18**".

"Р. Хекебекъ".

   -- На-те же, Титти, если вы честный человѣкъ и хотите поступить такъ, какъ желаете, чтобъ другіе съ вами поступали, говорилъ Хекебекъ, подписывая свое имя, какъ сказано выше, и передавая перо Титмаузу: -- подпишите это, такъ только, чтобъ показать, что вы дорожите своимъ словомъ; потому-что я, разумѣется, не потребую никогда этихъ денегъ, чтобъ вы тамъ ни получили.
   Счастливая мысль пришла Титмаузу въ этой крайности, а пменно, что на означенномъ документѣ не было штемпеля (а онъ никогда не видалъ заемнаго письма или векселя, безъ штемпеля), и онъ въ ту же минуту подписалъ его, съ пылкими изъявленіями благодарности. Хекебекъ принялъ драгоцѣнное обезпеченіе съ равнодушнымь видомъ и, засунувъ его въ карманъ небрежно, какъ-будто бы оно и въ-самомъ-дѣлѣ было не болѣе какъ лоскутъ истраченной даромъ бумаги, отсчиталъ десять шиллинговъ въ руки жадно-ожидавшлго ихъ Титмауза, который, успѣвъ такимъ-образомъ неожиданно въ своемъ предпріятіи, скоро потомъ ушелъ къ себѣ, причемъ каждый изъ этихъ достойныхъ людей былъ совершенно увѣренъ, что ему удалось надуть своего пріятеля. Хекебекъ, пожавъ самымъ дружескимъ образомъ у Титмауза руку, проклялъ его отъ всей души, только-что успѣлъ затворить за нимъ двери, и потомъ сталъ читать и перечитывать свое "обезпеченіе", мысленно соображая, была ли для Титмауза современемъ какая-нибудь возможность отказаться отъ уплаты обѣщанныхъ имъ денегъ и придумывая, какимъ бы образомъ ему получше слѣдить за ходомъ дѣлъ своего пріятеля. А тотъ, спѣша домой, думалъ одно только, а именно, какое счастіе, что пріятель его позабылъ о штемпелѣ при составленіи документа. "Гдѣ это и когда думалъ онъ, случалось мнѣ слышать, что ни одна бумага безъ штемпеля не значитъ ровно ничего?.." Какъ бы то ни было, однакожь, а онъ получилъ десять шиллинговъ и теперь Хекебекъ можетъ себѣ дожидаться своихъ пятидесяти фунтовъ до-тѣхъ-поръ, покуда... Но покуда онъ самъ очень-большую имѣлъ вѣроятность отправиться къ чорту, потому-что, вѣдь, эти десять шиллинговъ, добытые имъ съ такимъ затрудненіемъ, должны были идти прямымъ путемъ въ карманы его хозяйки, которую онъ можетъ этимъ задобрить дня на два или на три, не болѣе; а тамъ къ кому обратится онъ, хоть за самою малѣйшею помощью? Что съ нимъ будетъ? Титмаузъ былъ жалкій глупецъ; но мысли подобнаго рода и въ такихъ обстоятельствахъ, въ какихъ онъ находился, полѣзутъ въ голову даже и дураку! Какъ могъ онъ избѣжать, о, ужасная мысль! близкой необходимости продать или по-крайней-мѣрѣ заложить свое кольцо и другія неоцѣненныя вещицы! Его кинуло въ потъ при одной мысли о томъ, какъ онѣ будутъ вывѣшены въ продажу, съ ярлычками, въ окошкѣ стараго Бальса. Медленно подымаясь по лѣстницѣ, ведущей къ своей квартирѣ, онъ шагалъ такъ печально, какъ-будто слѣдовалъ за какимъ-нибудь невидимымъ проводникомъ прямо въ тюрьму. Онъ и не подозрѣвалъ того, что все это время мысли гг. Кверка, Геммона и Снапа почти исключительно заняты были имъ. Господа эти, не менѣе Хекебека желали подѣлиться съ нимъ частичкою ожидаемаго богатства, и для достиженія этой цѣли рѣшились привести въ дѣйствіе все, что только можно. Но добродѣтельный Хекебекъ, этотъ образецъ ростовщика въ маломъ размѣрѣ, ловко и проворно ухватился за первую случившуюся возможность обезпечить себѣ, впослѣдствіи, маленькое вознагражденіе за тѣ 10 шиллинговъ, съ которыми онъ разстался такъ великодушно, несмотря на всю свою нужду въ деньгахъ; между-тѣмъ, гг. Кверкъ, Геммонъ и Снапъ ломали свои головы, а отъ времени до времени и головы гг. Мортмена и Френкпледжа, стараясь пріискать какой-нибудь инструментъ довольно-сильный, чтобъ выкроить себѣ жирный ломоточекъ изъ будущаго богатства Титмауза, которое они съ этою цѣлью старались доставить ему въ руки. По тройному правилу дѣло это можно бы было объяснить слѣдующимъ образомъ: горесть, испытанная Хекебекомъ при разлукѣ съ 10 шиллингами и его отреченіе отъ награды за безчестіе, нанесенное жестокими побоями относились къ возможному для него въ будущемъ пріобрѣтенію 50 фунтовъ = также точно, какъ рискъ, старанія и издержки гг. Кверка, Геммона и Снапа и выгоды доставляемыя ими Титмаузу, относились къ возможному для нихъ пріобрѣтенію 10,000 фунтовъ. Главный пунктъ различія между ними, состоялъ въ способѣ обезпеченія ихъ будущаго вознагражденія.
   Я, однакожъ, ничуть не думаю утверждать, чтобъ обѣ эти стороны побуждаемы были однимъ только двигателемъ, то-есть не имѣли въ виду ничего другаго, какъ только сдѣлать свою добычу изъ этой маленькой мартышки -- будущаго мильйонщика. Оно хотя и правда, что Хекебекъ стянулъ очень-крупный барышъ съ своего бѣдствующаго друга, но это имѣло свое хорошее слѣдствіе, потому-что спеціальный интересъ, пріобрѣтенный Хекебекомъ въ будущемъ благоденствіи Титмауза, усилилъ энергію и изощрилъ умъ Хекебека къ услугамъ своего пріятеля; а безъ этого, конечно, по всей вѣроятности, дверь мистера Хекебека была бы такъ же безнадежно и недоступно заперта для Титмауза, какъ и входъ въ контору гг. Кверка, Геммона и Снапа. Два или три вечера спустя, послѣ описанной нами сдѣлки между двумя пріятелями, Хекебекъ зашелъ къ Титмаузу и, поздоровавшись съ нимъ, очень-дружелюбно объявилъ, что онъ собирается надоумить его съиграть съ этими джентльменами въ Сэффрон-Хиллѣ маленькую штучку, чтобъ подстрекнуть ихъ немножко къ болѣе-усердной дѣятельности въ его пользу. Штучка состояла въ томъ, чтобъ послать къ этимъ джентльменамъ письмо, которое, но всѣмъ разсчетамъ, должно было.... но зачѣмъ терять время въ напрасномъ объясненіи. Передо мной лежитъ подлинникъ, отосланный Титмаузомъ на слѣдующее утро къ гг. Кверку, Геммону и Снапу, и вотъ съ него подстрочная копія:

"Господамъ Кверку и Ко."

   "Джентльмены.-- Извините что Васъ Безпокою, Но Дойдя со всѣмъ до отчаянія вбольшомъ Безпокойствѣ (вкоторомъ я остался при Послѣднемъ Пенни, съ Недѣлю тому назадъ) и Мистриссъ Сквальлепъ моя Хозяйка совсѣмъ было собиралась описывать Меня да только Нечего было описать, апотому рѣшился уѣхать въ Чужіе-края непозже какъ черезъ. Недѣлю и Никогда уже Непріѣду Больше назадъ, очемъ Сдушевнымъ Прискорбіемъ извѣщая, надѣюсь что Вы небудете Отомъ безпокоиться, Апотому невижу нужды Вамъ долѣе Утруждать Себя помоему Дѣлу Поелику Имѣнія Достать Невозможно и Очень Жалѣю что Причинилъ вамъ Столько хлопотъ Своими Дѣлами чему Помочь помогу. Очень бы было мнѣ То пріятно, но нестоитъ Иззаэтого останавливаться; т. е Оно и Стоилобы; но Поелику Нѣтъ нато Божьей Воли, которая Дабудетъ. Занялъ я вдолгъ бездѣлку Насчетъ моихъ Будущимъ Благъ (которыхъ я Увѣренъ никогда Неполучу) у одного Истинаго Друга (Нужно ли объяснять по чьей просьбѣ слова эти помѣщены были въ письмо?) что бессомнѣнія было чрезвычайно затруднительно для Этой Особы Но Онъ готовъ Сдѣлать для меня, все что только можетъ сдѣлать мнѣ пользу Какъ онъ говоритъ, Собираюсь занять Не Множко Побольше у одного Джентльмена, Который стряпаетъ Дѣла Подобнаго Рода что поможетъ мнѣ справиться съ необходимыми Издержками при Отъѣздѣ Въ Чужіе-Края (откуда Никогда недумаю Возвратиться). Назначилъ 10-е Число Для Отъѣзда вкоторый День оставлю М-ра Тэг-Рэга (котораго по Возвращеніи отвсей души жилалъ бы застать Вгробу или въ Рабочемъ Домѣ). Берузь заперо Только затѣмъ написать сіе чтобы Избавить Васъ отъ Напрасныхъ Хлопотъ Которыми Вы Вѣрно несталибы Себя Обременять, вчемъ будучи совершенно увѣренъ, я Остаюсь, Джентльмены, Вашъ

"Покорнѣйшій и Недостойный
"Слуга
"Т. Титмаузъ".

   "P. S. Надѣюсь, что Вы Вособенности Напомните обо мнѣ М-ру Геммону. Что со мною будетъ незнаю будучи такъ смущенъ, я Твердо намѣренъ неупотреблять никакихъ другихъ Джентльменовъ по Этрму дѣлу, Кромѣ Вашего Почтеннѣйшаго Дома и съ Большою Пичалью Отъѣзжая въ Чужіе Края, очемъ безшутокъ Частенько подумываю Серьёзно. (Если только что нибудь Благопріятное Неоткроется Вскорѣ), T. Т.-- Желалъ бы (Междупрочимъ я узнать если-Можно что вашъ почтеннѣйшій домъ согласится дать за мои Права На Имѣніе круглымъ счетомъ (чистыми деньгами) И надѣюсь что Благоволите Удостоить Отвѣта съ Первою Почтою иначе Уѣду въ Чужіе Края".
   Старикъ Кверкъ, только-что дочиталъ это хитрое посланіе, соскочилъ, немножко встревоженный, съ своего стула и побѣжалъ въ комнату мистера Геммона, съ открытымъ письмомъ въ рукахъ.
   -- Геммонъ, сказалъ онъ, прочтите это, сдѣлайте милость. Право, мы должны смотрѣть за Титмаузомъ, иначе онъ отъ насъ улизнетъ.
   Мистеръ Геммонъ горячо схватился за письмо, прочелъ его со вниманіемъ, потомъ взглянулъ на своего встревоженнаго партнёра, который стоялъ, безпокойно на него посматривая, взглянулъ и улыбнулся.
   -- Ну что, Геммонъ, я право думаю... а? Какъ вы находите?..
   -- Я нахожу, мистеръ Кверкъ, что это письмо точно такого же рода, какъ и послѣднее, и кажется также, какъ оно произвело на васъ желаемое дѣйствіе.
   -- Ну, Геммонъ, такъ что жь изъ этого слѣдуетъ? Оттого; что у меня сердце несовсѣмъ еще каменное, вы вѣчно...
   -- Да, мистеръ Кверкъ, отвѣчалъ Геммонъ, опять улыбаясь, если бы не такое мягкое было у васъ сердце, вы могли бы быть несравненно-богаче.
   -- Знаю, Геммонъ, знаю, что могъ бы, и благодарю Бога, что я не такъ еще жаденъ въ дѣлахъ, и не пересталъ чувствовать состраданіе къ этому бѣдному молодому человѣку. Право, его положеніе очень-печально.
   -- Такъ что жь, сэръ, зачѣмъ дѣло стало? Суньте руку въ карманъ, какъ я совѣтовалъ вамъ вчера вечеромъ, и назначьте ему еженедѣльную сумму.
   -- Гмъ, гмъ! произнесъ мистеръ Кверкъ, садясь въ кресло и поглядывая на Геммона очень-серьёзно.
   -- Ну, а если нѣтъ, продолжалъ этотъ джентльменъ, пожимая плечами въ отвѣтъ на нѣмое возраженіе Клерка, то напишите просто, что вы не хотите; это не долго -- и дѣлу конецъ.
   -- Да какъ же, Геммонъ? Ну, а если онъ въ- самомъ-дѣлѣ уѣдетъ въ чужіе края? произнесъ Кверкъ, послѣ долгаго молчанія: -- вѣдь мы его совсѣмъ потеряемъ.
   -- Ба, уѣдетъ въ чужіе края! Онъ слишкомъ-хитерѣ, мистеръ Кверкъ, право слишкомъ хитеръ, ха, ха, ха!
   -- Вы любите посмѣяться на мой счетъ, Геймовъ; это очень-мило; вы не можете себѣ представить, какъ мнѣ это нравится, когда вы такъ смѣетесь!
   -- Извините мистеръ Кверкъ, право, вы поняли меня совсѣмъ навыворотъ. Мнѣ смѣшны только безтолковыя противорѣчія этого человѣка; онъ самый наивный, самый простодушный маленькой глупецъ и принимаетъ насъ за такихъ же. Уѣдетъ въ чужіе края! Странная претензія! Въ своемъ безцѣнномъ постскриптѣ онъ опровергаетъ самъ все, прежде сказанное; говоритъ, что онъ только думаетъ часто о томъ, чтобъ уѣхать -- ба! Что онъ въ большой крайности, это очень-вѣроятно; но ему еще солоно должно прійдтись, увѣряю васъ, прежде, чѣмъ онъ рѣшится на самоубійство или уѣдетъ въ чужіе края, я не имѣю никакихъ опасеній на этотъ счетъ; но есть одно мѣсто въ его письмѣ, которое заслуживаетъ вниманія, это его намекъ о займѣ денегъ на счетъ своихъ будущихъ благъ.
   -- Ахъ да, именно, вотъ это-то мѣсто меня и поразило. (Геммонъ слегка улыбнулся). Меня не тревожитъ ни мало вся остальная часть письма: это, разумѣется, все пустяки, что онъ тамъ говоритъ объ отъѣздѣ въ чужіе края. Но дѣйствительно, если онъ станетъ пытаться добыть себѣ деньги, онъ можетъ попасть въ опасныя руки... И вы не шутя думаете, что онъ ужь началъ?
   -- О нѣтъ, это, разумѣется, только ложь, иначе надо было бы предположить, что онъ нашелъ кого-нибудь еще глупѣе себя; а это я считаю невозможнымъ. Впрочемъ, какъ бы то ни было, мистера, Кверкъ, а мнѣ кажется, что намъ ужь сильно пора сдѣлать какой-нибудь рѣшительный шагъ.
   -- Да, можетъ-быть, отвѣчалъ Кверкъ тихо: -- и я вамъ скажу, что мистеръ Мортменъ ободрялъ меня сильно, не далѣе какъ третьяго-дня...
   -- Гмъ. А знаете ли вы, что мистера, Френкпледжъ говорить?..
   -- Ну что вашъ Френкпледжъ!..
   -- Какъ что? спросилъ мистеръ Геммонъ, немножко-обиженнымъ тономъ.
   -- Ну! ну! ужь съ этимъ вѣчно одна исторія!.. Ну что же изъ этого слѣдуетъ? Полно, полно Геммонъ. Мы знаемъ другъ друга слишкомъ-коротко, чтобъ ссориться. Я не думаю ничего обиднаго о мистерѣ Френкпледжѣ; но вѣдь Мортменъ былъ моимъ нотаріусомъ лѣтъ двадцать сряду, и все это время ни разу еще не далъ промаха! Между-прочимъ, онъ говорилъ мнѣ, что мы стоимъ теперь на твердомъ основаніи, за это онъ ужь ручается, и что онъ даже не видитъ ничего такого, что мѣшало бъ теперь же принять первыя предварительныя мѣры по этому дѣлу. Да я и самъ начинаю думать, что намъ ужь давно пора. Что касается до того, какъ обезпечить себя насчетъ денегъ, выдаваемыхъ Титмаузу, то онъ совѣтуетъ намъ взять съ него обязательство на уплату 500 или 1000 фунтовъ стерлинговъ по востребованію, и, подъ прикрытіемъ этого обязательства, ссужать его деньгами, когда и въ какой мѣрѣ угодно. Можно остановиться, если мы найдемъ это нужнымъ; можно начать съ трехъ или четырехъ фунтовъ въ недѣлю и увеличивать по мѣрѣ того, какъ шансы успѣха будутъ расти... а? Какъ вы думаете?
   -- Я ничего не говорю противъ такой сдѣлки. Но подумайте, мистеръ Кверкъ, намъ надо имѣть немножко терпѣнья. Вы сами знаете, что много еще времени пройдетъ, пока мы успѣемъ получить опредѣленіе суда по этому дѣлу, и еще вдвое болѣе можетъ быть, пока намъ удастся обезпечить его впослѣдствіи, а между-тѣмъ, это отвратительное маленькое созданіе будетъ все время у насъ на рукахъ. Чортъ его знаетъ, что съ нимъ дѣлать, право никакъ не придумаешь...
   -- Гмъ, гмъ! покрякивалъ Кверкъ, поглядывая очень-серьёзно и съ большимъ безпокойствомъ на Геммона.
   -- А чего я всего болѣе опасаюсь, ну что если онъ будетъ недоволенъ, что мы ему мало даемъ денегъ и, ознакомясь съ положеніемъ дѣла, вдругъ заупрямится?
   -- Да, Геммонъ, на все это надо принять мѣры, не правда ли? произнесъ Кверкъ, съ крайне-опечаленнымъ видомъ.
   -- Разумѣется, продолжалъ Геммонъ задумчиво: -- къ тому времени онъ пріищетъ себѣ солидныхъ друзей, которыхъ мы можемъ уговорить поручиться за всѣ ссуды, и будущія и прошедшія.
   -- Ну вотъ именно, Геммонъ, мнѣ и самому это вчера приходило въ голову. Да знаете что, тутъ онъ понизилъ голосъ: -- не найдется ли между нашими кліентами кого-нибудь, кто бы согласился принять эти ссуды на собственный счетъ. А? какъ вы думаете?..
   -- Какъ не найдтись! Да вотъ старикъ Фангъ, вѣрно, не прочь будетъ немножко полихоимничать; вѣдь онъ только этимъ и живетъ, мистеръ Кверкъ; а обезпеченіе наше въ-сущности вещь очень-изрядная, хоть, можетъ-быть, оно и не совсѣмъ-удобопродажно.
   -- Да, гм... а впрочемъ, если подумать хорошенько, то отчего же бы мнѣ и самому этого не сдѣлать, если изъ этого можно что-нибудь выручить?
   -- Это, однакожь, дѣло неспѣшное. А между-тѣмъ, я думаю, намъ не мѣшало бы послать за Титмаузомъ, да и настроить его поосторожнѣе такъ, какъ намъ нужно -- а? Мы несовсѣмъ-ловко это сдѣлали послѣдній разъ, мистеръ Кверкъ, неправда ли? говорилъ Геммонъ, улыбаясь довольно-насмѣшливо.-- Мы должны, во что бы то ни стало, держать его покуда у Тэг-Рэга, если только можно это сдѣлать.
   -- Непремѣнно: тогда онъ не будетъ жужжать около насъ, какъ слѣпень... а иначе, вѣдь онъ насъ въ недѣлю съ ума сведетъ.
   -- О! я скорѣй готовъ отъ всего отказаться, чѣмъ переносить такую пытку. Впрочемъ, я думаю, намъ нетрудно будетъ уговорить его на наши условія -- продѣть узду въ эту ослиную морду. Сказать ему, что мы требуемъ непремѣнно, чтобъ онъ далъ обязательство дѣйствовать во всемъ безусловно, по нашимъ совѣтамъ.
   -- Конечно, а не то, мы его тотчасъ направо-кругомъ; я думаю это будетъ недурно!
   -- А теперь я васъ прошу, мистеръ Кверкъ, сказалъ Геммонъ такимъ повелительнымъ тономъ, какой только могъ рѣшиться принять со старшимъ своимъ партнёромъ: -- поручите ужь вы этого гуся вполнѣ на мои руки. Вы видите, онъ получилъ ко мнѣ, одному Богу извѣстно отчего, какое-то особенное пристрастіе, и... къ-тому жь, вѣдь надо признаться, мы оборвались пренепріятнымъ образомъ прошедшій разъ, помните, при этомъ важномъ свиданіи? (Кверкъ покачалъ головой отрицательно.) Во всякомъ случаѣ, продолжалъ Геммонъ:-- на одномъ по-крайней-мѣрѣ я настаиваю непремѣнно: пусть одинъ изъ насъ двоихъ возьметъ Титмауза насвою отвѣтственность. Если только вамъ угодно, мистеръ Кверкъ, сдѣлайте милость, возьмитесь за него сами и избавьте меня отъ этой непріятной обязанности. Вы сами знаете, сэръ, что я всегда неизмѣнно предоставляю все существенно-важное и затруднительное вамъ, полагаясь на вашъ превосходный тактъ и на вашу опытность,
   -- Ну, ну, Геммонъ, вѣдь я знаю, это просто капля сладкаго масла... И Кверкъ точно могъ сказать это по совѣсти, потомучто онъ ощущалъ ужь ея пріятное, успокоительное дѣйствіе.
   -- Честью васъ увѣряю, мистеръ Кверкъ, я говорю серьёзно. Ба! да вы сами должны это понимать. Я знаю васъ слишкомъ-хорошо, чтобъ осмѣлиться...
   -- Да, перебилъ Кверкъ: -- тотъ долженъ рано подняться, кто хочетъ поймать стараго Калеба-Кверка -- соннаго. "Ну, подумалъ Геммонъ: вотъ ужь, нѣсколько лѣтъ сряду, я вѣрно очень-рано встаю!"
   Такимъ-образомъ все было улажено по желанію и требованію мистера Геммона, то-есть Титмауза рѣшено было оставить совершенно у него на рукахъ; послѣ чего партнёры потолковали еще немного о томъ, когда и какъ начнутъ они давать Титмаузу деньги, и наконецъ разстались. Мистеръ Кверкъ ушёлъ къ себѣ въ комнату, заперъ двери и остановился въ раздумьи, опираясь на окно, съ руками, засунутыми въ карманы, и со взоровъ, безсознательно устремленнымъ на свою бухгалтерскую книгу, лежавшую на столѣ. Онъ былъ въ глубокомъ раздумьѣ и вопросъ, занимавшій его мысли, состоялъ въ томъ: умно или глупо онъ сдѣлалъ, поручивъ такимъ-образомъ Титмауза на руки Геммону? Легко было Кверку показывать твердую увѣренность въ самомъ себѣ передъ Геммономъ; но на самомъ дѣлѣ онъ ея не чувствовалъ.
   По правдѣ сказать, ему еще ни разу не случалось разставаться съ Геммономъ послѣ какого-нибудь, хоть даже самаго ничтожнаго и самымъ мирнымъ образомъ оконченнаго спора, неунося въ душѣ тайнаго подозрѣнія, что такъ или иначе, а ужь какъ-нибудь, да повернулъ его посвоему, этотъ ловкій Геммонъ, который вѣчно достигалъ своей цѣли, не оставивъ Кверку нималѣйшаго повода къ неудовольствію. По правдѣ сказать, Кверкъ сильно боялся Геммона, и Геммону это было извѣстно. Въ настоящемъ случаѣ, безотчетное, но вмѣстѣ съ тѣмъ постоянно-возрастающее подозрѣніе и неудовольствіе заставили его опять вернуться въ комнату Геммона.
   -- Послушайте, Геммонъ: я, знаете, кривить душой не люблю... такъ... я надѣюсь, что... ужь и вы... съ вашей стороны... началъ онъ робко и въ большомъ замѣшательствѣ, худо скрывая свое смущеніе подъ принужденною улыбкою.
   -- Сдѣлайте милость, мистеръ Кверкъ, что вы этимъ хотите сказать? перебилъ Геммонъ очень-рѣзко и съ чрезвычайно-удивленнымъ видомъ, причемъ онъ весь покраснѣлъ; да и не удивительно, потому-что съ той самой минуты, какъ Кверкъ отъ него ушелъ, мысли Геммона заняты были только однимъ вопросомъ: какъ бы ему половче взяться, чтобъ убѣдить Титмауза что онъ (Геммонъ) былъ единственное лицо изъ всей фирмы, питающее къ нему прямое, безкорыстное сочувствіе, и такимъ образомъ пріобрѣсти на него очень-полезное вліяніе. Захваченный въ этихъ мысляхъ совершенно-неожиданнымъ замѣчаніемъ мистера Кверка, онъ потерялъ присутствіе духа и вслѣдствіе того естественнымъ образомъ разсердился.-- Потрудитесь мнѣ объяснить, мистеръ Кверкъ, ваше безтолковое и обидное замѣчаніе, продолжалъ онъ, поглядывая на Кверка въ смущеніи и краснѣя все болѣе-и-болѣе.
   -- Вы странный человѣкъ, Геммонъ, отвѣчалъ, почти съ такимъ же удивленіемъ и замѣшательствомъ, мистеръ Кверкъ, встревоженный какимъ-то невольнымъ, инстинктивнымъ убѣжденіемъ, что Геммонъ понялъ все, происходившее у него на душѣ.
   -- Что вы хотѣли сказать, мистеръ Кверкъ, этимъ послѣднимъ замѣчаніемъ? спросилъ Геммонъ, оправясь отъ перваго впечатлѣнія.
   -- Что сказать?.. Да то, что мы оба странные люди, Геммонъ; ха., ха, ха! отвѣчалъ Кверкъ съ робкимъ хохотомъ.
   -- Я оставляю Титмауза совершенно на ваши руки, мистеръ Кверкъ; я не хочу болѣе имѣть съ нимъ никакого дѣла; мнѣ ужь надоѣли по горло всѣ эти дрязги. Я не могу рѣшиться взвалить на себя такую обузу; именно объ этомъ-то я и думалъ теперь, когда вы вошли...
   -- О! въ-самомъ-дѣлѣ?.. Скажите... говорилъ мистеръ Кверкъ, понизивъ голосъ; онъ поглядѣлъ на двери, заперты ли онѣ, и сѣлъ опять на стулъ, недолѣе какъ за минуту передъ тѣмъ имъ оставленный.-- А что, вы думаете, мнѣ пришло въ голову сейчасъ, когда я сидѣлъ тамъ, у себя въ комнатѣ? продолжалъ онъ.-- Я думалъ, не лучше ли будетъ намъ сбросить съ плечъ своихъ эту обезьяну, да завести, изъ-подъ руки, переговоры съ стороною, дѣйствительно владѣющею имѣніемъ, и объяснить ей, что -- гмъ!.. что мы готовы, за нѣкоторое удовлетвореніе, то-есть, разумѣется, за приличное удовлетвореніе...
   -- Мистеръ Кверкъ! Богъ съ вами!.. Что это вы?.. Геммонъ былъ не на шутку удивленъ.
   -- Ну что жь! Что вы такъ смотрите на меня, Геммонъ? Почему же бы этого не сдѣлать?.. Ужь, разумѣется, мы не удовольствуемся бездѣлицей. Я полагаю, что онъ очень-радъ будетъ заплатить намъ за наше молчаніе 4 или 5,000 фун. стер.; право, это стоитъ того, чтобъ подумать! Вѣдь, если по совѣсти сказать, Геммонъ, такъ и его-то положеніе жестоко! Не виноватъ ни на волосъ, а между-тѣмъ долженъ все терять, да и было бы изъ-за кого еще, а то изъ-за этакой дряни, какъ Титмаузъ. Вы бы сами это чувствовали, Геммонъ, еслибъ были на его мѣстѣ, и я увѣренъ, нашли бы тогда и сами, что 4 или 5,000...
   -- Но развѣ Титмаузъ ужь болѣе не бѣдный нашъ сосѣдъ? замѣтилъ Геммонъ съ хитрою улыбкой.
   -- Ну, это съ одной точки зрѣнія, Геммонъ! а съ другой стороны, почемъ знать, человѣкъ, у котораго мы собираемся отнимать имѣніе, можетъ-быть, дѣлаетъ своими деньгами много добра, и, конечно, имя его пользуется большимъ уваженіемъ въ томъ графствѣ; но вы представьте себѣ на его мѣстѣ Титмауза съ 10,000 годоваго дохода!
   -- Нѣтъ, мистеръ Кверкъ, объ этомъ нечего и думать, ни одной минуты, перебилъ Геммонъ серьёзно и даже немного-повелительно.-- Ни за какія блага на свѣтѣ не соглашусь я участвовать въ такой...
   Въ эту минуту Снапъ вбѣжалъ въ комнату cъ раскраснѣвшимся лицомъ и съ опечалёпнымъ видомъ.
   -- Пичь противъ Греба, начал и онъ въ попыхахъ (это былъ маленькій, любимый искъ бѣднаго Снапа, и заведенъ былъ по поводу клеветы, произнесенной, отвѣтчикомъ (конюхомъ) на истца (водоноса съ извощичьей биржи), на котораго первый насплетничалъ, будто бы онъ страдаетъ чесоткой; вслѣдствіе чего одна женщина отказалась выйдти за него замужъ).
   -- Пичь противъ Греба, только-что рѣшено въ Гильдхалѣ {Guildhall -- Гильдейская Зала -- такъ называется Городская Дума въ Лондонѣ.}: свидѣтель отрѣзалъ на славу, слова и спеціальный убытокъ доказаны, со стороны сержанта {Sergeant (serviens ad legem) -- вторая и высшая степень юридическаго факультета въ Англіи. Первая степень -- barrister, соотвѣтствуетъ докторской; этимъ именемъ обыкновенно называются главные адвокаты.} Шаута -- лихая рѣчь, и вердиктъ въ пользу истца; но всего одинъ фартингъ, и лордъ Виддрингтонъ {Судьи въ Англіи имѣютъ титулъ лорда, который, однакожь, не есть наслѣдственный и принадлежитъ не лицу, а должности.} сказалъ, что такъ-какъ жюри опредѣлило убытки въ одинъ фартингъ, то онъ платитъ другой {Есть въ Англіи одинъ очень-стѣснительный статутъ, изданный нарочно затѣмъ, чтобъ подрѣзать крылышки такимъ джентльменамъ, какъ мистеръ Снапъ. Онъ опредѣляетъ, что въ искахъ по жалобамъ на клевету, если приговоръ назначитъ истцу вознагражденіе ниже 40 шиллинговъ, напримѣръ, какъ въ настоящемъ случаѣ, одинъ фартингъ, то истецъ не имѣетъ права требовать съ отвѣтчика за свои судебныя издержки болѣе того, что опредѣлено ему за убытки, тоесть въ приведенномъ случаѣ не болѣе еще одного фартинга. Вслѣдствіе этого распоряженія не одинъ ябедникъ вышелъ изъ суда съ носомъ.} за издержки, что составитъ полпенни; и только-что успѣлъ онъ это сказать, какъ стряпчій отвѣтчика тутъ же и вручилъ полпенни. Въ Палатѣ поднялся хохотъ. Я требовалъ пересмотра дѣла къ первымъ числамъ слѣдующаго срока {Большая часть судебныхъ дѣлъ рѣшаются въ Англіи въ опредѣленные сроки.}; а насчетъ Его Милости {Подъ этимъ титуломъ онъ разумѣетъ судью, лорда Виддрингтона. Примѣчанія перев.} тисну статейку въ слѣдующемъ нумерѣ Воскреснаго Блеска, такую, что ему не больно понравится!
   -- Мистеръ Кверкъ! клянусь вамъ Богомъ, воскликнулъ Геммонъ: -- если такіе иски будутъ у насъ производиться, я брошу фирму, брошу, во что бы то ни стало! (Въ головѣ у него промелькнула мысль, что Титмаузъ былъ бы славнымъ кліентомъ съ почину, въ случаѣ, если бы пришлось начинать практику на собственный счетъ).-- Право, если мы будемъ продолжать такимъ образомъ, то наша фирма станетъ позоромъ цѣлой профессіи!
   -- Прекрасно, мистеръ Геммонъ, прекрасно! перебилъ Снапъ, краснѣя отъ досады; -- вашъ маленькій искъ по штрафу за лихоимство, въ ту пору, помните, сошелъ съ рукъ тоже удивительно какъ благополучно!
   -- Позвольте мнѣ вамъ замѣтить, мистеръ Снапъ, перебилъ Геммонъ, вспыхнувъ...
   -- Ба! полноте! Ну, что же дѣлать, военная неудача! перебилъ глава фирмы.-- А что, Пичь состоятеленъ? Ужь вѣрно же мы имѣемъ какое-нибудь обезпеченіе нашихъ издержекъ по этому иску.
   Но дѣло было въ томъ, что бѣдный Снапъ подцѣпилъ Пича въ какой-то полицейской конторѣ и, подстрекаемый своимъ рвеніемъ къ дѣлу, взялся за его искъ изъ чистой спекуляціи, разсчитывая на явную вѣроятность успѣха, въ пользу истца, простаго водоноса съ извощичьей биржи. По этой-то причинѣ, только-что зловѣщій вопросъ мистера Кверка услышанъ былъ Снапомъ, какъ вдругъ, ему показалось (или по-крайней-мѣрѣ онъ такъ полагалъ), что его требуютъ въ комнатѣ клерковъ, и онъ въ ту же минуту выскочилъ вонъ изъ кабинета мистера Геммона довольно даже невѣжливымъ образомъ.
   -- Ужь этотъ Снапъ когда-нибудь да утопитъ нашу фирму, замѣтилъ Геммонъ съ презрительнымъ видомъ.-- Но мнѣ нужно теперь заняться этой запиской, которую я составляю, а потому, мистеръ Кверкъ, мы поговоримъ съ вами о Титмаузѣ завтра.
   Записка, которую онъ составлялъ, была въ защиту одного отвѣтчика; отвѣтчикъ оспоривалъ требованіе своего истца (человѣка съ большимъ семействомъ, добросердечно повѣрившаго ему въ долгъ значительную сумму денегъ), основываясь единственно на недостаткѣ штемпеля.
   Кверкъ не сходился въ своихъ мнѣніяхъ съ Геммономъ и, садясь снова за свой письменный столъ, не могъ удержаться, чтобъ не написать слова: "Кверкъ и Снапъ", соображая: хорошо ли будетъ звучать такая фирма и какой она произведетъ эффектъ, потому-что Снапъ былъ дѣйствительно одного съ нимъ покроя.
   Можетъ-быть, никогда не встрѣтится недостатка въ людяхъ, готовыхъ осмѣивать и бранить стряпчихъ, и главная причина тому лежитъ, разумѣется, въ необходимыхъ отношеніяхъ этихъ лицъ къ людямъ, имѣющимъ съ ними дѣло. Почти во всякомъ судебномъ искѣ каждый кліентъ чувствуетъ естественную вражду къ стряпчему своего противника. Если истецъ выигрываетъ, онъ ненавидитъ стряпчаго отвѣтчика за то, что онъ вводить его въ большіе расходы и причиняетъ ему много досады и страха; а когда дѣло приходитъ къ разсчету со своимъ собственнымъ стряпчимъ, то желчь его тоже невольно кипитъ при видѣ счета своихъ издержекъ, какъ бы онъ ни былъ умѣренъ. Если истецъ проигрываетъ,--то ужь, само-собою разумѣется, вся вина падаетъ на неловкость и невѣжество стряпчаго, котораго онъ въ такомъ случаѣ ненавидитъ почти такъ же сильно, какъ и стряпчаго своего противника. Точно то же самое бываетъ и при успѣхѣ или неудачѣ отвѣтчика. Главная бѣда въ томъ, что стряпчіе принуждены дѣйствовать постоянно противъ кого-нибудь, и что всѣ дѣйствія ихъ направлены бываютъ неизбѣжно на наши карманы. Съ другой стороны, они такъ же неизбѣжно бываютъ замѣшаны въ такіе иски и дѣла, гдѣ всѣ ядовитыя страсти нашей природы: ненависть, мстительность и эгоизмъ, приходятъ въ движеніе. Представьте же себѣ, какое ужасное зло терпѣло бы общество и въ какомъ широкомъ размѣрѣ, еслибъ огромное большинство стряпчихъ не было честными и способными людьми, и еслибъ эти лица, пользуясь совершеннымъ знаніемъ дѣлъ и обстоятельствъ всѣхъ окружающихъ людей, стали подстрекать вездѣ ябеду и размножать тяжбы, искусно воспламеняя сердца гнѣвныхъ и мстительныхъ кліентовъ и разжигая семейные раздоры, вмѣсто того, чтобъ тушить ихъ. Конечно, еслибъ они сдѣлали хоть одну сотую долю того, что такъ легко для нихъ доступно, то наши судебныя мѣста были бы скоро удвоены вмѣстѣ съ числомъ судей, адвокатовъ и стряпчихъ; новыя тюрьмы пришлось бы намъ строить для содержанія разорившихся просителей, а Управу Неоплатныхъ Должниковъ расширить вчетверо и круглый годъ держать ее въ постоянномъ засѣданіи.
   Но не всѣ изъ этого класса почтенныхъ и достойныхъ людей такъ невинны, какъ можно бы заключить изъ этого оправданія. Есть между ними малое число Кверковъ, есть нѣсколько Геммоновъ и довольно-много Снаповъ, людей, которыхъ характеры и поступки заставляютъ многихъ изъ насъ легкомысленно относить недостатки частныхъ лицъ къ цѣлому классу; есть даже и хуже ихъ, какъ мнѣ случалось слышать; но пора намъ вернуться къ разсказу.
   Въ пятницу вечеромъ, 28 іюля 18** года, финансы мистера Титмауза находились въ слѣдующемъ положеніи: онъ долженъ былъ своей хозяйкѣ 1 фунтъ 9 шиллинговъ, прачкѣ 6 шиллинговъ, портному 1 фунтъ 8 шиллинговъ, всего 3 гинеи, да кромѣ-того 10 шиллинговъ Хекебеку. (Титмаузъ считалъ себя въ-правѣ, заплативъ своему пріятелю, когда бы то ни было, взятыя у него деньги, получить обратно данный ему документъ или расписку.) Къ этому слѣдуетъ прибавить еженедѣльно возрастающую сумму въ 7 шиллинговъ, платимую имъ хозяйкѣ за наемъ своей комнаты, да еще кой-какія мелкія суммы за стирку, чай, хлѣбъ, масло и прочее. На уплату всѣхъ этихъ значительныхъ долговъ не имѣлъ онъ ровно ни одного фартинга. Возвратясь къ себѣ на квартиру въ этотъ день, вечеромъ, онъ нашелъ на столѣ повѣстку отъ Тумбскрю, маклера своей хозяйки, съ увѣдомленіемъ такого рода, что если завтра утромъ, въ десятъ часовъ, его недоимка не будетъ уплачена, то онъ, Тумбскрю, пріидетъ описывать его вещи; а она, то-есть хозяйка, заставитъ его непремѣнно выѣхать вонъ въ концѣ недѣли, и что она никакъ не согласится на новую отсрочку. Онъ сѣлъ въ досадѣ на стулъ, прочитавъ этотъ грозный документъ и, садясь, замѣтилъ на полу другой лоскутокъ бумаги, вѣроятно, просунутый изъ-подъ дверей. По знакамъ, на немъ остававшимся, ясно было, что онъ на него наступилъ, входя въ комнату. Лоскутокъ, какъ оказалось, былъ требованіе въ Совѣстный Судъ {Court of Requests. Суды этого рода установлены въ Англіи для взысканія мелкихъ долговъ, непревышающихъ 40 шиллинговъ. Дѣла рѣшаются въ нихъ безъ апелляціи. Судьи отбираютъ отъ подсудимыхъ и отъ свидѣтелей показанія подъ присягою и потомъ рѣшаютъ дѣло по совѣсти окончательно. Суды эти -- одно изъ самыхъ благодѣтельныхъ установленій въ Англіи. Дѣла въ нихъ кончаются скоро и стоятъ подсудимымъ очень-дешево. Первый Совѣстный Судъ учрежденъ при Генрихѣ VIII, но окончательно установленіе это утверждено въ царствованіе Якова I. Прим. перев.}, по поводу одного фунта и восьми шиллинговъ, должныхъ портному Джобу Коксу. Онъ машинально положилъ его на столъ и цѣлую минуту сидѣлъ какъ убитый, съ трудомъ переводя духъ.
   Это ужь безъ шутокъ похоже было на кризисъ. Просидѣвъ полчаса въ безмолвномъ страданіи, онъ всталъ, дрожа, со стула, задулъ свою свѣчу и черезъ нѣсколько минутъ очутился съ блѣднымъ и встревоженнымъ лицомъ у окошка старика Бальса, ростовщика и ссудчика подъ залогъ. Долго высматривалъ онъ сквозь развѣшанныя вещи -- часы, сахарные щипцы, кольца, булавки, ложки, запонки, браслеты, ножи и вилки, печати, цѣпочки и проч... не было ли внутри кого-нибудь еще, кромѣ старика Бальса. Дождавшись наконецъ ухода одной очень-блѣдной и съ виду несчастной женщины, Титмаузъ вошелъ на ея мѣсто и, переговоривъ, запинаясь, нѣсколько словъ съ сѣдовласымъ и жестокосердымъ старымъ ссудчикомъ, вынулъ свою цѣпочку, брошку и перстень, и получилъ подъ залогъ этихъ вещей три фунта два шиллинга и шесть пенсовъ. Съ этой суммою въ рукахъ выскользнулъ онъ изъ лавки, отъискалъ портнаго Кокса и, заплативъ своему дрожащему старому кредитору весь его долгъ (1 ф. 8 шил.) съ прибавкою 4 шиллинговъ за судебныя издержки, спросилъ просто: "квитанцію", не прибавляя болѣе ни слова, потому-что онъ едва не задыхался. Такимъ же точно образомъ расплатился онъ и съ мистриссъ Сквальлёпъ, своею хозяйкою, неотвѣчая ни одного слова на ея болтливыя и безконечныя извиненія, но закусивъ себѣ губы до крови и чувствуя, что сердце его готово было лопнуть въ груди. Затѣмъ онъ отправился, въ отчаяніи, къ себѣ наверхъ, имѣя въ карманѣ всего 18 пенсовъ и утративъ всѣ свои украшенія. Прачкѣ своей онъ еще не заплатилъ; разныя другія мелочи оставались тоже неуплаченными; долгъ за квартиру постоянно наросталъ, а между-тѣмъ десятое августа ужь подходило -- ужасный день, въ который его выгонятъ, безъ копейки, изъ магазина и онъ останется на собственныхъ средствахъ къ существованію. Возвратясь въ свою комнату и затворивъ двери, сѣлъ онъ опять у стола и, подумавъ о своемъ положеніи, едва-едва не завылъ. Голодъ и отчаяніе, два враждебные демона, какъ грозные призраки, казалось, сидѣли съ нимъ рядомъ, оледеняя, обезсиливая и превращая въ камень его сердце. Что ему было дѣлать? Зачѣмъ родился онъ на свѣтъ? Зачѣмъ онъ былъ такъ ужасно, такъ несравненно-хуже всякаго другаго угнетёнъ и несчастенъ? Мысли о его перстнѣ, брошкѣ, запонкахъ, пришитыхъ къ кусочкамъ картона съ цѣною, надписанною сверху и выставленныхъ на показъ въ окошкѣ старика Бальса, доводили, его почти до неистовства. Вслѣдъ за ними начинали ужь закрадываться въ душу другія мысли, ужасныя... средства, въ эту минуту были у него подъ-рукой . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Вдругъ сильный толчокъ въ дверь пробудилъ его изъ оцѣпенѣнія, въ которое онъ начиналъ погружаться. Онъ прислушивался съ минуту, какъ-будто бы несовсѣмъ еще увѣренный въ дѣйствительности этого звука. Пудовое бремя лежало у него на сердцѣ; онъ могъ приподнять его на одну минуту усиленнымъ вздохомъ, но сбросить не могъ. Испустивъ одинъ изъ такихъ вздоховъ, онъ сонливо отворилъ двери, ожидая встрѣтить мистера Тумбскрю или кого-нибудь изъ его мирмидоновъ, еще неуспѣвшихъ узнать о его недавней расплатѣ съ хозяйкою.
   -- Не здѣсь ли живетъ мистеръ Титмаузъ? спросилъ какой-то хорошо-одѣтый молодой человѣкъ.
   -- Здѣсь, отвѣчалъ Титмаузъ.
   -- Не вы ли сами сэръ, мистеръ Титмаузъ?
   -- Я, отвѣчалъ онъ, еще слабѣе прежняго.
   -- Я принесъ вамъ, сэръ, письмо отъ мистера Геммона, изъ компаніи Кверка, Геммона и Снапа, стряпчихъ въ Сэффрон-Хиллѣ, произнесъ незнакомый, неподозрѣвая того, что слова его озарили внезапнымъ лучомъ свѣта маленькую пучину горести, такъ близко возлѣ него находившуюся.-- Онъ просилъ меня вручить вотъ это письмо въ собственныя ваши руки, и онъ надѣется получить отвѣтъ завтра утромъ съ первою почтою.
   -- Да, о! конечно, я понимаю, разумѣется, съ большимъ удовольствіемъ! Какъ здоровье мистера Геммона? Чрезвычайно-любезно съ его стороны. Мое глубочайшее почтеніе ему. Буду отвѣчать непремѣнно, бормоталъ Титмаузъ непереводя духа, нечувствуя земли подъ собой, и непомня, ни что съ нимъ, ни гдѣ онъ въ эту минуту находится.
   -- Мое почтеніе, сэръ, отвѣчалъ незнакомый, очевидно немножко-удивленный манерами Титмауза: -- прощайте! и онъ ушелъ. Титмаузъ заперъ двери. Съ сильнымъ трепетомъ рукъ и волненіемъ духа распечаталъ онъ письмо. Первое, что попалось ему на глаза, былъ банковый билетъ, вложенный въ конвертѣ.
   -- О Боже мой!.. прошепталъ онъ, поблѣднѣвъ какъ тотъ листъ бумаги, который онъ держалъ. Письмо выпало у него изъ рукъ и онъ стоялъ нѣсколько минутъ въ какомъ то оцѣпенѣніи; но вслѣдъ за тѣмъ восгоргь вспыхнулъ въ душѣ его. Банковый билетъ въ пять фунтовъ стерлинговъ былъ у него въ рукахъ, а при немъ слѣдующая записка:

Тевейское Подворье.
No 35. 25 іюля 18**.

   "Мой любезный мистеръ Титмаузъ, ваше послѣднее письмо, адресованное на имя нашей компаніи, въ высшей степени меня опечалило. Я сію минуту только вернулся въ городъ и спѣшу доставить вамъ приложенную при семъ бездѣлку, которая, я надѣюсь отъ всей души, можетъ вамъ покуда пригодиться. Позвольте мнѣ просить васъ къ себѣ, въ воскресенье вечеромъ, часовъ въ семь, выпить со мною рюмку вина. Я буду совершенно одинъ и не занятъ и, можетъ-быть, буду имѣть возможность сообщить вамъ кое-что, довольно-важное насчетъ такихъ вещей, въ которыхъ вашъ интересъ, повѣрьте, заставляетъ меня принимать глубочайшее участіе. Въ надеждѣ, что вы удостоите меня отвѣтомъ, завтрашній день рано поутру, я остаюсь, какъ и всегда, сэръ,

"Вашъ преданный и покорный слуга
"Ойлей Геммонъ."

   Титльбету Титмаузу, эсквайру.
   Первая сладостная капля давно-ожидавнаго золотаго дождя упала наконецъ на томимаго жаждой Титмауза! Какъ вѣжлива, мало того, какъ любезна и почтительна была записка мистера Геммона! И первый разъ въ жизни дѣлали ему такой адресъ: Титльбету Титмаузу, эсквайру! Еслибъ въ комнатѣ его было довольно мѣста, Титмаузъ запрыгалъ бы въ ней отъ восторга. Перечитавъ раза два или три благословенное письмо мистера Геммона съ начала до конца, онъ торопливо сложилъ его, скомкалъ въ рукѣ банковый билетъ, насунулъ шляпу на голову, задулъ свѣчу и кинулся внизъ по лѣстницѣ такъ быстро, какъ-будто бѣшеная собака гналась за нимъ по слѣдамъ. Въ одну минуту очутился онъ передъ старымъ Бальсомъ, едва переводя духъ, сунулъ ему контрмарки и банковый билетъ и весело потребовалъ назадъ заложенныя вещи. Сѣдой ростовщикъ встрепенулся отъ удивленія. Подозрительно взялъ онъ въ руки банковый билетъ и долго разсматривалъ его тщательно со всѣхъ сторонъ, но, найдя совершенно-правильнымъ, возвратилъ драгоцѣнныя украшенія и остальныя деньги, изъ которыхъ вычелъ только бездѣлицу на проценты. Окончивъ это важное дѣло, Титмаузъ пустился-было рысью къ Хекебеку, но вдругъ ему пришло въ голову, что этотъ джентльменъ, узнавъ о его удачѣ, захочетъ немедленно получить назадъ свои десять шиллинговъ -- и онъ остановился, задумался и вернулся домой. Не просидѣвъ дома и минуты, побѣжалъ онъ опять купить листъ бумаги и двѣ или три облатки, чтобъ написать письмо къ мистеру Геммону, и, доставь все это, ударился опять домой во весь опоръ, едва не сбивъ съ ногъ свою жирную хозяйку, которая оглянулась на него разинувъ ротъ, какъ на какую-нибудь угорѣлую кошку, прыгнувшую вверхъ по лѣстницѣ, и со страхомъ подумала, что, чего добраго, ужь не рехнулся ли онъ въ-самомъ-дѣлѣ. Письмо, написанное имъ къ мистеру Геммону, было такъ сумасбродно и дико, что, несмотря на мое совершенное чистосердечіе и откровенность во всемъ, что относится до мистера Титмауза, я никакъ не могу рѣшиться показать его читателю, надѣясь, что онъ приметъ во вниманіе необыкновенно-напряженное состояніе духа, въ которомъ находился тогда его сочинитель.
   Сонъ въ эту ночь и поутру засталъ и оставилъ мистера Титмауза несомнѣннымъ и восхищеннымъ обладателемъ 10,000 фунтовь годоваго дохода. Въ этомъ фактѣ убѣждался онъ все болѣе-и-болѣе, по мѣрѣ того, какъ читалъ и перечитывалъ любезное письмо мистера Геммона. Его выводъ, можетъ-быть, опирался на довольно-шаткомъ основаніи; но онъ доставилъ ему на время счастіе неописанное... конечно, насчетъ будущаго, возможнаго разочарованія и горести; но объ этомъ онъ и не думалъ. Дѣло въ томъ, любезный читатель, что логика (по словамъ доктора Ваттса: правильное употребленіе разсудка) не есть искусство практическое. Никто о ней и не думаетъ въ дѣйствительной жизни; а потому не мудрено, что большая часть людей поступаютъ сплошь да рядомъ такъ же точно, какъ поступилъ Титмаузъ при этомъ случаѣ, заключивъ по извѣстнымъ читателю даннымъ, что онъ ужь сдѣлался несомнѣннымъ обладателемъ 10,000 фунтовъ годоваго дохода. Я, однакожь, не стану утверждать, въ случаѣ, если читатель молодъ и недавно кончилъ курсъ въ университетѣ, что онъ не въ-состояніи былъ бы доказать очснь-тонкими и остроумными аргументами, что Титмаузъ показалъ себя въ этомъ случаѣ большимъ естественнымъ логикомъ.
   На другой день поутру, около шести часовъ, Титмаузъ собственными руками опустилъ въ письменный ящикъ, у входа въ квартиру мистера Геммона, въ Тевейскомъ Подворьѣ, свой отвѣтъ, въ которомъ онъ, съ разными выраженіями глубочайшаго почтенія и благодарности, принималъ любезное приглашеніе мистера Геммона. Счастливымъ человѣкомъ чувствовалъ себя Титмаузъ, возвращаясь въ Оксфордскую Улицу. Весело и бодро вошелъ онъ въ магазинъ Тэг-Рэга въ самую ту минуту, когда его отворяли, и принялъ участіе въ исправленіи разныхъ дѣлъ, лежавшихъ внѣ его обыкновенной обязанности, съ особенною живостью и энергіею, будто бы сознавая, что этимъ онъ дѣлаетъ большое угожденіе гг. Кверку, Геммону и Снапу, желаніе которыхъ на этотъ счетъ было ему извѣстно. На эту перемѣну въ обращеніи, однакожь, Тэг-Рэгь смотрѣлъ не иначе, какъ на притворную и принятую нарочно ему на зло. Во всемъ, что ни дѣлалъ Титмаузъ, онъ видѣлъ только дерзость и намѣреніе идти наперекоръ; будто бы, чѣмъ ближе Титмаузъ подходилъ къ концу своей зависимости, то-есть къ десятому августа, тѣмъ веселѣе и беззаботнѣе онъ становился. Но Титмаузъ рѣшился строго исполнять данные ему совѣты, и положилъ даже покуда, на всякій случай, избѣгать сношеній съ Хекебекомъ.
   На слѣдующій день онъ всталъ ранѣе обыкновеннаго и занятъ былъ вдвое долѣе двоимъ туалетомъ, останавливаясь безпрестанно и погружаясь въ восхитительныя мечтанія. Около восьми часовъ пошелъ онъ въ церковь св. Андрея въ Хольборнѣ, куда, какъ онъ полагалъ, можетъ-быть, ходитъ и самъ мистеръ Геммонъ, жившій по сосѣдству. Внизу и на галереѣ, спрашивалъ онъ у женщинъ, отворявшихъ скамейки, не знаетъ ли кто, гдѣ здѣсь скамейка мистера Геммона, того, что живетъ въ Тевейскомъ Подворьѣ, нисколько, впрочемъ, не думая дерзко забраться въ самую скамейку, а просто желая сѣсть гдѣ-нибудь, на такомъ мѣстѣ, съ котораго бы онъ могъ видѣть ее. Но имя мистера Геммона, едва ли это нужно и говорить, было совершенно тамъ неизвѣстно: никто, никогда и не слыхалъ о такой особѣ. Несмотря на то, Титмаузъ, хоть ему немножко и досадно было въ нарядномъ платьѣ своемъ сидѣть на одной изъ заднихъ скамеекъ, остался въ церкви; но мысли его блуждали все это время. По окончаніи службы, онъ отправился тихимъ шагомъ по направленію къ Гэйд-Паркъ, разгуливать по которому, какъ ему казалось, онъ имѣлъ ужь теперь нѣкоторое право. Скоро ли можетъ онъ сдѣлаться вмѣсто просгаго зрителя, какимъ онъ былъ до-сихъ-поръ, участникомъ во всѣхъ его торжествахъ? Заря фортуны восходила надъ его такъ долго омраченною душою, и онъ едва могъ удержать въ границахъ приличія свои возбужденныя чувства. Исправный къ назначенному времени, только-что ударило семь, явился онъ къ мистеру Геммону, въ парѣ чистѣйшихъ бѣлыхъ лайковыхъ перчатокъ, и былъ тотчасъ проведенъ пожилою служанкою, очень-порядочной наружности, прямо въ кабинетъ своего патрона. Мистеръ Титмаузъ одѣтъ былъ такъ же точно, какъ и въ первый разъ, когда онъ представленъ былъ читателю, выходящимъ со своего двора на Оксфордскую Улицу. Геммона засталъ онъ за чтеніемъ Воскреснаго Блеска, у стола, на которомъ стояла пара графиновъ съ виномъ, нѣсколько рюмокъ и два или три блюда съ фруктами. Онъ всталъ и принялъ своего знаменитаго посѣтителя съ самою восхитительною любезностью.
   -- Мнѣ очень, очень-пріятно, мистеръ Титмаузъ, встрѣтиться съ вами такимъ дружескимъ образомъ, говорилъ онъ, пожимая ему руку.
   -- О! не стоитъ и говорить объ этомъ, сэръ, отвѣчалъ Титмаузъ, очень-невнятно и торопливо, расправляя рукою свои волоса.
   -- Я ничего не приготовилъ, какъ видите, къ вашему посѣщенію, кромѣ фруктовъ, да рюмку добраго портвейна или хереса.
   -- Чрезвычайно люблю ихъ, сэръ, отвѣчалъ Титмаузъ, откашливаясь; но, на зло всѣмъ усиліямъ, держать себя спокойно и непринужденно, онъ никакъ не могъ преодолѣть жестокаго волненія, и потому не замѣтилъ горькой улыбки, промелькнувшей на лицѣ мистера Геммона, когда зоркій глазъ этого джентльмена остановился на нарядной фигурѣ своего гостя. "Вотъ, думалъ Геммонъ, перенося свой взоръ съ перстня, блестѣвшаго на мизинцѣ правой руки Титмауза, на запонки и на брошку, красовавшіеся посреди манишки, а отъ нихъ на цѣпочку, развѣшенную сверхъ темнокраснаго, шолковаго жилета и на чистую, бѣлую перчатку, еще сіявшую на его лѣвой рукѣ, "вотъ авторъ недавно-полученнаго нами печальнаго посланія, извѣщавшаго о такой крайности и отчаянномъ положеніи!"
   -- За ваше здоровье, мистеръ Титмаузъ! Сдѣлайте одолженіе, не угодно ли? сказалъ мистеръ Геммонъ веселымъ и дружескимъ тономъ. Титмаузъ налилъ себѣ рюмку на четверть отъ края, поднялъ ее къ губамъ неслишкомъ-твердою рукою и отвѣчалъ на привѣтствіе мистера Геммона. Когда, до этого времени, случалось Титмаузу выпить рюмку вина? Мысль эта пришла въ голову не ему одному, а также и Геммону, для котораго это обстоятельство могло быть полезно.
   -- Вы видите, мистеръ Титмаузъ, я живу спроста, на холостую ногу, и опасаясь сбить съ толку мою старую служанку, не могу приглашать къ себѣ своихъ пріятелей на обѣдъ. (Онъ, можетъ-быть позабылъ, что не далѣе, какъ вчера, угощалъ у себя за обѣдомъ шестерыхъ пріятелей, а въ томъ числѣ и мистера Френкпледжа; но и то сказать, какъ же рѣшиться выдержать цѣлый обѣдъ вдвоемъ съ мистеромъ Титмаузомъ!)
   И теперь, о мой неопытный герой! вамъ, незнакомому съ могущественными свойствами вина, я совѣтую быть поосторожнѣе, когда вы станете пить его рюмку за рюмкою, потому-что вы не можете предвидѣть, какое дѣйствіе онѣ на васъ произведутъ! А между-тѣмъ, право, мнѣ кажется, что съ этимъ человѣкомъ вы будете играть такую игру, которая не допускаетъ употребленія вина въ слишкомъ-большомъ количествѣ. Итакъ, я повторяю: будьте осторожнѣе! потому-что вино похоже на сильнаго змѣя, который вползетъ незамѣтно въ вашу пустую голову, свертываясь въ ней клубкомъ, покуда, наконецъ, не вздумаетъ онъ двинуться -- и тогда все будетъ вамъ трынъ-трава!
   -- О, сдѣлайте милость! не стоитъ и говорить; мнѣ все-равно, сэръ... Какое славное вино!
   -- Да, недурно, мнѣ кажется, конечно ужь очень-старое... но какихъ фруктовъ вамъ угодно -- смородины или вишенъ?
   -- Гмъ, я такъ поздно обѣдалъ, отвѣчалъ Титмаузъ, намекая на очень-легенькой завтракъ, съѣденный имъ въ кофейной около двухъ часовъ. Онъ бы охотнѣе взялся за вишни, но боялся сдѣлать какую-нибудь неловкость, незная какъ ему раздѣлаться съ косточками, такъ, чтобъ это вышло опрятно и вмѣстѣ изящно; а потому онъ положилъ себѣ на тарелку маленькую горсточку красной смородины и ѣлъ ее потихоньку, съ учтивымъ и вмѣстѣ скромнымъ видомъ.
   -- Ну, мистеръ Титмаузъ, началъ Геммонъ съ заботливымъ участіемъ: -- я право былъ очень-опечаленъ вашимъ послѣднимъ письмомъ.
   -- Очень-пріятно отъ васъ это слышать, сэръ. Я зналъ, что вы будете, сэръ, у васъ такое доброе сердце... все, что я вамъ писалъ, совершенно-справедливо, сэръ.
   -- Я не могъ себѣ представить, чтобъ вы были доведены до такой крайности, продолжалъ Геммонъ тономъ участія, но между-тѣмъ, невольно останавливая взоръ на перстнѣ Титмауза.
   -- Ужасно, сэръ... клянусь Богомъ, ужасно! Къ-тому же такое обращеніе въ магазинѣ Тэг-Рэга!
   -- Но вамъ не слѣдуетъ думать объ отъѣздѣ въ чужіе краи, такъ далеко отъ вашихъ друзей, мистеръ Титмаузъ.
   -- Въ чужіе краи, сэръ! перебилъ Титмаузъ съ тревожной живостью:-- никогда и не думалъ объ этакой вещи!
   -- А!.. я полагалъ...
   -- Это неправда, сэръ... Кто вамъ это сказалъ? Ужь вѣрно тотъ нахалъ, что къ вамъ недавно приходилъ; онъ такой страшный лгунъ. О! еслибъ вы его знали, сэръ, такъ хорошо, какъ я! говорилъ Титмаузъ, совсѣмъ и позабывшій о послѣднемъ письмѣ своемъ къ гг. Кверку, Геммону и Снапу.-- Нѣтъ сэръ, я и не думалъ ѣхать; я не хочу оставить тѣхъ друзей, которые меня не оставляютъ.
   -- Выпейте еще рюмочку мистеръ Титмаузъ, перебилъ Геммонъ дружески, и Титмаузъ ему повиновался; но покуда онъ наливалъ вино въ рюмку, внезапная мысль о письмѣ промелькнула у него въ памяти; онъ понялъ вдругъ, что самъ уличилъ себя въ явной лжи передъ мистеромъ Геммономъ, и покраснѣлъ до ушей.
   -- Любите ли вы хересъ? спросилъ Геммонъ, очень-хорошо понимая, что происходило въ душѣ гостя и желая развлечь его мысли. Титмаузъ отвѣчалъ утвердительно, и вслѣдъ затѣмъ сталъ дѣлать такую кучу извиненій на-счетъ своего собственнаго поведенія, при первомъ посѣщеніи въ Сэффрон-Хилль, и на-счетъ выходки Хекебека впослѣдствіи, что Геммонъ съ большимъ трудомъ успѣлъ остановить его, повторяя, еще и еще, разъ уже сказанныя увѣренія, что все было давно прощено и забыто. Когда Титмаузъ дошелъ до недавней присылки 5 фунтовъ стерлинговъ,
   -- Сдѣлайте милость, не говорите объ этомъ, сэръ, перебилъ Геммонъ очень-скромно.-- Увѣряю васъ, мнѣ гораздо-пріятнѣе было послать ихъ, чѣмъ вамъ получить. Надѣюсь, что это васъ немножко поправило?
   -- О, вы можете себѣ представить, сэръ! Я былъ, клянусь Богомъ, при послѣднемъ фартингѣ!
   -- Да, часто случается такимъ-образомъ: дѣла доходятъ, повидимому, до самой худшей точки, а тамъ, вдругъ повертываются и идутъ къ-лучшему. Я говорилъ мистеру Кверку (который, надо ему отдать справедливость, наконецъ и самъ со мной согласился), что какъ бы то ни было преждевременно и, можетъ-быть, неблагоразумно съ нашей стороны пускаться такъ далеко, но что я, однакожь, никакъ не могу не пособить вамъ въ настоящей вашей нуждѣ, хоть бы даже я долженъ былъ это сдѣлать изъ собственныхъ средствъ. (О, Геммонъ! Геммонъ!)
   -- Какъ вы добры, сэръ! воскликнулъ Титмаузъ.
   -- О, нисколько, сэръ! Сдѣлайте милость, еще рюмочку, мистеръ Титмаузъ. Вотъ видите ли: мистеръ Кверкъ, человѣкъ вполнѣ -- дѣловой; а въ нашей профессіи вы много встрѣтите людей, у которыхъ сердца съёживаются по-мѣрѣ-того, какъ кошельки ихъ полнѣютъ. Ха, ха, ха! Да, мистеръ Титмаузъ, люди съ такимъ трудомъ, какъ мистеръ Кверкъ, нажившіе себѣ состоянія, бываютъ обыкновенно неслишкомъ-щедры и довольно-подозрительны.
   -- Да, сэръ, не во гнѣвъ будь сказано, я и самъ думалъ то же, когда увидѣлъ въ первый разъ этого стараго джентльмена.
   -- А... гмъ!.. Но теперь онъ взялся за ваше дѣло отъ всей души и отъ всего сердца.
   -- Какъ, въ-самомъ-дѣлѣ? спросилъ Титмаузъ поспѣшно.
   -- То-есть, разумѣется, проворно прибавилъ Геммонъ:-- покуда я тутъ у него подъ-рукою, покуда я его подстрекаю, потому-что ему, знаете, непремѣнно надо имѣть при себѣ кого-нибудь, чтобы... того... гмъ!... По правдѣ вамъ сказать, мистеръ Титмаузъ, съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ мнѣ удалось сдѣлать это открытіе, которое такъ счастливо свело и познакомило насъ другъ съ другомъ (не онъ, а старый Кверкъ сдѣлалъ это открытіе, на которое Геммонъ долгое время не хотѣлъ обращать никакого вниманія), съ тѣхъ самыхъ поръ я уговаривалъ его, какъ только умѣлъ и, смѣю сказать, привелъ, наконецъ, эту вещь въ довольно-опредѣленный видъ.
   -- Клянусь вамъ, сэръ, отвѣчалъ Титмаузъ съ жаромъ: -- что никогда, во всю жизнь мою, никто еще не поразилъ меня такъ сильно, какъ вы, сэръ, когда въ первый разъ пришли къ моему хоз... къ мистеру Тэг-Рэгу, то-есть. О! сэръ, какъ вы ловко тогда себя показали! Геммонъ улыбнулся съ отрицательнымъ видомъ и пилъ вино, неговоря ни слова; но выраженіе лица его приняло видъ очень-сладкій. Страхи и сомнѣнія бѣднаго Титмауза, быстро улетучиваясь, превращались въ безграничное уваженіе къ Геммону.
   -- Я, разумѣется, вполнѣ согласенъ съ мистеромъ Кверкомъ, продолжалъ Геммонъ, немного спустя: -- что дѣйствительно есть въ этомъ дѣлѣ затрудненія очень-важныя. Да вотъ, напримѣръ, хоть бы тотъ рискъ, которому мы сами подвергаемся лично. Повѣрите ли, мистеръ Титмаузъ, наши законы въ такомъ жалкомъ состояніи находятся, что мы не можемъ исполнить наше желаніе и взяться за ваше дѣло, неподвергая себя опасности быть заключенными въ тюрьму, Богъ-знаетъ, на сколько времени, и заплатить штрафъ, который насъ рѣшительно разоритъ, если только мы будемъ открыты.
   Титмаузъ молчалъ. Его рюмка съ виномъ оставалась поднятою, но онъ не подносилъ се ко рту, который, такъ же какъ и глаза, открытъ былъ широко; онъ смотрѣлъ съ какимъ-то ужасомъ на мистера Геммона.
   -- Можно ли же называть послѣ этого несправедливымъ наше желаніе, чтобъ вы были осторожны, мало того, наше требованіе, чтобъ вы исполняли наши совѣты во всемъ, что мы сочтемъ благоразумнымъ и необходимымъ; можно ли, говорю я, назвать все это несправедливымъ, когда не только наши выгоды, но наше доброе имя, свобода и состояніе поставлены на карту вмѣстѣ съ этимъ важнымъ предпріятіемъ и зависятъ совершенно отъ его успѣха. Я увѣренъ, продолжалъ Геммонъ съ большимъ жаромъ:-- что вы сочувствуете намъ, мистеръ Титмаузъ. О! я это вижу! Геммонъ закрылъ рукою глаза, повидимому затѣмъ, чтобъ скрыть силу своихъ ощущеній; но на самомъ дѣлѣ, чтобъ ловче подмѣтить, какое дѣйствіе произвелъ онъ на своего гостя. Соединенное вліяніе вина и краснорѣчія не мало растрогали Титмауза. На глазахъ его навернулись слёзы.
   -- Я сдѣлаю все, что вамъ угодно, сэръ, говорилъ онъ, почти рыдая.
   -- О, мы желаемъ только, чтобъ вы позволили намъ быть существенно-полезными вамъ; желаемъ имѣть возможность выполнить...
   -- Прикажите мнѣ хоть сейчасъ влѣзть въ мѣшокъ съ сажею, или зарыться въ яму съ углемъ, и вы увидите, если я этого не сдѣлаю.
   -- Какъ! въ яму съ углемъ? Стало-быть, вы согласитесь даже остаться въ магазинѣ Тэг-Рэга и К®?
   -- Да..а..а..а, сэръ, то-есть до десятаго числа будущаго мѣсяца, когда мой срокъ кончится.
   -- А! да, я понимаю. Еще рюмочку, мистеръ Титмаузъ, говорилъ Геммонъ, наливая себѣ еще немного вина и замѣчая, что въ движеніяхъ Титмауза, когда тотъ послѣдовалъ его примѣру, была нетвердость какого-то другаго рода, ужь немножко-отличная отъ той, которую онъ обнаруживалъ въ началѣ вечера, а вмѣстѣ съ тѣмъ раздумывая: "куда они его дѣнутъ послѣ десятаго августа?"
   -- Вы видите, я имѣю къ вамъ полную довѣренность и имѣлъ ее съ той самой счастливой минуты, когда мы въ первый разъ съ вами встрѣтились. Но мистеръ Кверкъ очень-подозрит... короче сказать, чтобъ предупредить всякое недоразумѣніе (какъ онъ говоритъ), могущее выйдти впослѣдстіи, мистеръ Кверкъ желалъ бы получить отъ васъ письменное обѣщаніе. (Титмаузъ оглянулся вокругъ торопливо, ища глазами бумаги и пера.)
   -- Нѣтъ, нѣтъ, не теперь, послѣ, дня черезъ два. Я признаюсь вамъ, мистеръ Титмаузъ, что, еслибъ отъ меня зависѣло рѣшить это дѣло, то съ меня было бы довольно и словеснаго вашего обѣщанія; но я долженъ вамъ сказать, что сѣдые волосы сдѣлали мистера Кверка совсѣмъ, знаете, того... а? какъ вы полагаете?
   -- О да, ей-Богу, правда! отвѣчалъ Титмаузъ, неслишкомъ-ясно понимая, однакожь, что именно подтверждалъ онъ такъ жарко?
   -- Васъ, можетъ-быть, удивляетъ наше желаніе, чтобъ вы пробыли еще нѣсколько мѣсяцевъ въ вашемъ теперешнемъ убѣжищѣ, у Тэг-Рэга?
   -- Не могу, ей-Богу! Долѣе десятаго числа будущаго мѣсяца никакъ не могу! отвѣчалъ Титмаузъ съ жаромъ.
   -- Но когда мы откроемъ огонь по непріятелю, Боже сохрани! Да если они только узнаютъ, гдѣ до васъ добраться, вѣдь тогда вамъ не дожить до обладанія вашими 10,000-мы готоваго дохода. Они васъ или отравятъ, или упрячутъ; такъ или этакъ, а ужь выживутъ васъ непремѣнно съ дороги, если только вы сами не будете держаться отъ нихъ какъ можно подальше. Но еслибъ вы только согласились пожить нѣсколько времени спокойно у Тэг-Рэга, кто бы тогда могъ догадаться гдѣ вы? Намъ бы ничего не стоило убѣдить вашего пріятеля, Тэг-Рэга, чтобъ онъ согласился...
   -- Ну, я бы дорого далъ, чтобъ посмотрѣть, какъ вы будете говорить объ этомъ Тэг-Рэгу! желалъ бы я знать, что онъ сдѣлаетъ?
   -- Устроитъ дѣло это какъ-нельзя-удобнѣе и дастъ вамъ полную свободу во всемъ, можете быть совершенно увѣрены.
   -- Какъ? Позволитъ мнѣ, напримѣръ, идти въ театръ, когда мнѣ захочется, или дѣлать другое тамъ что-нибудь такое?
   -- Да, вотъ вы сами увидите; конечно, все, что вамъ вздумается! А что касается до денегъ, то я уговорилъ мистера Кверка и онъ согласился давать вамъ въ займы нѣкоторую сумму еженедѣльно, начиная съ настоящаго времени и до-тѣхъ-поръ, покуда процесъ не будетъ конченъ (у Титмауза сердце начало биться скоро и сильно), затѣмъ, чтобъ вывести васъ изъ нужды; и если вы потрудитесь сообразить, какія огромныя суммы должны мы будемъ издерживать чистыми деньгами (языкъ адвокатовъ, вы знаете, сэръ, ходитъ на золотыхъ пружинахъ и одни золотые ключи отворяютъ имъ ротъ!), какія огромныя суммы, я повторяю, должны мы будемъ истратить на судебныя издержки и другіе необходимые предметы... я могу по совѣсти васъ увѣрить, 4000 фунтовъ стерлинговъ, по-крайней-мѣрѣ, должны мы будемъ употребить на это дѣло прямо изъ кармана! (Титмаузъ глядѣлъ на него во всѣ глаза, съ выраженіемъ безсмысленнаго удивленія). Да, мистеръ Титмаузъ, 4000 фунтовъ по-крайней-мѣрѣ, по самой-крайней-мѣрѣ. Онъ опять остановился, пристально вглядываясь Титмаузу въ лицо при свѣтѣ свѣчей, которыя только-что были поданы.-- Васъ это, кажется, удивляетъ, мистеръ Титмаузъ?
   -- Но какъ же, какъ же такъ, откуда возьмете вы всѣ эти деньги, серъ? воскликнулъ Титмаузъ, совершенно-озадаченный.
   -- О! да, это страшный вопросъ, отвѣчалъ Геммонъ, съ очень-серьёзнымъ видомъ; но по моей просьбѣ, наша фирма готова принять на себя всѣ предварительныя издержки и вмѣстѣ съ тѣмъ, такъ-какъ я не могу потерпѣть, чтобъ вы оставались въ крайности, мистеръ Титмаузъ, она готова обезпечить ваши нужды покуда, какъ я ужь вамъ говорилъ.
   -- Не выпьете ли вы еще рюмочку вина мистеръ Геммонъ? вдругъ спросилъ Титмаузъ съ увѣреннымъ видомъ.
   -- Съ большимъ удовольствіемъ, мистеръ Титмаузъ; я въ восторгѣ, что оно вамъ нравится и заплатилъ зато порядкомъ, могу васъ увѣрить.
   -- Провались я, если когда-нибудь пивалъ такое вино! Чудо! Нуте-ка мистеръ Геммонъ, разомъ, неостанавливаясь! Ну-те -- ка, хватимъ за успѣхъ нашего предпріятія!
   -- Отъ всей души сэръ, за успѣхъ предпріятія! И Геммонъ осушилъ свою рюмку, Титмаузъ тоже.
   -- О! мистеръ Титмаузъ, у васъ скоро вина будетъ столько, что хоть фрегату плавать, такъ впору; да и какъ не быть съ десятью тысячами годоваго дохода!
   -- И всѣ старые доходы вѣдь тоже... ха, ха, ха.
   -- Да, и старые доходы тоже, разумѣется! Первое имѣніе въ цѣломъ Йоркширѣ! Боже мой, мистеръ Титмаузъ! продолжалъ Геммонъ пылкимъ, увлекательнымъ тономъ: -- чего вамъ нельзя будетъ сдѣлать! Поѣзжайте куда хотите; дѣлайте все, что вздумаете! Вступите въ Парламентъ! Женитесь! на какой-нибудь хорошенькой женщинѣ!...
   -- Боже мой! мистеръ Геммонъ, да на яву ли вы это говорите и не во снѣ ли я слушаю? Но, разумѣется, мой долгъ будетъ заплатить вамъ щедро за ваши труды. Скажите только: что вы желаете, назовите сумму, какую хотите!... Только доставьте мнѣ все, что сказали!
   -- Съ моей стороны, я не желалъ бы ничего болѣе, какъ положиться просто на ваше честное слово. Между благородными людьми вы знаете...
   -- Положитесь на меня, сэръ, испытайте, и вы увидите.
   -- Но вы понимаете, мистеръ Кверкъ становится старъ и естественнымъ образомъ желаетъ обезпечить судьбу тѣхъ, кого онъ оставитъ послѣ себя; мистеръ Снапъ съ нимъ тоже согласенъ: вдвоемъ противъ одного меня, мистеръ Титмаузъ, немудрено, что они одержали верхъ; двое противъ одного, это не удивительно...
   -- Да вы назовите только сумму, сэръ! восклицалъ Титмаузъ нетерпѣливо.
   -- Не болѣе какъ доходъ одного года, 10,000 фунтовъ, едвали будетъ...
   -- 10,000 фунтовъ. Вотъ какъ! это порядочный ломоть пирога! Ахъ, Боже мой! произнесъ Титмаузъ, пораженный какъ громомъ.
   -- Не болѣе какъ крошка, мой милый сэръ! Сущая бездѣлица! Вѣдь мы вамъ доставимъ каждый годъ столько же, если не больше... Да и знаете ли, что я вамъ скажу? Нашей компаніи былъ сдѣланъ намёкъ, что если вы не дадите намъ по-крайней-мѣрѣ 25,000 фунтовъ стерлинговъ, то, безъ шутокъ, намъ совѣтовали поискать какого-нибудь другаго наслѣдника.
   -- О Боже мой! мистеръ Геммонъ! говорилъ Титмаузъ торопливо: -- объ этомъ нечего и думать!
   -- Такъ я и говорилъ; а что касается до предварительныхъ издержекъ, то, разумѣется, намъ самимъ прійдется занимать большія суммы для-того, чтобъ вести войну, и, въ случаѣ, если мы не получимъ отъ васъ обязательства, по меньшей мѣрѣ, на 10,000 фунтовъ, мы не въ-состояніи будемъ сами достать ни фартинга.
   -- Ну, ужь если такъ, то дѣлайте все, что вамъ угодно! Дайте мнѣ вашу руку, мистеръ Геммонъ и дѣлайте все, что угодно!
   -- Благодарю васъ мистеръ Титмаузъ!... Какъ я люблю выпить рюмочку вина, съ добрымъ пріятелемъ, на досугѣ. Вы всегда найдете меня готовымъ отъ всей души доказать
   -- Вашу руку! Клянусь, я полюбилъ васъ съ перваго взгляда! Но что... касается до мистера Кверка, то если по правдѣ сказать, ужь прошу не прогнѣваться: это просто такой ску-скуп... скряга... а-гмъ!
   -- Надѣюсь, что вы были довольно-благоразумны, мой милый Титмаузъ, подвернулъ словечко Геммонъ, съ довольно-безпокойнымъ видомъ, денегъ не занимали, а?
   -- А кто тамъ знаетъ!-- Да и что объ этомъ заботиться!... Штемпеля нѣтъ, я знаю, тутъ онъ подмигнулъ однимъ глазкомъ и приставилъ палецъ къ носу. Не сплю, да и только! Хек.... хе -- хе.... хек! Какъ-бишь его имя, такъ вотъ тутъ и за-сѣло. Вашу руку мистеръ Геммонъ, здѣсь, здѣсь, сюда, вотъ этакъ, а что это вы головой-то такъ покачиваете? Ах-ха! полъ! ей-Богу полъ! какъ это забавно! Точно какъ на морѣ! Кверху-книзу, кверху-книзу, ахъ! Господи! Онъ схватилъ себя рукою за голову.
   Пиѳагоръ остроумно замѣтилъ, что человѣка нельзя еще считать мертвецки-пьянымъ, пока онъ не лежитъ на полу и не протягиваетъ рукъ и ногъ, чтобъ не упасть еще ниже. Вправо и влѣво, и кверху и книзу, и кругомъ заходило все вокругъ него. То ему казалось, что онъ проваливается подъ полъ, то опять, что тихо, тихо поднимается подъ потолокъ. Мистеръ Геммонъ, казалось, плавалъ въ какомъ-то туманѣ и вмѣстѣ съ нимъ носился около свѣчи. Голова мистера Титмауза закружилась; стулъ, на которомъ онъ сидѣлъ, казалось колыхался какъ на волнахъ океана.
   -- Я боюсь не слишкомъ ли душно здѣсь въ комнатѣ, мистеръ Титмаузъ? торопливо проговорилъ Геммонъ, замѣчая по внезапной блѣдности и молчанію Титмауза, черезъ-чуръ ужь ясно, что могущественный разсудокъ его пораженъ навремя бездѣйствіемъ. Геммонъ кинулся къ окну и открылъ его. Несмотря на то, блѣднѣе и блѣднѣе становилось лицо Титмауза. Охота Геммона кончилась гораздо-ранѣе, чѣмъ онъ предполагалъ.
   Мистриссъ Броунъ! мистриссъ Броунъ! велите сейчасъ провести извощика. Да скажите Томкинсу (Томкинсъ былъ швейцаръ въ Тевейскомъ Подворьѣ), чтобъ велѣлъ своему сыну одѣться и отвезти этого джентльмена домой. Ему немного дурно... Приказаніе его было исполнено, и дѣйствительно съ Титмаузомъ больше нечего было дѣлать, по-крайней-мѣрѣ, покуда.
   Только-что Геммонъ успѣлъ отдѣлаться такимъ образомъ отъ знаменитаго гостя, какъ приказалъ убрать со стола рюмки и все остальное и черезъ полчаса подать себѣ чай, а самъ, тѣмъ временемъ, пошелъ погулять на свѣжемъ воздухѣ. Воротясь домой съ прогулки и попивая спокойно свой чай, онъ углублялъ, отъ времени до времени, свой взоръ въ поучительные столбцы Воскреснаго Блеска; но чаще перебиралъ въ умѣ недавній разговоръ съ Титмаузомъ и разсчитывалъ кой-какія возможныя послѣдствія его для себя лично; а немножко спустя послѣ одиннадцати, этотъ добрый человѣкъ, въ мирѣ съ самимъ собой и съ цѣлымъ свѣтомъ, съ душою спокойною и ясною, улегся спать. Онъ въ эту ночь видѣлъ довольно-странный сонъ: снилось ему, что змѣя обвила обезьяну, какъ-будто тихо и ласково съ нею играя. Вдругъ, кольца ея сжались и что-то внутри захрустѣло. Вслѣдъ затѣмъ, изгибы змѣи снова были развернуты и съ содроганіемъ онъ увидѣлъ, что чудовище стало лизать бездыханное тѣло, пока оно не покрылось клейкою его слюною. Тогда змѣй сталъ пожирать свою добычу, и когда насытился и обезсилѣлъ, глядь -- на него вдругъ напали двѣ другія змѣи. Смущенному воображенію его представилось какое-то сходство въ головахъ этихъ двухъ новыхъ чудовищъ съ головами Кверка и Снапа; затѣмъ они всѣ трое переплелись и крутились въ борьбѣ, покуда вмѣстѣ не упали въ какую-то темную и ужасную пропасть. Онъ проснулся, ахъ! Слава Богу, это только былъ сонъ.
  

ГЛАВА V.

   На другой день по возвращеніи съ квартиры мистера Геммона въ Тевейскомъ Подворьѣ, Титмаузъ проснулся, рано поутру, съ обыкновенными послѣдствіями непривычнаго похмѣлья. Ротъ и губы его были опалены. Въ головѣ и въ глазахъ чувствовалъ онъ жаръ и болѣзненную тяжесть; подушка какъ-будто волновалась подъ нимъ и всѣ предметы вокругъ носились въ какой-то неопредѣленной формѣ. Но когда, въ-добавокъ ко всему этому, онъ пробужденъ былъ изъ минутнаго забвенія несносными, отвратительными надоѣданіями мистриссъ Сквальлёпъ, которая упрашивала его присѣсть и попробовать скушать принесенные ею три горячіе гренка съ масломъ, да выпить большую чашку чаю, что, по словамъ ея, должно было сдѣлать ему удивительную пользу и поправить его желудокъ непремѣнно, въ-особенности еслибъ онъ согласился прибавить туда хоть ложечку джину -- о! тогда бѣдный Титмаузъ былъ совершенно уничтоженъ. Онъ пролежалъ въ постели весь этотъ день, терпя жестокія мученія, и не прежде какъ къ ночи могъ припомнить съ нѣкоторою ясностью вечеръ, проведенный имъ у мистера Геммона, а Геммонъ, между-прочимъ, присылалъ одного изъ клерковъ, послѣ обѣда, узнать о его здоровьѣ. Во вторникъ онъ не вставалъ съ постели почти до двѣнадцати часовъ. Около этого времени явился онъ, въ очень-разслабленномъ состояніи, у дверей магазина Тэг-Рега и К®; но, подходя къ нимъ, еще издали ощутилъ внезапную дурноту, происходившую вмѣстѣ отъ страха и отвращенія.
   -- Что вы тутъ дѣлаете, сэръ? Вы болѣе у меня не служите, воскликнулъ Тэг-Рэгъ, пытаясь говорить хладнокровно и, выбѣжавъ къ дверямъ, весь блѣдный отъ бѣшенства, навстрѣчу Гитмаузу, онъ сталъ, заслоняя дорогу, прямо передъ своимъ истомленнымъ и блѣднымъ сидѣльцомъ.
   -- Сэръ... тихо произнесъ Титмаузъ, держа шляпу въ рукѣ.
   -- Премного обязанъ, сэръ, за предложеніе вашихъ безцѣнныхъ услугъ, продолжалъ Тэг-Рэгъ.-- Но вотъ ваша дорога, вонъ, вотъ она, здѣсь! Прощайте!
   И онъ наступалъ на Титмаута грозно, покуда не выпроводилъ его совершенно на улицу, съ трудомъ удерживая себя, между-тѣмъ, отъ сильнаго искушенія дать ему на дорогу прощальный пинокъ. Въ страхѣ и изумленіи стоялъ Титмаузъ цѣлую минуту у дверей, поглядывая съ дикимъ, смущеннымъ видомъ на лавку; но замѣтивъ, что Тэг-Рэгъ опять показывается въ дверяхъ, онъ медленно побрелъ назадъ и вернулся опять къ себѣ на квартиру. "О! еслибъ мистеръ Геммонъ могъ быть свидѣтелемъ этой сцены" думалъ Титмаузъ: -- "тогда бы онъ, по-крайней-мѣрѣ, своими глазами убѣдился, что Тэг-Рэгъ положилъ конецъ его службѣ, а не самъ онъ ее оставилъ".
   На слѣдующій день и почти въ тотъ же самый часъ, мистеръ Геммонъ появился въ магазинѣ, изъ котораго Титмаузъ изгнанъ былъ такимъ нецеремоннымъ образомъ, и потребовалъ мистера Тэг-Рега. Тотъ вышелъ къ нему въ ту же минуту; но узнавъ мистера Геммона, присутствіе котораго естественнымъ образомъ напоминало ему Тіггмауза, слегка измѣнился въ лицѣ.
   -- Что вамъ угодно, сэръ? спросилъ мистеръ Тэг-Рэгъ, стараясь придать себѣ рѣшительный видъ о покручивая довольно-энергически цѣпочку съ часовымъ ключомъ.
   -- Переговорить съ вами слова два, сэръ, если позволите, отвѣчалъ мистеръ Геммонъ съ такимъ значительнымъ видомъ, что мистеръ Тэг-Регъ невольно смутился.
   Съ худо-выдержанною насмѣшливою улыбкой онъ поклонился очень-низко и повелъ его въ собственную свою маленькую комнатку. Затворивъ двери, онъ чрезвычайно-вѣжливымъ видомъ просилъ мистера Геммона садиться, сѣлъ самъ на стулъ протравъ него и съ худо-скрытымъ безпокойствомъ ожидалъ, что изъ этого выйдетъ.
   -- И очень сожалѣю, мистеръ Тэг-Рэгъ, началъ Геммонъ, обыкновеннымъ своимъ любезнымъ и вѣжливымъ образомъ: -- что нѣкоторое недоразумѣніе произошло между вами и мистеромъ Титмаузомъ.
   -- Вы юристъ, сэръ, если я не ошибаюсь.
   Мистеръ Геммонъ поклонился въ знакъ согласія.
   -- Стало-быть, вы должны знать, что всякая ссора имѣетъ двѣ стороны.
   -- Вы правы, мистеръ Тэг-Регъ; и имѣвъ ужь сличай выслушать отъ мистера Титмауза его собственное объясненіе по этому дѣлу, я осмѣливаюсь просить васъ, въ свою очередь, удостоить меня объясненіемъ тѣхъ причинъ, по которымъ вы его отставили? Онъ говоритъ, что вчера поутру вы вдругъ прогнали его съ мѣста, недавъ никакого предувѣдомленія.
   -- Да, я дѣйствительно это сдѣлалъ; но что жь изъ этого? спросилъ Тэг-Рэгъ взмахнувъ головой съ видомъ человѣка, готоваго идти наперекоръ.-- Чудныя времена пришли въ-самомъдѣлѣ, если ужь нельзя больше выгнать изъ службы пьяницу, лѣнтяя, безстыднаго, дерзкаго, грубаго негодяя...
   -- Вы нешутя обвиняете мистера Титмауза во всѣхъ этихъ качествахъ, сэръ, и можете доказать ваши обвиненія? спросилъ Геммонъ серьёзно.
   -- Доказать ихъ! да, сэръ, сто разъ могу доказать; да и не я одинъ, всѣ мои сидѣльцы тоже.
   -- И даже въ присутствіи суда, мистеръ Тэг-Рэгъ?
   -- О! онъ хочетъ идти въ судъ! Вотъ оно какъ! Такъ вотъ зачѣмъ вы пришли... Ха! ха! ха! Ну, я вамъ скажу, если вы можете сдѣлать шелковый кошелекъ изъ свинаго уха, о! тогда, конечно, вы получите итогъ вашихъ издержекъ отъ мистера Тигльбета Титмауза. Ха! ха! ха! смѣялся Тэг-Рэгъ, надѣясь такимъ образомъ скрыть, до какой степени онъ былъ дѣйствительно встревоженъ.
   -- Ну, это ужь наше дѣло, мистеръ Тэг-Рэгъ... Для мистера Титмауза доброе имя такъ же дорого, какъ и для васъ ваше собственное. Однимъ словомъ; онъ поручилъ себя въ наши руки и мы рѣшились производить его дѣло, хоть-бы оно стоило намъ даже сто фунтовъ. Мы рѣшились, безъ шутокъ, мистеръ Тэг-Рэгъ.
   -- Какъ? да вѣдь у него нѣтъ за душой ни пеипи, такъ на какія же деньги думаетъ онъ вести искъ? съ презрѣніемъ воекл и к ну лъ и исте ръ Тэг-Регъ.
   -- Но вы забываете, сэръ, что если его показаніе окажется справедливымъ, тогда изъ вашего собственнаго кармана вамъ пріqдется платить за издержки, по всей вѣроятности превосходящія въ двадцать разъ ту сумму, которую законъ можетъ присудить мистеру Титмаузу.
   -- Законъ, сэръ, не можетъ противоречить здравому смыслу, да простой, обыкновенной честности.
   -- И оба они осуждаютъ ваше поведеніе, мистеръ Тэг-Рэгъ. Я получилъ полный отчетъ мистера Титмауза, какъ о томъ, что онъ отъ васъ вытерпѣлъ, такъ и о причинѣ вашего неожиданнаго предувѣдомленія и еще болѣе-неожиданной отставки, полученной имъ вчера. Ахъ, мистеръ Тэг-Рэгъ, честью васъ увѣряю: все это не послужитъ ни къ чему, не пригодится ни на одну минуту; и если вы дадите ходъ этому дѣлу, то положитесь на мое слово: все это будетъ вамъ дорого стоить.
   -- Ну а что, сэръ, возразилъ мистеръ Тэг-Рэгъ презрительнымъ тономъ: -- а что если я найду свидѣтелей, которые подтвердятъ все, что я говорилъ: кто изъ насъ тогда ошибется въ разсчетѣ?
   -- Не знаю! Впрочемъ, если вы на это рѣшаетесь, то мнѣ остается только увѣдомить васъ, что мистеръ Титмаузъ приглашаетъ васъ доказать хоть какой-нибудь дурной поступокъ съ его стороны. Мы приняли его сторону, сэръ, и вы, можетъ-быть, увидите сами, не такъ-то легко ее оставимъ.
   -- Не во гнѣвъ вамъ будь сказано, продолжалъ Тэг-Рэгъ немножко-смягченнымъ тономъ: -- съ той самой минуты, какъ вы первый разъ сюда пришли, Титмаузъ сталъ совершенно-другимъ человѣкомъ: онъ какъ-будто не знаетъ кто я такой, и даже знать этого не хочетъ; однимъ словомъ онъ сдѣлался ужасно несносенъ.
   -- Мой милый сэръ, что онъ такое сказалъ или сдѣлалъ? вотъ что вамъ надо будетъ доказать.
   -- Хорошо, сэръ. А кто изъ насъ, по всей вѣроятности, будетъ имѣть на своей сторонѣ свидѣтелей? Подумайте, сэръ: у меня восьмнадцать человѣкъ сидѣльцовь.
   -- Что жь, мы рискнемъ и на это, отвѣчалъ Геммонъ, пожимая плечами.-- Но я опять спрашиваю: за что вы его отставили и прошу васъ покорнѣйше дагь мнѣ простой, прямой и ясный отвѣтъ.
   -- За что я его отставилъ? Да развѣ у меня нѣтъ глазъ и ушей? Вопервыхъ, и, что важнѣе всего, онъ самое противное созданіе, какое только когда-нибудь случалось мнѣ видѣть, и не имѣлъ рубашки на плечахъ, когда я его принялъ къ себѣ въ магазинъ. Неблагодарное животное! Я полагаю, сэръ, законъ не запрещаетъ ненавидѣть кого бы то ни было; и если нѣтъ, то вы не можете себѣ представить, какъ я ненавижу Титмауза.
   -- Мистеръ Тэг-Рэгъ, сказалъ Геммонъ, понижая голосъ и смотря очень-серьёзно на своего собесѣдника: -- позвольте вамъ сказать словцо, по секрету -- но только по самому строжайшему секрету?
   -- О чемъ это, сэръ? спросилъ Тэг-Рэгъ, боязливо на него посматривая.
   -- Если я не ошибаюсь, вамъ должно было показаться немножко-страннымъ то участіе, которое я, или, лучше сказать, наша контора, контора Кверка, Геммона и Снапа, въ Сеффрои-Хиллѣ, принимаетъ въ мистерѣ Титмаузѣ?
   -- Что жь, сэръ, это ужь ваше дѣло заботиться, чтобъ вы были удовлетворены за всѣ ваши хлопоты, и, смѣю сказать, юристы вообще народъ очень-зоркій во всемъ, что относится до этой статьи.
   Геммонъ улыбнулся и продолжалъ:
   -- Вы, можетъ-быть, немного удивитесь, когда я вамъ скажу, что вашъ теперешній (или я долженъ сказать вашъ бывшій?) сидѣлецъ, мистеръ Титльбетъ Титмаузъ, въ настоящее время, по всей вѣроятности, самый счастливѣйшій человѣкъ во всемъ королевствѣ.
   -- Что вы!.. Ужъ не хотите ли вы сказать, что онъ выигралъ призъ въ лотерею? воскликнулъ Тэг-Рэгъ, навостривъ уши.
   -- Ба, сэръ, что такое значитъ призъ въ лотерею? Это сущая бездѣлица въ-сравненіи съ тѣмъ счастьемъ, которое выпало ему на долю. Я васъ серьёзно увѣряю, что, по всей вѣроятности, онъ будетъ признанъ въ скоромъ времени безспорнымъ владѣльцемъ имѣнія, дающаго 10,000 фунтовъ въ годъ, по-крайней-мѣрѣ, несчитая огромнаго запаса чистыхъ денегъ.
   -- Десять тысячъ годоваго дохода!.. Мой Титмаузъ!.. Титльбетъ Титмаузъ!.. Десять тысячъ годоваго дохода!.. пробормоталъ, запинаясь, Тэг-Рэгъ, послѣ минутнаго молчанія, блѣдный какъ смерть.
   -- Я такъ же мало сомнѣваюсь въ этомъ фактѣ, какъ въ томъ, что вы его выгнали изъ магазина, мистеръ Тэг-Рэгъ.
   -- Да кто же могъ это себѣ вообразить?.. Какъ же мнѣ было, право, сами вы посудите мистеръ Геммонъ, какъ же я могъ это знать?
   -- Тѣмъ не менѣе это фактъ, отвѣчалъ Геммонъ, пожимая плечами.
   Тэг-Рэгъ вертѣлся на стулѣ, совалъ свои руки въ карманы и вынималъ ихъ оттуда, почесывалъ себѣ голову и продолжалъ глядѣть во всѣ глаза, съ разинутымъ ртомъ на вѣстника этой разительной новости.
   -- Но, можетъ-быть, все это шутки, сэръ? сказалъ онъ: -- и если такъ, то это... очень...
   -- Но вамъ говоритъ это, сэръ, одинъ изъ его стряпчихъ, имѣвшихъ счастье сдѣлать такое открытіе. Я повторяю то, что я ужь имѣлъ честь вамъ сказать мистеръ Тэг-Рэгъ: да, имѣніе приносящее въ годъ десять тысячъ фунтовъ по-крайней-мѣрѣ...
   -- Какъ! да вѣдь это составитъ двѣсти тысячъ фунтовъ, сэръ! воскликнулъ Тэг-Рэгъ, пораженный почтительнымъ страхомъ.
   -- Да, по-крайней-мѣрѣ.
   -- Боже мой, мистеръ Геммонъ! Извините мое любопытство: но какъ вы открыли такую вещь?
   -- Чистый случай, сэръ, совсѣмъ-непредвидѣнная находка, попавшаяся намъ между другими дѣловыми разысканіями.
   -- А Титмаузъ, мистеръ Титмаузъ... я хочу сказать, знаетъ объ этомъ?
   -- Съ того самаго времени, какъ я приходилъ къ нему сюда, отвѣчалъ Геммонъ значительно.
   -- Не-уже-ли! воскликнулъ Тэг-Рэгъ и потомъ долго молчалъ, явно-изумленный сверхъ всякаго описанія.
   -- Ну, замѣтилъ наконецъ Тэг-Рэгъ: -- я, конечно, долженъ признаться, что онъ, вообще говоря, очень-любезный молодой джентльменъ. Мнѣ всегда казалось, что у него въ лицѣ есть что-то особенное, благородное.
   -- Да, я съ вами согласенъ, онъ дѣйствительно человѣкъ очень-любезимй, отвѣчалъ Геммонъ съ выразительною улыбкою.-- И такъ уменъ...
   -- Уменъ! О, мистеръ Геммонъ, если бы вы его знали такъ коротко какъ я! Да, конечно, одинъ его недостатокъ, это то, что онъ былъ выше своего званія. Но если подумать хорошенько, то какъ же и могло быть иначе? Съ того самаго времени, какъ я увидѣлъ его въ первый разъ, я... я сейчасъ понялъ, что это товаръ перваго сорта, самаго перваго сорта; вы понимаете, сэръ, что я хочу сказать?.. И что жь ему было дѣлать въ-самомъ-дѣлѣ? Конечно, онъ никогда не былъ очень-любимъ другими молодыми людьми у меня въ магазинѣ; но вѣдь это все зависть, чистая зависть! я это понялъ съ самаго начала. Тутъ онъ оглянулся на дверь и прибавилъ тихо:-- повѣрите ли: не одинъ разъ провелъ я безсонную ночь, думая о ихъ жестокомъ обращеніи съ мистеромъ Титмаузомъ! Даже я и самъ иногда имѣлъ обыкновеніе глядѣть на него и обращаться съ нимъ строго единственно для-того, чтобъ, такъ-сказать, удерживать его наравнѣ съ другими. У него, сэръ, были такія прекрасныя и благородныя манеры. Будь я проклятъ, если я не говорилъ мистриссъ Тэг-Рэгъ, въ самый тотъ день, когда онъ въ первый разъ пришелъ ко мнѣ, что онъ или родился джентльменомъ, или долженъ имъ быть.
   Ужь не думаете ли вы, любезный читатель, что мистеръ Тэг-Рэгъ лицемѣрилъ, говоря всѣ эти вещи? Ничуть не бывало; онъ говорилъ прямо отъ сердца, незамѣчая и самъ внезапной перемѣны, происшедшей въ его чувствахъ. Все это имѣло, разумѣется, очень-неправдоподобный видъ; но что же дѣлать, таковы ужь были свойства животнаго! Взоръ его вдругъ увидѣлъ золотаго тельца и онъ инстинктивно, въ ту же минуту, палъ ницъ и боготворилъ его.
   -- Ну, ужь во всякомъ случаѣ, замѣтилъ мистеръ Геммонъ, съ трудомъ удерживая серьёзное выраженіе лица: -- хоть онъ, до-сихъ-поръ жилъ и несовсѣмъ, такъ, какъ джентльменъ, зато скоро будетъ жить какъ лордъ и сыпать деньгами несчитая.
   -- Ужь я думаю, что будетъ! Я не могу представить себѣ: куда онъ издержитъ хоть даже одну четвертую часть такого дохода? Какъ вы думаете, сэръ, что онъ сдѣлаетъ?
   -- Одному Богу извѣстно. Онъ скоро въ-состояніи будетъ дѣлать все, рѣшительно все, что ему угодно. Можетъ вступить въ Палату Депутатовъ... можетъ...
   -- Ахъ, Господи! я чувствую, что я не поправлю этого во всю свою жизнь! Признаюсь вамъ, сэръ, что весь вчерашній день и сегодня поутру, я готовъ былъ идти самъ къ мистеру Титмаузу на квартиру и просить у него прощенія въ моемъ... Боже милостивый! Сразу всего никакъ въ голову не умѣстишь! Десять тысячъ въ годъ! Да многіе лорды не получаютъ болѣе; а иные, я увѣренъ, и этого не имѣютъ! Боже мой! что-то онъ будетъ дѣлать? Ну, заодно ужь, по-краиней-мѣрѣ, я головой отвѣчаю: онъ никогда не будетъ имѣть друга вѣрнѣе прямаго, простаго Томаса Тэг-Рэга, хоть я и рѣдко льстилъ ему; я слишкомъ его уважалъ, чтобъ позволить себѣ такія вещи!.. Сколько мелочей переносилъ я въ Титмаузѣ, которыхъ ни въ комъ другомъ не потерпѣлъ бы ни за какія блага въ мірѣ! Да зачѣмъ не сказалъ онъ мнѣ этого тогда же?.. Мы бы поняли другъ друга въ одну минуту... Тутъ онъ вдругъ остановился и у него захватило духъ при мысли, какой длинный рядъ оскорбленій нанесъ онъ Титмаузу еще недавно и какую жизнь этотъ любезный молодой джентльменъ велъ у него въ магазинѣ.
   Ничто въ мірѣ не могло доставить Геммону такого удовольствія, какъ эта сцена. Для человѣка съ его практическимъ, здравымъ смысломъ въ дѣлахъ жизни и съ его глубокимъ знаніемъ человѣческой природы, ничто не могло казаться смѣшнѣе и презрительнѣе поведенія бѣднаго Тэг-Рэга. Какъ различно устроены души людей! Какъ презиралъ мистеръ Геммонъ Тэг-Рэга!
   -- Теперь, мистеръ Тэг-Рэгъ, я надѣюсь, мы понимаемъ другъ друга? Не правда ли? спросилъ мистеръ Геммонъ.
   -- Да, сэръ, кротко отвѣчалъ Тэг-Рэгъ.-- Но какъ вы думаете, проститъ ли и позабудетъ ли мистеръ Титмаузъ маленькое недоразумѣніе, недавно между нами происшедшее? Еслибъ я только могъ объяснить ему, что для его же собственной пользы я принужденъ былъ разъигрывать передъ нимъ эту роль!
   -- Вы будете имѣть на это еще не разъ удобный случай, если вы дѣйствительно расположены такъ, какъ вы говорите. Послушайте, мистеръ Тэг-Рэгъ, я хочу предложить вамъ кое-что серьёзное. Обстоятельства требуютъ, чтобъ это важное дѣло оставалось еще нѣсколько времени въ-тайнѣ; а потому и мистеръ Титмаузъ и мы, его повѣренные и совѣтники, желаемъ, чтобъ онъ пробылъ еще нѣсколько мѣсяцевъ у васъ въ магазинѣ и наружнымъ образомъ служилъ вамъ попрежнему.
   -- Чтобъ онъ служилъ!.. У меня служилъ! перебилъ Тэг-Рэгъ, выпучивъ глаза: -- да я не буду знать куда дѣваться въ собственномъ своемъ магазинѣ!.. Имѣть человѣка съ десятью тысячами годоваго дохода у себя за прилавками! Да это все-равно, какъ еслибъ я согласился взять къ себѣ въ сидѣльцы самого лорда-мера! Нѣтъ, сэръ, этого не можетъ быть ни коимъ образомъ. Ну, я не говорю, еслибъ еще мистеръ Титмаузъ захотѣлъ быть партнёромъ нашего дома; ну, это была бы еще вещь возможная. Ему бы не нужно было нисколько безпокоиться; могъ бы быть просто, какъ говорится, спящимъ партнёромъ. Мысль эта воспламенила Тэг-Рэга.-- Ей-Богу, сэръ, это было бы очень-недурно. Какъ вы находите?
   Геммонъ отвѣчалъ ему, что объ этомъ нечего было и думать, и привелъ при этомъ нѣсколько причинъ въ подтвержденіе сдѣланнаго имъ предложенія. Но покуда Геммонъ воображалъ, что Тэг-Рэгъ слушаетъ его съ глубочайшимъ вниманіемъ, мысли Тэг-Рэга умчались далеко впередъ. Дѣло въ томъ, что онъ имѣлъ дочь, единственное дитя -- дочь, лѣтъ двадцати отъ-роду, миссъ Тебиту Тэг-Рэгъ, и при заманчивой мысли о возможности превратить ее мало-по-малу въ мистриссъ Титмаузъ, нѣжнаго родителя ея бросило въ потъ. За предложеніе мистера Геммона ухватился онъ жадно, стараясь скрыть свою радость; а между-тѣмъ ужь соображая, какую пропасть удобныхъ случаевъ будетъ онъ имѣть притомъ, чтобъ свести молодую парочку вмѣстѣ и возбудить въ нихъ взаимную привязанность! О, восхитительно! Казалось, какъ-будто бы сама судьба опредѣлила этому дѣлу сбыться; и онъ тутъ же рѣшилъ, что мистеръ Титмаузъ будетъ обѣдать у него на дачѣ въ слѣдующее же воскресенье, вмѣстѣ съ его женою и дочерью. А между-тѣмъ, мистеръ Геммонъ, уладивъ все такъ, какъ хотѣлъ, и напомнивъ еще разъ Тэг-Рэгу о необходимости держать все это дѣло въ строжайшей тайнѣ, ушелъ. Прощаясь съ нимъ, мистеръ Тэг-Рэгъ, въ сильномъ одушевленіи, горячо пожалъ руку, протянутую Геммономъ довольно-холодно и неохотно. Онъ проводилъ его съ величайшею вѣжливостью до самыхъ дверей и потомъ тотчасъ же отправился въ свой кабинетъ, гдѣ сидѣлъ цѣлые полчаса погруженный въ глубокую думу. Потомъ онъ всталъ, насунулъ шляпу на голову, и давъ знать въ магазинѣ, что скоро будетъ домой, отправился поспѣшно къ своему будущему зятю, съ душою, исполненною заботливаго безпокойства насчетъ его здоровья и внутренно давая обѣтъ, что съ этой минуты вся его жизнь будетъ посвящена старанію устроить счастье Титмауза и своей дочери! Въ дѣйствительности извѣстія, сообщеннаго ему Геммономъ, онъ не могъ сомнѣваться, потому-что Геммонъ принадлежалъ къ хорошо-извѣстной фирмѣ стряпчихъ; къ-тому же онъ имѣлъ свиданіе съ Титмаузомъ, недѣли двѣ тому назадъ, "по одному очень-важному дѣлу", и что же такое могло быть это важное дѣло, какъ не то самое удивительное обстоятельство, которое онъ только-что предъ этимъ ему сообщилъ? Такія вещи случались и съ другими; почему же имъ не случиться съ Титльбетомъ Титмаузомъ? Короче сказать, Тэг-Рэгъ не имѣлъ на этотъ счетъ ни малѣйшаго сомнѣнія.
   Онъ не засталъ Титмауза дома, а потому оставилъ къ нему самую вѣжливую просьбу, повторенную разъ десять г-жѣ Сквальлёпъ (съ которою онъ былъ необыкновенно любезенъ) просьбу такого содержанія, что онъ, мистеръ Тэг-Регъ, сочтетъ себя очень-счастливымъ, если мистеръ Титмаузъ удостоитъ его своимъ посѣщеніемъ, въ 375-мъ Оксфордской Улицѣ, во всякое время, когда ему будетъ угодно, и что онъ имѣетъ ему сказать кое-что въ-особенности насчетъ непріятнаго и неизъяснимаго происшествія вчерашняго дня; что онъ въ высшей степени опечаленъ извѣстіемъ о болѣзни мистера Титмауза и съ нетерпѣніемъ желаетъ услышать о его скоромъ выздоровленіи, и проч. и проч. Все это вмѣстѣ съ двумя или тремя другими маленькими обстоятельствами, которыя мистриссъ Свальлёпъ не могла отказать себѣ въ удовольствіи сплести въ одно цѣлое, убѣдило эту догадливую даму, что "кой-что имѣется въ виду насчетъ мистера Титмауза", и заставило ее подумать съ нѣкоторымъ безпокойствомъ о двухъ или трехъ неслишкомъ-пріятныхъ сценахъ, которыя она съ нимъ имѣла, и которыя она теперь готова была забыть и простить ему совершенно. Сдѣлавъ такимъ-образомъ все, что только можно было, покуда, чтобъ подвинуть дѣла свои впередъ, озабоченный и взволнованный до крайности, мистеръ Тэг-Рэгъ вернулся къ себѣ въ магазинъ, гдѣ, у самаго входа, одинъ молодой человѣкъ, по имени, Лютстрингъ, занимавшій должность главнаго сидѣльца, спѣшилъ его увѣдомить о геройскомъ поступкѣ своемъ съ Титмаузомъ, котораго онъ недалѣе какъ за минуту передъ тѣмъ, и вѣроятно, думая заслужить-благодарность мистера Тэг-Рэга, вытолкалъ въ шею за то, что онъ осмѣлился явиться къ дверямъ магазина и даже войдти въ нихъ, какъ-будто ничего и не бывало. (Бѣдный Титмаузъ приходилъ въ магазинъ, по совѣту мистера Геммона, бывшаго у него немедленно послѣ свиданія своего съ Тэг-Рэгомъ).
   -- Вы выгнали мистера Титмауза! воскликнулъ Тэг-Рэгъ отступая шага на два, въ ужасѣ и перебивая своего болтливаго и услужливаго помощника.
   -- Конечно, сэръ, послѣ того, что было вчера...
   -- Да кто вамъ далъ право, мистеръ Лютстрингъ? спросилъ Тэг-Рэгъ, стараясь удержать закипавшее бѣшенство.
   -- Право, сэръ, я полагалъ...
   -- Вы полагали!... Вы, сударь, навязчивый, дерзкій, отвратительный... и вдругъ лицо его засіяло улыбками, при видѣ двухъ или трехъ щегольски-одѣтыхъ посѣтителей, которые только-что входили въ магазинъ и которыхъ онъ принялъ, разсыпаясь поклонами. Но только-что они успѣли отвернуться, какъ онъ кинулъ еще одинъ грозный взглядъ на Лютстринга и ушелъ снова къ себѣ въ кабинетъ, чтобъ подумать на свободѣ объ удивительныхъ происшествіяхъ послѣдняго часа. Странная эта перемѣна въ расположеніи мистера Тэг-Рэга произошла, какъ думали его конторщики, оттого, что онъ былъ до смерти запуганъ угрозами титмаузоваго стряпчаго, потому-что никѣмъ другимъ не могъ быть, по ихъ мнѣнію, незнакомый посѣтитель, и многіе изъ нихъ удержали этотъ случай въ памяти, какъ полезный урокъ на будущее время. Еще раза два въ этотъ день заходилъ Тэг-Рэгъ на квартиру къ Титмаузу и все безъ успѣха. Возвращаясь оттуда въ третій разъ, онъ былъ порядкомъ встревоженъ; на рѣшился, однакожь, зайдти еще разъ, завтра рано поутру, и если тогда опять его не увидитъ, то идти къ гг. Кверку, Геммону и Снапу и, кромѣ-того, написать самое любезное письмо къ мистеру Титмаузу. Какъ сильно измѣнились его чувства къ этому джентльмену впродолженіе послѣднихъ немногихъ часовъ! Чѣмъ болѣе Тэг-Рэгъ думалъ теперь о поведеніи Титмауза, тѣмъ болѣе онъ находилъ его достойнымъ похвалы: какъ аккуратенъ былъ онъ въ своихъ привычкахъ! какъ учтивъ и услужливъ! какъ терпѣливо сносилъ выговоры! какъ любезенъ былъ въ обращеніи съ посѣтителями! О! конечно, думалъ Тэг-Рэгъ, не могъ же онъ пробыть у меня въ магазинѣ цѣлые четыре года, неполучивъ нѣкотораго рода... чувства... привязанности ко мнѣ! Въ противномъ случаѣ онъ бы давно вышелъ вонъ! Правда, между нами выходили иногда маленькія непріятности; но гдѣ же слыхано, чтобъ люди жили другъ съ другомъ въ постоянномъ согласіи? Даже и онъ съ мистриссъ Тэг-Рэгъ, когда она была невѣстою и онъ за нею ухаживалъ, частенько ссорились. Тэг-Рэгъ готовъ былъ теперь забыть и простить все; онъ никогда не желалъ зла Титмаузу. "Этотъ бѣдный Титльбетъ сирота", думалъ онъ: -- "одинъ въ цѣломъ свѣтѣ! Теперь онъ можетъ сдѣлаться добычей жадныхъ интригантовъ". Тэг-Рэгу не нравилась наружность Геммона. Ужь, разумѣется, этотъ человѣкъ будетъ стараться вкрасться въ довѣренность къ Титмаузу... А между-тѣмъ, разсуждая о наружности, Титмаузъ вѣдь очень-недуренъ собой. "Что-то подумаетъ Тебби, когда она его увидитъ!" И съ какимъ нетерпѣніемъ Титльбетъ будетъ ожидать той минуты, когда онъ увидитъ ее, родную дочь Тэг-Рэга! Какимъ бы образомъ ему устроить такъ, чтобъ службу Титмауза у него въ магазинѣ сдѣлать пріятнымъ и легкимъ препровожденіемъ времени? Онъ былъ совершенно увѣренъ, что утромъ ему удастся все поправить и отречься отъ дерзкаго поведенія Лютстринга. Онъ выгонитъ вонъ перваго изъ сидѣльцовъ, который только осмѣлится не оказать Титмаузу должнаго уваженія... Ахъ! въ какой жалкой квартирѣ живетъ Титльбетъ!.. почему бы ему не поселиться у него на дачѣ? У нихъ тамъ всегда была свободная, чистенькая комнатка для гостей. О! то-то было бы славно! Какъ легко могла бы тогда Тебби привязать его къ себѣ! И какое множество вещей могла бы придумать мистриссъ Тэг-Рэгъ для его удобства и удовольствія!
   Съ этими и другими ему подобными пріятными мыслями и разсчетами въ головѣ, вышелъ Тэг-Рэгъ, около семи часовъ вечера, изъ своего магазина въ Оксфордской Улицѣ, чтобъ отправиться въ свой загородный домъ, въ Клепхемѣ, носившій довольно-причудливое имя "Атласной Дачи", и спѣшилъ по дорогѣ къ Клепхемской Станціи, незаботясь даже о зонтикѣ, несмотря на то, что шелъ довольно-сильный дождь. Когда онъ занялъ свое обыкновенное мѣсто на козлахъ дилижанса, подлѣ стараго Кракка (что онъ дѣлалъ впродолженіе долгихъ лѣтъ почти каждый день), онъ былъ такъ необыкновенно-молчаливъ, что Краккъ естественнымъ образомъ подумалъ: -- ужь не собирается ли лучшій изъ его пассажировъ объявить себя банкротомъ, или войдти въ сдѣлку со своими кредиторами или другое что-нибудь въ этомъ родѣ. Мистеръ Тэг-Рэгъ внутренно бѣсился на медленную ѣзду дилижанса, катившагося довольно-тихо, какъ нарочно тогда именно, когда ему бы хотѣлось проскакать всю дорогу въ галопъ. Ни разу еще въ жизни не слѣзалъ онъ съ козелъ такъ живо, какъ въ этотъ день, когда дилижансъ остановился наконецъ передъ маленькою зеленою калиткою, выходившею на чистенькую, усыпанную пескомъ дорожку, которая вела къ маленькому, зеленому, деревянному навѣсу, осѣнявшему двери "Атласной Дачи". Останавливаясь на порогѣ, чтобъ вытереть свои мокрые сапоги на половикѣ, онъ не могъ не замѣтить, при внутреннемъ свѣтѣ 10,000 фунтовъ годоваго дохода, какъ чрезвычайно узокъ былъ входъ; и мысль при этомъ ему пришла, что его Атласная Дача не будетъ годиться ни къ чорту, когда онъ сдѣлается тестемъ такого богатаго человѣка. Но тогда онъ можетъ отдать ее въ наемъ; а самъ займетъ другой, болѣе-просторный домъ. Вѣшая свою шляпу на крючокъ, онъ вспомнилъ о пагубной дерзости Лютстринга и произнесъ такое страшное проклятіе на имя этого джентльмена, что тому ужь вѣрно не поздоровилось.
   Мистриссъ и миссъ Тэг-Рэгъ сидѣли въ гостиной и собирались пить чай въ то время, когда явился къ нимъ мистеръ Тэг-Рэгъ. Комната была неочень-велика, но убрана мило, во вкусѣ хозяевъ. Въ ней было всего только одно окошко, украшенное щегольскою лѣтнею занавѣскою. На стѣнахъ висѣли три картины, въ тонкихъ, золоченыхъ рамахъ. То были портреты мистера, мистрисъ и миссъ Тэг-Рэгъ, и надо отдать справедливость художнику: платье было сдѣлано довольно-вѣрно и похоже; что же касается до лицъ, то они какъ-будто затѣмъ только были написаны, чтобъ выставить и дополнить изображеніе одежды. Худощавая, маленькая миссъ Тэг-Рэгъ сидѣла за разбитымъ, бренчащимъ фортепіано и разъигривала -- о! какіе печальные звуки!-- "Битву подъ Прагою". Мистрисъ Тэг-Рэгъ, полная, нарядно-одѣтая женщина, лѣтъ пятидесяти, въ чепчикѣ, украшенномъ искусственными цвѣтами, занята была чтеніемъ нравоучительной книги, подъ заглавіемъ: Стоны изъ Бездонной Пропасти, для пробужденія дремлющихъ грѣшниковъ, сочиненіе достопочтеннаго Дизмаль-Хоррора, очень-краснорѣчиваго молодаго проповѣдника изъ секты диссентеровъ, недавно-поселившагося но сосѣдству.
   -- Ну что, Долли, какъ ваше здоровье сегодня вечеромъ? спросилъ Тэг-Рэгъ, съ необыкновенною живостью, входя въ комнату.
   -- Такъ, недурно, благодарю васъ Тэгъ, отвѣчала мистриссъ Тэг-Рэгъ печально, со вздохомъ, закрывая интересный волюмъ, которымъ она была занята вслѣдствіе наставленій мистера Хоррора.
   -- Ну, а вы что, Тебби? продолжалъ Тэг-Рэгъ, обращаясь къ дочери.-- Подите сюда, моя пачкунья, подите, поцалуйте меня!
   -- Нѣтъ, не пойду, па!-- Не мѣшайте мнѣ играть, и твангъ, твангъ... загудѣли опять адскіе аккорды.
   -- Слышите ли, Тебой, что я вамъ говорю? Ахъ вы маленькая гримасница! Подите сюда сейчасъ и поцалуйте вашего па...
   -- Ей-Богу, па, это несносно! Вы мнѣ мѣшаете играть, и еще, какъ нарочно на самомъ лучшемъ мѣстѣ, середи самыхъ криковъ раненныхъ!... Не пойду -- вотъ и все!...
   Разнѣженный родитель, однакожь, не удовольствуясь этимъ отказомъ, подошелъ къ фортепіано, обнялъ свою почтительную дочь за шейку, поцаловалъ ее нѣжно и стоялъ нѣсколько минутъ за ея стуломъ, любуясь блестящимъ исполненіемъ Побѣдной Трубы. Потомъ онъ перемѣнилъ сюртукъ, надѣлъ старые сапоги и расположился провести вечеръ съ полнымъ комфортомъ.
   -- Тебби играетъ премило, не правда ли, Долли? замѣтилъ онъ, когда принесенъ былъ чайный приборъ, и подвинулъ стулъ свой поближе къ женѣ.
   -- Ахъ, я бы очень желала, чтобъ она занялась чѣмъ-нибудь посерьёзнѣе, потому-что жизнь коротка, Тэгъ; а вѣчность -- неизмѣрима!
   -- Что вы хотите этимъ сказать?
   -- Мой другъ, вы поймете слова мои современемъ, когда ужь будетъ поздно!...
   -- Я говорю вамъ, Долли, возразилъ Тэг-Рэгъ, сердито:-- вы черезчуръ ужь пересаливаете эту вещь! Мой домъ становится похожъ на какую-то сходку методистовъ! Клянусь вамъ, я этого не потерплю! Что такое съ вами со всѣми сдѣлалось ныньче, здѣсь, въ цѣломъ сосѣдствѣ? Право не понимаю!
   Мистеръ Тэг-Рэгъ уговоренъ былъ, года три тому назадъ, оставить англійскую церковь и пристать къ мистеру Дизмаль-Хоррору; но усердіе его далеко не соотвѣтствовало рвенію его супруги.
   -- Ахъ, Тэг-Рэгъ! отвѣчала его жена со вздохомъ: -- я могу только жалѣть васъ, я болѣе ничего не могу сдѣлать.
   -- О! воскликнулъ Тэг-Рэгъ съ видомъ крайняго отвращенія, засунувъ свои руки въ карманъ и вытягивая поги подъ столомъ во всю длину.-- Позвольте мнѣ вамъ сказать, мистриссъ Тэг-Рэгъ, прибавилъ онъ: -- вы знаете, какъ говоритъ пословица, можно задушить собаку пуддингомъ!... Я не пойду больше на сходки мистера Хоррора.
   -- Ахъ милый па, вы пойдете! воскликнула миссъ Тэг-Рэгъ, повертываясь на своемъ стулѣ; Весь Клепхемъ къ нему сбѣгается; всѣ просто безъ ума! Тамъ у него и Деггинсы бываютъ и Пипсы и Джонсы и Мегготсы! и право мистеръ Хорроръ такъ краснорѣчивъ, что очень-пріятно оглянуться кругомъ и видѣть, какъ весь народъ сидитъ, вытараща глаза, съ открытыми ртами; а съ нашей скамьи, къ-тому же, все такъ хорошо можно видѣть, и мистеръ Хорроръ, право, такой прекрасный человѣкъ, неправда ли ма?
   -- Да, душа моя, прекрасный; но я бы желала, чтобъ вы извлекали поболѣе пользы изъ его наставленій и почаще думали о смерти.
   -- Ахъ, ма, ну не смѣшно ли говорить такія вещи? Вѣдь вы знаете, что мнѣ еще и двадцати не минуло!
   -- Хорошо, хорошо, другъ мой!... Бѣдная Тэбби! На этомъ мѣстѣ голосъ мистриссъ Тэг-Рэгъ задрожалъ: -- пріидетъ время, когда вы!...
   -- Сыграйте мнѣ, Тэбби, копенгагенскій вальсъ, или что-нибудь другое въ этомъ родѣ, закричалъ ея отецъ въ бѣшенствѣ, иначе я буду боленъ! Терпѣть я этого не могу! Чтобъ его, этого мистера Хор............
   -- Боже! Боже мой! что это вы! Ахъ, мистеръ Тэг-Рэгъ, въ жизнь свою никогда не ожидала! воскликнула его изумленная жена.
   -- Играйте Тэбби, а не то я пойду и сяду въ кухню: тамъ у нихъ по-крайней-мѣрѣ весело. Первый разъ, что я встрѣчу этого Хоррора, если я не проучу его по-своему... Тутъ онъ остановился и очень-энергически хватилъ кулакомъ по столу. Мистриссъ Тэг-Рэгъ отерла слезы на глазахъ, вздохнула и принялась опять за книгу.
   Миссъ Тэг-Рэгъ начала дѣлать чай и отецъ ея понемногу забылъ свой гнѣвъ, нѣжно устремляя тускло-сѣрые глаза свои на вертлявую, худенькую фигурку своей дочери.
   -- Кстати, Тэгъ! вдругъ воскликнула мистриссъ Тэг-Регъ, обращаясь къ своему мужу съ тѣмъ же самымъ печальнымъ тономъ:-- вы, конечно, не позабыли о цвѣтахъ на мой новый чепчикъ?
   -- А вотъ ни разу и не подумалъ о вашихъ цвѣтахъ, отвѣчалъ Тэг-Рэгъ сварливо.
   -- Быть не можетъ! Ахъ, Боже мой! Да въ чемъ же я пойду къ мистеру Хоррору въ будущее воскресенье? воскликнула она въ ужасѣ, закрывая книгу.-- А наше мѣсто еще на самой серединѣ, впереди галереи. Боже мой! Да на меня всѣ смотрѣть будутъ!
   -- Ну, такъ-какъ теперь вы опомнились и спустились съ облаковъ, Долли, сказалъ ея мужъ, очень-утѣшенный:-- то я сообщу вамъ кой-какія новости, которыя, я надѣюсь, будутъ вамъ очень...
   -- Что, что такое, Тэгъ? нетерпѣливо перебила его супруга.
   -- Ну, что, если я вамъ скажу, напримѣръ, что есть возможность для одной особы, которую я не хочу называть по имени, сдѣлаться обладательницею десяти тысячъ фунтовъ годоваго дохода?
   -- Какъ (мистриссъ Тэг-Рэгъ перемѣнилась въ лицѣ)! развѣ кто-нибудь влюбился въ Тэбби?
   -- Что бы вы сказали, напримѣръ, мистриссъ Тэг-Рэгъ, еслибъ наша Тэбби вышла замужъ за человѣка съ десятью тысячами годоваго дохода? Вотъ что! Не лучше ли это всѣхъ вашихъ...
   -- Ахъ, Тэгъ, не говорите этого! Но...
   Тутъ она загнула страницу Стоновъ изъ Бездонной Пропасти и положила это неоцѣненное твореніе на софу.
   -- Скажите, пожалуйста, о чемъ это вы говорите?
   -- Какъ о чемъ, Долли! Онъ будетъ обѣдать у меня въ будущее воскресенье.
   Миссъ Тэг-Рэгъ, едва переводя духъ, жадно прислушивалась жъ разговору своихъ милыхъ и благоразумныхъ родителей, и, не помня сама, что она дѣлаетъ, вылила весь чай въ сахарницу, вмѣсто чашки своего папа.
   -- Будетъ... Кто, любезный Тэгъ? нетерпѣливо спросила его жена.
   -- Кто? Да кто же, какъ не мой Титльбетъ Титмаузъ? Вы его видѣли и часто слыхали; помните, какъ я вамъ о немъ говорилъ?
   -- Какъ, этотъ несносный, скверный...
   -- Тс, тс! невольно перебилъ Тэг-Рэгъ съ озабоченнымъ видомъ.-- Это все теперь кончено. Я былъ слишкомъ-строгъ къ нему прежде. Ну, да впрочемъ, какъ бы тамъ ни было, а онъ сдѣлался вдругъ владѣтелемъ десяти тысячъ фунтовъ годоваго дохода. Да, безъ шутокъ, сдѣлался, вотъ, пусть я подавлюсь этимъ кускомъ гренка, если это не правда!
   Жена и дочь его сидѣли въ безмолвномъ удивленіи.
   -- Да гдѣ же онъ видѣлъ Тэбби? спросила наконецъ мистриссъ Тэг-Рэгъ.
   -- О, я... я... я не думаю, чтобъ это было такъ важно; я, вѣдь, сказалъ вамъ, что онъ увидитъ ее въ будущее воскресенье.
   -- Такъ, значитъ, онъ положительно прійдетъ? спросила мистрисъ Тэг-Рэгъ съ довольнымъ видомъ.
   -- Ты, да-а... безъ-сомнѣнія. (Я выгоню завтра Лютстринга, подумалъ Тэг-Рэгъ съ жестокимъ внутреннимъ содроганіемъ.)
   -- Да не считаемъ ли мы, Тэгъ, нашихъ цыплятъ прежде, чѣмъ они вылупились? Если Титмаузъ сдѣлался вдругъ такимъ сокровищемъ, то вѣдь его подцѣпятъ въ одну минуту... вы знаете.
   -- Насчетъ этого, вотъ видите ли, Долли, мы первые на рынкѣ, я это знаю навѣрное. Его стряпчій сказалъ мнѣ, что онъ долженъ пробыть нѣсколько мѣсяцевъ безъ огласки подъ моимъ попеченіемъ, такъ, чтобъ рѣшительно никого не видать...
   -- Боже мой! воскликнула мистриссъ Тэг-Рэгъ, подымая руки къ небу: -- это похоже на какое-то особенное покровительство Судьбы.
   -- Такъ я и думалъ, Долли, покуда мистеръ Геммонъ мнѣ все это разсказывалъ, отвѣчалъ ея мужъ.
   -- Ахъ, Тэгъ! случаевъ много бываетъ, только бы мы съ своей стороны не оплошали!
   -- Я вижу это ясно: Судьба назначила имъ скоро сойдтись. Пусть только мистеръ Титмаузъ увидитъ Тэбби хоть разъ, побудетъ хоть разъ въ ея обществѣ; ну, а тамъ, Тэбби, душенька, остальное ужь ваше дѣло.
   -- О-то, на! какъ вы шибко идете! пролепетала миссъ Тэг-Рэгъ.
   -- Вы постарайтесь только сдѣлать свое дѣло, Тэбби, сказалъ ея отецъ: -- а мы ужь свое сдѣлаемъ. Онъ попадетъ къ намъ на удочку, будьте въ этомъ увѣрены, если только вы поведете дѣло искусно.
   -- А каковъ онъ собою, милый па? спросила миссъ Тэг-Рэгъ, краснѣя и -- сердце ея забилось жестоко.
   -- О, да! Развѣ вы не видали его, душа моя?
   -- Какъ вы хотите, на, чтобъ я обращала вниманіе на всѣхъ молодыхъ людей изъ вашего магазина! Я совсѣмъ не знаю его.
   -- Ну, я вамъ долженъ сказать, что у него такая прекрасная и благородная наружность, какую мнѣ рѣдко случалось видѣть. Онъ долго украшалъ мой магазинъ своимъ пріятнымъ лицомъ и своимъ любезнымъ, услужливымъ обращеніемъ. Истинный кладъ! Дамы знатнаго круга такъ и льнули къ нему...
   -- Ахъ, Боже мой, Тэбби! перебила мистриссъ Тэг-Рэгъ съ озабоченнымъ видомъ, обращаясь къ своей дочери:-- я надѣюсь, что миссъ Никсъ пришлетъ къ воскресенью ваше лиловое платье.
   -- Да если она не пришлетъ, ма, такъ ужь пусть будетъ увѣрена, что я ей больше ничего не закажу, отвѣчала миссъ Тэг-Рэгъ значительно.
   -- Мы заѣдемъ къ ней завтра, душа моя, и поторопимъ ее, говорила ея мать. И съ этой минуты до одиннадцати часовъ, то-есть до самой той поры, какъ это милое и интересное тріо отправилось спать, ни о чемъ болѣе не было говорено, какъ объ очаровательномъ Титмаузѣ, о счастіи, котораго онъ такъ хорошо заслуживалъ, и о томъ, какъ долго, по всей вѣроятности, будетъ продолжаться его сватовство. Тэбби еще первый разъ въ жизни употребивъ всего только полчаса на завертку своихъ волосъ въ папильйотки и потушивъ свѣчу, нырнула въ постель, неподумавъ даже окончить лежавшаго у ней подъ подушкой романа, украдкою взятаго изъ библіотеки покойной миссъ Снуксъ. Нѣсколько часовъ лежала она въ сладкомъ мечтаніи, воображая, что она ужь произведена въ свое новое званіе и катается по Кленхему въ щегольскомъ экипажѣ, и ѣздитъ каждый день въ театръ, и при этомъ она не могла не подумать о томъ, что скажуть три сестрицы Нипсъ, когда услышать о ея свадьбѣ? О! онѣ просто лопнутъ отъ зависти! Къ-тому же, такой красивый мужчина! Съ пріятнымъ хаосомъ въ головѣ, въ которомъ мелькали порою бѣлый атласъ, бантики, свадебныя подруги, она уснула наконецъ, превращаясь мало-по-малу въ мистриссъ Титльбетъ Тит.. Тит... Тит... Тит... Маузъ!
   На слѣдующій день утромъ, часу въ девятомъ, Титмаузъ сидѣлъ въ своей маленькой комнаткѣ, въ довольно-тревожномъ состояніи духа, размышляя о разныхъ предметахъ и невоображая нимало, какой сильный интересъ возбудилъ онъ въ сердцахъ милыхъ жительницъ Атласной Дачи, какъ вдругъ ударъ въ дверь заставилъ его вздрогнуть и выйдти изъ задумчивости. Представьте себѣ его удивленіе, когда, отворивъ дверь, онъ увидѣлъ передъ собою Тэг-Рэга!
   -- Вашъ покорнѣйшій слуга, началъ этотъ джентльменъ, вѣжливо, тихо и ласково, и проворно снимая шляпу при видѣ Титмауза.-- Надѣюсь, что вы сегодня чувствуете себя получше. Ваше здоровье очень меня безпокоило.
   -- Сдѣлайте милость, войдите, отвѣчалъ Титмаузъ, порядкомъ взволнованный.-- Мнѣ лучше, сэръ, покорно васъ благодарю.
   -- Очень, очень-радъ это слышать! Но я пришелъ отчасти за тѣмъ, чтобъ просить у васъ извиненія въ дерзости этого нахала, который обошелся съ вами такъ грубо вчерашній день у меня въ магазинѣ. Вы, вѣроятно, догадываетесь о комъ я говорю, не правда ли? Этотъ Лютстрингъ... О! я непремѣнно его выгоню...
   -- Очень вамъ благодаренъ, сэръ... но... когда я былъ у васъ на службѣ...
   -- Были у меня на службѣ, перебилъ Тэг-Рэгъ со вздохомъ, пристально глядя на Титмауза: -- но нѣтъ никакой надобности скрывать этого долѣе! Я всегда понималъ, сэръ, что вы были совсѣмъ не на своемъ мѣстѣ; были неизмѣримо-выше той должности, которую вы занимали у меня въ магазинѣ! Я, конечно, можетъ-быть, и несовсѣмъ былъ правъ, мистеръ Титмаузъ, продолжалъ онъ довольно-нерѣшительнымъ тономъ, садясь на единственное кресло въ комнатѣ (самъ Титмаузъ сѣлъ на простомъ деревянномъ стулѣ):-- но я дѣлалъ все это для вашей же пользы; вы понимаете, мистеръ Титмаузъ?
   Титмаузъ молчалъ, опустивъ глаза въ землю, съ недовѣрчивымъ, робкимъ и довольно-угрюмымъ видомъ.
   -- Премного обязанъ вамъ за ваше доброе расположеніе; но надо признаться, что у васъ презабавная манера его доказывать. Вспомните, какую жизнь я велъ у васъ послѣднее время!..
   -- О, я зналъ заранѣе, что вы это скажете! Но я могу положить руку на сердце и объявить передъ Богомъ, могу, повѣрьте, мистеръ Титмаузъ...
   Титмаузъ хранилъ очень-затруднительное молчаніе.
   -- Вижу, вижу, что я у васъ въ немилости; но, забудьте и простите, мистеръ Титмаузъ, потому-что я, право, желалъ вамъ добра. Другими словами, я покорнѣйше прошу у васъ прощенія, за все, что вамъ не нравилось во мнѣ. Что же я могу сказать больше этого? Будьте снисходительны, мистеръ Титмаузъ; я знаю, что у васъ доброе сердце и я прошу у васъ прощенія! восклицалъ Тэг-Рэгъ тихо и убѣдительно.-- Вы бы подумали, что жизнь его зависѣла отъ успѣха этого дѣла.
   -- Вы... вы бы должны были сдѣлать это передъ цѣлымъ магазиномъ, если вы говорите не въ шутку, отвѣчалъ Титмаузъ, немного смягчась:-- потому-что всѣ они видѣли ваше обращеніе.
   -- Они! животные! подлый народъ! ха! Мы съ вами, мистеръ Титмаузъ, надѣюсь, повыше ихъ. Не-уже-ли мы будемъ обращать вниманіе на то, что говорятъ или думаютъ слуги? Скажите только слово -- и я ихъ всѣхъ выгоню вонъ! Вы можете имѣть весь магазинъ въ своихъ рукахъ, если только кто-нибудь осмѣлится показать вамъ хоть малѣйшую тѣнь неуваженія.
   -- Ну, я не знаю. Вы обращались со мною ужасно какъ гадко, клянусь Богомъ! Гораздо хуже даже, чѣмъ они!.. Вы почти отравили мнѣ жизнь, сэръ!..
   -- Ну, мои бабы дома, я вижу, были правы. Онѣ мнѣ всегда говорили, что я берусь за дѣло не такъ, какъ слѣдуетъ, когда я разсказывалъ имъ, какъ я старался удержать ваше самолюбіе въ границахъ и предохранить васъ, чтобъ вы слишкомъ не увлеклись и не потеряли голову, зная, какъ вы хороши собой! Сколько разъ моя дочь твердила мнѣ со слезами на глазахъ: "вы убьете въ немъ духъ, мой милый папа! Если онъ такъ хорошъ собой, то вѣдь онъ въ этомъ не виноватъ, вѣдь это Богъ его такимъ создалъ!"
   Маленькія, ледяныя укрѣпленія, которыми окружилъ Титмаузъ свое сердце въ началѣ этого разговора, вдругъ начали таять, какъ снѣгъ подъ солнечными лучами.
   -- Ахъ, мистеръ Титмаузъ, мистеръ Титмаузъ! женщины всегда правы, а мы всегда ошибаемся! продолжалъ Тэг-Регъ убѣдительно, замѣчая свой успѣхъ.-- Ей-Богу, я готовъ прибить себя за мое дурачество, да и за мою жестокость тоже!
   -- Ты, я думаю! Никто не знаетъ того, что я вытерпѣлъ! Но теперь... когда я... вамъ, вѣроятно, извѣстно, сэръ... положеніе моихъ дѣлъ... и все это, прочее, знаете?
   -- Да, сэръ; мистеръ Геммонъ (этотъ достойнѣйшій джентльменъ) вчера говорилъ со мной долго о васъ и ужь, разумѣется, разсказалъ мнѣ все. Я люблю откровенность, мистеръ Титмаузъ; между джентльменами ничего лучше быть не можетъ! Ахъ, Боже мой! Да, новости эти восхитительны, ей-Богу, восхитительны!
   -- Не правда ли, восхитительны, сэръ? съ жаромъ перебилъ Титмаузъ и глаза его заблистали внезапнымъ восторгомъ.
   -- Ха! десять тысячъ фунтовъ стерлинговъ! Дайте мнѣ вашу руку, мой милый мистеръ Титмаузъ!-- и первый разъ въ жизни руки ихъ встрѣтились. Тэг-Рэгъ энергически сжалъ руку Титмауза, прибавивъ съ чувствомъ: -- да, сэръ, Томасъ Тэг-Рэгъ, пожалуй, можетъ-быть, и крутой и упрямый человѣкъ, но у него доброе сердце -- за это я вамъ отвѣчаю!
   -- И мистеръ Геммонъ все вамъ сказалъ, сэръ? съ живостью перебилъ Титмаузъ.
   -- Все. Мы съ нимъ говорили совершенно-откровенно, могу васъ увѣрить, потому-что онъ видѣлъ, какое участіе я въ васъ принимаю.
   -- А говорилъ онъ вамъ о томъ... а? Знаете, объ этомъ... чтобъ мнѣ пробыть у васъ еще нѣсколько недѣль? спросилъ Титмаузъ съ немного-опечаленнымъ видомъ.
   -- Говорилъ, точно говорилъ, мистеръ Титмаузъ. Онъ рѣшительно этого желаетъ, сэрь! Да и всякій, истинно къ вамъ расположенный человѣкъ, посовѣтовалъ бы то же... потому-что, вѣдь вы знаете...
   При этомъ онъ понизилъ голосъ и посмотрѣлъ очень-таинсгвенно на Титмауза:
   -- Однимъ-словомъ, я совершенно согласенъ съ мистеромъ Геммономъ.
   -- Согласны, сэръ? воскликнулъ Титмаузъ съ довольно-безпокойнымъ взоромъ.
   -- Разумѣется, согласенъ! Помилуйте, да они готовы будутъ заплатить тысячи, чтобъ только удалить васъ съ дороги. Что такое значатъ для нихъ деньги? Но ужь тотъ будетъ очень-хитёръ, могу васъ увѣрить, кто успѣетъ добраться до васъ въ магазинѣ Томаса Тэг-Рэга! Кстати объ этомъ, ха, ха! Славная будетъ штука видѣть васъ... мистера Титмауза... сквайра Титмауза... Ха, ха, ха!
   -- Вы, надѣюсь, не думаете разсылать меня съ товарами, сэръ?
   -- Ха, ха, ха! Ха, ха, ха! Да это все-равно, еслибъ вы у меня спросили, не думаю ли я чистить сапоги у этой бестіи Лютстринга! Нѣтъ, нѣтъ, мой любезный мистеръ Титмаузъ, мы съ вами перестали ужь быть начальникомъ и подчиненнымъ; съ этой минуты мы просто друзья! Вы можете говорить и дѣлать все, что угодно и уходить куда и когда вамъ вздумается. Правда, это возбудитъ большую зависть между всѣми остальными и введетъ меня въ порядочное затрудненіе. Ну, да что мнѣ за дѣло! Пусть ихъ себѣ хоть всѣ отказываются изъ-за этого! Пусть ихъ уходятъ, чортъ ихъ возьми! Онъ щелкнулъ пальцами съ видомъ человѣка, готоваго на все. Ваша наружность и ваши манеры, сэръ, одни ужь могутъ привлечь ко мнѣ въ магазинъ цѣлую толпу, посѣтителей. Одинъ Титмаузъ стоитъ сотни такихъ, какъ они!
   -- Клянусь Богомъ, вы говорите какъ истинный джентльменъ! воскликнулъ Титмаузъ, въ сильномъ одушевленіи: -- и еслибъ мы только всегда... но что объ этомъ теперь вспоминать! Я вамъ обѣщаю заранѣе, сэръ, что всѣ вещи, какія мнѣ понадобятся современемъ по вашей части, я буду брать у васъ и платить за нихъ чистыми деньгами, нетребуя сбавки и, мало того, пошлю къ вамъ еще всѣхъ пріятелей своихъ, которыхъ, разумѣется, у меня будетъ пропасть.
   -- Не позабудьте самаго стараго, вѣрнѣйшаго и преданнѣйшаго изъ нихъ, шепнулъ Тэг-Рэгъ съ тономъ глубокаго подобострастія.
   -- Ужь, разумѣется, не позабуду! отвѣчалъ Титмаузъ съ жаромъ. У него мелькнула мысль, что этотъ старый и вѣрный другъ, безъ-сомнѣнія, сочтетъ себя счастливымъ оказать ему какую-нибудь бездѣльную услугу, въ родѣ того, напримѣръ, чтобъ дать ему въ долгъ фунтовъ десять.-- Хмъ! Да полно правду ли вы говорите, мистеръ Тэг-Рэгъ? воскликнулъ онъ простодушно.
   -- Я? Можете ли вы въ этомъ сомнѣваться? Да испытайте меня -- увидите, чего я для васъ не сдѣлаю! Да, сэръ, я вашъ истинный другъ! И онъ посмотрѣлъ на Титмауза очень-умильно.
   -- Ну, я вѣрю вамъ. Дѣло въ томъ, вотъ видите ли, мистеръ Тэг-Рэгъ... что... что хоть всѣ эти богатства и придутъ ко мнѣ современемъ, но все это не мѣшаетъ мнѣ покуда быть въ очень-затруднительномъ положеніи.
   -- Хмъ, ра-зу-мѣется, произнесъ Тэг-Рэгъ, пристально устремивъ на Титмауза свои тускло-сѣрые глаза.
   -- Ну, хотите вы доказать ваше чистосердечіе, мистеръ Тэг-Рэгъ? Знаете что, дайте-ка мнѣ въ долгъ фунтовъ десять?..
   -- Ххеммъ! невольно гаркнулъ Тэг-Рэгъ, да такъ неожиданно и громко, что Титмаузъ едва не вскочилъ со стула. Потомъ лицо Тэг-Рэга покраснѣло; онъ началъ торопливо вертѣть свой часовой ключикъ и ёрзать въ креслахъ, съ замѣтнымъ волненіемъ духа.
   -- О! вы не хотите меня одолжить! Скажите ужь лучше просто, что не хотите! произнесъ Титмаузъ очень-бойко.
   -- Ну, надо же этакое несчастье! бормоталъ Тэг-Рэгъ:-- этотъ проклятый кушъ французскихъ товаровъ, который я купилъ вчера и долженъ буду уплатить, какъ нарочно, сегодня утромъ, оставитъ меня совсѣмъ безъ копейки.
   -- А! ну, можетъ-быть. Впрочемъ, это еще небольшая важность, сказалъ Титмаузъ, безпечно расправляя рукою свои густые волосы.-- Мнѣ, по правдѣ сказать, не слѣдовало бы вовсе и безпокоить стараго друга; потому-что, теперь я вспомнилъ, вѣдь мистеръ Геммонъ обѣщалъ быть моимъ кредиторомъ на какую-угодно сумму. Извините, я право...
   Тэг-Рэгъ находился въ ужасномъ затрудненіи. Онъ такъ былъ смущенъ внезапностью сдѣланнаго ему предложенія, что не могъ рѣшить это дѣло удовлетворительно ни въ ту, ни въ другую сторону.-- Дайте-ка мнѣ подумать, пробормоталъ онъ наконецъ, и вынувъ изъ своего кармана счетную книжку, началъ ее проглядывать, дѣлая видъ, будто хочетъ сообразить положеніе своего торговаго баланса, но на самомъ дѣлѣ, желая имѣть нѣсколько минутъ времени, чтобъ собраться съ мыслями. Все это было, однакожь, напрасно: ничего ему не приходило въ голову; онъ не видѣлъ рѣшительно никакого средства вывернуться. Старый пріятель -- дьяволъ, покинулъ его въ крайности и не приводилъ на умъ ни одной лжи, годной на этотъ случай. "Пріидется", думалъ онъ со страхомъ, "отсчитать ему денежки".-- Да, сказалъ онъ: -- конечно, это большое несчастье, что именно въ эту минуту я не могу; но я зайду въ магазинъ и посмотрю сколько у меня тамъ останется чистыми деньгами. За бездѣлицею, мистеръ Титмаузъ, между нами дѣло не остановится. Но въ случаѣ, еслибъ мнѣ какъ-нибудь тѣсно пришлось, не желаете ли вы взять 5 фунтовъ?
   -- Хмъ, да, конечно, если вамъ не угодно будетъ одолжить мнѣ десяти.
   -- Я надѣюсь, перебилъ Тэг-Рэгъ, немного-облегченный: -- что я буду въ-состояніи васъ удовлетворить. Не угодно ли вамъ зайдти сейчасъ со мною въ магазинъ: тамъ мы поговоримъ объ этомъ дѣлѣ. Ахъ, кстати, главнаго-то чуть было и не позабылъ: милости просимъ ко мнѣ, въ Кленхемъ, откушать въ слѣдующее воскресенье. Моя жена и дочь будутъ въ восторгѣ. Да что я говорю! Онѣ-то васъ и приглашаютъ. Ха, ха!
   -- Вы очень-любезны, отвѣчалъ Титмаузъ, краснѣя. Передъ нимъ распустился первый блѣдный цвѣтокъ приближающейся весны: приглашеніе на обѣдъ въ Атласную Дачу.
   -- Любезность и одолженіе, все это съ вашей стороны, мистеръ Титмаузъ! Я буду счастливъ, если вы удостоите меня своимъ посѣщеніемъ. Мы будемъ совершенно одни, я, да жена и дочь, моя единственная дочь, мистеръ Титмаузъ! Ахъ, еслибъ вы знали, что это за дѣвушка! Она, знаете, часто мнѣ говорила: "Я думаю"... но нѣтъ, вы слишкомъ загордитесь, если я вамъ скажу. Что же, даете вы обѣщаніе?
   -- Ей-Богу, мистеръ Тэг-Рэгъ, вы удивительно, вы чортъ-знаетъ какъ любезны! Конечно, я обѣщалъ обѣдать съ мистеромъ Геммономъ...
   -- Э, полноте! Со всѣмъ моимъ уваженіемъ къ этому джентльмену, вѣдь онъ все-таки человѣкъ холостой; а у меня будутъ дамы, мистеръ Титмаузъ! да еще и молоденькая одна.
   -- Покорно васъ благодарю, сэръ. Конечно, если вы непремѣнно того желаете...
   -- Ну вотъ и прекрасно! Значитъ, вы обѣщаете, не правда ли? Вы даете мнѣ слово быть у меня въ Атласной, въ слѣдующее воскресенье? сказалъ Тэг-Рэгъ, вставая и посматривая на часы.-- Пора мнѣ, однакожь, домой. Вѣдь вы скоро прійдете къ намъ въ магазинъ, не правда ли? Тогда мы съ вами и устроимъ это маленькое дѣльцо. Прощайте, прощайте! и, пожавъ Титмауза дружески за руку, Тэг-Рэгъ ушелъ. Спѣша по дорогѣ въ свой магазинъ, онъ находился въ самомъ мучительномъ затрудненіи по поводу этой ссуды пяти фунтовъ. Ему такъ это было больно, какъ-будто у него изъ сердца хотѣли выжать нѣсколько капель крови; а между-тѣмъ, что же дѣлать? Какъ оскорбить Титмауза? Но, съ другой стороны опять, остановится ли онъ, если разъ за это принялся? И будетъ ли онъ, Тэг-Рэгъ, имѣть смѣлость просить его о распискѣ? Ну а что, если все его дѣло лопнетъ наконецъ, какъ мыльный пузырь?...
   Потрудитесь же теперь измѣрить всю глубину дурачества Тэг-Рэга! Вотъ какъ взъерошился этотъ человѣкъ, когда пришлось повѣрить въ долгъ пять фунтовъ, полагаясь на успѣхъ тѣхъ самыхъ плановъ и надеждъ, изъ-за которыхъ онъ смѣло готовъ былъ рискнуть судьбою родной своей дочери! единственнаго предмета въ мірѣ (кромѣ денегъ), возбуждавшаго въ немъ что-то похожее на чувство искренней привязанности! Отчего это такъ?.. Какъ знать! Можетъ-быть, блескъ будущаго, возможнаго богатства его дочери ослѣпилъ и спуталъ его понятія. Къ-тому же, то былъ отдаленный рискъ въ будущемъ; между-тѣмъ, какъ это внезапное воззваніе къ его карману, требуя немедленной выдачи и риска, давило его непосредственнымъ образомъ и заставляло чувствовать живо всю свою тяжесть. Непосредственный барышъ былъ все для Тэг-Рэга. Онъ-то составлялъ истинную эссенцію его жизни. Еслибъ онъ могъ имѣть какое-нибудь непосредственное qui pro quo у себя передъ глазами, или могъ бы, на всякій случай, хоть только такъ, для обезпеченія, достать кусочекъ сердца бѣднаго Титмауза и запереть его подъ замокъ, у себя въ ящикѣ, онъ бы не безпокоился такъ жестоко. Это было бы ужь немножко по его части! Но тутъ, сами вы посудите, требовалось выдать немедленно билетъ въ пять фунтовъ стерлинговъ и ничего непосредственнаго, видимаго, ощутительнаго не получить въ обмѣнъ! О! Титмаузъ, самъ того несознавая, задѣлъ за самую чувствительную струну его сердца!
   Замѣтьте разсудительный читатель: есть безконечная разница между словами: торгашъ и купецъ и, кромѣ того, еще не всякой торгашъ долженъ быть необходимо похожъ на Тэг-Рэга.
   Недавно описанныя нами соображенія поддерживали Тэг-Рэга въ совершенной лихорадкѣ сомнѣнія и безпокойства и мало помогали ему, надо сказать по правдѣ, его искреннія и безконечныя проклятія. Но къ тому времени, когда Титмаузъ, вошелъ въ магазинъ и встрѣченъ былъ со всѣхъ сторонъ презрительными улыбками благовоспитанной молодежи, стоявшей тамъ за прилавками, Тэг-Рэгъ успѣлъ обдумать, что ему слѣдовало дѣлать. Къ неописанному удивленію всѣхъ присутствовавшихъ, онъ выскочилъ изъ своей комнаты на встрѣчу Титмаузу съ распростертыми руками и съ дружескою рѣчью, ввелъ его въ свой маленькой кабинетъ и заперъ двери. Тамъ онъ увѣдомилъ своего встревоженнаго молодаго друга, что онъ успѣлъ уладить его дѣло и можетъ дать ему въ займы 5 фунтовъ -- съ маленькимъ стѣсненіемъ для себя, конечно, но между такими пріятелями, какъ они, за этимъ дѣло не должно останавливаться!
   -- А такъ-какъ жизнь -- дѣло невѣрное, мой любезный мистеръ Титмаузъ, говорилъ Тэг-Рэгъ, покуда тотъ, съ худо-скрытымъ восторгомъ, пряталъ деньги въ карманъ, то даже между самыми нѣжнѣйшими друзьями -- знаете?... не то чтобъ, понимаете, я сомнѣвался въ васъ или вы во мнѣ, нѣтъ, мы, конечно, имѣемъ полную довѣренность другъ къ другу, но на случай, чего Боже упаси, какого-нибудь несчастія для тѣхъ, знаете, кого мы оставляемъ послѣ себя... Тутъ онъ вынулъ изъ конторки: I. О. U. 5 фунтовъ ст. {I owe you, то-есть я долженъ вамъ (столько-то). I. О. U. произносится совершенно такъ же, какъ I owe you. Прим. перев.}, совершенно готовое:-- одну черточку, продолжали онъ:-- слова или два -- и мы оба съ вами довольны!
   -- Давайте, давайте сюда! Все что вамъ угодно! говорилъ Титмаузъ, и, торопливо схвативъ предложенное ему перо, поднисалъ свое имя; послѣ чего Тэг-Рэгъ вздохнулъ немножко-свободнѣе. Вслѣдъ за тѣмъ Лютстрингъ позванъ былъ въ комнату и услыхалъ отъ строгаго своего повелителя, съ большимъ удивленіемъ и досадою, слѣдующее:-- "Мистеръ Лютстрингъ, сдѣлайте милость, смотрите, чтобъ всѣ, служащіе у меня въ магазинѣ, вели себя съ мистеромъ Титмаузомъ самымъ почтительнымъ образомъ. Если же кто осмѣлится обойдтись съ этимъ джентльменомъ хоть мало-мальски-невѣжливо, тотъ долѣе мнѣ не слуга! Слышите ли вы Лютстрингъ! строго прибавилъ Тэг-Рэгъ. замѣтивъ очень-выразительный взглядъ ненависти, брошенный Лютстрингомъ на Титмауза: -- слышите ли сэръ?
   -- Хмъ, да, сэръ, слышу! Ваше приказаніе будетъ исполнено, отвѣчалъ тотъ такъ дерзко, какъ только могъ себѣ позволить, и вышелъ изъ комнаты съ едва-слышнымъ свистомъ презрѣнія и съ злобной улыбкой на лицѣ. Вернувшись въ лавку, онъ разсказалъ все случившееся другимъ сидѣльцамъ и наполнилъ души ихъ удивленіемъ, ненавистью и страхомъ къ Титмаузу. "Что за чортъ!" думали они:-- "что такое съ нимъ дѣлается? Да и что это мистеръ Тэг-Рэгъ? Вѣдь это все въ одномъ духѣ со вчерашнимъ гнѣвомъ его на Лютстринга. Чортъ бы побралъ этого Титмауза!" -- сказалъ или подумалъ каждый изъ нихъ, въ заключеніе.
   Титмаузъ все остальное время былъ, какъ можно себѣ вообразить, несовсѣмъ въ своей тарелкѣ, потому-что, неговоря ужь о непреодолимомъ отвращеніи его къ исполненію прежнихъ своихъ обязанностей и о томъ неловкомъ положеніи, въ которое ставили его стѣснительныя учтивости Тэг-Рэга, и о явной антипатіи къ нему его товарищей, другія, болѣе-важныя соображенія, возникавшія изъ происшествій недавняго времени и изъ ожидаемыхъ въ будущемъ, и наконецъ его измѣняющіяся обстоятельства -- все это тѣснилось у него въ головѣ и требовало его вниманія. Первый предметъ были его волоса. Небо, казалось, вдругъ послало ему давно-желанныя средства измѣнить ихъ ненавистный цвѣтъ. Далѣе шелъ лорнетъ, безъ котораго, онъ ужь давно это чувствовалъ, его наружность и костюмъ всегда останутся какъ-то неполными. А потому, рано послѣ обѣда, подъ предлогомъ важныхъ занятій, охотно принятымъ со стороны услужливаго Тэг-Рэга, просилъ онъ позволенія уйдти на цѣлый день, и получивъ его, тотчасъ отправился въ Бондскую Улицу, въ магазинъ одного извѣстнаго парикмахера, очень-хорошо знакомый людямъ, имѣвшимъ привычку читать въ газетахъ его заманчивыя объявленія. Подождавъ у окна, покуда мѣсто очистилось, потому-что онъ естественнымъ образомъ совѣстился спросить краску для волосъ въ присутствіи постороннихъ лицъ, которыя могли тотчасъ увидѣть, какую крайнюю нужду онъ имѣлъ въ этомъ товарѣ, Титмаузъ вошелъ въ магазинъ, гдѣ какой-то, щегольски-одѣтый джентльменъ, сидѣлъ за столомъ и читалъ книгу. Джентльменъ этотъ былъ очень-недуренъ собою и его старательно-завитые волосы имѣли прелестный черный цвѣтъ (такъ, по-крайней-мѣрѣ, показалось Титмаузу), цвѣтъ, который стоилъ тысячи печатныхъ объявленій о знаменитой жидкости, составлявшей одинъ изъ главныхъ предметовъ продажи въ магазинѣ. Титмаузъ подошелъ къ этому джентльмену и довольно-нерѣшительнымъ тономъ спросивъ: какая цѣна была у нихъ назначена за составъ, для обращенія свѣтлыхъ волосъ въ черные, получилъ въ отвѣтъ: всего 6-ть шилинговъ и 6-ть пенсовъ за ту сткляночку, которая поменьше. Одна изъ нихъ мигомъ очутилась передъ нимъ, на столѣ, гдѣ она лежала, какъ миньятюрная мумія, спеленатая и закутанная въ разнообразныя объявленія.
   -- Вы найдете, тутъ внутри, самыя точныя и подробныя наставленія, какъ употреблять эту жидкость, а также свидѣтельства отъ лицъ высшаго круга объ изумительномъ дѣйствіи хайтантантропопойона {Это страшно-звучащее слово есть оригинальное и чудовищное соединеніе трехъ или четырехъ греческихъ словъ. Κυανοχαιταιϑρωποποιως, значитъ жидкость, дѣлающая волоса человѣческія черными. Всякой разъ, что какой-нибудь цирюльникъ, или парикмахеръ собирается пустить въ ходъ какое-нибудь низкое надуванье подобнаго рода, странно сказать, онъ идетъ къ первому попавшемуся голодному студенту и платитъ ему полкроны за сочиненіе какого-нибудь слова, подобнаго этому, которое было бы равно непонятно и неудобопроизносимо, а потому, разумѣется, заманчиво и популярно. Прим. автора.}, сказалъ ему джентльменъ съ черными волосами.
   -- И вы думаете, что это подѣйствуетъ? спросилъ Титмаузъ съ озабоченнымъ видомъ.
   -- Взгляните на мои волосы, сэръ: довольно ли они темны, на вашъ вкусъ? отвѣчалъ ему джентльменъ, спокойно и вѣжливо:-- а между-тѣмъ, я обязанъ этимъ вполнѣ тому же самому безцѣнному средству.
   -- Не-уже-ли! воскликнулъ Титмаузъ: -- но, между нами сказать, прибавилъ онъ со вздохомъ: -- посмотрите на мои, и, приподнявъ свою шляпу на минуту, онъ показалъ ему густое помело волосъ морковнаго цвѣта.
   -- Ухъ! какъ это безобразно! воскликнулъ джентльменъ, смотря на него очень-серьёзно.-- Какое несчастіе родиться на свѣтъ съ такими волосами, не правда ли?
   -- Ахъ да, сэръ, ужасное несчастіе! отвѣчалъ Титмаузъ печально.-- И вы нешутя говорите мнѣ, что этотъ... какъ бишь его зовутъ... этотъ составъ окрасилъ ваши волосы въ такой прекрасный черный цвѣтъ?
   -- Какъ, говорю ли я? Да меня чуть было въ гробъ не свели мои прежніе волосы! честью васъ увѣряю, сэръ! Положитесь на мое слово. Да вотъ, недавно еще, приходилъ сюда одинъ лордъ... (я не люблю называть по имени). Волоса у него, можете вы себѣ представить, были такіе, какъ-будто бы голову ему обмакнули въ воду, да потомъ напудрили кирпичною пылью! Но, увѣряю васъ, сэръ, кюянохайтаптропопойонъ остался и тутъ побѣдителемъ: они почернѣли въ самое короткое время. Я бы желалъ, чтобъ вы видѣли, въ какомъ восторгѣ былъ его милость... (разсказчикъ видѣлъ, что Титмаузъ проглотитъ все, что ему ни подадутъ, а потому продолжалъ говорить съ увѣренностью)... И что жь вы думаете, не далѣе какъ черезъ мѣсяцъ, онъ женился на одной прелестной женщинѣ, которую обожалъ съ дѣтскихъ лѣтъ, по которая поклялась, что она ни за что въ мірѣ не выйдетъ за человѣка съ рыжими волосами!
   -- А много ли нужно времени, чтобъ все это кончить? спросилъ Титмаузъ съ живостью, и сердце его сильно стучало.
   -- Два или три дня. Черезъ четыре дня, я головой вамъ ручаюсь, что вашъ самый короткій пріятель васъ не узнаетъ. Моя жена долго не узнавала меня и не позволяла себя цаловать! ха, ха, ха!
   Тутъ вошли въ магазинъ новые посѣтители. Титмаузъ положилъ на столъ 5 фунтовой билетъ, только-что завоеванный имъ у Тэг-Рэга, спряталъ стклянку въ карманъ и получивъ сдачу, кинулся вонъ, горя нетерпѣніемъ испытать дивную силу кюяпохайтантропопойона. Не далѣе, какъ черезъ полчаса послѣ того, онъ стоялъ въ лавкѣ ростовщика и торговалъ большой, массивный лорнетъ, который нѣсколько мѣсяцевъ уже висѣлъ въ окошкѣ, привлекая его жадные взоры, и купилъ-таки его наконецъ, несмотря на то, что зрѣніе его было совершенно-исправно, за 15 шиллинговъ. Затѣмъ, онъ отобѣдалъ съ аппетитомъ въ Рупертовой Улицѣ, въ маленькомъ, мрачномъ трактирѣ, куда обыкновенно сходились бонтонные иностранцы, съ усами и съ великолѣпными прическами кудрявыхъ волосъ; а оттуда пустился уже прямо домой, чтобъ начать свой великій опытъ. Къ-счастью, никто не помѣшалъ ему въ этотъ вечеръ. Онъ засвѣтилъ свѣчу, заперъ дверь на замокъ и дрожащими пальцами развернулъ бумажки, въ которыя закутана была стклянка. О восторгъ! Печатныя строки, покрывавшія ихъ сверху до низу, полны были несчетными примѣрами дѣйствительности купленнаго имъ средства! Примѣрами, разсказанными въ короткихъ, по сильныхъ словахъ; какъ напримѣръ: "Герцогъ ***, графиня ***, графъ *** такой-то, и проч., очаровательная миссъ ***, знаменитый сэръ Литтль Бульзей (который былъ такъ доволенъ, что позволилъ даже напечатать свое имя)"... и всѣ они имѣли прежде волосы самаго яркаго рыжаго цвѣта, а теперь обладали прелестными, черными какъ смоль кудрями. Онъ бросилъ бумажку на столъ и торопливо выдернулъ пробку изъ бутылки. Потомъ отвернулъ рукава и началъ операцію съ кюянохайтантропопойопомъ, втирая его себѣ въ волоса, брови и бакенбарды самымъ усерднымъ образомъ впродолженіе цѣлаго получаса. Потомъ онъ перечелъ еще разъ, отъ слова до слова, всѣ бумажки, въ которыя стклянка была завернута, и часовъ около одиннадцати, бросивъ нѣсколько любопытныхъ взглядовъ на зеркало, легъ въ постель съ сердцемъ, полнымъ самыми восхитительными надеждами и заботами насчетъ успѣха своего великаго опыта. Долго не могъ онъ заснуть. Во снѣ представилось ему, что онъ кланяется какому-то джентльмену съ черными, какъ уголь, волосами, лицо показалось ему знакомымъ, и вдругъ онъ замѣтилъ, что это онъ только стоитъ передъ зеркаломъ и видитъ въ немъ собственный образъ!.. Онъ проснулся въ пріятномъ волненіи, подбѣжалъ, едва переводя духъ, къ маленькому своему зеркалу... но ахъ! О, милосердое Небо!.. онъ едва устоялъ на ногахъ. Представьте себѣ: волосы его были чистѣйшаго зеленаго цвѣта. Онъ стоялъ, устремивъ взоръ на зеркало, въ безмолвномъ ужасѣ, выпучивъ глаза и широко разинувъ ротъ, стоялъ нѣсколько минутъ; потомъ кинулся въ постель и лежалъ почти безъ чувствъ. Потомъ опять вскочилъ, въ какомъ-то бѣшенствѣ началъ тереть голову изо всей мочи и снова посмотрѣлъ въ зеркало, и опять увидѣлъ свои ужасные волосы. Они были растрепаны и всклокочены несравненно болѣе прежняго; но брови, бакенбарды и голова, все было какъ-будто бы еще болѣе-яркаго зеленаго цвѣта!.. Отчаяніе имъ овладѣло. Что значили всѣ его прошедшія несчастія и горести, въ сравненіи съ этимъ? Что съ нимъ теперь будетъ? Онъ опять легъ въ постель и его ударило въ потъ. Нѣсколько разъ ложился онъ и вскакивалъ поперемѣнно, чтобъ посмотрѣть на себя снова и каждый разъ получалъ новое подтвержденіе въ дѣйствительности бѣдствія, его постигшаго. Пролежавъ нѣсколько минутъ безъ движенія, онъ сошелъ съ постели. Ему, очевидно, ничего болѣе не оставалось дѣлать, какъ обрить себѣ голову и надѣть парикъ; но вѣдь это разомъ дало бы ему видъ старика! Съ душою, болѣе-и-болѣе взволнованною, онъ одѣлся и почти совсѣмъ уже рѣшился бѣжать въ Бондскую Улицу, чтобъ перебить всѣ стекла въ окошкахъ безчеловѣчнаго обманщика, продавшаго ему эту пагубную жидкость. Остановившись, однако, въ раздумьи, онъ вдругъ услыхалъ шаги подходившей къ дверямъ мистриссъ Сквальлёпъ и вспомнилъ, что къ этому времени онъ просилъ ее принести свой чайникъ. Чувствуя, что онъ не успѣетъ снять съ себя платья, въ-торопяхъ онъ лучше ничего не могъ придумать, какъ лечь опять въ постель, натянуть свой ночной колпакъ на глаза и на уши, притвориться спящимъ и, поворотясь спиною къ дверямъ, скрыться какъ-нибудь отъ взоровъ своей хозяйки. Онъ тотчасъ же это и сдѣлалъ: прыгнулъ въ постель и спрятался подъ одѣяло; но въ попыхахъ не замѣтилъ, что ноги его, съ брюками и сапогами остались на виду, незакрытыми, что представляло необыкновенное зрѣлище для его хозяйки, еще ни разу повидавшей его въ постели такъ поздно. Онъ лежалъ скорчась, тихо и неподвижно какъ мышь. Мистриссъ Сквальлёпъ сперва посмотрѣла съ удивленіемъ на его ноги, потомъ случайно взглянула на окошко и увидѣла на немъ сткляночку съ какою-то жидкостью темнаго цвѣта. Ахъ Господи! это вѣрно ядъ и мистеръ. Титмаузъ вѣрно ужь померъ! Въ страшномъ испугѣ, уронила она манникъ, сдернула одѣяло съ трепещущаго Титмауза и принялась кричать во все горло:
   -- Ахъ, мистеръ Титмаузъ! Ахъ, мистеръ Титмаузъ! Что это вы надѣлали!..
   -- Кой чортъ, сударыня! чего вамъ надо? заговорилъ вдругъ Титмаузъ, поднимаясь на постели и бѣшено поглядывая на свою хозяйку.
   О, какую странную и вмѣстѣ ужасную фигуру представлялъ онъ въ эту минуту! Все обыкновенное платье было на немъ надѣто; бѣлый бумажный колпакъ надвинутъ на глаза, какъ у преступника передъ висѣлицею; лицо блѣдное, какъ полотно; а бакенбарды ярко-зеленаго цвѣта!
   -- Ахъ Творецъ небесный! воскликнула едва-внятно мистриссъ Сквальлёпъ, увидавъ такое явленіе передъ собою, и, падая на стулъ, она указала пальцемъ въ ужасѣ на зловѣщую стклянку, стоявшую на окнѣ. Титмаузъ заключилъ изъ этого, что она догадалась въ чемъ дѣло.
   -- Адскій позоръ! неправда ли мистриссъ Сквальлёпъ? сказалъ онъ, вставая съ постели и, сдернувъ долой бумажный колпакъ, обнаружилъ бѣдствіе свое въ полномъ объемѣ.-- Какъ вамъ это покажется? воскликнулъ онъ, дико вытаращивъ глаза.
   Мистриссъ Сквальлёпъ испустила слабый крикъ, отвернула лицо и махала ему рукой, чтобъ онъ шелъ прочь.
   -- Я съ ума сойду! кричалъ Титмаузъ, терзая свои зеленые волосы.
   -- О, Господи! Господи! стонала мистриссъ Сквальлёпъ, очевидно ожидая, что онъ тутъ же на нее бросится. Мало-по-малу однакожь, она успѣла собраться съ духомъ и выслушать объясненіе Титмауза, который, задыхаясь отъ бѣшенства, разсказалъ подробно все, что случилось. Покуда онъ говорилъ, мистриссъ Сквальлёпъ постепенно теряла власть надъ собой, крѣпилась, наконецъ фыркнула и захохотала какимъ-то судорожнымъ, истерическимъ смѣхомъ, съ трудомъ сидя на стулѣ и упираясь руками въ жирные бока свои. Бѣдный Титмаузъ радъ былъ прибить ее въ эту минуту. Черезъ нѣсколько времени, впрочемъ, припадокъ смѣха прошелъ и, утирая слезы на глазахъ, она, съ величайшимъ соболѣзнованіемъ къ его несчастію, предложила ему принести ѣдкаго мыла и кусокъ фланели и попробовать, что можетъ сдѣлать хорошая стирка. Онъ съ радостью ухватился за это средство; но увы! напрасно терли и скребли они оба изо всей мочи; только-что смыли они мыло, тутъ-какъ-тутъ была голова, вся зеленая попрежнему.
   -- О, разбой! разбой!... Ну, что я буду дѣлать, мистриссъ Сквальлёпъ? завылъ Титмаузъ, посмотрѣвъ еще разъ на себя въ зеркало.
   -- Ну, говорила мистриссъ Сквальлёпъ, на вашемъ мѣстѣ, я бы отправилась въ полицію и потребовала, чтобъ всѣхъ ихъ взяли.
   -- Чортъ ли возиться еще съ полиціею! Вотъ посмотрите, если я не возьму эту стклянку и не заставлю бездѣльника выпить все, что въ ней остается! Да еще, въ придачу, пойду перебью всѣ стекла у него въ магазинѣ!
   -- О, нѣтъ не ходите, этого никакъ не слѣдуетъ дѣлать! Побудьте дома немножко, посидите спокойно. Какъ знать, можетъ-быть, все это пройдетъ и сегодня еще отъ мытья. Ѣдкое мыло удивительно какъ хорошо выводитъ краски... но... знаете ли что я вамъ скажу?... Извините, мистеръ Титмаузъ, зачѣмъ же вы не были довольны тѣми волосами, какіе Богъ вамъ далъ? Само небо васъ наказало!
   -- Ну, да что пользы изъ того, что вы будете читать нравоученія, мистриссъ Сквальлёпъ? возразилъ Титмаузъ, сперва съ удивленіемъ, а потомъ съ бѣшенствомъ. Я безъ того чуть съ ума не схожу! Наказаніе или ненаказаніе, а что жь за бѣда, что мнѣ хочется имѣть черные волосы? все-равно, еслибъ мнѣ захотѣлось имѣть черные брюки. Да и не вамъ ужъ это говорить, мистриссъ Сквальлёпъ! Какъ-будто бы это у васъ свои волосы? Какъ-будто бы я и не знаю, что они у васъ сѣрые, какъ у барсука?.. Право, я это часто замѣчалъ.
   -- Лжете вы, нахалъ этакой! гнѣвно воскликнула мистриссъ Сквальлёпъ. Лжете вы! Подѣломъ съ вами все это случилось! Это вамъ наказаніе, и дай Богъ, чтобъ они всегда у васъ такъ остались! Вотъ что, грубіянъ вы негодный! (Она щелкнула ему пальцами подъ-носъ, въ знакъ презрѣнія). Раздѣлывайтесь теперь съ вашими зелеными волосами, какъ умѣете! Да, впрочемъ, небольшая разница! Морковныя верхушки, вмѣсто морковныхъ корешковъ -- вотъ и все тутъ!... Кто любитъ одно, а кто -- другое! Ха, ха, ха!
   -- Позвольте мнѣ вамъ сказать, мистриссъ Скв... началъ-было онъ; но хозяйка его ушла, захлопнувъ за собой двери изо всей мочи, и Титмаузъ остался одинъ въ полубѣшеномъ состояніи, въ которомъ онъ пробылъ почти два часа. Еще разъ перечиталъ онъ безсовѣстныя надуванья, которыя очаровали его вчера до такой степени, и теперь ясно увидѣлъ, что все это была ложь. Вотъ образчикъ одного изъ нихъ:
   "Эта дивная жидкость (какъ назвала ее, въ восторгѣ, очаровательная герцогиня Оф-Дудль) обладаетъ неоцѣненнымъ и удивительнымъ свойствомъ превращать волоса, какого бы то ни было цвѣта, въ великолѣпный черный, придавая имъ вмѣстѣ съ тѣмъ роскошно-лоснящійся видъ, много содѣйствующій къ произведенію живописнаго tout ensemble, представляемаго головами тѣхъ, кто ею пользуется. Извѣстное украшеніе высшаго круга, молодая и очаровательная мистриссъ Фиц-Фриппри, признавалась изобрѣтателю, что этой удивительной жидкости обязана она вполнѣ чудеснымъ цвѣтомъ тѣхъ несравненныхъ, черныхъ, какъ ночь, кудрей, которые привлекаютъ взоры завистливой и удивленной толпы... и т. д. Немного пониже прибавлено было слѣдующее: Это изумительное дѣйствіе не во всякомъ случаѣ достигается вдругъ; многое, безъ -- сомнѣнія, зависитъ (какъ славный мосьё Дюпюитренъ, въ Отель-Дьё, въ Парижѣ, увѣдомилъ о томъ изобрѣтателя), отъ физической идіосинкразіи того, кто ее употребляетъ, въ-отношеніи къ составнымъ частямъ окрашивающей матеріи, заключающейся въ сосудцахъ головной кожи. Часто, одного втиранія достаточно бываетъ, чтобъ превратить самые, повидимому безнадежные рыжіе волосы, въ черные какъ смоль; но нерѣдко случается, что волоса, измѣняя цвѣтъ, проходятъ черезъ разные промежуточные оттѣнки, которые всѣ, однакожь, окончательно поглощаются однимъ глубокимъ и постояннымъ чернымъ цвѣтомъ".
   Этотъ пассажъ началъ-было немного оживлять упадавшій духъ Титмауза, какъ вдругъ, выноска на послѣднемъ словѣ вышеприведенной сентенціи заставила его обратиться къ примѣчанію, напечатанному внизу страницы такими мелкими буквами, что надо было имѣть самые зоркіе глаза, чтобъ прочесть его безъ помощи увеличительнаго стекла. Примѣчаніе это было слѣдующаго рода: "Бываютъ, однакожь, случаи, въ которыхъ природныя, неразрушимыя свойства волосъ уничтожаютъ рѣшительно всѣ попытки измѣнить ихъ первобытный цвѣтъ, даже и этимъ могущественнымъ средствомъ, чему, впрочемъ, изобрѣтатель, впродолженіе всей своей долговременной опытности (чудесное средство изобрѣтено было всего шесть мѣсяцевъ тому назадъ) встрѣчалъ очень-мало примѣровъ. "Но къ этому-то малочисленному разряду несчастныхъ, неизлечимыхъ, бѣдный Титмаузъ, увы! возъимѣлъ горестное подозрѣніе, что, вѣроятно, и онъ принадлежитъ.
   -- Посмотрите-ка, сэръ! Посмотрите, что ваше проклятое зелье сдѣлало съ моими волосами! говорилъ онъ, скоро послѣ того, опять входя въ магазинъ Бондской Улицы и обращаясь къ джентльмену съ черными волосами. Говоря это, онъ снялъ шляпу и открылъ свои зеленые волосы. Джентльменъ, однакожь, казалось нисколько не удивился и не сконфузился.
   -- Хмъ! Вижу, вижу: вы въ переходномъ положеніи. Оно бываетъ различно у разныхъ особъ...
   -- Различно, сэръ! Помилуйте, да я съ ума схожу! Я похожъ, чортъ возьми, на какую-то зеленую обезьяну!
   -- У меня, напримѣръ, продолжалъ тотъ попрежнему, переходный цвѣтъ былъ рѣзко-желтый. Но позвольте васъ спросить: читали ли вы объясненія, напечатанныя на оберткѣ?
   -- Читалъ ли я? повторилъ Титмаузъ въ бѣшенствѣ. Разумѣется да! Но чортъ ли въ томъ, что я читалъ? Вы, сударь, обманщикъ, плутъ! Вы изъ меня сдѣлали посмѣшище на всю остальную жизнь мою! Посмотрите-ка: вонъ оно -- и брови, и бакенбарды, и голова -- все, все зеленое!
   -- Покуда оно, конечно, имѣетъ довольно-странный видъ, отвѣчалъ джентльменъ, вдругъ покраснѣвъ отъ жестокаго усилія удержаться отъ смѣха. Онъ скоро, однакожь, оправился и прибавилъ очень-хладнокровно: -- но вамъ остается только продолжать...
   -- Да, чорта съ два, продолжать, перебилъ Титмаузъ, гнѣвно, насунувъ шляпу на голову:-- я васъ выучу надувать публику! Я вотъ сейчасъ пойду требовать, чтобъ васъ арестовали!
   -- Эхъ, сэръ, да я ужь привыкъ къ этимъ вещамъ, отвѣчалъ джентльменъ совершенно-спокойно.
   -- Какъ-такъ привыкли? чортъ возьми, пробормоталъ Титмаузъ въ изумленіи.
   -- Да такъ, сэръ; все это бываетъ очень-часто, покуда жидкость производитъ въ волосахъ первый періодъ измѣненія; но день или два спустя, тѣ же самые люди приходятъ ко мнѣ въ магазинъ, улыбаясь, съ головами черными какъ уголь.
   -- Нѣтъ!... Въ-самомъ-дѣлѣ приходятъ? перебилъ Титмаузъ вздыхая свободнѣе.
   -- Сотнями, сэръ, тысячами! Одна дама подарила мнѣ свой портретъ съ черными волосами, чтобъ вознаградить за дурное обращеніе свое со мною въ ту пору, когда они были еще бурые, ей-Богу!
   -- Но, скажите, помните ли вы, чтобъ чьи-нибудь волоса стали зелеными, прежде чѣмъ превратились въ черные? спросилъ Титмаузъ съ судорожнымъ безпокойствомъ.
   -- Помню ли я? Помилуйте, да случаевъ пятьдесятъ по-крайней-мѣрѣ. Да вотъ, напримѣръ, лордъ Альбертъ Эддльхедъ... впрочемъ, зачѣмъ называть по имени. Я знаю, конечно, сотни примѣровъ; но вы понимаете, сэръ, здѣсь все основано на довѣренности и сохраняется въ-тайнѣ.
   -- Чтожь, у этого лорда, какъ-бить вы его называли?.. волоса стали сперва зелеными, а потомъ черными?.. А были ли они сначала такіе свѣтлые какъ у меня?
   -- Волоса у него были краснѣе, и потому они сдѣлались зеленѣе. Теперь же они у него такіе черные, какихъ у васъ никогда не будетъ.
   -- Но вотъ видите что: мы съ хозяйной истерли на нихъ сегодня съ четверть фунта ѣдкаго мыла.
   -- Ѣдкаго мыла! ѣдкаго мыла! закричалъ джентльменъ съ видомъ внезапнаго ужаса: -- ну, теперь все дѣло ясно! (онъ и забылъ, какъ ясно онъ объяснилъ ужь все это прежде). Боже мой, сэръ! вы употребили ѣдкое мыло! Да знаете ли, что вы могли испортить ваши волоса навсегда.
   Титмаузъ открылъ ротъ и вытаращилъ глаза, содрогаясь отъ ужаса. Онъ и не подумалъ о томъ, что невыносимый зеленый цвѣтъ предшествовалъ и былъ причиною, а не слѣдствіемъ употребленія мыла.
   -- Скорѣй бѣгите домой, сэръ!... Дай Богъ, чтобъ это обошлось вамъ такъ дешево!.. Бѣгите домой, если вамъ дороги ваши волосы, возьмите вотъ эту сткляночку дамасскихъ сливокъ и втирайте ихъ, покуда еще не поздно, а потомъ употребите остатокъ...
   -- Такъ вы думаете, что еще не поздно? перебилъ Титмаузъ едва-слышнымъ голосомъ, и получивъ въ отвѣтъ, что еще нѣтъ, справился о цѣнѣ дамасскихъ сливокъ, которыя стоили всего 3 шиллинга и 6 пенсовъ. Онъ заплатилъ деньги съ кающимся видомъ и отправился домой. Но улицамъ крался онъ какъ воръ, который боится въ каждомъ прохожемъ встрѣтить полицейскаго чиновника. Онъ былъ, въ-самомъ-дѣлѣ, недалекъ отъ этого сравненія, потому-что многіе изъ встрѣчныхъ улыбались, вглядывались и обертывались назадъ, чтобъ посмотрѣть на него, когда, онъ удалялся.
  

ГЛАВА VI.

   Титмаузъ пробрался по лѣстницѣ въ свою комнату въ самомъ убійственномъ расположеніи духа, и провелъ цѣлый часъ, втирая себѣ въ волоса дамасскія сливки. Онъ тёръ до-того, что, наконецъ, едва могъ шевелить руками отъ усталости. Вставъ, наконецъ, чтобъ посмотрѣть въ зеркало на результатъ своихъ трудовъ, онъ нашелъ, что волоса его получили масляный и лоснистый видъ, но все оставались такіе же зеленые, какъ и прежде. Съ полу внятнымъ стономъ опустился онъ въ свои кресла и впалъ въ какое-то раздумье, которое вдругъ прервано было громкимъ стукомъ въ дверяхъ. Титмаузъ вздрогнулъ, вскочилъ съ своего мѣста и съ минуту стоялъ въ нерѣшимости, поглядывая съ ужасомъ на зеркало. Отворивъ, наконецъ, двери, онъ увидѣлъ мистера Геммона. Мистеръ Геммонъ, при первомъ взглядѣ на него, отскочилъ шага на два, какъ отъ пистолетнаго выстрѣла. Чувствуя, что напрасны будутъ всѣ его старанія удержаться отъ смѣха, онъ оперся на дверь и, уступивъ непреодолимому побужденію, хохоталъ долго, долго, едва не до упаду. Въ душѣ Титмауза кипѣло отчаянное бѣшенство, но онъ не смѣлъ его обнаружить, а между-тѣмъ, застѣнчивый, кающійся, остолбенѣлый видъ, съ которымъ онъ глядѣлъ на грознаго мистера Геммона, еще болѣе усиливалъ припадки этого джентльмена. Успокоясь, наконецъ, немного, и придерживаясь рукою за бокъ, онъ вошелъ съ утомленнымъ видомъ въ маленькую комнату и просилъ Титмауза, чтобъ онъ объяснилъ ему, ради-Бога, что онъ съ собою сдѣлалъ? Онъ, конечно, и самъ очень-хорошо догадывался, что случилось съ его кліентомъ, но ему хотѣлось слышать собственный отчетъ Титмауза объ этомъ предметѣ. Тотъ, бѣдный, не смѣлъ отказаться и началъ описывать свои несчастія Геммону, который слушалъ его въ мукахъ задержаннаго смѣха, отворачивая лицо свое, какъ только могъ, и становился ужь немного спокойнѣе, какъ вдругъ Титмаузъ, самымъ-жалобнымъ тономъ, спросилъ:
   -- Что пользы, мистеръ Геммонъ, имѣть десять тысячъ фунтовъ годоваго дохода съ такими ужасными волосами, какъ эти?
   Услыхавъ этотъ вопросъ, Геммонъ вскочилъ со стула, кинулся къ окошку и началъ опять хохотать во все горло, долго нечувствуя ни малѣйшей возможности остановиться. Этого бѣдный Титмаузъ былъ уже не въ-состояніи вынести. Онъ заревѣлъ громко и самымъ-жалобнымъ образомъ, что разомъ остановило Геммона. Онъ оборотился къ Титмаузу въ ту же минуту и извинился очень-серьёзно; послѣ чего, онъ изъявилъ все свое участіе къ его страданіямъ, чувствительно сожалѣя, между-прочимъ, что не можетъ ихъ облегчить. Онъ даже удержался отъ смѣха, когда Титмаузъ нѣсколько разъ сряду спрашивалъ: не имѣетъ ли онъ права жаловаться въ судъ на мошенника, такъ безсовѣстно его обманувшаго.
   Геммонъ отвлекъ вниманіе своего страждущаго кліента въ другую сторону, вынувъ изъ кармана нѣсколько очень-значительныхъ пакетовъ съ бумагами, перевязанныхъ краснымъ шнуркомъ.. Повременамъ, однакожь, онъ едва не разрывалъ себѣ носъ, стараясь удержаться отъ смѣха каждый разъ, что изумрудные волосы Титмауза попадались ему опять на глаза. Но мистеръ Геммонъ былъ человѣкъ дѣловой, въ полномъ смыслѣ этого слова, и, несмотря на всѣ эти развлекавшія обстоятельства, успѣлъ получить подпись Титмауза подъ разными бумагами, содержанія очень-немаловажнаго. Въ томъ числѣ было: вопервыхъ, обязательство къ уплатѣ пятисотъ фунтовъ стерлинговъ; вовторыхъ, другое, на десять тысячъ фунтовъ стерлинговъ и, наконецъ, условіе, по которому Титмаузъ, принимая въ уваженіе усердныя старанія гг. Кверка, Геммона и Снапа, о вводѣ его во владѣніе имуществомъ, обязывался сообразоваться во всемъ съ ихъ желаніемъ и совѣтами, подъ страхомъ немедленнаго отказа ихъ отъ дальнѣйшихъ попеченій по его дѣлу, пріисканія другаго законнаго наслѣдника и взысканія съ него Титмауза, всѣхъ проторей и убытковъ, понесенныхъ по этому поводу.
   Съ этого условія Геммонъ оставилъ своему довѣрчивому кліенту копію, въ которой, по разнымъ причинамъ, для гг. Кверка, Геммона и Снапа, совершенно-достаточнымъ, хотя и было пропущено нѣсколько договорныхъ статей, помѣщенныхъ въ подлинномъ условіи; но зато находились другія, которыхъ въ подлинникѣ не было. Дойдя до этого пункта, мистеръ Геммонъ нашелъ, что теперь очень-кстати будетъ вручить Титмаузу новый билетъ въ пять фунтовъ стерлинговъ, и этой неожиданною любезностью привелъ Титмауза въ такой восторгъ, что онъ позабылъ на время совершенно объ ужасномъ несчастій, случившемся съ его волосами. Въ эту минуту онъ имѣлъ у себя въ карманѣ почти одиннадцать фунтовъ чистыми деньгами!
   Послѣ всего этого, Геммонъ легко успѣлъ получить отъ него отчетъ о его маленькой денежной сдѣлкѣ съ мистеромъ Хекебекомъ, о которой, впрочемъ, онъ могъ сказать ему только то, что за десять шиллинговъ, отсчитанныхъ ему, онъ далъ письменное обязательство заплатить пятьдесятъ фунтовъ, по полученіи имущества. Объ этомъ Геммонъ сдѣлалъ у себя тщательную отмѣтку, объяснивъ ужасное плутовство Хекебека и вразумивъ Титмауза, что если онъ не будетъ смотрѣть во всѣ глаза, то его обокрадутъ со всѣхъ сторонъ, и что, слѣдовательно, для него въ высшей степени важно заблаговременно научиться отличать истинныхъ друзей отъ ложныхъ. Геммонъ увѣрилъ его вслѣдъ затѣмъ, что обязательство, данное имъ Хекебеку, какъ основанное на лихоимствѣ и обманѣ, по закону, вѣроятно, не стоитъ ни фартинга, и намекнулъ, притомъ, еще кое-что, чего Титмаузъ, однакожь, никакъ не могъ хорошенько понять, насчетъ прошенія о розыскѣ дѣла по совѣсти (in equity), причемъ истецъ, употребивъ самыя незначительныя издержки (непревышающія ста фунтовъ стерлинговъ), могъ поставить отвѣтчика (то-есть Хекебека) въ необходимость утвердить торжественною клятвою, что онъ точно далъ въ займы полную сумму пятьдесятъ фунтовъ стерлинговъ; результатъ очень-важный, по достиженіи котораго Титмаузъ имѣлъ бы удобный случай опровергнуть показаніе Хекебека, если можетъ, чего, разумѣется, онъ не могъ. Но зато такой процесъ могъ бы доставить очень-выгодное занятіе извѣстной фирмѣ стряпчихъ въ Сеффрон-Хиллѣ, а это была не бездѣлица для Геммона.
   -- Но вотъ, кстати, говоря о деньгахъ, вдругъ началъ Титмаузъ: -- вы не можете себѣ представить, какъ благородно поступилъ со мною мистеръ Тэг-Рэгъ.
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ? воскликнулъ Геммонъ съ непритворнымъ любопытствомъ.-- Что же это онъ сдѣлалъ?
   -- Далъ мнѣ въ займы пять фунтовъ, самъ, по собственному побужденію.
   -- Вы шутите, мистеръ Титмаузъ? спросилъ Геммонъ.
   Титмаузъ показалъ ему деньги, полученную сдачу на пятифунтовой билетъ Тэг-Рэга, за вычетомъ цѣны кюянохайтантропопойона, дамасскихъ сливокъ и лорнета.
   Геммонъ не возразилъ на это ни слова, а только поглаживалъ себѣ подбородокъ, съ задумчивымъ видомъ. Такъ сильно, въ-самомъ-дѣлѣ, занятъ онъ былъ своими размышленіями, что хотя взоръ его устремленъ былъ прямо на забавную фигуру Титмауза, еще недавно-приводившую его въ такіе пароксизмы смѣха, несмотря на то, онъ не чувствовалъ даже ни малѣйшаго побужденія улыбнуться... Тэг-Рэгъ! далъ въ займы Титмаузу пять фунтовъ!.. Принявъ какъ можно болѣе веселый и равнодушный видъ, онъ просилъ Титмауза разсказать ему поподробнѣе объ этой странной сдѣлкѣ. Титмаузъ отвѣчалъ (до какой степени справедливо, читатель самъ можетъ судить), что мистеръ Тэг-Рэгъ самымъ любезнымъ образомъ вздумалъ дать ему въ долгъ пять фунтовъ и, кромѣ-того, еще предложилъ давать деньги въ заемъ, когда угодно и въ такомъ количествѣ, какое только можетъ понадобиться!
   -- Какая очаровательная перемѣна мистеръ Титмаузъ! воскликнулъ Геммонъ съ проницательнымъ взглядомъ и безпокойною улыбкою.
   -- Самая восхитительная, ей-Богу!
   -- И очень-неожиданная къ-тому жь? не правда ли, мистеръ Титмаузъ?
   -- Ну, нѣтъ, нѣтъ; мнѣ кажется, ей-Богу, что это не такъ! Дѣло въ томъ, вотъ видите, что мы долгое время не понимали другъ друга. Онъ всегда имѣлъ обо мнѣ очень-хорошее мнѣніе. Были люди, которые старались вооружить его противъ меня, но не успѣли! Онъ открылъ ихъ замыслы -- онъ самъ мнѣ это говорилъ, да онъ нетолько говорилъ, а тоже и сдѣлалъ прекрасную вещь! Онъ, клянусь-Богомъ, оказался вдругъ козыремъ; хоть, надо признаться, долго смотрѣлъ прескверною картою.
   -- Ха! ха! ха! Скажите!... Какъ это забавно! машинально восклицалъ Геммонъ, обдумывая, между-тѣмъ, въ умѣ своемъ разные серьёзные предметы.
   -- И я буду въ слѣдующее воскресенье обѣдать въ Атласной Дачѣ, въ загородномъ домѣ мистера Тэг-Рега.
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ! Это будетъ совершенная новость для васъ, мистеръ Титмаузъ!
   -- О, будетъ, ей-Богу! Но мало того: я, я еще вамъ скажу одну вещь... Тамъ будетъ... Хмъ... Понимаете?..
   -- Продолжайте, продолжайте, мой любезный мистеръ Титмаузъ.
   -- Тамъ будетъ одна молодая особа, которая... того... не то, чтобъ она сказала что-нибудь, но, вы знаете, есть вещи такого рода, что и мигнуть довольно, всякой самъ догадается... а, мистеръ Геммонъ?
   -- Разумѣется!.. Чтожь, миссъ Тэг-Рэгъ, вѣроятно, будетъ имѣть деньги?
   -- Вы отгадали!.. Кучу денегъ!.. Впрочемъ, я еще не рѣшился...
   "Не лучше ли ужь разомъ открыть ему глаза, насчетъ этой скаредной бестіи, Тэг-Регъ", подумалъ Геммонъ, "иначе этотъ человѣкъ можетъ имѣть на него очень-вредное вліяніе. Къ-тому жь... тамъ будетъ одна молодая особа!.. Хмъ! У стараго бѣса есть дочь. Ну, это ужь никуда не годится! Чѣмъ скорѣе я успѣю образумить пріятеля, тѣмъ лучше. Хоть, можетъ-быть, прійдется и рискнуть немножко; ну, да ужь дѣлать нечего!"
   -- Важная вещь: умѣть отличить истиннаго друга отъ ложнаго! Я вамъ это еще разъ повторяю, мой милый мистеръ Титмаузъ, сказалъ Геммонъ серьёзно.
   -- Я съ вами согласенъ. Вотъ возьмите, напримѣръ, этотъ человѣкъ, Хекебекъ! Я думаю, онъ...
   -- Ба! что такое Хекебекъ? Это, просто, муха!.. о немъ не стоитъ и думать. Но не можете ли вы отгадать другаго притворнаго друга, который перемѣнился такъ неожиданно?
   -- Что вы думаете: Тэг-Рэгъ?
   -- Я не хочу называть никого по имени; но не странно ли это, согласитесь сами, что когда я говорю о ложныхъ друзьяхъ, вы сразу называете мистера Тэг-Рэга?
   -- Хмъ, вы знаете пословицу: -- хорошъ тотъ, кто доказалъ себя на дѣлѣ; а вѣдь я, какъ бы то ни было, получилъ отъ него пять фунтовъ изъ его собственнаго кармана!
   -- Конечно, онъ не взялъ съ васъ никакой расписки на эту бездѣлицу? Да и смѣшно было бы между такими короткими пріятелями!
   -- А, да, точно; вотъ вы мнѣ теперь напомнили! но вѣдь это была всего одна строчка...
   -- Ну, такъ и есть, я это зналъ! сэръ, перебилъ Геммонъ, хладнокровно и съ очень-значительною улыбкою.-- Тэг-Рэгъ и Хекебекъ, они парочка, они стоятъ рядомъ, ха! ха! ха! Право, мой милый мистеръ Титмаузъ, вы слишкомъ-простодушны, слишкомъ-довѣрчивы!
   -- Какіе у васъ, у юристовъ, зоркіе глаза! Признаюсь, я бы самъ никогда не догадался! Слова Геммона замѣтно его поколебали.-- Надо, однакожь, сказать, прибавилъ онъ вслѣдъ за тѣмъ, съ благодарностью поглядывая на Геммона: -- мнѣ кажется, я узналъ теперь одного истиннаго друга, который далъ мнѣ два пяти-фунтовыхъ билета, а расписки ни разу не требовалъ!
   -- Ба! не совѣстно ли вамъ упоминать о такихъ бездѣлицахъ!
   Геммонъ, должно-быть, совсѣмъ и забылъ въ эту минуту о тѣхъ бумагахъ, которыя лежали у него въ карманѣ и только-что подписаны были Титмаузомъ!
   -- Вамъ не подъ-силу этотъ Тэг-Рэгъ! Онъ ужь рожденъ торгашомъ! Что вы думаете, онъ разстался бы съ своими гіятью фунтами, неполучивъ за нихъ чего-нибудь равноцѣннаго? О, Тэг-Рэгъ! Тэг-Регъ!
   -- Клянусь-Богомъ, мистеръ Геммомъ, я начинаю думать, что вы правы.
   -- Вы начинаете думать? Помилуйте, сэръ, для человѣка съ вашимъ умомъ, это должно быть ясно, какъ день. Какъ можетъ онъ ожидать, чтобъ вы забыли тѣ притѣсненія и обиды, которыя такъ долго отъ него переносили? Какъ могъ онъ перемѣниться такъ внезапно, да и когда же? именно теперь, когда вы...
   -- А, да, правда, именно теперь, когда я получаю богатство, перебилъ Титмаузъ живо.
   -- Да, конечно. Возможное ли дѣло, я говорю, чтобъ онъ вдругъ такъ перемѣнился? Сами вы посудите.
   -- Я ненавижу этого человѣка, мистеръ Геммонъ, да и всегда ненавидѣлъ! Теперь, понимаете, онъ старается меня провести также, какъ онъ и со всякимъ дѣлаетъ; но я вижу его насквозь и ни на одинъ пенни ему не повѣрю!
   -- Что вы думаете, вы попали бы когда-нибудь въ Атласную Дачу, если бъ не эта перемѣна въ вашихъ...
   -- Ну, это еще неизвѣстно... я право думаю, хмъ!
   -- Вы думаете, сэръ! Но, знаете ли, мнѣ приходитъ въ голову маленькій планъ, идея, право, довольно-забавная! Ха, ха, ха! Знаете ли, какъ вы можете доказать ему, прямо въ глаза, до какой степени онъ лицемѣритъ и думаетъ о собственныхъ выгодахъ, при всѣхъ своихъ отношеніяхъ съ вами? Поѣзжайте къ нему обѣдать, непремѣнно; кушайте-себѣ преспокойно его хорошія блюда; слушайте все, что ихъ шайка будетъ вамъ говорить, а тамъ, этакъ, знаете, передъ самымъ уходомъ (конечно, это потребуетъ съ вашей стороны нѣкоторой твердости и присутствія духа), начните имъ вдругъ говорить съ печальнымъ лицомъ, что все ваше дѣло, къ-сожалѣнію, превращается въ дымъ, скажите, что гг. Кверкъ, Геммонъ и Снапъ говорили вамъ про какую-то ужасную ошибку и что вы не тотъ человѣкъ, котораго они...
   -- Но какъ же такъ!.. Ахъ, право... ну нѣтъ... я не знаю... я, я... бормоталъ Титмаузъ: -- я ни за что не рѣшусь, я этого не выдержу, онъ убьетъ меня! Къ-тому жь, тутъ будетъ миссъ Тэг-Рэгъ; я знаю, для нея это будетъ смертельный ударъ!
   -- Миссъ Тэг-Рэгъ! Господи-Боже мой! да какое вамъ дѣло до нея? Помилуйте, да если вы дѣйствительно успѣете получить это блестящее состояніе, тогда она можетъ составить очень-приличную партію для одного изъ вашихъ грумовъ, ха, ха! Но для васъ, помилуйте, это просто нелѣпость!
   -- А ну, какъ знать! Она, можетъ-быть, очень-хороша собой, да и старикъ оставитъ ей въ наслѣдство порядочный кушъ! А синица въ рукахъ... Хмъ, знаете, что говоритъ пословица? Къ-тому жь мнѣ извѣстно, что она все это время обо мнѣ думала, хмъ!.. Ну, да это еще небольшая важность.
   -- Послушайте, мистеръ Титмаузъ, да вѣдь это курамъ насмѣхъ! Ха, ха, ха! Вы только представьте себѣ, что какая-нибудь миссъ Тэг-Рэгъ вдругъ сдѣлается мистриссъ Титмаузъ! Вашъ старшій сынъ выйдетъ: Тэг-Рэгъ Титмаузъ, эсквайръ! Удивительно какъ хорошо, неправда ли?.. Вашъ тесть -- лавочникъ въ въ Оксфордской Улицѣ!
   Все это, можетъ-быть, очень-ловко было придумано со стороны Геммона; но, къ-сожалѣнію, не достигло своей цѣли въ-отношеніи къ Титмаузу, маленькое сердечко котораго было затронуто за-живо хитрымъ намёкомъ Тэг-Рэга на лестное мнѣніе его дочери о наружности Титмауза. Причина, побуждавшая Геммона нападать такъ серьёзно на дѣло, повидимому, такое несбыточное и нелѣпое, была очень-простая. По его плану, Титмаузъ долженъ былъ оставаться еще довольно-долго въ магазинѣ Тэг-Рэга, а въ продолженіе этого времени какъ за нимъ усмотрѣть? Пользуясь его слабымъ характеромъ, Тэг-Рэгъ съ дочерью могли опутать его совершенно и вовлечь въ такую связь, отъ которой со-временемъ можно было ожидать большихъ затрудненій. Подконецъ, однакожь, Геммонъ успѣлъ взять съ Титмауза формальное обѣщаніе, что онъ исполнитъ его планъ и такимъ-образомъ узнаетъ, по-крайней-мѣрѣ, безъ ошибки: какого рода чувства питаютъ къ нему въ Атласной Дачѣ. Затѣмъ онъ пожалъ крѣпко руку своему кліенту и оставилъ его въ полной увѣренности, что если была на свѣтѣ особа, достойная его уваженія и даже благоговѣнія, то эта особа была не кто иной какъ мистеръ Геммонъ!
   По дорогѣ назадъ въ Сеффрон-Хилль, Геммонъ обдумывалъ заботливо разные вопросы, промелькнувшіе у него въ головѣ во время послѣдняго свиданія. Воротясь въ контору, онъ въ ту же минуту заперся съ мистеромъ Кверкомъ и прежде всего вручилъ ему документы, подписанные Титмаузомъ, документы, которые, я могу увѣрить читателя, были немножко-отличны по тексту своему отъ того акта, о которомъ мы разсуждали еще недавно.
   -- Ну, Геммонъ, сказалъ старый джентльменъ, спрятавъ документы въ свой желѣзный шкапъ:-- теперь, я думаю, пора намъ подняться, да и на нихъ! Зарядимъ пушки, да и валяй по непріятелю! прибавилъ онъ съ жаромъ, потирая себѣ руки.
   -- Можетъ-быть и такъ, мистеръ Кверкъ, отвѣчалъ Геммонъ; но мы ни подъ какимъ видомъ не должны горячиться и начинать дѣло преждевременно. Позвольте мнѣ, мсжду-прочимъ, разсказать вамъ два или три маленькія приключенія, случившіяся съ Титмаузомъ.
   Тутъ онъ сталъ описывать мистеру Кверку слѣдствія, происшедшія отъ употребленія могущественнаго кюянохайтантропопойона, и старый Кверкъ хохоталъ едва не до упаду; по когда Геммонъ, оставивъ шутки въ сторону, упомянулъ ему про миссъ Тэг-Рэгъ и сообщилъ свои подозрѣнія насчетъ этой особы, тотъ подпрыгнулъ на стулѣ такъ неожиданно, что чуть было не заставилъ Геммона то же вскочить съ своего мѣста. Если бы ему сказали, что его банкиръ разорился, онъ врядъ ли былъ бы болѣе пораженъ!
   Дѣло было въ томъ, что и онъ тоже имѣлъ дочь, единственное дѣтище -- миссъ Кверкъ, которую онъ прочилъ въ супруги Титмаузу.
   -- О, хитрый старый плутъ! воскликнулъ онъ наконецъ, и Геммонъ съ нимъ согласился; по странно, что этотъ человѣкъ, несмотря на всю свою проницательность, никакъ не могъ добраться до истинной причины внезапнаго и пылкаго восклицанія Кверка. Когда Геммонъ разсказывалъ ему о томъ, какъ онъ открылъ глаза Титмаузу насчетъ плутовства Тэг-Рэга, и о средствѣ, за которое онъ ему посовѣтовалъ взяться, чтобъ повѣрить догадки свои на дѣлѣ, Кверкъ готовъ былъ облобызать своего партнера; онъ всталъ съ мѣста и горячо пожалъ руку удивленному Геммону. Послѣ долгихъ переговоровъ, они положили: во что бы то ни стало, пріискать для Титмауза новую квартиру и удалить его теперь же совершенно отъ общества и отъ вліянія Тэг-Рэга. Но и пяти минутъ еще не прошло послѣ этого совѣщанія, какъ мистеръ Кверкъ съ озабоченнымъ видомъ снова вошелъ въ комнату мистера Геммона и предложилъ ему одинъ очень-важный вопросъ: нельзя ли будетъ понемножку уговорить Тэг-Рэга служить имъ порукою за Титмауза. Геммонъ былъ въ восхищеніи. Онъ отъ души расхвалилъ догадливость мистера Кверка и обѣщалъ подумать прилежно объ этомъ предметѣ.
   Непостигая вполнѣ политики своего партнера, онъ не могъ и подозрѣвать, до какой степени сложны были тѣ затрудненія, которыя не давали Кверку уснуть всю эту ночь. Какъ бы устроить такъ, думалъ этотъ почтенный джентльменъ, чтобъ спасти Титмауза отъ козней Тэг-Рэга и его дочери, немѣшая, однакожь, послѣднему принимать участіе въ Титмаузѣ и неуничтожая между ними дружескихъ отношеній, затѣмъ, чтобъ не потерять возможности сдѣлать его современемъ порукою за Титмауза; а этого человѣка какъ бы забрать въ руки такъ, чтобъ вмѣстѣ и подвигать его дѣло впередъ и обратить его вниманіе на миссъ Кверкъ? Задача въ самомъ-дѣлѣ была довольно-трудная! Кверкъ смотрѣлъ съ благороднымъ негодованіемъ на Тэг-Рэга, какъ на самаго низкаго и продажнаго человѣка; но, благодаря Бога, онъ видѣлъ его козни насквозь и рѣшился спасти отъ нихъ, во чтобъ то ни стало, своего невиннаго и довѣрчиваго кліента, назначеннаго для лучшей участи -- для миссъ Кверкъ!
   Просыпаясь, на слѣдующее утро (въ субботу), Титмаузъ нашелъ, что цвѣтъ волосъ его перемѣнился совершенно и былъ ужь не зеленый, какъ прежде, а очень-пріятный -- багровый, съ разными красивыми оттѣнками и переливами! Удивленіе и страхъ одолѣвали его поочереди, при видѣ такой неожиданной перемѣны. Онъ одѣлся на скорую руку, слегка позавтракалъ и отправился снова въ Бондскую Улицу, въ тотъ самый ученый магазинъ, которому онъ былъ обязанъ своими недавними любопытными экспериментами. Джентльменъ съ черными волосами сидѣлъ попрежисму за столомъ съ обыкновеннымъ своимъ спокойнымъ и самоувѣреннымъ видомъ.
   -- А, вижу, вижу! Ну не говорилъ ли я вамъ? произнесъ онъ бойко и живо:-- не по-моему ли вышло? Вы вернулись сюда гораздо ранѣе обыкновеннаго. Право, я продаю этого товара гораздо-болѣе, чѣмъ успѣваю приготовить!
   -- Стало-быть, вы думаете, произнесъ наконецъ Титмаузъ, съ трудомъ оправляясь отъ удивленія, причиненнаго ему такимъ внезапнымъ порывомъ болтовни:-- что дѣло это дѣйствительно идетъ недурно? Говоря это, онъ снялъ шляпу и съ безпокойствомъ посмотрѣлъ въ зеркало, висѣвшее подлѣ.
   -- Какъ не дурно?-- Помилуйте, сэръ, отлично! превосходно! Лучше быть ничего не можетъ! Еслибъ вы изучали этотъ предметъ, вы знали бы, сэръ, что багровый цвѣтъ не что иное, какъ переходъ отъ зеленаго къ черному. И дѣйствительно, что такое черный цвѣтъ, какъ не смѣшеніе багроваго съ зеленымъ, чѣмъ и объясняется всё дѣло.
   Титмаузъ слушалъ съ безконечнымъ удовольствіемъ это мудрёное опредѣленіе.
   -- Не забудьте же, сэръ, волоса мои должны сдѣлаться такіе точно, какъ у васъ, а? Помните? у насъ вѣдь такой былъ уговоръ.
   -- Я не имѣю почти никакого сомнѣнія, сэръ, я въ этомъ совершенно увѣренъ, зная дѣло по опыту. (Мошенникъ былъ нанятъ нарочно, чтобъ надувать почтеннѣйшую публику, располагая посѣтителей въ пользу кюянохайтантропопонона, цвѣтомъ своихъ волосъ, которые, само-собою разумѣется, были отъ природы черны).
   -- Но я завтра, долженъ быть на большомъ обѣдѣ, продолжалъ Титмаузъ очень-значительнымъ тономъ, на западномъ концѣ города {На западномъ концѣ Лондона, живетъ вся аристократія. Прим. пер.}, вы понимаете, съ разною знатью. Чтожь, къ этому времени будетъ ли дѣло готово? Охотно бы далъ кое-что, чтобъ къ этому времени волоса мои стали немножко-темнѣе; потому-что, одна прехорошенькая дѣвушка... знаете? будетъ, которая -- того, хмъ!... понимаете?
   -- О, понимаю, понимаю! отвѣчалъ джентльменъ, очень-значительно и, отворивъ стеклянныя двери, сзади, въ шкапу, вынулъ оттуда стклянку гораздо-болѣе первой, и подалъ ее Титмаузу.
   -- Вотъ этотъ составъ, продолжалъ онъ:-- окончитъ дѣло ужь рѣшительно. Онъ соединяется химически съ частицами багроваго цвѣта, и дня черезъ два дастъ результатъ самый благопріятный.
   -- Но вѣдь онъ сдѣлаетъ что-нибудь и къ завтрашнему утру, не правда ли?
   -- Сдѣлаетъ, разумѣется, вотъ извольте. Эта вещь называется: тетарагменонъ абракадабра.
   -- Ухъ какое имя! воскликнулъ Титмаузъ съ невольнымъ почтеніемъ. Право, оно почти духъ захватываетъ
   -- Оно гораздо-болѣе сдѣлаетъ, сэръ: оно отниметъ багровый цвѣтъ у вашихъ волосъ. Да вотъ, я вамъ скажу, не далѣе какъ третьяго-дня, была здѣсь одна знатная дама (между нами будь сказано, леди Каролина Керротъ). Бывало, у нея волосы какъ огонь, такъ вотъ, того и гляди, что зажгутъ чепчикъ! Ха, ха! Чтожь вы думаете? она употребляла два дня кюянохайтантропопойонъ, да потомъ, одинъ день -- тетарагменонъ абракадабра. а потомъ пришла сюда. "Что, говорятъ, вы узнаете меня?" Я гляжу во всѣ глаза.-- "Что за чортъ, думаю, кто такая?" и вотъ, увѣряю васъ честью, не могъ узнать, покуда она сама мнѣ не побожилась, что она та самая леди Каролина, которая прежде сюда пріѣзжала.
   -- А сколько это стоитъ? торопливо спросилъ Титмаузъ, засовывая руку въ карманъ, въ сильномъ волненіи.
   -- Всего 9-ть шиллинговъ и 6-ть пенсовъ.
   -- Ахъ батюшки, какъ дорого!
   -- Чтожь дѣлать, сэръ! Въ составъ этой чудесной жидкости входятъ драгоцѣнные матеріалы всѣхъ странъ свѣта. Не вамъ однимъ стоитъ она дорого. Одинъ извѣстный германскій химикъ провелъ всю жизнь надъ ея усовершенствованіемъ.
   -- Можетъ-быть, можетъ-быть! Но, право, въ эти два дня я истратилъ у васъ и безъ того такую кучу денегъ! Не уступите ли вы, по-крайней-мѣрѣ, хоть за 8 шиллинговъ?
   -- Мы не торгуемся, сэръ, у насъ, въ магазинѣ, это не принято, отвѣчалъ джентльменъ такимъ тономъ, который совершенно опѣшилъ бѣднаго Титмауза. Нечего дѣлать, онъ купилъ и эту мерзость, но ужь не съ такимъ веселымъ духомъ какъ прежде. Его огорчали порядкомъ и высокая цѣна, заплаченная за три стклянки, и неизвѣстность окончательнаго результата всей этой продѣлки. Къ-вечеру, впрочемъ, онъ былъ такъ доволенъ успѣхами своихъ волосъ на головѣ (при свѣчахъ они казались дѣйствительно гораздо-темнѣе, чѣмъ можно было ожидать), что рѣшился, покуда, не трогать ихъ болѣе, а испытать дѣйствіе тетарагменон-абракадабры надъ одними бровями и бакенбардами. Откупоривъ бутылочку, онъ долго удивлялся: новый составъ, имъ купленный, вопервыхъ, былъ совершенно-безцвѣтенъ, а вовторыхъ, имѣлъ такой отвратительный запахъ, что просто -- гадость! Колебаніе, однакожь, было безполезно. Онъ купилъ его и заплатилъ за него деньги, а бумажки, въ которыхъ онъ былъ обернутъ, давали самый удовлетворительный отчетъ о его дѣйствіи. Нечего дѣлать, онъ принялся втирать его въ бакенбарды и брови, и кончивъ операцію, легъ въ постель, въ смиренной надеждѣ увидѣть какую-нибудь пріятную перемѣну на другой день но утру. Но увы! когда онъ проснулся, часовъ около шести, и посмотрѣлъ на себя въ зеркало, не знаю, повѣрите ли вы, а между-тѣмъ, это фактъ -- брови и бакенбарды его были бѣлы, какъ снѣгъ!... что, вмѣстѣ съ багровымъ цвѣтомъ волосъ на головѣ, дѣлало его однимъ изъ самыхъ изумительныхъ предметовъ въ человѣческой формѣ, какіе только кому-нибудь случалось видѣть. Мудрость преклонныхъ лѣтъ покрывала его бакенбарды и брови; неизреченное юношеское дурачество сіяло въ чертахъ лица, а на головѣ горѣлъ багровый вѣнецъ удивленія!
   Право, казалось, будто врагъ рода человѣческаго извергалъ, всю свою злобу на мистера Титмауза. Мало того, я даже думаю, что ужь не самъ ли дьяволъ, въ образѣ джентльмена съ черными волосами, подсунулъ ему эти сткляночки въ Бондской Улицѣ?... Или былъ это просто одинъ изъ обыкновенныхъ служителей дьявола, какой-нибудь алчный, безстыдный и безсовѣстный спекуляторъ, который, желая дѣйствовать по принятому и утвержденному правилу: fiat experimentum in corpore vili, ухватился за Титмауза (замѣтивъ какого рода онъ былъ человѣкъ), какъ за находку, совсѣмъ и не заботясь о томъ, какое дѣйствіе онъ произведетъ на его волоса, лишь бы только истраченный матеріалъ былъ заплаченъ и вліяніе его замѣчено... Все это могло быть очень-потѣшно для того джентльмена, что сидѣлъ въ магазинѣ; но эта потѣха чуть въ гробъ не свела бѣднаго Титмауза, который, безъ шутокъ, могъ бы рѣшиться хватить изъ окошка головою внизъ, еслибъ только окно его не было такъ узко, что въ него и ребенку трудно было пролѣзть. Онъ пришелъ въ ужасъ при видѣ чудовищной фигуры, которую рисовало его маленькое зеркало, и повалился на постель съ такими чувствами, какъ-будто наступила его смертная минута. Такъ же точно, какъ и вчера, въ обыкновенное время, появилась мистриссъ Сквальлёпъ съ чайникомъ для завтрака. На этотъ разъ онъ сидѣлъ у стола одѣтый, сложивъ руки съ равнодушнымъ видомъ, совсѣмъ ужь и недумая скрывать свою новую и еще болѣе-ужасную перемѣну. Мистриссъ Сквальлёпъ глядѣла на него нѣсколько секундъ, неговоря ни слова, потомъ, выйдя вонъ изъ комнаты, прислонилась за дверями къ стѣнкѣ и покатилась со смѣху.
   -- Я васъ столкну съ лѣстницы! закричалъ Титмаузъ, кидаясь къ дверямъ, весь блѣдный отъ бѣшенства, и раскрылъ ихъ настежь.
   -- Ахъ, мистеръ... мистеръ... Титмаузъ! Вы меня уморите, уморите, право уморите! съ трудомъ выговаривала мистриссъ Сквальлёпъ, едва не задыхаясь отъ хохота, а между-тѣмъ кипятокъ лился на полъ изъ чайника, который она держала накось, сама того незамѣчая. Спустя нѣсколько минутъ, впрочемъ, они помирились. Мистриссъ Сквальлёпъ сначала вообразила, что онъ натёръ мѣломъ свои бакенбарды и брови; но узнавъ въ чемъ дѣло, она повидимому серьёзно была опечалена. Титмаузъ умолялъ ее послать кого-нибудь купить ему маленькую сткляночку чернилъ; но день былъ воскресный и сдѣлать этого было нельзя. Потомъ она пристала къ нему, чтобъ онъ попробовалъ немножко поваксить волоса и Титмаузъ пробовалъ; но, разумѣется, безъ успѣха. Часа два провелъ онъ въ сильнѣйшемъ отчаяніи и бѣшенствѣ. Чего бы теперь онъ не далъ, чтобъ никогда и не дотрогиваться до тѣхъ волосъ, съ которыми небу угодно было послать его на свѣтъ! Увы! съ какою печальною силою слова мистриссъ Сквальлёпъ приходили ему на память! Сказать, что онъ завтракалъ въ это утро, едва ли было бы справедливо. Онъ выпилъ всего одну чашку какао, съѣлъ маленькій кусочекъ хлѣба и потомъ поставилъ свой завтракъ на окно. Что ему было дѣлать?
   Но и при этомъ крайнемъ бѣдствіи онъ не былъ совершенно покинутъ; напротивъ, у него въ это утро былъ почти-что маленькій выходъ!
   Сперва пришелъ мистеръ Снапъ, который имѣлъ такіе же зоркіе глаза насчетъ своихъ собственныхъ выгодъ, какъ и оба старшіе его партнёры, и скоро смекнулъ, какую пользу можно было извлечь изъ знакомства съ Титмаузомъ; а потому онъ одѣлся щоголемъ и явился поподличать изподтишка, на свой собственный счетъ. Снапъ принесъ съ собой, для назиданія Титмауза, экземпляръ послѣдняго нумера Воскреснаго Блеска, въ которомъ напечатанъ былъ очень-подробный отчетъ о кровавомъ поединкѣ бирмингамскаго боксёра Бигбонсъ съ лондонскимъ Литтльго, за 500 фунтовъ стерлинговъ съ каждой стороны. (Шестьдесятъ схватокъ {Схватка -- Round -- у боксёровъ считается оконченною при первомъ ловкомъ ударѣ, которымъ одинъ изъ бойцовъ успѣетъ сбить съ ногъ своего противника; послѣ этого онъ ужь не можетъ продолжать, если побѣжденный самъ того не потребуетъ. Прим. пер.} дано, оба боксера убиты и секунданты удрали въ Булонь). Бѣдный Снапъ, однакожь, несмотря на то, что онъ пришелъ съ самыми похвальными намѣреніями и съ самымъ заботливымъ желаніемъ изъявить свое глубочайшее почтеніе будущему обладателю 10,000 фунтовъ стерлинговъ годоваго дохода, пораженъ былъ въ-расплохъ первымъ взглядомъ, брошеннымъ на Титмауза, и долго не могъ пріидти въ себя. Онъ явился съ намѣреніемъ звать Титмауза съ собой въ одну таверну на набережной, гдѣ назначенъ былъ вечеромъ вокальный концертъ, а также затѣмъ, чтобъ пригласить его идти вмѣстѣ на слѣдующее утро въ Ольд-Бейли (одинъ изъ уголовныхъ судовъ города Лондона) слушать въ высшей степепи интересный процесъ по дѣлу о многоженствѣ, процесъ, въ которомъ Снапъ принималъ участіе за обвиненнаго, басурмана, женатаго на пяти живыхъ женахъ. Снапъ разсчитывалъ, что Титмаузъ получитъ высокое понятіе о его достоинствѣ и значеніи въ свѣтѣ, когда увидитъ его занятаго съ извѣстными адвокатами и повидимому въ такихъ короткихъ съ ними отношеніяхъ. Послѣ того, услыхавъ отъ Титмауза о его недавнихъ приключеніяхъ, онъ началъ объяснять ему своимъ обыкновеннымъ щегольскимъ и оригинальнымъ языкомъ разныя средства, къ которымъ можно было прибѣгнуть противъ обманщика Бондской Улицы, подавъ на него жалобу въ Уголовный Судъ, или просто заведя гражданскій искъ по этому дѣлу. Увлекаясь своимъ предметомъ, онъ забрался даже немного-далѣе своего обыкновеннаго круга и сталъ-было увѣрять Титмауза, что Совѣстный Судъ приметъ отъ него прошеніе о производствѣ слѣдствія, для удостовѣренія: изъ чего составленъ тетарагменон-абракадабра, послѣ чего можно будетъ обратиться съ жалобой на продавца... какъ вдругъ, ученая диссертація его прервана была двойнымъ ударомъ въ дверь, и -- Боже милостивый!... въ комнату вошелъ мистеръ Геммонъ! Кто изъ двоихъ дѣйствительно былъ болѣе сконфуженъ, я не могу сказать навѣрно; но Снапъ, на видъ, казалось смущенъ былъ гораздо-сильнѣе. Оба они, какъ водится, самымъ непринужденнымъ и добродушнымъ образомъ сказали другъ другу ложь насчетъ причины, которая привела ихъ къ Титмаузу, и дѣло находилось въ такомъ положеніи, когда въ дверяхъ раздался вдругъ новый ударъ. "Не здѣсь ли живетъ мистеръ Титмаузъ?" произнесъ голосъ, который и Геммонъ и Снапъ узнали въ ту же минуту и, узнавъ, оба слегка покраснѣли. Дверь отворилась и въ комнату вбѣжалъ, запыхавшись, ихъ старшій партнёръ, мистеръ Кверкъ, который такъ и остолбенѣлъ, увидѣвъ обоихъ своихъ товарищей; онъ до такой степени пораженъ былъ этой неожиданной встрѣчей и странной фигурой Титмауза, что съ трудомъ могъ выговорить нѣсколько безсвязныхъ междометій. Всѣ три партнёра, каждый на свой ладъ, разумѣется, были сильно переконфужены. Нѣсколько минутъ спустя, пришелъ-было и Хекебекъ, но его Титмаузъ, безъ церемоніи и нимало немедля, выпроводилъ вонъ, несмотря на сильное сопротивленіе. Едва успѣлъ онъ раздѣлаться съ этимъ гостемъ, глядь -- новый посѣтитель! да и кто жь еще... мистеръ Тэг-Рэгъ, вошедшій съ извѣстіемъ, что его экипажъ (то-есть уродливая, старая, разбитая таратайка, въ одну лошадь, съ блѣднымъ мальчикомъ, одѣтымъ въ полинялую ливрею) ожидалъ мистера Титмауза у воротъ, чтобъ отвезти его въ Атласную Дачу. Каждый изъ этихъ достойныхъ людей готовъ былъ наплевать въ лицо всѣмъ остальнымъ, вопервыхъ, зато, что они его поймали, а вовторыхъ зато, что они съ нимъ соперничали въ планахъ насчетъ Титмауза. Нѣсколько минутъ спустя по прибытіи Тэг-Рега, Геммонъ, задыхаясь отъ отвращенія и презирая самого себя еще болѣе, можетъ-быть, чѣмъ всѣхъ остальныхъ посѣтителей, улизнулъ, и почти немедленно вслѣдъ за нимъ ушелъ Кверкъ, горѣвшій нетерпѣніемъ посовѣтоваться съ своимъ товарищемъ насчетъ новаго оборота, который принимали дѣла. Снапъ, съ самой минуты прибытія старшихъ своихъ партнёровъ, вертѣвшійся, какъ обезьяна на горячемъ желѣзѣ, скоро послѣ нихъ отправился тоже домой, и такимъ-образомъ, за однимъ предпріимчивымъ и рѣшительнымъ мистеромъ Тэг-Рэгомъ осталось поле сраженія. Этотъ ужь дѣйствительно пріѣхалъ за дѣломъ, которое онъ и рѣшился сдѣлать во что бы то ни стало. Что касается, между-прочимъ, до Геммона, то въ короткое время своего посѣщенія, онъ успѣлъ понравиться Титмаузу, объяснивъ, что странная перемѣна въ цвѣтѣ его волосъ произошла, по его мнѣнію, просто отъ сильнаго душевнаго безпокойства, которое онъ вытерпѣлъ въ послѣдніе дни. Ему и въ голову не пришло, что Титмаузъ, еще до его прихода, успѣлъ покаяться во всемъ Снапу. Какіе анекдоты разсказывалъ Геммонъ о страдальцахъ, у которыхъ волоса въ-теченіе одной мучительной ночи прошли черезъ всѣ оттѣнки радуги!
   Тэг-Регъ, хоть и выжилъ всѣхъ своихъ соперниковъ, какъ мы ужь сказали выше, но не могъ уговорить Титмауза ѣхать съ нимъ вмѣстѣ, въ его экипажѣ: тотъ отказался рѣшительно, ссылаясь на одно необходимое дѣло (ему хотѣлось во что бы то ни стало, достать себѣ немножко чернилъ), но далъ слово явиться въ Атласную Дачу непремѣнно къ назначенному времени, то-есть не позже четырехъ часовъ пополудни. Такимъ-образомъ Тэг-Рэгъ уѣхалъ одинъ, радуясь, что его Атласная Дача скоро удостоится принять подъ свою кровлю такого великолѣпнаго посѣтителя и негодуя на раболѣпное подобострастіе гг. Кверка, Геммона и Снапа, людей хитрыхъ, думалъ онъ, отъ которыхъ онъ долженъ непремѣнно предостеречь Титмауза. Что жь касается до необыкновенной перемѣны, происшедшей въ цвѣтѣ волосъ этого человѣка, то онъ не могъ надивиться такому чуду! Размышляя объ истолкованіи причинъ такого феномена, слышанномъ имъ отъ Геммона, онъ погрузился въ простодушное удивленіе. "Титмаузъ", думалъ онъ, "безъ-сомнѣнія проходитъ разныя степени физическаго преобразованія, соотвѣтствующія чудесному перевороту, происшедшему въ его обстоятельствахъ; и какъ знать, можетъ-быть, другія, еще болѣе-удивительныя перемѣны происходятъ съ нимъ въ эту пору. Онъ, можетъ-быть, растетъ теперь, по полдюйму въ день, и скоро явится передъ нимъ мужчиной саженнаго роста. Соображенія такого рода облекли Титмауза великимъ, всемогущимъ интересомъ, во мнѣніи Тэг-Рэга. Какъ бы, думалъ онъ, сдѣлать ему достойный пріемъ сегодня въ Атласной-Дачѣ? Если когда-нибудь этотъ закоренѣлый грѣшникъ расположенъ былъ къ внутренней молитвѣ, то именно въ ту пору, когда онъ ѣхалъ домой, въ этотъ день, готовый умолять небо, чтобъ оно облекло его дочь ангельскою красотою въ глазахъ Титмауза!
   Нашъ пріятель, Титльбетъ, явился у воротъ Атласной Дачи около трехъ четвертей четвертаго. Господи Боже мой! какъ онъ разодѣлся! Онъ даже значительно превосходилъ самого себя въ эпоху перваго появленія своего передъ читателемъ!
   Миссъ Тэг-Рэгъ просидѣла передъ зеркаломъ, съ-тѣхъ-поръ, какъ онѣ вернулись изъ молельни, почти до самаго прихода Титмауза. Полтора часа, по-крайней-мѣрѣ, занималась она уборкою однихъ волосъ, тщательно располагая ихъ вдоль по обѣимъ сторонамъ худыхъ и блѣдныхъ щекъ своихъ, въ видѣ жиденькихъ, винтообразныхъ локоновъ, сильно-блестѣвшихъ отъ медвѣжьяго жира. Та краска, которой слѣдовало бы разливаться по этимъ щекамъ, нѣжно-розовымъ, легкимъ румянцемъ, не заблагоразсудила этого сдѣлать, а вмѣсто того скопилась вся на кончикѣ ея остраго, вздернутаго носика. Въ маленькихъ, сѣрыхъ глазкахъ сіяло какое-то милое выраженіе, очень-похожее на привлекательный взглядъ ея любезнаго родителя, а выдающаяся нижняя губка напоминала невольно ту же пріятную черту въ лицѣ ея почтенной матушки. Коротенькая, сухая и костлявая фигурка ея одѣта была въ лиловое платье, перетянутое въ таліи такъ туго, что припадки колотья невольно приходили въ голову удивленному зрителю; длинный, красный поясъ, завязанный спереди наряднымъ бантомъ, давалъ всему костюму очень-изящный видъ. Вокругъ шеи висѣла тонкая, золотая цѣпочка, а въ рукахъ, покрытыхъ бѣлыми лайковыми перчатками, держала она платокъ, отъ котораго запахъ мускуса и бергамотной эссенціи распространялся по всей комнатѣ. Нарядъ мистриссъ Тэг-Рэгъ былъ не менѣе великолѣпенъ: въ красномъ, шелковомъ платьѣ, съ растопыреннымъ головнымъ уборомъ, украшеннымъ пунцовыми лентами, она сіяла, какъ въ огнѣ. Что касается до самого Тэг-Рэга, то этотъ джентльменъ въ воскресномъ платьѣ своемъ былъ совершенный типъ старшины изъ секты диссентеровъ. Весь въ черномъ, черный сюртукъ, черный жилетъ, черные брюки, бѣлый галстухъ, чопорно-повязанный вокругъ шеи, и поверхъ галстуха нималѣйшихъ признаковъ воротничка. Съ четверть часа ужь это интересное тріо стояло въ гостиной, у окна, съ нетерпѣніемъ ожидая прибытія Титмауза; и единственное ихъ развлеченіе во все это время былъ видъ безконечнаго множества пыльныхъ дилижансовъ, проѣзжавшихъ безпрестанно мимо самыхъ воротъ Атласной Дачи, не далѣе какъ въ десяти шагахъ отъ дома, что, разумѣется, оживляло сцену и вмѣстѣ давало ей какой-то сельскій характеръ. Тощая акація расла у этихъ воротъ; но увы! несчастная акація!... Обремененная пылью, она погибала отъ засухи и была ужь очень-близка къ совершенной кончинѣ. Тэг-Рэгъ не разъ поговаривалъ о томъ, чтобъ ее срубить, но мистриссъ и миссъ Тэг-Рэгъ каждый разъ упрашивали продлить ея существованіе еще хоть на нѣсколько времени, и такимъ-образомъ намѣреніе это было оставлено. Обѣ леди слушали въ этотъ день поутру грозную рѣчь мистера Дизмаль-Хоррора; отчего же это ни одна изъ нихъ не только не сказала ни слова, но даже и не подумала о его проповѣди? даже и Стоновъ его не развернула ни разу вовсе это время. Причина была очень ясная: онѣ думали о Титмаузѣ и о богатствѣ, которое онъ принесетъ къ нимъ съ собою. Наконецъ, маленькое сердечко миссъ Тэг-Рэгъ забилось жестоко, потому-что ея папа, заглянувъ въ окошко, сказалъ ей, что вонъ тамъ Титмаузъ идетъ по дорогѣ; и въ-самомъ-дѣлѣ, это былъ онъ. Не воображая, что на него смотрятъ, онъ остановился наминуту у воротъ, подъ тѣнью печальной акаціи, и, вынувъ запачканный фуляръ изъ шляпы, началъ обмахивать пыль съ сапоговъ (изъ чего можно было заключить, что онъ пришелъ пѣшкомъ), и обмахнувъ, спряталъ его опять въ шляпу. Потомъ разстегнулъ свой сюртукъ, расправилъ его франтовски и расположилъ свою цѣпочку съ лорнетомъ такимъ-образомъ, чтобъ только кончикъ лорнета выглядывалъ изъ-за жилета; поддернулъ свои воротнички, потянулъ книзу рукавчики, вытащилъ кончикъ бѣлаго носоваго платка изъ наружнаго кармана на груди, надѣлъ бѣлую перчатку до половины на лѣвую руку и, давъ такимъ-образомъ окончательный coup de maître своему туалету, отворилъ калитку, и вотъ -- Титльбетъ Титмаузъ, эсквайръ, вошелъ первый разъ въ свою жизнь, безпечно и ловко помахивая своею черною тросточкою, во владѣнія мистера Тэг-Рэга.
   Несмотря на то, что маленькая продѣлка, нами описанная, происходила вся передъ глазами Тэг-Рэга, его супруги и дочери, несмотря на то, они даже и не улыбнулись. Ихъ чувства были слишкомъ-глубоко взволнованы и оставались недоступными вліянію легкихъ впечатлѣній. Миссъ Тэг-Рэгъ сильно поблѣднѣла и дрожала, какъ листъ. "Боже мой, па!" произнесла она шепотомъ: "что это вы говорили, что у него бакенбарды и брови стали бѣлые! Помилуйте, да они самаго прекраснаго чернаго цвѣта!"
   Тэг-Рэгъ глядѣлъ, разинувъ ротъ, и не могъ выговорить ни слова отъ удивленія; а между-тѣмъ, дочь его дѣйствительно была права, потому-что Титмаузу удалось наконецъ достать маленькую сткляночку чернилъ и онъ употребилъ ее съ большимъ успѣхомъ. Подходя къ дому (пока Тэг-Рэгъ спѣшилъ внизъ отворять ему двери), Титмаузъ замѣтилъ двухъ дамъ, стоявшихъ у окошка. Поспѣшно снялъ онъ съ себя шляпу и, снимая, уронилъ на полъ фуляръ, что привело его въ большое замѣшательство. Но въ эту минуту мистеръ Тэг-Рэгъ появился въ дверяхъ и развлекъ его вниманіе своею заботливою любезностью. Онъ жалъ ему руку, взялъ у него шляпу и палку, повѣсилъ ихъ на крючокъ и потомъ спѣшилъ впередъ, чтобъ указать дорогу въ гостиную. Дамы встрѣтили гостя съ глубокими реверансами, на которые Титмаузъ отвѣчалъ торопливымъ и неловкимъ поклономъ, прибавивъ довольно-невнятно: "надѣюсь, что вы здоровы, сударыни".
   Еслибъ у нихъ оставалось довольно присутствія духа, чтобъ замѣтить багровый цвѣтъ волосъ Титмауза, это, конечно, удивило бы ихъ порядкомъ; но онѣ не видали въ немъ ничего, кромѣ обладателя 10,000 фунтовъ годоваго дохода.
   Изо всѣхъ четверыхъ одинъ только Тэг-Рэгъ сохранялъ нѣкоторое спокойствіе духа, да и то только "нѣкоторое". "Не хотите ли вы, Титмаузъ, вымыть руки передъ обѣдомъ?" спросилъ онъ своего гостя; но Титмаузъ отвѣчалъ, что онъ мылъ ужь ихъ дома. (День былъ жаркій, и Титмаузъ прошелъ пять миль шагомъ). Спустя нѣсколько минутъ, впрочемъ, онъ сталъ чувствовать себя немного-посмѣлѣе, потому-что не могъ не замѣтить, съ какимъ глубокимъ почтеніемъ его принимали.
   -- Читали вы Воскресный Блескъ, сударыня? спросилъ онъ скромно, обращаясь къ мистриссъ Тэг-Рэгъ.
   -- Какъ! я?.. Да, конечно, не сегодня, отвѣчала она, краснѣя.
   -- А что, сегодня, вѣрно, очень-интересный нумеръ? замѣтилъ Тэг-Рэгъ, чтобъ предупредить бѣду, зная, что жена его возьметъ скорѣе ехидну въ руки, чѣмъ какую-нибудь газету въ родѣ Воскреснаго Блеска.
   -- О, да! отвѣчалъ Титмаузъ, который даже и не заглянулъ въ журналъ, принесенный ему Снапомъ:-- чрезвычайно-любопытный поединокъ между бирмингамскимъ Биг...
   Тэг-Рэгъ замѣтилъ, что жена его краснѣетъ съ каждой минутой сильнѣе.
   -- Нѣтъ ли чего-нибудь новенькаго о министрахъ? спросилъ онъ, пытаясь перемѣнить направленіе разговора.
   -- Не слыхалъ, отвѣчалъ Титмаузъ застѣнчиво; но скоро собравшись съ духомъ, рискнулъ немного-далѣе и замѣтилъ, какъ весело должно быть для живущихъ въ этомъ домѣ видѣть такъ близко проѣзжающіе дилижансы.
   Тэг-Рэгъ съ нимъ согласился и опять наступило молчаніе.
   -- Были вы въ церкви сегодня утромъ, сударыня? робко спросилъ Титмаузъ у миссъ Тэг-Рэгъ.
   -- Да, сэръ, отвѣчала она краснѣя и опуская глаза, и вдругъ положила руку свою на руку мистриссъ Тэг-Рэгъ съ такою невинною, привлекательною простотою, съ какою иногда молодая, пугливая серна жмется поближе къ своей матери.
   -- Мы всегда ходимъ въ молельню, сэръ, возразила мистриссъ Тэг-Рэгъ очень-храбро, не обращая вниманія на сердитый взглядъ своего мужа.-- Мы молимся подъ предсѣдательствомъ мистера Хоррора... Вы слыхали, сэръ, о мистерѣ Хоррорѣ?
   -- Да, слышалъ, сударыня. О, какъ же, отличный проповѣдникъ! отвѣчалъ Титмаузъ, который принадлежалъ къ господствующей церкви, и потому, разумѣется, не слыхалъ во всю свою жизнь ни о мистерѣ Хоррорѣ, ни о комъ другомъ изъ диссентеровъ.
   -- Да скоро ли мы будемъ обѣдать, мистриссъ Тэг-Рэгъ? спросилъ ея мужъ отрывисто и довольно-сурово.
   Но обѣдъ возвѣщенъ былъ въ ту же минуту. Взявъ жену свою за руку, онъ стиснулъ ее довольно-крѣпко и это движеніе, вмѣстѣ съ яростнымъ взглядомъ, объяснило мистриссъ Тэг-Рэгъ, до какой степени она навлекла на себя гнѣвъ своего мужа. Она думала, однакожь, о мистерѣ Хоррорѣ и не говорила ни слова. Миссъ Тэг-Рэгъ, между-тѣмъ пошла въ столовую съ мистеромъ Титмаузомъ, едва дотрогиваясь кончикомъ пальца до руки, имъ предложенной. Титмаузъ за столомъ успокоился и развеселился почти совершенно. Обѣдъ состоялъ изъ небольшаго куска отличнаго ростбифа, съ большимъ количествомъ хрѣна; изъ йоркширскаго пуддинга, вареной дичи, плум-пуддинга, состряпаннаго г-жею Тэг-Рэгъ, и блиновъ, приготовленныхъ подъ надзоромъ ея дочери. Желая угодить гостепріимнымъ хозяевамъ, Титмаузъ ѣлъ до-того, что едва могъ вздохнуть; что жь касается до миссъ Тэг-Рэгъ, то ей хоть и очень хотѣлось кушать, но, удерживаемая чувсти онъ приличія, она съѣла всего одинъ тоненькой ломтикъ говядины, да четверть блина, а къ концу обѣда выпила полрюмки хереса. Она все время не говорила ни слова, исключая торопливыхъ отвѣтовъ своимъ папа и мама и сидя прямо противъ Титмауза (ихъ раздѣляло всего одно только блюдо съ дичью), краснѣла каждый разъ, какъ глаза ихъ встрѣчались; причемъ она тотчасъ опускала свои, какъ-будто бы неимѣя силы перенести его блестящаго взора. Титмаузъ мигомъ почувствовалъ къ ней очень-сильное расположеніе. Когда дамы ушли, надо было видѣть, какъ возился Тэг-Рэгъ съ своимъ гостемъ. Я не могу лучше объяснить этого, какъ сравнивъ перваго со старымъ, жирнымъ паукомъ, а вгораго -- съ маленькою мухою.
   "Не угодно ли вамъ зайдти ко мнѣ въ гостинную", говорилъ Паукъ Мухѣ" {Слова изъ одной англійской басни. Прим. пер.}.
   И Титмаузъ умно бы сдѣлалъ, еслибъ отвѣчалъ упомянутой мухѣ:
   "Нѣтъ, благодарю васъ, сэръ, мнѣ, право, это совсѣмъ-нелюбопытно..."
   Но Титмаузъ глоталъ съ одинакимъ аппетитомъ портеръ мистера Тэг-Рэга и его сладкую болтовню. Что дѣлать, у всѣхъ дураковъ горло широкое! Однакожь, когда, наконецъ, мистеръ Тэг-Рэгъ намекнулъ довольно-прямо на тягостное, очевидное замѣшательство своей "бѣдной Тэбби", и сказалъ, что "онъ теперь понялъ, что такое съ нею дѣлается ужь съ давнихъ поръ" (увы! даже и это было проглочено), и сказавъ это, кашлянулъ и мигнулъ глазомъ и осушилъ свой стаканъ; тогда мистеръ Титмаузъ началъ конфузиться, краснѣть и изъявилъ надежду, что мистеръ Тэг-Рэгъ скоро пойдетъ съ нимъ въ гостиную къ дамамъ. Они встали и отправились (Тэг-Рэгъ пустилъ своего гостя впередъ; а самъ остался на минуту въ столовой, чтобъ запереть подъ замокъ вино и фрукты). Въ гостиной миссъ Тэг-Рэгъ ужь предсѣдательствовала за чайнымъ столикомъ. Тутъ были и пирожки и булочки, и горячіе гренки съ масломъ, а мистриссъ Тэг-Рэгъ не хотѣла и слышать никакихъ отговорокъ, такъ-что бѣдный Титмаузъ, послѣ самаго отчаяннаго сопротивленія, принужденъ былъ съѣсть цѣлый гренокъ, полпирожка, цѣлую булочку и, въ добавокъ, выпить цѣлыя четыре чашки чаю; послѣ этого онъ почувствовалъ сильную тяжесть въ желудкѣ и вмѣстѣ печальное убѣжденіе, что не въ-состояніи будетъ переварить этого во всю остальную недѣлю.
   Только-что чайный приборъ былъ убранъ, какъ Тэг-Рэгъ, нетеряя времени даромъ, обратилъ вниманіе Титмауза на фортепьано, которое уже стояло открытое, съ нотами, разложенными на пюпитрѣ, и спросилъ: любитъ ли онъ музыку? Титмаузъ съ жаромъ отвѣчали, что любитъ и надѣется, что миссъ Тэг-Рэгъ для него что-нибудь съиграетъ; вслѣдствіе этого, она, выдержавъ, какъ водится, долгую и сильную атаку, спросила наконецъ у своего папа: чтожь ей играть?
   -- Битву подъ Прагою, отвѣчалъ папа.
   -- Что-нибудь другое, торопливо перебила мама.
   -- Битву! грозно повторилъ Тэг-Рэгъ. Битва подъ Прагою написана была въ каждой чертѣ лица его.
   -- Угодно вамъ, сэръ?
   Бѣднаго Титмауза едва не бросило въ потъ.
   -- Если позволите, сэръ...
   -- Хорошо! отвѣчалъ Тэг-Рэгъ, немного смягчаясь.-- Вотъ это такъ! Разомъ рѣшилъ затрудненіе. Нутка, Тэбби, начинайте. Титмаузъ, не угодно ли вамъ перевертывать ноты?
   Титмаузъ всталъ и робко занялъ мѣсто позади миссъ Тэг-Рэгъ. Музыка началась! Сердце милой музыкантши давно рвалось къ Битвѣ подъ Прагою, и ей отдала она вполнѣ заслуженную честь. Такъ сильно сочувствовала она этому превыспреннему сочиненію, что когда одна изъ струнъ лопнула въ самой серединѣ "канонады", это нисколько ее не смутило. Смѣло помчалась она впередъ и исполнила чудесный "финалъ" самымъ великолѣпнымъ образомъ. Титмаузъ отъ разныхъ причинъ приведенъ былъ въ такую бурю восхищенія, что готовъ былъ лить слёзы. Несмотря на то, что онъ ни одного листа не перевернулъ во-время, миссъ Тэг-Рэгъ благодарила его за услуги съ улыбкою безконечно-сладкою. Титмаузъ клялся, что онъ никогда еще не слыхалъ такой прелестной музыки и просилъ съиграть еще что-нибудь -- и снова забренчала миссъ Тэг-Рэгъ, увлекаемая своимъ одушевленіемъ. Рондо-за-рондо, маршъ-за-маршемъ слѣдовали почти непереставая впродолженіе цѣлаго получаса, къ концу котораго старый Тэг-Рэгъ вдругъ поцаловалъ ее съ особенною нѣжностью. Мистриссъ Тэг-Рэгъ, конечно, смотрѣла съ ужасомъ на такое нечестіе; но это не мѣшало ей слѣдить заботливымъ взоромъ за молодой четой и, повременамъ, обмѣниваться съ мужемъ очень-значительными взглядами. Въ началѣ десятаго, вино и водка, съ холодною и горячею водою, поданы были на столъ. Увидѣвъ это, Титмаузъ струсилъ, зная очень-хорошо, что его принудятъ непремѣнно выпить еще что-нибудь; а между-тѣмъ онъ охотно далъ бы пять шиллинговъ, чтобъ его оставили въ покоѣ, потому-что чувствовалъ внутри такую полноту, какъ-будто ни капли ужь болѣе влить туда было невозможно. Но ничто не могло спасти его. Волею или неволею, а стаканъ джину съ водой скоро очутился передъ нимъ на столѣ. Онъ отказывался, увѣряя, что не дотронется до него, если миссъ Тэг-Рэгъ не согласится тоже выпить чего-нибудь; на что та отвѣчала, краснѣя, что она "можетъ-быть" выпьетъ рюмочку хересу пополамъ съ водой, и рюмочка тотчасъ для нея была налита. Потомъ Тэг-Рэгъ приготовилъ стаканъ портвейна, съ водою и съ сахаромъ для жены и большой бокалъ темнаго, какъ пиво, грога для себя. Послѣ этого онъ оглянулся кругомъ и почувствовалъ себя въ полномъ удовольствіи. По-мѣрѣ-того, какъ Титмаузъ потягивалъ изъ своего стакана, бодрость духа расла въ немъ все выше-и-выше, а языкъ становился развязнѣе. Онъ раза два пропустилъ ужъ "мистера", обращаясь къ Тэг-Рэгу и нѣсколько разъ улыбнулся, а разъ даже и кивнулъ его смущенной дочери. Мистеръ Тэг-Рэгъ видѣлъ это и не могъ удержаться, потому-что онъ уже вытянулъ до конца свой стаканъ и налилъ себѣ второй, ничуть не слабѣе перваго. "Тэбби! а Тэбби!" произнесъ онъ, обращаясь къ дочери: -- "а что съ вами дѣлалось въ эти послѣдніе мѣсяцы?" и онъ лукаво подмигивалъ на нее, а потомъ на Титмауза.
   -- Ахъ, папа! воскликнула миссъ Тэг-Рэгъ, краснѣя до ушей.
   -- А, Титмаузъ! Титмаузъ! Дайте мнѣ вашу руку, говорилъ Тэг-Рэгъ: -- вы забудете всѣхъ насъ, когда сдѣлаетесь знатнымъ человѣкомъ; но мы, мы будемъ вѣчно васъ помнить!
   -- Вы очень-добры, сэръ! говорилъ Титмаузъ, дружески отвѣчая на пожатіе руки Тэг-Рэга. Въ эту минуту ему вдругъ пришло въ голову испытать совѣтъ мистера Геммона. Тэг-Рэгъ между-тѣмъ распространялся очень-усердно о чувствахъ своихъ къ Титмаузу, которому, онъ откровенно признавался, что онъ всегда былъ расположенъ такъ же точно, какъ и теперь.
   -- Да, сэръ, и ваше поведеніе доказываетъ это вполнѣ, началъ Титмаузъ, чувствуя дрожь по всему тѣлу, какъ робкій купальщикъ, подходящій къ берегу холоднаго потока... Я бы готовъ былъ поклясться, сэръ, что вы не пустите меня къ себѣ въ домъ, когда узнаете...
   -- Ха, ха, ха! какая странная идея! Если я чувствовалъ къ вамъ истинную дружбу, когда вы не имѣли ничего въ виду, то какой же тутъ смыслъ: бросить васъ именно тогда, когда... хмъ мой милый, сэръ! Да я самъ боялся, что вы не захотите посѣтить мой домъ... странная идея, право!
   Титмаузъ былъ озадаченъ. Понятливость его, и въ обыкновенномъ состояніи не слишкомъ-бойкая, теперь была рѣшительно запружена большимъ количествомъ выпитыхъ имъ крѣпкихъ напитковъ. Короче сказать, онъ не понималъ того, что Тэг-Рэгъ его не понялъ, и сталъ совершенно въ-тупикъ.
   -- Какіе удивительные перевороты случаются въ жизни, мистеръ Титмаузъ! замѣтила мистриссъ Тэг-Рэгъ, почтительно. Они всѣ ниспосылаются намъ свыше, для нашего испытанія. Никто изъ насъ не знаетъ, какъ бы онъ сталъ поступать, еслибъ обстоятельства его нѣкоторымъ образомъ, такъ-сказать, вдругъ, вывернулись наизнанку.
   -- Я, я надѣюсь, сударыня, что я ничего не сдѣлалъ такого, что бъ могло васъ заставить предполагать, что я...
   -- О! мистеръ Титмаузъ! заботливо перебилъ Тэг-Рэгъ, внутренно проклиная жену свою, которая, увидѣвъ, что она навлекаетъ на себя неудовольствіе мужа, каждый разъ, что откроетъ ротъ, рѣшилась не говорить болѣе ни слова и заняться исключительно своимъ портвейномъ съ водою.-- Дѣло вотъ видите ли въ томъ, что здѣсь есть одинъ мистеръ Хорроръ, Онъ набилъ голову моей женѣ всякаго рода... ну, да если она молчитъ, то нечего объ этомъ и говорить. Предполагать, вы говорите, чтобъ вы сдѣлали что-нибудь дурное! Помилуйте, да вы образецъ скромности и приличія! Дайте мнѣ вашу руку, мой милый Титимаузъ.
   -- Ну теперь я опять счастливъ, продолжалъ Титмаузъ, рѣшаясь вести далѣе свое испытаніе. А когда они вамъ объ этомъ сказали, сэръ?
   -- Нѣсколько дней тому назадъ, съ недѣлю будетъ, отвѣчалъ Тэг-Рэгъ, стараясь припомнить.
   -- Какъ же такъ! Не ошибаетесь ли вы? спросилъ Титмаузъ съ опечаленнымъ, но вмѣстѣ и съ удивленнымъ видомъ. Я это узналъ только сегодня утромъ, когда вы ушли...
   -- Хэ, хэ? Что вы хотите сказать, мистеръ Титмаузъ? перебилъ Тэг-Регъ, пытаясь немножко улыбнуться. Мистриссъ и миссъ Тэг-Регъ также оборотили очень-испуганные взоры на Титмауза, который чувствовалъ себя въ такомъ положеніи, какъ-будго весь домъ готовъ былъ на него обрушиться.
   -- Да, сэръ, началъ онъ, прослезившись (уловкѣ этой много помогло унылое расположеніе, въ которое онъ приведенъ былъ грогомъ); до-сихъ-поръ я думалъ быть наслѣдникомъ десяти тысячъ фунтовъ годоваго дохода, а теперь, кажется, этому не бывать: это все вышла ошибка этихъ проклятыхъ крючковъ въ Сеффрон-Хиллѣ!
   Тэг-Рэгъ страшно перемѣнился въ лицѣ, на которомъ вдругъ отразился ужасный ударъ, имъ перенесенный. Внутреннія терзанія вытѣсняли крупныя капли пота на его приплюснутомъ лбѣ.
   -- Какая славная шутка, мистеръ Титмаузъ! Ха, ха!
   Онъ тяжко вздохнулъ и торопливо провелъ платкомъ по лбу. Титмаузъ хотя и сильно былъ встревоженъ, но, несмотря на то, держался за свою роль довольно-твердо.
   -- Я... я бы очень желалъ, чтобъ это была шутка! Къ-несчастію, дня меня это совсѣмъ не шутка, сэръ! Вышло, что въ Шордичѣ есть какой-то другой Титльбетъ Титмаузъ, который, кажется, и есть настоящій...
   -- Кто это вамъ сказалъ, сэръ? Ба! я не вѣрю, я не могу этому повѣрить! говорилъ Тэг-Рэгъ, голосомъ, дрожащимъ отъ скрытаго бѣшенства и страха.
   -- Но это правда, клянусь вамъ честью! правда!..
   -- Какъ вы смѣете клясться передъ дамами, сэръ: вы ихъ оскорбляете! закричалъ Тэг-Рэгъ, дрожа отъ ярости. И еще въ моемъ присутствіи! Да вы, послѣ этого, не джентльменъ!
   Онъ вдругъ понизилъ свой голосъ и съ трепетомъ, самымъ убѣдительнымъ тономъ, просилъ Титмауза сказать ему серьёзно, шутитъ онъ, или говоритъ правду?
   -- Правду, сэръ, истинную правду. Да и какія тутъ шутки, мнѣ совсѣмъ не до шутокъ! отвѣчалъ Титмаузъ жалобнымъ тономъ.
   -- Вы хотите, стало-быть, сказать, что все это была ошибка и что вы ни болѣе, ни менѣе, какъ то же самое, что и прежде были? спросилъ Тэг-Рэгъ, съ отчаяннымъ усиліемъ говорить спокойно.
   -- Ахъ да, сэръ, да! жалобно стоналъ Титмаузъ.-- И если бы вы были такъ добры, оставили меня служить у васъ попрежнему. Вѣдь вы сами знаете, что это не моя вина. А они еще все говорятъ, что это я виноватъ!.. А между-тѣмъ они сами все это мнѣ наговорили!
   Нельзя себѣ вообразить ничего въ мірѣ отвратительнѣе того выраженія, которое явилось на лицѣ Тэг-Рэга; въ эту минуту, когда онъ смотрѣлъ съ зловѣщимъ молчаніемъ на Титмауза, губы его тряслись и онъ, казалось, не въ-состояніи былъ говорить.
   -- Ахъ, ма!.. мнѣ дурно! слабо воскликнула миссъ Тэг-Рэгъ, блѣдная, какъ полотно. Титмаузъ готовъ ужь былъ броситься на колѣни и признаться въ своемъ обманѣ -- такъ сильно его встревожило дѣйствіе, произведенное имъ на миссъ Тэг-Рэгъ; но въ эту минуту тяжелая рука Тэг-Рэга вдругъ схватила его за плечо и свирѣпый голосъ шепнулъ ему на ухо: "Вы обманщикъ, сэръ!" Слова это остановили Титмауза и сдѣлали изъ него что-то похожее на мужчину. Онъ быль большой дуракъ, но у него не было недостатка въ простомъ задорѣ, и это чувство наконецъ пробудилось.
   -- О! отвратительный негодяй! воскликнула мистриссъ Тэг-Рэгъ, проходя мимо, и увела дочь свою въ другую комнату.
   -- Обманщикъ, говорите вы? Если такъ, то я не гожусь для вашего общества! сказалъ Титмаузъ, вставая и дрожа всѣмъ тѣломъ отъ страха и отъ досады.
   -- Отдавайте мнѣ мои пять фунтовъ! заревѣлъ Тэг-Рэгъ, бѣшено хватая Титмауза за воротникъ.
   -- Хорошо, сэръ, я заплачу, возьмите только ваши руки долой! Да что это такое въ-самомъ-дѣлѣ! Руки долой, я вамъ говорю! Что за чортъ, что вы, меня убить собираетесь, что ли? Я заплачу вамъ, отстаньте! пустите! бормоталъ Титмаузъ. Вверху раздался слабый крикъ миссъ Тэг-Рэгъ, въ припадкахъ истерики. Тогда кипящій котелъ брызнулъ наконецъ черезъ край.-- Проклятый бездѣльникъ! закричалъ Тэг-Рэгъ, задыхаясь отъ бѣшенства и, вдругъ, схвативъ Титмауза за горло и почти недавая ему времени взять по дорогѣ свою шляпу и палку, онъ вытолкалъ его черезъ весь корридоръ вонъ, но дорожкѣ, усыпанной пескомъ, отворилъ калитку, швырнулъ его съ яростью на улицу и послалъ ему въ-слѣдъ такой ураганъ проклятій, который, казалось, могъ бы умчать его саженей на сто отъ дома, вдоль по дорогѣ. Долго потомъ Титмаузъ не могъ ни перевести дыханія свободно, ни совершенно прійдти въ себя. Когда же онъ опомнился, наконецъ, то первое, что почувствовалъ, было сильное побужденіе упасть на колѣни середи дороги и благодарить мудраго, удивительнаго Геммона, который такъ вѣрно предсказалъ ему все, что случилось!
   -- А теперь, мистеръ Титмаузъ, у насъ съ вами, покуда, дѣло кончено. Прочь съ дороги! Дайте мѣсто другимъ. Но не думайте, чтобъ я "истощилъ ужь всю вашу сладость", или чтобъ я готовъ былъ васъ "бросить какъ траву безполезную".
  

ГЛАВА VII.

   Высокая дверь у подъѣзда одного изъ домовъ Гросвенорской Улицы еще дрожала отъ удара, за минуту передъ тѣмъ возвѣстившаго пріѣздъ гостя къ обѣду, а между-тѣмъ другой экипажъ подъѣзжалъ ужь къ ней со стороны Пиккадилли. Одинъ изъ лакеевъ, стоявшихъ сзади, проворно соскочилъ съ запятокъ и новый громкій ударъ, сопровождаемый звономъ колокольчика, возвѣстилъ прибытіе герцога ***, послѣдняго гостя.
   То была просторная и простая, но хорошо-извѣстная въ Лондонѣ карета, и не успѣли еще отворить дверей, какъ съ полдюжины прохожихъ собралось уже вокругъ, чтобъ поглядѣть на выходившаго изъ нея пожилаго человѣка, средняго роста и довольно-худощаваго, одѣтаго въ простое, черное платье, съ сѣдоватыми волосами и съ лицомъ, которое, увидѣвъ разъ, трудно было забыть {Авторъ описываетъ герцога Веллингтона. Прим. пер.}.
   "Карету назадъ въ четверть одиннадцатаго", произнесъ онъ спокойнымъ тономъ, обращаясь къ слугѣ, отворившему дверцы экипажа. Прохожіе, между-тѣмъ, сняли шляпы -- вѣжливость, на которую онъ отвѣчалъ входя на крыльцо, легкимъ поклономъ. Потомъ двери дома закрылись, толпа разошлась, пустая карета отъѣхала въ сторону и все кругомъ затихло попрежнему. Домъ, о которомъ идетъ дѣло, принадлежалъ мистеру Обри, одному изъ членовъ Нижней Палаты, представителю мѣстечка {Подъ именемъ мѣстечка здѣсь не слѣдуетъ понимать одинъ только городъ или городокъ, но также и окрестности его; такъ-что истинный смыслъ слова borough, въ значеніи представительства, скорѣе можетъ быть переданъ словомъ округъ. Прим. пер.} Яттонъ, въ Йоркширѣ, человѣку съ быстро-возрастающимъ значеніемъ въ Парламентѣ. Положеніе его въ жизни было, конечно, довольно-пріятное: положеніе независимаго помѣщика и члена одной изъ древнѣйшихъ фамилій Англіи, съ чистымъ, незапутаннымъ доходомъ 10,000 фунтовъ въ годъ. Недалѣе, какъ на тридцать-четвертомъ году своей жизни онъ успѣлъ ужь занять почетное мѣсто въ кругу ораторовъ своей партіи, и обѣщалъ современемъ, стать на ряду съ самыми даровитыми людьми въ Палатѣ.
   Парламентъ въ ту пору собранъ былъ по какому-то случаю ранѣе обыкновеннаго; но Палата Депутатовъ, въ которой мистеръ Обри, не далѣе какъ наканунѣ, произнесъ сильную и очень-удачную рѣчь, отложила свои засѣданія до конца праздниковъ и лорды собирались послѣдовать ея примѣру въ слѣдующій же вечеръ. Значительнаго раздѣленія голосовъ ожидали-было, однакожъ, къ этому времени. Многіе изъ присутствовавшихъ лицъ, всѣ безъ изъятія принадлежавшіе къ лучшему и самому блестящему кругу столицы, горячо поздравляли мистера Обри съ успѣхомъ, радуясь значительной побѣдѣ, только-что одержанной его партіею, побѣдѣ, за которую партія немало была обязана усердію и дарованіямъ Обри, въ чемъ увѣрялъ его и самъ герцогъ ***.
   Покуда разговоръ у нихъ шелъ объ этомъ предметѣ, двѣ женщины слушали съ жаднымъ вниманіемъ утвердительные доводы герцога ***. То были: жена мистера Обри, Агнеса и сестра его, Катерина Обри. Первая изъ нихъ, прекрасная женщина, въ цвѣтѣ лѣтъ, съ черными, какъ смоль, волосами и съ ослѣпительно-бѣлымъ цвѣтомъ лица; вторая -- тоненькая и стройная дѣвушка, лѣтъ двадцати, лицомъ и фигурою была красавица совершенна англійская. Русые волосы, раздѣленные на лбу, такъ просто и мило лежали по обѣимъ сторонамъ ея привлекательнаго, нѣжнаго лица; огонь чувства такъ ясно горѣлъ въ ея голубыхъ глазахъ, и весь ensemble ея наружности носилъ такую живую печать ума и характера, что даже холодный, орлиный взоръ герцога *** невольно и часто останавливался на ней съ удовольствіемъ. Но въ комнатѣ, кромѣ дамъ, находились и другія лица, въ числѣ ихъ былъ одинъ изъ сосѣдей мистера Обри по имѣнію: лордъ Де-ла-Зушъ, пожилой перъ, въ эту минуту занятый очень-серьёзнымъ разговоромъ объ ожидаемомъ раздѣлѣ голосовъ, съ однимъ товарищемъ своимъ изъ Верхней Палаты. Онъ, можетъ-быть, слушаетъ и внимательно разсужденіе своего собесѣдника, но взоры лорда Де-ла-Зуша обращены тоже на васъ, милая Кетъ {Сокращеніе Катерины.}, и какъ мало вы можете себѣ представить о чемъ онъ въ эту минуту думаетъ? Ему только-что пришло въ голову, что Делямиръ, его единственный сынъ и наслѣдникъ, прибывшій, недалѣе какъ наканунѣ, изъ Оксфорда, обѣщалъ пріѣхать за нимъ въ половинѣ десятаго и занять его мѣсто въ гостиной мистриссъ Обри, между-тѣмъ, какъ самъ лордъ Де-ла-Зушъ отправится въ Палату, и лордъ думаетъ о томъ, какое впечатлѣніе должна произвести ваша красота на его сына, невидавшаго васъ почти два года. И все это тревожитъ почтеннаго лорда; но тревожитъ не очень-мучительно, потому-что онъ знаетъ, милая Кетъ, какъ достойно будетъ лежать на вашей головкѣ старинная корона дома Де-ла-Зушъ въ случаѣ, еслибъ какія-нибудь послѣдствія вышли изъ этой встрѣчи. Но Делямиръ еще слишкомъ-молодъ, думалъ онъ., и если онъ теперь вобьетъ себѣ въ голову образъ Катерины Обри, то этотъ образъ скоро затмитъ и прогонитъ на второй планъ суровыя лица тѣхъ древнихъ поэтовъ, ораторовъ, историковъ, философовъ и государственныхъ мужей, которые, по мнѣнію лорда Дс-ла-Зуша, должны были занимать исключительно мысли Делямира еще лѣтъ пять, по-крайней-мѣрѣ. Конечно, думалъ онъ, миссъ Обри точно соединяетъ въ себѣ все, что только онъ желалъ бы видѣть въ будущей женѣ своего сына; но... какъ бы то ни было, а объ этомъ нечего и думать ранѣе, какъ черезъ нѣсколько лѣтъ, когда ему будетъ...
   -- Положимъ, произнесъ онъ въ полголоса, увлеченный своими мыслями: -- положимъ, напримѣръ, хоть двадцать-четыре...
   -- Какъ двадцать-четыре! возразилъ его товарищъ съ удивленіемъ: -- что вы это говорите, мой милый Де-ла-Зушъ? Восемдесятъ-четыре, по-крайней-мѣрѣ...
   -- Какъ такъ? Ахъ, да, да, разумѣется... Я бы полагалъ даже девяносто... Хмъ!... Я хотѣлъ только сказать, что они соберутъ не болѣе двадцати-четырехъ.
   -- А, извините! Въ этомъ смыслѣ, я думаю, вы правы.
   Но тутъ возвѣщенъ былъ обѣдъ и это положило конецъ разговору. Лордъ Де-ла-Зушъ, провожая миссъ Обри въ столовую, едва не готовъ былъ сказать ей, въ минутномъ увлеченіи своего сердца, что онъ ужь все обдумалъ и что если только она не прочь, то онъ даетъ ей отъ всей души свое согласіе сдѣлаться современемъ леди Де-ла-Зушъ. Онъ самъ былъ одиннадцатымъ въ родѣ, получилъ свой титулъ по прямому наслѣдству отъ отца къ сыну, и за этотъ пунктъ онъ держался всегда очень-заботливо. Онъ ненавидѣлъ побочное наслѣдство, и... и, во время обѣда успѣлъ занять самымъ любезнымъ образомъ миссъ Обри. Герцогъ *** былъ, казалось, въ хорошемъ расположеніи духа, сѣлъ справа возлѣ хозяйки дома, и вниманіе такого сосѣда и собесѣдника, какъ онъ, льстило невольно ея самолюбію. Всѣ были веселы, всѣхъ оживляла не одна побѣда, одержанная наканунѣ въ Парламентѣ, но также и ожиданіе приближавшихся праздниковъ, и разговоръ шелъ часто о томъ: гдѣ, какъ и съ кѣмъ располагали присутствовавшіе провести это веселое время. Но такъ-какъ обѣдъ, самъ-по-себѣ не имѣлъ ничего особенно-замѣчательнаго, да и къ-тому же я не мастеръ описывать такія вещи въ-подробности, то, оставивъ навремя все общество въ столовой, я уведу читателя подалѣе отъ шума въ какую-нибудь другую комнату, положимъ, хоть въ библіотеку, и тамъ, поправивъ огонь въ просторномъ каминѣ и опустивъ зеленыя сторы на окнахъ, притворивъ двери и сѣвъ у стола въ покойныя кресла, я воспользуюсь удобнымъ временемъ и случаемъ, чтобъ поговорить съ нимъ немножко о семействѣ мистера Обри.
   Фамилія Обри родомъ изъ Йоркшира и составляетъ младшую отрасль древнаго и знаменитаго дома Дреддлинтоновъ. Мѣстопребываніе ихъ, Яттонъ, находится въ сѣверной части графства, недалѣе какъ въ 15 или въ 20 миляхъ отъ моря. Домъ ихъ принадлежитъ къ числу тѣхъ старинныхъ зданій, видъ которыхъ переноситъ васъ столѣтія за два назадъ въ исторію Англіи. Онъ стоитъ середи парка, гдѣ много старинныхъ высокихъ деревьевъ, въ тѣни которыхъ пугливыя лани выдѣлываютъ на просторѣ свои причудливые и легкіе прыжки. Приближаясь со стороны Лондона, вы сворачиваете съ большой Сѣверной Дороги въ сторону, на широкій, проселочный путь и, пройдя но немъ около мили, встрѣчаете небольшую, разбросанную деревню, по имени Яттонъ, а за деревнею, старую, отъ времени почернѣвшую церковь, съ высокой и тонкой колокольней, возлѣ которой, на скромномъ клабищѣ, развѣсистый тисъ осѣняетъ своею густою, неувядаемою зеленью почти половину могилъ. За церковью, на довольно-большомъ разстояніи, стоитъ домъ викарія, выстроенный очень-уютно и осѣненный цѣлымъ рядомъ елей. Пройдя еще шаговъ сто, вы встрѣчаете высокія ворота парка, а за ними, съ лѣвой стороны, подъ тѣнью вяза, стоитъ домикъ сторожа. Отъ воротъ, на цѣлую милю далѣе, вьется песчаная дорожка, по сторонамъ которой, съ каждымъ шагомъ кусты и деревья становятся гуще, пока, наконецъ, дорожка не приведетъ васъ къ массивному и ветхому на видъ, изъ темно-краснаго кирпича выстроенному въѣзду временъ Генриха VII, съ двумя или тремя глубоко-вдавшимися въ башняхъ каменными окошками и съ разрушающимися каменными зубцами, выглядывающими сквозь зелень высоко-ползущаго плюща. Старинный гербъ виситъ надъ самой верхушкой свода. Проходя подъ нимъ, загляните вверхъ и вы увидите жолобъ подъемной рѣшетки, до-сихъ-поръ еще уцѣлѣвшій. Миновавъ этотъ остатокъ феодальныхъ временъ, вы входите въ родъ двора, образованнаго высокою стѣною, совершенно-заросшею плющомъ, стѣною, которая идетъ по прямой линіи отъ башни съ правой стороны въѣзда вплоть до самаго дома. Вдоль ея растетъ цѣлый рядъ тисовыхъ деревьевъ. Въ центрѣ открытаго пространства расположена очень-оригинально зеленая лужайка, обсаженая вокругъ подстриженными буковыми кустами, а въ срединѣ ея стоятъ каменные, отъ времени и погоды обветшалые большіе солнечные часы. Барскій домъ состоитъ изъ неправильной массы кирпичнаго зданія, темно-краснаго цвѣта, съ высокими дымовыми трубами позади крыши. Съ перваго взгляда можно затѣтить, что онъ выстроенъ въ разныя времена. Одна часть напоминаетъ вамъ живо архитектуру временъ Елизаветы, другая принадлежитъ къ царствованію королевы Анны, и ясно, что на мѣстѣ новой пристройки стоялъ прежде замокъ. Въ-самомъ-дѣлѣ, и теперь еще можно видѣть остатокъ стараго рва вдоль задняго фасада дома. Одна изъ старинныхъ башенъ, съ узенькими, углубленными въ стѣну каменными бойницами, еще уцѣлѣла и массою своею даетъ почтенную подпору правой оконечности дома. Длинный фасадъ дома состоитъ изъ двухъ большихъ отдѣленій, соединенныхъ между-собою центральною частью зданія немного пониже, которая заключаетъ въ себѣ переднюю залу. Вдоль фаса идутъ мѣстами въ три, а мѣстами и въ четыре этажа ряды длинныхъ, узкихъ, вдавшихся оконъ съ массивными деревянными рамами. Крутая, заостреная крыша покрыта слайдомъ, а изъ-подъ нея выдаются далеко впередъ дождевые жолоба, образующіе родъ деревяннаго карниза вокругъ всего зданія. Съ лѣвой руки отъ барскаго дома растетъ группа старыхъ ливанскихъ кедровъ, простирающихъ неувядаемую красоту вѣтвей своихъ до самой земли. Передняя зала высока и просторна, полъ изъ лощенаго дуба и почти во всю ширину устланъ соломеннымъ половикомъ, а стѣны обшиты столярной работой изъ чернаго дуба, и въ нихъ вставлены рамы, изъ которыхъ выглядываютъ семь или восемь старинныхъ портретовъ во весь ростъ. Странныя фигуры изображены на этихъ портретахъ; и если предки фамиліи Обри были дѣйствительно на нихъ похожи, то надо признаться, они были чудные и удивительные люди. Лица совершенно-бѣлыя и смотрятъ на васъ неподвижно, какъ-будто въ изумленіи; и какія у нихъ у всѣхъ длинныя, тонкія ноги, обутыя въ остроконечные сапоги! По обѣимъ сторонамъ высокаго камина стоятъ воины въ полномъ вооруженіи, а вдоль стѣнъ развѣшаны старинные доспѣхи рыцарскихъ временъ: шлемы, латы, мечи, копья, боевые топоры и самострѣлы такіе, что отъ одной мысли употребить ихъ въ дѣло, рукамъ вашимъ ужь дѣлается больно и вы невольно восклицаете: "О! да, они вѣрно были гиганты въ ту пору!" Съ одной стороны передней залы идутъ двери въ столовую, за которою находится библіотека; а съ другой стороны другія двери ведутъ въ великолѣпную комнату, теперь извѣстную подъ именемъ гостиной, гдѣ стоитъ прекрасный органъ. Изъ этихъ обѣихъ комнатъ, то-есть изъ столовой и изъ гостиной, лѣстницы, заключенныя въ старинныхъ, четыреугольныхъ башняхъ, поднимаются вверхъ и выводятъ на галерею, вдоль которой расположены всѣ спальныя комнаты. Но намъ нѣтъ надобности входить въ дальнѣйшія подробности. Во всѣхъ отношеніяхъ это славный, старинный барскій домъ. Его единственная, постоянная жилица -- мистриссъ Обри, мать мистера Обри, того самаго, въ библіотекѣ котораго мы теперь находимся. Она осталась вдовою, переживъ своего мужа, бывшаго при жизни раза два представителемъ графства, лѣтъ пятнадцать тому назадъ. Первымъ сыномъ ея былъ мистеръ Обри, а сестра его была ея послѣднею дочерью. Четверыхъ дѣтей между этими двумя она схоронила въ молодыхъ лѣтахъ, и горесть, причиненная этими потерями, такъ сильно поколебала ея здоровье, что теперь ей съ виду можно дать лѣтъ семьдесятъ, несмотря на то, что на-самомъ-дѣлѣ она по-крайней-мѣрѣ десятью годами моложе. Какую благословенную жизнь ведетъ она въ Яттонѣ! Ея кроткій, веселый характеръ составляетъ счастіе всѣхъ окружающихъ. Благотворительность ея безгранична, но всегда сопровождается самою строгою и справедливою разборчивостмо. Такъ или иначе, а почти цѣлая четверть народонаселенія деревни живетъ непосредственно ея щедростью. Стоитъ только назвать по имени леди Обри, старую леди въ Яттонѣ, чтобъ быть свидѣтелемъ общаго, невольнаго, искренняго уваженія къ ея добродѣтелямъ. Слово ея -- законъ, да и недаромъ. Между-тѣмъ, какъ мистеръ Обри, покойный мужъ ея, несмотря на всѣ свои высокія достоинства и незапятнанное имя, до самой смерти былъ характера довольно-суроваго и имѣлъ привычки неслишкомъ-общежительныя, она, какъ теперь, такъ и прежде, всегда была тиха, кротка, для всѣхъ доступна, благотворительна и набожна. По смерти его, она удалилась отъ свѣта и съ-тѣхъ-поръ постоянно живетъ въ Яттонѣ, непокидая его ни на одинъ день. По сосѣдству живетъ много богатыхъ фамилій съ древними именами, громкими титулами и обширными владѣніями; но на десять миль вокругъ Яттона имя старой леди Обри, матери сквайра (помѣщика) связано съ чувствами самой искренней и горячей благодарности въ сердцахъ народонаселенія и пользуется исключительнымъ уваженіемъ. Дѣло, можетъ -- быть, и пустое, а между-тѣмъ это истина; въ барскомъ домѣ есть большая, бѣлая лошадь, по имени Пёгги, которая ужь лѣтъ двадцать сряду возитъ на себѣ подарки мистриссъ Обри. Тысячу разъ возила она на синаѣ своей стараго Джекоба Джонса, слугу мистриссъ Обри (волоса у котораго стали теперь такіе же бѣлые, какъ у Пёгги) по всему пространству имѣнія, а иногда и за черту его, съ разными припасами для бѣдныхъ и больныхъ. Въ томъ числѣ почти всегда было три или четыре кувшина съ настойкою изъ пустоцвѣта, смородины, инбиря или бузины, перекинутыхъ черезъ сѣдло стараго Джонса, и къ кувшинамъ этимъ Пёгги такъ привыкла, что ей ужь было бы какъ-то неловко ѣздить безъ нихъ. Она такъ свыклась съ манерами стараго Джонса (котораго леди сдѣлала ужаснымъ болтуномъ и сплетникомъ, заставляя его безпрестанно справляться о каждомъ изъ жителей въ селѣ и на земляхъ, принадлежащихъ имѣнію), что какъ бы тихо она ни шла, но если кто-нибудь встрѣчался или нагонялъ ихъ по дорогѣ, Пёгги останавливалась ужь сама-собою, какъ-будто бы затѣмъ, чтобъ узнать, что такое прохожій и ея сѣдокъ имѣютъ переговорить другъ съ другомъ. Старая эта лошадь давно ужь сдѣлалась общею фавориткою, и гдѣ бы Джонсъ ни остановился, вездѣ получаетъ она отъ стариковъ и отъ дѣтей по клочку травы или сѣна. Когда старая Пёгги издохнетъ, о ней будутъ жалѣть въ цѣломъ Яттонѣ. Мистриссъ Обри стала теперь очень-слаба и не можетъ ужь ходить пѣшкомъ такъ много, какъ прежде. Съ каждымъ годомъ чаще закладываютъ для нея старинную домашнюю карету; и когда она собирается дѣлать въ ней свои разъѣзды по околотку, то почти всегда можно видѣть, какъ эта карета останавливается сперва у дома викарія, гдѣ живетъ старый докторъ Тэсемъ, пасторъ, обыкновенно ее сопровождающій. При такихъ случаяхъ она всегда возитъ съ собой въ мѣшкѣ нѣсколько библій и молитвенниковъ, которые раздаются, какъ награды, преимущественно тѣмъ лицамъ, которыхъ пасторъ признаетъ достойными. Впродолженіе по-крайней-мѣрѣ двадцати-пяти лѣтъ, она никогда не забывала подарить по экземпляру того и другаго каждому ребенку, въ деревнѣ или въ имѣніи, въ день его перваго причащенія, и старая леди заботливо посматриваетъ каждое воскресенье со своей скамейки въ церкви, употребляются ли эти библіи и молитвенники съ должнымъ уваженіемъ. Я бы много еще могъ разсказать вамъ объ этой почтенной женщинѣ, но мы и безъ того будемъ имѣть случай отъ времени до времени видѣть ее поближе и лично ее узнавать. Черты лица ея пріятны, несмотря на преклонныя лѣта, и видно, что въ молодые годы она, должно быть, была очень-хороша собой; обращеніе ея кротко, спокойно и важно, а во взорѣ написано все, чего только можно ожидать послѣ того, что мы о ней говорили. Къ-сожалѣнію, и живость молодыхъ лѣтъ и твердое спокойствіе зрѣлаго возраста давно уступили мѣсто слабости, причиненной болѣзнями и душевнымъ страданіемъ, потому-что, какъ мы ужь сказали, она оплакивала дѣтей своихъ со всею любовію нѣжной, безутѣшной матери. О, какъ горячо, какъ безумно обожаетъ она оставшихся сына и дочь!
   Сыну ея, мистеру Обри, 34 года. Онъ наслѣдовалъ душевныя качества обоихъ своихъ родителей, но лицомъ и манерами похожъ на отца. Въ обращеніи его есть что-то холодное, что, однакожь, происходитъ не отъ суроваго нрава, а отъ одной только застѣнчивой дикости. Это даетъ ему съ перваго взгляда и прежде чѣмъ вы успѣете всмотрѣться поближе въ его лицо, какой-то надменный видъ, очень, очень-далекій отъ его настоящаго характера. И дѣйствительно онъ наслѣдовалъ мягкое сердце и кроткій нравъ своей матери вмѣстѣ съ мужественною твердостью отца. Чувствителенъ онъ, можетъ-быть уже черезчуръ: какой-то оттѣнокъ грустной задумчивости былъ примѣшанъ съ самаго дѣтства къ другимъ свойствамъ его темперамента и усиливался постоянно, по мѣрѣ того, какъ онъ входилъ въ возрастъ. Онъ одаренъ отъ природы большимъ умомъ и получилъ солидное образованіе. Въ Оксфордскомъ Университетѣ онъ отбилъ призъ двойнаго перваго класса {Въ университетахъ Англіи, кромѣ обыкновенной ученой степени магистра (baetelor), получаемой всякимъ студентомъ, успѣшно-кончившимъ экзаменъ, есть отличія, которыя состоятъ въ причисленіи къ одному изъ трехъ классовъ. Высшая степень отличія состоитъ въ томъ, чтобъ стать первымъ въ первомъ классѣ по математическимъ наукамъ и по предметами классической словесности. Это называется получить призъ двойнаго перваго класса -- The prize of Double First Class. Прим. пер.} у толпы сильныхъ соперниковъ и впослѣдствіи, оправдалъ все, что отъ него ожидали. Онъ сдѣлалъ по ученой части нѣсколько важныхъ заслугъ, и даже въ эту минуту занятъ изслѣдованіями, которыя должны современемъ разъяснить темное происхожденіе нѣкоторыхъ политическихъ установленій Англіи. За политику взялся онъ съ особеннымъ, можетъ-быть, даже съ излишнимъ жаромъ. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что современемъ онъ будетъ играть въ Парламентѣ очень-значительную роль, потому-что терпѣливъ, трудолюбивъ, находчивъ въ спорѣ и, кромѣ свѣтлаго ума, обладаетъ даромъ разительнаго краснорѣчія. Онъ великодушенъ и благотворителенъ, также какъ его мать, и безпеченъ даже до небрежности во всемъ, что касается собственныхъ выгодъ. Но на всѣхъ достоинствахъ его лежитъ печать истиннаго христіанина, и въ этомъ-то заключается самая высокая, самая отличительная черта его чистаго, простаго, прямодушнаго характера. Сила религіознаго убѣжденія въ его сердцѣ есть настоящій источникъ того спокойнаго достоинства и твердости, которыя заслужили ему уваженіе всѣхъ, кто его знаетъ. Ровное и тихое обращеніе мистра Обри носитъ на себѣ всѣ характеристическія черты истиннаго джентльмена. Роста онъ выше средняго и сложенія худощаваго. По худобѣ его угловатыхъ плечъ и по одному тому ужь, какъ платье на немъ сидитъ, человѣкъ, привыкшій наблюдать за признаками этого рода, сталъ бы бояться за его здоровье, и это опасеніе еще болѣе усилилось бы, если бъ онъ узналъ, какъ велика была смертность у нихъ въ семействѣ. Тѣ же самыя мысли приходили невольно на умъ, при видѣ его длинныхъ, тонкихъ, нѣжныхъ и бѣлыхъ рукъ. Высокій лобъ его былъ рѣзко обозначенъ; волоса онъ имѣлъ неочень-густые, но блестящіе и черные какъ смоль. Выраженіе лица его, твердое во время покоя, при малѣйшемъ одушевленіи, пріобрѣтало особенную остроту и живость.
   Мистеръ Обри женатъ уже около 6-ти лѣтъ и бракъ этотъ былъ, истиннымъ примѣромъ любви съ перваго взгляда. Случай свелъ его съ Агнесою Сент-Клерь, нѣсколько недѣль спустя послѣ того, какъ она потеряла своего отца, полковника Сент-Клера, принадлежавшаго къ древней, но обѣднѣвшей фамиліи, и убитаго во время испанской войны. Не прежде, однакожь, какъ послѣ долгаго и усерднаго сватовства, соединеннаго съ убѣдительными просьбами мистриссъ Обри, согласилась Агнеса Сент-Клеръ выйдти замужъ за человѣка, который и до-сихъ-поръ любитъ ее со всею пылкостью первой страсти. Любовь эту она, съ своей стороны, заслуживаетъ вполнѣ, изучая, или, лучше сказать, предугадывая малѣйшія его желанія, такъ-что, можетъ-быть, трудно было бъ отъискать другую женщину, болѣе ея способную составить счастіе болѣзненно-прихотливаго Обри, женщину, которой характеръ, вкусы и обращеніе находились бы въ такомъ нѣжномъ согласіи и вмѣстѣ въ такомъ гармоническомъ контрастѣ съ его собственными. Она родила ему двухъ милыхъ малютокъ: мальчика, которому теперь ужь было лѣтъ пять, и дѣвочку, которой только-что минуло два года. Если бъ вы хотѣли знать мои собственныя догадки, то я сказалъ бы вамъ, что, кажется, была еще вѣроятность... но до этого намъ покуда нѣтъ дѣла.
   О Катеринѣ Обри мы ужь сказали нѣсколько словъ. Несмотря на то, я описалъ бы еще подробнѣе эту милую дѣвушку, если бъ не боялся увлечься слишкомъ-далеко, говоря о ея красотѣ и достоинствахъ. Она меньшая и теперь единственная сестра Обри, который любитъ ее безъ памяти. Ни онъ, ни ея мать, съ которыми неперемѣнно проводитъ она время, не могутъ вытерпѣть самой короткой разлуки съ Кетъ. Веселая и рѣзвая участница въ играхъ своихъ маленькихъ племянниковъ, она, вмѣстѣ съ тѣмъ исполняетъ съ наружной важностью должность секретаря и казначея своей матери. Я говорю: съ наружной потому-что въ нравѣ Кетъ есть какая-то лукавая шутливость, которая проглядываетъ въ ней, часто даже при самомъ серьёзномъ расположеніи духа. Она равно создана и для уединенія сельской жизни въ Яттонѣ и для блестящей атмосферы Альмека {Публичное собраніе, доступное почти для одной аристократіи.}; но къ этой послѣдней она до-сихъ-поръ еще не обнаружила особенной склонности. Кетъ -- дѣвушка съ характеромъ твердымъ и съ большой долею здраваго смысла. Умъ ея былъ развитъ, вкусы направлены подъ заботливымъ руководствомъ ея собственнаго брата. У ней талантъ къ музыкѣ. Ея игра и ея пѣніе могли бы удовлетворить строгій и разборчивый вкусъ самаго прихотливаго знатока. Музыка для нея составляетъ предметъ не науки, а любви, и любви страстной... но, постойте! Чу!... слышите-ли? Да, это точно голосъ миссъ Обри, это ея отчетливая и блестящая игра. Дамы ушли въ гостиную и намъ надо будетъ идти за ними.
   Да, это точно миссъ Обри. Она играетъ на новомъ фортепіано, которое братъ ея недавно подарилъ своей женѣ. Замѣтьте, съ какою легкостью и свободою передастъ она полную чувства, но трудную музыку Гайдна. Та дама, что стоитъ возлѣ нея и перевертываетъ листы, это извѣстная графиня Лидсдель. Она до-сихъ-поръ еще недурна собою, но рядомъ съ миссъ Обри она представляетъ довольно-печальный контрастъ. Бѣдная леди Лидсдель! Вы не наслаждаетесь счастіемъ, не-смотря на весь вашъ модный блескъ и величіе! Сіяніе вашихъ брильянтовъ не вознаградитъ вамъ утраченой свѣжести молодыхъ лѣтъ! Холодный огонь ихъ меркнетъ передъ цвѣтущею и веселою красотою миссъ Обри!... Вы вздыхаете!...
   -- Теперь я вамъ спою совершенно новую вещь -- сказала миссъ Обри, вставая и перелистывая свой портфёль, изъ котораго она скоро достала листокъ, съ нѣсколькими стихами, написанными ея собственною рукою.-- "Слова сочинены моимъ братомъ, а я пріискала старый мотивъ, который къ нимъ очень. идетъ". Съ этими словами она сѣла за фортепіано; пальцы ея тихо, легко пробѣжали но клавишамъ -- и вотъ роскошные, полные звуки ея чудеснаго голоса раздались снова въ гостиной...
   Но звукамъ этимъ, дрожавшимъ на прелестныхъ губкахъ миссъ Обри, внималъ незамѣченный слушатель, пожирая глазами каждую черту лица ея и жадно поглощая ухомъ каждую ноту ея вибрирующаго голоса. То былъ сынъ лорда Де-ла-Зуша, недалѣе какъ за минуту передъ тѣмъ вошедшій въ домъ мистера Обри. Пораженный голосомъ пѣвицы, онъ остановился, невходя въ гостиную, гдѣ сидѣли дамы, и отойдя въ уголокъ,-- сталъ такъ, чтобъ скрыться отъ взоровъ, а-между-тѣмъ самому видѣть ясно миссъ Обри и все остальное общество. Онъ тоже любилъ страстно музыку; и чувство, съ которымъ миссъ Обри исполнила послѣдній куплетъ, грустный миноръ въ которомъ пропѣла она послѣднюю строку, тронуло сердце его до такой степени, что онъ съ трудомъ могъ сохранить власть надъ собою и едва не выронилъ слезы. Когда миссъ Обри кончила, мистриссъ Обри сѣла за фортепіано и исполнила съ большимъ вкусомъ одну изъ лучшихъ сонатъ Гайдна. Потомъ леди Лидсдель заняла ея мѣсто и начала самымъ блестящимъ образомъ одну сцену изъ новой оперы. Все это скоро привело возбужденныя чувства мистера Делямира въ такое положеніе, которое позволило ему войдти и представиться. Но покуда этотъ охлаждающій процесъ совершался, Делямиръ взялъ въ руки какую-то книжку изъ прелестнаго маленькаго собранія, находившагося прямо позади его, и нашелъ, что это былъ томъ Королевы феи. Онъ встрѣтилъ въ немъ много замѣтокъ карандашомъ, сдѣланныхъ явно легкою женскою рукою, и отвернувъ заглавный листокъ, увидѣлъ мелкимъ почеркомъ написанное имя Катерины Обри. Сердце его встрепенулось; онъ обернулся къ фортепіано и увидѣлъ миссъ Обри, стоявшую подлѣ леди Лидсдель, съ видомъ серьезнаго восторга, совершенно незамѣчая устремленнаго на нее взгляда. Посмотрѣвъ на нее нѣсколько минутъ, онъ украдкою прижалъ надпись къ губамъ своимъ и произнесъ торжественный обѣтъ, что если онъ не успѣетъ жениться на миссъ Обри, то никогда ужь, ни на комъ другомъ не жениться, да еще, сверхъ того, уѣдетъ изъ Англіи навсегда, чтобъ схоронить на чужбинѣ растерзанное сердце, и т. д. Такое мудрое рѣшеніе принялъ онъ, или, лучше сказать, къ такому мудрому рѣшенію клонились мысли солидной особы достопочтеннаго Джеффри Делямира. Онъ былъ открытый, прямой, пылкій юноша и, какъ добродушный простакъ, котораго горькая наука свѣта не охладила еще, вѣрилъ всякому и любилъ всякаго, кого встрѣчалъ. Въ эту минуту былъ для него только одинъ человѣкъ на свѣтѣ, котораго онъ ненавидѣлъ, а именно, тотъ несчастный, если только онъ существуетъ, которому могло бъ удасться предупредить его въ сердцѣ миссъ Обри. При одной мысли объ этомъ, дыханіе его ускорялось и щеки горѣли. Онъ чувствовалъ, будто бы имѣлъ какое-то право на ея сердце, потому-что, развѣ не были они рождены и развѣ не жили всю свою жизнь въ нѣсколькихъ миляхъ другъ отъ друга? Развѣ не играли они вмѣстѣ, въ дѣтскія лѣта, и развѣ ихъ родовыя помѣстья не лежали рядомъ? Делямиръ вошелъ въ комнату съ такимъ равнодушнымъ видомъ, какой только могъ принять; но онъ былъ порядкомъ озадаченъ, когда миссъ Обри, увидѣвъ его, весело и открыто протянула ему руку, предполагая, что онъ только сію минуту пріѣхалъ. Рука Делямира слегка трепетала, сжимая нѣжные, лилейные пальчики той, которую онъ рѣшился сдѣлать своею женою. Чего бы онъ не далъ въ эту минуту, чтобъ имѣть возможность ихъ поцаловать! Съ другой стороны, еслибъ я сталъ увѣрять, что впродолженіе этого вечера миссъ Обри не составила себѣ нѣкоторой маленькой догадки о томъ, что должно было происходить въ душѣ молодаго Делямира, то я не оказалъ бы передъ читателемъ той полной искренности, къ которой онъ давно ужь привыкъ и въ которой, вѣрно, болѣе не сомнѣвается. Но Кетъ глубоко знала человѣческую природу и потому рѣшила очень-справедливо, что Делямиръ былъ по закону еще несовершеннолѣтній, то-есть ему недоставало еще нѣсколькихъ недѣль до 21-го года, и что, по-этому, совсѣмъ-невѣроятно, что-бъ... и проч. и проч. Къ-тому жь... ба!... мальчикъ, больше ничего! думала она.... въ школѣ!... О, какъ это смѣшно! и потому она не безпокоилась болѣе объ этомъ предметѣ и не обнаруживала никакихъ признаковъ застѣнчивости или осторожности, а вела себя точно такъ, какъ-будто бъ его и не было. За-всѣмъ-тѣмъ, подумала она, онъ очень-недуренъ собою!"
   Въ-теченіе вечера мистеръ Делямиръ, выбравъ удобный случай, спросилъ у миссъ Обри, кто написалъ стихи, лежавшіе на фортепіано и на которые онъ ей указалъ. Отвѣть былъ, что писала она, но что стихи сочинены ея братомъ. Онъ просилъ позволенія списать ихъ для себя, и получивъ его, принялъ листокъ (какъ онъ полагалъ) съ очень-равнодушнымъ видомъ. Онъ прочелъ его въ этотъ же вечеръ, прежде чѣмъ легъ въ постель, покрайней-мѣрѣ разъ шесть, и первое, на что взглянулъ, просыпаясь поутру, былъ опять тотъ же самый листокъ. Миссъ Обри писала, конечно, очень-красиво; но что касается до почерка, то, разумѣется, у нея не было никакого. Онъ съ трудомъ могъ отличить его отъ почерка любой изъ своихъ кузинъ; да и какъ отличить? У всѣхъ женщинъ почти та же самая, жесткая, угловатая рука... Но какой бы то ни было, хорошій, дурной или посредственный, а все-таки это былъ почеркъ Кетъ Обри! Ея милая ручка лежала на этой бумагѣ въ то время, когда она писала, и этого одного ужь было довольно. Онъ рѣшился перевести стихи на всѣ извѣстные ему размѣры греческаго и латинскаго языковъ: короче, тутъ начинался: "потокъ чистѣйшей любви!" въ этомъ не было ни малѣйшаго сомнѣнія; по суждено ли ему было: "течь гладко?" {У Англичанъ есть пословица: "The course of true love never does run smooth." -- Токъ истинной любви никогда не течетъ гладко.} о, это совсѣмъ особый вопросъ.
   Гости наконецъ разъѣхались и скоро послѣ нихъ Обри, его жена и сестра тоже ушли изъ гостиной. Онъ отправился съ сильнымъ расположеніемъ ко сну, прямо въ свою уборную, а онѣ обѣ въ дѣтскую, посмотрѣть, что дѣлаютъ дѣти. Маленькій Обри напомнилъ бы вамъ одинъ изъ прелестныхъ эскизовъ дѣтскихъ головокъ Рейнольдса или Лавренса -- такъ мило лежалъ онъ, сонный, дыша едва-замѣтно, съ густыми, волнистыми кудрями, разбросанными по подушкѣ, закрывавшими отчасти лицо и съ протянутыми ручонками. Мистриссъ Обри тихонько положила свой палецъ въ одну изъ его полуоткрытыхъ ладоней, и ладонь, какъ-будто бы инстинктивно закрылась съ легкимъ пожатіемъ пальца. "Поглядите, Кетъ!" тихонько шепнула она. Миссъ Обри нагнулась и поцаловала маленькую щечку ребенка такъ пылко, что тотъ едва не проснулся. Бросивъ еще одинъ взглядъ на другую маленькую головку, едва виднѣвшуюся изъ-подъ одѣяла на сосѣдней кровати и выглядывавшую оттуда, какъ розовая почка, прикрытая листьями, онѣ ушли.
   -- Милыя малютки! сердце такъ и трепещетъ, когда посмотришь на нихъ! говорила миссъ Обри, спускаясь по лѣстницѣ.
   -- Кетъ! шепнула мистриссъ Обри, съ лукавою улыбкой, останавливаясь на порогѣ своей комнаты: -- а вѣдь мистеръ Делямиръ похорошѣлъ, не правда ли? А, Кетъ! Кетъ! Я все понимаю!
   -- Ахъ, Агнеса! Какъ можно... торопливо отвѣчала миссъ Обри, и щеки ея вспыхнули жаркимъ румянцемъ: -- что за вздоръ вы сочиняете!
   -- Прощайте, Кетъ, подумайте объ этомъ на досугѣ, сказала та и, поцаловавъ ее, ушла въ свою спальню. Миссъ Обри ускользнула къ себѣ въ комнату, гдѣ Херріетъ, ея служанка, сидѣла сонная передъ огнемъ. Она не будила ее нѣсколько минутъ; но поставивъ свѣчу на свой уборный столъ, остановилась въ раздумьи.
   -- Это ужасно смѣшно! сказала она наконецъ громко, и служанка ея, проснувшись, вскочила. Черезъ четверть часа, миссъ Обри лежала ужь въ постели, по она и не думала еще спать.
   На другой день поутру мистеръ Обри сидѣлъ у себя въ библіотекѣ, дожидаясь писемъ, и по обыкновенію, за нѣсколько минутъ до прихода почтальйона, его жена и сестра вошли къ нему въ комнату, чтобъ посмотрѣть, не будетъ ли чего-нибудь на конвертахъ, вслѣдъ за адресомъ:
   Чарльзу Обри, эсквайру. Член. Пар. и проч.
   То-есть какихъ-нибудь словъ, или буквъ на уголкѣ, означающихъ, что письмо должно быть передано которой-нибудь изъ нихъ. Къ-тому же, онѣ очень любили пробѣгать содержаніе его собственныхъ писемъ, по-мѣрѣ-того, какъ онъ ихъ распечатывалъ и откладывалъ въ сторону. Что дѣлать? Оба эти созданія были дочери Евы и получили, каждая на свою долю, немножко наслѣдственнаго любопытства. Мистеръ Обри при такахъ случаяхъ всегда бывалъ довольно-нетерпѣливъ и безпокоенъ, и часто упрашивалъ ихъ идти прочь; но онѣ только смѣялись надъ нимъ и потому, нечего дѣлать, надо было съ ними ладить. Въ этотъ день писемъ принесено было больше обыкновеннаго. Окинувъ ихъ взоромъ, мистриссъ Обри вдругъ выбрала одно. Оно было съ черною печатью, съ широкими черными каёмками, и имѣло на себѣ франкъ {Члены обѣихъ Палатъ имѣли еще недавно привилегію не платить ничего на почтѣ за свои письма. Для этого адресъ на конвертѣ дѣлали они собственною рукою, а внизу подписывали свое имя. Прим. перев.} лорда Алькмонда, у котораго въ имѣніи, въ Шропширѣ, обѣщали они давно ужь провести наступающія святки и куда собирались въ дорогу на слѣдующій день.
   Зловѣщее письмо тутъ же было распечатано. Оно было отъ самого лорда Алькмонда, который, въ нѣсколькихъ словахъ, написанныхъ наскоро, увѣдомлялъ о внезапной смерти своего брата, такъ-что о предполагаемой поѣздкѣ къ нему нечего было и думать.
   -- Ну... произнесъ мистеръ Обри въ раздумьи, спокойно вставая съ своего мѣста и становясь у камина спиною къ огню.
   -- Что, у него осталось семейство, Чарльзъ? спросила мистриссъ Обри со вздохомъ, все еще не отводя глазъ отъ письма.
   -- Не знаю право, отвѣчалъ онъ разсѣянно.-- Но мы потеряемъ голосъ за Шеллинтонъ, да, потеряемъ навѣрное! прибавилъ онъ вслѣдъ затѣмъ, и чувство досады выразилось на лицѣ его.
   -- Какъ политика ожесточаетъ сердце, Чарльзъ! замѣтила его жена.-- Въ такую минуту думать о вашихъ голосахъ!..
   -- Конечно, это дурно, Агнеса, я признаюсь. Но дѣло въ томъ, вотъ видите ли, началъ онъ съ участіемъ: -- позвольте... однакожь, прибавилъ онъ вдругъ: -- нѣтъ, не потеряемъ, потому-что интересы Грассинама вошли въ счетъ, послѣ послѣдняго...
   -- Ахъ, Чарльзъ! я право начинаю думать, воскликнула мистриссъ Обри съ внезапнымъ порывомъ чувства, подходя къ нему и нѣжно обнимая его обѣими руками: -- что еслибъ мнѣ пришлось умереть, то и я была бы забыта недѣли черезъ двѣ, еслибъ въ это время были засѣданія въ Палатѣ.
   -- Ну можно ли говорить такія вещи; мой другъ! возразилъ Обри, цалуя ее въ лобъ.
   -- А когда маша маленькая Агнеса родилась? помните, Чарльзъ? прошептала она едва-внятно. Онъ обнялъ ее съ жаромъ, неговоря ни слова. Случай, о которомъ она намекала, едва не стоилъ ей жизни, и теперь они оба имѣли причину ожидать, что другой такой же періодъ опасности былъ неочень-далекъ.
   -- Ну, Чарльзъ, теперь ужь вы не отдѣлаетесь. Теперь мы поѣдемъ на праздники въ нашъ старый, нашъ милый Яттонъ, вдругъ сказала сестра его, принимая веселый тонъ.
   -- Да, мы поѣдемъ въ Яттонъ, непремѣнно поѣдемъ, прибавила мистриссъ Обри, улыбаясь сквозь слезы.
   -- Какъ, ѣхать въ Яттонъ! возразилъ мистеръ Обри, съ усмѣшкою покачивая головой. Что за вздоръ! Вѣдь намъ прійдется ѣхать завтра же, а они тамъ ничего и не знаютъ объ этомъ!
   -- Да развѣ матушкѣ нужно знать объ этомъ заранѣе, Чарльзъ? живо перебила его сестра: -- развѣ нашъ милый, старый домъ не содержится всегда какъ игрушечка, въ самомъ чудесномъ порядкѣ?
   -- Какъ вы любите этотъ старый домъ, Кетъ! замѣтилъ Обри, но такимъ нѣжнымъ голосомъ, что сестра въ одну минуту очутилась у него на шеѣ, продолжая его упрашивать, и владѣтель Яттона увидѣлъ себя въ объятіяхъ двухъ милыхъ женщинъ, сочувствуя самъ въ душѣ каждому слову, ими произнесенному.
   -- Какъ матушка удивится! произнесъ онъ наконецъ, нерѣшительно посматривая то на ту, то на другую и улыбаясь при видѣ ихъ нетерпѣнія.
   -- Какъ засуетится тамъ все! воскликнула Кетъ.-- Мнѣ право, кажется, что я ужь пріѣхала, что огни въ каминахъ горятъ, остролистъ и омела {Кустарники, вѣтвями которыхъ убираютъ комнаты за праздникъ Рождества. Прим. пер.} развѣшаны!.. Мы всѣ поѣдемъ, Чарльзъ! И дѣти и всѣ!
   -- Но, я право не знаю...
   -- О! Да вѣдь я ужь все это придумала и рѣшила, возразила Кетъ, увидѣвъ, что она торжествуетъ, и не желая выпустить побѣду изъ рукъ: -- а главное, намъ нечего терять время. Сегодня вторникъ, Рождество будетъ въ субботу; мы, разумѣется, должны пробыть одну ночь въ дорогѣ... Да не позвать ли намъ лучше Гриффитса, чтобъ все это устроить? Обри позвонилъ.-- Попросите ко мнѣ мистера Гриффитса, сказалъ онъ слугѣ, вошедшему въ комнату.
   Черезъ нѣсколько минутъ явился Гриффитсъ, управитель мистера Обри, и получилъ приказаніе. Походъ въ Шропширъ былъ отмѣненъ, и новый, въ Яттонъ, назначенъ на слѣдующее же утро въ полдень. Первымъ дѣломъ мистера Гриффитса, вслѣдствіе этихъ приказаній было: отправить Сама, грума мистера Обри, съ письмами о немедленномъ пріѣздѣ семейства. Порученіе это принято было Самомъ (который рожденъ и воспитанъ былъ въ Яттонѣ), въ ту самую минуту, когда онъ привѣтствовалъ, по обыкновенію своему, сильнымъ посвистомъ любимую кобылу своего господина. Онъ швырнулъ на полъ свою скребницу, подскочилъ и щелкнулъ пальцами, послѣ чего тотчасъ же обнялъ Джинни и пощекоталъ ей подъ мордою. "Чортъ возьми! произнесъ онъ, всыпая ей новый гарнецъ овса: -- жаль, что мы не поѣдемъ вмѣстѣ! Ужь очень мнѣ это жаль!" Потомъ онъ наскоро принарядился, явился очень-почтительно къ мистеру Гриффитсу и, получивъ отъ него деньги на проѣздъ, махнулъ къ трактиру Быка и Рта {Мѣсто отправленія большаго числа дилижансовъ.}, такимъ шагомъ, какъ-будто между нимъ и цѣлымъ Лондономъ шло пари, кто скорѣе поспѣетъ въ трактиръ. Въ часъ отдавъ былъ ему пакетъ съ письмами, а въ два, Самъ сидѣлъ ужь наверху дилижанса и мчался быстро по большой Сѣверной Дорогѣ.
   -- Пойдемъ Кетъ, сказала, входя къ ней въ комнату, мистриссъ Обри.-- Я велѣла заложить карету, какъ можно скорѣе: намъ нужно еще будетъ заѣхать къ Куттсу {Куттсъ въ свое время былъ очень-хорошо извѣстный банкиръ. Прим. пер.}, за деньгами. Вотъ, посмотрите. Говоря это, она держала въ рукѣ два лоскутка бумаги, изъ которыхъ одинъ отдала миссъ Обри. То былъ билетъ на сто фунтовъ стерлинговъ -- обыкновенный подарокъ брата къ Рождеству. А тамъ еще намъ нужно будетъ накупить много разной мелочи, сегодня. Пойдемъ, Кетъ, скорѣй! скорѣй!
   Надо вамъ сказать, между-прочимъ, что бѣдная Кетъ истратила незадолго передъ тѣмъ почти всѣ свои деньги, и обстоятельство это вмѣстѣ съ другими, о которыхъ читатель тотчасъ узнаетъ, очень ее затрудняло. По убѣдительнымъ ея просьбамъ, брата, выстроилъ ей, съ годъ тому назадъ, на участкѣ земли, между домомъ Викарія и оградою Японскаго Парка, маленькую школу для крестьянскихъ дѣвочекъ. Для этой школы старая мистриссъ Обри вмѣстѣ съ Кетъ пріискали воспитательницу и устроили по всѣхъ отношеніяхъ это маленькое заведеніе, теперь содержавшее въ себѣ ужь около двадцати воспитанницъ. Миссъ Обри очень занята была своею школою, посѣщала ее почти каждый день, во время пребыванія своего въ Яттонѣ, и теперь се сильно занимала мысль какъ бы сдѣлать святочные подарки и наставницѣ и ученицамъ, что ей было бы очень-трудно выполнить, еслибъ брата, не сдѣлала, такъ кстати подарка, совершенно ее успокоившаго.
   Онѣ вернулись въ этотъ день въ экипажѣ, наполненномъ бездною разныхъ покупокъ. Тутъ было и платье для старыхъ поселянъ, и рабочіе ящики, и образцы вышиванія по канвѣ, книги, библіи, молитвенники и проч. проч., и при видѣ всего этого Кетъ была такъ счастлива, какъ только можно себѣ вообразить.
   Слѣдующій день, какъ-будто нарочно придуманъ былъ для дороги: морозный, но ясный и тихій. Къ часу, у подъѣзда стояла просторная, желтая, семейная карета, съ четверкою почтовыхъ лошадей и со всѣмъ дорожнымъ приборомъ. Въ заднемъ отдѣленіи сидѣлъ лакей мистера Обри съ горничной его жены, а служанка миссъ Обри и одна изъ нянекъ отправлены были съ тѣмъ же дилижансомъ, въ которомъ уѣхалъ Самъ. Козла {Когда богатый Англичанинъ ѣдетъ въ своемъ экипажѣ по почтѣ, то на козлахъ обыкновенно не сидитъ никто, а лошадьми управляютъ два верховые почгальйона.} загромозжены были поклажею, по легкости и объему которой можно было тотчасъ узнать дамскій дорожный багажъ. Внутри, сидѣли мистриссъ и миссъ Обри, закутанныя въ муфты, шали и шубы; нянька съ маленькими Чарльзомъ и Агнесою, равно хорошо-защищенные отъ холода, и одно пустое мѣсто ожидало мистера Обри, который наконецъ, вышелъ на крыльцо, занятый до послѣдней минуты распоряженіями о пересылкѣ своихъ писемъ и бумагъ. Когда онъ сѣлъ на свое мѣсто и все было уютно уложено внутри, подножки сложили, дверцы захлопнули, стекла подняли, щолкъ! щолкъ! захлопали бичи почтальйоновъ и карета помчалась быстро по жесткой, сухой мостовой.
   -- Ну, вотъ это называется дѣлать вещи съ комфортомъ, замѣтилъ мальчишка, буфетчикъ, одному изъ лакеевъ сосѣдняго дома, подавая портеръ къ людскому столу.-- Какъ покойно и ловко сидятъ тамъ эти двое въ заднемъ отдѣленіи!
   -- Хмъ, да. Мы уѣзжаемъ завтра, безпечно отвѣчалъ тотъ, къ кому обращались эти слова.
   -- Славная вещь быть джентльменомъ! продолжалъ мальчикъ, убирая подносъ.
   -- Хмъ, да, протяжно отвѣчалъ лакей, вытягивая свои воротнички.
   Подъѣзжая къ почтовой станціи, миляхъ въ сорока отъ Яттона, Обри увидѣлъ карету четверкою, у которой лошади были заложены и все готово къ отъѣзду. По справкѣ оказалось, что то былъ экипажъ лорла Де-ла-Зуша, содержавшій его самого съ женою и съ сыномъ, мистеромъ Делямиромъ. Лордъ и его сынъ, оба вышли изъ кареты, узнавъ кто были проѣзжіе, и подойдя къ экипажу мистера Обри, обмѣнялись дружескими привѣтствіями съ его семействомъ, которое лордъ Де-ла-Зушъ никакъ не предполагалъ встрѣтить здѣсь, а считалъ въ эту пору на дорогѣ въ Шропширъ. Мистеръ Делямиръ обнаружилъ большую заботливость насчетъ здоровья маленькой Агнесы, спавшей на колѣняхъ миссъ Обри; но день быстро подвигался къ концу, а обоимъ путешествующимъ семействамъ оставалось еще проѣхать значительную часть дороги. Наскоро давъ обѣщаніе обѣдать другъ у друга, передъ возвращеніемъ въ городъ на лѣто, они разстались... и обѣщаніе это Делямиръ рѣшился ни въ какомъ случаѣ не упускать изъ виду.
   Было ужь около одиннадцати часовъ, когда мистеръ Обри, нѣсколько разъ выглядывавшій изъ окошка, увидѣлъ вдали яттонскіе лѣса. Луна свѣтила ясно и тихо, и весело было прислушиваться къ ускоренному звонкому топоту лошадей по сухому, жесткому шоссе, путникамъ, приближавшимся къ мѣсту, для нихъ дорогому, къ мѣсту, съ которымъ соединены были для нихъ всѣ раннія, милыя воспоминанія дѣтства. На разстояніи полмили отъ деревни, они встрѣтили почтеннаго викарія, верхомъ на своей лошадкѣ, выѣхавшаго на встрѣчу путешественникамъ, еще за цѣлый часъ до ихъ пріѣзда. Обри разбудилъ дремавшую жену и указалъ ей на доктора Тэсема, скакавшаго рядомъ съ каретою, возлѣ открытаго окошка. Весело было смотрѣть на этого бодраго старика, румянаго и свѣжаго попрежнему.
   -- Богъ да благословитъ васъ всѣхъ! Всѣ ли здоровы? произнесъ онъ громко, подъѣзжая къ окошку.
   -- Слава Богу! Но скажите: какъ матушка? спросилъ мистеръ Обри.
   -- Въ бодромъ духѣ! Въ бодромъ духѣ! Былъ у нея еще сегодня послѣ обѣда: нашелъ ее совершенно-хорошо; лучше давно не видалъ. Очень удивлена... А! вотъ и старый пріятель! Гекторъ!
   Громкій лай раздался возлѣ кареты.
   -- Папа! Папа! запищалъ голосъ маленькаго Чарльза, который карабкался на колѣни къ своему отцу, чтобъ выглянуть изъ окошка.-- Это Гекторъ! Я знаю, что онъ! Онъ вѣрно прибѣжалъ со мной поздороваться! Я хочу посмотрѣть на Гектора! Мистеръ Обри приподнялъ его и огромная ньюфаундлендская собака, черная съ бѣлыми пятнами, прыгнула чуть не до самаго окошка, увидевъ ребенка, который хлопалъ маленькими ручонками отъ радости, при этомъ свиданіи, между -- тѣмъ, какъ Гекторъ прыгалъ и метался по всѣмъ направленіямъ съ громкимъ лаемъ, къ большому восхищенію Чарльза. Этотъ гонецъ посланъ былъ Самомъ, который стоялъ на часахъ ужь нѣсколько времени, поджидая путешественниковъ, и только-что завидѣлъ издали ихъ карету, въ ту же минуту кинулся изъ деревни, черезъ паркъ, во весь опоръ къ барскому дому, съ извѣстіемъ о благополучномъ пріѣздѣ. Путешественникамъ казалось, какъ-будто бы деревня никогда еще не бывала такъ мила и живописна, какъ въ этотъ разъ. Стукъ быстро-подъѣзжающаго экипажа вызвалъ къ дверямъ всѣхъ поселянъ, которые стояли, кто кланяясь, кто присѣдая. Карета скоро примчалась къ воротамъ парка, которыя отворены были настежь, готовыя къ ихъ проѣзду. Проѣзжая мимо церкви они услышали звонъ ея маленькихъ колоколовъ, раздававшійся весело въ честь ихъ прибытія.
   -- Ну другъ мой, Агнеса, вотъ мы и опять на прежнемъ мѣстѣ! сказалъ мистеръ Обри веселымъ голосомъ, цалуя жену о сестру свою, когда, промчавшись галопомъ по парку, колеса ихъ экипажа загремѣли по каменной мостовой подъ сводомъ стараго, зубчатаго въѣзда. Приближаясь къ дому, они увидѣли огни, мелькавшіе на окнахъ, и прежде-чѣмъ пассажиры успѣли еще подъѣхать, большая дверь подъѣзда отворилась настежь и нѣсколько слугъ (изъ коихъ двое или трое были давно ужь сѣды), вышли на встрѣчу, чтобъ освободить путниковъ отъ ихъ долгаго заключенія. Якій огонь горѣлъ и трещалъ въ просторномъ каминѣ передней залы, бросая румяный отблескъ на древніе доспѣхи, развѣшанные по стѣнамъ; но предметъ на которомъ взоръ мистера Обри остановился прежде всего, было лицо почтенной его матери, стоявшей возлѣ камина съ двумя или тремя служанками. Только-что отворены были дверцы кареты, какъ онъ вышелъ изъ нея проворно, (едва неспоткнувшись, однако, на Гектора, который, какъ кажется, думалъ, что карету отворили нарочно затѣмъ, чтобъ его туда впустить).
   -- Здравствуйте матушка, да благословитъ васъ Богъ! произнесъ онъ нѣжно, принимая горячій, но безмолвный поцалуй своей матери, и при этомъ ему показалось, что руки, его обнявшія, были ужь немного-слабѣе чѣмъ прежде. Съ такою же любовью встрѣчена была старая леди своею дочерью и невѣсткою.
   -- Гдѣ мой пони, бабушка? говорилъ, подбѣгая, къ ней маленькій Чарльзъ. (Его унимали впродолженіе послѣднихъ восьмидесяти миль разсказами объ этомъ пони, присланномъ въ подарокъ за нѣсколько недѣль тому назадъ).-- Гдѣ онъ? Я хочу сейчасъ посмотрѣть моего маленькаго пони! Маменька говоритъ, что вы достали мнѣ пони съ длиннымъ хвостомъ; мнѣ надо его посмотрѣть, прежде чѣмъ я пойду спать, право надо. Что онъ, въ конюшнѣ?
   -- Вы увидите его завтра, душа моя, тотчасъ только-что встанете, отвѣчала мистриссъ Обри, горячо цалуя своего прелестнаго маленькаго внука, и слёзы радости сверкали на ея глазахъ. Потомъ она прижала къ губамъ своимъ нѣжную, разгорѣвшуюся щечку маленькой, почти-сонной Агнесы; и когда малютки уведены были въ дѣтскую, она, въ-сопровожденіи дѣтей своихъ, пошла въ столовую, эту милую, славную, старую столовую, въ стѣнахъ которой, каждый изъ нихъ провелъ столько счастливыхъ минутъ своей жизни. Она была просторна и высока. Два старинные канделабра, стоявшіе на пьедесталахъ, по сторонамъ рѣзной, дубовой крышки камина и огонь двухъ огромныхъ полѣнъ, горѣвшихъ на очагѣ, освѣщалъ ее совершенно. Кругомъ на стѣнахъ, крытыхъ дубомъ, висѣло много рѣдкихъ картинъ, а на полу, тоже дубовомъ, разостланъ былъ длинный, густой, разноцвѣтный, турецкій коверъ. Въ сторонѣ отъ камина стояло просторное кресло съ высокою спинкою, почти сверху до низу покрытое шитьемъ Кетъ, и въ этомъ креслѣ мистриссъ Обри, вѣроятно, сидѣла, по своему обыкновенію, до самаго пріѣзда дѣтей своихъ; потому-что на маленькомъ столикѣ съ боку, лежали ея очки и открытая книга. Почти противъ самого очага, въ стѣнѣ, видна была ниша, въ которой стоялъ чудесно-выточенный изъ чернаго дерева шкапикъ, съ накладными узорами изъ бѣлой и красной слоновой кости. Шкапчикъ этотъ миссъ Обри присвоила себѣ еще съ-тѣхъ-поръ, какъ ей было семь лѣтъ.
   -- Милая вещь! говорила она, отворяя дверцы: -- все тутъ лежитъ точно такъ, какъ я оставила при отъѣздѣ. Право, милая матушка, я готова прыгать по комнатѣ отъ радости! Я бы желала, чтобъ Чарльзъ никогда больше не уѣзжалъ изъ Яттона!
   -- Здѣсь очень-пусто, мой другъ, когда вы всѣ уѣдете въ Лондонъ, говорила мистриссъ Обри: -- да и я теперь ужь старѣю...
   -- Милая матушка! перебила миссъ Обри живо: -- я васъ болѣе не оставлю; мнѣ ужь надоѣлъ этотъ Лондонъ.
   Огни давно были зажжены въ ихъ уборныхъ комнатахъ, и имъ не разъ ужь о томъ напоминали, но всѣ они сидѣли еще у камина въ своихъ дорожныхъ костюмахъ, кромѣ Кетъ, которая сняла свою шляпку и полуразвитые локоны ея упали небрежно на воротникъ мѣховаго салопа, сидѣли у камина и продолжали говорить о маленькихъ дорожныхъ приключеніяхъ и о томъ, что случилось въ Яттонѣ во время ихъ отсутствія. Потомъ они ушли переодѣваться и черезъ полчаса всѣ сѣли за ужинъ. Путешественники особенно кушали съ большимъ аппетитомъ, къ большому удовольствію мистриссъ Обри, которая скоро потомъ, замѣтивъ признаки непреодолимой усталости и дремоты, велѣла всѣмъ имъ идти спать.
   На другой день поутру они сошлись неранѣе какъ въ девять часовъ, такъ-что, мистриссъ Обри еще за часъ передъ тѣмъ, по обыкновенію, прочла молитвы передъ собранною прислугою -- обязанность, которую сынъ ея всегда исполнялъ самъ, во время своего присутствія въ Яттонѣ; но на этотъ разъ онъ заспался. Онъ засталъ свою мать въ столовой, куда скоро пришли ея дочь и невѣстка, всѣ въ самомъ бодромъ и веселомъ расположеніи духа. Къ концу завтрака маленькій Чарльзъ вбѣжалъ въ комнату, внѣ себя отъ восторга. Старый Джонсъ ужь водилъ его въ конюшню и показалъ ему маленькаго пони. Онъ слышалъ какъ пони ржалъ, видѣлъ его длинный хвостъ, потрепалъ его по шеѣ, смотрѣлъ, какъ онъ ѣстъ; и теперь онъ убѣдительно просилъ, чтобъ его папа и мама и Кетъ сейчасъ же пошли на него поглядѣть и взяли сестру его тоже съ собою.
   Послѣ завтрака они разошлись. Старая мистриссъ Обри пошла въ свою комнату, отдать разныя приказанія ключницѣ, а молодыя леди отправились къ себѣ, и Кетъ занялась разборомъ подарковъ для своихъ, маленькихъ ученицъ. Мистеръ Обри ушелъ въ свою библіотеку, гдѣ ожидалъ его прикащикъ съ отчетами объ имѣніи. Изъ нихъ оказалось, что все шло такъ хорошо, какъ только можно было желать. Съ небольшими исключеніями, наемныя деньги на фермахъ платились исправно, а самыя фермы и земли были въ отличномъ порядкѣ. Какой-нибудь неисправимый, старый браконьеръ дѣлалъ, какъ водится, много хлопотъ его людямъ, но былъ наконецъ арестованъ и отданъ подъ судъ. Кромѣ того, разныя небольшія шалости были открыты по разнымъ статьямъ: порубки лѣса и другія, тому подобныя бездѣлки, что все доложено было съ большими подробностями его бдительнымъ и ревностнымъ прикащикомъ; но мистеръ Обри не хотѣлъ заниматься этимъ долѣе и отвѣчалъ ему только: "ну! ну! ничего." Затѣмъ, сдѣланъ былъ рапортъ объ одномъ Григори, который содержалъ маленькую ферму въ имѣніи, на южной его оконечности и задолжалъ ужь за три срока; но у него была больная жена и семеро дѣтей, и потому весь старый долгъ прощенъ былъ ему сполна, да еще, сверхъ-того, отпущено все то, что слѣдовало къ слѣдующему сроку. "Послушайте", сказалъ мистеръ Обри:-- "не требуйте отъ него болѣе совсѣмъ никакой платы: этотъ бѣднякъ, я увѣренъ, заплатитъ, какъ только будетъ имѣть возможность."
   Иныя наемныя платы положено было поднять, другія убавить. Съ полдюжины самыхъ бѣднѣйшихъ хижинъ велѣно было исправить немедленно на собственный счетъ мистера Обри. Два вола посланы были наканунѣ вечеромъ съ домашней фермы къ мяснику, для раздачи мяса передъ праздникомъ бѣднымъ поселянамъ, согласно съ приказаніемъ, полученнымъ вчера изъ Лондона, черезъ Сама. Такимъ-образомъ мистеръ Обри занятъ былъ часъ или два до закуски, за которою явился и добрый докторъ Тэсемъ, просидѣвшій почти все утро въ тотъ день надъ поправкою старой проповѣди для Рождества.
   Онъ былъ викаріемъ въ Яттонѣ, почти тридцать лѣтъ сряду, и получилъ это мѣсто черезъ покойнаго мистера Обри, съ которымъ былъ очень-друженъ все время, еще съ-тѣхъ-поръ, какъ они были товарищами по школѣ. Онъ былъ истинный образецъ деревенскаго пастора: непринужденный, добродушный, и въ манерахъ своихъ имѣлъ особенную черту какой-то оригинальности. Онъ былъ бездѣтенъ и вдовъ ужь лѣтъ пятнадцать. Съ-тѣхъ-поръ приходъ замѣнилъ ему семейство и онъ заботился о немъ съ постоянною, неусыпною нѣжностью. Его любили и уважали всѣ; да и немудрено. Впродолженіе почти тридцати лѣтъ, ни одинъ поселянинъ, женщина или ребёнокъ не умирали въ Яттонѣ, неуслыхавъ въ послѣднюю минуту надъ собой его добраго и торжественнаго голоса. Онъ имѣлъ родъ личнаго знакомства почти съ каждымъ надгробнымъ камнемъ на своемъ маленькомъ кладбищѣ, и при взглядѣ на нихъ, собственная совѣсть служила ему свидѣтельницею, что онъ исполнилъ свой долгъ къ зарытому подъ ними праху. Онъ появлялся у постели больнаго человѣка такъ же скоро и часто, какъ докторъ, и дѣлалъ свои посѣщенія, невзирая ни на какую погоду, ни на какое время дня или ночи. Мнѣ кажется, я еще вижу его въ эту минуту заботливо-обходящаго деревню, съ румянымъ, здоровымъ лицомъ, съ яснымъ, веселымъ взглядомъ; вижу его волосы, бѣлые какъ снѣгъ, его плотную фигурку въ полиняломъ черномъ кафтанѣ, въ штиблетахъ и въ шляпѣ съ широкими полями. Никто не живетъ съ нимъ въ домѣ викарія, кромѣ одной старушки-ключницы съ мужемъ, главная обязанность котораго состоитъ въ надзорѣ за старою кобылою доктора и за его маленькимъ садомъ, гдѣ я видалъ ихъ часто съ викаріемъ, безъ сюртуковъ, копающихъ землю рядомъ, по нѣскольку часовъ, непереставая. Онъ встаетъ въ пять часовъ зимою, лѣтомъ -- въ четыре, и занимается до завтрака своими книгами, потому-что онъ хорошій классикъ и не забылъ, при исполненіи священныхъ обязанностей, ни литературы, ни философіи, въ которыхъ, когда-то, сдѣлалъ большіе успѣхи. Онъ получаетъ очень-скромный доходъ съ своего мѣста; но и того ему хватаетъ съ излишкомъ на всѣ его нужды. Почти съ той самой норы, какъ мистеръ Обри посвятивъ себя политикѣ, сталъ проводить въ Лондонѣ значительную часть года, докторъ Тэсемъ былъ правою рукою и совѣтникомъ старой мистриссъ Обри во всѣхъ ея набожныхъ и благотворительныхъ предпріятіяхъ. Каждый разъ, въ день новаго-года, изъ барскаго дома въ домъ викарія посылается дюжинъ шесть добраго, стараго портвейна въ подарокъ; но пасторъ, (хоть онъ и никому о томъ не говоритъ) едва ли выпиваетъ самъ изъ этого числа шесть бутылокъ въ годъ. Двѣ дюжины въ ту же недѣлю отправляетъ онъ къ бѣдному товарищу своему, пастору сосѣдняго прихода, который имѣетъ жену, троихъ дѣтей и, при слабомъ здоровьѣ, едва не умираетъ съ голоду отъ бѣдности, такъ-что ему, безъ великодушной помощи своего товарища, можетъ-быть, цѣлый годъ не удалось бы имѣть и рюмки вина во рту. Остатокъ этого ежегоднаго подарка добрый пасторъ раздѣляетъ небольшими долями между тѣми изъ своихъ прихожанъ, которые могутъ встрѣтить въ немъ нужду, неимѣя случая обратить на себя непосредственное вниманіе старой мистриссъ Обри.
   Докторъ Тзсемъ зналъ мистера Обри почти съ пятилѣтняго возраста. Онъ былъ его первымъ наставникомъ въ греческомъ и латинскомъ языкахъ и до самаго поступленія въ университетъ часто бывалъ ему полезенъ своею ученою опытностью. Но я слишкомъ-долго ужь о немъ говорю и намъ пора вернуться къ разсказу.
   Покуда миссъ Обри, вмѣстѣ съ своею невѣсткою и въ сопровожденіи слуги, съ большимъ мѣшкомъ, наполненнымъ разными вещами, ѣздила въ школу, о которой мы ужь говорили, и раздавала свои призы и подарки, мистеръ Обри съ докторомъ Тэсемомъ пошли погулять по деревнѣ.
   -- Мнѣ, право, надо будетъ сдѣлать небольшія починки въ этой старой колокольнѣ, докторъ, сказалъ Обри, когда, рука-объ-руку, они подходили къ церкви: -- она въ иныхъ мѣстахъ, кажется, ужь очень-плоха.
   -- Еслибъ вы только прислали мнѣ пару плотниковъ, чтобъ починить паперть и укрыть ее отъ дождя, этого было бы довольно съ меня на нѣсколько лѣтъ, отвѣчалъ пасторъ.
   -- Хорошо, я объ этомъ позабочусь, произнесъ Обри и, повернувъ въ сторону, они вошли на маленькое кладбище.
   -- Какъ я люблю этотъ старый тисъ! воскликнулъ онъ, проходя подъ навѣсомъ его вѣтвей: -- онъ бросаетъ на все кругомъ свою нѣжную тѣнь, которая всегда наводитъ на меня какую-то грусть. Невольный вздохъ у него вырвался при видѣ фамильнаго склепа, стоявшаго почти по самой серединѣ тѣнистаго мѣста, склепа, въ которомъ лежалъ его отецъ, три брата, сестра, и гдѣ, по естественному порядку природы, черезъ нѣсколько лѣтъ, можетъ-быть, положенъ будетъ и драгоцѣнный прахъ его матери. Но пасторъ, который, увидавъ дверь церкви отворенною, на минуту ушелъ впередъ одинъ, позвалъ мистера Обри и они скоро стояли вмѣстѣ на паперти. Навѣсъ, очевидно, требовалъ маленькой починки, которую Обри обѣщалъ сдѣлать немедленно.
   -- Посмотрите, у насъ все готовится къ завтрашнему дню, сказалъ докторъ Тэсемъ, вводя его въ церковь, гдѣ сѣдоволосый дьячокъ украшалъ каѳедру, налой и алтарь веселыми эмблемами времени года.-- Каждый разъ, что я погляжу на это растеніе, говорилъ пасторъ, взявъ со скамьи одну изъ вѣтокъ омелы: -- мнѣ приходятъ на память ваши собственные стихи на Рождество Христово, мистеръ Обри, которые вы написали, когда еще были помоложе и посвѣжѣе теперяшнаго. Помните ли вы ихъ?
   -- Очень-плохо.
   -- А я ихъ помню очень-хорошо! продолжалъ пасторъ и сталъ говорить стихи, отъ слова до слова, незабывая ни одной строчки.
   -- Довольно, довольно, докторъ! перебилъ Обри, останавливая его съ улыбкою.-- Какая у васъ память!
   -- Пегги, Пегги! Вы ужь слишкомъ пересолили! воскликнулъ вдругъ пасторъ, обращаясь къ женѣ могильщика, которая убирала вѣтвями остролиста большую четыреугольную скамью сквайра, стоявшую по самой серединѣ церкви, возлѣ каѳедры.-- Что, вы развѣ хотите спрятать семейство сквайра отъ глазъ всего прихода? Посмотрите-ка, вѣдь вы тутъ цѣлый заборъ понаставили!
   -- Да вотъ, изволите видѣть, сэръ, отвѣчала Пегги:-- у меня его такъ много, что я не знаю куда дѣвать. Такъ ужь, разумѣется, я и кладу все сюда.
   -- Ну, если такъ, произнесъ пасторъ, озираясь кругомъ: -- то скажите вы Джону, чтобъ онъ слазилъ туда, наверхъ, и воткнулъ все, что остается лишняго, вонъ туда, за эти старые гербы. А вы, продолжалъ онъ, обращаясь къ дьячку, суетившемуся около его каѳедры: -- зачѣмъ суете такую кучу въ мои подсвѣчники?
   Съ этими словами пасторъ и сквайръ вышли изъ церкви. Тихо прогуливаясь по деревнѣ, принимавшей ужь какой-то праздничный видъ, они встрѣчали со всѣхъ сторонъ радушныя и почтительныя привѣтствія. Изъ дверей скромнаго маленькаго трактира вышло человѣкъ пять или шесть дюжихъ и рослыхъ парней, съ трубками въ рукахъ: то были фермеры мистера Обри, которые всѣ сняли свои шляпы и поклонились ему очень-низко. Мистеръ Обри подошелъ къ нимъ и вступилъ въ разговоръ, разспрашивая о ихъ семействахъ и фермахъ, которыя, какъ казалось, всѣ были въ цвѣтущемъ положеніи. Проходя далѣе, онъ увидѣлъ цѣлую толпу женщинъ, вокругъ лавки Ника Стиля, мясника, вдвоемъ съ своимъ помощникомъ, раздававшаго второго вола, вчерашній день присланнаго изъ барскаго дома, тѣмъ лицамъ, чьи имена сообщены были ему отъ мистриссъ Обри. Далѣе, они увидѣли разные сборы: кто мылъ окна, кто мёлъ полы, посыпая ихъ свѣжимъ пескомъ; многіе втыкали остролистъ и омелу въ окошкахъ и надъ очагами; однимъ-словомъ, вездѣ кругомъ, замѣтенъ былъ тотъ видъ спокойнаго приготовленія къ большому, торжественному празднику, который наполняетъ сердце мыслящаго наблюдателя чувствомъ задумчиваго, но глубокаго удовольствія.
   Мистеръ Обри вернулся домой въ сумерки, оживленный и развеселенный своею прогулкою. Погрузясь вдругъ въ простоту и сравнительное уединеніе сельской жизни середи своего Яттона, онъ почувствовалъ себя опять въ свѣжемъ и бодромъ расположеніи духа. Само-собой разумѣется, что докторъ Тэсемъ долженъ былъ обѣдать завтра въ барскомъ домѣ: это водилось ужь лѣтъ двадцать-пять.
   Вечеръ наканунѣ Рождества Христова прошелъ довольно-пріятно и тихо. Послѣ обѣда дѣти были приведены и въ ихъ болтовнѣ, въ ихъ милыхъ шалостяхъ, весело пролетѣлъ цѣлый часъ. Когда же, наконецъ, замученные поцалуями, они отправлены были спать, старая мистриссъ Обри сѣла въ свое большое кресло, чтобъ вздремнуть, по обыкновенію, послѣ обѣда, пока сынъ ея, невѣстка и дочь сидѣли у огня. Позади ихъ, на столѣ, оставались графинъ или два съ виномъ, дессертъ и нѣсколько рюмокъ; а они, втроемъ, вели разговоръ въ полголоса, то прислушиваясь къ шуму вѣтра въ каминѣ, то критикуя расположеніе зелени, которою убрана была комната, или дѣлая разные планы на слѣдующія двѣ недѣли. Агнеса и Кетъ горячо выхваляли мистеру Обри мирныя удовольствія сельской жизни, ставя ихъ въ контрастъ съ безконечными тревогами общественной жизни въ Лондонѣ, и политики, которой онъ часъ-отъ-часу болѣе предавался. Онъ спорилъ съ ними довольно-упрямо; но тайно, въ душѣ своей сознавалъ истину и силу того, что онѣ говорили, какъ вдругъ новые звуки снаружи пробудили старую леди изъ ея дремоты. То были голоса маленькихъ дѣвочекъ, пѣвшіе, какъ казалось, гимнъ въ честь наступающаго праздника.
   Да, точно! Прислушиваясь внимательно, они различили даже слова:
  
   "Чу! ангелы-вѣстники поютъ
   Славу царю новорожденному,
   И на землѣ миръ и людямъ
   Благоволеніе..." и т. д.
  
   -- Это, вѣрно, должны-быть, ваши маленькія воспитанницы, Кетъ! сказала старая мистриссъ Обри, смотря на свою дочь и прислушиваясь.
   -- Да, это вѣроятно онѣ! отвѣчала Кетъ, наклонивъ свою голову къ окну, и глаза ея вдругъ наполнились слезами.
   -- Онѣ, вѣрно, стоятъ на лугу, передъ окошками, сказалъ мистеръ Обри.
   При звукахъ этихъ маленькихъ голосковъ, сердце у него затрепетало въ груди. Воспріимчивая душа его, какъ чувствительная эолова арфа, при малѣйшемъ дыханіи случая или обстоятельства, издавала тихую, грустную музыку сердца. Черезъ нѣсколько минутъ онъ былъ почти въ слезахъ -- такъ разительно противоречили эти звуки грознымъ и буйнымъ крикамъ политической бури, къ которымъ ухо его въ послѣднее время привыкло. Чѣмъ долѣе пѣли дѣти, тѣмъ сильнѣе они трогали его. По лицу Кетъ давно ужь катились крупныя слезы; она была въ возбужденномъ состояніи еще прежде, чѣмъ случилось это маленькое происшествіе. "Слышите ли, матушка", говорила она, "голосокъ этой бѣдной малютки, которая надняхъ принята была въ школу?" Кетъ старалась усмѣхнуться, чтобъ успокоить свои чувства, но это было напрасно. Брать ея подошелъ къ окошку и, тихонько отдернувъ занавѣсъ, поднялъ кверху середнюю стору. Передъ ними, внизу, дѣйствительно стояли маленькія пѣвицы съ ихъ наставницею. Всѣ восемнадцать дѣвочекъ, были тутъ: онѣ стояли на лужайкѣ, рядомъ, и бѣлые платочки ихъ блестѣли при лунномъ свѣтѣ. Самымъ старшимъ, на-видъ, было не болѣе десяти или двѣнадцати лѣтъ, а меньшія могли имѣть не болѣе шести. Онѣ пѣли, казалось, отъ всей души. Обри глядѣлъ на нихъ сверху, съ глубокимъ участіемъ.
   Когда гимнъ былъ оконченъ, всѣхъ ихъ, по приказанію мистриссъ Обри, повели въ комнату къ ключницѣ, и тамъ каждая получила по маленькому подарку деньгами, по рюмкѣ самаго лучшаго изюмнаго вина, приготовленія мистриссъ Джаксомъ, и по прянику; а Кетъ между-тѣмъ, тихонько положила полгинеи, въ руку наставницы, доброму желанію которой сдѣлать удовольствіе обязаны были онѣ за этотъ маленькій сюрпризъ, который такъ понравился всѣмъ и такъ ихъ удивилъ.
   -- Съ праздникомъ васъ поздравляю, милый папа и мама! закричалъ маленькій Чарльзъ, на другой день, около восьми часовъ утра, отдернувъ занавѣски и пытаясь вскарабкаться на высокую кровать, гдѣ Обри съ женою все еще спали; но звуки знакомаго голоса скоро ихъ разбудили. Утро обѣщало прекрасный день. Холодный воздухъ былъ ясенъ и чистъ и изъ окошекъ виднѣлись вѣтви деревъ, побѣлѣвшія отъ инея, который лежалъ на нихъ тонкою серебристою бахрамою. Колокола деревенской церкви звонили весело; но какъ различенъ былъ звукъ ихъ и сила въ-сравненіи съ тяжелымъ гуломъ колоколовъ лондонскихъ. Праздникъ Рождества Христова наконецъ насталъ и веселы были привѣтствія тѣхъ, которые сошлись поутру за завтракомъ. Старая мистриссъ Обри собиралась ѣхать въ церковь съ своими дѣтьми; въ домѣ оставалось такъ мало народу, какъ только можно было оставить. Къ тому времени, когда карета, заложенная четверкой откормленныхъ пѣгихъ лошадей, подъѣхала и остановилась у крыльца, солнце на безоблачномъ небѣ сіяло уже во всей красѣ своей. Три леди поѣхали однѣ. Обри рѣшился идти пѣшкомъ, вдвоемъ съ своимъ маленькимъ сыномъ, потому-что дорога была сухая и до церкви недалеко. Вслѣдъ за каретою отправились въ церковь человѣкъ двѣнадцать слугъ и служанокъ, а вслѣдъ за ними пошелъ и мистеръ Обри, ведя за руку своего сына, мальчика, которымъ онъ не безъ основанія гордился, какъ будущимъ представителемъ своего имени, богатства и почестей. Подходя къ церкви, они встрѣтили пустую карету, возвращавшуюся домой. Почти весь народъ стоялъ на паперти, желая видѣть семейство сквайра у входа въ церковь, и ихъ почтительные поклоны встрѣтили старую мистриссъ Обри съ ея милыми спутницами. Скоро послѣ того, какъ онѣ заняли свои мѣста, мистеръ Обри и его сынъ вошли и сѣли съ ними рядомъ, а нѣсколько минутъ спустя, и маленькій докторъ Тэсемъ прошелъ въ церковь, во всемъ облаченіи (которое онъ всегда надѣвалъ у себя дома), съ лицомъ серьёзнымъ,-- безъ-сомнѣнія, но еще болѣе обыкновеннаго добрымъ и благосклоннымъ. Онъ зналъ, что не было ни одной души во всей толпѣ, его окружавшей, которая не любила бы его искренно и не была увѣрена, въ свою очередь, что и онъ отъ всего сердца любитъ ихъ всѣхъ. Всѣ взоры были обращены какъ водится, на скамейку сквайра. Мистриссъ Обри, повидимому, была здорова; дочь ея и невѣстку весь приходъ считалъ самыми прелестными женщинами въ мірѣ, и многіе очень желали бы знать, что-то думаютъ о нихъ тамъ, въ Лондонѣ? Мистеръ Обри имѣлъ видъ, какъ всѣмъ казалось, довольный и счастливый; но былъ гораздо блѣднѣе, даже немного похудѣлъ противъ прежняго; что жь касается до маленькаго сквайра, съ его ясными глазками, розовыми щеками, плутовской улыбкою и съ такимъ фамильнымъ сходствомъ въ чертахъ лица -- имъ гордился весь Яттонъ.
   Докторъ Тэсемъ читалъ молитвы, по обыкновенію, голосомъ твердымъ, яснымъ и внятнымъ, такъ-что всѣ въ церкви, и старый и малый, могли разслышать каждое слово. Въ заключеніе, онъ произнесъ проповѣдь, очень-короткую, простую и дружескую, въ которой напомнилъ имъ, между-прочимъ, что теперь ужь тридцать-первый разъ, какъ онъ обращается къ нимъ въ этотъ самый день и съ этого самаго мѣста. По окончаніи службы, никто изъ народа не трогался съ мѣста, покуда не вышло семейство сквайра; но едва успѣло оно пройдти за двери, какъ всѣ кинулись за нимъ вслѣдъ и столпились въ двѣ линіи, отъ дверей церкви почти до самыхъ воротъ ограды, за которою стояла карета.
   Мистеръ Обри остался позади, желая сдѣлать съ докторомъ Тэсемомъ другую маленькую прогулку по деревнѣ, потому-что день былъ дѣйствительно чудесный и время какъ-нельзя-лучше къ тому выбрано. Не было ни одного поселянина, на пространствѣ четырехъ или пяти миль вокругъ барскаго дома, который бы не сѣлъ въ этотъ день за вкусный обѣдъ, и за этотъ обѣдъ почти цѣлая треть изъ нихъ была непосредственно обязана щедрости семейства мистера Обри. Докторъ Тэсемъ, снявъ свое облаченіе, отправился съ мистеромъ Обри въ самомъ веселомъ и бодромъ расположеніи духа. Утѣшительно было видѣть, какъ дымокъ курился надъ трубою каждаго дома и какъ на улицѣ не было ни души, причемъ естественно приходило на мысль, что всѣ они собраны дома и готовятся ѣсть ростбифъ и плум-пуддингъ. Тамъ и сямъ засуетившаяся хозяйка, съ разгорѣвшимися щеками, выглядывала въ двери, кланялась торопливо проходившимъ господамъ и потомъ спѣшила опять въ комнату, готовить обѣдъ.
   -- А, мистеръ Обри! такой день право стоитъ сотни проведенныхъ въ городѣ, замѣтилъ Тэсемъ.
   -- И то и другое имѣетъ свои хорошія стороны, докторъ. Удовольствіе контраста было бы потеряно, если бы...
   -- Контраста!.. Повѣрьте мнѣ, говоря языкомъ Виргилія...
   -- Что-то подѣлываетъ наша слѣпая старуха Бетсъ? {Сокращенное -- Елизавета.} перебилъ Обри, подходя къ самой маленькой хижинѣ во всемъ селѣ, находившейся съ края.
   -- Она совершенно такая же, какъ была лѣтъ двадцать тому назадъ. Не хотите ли мы зайдемъ къ ней вмѣстѣ?
   -- Съ удовольствіемъ! Я надѣюсь, что ее, бѣдняжку, не забыли, по случаю этого праздника?
   -- О, ужь положитесь на вашу матушку во всемъ, что до этого касается! Я отвѣчаю вамъ, что мы застанемъ старушку Бетсъ такою счастливою, какъ только она можетъ быть на свой ладъ.
   Бетсъ, была слѣпая старуха, лежавшая постоянно въ постели ужь лѣтъ двадцать сряду. Она, безъ всякаго сомнѣнія, имѣла отъроду ужь болѣе ста лѣтъ: объ этомъ говорили еще года два или три тому назадъ, и жила въ теперешней своей хижинѣ, по-крайней-мѣрѣ съ полвѣка, состарясь еще въ. такія времена, о которыхъ мало кто и помнилъ въ деревнѣ. Она давно ужь жила насчетъ мистриссъ Обри, которая одна только ее и поддерживала. Ея глубокая старость, странная наружность, сбивчивыя и запутанныя рѣчи заслужили ей въ деревнѣ славу женщины, способной говорить удивительныя вещи, и двѣ или три пожилыя кумушки знали нѣсколько случаевъ, которые вышли совершенно такъ, какъ она, бѣдняжка, предсказывала!
   Докторъ Тэсемъ потихоньку отворилъ двери. Избушка состояла всего изъ одной комнаты, очень-тѣсной и освѣщенной всего однимъ только окномъ. Полъ былъ чистъ и замѣтно только-что посыпанъ свѣжимъ пескомъ. У очага, на которомъ поставленъ былъ небольшой горшокъ, на деревянномъ стулѣ, сидѣла дѣвочка, лѣтъ двѣнадцати (дочь хозяйки сосѣдняго дома) и крошила хлѣбъ въ чашку съ горячимъ бульйономъ. У стѣны, противъ окошка, на тѣсной кровати, видна была довольно-замѣчательная фигура уединенной старой жительницы этой хижины. Она сидѣла, опираясь на подушку, приставленную къ стѣнѣ. Съ перваго взгляда можно было замѣтить, что она женщина очень-высокаго роста и ея длинное, смуглое, морщинистое лицо, съ выдавшимися скулами, нависшими густыми бѣлыми бровями, заставляло догадываться, что въ молодые годы, оно должно было имѣть очень-рѣзкое и мужественное выраженіе. Волоса ея бѣлые, какъ снѣгъ, зачесаны были назадъ, подъ простую бѣлую повязку, а слѣпые глаза, широко-открытые, устремлены были прямо впередъ, съ какимъ-то дикимъ и зловѣщимъ видомъ. Она закутана была въ чистое, бѣлое спальное платье, изъ-подъ котораго длинныя и худыя руки ея, высовываясь наружу, лежали передъ нею прямо на лицевой сторонѣ одѣяла. Губы ея шевелились, какъ-будто бы она сама съ собой говорила.
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ престранное существо! замѣтилъ мистеръ Обри, который вмѣстѣ съ докторомъ Тэсемомъ сталъ возлѣ старухи и смотрѣлъ на нее нѣсколько минутъ въ безмолвіи.
   -- Бабушка! бабушка! произнесъ докторъ громко, подходя къ ея кровати: -- какъ поживаете? Сегодня Рождество Христово: поздравляю васъ съ праздникомъ, бабушка! Дай Богъ вамъ прожить его весело!
   -- Да, да, весело! весело! Ужь какъ не весело! Я видѣла ихъ сто-девять!
   -- Вы, мнѣ кажется, очень-довольны, бабушка!
   -- Они не хотятъ мнѣ дать мой бульйонъ, мой бульйонъ! говорила старуха сварливо.
   -- Сейчасъ, бабушка! раздался пискливый голосокъ дѣвочки, сидѣвшей передъ огнемъ, и она засуетилась надъ чашкой.
   -- Къ вамъ пришелъ сквайръ, продолжалъ докторъ Тэсемъ: -- онъ хочетъ поздравить васъ съ праздникомъ.
   -- Какъ?.. сквайръ? Живъ еще?.. Ахъ, Боже мой! Ахъ, Боже мой! говорила она слабымъ, печальнымъ голосомъ, медленно потирая одну о другую свои худыя и сморщенныя руки, на которыхъ жилы выдавались какъ узловатыя верёвки. Она повторила послѣднія слова нѣсколько разъ самымъ грустнымъ тономъ голоса и тихо покачивая головой.
   -- Бабушка сегодня была все утро такая печальная и раза два или три плакала, сказала маленькая дѣвочка, мѣшая ложкой горячій бульйонъ.
   -- Бѣдный сквайръ! что, онъ смотритъ невесело? спросила старуха.
   -- Почему жь такъ, бабушка? Чего мнѣ бояться? сказалъ мистеръ Обри.
   -- Веселы они тамъ, въ барскомъ домѣ!.. Всѣ веселы! веселы!.. но никто не слыхалъ этого, кромѣ слѣпой старухи Бетсъ! Гдѣ сквайръ? прибавила она вдругъ, обращая лицо свое прямо къ тому мѣсту, гдѣ они стояли, и имъ показалось, что она поблѣднѣла отъ душевнаго ощущенія. Ея неподвижные глаза устремлены были на лицо мистера Обри, какъ-будто она читала въ душѣ его.
   -- Я здѣсь, бабушка, отвѣчалъ онъ съ сильнымъ любопытствомъ, чтобъ не сказать болѣе.
   -- Дайте мнѣ вашу руку, сквайръ! сказала она, протягивая свою лѣвую руку и шевеля костлявыми, крючковатыми пальцами, какъ-будто бы въ нетерпѣніи схватить руку, которую мистеръ Обри ей подалъ.
   -- Ничего, не бойтесь! ничего, ничего! Счастливы тамъ, въ барскомъ домѣ! Вижу все!.. Долго ли?..
   -- Ну, бабушка, куда какое любезное привѣтствіе дѣлаете вы сквайру! перебилъ докторъ Тэсемъ съ улыбкой.
   -- Коротко и горько! Долго и сладко!.. Надѣйтесь на Бога, сквайръ!
   -- Я надѣюсь на Него, бабушка, отвѣчалъ Обри серьёзно.
   -- Вижу я! слышу я!.. Бульйонъ мой! булыйонъ! Куда вы его дѣвали?
   -- Здѣсь онъ, бабушка, отвѣчала дѣвочка.
   -- Прощайте, бабушка, сказалъ мистеръ Обри, тихонько освобождая свою руку.
   Выходя изъ хижины, они увидѣли, какъ она съ жадностью принялась глотать бульйонъ, которымъ дѣвочка кормила ее.
   -- Вотъ этакимъ-то образомъ это старое, странное существо успѣло напугать двухъ или трехъ изъ здѣшнихъ...
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ? перебилъ мистеръ Обри, съ какою-то странною улыбкой.
   Докторъ Тэсемъ замѣтилъ, что Обри былъ въ довольно-мрачномъ расположеніи духа.
   -- Она встревожила васъ, признайтесь?.. Встревожила, я это вижу, съ улыбкою воскликнулъ пасторъ, проходя далѣе.
   Надо сказать, что онъ зналъ хорошо характеръ и сердце мистера Обри, и не разъ замѣчалъ въ немъ какую-то склонность къ суевѣрію.
   -- Мой милый докторъ, могу васъ увѣрить, что вы ошибаетесь. Если хотите, я не встревоженъ; но за-всѣмъ-тѣмъ, я вамъ скажу одну вещь, довольно-странную. Повѣрите ли, что, мѣсяца два тому назадъ, когда мы были еще въ Лондонѣ, мнѣ снилось, что кто-то произносилъ слова, очень-похожія на то, что эта старуха сейчасъ говорила.
   Пасторъ захохоталъ, и минуты черезъ двѣ послѣ небольшаго молчанія, Обри, какъ-будто стыдясь своего признанія, сталъ смѣяться съ нимъ вмѣстѣ; послѣ этого разговоръ ихъ обратился къ политикѣ, которая занимала ихъ все остальное время прогулки. У двери дома викарія они разстались, обѣщая другъ другу встрѣтиться за обѣдомъ. Когда мистеръ Обри шелъ домой по парку, вечернія тѣни ужь ложились длиннѣе, сумракъ густѣлъ и мысли его невольно обратились снова къ избушкѣ и къ слѣпой старухѣ Бетсъ, и темныя опасенія омрачили снова его душу. Хоть онъ и не былъ такъ слабъ, чтобъ приписывать какой-нибудь опредѣленный смыслъ или важность безсвязнымъ рѣчамъ, недавно имъ слышаннымъ, несмотря на то, онѣ все-таки оставили въ немъ непріятныя впечатлѣнія, и онъ съ досадой ощутилъ въ себѣ невольное желаніе, чтобъ этотъ случай, хоть онъ и считалъ его ничтожнымъ, не былъ упомянутъ пасторомъ во время обѣда; но еще болѣе ему стало досадно, когда онъ вспомнилъ, что съ намѣреніемъ не позволилъ себѣ попросить о томъ пастора. Изъ всего этого можно заключить, что предметъ занималъ его мысли гораздо-болѣе, чѣмъ бы ему хотѣлось. По приходѣ домой, впрочемъ, всѣ тяжелыя чувства скоро разсѣялись. Онъ увидѣлъ жену и сестру свою, которыя рѣзвились съ дѣтьми въ передней залѣ, и отъ всей души принялъ участіе въ ихъ забавахъ.
  

ГЛАВА VIII.

   Къ пяти часамъ маленькое общество сидѣло весело за обѣденнымъ столомъ, уставленнымъ блестящею, наслѣдственною серебряною посудой и блюдами, обыкновенно подаваемыми въ этотъ день. Старая мистриссъ Обри, въ своемъ простомъ, бѣломъ чепчикѣ и въ черномъ бархатномъ платьѣ, предсѣдательствовала съ веселымъ спокойствіемъ на лицѣ. Нарядъ молодыхъ леди былъ еще милѣе обыкновеннаго. Сѣдой буфетчикъ, живой и бойкій, какъ то шампанское, съ которымъ онъ безпрестанно суетился вокругъ стола, двое пожилыхъ, солидныхъ слугъ, исполнявшихъ свою обязанность спокойно и ловко, старинное убранство комнаты -- все соединилось, чтобъ сдѣлать этотъ обѣдъ, въ день Рождества Христова, по-сердцу каждому изъ присутствующихъ. За дессертомъ двери вдругъ отворились и маленькій Чарльзъ подбѣжалъ къ своей восхищенной маменькѣ; онъ былъ въ малиновомъ бархатномъ кафтанчикѣ, съ широкимъ, бѣлымъ воротникомъ рубашки, откинутымъ на плечи. Вотъ онъ -- ея надежда и гордость, ея первенецъ, маленькій сквайръ; но гдѣ же его сестра, гдѣ Агнеса? Чарльзъ говоритъ, что она уснула только-что ее начали одѣвать, такъ-что онѣ принуждены были положить ее въ постель, а потому Чарльзъ явился одинъ. О! съ какимъ восторгомъ обняла его своими бѣлыми руками восхищенная маменька!
   Его маленькій золотой кубокъ наполненъ былъ почти до краевъ для перваго тоста. "Всѣ ли готовы?"Почтенный пасторъ налилъ до верху рюмки Кетъ и мистриссъ Орби. "Въ честь нашего будущаго праздника Рождества Христова!"
   Да, вашего будущаго праздника! Зоркій глазъ доктора Тэсема одинъ подмѣтилъ легкую перемѣну въ лицѣ мистера Обри, когда слова эти были произнесены, и онъ видѣлъ, какъ взоръ его, блуждая въ пространствѣ, какъ-будто невольно отъискивалъ образъ слѣпой старухи Бетсъ; но еще минута -- и все прошло: Обри скоро сталъ даже веселѣе обыкновеннаго. Да и какъ ему не веселиться? Можно ли было найдти человѣка счастливѣе его? Когда леди ушли изъ-за стола вмѣстѣ съ маленькимъ Обри, пасторъ и онъ придвинули свои кресла къ огню и долго и весело разсуждали о предметахъ хозяйства и политики. Рѣчь, которую Обри недавно произнесъ въ Палатѣ, по вопросу о требованіяхъ католиковъ, возвысила его въ глазахъ добродушнаго пастора до такой степени, на которую онъ ставилъ немногихъ людей въ своемъ отечествѣ. Увлеченный своими любимыми убѣжденіями, докторъ при этомъ случаѣ занесся очень-далеко, и въ пылу разговора, начиналъ ужь увѣрять сквайра, что онъ предвидитъ черные дни для Старой Англіи; что козни папистовъ готовятъ ей страшныя бѣдствія и что онъ, съ своей стороны, готовъ запечатлѣть кровью свою вѣру. Въ эту минуту мистеръ Обри услышалъ игру сестры своей на органѣ, прекрасномъ инструментѣ, года два тому назадъ купленномъ, по ея убѣдительной просьбѣ, и поставленномъ въ гостиной, куда они потомъ и отправились. То была просторная и высокая комната, очень-хорошо выбранная для величественнаго инструмента, занимавшаго широкое углубленіе въ стѣнѣ. Миссъ Обри играла музыку Генделя, тонко угадывая и передавая ея несравненную силу и высокія красоты. Случалось ли вамъ слышать чудесный и простой речитативъ, начинающійся извѣстными словами изъ священнаго писанія?
   "Въ дни Царя Ирода, пришли въ Іерусалимъ волхвы съ Востока и говорятъ":
   "Гдѣ новорожденный Царь Іудейскій; ибо мы видѣли звѣзду его на Востокѣ и пришли поклониться ему?"
   Вечеромъ пасторъ исполнялъ обязанность домашняго священника. Комната почти полна была прислугою. Пасторъ прочелъ самыя короткія молитвы и тотчасъ послѣ того, простясь со всѣми, отправился домой.
   На слѣдующій день, поутру, мистеръ Обри былъ задержанъ письмами и дѣлами до самой закуски. Погода была такая же ясная, какъ и наканунѣ.
   -- Не хотите ли Кетъ, проѣхаться со мной верхомъ по имѣнію? сказалъ онъ, садясь на свое мѣсто. Кетъ была въ восторгѣ отъ такого предложенія, и велѣно было тотчасъ же сѣдлать двухъ лошадей, какъ-можно-скорѣе.-- Не ожидайте, впрочемъ, Кетъ, прогулки слишкомъ-спокойной: намъ прійдется скакать по довольно-труднымъ мѣстамъ, прибавилъ Обри. Я поѣду на встрѣчу Ватерса, который ждетъ меня въ концѣ большой аллеи, чтобъ рѣшить дѣло объ этомъ старомъ вязѣ. Нужно будетъ его срубить наконецъ.
   -- О, нѣтъ, Чарльзъ, нѣтъ! Вѣдь мы ужь рѣшили это въ прошедшемъ году, возразила Кетъ съ умоляющимъ взоромъ.
   -- Ба! Да еслибъ не ваши просьбы, Кетъ, то его не было бы ужь года два тому назадъ, по-крайней-мѣрѣ. Я вамъ безъ шутокъ это говорю: онъ вредитъ другимъ деревьямъ и къ-тому же, портить видъ изъ заднихъ окошекъ дома.
   -- Да вѣдь это все Ватерсъ вамъ наговариваетъ, милый мой Чарльзъ. Но погодите, я ему скажу свое мнѣніе, когда его увижу. Матушка, да не-уже-ли вы не скажете ни слова въ защиту стараго вяза... Но мистеръ Обри, несчитая нужнымъ выжидать новыхъ подкрѣпленій, которыя сестра его собиралась ввести въ дѣло съ своей стороны, всталъ и ушелъ внизъ поглядѣть на недавно-купленную лошадь, только-что приведенную къ нему въ конюшню.
   Кетъ, которой всякій нарядъ шелъ къ-лицу, была особенно-хороша въ своей синей амазонкѣ: она держалась на лошади съ легкостью и граціею истинной наѣздницы. Быстрое движеніе верховой ѣзды скоро зажгло на щекахъ яркій румянецъ, и въ эту минуту всякій, встрѣтившій ихъ по дорогѣ, былъ бы невольно поражёнъ ея красотой. Едва успѣли они отъѣхать отъ дома съ полмили и пустить лошадей легкою рысью, какъ вдругъ: -- Чарльзъ, сказала она, замѣчая двухъ всадниковъ, подъѣзжавшихъ на встрѣчу: -- кто это такой? Боже мой, что за фигуры! и какъ они странно ѣдутъ верхомъ!
   -- Да, отвѣчалъ ея братъ, улыбясь:-- оно съ виду похожи на настоящихъ лондонскихъ баловней. Но какъ очутились они въ этихъ краяхъ?
   -- Боже, что за куклы! продолжала миссъ Обри, понизивъ голосъ, когда они подъѣхали ближе къ тѣмъ лицамъ, о которыхъ шла рѣчь.
   -- Да, парочка престранная! отвѣчалъ Обри, напрасно стараясь удержаться отъ невольной улыбки; но, удивительно! Кто бы это могъ быть?
   Одинъ изъ двоихъ былъ въ голубомъ сюртукѣ, съ кончикомъ бѣлаго носоваго платка, выглядывавшимъ изъ наружнаго кармана на груди. Шляпа его съ чрезвычайно-узенькими полями, надѣта была на бекрень сверхъ гривы густыхъ волосъ, какого-то страннаго цвѣта. Воротнички рубашки, отвороченные широко надъ галстухомъ, оставляли на виду большое количество грязно-желтыхъ волосъ подъ бородой, а надъ верхнею губою красовалась пара усиковъ такого же цвѣта. Лорнетъ ввинченъ былъ въ правый глазъ, а въ рукѣ держалъ онъ хлыстикъ съ серебрянымъ набалдашникомъ. Товарищъ его одѣтъ былъ неменѣе-замѣчательнымъ образомъ: на немъ была новая лоснящаяся шляпа, красный бархатный жилетъ, въ галстухѣ двѣ брошки, соединенныя маленькими цѣпочками, зеленый сюртукъ и свѣтло-голубые брюки. Однимъ словомъ: кто же это могъ быть, какъ не старые наши пріятели, гг. Титмаузъ и Снапъ? Но кто бы они ни были, а оба, очевидно, были совершенные новички въ верховой ѣздѣ, и лошади ихъ, по всему замѣтно, были жестоко разгорячены и измучены своими сѣдоками. Къ удивленію мистера Обри и Кетъ, эти двое господъ, подъѣхавъ къ нимъ ближе, начали останавливать своихъ лошадей съ очевиднымъ намѣреніемъ съ ними поговорить.
   -- Позвольте, сэръ... у... узнать, началъ Титмаузъ съ отчаяннымъ усиліемъ казаться совершенно-спокойнымъ и стараясь, хоть на минуту, остановить свою лошадь: -- нѣтъ ли здѣсь мѣста... мѣста, называемаго... Но тутъ его лошадь, у которой по бокамъ болтались безпрестанно шпоры ея неопытнаго сѣдока, стала немного пятиться, а потомъ пошла бокомъ, такъ-что Титмаузъ, въ страхѣ, уронилъ лорнетъ изъ глаза и схватился обѣими руками за сѣдло. Несмотря на это, желая показать незнакомой дамѣ, какъ хорошо онъ владѣетъ собою, онъ осыпалъ проклятіями несчастные глаза своенравнаго животнаго, которое, однакожъ, нисколько этимъ не трогалось, а между-тѣмъ въ высшей степени недовольное шпорами своего господина и безпрестаннымъ ёрзаньемъ удила во рту, явно замышляло недоброе и мало-по-малу придвинулось къ самому краю рва.
   -- Я боюсь, сэръ, ласково сказалъ мистеръ Обри: -- вы, можетъ-быть, не привыкли еще ѣздить верхомъ. Позвольте мнѣ...
   -- Ахъ да, да, сэръ... я... я очень... тсъ -- тпррру! Тсъ -- тпррру! (затѣмъ новая буря проклятій); Ахъ! ахъ, Господи! Ахъ! Что это она хочетъ дѣлать?.. Снапъ! Снапъ! Но напрасно онъ призывалъ этого джентльмена на помощь, тотъ самъ поблѣднѣлъ какъ полотно, замѣтивъ, что и его лошадь тоже, повидимому, собиралась послѣдовать адскому примѣру своей спутницы и въ-особенности обнаруживала расположеніе стать на дыбы. При первомъ движеніи такого рода, маленькая душонка Снапа ушла въ пятки, но въ это время лошадь Титмауза приняла другую систему и вдругъ, лягнувъ задними ногами на воздухъ, сбросила своего испуганнаго сѣдока вверхъ ногами прямо на самую середину тына, откуда онъ свалился въ мокрый ровъ. Мистеръ Обри и его грумъ тотчасъ спрыгнули на землю и схватили лошадь, которая, раздѣлавшись съ своимъ несноснымъ сѣдокомъ, стояла довольно-спокойно. Титмаузъ, какъ скоро оказалось, пострадалъ болѣе отъ испуга, чѣмъ отъ ушиба. Шляпа его была приплюснута на головѣ и вся лѣвая половина лица, а также и все платье сверху до низу покрыто грязью. Съ трудомъ удерживаясь, чтобъ не лопнуть со смѣху, грумъ помогъ ему снова сѣсть на лошадь, послѣ чего, собираясь ѣхать далѣе: -- вы, кажется, сэръ, сказалъ мистеръ Обри учтиво: -- спрашивали о какомъ-то мѣстѣ?
   -- Да, сэръ, отвѣчалъ Снапъ: -- нѣтъ ли тутъ мѣста, называемаго Я..Ят...Ят... (тпрру ты, бестія!) Яттонъ, сэръ?
   -- Есть, отвѣчалъ мистеръ Обри: -- поѣзжайте прямо. Миссъ Обри торопливо набросила вуаль на лицо, чтобы скрыть свой смѣхъ, стегнула коня хлыстомъ и вмѣстѣ съ братомъ скоро скрылась изъ глазъ незнакомцевъ.
   -- А, Снапъ! сказалъ Титмаузъ, нѣсколько минутъ спустя, когда онъ успѣлъ ужь поочистить немножко грязь съ лица и съ платья, и оба они немного успокоились: -- видѣли вы, какая женщина?
   -- Хороша, чертовски-хороша! отвѣчалъ Снапъ.
   -- Чортъ возьми, однакожь, мнѣ кажется, клянусь честью, что я съ ней встрѣчаюсь ужь не въ первый разъ!
   -- Однако, она васъ, кажется, не узнала.
   -- А, ну не знаю! Надо же, чтобъ этакое адское несчастье случилось именно въ ту самую минуту, когда... Титмаузъ замолчалъ, потому-что онъ вдругъ припомнилъ, когда и гдѣ и при какихъ обстоятельствахъ видѣлъ онъ прежде миссъ Обри; но самолюбіе не позволяло разсказать этого Снапу. Дѣло въ томъ, что она разъ была, съ своею невѣсткою, въ магазинѣ Тэг-Рэга, за покупкою разныхъ мелочей. Титмаузъ прислуживалъ ей, и его забавно-глупое обращеніе заставило улыбнуться миссъ Обри; но эту улыбку онъ понялъ совсѣмъ наоборотъ и, недѣли двѣ спустя, встрѣтивъ ее въ паркѣ, этотъ маленькій шутъ имѣлъ дерзость кивнуть ей головой по-пріятельски, тогда-какъ ей даже и въ голову не могло прійдти: кто онъ такой? При настоящемъ же случаѣ, само собой разумѣется, она не могла его припомнить. Читатель, можетъ-быть, не забылъ, что это маленькое происшествіе въ паркѣ во-время-оно произвело сильное впечатлѣніе на Титмауза.
   Столкновеніе было, дѣйствительно, довольно-странное... Но мы вернемся къ Обри и его сестрѣ. Проскакавъ мили двѣ далѣе, по дорогѣ, они перепрыгнули невысокую загородку на рубежѣ имѣнія и, пробравшись потомъ черезъ нѣсколько полей, въѣхали съ противоположнаго конца въ ту чудную аллею, гдѣ стояло любимое дерево Кетъ, а возлѣ него Ватерсъ съ своимъ помощникомъ, которые показались ей двумя палачами, ожидающими только приказанія ея брата. Солнце свѣтило ярко надъ осужденнымъ вязомъ; топоръ лежалъ у его корня. Пока они ѣхали по аллеѣ, Кетъ просила горячо о пощадѣ; но братъ ея, какъ нарочно, заупрямился.
   -- Дерево это, отвѣчалъ онъ, должно быть срублено. Нельзя и думать оставлять его долѣе!
   -- Вспомните, Чарльзъ, говорила она убѣдительно, подъѣзжая ближе: -- какъ мы всѣ играли и прыгали подъ его тѣнью, когда были дѣтьми! Бѣдный папа тоже, бывало...
   -- Но посмотрите Кетъ, какъ оно сгнило! возразилъ ея братъ и, подъѣхавъ ближе, онъ отбилъ хлыстомъ двѣ или три небольшія, дряхлыя вѣтки, серебристо-сѣраго цвѣта.-- Его давно, давно пора срубить.
   -- Оно осыпаетъ траву сухими вѣтками, сэръ, каждый разъ, что подуетъ хоть маленькій вѣтеръ, сказалъ Ватерсъ, прикащикъ.
   -- Оно наврядъ-ли сдержитъ ворону на верхнихъ вѣтвяхъ своихъ, прибавилъ Дикконсъ, его помощникъ.
   -- А были на немъ листья, ныньче лѣтомъ? спросилъ мистеръ Обри.
   -- И всего то, сэръ, не болѣе сотни, отвѣчалъ Ватерсъ.
   -- Право, Кетъ, это такой грустный, непріятный предметъ, когда смотришь сюда изъ окошекъ дома, продолжалъ Обри, повернувъ лошадь, чтобъ взглянуть на задній фасадъ барскаго дома, отъ котораго они находились шагахъ въ восьмидесяти.-- Оно имѣетъ лѣтомъ такой дряхлый, поблеклый видъ между свѣжими, зелеными деревьями вокругъ, и представляетъ для глазъ такой непріятный контрастъ! Кетъ подъѣхала тихонько къ своему брату, покуда онъ говорилъ, и остановилась съ нимъ рядомъ.
   -- Чарльзъ, сказала она, шепотомъ:-- не напоминаетъ ли вамъ, этотъ вязъ нашу бѣдную, старую матушку съ ея сѣдыми волосами, въ кругу своихъ дѣтей и внуковъ? Но вѣдь никто изъ насъ не скажетъ, что ей не мѣсто быть между нами, не правда ли? Глаза ея наполнились слезами. Обри тоже былъ тронутъ.
   -- Безцѣнная Кетъ! отвѣчалъ онъ съ чувствомъ, дружески сжимая ея маленькую руку: -- вы побѣдили! Это старое дерево никогда не будетъ срублено, покуда я живъ. Ватерсъ, оставьте его; и если что-нибудь ужь непремѣнно хотите съ нимъ сдѣлать, то берегите его, какъ можно болѣе. Миссъ Обри отвернула лицо, чтобъ скрыть свои ощущенія. Еслибъ они были одни, она бы кинулась на шею къ брату.
   -- Если осмѣлюсь сказать свое мнѣніе, произнесъ Ватерсъ, видя какой оборотъ дѣла принимаютъ: -- то я согласенъ съ молодою леди, что старое дерево служитъ украшеніемъ этому мѣсту и, такъ-сказать, выставляетъ все остальное. (Этотъ человѣкъ надоѣдалъ мистеру Обри цѣлые три года, уговаривая срубить вязъ) -- Ну, отвѣчалъ Обри:-- какъ бы то ни было, а ужь вы мнѣ больше не говорите, чтобъ снять его долой.-- А! чего это хочетъ старикъ Джультеръ? прибавилъ онъ, замѣтивъ одного изъ старыхъ фермеровъ своихъ, согнутаго почти вдвое подъ тяжестью лѣтъ. Онъ закутанъ былъ въ толстый, синій кафтанъ; волоса его были длинны и бѣлы; глаза потускли отъ старости.
   -- Не знаю, сэръ; я пойду спрошу, отвѣчалъ Ватерсъ.-- Что вамъ нужно, Джультеръ? спросилъ онъ, выходя къ нему на встрѣчу.
   -- Ничего особеннаго, сэръ, отвѣчалъ старикъ, снимая шляпу и кланяясь низко мистеру Обри съ сестрою.
   -- Надѣньте шляпу, мой старый пріятель, сказалъ мистеръ Обри ласково.
   -- Я пришелъ сюда только затѣмъ, чтобъ отдать вамъ, сэръ, если позволите, вотъ этотъ лоскутокъ бумаги, говорилъ старикъ, обращаясь къ Ватерсу.-- Вы еще намедни приказывали всегда приносить къ вамъ бумаги, которыя мнѣ отдадутъ; и вотъ эту, продолжалъ онъ, подавая ему листокъ: -- получилъ я всего не болѣе какъ съ часъ тому назадъ. Она, кажется, казенная и отдалъ мнѣ ее превеселый человѣкъ. Онъ спросилъ, какъ меня зовутъ, а потомъ поглядѣлъ на бумагу и прочелъ мнѣ ее съ начала до конца, да только я-то ничего не понялъ.
   -- Что это такое? спросилъ мистеръ Обри, пока Ватерсъ пробѣгалъ глазами листокъ бумаги, частью напечатанный, а частію неписаный.
   -- Да это, кажется, старая исторія, сэръ, на-счетъ того пустыря... Мистеръ Томкинсъ, кажется, опять за нимъ тянется, сэръ.
   -- Что жь, если ему охота тратить деньги попустому, я не могу ему помѣшать, сказалъ Обри съ улыбкой.-- Дайте-ка мнѣ посмотрѣть.-- Да, продолжалъ онъ, взглянувъ на листокъ: -- это, кажется, такого же рода дѣло, какъ и прежде. Хорошо, отошлите это мистеру Паркинсону и попросите его справиться. Да, во всякомъ случаѣ, постарайтесь, чтобъ старый нашъ Джультеръ не попалъ въ хлопоты по этому случаю. Что ваша жена, Джекобъ?
   -- Очень-больна ревматизмомъ, сэръ; да, спасибо барынѣ, лекарство, которое она прислала, много ей помогаетъ.
   -- Хорошо, мы постараемся прислать вамъ его побольше. Да послушайте, если хозяйкѣ не будетъ лучше надняхъ, дайте знать мнѣ: мы пришлемъ ей доктора. Ну, Кетъ, теперь поѣдемъ домой, и они скоро исчезли изъ виду.
   Я не намѣренъ обойдтись такъ невнимательно, какъ мистеръ Обри, съ документомъ, полученнымъ отъ Джультера, потомъ отданнымъ Ватерсу, а отъ него доставленнымъ, какъ приказано было, на слѣдующій же день, мистеру Паркинсону, стряпчему мистера Обри. Это было, такъ-называемое "Объявленіе о насильственномъ завладѣніи" (Declaration in Ejectment), и чтобъ разъяснить хоть отчасти эту бумагу, которой суждено играть непослѣднюю роль въ нашемъ разсказѣ, я постараюсь сообщить читателю нѣкоторыя свѣдѣнія, надѣясь, что его вниманіе при этомъ случаѣ вознаграждено будетъ въ свое время съ избыткомъ.
   Если кто-нибудь, положимъ, Джонсъ, отыскиваетъ долгъ, или имущество, или убытки, на комъ-нибудь, положимъ хоть на Смитѣ, то можно полагать, что въ судѣ искъ его будетъ называться: искъ Джонса противъ Смита; такъ это и бываетъ. Но случись, что не деньги и не вещи, а земля будетъ тотъ предметъ, который Джонсъ отъискиваетъ на Смитѣ, тогда титулъ дѣла совершенно измѣняется и оно получаетъ такое названіе: тяжба -- До, по сдачѣ Джонса, противъ Ро. Вмѣсто того, стало-быть, чтобъ Джонсу и Смиту воевать въ ихъ дѣлѣ, отъ собственнаго своего имени, они ставятъ вмѣсто себя двухъ чучелъ, по имени: Джонъ До и Ричардъ Ро, которые и нападаютъ другъ на друга самымъ курьёзнымъ образомъ, на манеръ арлекина и пульчинелла въ кукольной комедіи. Джонъ До претендуетъ, что онъ настоящій истецъ; а Ричардъ Ро -- что онъ настоящій отвѣтчикъ. Джонъ До говоритъ, что земля, которою владѣетъ Ричардъ Ро, принадлежитъ ему (т. е. Джону До), потому-де, что Джонсъ (дѣйствительно истецъ) сдалъ ему ее въ наемъ, на извѣстный срокъ; и Джонсъ, по этой причинѣ называется: сдатчикъ истца (lessor of the plaintiff). Далѣе Джонъ До говоритъ, что нѣкто Ричардъ Ро (извѣстный подъ очень-значительнымъ и выразительнымъ именемъ -- случайного завладѣтеля, casual ejector) ворвался въ его землю и выгналъ его вонъ, а потому Джонъ До и начинаетъ искъ противъ Ричарда Ро.
   Читатель, можегъ-быть, ее повѣритъ, а между-тѣмъ это фактъ, что всякій разъ, какъ только споръ у насъ, въ Англіи, идетъ о землѣ, такая странная и шутовская продѣлка должна непремѣнно быть повторяема {Этотъ способъ производства тяжебныхъ дѣлъ по спорамъ о правахъ поземельной собственности, несмотря на всю его забавную форму и странный видъ и на то презрѣніе, съ которымъ авторъ о немъ упоминаетъ, имѣетъ, однакожь, свое основаніе въ исторіи англійскаго права. Форма эта въ-старину принадлежала искамъ однихъ только фермеровъ или арендаторовъ, въ случаяхъ, когда такое лицо, пользующееся землею по праву найма на извѣстный срокъ, изгоняемо было до окончанія срока дѣйствительнымъ владѣльцомъ, или претендентомъ на владѣніе, или арендаторомъ этого претендента. Со времени Генриха VII ее стали употреблять и въ такихъ тяжбахъ, гдѣ дѣло шло ужь не о правѣ найма, а о правѣ владѣнія, и въ такихъ случаяхъ арендаторы, отъ имени которыхъ производился искъ, дѣлались подставными лицами, а настоящій спорь происходилъ между помѣщиками; но долгое время требовалось, чтобъ всѣ особы, поименованныя въ объявленіи, были дѣйствительно на-лицо, и чтобъ всѣ факты, въ немъ упомянутые, то есть наемъ, занятіе земли и изгнаніе и изъ нея, были доказаны передъ судомъ. Настоящій способъ придуманъ и введенъ въ употребленіе въ концѣ XVII-го вѣка лордомъ-главнымъ-судьею Роллемъ. Онъ весь основанъ на юридическихъ фикціяхъ, или условныхъ предположеніяхъ права, то-есть всѣ подробности, и вся случайная обстановка дѣла -- чисто-вымышленныя, и допускаются только для того, чтобъ, при разборѣ тяжбы въ судахъ, придирки тяжущихся сторонъ къ мелочнымъ и случайнымъ обстоятельствамъ дѣла не затрудняли единственнаго, существеннаго вопроса о томъ, кому принадлежитъ право владѣнія спорною землею. Прим. пер.}. Далѣе дѣйствительный истецъ (Джонсъ), обязанъ предъявить дѣйствительному отвѣтчику (Смиту) копію того удивительнаго документа, который я сейчасъ представлю читателю, и къ нему сдѣлать дружескую приписку, съ увѣдомленіемъ о серьёзныхъ послѣдствіяхъ, которыя должны произойдти въ случаѣ его несговорчивости или невниманія. Такимъ-образомъ объявленіе, предъявленное старому Джультеру, изложено было въ слѣдующихъ терминахъ и точь-въ-точь въ такомъ видѣ, какъ оно здѣсь прилагается:

Въ Палату Королевской Скамьи.

По сроку Михайлова-дня (*), въ ** году царствованія Георга **.

По Графству Йоркишрскому,

   О нижеслѣдующемъ: -- Ричардъ Ро требуется къ отвѣту, по жалобѣ Джона До, изъ коей явствуетъ, что реченный Ро, съ насильствомъ и оружіемъ и проч. ворвался въ двѣ мызы, два жилые дома, двѣ хижины, двѣ конюшни, два сарая, два двора, два сада, два огорода, двадцать акровъ земли болотистой, двадцать акровъ земли пахатной, двадцать акровъ земли пастбищной и въ двадцать акровъ земли разнаго другаго рода, съ разными угодьями и принадлежностями, состоящихъ въ приходѣ Яттона, въ Графствѣ Йоркширскомъ и сданныхъ Джону До въ наемъ отъ Титльбета Титмауза, эсквайра, на время, коему срокъ еще не вышелъ; и выгналъ онъ Ро, его изъ реченной фермы и другія обиды ему Джону До учинилъ, къ великому ущербу реченнаго Джона До и въ оскорбленіе мирнаго управленія нашего государя короля и проч. и проч.; а посему онъ, реченный Джонъ До, черезъ посредство своего стряпчаго Ойлея Геммона, жалуется;
   "Что поелику реченный Титльбетъ Титмаузъ, въ -- ый день августа 18** года отъ Рождества Христова, въ вышеозначенномъ приходѣ вышеупомянутаго графства, сдалъ въ наемъ поименованную ферму съ угодьями, ему реченному Джону До, дабы владѣть и пользоваться ею, ему Джону До или лицамъ, отъ него довѣреннымъ, отъ того числа впредь въ продолженіе и до окончательнаго срока послѣдующихъ двадцати лѣтъ, имѣющихъ быть вполнѣ оконченными; въ силу которой сдачи, онъ, Джонъ До, занялъ означенную ферму съ угодьями, для владѣнія ими до окончанія срока, назначеннаго ему, какъ выше сказано; и поелику, реченный Ричардъ Ро, впослѣдствіи, т. е. въ вышеупомянутый день и годъ, въ означенномъ приходѣ реченнаго графства, съ насильствомъ и оружіемъ и проч. ворвался въ означенную ферму съ угодьями, сданную вышеупомянутымъ Титльбетомъ Титмаузомъ ему, Джону До, на вышепоименованное время, срокъ которому еще не окончился; и выгналъ его Джона До изъ означенной фермы и другія обиды въ ту пору ему учинилъ, къ великому ущербу его, Джона До, и въ оскорбленіе мирнаго правленія государя нашего нынѣ царствующаго короля; то посему онъ Джонъ До объявляетъ, что обиженъ и понесъ убытокъ на сумму 50 фунт. ст., а потому производитъ свой искъ и проч.

Поруки за производство дѣла: Джорджъ Денъ. Ричардъ Фенъ.

   (*) Судопроизводство въ Англіи требуетъ большаго числа свидѣтелей, которые часто должны собираться изъ разныхъ концевъ королевства, бросивъ свои занятія; а потому опредѣлены были съ давнихъ поръ времена года, свободныя какъ для свидѣтелей, такъ и для судей, адвокатовъ и присяжныхъ отъ всякаго дѣла. Такихъ временъ четыре: праздники Рождества, праздники Пасхи, праздники Троицына-дня и время жатвы, отъ первыхъ чиселъ августа до Михайлова-дня. Четыре промежутка между ними названы сроками, terms, и посвящены дѣламъ. Каждый срокъ получилъ названіе свое отъ какого-нибудь праздника, ему предшествующаго. Такъ, напримѣръ, срокъ Хилярія считается отъ праздника св. Хилярія, 13 января, до Свѣтлаго Воскресенья. Прим. пер.
  
   А затѣмъ слѣдуетъ приписка слѣдующаго рода:
   Мистеръ Джекобъ Джультеръ.-- До свѣдѣнія моего дошло, что вы владѣете или претендуете на право владѣнія имуществомъ, въ семъ Объявленіи о насильственномъ завладѣніи, обозначенномъ, всѣмъ или нѣкоторою частью онаго; а потому я, будучи призванъ къ отвѣту въ этомъ дѣлѣ только въ качествѣ случайнаго завладѣтеля, и въ-сущности не имѣя никакой претензіи ни права на означенное имѣніе, увѣщеваю васъ явиться къ слѣдующему сроку Св. Хилярія, въ Его Величества Палату Общихъ Исковъ въ Вестминстерѣ, въ лицѣ котораго-нибудь изъ стряпчихъ сей Палаты и тамъ ходатайствовать, дабы васъ сдѣлали отвѣтчикомъ на мѣсто меня; а въ случаѣ неисполненія сего, увѣдомляю васъ, что я вынужденъ буду бросить это дѣло, по коему рѣшеніе постановлено будетъ, за моимъ отсутстіемъ, противъ меня, и вы потеряете владѣніе.

Преданный вамъ другъ
Ричардъ Ро.

   8 декабря сего 18** года.
  
   При веденный нами документъ читатель можетъ сравнить съ убійственнымъ и разрушительнымъ снарядомъ, брошеннымъ въ мирную цитадель рукою скрытаго врага изъ засады, снарядомъ, который сначала не обращаетъ на себя вниманія невинныхъ и ничего неподозрѣвающихъ жителей; но потомъ, вдругъ разрывается съ трескомъ и поражаетъ все вокругъ ужасомъ, смертью и разрушеніемъ.
   Мистеръ Паркинсонъ, стряпчій мистера Обри, жившій въ Грильстонѣ, маленькомъ городкѣ, въ шести или семи миляхъ отъ Яттона, сидѣлъ въ своей конторѣ, во вторникъ вечеромъ, 28 декабря 18** года, и докончилъ письмо къ лондонскимъ своимъ агентамъ гг. Роннинтону и К® съ тѣмъ, чтобъ отослать его въ тотъ же день, съ вечернею почтою. Между другими бумагами, находившимися у меня въ рукахъ по этому дѣлу, мнѣ случилось обратить вниманіе и на это письмо; и такъ-какъ оно не длинно, а между -- тѣмъ можетъ служить примѣромъ, изъ котораго читатель увидитъ, какимъ образомъ ведутся дѣла между столичными и провинціальными стряпчими, то я прилагаю здѣсь съ него копію:

Грилъстонъ, 28 декабря 18** года.

По Дѣлу Мидльтона.

   Милостивые государи! Готовъ ли у васъ брачный договоръ между этими лицами? Если готовъ, то сдѣлайте милость пришлите его сюда, какъ можно скорѣе; потому-что знакомые, какъ со стороны леди, такъ и со стороны джентльмена, по обыкновенію, изъявляютъ большое нетерпѣніе.
  

По Дѣлу Пуддинхеда противъ Квиквита.

   Истецъ купилъ у отвѣтчика, въ прошедшемъ ноябрѣ мѣсяцѣ, лошадь, съ ручательствомъ за то, что здоровая, и заплатилъ за нее, на мѣстѣ, 64 фунта. Недѣлю спустя, случайно обративъ вниманіе на голову купленнаго имъ животнаго, онъ съ большимъ удивленіемъ замѣтилъ, что лѣвый глазъ у нея былъ стеклянный, цвѣтомъ до-того похожій на другой, настоящій, что ихъ нельзя было отличить иначе, какъ пристально всмотрясь. Я самъ это видѣлъ и долженъ признаться, что глазъ удивительно сдѣланъ. Земляки мои, конечно, очень-ловкій народъ на подобныя штуки, но это превосходитъ все, что мнѣ до-сихъ-поръ приводилось слышать. Вѣдь это, конечно, есть нарушеніе ручательства, или надо на это смотрѣть, какъ на очевидный недостатокъ, на который ручательство не простирается? Сдѣлайте милость, спросите у вашего дѣлопроизводителя, что онъ объ этомъ думаетъ, и въ-особенности нельзя ли будетъ лошадь привести въ Палату и показать судьямъ и присяжнымъ, что произведетъ большой эффектъ. Если вашъ дѣлопроизводитель полагаетъ, что дѣло это можетъ имѣть ходъ, то пусть пишетъ Объявленіе, отмѣтивъ его: по Ланкаширу, потому-что кліентъ мой навѣрно не будетъ имѣть успѣха съ йоркширскими присяжными. Спрашивается: человѣкъ, продавшій лошадь отвѣтчику, можетъ ли служить свидѣтелемъ для истца, чтобъ доказать, что онъ продалъ ее кривую и что, по этому случаю, за нее взято было дешевле?
  

По Дѣлу Мюлля противъ Стотта.

   Я никакъ не могу уговорить эти двѣ стороны рѣшить дѣло полюбовно. Вы можете припомнить изъ прежнихъ исковъ, что дѣло идетъ о двухъ гусяхъ отвѣтчика, переступившихъ за черту владѣнія и пойманныхъ на нѣсколькихъ саженяхъ болота, принадлежащаго истцу. Отвѣтчикъ теперь доказываетъ, что онъ имѣлъ право пустить туда гусей своихъ pour cause de vicinage {Voisinage. Въ англійскомъ правѣ осталось, и до-сихъ-поръ употребляется много выраженій на древнемъ норманно-французскомъ нарѣчіи. Прим. пер.} (по праву сосѣдства). Спрашивается: долженъ ли онъ оспоривать жалобу истца какъ вовсе-неосновательную или можетъ основать свое оправданіе на вышеприведенной спеціальной отговоркѣ. Два года тому назадъ, между-прочимъ, свинья, принадлежавшая истцу, залѣзла въ садъ отвѣтчика и надѣлала ему убытку по-крайней-мѣрѣ на 3 фунт. ст. Не можетъ ли это какимъ-нибудь образомъ быть выставлено въ опроверженіе настоящаго иска? Кажется, нѣтъ никакой надежды избѣжать третьяго пересмотра дѣла, потому-что тяжущіяся стороны озлоблены другъ противъ друга до невѣроятія, и издержки (до 15-ти свидѣтелей будетъ призвано съ каждой стороны) перешли за 250 ф. стерл. Вы хорошо бы сдѣлали, еслибъ пригласили къ защитѣ мистера Кекльгендера.
  

Пo дѣлу лордовъ Ольдекръ и Де-ла-Зушъ.

   Что, акты у васъ переписаны ли? Такъ-какъ дѣло это очень-важное, то я прошу васъ позаботиться, чтобъ все исполнено было съ величайшею аккуратностью. Сдѣлайте милость обратите особенное вниманіе на штемпеля...
   Почтенный стряпчій дошелъ до этого мѣста въ своемъ письмѣ, когда явился къ нему Ватерсъ и вручилъ объявленіе о насильственномъ завладѣніи, предъявленное Джультеру, сообщивъ притомъ и то, что приказано было отъ мистера Обри. Паркинсонъ сперва разспросилъ о здоровьи мистера Обри и о томъ, что заставило его прибыть такъ неожиданно въ Яттонъ, а потомъ пробѣжалъ глазами объявленіе и сразу пришелъ къ тому же самому заключенію, какое сдѣлано было Ватерсомъ и мистеромъ Обри, а именно, что это была новая стрѣлка изъ колчана этого ябедника, мистера Томкинса. Когда Ватерсъ ушелъ, мистеръ Паркинсонъ заключилъ свое письмо слѣдующимъ образомъ:
  

По дѣлу До, по сдачѣ Титмауза, противъ Ро.

   Посылаю вамъ объявленіе, предъявленное вчерашняго дня. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что дѣло идетъ о небольшомъ пустырѣ, прилегающемъ къ избѣ старика Джекоба Джультера, фермера мистера Обри, въ Яттонѣ, пустырѣ, который хотятъ у него оттянуть. Мнѣ надоѣли до смерти эти мелкія прижимки, неменѣе какъ и самому мистеру Обри, который, между-прочимъ, находится теперь здѣсь. Потрудитесь зайдти къ гг. Кверку, Геммону и Снапу, въ Сеффрон-Хиллѣ, и рѣшите съ ними дѣло это окончательно, на условіяхъ, по возможности выгодныхъ; потому -- что мистеръ Обри желаетъ, чтобъ Джультеръ, старикъ очень -- тихій и робкій, не имѣлъ поэтому случаю никакихъ непріятностей. Я встрѣтилъ тутъ новаго сдатчика-истца, съ довольно-страннымъ именемъ: вѣрно, это какой-нибудь прежній владѣлецъ маленькаго участка, находящагося теперь въ рукахъ мистера Томкинса.
   Въ надеждѣ, что вы не замедлите почтить меня отвѣтомъ (въ-особенности насчетъ брачныхъ условій), я остаюсь, милостивый государь (поздравляя васъ съ настоящими праздниками),

преданный вамъ
Джемсъ Паркинсонъ.

   P. S. Устрицы и треска получены въ самомъ-превосходномъ видѣ, за что прошу принять мою глубочайшую благодарность. Надняхъ я посылаю вамъ 100 ф. стер. по счету.
   Письмо это, лежавшее между двадцатью или тридцатью подобными же письмами, на столѣ мистера Роннинтона, въ день прибытія своего въ Лондонъ, распечатано было въ свою очередь, а потомъ передано такимъ же точно образомъ, то-есть вмѣстѣ съ другими, управляющему клерку, чтобъ онъ справился и доложилъ о положеніи различныхъ дѣловыхъ предметовъ, на которые ссылался корреспондентъ. Что же касается до послѣдняго параграфа въ письмѣ мистера Паркинсона, то насчетъ его, повидимому, не было никакой особенной надобности спѣшить; а потому два или три дня прошло, прежде-чѣмъ мистеръ Роннинтонъ, встрѣтивъ надобность произвести какія-то другія сдѣлки съ гг. Кверкомъ, Геммономъ и Снапомъ, вздумалъ заглянуть въ свою записную книжку, чтобъ посмотрѣть: не нужно ли ему еще о чемъ-нибудь съ ними переговорить. Положивъ, такимъ-образомъ, къ себѣ въ карманъ объявленіе До, по сдачѣ Титмауза, противъ Ро, онъ скоро очутился въ Сеффрон-Хиллѣ, въ той же самой комнатѣ, въ которой происходили достопамятныя свиданія мистера Титльбета Титмауза съ его стряпчими. Я не стану описывать, что произошло при этомъ случаѣ между мистеромъ Роннинтономъ и гг. Кверкомъ и Геммономъ, съ которыми сидѣлъ онъ запершись цѣлый часъ, но скажу только то, что онъ вышелъ изъ конторы съ раскраснѣвшимся лицомъ и замѣтно-взволнованный. Пройдя нѣсколько шаговъ тихо и задумчиво, онъ вдругъ кликнулъ наемную карету, сѣлъ въ нее и черезъ четверть часа занялъ мѣсто внутри дилижанса, отъѣзжавшаго въ Йоркъ, въ два часа пополудни, сильно еще сомнѣваясь, не лучше ли ему было отправиться въ ту же минуту по почтѣ. Потомъ онъ зашелъ въ два или три мѣста въ Темплѣ и возвратясь поспѣшно домой, въ свою контору, занялся наскоро самыми нужными приготовленіями къ неожиданному отъѣзду своему въ Йоркширъ. Мистеръ Ронннитонъ былъ человѣкъ хладнокровный и опытный, зналъ свое дѣло превосходнымъ образомъ и можно сказать навѣрное, что такой быстрый и рѣшительный шагъ съ его стороны сдѣланъ былъ недаромъ, а вслѣдствіе какого-нибудь важнаго открытія, сообщеннаго ему гг. Кверкомъ и Геммономъ.
   Теперь мы возвратимся снова къ милому уединенію, такъ неохотно покинутому нами недавно. Мистеръ Обри былъ человѣкъ трудолюбивый и честолюбивый. Согласить такъ охотно съ просьбами жены и сестры своей провести праздники въ Яттонѣ, онъ былъ сильно побужденъ къ тому однимъ соображеніемъ, о которомъ не считалъ нужнымъ упоминать; а именно, онъ думалъ, что вдали отъ Лондона онъ будетъ имѣть болѣе свободнаго времени заняться разсмотрѣніемъ одного важнаго и сложнаго вопроса, ожидаемаго въ Палатѣ, скоро послѣ возобновленія ея засѣданій -- вопроса, о которомъ въ то время онъ не имѣлъ еще почти никакого понятія. Съ этою цѣлью распорядился онъ, чтобъ ему выслано было съ первымъ дилижансомъ большое число парламентскихъ бумагъ и разныхъ другихъ матеріаловъ, необходимыхъ для предполагаемыхъ занятій, и мечталъ ужь съ восторгомъ о той минутѣ, когда они будутъ разложены передъ нимъ на столѣ, среди спокойнаго уединенія его библіотеки въ Яттонѣ. Но какъ ни тихо все это было устроено, а мистриссъ Обри и Кетъ успѣли провѣдать обо всѣхъ его затѣяхъ въ-подробности, и рѣшили между собой (съ одобреніемъ и при помощи старой леди), что такъ-какъ, по ихъ настоянію, Обри пріѣхалъ въ Яттонъ, то онѣ сдѣлаютъ съ своей стороны все, отъ нихъ зависящее, чтобъ праздничное время было для него не однимъ только пустымъ именемъ, а настоящими праздниками. Положено было не позволять ему просиживать одному въ своей библіотекѣ болѣе двухъ часовъ въ день, что, какъ онѣ разсчитывали, выйдетъ непремѣнно по ихъ желанію, если только онъ не вздумаетъ вставать ранѣе обыкновеннаго-утромъ, (о чемъ мистриссъ Обри младшая, обѣщала ужь постараться, ручаясь, что этого никакъ не случится). Такимъ-образомъ выходило, что онъ напрасно сидѣлъ за завтракомъ со взоромъ, устремленнымъ въ сторону, какъ-будто бы собираясь провести цѣлый день въ уединеніи. Всякой разъ, какъ-нибудь да случалось, что онъ не успѣвалъ просидѣть за дѣлами и часа. Съ нимъ бывали минутныя вспышки досады при такихъ случаяхъ и онъ скоро увидѣлъ насковь козни своихъ противницъ; но онъ любилъ ихъ такъ искренно и нѣжно, такъ хорошо понималъ и цѣнилъ привязанность, внушавшую имъ всѣ эти маленькіе манёвры, что сдался наконецъ безусловно и уступилъ себя въ ихъ полное распоряженіе, надѣясь нагнать потерянное время по возвращеніи въ Лондонъ и полагая чистосердечно, что польза общественная не постраждетъ до-тѣхъ-поръ отъ его бездѣйствія. Словомъ сказать, всѣ три леди въ Яттонѣ сговорились на-счегъ плана своихъ дѣйствій. Положено было: каждый вечеръ, пока они не уѣдутъ въ Лондонъ, или принимать у себя своихъ сосѣдей или дѣлать имъ, въ свою очередь, посѣщенія; а для пріуготовительнаго занятія, проводить дни (если погода позволитъ), гуляя на открытомъ воздухѣ и дѣлая утренніе визиты тѣмъ изъ знакомыхъ, которые жили поближе и отъ которыхъ они обыкновенно возвращались ровно въ пору, чтобъ имѣть время одѣться къ обѣду. Все это приведено было въ дѣйствіе точно такъ, какъ было обдумано, и только-что Йоркскій Истинный Синій (главная газета въ графствѣ) возвѣстила прибытіе въ Яттонъ "Чарльза Обри, эсквайра, члена Парламента, съ семействомъ, на время праздниковъ", какъ старанія мистриссъ Обри и Кетъ стали подкрѣпляться цѣлыми толпами друзей, частыя посѣщенія которыхъ могъ засвидѣтельствовать привратникъ, едва успѣвавшій вмѣстѣ съ женою своею отворять и запирать большія ворота парка. Въ первый понедѣльникъ послѣ Рождества, то-есть на третій день праздника, къ дверямъ барскаго дома прискакали въ галопъ лордъ Де-ла-Зушъ и мистеръ Деллмиръ и привезли отъ леди Де-ла-Зушъ самое убѣдительное приглашеніе, усердно ими повторенное -- приглашеніе всему семейству Обри участвовать въ большомъ собраніи, назначенномъ въ замкѣ Фозерингемъ, наканунѣ Новаго-года. Приглашеніе было принято и вечеръ пролетѣлъ весело. Такого же рода приглашенія приняты были отъ Ольфильдса, ближайшаго ихъ сосѣда, отъ сэра Персивеля Пиккеринга въ Лёддинтон-Кортѣ, гдѣ была новая, прекрасная картинная галерея, готовая для критическаго осмотра мистера Обри, и отъ почтенной леди Страттонъ, старой пріятельницы и пенсіонной подруги матери мистера Обри и т. д. Потомъ Кетъ надобно было сдѣлать нѣсколько визитовъ, собственно отъ себя; а такъ-какъ она любила ѣздить верхомъ, а между-тѣмъ не хотѣла выѣзжать въ-сопровожденіи одного грума, то, разумѣется, ея братъ долженъ былъ провожать ее во всѣхъ этихъ выѣздахъ. Такимъ-образомъ первая недѣля, по прибытіи изъ Лондона, прошла въ посѣщеніи сосѣдей и друзей, а на слѣдующую, они собирались принимать ихъ у себя въ Ягтонѣ, и въ старомъ домѣ ихъ должны были гремѣть все это время звуки веселаго гостепріимства.
   Кромѣ того, цѣлый міръ мелкихъ занятій требовалъ вниманія мистера Обри, занятій, естественнымъ образомъ накопившихся во время его продолжительнаго отсутствія изъ Яттона. Ему часто приходилось давать родъ утреннихъ аудіенцій своимъ мелкопомѣстнымъ сосѣдямъ, фермерамъ и избирателямъ, и при этихъ случаяхъ истинная доброта его души, его терпѣніе, снисходительность, благосклонность и кротость нрава выходили наружу во всей своей силѣ. При всѣхъ этихъ милыхъ качествахъ, онъ имѣлъ въ себѣ, однакожь, ту спокойную важность, которая поражаетъ холодомъ излишнюю фамильярность и отталкиваетъ высокомѣріе. Онъ не имѣлъ никакой надобности выставлять себя на-показъ или, какъ это называется, гоняться за популярностью. Правда, онъ былъ представителемъ мѣстечка; но за такую честь онъ былъ обязанъ естественному вліянію своего значительнаго положенія въ обществѣ, позволявшаго ему оставаться собственнымъ своимъ господиномъ, непревращаясь въ низкаго повѣреннаго, связаннаго по рукамъ и по ногамъ разными обѣщаніями по вопросамъ общественной пользы и навьюченнаго порученіями, касающимися до однихъ только мелкихъ мѣстныхъ интересовъ. Въ тѣхъ случаяхъ, о которыхъ мы говоримъ, онъ былъ не только снисходителенъ и великодушенъ, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, практически-зорокъ и проницателенъ, и качества эти были такъ хорошо всѣмъ извѣстны, что подъ-конецъ ему случалось ужь рѣдко употреблять ихъ въ дѣло. Его спокойное, но рѣшительное посредничество полагало конецъ множеству мѣстныхъ непріятностей и затрудненій и заставляло многихъ сожалѣть о его продолжительныхъ отлучкахъ изъ Яттона. Начиналъ ли сбиваться съ пути молодой поселянинъ, или дѣвушка: одно его ласковое замѣчаніе, а иногда, если обстоятельства требовали, то и строгій выговоръ, въ качествѣ мирнаго судьи, должность котораго онъ исправлялъ въ околоткѣ, заставляли ихъ опомниться и перемѣнить поведеніе. У него было особенное искусство, то шутками, то разсудительными доводами, мирить задорныхъ сосѣдей и разрѣшать ихъ несогласія. Онъ имѣлъ очень-зоркій взглядъ на практическія подробности земледѣлія, скоро усматривалъ неудобства, вѣрно оцѣнялъ, а иногда и самъ придумывалъ средства къ улучшенію, и часто имѣлъ случай употреблять эти познанія въ дѣло, приводя ихъ съ успѣхомъ въ спорахъ и преніяхъ Парламента. Его избиратели, неочень-многочисленные, конечно, и все люди смирные, были совершенно довольны и гордились своимъ членомъ, и его неожиданное появленіе между ними произвело общее, искреннее удовольствіе. Какъ помѣщикъ, онъ былъ любимъ своими фермерами; да и какъ не быть? Трудно себѣ представить другаго такого щедраго и уступчиваго владѣльца. Онъ могъ въ любое время увеличить доходы свои тысячи на полторы или на двѣ въ годъ, и управляющій часто намекалъ ему объ этомъ, но безъуспѣха. "Десять тысячъ въ годъ", говорилъ Обри, "за-глаза довольно на всѣ мои надобности. Съ этими деньгами я и мое семейство имѣемъ всю роскошь и всякія удобства, какія только я могу себѣ представить, и я долженъ постоянно помнить, что пріидетъ пора, когда съ меня потребуется строгій и торжественный отчетъ въ распоряженіи этими деньгами".
   Однажды утромъ, подъѣзжая къ трактиру "Зайца и Собакъ", въ Грильстонѣ, куда онъ пріѣхалъ верхомъ, чтобъ окончить одно незначительное дѣло, а также, желая заглянуть въ Клубъ фермеровъ, державшій въ ту пору одинъ изъ своихъ двунедѣльныхъ митинговъ, онъ вдругъ замѣтилъ, что лошадь его хромаетъ немножко на одну ногу. Онъ слѣзъ съ сѣдла и нагнулся, чтобъ посмотрѣть, что такое съ ней сдѣлалось, покуда грумъ его, поднявъ ногу лошади, осматривалъ копыто.
   -- Славная, чортъ возьми, лошадь! воскликнулъ кто-то сзади его, съ тономъ самой дерзкой самоувѣренности. Слова эти обращены были къ мистеру Обри, который, оглянувшись, увидѣлъ молодаго человѣка (то былъ Титмаузъ), разряженнаго во вкусѣ самой сумасбродной моды. Одна рука его была засунута въ задній карманъ какого-то причудливо-щеголеватаго пальто (съ вѣчнымъ кончикомъ бѣлаго носоваго платка, выглядывающимъ изъ наружнаго кармана на груди), въ другой, держалъ онъ сигару и, обращаясь къ мистеру Обри съ своимъ замѣчаніемъ, онъ медленно и важно выпустилъ изо рта струю табачнаго дыма. Обри поглядѣлъ на него съ холоднымъ и удивленнымъ видомъ, неотвѣчая ни слова, а между-тѣмъ, стараясь припомнить: гдѣ онъ видѣлъ прежде эту смѣшную особу.
   -- А вѣдь здѣшнихъ лошадей нельзя сравнить съ нашими, лондонскими, не правда ли, сэръ? продолжалъ тотъ, съ любопытствомъ подходя къ мистеру Обри и къ его груму, который, услыхавъ выходку Титмауза, бросилъ на него очень-значительный взглядъ.
   -- Я боюсь, сэръ, что здѣшнимъ жителямъ не очень понравится ваше замѣчаніе, отвѣчалъ Обри, съ трудомъ удерживаясь отъ смѣха и вмѣстѣ съ тѣмъ, съ удивленнымъ видомъ осматривая съ ногъ до головы фигуру съ нимъ говорившаго.
   -- А чортъ ли мнѣ до того: поправится или нѣтъ! возразилъ Титмаузъ съ присовокупленіемъ довольно-энергическаго проклятія. Въ эту минуту, подошелъ какой-то фермеръ и, увидѣвъ мистера Обри, поклонился ему очень-низко. Вниманіе Обри обращено было въ то время на Титмауза, такъ-что онъ не замѣтилъ поклона; но зато Титмаузъ, воображая, что онъ отданъ былъ ему, отвѣчалъ на поклонъ снимая шляпу, самымъ любезнымъ образомъ.
   Мистеръ Обри вошелъ въ домъ, приказавъ груму, черезъ часъ привести лошадь назадъ.
   -- Скажите, сдѣлайте милость, спросилъ онъ, ласково обращаясь къ хозяйкѣ трактира: -- кто этотъ господинъ, что куритъ сигару, тамъ, подъ окномъ?
   -- Это, сэръ, отвѣчала она:-- мистеръ Броунъ, и съ нимъ здѣсь еще одинъ господинъ, который сегодня послѣ обѣда отправляется съ дилижансомъ въ Лондонъ; а этотъ остается еще на день или на два. Странный народъ, сэръ! Такіе денди! То-и-дѣло курятъ, да пьютъ водку съ водой! Правда, другой, такъ тотъ много пишетъ.
   -- Ну, я бы желалъ, чтобъ вы ему замѣтили, сказалъ мистеръ Обри улыбаясь: -- что если ему вздумается еще говорить со мною, или въ моемъ присутствіи, то чтобъ онъ зналъ, что я мирный судья и могу по закону взыскать съ него пять шиллинговъ за каждую клятву, которую онъ выговоритъ.
   -- Какъ, сэръ, онъ осмѣлился говорить съ вами?.. Ну, я признаюсь, въ жизнь свою еще не доводилось видѣть мнѣ этакой дерзкой маленькой выскочки! говорила она, понижая голосъ.-- И чѣмъ скорѣе они отсюда уберутся, тѣмъ лучше; потому -- что онъ тутъ все глазѣетъ на дѣвушекъ, да подмигиваетъ, да всякій вздоръ имъ болтаетъ. Ужь онъ у меня посмотритъ, если я его когда-нибудь не прибью по щекамъ!
   Мистеръ Обри засмѣялся и пошелъ вверхъ по лѣстницѣ.
   -- Мнѣ кажется, у нея на ногѣ ничего нѣтъ такого, замѣтилъ Титмаузъ груму снисходительнымъ тономъ, только-что мистеръ Обри вошелъ въ домъ.
   -- Много вы тутъ понимаете, ужь я воображаю! отвѣчалъ Самъ съ презрительной улыбкой.
   -- Кто такой вашъ баринъ, пріятель? спросилъ Титмаузъ, стряхивая пепелъ съ конца своей сигары.
   -- Мой баринъ -- джентльменъ; а вашъ?
   -- Ахъ ты дерзкій бродяга, чортъ бы тебя побралъ! закричалъ Титмаузъ; но едва успѣлъ онъ выговорить эти слова, какъ Самъ, однимъ взмахомъ руки сбилъ у него съ головы лоснящуюся шляпу и багровые волосы Титмауза обнаружились во всей красѣ, возбудивъ насмѣшки и хохотъ двухъ или трехъ свидѣтелей этой сцепы. Титмаузъ, съ своей стороны, повидимому, собирался ударить грума, но тотъ, проворно бросивъ поводья лошадей, на руки одному изъ конюховъ, мигомъ сталъ въ боевую позицію и, размахивая кулаками, началъ подходить къ нему съ самымъ зловѣщимъ видомъ. Онъ былъ плотный, коренастый молодой парень и казался страшнымъ противникомъ для перепуганнаго Титмауза, съ которымъ, за обиженную честь всѣхъ Йоркскихъ лошадей, онъ готовь былъ ужь разсчитаться по-своему, какъ вдругъ, довольно-сильный стукъ въ окошко раздался у него надъ головой, и остановилъ его воинственныя расположенія. Онъ взглянулъ наверхъ и увидѣлъ, за стекломъ, строгое лицо своего господина, грозившаго ему хлыстомъ. Въ ту же минуту, онъ опустилъ кулаки, почтительно приложилъ руку къ шляпѣ и взялся опять за поводья. Если ты не трусъ, проворчалъ онъ, однакожь, Титмаузу, такъ ступай туда, во дворъ: тамъ я отобью у тебя охоту лгать.
   -- Кто этотъ джентльменъ, что пошелъ наверхь? спросилъ Титмаузъ у хозяйки, ускользнувши въ трактиръ.
   -- Сквайръ Обри, изъ Яттона, отвѣчала она бойко. Лицо Титмауза, до того очень-блѣдное, вдругъ вспыхнуло, какъ огонь.-- Да, да, продолжала она съ колкостью: -- нужно тебѣ, непремѣнно болтать съ знатными людьми! А вотъ ты чуть-чуть и не попался; потому-что, вѣдь, онъ судья, а ты передъ нимъ сталъ божиться! Титмаузъ принужденно улыбнулся, вошелъ въ комнату и, принявъ видъ человѣка, занятаго чтеніемъ провинціальныхъ газетъ, сидѣлъ смирно почти цѣлый часъ, нерѣшаясь выйдти на улицу, пока не уѣхали мистеръ Обри и его грозный Самъ.
   Наступила пора охоты, но Обри, хоть онъ и имѣлъ самыхъ лучшихъ лошадей въ цѣломъ графствѣ и держалъ ихъ всегда наготовѣ, къ услугамъ своихъ пріятелей, но частью по недостатку склонности, а частью по нѣжности своего сложенія, никогда не принималъ участія въ забавахъ отъѣзжаго поля. Отъ времени до времени, однакожь, онъ ѣзжалъ на привалы, чтобъ взглянуть, какъ спустятъ собакъ, и помѣняться привѣтствіями съ большимъ числомъ друзей и сосѣдей, собранныхъ по случаю охоты. Прогулку подобнаго рода сдѣлалъ онъ утромъ, послѣ своей поѣздки въ Грильстонъ, втроемъ, съ женою и съ Кетъ, которыхъ онъ взялъ съ собой по ихъ убѣдительной просьбѣ. Я описываю не ангеловъ, а слабыхъ смертныхъ, и потому уваженіе къ истинѣ заставляетъ меня признаться, что Кетъ понимала очень-хорошо, какъ мила она бывала и какое производила впечатлѣніе при всѣхъ подобныхъ случаяхь. Мнѣ она, однакожь, ни чуть не менѣе отъ этого нравится; потому-что, гдѣ сыскать на свѣтѣ хорошенькую женщину, которая бы не знала о своей красотѣ и о томъ, что она нравится нашему полу? О! я никогда не повѣрю, чтобъ это была вещь возможная. Но въ характерѣ Кетъ эта маленькая доля женскаго кокетства была какъ самая незамѣтная примѣсь въ кускѣ самороднаго золота. Скажите, однакожь, какъ ей пришло въ голову ѣхать на эту охотничью сходку? Въ-точности мнѣ это неизвѣстно; помнится, впрочемъ, что когда лордъ Де-ла-Зушъ пріѣзжалъ послѣдній разъ въ Яттонъ, то ему случилось упомянуть объ этой охотѣ, во время закуски, и сказать, между-прочимъ, что и онъ и нѣкто Джеффри Деламиръ... но, какъ бы то ни было, а въ одно ясное утро (это было въ четверкъ) Обри съ своими двумя милыми спутницами появилось въ отъѣзжемъ полѣ, верхомъ на прекрасныхъ коняхъ, и встрѣчены были самыми радушными привѣтствіями всѣхъ присутствовавшихъ. Миссъ Обри восхитила собой всѣхъ; но, между прочими, былъ одинъ молодой человѣкъ, къ стройному стану котораго и ловкой фигурѣ шелъ, какъ нельзя лучше, красный охотничій костюмъ, съ бѣлыми лосинами и высокими сапогами. Онъ старался въ-особенности понравиться Кетъ и тѣмъ обратилъ на себя вниманіе всѣхъ завистливыхъ своихъ товарищей. Этотъ юноша былъ мистеръ Делямиръ. Онъ, какъ казалось, занятъ былъ несравненно-болѣе особами, пріѣхавшими изъ Яттона, нежели тѣмъ важнымъ дѣломъ, для котораго онъ тутъ находился. Лошадь его, однакожь, была гораздо-внимательнѣе: выпрямивъ уши, она поймала знакомый сигналъ ранѣе своего разсѣяннаго всадника, рванулась быстро впередъ и оставила бы его непремѣнно позади, еслибъ онъ не былъ такой отличный ѣздокъ. Кетъ и сама какъ-то немножко заглядѣлась, такъ-что ея горячая, молодая лошадка вдругъ потребовала всей ея силы и искусства, чтобъ удержать ее на поводьяхъ. Ей удалось, однакожь, это сдѣлать и она еще слѣдила безпокойнымъ взоромъ за своимъ недавнимъ собесѣдникомъ въ ту минуту, когда онъ перескакнулъ черезъ первый плетень и быстро догонялъ разсыпанную толпу красныхъ всадниковъ. О! какая это была веселая, одушевленная картина!
   -- Ахъ! сказала Кетъ, тихонько вздыхая, когда Делямиръ скрылся изъ глазъ: -- я чуть было не слетѣла!
   -- Не вы одни были въ этомъ опасномъ положеніи Кетъ, замѣтила мистриссъ Обри, съ лукавой улыбкой.
   -- Это вы довольно-ловко придумали, Кетъ, заманить насъ, сегодня сюда, прибавилъ ея братъ, довольно-серьёзно.
   -- Что вы хотите сказать, Чарльзъ? спросила она, слегка покраснѣвъ. Онъ добродушно потрепалъ ее по плечу своимъ хлыстикомъ, засмѣялся, пустилъ свою лошадь въ галопъ, и они всѣ трое скоро очутились на дорогѣ къ генералу Гриму, старому другу покойнаго мистера Обри.
   Общество, съѣхавшееся наканунѣ Новаго-года въ Фозерингемскомъ Замкѣ, великолѣпной резиденціи лорда Де-ла-Зуша, было блестящее и многочисленное. Обри съ семействомъ пріѣхалъ въ пять часовъ. Въ половинѣ шестаго вышли они изъ своихъ комнатъ, и когда мистеръ Обри, ввелъ въ залу свою жену и сестру, то все вниманіе общества обратилось на нихъ. Онъ самъ въ этотъ день былъ очень-недуренъ собою: свѣжій сельскій воздухъ покрылъ румянцемъ его обыкновенно-блѣдное лицо, блѣдное отъ нездоровой атмосферы Лондона, отъ неестественнаго расположенія времени и отъ разрушительныхъ ощущеній Парламента. Улыбка его была весела, взоръ ясенъ и живъ; но не это привлекало къ нему взоры присутствующихъ. Ничто не можетъ такъ скоро возвысить человѣка въ англійскомъ обществѣ, какъ вѣроятность быстраго отличія на поприщѣ политической жизни: она замѣняетъ для человѣка недостатокъ связей и богатства; она изглаживаетъ неровности, существующія между людьми различнаго круга, и краснорѣчивый, но дотолѣ неизвѣстный депутатъ, вдругъ очутится въ рѣдкой атмосферѣ привилегій и исключительности. Одна успѣшная рѣчь въ Палатѣ Депутатовъ открываетъ человѣку, произнесшему ее, какой-то волшебной силой сіяющія двери большаго свѣта и моды. Кто не устремится впередъ, чтобъ пожать съ жаднымъ привѣтствіемъ ту руку, которая, черезъ нѣсколько лѣтъ, можетъ-быть, станетъ разсыпать на всѣ стороны выгоды существеннаго рода -- руку которая можетъ направить общественное мнѣніе! Но что жь, если ко всему этому вы прибавите предъидущее положеніе въ обществѣ, въ родѣ того, напримѣръ, какое занималъ Обри!
   Много было прелестныхъ женщинъ, и дамъ и дѣвицъ, въ той великолѣпной залѣ, куда вошли наши знакомые; но двѣ дѣвушки, съ совершенно-противоположными характерами красоты, скоро получили первенство надъ всѣми остальными. Одна изъ нихъ была миссъ Обри, другая -- леди Каролина Кавершемъ, единственная дочь маркиза Редборо, съ которымъ вмѣстѣ она пріѣхала въ замокъ на довольно-продолжительное время. Леди Каролина и миссъ Обри были почти однихъ лѣтъ и одѣты почти совершенно-одинаково, въ бѣлыхъ атласныхъ платьяхъ, съ тою только разницею, что на леди Каролинѣ сверкало великолѣпное брильянтовое ожерелье, между-тѣмъ, какъ Кетъ не хотѣла надѣть никакихъ украшеній. Леди Каролина была немного-повыше ростомъ, стройна, величава. Волоса ея были черны, какъ уголь, черты лица тонки и нѣжны, но съ какимъ-то холоднымъ и даже надменнымъ выраженіемъ. Взглянувъ на ея полуприщуренные глаза, на лебединый изгибъ ея бѣлой шеи, вы невольно бы отъ нея отодвинулись, какъ отъ красавицы неприступной. Чѣмъ долѣе вы на нее смотрѣли, тѣмъ полнѣе она удовлетворяла вашъ критическій осмотръ; но сердце не стремилось къ ней навстрѣчу: какой-то холодъ отталкивалъ отъ нея. Взгляните же теперь на эту милую Кетъ -- и не бойтесь ничего, поставьте ее смѣло рядомъ съ тою надменною богинею, и ваше сердце скажетъ вамъ, что она мила. Ваша душа встрепенется при видѣ ея голубыхъ глазъ, то сверкающихъ одушевленіемъ, то исполненныхъ томною нѣгой. Какъ идутъ ея золотистыя кудри къ ея нѣжному цвѣту лица! Замѣтьте, что она немного-полнѣе своей соперницы; по не останавливайте слишкомъ-пристально восхищеннаго взгляда на ея развивающихся формахъ: вы смутите застѣнчивую Кетъ! Не останавливайте, иначе, она отъ васъ уклонится, какъ тотъ чувствительный цвѣтокъ, листья котораго съёживаются отъ малѣйшаго прикосновенія. Леди Каролину можно было сравнить со строго-прекраснымъ произведеніемъ скульптора, уловившаго формы богини, въ первый разъ презрительно ступающей на нашу бѣдную землю; но Кетъ была живая, дышущая красавица. Кетъ была очень-ласково принята лордомъ и леди Де-ла-Зушъ; но когда молодой Делямиръ встрѣтилъ ее съ довольно-смущеннымъ видомъ; румянецъ жарче заигралъ на ея щекахъ и зоркій наблюдатель могъ бы подмѣтить минутное быстрое колебаніе груди, говорившее о какомъ-то внутреннемъ ощущеніи. Такого наблюдателя Кетъ имѣла въ своей соперницѣ, съ лица которой, напротивъ, краска замѣтно исчезла. Опущенныя рѣсницы ея едва могли прикрыть взглядъ безпокойства и досады, брошенный украдкою на женщину, приковавшую къ себѣ все вниманіе будущаго лорда Де-ла-Зуша. Кетъ мигомъ замѣтила всѣ эти маленькія обстоятельства и должна была, съ своей стороны, употребить большую власть надъ собой, чтобъ казаться, будто не примѣчаетъ ничего. Делямиръ повелъ ее къ обѣду, Делямиръ сѣлъ съ ней рядомъ и былъ такъ замѣтно-внимателенъ, что она, наконецъ, даже не знала, что дѣлать, и была очень-рада, когда дамамъ пришло время выйдти изъ-за стола. Что она не имѣла тайной склонности къ Делямиру, товарищу ея дѣтства, этого я не могу утверждать, потому-что это было бы очень-далеко отъ истины. Обстоятельства задержали его въ чужихъ краяхъ болѣе года, между тѣмъ временемъ, когда онъ оставилъ Итонъ и эпохою его поступленія въ Оксфордъ; а тамъ еще годъ прошелъ для него вдали отъ Йоркшира. Такимъ-образомъ миновалось цѣлые два года, и вотъ Кетъ ужь сдѣлалась женщиною, а онъ, изъ мальчика сталъ молодымъ человѣкомъ. Оба они имѣли съ давнихъ-поръ взаимное расположеніе другъ къ другу и отъ одного только случая зависѣло рѣшить: въ комъ изъ нихъ въ первомъ должны обнаружиться признаки нѣжной привязанности. Результатъ, во всякомъ случаѣ, долженъ былъ выйдти одинаковый, а именно (говоря обыкновеннымъ языкомъ влюбленныхъ): взаимность. Лордъ и леди Де-ла-Зушъ обожали своего сына; къ-тому же они были старые и постоянные друзья съ семействомъ Обри, и еслибъ Делямиръ, думали они, дѣйствительно привязался къ женщинѣ съ такими достоинствами, талантами, красотою, любезностью и древнемъ происхожденіемъ, какъ миссъ Обри, то почему не позволить ему быть счастливымъ? Кетъ, волею или неволею, посажена была за фортепьяно, а леди Каролину просили аккомпанировать ей на арфѣ, инструментѣ, которымъ владѣла она съ большимъ искусствомъ; но на этотъ разъ, какъ нарочно, ни у одной изъ нихъ игра не шла на ладъ: обѣ онѣ сперва не могли справиться съ своими инструментами, потомъ сами съ собой и принуждены были наконецъ бросить попытку, какъ безнадежную. Но когда, попозже вечеромъ, Кетъ немного одушевилась за танцами и сѣла опять за фортепьяно, по просьбѣ лорда Де-ла-Зуша, чтобъ спѣть прелестную пѣсню изъ Бури: Тамъ, гдѣ пчела высасываетъ медъ, то вся очаровательная прелесть ея игры и голоса явились во всей своей силѣ. Что жь касается до Делямира, то онъ отдалъ бы все на свѣтѣ, чтобъ жениться на ней въ ту же минуту, и такимъ-образомъ навѣки потушить раждающіяся надежды, какъ онъ воображалъ, двухъ или трехъ соперниковъ его въ сердцѣ этой милой добычи.
   На другой день, послѣ бала, съ миссъ Обри случилось маленькое приключеніе. Въ деревнѣ Яттонъ была дѣвочка, лѣтъ пятнадцати или шестнадцати, по имени Фиби Вилльямсъ, милая и добрая дѣвочка, которая служила въ барскомъ домѣ около двухъ лѣтъ прачкою, но за нѣсколько мѣсяцевъ передъ тѣмъ сдѣлалась больна чахоткою и принуждена была вернуться къ своему семейству. Во время службы при мѣстѣ, дѣвочка эта вела себя кротко и тихо, и теперь вся прислуга принимала въ ней большое участіе, а также и миссъ Обри; что жь касается до старой леди, то она посылала ей каждый день желе, сагу и другія вещи подобнаго рода, которыя могли быть полезны въ ея положеніи. Въ самый день Новаго-года, и не долѣе какъ четверть часа спустя по возвращеніи своемъ изъ Фозерингема, миссъ Обри, узнавъ, что одна изъ горничныхъ отправляется въ деревню съ этими припасами и что бѣдная Фиби стала чувствовать себя гораздо-хуже, вмѣсто того, чтобъ идти къ себѣ въ комнату переодѣваться, накинула на плечи еще одну шаль и рѣшилась идти вмѣстѣ съ горничною. Она не сказала ни слова объ этомъ ни своей матери, ни невѣсткѣ, ни брагу, но просто велѣла служанкѣ отвѣчать, что ушла на короткое время и скоро вернется. Густой снѣгъ валилъ хлопьями, когда Кетъ выходила изъ дома; но она о томъ и не думала: состраданіе ее увлекало; ей хотѣлось посѣтить, можетъ быть въ послѣдній разъ, бѣдную страдалицу. Она шла рядомъ съ пожилою служанкою, безпрестанно разспрашивала ее о Фиби и о ея огорченномъ семействѣ. Было ужь почти совсѣмъ-темно, когда онѣ вышли изъ воротъ парка и снѣгъ валилъ пуще прежняго. Кетъ, плотнѣе окутала шалью свой легкій станъ, закрыла лицо вуалемъ, удвоила шаги и онѣ скоро пришли въ хижину Вилльямса. Можно себѣ представить, какъ удивлены были скромные жители этой хижины появленіемъ молодой леди въ такое время дня, въ такую ненастную погоду и съ такой незначительной свитой! Бѣдная Фиби, худая какъ тѣнь, сидѣла противъ огня въ маленькихъ деревянныхъ креслахъ, опираясь на подушку. Она задрожала и губы ея зашевелились при видѣ миссъ Обри, которая сѣла возлѣ, на стулѣ, и снявъ съ себя покрытыя снѣгомъ шаль и шляпу, стала говорить ей самыя милыя и утѣшительныя слова. Какой контрастъ представляли эти двѣ дѣвушки! Небольшаго усилія воображенія потребовалось бы въ эту минуту, чтобъ сравнить Катерину Обри съ ангеломъ-утѣшителемъ, посланнымъ несчастной страдалицѣ въ ея послѣднія минуты. Отецъ и мать Фиби стояли у очага, смотря сквозь слезы на свое единственное дитя, которое скоро должно было покинуть ихъ навѣки. Бѣдная дѣвочка представляла, въ самомъ дѣлѣ, трогательную картину! Въ прежнее время она была очень-недурна собой; но теперь лицо ея страшно исхудало и было блѣдно какъ воскъ. Ужасная печать чахотки лежала на немъ. Похудѣвшія руки ея сложены была на колѣняхъ и держали платочекъ, которымъ она, отъ времени до времени, съ замѣтнымъ усиліемъ отирала потъ на своемъ лицѣ.
   -- Какія вы добрыя, сударыня! шептала она: -- пришли навѣстить меня такъ поздно вечеромъ! Говорятъ, теперь на дворѣ ненастье и холодъ.
   -- Я слышала, Фиби, что вы нехорошо себя чувствуете, и мнѣ вздумалось зайдти къ вамъ вмѣстѣ съ Маргаритою, которая принесла вамъ еще немножко желе. Нравится вамъ желе?
   -- Ахъ, да, сударыня, отвѣчала она запинаясь: -- но мнѣ очень-трудно теперь глотать: горло у меня такъ болитъ! Тутъ ея мать покачала головой и отвернула лицо, потому-что докторъ еще поутру объяснилъ ей свойство этой мучительной боли, о которой дочь ея теперь упоминала и которая была признакомъ послѣдняго періода ея губительной болѣзни.
   -- Мнѣ очень-больно это слышать, милая Фиби, отвѣчала миссъ Обри.-- Не хотите ли вы, мистриссъ Джаксонъ что-нибудь другое для васъ приготовитъ?
   -- Нѣтъ, сударыня, покорно васъ благодарю. Я чувствую, что нечего больше и пробовать: я ничего не могу проглотить.
   -- Покуда есть жизнь, сказала Кетъ тихимъ, но рѣшительнымъ тономъ:-- то говорятъ, есть еще и надежда. Фиби печально покачала головой.
   -- Не оставайтесь здѣсь такъ долго, моя дорогая леди: теперь становится поздно; а вы вышли изъ дома однѣ. Отецъ васъ проводитъ...
   -- Обо мнѣ не безпокойтесь, Фиби: со мной ничего не сдѣлается. Я надѣюсь, что вы не забываете того, что пасторъ Тэсемъ вамъ говорилъ. Вы знаете, Фиби, что эту болѣзнь посылаетъ вамъ Богъ, какъ испытаніе. Онъ лучше знаетъ, что для человѣка нужно.
   -- Благодаря Бога, сударыня, я не ропщу. Я знаю, что на все Его святая воля; но мнѣ больно за отца и за мать: имъ будетъ такъ скучно не видѣть Фиби возлѣ себя. Отецъ смотрѣлъ на нее пристально, и крупныя слезы катились у него по щекамъ. Мать закрыла лицо передникомъ и качала головой, въ безмолвной горести. Миссъ Обри нѣсколько минутъ не говорила ни слова.
   -- Я вижу, что вы читали молитвенникъ, который матушка вамъ подарила, когда вы были еще у насъ, сказала она наконецъ, замѣчая маленькую, открытую книжку у Фиби на колѣняхъ.
   -- Да, сударыня, я старалась; но какъ-то съ недавнихъ поръ я не могу ужь читать: передъ глазами туманъ и я худо вижу.
   -- Это слабость, Фиби, сказала миссъ Обри торопливымъ и трепетнымъ голосомъ.
   -- Я осмѣлюсь васъ попросить, сударыня, продолжала Фиби слабымъ голосомъ, послѣ короткаго молчанія: -- не прочтете ли вы мнѣ этотъ маленькій псаломъ, который я ужь давно стараюсь разобрать. Мнѣ бъ такъ пріятно было послушать васъ.
   -- Я попробую, Фиби, отвѣчала миссъ Обри и взяла книгу, открытую на 6-мъ псалмѣ. Труденъ былъ для нея этотъ подвигъ, потому-что чувства ея и безъ того ужь были сильно растроганы. Но какъ отказать умирающей дѣвушкѣ! Она начала несовсѣмъ-внятно, очень-тихимъ голосомъ и съ частыми остановками; слезы отъ времени до времени совершенно затемняли ей зрѣніе. Несмотря на то, она успѣла дойти до 6-го стиха, въ которомъ сказано: "Утрудили меня мои воздыханія: всякую ночь, орошаю я ложе мое слезами. Помутились отъ дряхлости очи мои и красу мою унесло страданіе".
   Тутъ голосъ Кетъ вдругъ остановился. Она закрыла лицо платкомъ, проговоривъ торопливо: "Я не въ-силахъ долѣе, Фиби". Всѣ присутствовавшіе въ маленькой комнаткѣ были въ слезахъ, кромѣ одной Фиби, которой было ужь не до слёзъ.
   -- Мнѣ пора теперь идти, Фиби. Мы пришлемъ завтра, рано поутру, узнать о вашемъ здоровьѣ, сказала мы съ Обри, вставая съ мѣста и надѣвая свою шляпку и шаль. Потомъ она отозвала потихоньку мать Фиби въ другой уголъ комнаты и молча положила ей въ руку двѣ гинеи, зная печальную нужду въ этихъ деньгахъ, скоро, скоро ихъ ожидавшую; послѣ того, она ушла. Отецъ Фиби хотѣлъ-было ее проводить, но она ему рѣшительно запретила, говоря, что та ночь должна быть ужь очень-темна, въ которую она не найдетъ дороги до дома, лежавшаго почти по прямой линіи отъ хижины и не далѣе, какъ на разстояніи одной четверти мили. На дворѣ, между-тѣмъ, стало гораздо-темнѣе и все еще падалъ снѣгъ, но ужь не такъ сильно, какъ прежде. Она шла рядомъ съ Маргаритою, разговаривая о бѣдной Фиби; но въ ту самую минуту, когда онѣ выходили изъ деревни, съ стороны парка:
   -- А, мои красавицы! произнесъ кто-то тихимъ, но очень-нахальнымъ голосомъ. Однѣ? Какъ это пріятно!..
   Миссъ Обри на одинъ мигъ остановилась, пораженная, какъ громомъ, этимъ неожиданнымъ и небывалымъ случаемъ, потомъ быстро пошла впередъ, съ трепещущимъ сердцемъ, шопотомъ уговаривая Маргариту, чтобъ она держалась ближе къ ней и ничего не боялась. Ихъ преслѣдователь, однакожъ, не отставалъ отъ нихъ ни на шагъ.
   -- Прелестныя дѣвушки! Какъ жаль, что у меня нѣтъ съ собой зонтика, мои аигольчики! Позвольте мнѣ предложить вамъ руку, а? моя душечка?..
   -- Да кто вы такой, сэръ? бодро спросила наконецъ Кетъ, вдругъ останавливаясь и обращаясь къ говорившему. (Кому же было и быть, какъ не Титмаузу?)
   -- Кто я? Ха, ха! мои красавицы! Я человѣкъ, обожающій всѣхъ хорошенькихъ женщинъ.
   -- Знаете ли вы, сэръ, кто я? спросила миссъ Обри, съ негодованіемъ отдернувъ вуаль и открывая свое прелестное лицо, блѣдное какъ смерть, но неузнанное въ потемкахъ ея дерзкимъ оскорбителемъ.
   -- Нѣтъ, я этого не знаю, еи-Богу, не знаю. Не бойтесь, моя красавица, клянусь честью, я не сдѣлаю вамъ никакого вреда. Позвольте мнѣ только предложить вамъ свою руку...
   -- Дерзкій! Грубіянъ! Какъ смѣете вы оскорблять такимъ образомъ леди? Знаете ли вы, кто я? Мое имя Обри, я миссъ Обри, не думайте, чтобъ...
   Но услыхавъ имя Обри, Титмаузъ едва не умеръ отъ удивленія и страха, такъ-что, когда Маргарита закричала во все горло: "Помогите! Эй, помогите!" онъ, неговоря болѣе ни слова, ударился бѣжать во весь духъ, именно въ ту самую минуту, какъ дверь ближайшей хижины, не далѣе какъ на разстояніи нѣсколькихъ шаговъ, отворилась и дюжій фермеръ выбѣжалъ изъ нея, крича: "Гей! Что тамъ такое?" Можно себѣ представить его удивленіе, когда онъ узналъ миссъ Обри, и его бѣшенство, когда ему сказали о причинѣ ея испуга. Выбѣжавъ изъ дверей безъ шляпы, онъ кинулся впередъ, съ громкими проклятіями вызывая скрывшагося негодяя выйдти къ нему на встрѣчу, и счастливъ былъ Титмаузъ, что онъ успѣлъ ускользнуть отъ пары такихъ кулаковъ, которые въ одну минуту сдѣлали бы фрикассе изъ его маленькой фигурки.
   Миссъ Обри такъ была поражена неожиданностью случая и сильнымъ испугомъ, что еслибъ ей не дали тотчасъ воды, она упала бы безъ чувствъ. Оправясь немного отъ перваго впечатлѣнія, она спѣшила домой въ-сопровожденіи Маргариты и фермера, шедшаго сзади съ страшно-сучковатой дубиной въ рукахъ, и такимъ-образомъ она скоро добралась до барскаго дома, жестокоутомленная и взволнованная. Объ этомъ маленькомъ приключеніи, однакожь, она никому не говорила и не велѣла разсказывать обоимъ своимъ спутникамъ, зная, какъ это могло огорчить всѣхъ ее любящихъ. Несмотря на то, ей порядкомъ досталось отъ матери и отъ брата, которые, не далѣе какъ за минуту передъ тѣмъ, послали отъискивать ее двухъ слугъ, Богъ-знаетъ почему непопавшихся ей навстрѣчу.
   Здѣсь не мѣсто описывать эксцентрическія похожденія нашего пріятеля Титмауза. Не мѣшаетъ, однакожь, сказать, что видъ миссъ Обри, верхомъ, едва не свелъ съ ума этого маленькаго дурня. Черты ея ни на минуту не выходили у него изъ памяти еще со времени того самаго происшествія въ паркѣ, о которомъ мы говорили ужь не разъ. Когда жь онъ узналъ черезъ розыски Снапа, кто она такая, то пришелъ еще въ большое неистовство, чѣмъ прежде, думая видѣть теперь возможность добиться до обладанія ею. Онъ открылся во всемъ своему тайному совѣтнику Снапу, который, окончивъ порученное ему дѣло, вернулся незадолго передъ тѣмъ въ Лондонъ, очень-неохотно оставивъ Титмауза одного, посредствомъ собственныхъ своихъ, тонкихъ и искусныхъ распоряженій, привести къ успѣшному окончанію предполагаемый бракъ между нимъ, будущимъ обладателемъ Яттона, и прелестною сестрою настоящаго сквайра.
  

ГЛАВА IX.

   Было часовъ около восьми вечера. Обри съ сестрой играли въ шахматы; докторъ Тэсемъ и молодая мистриссъ Обри слѣдили за ихъ игрою съ большимъ вниманіемъ, а старая леди прилежно занималась своими письмами. Обри былъ игрокъ перваго разряда, а потому имѣлъ, естественнымъ-образомъ, жестокій перевѣсъ надъ бѣдною Кетъ. Опираясь головкой на руку, она сидѣла въ большомъ затрудненіи, и бѣлые пальчики ея подняты были, въ раздумьи, надъ пятью или шестью оставшимися фигурами, незная которую изъ нихъ двинуть.
   -- Ну, Кетъ! твердилъ, отъ времени до времени, ея братъ, съ той спокойной, самодовольной улыбкой побѣдителя, которая, въ гакомъ положеніи игры, могла бы вывести изъ терпѣнія всякаго игрока, не съ такимъ кроткимъ характеромъ, какъ у Кетъ.
   -- Еслибъ я былъ на вашемъ мѣстѣ, миссъ Обри... восклицалъ безпрестанно Тэсемъ, понимавшій, впрочемъ, игру такъ же мало, какъ та маленькая шарлотка, которая спала, въ эту минуту на полу у ногъ миссъ Обри.
   -- Боже мой! сказала наконецъ Кетъ съ улыбкой: -- я право не знаю что дѣлать!..
   -- Кто это ѣдетъ? воскликнула мистриссъ Обри, вдругъ повернувъ лицо и прислушиваясь къ стуку колесъ.
   -- Что намъ за дѣло! отвѣчалъ ея мужъ, сильно-занятый игрой.-- Ну, ну Кетъ, ходите. Нѣсколько минутъ спустя, въ комнату вошелъ слуга и доложилъ мистеру Обри, что стряпчій Паркинсонъ съ какимъ-то другимъ джентльменомъ пріѣхали въ домъ и, желая поговорить съ нимъ о дѣлѣ, ждутъ его въ библіотекѣ.
   -- Что имъ такое нужно, въ эту нору? разсѣянно произнесъ мистеръ Обри, сторожа съ нетерпѣніемъ давно-ожидаемый ходъ своей сестры, который долженъ былъ рѣшить игру. Этотъ ходъ сдѣланъ былъ наконецъ, но совершенно съ неожиданной стороны.
   -- Шахъ и матъ! воскликнула она въ большомъ восторгѣ.
   -- Ну, произнесъ онъ, вставая, съ немножко-озадаченнымъ и опечаленнымъ лицомъ: -- я пропалъ! Теперь попробуйте вы свое искусство съ докторомъ, а я покуда пойду переговорить съ этими джентльменами. Странно, что такое могло бы привести ихъ сюда!.. а! знаю: это вѣрно по свадебному договору миссъ Ивелины: я долженъ быть однимъ изъ ея распорядителей. Съ этими словами онъ вышелъ изъ комнаты и отправился къ себѣ въ библіотеку, гдѣ находились ужь оба пріѣзжіе, одинъ изъ которыхъ, незнакомый, снималъ въ эту минуту свое пальто. То былъ мистеръ Роннинтонъ, высокій и худощавый мужчина, пожилыхъ лѣтъ, съ короткими, сѣдоватыми волосами и съ лицомъ, черты котораго обличали хладнокровнаго, ловкаго и проницательнаго человѣка. Другой былъ мистеръ Паркинсонъ, простой, солидный и смышлёный провинціальный стряпчій.
   -- Мистеръ Роннинтонъ, мой агентъ въ Лондонѣ, сэръ, произнесъ онъ, обращаясь къ входящему мистеру Обри.
   -- Прошу васъ, господа, садитесь, отвѣчалъ тотъ съ обыкновенною своею вѣжливостью, и самъ сѣлъ въ кресла, возлѣ нихъ.
   -- Что это, мистеръ Паркинсонъ, да и оба вы, господа, такъ серьёзны? Что это значитъ? спросилъ онъ съ удивленіемъ.
   -- Мистеръ Роннинтонъ, сэръ, пріѣхалъ ко мнѣ совсѣмъ-неожиданно, отвѣчалъ Паркинсонъ; пріѣхалъ, часа два тому назадъ, изъ Лондона, по одному дѣлу, въ высшей степени для васъ важному.
   -- Для меня?.. Хмъ! Что жь это такое? Сдѣлайте милость говорите, я слушаю васъ со вниманіемъ, произнесъ мистеръ Обри съ озабоченнымъ видомъ.
   -- Помните ли, началъ Паркинсонъ, сильно-взволнованный: -- ту бумагу, что вы прислали мнѣ съ Ватерсомъ, во вторникъ на прошедшей недѣли, бумагу, предъявленную Джультеру какимъ-то неизвѣстнымъ лицомъ?
   -- Помню, отвѣчалъ мистеръ Обри, подумавъ съ минуту.
   -- Мистеръ Роннинтонъ пріѣхалъ по дѣлу, имѣющему связь съ этимъ документомъ, сказалъ мистеръ Паркинсонъ и замолчалъ.
   -- А! произнесъ мистеръ Обри, замѣтно успокоенный:-- увѣряю васъ, господа, все, что можетъ затѣять такая безпокойная особа, какъ мистеръ Томкинсъ, далеко не имѣетъ въ моихъ глазахъ той важности, которую вы, какъ кажется, предполагаете... если только я не ошибаюсь въ своей догадкѣ, что это онъ... Какъ! такъ что жь это такое? прибавилъ онъ торопливо, замѣтивъ, что мистеръ Паркинсонъ покачалъ головой и посмотрѣлъ значительно на мистера Роннинтона: -- сдѣлайте милость, мистеръ Паркинсонъ, объяснитесь опредѣлительнѣе.
   -- Эта бумага, произнесъ мистеръ Роннинтонъ, держа въ рукахъ листокъ, тотчасъ узнанный мистеромъ Обри:-- есть объявленіе о насильственномъ завладѣніи, съ которымъ мистеръ Томкинсъ не имѣетъ ничего общаго. Оно подано, въ-сущности, противъ васъ, и вы настоящій отвѣтчикъ.
   -- Но вѣдь я былъ имъ и прежде по этому вздорному дѣлу.
   -- Помните ли вы, мистеръ Обри, началъ Паркинсонъ съ трепетомъ, котораго онъ не въ-силахъ былъ скрыть: -- нѣсколько лѣтъ тому назадъ, у насъ съ вами какъ-то разъ былъ одинъ разговоръ, довольно-серьёзный, о вашихъ правахъ на имѣніе. Это было въ ту пору, когда я готовилъ ваши свадебныя условія? Мистеръ Обри вздрогнулъ и вдругъ перемѣнился въ лицѣ.-- Обстоятельства, о которыхъ мы тогда съ вами разсуждали, пріобрѣли внезапно ужасную важность. Бумага эта заставляетъ насъ сильно опасаться за васъ.
   Обри попрежнему молчалъ, устремивъ пристальный взоръ на Паркинсона.
   -- Заключивъ по первому взгляду на нее и со словъ Ватерса, что это не болѣе, какъ новый искъ Томкинса, по поводу того же самаго пустыря, прилежащаго къ хижинѣ Джультера, я написалъ въ Лондонъ, къ моимъ агентамъ, гг. Роннинтону и К® и просилъ ихъ побывать у стряпчихъ истца, чтобъ уладить это дѣло окончательно. Они исполнили мою просьбу въ томъ, что касается до посѣщенія... и... но можетъ-быть вы возьмете на себя трудъ разсказать остальное, прибавилъ онъ, обращаясь къ мистеру Роннинтону.
   -- Конечно, произнесъ тотъ, очень-серьёзнымъ тономъ, но гораздо-спокойнѣе и тверже мистера Паркинсона.-- Я былъ вчера утромъ у гг. Кверка, Геммона и Снапа, компанія которыхъ пользуется большою, хоть и неочень-завидной извѣстностью въ нашей профессіи, и въ нѣсколько минутъ моя ошибка, насчетъ сущности этого дѣла, разъяснилась. Короче сказать... онъ остановился, казалось, опечаленный тѣмъ, что ему надо было сообщить.
   -- О! сдѣлайте милость, сэръ, продолжайте, тихо произнесъ мистеръ Обри.
   -- Мнѣ извѣстна, сэръ, твердость вашего характера; но я опасаюсь, что она вамъ понадобится теперь вся. Короче сказать: они объявили мнѣ, что я могу безъ сомнѣнія уладить это дѣло окончательно, если я успѣю уговорить васъ немедленно уступить все имѣніе въ Яттонѣ и пополнить всѣ собранные съ него доходы въ руки ихъ кліента, законнаго наслѣдника, какъ они утверждаютъ, какого-то мистера Титльбета Титмауза.
   Мистеръ Обри опустилъ руки и прислонился къ спинкѣ креселъ подъ ударомъ такого неожиданнаго извѣстія. Нѣсколько минутъ не говорилъ онъ ни слова. Мистеръ Роннинтонъ имѣлъ чувствительное сердце, и впродолженіе обширной своей практики ему случалось не разъ быть свидѣтелемъ горестныхъ сценъ; но, можетъ-быть, ни одна изъ нихъ не могла сравниться съ той, въ которой онъ игралъ теперь главную дѣйствующую роль, по просьбѣ мистера Паркинсона, мало надѣявшагося на свою собственную твердость. Стряпчіе посмотрѣли другъ на друга съ видомъ глубокаго сочувствія къ несчастному своему кліенту.
   -- Я счелъ своею обязанностью, нетеряя ни минуты, отправиться въ Яттонъ, продолжалъ Роннинтонъ, замѣтивъ, что мистеръ Обри снова устремилъ на него вопросительный взоръ:-- потому-что гг. Кверкъ, Геммонъ и Снапъ люди такого рода, противъ которыхъ надо дѣйствовать нетеряя ни минуты и притомъ какъ-можно осторожнѣе. Тотчасъ, по выходѣ отъ нихъ, пошелъ я въ Темпль, чтобъ пригласить на вашу сторону мистера Сёттля, главнаго адвоката въ Сѣверномъ Округѣ; но они меня предупредили: онъ ужь цѣлые три мѣсяца, тому назадъ, приглашенъ на противную сторону, вмѣстѣ съ другимъ, тоже извѣстнымъ адвокатомъ. При такомъ положеніи обстоятельствъ я счелъ своею обязанностью, нетеряя ни минуты, послать особое приглашеніе генерал-атторнею {Собственный адвокатъ короля и лицо, занимающее одну изъ самаыхъ-высшихъ степеней въ юридическомъ сословіи.} и вмѣстѣ съ тѣмъ далъ ему въ помощники одного изъ самыхъ способныхъ и опытныхъ юристовъ въ цѣломъ Округѣ.
   -- А сказали ли они вамъ что-нибудь насчетъ сущности правъ своего кліента? спросилъ Обри послѣ нѣсколькихъ выраженій досады и удивленія.
   -- Очень-мало, почти-что ничего. Еслибъ они не были такъ необыкновенно-положительны въ своихъ утвержденіяхъ, я, разумѣется, могъ бы сомнѣваться во всякомъ словѣ, ими сказанномъ. Они, между-прочимъ, упомянули о мнѣніяхъ, собранныхъ ими отъ первыхъ нотаріусовъ во всемъ королевствѣ, мнѣніяхъ, какъ они утверждаютъ, единогласно произнесенныхъ въ пользу ихъ кліента, и прибавили, что они ужь, нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, были совершенно-готовы, но что одинъ только случай не позволилъ имъ до-сихъ-поръ начать своихъ дѣйствій.
   -- Не дѣлали ли вы имъ вопросовъ насчетъ того, кто такой этотъ претендентъ? спросилъ мистеръ Обри.
   -- Да; но могъ узнать только то, что они открыли его совершенно-случайно, и что онъ теперь находится въ очень-бѣдномъ и стѣснённомъ положеніи. Я старался узнать, съ какими средствами предполагаютъ они вести такой разорительный искъ; но они улыбнулись значительно и не отвѣчали ни слова.
   Новый длинный антрактъ молчанія послѣдовалъ затѣмъ, впродолженіе котораго Обри замѣтно боролся съ внутренними, сильно-волновавшими его ощущеніями.
   -- Что это значитъ, что они отъискиваютъ повидимому только одну, незначащую долю имѣнія? спросилъ онъ.
   -- Это ихъ собственный выборъ и, можетъ-быть, дѣлается единственно въ видахъ удобства. Впрочемъ, если они успѣютъ выиграть теперешній искъ, то, основываясь на тѣхъ же самыхъ правахъ, имъ нетрудно будетъ впослѣдствіи оттянуть и все остальное имѣніе, до послѣдняго акра; а потому настоящій искъ долженъ рѣшить это дѣло.
   -- Но если допустить самое худшее, то-есть то именно, что имъ удастся выиграть дѣло, сказалъ мистеръ Обри, послѣ довольно-долгаго и тревожнаго разсужденія съ обоими стряпчими о предполагаемомъ недостаткѣ въ его правахъ на владѣніе: -- какъ же тогда... эти доходы, которые я получалъ все время, по 10,000 въ годъ!..
   -- О, это ужь второстепенное соображеніе! Намъ прежде надо подумать о главномъ вопросѣ...
   -- Я васъ прошу мистеръ Роннинтонъ и вмѣстѣ надѣюсь, что вы ничего отъ меня не скроете... Скажите, до какой степени можетъ простираться моя отвѣтственность?
   Роннинтонъ молчалъ.
   -- Я опасаюсь, что всѣ доходы неправильнаго владѣнія, какъ они у насъ называются, полученные вами впродолженіе... началъ Паркинсонъ.
   -- О, нѣтъ, нѣтъ, перебилъ мистеръ Роннинтонъ: -- я думалъ ужь объ этомъ предметѣ и увѣренъ, что Статутъ Ограниченій отвергнетъ все, кромѣ послѣднихъ 6-ти лѣтъ.
   -- Боже милостивый! Но вѣдь это составитъ 60.000 фунтовъ! перебилъ мистеръ Обри, и взглядъ его показывалъ внезапное отчаяніе.-- О, это ужасно! ужасно! Если я потеряю Яттонъ, у меня и такъ не останется мѣста, куда приклонить голову, ни одного фартинга на поддержаніе себя; а между тѣмъ, я долженъ буду заплатить 60.000 фунтовъ! Крупныя капли пота выступили у него на лбу, страданіе и ужасъ выразились во взглядахъ. Онъ медленно всталъ съ своего мѣста и заперъ дверь на замокъ, чтобъ никто изъ домашнихъ или прислуги, войдя случайно, не засталъ ихъ въ-расплохъ и не перебилъ совѣщанія.
   -- Можетъ-быть, сказалъ онъ тихимъ и трепетнымъ голосомъ:-- если это дѣло будетъ проиграно, можетъ-быть, о мать моя должна будетъ раздѣлить мою судьбу. Они покачали головой, не отвѣчая ни слова.
   -- Позвольте мнѣ вамъ замѣтить, произнесъ мистеръ Роннинтонъ, тономъ самаго почтительнаго сочувствія:-- говоря словами священнаго писанія: довлѣетъ дневи злоба его!
   -- Но за днемъ, слѣдуетъ ночь! возразилъ мистеръ Обри съ замѣтнымъ трепетомъ и звукъ его голоса заставилъ вздрогнуть его собесѣдниковъ.-- У меня есть страшныя предчувствія насчетъ окончанія этого дѣла; я... я не долженъ былъ оставлять безъ вниманія обстоятельствъ, указанныхъ мнѣ мистеромъ Паркинсономъ, передъ моею женитьбою! Я чувствую теперь, въ какой непростительной безпечности находился я все это время; но, право, я не предполагалъ въ этомъ такой важности, какая дѣйствительно была; я никогда даже не представлялъ себѣ ясно сущности того, что мнѣ въ ту пору было указано.
   -- Какая жалость, что владѣніе не было окончательно укрѣплено штрафомъ! {А Fine -- такъ называется особенный способъ обезпеченія владѣтельнаго права, получившій такое названіе оттого, что въ числѣ формальностей, съ нимъ сопряженныхъ, съ пріобрѣтающаго взыскивается штрафъ (почти всегда мнимый) въ пользу короля, какъ феодальнаго владѣльца всей земли англійской. Прим. пер.}
   -- Да, очень, очень жаль! отвѣчалъ мистеръ Паркинсонъ со вздохомъ, и нѣсколько времени стряпчіе разсуждали между собой очень-усердно о свойствѣ и дѣйствительности такой мѣры, значеніе которой объяснили они потомъ мистеру Обри.
   -- Все это ведетъ къ тому, сказалъ онъ, содрогаясь: -- что, по всей вѣроятности, я и семейство мое въ эту минуту пришельцы въ Ягтонѣ!
   -- Но вѣдь это еще не доказано! возразилъ съ жаромъ Паркинсонъ.-- Мы идемъ ужь слишкомъ-скоро! Иной, право подумаетъ, что присяжные отдали ужь свой приговоръ противъ насъ и рѣшеніе суда ужь подписано, и что шерифъ пріидетъ завтра утромъ, вводить во владѣніе нашего противника!
   Слова эти сказаны были съ добрымъ намѣреніемъ, а между-тѣмъ они имѣли смыслъ такой же, какъ еслибъ несчастному, осужденному погибнуть на гильйотинѣ, кто-нибудь сталъ говорить о механизмѣ страшной машины, его ожидающей. Невольная дрожь пробѣжала по тѣлу бѣднаго Обри. "Шестьдесятъ тысячъ фунтовъ!" воскликнулъ онъ, вставая и прохаживаясь по комнатѣ, взадъ и впередъ.-- Я пропалъ безвозвратно! Какъ и когда успѣю я выплатить эту сумму? Онъ продолжалъ ходить въ безмолвномъ страданіи, потомъ снова сѣлъ на свое мѣсто.-- Всѣ эти дни у меня было какое-то странное предчувствіе близкаго несчастія, продолжалъ онъ, немного спокойнѣе:-- и я не могъ ни дать себѣ отчета въ этомъ чувствѣ, ни освободиться отъ него. То, можетъ-быть, былъ намёкъ судьбы... что жь! я покоренъ ея опредѣленію!
   -- Мы не должны забывать, замѣтилъ мистеръ Роннинтонъ:-- что владѣніе есть 9/10-хъ права, что значитъ, что ужь одинъ простой фактъ владѣнія дастъ вамъ право сохранять его въ своихъ рукахъ, на зло цѣлому свѣту, пока не доказано будетъ другое право, сильнѣе вашего. Вы стоите на высотѣ, и это ужь забота вашего противника выбивать васъ изъ позиціи, не только доказывая, что вы не имѣете настоящаго права, но и то, что онъ имѣетъ это право. Если бъ онъ успѣлъ даже доказать, что всѣ ваши владѣтельные документы не болѣе какъ листы истраченной даромъ бумаги, и что вы дѣйствительно имѣете такъ же мало права на это имѣніе, какъ я, или кто бы то ни было другой, то все-таки, остановившись на этой точкѣ, онъ еще не подвинулъ бы дѣла своего ни на вершокъ. Онъ долженъ прежде всего доказать въ собственномъ лицѣ своемъ ясное и независимое право, такъ-что вы находитесь совершенно въ оборонительномъ положеніи и можете быть увѣрены, что какія бъ ни были слабыя стороны вашего права, а такой зоркій и глубокій юристъ, какъ Генерал-Атторней, противопоставитъ всевозможныя затрудненія...
   -- О! сохрани Богъ, чтобъ какія-нибудь недобросовѣстныятпреимущества употреблены были въ мою пользу, возразилъ мистеръ Обри. Паркинсомъ и Роннинтонъ, оба вытаращали глаза при этой неожиданной выходкѣ. Первый не могъ себѣ представить, чтобъ въ войнѣ всѣ средства противъ врага не были позволены; но послѣдній понималъ и цѣнилъ благородство души, какъ истинную причину такого восклицанія.
   -- Теперь, вѣроятно, все это скоро сдѣлается гласнымъ, сказалъ Обри съ видомъ глубокаго унынія, послѣ долгаго разговора съ своими посѣтителями.
   -- Да, къ-несчастію, ваше положеніе въ графствѣ, мѣсто, вами занимаемое на ступеняхъ общественной жизни, значительность имѣнія, о которомъ заводится тяжба и, наконецъ, самая рѣдкость случая -- все это такія обстоятельства, которыя могутъ скоро привлечь вниманіе публики, отвѣчалъ мистеръ Роннинтонъ.
   -- Какое извѣстіе долженъ я буду сообщить моему семейству! воскликнулъ Обри дрожащимъ голосомъ: -- съ какою страшною неожиданностью обрушилось на насъ это ужасное несчастіе! Но, разумѣется, прибавилъ онъ, вслѣдъ за тѣмъ: -- я долженъ сейчасъ же принять какія-нибудь мѣры.
   -- О, конечно! отвѣчалъ мистеръ Роннинтонъ.-- Мы съ мистеромъ Паркинсономъ займемся сейчасъ же разсмотрѣніемъ вашихъ владѣтельныхъ документовъ, большая часть которыхъ, какъ я слышалъ, находится здѣсь, въ домѣ, а остальные у мистера Паркинсона, и составимъ немедленно записку о дѣлѣ, по которому намъ надо будетъ потребовать мнѣніе Генерал-Атторнея и извѣстнѣйшихъ нотаріусовъ. А кто, между-прочимъ, прибавилъ онъ, обращаясь къ Паркинсону: -- кто былъ нотаріусомъ и имѣлъ въ своихъ рукахъ выписки при составленіи свадебнаго договора мистера Обри?
   -- А, вы вѣрно намекаете на то мнѣніе, о которомъ я говорилъ вамъ сегодня? спросилъ мистеръ Паркинсонъ.-- Оно есть, у меня дома, и я покажу вамъ его завтра поутру. Сомнѣніе, изъявленное имъ по одному или двумъ пунктамъ, встревожило меня порядкомъ въ ту пору... вы помните, мистеръ Обри?
   -- Помню, отвѣчалъ тотъ съ глубокимъ вздохомъ;-- и то, что вы говорили, привело мнѣ на память кое-что похожее, слышанное мною еще въ дѣтствѣ; но я не обратилъ тогда особеннаго вниманія и даже не думалъ объ этомъ впослѣдствіи. Помнится тоже, вы сказали мнѣ въ ту пору, что джентльменъ, писавшій это мнѣніе, былъ подозрительный и желчный человѣкъ, всегда находившій затрудненія и недостатки въ документахъ своихъ кліентовъ. Однимъ словомъ, какъ бы то ни было, а дѣло это никогда меня не тревожило, едва-ли даже приходило мнѣ въ голову до самаго этого дня. О! въ какомъ ослѣпленіи былъ я все время! Но вы вѣрно не откажетесь закусить, господа, послѣ вашей дороги? сказалъ онъ вдругъ, радуясь этому случаю, чтобъ оживить свои утомленныя силы стаканомъ вина, прежде чѣмъ онъ возвратится къ семейству. Одну за другой, проглотилъ онъ нѣсколько рюмокъ, неощутивъ никакого замѣтнаго дѣйствія, а между-тѣмъ, стряпчіе, взявъ съ него слово быть въ Грильстонѣ на слѣдующій день рано поутру и привезти съ собой документы, въ ту пору находившіеся дома, уѣхали, оставивъ его наружнымъ образомъ спокойнѣе, но съ ужаснымъ гнётомъ на сердцѣ. Всею силою воли старался онъ обуздать свои чувства такъ, чтобъ скрыть, хоть навремя, ужасное происшествіе этого вечера. Несмотря на то, когда онъ вошелъ опять въ гостиную, изъ которой мать его, въ сопровожденіи Кетъ, ушла ужь въ свою спальню, выраженіе лица его немного испугало мистриссъ Обри; но ему удалось успокоить ее разомъ, сказавъ, что онъ точно быль раздосадованъ, и до крайности раздосадованъ, извѣстіемъ, ему сообщеннымъ; потому-что, какъ онъ узналъ, ему можетъ быть, безъ шутокъ, не прійдется ужь впередъ быть представителемъ Яттона въ Парламентѣ.
   -- О, такъ это-то задержало васъ такъ долго у себя въ комнатѣ! Ну, не правду ли я вамъ говорила, докторъ, воскликнула мистриссъ Обри, обращаясь къ пастору: -- что тутъ вѣрно кроется что-нибудь, касающееся до политики! Чарльзъ, я ненавижу политику! Дайте мнѣ тихій, семейный кругъ!
   Съ жестокой болью вздрогнуло сердце Обри при этихъ словахъ, но онъ чувствовалъ, что навремя успѣлъ въ своемъ намѣреніи. Пораженный духъ его всю эту ночь волновался тревожными грёзами, а милое существо, спавшее тихо возлѣ него тѣмъ временемъ, и не подозрѣвало какая буря собирается надъ ихъ головами. Не разъ въ эту печальную ночь желалъ онъ встать съ своего мѣста, чтобъ облегчить себя хоть на время, пройдясь тихонько взадъ и впередъ по комнатѣ; но его останавливалъ страхъ разбудить и встревожить ее и потомъ быть вынужденымъ открыть ей весь объемъ, всю страшную глубину ихъ несчастія. Не прежде пяти часовъ утра успѣлъ онъ наконецъ заснуть... Но какъ ни содрогался этотъ человѣкъ при видѣ страданій, ожидавшихъ его самого, и тѣхъ, кто былъ для него дороже жизни, онъ не далъ мѣста въ душѣ своей ни одной горькой укоризнѣ, ни одной мысли строптивой и непокорной. Напротивъ, дѣйствительное расположеніе души его, при этомъ испытаніи, могло быть выражено въ одной короткой молитвѣ, которую онъ не разъ готовъ былъ выговорить громко:
   "О, Боже мой! въ счастіи я признавалъ Тебя; не оставь меня въ дни бѣдствія и печали!
   Рано утромъ на другой день экипажъ его остановился у дверей мистера Паркинсона, которому онъ привезъ съ собой, по обѣщанію, большое число бумагъ и родовыхъ документовъ. Надъ ними, а также и надъ многими другими, находившимися въ храненіи мистера Паркинсона, этотъ джентльменъ, вмѣстѣ съ мистеромъ Ронннитономъ, заняты были почти напролетъ весь этотъ день и весь слѣдующій, къ концу котораго они успѣли составить начерно записку о дѣлѣ, и мистеръ Роннинтонъ, отправляясь въ Лондонъ въ дилижансѣ, взялъ ее съ собою, чтобъ предложить тотчасъ же на разсмотрѣніе Генерал-Атторнею, и одному или двумъ изъ извѣстнѣйшихъ нотаріусовъ того времени, съ просьбою обратить на нее немедленное и полное вниманіе. Уѣзжая, онъ обѣщалъ прислать ихъ мнѣнія съ первою почтою къ мистеру Паркинсону, и оба эти джентльмена тотчасъ занялись дѣятельными приготовленіями къ защитѣ правъ оспориваемаго владѣнія. Изъ тѣхъ извѣстнѣйшихъ нотаріусовъ, на которыхъ палъ выборъ гг. Роннинтона и Паркинсона, первый былъ мистеръ Тресель! Но клеркъ его, заглянувъ въ бумаги, отнесъ ихъ назадъ въ контору Роннинтона, съ поразительнымъ извѣстіемъ, что мистеръ Тресель, уже нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, далъ свое мнѣніе на противную сторону. Другое лицо, выбранное мистеромъ Роннинтономъ, былъ, довольно-странно сказать, мистеръ Мортменъ, который, тоже по причинѣ своей извѣстности, былъ иногда употребляемъ въ дѣлахъ фирмою этого стряпчаго; но и его клеркъ тоже на слѣдующее утро возвратилъ бумаги, приводя въ извиненіе ту же самую причину, которая дана была клеркомъ мистера Треселя. Все это служило печальнымъ подтвержденіемъ того, въ чемъ гг. Кверкъ и Геммонъ увѣряли мистера Роннинтона, такъ положительно, а именно, что они имѣютъ ужь на своей сторонѣ мнѣнія первыхъ нотаріусовъ въ королевствѣ и, сверхъ того, предвѣщало въ какомъ огромномъ размѣрѣ эти господа собирались вести свою тяжбу. Были, однакожь и другіе нотаріусы, кромѣ двухъ упомянутыхъ, и въ руки одного изъ нихъ, мистера Менсфильда, человѣка неменѣе-способнаго, хоть и неуспѣвшаго пріобрѣсти такую извѣстность, какъ Мортменъ, передалъ мистеръ Роннинтонъ дѣло своего кліента съ полною довѣренностью. Кромѣ того, онъ предложилъ записку свою на разсмотрѣніе мистера Кристаля, адвоката, приглашеннаго имъ въ помощники къ Генерал-Атторнею.
   Человѣкъ этотъ, хотя и не славился особеннымъ краснорѣчіемъ, но помощь его была драгоцѣнна въ такомъ обширномъ и важномъ дѣлѣ. Двадцать лѣтъ провелъ онъ надъ законами, изучая ихъ съ постоянной неутомимой энергіей, и глубокія познанія свои умѣлъ направить на всякій представлявшійся пунктъ съ чудесной точностью; но я еще буду имѣть случай описать его подробнѣе потому-что на немъ, какъ на всякомъ дѣятельномъ помощникѣ, будетъ лежать существенное веденіе дѣла со стороны отвѣтчика въ достопамятной тяжбѣ До, по сдачѣ Титмауза, противъ Ро.
   Возвращаясь отъ мистера Паркинсона, Обри, при въѣздѣ въ деревню, увидѣлъ доктора Тэсема и приказалъ остановить свой экипажъ. Маленькій пасторъ только-что вышелъ изъ хижины Вилльямса, гдѣ посѣтилъ онъ бѣдную, умирающую Фиби. Онъ брелъ по щиколодку въ снѣгу, назадъ къ дому викарія, въ ту минуту когда Обри его встрѣтилъ, и, горячо пожавъ его руку, сказалъ, что онъ проводитъ его до дому.
   -- Вы въ большомъ смущеніи, другъ мой, произнесъ пасторъ серьёзно: -- я видѣлъ это ясно вчера вечеромъ, но не хотѣлъ говорить ни слова въ ту пору. Пойдемте ко мнѣ и поговоримъ открыто другъ съ другомъ, потому-что: какъ желѣзо изощряетъ желѣзо, такъ лицо друга ободряетъ сердце человѣческое {Слова изъ священнаго писанія Прим. пер.}. Неправда ли?
   -- Правда, любезный мой докторъ, отвѣчалъ Обри, вдругъ успокоенный привѣтливой простотой обращенія пастора. Можно себѣ представить, какъ жестоко пораженъ былъ докторъ Тэсемъ извѣстіемъ, услышаннымъ отъ Обри. Онъ даже плакалъ, при видѣ вынужденной твердости, съ которою тотъ описывалъ ему мрачную перспективу, открывавшуюся въ будущемъ. Религіозныя утѣшенія его и дружескій, откровенный разговоръ облегчили сердце Обри и онъ дѣйствительно вышелъ изъ дома викарія въ болѣе-твердомъ расположеніи духа, чѣмъ прежде. Но когда, миновавъ ворота парка, онъ сталъ приближаться къ барскому дому, видъ милыхъ, издавна-знакомыхъ предметовъ, встрѣчаемыхъ имъ на каждомъ шагу, и мысль, что они ужь болѣе не принадлежатъ ему, одолѣли его совершенно.
   Возвратясь домой, онъ узналъ, что одинъ изъ его фермеровъ, по имени Питеръ Джонсонъ, дожидается ужь цѣлые два часа и желаетъ съ нимъ переговорить. Обри тотчасъ отправился къ себѣ въ библіотеку и велѣлъ позвать фермера туда. Этотъ Джонсонъ около двадцати-пяти лѣтъ содержалъ на арендѣ одну изъ самыхъ значительныхъ фермъ въ имѣніи, едва ли когда-нибудь опаздывалъ болѣе двухъ недѣль уплатою наемныхъ денегъ, и вообще считался однимъ изъ самыхъ примѣрныхъ людей во всемъ околоткѣ. Теперь онъ попалъ въ большую бѣду, по поводу зятя своего, служившаго сборщикомъ податей, за котораго, года два тому назадъ, его уговорили поручиться, и -- увы! не далѣе какъ вчера, узналъ онъ, что этотъ зять бѣжалъ, захвативъ съ собою до 1000 фун. казенныхъ денегъ, и что съ него но этому случаю требуютъ ко взъисканію 300 фунт. Джонсонъ, содержавшій своими трудами большое семейство, былъ сильно пораженъ такимъ несчастіемъ. Въ стыдѣ и горѣ провелъ онъ безсонную ночь, а поутру явился въ Яттонъ и съ рѣшительностью отчаянія просилъ добродушнаго сквайра ссудить ему 200 фунтовъ въ-счетъ той суммы, которую съ него требовали, чтобъ спасти его отъ тюрьмы и совершеннаго разоренія. Обри слушалъ печальный разсказъ съ начала до конца, неперебивъ его ни разу; но для наблюдателя болѣе-опытнаго, чѣмъ смущенный старый фермеръ, выраженіе лица Обри отъ времени до времени могло бы обнаружить все внутреннее его волненіе. "Мнѣ ли давать въ долгъ этому несчастному 200 фунтовъ" думалъ онъ, "когда я самъ не имѣю и пенни! Не значитъ ли это, съ моей стороны, поступить такъ же точно, какъ поступилъ его безчестный родственникъ, и распоряжаться деньгами, принадлежащими другому?"
   -- Увѣряю васъ, любезный другъ мой, сказалъ онъ наконецъ съ довольно-взволнованнымъ видомъ: -- что именно въ эту минуту на мнѣ лежатъ очень-большія денежныя требованія; иначе, вы знаете съ какимъ удовольствіемъ исполнилъ бы я вашу просьбу.
   -- О, сэръ, будьте милостивы ко мнѣ, войдите въ мое положеніе! Я долженъ кормить жену и семерыхъ дѣтей! говорилъ бѣдный Джонсонъ, ломая себѣ руки.
   -- Не могу ли я заступиться за васъ передъ правительствомъ?
   -- Нѣтъ, сэръ; я слышалъ, что они такъ злы на моего бездѣльника-зятя, что не хотятъ никого и слушать. Мнѣ и безъ того ужь трудно поддерживать дѣла свои дома: столько человѣкъ кормить надо каждый день; а какъ они потащутъ меня въ тюрьму -- Господи! Господи! что тогда будетъ съ нами со всѣми?
   У Обри задрожали губы. Джонсонъ упалъ на колѣни и слёзы текли у него но щекамъ.
   -- Я никогда еще не просилъ ни у кого денегъ, сэръ. О, еслибъ вы согласились только дать мнѣ въ займы! Всемогущій Богъ благословитъ за то и васъ и ваше семейство! Вы спасете насъ всѣхъ отъ гибели. Я стану день и ночь работать, чтобъ выплатить долгъ свой.
   -- Встаньте, встаньте, Джонсонъ, отвѣчалъ мистеръ Обри, сильно-растроганный.-- Вы получите деньги, мой другъ; зайдите за ними завтра, прибавилъ онъ съ глубокимъ вздохомъ, послѣ минутной нерѣшимости: и онъ сдержалъ свое слово.
   Еслибъ Обри былъ отъ природы веселаго и живаго характера, контрастъ его обыкновеннаго расположенія духа съ теперешнимъ, мрачнымъ состояніемъ, могъ бы встревожить его семейство. Но, по-счастью, контрастъ этотъ былъ нетакъ силенъ и замѣтенъ, чтобъ обратить на себя особенное вниманіе, тѣмъ болѣе, что онъ всѣми силами старался скрыть свое огорченіе. Что дѣла его шли худо, въ этомъ онъ прямо сознавался; но такъ-какъ онъ всегда говорилъ о нихъ, какъ о дѣлахъ политическихъ, то ему удалось отдѣлаться отъ разспросовъ и остановить подозрѣніе. Трудно было ему, однакожь, играть такую роль: смотря на свое семейство, когда оно собиралось все вмѣстѣ, онъ невольно сравнивалъ его съ горстью счастливцевъ, незнающихъ того, что они стоятъ на подкопѣ, къ которому поднесенъ ужь фитиль, чтобъ взорвать его на воздухъ.
   Черезъ недѣлю послѣ того, а именно, двѣнадцатаго января, наступилъ день рожденія маленькаго Чарльза, въ который ему минуло пять лѣтъ и Кетъ постаралась устроить маленькій вечеръ въ честь этого случая. Послѣ долгихъ выѣздовъ и разъѣздовъ, она успѣла уговорить родителей восьми или десяти малютокъ отпустить ихъ въ Яттонъ на цѣлыя сутки, съ ихъ гувернантками и прислугою. Въ томъ числѣ были приглашены двѣ маленькія дочери графа Ольдекръ, обѣ прехорошенькія дѣвочки, маленькій мистеръ и двѣ миссъ Бертонъ, дѣти одного изъ представителей графства, сэръ Хёрри Ольфильдсъ, сирота лѣтъ пяти отъ-роду, маленькій владѣтель великолѣпнаго богатства, и еще двѣ или три маленькія дѣвочки. Вечеръ оказался премиленькій: онъ сошелъ съ рукъ, какъ говорится, самымъ блестящимъ образомъ и вознаградилъ Кетъ за всѣ ея старанія. Она, ея мать, братъ и невѣстка, всѣ обѣдали за однимъ столомъ съ веселыми маленькими гостями, которые, не безъ помощи порядочнаго числа нянекъ, конечно, вели себя какъ-нельзя-лучше во время обѣда. Въ-заключеніе сэръ Херри, ровесникъ маленькаго Чарльза, предложилъ тостъ за его здоровье, что было сдѣлано, по правдѣ сказать, немножко-жеманною фразою, которую подсказала ему Кетъ, сидѣвшая между нимъ и своимъ милымъ племянникомъ. Она потомъ оказала ту же услугу и Чарльзу; его поставили на кресло и онъ произнесъ оттуда свой краснорѣчивый отвѣтъ. О, какое страданіе выразилось въ эту минуту на лицѣ бѣднаго Обри, по-счастью никѣмъ не замѣченное! Сердце у него повернулось въ груди.
   Когда Чарльзъ кончилъ, Кетъ схватила его къ себѣ на руки и осыпала поцалуями, потомъ всѣ соскочили съ своихъ мѣстъ и веселою толпою побѣжали въ гостиную, гдѣ жмурки, фанты и другія игры занимали ихъ почти до самаго чая. Послѣ чая они должны были танцовать; Кетъ взяла на себя должность церемоніймейстера, и забавно было видѣть, какъ разрушались безпрестанно всѣ ея старанія устроить маленькія кадрили. Дѣвочки еще вели себя довольно-чинно, но ихъ буйные маленькіе кавалеры выбивались совершенно изъ рукъ. Только-что ихъ успѣвали разставить по мѣстамъ и Кетъ, подойдя къ фортепьяно начинала играть, какъ все опять перепутывалось, сбивалось въ маленькую, прыгающую толпу дѣтей, которые скакали, хохотали, болтали и припѣвали. Снова она дѣлила ихъ на пары и разставляла по мѣстамъ, и снова все путалось попрежвему, пока, наконецъ, молодая дама, одна изъ гувернантокъ, не сѣла вмѣсто миссъ Обри за фортепьяно, оставивъ ее лично распоряжаться танцами; тогда только успѣла она устроить кое-что, похожее на контрдансъ. Онъ начатъ былъ Чарльзомъ и маленькой леди Анною Червиль -- прелестнымъ ребенкомъ, лѣтъ пяти, которая, судя по разнымъ признакамъ, сильно обѣщала современемъ сдѣлаться вторымъ экземпляромъ леди Каролины Кавершемъ. Нельзя было удержаться отъ смѣха, наблюдая за кокетливыми минами этого ребенка, въ обращеніи ея съ Чарльзомъ, и она терпѣть не могла, чтобъ онъ танцовалъ съ другими дѣвочками. "Теперь я пойду танцовать съ кѣмъ-нибудь другимъ", воскликнулъ онъ вдругъ, оставивъ свою даму и схвативъ за руку другую милую малютку, миссъ Бертонъ, скромно-стоявшую возлѣ него. Покинутая красавица отошла съ торжественнымъ видомъ и обиженнымъ сердцемъ въ сторону, и подойдя къ мистриссъ Обри, сидѣвшей возлѣ своего мужа на диванѣ, стояла нѣсколько минутъ безмолвно, слѣдила глазами за своимъ бывшимъ кавалеромъ, усердно и весело-плясавшимъ съ ея преемницею, и потомъ вдругъ ударилась въ слезы.
   -- Чарльзъ! кликнула мистриссъ Обри, которая видѣла все это дѣло и съ трудомъ могла удержаться отъ смѣха.-- Сейчасъ подите сюда, Чарльзъ!
   -- Тотчасъ, маменька, отвѣчалъ онъ, совсѣмъ незамѣчая того, какой серьёзный оборотъ принимали дѣла, и неоставляя танца, въ которомъ онъ, какъ это видѣла его ревнивая дама, несмотря на свои слезы слѣдившая за всѣми его движеніями, скакалъ чрезвычайно-усердно и весело ужь опять съ какою-то другою дѣвочкою.
   -- Подите сюда, Чарльзъ! кликнулъ Обри и маленькій сынъ его раскраснѣвшійся и запыхавшійся, подбѣжалъ къ нему въ ту же минуту.
   -- Что вамъ угодно, папа? спросилъ онъ, неотводя глазъ отъ кружка, только-что имъ покинутаго, въ которомъ оставленная имъ дама вертѣлась и прыгала одна.
   -- Что вы такое сдѣлали съ леди Анною, Чарльзъ? спросилъ его отецъ.
   -- Я ничего не сдѣлалъ, папа, отвѣчалъ тотъ, все еще неспуская глазъ съ танцующихъ.
   -- Вы меня оставили и пошли танцовать съ миссъ Бертонъ, произнесла обиженная красавица.
   -- Нехорошо, Чарльзъ; такъ не дѣлаетъ ни одинъ джентльменъ, замѣтилъ его отецъ. Слезы блеснули на глазахъ у ребенка.
   -- Виноватъ, мой милый папа! Я пойду опять съ ней танцовать.
   -- Нѣтъ, я теперь не хочу, надменно отвѣчала леди Анна.
   -- Э, полноте! Помиритесь и поцалуйтссь, ступайте и танцуйте весело, попрежнему, сказала мистриссъ Обри, захохотавъ.
   Маленькій Обри обнялъ леди Анну, поцаловалъ ее и оба побѣжали опять танцовать.
   При концѣ этой сцены взоръ мистера Обри замѣтилъ лицо одного изъ слугъ, который просто только показался въ дверяхъ и потомъ ушелъ (такъ приказано было имъ самимъ, въ случаѣ если будетъ курьеръ изъ Грильстона). Торопливо шепнувъ, что онъ тотчасъ вернется, Обри вышелъ изъ комнаты. Въ передней залѣ встрѣтилъ онъ клерка, присланнаго отъ мистера Паркинсона, который отдалъ ему пакетъ и уѣхалъ, а самъ онъ, въ сильной тревогѣ отправился прямо въ свою библіотеку. Дрожащею рукою сломалъ онъ печать и нашелъ письмо отъ своего стряпчаго съ приложенными при немъ другими бумагами.

Гриньстонъ, 12 января.
18** года.

   Сэръ! посылаю вамъ только-что присланныя мнѣ копіи съ трехъ мнѣній: Генерал-Атторнея, мистера Менсфильда и мистера Кристаля. Къ-сожалѣнію, долженъ я вамъ сказать, что всѣ три одинаково-неутѣшительны. Мнѣнія эти даны совершенно-независимо другъ отъ друга, потому-что дѣло предложено было на разсмотрѣніе всѣмъ троимъ въ одно и то же время. Несмотря на то, замѣтьте, что всѣ они сошлись на одномъ и томъ же пунктѣ, а именно, что потомки Джеффри Дреддлинтона не имѣли права получить имѣніе, пока не пресѣклась линія Стивена Дреддлинтона, такъ-что, если наши противники успѣли откопать кого-нибудь, подходящаго подъ этотъ разрядъ (я не могу себѣ представить, какимъ-образомъ они попали на слѣдъ), то намъ надо будетъ безъ шутокъ готовиться къ жаркому дѣлу. Я изъ-подъ руки дѣлаю тщательные розъпски по всѣмъ направленіямъ, чтобъ найдти хоть какой-нибудь ключъ къ сущности тяжбы, противъ насъ затѣваемой. Насчетъ этого вопроса вы найдете очень-остроумныя догадки въ мнѣніи Генерал-Атторнея. Узналъ я, между-прочимъ, недавно, что, кромѣ меня были и другія лица, производившія розъиски у васъ по сосѣдству; но объ этомъ мы будемъ говорить подробнѣе завтра поутру.
   Съ истиннымъ почтеніемъ остаюсь преданный вамъ.

Дж. Паркинсонъ.

   Чарльзу Обри, эскв.
   чл. Пар.
  
   Прочитавъ письмо, мистеръ Обри опустился на спинку креселъ и сидѣлъ неподвижно цѣлую четверть часа. Наконецъ, очнувшись, началъ онъ читать мнѣнія, смыслъ которыхъ, сколько онъ могъ разобрать техническія выраженія права, былъ очень-точно опредѣленъ въ письмѣ мистера Паркинсона. Нѣсколько намёковъ и вопросовъ, сдѣланныхъ ловкимъ и опытнымъ мистеромъ Кристалемъ, вдругъ оживили въ его памяти два или три случая, забытые имъ еще съ-дѣтства, но которые теперь, когда онъ сталъ думать объ этомъ предметѣ, воскресли передъ нимъ съ убійственною ясностью. Страхъ за страхомъ и мука за мукою, проносились, какъ волны, надъ бѣднымъ Обри, леденя и одеревеняя въ немъ сердце, такъ-что, когда его маленькій сынъ прибѣжалъ съ порученіемъ отъ своей маменьки сказать ему, чтобъ онъ шелъ скорѣе смотрѣть какъ они всѣ играли въ Снапъ-Дракона {Snap-Dragon -- игра эта состоитъ въ томъ, что изъ зажженаго спирта выхватываютъ разныя мелкія вещи, туда опущенныя Прим. пер.}, онъ отвѣчалъ сыну машинально, повидимому едва-замѣчая его присутствіе. Наконецъ со стономъ, вылетѣвшимъ изъ глубины души, всталъ онъ съ мѣста и началъ ходить по комнатѣ, Чувствуя необходимость оправиться и приготовить себя хоть немного къ встрѣчѣ съ своимъ семействомъ. Минутъ черезъ пять, онъ взялъ свѣчу и пошелъ въ уборную, съ намѣреніемъ умыть лицо холодною водою, чтобъ уничтожить хоть тѣ наружные слѣды страданія, которые онъ самъ могъ видѣть въ зеркалѣ. Вдругъ мысль объ опасномъ положеніи Агнесы ударила его въ сердце, какъ острый ножъ. Онъ упалъ на диванъ и, всплеснувъ руками, сидѣлъ какъ убитый. Въ ту же самую минуту дверь отворилась торопливо, но безъ шума, и сперва заглянувъ въ комнату, чтобъ узнать точно ли тамъ былъ тотъ, кого она искала, мистриссъ Обри вбѣжала, блѣдная и взволнованная. Ее встревожило долгое отсутствіе мужа и взоръ слуги, отвѣчавшаго ей, что баринъ пошелъ наверхъ.
   -- Чарльзъ, мой другъ! мой милый другъ! воскликнула она, подбѣгая къ нему, сѣла возлѣ и обняла его обѣими руками.
   Пораженный неожиданнымъ ея появленіемъ и поступками, онъ не говорилъ ни слова.
   -- Ради самого Бога! если вы меня любите, дорогой мой Чарльзъ, скажите, что такое случилось? Я знаю, что-то такое... что-то ужасное...
   Онъ обнялъ ее рукою и нѣжно прижалъ къ себѣ; сердце ея билось жестоко. Онъ поцаловалъ ея холодный лобъ, но не отвѣчалъ ни слова.
   -- Скажите мнѣ, Чарльзъ: я хочу раздѣлить ваше горе, говорила она.-- Не-уже-ли вы не довѣряете вашей Агнесѣ? Развѣ судьба не послала меня раздѣлять ваши заботы и печали?..
   -- Я люблю васъ, Агнеса, люблю такъ крѣпко, какъ только можетъ человѣкъ любить жену свою...
   Онъ запинался, чувствуя, какъ руки ея сжимали его крѣпче и крѣпче и замѣчая, съ какимъ дикимъ взглядомъ, съ какою тревогою глядѣла она на него, ожидая каждую минуту услышать о какомъ-нибудь страшномъ несчастій.
   -- Я не могу переносить этого долѣе, другъ мой... Я чувствую, что не въ-силахъ, продолжала она, слабымъ голосомъ.-- Что такое случилось? Что такое, чего вы не смѣете сказать даже мнѣ? Я все перенесу, покуда вы и дѣти со мною!.. Вы были несчастны, Чарльзъ, вы страдали ужь нѣсколько дней -- я это чувствовала! Я не уйду отъ васъ, пока всего не узнаю.
   -- Вы скоро должны все узнать, мой милый другъ, и видитъ Богъ, что я больше за васъ и за дѣтей моихъ... однимъ словомъ, я не хотѣлъ, чтобъ кто-нибудь изъ васъ объ этомъ зналъ, покуда...
   -- Вы... вы не собираетесь ли драться на дуэли? прошептала она, блѣдная какъ полотно.
   -- О, нѣтъ, нѣтъ, Агисса! Увѣряю васъ, нѣтъ! Еслибъ я и рѣшился на такое беззаконное дѣло, то, подумайте сами: могла ли бы такая сцена ему предшествовать? Нѣтъ, нѣтъ, душа моя! Долженъ ли я, въ-самомъ-дѣлѣ, открыть вамъ несчастіе, грозящее нашему семейству?
   Слова эти немного ободрили Агнесу, но она продолжала смотрѣть на него молча и отъ ужаса затаивъ дыханіе.
   -- Если такъ, то я скажу вамъ все, Агнеса! Противъ меня заводятъ тяжбу, которая, въ случаѣ успѣха противной стороны, можетъ заставить насъ всѣхъ покинуть Яттонъ, и, можетъ-быть, навсегда.
   -- О, Чарльзъ! прошептала она, несводя съ него взгляда, прижимаясь все ближе-и-ближе къ нему и дрожа всѣмъ тѣломъ. Голова ея упала къ нему на плечо.-- Какимъ это образомъ? прошептала она, послѣ короткаго молчанія.
   -- Мы поговоримъ объ этомъ въ другой разъ, мой другъ; я теперь сказалъ вамъ то, что вы требовали.
   Онъ налилъ ей стаканъ воды. Выпивъ немного, она, повидимому, оправилась.
   -- Чтожь, теперь все потеряно? Милый мой Чарльзъ, не скрывайте отъ меня самаго ужаснаго!
   -- Мы молоды, Агнеса, и жизнь лежитъ еще впереди. Здоровье и честь у насъ остаются; а что касается до богатства, то вы и дѣти, данные намъ отъ Бога -- вотъ лучшія мои богатства! отвѣчалъ Обри, съ невыразимою нѣжностью: -- и еслибъ даже волею Провидѣнія намъ опредѣлено было проиграть это дѣло.
   Она вдругъ поцаловала его съ безумною страстью и истерическая улыбка освѣтила ея блѣдное и встревоженное лицо.
   -- Успокойтесь, Агнеса, успокойтесь для меня, если вы меня любите! Голосъ его дрожалъ.-- О, какая слабость, какое безумство было съ моей стороны уступить вашимъ просьбамъ!..
   -- Нѣтъ! нѣтъ! нѣтъ! твердила она, задыхаясь въ припадкѣ спазматическаго удушья, и вдругъ остановилась, какъ-будто въ испугѣ...
   -- Тсъ! шепнула она, вскрикивая и дико наклонясь впередъ, но направленію къ двери, выходившей на галерею.
   Онъ началъ прислушиваться... Ухо матери было чутко и вѣрно. Черезъ нѣсколько секундъ услышалъ онъ ужь довольно-явственно, звукъ дѣтскихъ голосовъ, приближавшійся по направленію къ двери. То было общество малютокъ, въ-сопровожденіи Кетъ, шедшихъ спать, и среди нихъ голосъ маленькаго Чарльза слышенъ былъ громче другихъ, и смѣхъ его звучалъ веселѣе. Дикая улыбка сверкнула на лицѣ мистриссъ Обри, рука ея судорожно сжала руку мужа, и она вдругъ упала безъ чувствъ на диванъ. Съ минуту стоялъ онъ, какъ пораженный громомъ, при видѣ ея неподвижной фигуры, потомъ опомнился и дернулъ за звонокъ. Нѣсколько горничныхъ вбѣжали торопливо; мистриссъ Обри отнесли на кровать, въ сосѣднюю комнату, и черезъ нѣсколько минутъ обыкновенныя средства привели ее въ память. Ея первый, томный взоръ обращенъ быль на мужа. Она взяла его руку и тихо поднесла къ губамъ, стараясь улыбнуться, но не могла, и послѣ нѣсколькихъ тяжелыхъ, полуудерживаемыхъ рыданій, переполненныя чувства ея разрѣшились градомъ слёзъ. Мучимый страхомъ, чтобъ въ опасномъ ея положеніи все это не имѣло гибельнаго вліянія на ея здоровье, онъ сидѣлъ нѣсколько минутъ возлѣ жены, нашептывая ей на ухо, что только могъ придумать нѣжнаго и утѣшительнаго. Наконецъ, ему удалось кой-какъ ее успокоить. Онъ строго приказалъ служанкамъ, остававшимся въ это время въ спальнѣ ихъ барыни, не говорить никому ни слова о томъ, что онѣ видѣли и слышали въ этотъ вечеръ такъ неожиданно, прибавивъ, что случилось несчастіе, о которомъ онѣ слишкомъ-скоро узнаютъ и сами.
   -- Вы хотите сказать объ этомъ Кетъ? печально шепнула мистриссъ Обри. Ахъ, другъ мой, вы ужь и безъ того сегодня много страдали отъ моей слабости! подождите хоть до завтра. Подарите бѣдной Кетъ еще нѣсколько счастливыхъ часовъ!
   -- Нѣтъ, Агнеса, собственная моя слабость виновата, что я такъ неожиданно вынужденъ былъ открыть вамъ все прежде времени. Что жь касается до Кетъ, то я долженъ буду непремѣнно встрѣтить ее еще разъ сегодня вечеромъ, а между-тѣмъ, я не могу владѣть ни лицомъ своимъ, ни чувствами. Да, бѣдная Кетъ должна узнать обо всемъ, сегодня жь. Я не надолго оставляю васъ, Агнеса.
   Приказавъ ея горничной сидѣть въ комнатѣ, покуда онъ вернется, мистеръ Обри тихими шагами пошелъ внизъ по лѣстницѣ къ себѣ въ библіотеку, готовясь къ новой, раздирающей душу, сценѣ, и думая о томъ, что еще одно, невинное и веселое созданіе долженъ онъ будетъ повергнуть въ горе, и горе неминуемое. Проходя мимо гостиной, онъ заглянулъ въ эту комнату, но тамъ не было никого: мать его, по обыкновенію, ушла къ себѣ очень-рано. Обри вошелъ въ библіотеку и, позвонивъ, велѣлъ сказать горничной миссъ Обри, чтобъ она попросила свою госпожу сойдти къ нему внизъ, какъ-только ей будетъ возможно. Свѣчей въ библіотекѣ не было, а единственный свѣтъ, озарявшій комнату, падаль отъ огня, горѣвшаго въ каминѣ неслишкомъ-ярко, что позволяло ему надѣяться, въ случаѣ необходимости, скрыть выраженіе своего лица отъ сестры. Сердце его сжалось невольно, когда, скоро послѣ того, онъ услышалъ легкіе шаги Кетъ, проходившей переднюю залу. Она вошла съ веселымъ взоромъ и улыбкою на губахъ. Платье на ней было легонько измято и волоса немного разбросаны -- слѣдствіе ея возни съ малютками, которыхъ она укладывала спать.
   -- Какія веселыя дѣти! говорила она, смѣясь: -- я не могла заставить ихъ лежать ни на одну минуту спокойно: то высунутъ, то спрячутъ свои маленькія головки подъ одѣяло. Нечего сказать, спокойную ночь проведу я съ сэромъ Херри, который назначенъ моимъ товарищемъ. Право, я думаю, мнѣ не прійдегся уснуть пяти минутъ сряду. Но что это, Чарльзъ? какъ вы серьёзны, ужасно серьёзны сегодня вечеромъ, прибавила она торопливо, замѣтивъ взглядъ его, печально на нее устремленный.
   -- Это вамъ такъ кажется, Кетъ, оттого, что вы сегодня такъ веселы, отвѣчалъ онъ, стараясь улыбнуться. Мнѣ нужно поговорить съ вами, милая Кетъ, началъ онъ нѣжно: -- поговорить объ одномъ очень-важномъ предметѣ. Я получилъ сегодня вечеромъ письмо...
   Кетъ вдругъ покраснѣла и сердце ея забилось. Но увы, бѣдняжка! она ошиблась и далеко, далеко не отгадала того, о чемъ ея братъ говорилъ.
   -- И полагаясь на твердость вашей души, рѣшился открыть вамъ разомъ все, что мнѣ самому извѣстно. Чувствуете ли вы себя въ-состояніи перенести твердо дурныя новости, Кетъ?
   Она страшно поблѣднѣла и, подвинувъ стулъ свой ближе къ брату:
   -- Не заставляйте меня ждать, Чарльзъ, отвѣчала она; я могу перенести все, кромѣ неизвѣстности. Ахъ! это ужасно! Что такое случилось?.. Боже мой! продолжала она, внезапно встревоженная: -- гдѣ жь маменька? гдѣ Агнеса? и она вскочила со стула.
   -- Я увѣряю васъ, что онѣ обѣ здоровы, Кетъ. Матушка теперь, должно-быть, спитъ и, вѣроятно, такъ же спокойно, какъ и всегда; а Атеса у себя въ спальнѣ... конечно, очень-огорченная извѣстіемъ, которое я хочу...
   -- Ахъ, зачѣмъ же, Чарльзъ, зачѣмъ вы ей сказали объ этомъ? воскликнула миссъ Обри съ испуганнымъ видомъ.
   -- Мы встрѣтились съ нею нечаянно, Кетъ; къ-тому же, можетъ-быть, хуже было бы оставлять ее въ неизвѣстности; но она поправляется, и я сейчасъ пойду къ ней опять. А теперь другъ мой, Кетъ, послушайте: я знаю вашъ твердый характеръ и душу; большое несчастіе готово на насъ обрушиться. Онъ нѣжно взялъ ее за руки.-- Перенесите его со мною твердо и помогите мнѣ поддержать тѣхъ, кто не въ-силахъ этого сдѣлать.
   -- Скажите мнѣ все разомъ, Чарльзъ, и вы увидите, что я перенесу все это, какъ прилично вашей сестрѣ, отвѣчала она съ принужденнымъ спокойствіемъ.
   -- Если намъ всѣмъ надо будетъ выйдти изъ настоящаго положенія и жить въ бѣдности, милая Кетъ, какъ вы думаете, въ состояніи ли вы будете перенести это?
   -- Если только эта бѣдность будетъ честная; но, что я говорю! Развѣ можетъ быть иначе! отвѣчала она, съ минутнымъ проблескомъ энергіи.
   -- Никогда, никогда, Кетъ! Обри могутъ потерять все на свѣтѣ, кромѣ сокровища чести и взаимной любви другъ къ другу!
   -- Скажите мнѣ все, Чарльзъ, я вижу: что-то ужасное случилось, говорила миссъ Обри, тихимъ голосомъ и взоръ ея выразилъ глубокое опасеніе.
   -- Я скажу вамъ самое худшее, Кетъ. Странная претензія объявлена однимъ лицомъ, о которомъ я никогда до-сихъ-поръ и не слыхивалъ -- претензія на все имѣніе, которымъ я владѣю.
   Миссъ Обри вздрогнула и весь остальной румянецъ на лицѣ ея исчезъ совершенно.
   -- Но справедлива ли эта претензія, Чарльзъ? спросила она слабымъ голосомъ.
   -- Это, пока, еще не доказано; но я не хочу ничего отъ васъ скрывать; я страшно боюсь...
   -- Какъ, вы хотите сказать, что Яттонъ не принадлежитъ намъ? спросила миссъ Обри, съ трудомъ переводя духъ.
   -- Да, милая Кетъ; говорятъ, что такъ.
   Миссъ Обри глядѣла на него дико, прижимая руку ко лбу.
   -- Какъ это ужасно! ужасно! ужасно! шептала она.-- Что будетъ съ матушкою?
   -- Богъ не оставитъ ее на старости. Онъ не покинетъ никого изъ насъ, если мы будемъ на него надѣяться, отвѣчалъ ея братъ.
   Миссъ Обри продолжала глядѣть на него пристально и оставалась совершенно-неподвижною.
   -- И мы всѣ должны будемъ оставить Яттонъ? спросила она, черезъ нѣсколько времени, едва-внятно.
   -- Если дѣло рѣшится въ ихъ пользу, да, мы оставимъ его всѣ вмѣстѣ, Кетъ!
   Она кинулась къ нему на шею и заплакала горько.-- Тсъ, тсъ, произнесъ онъ, замѣчая возрастающую силу ея ощущенія:-- успокойтесь, Кетъ, успокойтесь для матушки, для Агнесы!
   Слова его имѣли желанный успѣхъ: бѣдная дѣвушка сдѣлала отчаянное усиліе. Снявъ руки свои съ братниныхъ плечъ, она опустилась въ кресла, тяжело дыша, и черезъ нѣсколько времени произнесла она тихо: -- мнѣ легче теперь.-- Говорите мнѣ далѣе, Чарльзъ, скажите что-нибудь, о чемъ бы я могла думать... только не упоминайте ничего... о матушкѣ и объ Агнесѣ. Невольная дрожь пробѣжала у ней по тѣлу.
   -- Надо полагать, Кетъ, говорилъ онъ, принимая по возможности спокойный видъ: -- по-крайней-мѣрѣ, они стараются доказать, что наша отрасль въ родѣ наслѣдовала это имущество преждевременно; что существуетъ въ живыхъ наслѣдникъ изъ старшей линіи, дѣло котораго взято было въ руки сильными друзьями, и... дайте мнѣ ужь сказать вамъ разомъ самое худшее: даже юристы, у которыхъ мистеръ Паркинсонъ спрашивалъ совѣта на мой счетъ, смотрятъ съ величайшимъ опасеніемъ на это дѣло и не надѣются, чтобъ мы выиграли тяжбу.
   -- Но обезпечена ли судьба матушки? шептала миссъ Обри тихо, такъ тихо, что трудно было разслушать.-- Мнѣ кажется, первый разъ, какъ я послѣ этого ее увижу, сердце мое разорвется!
   -- Нѣтъ, нѣтъ, Кетъ, этого не должно быть. Богъ пошлетъ вамъ силы, говорилъ ея братъ, дрожащимъ голосомъ.-- Не забывайте, моя дорогая Кетъ, моя милая, единственная сестра, что вы должны поддержать меня въ моей горести также, какъ я буду васъ поддерживать! Мы будемъ другъ другу опорою...
   -- Будемъ! будемъ! перебила миссъ Обри съ жаромъ; но вдругъ, опомнясь, остановила свое возраставшее раздраженіе.
   -- Вы переносите это твердо, великодушная дѣвушка! сказалъ мистеръ Обри нѣжно, послѣ небольшаго промежутка молчанія.
   Она отвернула отъ него лицо и махала рукой, чтобъ остановить новыя слова, могущія уничтожить опять ея твердость. Потомъ она судорожно сжала себѣ лобъ обѣими руками и черезъ минуту обернулась къ нему со слезами на глазахъ, но съ спокойнымъ лицомъ. Внутренняя борьба была ужасна, хотя и коротка, и твердый духъ ея оправился послѣ нея, оправился, какъ стройная ладья, которая въ смертельномъ бою съ кипящими волнами и съ ревущимъ ураганомъ, долго трепещетъ на краю погибели; но наконецъ, переживя бурю, выпрямляется снова и, легко скользя по поверхности водъ, продолжаетъ свой путь къ вѣрной пристани.
   Огорченные братъ и сестра сидѣли еще долго послѣ того, разговаривая другъ съ другомъ, часто въ слезахъ, но ужь гораздо-спокойнѣе и тверже, чѣмъ можно было ожидать. Они условились, какъ-можно-раньше, на слѣдующее утро, послать за докторомъ Тэсемомъ и упросить его принять на себя горькую обязанность сообщить ихъ матери такъ постепенно и осторожно, какъ только можно будетъ это сдѣлать, горестное извѣстіе, послѣдствія котораго оба они предчувствовали съ ужасомъ. Но они оба разсуждали, что происшествіе, до такой степени публичное и важное, не можетъ долго оставаться отъ нея скрытымъ и что, вообще говоря, лучше было, чтобъ это испытаніе прошло какъ можно скорѣе. Потомъ они удалились, Кетъ къ своей безсонной подушкѣ, а братъ -- къ страдающей женѣ, гдѣ провёлъ большую часть ночи въ попыткахъ утѣшить и успокоить ея. Но каждый изъ нихъ прежде склонилъ колѣни, съ набожной преданностью къ Создателю и излилъ чувства огорченнаго и растерзаннаго сердца передъ Тѣмъ, Кто возвѣстилъ, что Онъ слышитъ молитвы и отвѣчаетъ на нихъ.... Ахъ! кто можетъ знать, что одинъ день или часъ принесетъ съ собой человѣку?

-----

   -- Не горитъ-таки вотъ ни крошечки, а оттого, что зелено и полно соку. Сходите-ка, Жоржъ, да достаньте намъ полѣно сухое и старое, чтобъ намъ попробовать развести маленькой огонёкъ на старомъ очагѣ въ эту ненастную ночь, говорилъ Эйзакъ Тонсонъ, лѣсничій Яттона, добродушному хозяину трактира, подъ вывѣской герба Обри, маленькаго и единственнаго трактира въ цѣлой деревнѣ.
   -- Эка Питръ гусей своихъ какъ пощипываетъ сегодня ночью! говорилъ трактирщикъ возвращаясь, отряхивая снѣгъ съ своего кафтана и кладя на огонь большое, сухое и старое полѣно, которое, казалось, очень-охотно принято было въ свое распоряженіе голоднымъ пламенемъ, потому-что комната скоро озарилась веселымъ заревомъ. То была уютная комната; кирпичный полъ ея былъ посыпанъ свѣжимъ пескомъ; въ серединѣ, на столѣ, стояла большая кружка, пивные стаканы и подносъ съ табакомъ, а кругомъ стола, на скамейкахъ и стульяхъ, сидѣли человѣкъ шесть, курившихъ трубки и пившихъ пиво. У камина, въ углу, сидѣлъ Томасъ Дикконсъ, вѣрный помощникъ прикащика мистера Обри, дюжій, плечистый мужчина среднихъ лѣтъ съ жосткими чертами лица и съ флегматическимъ видомъ. Въ противоположномъ углу находился сѣдоволосый маленькій дьячокъ и могильщикъ, старый Джонасъ Хиггсъ. Рядомъ съ нимъ сидѣлъ Пёмкинъ, садовникъ барскаго дома и очень-частый гость въ трактирѣ, по вечерамъ, всегда сопровождаемый Гекторомъ, большою ньюфаундлендскою собакою, о которой ужь было говорено и которая лежала въ эту минуту растянувшись на полу, въ ногахъ у Пёмкина, положивъ свой носъ на переднія лапы и очень важно слѣдя глазами за движеніями рѣзваго котёнка подъ столомъ. Противъ Пёмкина сидѣлъ Тонсонъ, лѣсничій, худой, сухопарый мужчина, съ насупленнымъ лбомъ, съ глазами какъ у хорька, и тутъ же находились два или три фермера, жившіе въ деревнѣ.
   -- Достаньте-ка намъ еще кружку пива, прежде чѣмъ мы усядемся, сказалъ Тонсонъ:-- авось мы съ полгаллономъ управимся.
   Это требованіе было также исполнено скоро; послѣ чего хозяинъ, притворивъ дверь, заперъ плотно ставни, сѣлъ на одинъ изъ порожнихъ стульевъ и началъ опять курить свою трубку.
   -- Такъ для нея нуженъ былъ очень длинный гробъ, Джонасъ? спросилъ Дикконсъ у могильщика, послѣ небольшаго молчанія.
   -- Да, мистеръ Дикконсъ, я думаю, что нуженъ! Я и всегда думалъ, что для этой старухи длинный понадобится. Въ настоящій мужской ростъ, увѣряю васъ; и когда пасторъ увидѣлъ его, я думаю, говорилъ: "не длинно ли будетъ"? Но я просилъ у него извиненія: я не затѣмъ, говорю, быль могильщикомъ тридцать лѣтъ сряду, чтобъ своего дѣла не знать. Ха, ха!
   -- Можетъ-статься, Джонасъ, вы ее видывали въ ту пору, когда она еще расхаживала по деревнѣ? Что, она и тогда была на видъ такая же рослая баба? спросилъ Пёмкинъ, выколотивъ пепелъ изъ своей трубки и набивая ее снова.
   -- Да, лѣтъ сорокъ тому назадъ, я еще видывалъ ее на ногахъ: она и тогда ужь была старая женщина, съ сѣдыми волосами и опиралась на костыль. Я никогда и не воображалъ, чтобъ она прожила такъ долго, отвѣчалъ Хиггсъ, допивая свой стаканъ.
   -- Да, нечего сказать, протянула долгонько! произнесъ Дикконсъ, медленно выпуская изо рта струю табачнаго дыму.
   -- Сто-два года! замѣтилъ могильщикъ: -- такъ сказано на ея могильной надписи; я читалъ еще сегодня.
   -- А какъ ея имя? спросилъ Тонсонъ.-- Я никогда не слыхивалъ, чтобъ ее называли иначе какъ: Слѣпая Бетсъ.
   -- Имя ея Елизавета Крабтри, такъ написано на гробу, отвѣчали Хиггсъ:-- а хоронить ее будутъ завтра.
   -- Чудная была старуха, замѣтилъ Хезель, одинъ изъ фермеровъ. Говоря это, онъ разломилъ одну изъ овсяныхъ булокъ, висѣвшихъ у него надъ головой, и, поджаривъ кусокъ щипцами у огня, опустилъ его въ пиво.
   -- Полно, Пёмкинъ, сказалъ Тонсонъ: -- оставь старуху лежать спокойно въ гробу.
   -- Странно! продолжалъ Пёмкинъ:-- вотъ этотъ пёсъ, что лежитъ у меня въ ногахъ, никогда не могъ пройдти ночью спокойно мимо ея избы. А въ ту ночь, какъ она умерла, Господи Боже мой! послушали бы вы какой вой поднялъ Гекторъ!.. А я еще тогда и не зналъ, что она отправилась.
   -- Э! неужто и въ-самомъ-дѣлѣ? спросилъ Дикконсъ, причемъ еще нѣсколько человѣкъ вынули трубки изо рта и посмотрѣли съ удивленіемъ на Пёмкина.
   -- Мнѣ это не очень-то нравилось, увѣряю васъ, сказалъ Пёмкинъ.
   -- Ха, ха, ха! Ха, ха! засмѣялся лѣсничій.
   -- Да, смѣяться не трудно; а я бьюсь объ закладъ о полгаллонѣ пива, что вы не пойдете одинъ къ той хижинѣ, гдѣ она лежитъ теперь, разумѣется въ потёмкахъ.
   -- Я пойду! воскликнулъ Хиггсъ торопливо, собираясь оставить свою трубку.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! ты, братъ, привыкъ къ мертвымъ людямъ, отвѣчалъ Пёмкинъ, и послѣ нѣсколькихъ шутокъ, они всѣ замолчали.
   -- Бетсъ отправилась разомъ, не правда ли? спросилъ трактирщикъ.
   -- Да, она скончалась, какъ говорятъ, словно свѣчка, которую задули, отвѣчалъ Джоббинсъ, одинъ изъ фермеровъ.-- При ней не было никого въ эту пору, кромѣ моей жены. За ночь передъ тѣмъ, она вдругъ принялась хрипѣть. Моя Селль (которая ходила за ней ужь долго, въ послѣднее время, по приказанію барыни) сказываетъ, что старуха Бессъ была очень-встревожена, еще за недѣлю до праздниковъ, какимъ-то пріѣзжимъ изъ Лондона.
   -- Да, да, сказывалъ кто-то: -- я слыхалъ объ этомъ. Скажите-ка, что жь это такое было? Чего онъ отъ нея хотѣлъ?
   -- Ну, этого я порядкомъ не знаю. Только онъ, кажись, зналъ кое-что о роднѣ этой старухи и привезъ съ собой книгу, и разспрашивалъ у нея, какъ моя Селль говоритъ, много чего о старыхъ людяхъ и о томъ, что было давно.
   -- Къ-чему жь онъ это дѣлалъ? спросилъ Дикконсъ: -- вѣдь Бетсъ была не въ своемъ умѣ послѣднія десять лѣтъ: это я знаю навѣрно.
   -- Ну, этого я не могу вамъ сказать. Онъ, кажись, много любопытствовалъ и допытывался тоже насчетъ Библіи и молитвенника этой старухи (она берегла ихъ всегда въ своемъ старомъ мѣшкѣ) и Селль говоритъ, что она бормотала много чего-то посвоему этому человѣку, и какъ-будто знала иныхъ людей, про которыхъ онъ ее разспрашивалъ. И Селль еще говоритъ, что она какъ-то не въ духѣ была съ-тѣхъ-поръ и часто плакала и разговаривала сама съ собой.
   -- Я слышалъ, сказалъ хозяинъ: -- что сквайръ съ пасторомъ были у нея въ первый день праздника, и что она говорила много странныхъ вещей, и что сквайръ, казалось, какъ-будто бы былъ пораженъ немножко, знаете, то-есть, этакъ... пораженъ.
   -- Да, такъ и моя Селль разсказываетъ, но можетъ, это она и сама выдумала, отвѣчалъ Джоббинсъ.
   Тутъ наступило молчаніе.
   -- Барыня, сказалъ могильщикъ:-- заказала на завтрашній день сдѣлать приличныя похороны.
   -- Хм! Я никогда не думалъ ничего дурнаго о старой Бетсъ, сказалъ одинъ, потомъ и другой, и третій; и всѣ курили нѣсколько минутъ свои трубки въ молчаніи.
   -- А насчетъ пріѣзжихъ изъ Лондона, началъ вдругъ могильщикъ: -- не знаетъ ли кто чего-нибудь о тѣхъ двухъ, что были въ церкви въ послѣднее воскресенье? Такихъ двухъ павлиновъ мнѣ отъ-роду не случалось видывать.
   -- А вотъ я вамъ скажу, кое-что о нихъ, произнесъ Хезель, рослый, широкоплечій фермеръ, вынувъ вдругъ трубку изо рта съ неожиданной энергіей: -- парочка славныхъ молодцовъ! Нечего сказать, ха, ха! Съ недѣлю, или дней съ десять тому назадъ, какъ я переходилъ поле противъ той улицы, что идетъ за церковью, увидѣлъ я ихъ обоихъ и, подходя ближе (они меня изъ-за тына не примѣтили)... ахъ ты, Господи! повѣрите-ли: гляжу, пристаютъ къ моей дочери Джинни, которая несла какое-то лекарство отъ доктора къ моей старухѣ. Одинъ изъ нихъ, кажись, собирался ужь было и рукой-то ее за шею обнять, а другой подошелъ къ ней съ лѣвой стороны, болтая да приставая къ ней сбоку. При этихъ словахъ, одинъ молодой фермеръ, который мало вмѣшивался въ разговоръ, вдругъ вынулъ трубку изо рта и воскликнувъ: "Бездѣльники!" сѣлъ, продолжая слушать съ удивленіемъ.-- Хорошо, вотъ я и подошелъ къ нимъ сзади, по дорогѣ, такъ-что они меня не видѣли, и (тутъ онъ вытянулъ толстую, плотную, мускулистую руку) схватилъ того и другаго за воротникъ и одного изъ нихъ тряхнулъ тутъ же, хвативъ его ногой въ спину, такъ-что онъ полетѣлъ кувыркомъ, шаговъ на пять вдоль по дорогѣ, схвативъ себя руками за это мѣсто и крича во все горло: "Вы мнѣ за это дорого заплатите! Сто фунтовъ штрафу!" или что-то такое въ этомъ родѣ, ужь, право, не помню; а другой упалъ на колѣни и просилъ о пощадѣ. Ну, такъ я ему только плюнулъ въ лицо, да швырнулъ его подъ тынъ, сказавъ, что если онъ осмѣлится пошевельнуться, пока я не уйду изъ виду, такъ я ему раздроблю черепъ, да такъ бы и сдѣлалъ!
   Тутъ разгнѣванный ораторъ сунулъ опять свою трубку въ ротъ и началъ курить очень-усердно. Но дѣло на этомъ не кончилось. Молодой фермеръ, принявшій такое живое участіе въ разсказѣ, былъ тотъ самый, который выбѣжалъ на помощь миссъ Обри, когда ей угрожала опасность такого же рода, и онъ разсказалъ все это происшествіе такъ точно, какъ оно случилось, среди безмолвнаго, но сильнаго удивленія всѣхъ присутствовавшихъ. Но окончаніи разсказа, со всѣхъ сторонъ загремѣли энергическія проклятія и многіе тутъ же объявили о немедленномъ и лютомъ наказаніи, которое подлый бездѣльникъ получилъ бы отъ каждаго изъ нихъ, еслибъ кому удалось его встрѣтить.
   -- Я полагаю, сказалъ хозяинъ, только-что волненіе немного утихло: -- что это должны быть тѣ самые двое, которые останавливались здѣсь недавно, на часъ или на два. Желалъ бы я только, чтобъ вы посмотрѣли, какъ они садились верхомъ и слѣзали съ лошади -- вотъ что! Я просто помиралъ со смѣху. Тотъ, что былъ съ волосами подъ бородой, полѣзъ съ правой стороны, а другой какъ-будто боялся, чтобъ лошадь его не укусила.
   -- Ха, ха, ха! захохотали всѣ.
   -- Я думалъ, право, что оба они свалятся, неотъѣхавъ и десяти шаговъ.
   -- Страпно какъ-то! Далось имъ мое кладбище! сказалъ могильщикъ, ставя стаканъ на столъ и собираясь набить себѣ новую трубку. Все ходили да смотрѣли между этими, старинными надгробными камнями, тамъ, что за старымъ деревомъ, и одинъ изъ нихъ записывалъ что-то такое у себя въ книгѣ. Они, значитъ, вѣрно писатели!
   -- То-есть, стало-быть, ученые я полагаю, сказалъ Дикконсъ: -- да чортъ побери ученость въ такихъ гусяхъ какъ они!
   -- Думаю я, ужь не собираются ли они списать картину съ барскаго дома у себя въ книгѣ, сказалъ могильщикъ. Они разспрашивали много чего о тѣхъ, кто тамъ живетъ, а также, особенно, объ отцѣ сквайра и о другихъ былыхъ людяхъ, имена которыхъ мнѣ приходили на память, когда они о нихъ говорили, но о которыхъ я не слыхалъ, вотъ ужь будетъ лѣтъ сорокъ. И одинъ изъ нихъ (тотъ, что покороче, да и такой смѣшной, чортъ его возьми, точно какъ та обезьяна, одѣтая въ человѣческое платье, что показывали на прошедшей ярмаркѣ въ Грильстонѣ), говорилъ куда-какъ красно о молодой миссъ.
   -- Ну, кабы я услыхалъ ея имя изъ его грязнаго рта, я-бъ ему тутъ же всѣ зубы повыбилъ! воскликнулъ Тонсонъ.
   -- Э, Господи! да онъ ничего не говорилъ дурнаго; только такъ, разные пустяки болталъ; а другому-то, кажись, и не нравилось, что онъ такъ себя ведетъ. Маленькій-то говорилъ, что миссъ, дескать, премилая дѣвушка, или что-то такое въ этомъ родѣ, и что онъ надѣется, что они съ ней современемъ подружатся, а, ха!
   -- Какъ, съ этой моськой! возразилъ Пёмкинъ, поглядывая съ такимъ видомъ, какъ-будто бы онъ собирался швырнуть маленькаго могильщика въ каминъ, за одно то, что онъ упомянулъ о такой вещи.
   -- Я полагаю, что они изъ Лондона, такъ, вѣрно, и разныя столичныя проказы привезли съ собой оттуда; потому-что я еще въ жизнь не слыхивалъ, чтобъ кто-нибудь себя велъ такъ, какъ они, сказалъ Тонсонъ.
   -- Одинъ изъ нихъ, тотъ, что дѣлалъ мнѣ самъ всѣ вопросы и записывалъ ихъ себѣ въ книгу, кажись, какъ-будто малый не промахъ, въ своемъ родѣ; но о маленькомъ я не могу этого сказать, замѣтилъ Хиггсъ. Господи! я едва могъ глядѣть ему прямо въ глаза безъ смѣху -- такой шутъ! Носилъ съ собой хлыстъ съ серебрянымъ набалдашникомъ и все похлёстывалъ имъ свои ноги (посмотрѣли бы вы, какъ плотно обтянуты было на нихъ брюки; головой вамъ ручаюсь, что Тимъ Тимкинсъ никогда и похожаго ничего не видалъ!), похлёстывалъ, говорю, свои ноги хлыстикомъ, какъ-будто бы ему звукъ этотъ нравился.
   -- Еслибъ я былъ возлѣ него, замѣтилъ Хёзель: -- я бы его избавилъ отъ труда; только ужь я бы его стегнулъ по другому мѣсту.
   Общество захохотало и вслѣдъ затѣмъ разговоръ перешелъ на другіе предметы.
   -- Что сквайръ сдѣлалъ много въ Парламентѣ передъ праздниками? спросилъ могильщикъ у Дикконса.
   -- Да, онъ хлопоталъ очень объ устройствѣ этой дороги отъ моста въ Харклеѣ до Хильтона.
   -- Да; это сократило бы объѣздъ на добрыя четыре мили, еслибъ дѣло уладилось.
   -- Слыхалъ я, что паписты собираются опять забрать верхъ, чего Боже сохрани! сказалъ могильщикъ, послѣ новаго молчанія.
   -- Сквайръ говорилъ недавно рѣчь объ этомъ предметѣ, которая ихъ въ-конецъ утопила, замѣтилъ Дикконсъ.
   -- Да чего имъ надо? спросилъ хозяинъ у Дикконса, о которомъ и онъ и всѣ присутствующіе имѣли очень-высокое понятіе.
   -- Они говорятъ, что имъ ничего не нужно, кромѣ ихъ собственности и свободы и другаго тому подобнаго, замѣтилъ Хиггсъ.
   -- Еслибъ ты былъ пастухъ, мистеръ Хиггсъ, возразила, Дикконсъ: -- и тебя бы стали просить, чтобъ ты пустилъ въ свое стадо къ овцамъ штукъ десять или двѣнадцать волковъ и разсказывали тебѣ, какъ они станутъ мирно и дружелюбно съ овцами обращаться, что ты, пустилъ бы ихъ или не пустилъ?
   -- Да, да, оно такъ, справедливо, конечно, сказалъ дьячокъ.
   -- Итакъ, вы все-таки не будете рубить этого стараго вяза, мистеръ Дикконсъ? спросилъ Тонсонъ.
   -- Нѣтъ, миссъ одержала въ ту пору побѣду надъ сквайромъ и надъ мистеромъ Батерсомъ, и старое дерево не только осталось стоять попрежнему, но намъ еще велѣно присматривать за нимъ больше прежняго.
   -- Что это нашей миссъ такъ полюбилось это дерево? Оно такое, кажись, дряхлое, невзрачное.
   -- Еслиба, ты былъ тамъ, когда она упрашивала, такъ-сказать, пощадить его жизнь, отвѣчалъ Дикконсъ довольно-горячо: -- и видѣлъ бы ее, и слышалъ бы ея голосъ, такой нѣжный, какъ сливки -- ты бы никогда этого не забылъ, ужь я тебѣ говорю.
   -- А что, вѣдь такой красавицы, какъ сквайрова сестра, я чай, въ цѣломъ графствѣ не съищешь? замѣтилъ могильщикъ.
   -- Нѣтъ, ни даже въ цѣлой Англіи! Если кто найдетъ, я сейчасъ готовъ заплатить 100 фонтовъ.
   -- А гдѣ вы найдете молодую леди, которая бы расхаживала по деревнѣ какъ она? Она была у Фиби Вилльямсъ въ ту пору ночью, несмотря ни на снѣгъ, ни на потёмки!
   -- Ужь еслибъ мнѣ только попалъ подъ-руку этотъ гусь, перебилъ молодой фермеръ, ея защитникъ.
   -- Я удивляюсь, отчего это она не выберетъ себѣ никого, тамъ, въ Лондонѣ, чтобъ выйдти за-мужъ?
   -- Теперь ужь вѣрно скоро выпадетъ ей на долю какой-нибудь деликатный, важный женихъ, сказалъ Хезель.
   -- А лакомое будетъ она блюдо для того, кому судьба ее подар итъ! замѣтилъ Дикконсъ.
   -- Да, будетъ! подтвердили многіе съ жаромъ.
   -- Ну, не знаю, произнесъ Тонсонъ:-- ужь прошу не прогнѣваться, мистеръ Дикконсъ, а на мой вкусъ молодая барыня будетъ почище. Она, этакъ, немножко полнѣе, пышнѣе и сама такая бѣлая, а волоса черные, какъ уголь.
   -- Да, такихъ двухъ женщинъ въ цѣломъ свѣтѣ не съищещь! отвѣчалъ Дикконсъ тономъ, недопускающимъ возраженія. Въ эту минуту Гекторъ вдругъ поднялся на ноги и, подойдя къ дверямъ, остановился, нюхая воздухъ съ вопросительнымъ видомъ.
   -- Ну, что такое этотъ пёсъ чуетъ, желалъ бы я знать? сказалъ Пёмкинь, съ любопытствомъ, наклоняясь впередъ.
   -- Слѣпую Бетсъ, отвѣчалъ Томсонъ, подмигнувъ глазомъ и улыбаясь. Въ эту минуту сильный стукъ раздался въ дверяхъ, которыя тотчасъ были отворены хозяиномъ. Въ комнату вошелъ одинъ изъ слугъ барскаго дома въ одеждѣ, побѣлѣвшей отъ снѣга и съ лицомъ, почти такимъ же бѣлымъ, отъ явнаго волненія.
   -- Что это, братецъ, что съ тобой? спросилъ Дикконсъ, встревоженный наружностью вошедшаго.-- Испугался что ли чего-нибудь?
   -- Ахъ Боже мой! Боже мой!.. началъ тотъ.
   -- Да что съ тобою? Что ты, пьянъ, или съума сошелъ, или испугался чего? На-ка, выпей немножко, говорилъ Тонсонъ; но тотъ отказался.
   -- Охъ, господа! плохо, плохо тамъ, въ барскомъ домѣ!
   -- Что такое? закричали всѣ разомъ, вставая и окружая пришедшаго.
   -- Коли ты пьянъ, Джонъ, замѣтилъ Дикконсъ строго:-- такъ вѣдь есть средство вытрезвить тебя; смотри, не забудь.
   -- Ахъ, мистеръ Дикконсъ, я и самъ не знаю, что со мной дѣлается отъ горя и страха! Говорятъ, что и сквайра и всѣхъ насъ скоро выгонятъ изъ Яттона!
   -- Какъ! воскликнули всѣ въ одинъ голосъ.
   -- Да такъ. Кто-то другой на него претендуетъ; а мы всѣ должны вонъ! Охъ, Господи, Господи! Никто не говорилъ ни слова цѣлую минуту, и смущеніе написано было на каждомъ лицѣ.
   -- Садись сюда, Джонъ, сказалъ наконецъ Дикконсъ:-- и разсказывай намъ все, что ты знаешь; иначе мы цѣлою толпою отправимся въ барскій домъ.
   Принужденный выпить съ полстакана пива, онъ началъ:
   -- Ужь всѣ эти дни что-то недоброе затѣвалось. Это замѣтно было по лицу сквайра; но онъ держалъ все про-себя. Стряпчій Паркинсонъ и другой съ нимъ вмѣстѣ, пріѣзжали недавно по почтѣ изъ Лондона; а вчера вечеромъ сквайръ получилъ письмо, которое, кажись, все порѣшило. Ужь такая тревога была вчера у сквайра съ молодой барынею и съ миссъ! А сегодня пасторъ приходилъ и сидѣлъ долго одинъ съ старою леди, съ которою потомъ сдѣлался ударъ, или припадокъ, или другое что-то такое въ этомъ родѣ, и доктора изъ Грильстона сидятъ у насъ ужь цѣлый день, и молодая барыня тоже слегла въ постель и захворала.
   -- А что же самъ сквайръ и миссъ? спросилъ кто-то, послѣ долгаго молчанія между всѣми присутствовавшими.
   -- Охъ! у васъ бы сердце надорвалось, когда бы вы ихъ увидѣли! отвѣчалъ Джонъ сквозь слёзы.-- Оба блѣдны какъ смерть; онъ въ такой страшной печали, но съ лица еще какъ-то спокойнѣе; а она-то, нѣтъ, нѣтъ, да и начнетъ ломать себѣ руки, и оба то-и-дѣло, что ходятъ отъ постели старой барыни къ молодой. Нѣтъ, ужь хоть бы въ домѣ было съ полдюжины покойниковъ, такъ и то, кажется, не могло бы быть хуже. Ни сквайръ, ни миссъ крохи не брали въ ротъ цѣлый день!
   Во всей комнатѣ, надо правду сказать, не было ни одного взгляда неотуманеннаго слезами, ни одного голоса, незапинавшагося отъ внутренняго ощущенія.
   -- Кто тебѣ сказалъ, что сквайръ теряетъ имѣніе? спросилъ Дикконсъ.
   -- Мы узнали объ этомъ не больше какъ съ часъ тому назадъ. Мистеръ Паркинсонъ, какъ кажется, по приказанію самого сквайра, сказалъ объ этомъ Ватерсу, а тотъ объявилъ намъ, прибавивъ, что безполезно было бы держать такую вещь въ тайнѣ, и что намъ всѣмъ надо было знать причину такой большой тревоги.
   -- Да кто же будетъ владѣть имѣніемъ вмѣсто сквайра? спросилъ наконецъ Тонсонъ голосомъ, задыхающимся отъ досады и горести.
   -- Покуда еще одинъ Богъ знаетъ; но кто бы ни былъ, а изъ насъ, слугъ, не найдется ни одного, который бы не пошелъ вслѣдъ за сквайромъ, хоть даже въ тюрьму -- за это я вамъ отвѣчаю!
   -- Я лѣсничій сквайра Обри, сказалъ Тонсонъ, нахмуривъ брови и сверкая глазами: -- сквайра Обри, а не кого-нибудь другаго. Круто должно прійдтись, прежде нѣмъ другой тутъ будетъ охотиться...
   -- Но вѣдь, если есть законы у насъ въ государствѣ, то справедливость должна быть на сторонѣ сквайра. Онъ и семейство его владѣли такъ долго этимъ имѣніемъ! сказалъ одинъ изъ фермеровъ.
   -- Я вамъ скажу кое-что, произнесъ Пёмкинъ таинственно:-- у меня на душѣ будетъ гораздо-спокойнѣе, когда Джонасъ закопаетъ эту старуху Бетсъ поскорѣе въ землю.
   -- Слѣпую Бетсъ! воскликнулъ Тонсонъ съ очень-серьёзнымъ, чтобъ не сказать встревоженнымъ лицомъ.-- Странно, однакожы вѣрно старая колдунья не имѣла участія въ этомъ дѣлѣ!
   -- О, нѣтъ, бѣдная старуха тутъ ни въ чемъ не виновата.
   -- Въ наше время колдуньи больше не водятся, воскликнулъ Джонасъ.-- Она тутъ не виновата, ужь я вамъ ручаюсь. Ну, стала ли бы она пускаться на такія штуки! Да вѣдь она жила Богъ-знаетъ съ-какихъ-поръ благодѣяніями семейства сквайра.
   -- Ну, а все-таки, я говорю: чѣмъ скорѣе ее закопаютъ въ землю, тѣмъ лучше, сказалъ Тонсонъ, стукнувъ рукой по столу.
   -- У пастора есть отборная проповѣдь: объ утратѣ богатства, замѣтилъ Хиггсъ какимъ-то страннымъ и печальнымъ голосомъ.-- Надо надѣяться, что онъ будетъ говорить ее въ слѣдующее воскресенье.
   Скоро послѣ того маленькое общество разошлось, и всякій изъ присутствовавшихъ унесъ съ собою больше горя и изумленія, чѣмъ когда-нибудь прежде ему случалось испытывать. Дурныя новости скоро летаютъ; и та, которая только-что принесена была изъ барскаго дома, спустя нѣсколько часовъ послѣ того, какъ о ней говорили въ трактирѣ, распространила печаль и тревогу между людьми всѣхъ состояній на нѣсколько миль вокругъ Яттона.
  

ГЛАВА X.

   Повѣрите ли вы? Несмотря на все, что произошло между Тэг-Рэгомъ и Титмаузомъ, они-таки положительно помирились! Все это было мастерски устроено Геммономъ. Услышавъ отчетъ разбѣшеннаго Титмауза о позорномъ изгнаніи его изъ Атласной Дачи, Геммонъ расхохотался отъ вссй души, хоть и не-очень-громко, и этотъ хохотъ превратился, наконецъ, въ припадки внутренняго смѣха, нападавшіе на него почти цѣлый день; причиною чего было, вопервыхъ, пріятное сознаніе впечатлѣнія, очевидно, произведеннаго его собственною догадливостью на могущественный разсудокъ Титмауза, а вовторыхъ, тонкая оцѣнка низости и безсмыслія Тэг-Рэга. Я не думаю этимъ сказать того, что Титмаузъ сообщилъ мистеру Геммону такой же ясный и опредѣлительный отчетъ объ этомъ происшествіи, какой, мы надѣемся, читатель получилъ отъ насъ, по все-таки онъ сказалъ довольно, чтобъ дать мистеру Геммону возможность понять вполнѣ истинное положеніе дѣла. "Хорошо", тотчасъ подумалъ Геммонъ; "но что же будемъ мы теперь дѣлать съ Титмаузомъ? Куда намъ дѣвать эту маленькую, безпокойную мартышку, покуда цѣли и выгоды ея хозяевъ (а на это имя господа Кверкъ, Геммонъ и Снапъ имѣли полное право, потому-что, все-таки, вѣдь они же его поймали, хоть до-сихъ-поръ и не успѣли сдѣлать ручнымъ), не позволятъ выпустить ее на-показъ передъ публикой, чтобъ тѣшить и изумлять зрителей кривляньями этой мартышки". Такой-то вопросъ занималъ мысли Геммона, покуда его спокойные, сѣрые, пронзительные глаза устремлены были на Титмауза съ большимъ, повидимому, вниманіемъ къ тому, что онъ разсказывалъ. Этотъ послѣдній джентльменъ прежде всего сообщилъ повѣсть о своихъ обидахъ Снапу, который, въ ту же минуту, потирая себѣ руки, предложилъ обратиться съ жалобою въ Клеркенвельскія Засѣданія {Смотри главу III, страницу 75-ю. Прим. перевод.}; но мысль эта, приводившая въ восторгъ Титмауза, была довольно-сурово отвергнута мистеромъ Геммономъ, причемъ Снапъ пожалъ плечами, съ немножко-сконфуженнымъ видомъ, но съ горькою улыбкой на своемъ остромъ и жесткомъ лицѣ. Подобно многимъ людямъ съ дѣятельнымъ, но мелкимъ умомъ, людямъ, съ раннихъ поръ, вышколеннымъ къ какому-нибудь спеціальному роду дѣла, Снапъ былъ способенъ къ машинальной работѣ, къ простой дѣятельности механизма; но, какъ говоритъ пословица, не могъ видѣть далѣе своего носа. Всякое маленькое сплетеніе обстоятельствъ, допускавшее возможность тяжбы, разомъ приводило ему на умъ какой-нибудь извѣстный способъ или уловку, безо всякаго отношенія къ другимъ, побочнымъ соображеніямъ, безо всякой связи, съ какимъ бы то ни было общимъ планомъ дѣйствія. Движимый побужденіями самаго мелкаго сорта, онъ не въ-состояніи былъ отказаться отъ немедленной выгоды, отъ преимущества минутнаго для достиженія дальнѣйшей цѣли, которую онъ положительно не могъ сохранить у себя въ головѣ на нѣсколько минутъ сряду, такъ, чтобъ она могла имѣть какое-нибудь, хоть малѣйшее вліяніе на его поступки. Какая противоположность съ Геммономъ!
   Говоря языкомъ физіологовъ, нѣкоторыя изъ особъ, появлявшихся въ этомъ разсказѣ, въ томъ числѣ и Титмаузъ, Тэг-Рэгъ (съ его милой супругой и дочерью), Хекебекъ, Снапъ и даже самъ старый Кверкъ, могутъ быть сравнены съ пресмыкающимися, низко-стоящими на ступеняхъ животной жизни. Простая организація ихъ однимъ взмахомъ скалпеля можетъ быть вполнѣ обнаружена глазу; но на Геммона я смотрю, какъ на созданіе, принадлежащее къ гораздо-высшему классу, обладающее несравненно-болѣе сложнымъ внутреннимъ устройствомъ организма, устройствомъ, приспособленнымъ къ отправленію высшаго рода дѣятельности и которое, поэтому, требуетъ диссекціи гораздо-болѣе тщательной; но не слѣдуетъ изъ этого заключать, чтобъ я ужь покончилъ съ кѣмъ-нибудь изъ этихъ господъ.
   Геммонъ видѣлъ, что изъ Тэг-Рэга, если за него взяться, какъ слѣдуетъ, можно будетъ извлечь большую пользу. Тэг-Рэгъ имѣлъ деньги; Тэг-Рэгъ былъ эгоистъ и, по-своему, тоже человѣкъ честолюбивый. Онъ имѣлъ единственную дочь; и еслибъ, какимъ-нибудь образомъ ихъ можно было опять свести на мировую съ Титмаузомъ и связать узами твердой дружбы, то такая тѣсная связь современемъ и при извѣстныхъ обстоятельствахъ могла бы быть очень-полезна. Въ случаѣ, напримѣръ, еслибъ во время тяжбы потребовались расходы слишкомъ-значительные, почему бы тогда Тэг-Рэгу не согласиться дать въ займы своему будущему зятю, человѣку съ десятью тысячами годоваго дохода въ виду; или, положимъ, напримѣръ, что послѣ всего ужь сдѣланнаго, несмотря на всѣ разсчеты и соображенія, дѣло ихъ лопнетъ, и всѣ заботы, старанія и издержки пойдутъ разомъ къ чорту... Скверно! Но еслибъ Тэг-Рэга помаленьку довести до того, чтобъ онъ согласился или сдѣлать какую-нибудь дѣйствительную ссуду, или просто поручиться за Титмауза... А! это было бы очень, очень-недурно, говорили гг. Кверкъ и Геммонъ. Но затѣмъ, все-таки Титмаузъ былъ очень-невѣрное орудіе, дурень, на котораго трудно было положиться и который могъ зайдти слишкомъ-далеко.
   -- Вы забываете, Геммонъ, сказалъ мистеръ Кверкъ: -- что я не боюсь этой дѣвчонки Тэг-Рэга; потому-что дайте только Титмаузу увидѣть -- хмъ... Онъ вдругъ остановился и посмотрѣлъ на Геммона съ замѣшательствомъ.
   -- Да, разумѣется, я понимаю, отвѣчалъ Геммонъ спокойно, и дѣло обошлось безъ дальнѣйшихъ объясненій. "Если только когда-нибудь", прибавилъ онъ мысленно: "миссъ Кверкъ или миссъ Тэг-Рэгъ сдѣлается мистриссъ Титмаузъ, то я... ну, тогда я не тотъ человѣкъ, за котораго я себя принимаю".
   Нѣсколько дней спустя послѣ изгнанія своего изъ Атласной Дачи, ни разу даже и близко не подходивъ къ квартирѣ Тэг-Рэга, въ Оксфордской Улицѣ и, однимъ словомъ, не видавъ и не слыхавъ ничего о Тэг-Рэгѣ или о чемъ-нибудь, что бъ имѣло къ нему хоть малѣйшее отношеніе, Титмаузъ переѣхалъ въ маленькую, но очень-приличную квартиру, въ окрестностяхъ Хеттонъ-Гардена {Улица.}, приготовленную для него мистеромъ Кверкомъ. Мистриссъ Сквальлёпъ была очень растрогана, прощаясь съ Титмаузомъ, который далъ ея сыну шесть пенсовъ за то, что тотъ снесетъ сундуки внизъ по лѣстницѣ до наемной кареты, стоявшей въ Оксфордской Улицѣ, у входа.
   -- Я всегда, сэръ, чувствовала къ вамъ материнскую привязанность, по-моему, на мой смиренный ладъ, говорила мистриссъ. Сквадьлёпъ, очень-почтительнымъ образомъ и низко присѣдая.
   -- Хмъ! у меня нѣтъ съ собой мелочи, моя милая, отвѣчалъ Титмаузъ, съ важнымъ видомъ надѣвая бѣлыя лайковыя перчатки.
   -- Боже мой! мистеръ Титмаузъ! воскликнула эта женщина, едва не заплакавъ: -- я и не думала просить у, васъ денегъ, ни для себя, ни для своихъ; да вѣдь нельзя же не пожалѣть, прощаясь со старымъ жильцомъ, вы сами знаете, сэръ!
   -- Хмъ! и такъ далѣе. Ну, хорошо, моя милая, прощай, прощай!
   -- Прощайте, сэръ, да благословитъ васъ Богъ! Теперь вы становитесь богатымъ человѣкомъ! Извините, сэръ. Она схватила его за руку и пожала ее горячо.
   -- Чортъ возьми! сударыня, что это за нахальство! воскликнулъ Титмаузъ, удивленный дерзостью такого поступка, и съ чувствомъ оскорбленнаго достоинства спустился медленно внизъ по лѣстницѣ.
   -- Ну, я этого не ожидала! Вотъ тебѣ что, маленькая бестія! произнесла мистриссъ Сквальлёпъ, щелкнувъ пальцами, какъ только затихли послѣдніе шаги его по лѣстницѣ.-- Хорошо или дурно съ тобой обращайся, тебѣ все-равно, гнусная ты мартышка! Ты только на то и годишься, чтобъ торчать гдѣ-нибудь въ окошкѣ портнаго, для вывѣски платьевъ. Ужь я головой ручаюсь, что ты добромъ не кончишь! Будь какъ хочешь богатъ, а все останешься дурнемъ, такимъ же, какъ быль!
   На новой квартирѣ мистеръ Геммонъ имѣлъ длинное свиданіе съ Титмаузомъ, и послѣ долгихъ, искусныхъ стараній, успѣлъ, наконецъ, помирить его съ мыслью о возобновленіи прежнихъ отношеній съ Тэг-Рэгомъ, въ случаѣ, если этотъ джентльменъ станетъ съ покорностью простъ у него прощенія въ своемъ недавнемъ, отвратительномъ поступкѣ. На другой же день послѣ того, мистеръ Геммонъ отправился въ Оксфордскую Улицу и снова явился передъ Тэг-Рэгомъ, который стоялъ опершись на прилавокъ въ своемъ магазинѣ, стоялъ задумчиво, съ перомъ, заткнутымъ за ухо, и съ засунутыми въ карманы руками. Десять дней прошло, какъ онъ выгналъ маленькаго обманщика Титмауза изъ Атласной Дачи, и все это время не имѣлъ о немъ ни слуху, ни духу. При первомъ взглядѣ на Геммона, онъ встрепенулся невольно и внутреннее смущеніе покрыло его грубое, глубоко-изрытое оспою лицо какимъ-то мертвенно-блѣднымъ оттѣнкомъ.
   Что такое затѣвалось? Зачѣмъ мистеръ Геммонъ пришелъ къ нему, такъ долго спустя послѣ того, что случилось? Мистеръ Геммонъ, который, увидѣвъ свою ошибку, долженъ былъ бросить Титмауза совершенно? Тэг-Рэгъ до смерти боялся этого человѣка, который, какъ страшный змѣй, тихо и грозно скользнулъ къ нему въ магазинъ! Какое спокойное, невозмутимое обращеніе! Какой вкрадчивый, хитрый, любезный и вмѣстѣ зловѣщій тонъ голоса! Какой пронзительный взоръ! Какая адская улыбка! Тэг-Рэгъ похожъ былъ на вола, вздрогнувшаго при видѣ лоснистыхъ изгибовъ гремучей змѣи, тихо ползущей къ нему въ высокой травѣ. Одинъ взглядъ на грозную красоту ея пестрой кожи, одинъ мигъ -- и все кончено.
   Но если великолѣпный мыльный пузырь Титмаузова богатства дѣйствительно лопнулъ такъ, какъ онъ самъ ему объ этомъ разсказывалъ, то зачѣмъ же Геммонъ теперь у него? подумалъ Тэг-Рэгъ. Съ напрасною попыткою принять презрительный и грозный видъ въ отвѣтъ на ласковый поклонъ Геммона, онъ повелъ его черезъ весь магазинъ, въ ту самую маленькую комнату, гдѣ сдѣлано было прежде такое изумительное открытіе. Геммонъ началъ очень сладкимъ голосомъ живо изображать степень уголовной отвѣтственности, которой мистеръ Тэг-Рэгъ подвергнулъ себя, нанесши такую непозволительную обиду Титмаузу, собственному его гостю, на зло всѣмъ законамъ и обычаямъ гостепріимства. Тэг-Рэгъ съ бѣшенствомъ привелъ въ свое оправданіе гнусный обманъ Титмауза; но совершенно опѣшилъ, услыхавъ въ отвѣтъ, что это нисколько не послужитъ къ его извиненію. Доказавъ наконецъ Тэг-Рэгу, что онъ вполнѣ зависитъ отъ великодушія Титмауза, который можетъ, если захочетъ подвергнуть его и штрафу и тюремному заключенію, мистеръ Геммонъ вдругъ поразилъ его какъ громомъ, объявивъ, что Титмаузъ только морочилъ его, но что онъ дѣйствительно находится, по-прежнему, въ томъ же самомъ блестящемъ положеніи, о которомъ Геммонъ разсказывалъ Тэг-Рэгу прежде; мало того, что онъ съ каждой недѣлей приближается къ полному и безотчетному обладанію имѣніемъ, приносящимъ въ годъ, но меньшей мѣрѣ 10,000 фунтовъ, но что со стороны ихъ (гг. Кверка, Геммона и Снапа) требуется все болѣе и болѣе попеченія и заботливости, чтобъ охранять своего кліента отъ жадности заимодавцевъ, которые, какъ водится, пронюхали уже свою добычу, и т. д. Тэг-Рэгъ сначала выпучилъ глаза отъ удивленія, а потомъ поблѣднѣлъ ужасно и почувствовалъ какое-то удушье въ сердцѣ. О! думалъ онъ, дочь его потеряла эту золотую добычу и потеряла по его винѣ, отъ его глупаго поведенія! Онъ желалъ бы въ эту минуту провалиться сквозь землю; а мистеръ Геммонъ тѣмъ временемъ говорилъ ему, что онъ не можетъ объяснить себѣ страннаго поведенія Титмауза при этомъ несчастномъ случаѣ иначе, какъ приписавъ все происшедшее достоинству тѣхъ превосходныхъ винъ, которыми онъ слишкомъ-щедро былъ угощенъ въ Атласной Дачѣ, и дѣйствіе ихъ (прибавилъ Геммонъ съ тонкимъ выраженіемъ въ лицѣ, совершенно-очаровавшимъ Тэг-Рэга), за одно съ другимъ, болѣе-нѣжнымь вліяніемъ совершенно оковало способности молодаго, пламеннаго Титмауза. Нельзя и сомнѣваться, продолжалъ онъ, въ истинной цѣли Титмауза при этомъ поступкѣ. Онъ, вѣроятно, хотѣлъ испытать искренность и безкорыстіе привязанности, замѣченной имъ въ одной особѣ, прежде чѣмъ дозволить себѣ открыть передъ нею вполнѣ свои нѣжныя и страстныя чувства (бѣднаго Тэг-Рэга при этомъ бросило въ потъ) и что никто не оплакиваетъ такъ горько неожиданныхъ послѣдствій этого опыта, какъ самъ мистеръ Титмаузъ.
   Мистеръ Тэг-Рэгъ нѣсколько минутъ сряду едва могъ припомнить гдѣ онъ и что съ нимъ, на головѣ или на ногахъ онъ сидитъ -- такъ восхитителенъ и совершенно-непредвидѣнъ былъ результатъ посѣщенія мистера Геммона. Но только-что способности его успѣли прійдти немножко въ порядокъ послѣ такого сильнаго замѣшательства, какъ онъ въ ту же минуту и почти не давая себѣ времени перевести духъ, пустился увѣрять Геммона, что ни одно еще происшествіе во всей его жизни не заставило его такъ горько каяться, какъ этотъ поступокъ съ Титмаузомъ; что, безъ сомнѣнія, онъ послѣдовалъ невольно (въ чемъ онъ, къ стыду своему, долженъ признаться) примѣру Титмауза и выпилъ болѣе обыкновеннаго за столомъ, и что, между прочимъ, онъ ясно замѣтилъ, также какъ и мистриссъ Тэг-Рэгъ, взаимныя отношенія между Титмаузомъ и его дочерью, и что обѣ онѣ, и жена о дочь его, были больны послѣ этого несчастнаго вечера и не переставали упрекать его, Тэг-Рэга, въ ужасномъ поведеніи его при этомъ случаѣ. Дочь, въ-особенности, прибавилъ онъ, худѣетъ со дня на день замѣтно, и онъ собирается послать ее куда-нибудь за городъ на короткое время, потому-что она, бѣдная, таетъ какъ свѣчка.
   Все это мистеръ Геммонъ слушалъ съ такимъ спокойнымъ, довольнымъ и полнымъ участія взоромъ, что мистеръ Тэг-Рэгъ пришелъ въ совершенный восторгъ, несомнѣваясь ни мало, что Кверкъ повѣрилъ всему его оправданію, отъ слова до слова. Но когда тотъ объявилъ восхищенному Тэг-Рэгу, что настоящій визитъ его былъ сдѣланъ по убѣдительной просьбѣ самого Титмауза, желавшаго, чтобъ Кверкъ предложилъ за него вѣтвь примиренія, въ смиренной надеждѣ, что она будетъ принята -- о! тогда восторгъ Тэг-Рэга не находилъ предѣловъ. Онъ едва не выбѣжалъ въ магазинъ и не отдалъ своимъ конторщикамъ приказанія продавать товары во все остальное время дня съ уступкою 1 1/2 процента противъ обыкновенной цѣны! Мистеръ Геммонъ написалъ ему тутъ же адресъ Титмауза, прибавивъ, что посѣщеніе съ его стороны будетъ принято съ благодарностью. "Такія вещи трудно объяснить, не правда ли, мистеръ Тэг-Рэгъ?" говорилъ Геммонъ съ лукавою улыбкою, собираясь уйдти; въ отвѣтъ на что Тэг-Рэгъ пожалъ ему руку съ печальной гримасой, увѣряя, что онъ будетъ теперь самъ не свой цѣлый день и, прощаясь, провожалъ его черезъ весь магазинъ съ такими низкими поклонами, какъ будтобъ посѣтитель его былъ по меньшей мѣрѣ лордъ канцлеръ или лордъ меръ. Что же касается до Геммона, то, выбравшись благополучно на улицу и отойдя на безопасное разстояніе, онъ расхохотался отъ всей души, и этотъ хохотъ продолжался припадками въ продолженіе всей дороги его обратно до самаго Сеффрон-Хилля.
   Причина, такъ смѣло и искусно-выданная Геммономъ за истинную, побудившую Титмауза искать примиренія, принята была Тэг-Рэгомъ съ жадною довѣрчивостью. Всякій охотно вѣритъ тому, чего онъ желаетъ всѣмъ сердцемъ; а потому немудрено, что мистеръ Тэг-Рэгъ, любившій только одинъ предметъ на свѣтѣ (послѣ денегъ, которыя онъ обожалъ всѣми лучшими и священнѣйшими силами своей души), а именно свою дочь и считавшій ее одаренною качествами, способными возбудить любовь во всякомь, могъ повѣрить что она зажгла въ сердцѣ Титмауза такую страсть, которую не въ-состояніи была погасить даже грубая обида, ему нанесенная; но объ этомъ Тэг-Рэгъ не могъ и вспомнить безъ содроганія. Онъ насунулъ себѣ шляпу на голову, кинулся по дорогѣ къ новой квартирѣ Титмауза и очень-удачно поймалъ этого джентльмена именно въ ту минуту, когда тотъ собирался идти обѣдать въ сосѣднюю таверну. Если бъ мистеръ Тэг-Рэгъ былъ человѣкъ наблюдательный, онъ замѣтилъ бы чувство отвращенія къ нему, написанное въ каждой чертѣ лица, выраженное въ каждомъ жестѣ Титмауза, а также и то, съ какимъ трудомъ было скрываемо это чувство; но стремительная атака его преодолѣла всѣ затрудненія и взяла Титмауза приступомъ. Прежде чѣмъ разговоръ ихъ былъ конченъ, онъ успѣлъ ужь изгладить малѣйшіе слѣды негодованія въ груди своего маленькаго пріятеля. Какъ ни отлично считалъ его Геммонъ приготовленнымъ къ такой сценѣ и вооруженнымъ къ защитѣ, ничто не помогло: Тэг-Рэгъ пролилъ такое чудовищное количество сиропа въ разинутое горло и ненасытную пасть этого маленькаго животнаго, что оно произвело наконецъ желаемое дѣйствіе. Мало кто можетъ устоять противъ лести, въ какомъ бы грубомъ видѣ она ни была предложена; что же касается до Титмауза, то онъ чувствовалъ какъ эта сладкая жидкость пріятно проникала въ каждую щелочку его маленькой природы, съ которою она, повидимому, имѣла особенное сродство. Это былъ бальзамъ, это былъ опіумъ, успокоивавшій его израненное тщеславіе, услаждавшій всю его внутренность, мало того, наводнявшій ее до-того, что въ этомъ потокѣ гасли наконецъ даже слабыя искры понятливости и разсудка, зажженныя въ немъ природою. Остереженный, говоритъ пословица, все равно что вооруженный; но она не оправдала себя въ этомъ случаѣ. Титмаузъ обѣдалъ бы непремѣнно въ Атласпой-Дачѣ на слѣдующее же воскресенье, въ-слѣдствіе убѣдительныхъ приглашеній Тэг-Рэга, еслибъ онъ не вспомнилъ, что обѣщалъ ужь въ этотъ день обѣдать у мистера Кверка, на дачѣ его, въ Кембернелѣ, извѣстной подъ именемъ Алиби-Дома. Я ужь имѣлъ случай замѣтить прежде, что этотъ достойный старый джентльменъ, мистеръ Кверкъ, съ догадливостью, ему свойственною и немало изощренною долгимъ опытомъ, скоро проникъ насквозь плохо-задуманные и еще хуже-прикрытые замыслы мистера Тэг-Рэга на Титмауза. Онъ справедливо размыслилъ, что вѣрнѣйшій способъ сдѣлать эти замыслы безуспѣшными былъ познакомить Титмауза съ образомъ жизни и съ тономъ высшаго круга, съ такимъ именно, какой можно было встрѣтить въ Алиби-Домѣ и съ болѣе-милымъ и привлекательнымъ предметомъ для любви Титмауза въ особѣ миссъ Кверкъ, Доры Кверкъ, прелести и достоинства которой, безъ малѣйшаго сомнѣнія, думалъ онъ, въ одну минуту затмятъ и изгладятъ въ душѣ его образъ этого жалкаго, слабаго, пошлаго созданія, миссъ Тэг-Рэгъ. Кверкъ, между-прочимъ, ее не видалъ; но что за нужда? онъ зналъ заранѣе. Мистеръ Тэг-Рэгъ былъ порядкомъ встревоженъ, узнавъ, что большой обѣдъ готовится въ Алиби-Домѣ и что Титмаузъ долженъ быть представленъ при этомъ случаѣ единственной дочери мистера Кверка, и не могъ никакимъ образомъ удержаться, чтобъ не намекнуть кой-чего, темно и неясно, разумѣется, о сѣтяхъ, разставленныхъ довѣрчивой невинности, о корыстномъ вниманіи и о двухъ или трехъ другихъ вещахъ въ этомъ же родѣ, которыя, впрочемъ, всѣ для Титмауза были, что горохъ для стѣны. Онъ далъ слово обѣдать на Атласной Дачѣ, въ предбудущее воскресенье, и бѣдный мистеръ Тэг-Рэгъ, на прощанье, долженъ былъ этимъ удовольствоваться. Неуспѣвъ залучить Титмауза въ Кленхемъ въ одинъ изъ промежуточныхъ вечеровъ, въ которые, по словамъ его, Титмаузъ былъ особенно занятъ съ однимъ короткимъ пріятелемъ, Тэг-Рэгъ ушелъ, пожавъ его руку самымъ пылкимъ и энергическимъ образомъ. Онъ вдругъ почувствовали въ душѣ своей живѣйшую ненависть къ старому мистеру Кверку и къ его дочери, которые такъ безсовѣстно употребляли во зло свое выгодное положеніе. За всѣмъ тѣмъ, что же ему было дѣлать? Не разъ во время своего визита раздумывалъ онъ: не слѣдуетъ ли при этомъ случаѣ, предложить Титмаузу, въ долгъ или въ подарокъ, одинъ изъ пятифунтовыхъ билетовъ, которые лежали у него въ бумажникѣ? Но нѣтъ, это было сверхъ силъ человѣческой природы; онъ не могъ принудить себя къ такому подвигу и ушелъ отъ Титмауза неутративъ ни копейки изъ своего кармана.
   Джентльменъ, на котораго Титмаузъ ссылался, былъ не кто иной, какъ мистеръ Снапъ, который съ давнихъ поръ обнаружилъ къ Титмаузу большое расположеніе и не упускалъ ни малѣйшаго случая сдѣлать ему что-нибудь пріятное. Онъ быль зоркій человѣкъ и разомъ открылъ въ Титмаузѣ много качествъ, сродныхъ съ своими собственными. Онъ соболѣзновалъ отъ всей души о положеніи Титмауза, скучнѣе и уединеннѣе котораго могло ли быть что-нибудь на свѣтѣ? Неужли жь онъ долженъ былъ сидѣть, день за днемъ, въ длинныя осеннія и зимнія ночи, неимѣя никого возлѣ себя, съ кѣмъ бы сказать хоть слово; ни книги, чтобъ почитать (такой по-крайней-мѣрѣ, которая была бы интересна и стоила чтенія), ничего однимъ словомъ, чѣмъ бы развлечь свое вниманіе? "Нѣтъ", говорилъ самъ себѣ Снапъ, "я съ нимъ поступлю такъ, какъ бы я хотѣлъ, чтобъ и со мной поступили, если бъ я былъ на его мѣстѣ. Я приду и вытащу его изъ его скучной норки; я покажу ему жизнь; я дамъ ему заранѣе взглянуть на обычаи большаго свѣта, въ которомъ онъ будетъ такъ скоро играть непослѣднюю роль; я заранѣе познакомлю его съ самыми веселыми, возбудительными видами лондонской жизни". Первый глотокъ изъ этой чаши удовольствій удивительно какъ понравился Титмаузу, и онъ ощутилъ соразмѣрную благодарность къ тому, чья дружеская рука въ первый разъ поднесла къ губамъ его эту чашу. Сцены, о которыхъ до-сихъ-поръ онъ имѣлъ понятіе только изъ книгъ или по разсказамъ, но по которымъ онъ часто вздыхалъ и томился, теперь открывались передъ нимъ ежедневно, несмотря на его ограниченныя средства, и онъ былъ совершенно счастливъ. Какъ только успѣвалъ Снапъ окончить дневныя занятія свой въ конторѣ, что случалось обыкновенно къ восьми или къ девяти часамъ вечера, тотчасъ отправлялся онъ къ себѣ на квартиру и, одѣвшись, спѣшилъ къ Титмаузу, или Титмаузъ приходилъ къ нему, смотря потому, какъ у нихъ прежде было условлено. И тогда весь пространный Лондонъ лежалъ передъ ними и оставалось только выбирать.
   Иногда они рука-объ-руку и каждый съ сигарой во рту бродили по цѣлымъ часамъ, вмѣстѣ, по главнымъ улицамъ и переулкамъ города, дѣлая разныя остроумныя наблюденія и глубокія размышленія по поводу неугомонныхъ, пестрыхъ сценъ жизни, кипѣвшей со всѣхъ сторонъ вокругъ нихъ. Чаще всего отправлялись они въ театры, куда Снапъ всегда успѣвалъ достать билеты, по протекціи, за половинную цѣну. О, какую торжественную картину представлялъ театръ, когда эти два джентльмена входили важно въ пустую ложу, чувствуя, что взоры большей половины публики обращены на нихъ съ пріятнымъ удивленіемъ! Одинъ такой вечеръ перевѣшивалъ въ глазахъ Титмауза цѣлый годъ прежняго ничтожества и горя. Послѣ театра отправлялись они въ какую-нибудь дымную и шумную таверну, сіявшую въ блескѣ газовыхъ огней, пропитанную ароматнымъ запахомъ табаку, вина и портера, вмѣстѣ съ аппетитными испареніями дымящихся почекъ, бараньихъ котлетъ, бифстекса, устрицъ, варенаго сыра, печенаго сыра, гренковъ, поджаренныхъ съ сыромъ; въ одну изъ тѣхъ тавернъ, гдѣ люди, прикованные впродолженіе дня къ столамъ или прилавкамъ, празднуютъ свободу вечерняго времени и ѣдятъ, пьютъ и курятъ до высшей степени возбужденія или оцѣпененія; гдѣ раздаются шумные разсказы о происшествіяхъ дня, скачкахъ, кулачныхъ бояхъ, пѣтушьихъ дракахъ, театрахъ, и публика катается со смѣху при звукѣ шутовскихъ пѣсенъ. Титмаузъ былъ истинно счастливъ, когда ему случалось войдти въ одно изъ такихъ мѣстъ по окончаніи театра, одѣтому въ самое лучшее свое платье, съ атласнымъ галстухомъ, съ двойною брошкою на груди, съ лоснящеюся шляпою, надвинутою набекрень, въ своемъ узенькомъ, синемъ сюртучкѣ, съ бѣлоснѣжнымъ носовымъ платкомъ, щегольски-выглядывавшимъ изъ наружнаго кармана на груди, въ палевыхъ лайковыхъ перчаткахъ, въ плотно-обтянутыхъ брюкахъ и въ сіявшихъ сапогахъ, небрежно держа подъ-мышкою черную тросточку съ серебрянымъ набалдашникомъ, войдти на середину комнаты съ какимъ-то надменно-небрежнымъ видомъ и, медленно осмотрѣвъ въ лорнетъ каждое отдѣленіе {Въ этихъ тавернахъ общія комнаты раздѣлены на ложи, которыя идутъ вдоль стѣнъ и открыты на середину комнаты, а другъ отъ друга отдѣляются перегородками. Прим. пер.} съ его посѣтителями, развалиться наконецъ гдѣ-нибудь въ порожнемъ углу и лѣнивымъ тономъ потребовать къ себѣ вертляваго слугу за разными приказаніями. При всѣхъ этихъ случаяхъ онъ сопровождаемъ былъ Снапомъ, внушавшимъ робкое почтеніе трактирной прислугѣ, которой извѣстна была знаменитость, пріобрѣтенная имъ по своей части (потому-что не проходило почти ни одной любопытной, ужасной или отвратительной сцены въ какой-либо изъ полицейскихъ конторъ, при описаніи которой въ газетахъ имя Снапа не являлось бы на сторонѣ обвиненнаго). Въ качествѣ постояннаго товарища этого человѣка, Титмаузъ пріобрѣлъ одинакую съ нимъ долю уваженія, что значительно усиливало эффектъ, производимый собственною его значительною наружностью. Что касается до Снапа, то всякій разъ, какъ у него спрашивали: "кто такой его товарищъ?" онъ отвѣчалъ вполголоса, съ таинственнымъ видомъ: "о! важная птица!" Изъ этихъ мѣстъ отправлялись они нерѣдко въ другія мѣста и къ другимъ сценамъ ночной лондонской жизни, которыми изобилуетъ наша столица и на которыя полиція смотритъ сквозь пальцы. Такимъ-образомъ Снапъ и Титмаузъ пріятно проводили время до часу, до двухъ, трехъ, а иногда и до четырехъ часовъ ночи, послѣ чего, насладясь жизнью вполнѣ и зѣвая усердно, они пробирались домой по опустѣвшимъ и затихшимъ улицамъ, въ пропитанныхъ табашнымъ дымомъ платьяхъ, съ переполненнымъ желудкомъ и омраченной разнаго рода напитками головой. Такимъ-то образомъ Снапъ сильно привлекъ къ себѣ Титмауза, съ котораго онъ, между прочимъ, взялъ слово молчать о ихъ ночныхъ похожденіяхъ и успѣлъ тихомолкомъ опередить старѣйшихъ своихъ соперниковъ въ добромъ его расположеніи, гг. Кверка, Тэг-Рэга и даже самаго опытнаго, хитраго Геммона. Такія продѣлки, конечно, требовали иногда дополненій къ содержанію, назначенному Титмаузу отъ гг. Кверка и Геммона. По-счастью, Снапъ имѣлъ у себя въ распоряженіи нѣсколько сотенъ и могъ снабжать товарища деньгами на разныя надобности, получая отъ него съ безпечнымъ видомъ, въ замѣнъ такихъ ссудъ, небольшіе лоскутки гербовой или простой бумаги съ удостовѣреніями въ видѣ заемныхъ писемъ или простыхъ росписокъ: I. O. U. {См. V-ю главу, стр. 151. Прим. пер.}. Но онъ не всегда имѣлъ при себѣ гербовую бумагу, а дѣйствительность передъ закономъ, росписки на простой бумагѣ съ процентами была очень-сомнительна. Снапъ весьма-остроумно преодолѣлъ это затрудненіе, прибавляя къ главной суммѣ то, что могло ему слѣдовать въ видѣ процентовъ. Такъ, напримѣръ, если дано было въ долгъ 5 ф., то на роспискѣ обозначалось 15 ф., что со стороны Титмауза не могло встрѣтить затрудненія, потому-что онъ подписывалъ эти лоскутки бумаги обыкновенно въ минуты чрезмѣрной веселости, когда ему не приходило въ голову даже и взглянуть на то, что ему Снапъ предлагалъ. Къ чести Снапа, я долженъ сказать, что онъ едва-ли серьёзно имѣлъ въ виду воспользоваться плутовствомъ такого рода. Онъ хотѣлъ -- такъ, по-крайней-мѣрѣ, объяснялъ онъ это самъ себѣ -- хотѣлъ только имѣть въ рукахъ своихъ возможность получить обратно весь итогъ главной суммы, дѣйствительно онъ выданной съ слѣдующими на нее процентами, а остальное хранить въ качествѣ повѣреннаго Титмауза. Еслибъ, напримѣръ, какое-нибудь неудовольствіе случайно возникло впослѣдствіи между нимъ и Титмаузомъ, и послѣдній вздумалъ бы отказаться отъ уплаты должныхъ имъ денегъ, тогда первый джентльменъ имѣлъ у себя въ карманѣ короткія и ясныя доказательства дѣйствительности своихъ денежныхъ притязаній. Такимъ-то образомъ Снапъ сдѣлался необходимымъ человѣкомъ для Титмауза, котораго онъ привязалъ къ себѣ всевозможными узами благодарности; короче сказать: они стали заклятыми друзьями.
   Къ чести Геммона, мы должны сказать, что онъ ревностно старался, изъ какихъ бы то ни было видовъ, убѣдить Титмауза въ необходимости пріобрѣсти по-крайней-мѣрѣ хоть поверхностное знакомство съ начальными основаніями нѣкоторыхъ полезныхъ свѣдѣній. Кромѣ знакомства съ мелкими правилами ариѳметики, необходимыми для торговыхъ сдѣлокъ, бѣдный Титмаузъ не имѣлъ понятія рѣшительно ни о чемъ. Мистеръ Геммонъ неоднократно уговаривалъ его нанять себѣ хорошихъ учителей по самымъ обыкновеннымъ отраслямъ наукъ; но Титмаузъ всякій разъ отговаривался довольно-упрямо, и наконецъ объявилъ напрямикъ, что не хочетъ. Онъ обѣщалъ, впрочемъ, читать книги рекомендованныя Геммономъ, отъ котораго и получилъ-было нѣсколько томовъ; но книга въ рукахъ Титмауза была почти то же, что блюдо съ деревянными опилками передъ голоднымъ человѣкомъ. Мистеръ Геммонъ, самъ человѣкъ съ большими познаніями, скоро увидѣлъ въ чемъ дѣло, и потерявъ всякую надежду на успѣхъ, бросилъ попытки свои съ отвращеніемъ. Немало, однакожъ, думать, чтобъ онъ далъ почувствовать это Титмаузу хоть сколько-нибудь; напротивъ, онъ всегда показывалъ наружнымъ образомъ то же самое ласковое и внимательное расположеніе, освѣдомляясь о его желаніяхъ во всякомъ случаѣ и стараясь внушить ему чувства любви, умѣренныя почтеніемъ къ себѣ, какъ самому могущественному и единственному, истинно-безкорыстному другу, котораго онъ имѣлъ на свѣтѣ.
   Титмаузъ провелъ нѣсколько часовъ въ торжественныхъ приготовленіяхъ къ званому обѣду въ Алиби-Домѣ. Послѣ путешествія въ Атласную Дачу, онъ сдѣлалъ значительное прибавленіе къ своему гардеробу, какъ по количеству, такъ и по тону. Онъ теперь щеголялъ въ узкихъ черныхъ брюкахъ, съ башмаками и съ шелковыми чулками à jour; носилъ пунцовый бархатный жилетъ, манжеты, довольно-задорно торчавшія дыбомъ на его груди, коричневый фракъ, скроенный въ самомъ эксцентрическомъ вкусѣ, съ концами длинныхъ фалдъ, сходящимися подъ острымъ угломъ, какъ-разъ позади колѣнъ. Волоса его, съ которыхъ багровый отливъ несовсѣмъ еще сошелъ, причесаны были очень-красиво. Онъ далъ отставку усамъ, но зато носилъ великолѣпную эспаньйолетку. Волоса подъ бородой выходили, закручиваясь съ обѣихъ сторонъ изъ-подъ галстуха, какъ два маленькіе клыка. Сверхъ жилета надѣты были у него: бронзовая часовая цѣпочка и широкая черная, волнистая лента, на которой висѣлъ лорнетъ. Однимъ словомъ, еслибъ онъ собирался позировать передъ живописцемъ для миньятюрнаго портрета съ своей особы, онъ не употребилъ бы большаго старанія и не достигъ бы до болѣе-блестящаго результата. Единственными статьями въ его наружности, приходившимися ему не по-сердцу, были: волоса недошедшіе, еще до того, чѣмъ онъ надѣялся видѣть ихъ современемъ, а потомъ его толстыя, красныя, неуклюжія руки и круглыя плечи. Послѣднія особенно его огорчали, потому-что онъ чувствовалъ, какъ это портило красоту его фигуры, тѣмъ болѣе, что этотъ недостатокъ въ его особѣ, несмотря на всѣ его старанія, не былъ ни мало исправленъ ужаснымъ количествомъ ваты, набитой портнымъ въ его платье. Безцвѣтные глаза его были, какъ говорится, на-выкатѣ, что, въ соединеніи съ открытымъ ртомъ и вовсе независимо отъ костюма, фигуры и обращенія, давало ему (отчего не сказать правду?) видъ совершеннаго дурака. Надѣвъ наконецъ осторожно шляпу и натянувъ бѣлыя лайковыя перчатки, онъ завернулся въ щегольскую шинель, съ длинными, черными, шолковыми кистями, одолженную ему Снапомъ, и часа въ четыре отправился, осторожно выбирая дорогу, отъимкивать какой-нибудь дилижансъ, который довезъ бы его до Алиби-Дома или по-крайней-мѣрѣ такъ близко къ этому мѣсту, какъ только возможно. Костюмъ его -- онъ и самъ это чувствовалъ -- былъ слишкомъ-великолѣпенъ для наружнаго мѣста, а потому онъ сѣлъ внутри. Всю дорогу сердце его трепетало, волнуемое тщеславіемъ и ожиданіемъ. Онъ долженъ былъ быть представленъ миссъ Кверкъ, а можетъ-быть и другимъ важнымъ лицамъ, какъ прямой наслѣдникъ 10,000 фунтовъ годоваго дохода. Съ двумя своими спутницами, очень-порядочными дамами, онъ во всю дорогу не удостоилъ сказать ни слова. Разъ пять или шесть высовывалъ онъ голову изъ окошка, крича громкимъ, повелительнымъ тономъ: "Эй, кучеръ! не забудь братецъ, Алиби-Домъ! Домъ мистера Кверка! Алиби-Домъ! Слышись ли, чортъ возьми?" Послѣ чего, онъ разваливался опять на своемъ мѣстѣ съ величественнымъ видомъ, какъ-будто ему не въ привычку было безпокоить себя такъ много. Дилижансъ наконецъ остановился. "Алиби-Домъ, сэръ!" произнесъ кучеръ самымъ почтительнымъ тономъ:-- "домъ мистера Кверка, сэръ!" Титмаузъ вышелъ, сунулъ ему въ руку полтора шиллинга и, отворивъ калитку, очутился на прямой, узенькой, песчаной дорожкѣ, аршинъ двадцать въ длину, съ маленькими, коренастыми, подстриженными кустами по обѣимъ сторонамъ. Мѣсто это извѣстно было между друзьями мистера Кверка подъ именемъ веревочной аллеи. До-сихъ-поръ Титмаузу если и случалось попадать въ такой великолѣпный домъ, то развѣ только затѣмъ, чтобъ отдать какой-нибудь кусокъ сукна или связку съ другими товарами; никогда еще не входилъ онъ какъ гость. Домъ былъ дѣйствительно большой, по-крайней-мѣрѣ втрое противъ Атласной Дачи, и съ виду несравненно-приличнѣе. Едва успѣлъ Титмаузъ дернуть за ручку звонка, какъ дверь была проворно отворена настежь рослымъ лакеемъ, съ казистымъ аксельбантомъ на груди и въ великолѣпныхъ красныхъ плюшевыхъ штанахъ. Онъ тотчасъ принялъ шинель и шляпу Титмауза, повелъ его въ гостиную прежде чѣмъ тотъ успѣлъ опомниться и съ сильнымъ біеніемъ сердца расправить рукой волоса.
   -- Ваше имя, сэръ? спросилъ лакей, взявшись за ручку замка и вдругъ останавливаясь.
   -- Мистеръ Титмаузъ.
   -- Извините, сэръ, я не разслушалъ. Какъ вы изволите говорить?
   Титмаузъ откашлялся и повторилъ ему свое имя. Двери отворились. "Мистеръ Тикльмаузъ!" произнесъ лакей очень-громко и явственно, впуская Титмауза въ комнату. Онъ былъ ужасно сконфуженъ и, къ-счастью, не замѣтилъ еще насмѣшливаго шопота человѣкъ двадцати гостей, находившихся въ комнатѣ, шопота, причиненнаго забавною ошибкою лакея и въ высшей степени смѣшною наружностью самого Титмауза. Мистеръ Кверкъ, одѣтый весь въ черное, въ брюкахъ по колѣни и въ шелковыхъ чулкахъ, суетливо выбѣжалъ къ нему на встрѣчу и, дружески пожавъ ему руку, подвелъ къ собравшимся гостямъ.
   -- Моя дочь, миссъ Кверкъ; мистриссъ альдерменша Адльхедъ; мистриссъ засѣдательша Дидль-Дедль; мистриссъ Эліасъ, моя сестра; мистеръ альдерменъ Адльхедъ; мистеръ засѣдатель Дидль-Дедль; мистеръ Клёстеръ; мистеръ Сленгъ; мистеръ Хёгъ; мистеръ Фляу; мистеръ Вейнеръ; мистеръ Гастли; мистеръ Кверкъ, вашъ знакомый, говорилъ Кверкъ, подводя его поочереди къ каждому изъ присутствовавшихъ.
   Миссъ Кверкъ, полная молодая дѣвушка, лѣтъ двадцати-четырехъ или двадцати-пяти, съ бѣлокурыми волосами, завитыми въ кудри отъ самой маковки до плечъ, очень-похожа была на одну изъ тѣхъ большихъ восковыхъ куколъ, которыя всякой видалъ въ окошкахъ игрушечныхъ лавокъ. Цвѣтъ лица ея былъ нѣжнобѣлый, глаза маленькіе, лицо совершенно-круглое и полное. По томному виду, съ которымъ она поворачивала голову, и по сонному, лѣнивому тону ея голоса, можно было заключить, что она очень-сантиментальная молодая дѣвушка. Одѣта она была въ бѣлое платье съ массивною золотою цѣпочкою на шеѣ, и жирныя руки ея обтянуты были до половины длинными лайковыми перчатками. Она сидѣла на диванѣ, едва приподнялась, когда ей представили Титмауза, и тотчасъ вслѣдъ затѣмъ закрыла лицо своимъ альбомомъ, который лежалъ у нея на колѣняхъ и который она показывала сидѣвшимъ вокругъ нея дамамъ, закрыла потому, что, по правдѣ сказать, и ей и всѣмъ присутствовавшимъ большаго труда стоило удержаться отъ смѣха, при видѣ шутовской фигуры Титмауза. Альдерменъ былъ плотный, глупый маленькій человѣчекъ, вертлявый старый пѣтушокъ, съ маленькими сердитыми черными глазами и съ короткимъ, вздернутымъ краснымъ носомъ. Что касается до его головы, то она имѣла видъ такой, какъ-будто бы ее обмакнули въ какую-нибудь клейкую жидкость, а потомъ сунули въ кадку съ мукой -- такъ густо нагружена она была пудрою. Засѣдатель Дидль-Дедль, худой и длинный мужчина, съ серьёзнымъ лицомъ и съ протяжной медленной рѣчью, держалъ себя торжественно какъ гробовщикъ на похоронной церемоніи. Мистеръ Блёстеръ, человѣкъ лѣтъ пятидесяти отъ-роду, былъ хорошо-извѣстный адвокатъ въ судѣ Ольд-Бейли, и получалъ въ годъ до 1000 фунтовъ. Гг. Кверкъ, Геммонъ и Снапъ держались его постоянно во всѣхъ своихъ дѣлахъ. Онъ имѣлъ грубое, необыкновенно-свирѣпое лицо и голосъ, вполнѣ соотвѣтственный. Но при такихъ случаяхъ, какъ теперь, то-есть въ пріятномъ обществѣ, онъ охотно оставлялъ свой грозный видъ и казался ласковымъ, почтеннымъ джентльменомъ. Онъ, вслѣдствіе того, говорилъ тихимъ, вкрадчивымъ голосомъ и съ озабоченной улыбкой на лицѣ; но его грубый ротъ, его дерзкій, нахальной взоръ... ничто на свѣтѣ не могло скрыть или даже смягчить ихъ выраженіе. Въ гостиной мистера Кверка онъ разъигрывалъ роль великаго человѣка и старался въ-особенности понравиться гг. Кверку и Геммону. Сленгъ былъ изъ той же школы, толстый, грубый, самонадѣянный и пустой человѣкъ, густымъ басомъ говорившій наглыя шутки и непристойные анекдоты. Онъ пѣлъ также иногда веселыя пѣсни, преимущественно такія, которыя требовали отсутствія не только дамъ, но даже и джентльменовъ. Хёгъ былъ тоже адвокатъ, скользкій маленькій человѣчекъ, съ виду похожій на жидка и начинавшій пріобрѣтать значительную уголовную практику. Онъ былъ низкій наушникъ и чуялъ издали стряпчаго. Посмотрите на него въ эту минуту, напримѣръ, какъ жарко и усердно разговариваетъ онъ съ мистеромъ Фляу, и будьте увѣрены, что тотъ пошлетъ ему инструкцію не позже какъ черезъ недѣлю. Вейнеръ былъ издатель Воскреснаго Блеска, холодный и ядовитый человѣкъ, двадцать разъ запятнавшій имя свое разными низостями, двадцать разъ ошельмованный за нихъ-публично и, вслѣдствіе того, озлобленный противъ цѣлаго свѣта. Горе тому, кто имѣлъ несчасгіе съ нимъ заспорить! Въ числѣ другихъ присутствовавшихъ лицъ былъ еще одинъ, по имени мистеръ Гастли, трагическій актёръ третьяго разбора, съ огромнымъ ртомъ, съ однимъ глазомъ и съ очень-голоднымъ выраженіемъ лица. Онъ постоянно молчалъ, потому-что никто изъ гостей, видя его изношенное платье, не хотѣлъ сказать съ нимъ ни слова. Изо всѣхъ находившихся въ комнатѣ, единственный человѣкъ, похожій на джентльмена, былъ мистеръ Геммонъ, который заблаговременно выискалъ случай начать разговоръ съ бѣднымъ Титмаузомъ, чтобъ хоть немножко вывести его изъ замѣшательства. Такая попытка ужь не разъ дѣлана была старымъ Кверкомъ, но съ такимъ неловкимъ и принужденнымъ видомъ, что онъ успѣлъ только еще сильнѣе переконфузить Титмауза. Мистеръ Кверкъ давалъ обѣды постоянно каждое воскресенье и они составляли счастливѣйшія минуты въ его жизни, въ которыя онъ забывалъ на-время безпокойную отвѣтственность и хлопоты своего званія, и въ кругу отборныхъ друзей, въ родѣ тѣхъ, которые теперь были у него собраны, весело проводилъ досужное время.
   -- Какъ вамъ нравится эта картина, Титмаузъ? Не правда ли хороша? говорилъ Геммонъ, приводя своего кліента въ уголъ гостиной, гдѣ висѣла небольшая рама, завѣшенная чернымъ крепомъ, который Геммонъ отдернулъ. Передъ глазами Титмауза открылось изображеніе человѣка, повѣшеннаго на висѣлицѣ, съ связанными веревкою спереди руками, съ головой повисшей на бокъ и закрытой до самаго подбородка бѣлымъ холстянымъ колпакомъ. Сюжетъ былъ выполненъ съ ужасающею вѣрностью и Титмаузъ глядѣлъ на него съ содроганіемъ.-- Хорошо, не правда ли? повторилъ Геммонъ съ выразительною улыбкою.
   -- Да...а... отвѣчалъ Титмаузъ, неотводя глазъ отъ страшнаго предмета.
   -- Разительно, не правда ли? замѣтилъ Кверкъ, подбѣгая къ нимъ суетливо.-- Это написалъ для меня одинъ первостатейный артистъ, въ благодарность за то, что я почти спасъ отъ висѣлицы его брата. Любите поглядѣть на такія вещи? простодушно спросилъ онъ, задергивая черный крепъ.
   -- Да, сэръ, люблю, очень люблю.
   -- Хорошо; если такъ, то я покажу вамъ одинъ прелюбопытный предметъ. Вы вѣрно слыхали о Гильдероѣ, который былъ повѣшенъ въ прошедшемъ году за подлогъ? Знаете ли, что у моей дочери есть брошка, съ клочкомъ его волосъ, который онъ самъ мнѣ подарилъ. Былъ моимъ кліентомъ; на вершокъ не успѣли его выпутать; промахъ въ обвинительномъ актѣ... я самъ это открылъ, право! Пойдемте, я попрошу Дору: она вамъ покажетъ, и, взявъ Титмауза подъ-руку, онъ повелъ его къ этой интересной молодой дѣвушкѣ.
   -- Дора, покажите мистеру Титмаузу вашу брошку съ волосами Гильдероя.
   -- Ахъ, папа! это такой печальный предметъ! отвѣчала она, отстегивая брошку съ платья и подавая отцу, который, держа эту вещь въ рукахъ, сообщилъ Титмаузу и двумъ или тремъ другимъ особамъ, стоявшимъ возлѣ, очень-интересный отчетъ о послѣднихъ минутахъ Гильдероя.
   -- Онъ былъ очень-хорошъ собой, папа, не правда ли? спросила миссъ Кверкъ, со вздохомъ и съ очень-грустнымъ, задумчивымъ выраженіемъ лица.
   -- Да, былъ недуренъ; но красота недолго уживается въ кельѣ осужденнаго на смерть.
   -- Ахъ, папа! воскликнула миссъ Кверкъ печальнымъ голосомъ и, склонясь на спинку дивана, закрыла платкомъ глаза.
   -- Вы слишкомъ-чувствительны, душа моя, шепнула ей тётка, мистриссъ Эліасъ, пожимая руку племянницы, которая еще нѣсколько секундъ старалась преодолѣть свои чувства и наконецъ оправилась.
   -- Мы сію минуту смотрѣли, сказалъ мистеръ Хегъ, обращаясь къ Кверку: -- на это интересное прибавленіе къ альбому миссъ Кверкъ, письмо Гризльгута.
   -- Ахъ, да, вещь очень-трогательная! Я, какъ адвокатъ, цѣню ее очень-высоко и никогда не забуду Гризльгута!.. Скажите... вѣдь былъ совсѣмъ почти вырученъ. Одно: "и прочее" пропущенное въ обвиненіи, чуть-чуть не спасло его жизнь. Ей-Богу! Мы думали, что побѣда ужь на нашей сторонѣ.
   Дѣло шло о собственноручномъ письмѣ, адресованномъ мистеру Кверку отъ одного изъ его кліентовъ, величайшаго плута, Гризльгута, за день до его смерти.
   Вслѣдъ затѣмъ объявленъ былъ обѣдъ и все общество отправилось въ столовую. Кверкъ очень-вѣжливо предложилъ свою руку тощей мистриссъ Адльхедъ; супругъ ея повелъ миссъ Кверкъ, а за ними остальные послѣдовали въ неслишкомъ-большомъ порядкѣ. Титмауза мистеръ Геммонъ успѣлъ посадить съ собой рядомъ. Обѣдъ былъ дѣйствительно блестящій. Кверкъ не даромъ славился своимъ воскреснымъ столомъ. Титмаузъ въ жизнь свою не ѣдалъ и не видалъ ничего подобнаго. Онъ былъ совершенно пораженъ при видѣ множества разноцвѣтныхъ и разнокалиберныхъ рюмокъ, стоявшихъ передъ нимъ на столѣ. Внимательнымъ взоромъ слѣдилъ онъ за всѣми поступками и движеніями Геммона, копировалъ ихъ, непозволяя себѣ ни малѣйшаго отступленія, точно какъ-будто бы они приводились въ движеніе одними и тѣми же пружинами, и такимъ-образомъ избѣжалъ безчисленныхъ затрудненій и непріятностей. Его изумляло и невѣроятное количество блюдъ, большихъ и малыхъ, какъ-будто десять обѣдовъ соединены были въ одинъ, и быстрота, съ которою ихъ перемѣняли и съ которою тарелки исчезали одна вслѣдъ за другой, и безпрестанныя приглашенія пить вино, раздававшіяся во время обѣда. Долго еще былъ онъ слишкомъ-взволнованъ, чтобъ наслаждаться, но нѣсколько рюмокъ шампанскаго возвысили его расположеніе духа до настоящей точки и скоро грозили даже увлечь несравненно-далѣе. Почти всѣ, кромѣ важныхъ особъ на почетномъ концѣ стола, приглашали его пить съ ними вмѣстѣ и онъ безпрестанно осушалъ свои рюмки. Наконецъ Геммонъ, припоминая сцену въ собственномъ своемъ кабинетѣ, убѣдился, что если Титмауза оставить дѣлать что ему угодно, то онъ напьется непремѣнно пьянъ и еще задолго до окончанія обѣда; а между тѣмъ тотъ былъ въ совершенномъ восторгѣ. Онъ никогда и не воображалъ, чтобъ на землѣ могъ существовать такой восхитительный напитокъ, какъ шампанское. Онъ готовъ былъ пасть на колѣни передъ этимъ виномъ, когда оно лилось, шипя и сверкая изъ засмоленой бутылки. Геммонъ напрасно твердилъ ему, что съ нимъ будетъ дурно, если онъ станетъ пить слишкомъ-много; что взоры многихъ обращены на него и что обычай требовалъ хлебнуть неболѣе одного глотка изъ своей рюмки, приглашая кого-нибудь пить или отвѣчая на чье-нибудь приглашеніе; Титмаузъ успѣлъ ужь нагрузиться порядкомъ, прежде-чѣмь Геммонъ вмѣшался. Онъ выпилъ несравненно-болѣе, чѣмъ тотъ полагалъ, и сдѣлался очень-говорливъ. Быстрые успѣхи его вдругъ обнаружились передъ всѣми, когда онъ съ самоувѣреннымъ видомъ провозгласилъ: "Мистеръ альдерменъ, ваше здоровье!" Удивленъ ли былъ болѣе этотъ великій человѣкъ, или взбѣшенъ, я не могу навѣрное сказать, но, поглядѣвъ съ минуту пристально на Титмауза: -- "О, съ большимъ удовольствіемъ, мистеръ Геммонъ!" произнесъ онъ, вдругъ обращаясь къ этому джентльмену и выпивая вино вмѣстѣ съ нимъ. Это, однакожь, не произвело никакого дѣйствія на Титмауза, который не нашелъ въ поступкѣ альдермена ничего обиднаго или необыкновеннаго, и проглотилъ свое вино съ такимъ же усердіемъ, какъ и прежде.
   -- Какой дерзкой мальчишка! произнесъ обиженный альдерменъ, обращаясь къ миссъ Кверкъ.
   -- Онъ молодъ, мой милый мистеръ альдерменъ, отвѣчала она кротко и ласково: -- и если принять въ соображеніе огромное богатство, которое достается ему въ руки... десять тысячъ въ годъ, папа говоритъ...
   -- Это не мѣшаетъ ему быть фанфарономъ и дуракомъ! перебилъ взъерошенный альдерменъ, приходя еще въ большее негодованіе, потому-что его собственные сорокъ тысячъ фунтовъ капитала -- единственный источникъ его значенія въ свѣтѣ, погружались въ ничтожество при одномъ звукѣ великолѣпнаго дохода, ожидаемаго Титмаузомъ. Мистеръ Блёстеръ, который сидѣлъ тоже на почетномъ концѣ стола, по лѣвую руку отъ миссъ Кверкъ и сознавалъ, что присутствіе альдермена не позволяетъ ему играть первую роль въ этотъ день, замѣтивъ гнѣвъ своего соперника, въ ту же минуту приставилъ свой двойной лорнетъ къ глазамъ и, обративъ его чрезъ весь столъ на Титмауза, произнесъ тономъ надменнаго снисхожденія: -- мистеръ Титмашъ, сдѣлайте мнѣ честь, выпить со мною рюмку вина!
   -- Извольте, мистеръ, какъ-бишь васъ зовутъ! отвѣчалъ Титмаузъ, который терпѣть не могъ, чтобъ коверкали его имя, и, въ свою очередь, навелъ на него свои лорнетъ: -- я только-что самъ собирался васъ попросить!
   Все это было произнесено такимъ громкимъ и дерзкимъ тономъ и съ такимъ видомъ, что Геммонъ еще болѣе сталъ опасаться за своего молодаго собесѣдника. Но выходка его найдена была всѣми присутствовавшими отвѣтомъ очень-острымъ и произвела громкій хохотъ. Всякій радъ былъ видѣть, какъ Блёстеръ срѣзался; самъ же онъ перенесъ эту непріятность съ безмолвнымъ чувствомъ собственнаго достоинства, несмотря на то, что на лицѣ его выражались досада и удивленіе, и онъ охотно согласился первый разъ въ жизни съ почтенной особой, сидѣвшей противъ него, въ мнѣніи, произнесенномъ ею насчетъ нашего пріятеля Титмауза.
   -- Мистеръ Титмаузъ, мистеръ Титмаузъ! моя дочь удивляется, что вы не хотите выпить съ нею вина, сказалъ мистеръ Кверкъ тихимъ голосомъ.-- Не угодно ли вамъ, съ нами вмѣстѣ, выпить рюмочку шампанскаго?
   -- О! клянусь Богомъ, съ величайшимъ удовольствіемъ! отвѣчалъ Титмаузъ.
   -- Дора, мой другъ, мистеръ Титмаузъ желаетъ выпить съ вами вина. Джекъ, прибавилъ онъ, обращаясь къ лакею:-- налейте рюмки миссъ Кверкъ и мистера Титмауза до верху.
   -- Ахъ нѣтъ, папаша! Но папаша не хотѣлъ и слушать.
   -- Впрочемъ, если я непремѣнно должна... продолжала она (и надо было видѣть съ какимъ милымъ склоненіемъ головы, съ какимъ лукавымъ, испытующимъ взглядомъ и очаровательною улыбкою помѣнялась она поклонами съ мистеромъ Титмаузомъ). Ему такъ это понравилось, что онъ хотѣлъ-было сейчасъ же пить съ ней вино во второй разъ, но Геммонъ удержалъ его.
   Мистеръ Хёгъ, узнавъ о блестящихъ ожиданіяхъ Титмауза, сильно желалъ привести въ дѣйствіе свои маленькіе таланты, чтобъ ему понравиться и расположить его къ себѣ, но Хёга отвлекала противодѣйствующая сила по другому направленію. Стряпчій мистеръ Фляу, имѣвшій очень-большую практику при Клеркенвельскихъ Засѣданіяхъ, сидѣлъ возлѣ него и передъ нимъ расточалъ онъ всю свою любезность, нашептывая ему безпрестанно что-нибудь на ухо, съ дружеско-откровеннымъ видомъ и поминутно бросая взгляды украдкою на Блёстера и Сленга, чтобъ видѣть не наблюдаютъ ли они за нимъ. По секрету увѣрялъ онъ мистера Фляу, что дѣло его намедни могло быть выиграно, еслибъ его повели такъ и такъ, что онъ, Хёгъ, не преминулъ бы сдѣлать.
   -- Надо сказать, что Фляпъ систематически проигралъ это дѣло, говорилъ онъ ему съ жаромъ: -- въ этомъ нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія. А кстати, скажите: какъ кончилось въ пятницу ваше дѣло о воровствѣ?
   -- Осуждены!
   -- Не можетъ-быть!
   -- Ей-Богу, такъ!
   -- Какъ это Гоббль могъ проиграть такое дѣло? Увѣряю васъ, я готовъ былъ держать пари десять противъ одного, что приговоръ будетъ въ вашу пользу, потому-что я читалъ вашу инструкцію: она лежала возлѣ меня и, право, мистеръ Фляу, она была мастерски составлена. Все зависитъ отъ инструкціи.
   -- Я очень-радъ, что вы такъ думаете, сэръ, отвѣчалъ Фляу, удивляясь, какъ это ему ни разу прежде не пришло въ голову поручить инструкцію мистеру Хёгу.
   -- Это большая ошибка со стороны адвокатовъ, что они не обращаютъ всевозможнаго вниманія на свои инструкціи. Что до меня касается, продолжалъ Хегъ, еще тише: -- я считаю обязанностью не пропустить ни одной буквы въ моей иструкціи, какъ бы длинна она ни была.
   -- Это единственное средство, повѣрьте, сэръ; вы знаете, какъ хорошо мы, стряпчіе, бываемъ знакомы съ дѣломъ, вслѣдствіе нашихъ откровенныхъ совѣщаній съ подсудимыми.
   -- Мало того, сэръ, наши практическіе намеки часто бываютъ... Да вотъ, напримѣръ, въ той инструкціи, о которой я сейчасъ говорилъ, я помню былъ одинъ удивительно-ловкій намекъ.
   -- Который это, сэръ? вдругъ спросилъ стряпчій, обнаруживая на лицѣ своемъ успѣхи вкрадчивыхъ рѣчей Хёга.
   -- О, да, хмъ! пробормоталъ Хёгъ, немного-озадаченный.-- Нѣтъ, это будетъ нехорошо съ моей стороны въ отношеніи Гоббля. Я право жалѣю...
   -- Ну, ну, теперь ужь этому не помочь! Но я долженъ вамъ признаться, что раза два въ послѣднее время мнѣ и самому казалось, что мистеръ Гоббль, какъ-то слишкомъ... Кстати, мистеръ Хёгъ, что вы, будете въ Лондонѣ всю эту недѣлю, до конца засѣданіи?
   -- Да, буду, торопливо шепнулъ Хёгъ, бросивъ робкій взглядъ на своихъ собратій, которые, хоть они того и не показывали, но тѣмъ не менѣе слѣдили за нимъ пристально.
   -- Я очень-радъ. Вы слышали объ Эронѣ Дудлѣ, который былъ отданъ подъ судъ за разныя плутни?.. Ну-съ, вотъ видите ли, я его защищаю и очень-радъ предложить вамъ по этому случаю мою инструкцію. Гдѣ ваша контора, мистеръ Хёгъ?
   -- Нумеръ 4-й, Кентской-Дворъ, въ Грейскомъ-Подворьѣ. А когда, сэръ, рѣшается ваше дѣло?
   -- Въ четверкъ, а можетъ-статься и въ среду.
   -- Такъ приходите ко мнѣ завтракать надняхъ и тогда мы переговоримъ съ вами обо всемъ обстоятельно.
   -- Вы очень-любезны, сэръ, покорно васъ благодарю, я непремѣнно приду, отвѣчалъ мистеръ фляу и выпилъ рюмку вина съ мистеромъ Хёгомъ.
   Но окончаніи этого маленькаго дѣловаго эпизода, освобожденная пара могла на-досугѣ обратить вниманіе на общій разговоръ, шедшій за столомъ. Мистеръ Блёстеръ и мистеръ Сленгъ безпрестанно возбуждали громкій смѣхъ присутствовавшихъ описаніемъ разныхъ судебныхъ сценъ, въ которыхъ они были, разумѣется, главными дѣйствующими лицами, и изъ собственныхъ ихъ отчетовъ можно было заключить, что они самые удивительные люди. Какъ они сводили съ ума и сбивали съ толку свидѣтелей, какъ дурачили присяжныхъ!
   Посмотрѣли бы вы, какъ злобно скалилъ зубы Хёгъ все это время. Онъ ни разу не улыбнулся на блестящія выходки своихъ собратій и дѣлалъ всевозможное, чтобъ предупредить подобное изъявленіе удовольствія со стороны новаго своего патрона, мистера Фляу. Онъ безпрестанно прикрывалъ себѣ ротъ рукою и нашептывалъ что-нибудь на ухо мистеру Фляу, на самомъ занимательномъ мѣстѣ шутки или разсказа, причемъ улыбка тотчасъ исчезала съ лица его собесѣдника.
   Альдерменъ хохоталъ до слёзъ, поминутно утирая глаза салфеткою. Среди всеобщаго смѣха и одушевленія, миссъ Кверкъ, опираясь локтемъ на столъ и поддерживая рукой подбородокъ, нѣсколько разъ устремляла сладкіе, томные взоры на Титмауза, что не было замѣчено никѣмъ, кромѣ него, и взоры эти остались несовсѣмь безъ успѣха, несмотря на то, что Титмаузъ былъ сильно заинтересованъ разсказами обоихъ адвокатовъ, и считалъ ихъ великими людьми, стоящими во главѣ своего сословія.
   -- Клянусь, сэръ, я надѣюсь, что вы пригласите этихъ двухъ джентльменовъ по моему дѣлу, сказалъ онъ съ жаромъ Геммону.
   -- Къ-несчастью, ваше дѣло не поступитъ въ ихъ суды, отвѣчалъ Геммонъ съ очень-значительною улыбкою.
   -- Какъ! Да развѣ оно не можетъ поступить куда мнѣ вздумается, или куда вамъ угодно? спросилъ Титмаузъ съ удивленіемъ.
   Мистеръ Кверкъ былъ въ досадѣ во все продолженіе обѣда. Ему очень хотѣлось имѣть Титмауза возлѣ себя, на почетномъ концѣ стола; но во время небольшой суматохи, неразлучной всегда съ приходомъ въ столовую и съ занятіемъ мѣстъ, Титмаузъ ускользнулъ изъ виду на минуту, и когда всѣ усѣлись, взбѣшенный взоръ Кверка увидѣлъ его ужь сидѣвшаго довольно-далеко, возлѣ мистера Геммона. Этотъ Геммонъ вѣчно успѣвалъ прибрать къ рукамъ Титмауза; старый Кверкъ готовъ былъ швырнуть графинъ ему въ голову. Въ его собственномъ домѣ, за его собственнымъ столомъ... вѣчно предупредитъ и обойдетъ его!
   -- Мистеръ Кверкъ, кажется, мы съ вами еще ни одной рюмки не выпили вмѣстѣ, сказалъ Геммонъ съ ласковой и добродушной улыбкой, наливая себѣ рюмку вина. Онъ очень-хорошо зналъ, что такое мучило его почтеннаго партнёра, затрудненіе котораго и смущенный взоръ при этомъ неожиданномъ вызовѣ забавляли его чрезвычайно. "Ну ужь будь я дуракъ", думалъ Кверкъ, "если я васъ приглашу, мистеръ Геммонъ, въ слѣдующій разъ, какъ Титмаузъ будетъ здѣсь обѣдать". Причина, почему мистеръ Снапъ не былъ позванъ, было маленькое подозрѣніе со стороны Кверка, что Снапъ имѣетъ виды на его дочь -- мысль во всякое время неслишкомъ-пріятная, но въ настоящемъ сопряженіи обстоятельствъ совершенно-невыносимая. Снапъ недолго ломалъ себѣ голову, чтобъ отгадать причину такого исключенія, которое сильно его раздосадовало и даже порядкомъ встревожило. Онъ цѣлую недѣлю дѣлалъ все возможное, чтобъ настроить Титмауза противъ миссъ Кверкъ разными маленькими, унизительными замѣчаніями и намеками; а между-тѣмъ старался воспламенить его воображеніе описаніемъ тѣхъ великолѣпныхъ партій, которыя въ скоромъ времени должны были представиться ему на выборъ между знатнѣйшими женщинами въ Англіи. Такими средствами Снапъ до нѣкоторой степени успѣлъ въ своемъ намѣреніи; но нѣсколько пламенныхъ взглядовъ, зароненныхъ въ чувствительную грудь Титмауза глазами миссъ Кверкъ, начинали ужь производить маленькую перемѣну въ его чувствахъ.
   Старый альдерменъ услыхавъ, что дамы собираются у идти изъ-за стола, уцѣпился за миссъ Кверкъ обѣими руками (онъ былъ привилегированный старый шутъ), и настаивалъ непремѣнно, чтобъ она спѣла его любимую пѣсню: Мой другъ и моя кружка. Просьба его была такъ горячо поддержана всѣми остальными присутствовавшими, между которыми Титмаузъ кричалъ очень-громко и усердно, что она принуждена была согласиться. Она пропѣла довольно-пріятно, очень-смѣло, и увлекла сердце Титмауза за собой съ самого начала, что Геммонъ, прилежно за нимъ наблюдавшій, тотчасъ замѣтилъ.
   -- Чрезвычайно-милая дѣвушка, не правда ли? шепнулъ Титмаузъ съ большимъ одушевленіемъ.
   -- Да, очень, отвѣчалъ Геммонъ сухо и слегка улыбнулся.
   -- Не закричать ли: encore, такъ, кажется, говорится? Клянусь, премилая дѣвушка! Она должна пропѣть это еще разъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, она хочетъ у идти, это не водится! Она споетъ вамъ ее, непремѣнно сегодня же вечеромъ, если вы попросите.
   -- Ну, надо сказать, милая дѣвушка! очень-милая!
   -- Имѣйте терпѣніе, мой милый Титмаузъ, говорилъ ему Геммонъ, шопотомъ.-- Чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ вы попадете въ несравненно-высшій кругъ жизни, въ общество дѣйствительно-прелестныхъ, богатыхъ и отлично-воспитанныхъ женщинъ (и будете похожи, думалъ про-себя Геммонъ -- на обезьяну, которая забралась въ грядку роскошныхъ тюльпановъ).
   -- Вы представьте себѣ, если миссъ Тэг-Рэгъ поставить съ ней рядомъ... шепталъ Титмаузъ презрительно.
   -- Ха, ха, ха! тихо засмѣялся Геммонъ.-- Обѣ онѣ, въ своемъ родѣ, конечно, очень-достойныя особы; но... Въ эту минуту дамы вышли изъ-за стола. Въ разсчеты Геммона совсѣмъ не входило, чтобъ Титмаузъ сдѣлался зятемъ Кверка или Тэг-Рэга. У него были готовы на этого человѣка совсѣмъ другіе виды.
   Только-что Кверкъ занялъ мѣсто во главѣ стола и гости его сдвинулись, какъ бутылки пошли переходить изъ рукъ въ руки очень-живо, въ сопровожденіи не менѣе какъ трехъ разнаго рода табакерокъ, которыя всѣ три принадлежали мистеру Кверку и подарены были его кліентами. Одна изъ нихъ была массивной работы, изъ ботанибейскаго дерева, съ очень-торжественною надписью на внутренней сторонѣ крышки, изъ которой оказывалось, что пріятели, ее подарившіе, испытали вліяніе перемѣны климата въ той землѣ, куда они были посланы насчетъ благодарнаго отечества и обязаны были своею драгоцѣнною жизнью глубокому знанію дѣла и ловкимъ стараніемъ Калеба Кверка, эсквайра. Другія двѣ были трофеи такого же рода, которыми обладатель ихъ гордился не безъ основанія. Видя съ какимъ удивленнымъ любопытствомъ Титмаузъ разсматривалъ эти вещи, Кверку пришло въ голову, что не далѣе какъ черезъ нѣсколько мѣсяцевъ, онъ, можетъ-быть, получитъ великолѣпную золотую табакерку въ знакъ признательности за услуги, оказанныя его знаменитому гостю и кліенту. Титмаузъ былъ въ самомъ блестящемъ расположеніи духа. Этотъ проблескъ, первый мелькнувшій передъ нимъ, проблескъ жизни людей богатаго круга удовлетворилъ всѣмъ его ожиданіямъ. Бутылки переходили изъ рукъ въ руки; шутки сыпались вслѣдъ за шутками. Сленгъ пѣлъ пѣсню за пѣснею, впрочемъ, такого грубаго и неприличнаго сорта, который въ высшей степени былъ противенъ Геммону и повидимому очень скандализировалъ альдермена, хоть я и сильно сомнѣваюсь въ искренности этого старика. Затѣмъ Гастли началъ свои трагическія тирады. Несчастный! какъ лѣзъ онъ изъ кожи, чтобъ заслужить хорошій обѣдъ, только-что съѣденный! И вдругъ, на самой серединѣ одной изъ самыхъ восторженныхъ сценъ, когда онъ: страсть растерзывалъ въ лохмотья, мистеръ Кверкъ перебилъ его безъ церемоніи:
   -- Полно, полно Гастли! закричалъ онъ:-- довольно слушали мы этой дряни; не годится никуда! О Боже мой! да не ори, братецъ, такъ, сдѣлай милость!
   Бѣдный Гастли тотчасъ же замолчалъ и сѣлъ на свое мѣсто съ грустнымъ, опечаленнымъ видомъ. Представьте-ка намъ лучше что-нибудь забавное, прогнусилъ альдерменъ.
   -- Представьте намъ хоръ поросятъ и утокъ, сказалъ Кверкъ; вы это дѣлаете очень-ловко: такъ и кажется, что всѣ эти животныя бѣгаютъ вокругъ васъ по комнатѣ и хрюкаютъ и квакаютъ. Актёръ исполнилъ то, о чемъ его просили, начавъ представленіе со вздохомъ, и былъ покрытъ рукоплесканіями. Подъ-конецъ Геммонъ вошелъ въ споръ съ мистеромъ Блёстеромъ по какому-то вопросу, касавшемуся до акта: Habeas Corpus, причемъ нашъ пріятель Геммонъ, никогда негорячившійся въ спорѣ и очень-аккуратный во всемъ, что онъ зналъ, одержалъ рѣшительную побѣду надъ своимъ собесѣдникомъ. Его спокойное улыбающееся самообладаніе доводило бѣднаго Блёстера едва не до бѣшенства. Чѣмъ менѣе онъ смыслилъ въ дѣлѣ, тѣмъ громче, разумѣется, говорилъ, тѣмъ задорнѣе и положительнѣе становился въ своихъ утвержденіяхъ и кончилъ тѣмъ, что предложилъ пари, въ подтвержденіе того, что онъ правъ, на что Геммонъ поклонился съ улыбкой и замолчалъ. Но покуда онъ возился съ Блёстеромъ, ему, разумѣется, нельзя было слѣдить попрежнему за Титмаузомъ, который пилъ какъ рыба, ни разу не пропуская бутылки мимо. Всѣ присутствовавшіе вокругъ него наполняли рюмки свои безпрестанно; стало-быть, почему же и ему не дѣлать того же.
   Хёгъ, сидѣвшій подлѣ Вейпера, боялся его и избѣгалъ съ нимъ разговора, потому-что, хотя они и сходились на общихъ пунктахъ своихъ убѣжденій, но питали другъ къ другу глубокую личную антипатію. Несмотря на то, однакожь, они наконецъ, какъ-то впутались въ очень-задорный споръ и начали говорить другъ другу такія оскорбительныя вещи, что все остальное общество, долго забавлявшееся, почувствовало наконецъ, не то, чтобъ отвращеніе, но ужь просто страхъ, страхъ за послѣдствія до которыхъ могла довести такая схватка. Мистеръ Кверкъ поэтому вмѣшался:
   -- Браво! браво! браво! воскликнулъ онъ, когда Вейперъ заключилъ одинъ изъ самыхъ ядовитыхъ своихъ отвѣтовъ. Это хорошо! Этого довольно Вейперъ! Тисните это въ слѣдующемъ нумерѣ "Воскреснаго Блеска" и у васъ выйдетъ отличная заглавная статья, которая произведетъ большой эффектъ. А между -- тѣмъ, джентльмены, позвольте мнѣ васъ попросить наполнить ваши рюмки... бокалы, я хочу сказать, потому-что я намѣренъ предложить вамъ тостъ, въ которомъ, надѣюсь, вы всѣ примете живѣйшее участіе. Тостъ этотъ, господа, я предлагаю въ честь одного изъ присутствующихъ здѣсь джентльменовъ, въ скоромь времени долженствующаго занять то высокое положеніе въ обществѣ, для котораго судьба назначила... назначила его служить... Хмъ, хмъ!.. достойнымъ украшеніемъ...
   -- Мистеръ Кверкъ предлагаетъ ваше здоровье, Титмаузъ, шепнулъ Геммонъ своему сосѣду, который долго вертѣлся неугомонно, наконецъ совершенно затихъ, опустилъ голову на ладонь, оперся локтемъ на столь, томно прищурилъ глаза и поблѣднѣлъ ужасно. Геммонъ смекнулъ, что кліентъ его находится въ довольно-щекотливомъ положеніи.
   -- Я... я бы хотѣлъ... чтобъ вы пустили меня... выйдти... Мнѣ чортъ знаетъ какъ дурно!.. пробормоталъ Титмаузъ, едва-внятнымъ голосомъ. Геммонъ сдѣлалъ знакъ Кверку, который въ ту же минуту прекратилъ свою рѣчь и, подойдя къ Титмаузу, вмѣстѣ съ Геммономъ поскорѣе вывелъ его изъ комнаты въ ближайшую спальню, гдѣ съ нимъ тотчасъ начались припадки сильнѣйшей дурноты и продолжались нѣсколько часовъ сряду. Старый Кверкъ, человѣкъ дальновидный, былъ въ восторгѣ отъ этого случая, чувствуя, что если только ему удастся уложить Титмауза въ постель и настоять на томъ, чтобъ онъ остался на ночь, а можетъ-быть и на слѣдующій день въ Алиби-Домѣ, то это дастъ его дочери возможность употребить побѣдительное дѣйствіе своихъ прелестей съ большимъ успѣхомъ, оказывая гостю тѣ нѣжныя и милыя пособія, которыя такъ утѣшительны и вмѣстѣ необходимы больному.
   Титмаузъ всю ночь чувствовалъ себя очень-дурно, а рано утромъ нашли нужнымъ даже послать за докторомъ, который объявилъ, что больной находится въ большой опасности получить желчную горячку, и что, во всякомъ случаѣ, состояніе его требуетъ спокойствія, заботливаго присмотра и попеченій медика еще на нѣсколько дней. Вышло хорошаго ужь слишкомъ-много для стараго Кверка, но дѣлать было нечего. Предвидя, что Титмаузъ нѣсколько времени будетъ находиться постоянно въ обществѣ его дочери, благоразумный родитель намекнулъ сестрѣ своей, мистриссъ Эліасъ, о необходимости внушить миссъ Кверкъ, что, какъ бы то ни было, а Титмаузовы виды въ будущемъ дѣло еще очень-невѣрное, и что, слѣдовательно, она должна вести себя такъ, чтобъ не упускать изъ глазъ ни успѣха, ни неудачи, и держать свои привязанности, если можно такъ выразиться, въ готовности на всякій случай. Но по правдѣ сказать, миссъ Кверкъ такъ часто слыхала разсказы своего отца о блестящихъ надеждахъ Титмауза и такъ хорошо знала его обыкновенную осторожность и предусмотрительность, что ожидаемые Титмаузомъ 10,000 фунтовъ годоваго дохода казались для нея дѣломъ неподверженнымъ никакому сомнѣнію. Она была дѣвушка съ достаточной долей ума и природной догадливости, но съ преждевременною склонностью къ туманной сантиментальности. Еслибъ судьба не лишила ее зоркихъ и нѣжныхъ попеченій матери въ такое время, когда онѣ всего болѣе необходимы, и еслибъ она попала въ кругъ людей, непохожихъ на тѣхъ, которые постоянно посѣщали ихъ домъ и образцы которыхъ читатель недавно имѣлъ у себя передъ глазами, миссъ Кверкъ могла бы сдѣлаться очень-доброю и милою дѣвушкою. Но дѣло вышло иначе: манеры ея пріобрѣли какую-то грубость, которая наконецъ распространилась на весь характеръ и эгоистическія, корыстныя побужденія, управлявшія, какъ она должна была видѣть это ясно, всѣми поступками ея почтеннаго родителя, заразили ея собственное сердце. Вслѣдствіе того, она рѣшилась дѣйствовать, основываясь на соображеніяхъ такъ усердно-внушаемыхъ ей отцомъ и тёткою.
   Всякая женщина, по природѣ своей, не можетъ не быть тронута при видѣ внезапной перемѣны, произведенной въ мужчинѣ сильной болѣзнью и страданіемъ, хоть бы даже этотъ мужчина былъ такое жалкое созданіе, какъ Титмаузъ; а между-тѣмъ, нѣсколько дней прошло прежде, чѣмъ докторъ позволилъ ему выйдти изъ комнаты. Онъ былъ очень-блѣденъ и жестоко похудѣлъ отъ свойства болѣзни и отъ сильныхъ средствъ, которыми его лечило, такъ-что, когда однажды послѣ обѣда онъ явился въ гостиную съ довольно-слабой поступью и съ томнымъ выраженіемъ въ лицѣ, смягчавшими шутовскій и тщеславный характеръ его наружности, миссъ Кверкъ посмотрѣла на него нешутя съ довольно-большимъ участіемъ, и въ глазахъ ея, хоть, можетъ-быть, она и сама того не сознавала, будущее, богатство озарило черты его какимъ-то тихимъ сіяніемъ 10,000 годового дохода!.. Сердце ея затрепетало. Покуда онъ поправлялся, она успѣла прочесть ему вслухъ половину одного истинно-интереснаго произведшія, календаря Ньюгетской Тюрьмы; она пѣла и играла ему все, онъ ни просилъ, и, однимъ словомъ, чувствовала, что еслибъ только она могла знать напередъ, что онъ выиграетъ свой процесъ навѣрно и вступитъ дѣйствительно въ обладаніе 10,000 фунтовъ содоваго дохода, она, можетъ-быть, и нешутя бы его отлюбила. Въ день отъѣзда Титмауза изъ Алиби-Дома она напаивала, чтобъ онъ написалъ ей что-нибудь въ альбомъ, и онъ очень-охотно согласился. Цѣлыхъ десять минутъ не могъ онъ пріискать пера по рукѣ, наконецъ нашелъ, и оставилъ на память по себѣ, въ самой серединѣ чистой страницы, слѣдующія интересныя строки:
  
   Титмаузъ я по прозванію
   И лондонской я житель;
   Я родомъ изъ Британіи
   И устрицъ я любитель.
   Титльбетъ Титмаузъ, въ Алиби-Домѣ.
  
   Миссъ Кверкъ поблѣднѣла отъ изумленія и досады, увидѣвъ такое изящное и милое прибавленіе къ своему альбому; Титмаузъ, напротивъ, смотрѣлъ на него съ большимъ самодовольствіемъ, потому-что онъ имѣлъ въ рукахъ прекрасное перо и, работая отъ всей души, произвелъ то, что ему казалось образчикомъ чистописанія. И дѣйствительно, подпись его сдѣлана была несравненно-лучше чѣмъ когда-либо ему удавалось. Когда онъ ушелъ, миссъ Кверкъ разъ двадцать почти совсѣмъ ужь готова была вырвать листокъ, такъ печально обезображеный; но отецъ ея, воротясь вечеромъ домой, расхохотался отъ всей души. "Что касается до того, вырвать его вонь или нѣтъ", сказалъ онъ: -- посмотримъ сперва на чьей сторонѣ будетъ приговоръ".
   Титмаузъ послѣ этого сдѣлался довольно-частымъ посѣтителемъ въ домѣ Кверка и со дня на день сильнѣе привязывался къ миссъ Кверкъ, которая, впрочемъ, вела себя съ нимъ очень-обдуманно. Надпись, сдѣланная имъ въ альбомѣ, значительно охладила пылкое расположеніе ея къ будущему обладателю десяти тысячъ годового дохода. Бѣдный Снапъ, съ другой стороны, казалось, потерялъ послѣднюю надежду на успѣхъ: миссъ Кверкъ, съ каждымъ новымъ посѣщеніемъ его въ Алиби-Домъ, обходилась съ нимъ холоднѣе. Это жестоко его огорчало, потому-что всѣ деньги, какія только были въ рукахъ у стараго Кверка, должны были достаться ей послѣ смерти отца, неговоря ужь объ очень-значительной части изъ капитала компаніи. Трудно было ему сохранять прежнее расположеніе духа въ тѣсныхъ отношеніяхъ своихъ съ Титмаузомъ, который такъ жестоко подрѣзывалъ его надежды на будущее.
   Болѣзнь, о которой мы говорили, помѣшала обѣщанному посѣщенію Титмауза на Атласную Дачу. Возвратясь домой изъ Алиби-Дома, онъ узналъ, что Тэг-Рэгъ каждый день или самъ пріѣзжалъ или присылалъ справляться о немъ, съ самою нѣжною заботливостью; а двѣ или три записки, лежавшія у него на столѣ, увѣдомили его о живѣйшемъ безпокойствѣ насчетъ его здоровья, тревожившемъ милыхъ жительницъ Атласной Дачи, которыя упрашивали его, не теряя ни минуты, увѣдомить о себѣ и лично увѣрить ихъ въ своей безопасности. Несмотря на то, что образъ миссъ Кверкъ былъ безпрестанно передъ глазами Титмауза, онъ имѣлъ, однако, довольно сметливости не проронить, въ обществѣ Тэг-Рэга ни малѣйшаго намёка насчетъ истиннаго состоянія своихъ чувствъ. Каждый разъ, какъ мистриссъ Тэг-Рэгъ съ худо-скрытымъ безпокойствомъ начинала разспрашивать его объ Алиби-Домѣ и его жителяхъ, Титмаузъ, разумѣется упоминалъ о миссъ Кверкъ, но съ такимъ безпечнымъ и небрежнымъ видомъ, который сильно утѣшалъ и ободрялъ все семейство Тэг-Рэга; между-тѣмъ въ обществѣ мистера Кверка онъ высказывался довольно-прямо насчетъ любезныхъ жителей Атласной Дачи. Два эти дома, были почти единственныя частныя мѣста, куда ѣздилъ Титмаузъ, проводившій вечера свои по-большой-части въ родѣ того, какъ ужь было описано. Какъ онъ убивалъ остальное время дня, это трудно разсказать въ-точности. У себя на квартирѣ онъ вставалъ и ложился очень-поздно; онъ не читалъ ничего, кромѣ развѣ случайно, какой-нибудь пѣсенникъ, одолженный ему Снапомъ, или романъ, или какую-нибудь книгу въ родѣ: Боксіаны {Разсказы и анекдоты о боксёрахъ.}, взятую изъ публичной библіотеки. Мѣшканье за туалетомъ и за завтракомъ, потомъ насвистыванье и припѣванье занимали у него каждый день почти все время, проводимое дома; остальные часы шатался онъ по городу, зѣвалъ подъ окошками магазиновъ и, отъ времени до времени, посѣщалъ какое-нибудь маленькое зрѣлище. Съ наступленіемъ вечера, онъ обыкновенно сходился со Снапомъ и они вмѣстѣ и оканчивали день извѣстнымъ ужь читателю образомъ.
   Такъ часто, какъ только осмѣливался, навѣщалъ онъ контору Кверка, Геммона и Снапа, въ Сеффронъ-Хиллѣ и надоѣдалъ тамъ, немало своими разспросами о положеніи дѣла и о причинахъ замедленія въ начатіи тяжбы. Что касается до Хекебека, то Титмаузъ бросилъ его совершенно, говоря, что онъ былъ тёмный человѣкъ и что не было никакой пользы съ нимъ знаться. Тотъ дѣлалъ нѣсколько разъ отчаянныя усилія, и лично и письменно, стараясь возобновить знакомство свое съ Титмаузомъ, но все осталось безъ успѣха. Тутъ же не мѣшаетъ сказать, между прочимъ, что какъ только Снапъ пронюхалъ о маленькой денежной сдѣлкѣ между своимъ пріятелемъ и Хекебекомъ, онъ тотчасъ явился къ послѣднему и, подавая ему двѣнадцать шиллинговъ, потребовалъ назадъ документъ, полученный отъ Титмауза. Хекебекъ нѣсколько времени сопротивлялся упрямо, но Снапъ былъ ему не подъ-силу и заговорилъ такимъ грознымъ тономъ объ обвиненіи въ плутовствѣ и мошенничествѣ, что тотъ наконецъ согласился взять двѣнадцать шиллинговъ и возвратить документъ Снапу съ условіемъ, чтобъ Снапъ тутъ же, на мѣстѣ, его уничтожилъ. Такъ и было сдѣлано и такимъ образомъ кончились всѣ отношенія, по-крайней-мѣрѣ по сю сторону гроба, между Титмаузомъ и Хекебекомъ.
   Содержаніе, назначенное Титмаузу гг. Кверкомъ и Геммономъ, было достаточно, чтобъ позволить ему существовать съ комфортомъ, въ-ожиданіи будущихъ благъ; но оно не могло дать ему средствъ вести такую жизнь, какъ я описывалъ, и онъ непремѣнно запутался бы самымъ непріятнымъ образомъ, если бы не дружелюбное расположеніе Снапа, который, отъ времени до времени, давалъ ему въ долгъ сколько требовалось на его надобности. Однимъ словомъ, все шло спокойно и тихо нѣсколько мѣсяцевъ сряду, какъ вдругъ, около половины ноября, случилось происшествіе, грозившее совершеннымъ разрушеніемъ всѣхъ надеждъ и ожиданій Титмауза.
   Онъ не видалъ гг. Кверка и Геммона и не слыхалъ о нихъ ничего почти двѣ недѣли сряду. Со Снапомъ не встрѣчался онъ тоже почти цѣлую недѣлю. Рѣшась наконецъ побывать въ Сеффрон-Хиллѣ, онъ отправился туда, но принять былъ съ разительною холодностью, съ суровымъ, отрывистымъ обращеніемъ, напугавшимъ его до-смерти. Всѣ три партнёра были совершенно одинаковы; что касается до Снапа, то контрастъ между прежнимъ и теперешнимъ его обращеніемъ былъ совершенно-невыносимъ; онъ казался совсѣмъ другимъ человѣкомъ. Причиною такой перемѣны было обстоятельство слѣдующаго рода.
   Полное изложеніе правъ Титмауза предложено было мистеру Сёттлю, главному адвокату, приглашенному со стороны Кверка и К®, съ тѣмъ, чтобъ онъ далъ свое мнѣніе прежде чѣмъ они рѣшатся начать дѣйствительный искъ. Получивъ это мнѣніе, партнёры были поражены какъ громомъ, да и немудрено: мистеръ Сёттль указывалъ на существенный недостатокъ законныхъ доказательствъ по одному очень-важному пункту, и указывалъ такъ ясно, что гг. Кверкъ и Геммонъ теперь, когда вниманіе ихъ было прямо обращено на этотъ пунктъ, сами удивлялись, какимъ образомъ они могли упустить его изъ виду, и еще болѣе, какъ онъ не остановилъ на себѣ вниманіе гг. Треселя, Мортмена и Френкпледжа. Мистеръ Кверкъ тотчасъ же побѣжалъ съ этимъ мнѣніемъ къ первымъ двумъ джентльменамъ, и, послѣ долгаго совѣщанія, оба они признались въ своихъ опасеніяхъ, что мистеръ Сёттль правъ и что недостатокъ этотъ неизлечимъ; но вмѣстѣ съ тѣмъ, они объяснили своему взволнованному кліенту, что ихъ нельзя обвинить ни въ недосмотрѣ, ни въ незнаніи дѣла, потому-что пунктъ, о которомъ шла рѣчь, былъ не болѣе какъ вопросъ фактической достовѣрности, на который почти невозможно было не наткнуться всякому юристу, имѣющему передъ глазами полную сумму доказательствъ, но который, они сами знаютъ, допущенъ былъ утвердительно и принятъ за вещь доказанную въ дѣлѣ, предложенномъ на разсмотрѣніе нотаріусовъ. Они обѣщали подумать объ этомъ еще, на-досугѣ, и дать знать гг. Кверку и Геммону, если что-нибудь встрѣтится такое, что можетъ измѣнить ихъ образъ мыслей. Несмотря на то, господа Тресель и Мортменъ продолжали хранить зловѣщее молчаніе. Что касается до Френкпледжа, то онъ имѣлъ замашку, такъ или этакъ, всегда дойдти до заключенія, согласнаго съ желаніями своихъ кліентовъ, и послѣ значительныхъ трудовъ, написалъ очень-длинное мнѣніе, въ доказательство того, что упомянутый недостатокъ не имѣлъ въ себѣ ничего серьёзнаго. Ни Кверкъ, ни Геммонъ не могли понять какимъ путемъ мистеръ Френкпледжъ достигъ до такого результата; но, въ отчаяніи, они отослали его мнѣніе мистеру Сёттлю, въ видѣ новаго дѣла, на разсмотрѣніе. Оно возвращено было назадъ черезъ нѣсколько дней съ двумя или тремя строками въ отвѣтъ: "При всемъ моемъ уваженіи къ джентльмену, писавшему это мнѣніе", отвѣчалъ мистеръ Сёттль: -- "я не вижу что оно имѣетъ общаго съ вопросомъ; а потому не нахожу никакой причины отказываться отъ прежде-принятаго мною взгляда. Дж. С."... Это выходило довольно-похоже на глухой узелъ.
   -- Ну, все кончено, Геммонъ! сказалъ Кверкъ, съ опечаленнымъ видомъ.
   Геммонъ какъ-будто потерялся и не отвѣчалъ ни слова.
   -- Не приходитъ ли вамъ чего-нибудь въ голову, а? Геммонъ. Я долженъ, сказать къ вашей чести: вы человѣкъ дальновидный!
   Все-таки Геммонъ не говорилъ ни слова.
   -- Геммонъ! Геммонъ! я право начинаю думать... скажите: вамъ, вѣрно, ужь пришло что-нибудь въ голову?
   -- Это нужно будетъ уладитъ, мистеръ Кверкъ, сказалъ наконецъ Геммонъ, съ серьёзнымъ, но спокойнымъ взоромъ и съ лицомъ немного блѣднѣе обыкновеннаго.
   -- Э?.. Что?.. О, вижу, вижу! Я знаю, что вы думаете, Геммонъ, отвѣчалъ Кверкъ торопливымъ шопотомъ, поглядывая на обѣ двери, плотно ли онѣ заперты.
   -- Надо возобновить наши отношенія съ Титмаузомъ и вести дѣло попрежнему, сказалъ Геммонъ съ сильно-озабоченнымъ, но тѣмъ неменѣе съ рѣшительнымъ видомъ.
   -- Я... желалъ бы знать, то ли же самое вамъ пришло въ голову, что и мнѣ? спросилъ Кверкъ, проворно и тихо.
   -- Хмъ, мистеръ Кверкъ!
   -- Геммонъ, любезный Геммонъ, пожалуйста безъ секретовъ? Вы знаете, какой большой кушъ поставленъ у меня на карту.
   -- Также, какъ и у меня, мистеръ Кверкъ, отвѣчалъ Геммонъ со вздохомъ.-- Однако... Тутъ оба партнёра нагнулись другъ къ другу, какъ можно ближе, и тихо, усердно шептались нѣсколько минутъ. Кверкъ всталъ съ своего мѣста и прошелся раза три взадъ и впередъ по комнатѣ. Геммонъ спокойно слѣдилъ за нимъ своимъ взглядомъ.
   Къ неописанному утѣшенію и радости своей, черезъ нѣсколько часовъ послѣ этого разговора, Титмаузъ очутился опять на прежней ногѣ съ гг. Кверкомъ, Геммономъ и Снапомъ.
   Чтобъ дѣло могло быть разсмотрѣно и рѣшено на Весеннихъ Ассизахъ {Главные суды королевства находятся постоянно въ Лондонѣ; но изъ нихъ разсылаются по Провинціямъ коммиссіи, то-есть судьи, по два объѣзжаютъ два раза въ годъ все королевство, разсматриваютъ дѣла на мѣстѣ и получаютъ приговоръ присяжныхъ. Такія коммиссіи называются судами Nisi Prius (названіе, которое очень-трудно объяснить читателю, незнакомому во всей подробности съ формами англійскаго судопроизводства), а засѣданія ихъ называются ассизами. Прим. пер.}, необходимо было предъявить объявленіе о насильственномъ завладѣніи фермеру, владѣющему землею, до срока св. Хилярія; а такъ-какъ дѣло это было въ высшей степени важное, то положено было Снапу отправиться самому и лично исполнить все, что нужно. Кромѣ того, вслѣдствіе нѣсколькихъ дѣльныхъ совѣтовъ, предложенныхъ младшимъ адвокатомъ, назначено было Снапу отправиться недѣлею ранѣе надлежащаго времени и собрать подробныя справки по двумъ или тремъ фактамъ, дѣйствительность которыхъ считали возможнымъ подтвердить законными удостовѣреніями. Но какъ только Титмаузъ узналъ, что Снапъ отправляется прямо въ Яттонъ, театръ его (Титмзуза) будущаго величія, онъ присталъ къ гг. Кверку и Геммону, усердно, неотвязчиво упрашивая позволить ему ѣхать съ нимъ вмѣстѣ. Доходило до-того, что онъ становился передъ ними на колѣни. Противиться не было рѣшительно никакой возможности, а потому, дѣлать нечего, они согласились; но взяли съ него торжественное обѣщаніе, что онъ отдастъ себя въ полное распоряженіе Снапу, отправится подъ какимъ-нибудь другимъ именемъ и, однимъ-словомъ, не будетъ ни говорить, ни дѣлать ничего такого, что могло бы открыть, кто они такіе, или зачѣмъ туда пріѣхали.
   Снапъ вмѣстѣ съ Титмаузомъ остановились въ гостинницѣ "Зайца и Собакъ", въ Грильстонѣ, и первый тотчасъ же началъ спокойно и осторожно наводить свои справки по всѣмъ направленіямъ и всѣми средствами, какія только можно было придумать. Одно изъ первыхъ лицъ, къ которымъ онъ обратился, была слѣпая Бетсъ. Его подробные и настойчивые разспросы пробудили наконецъ въ умѣ старой женщины воспоминанія давно-забытыхъ именъ, людей, сценъ, мѣстъ и обстоятельствъ, и все это привело ее въ такое волненіе, съ которымъ ей не такъ-то легко было раздѣлаться. Волненіе это длилось еще во всей своей силѣ въ ту пору, когда пасторъ Тэсемъ и Обри, какъ помнитъ читатель, посѣтили ее въ первый день праздника.
  

ГЛАВА XI.

   Читатель изъ прежнихъ нашихъ разсказовъ могъ ужь составить себѣ довольно-ясное понятіе о томъ, какъ Титмаузъ и Снапъ вели себя вовремя своего пребыванія въ Йоркширѣ, и это понятіе, вѣроятно, не возвысило во мнѣніи читателей ни одного изъ этихъ джентльменовъ. Татмаузъ обнаружилъ очень-естественное нетерпѣніе поглядѣть на настоящихъ владѣтелей Яттона, и Снапъ съ большимъ трудомъ могъ уговорить его, чтобъ онъ не бродилъ слишкомъ-близко по сосѣдству барскаго дома, въ надеждѣ ихъ увидѣть. Первая встрѣча съ мистеромъ Обри и его сестрою была, какъ могутъ припомнить, совершенно-случайная; и когда онъ открылъ, что дама, встрѣченная имъ верхомъ недалеко отъ Яттона и та дама, вниманіе которой старался онъ обратить на себя въ Гейд-Паркѣ, была одна и та же прелестная женщина, и что эта прелестная женщина, сверхъ-того, была ни болѣе, ни менѣе, какъ сестра настоящаго владѣтеля Яттона -- такое изумительное открытіе произвело сильную тревогу въ его маленькихъ чувствахъ. Пламя, зажженое красотою миссъ Обри, въ одну минуту превратило въ пепелъ носившіеся въ душѣ его образы Тэбиты Тэг-Рэгъ и Доры Кверкъ. Блескъ ея навремя затмилъ даже сіяніе 10,000 фунтовъ годоваго дохода -- такъ сильно и неизмѣримо-могущественно вліяніе женской красоты надъ всѣмъ, что только носитъ образъ мужчины, даже надъ такимъ презрѣннымъ образчикомъ его, какъ Титльбетъ Титмаузъ.
   Повторяя одну изъ тѣхъ отвратительныхъ продѣлокъ, къ которымъ онъ привыкъ, подъ руководствомъ Снапа гуляя по улицамъ Лондона, и отъ которыхъ даже жестокій урокъ, полученный отъ фермера Хезеля не могъ его отвадить, онъ столкнулся наконецъ, какъ мы это видѣли совершенно-нечаянно съ самою миссъ Обри, приставъ къ ней, когда она возвращалась съ подвига милосердія и состраданія. Когда Титмаузъ узналъ, кто была та, которую онъ осмѣлился оскорбить своими дерзкими и отвратительными предложеніями, кровь застыла у него въ жилахъ и счастливъ онъ былъ, что крикъ служанки миссъ Обри, пробудивъ его изъ остолбенѣнія, далъ возможность уйдти отъ убійственныхъ побоевъ, которые могли бы имѣть одно послѣдствіе, совсѣмъ-непредвидѣнное лицомъ, наносившимъ ихъ, а именно, могли бы сохранить въ рѣкахъ Обри обладаніе Яттона. Титмаузъ бѣжалъ съ полмили, неостанавлняаясь, по большой дорогѣ къ Грильстону. Онъ не осмѣлился вернуться назадъ въ Яттонъ, чтобъ взять лошадь, на которой пріѣхалъ въ этотъ вечеръ изъ Грильстона; въ ушахъ его звучалъ еще голосъ дюжаго фермера, и въ паническомъ ужасѣ, въ потемкахъ, по снѣгу, добрался онъ кое-какъ пѣшкомъ до городской гостинницы, гдѣ стаканъ крѣпкаго грога съ нѣсколькими сигарами наконецъ немного его облегчили. Забывъ торжественное слово, данное имъ гг. Кверку, Геммону и Снапу, не открывать ни своего имени, ни цѣли своего путешествія, и ни разу не размысливъ о томъ, что еслибъ онъ только оставилъ дѣло какъ есть, то миссъ Обри никогда не могла бы узнать въ немъ нахала, приставшаго къ ней ночью, онъ провелъ промежутокъ времени отъ восьми до двѣнадцати часовъ -- то-есть до самаго того времени, когда дилижансъ, съ которымъ онъ намѣренъ былъ вернуться въ Лондонъ, долженъ былъ проѣзжать черезъ Грильстонъ -- надъ сочиненіемъ слѣдующаго письма:

Грильстонъ. 6 января 18** года.

   "Много Уважаемая Миссъ!-- Надѣясь что Никакой Обиды немогло быть Тамъ гдѣ Никакой незамы шлялось (вчемъ могу Васъ Увѣрить) я пишу Письмо Сіе, чтобы открыть Вамъ Кто я, и семь Неиной Кто какъ Истинный и Законный Владѣтель Яттона, которымъ Вы Всѣ Пользуетесь Внастоящее Время (Покуда Законъ невручитъ его Мнѣ) что онъ скоро Сдѣлаетъ и Долженъ Былъ сдѣлать стой самой поры какъ я Родился и Прежде даже чѣмъ Ваше Почтенное Семейство Вступило внего, и Все, чѣмъ вашъ Почтеннѣйшій Братецъ такъ Беззаконно Завладѣлъ должно вернуться назадъ Ктѣмъ Кто имѣетъ нато Настоящее Право, т. е. Я самъ, что Скоро будетъ Доказано и Очемъ Обовсемъ я душевно сожалѣю на счетъ Вашъ (разумѣя Много-Уважаемая Миссъ Васъ Однѣхъ) и также Вѣрно, както что Яттонъ Совершенно Мой -- Вѣрно и то что Сердце Мое Ваше и больше уже не Мое, стѣхпоръ, какъ я Васъ Увидѣлъ Впервый Расъ, Что Могъ бы Легко доказать но что безсомнѣнія Вы забыли Такъ какъ Вамъ Никогда Этого Небыло Извѣстно, Потому что (какъ говоритъ М-ръ Геммонъ Мой Стряпчій и Великой Юристъ) Дѣла Измѣняютъ Обстоятельства, что Могу я прибавить Болѣе, Кромѣ того Что Люблю Васъ Ужасно Какъ Такъ Какъ какъ я досихпоръ Никогда себя не считалъ даже и Способнымъ и Немогу Тому пособить Стѣхъ Самыхъ Поръ, какъ Впервый Расъ увидѣлъ Ваше Очаровательное, и поистинѣ Удивительное Лицо, Которое Стѣхпоръ Постоянно Врѣзано было уменя Впамяти, Ночью и Днемъ Засыпая и Пробуждаясь, готовъ Присягнуть что Никогда вжизни не Любилъ Никого Другаго хотя долженъ признаться имѣлъ Пропасть Предложеній отъ Женщинъ Высшаго Круга Стѣхпоръ какъ о моемъ Поистинѣ изумительномъ Счастіи Заговорили повсюду, но Отказалъ Имъ Всѣмъ изъ за Васъ и цѣлому Свѣту отказалъ бы кромѣ Васъ, Когда я увидѣлъ Васъ Верхомъ то Это Все отъ моего Внезапнаго Смущеніе при Видѣ Васъ (Другой Джентльменъ со мною былъ Одинъ изъ моихъ Почтеннѣйшихъ Стряпчихъ) что я Упалъ такъ Смѣшно Что было для меня Большое Огорченіе и оттого впрочемъ тоже что Лошадь моя Такъ бѣсилась потому что я узналъ Васъ и былъ Очень Пораженъ Увидавъ какъ Вы Похорошѣли (какъ тотъ самый Джентльменъ можетъ Засвидѣтельствовать) и Вы (Многоуважаемая Миссъ) совсѣмъ Напрасно изволили такъ Разгнѣваться на меня сегодня вечеромъ потому что Если бы я Только Зналъ Кто такая была эта женщина (то есть Вы, которую я такъ Много Почитаю) Шедшая такъ Поздно одна я поступилъ бы Совершенно Иначе и потому Надѣюсь что Вы Нестанете болѣе думать объ Этомъ Поистинѣ Непріятномъ Происшествіи, теперь (Милостивая Государыня) я Долженъ вамъ сказать что если Вамъ будетъ Угодно Снизойти на мои Желанія то мы съ Вами можемъ жить Очень Счастливо и Пріятно въ Яттонѣ гдѣ я на Васъ Сбольшимъ Удовольствіемъ бы Женился, Втакомъ случаѣ можетъ быть сдѣлалъ бы Что-нибудь и для Вашего Почтеннѣйшаго Братца съ Семействомъ, Который можетъ часто Пріѣзжать къ намъ Вгости и Жить гдѣ нибудь Неподалёку. Если же Вы мнѣ Откажете то Нѣтъ Надобности упоминать Вамъ, что должно произойти Стѣми Которые (какъ говорятъ) Должны мнѣ Немалую Толику Счего (можетъ быть) можно будетъ сдѣлать Значительную Сбавку Вмлучаѣ если мы съ Вами Поладимъ.
   Въ надеждѣ что Вы Позабудете То что меня такъ Много Огорчило и напишете мнѣ Отвѣтъ со Слѣдующею Почтою,
   Я остаюсь, Много-Уважаемая Миссъ Васъ Любящій и преданный Вамъ слуга (до гроба)"

"Титльбетъ Титмаузъ".

   Секретно
   Это отвратительное, хотя и очень-оригинальное произведеніе, достойный авторъ его запечаталъ двумя печатями и отдалъ, съ прибавкою шести пенсовъ, хозяйкѣ гостинницы Зайца и Собакъ въ Грильстонѣ, съ порученіемъ отправить на другой день, рано поутру, въ Яттонъ, въ барскій домъ. Женщина эта, совсѣмъ нерасположенная дѣлать услуги такой странной фигуркѣ, отъ которой она и безъ того ужь рада была отвязаться, и занятая притомъ разными другими вещами, сунула письмо въ сторону, на крышку камина и не думала о немъ, недѣли двѣ сряду. Скоро послѣ того, однакожь, когда печальныя новости о бѣдствіяхъ, угрожавшихъ семейству Обри, узнаны были жителями Грильстона, она отослала письмо вмѣстѣ съ нѣсколькими другими, и это было именно день, или два спустя послѣ того, какъ миссъ Обри имѣла съ братомъ своимъ тотъ разговоръ, который мы описали читателю; но письмо лежало незамѣченное никѣмъ, а тѣмъ-болѣе милымъ существомъ, имя котораго находилось на оберткѣ, лежало между множествомъ писемъ и бумагъ, скопившихся въ послѣднее время на столѣ въ библіотекѣ.
   Разъ, какъ-то утромъ, мистеръ Обри вошелъ туда одинъ, съ намѣреніемъ заняться разными дѣлами, давно ужь оставленными безъ вниманія. Онъ замѣтно похудѣлъ, лицо его было блѣдно и разстроено, но взоръ оставался попрежнему твердъ и спокоенъ. Сквозь великолѣпно-разрисованныя старинныя цвѣтныя стекла оконъ, пестрые лучи солнца проливали тихій свѣтъ на всѣ милые и знакомые предметы вокругъ него. Кругомъ все было тихо. Придвинувъ кресла къ столу, на которомъ лежала куча писемъ и бумагъ, онъ остановился съ какимъ-то отвращеніемъ, нерѣшаясь начать занятія, имъ самимъ-себѣ предназначенныя, и нѣсколько минутъ ходилъ взадъ и впередъ но комнатѣ, порой глубоко вздыхая. Наконецъ онъ сѣлъ и началъ ркучную работу. Одно изъ первыхъ писемъ, имъ распечатанныхъ, было отъ Питера Джонсона, того стараго фермера, кототому онъ далъ въ долгъ двѣсти фунтовъ. Оно наполнено было изъявленіями самой искренней благодарности. Вслѣдъ за тѣмъ, попалось ему другое, лежавшее ужь недѣли двѣ, отъ Лорда К***, статсъ-секретаря по Министсрсту Иностранныхъ Дѣлъ. Онъ распечаталъ его и прочелъ слѣдующее:

Вейт-Галль, 16-го января 18** года.

   "Мои милый Обри, вамъ извѣстно, что предложеніе лорда О** назначено къ 28 числу. Мы всѣ надѣемся на вашу сильную помощь въ спорѣ, который долженъ подняться по этому вопросу. Намъ, вѣроятно, также будетъ стоить большихъ хлопотъ дѣло герцога***, которое вы повернули такъ ловко и успѣшно незадолго до праздниковъ. По возвращеніи въ городъ, вы должны ожтать повторенія извѣстныхъ предложеній, которыя, я отъ всей души надѣюсь, для пользы общественной службы не будутъ болѣе отвергнуты".

Какъ и всегда, искренно вамъ преданный
К**.

   "Чарльзу Обри, Эсквайру Чл. Парламента".
   "Въ собственныя руки".
  
   Обри положилъ письмо на столъ, спокойно дочитавъ его до конца и, прислонясь къ спинкѣ креселъ, нѣсколько минутъ сидѣлъ въ глубокомъ раздумьи; потомъ, снова принявшись за дѣло, онъ распечаталъ и пробѣжалъ множество писемъ, между которыми содержаніе иныхъ глубоко его растрогало. Одни были отъ лицъ, находившихся въ бѣдственномъ положеніи, которымъ онъ помогалъ и которые просили о продолженіи этой помощи; другіе отъ пылкихъ друзей, приверженныхъ къ одной съ нимъ политической партіи, описывавшихъ свои надежды и опасенія насчетъ предстоящихъ засѣданій въ Палатѣ. Въ двухъ или трехъ упомянуто было о распространившемся повсюду слухѣ, что ему предложено было одно изъ важныхъ правительственныхъ мѣстъ и что онъ отказался, но что, по желанію короля, предложенія эти должны быть возобновлены. Многія письма были по частнымъ надобностямъ, другія по дѣламъ провинціи. Среди такихъ занятій вошелъ слуга и подалъ ему одинъ изъ утреннихъ журналовъ графства. Утомленный своимъ дѣломъ, Обри всталъ съ креселъ, подошелъ къ огню и, развернувъ принесенную газету, началъ лѣниво просматривать ея содержаніе.
   Вдругъ взоръ его остановился на слѣдующемъ параграфѣ:
   "Слухи, касающіеся до представителя одного изъ мѣстечекъ здѣшняго графства, и о которыхъ мы ужь сказали нѣсколько словъ въ предпослѣднемъ нумерѣ, оказываются справедливыми. Явился претендентъ на богатое имѣніе, нынѣ находящееся въ рукахъ упомянутаго джентльмена, и если мы не ошибаемся, Ассизы наступающей весны должны будутъ произвести значительную перемѣну въ представительствѣ того мѣстечка, о которомъ мы говоримъ. Мы не хотимъ быть слишкомъ-строги къ человѣку падающему и потому не скажемъ ничего о вѣроятномъ состояніи души того, кому его собственная совѣсть должна уже сказать, какъ долго пользовался онъ собственностью, ему непринадлежащею. При судебномъ разборѣ дѣла надо ожидать очень-любопытныхъ открытій".
   Мистеръ Обри былъ, конечно, нѣсколько пораженъ такою рѣзкою грубостью, но увидѣвъ миссъ Обри, въ эту минуту вошедшую въ комнату, онъ спокойно свернулъ газету и отложилъ ее въ сторону, страшась, чтобъ чувства сестры его не были оскорблены жестокимъ и дерзкимъ смысломъ параграфа, состряпаннаго, если правду сказать, въ Лондонѣ, въ извѣстной читателю конторѣ гг. Кверка, Геммона и Снапа, которые уладили это дѣло черезъ издателей "Воскреснаго Блеска", состоявшихъ въ связи съ редакціею той газеты, о которой мы говоримъ. Первая мысль пришла въ голову Геммону, находившему совсѣмъ не лишнимъ расположить такимъ образомъ, въ пользу своего кліента, политическія пристрастія значительной части графства.
   -- Вотъ нѣсколько писемъ къ вамъ, Кетъ, сказалъ ея братъ, отбирая ихъ между прочими. Первое попавшееся ей въ руки и остановившее на себѣ ея вниманіе двойною печатью и грубымъ почеркомъ адреса, было письмо Тигмауза, недавно-сообщенное нами читателю. Съ большимъ удивленіемъ распечатала она это письмо, покуда братъ ея занимался своими собственными. Сильнѣе и сильнѣе блѣднѣло лицо ея, по-мѣрѣ-того какъ она читала, и вдругъ съ сердцемъ бросила она письмо на полъ и залилась слезами.
   -- Что это, милая Кетъ? съ удивленіемъ спросилъ ея братъ, вставая и наклоняясь, чтобъ поднять письмо.
   -- Не троньте, не троньте, Чарльзъ! кричала она, наступивъ ногою на письмо и обнимая брата обѣими руками.-- Это дерзкое, грубое, жестокое письмо, милый Чарльзъ! Раздраженіе ея усиливалось по-мѣрѣ-того, какъ она припоминала въ умѣ своемъ бездушныя строки, относившіяся до ея брата, которыми письмо оканчивалось.-- Я бы все простила, кромѣ этого, произнесла она невольно. Съ нѣжнымъ усиліемъ успѣлъ онъ наконецъ отнять у нея печально-смѣшное и презрѣнное посланіе. Читая его, онъ нѣсколько разъ старался улыбнуться.
   -- О, нѣтъ, нѣтъ, Чарльзъ, я не могу этого выносить! Не смѣйтесь, это слишкомъ-далеко отъ вашего сердца; вы это дѣлаете только затѣмъ, чтобъ меня успокоить.
   Въ эту минуту Обри прочелъ строки, касавшіяся до него самого. Лицо его стало еще немного-блѣднѣе и губы дрожали отъ силы задавленнаго чувства. "Сумасшедшій!" воскликнулъ онъ, подходя къ окну и отворачиваясь отъ сестры, передъ которою онъ не хотѣлъ показать, до какой степени тронула его эта мелкая непріятность. "На что это онъ намекаетъ. Кетъ, въ этомъ мѣстѣ, гдѣ онъ пишетъ будто бы вы разсердились на него понапрасну и что онъ васъ не зналъ? спросилъ онъ, послѣ нѣсколькихъ минутъ молчанія, снова къ ней оборачиваясь.
   -- Ахъ Боже мой! Мнѣ очень жаль, что вы обратили вниманіе на это мѣсто. Но если вы непремѣнно хотите знать, то я разскажу вамъ все, и она разсказала ему происшествіе, на которое намекало письмо. Слушая ее, Обри невольно выпрямился и нахмурилъ брови, и лицо его стало еще блѣднѣе и взоръ сверкнулъ гнѣвно.
   -- Забудьте, забудьте это, милый Чарльзъ! Такое презрѣнное созданіе право не стоитъ даже и одной мысли, говорила Кетъ съ созраставшимъ безпокойствомъ, потому -- что ни разу еще въ жизни не видала она брата своего въ такомъ положеніи, ни разу въ жизни не замѣчала на худощавыхъ и блѣдныхъ чертахъ его такого суроваго, грознаго выраженія. Наконецъ онъ съ усиліемъ перевелъ духъ.
   -- Счастье, Кетъ, сказалъ онъ спокойно:-- что онъ не джентльменъ и что я стараюсь по-крайней-мѣрѣ быть христіаниномъ.
   -- О! воскликнула она, обнимая его съ жаромъ: -- въ этихъ словахъ я узнаю моего великодушнаго брата.
   -- Я сохраню это письмо какъ рѣдкость, Кетъ, продолжалъ онъ.-- Странно, прибавилъ онъ вслѣдъ за тѣмъ такимъ тономъ голоса, который остановилъ невольно вниманіе его сестры: -- не далѣе какъ за нѣсколько минутъ передъ тѣмъ, какъ вы вошли, я распечаталъ одно письмо, въ которомъ имя ваше упоминается, я не могу сказать похожимъ образомъ, а между-гѣмъ... однимъ словомъ, письмо это отъ лорда Де-ла-Зуша и въ немъ вложено другое. Миссъ Обри вдругъ покраснѣла до ушей и задрожала жестоко.
   -- Не тревожьтесь, другъ мой, Кетъ: вложенное письмо отъ леди Де-ла-Зушъ; и если только оно написано въ такомъ же любезномъ тонѣ, какъ и письмо ея мужа, то мнѣ кажется...
   -- Вы ужь лучше сами распечатайте и прочтите, Чарльзъ, прошептала она, опускаясь въ кресла.
   -- Полно, полно, милая Кетъ, не ребячьтесь! говорилъ ея. братъ.-- Конечно, еслибъ я сталъ васъ увѣрять, что въ этихъ, письмахъ нѣтъ ничего такого, что можетъ быть очень-пріятно и интересно для вашего сердца, это было бы несовсѣмъ...
   -- Я знаю... я... я догадываюсь, прошептала миссъ Обри въ сильномъ волненіи: -- я сейчасъ вернусь.
   -- Ну, такъ возьмите же эти письма съ собою и прочтите ихъ, или нѣтъ, какъ вамъ угодно, сказалъ ея братъ, отдавая ей письма съ грустной улыбкой, которая, впрочемъ, скоро исчезла у него на лицѣ. Проводивъ ее до дверей, онъ остался снова одинъ, подумалъ еще нѣсколько минутъ и потомъ сѣлъ писать отвѣты на нѣкоторыя изъ писемъ, требовавшія немедленнаго распоряженія.
   Несмотря на разсудительную и заботливую осторожность, съ которою докторъ Тэсемъ исполнилъ, по просьбѣ огорченныхъ друзей своихъ, принятую имъ на себя обязанность, извѣстить старую леди Обри о бѣдствіи, грозившемъ ея семейству, послѣдствія такого открытія были самыя печальныя. Съ ней сдѣлался ударъ и мистеръ Обри, съ мучительнымъ безпокойствомъ, долго ожидавшій результата въ сосѣдней комнатѣ, позванъ былъ вдругъ и увидѣлъ передъ собой ужасное, раздиравшее душу зрѣлище. Та женщина, которая любила его какъ свѣтъ очей своихъ, отъ которой никогда еще не слыхалъ онъ ни одного строгаго или неласковаго слова, чье сердце никогда не знало другаго побужденія, кромѣ нѣжнаго, благороднаго, безграничнаго великодушія ко всѣмъ ее окружающимъ -- его мать, его обожаемая мать лежала передъ нимъ блѣдная и неподвижная, какъ трупъ, безъ чувствъ, безъ дыханія. Бѣдный Обри уступилъ своей долго-сдавливаемой, жестокой горести въ присутствіи той, которая не могла ужь болѣе ни слышать, ни видѣть его и громко зарыдалъ.
   -- Сынъ мой, произнесъ пасторъ Тэсемъ послѣ того, какъ первый порывъ огорченія немного утихъ и другъ его сталъ на колѣни передъ своею матерью, сжимая въ своихъ рукахъ ея охладѣвшую руку: -- не ропщи на испытаніе, посылаемое тебѣ Богомъ, и сноси терпѣли во Его наказаніе, потому-что Богъ любитъ того, кого онъ наказываетъ какъ сына и не покинетъ тебя навсегда; хотя онъ теперь послалъ гебѣ горе, но онъ имѣетъ и состраданіе, потому-что благости его нѣтъ предѣловъ и потому-что не для утѣхи своей огорчаетъ онъ человѣка.
   Прерывающимся, едва-внятнымъ голосомъ говорилъ добрый пасторъ эти торжественныя и успокоительныя слова на ухо сокрушенному другу своему, подлѣ котораго онъ стоялъ на колѣняхъ.
   Мистриссъ Обри лежала безъ чувствъ, пораженная ударомъ паралича. Черты лица ея были немного-искривлены, но ихъ закрывали отчасти длинные серебристые волосы, упавшіе изъ-подъ чепчика при первомъ, неожиданномъ дѣйствіи удара.
   -- О чемъ же я думаю, Боже мой! воскликнулъ наконецъ Обри, съ усталымъ и встревоженнымъ видомъ: -- послано ли за докторомъ?
   -- Ужь нѣсколько человѣкъ отправлены къ доктору Годдарту и къ мистеру Вейтли; они теперь скоро должны быть здѣсь, отвѣчалъ пасторъ Тэсемъ, и онъ не успѣлъ еще кончить, какъ мистеръ Вейтли, котораго посланный слуга встрѣтилъ у входа въ паркъ, спѣшившаго къ молодой мистриссъ Обри, вошелъ въ комнату и тотчасъ же принялъ всѣ необходимыя мѣры. Скоро вслѣдъ за нимъ пріѣхалъ и докторъ Годдартъ, но увы! какъ мало могли они помочь бѣдной страдалицѣ!
   Нѣсколько дней сряду домикъ сторожа у воротъ парка осажденъ былъ множествомъ встревоженныхъ посѣтителей, и на всѣ ихъ разспросы отвѣчалъ Ватерсъ, поставленный тамъ по приказанію мистера Обри, котораго жестоко утомили безпрестанныя посѣщенія друзей, желавшихъ непремѣнно видѣть его самого, чтобъ узнать до какой степени справедливы были ужасные слухи, распространявшіеся на его счетъ. Замѣтное уныніе царствовало во всемъ домѣ. Слуги ходили съ печальными лицами, какъ на похоронахъ. Малютки, Чарльзъ и Агнеса, почти-безвыходно заключенные въ дѣтской, казалось, были очень удивлены и озадачены при видѣ такой странной, необыкновенной тишины и важности и глядя на печальныя лица, ихъ окружающія. Кетъ ужь не рѣзвилась съ ними попрежнему, а, держа ихъ у себя на рукахъ или на колѣняхъ, безпрестанно плакала, стараясь ускользнуть отъ разспросовъ Чарльза. "Я думаю, что и мнѣ пора будетъ скоро плакать", сказалъ онъ ей разъ, съ какимъ-то полушутливымъ и полу-серьёзнымъ видомъ, отъ котораго у ней слёзы снова навернулись на глазахъ. Безсонныя ночи и дни, проведенные въ горести, скоро оставили замѣтные слѣды на ея лицѣ. Веселая рѣзвость, такъ недавно еще оживлявшая весь домъ, улегѣла; румянецъ исчезъ на щекахъ, но возвышенный духъ ея не былъ сокрушенъ. Она стояла твердо и спокойно, взирая на встрѣчу грозному небу и бурѣ, собиравшейся надъ ихъ головами. Дыханіе подходящей грозы, казалось какъ-будто бы шевелило русые волосы, окружавшіе ея блѣдный, но спокойный лобъ, и она чувствовала это, но не трепетала, смотря на все яснымъ и твердымъ взоромъ невинности. Сердце ея могло быть растерзано, но духъ оставался непобѣжденъ.
   Черезъ мѣсяцъ или черезъ два, братъ ея и все семейство, можетъ-быть, будутъ выгнаны изъ Яттона, не только лишенные всего, что имѣли, но съ неоплатнымъ долгомъ новому владѣльцу имѣнія, долгомъ, который будетъ висѣть у нихъ на шеѣ, какъ жерновъ. Что тогда будетъ съ ними со всѣми? Куда пойдутъ они и ихъ больная мать, если она доживетъ до этого времени... Куда понесутъ они ее изъ Яттона?
   Однажды, это было въ субботу, недѣль пять спустя послѣ печальныхъ происшествій, нами описанныхъ, Кетъ, просидѣвъ, но обыкновенію, нѣсколько часовъ у кровати своей безмолвной и неподвижной матери, оставила комнату ея на короткое время, надѣясь освѣжить себя, походивъ минутъ пять по длинной галереѣ. Сдѣлавъ нѣсколько туровъ взадъ и впередъ, она остановилась у небольшаго, выдающагося окошка въ концѣ галереи, и смотрѣла печальнымъ взоромъ на садящееся солнце, до-тѣхъ-поръ, пока оно въ спокойномъ величіи не исчезло за горизонтомъ. Картина эта была для Кетъ торжественная и печальная эмблема, которую дѣлали еще разительнѣе густѣвшія тѣни и сумракъ вечера. Она вздохнула и, скрестивъ на груди руки, устремила взоръ, отуманенный слезами, на потемнѣвшее небо, гдѣ ужь свѣтилась блестящая вечерняя звѣзда. Тысяча грустныхъ и нѣжныхъ мыслей тѣснились у ней въ головѣ; она стояла у окна, покуда вечерній холодъ не напомнилъ ей, что пора отойдти. "Пойду", подумала она, "попробую съиграть вечерній гимнъ. Можетъ-быть, мнѣ ужь немного разъ остается имѣть это удовольствіе". Съ этой мыслью, отворила она потихоньку двери гостиной и, окинувъ комнату взоромъ, не увидѣла въ ней никого. Единственный свѣтъ былъ отъ огня, горѣвшаго въ каминѣ. Со вздохомъ открыла она органъ и сѣла возлѣ него, долго недотрогиваясь до клавишей. Наконецъ, она тихо пробѣжала но нимъ рукой, какъ-бы страшась встревожить тѣхъ, которые, какъ она скоро припомнила, были слишкомъ-далеко, чтобъ ее услыхать. О, сколько воспоминаній разбудили въ ней эти простые, торжественные звуки! Тихо, тихо начала она одинъ изъ любимыхъ псалмовъ своихъ; но часто голосъ ея дрожалъ и слезы прерывали пѣніе. Одинъ разъ она остановилась, неимѣя силы продолжать, и закрывъ лицо руками, громко зарыдала. "Но я съиграю еще разъ послѣдній стихъ", подумала она, "а послѣ сяду у огня и прочту вечернюю службу, прежде-чѣмъ пойду къ бѣдной матушкѣ". Послѣднія слова стиха пропѣла она съ торжественнымъ, увлекательнымъ чувствомъ, и въ эту минуту ей показалось, будто лучъ небеснаго свѣта коснулся на одинъ мигъ ея поднятаго къ небу взора. Но она была не одна, какъ она воображала: въ другомъ углу комнаты сидѣлъ все время ея братъ, слишкомъ-глубоко тронутый простотою и добродушіемъ своей сестры; нѣсколько разъ чувство едва не одолѣло его; но когда она кончила, онъ всталъ со стула, подошелъ къ ней и, давъ пройдти ея удивленію: "Богъ да благословитъ васъ, милая Кетъ!" сказалъ онъ, взявъ ее за руки. Оба молчали нѣсколько минутъ.
   -- Я не могла бы ни пропѣть, ни съпграть ни одной ноты, еслибъ знала, что вы здѣсь, сказала она.
   -- Я такъ и думалъ, Кетъ.
   -- Мнѣ кажется, у меня недостанетъ болѣе духу играть когда-нибудь опять, продолжала она, и оба опять замолчали.
   -- Повѣрьте, Кетъ, говорилъ мистеръ Обри, обнявъ сестру свою и ходя съ ней тихо по комнатѣ: -- покорность судьбѣ есть тотъ великій урокъ, которому учатъ несчастія жизни, и для этого они, вѣроятно, намъ посылаются. Потерпимъ до поры до времени; дастъ Богъ, совсѣмъ не утонемъ.
   -- Я надѣюсь, что нѣтъ, отвѣчала его сестра сквозь слезы... Въ какомъ положеніи оставили вы Агнесу, Чарльзъ?
   -- Она уснула; она все еще слаба... Въ эту минуту дверь вдругъ отворилась и горничная миссъ Оори вбѣжала торопливо, спрашивая: "Здѣсь ли вы, миссъ? Здѣсь ли вы, сэръ?"
   -- Здѣсь, отвѣчали они, спѣша къ ней на встрѣчу.-- Что такое случилось?
   -- Ахъ! барыня заговорила, заговорила вдругъ, право, сэръ! Она начала говорить и... продолжала дѣвушка, едва переводя духъ.
   -- Матушка начала говорить! воскликнулъ Обри.
   -- О, да, сэръ, да, я увѣряю васъ. Миссъ Обри упала на руки своего брата, не будучи въ силахъ вынести этого неожиданнаго и изумительнаго извѣстія.
   -- Ободритесь, Кетъ! воскликнулъ онъ съ одушевленіемъ.-- Не говорилъ ли я вамъ, что Богъ гіасъ не оставитъ. Но я долженъ идти наверхъ: я хочу услышать собственными ушами эти милые звуки. Идите и вы за мной, какъ только успѣете. Оставивъ ее на рукахъ служанки, онъ спѣшилъ въ верхній этажъ и скоро остановился у дверей спальни своей матери, остановился на минуту, напрягая слухъ, чтобъ уловить звуки знакомаго голоса, говорившаго, казалось, тихимъ, но довольно-веселымъ тономъ. Колѣна его дрожали отъ радостнаго одушевленія. Боясь явиться къ ней на глаза, неуспокоивъ себя хоть немного, онъ потихоньку опустился въ кресла, стоявшія возлѣ дверей; сердце его билось и напряженное ухо ловило звуки этого милаго голоса, и каждый изъ звуковъ отдавался глубоко въ душѣ его. Но я не стану терзать сердце читателя, описывая подробно сцену, которая затѣмъ послѣдовала. Увы! языкъ больной его матери былъ дѣйствительно развязанъ, но разсудокъ отлетѣлъ. Онъ прислушивался, онъ различалъ ея слова. Ей казалось, что всѣ ея дѣти и тѣ, которыя были въ живыхъ, и тѣ, которыя давно ужъ померли, рѣзвились вокругъ нея. Она упоминала о немъ и о его сестрѣ такимъ же точно образомъ, какъ говорила она съ ними лѣтъ двадцать тому назадъ.
   Убитый горестью, едва держась на ногахъ, бѣдный Обри вышелъ изъ комнаты. Въ дверяхъ встрѣтилъ онъ сестру свою, и давъ знакъ идти за нимъ вслѣдъ, сообщилъ ей дрожащимъ голосомъ извѣстіе о бѣдственномъ положеній ихъ матери.

"Отечественныя Записки", т. 85, 1852, тт. 86--87, 1853

  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru