Уоррен Самюэль
Тяжба. Часть третья

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Ten Thousand a-Year. Part 3.
    Текст издания: "Отечественныя Записки", тт. 89-90, 1853.
    Перевод Николая Ахшарумова.

  

ТЯЖБА.

РОМАНЪ САМЮЕЛЯ ВАРРЕНА.

Часть третья.

ГЛАВА I.

   Связанный по рукамъ и по ногамъ, въ совершенной зависимости отъ произвола Титмауза и его стряпчихъ, что могъ Обри сдѣлать, какъ не покориться всевозможнымъ условіямъ, какія бы имъ ни вздумалось предписать. Читатель помнитъ, въ чемъ состояло предложеніе мистера Геммона. Онъ хотѣлъ, вопервыхъ, чтобъ мистеръ Обри уплатилъ немедленно и неразсматривая ихъ счетъ въ 3,946 ф., 4 шил. и 6 пенс.; далѣе, чтобъ онъ представилъ имъ достаточное ручательство въ уплатѣ Титмаузу 10,000 ф. по истеченіи полутора года и, наконецъ, далъ бы два векселя въ 5,000 ф. каждый, съ обѣщаніемъ у платить ихъ когда-нибудь, современемъ, когда именно, онъ не зналъ и насчетъ этого долженъ былъ положиться единственно на чистосердечіе и снисходительность мистера Геммона и на надежду, что распоряженія его утверждены будутъ Титмаузомъ. Предложеніе это должнымъ порядкомъ сообщено было отъ Геммона господамъ Роннинтонъ, которые выпросили двухнедѣльный срокъ, чтобъ обдумать его, и къ концу этого времени дали Обри совѣтъ согласиться на предложенную сдѣлку, при существующихъ обстоятельствахъ неоспоримо-выгодную и гораздо-болѣе снисходительную, чѣмъ можно было ожидать. Совѣтъ, конечно, разсудительный; а между-тѣмъ, какъ тяжело Обри было думать о возможности когда-нибудь выполнить такія условія. Какимъ образомъ это сдѣлать и, вопервыхъ, какъ сбыть съ рукъ счеты господъ Роннинтонъ и мистера Паркинсона, изъ которыхъ первый простирался до 1,670 ф. 12 шиллинговъ, а послѣдній до 756 ф.; а между-тѣмъ, нужно было содержать себя и семейство; нужны были тоже деньги на изученіе Права. Читатель помнитъ изъ предъидущей части этого разсказа, что все имущество Обри, по переѣздѣ въ Лондонъ, состояло изъ 3,000 ф. въ государственныхъ фондахъ, составлявшихъ 2,640 ф. чистыми деньгами, да 423 ф. въ рукахъ его банкира, такъ-что всѣ деньги, ему принадлежавшія, составляли 3,063 ф.; слѣдовательно, еслибъ даже онъ посвятилъ всю эту сумму на расплату съ однѣми конторами стряпчихъ, все-таки большой счетъ оставался бы еще неуплаченнымъ -- 3,310 6 шил. 6 пенсовъ; а между-тѣмъ, отъ него требовали, сверхъ -- того, представить обезпеченіе въ уплатѣ 10,000 ф. черезъ полтора года сроку, да два векселя на 5,000 ф. каждый. Дѣйствительно, можно было съ ума сойдти, раздумывая всѣ эти обстоятельства. Но Обри не долженъ былъ сидѣть сложа руки, въ безсиліи человѣка, находящагося въ отчаяніи, онъ долженъ былъ смотрѣть затрудненіямъ прямо въ глаза и сдѣлать лучшее, что было возможно.
   Онъ рѣшился посвятить всѣ свои деньги до послѣдняго фартинга, за исключеніемъ 200 фунт., на уплату счета гг. Кверка, Геммона и Снапа, и въ меньшей пропорціи -- счетовъ гг. Роннинтона и мистера Паркинсона. Въ случаѣ необходимости, онъ рѣшился даже, хотя сердце его мучительно содрогалось при одной мысли объ этомъ, продать книги и остатокъ старинной фамильной серебряной посуды, имъ сбереженной. Затѣмъ, онъ рѣшился напрячь всѣ свои силы для поддержанія себя и своего семейства литературными трудами, употребляя на то каждую минуту времени, свободнаго отъ изученія права и вмѣстѣ наблюдая самую-строгую экономію въ расходахъ, какая только сообразна была съ сохраненіемъ здоровья и приличія во внѣшней обстановкѣ жизни. Онъ рѣшился также, хотя съ содроганіемъ, предоставить себя на милость Геммона и Титмауза, вручивъ имъ (хотя это похоже было на страшную шутку) два векселя, за своею подписью, на сумму 10,000 фунт. съ уплатою по востребованію; потому-что, какъ говорилъ Геммонъ, такъ дѣлается обыкновенно: въ подобныхъ случаяхъ, и такъ необходимо надо будетъ сдѣлать, въ настоящемъ. Но гдѣ искать ему поручительства въ уплатѣ 10,000 ф.? Это былъ такой вопросъ, отъ котораго всѣ силы его души приходили въ оцѣпѣненіе. Были лица, онъ вѣрилъ, онъ зналъ, которыя согласились бы охотно дать требуемое поручительство; но какой это былъ бы обманъ, жестокій и унизительный! Просить ихъ, думалъ онъ, поручиться за него, въ такой суммѣ на срокъ: не все ли это равно, что просить ихъ заплатить за него деньги? Могли ли сами они смотрѣть иначе на такую просьбу? Читатель легко пойметъ ужасное вліяніе такихъ мыслей на человѣка чувствительнаго и деликатнаго. Но при этихъ мысляхъ имя лорда Де-ля-Зуша всегда приходило ему на память. Не обѣщалъ ли Обри, торжественно и неоднократно, обратиться къ этому человѣку въ случаѣ крайней надобности? Доходъ его друга простирался, по-крайней-мѣрѣ, до 80 или до 100,000 ф. въ годъ; образъ жизни его былъ простъ и нерасточителенъ; все семейство состояло изъ жены и единственнаго сына; наконецъ, онъ всегда считалъ себя преданнымъ, искреннимъ другомъ мистера Обри, и при всякомъ случаѣ старался доказать ему, какъ только могъ, свое расположеніе. Сама судьба ясно указывала на лорда Де-ля-Зуша, какъ на помощника и избавителя. И зачѣмъ вызывать передъ собою цѣлый рядъ воображаемыхъ препятствій, порожденныхъ его болѣзненною деликатностью? Не его одного могла довести до нищеты такая совѣстливость: его жену, его дѣтей, его преданную, милую сестру... Но, ахъ! при мысли о Кетъ, новое затрудненіе пришло въ голову бѣдному Обри, знавшему о пылкой привязанности мистера Делямира! Правда, что, въ угодность желаніямъ своего отца, а также, чтобъ не утомлять миссъ Обри безотвязнымъ вниманіемъ, онъ согласился посвятить еще одинъ, послѣдній годъ, учебнымъ занятіямъ въ Оксфордѣ; но это не мѣшало ему быть довольно-частымъ гостемъ въ Вивьенской Улицѣ, рѣшительно на зло серьёзнымъ просьбамъ миссъ Обри и даже ея брата. Ненадо, однакожь, думать, чтобъ его вниманіе имѣло въ себѣ что-нибудь неделикатное, навязчивое. Какимъ-образомъ могло бы это быть? Увы! Кетъ дѣйствительно любила его всѣмъ сердцемъ и со стороны Делямира небольшой требовалось проницательности, чтобъ открыть эту страсть. Онъ былъ красивый, стройный, ловкій молодой человѣкъ, съ открытымъ, великодушнымъ характеромъ, простымъ и привлекательнымъ обращеніемъ; къ-тому же, могла ли она не быть тронута явнымъ и совершеннымъ безкорыстіемъ его привязанности? Кетъ писала ему не разъ, стараясь отговорить его отъ сватовства, и письма эти носили на себѣ такой прямой, такой рѣшительный характеръ отказа, который поколебалъ бы многихъ людей; но молодой Делямиръ не обращалъ на нихъ никакого вниманія. Какъ ни разнообразила она тонъ этихъ посланій, онъ просто отвѣчалъ, что онъ отослалъ такое-то и такое-то письмо къ своей матери, которая сказала, что это дѣйствительно были очень-хорошія письма, а потому онъ сочтетъ своимъ долгомъ читать все, что она ни вздумаетъ адресовать ему и т. д.
   Когда же Кетъ, съ жаромъ выраженія, слишкомъ-серьёзнымъ, такъ, что нельзя было ошибиться въ смыслѣ или отвѣчать шуткою, увѣряла его сама, что ничто въ мірѣ не убѣдитъ ее покинуть въ настоящемъ положеніи семейство брата до-тѣхъ-поръ, покрайней-мѣрѣ, покуда онъ не успѣетъ преодолѣть всѣхъ своихъ затрудненій; Делямиръ, со взоромъ нѣжнаго удивленія, возражалъ, что это не значитъ ничего, потому-что онъ готовъ ждать сколько ей угодно и покоряться всякой прихоти, всякой жестокости, какую только ея собственное сердце позволитъ ей выполнить.
   Надо сказать правду, что бѣдная Кетъ не разъ, при видѣ его великодушія, была такъ тронута и смягчена, что почти готова была кинуться къ нему на шею съ безмолвнымъ и страстнымъ согласіемъ.
   Возвращаясь къ предъидущему, я говорю, что такое положеніе вещей всякій разъ, какъ мистеръ Обро думалъ о немъ, дѣлало во сто разъ невыносимѣе для него мысль о необходимости обратиться съ просьбою помощи къ отцу Делямира. Терзаемый чувствами и соображеніями подобнаго рода, онъ провелъ весь двухнедѣльный срокъ, выпрошенный его стряпчими, не чувствуя себя въ-силахъ рѣшиться на такой шагъ. Наконецъ, однакожь, съ какимъ-то спокойствіемъ отчаянія, онъ заставилъ себя это сдѣлать. Когда онъ опускалъ въ ящикъ почтовой конторы свое письмо, въ каждой строчкѣ котораго тотъ, къ кому оно было адресовано, могъ ясно угадать мученія растерзаннаго сердца -- Обри былъ дѣйствительно несчастный человѣкъ. Въ ту минуту, когда письмо было опущено и онъ безвозвратно потерялъ надъ нимъ всякую власть и оно должно ужь было дойдти непремѣнно въ руки лорда Де-ля-Зуша, въ ту минуту ему показалось, какъ-будто онъ готовъ былъ отдать все на свѣтѣ, чтобъ вернуть его. Никогда еще, до-сихъ-поръ, не вздыхалъ онъ такъ тяжело и не чувствовалъ себя такъ совершенно-покинутымъ судьбою, какъ въ этотъ вечеръ. Тамъ, свои еще не знали ничего о шагѣ, предпринятомъ съ его стороны, и онъ не сказалъ имъ ни слова о томъ, что онъ сдѣлалъ ужь этотъ шагъ. При видѣ сестры, онъ почувствовалъ какую-то боль въ сердцѣ, и весь вечеръ былъ такъ убитъ духомъ, что слабыя, принужденныя шутки мистриссъ Обри и Кетъ и невинная рѣзвость его дѣтей успѣли только сдѣлать его еще печальнѣе и еще молчаливѣе. Онъ просилъ лорда Де-ля-Зуша адресовать отвѣтъ свой въ Темпль, и тутъ-какъ-тутъ, дня черезъ три поутру, войдя въ контору, онъ увидѣлъ на своемъ столѣ письмо съ адресомъ: "Чарльзу Обри, эсквайру, въ конторѣ мистера Везеля, эсквайра, No 3, Номегранэт-Кортъ, въ Темплѣ, въ Лондонѣ", и франкированное отъ имени лорда Де-ля-Зуша.
   "Я сейчасъ вернусь", сказалъ мистеръ Обри клерку, такъ спокойно, какъ только могъ себя вынудить, опуская письмо въ карманъ съ намѣреніемъ идти въ Темпльскіе сады и тамъ прочесть его, неопасаясь, чтобъ ощущеніе, которое оно можетъ возбудить, было замѣчено. Отъискавъ самое уединенное мѣсто въ саду, онъ сѣлъ на скамейку подъ одномъ изъ старинныхъ деревьевъ, возлѣ рѣки, и несовсѣмъ-твердою рукою вынулъ письмо. Распечатавъ его, онъ прочелъ слѣдующее:

Фозрингемскій Замокъ, 18 іюля 18** года.

"Мой милый Обри!

   "Если вы дѣйствительно дорожите моею дружбою, то никогда впередъ не мучьте меня сомнѣніями насчетъ результата какой бы то ни было просьбы вашей, въ родѣ той, которая заключается въ вашемъ письмѣ, лежащемъ въ эту минуту передо мною. Развѣ что-нибудь до-сихъ-поръ можетъ оправдать такую недовѣрчивость? Ради Бога, скажите вашимъ стряпчимъ, чтобъ они, нетеряя ни минуты, приготовили все необходимое и переслали ко мнѣ черезъ господъ Фрамлингамъ, моихъ повѣренныхъ въ Лондонѣ. Я тогда исполню немедленно все, что требуется, и возвращу къ вамъ бумаги съ первою почтою. Если только вы займетесь этимъ дѣломъ немедленно, прилежно и серьёзно, то я прощу и забуду всѣ пустыя, жестокія сомнѣнія, которыми изобилуетъ ваше письмо. Зная, какую страшную вы подняли бы тревогу, я не стану покуда настаивать на томъ, хотя и сдѣлали бы мнѣ огромное удовольствіе, чтобъ позволили мнѣ освободить васъ разомъ отъ этихъ грубыхъ и жадныхъ бездѣльниковъ, дорогой мой Обри, и сдѣлаться вашимъ кредиторомъ на мѣсто ихъ. Но нѣтъ, подумавъ хорошенько, я боюсь, что васъ слишкомъ-сильно будетъ тревожить ограниченность моихъ средствъ, вслѣдствіе которой мнѣ было бы несравненно-труднѣе, чѣмъ имъ, дать вамъ отсрочку въ уплатѣ вашего долга! Или захотите вы показать себя человѣкомъ твердымъ и дѣйствовать теперь же такъ точно, какъ, честью васъ увѣряю, я самъ бы сталъ дѣйствовать на вашемъ мѣстѣ послѣ такихъ увѣщаній? Между-прочимъ, я намѣренъ настаивать на томъ, чтобъ быть вашимъ единственнымъ поручителемъ, если только ваши кредиторы не сомнѣваются въ моей состоятельности; въ противномъ случаѣ, я надѣюсь, что мы найдемъ между нашими общими пріятелями достаточное число дополнительныхъ поручителей.
   "Затѣмъ, дорогой мой Обри, скажите, какъ идутъ ваши дѣла съ юриспруденціею? Что она, улыбается вамъ или хмурится на васъ? Я удивляюсь, отчего вы не обратились прямо къ источнику и не сдѣлались ученикомъ вашего пріятеля, генерал-атторнея? Кто этотъ джентльменъ, у котораго вы занимаетесь? Онъ носитъ, надо признаться, довольно-забавное имя. Дай Богъ, дорогой мой Обри, чтобъ Небо въ свое время увѣнчало успѣхомъ ваши благородныя усилія, вашу непреклонную рѣшимость. Можетъ-быть, когда я умру и сынъ займетъ мое мѣсто на скамьяхъ Парламента, вы ужь будете засѣдать на Шерстяномъ Мѣшкѣ {Мѣсто лорда-канцлера (министра юстиціи). Прим. перев.}. На свѣтѣ случаются вещи гораздо-менѣе вѣроятныя: посмотрите на Д***!...
   "Какъ поживаютъ: дорогая мистриссъ Обри и миссъ Обри и ваши малютки? Недѣли черезъ двѣ, нашъ старый замокъ будетъ полонъ гостей (Г** и П** и В** и другіе къ намъ собираются); но до ихъ пріѣзда, а также и послѣ, мы будемъ совершенно одни. Хотѣлось бы мнѣ уговорить васъ всѣхъ поселиться съ нами. Давно ли вы видѣли Джеффри? Онъ пишетъ мнѣ, что работаетъ очень-прилежно въ Оксфордѣ, и то же пишетъ о немъ его попечитель. Это болѣе, чѣмъ я когда-то дѣлалъ. Прошу васъ, пишите мнѣ въ отвѣтъ. Остаюсь всегда, мой дорогой Обри, искренно и неизмѣнно-преданный вамъ

"Де-ля-Зушъ".

   Чарльзу Обри, эсквайру.
   "P.S. Подумавъ еще, я нахожу, что ваши стряпчіе лучше сдѣлаютъ, если пришлютъ бумаги ко мнѣ прямо изъ собственныхъ своихъ рукъ. Это дѣло частное и не касается ни до кого, кромѣ насъ. Никто, въ-самомъ-дѣлѣ, кромѣ насъ двоихъ, вашихъ собственныхъ стряпчихъ, да стряпчихъ вашего противника, не долженъ знать о немъ ничего. Ни леди Де-ля-Зушъ, ни мой сынъ, не будутъ имѣть ни малѣйшей догадки объ этомъ предметѣ".
  
   Никакой языкъ не въ-состояніи передать тѣхъ чувствъ, съ которыми, часто останавливаясь отъ сильнаго волненія, Обри читалъ это письмо. На каждой строкѣ письма сіяло великодушіе, неизмѣримо-возвышенное деликатностью, и обѣ эти черты никто въ мірѣ не въ-состояніи былъ оцѣнить такъ тонко, какъ чувствительный и несчастный Обри. Его глаза, его сердце наполнились невыразимою благодарностью къ Богу и къ орудію Его милосердія. Онъ всталъ и пошелъ по берегу рѣки въ самомъ веселомъ расположеніи духа. На небѣ не видно было ни облачка; солнце свѣтило ярко и множество легкихъ судовъ скользили быстро взадъ и впередъ по волнующейся поверхности величественной Темзы. Радостно было у него на сердцѣ; солнечный свѣтъ снаружи гармонировалъ съ его внутреннимъ расположеніемъ духа. Нѣсколько разъ былъ онъ готовъ отправиться прямо въ Вивьенскую Улицу; но, подумавъ, рѣшился идти къ гг. Роннинтонъ, чтобъ просить ихъ вступить въ немедленное сношеніе съ гг. Кверкомь, Геммономъ и Снапомъ. Приведя такимъ-образомъ въ ходъ все необходимое для скорѣйшаго окончанія дѣла, мистеръ Обри вернулся въ контору; но оставилъ ее часомъ ранѣе обыкновеннаго, спѣша развеселить милыхъ подругъ своею радостною новостью; а между-тѣмъ онѣ, съ своей стороны, спѣшили сообщить ему тоже пріятныя новости, такъ-что этотъ день вышелъ для нихъ настоящимъ праздникомъ.
   Старая леди Стрэттонъ, давнишній и задушевный другъ покойной мистриссъ Обри, ни на минуту не переставала принимать живѣйшее участіе въ судьбѣ несчастнаго семейства. Она была ужь въ очень-преклонныхъ лѣтахъ и пользовалась хорошимъ доходомъ, которымъ обязана была щедрости своего покойнаго мужа, сэра Бернля Стрэттона, умершаго лѣтъ тридцать тому назадъ. Не имѣя дѣтей, и не видя надобности копить деньги, она слѣдовала примѣру своей покойной пріятельницы, мистриссъ Обри, и употребляла ежегодно всѣ свои лишнія деньги на подвиги щедрой, систематической благотворительности. Несмотря на то, еще задолго до этого времени, она рѣшилась скопить небольшое приданое для миссъ Обри, которую она любила какъ родную дочь, и средство, выбранное ею для достиженія этой цѣли (неизвѣстное никому изъ семейства Обри), состояло въ застрахованіи своей жизни на сумму 15,000 ф., которую она намѣрена была завѣщать сполна дочери покойнаго друга. Ежегодная премія на такую значительную сумму производила большую убыль въ ея кошелькѣ, что, вмѣстѣ съ ея благотворительностью и расходами, необходимыми для содержанія себя прилично своему положенію въ свѣтѣ, оставляло ей мало средствъ къ облегченію разореннаго семейства. Съ маленькимъ затрудненіемъ, однакожь, такъ или сякъ, а главное, сдѣлавъ заемъ отъ Страховой Компаніи по своему полису, она успѣла собрать 2,000 ф., и миссъ Обри въ этотъ день поутру получила отъ нея письмо, очень-нѣжное, съ просьбой вручить эту сумму (переведенную на лондонскихъ банкировъ) брату ея, въ полное распоряженіе, что, какъ она надѣялась, могло облегчить мистера Обри отъ нѣкоторой доли затрудненій, болѣе непосредственнымъ образомъ его обременяющихъ. Съ-тѣхъ-поръ, какъ Обри оставили Яттонъ, ни разу еще не проводили они вмѣстѣ такого веселаго вечера. Въ минутномъ одушевленіи, даже самому мистеру Обри казалось, что онъ теперь видитъ путь къ выводу изо всѣхъ опасностей и затрудненій. Какъ описать чувство Кетъ, когда она услышала въ первый разъ и потомъ стала думать о великодушіи лорда Де-ля-Зуша! Она не смыкала глазъ до разсвѣта и когда явилась къ завтраку, на другой день поутру, зоркій глазъ ея брата открылъ на ея лицѣ слѣды сильной внутренней борьбы. Въ немъ тоже, одушевленіе, причиненное вчерашними происшествіями, значительно уменьшилось около той лоры, когда онъ всталъ и сѣлъ у стола въ своемъ кабинетѣ. Вопервыхъ, его какъ-то тревожила мысль, что онъ получилъ такую большую сумму отъ леди Стрэттонъ, которая, онъ самъ зналъ, была небогата, по-крайней-мѣрѣ, недовольно-богата, чтобъ подарить 2,000 ф. не стѣсняя себя. Надумавшись до-сыта, онъ рѣшился не принимать предложенной помощи, если она не дозволитъ ему переслать ей вексель отъ его имени на всю сумму съ процентами. Конечно, это былъ излишній шагъ; но гдѣ вы найдете человѣка, который во всѣхъ случаяхъ дѣйствовалъ бы именно такъ, какъ спокойный, разсуждающій наблюдатель его поведенія, долго послѣ того, какъ дѣло ужь сдѣлано, могъ бы желать, чтобъ онъ поступилъ? Надо принять во вниманіе чувства, его побуждавшія, чувства благороднаго, независимаго и слишкомъ-чувствительнаго человѣка, который, видя себя и безъ того ужь подъ гнётомъ денежнаго одолженія, старался хоть нѣсколько облегчить этотъ гнётъ, принимая какъ ссуду то, что было великодушно предложено въ даръ, и тѣмъ самымъ уничтожая, такъ -- сказать, всю прелесть и весь любезный видъ благодѣянія. Какъ бы то ни было, поступокъ былъ совершенъ и бѣдная леди Стрэттонъ получила отъ него письмо, конечно, наполненное выраженіями искренней благодарности и любви, но, между прочимъ, увѣдомлявшее, что онъ готовъ воспользоваться ея великодушнымъ пособіемъ не иначе, какъ съ условіемъ, чтобъ она ему позволила вручить ея стряпчимъ вексель на уплату полученной имъ суммы съ процентами, и что онъ надѣется отъ всей души современемъ быть въ-состояніи исполнить всѣ свои обязательства къ тѣмъ лицамъ, которыя ему помогли.
   Эта, вовремя данная помощь дала ему возможность распорядиться слѣдующимъ образомъ насчетъ уплаты суммъ, должныхъ по счетамъ стряпчихъ.
   Счетъ гг. Кверка, Геммона и Снапа простирался на 3,946 ф. 14 шил. 6 пенс.
   Господъ Роннинтонъ 1,670 " 12" -- "
   Мистера Паркинсона 756 " -- "-- "
   Итого 6,373 ф. 6 шил. 6 пенс.
   Это были его долги. На уплату ихъ онъ имѣлъ:
   Деньги въ фондахъ 2,640 ф.
   " у банкира 423 "
   " полученныхъ отъ леди Стрэттонъ 2,000 "
   Итого 5,063 ф.
   Когда онъ выписалъ все это на лоскуткѣ бумаги, рано поутру, въ своемъ кабинетѣ, онъ отвернулъ свои взоръ на минуту съ какимъ-то холоднымъ содроганіемъ. Выходило, что еслибъ даже онъ отдалъ все до послѣдняго фартинга изъ того, что онъ имѣлъ, все-таки на немъ оставалось бы еще около 1,310 ф. долгу, по однимъ счетамъ стряпчихъ. Что ему было дѣлать? Послѣ долгихъ, тревожныхъ разсчетовъ и соображеній, онъ рѣшился употребить 4,000 ф. изъ своихъ денегъ слѣдующимъ образомъ (предполагая, что его кредиторы будутъ согласны довольствоваться этимъ покуда):
   Господамъ Кверку, Геммону и Снапу 2,500 ф.
   Господамъ Роннинтонъ 1,000 "
   Мистеру Паркинсону 500 "
   Итого 4,000 ф.
   Еслибъ это предположеніе могло быть выполнено, тогда онъ могъ бы сохранить у себя въ рукахъ 1,063 ф., оставаясь долженъ:
   Господамъ Кверку, Геммону и Снапу (балансъ) 1,446 ф. 14 ш. 6 п.
   Господамъ Роннинтонъ (тоже) 756 " 12 " -- "
   Мистеру Паркинсону (тоже) 256 " -- "-- "
   Итого 2,373 ф. 6 ш. 6 п.
   Тяжело было у него на сердцѣ, когда онъ поглядѣлъ на этотъ результамъ самаго благопріятнаго способа устроить свои дѣла. По онъ спряталъ листокъ въ свою карманную книжку, отправился въ уборную и, окончивъ туалетъ, вышелъ къ завтраку съ такимъ веселымъ видомъ, какой только въ-состояніи былъ принять. Каждый изъ троихъ присутствовавшихъ замѣтилъ, однакожь, что остальные въ глубинѣ души своей не такъ были веселы, какъ они старались казаться.
   Черезъ недѣлю гг. Роннинтонъ получили все нужное отъ лорда Де-ля-Зуша, который поручился на сумму 20,000 ф. въ томъ, что мистеръ Обри къ 24-му января 18** года (то-есть, полтора года спустя, со дня совершенія обязательства) уплатитъ капитальную сумму 10,000 ф. съ процентами, по 5%, и этотъ документъ, вмѣстѣ съ двумя векселями мистера Обри на 5,000 ф. каждый, а также 2,500 ф. чистыми деньгами, въ уплату представленнаго счета, отосланы были гг. Кверку, Геммону и Снапу, которые, вслѣдствіе очень-неохотно даннаго мистеромъ Кверкомъ согласія, наконецъ рѣшились отложить уплату 1,446 ф. 14 ш. и 6 пенсовъ, остальной части суммы, должной по счету, и выдали ему: вопервыхъ, расписку въ полученіи суммы, уплаченной чистыми деньгами, а вовторыхъ, актъ, по которому Титльбетъ Титмаузъ, принимая во вниманіе разныя причины, въ актѣ поименованныя, отказывался навсегда и освобождалъ мистера Обри, его наслѣдниковъ, повѣренныхъ и распорядителей отъ всякихъ дальнѣйшихъ требованій и претензій какихъ бы то ни было (то-есть за исключеніемъ упомянутой суммы 20,000 ф.). Вслѣдствіе такой сдѣлки, мистеръ Обри былъ положительно освобожденъ отъ суммы 40,000 ф., которую онъ безспорно долженъ былъ Титмаузу; и онъ могъ дѣйствительно тому порадоваться. Но все-таки положеніе его оставалось таково, что оно должно было тяготить и тревожить его все болѣе и болѣе каждый разъ, какъ онъ о немъ размышлялъ. Откуда могъ онъ добыть средства освободить лорда Де-ля-Зуша, хотя отъ нѣкоторой части, принятой имъ на себя тяжелой отвѣтственности? потому-что, имѣя такое обезпеченіе въ рукахъ, какъ порука этого знатнаго и богатаго пера, вѣроятно ли было, чтобъ гг. Кверкъ, Геммонъ и Спапъ, по окончаніи даннаго срока, не явились взыскательными и непреклонными кредиторами? И если такъ, то съ какими чувствами долженъ былъ Обри видѣть своего поручителя вынужденнымъ заплатить за него почти 11,000 ф.? Далѣе, онъ могъ ожидать каждую минуту, что отъ него потребуютъ уплаты по двумъ его векселямъ; къ-тому же, вѣроятно ли, чтобъ они откладывали долго взысканіе должныхъ имъ лично 1,446 ф., какъ легко можно было ожидать дѣйствительно, что люди такіе, какъ эти стряпчіе и ихъ кліентъ, чуть только чувстно наружнаго приличія дозволитъ имъ это сдѣлать, тотчасъ приступятъ къ крайностямъ, въ надеждѣ, что видъ его страданій и молва о нихъ вызовутъ къ нему на помощь богатыхъ и сильныхъ друзей.
   Несмотря на все это, духъ его не терялъ своей бодрой упругости. Невзирая на утомительные труды по изученію Права, которые Обри продолжалъ съ неизмѣнною энергіею, онъ находилъ еще время содѣйствовать значительно поддержанію себя и своего семейства литературными трудами, по части исторіи и политики. Благое Привидѣніе повелѣло надеждѣ жить въ сердцѣ человѣка вѣчно и постоянно, при всякомъ переворотѣ, при всякомъ видоизмѣненіи несчастія. Такъ было и съ Обри. Покуда онъ чувствовалъ свое здоровье неразстроеннымъ, свои умственныя способности въ полной силѣ, онъ смотрѣлъ на эти блага, какъ на ручательства судьбы, что онъ въ-состояніи будетъ вынести успѣшную, хоть, можетъ-быть, долгую, утомительную борьбу съ враждебными обстоятельствами. Трудно ему было сохранить наружное спокойствіе, чтобъ успокоить и разувѣрить милыхъ спутницъ своихъ на пути опасности и страданія, и чаще, чѣмъ бы онѣ хотѣли ему показать, зоркіе глаза любящихъ женщинъ замѣчали и уныніе на лицѣ его и въ обращеніи; но за всѣмъ тѣмъ, ихъ маленькій домъ былъ счастливый домъ. Онъ приходилъ почти всегда въ опредѣленный часъ и почти въ извѣстную минуту къ обѣду, зная сколько опасеній на свой счетъ возбудилъ бы онъ въ тѣхъ, которыя считали минуты до его прихода. Когда всѣ такимъ-образомъ сходились, они ужь болѣе не разставались до самой ночи. Иногда миссъ Обри садилась за фортепьяно и пѣла что-нибудь веселое или грустное -- все-равно, все оживляло въ нихъ безчисленныя, трогательныя и нѣжныя воспоминанія прошедшихъ дней, и часто она останавливалась съ трепетомъ въ голосѣ и со слезами на глазахъ, и слушавшіе ее нерѣдко плакали съ ней вмѣстѣ. Потомъ Обри принимался за свои занятія на все остальное время вечера и онѣ или помогали ему, или читали и шили. И какая радость была для этого бѣднаго, угнетеннаго отца, участвовать въ рѣзвыхъ забавахъ и шалостяхъ своихъ малютокъ, которыя всегда приходили часа на два послѣ обѣда! Какъ онъ любилъ разсказывать имъ сказки, слушать ихъ болтовню, показывать имъ картинки, заставлять Чарльза читать и наконецъ, какъ любилъ онъ возиться съ ними, отъ всей души возиться, до упаду, прыгая и даже иногда катаясь по полу вмѣстѣ съ дѣтьми! Но когда онъ останавливался на минуту, и его жена или Кетъ занимали его мѣсто; когда взоръ его слѣдилъ за ихъ движеніями, какія внезапныя и жгучія чувства потрясали его сердце при мысли о будущемъ и о томъ, что станется съ ними со всѣми. Когда же нянька приходила за дѣтьми въ назначенный часъ -- причемъ всѣ игры тотчасъ прекращались и умолявшіе взгляды устремлены были на отца и на мать, говоря такъ ясно, какъ только можно было сказать: "еще хоть одну минутку!" -- какъ нѣжно сжималъ Обри дѣтей въ своихъ объятіяхъ! И когда онъ чувствовалъ ихъ маленькія ручонки у себя на шеѣ, ихъ ласки и ихъ поцалуи на своемъ лицѣ -- какъ описать, что происходило въ сердцѣ этого человѣка! Разсказываютъ, кажется, о Робеспьерѣ, что одно значительное лицо, ему вредившее, онъ осудилъ формально на смерть, но позволялъ ему остаться, на неопредѣленное время, въ кругу своего семейства, которое вмѣстѣ съ нимъ знало все это время, что приговоръ неизмѣнимъ, неизбѣженъ, и что осужденнаго каждую минуту могутъ потребовать на гильйотину, что и случилось дѣйствительно въ такую пору, когда все семейство сидѣло за завтракомъ. Съ какими чувствами этотъ несчастный человѣкъ долженъ былъ глядѣть каждый день на лица родныхъ, его окружавшихъ, и какъ идутъ къ его положенію трагическія жалобы Медеи:
  
   Увы! зачѣмъ вы на меня глядите, дѣти!
   Мнѣ улыбаетесь въ послѣдній разъ зачѣмъ?
   О! твердость вся въ груди моей исчезла,
   Когда увидѣла я свѣтлые ихъ глазки!
  
   Это мѣсто изъ древней трагедіи не разъ приходило на умъ мистеру Обри, потому-что и онъ тоже чувствовалъ себя каждую минуту въ полной зависимости отъ произвола тѣхъ, кому онъ долженъ былъ такія огромныя суммы денегъ, и онъ тоже зналъ, что въ любую минуту, избранную злобою, онъ можетъ быть вырванъ изъ круга своего семейства и брошенъ въ тюрьму!
   Вы, счастливые, читающіе теперь эти строки! вы, для кого жизнь пролетаетъ какъ тихій, пріятный сонъ! люди недумающіе о завтрашнемъ днѣ, люди, имѣющіе досугъ и всѣ средства добиваться цѣлей благороднаго честолюбія, не возмущаясь ни ежедневными заботами о хлѣбѣ насущномъ, ни страхомъ близкой бѣды -- неуже-ли я напрасно къ вамъ обращаюсь? не-уже-ли вы отворачиваете глаза отъ этой печальной части моего разсказа съ равнодушіемъ, презрѣніемъ или съ усталостью! Подумайте же: если одно описаніе, одно короткое описаніе несчастій этого семейства для васъ тяжело и непріятно, то какова же для нихъ должна была быть дѣйствительность! Бѣдный Обри! Проходя по многолюднымъ перекресткамъ города утромъ и вечеромъ, между Темпломъ и Вивьенскою Улицею, какое онъ долженъ былъ чувствовать сознаніе своей личной незначительности! Кто изъ прохожихъ, аристократовъ или плебеевъ, попадавшихся ему на пути, думалъ о немъ хоть сколько-нибудь, или кто захотѣлъ бы подумать, еслибъ даже и зналъ, подъ какимъ бременемъ горя шелъ этотъ человѣкъ мимо нихъ? Каждый разъ, какъ онъ такимъ-образомъ проходилъ разстояніе между мѣстомъ своихъ занятій въ Темплѣ и этимъ свѣтлымъ уголкомъ въ обширной пустынѣ свѣта, его домикомъ въ Вивьенской Улицѣ, онъ чувствовалъ себя какимъ-то плѣнникомъ, отпущеннымъ на-слово. Когда человѣкъ идетъ по улицамъ огромнаго города, убитый духомъ и съ мыслями о денежныхъ затрудненіяхъ въ головѣ, то немудрено если нравъ его становится раздражителенъ, обращеніе неприступно, сердце закалено и ожесточено противъ тѣхъ, кто обращается къ нему съ просьбой о помощи. Онъ можетъ не безъ основанія припомнить пословицу, которая говоритъ, что первымъ предметомъ милосердія долженъ быть нашъ собственный домъ {Charity begins at home. Милосердіе начинаетъ или начинается дома. Прим. перев.}. Но другія правила и другія чувства руководили поступками мистера Обри. Какъ ни отчаянны были его обстоятельства и какъ ни возвысилась для него цѣна денегъ, онъ рѣдко выходилъ изъ дому, не взявъ съ собой нѣсколькихъ мелкихъ монетъ, чтобъ помочь хоть нѣкоторымъ изъ тѣхъ, чьи нужды, онъ чувствовалъ, были еще тяжелѣе его собственныхъ, и никогда робкій взоръ самаго оборваннаго, самаго утомленнаго изъ нищихъ не встрѣчалъ его взора, не заставивъ въ сердцѣ своемъ сознать тайную связь горести и несчастій, ихъ соединявшую.
   Все семейство Обри, и въ-особенности Кетъ, вело постоянную переписку съ добрымъ докторомъ Тэсемомъ, который, судя по частымъ повтореніямъ и по длиннотѣ своихъ посланій, написанныхъ съ истинно-старомодною четкостью и однообразіемъ почерка, долженъ былъ находить безконечное удовольствіе въ этомъ занятіи. Они такимъ образомъ извѣщаемы были обо всемъ, что происходило замѣчательнаго въ Яттонѣ, куда сердца ихъ стремились съ прежней, горячей любовью. Письма доктора Тэсема, дѣйствительно имѣли для нихъ почти всегда какой-то особенный, мучительный, но сильный интересъ. Изъ частаго повторенія въ нихъ имени мистера Геммона и почти всегда съ благопріятной стороны, они могли заключить, что этотъ человѣкъ имѣлъ большое вліяніе на Титмауза и во время присутствія своего въ Яттонѣ жилъ тамъ какъ властвующій духъ. Самого Титмауза докторъ описывалъ имъ, какъ созданіе, поистинѣ жалкое, имѣющее въ сердцѣ такъ же мало религіознаго чувства, какъ какая-нибудь обезьяна; описывалъ эгоистомъ, грубымъ, безчувственнымъ и жестокимъ вездѣ, гдѣ онъ только имѣлъ случай выказать свой настоящій характеръ.
   Далѣе, имъ больно было видѣть, что новая система управленія, введенная въ Яттонѣ, была такъ сурова и такъ строга для хлѣбопашцевъ и фермеровъ, какъ въ прежнія времена никогда и не слыхано было. Взносъ наёмныхъ денегъ стали взыскивать съ крайней пунктуальностью. Во многихъ случаяхъ наемныя цѣны были подняты и новыя, строгія условія включены въ договоры съ арендаторами. Во времена мистера Обри опись имущества за неисправную плату была, буквально, дѣломъ неслыханнымъ; но такое дѣло случилось ужь разъ двѣнадцать со времени пріѣзда мистера Титмауза. Впрочемъ, если это и происходило по настоянію властвующаго духа, то на мистера Геммона не падала дурная слава, соединенная съ такого рода поступками, по тому-что въ каждомъ письмѣ, извѣщавшемъ о такихъ крайностяхъ, упоминаемо было, что строгое распоряженіе формально и лично утверждено мистеромъ Титмаузомъ, а Геммонъ почти-всегда въ такихъ случаяхъ дѣлалъ нѣсколько слабыхъ возраженій въ пользу наёмщика, но безъ успѣха. Вся переписка по этимъ искамъ производилась отъ имени гг. Блёдсека и Сына, лондонскими агентами которыхъ были, конечно, гг. Кверкъ, Геммонъ и Снапъ; но имена послѣднихъ никогда не попадались на глаза отвѣтчику. Бѣдные хлѣбопашцы и незажиточные фермеры, по сосѣдству, не могли ужь болѣе разсчитывать на прежнія пособія изъ барскаго дома, въ случаѣ болѣзни или несчастія. Настойки изъ разныхъ ягодъ и травъ, если и были приготовляемы въ барскомъ домѣ, по старому обыкновенію, то тамъ же и выпивались. Короче сказать: прекратились всѣ тѣ безчисленныя, маленькія отношенія участія, внимательности, благотворительности и гостепріимства, которыя дѣлаютъ добрый, старинный помѣщичій домъ истиннымъ сердцемъ окрестности. Докторъ въ одномъ изъ своихъ писемъ упоминалъ съ печальной досадой, что онъ слышалъ отъ слугъ барскаго дома, будто бы мистеръ Титмаузъ, маленькій Вандалъ, собирается уничтожить этотъ прекрасный памятникъ древности -- зубчатый въѣздъ съ его башенками, но что мистеръ Геммонъ сильно возстаетъ противъ такого намѣренія, и что если зданіе это уцѣлѣетъ, то не иначе, какъ благодаря вкусу и вліянію послѣдняго джентльмена. Еслибъ докторъ Тэсемъ захотѣлъ, онъ могъ бы прибавить еще одинъ фактъ, который дѣйствительно могъ бы огорчить его друзей; а именно, что старый вязъ, сохраненный по усерднымъ просьбамъ Кетъ и дорогой теперь для всѣхъ по разнымъ, грустнымъ воспоминаніямъ, давно ужь былъ уничтоженъ, какъ предметъ непріятный для глазъ; и это сдѣлано было, по правдѣ сказать, по распоряженію Геммона; но онъ не разъ изъявлялъ доктору Тэсему, по секрету, свое сожалѣніе о такомъ поступкѣ мистера Титмауза. Онъ могъ бы тоже извѣстить ихъ, что собачья травля устроена была въ селѣ и что мистеръ Титмаузъ на ней присутствовалъ! Лица начали появляться въ деревнѣ совсѣмъ-непохожія на тѣ, которыя можно было встрѣтить тамъ во времена Обри -- лица, иногда распутнаго, дикаго, буйнаго характера. Мистеръ Титмаузъ затѣвалъ порой въ селѣ кулачные бои и награждалъ побѣдителя пятью или шестью шиллингами. Далѣе, уютный и тихій деревенскій трактиръ, на вывѣскѣ котораго встарину красовался гербъ Обри, теперь измѣнилъ свое имя и вывѣсилъ гербъ Титмауза; а кромѣ-того, другой трактиръ заведенъ въ соперничество со старымъ и названъ: гербъ пьяницы и печально было видѣть, какъ росла и процвѣтала торговля въ обоихъ этихъ заведеніяхъ. Оба бывали полны народа по вечерамъ, а часто и въ дневную пору, и зоркій, отеческій, огорченный взоръ пастора замѣтилъ нѣсколько мѣстъ въ церкви, которыя прежде заняты были каждое воскресенье, утромъ и вечеромъ, а теперь -- увы! оставались пустыми. Въ своихъ письмахъ онъ съ намѣреніемъ не хотѣлъ упоминать о самыхъ грубыхъ и отвратительныхъ чертахъ поведенія Титмауза, зная, что это только безъ нужды огорчило бы его дорогихъ корреспондентовъ. Онъ увѣдомлялъ ихъ, однакожъ, отъ времени до времени, о разныхъ посѣтителяхъ барскаго дома, особенно о пріѣздѣ и о поселеніи ихъ великолѣпныхъ родственниковъ: графа Дреддлинтона и леди Сесиліи, а также маркиза Гант-Джона де Мильфлёра и мистера Тэфтэ. Услыхавъ о новомъ этикетѣ и церемоніалѣ появившихся въ барскомъ домѣ, они хохотали отъ всей души, зная, какъ-нельзя-лучше, характеръ лорда Дреддлинтона. Наконецъ, довольно-долгое время спустя послѣ того, какъ знатные гости мистера Титмауза поселились въ Яттонѣ, пришло письмо отъ доктора Тэсема, доставленное черезъ частныя руки и полученное въ такую пору, когда все семейство сидѣло, по обыкновенію, вмѣстѣ, послѣ обѣда. Письмо это содержало въ себѣ извѣстіе, которое принято было всѣми съ безмолвнымъ удивленіемъ, извѣстіе, что мистеръ Титмаузъ помолвленъ съ леди Сесиліею. Мистеръ Обри, послѣ минутнаго молчанія, принялся хохотать такъ усердно, какъ ему ужь давно не случалось. Онъ вскочилъ съ креселъ и пробѣжалъ раза два по комнатѣ. Мистриссъ Обри и миссъ Обри смотрѣли другъ на друга нѣсколько минутъ сряду, не говоря ни слова, и трудно было сказать, что выражалось замѣтнѣе на ихъ лицахъ -- забавное впечатлѣніе новости или глубокое отвращеніе, при мысли о такомъ бракѣ.
   -- Ну вотъ, я вамъ часто говорилъ, Кегъ, началъ мистеръ Обри, сѣвъ опять на свое мѣсто и обращаясь съ шуткой къ сестрѣ:-- вы потеряли очень-удобный случай отъ слишкомъ-большой спѣси. Теперь все кончено и наша любезная кузина стала владѣтельницею Яттона.
   -- Право, Чарльзъ, отвѣчала она серьёзно: -- мнѣ кажется, это слишкомъ-печальный предметъ для шутки.
   -- Ну, что же дѣлать, Кетъ! надо стараться перенести это какъ можно тверже.
   -- Что за вздоръ, Чарльзъ! Я вамъ говорю безъ шутокъ, можетъ ли быть что-нибудь ужаснѣе...
   -- Не-уже-ли вы въ-самомъ-дѣлѣ, хотите увѣрить меня, возразилъ Обри, вдругъ принимая такой серьёзный видъ, что сестра сначала даже ошиблась: -- что для пріобрѣтенія милаго Яттона вы не согласились бы, въ крайнемъ случаѣ, превратиться даже въ мистриссъ Титмаузъ? На одну минуту лицо Кетъ выразило презрѣніе неописанное.
   -- Вы знаете, Чарльзъ, отвѣчала она, наконецъ, спокойно и въ чертахъ ея блеснула улыбка: -- что еслибъ такой человѣкъ предложилъ мнѣ 10,000 Яттоновъ, то, скорѣе чѣмъ выйдти за него за-мужъ, о!.. (она содрогнулась) я бы прыгнула съ дуврскаго утеса въ море!
   -- Какъ, даже еслибъ вы не имѣли другой привязан...
   -- Перестаньте, Чарльзъ, не говорите больше вздоровъ! сказала Кетъ, дотронувшись его до щеки и слегка краснѣя.
   -- Я говорю, что еслибъ даже...
   -- Вы представьте себѣ только, перебила Кетъ:-- леди Сесилію Титмаузъ! Я, кажется, такъ и вижу ее передъ собой. Нѣтъ, я говорю, что это рѣшительно нестерпимо! Я не думала, чтобъ могла найдтись женщина на свѣтѣ, которая... хмъ... она остановилась и прибавила, засмѣявшись: -- какъ бы я желала видѣть ихъ переписку!
   -- Зачѣмъ? спросила Агнеса, посмотрѣвъ лукаво сперва на мужа, потомъ на Кетъ: -- но на образецъ ли для другой переписки... которую я могу себѣ представить, а, Кетъ?
   -- Фи, какой вздоръ, Агнеса! Какъ вы сегодня привязчивы оба! перебила Кетъ съ небольшой досадой.-- Это извѣстіе навело на меня печальныя мысли, я могу васъ увѣрить.
   -- Я полагаю, что около того же самого времени, когда леди Сесилія Титмаузъ будетъ представлена ко двору, произнесъ ея брать:-- можетъ-быть, и другая особа... достопочтенная мистриссъ Деля...
   -- Если вы хотите сердить меня, Чарльзъ, то, разумѣется, я не могу вамъ помѣшать, замѣтила Кетъ, краснѣя еще болѣе; но нетрудно было отгадать, что такой предметъ разговора былъ для нея неслишкомъ-обиденъ.
   -- Мистриссъ Дел...
   -- Перестаньте, Чарльзъ, сказала она, вставая и обнявъ брата, она зажала ему ротъ рукой, но онъ успѣлъ отнять эту руку.
   -- Мистриссъ Де... Деля... Делямиръ продолжалъ онъ.
   -- Я окончу за васъ, Чарльзъ, перебила Агнесса:-- Достопочтенные мистеръ и мистриссъ Делямиръ.
   -- Какъ! и вы тоже противъ меня! воскликнула Кетъ, расхохотавшись во все горло.
   -- Желалъ бы я знать, что почувствовала леди Сесилія, замѣтилъ Обри, послѣ короткаго молчанія: -- въ первый разъ, когда ея ловкій и блестящій женихъ... поцаловалъ ее?
   -- Фи! закричали Агнеса и Кетъ, въ одинъ голосъ, содрогаясь съ отвращеніемъ.
   -- Бѣдный старичокъ, графъ Дреддлинтонъ, вѣроятно, считаетъ это обстоятельство превосходнымъ случаемъ къ осуществленію любимаго своего плана: соединитъ семейные интересы, сказалъ мистеръ Обри въ самую ту минуту, когда стукъ почтальйона городской почты раздался у подъѣзда. Черезъ нѣсколько минутъ, служанка принесла имъ письмо, адресованное на имя мистера Обри. При первомъ взглядѣ на содержаніе письма, улыбка и румянецъ исчезли съ лица Обри. Онъ поблѣднѣлъ такъ замѣтно, что мистриссъ Обри и Кетъ тоже перемѣнились въ лицѣ. Онѣ подошли съ сильнымъ біеніемъ сердца и, едва переводя духъ, смотрѣли черезъ плечо на письмо, которое онъ читалъ. Я сію минуту представлю читателю копію съ этого письма; но прежде необходимо нужно изложить нѣсколько обстоятельствъ, изъ которыхъ нетрудно будетъ понять, что это письмо было похоже на бомбу, брошенную въ небольшую, мирную цитадель, рукою искуснаго, хотя далекаго и скрытаго инженера, короче сказать: мистера Геммона.
  

ГЛАВА II.

   Этотъ хитрый и рѣшительный человѣкъ давно стремился къ достиженію одного предмета, а именно, доступа въ семейный кругъ мистера Обри, по причинамъ, извѣстнымъ читателю. Что мистеръ Обри неслишкомъ жаждалъ этой чести, это было давно ужь очень-ясно для Геммона; а между-тѣмъ эти отказы дѣлались не такимъ путемъ, чтобъ дать Геммону какой-нибудь основательный поводъ къ обидѣ. Онъ долженъ былъ согласиться самъ съ собой, что Обри, и особенно въ теперешнемъ ихъ положеніи, имѣютъ неоспоримое право принимать или отвергать, какъ имъ вздумается, всякіе предложенія новаго знакомства. Ничто въ мірѣ, онъ это чувствовалъ, не могло быть вѣжливѣе обращенія мистера Обри, а между-тѣмъ оно убѣждало Геммона, что если онъ не обратится къ какимъ-нибудь особенно-дѣйствительнымъ средствамъ, то никогда не станетъ на ногу обыкновеннаго гостя въ этомъ семействѣ. Между-тѣмъ, впечатлѣпіе, которое миссъ Обри первоначально произвела на его душу, сохранялось въ ней такъ же явственно и живо, какъ и прежде. Ея красота, грація и возвышенный характеръ (о которомъ онъ слышалъ много съ разныхъ сторонъ), ея таланты, ея высокое происхожденіе -- все было, какъ нельзя лучше оцѣнено Геммономъ и все это дѣлало изъ нея добычу, для пріобрѣтенія которой никакія усилія не казались ему слишкомъ-тяжелыми, никакое предпріятіе слишкомъ-опаснымъ. Онъ имѣлъ, кромѣ того, другіе, очень-важные предметы въ виду, для которыхъ союзъ съ миссъ Обри былъ положительно-необходимъ. Далѣе, опять-таки она была единственная женщина, видъ которой далъ жизнь его мраморному сердцу и зажегъ въ душѣ совершенно-новыя мысли и совершенно-новыя желанія, побуждавшія его къ отчаянной и непреклонной рѣшимости успѣть въ своихъ намѣреніяхъ, во что бы то ни стало. Онъ былъ, однимъ словомъ, готовъ почти на всякую жертву, готовъ ждать сколько угодно времени, сдѣлать или стерпѣть все, что только человѣкъ можетъ сдѣлать или стерпѣть, не спрашивая было ли то унизительно для его личной чести или нѣтъ, лишь бы только добиться любви этой женщины, или, по-крайней-мѣрѣ, ея руки. Онъ зналъ ужь давно то мѣсто, гдѣ мистеръ Обри нанялъ себѣ квартиру, и въ одно воскресное утро нарочно сѣлъ въ засаду, чтобъ открыть, въ какую церковь они ходятъ; послѣ этого онъ сдѣлался постояннымъ и страстнымъ, хотя невидимымъ наблюдателемъ миссъ Обри, съ которой онъ почти глазъ не сводилъ впродолженіе службы. Но такое положеніе вещей казалось ему въ высшей степени неудовлетворительнымъ. Въ-самомъ-дѣлѣ, онъ повидимому не сдѣлалъ и даже не имѣлъ вѣроятности сдѣлать ни одного шага къ выполненію своихъ желаній, несмотря на то, что много времени ужь прошло. Но все это время онъ такъ исключительно занятъ былъ дѣлами Титмауза, которыя очень-часто требовали его присутствія въ Яттонѣ и поглащали его вниманіе въ Лондонѣ, что не могъ предпринять ничего рѣшительнаго къ достиженію цѣли, лежавшей ближе всего къ его сердцу. Наконецъ, не слыхавъ ничего о мистерѣ Обри нѣсколько недѣль сряду, проведенныхъ имъ (Геммономъ) въ Лондонѣ, онъ рѣшился на новую хитрость.
   -- Мистеръ Кверкъ, сказалъ онъ однажды своему достойному старшему партнеру: -- можетъ-быть, вы подумаете, что я хочу вамъ льстить, но видитъ Богъ, если есть на землѣ человѣкъ, съ которымъ я бросаю всякую скрытность -- то это вы, мой другъ, мистеръ Кверкъ. Право, происшествія какъ-будто нарочно всегда докажутъ (и очень-досадно въ этомъ признаться), что вы были правы, а я ошибался. При этомъ наружность мистера Кверка могла бы напомнить большаго стараго кота, котораго погладили прямо по шерсти, и который дѣлаетъ все возможное, чтобъ выразить свое наслажденіе, прижимаясь къ человѣку, который оказалъ ему такую любезность, особенно по финансовымъ предметамъ.
   -- Ахъ, Геммонъ, Геммонъ! васъ право нескоро разгадаешь. Иногда я вамъ серьёзно говорю, мнѣ кажется, что вы самый ловкій человѣкъ по этой части, а въ другую пору, ну не такъ, что бы особенно... Повѣрьте мнѣ, Геммонъ, когда вы узнаете подлость людскую такъ, какъ я ее знаю, то также какъ я, вы найдете необходимымъ отложить въ сторону свою... то-есть, я хочу сказать, всякую со... то-есть я разумѣю, слишкомъ-нѣжныя чувства... и прочее... вы понимаете, Геммонъ?
   -- Совершенно, мистеръ Кверкъ!
   -- Ну, а смѣю ли я спросить, что за причина, что у васъ такой наморщенный лобъ? Ужь не чуете ли вы чего-нибудь?
   -- Ни чего особеннаго, мистеръ Кверкъ, а только я начинаю думать, что я былъ неправъ, давъ вамъ совѣтъ отложить этому Обри на неопредѣленное время уплату такой значительной суммы. Ей-Богу, посмотрите, какъ дерзко и вмѣстѣ хитро онъ ведетъ себя съ нами.
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ, Геммонъ, мнѣ кажется, это правда. Къ-тому же, это слишкомъ большая сумма, чтобъ откладывать ея уплату такъ долго. 1500 фунтовъ, кажется, или около того, да 1500 фунтовъ по-крайней-мѣрѣ.
   Геммонъ пожалъ плечами и поклонился, повидимому готовый покориться всему, что мистеръ Кверкъ найдетъ нужнымъ предприи ять.
   -- Онъ преспѣсивая шельма, этотъ Обри, а? Эти бонтонные должники всегда поднимаютъ носъ, хоть, впрочемъ, если ихъ прижать немножко покруче...
   -- Конечно, мы должны были, когда мы имѣли его въ своей власти...
   -- Ага! помните Геммонъ, я говорилъ вамъ: въ тиски, а? Чья вина, что мы тогда не прижали, а? скажите-ка вы мнѣ это, любезный другъ Геммонъ. Вотъ, вы теперь сами возвращаетесь къ простой методѣ обработывать дѣла, къ методѣ стараго Калеба Кверка. Повѣрьте, ужь какъ ни сѣды его волосы, а въ головѣ у него все еще есть кое-что.
   -- Я преклоняюсь передъ вами, сэръ, я признаю себя побѣжденнымъ, и все черезъ эту безсмысленную слабость, которую многимъ угодно называть...
   -- Эхъ Боже мой! Геммонъ, вздоръ! вздоръ, говорю я вамъ, ха, ха, ха! Но послушайте: здѣсь нѣтъ никого, кромѣ меня да васъ, да развѣ, можетъ-быть, стараго бѣса. Скажите же мнѣ, попросту, для чего всѣ эти обиняки?
   -- Ахъ, мистеръ Кверкъ, не будьте же такъ жестоки, не казните меня вашими колкими насмѣшками! Ужь, разумѣется, послѣ того, какъ я сдѣлалъ вамъ такое чистосердечное и тягостное для моего самолюбія признаніе... Но возвратимся къ дѣлу. Увѣряю васъ, мнѣ кажется, намъ бы не слѣдовало терять ни одной минуты, чтобъ получить остальную сумму по счету, или по-крайней-мѣрѣ достичь до какого-нибудь удовлетворительнаго или опредѣлительнаго условія на этотъ счетъ. Щипните только его и вы увидите: изъ него кровь такъ и брызнетъ.
   -- Ха, ха! только щипните, такъ кровь и брызнетъ! Да не моя ли это мысль Геммонъ? Ха, ха, ха! Клянусь Богомъ моя, слово въ слово! Я всегда думалъ, что у этого молодца довольна найдется крови, еслибъ намъ только притиснуть его немножко. Такъ пусть же Снапъ идетъ доставать предписаніе шерифу...
   -- Извините меня, мой дорогой мистеръ Кверкъ, перебилъ Геммонъ ласково: -- намъ надо приступить очень-осторожно къ дѣлу, иначе мы только повредимъ себѣ и нашимъ важнѣйшимъ, нашимъ существеннымъ, постояннымъ интересамъ. Намъ не слѣдуетъ доводить до отчаянія этого несчастнаго, иначе онъ прибѣгнетъ къ защитѣ закона о несостоятельныхъ должникахъ...
   -- Какой же онъ будетъ проклятый бездѣльникъ!..
   -- Конечно; но мы пострадаемъ больше, чѣмъ онъ.
   -- Но вѣдь вѣрно же, Геммонъ, въ такомъ случаѣ, они его запрутъ... года на полтора, по-крайней-мѣрѣ.
   -- Ни на одинъ часъ, ни на одну минуту, мистеръ Кверкъ, отвѣчалъ Геммонъ очень-серьезно.
   -- Какъ же такъ, чортъ возьми! Нечего сказать, законы дошли у насъ чортъ знаетъ до чего! А мы еще были такъ снисходительны!
   -- Мнѣ приходитъ въ голову, сказалъ Геммонъ, подумавъ съ минуту: -- что лучше всего было бы написать къ нему письмо сейчасъ же, учтивое, но рѣшительное, одно изъ тѣхъ писемъ, мой дорогой сэръ, которыя никто въ мірѣ не умѣетъ сочинять такъ, какъ вы: Suaviler in modo for liter in re, мистеръ Кверкъ.
   -- Геммонъ, вы истинный джентльменъ! Клянусь вамъ Богомъ, джентльменъ съ головы до ногъ! Если есть на свѣтѣ одна вещь, въ которой я... да, впрочемъ, вы мастеръ тоже на такого родаиписьма. И вы распоряжались до-сихъ-поръ съ этимъ народомъ: что бы ужь вамъ до конца дотянуть?
   -- Мистеръ Кверкъ, я считаю это письмо дѣломъ довольно-важнымъ: оно должно проистекать отъ главы фирмы и должно быть рѣшительно и искусно выражено, такъ, чтобъ разомъ того... но вы знаете, какъ-нельзя-лучше, что слѣдуетъ сдѣлать.
   -- Хорошо, ужь предоставьте это мнѣ, Геммонъ. Надѣюсь, что я съумѣю сочинить такого рода занозу. Вы можете взглянуть на письмо, когда оно будетъ готово.
   -- Если я ворочусь въ-пору изъ Клеркенвеля, мистеръ Кверкъ, тогда, пожалуй, отвѣчалъ Геммонъ, который, впрочемъ, намѣренъ былъ не отнимать у себя возможности сказать буквальную правду, утверждая, что онъ не видалъ ни одной строки изъ письма, которое могло быть послано въ его отсутствіе; и сверхъ того, онъ рѣшился явиться къ мистеру Обри почти немедленно послѣ того, когда, разсчитывая по обыкновенному ходу почты, къ нему должно было прійдти посланіе мистера Кверка, явиться съ видомъ человѣка взволнованнаго, огорченнаго, раздосадованнаго, съ негодованіемъ увѣряя мистера Обри, что письмо послано безъ его вѣдома, противъ его воли, и что онъ отъ него отрекается совершенно; что онъ прійметъ мѣры, во что бы то ни стало, воспрепятствовать намѣреніямъ своего грубаго и жестокосердаго партнёра, которому онъ не позволитъ угнетать мистера Обри. Послѣ такого объясненія предъидущихъ обстоятельствъ, я предлагаю читателю подстрочную копію съ письма этой старой, "кошачьей лапки" мистера Кверка къ мистеру Обри, полученіе котораго произвело описанную нами тревогу.

"30 сентября 18** года".

   "Сэръ, надѣюсь, что вы извините, если мы напомнимъ объ очень-значительной суммѣ (1446 ф. 14 ш. 6 пенсовъ), все еще остающейся за вами въ долгу, и которая, какъ мы были увѣрены, въ ту пору, когда такое выгодное для васъ условіе было сдѣлано, должна была быть уплачена ужь очень-давно. Конечно, мы расположены были сдѣлать (и сдѣлали дѣйствительно) большія снисхожденія, изъ вниманія къ вашему затруднительному положенію; но мы не можемъ немножко не удивляться, что вы пропустили столько времени, не упоминая о вашемъ долгѣ ни полслова. Мы, впрочемъ, убѣждены, что вамъ довольно будетъ только напомнить объ этомъ, чтобъ заставить васъ обратить немедленное вниманіе на этотъ предметъ и очистить вашъ тяжелый долгъ нашей фирмѣ. Намъ непріятно видѣть себя вынужденными торопить васъ; но наши собственные, значительные и непредвидѣнные расходы заставляютъ насъ поневолѣ обратиться къ нашимъ ресурсамъ; причемъ мы надѣемся, что къ настоящему времени вы, по всей вѣроятности, успѣли ужь сдѣлать такія распоряженія, которыя дадутъ вамъ возможность обратить немедленное вниманіе на вашъ долгъ, а насъ избавить отъ необходимости прибѣгать къ понудительнымъ мѣрамъ самаго непріятнаго рода, мѣрамъ, а а которыя мы всегда принимаемся очень-неохотно, особенно имѣя дѣло съ людьми, для которыхъ это было бы очень-тяжело. Въ полной надеждѣ, не позже, какъ черезъ недѣлю, получить отвѣтъ, который избавитъ насъ отъ такихъ крайностей, мы остаемся, сэръ, ваши покорнѣйшіе",

"Кверкъ, Геммонъ и Снапъ".
"Чарльзу Обри, Эсквайру".

   P. S. "Мы нисколько непрочь, еслибъ это могло существенно облегчить васъ, получить вексель на упомянутую сумму (1446 ф. 14 ш. 6 пенсовъ), съ уплатою черезъ два мѣсяца, съ процентами и съ надежнымъ поручительствомъ, или, если угодно, вексель на 800 ф., съ уплатою черезъ два мѣсяца и полномочіе атторнею {Warrant of Attorney. Для большаго обезпеченія, кредиторъ иногда берегъ отъ должника вѣрющее письмо на имя какого-нибудь стряпчаго, имъ самимъ указаннаго, съ порученіемъ признать требованія истца правильными въ случаѣ, еслибъ онъ (кредиторъ) сталъ отъискивать съ него ту именно сумму, которая въ письмѣ упомянута. Прим. къ перев.} на остальную сумму, съ уплатою еще черезъ 4 мѣсяца".
  
   Окончивъ чтеніе этого письма, мистриссъ Обри обняла своего мужа, а Кетъ, въ сильномъ волненіи, вернулась на свое мѣсто, неговоря ни слова.
   -- Мой милый Чарльзъ!... прошептала мистриссъ Обри, въ слезахъ.
   -- Ничего, Чарльзъ, будемъ надѣяться, что мы пройдемъ какъ-нибудь и сквозь это... начала говорить Кетъ; но волненіе не позволило ей продолжать. Мистеръ Обри перечитывалъ опять, но ужь совершенно-машинально, сухое и жестокое письмо, лежавшее у него въ рукахъ.
   -- Не огорчайтесь другъ мой, Агнеса, говорилъ онъ, усаживая ее возлѣ себя и обнимая нѣжно.-- Очень-понятно, что эти люди требуютъ того, что имъ принадлежитъ; и если манера ихъ немножко груба...
   -- О, для меня, это нестерпимо, Чарльзъ! Это письмо, письмо грубаго, жестокосердаго человѣка, рыдая говорила мистриссъ Обри.
   -- Презрѣнные и жадные грабители! воскликнула Кетъ съ жаромъ, утирая глаза.-- Они знаютъ, что вы почти по міру себя пустили, чтобъ заплатить самую значительную часть ихъ отвратительнаго счета, знаютъ, что вы трудитесь день и ночь, чтобъ быть въ-состоявіи... тутъ волненіе ея усилилось до-того, что она не могла выговорить ни слова болѣе.
   -- Я буду писать имъ, сказалъ Обри, спокойно, но съ мрачнымъ лицомъ.-- Болѣе ничего я не моту сдѣлать покуда; но если они будутъ имѣть терпѣніе, я имъ все заплачу.
   -- Ахъ, Чарльзъ! они посадятъ васъ въ тюрьму, посадятъ тотчасъ! воскликнула Кетъ, обнимая крѣпко брата и цалуя его съ какимъ-то безумнымъ увлеченіемъ.-- Мы очень несчастны, Чарльзъ! Это право слишкомъ-тяжело переносить! продолжала она, смотря съ мучительнымъ напряженіемъ на его огорченное лицо. Мистриссъ Обри плакала молча.
   -- Такъ-то вы уступаете, моя милая Кетъ, этому неожиданному и минутному порыву бури? спросилъ онъ съ гордостью, но нѣжно на нее посматривая, и рукою слегка откидывая растрепавшіеся волосы съ ея блѣдныхъ щекъ.
   -- Испытаніе человѣческой природы, Чарльзъ, не должно быть доводимо до крайности. Взгляните на Агнесу, на вашихъ милыхъ малютокъ...
   -- Я худо соблюдалъ бы ихъ интересы, уступая малодушному чувству отчаянія. Не правда ли, милая Агнеса? Она не отвѣчала ему ничего, но качала головой, горько рыдая.
   -- Ну, скажите же, Чарльзъ, что вы думаете теперь о вашемъ пріятелѣ, мистерѣ Геммонѣ? спросила вдругъ Кетъ презрительно.-- О, краснорѣчивый плутъ! я всегда его ненавидѣла.
   -- Надо признаться, что у него въ глазахъ есть что-то очень-непріятное, отвѣчала мистриссъ Обри.-- Я это замѣтила еще тогда, когда мы видѣли его, мелькомъ, въ Йоркѣ.
   -- Онъ лицемѣръ, Чарльзъ, будьте въ этомъ увѣрены; и для насъ лучше, чтобъ онъ теперь же сбросилъ съ себя маску, перебила Кетъ.
   -- Но его ли это письмо? Почему мы знаемъ, принималъ ли онъ тутъ какое-нибудь участіе? спросилъ ея братъ спокойно.
   -- Гораздо вѣроятнѣе, что это произведеніе стараго мистера Кверка, къ которому мистеръ Геммонъ имѣетъ, я знаю, глубокое презрѣніе. Почеркъ мистера Кверка, слогъ ужь конечно не мистера Геммона, и весь тонъ письма ручается мнѣ, что ни сочиненіе этой вещи, ни идея послать ее ко мнѣ не принадлежатъ этому человѣку. Къ-тому же, онъ дѣйствительно во всѣхъ случаяхъ показывалъ прямое и безкорыстное участіе...
   -- О, Чарльзъ! это большая слабость съ вашей стороны, что вы позволяете такому человѣку обманывать васъ. Онъ ужасный, отвратительный человѣкъ! Я не могу подумать о немъ равнодушно. Когда-нибудь, Чарльзъ, вы сами согласитесь съ моимъ мнѣніемъ. Между-тѣмъ, пока она это говорила, а мистриссъ Обри дрожащею рукой готовила чай, двойной ударъ раздался на крыльцѣ.
   -- Боже мой, Чарльзъ! кто бы это могъ быть? и въ такую позднюю пору! воскликнула Кетъ, съ тревожнымъ напряженіемъ.
   -- Я право не могу догадаться, отвѣчалъ мистеръ Обри, худо скрывая собственное волненіе.-- У насъ, конечно, мало бываетъ гостей; къ-тому же, теперь такъ поздно. Служанка скоро разрѣшила ихъ недоумѣніе, положивъ на столъ визитную карточку, на которой они со страхомъ и удивленіемъ прочли имя мистера Геммона.
   -- Мистеръ Геммонъ! воскликнули всѣ трое, въ одинъ голосъ, посматривая съ безпокойствомъ другъ на друга.-- Что онъ, одинъ? спросилъ Обри, съ принужденнымъ хладнокровіемъ.
   -- Да, сэръ.
   -- Если такъ, то проводите его въ кабинетъ, продолжалъ онъ: -- и скажите, что я выйду сію минуту.
   -- Мой милый Чарльзъ, я прошу васъ, не ходите внизъ, говорила Агнеса и Кетъ, въ сильной тревогѣ.-- Попросите его, прислать сказать, сюда наверхъ, что ему нужно.
   -- Нѣтъ, я пойду къ нему самъ и узнаю все разомъ, сказалъ Обри, взявъ одну изъ свѣчей.
   -- Ради Бога, Чарльзъ, говорите съ нимъ осторожно: онъ будетъ слѣдить за каждымъ вашимъ словомъ; и не оставайтесь долго, другъ мой, подумайте, въ какой тревогѣ мы будемъ ждать васъ все время, говорила бѣдная мистриссъ Обри, провожая мужа до дверей.
   -- Положитесь на мое благоразуміе, другъ мой, и будьте увѣрены, что я не пробуду долго, отвѣчалъ Обри, сходя внизъ по лѣстницѣ. Онъ вошелъ въ кабинетъ. Въ креслахъ, возлѣ небольшаго, покрытаго книгами столика, сидѣлъ его грозный гость, который, увидавъ мистера Обри, тотчасъ всталъ съ безпокойствомъ и горестью, ясно-выраженными въ чертахъ лица и въ его обращеніи. Мистеръ Обри спокойно и вѣжливо просилъ его занять снова прежнее мѣсто, потомъ сѣлъ самъ противъ него и, устремивъ строгій, испытующій взоръ на своего посѣтителя, ожидалъ, что онъ ему скажетъ. Тотъ недолго оставлялъ его въ недоумѣніи.
   -- О мистеръ Обри! началъ Геммонъ трепетнымъ голосомъ: -- я замѣчаю по вашему обращенію, что мои опасенія основательны и что я кажусь вамъ въ эту минуту навязчивымъ, безчестнымъ лицемѣромъ; но какъ джентльменъ джентльмена, прошу васъ, выслушайте меня спокойно. Мое посѣщеніе въ такую пору можетъ показаться вамъ дѣйствительно неумѣстнымъ; но доволыю-поздно, сегодня вечеромъ, я узналъ одну вещь, которая поразила меня жестоко; мало того, я могу даже сказать, возбудила во мнѣ величайшее отвращеніе. Не ошибаюсь ли я, мистеръ Обри, догадываясь, что вы получили сегодня вечеромъ письмо отъ мистера Кверка, письмо о деньгахъ, недоплаченныхъ вами по счету?
   -- Да, сэръ, я его получилъ, отвѣчалъ мистеръ Обри холодно.
   -- Я такъ и думалъ, прошепталъ Геммонъ, съ жаромъ.-- О, бездушный, отвратительный, жадный, старый!... и онъ зналъ, продолжалъ онъ тономъ негодованія, обращаясь къ мистеру Обри: -- зналъ, что я далъ вамъ слово въ томъ, что васъ нескоро будутъ безпокоить по этому дѣлу.
   -- Я не имѣю никакого повода жаловаться, отвѣчалъ Обри, смотря пристально на своего взволнованнаго гостя, который понималъ значеніе этого взора.
   -- Но я имѣю, мистеръ Обри! возразилъ Геммонъ гордо.-- Мой старшій партнёръ обманулъ мое довѣріе. Сэръ, вы ужь заплатили болѣе чѣмъ достаточную сумму, чтобъ покрыть то, что по совѣсти вы были должны и я совѣтую вамъ, послѣ этого, представить счетъ нашъ къ сбавкѣ. Да, сэръ, я вамъ это совѣтую, и такимъ образомъ вы избавитесь отъ всего, что съ васъ требуютъ до послѣдняго фартинга. Несмотря на чистосердечный видъ, съ которымъ произнесены были эти слова, холодный трепетъ страха и подозрѣнія пробѣжалъ по сердцу мистера Обри. Онъ былъ увѣренъ, что какой-нибудь хитрый и опасный для него замыселъ таится подъ этимъ совѣтомъ; что его убѣждаютъ, напримѣръ, сдѣлать какой-нибудь непріятный шагъ, который останется безъ успѣха, а между-тѣмъ доставитъ гг. Кверку, Геммону и Снапу предлогъ поступить съ нимъ, какъ съ человѣкомъ, нарушившимъ обѣщаніе, и дастъ имъ право прибѣгнуть къ насильственнымъ мѣрамъ.
   -- Я не хочу, сэръ, не хочу дѣлать ничего похожаго, возразилъ онъ.-- Основное условіе, между нами, состояло въ томъ, чтобъ вашего счета не представлять къ сбавкѣ. Я держусь этого условія; и что бъ вы ни вздумали предпринять, я съ своей стороны не намѣренъ его нарушить. Но вмѣстѣ съ тѣмъ, мнѣ рѣшительно-невозможно заплатить...
   -- Мистеръ Обри! перебилъ Геммонъ умоляющимъ тономъ.
   -- А потому все, что вы намѣрены сдѣлать, сэръ, прошу васъ, дѣлайте скорѣй и не оставляйте меня въ неизвѣстности.
   -- Я вижу, мистеръ Обри, что вы мнѣ не довѣряете, произнесъ Геммонъ, съ довольно-гордымъ видомъ.-- Я извиняю это. Вы справедливо раздосадованы, сэръ, и я тоже. Я отрекаюсь отъ этого поступка, презираю его отъ всей души и даю вамъ честное слово, что я не зналъ о немъ рѣшительно ничего до-тѣхъ-поръ, пока случайно не увидалъ на столѣ мистера Кверка, по уходѣ его изъ конторы, нынѣшнимъ вечеромъ, черновой проектъ письма, которое, какъ я полагаю, вы должны были получить, тѣмъ болѣе, что, по строгому разъисканію, я узналъ отъ клерковъ, что какое-то письмо дѣйствительно было послано изъ конторы и адресовано на ваше имя. Мало того, мистеръ Кверкъ, жадность котораго, я къ-сожалѣнію долженъ признаться, растетъ съ годами, ужь нѣсколько недѣль надоѣдалъ мнѣ этимъ отвратительнымъ дѣломъ, напрасно уговаривая меня согласиться на свои требованія, и вотъ онъ теперь какую низость сдѣлалъ у меня за спиною, не заботясь о томъ, какое оскорбленіе онъ наносилъ этимъ мнѣ и какое сомнѣніе такой поступокъ навлекалъ на мою искренность и честь. Недалѣе, какъ недѣли двѣ тому назадъ, онъ торжественно обѣщалъ мнѣ не упоминать болѣе объ этомъ несчастномъ дѣлѣ ни мнѣ, ни вамъ, по-крайней-мѣрѣ, года два, развѣ что-нибудь необыкновенное случится. Если то, что вы получили, есть копія съ черноваго проекта, который я читалъ, то это -- грубое, безчувственное письмо и, къ-тому же, оно содержитъ въ себѣ два или три умышленно-фальшивыя показанія. Я, поэтому, считаю долгомъ своимъ отречься отъ всякаго участія въ такомъ низкомъ дѣлѣ; и если вы все-еще не довѣряете мнѣ, то я могу только сожалѣть объ этомъ, но не могу нисколько васъ обвинять. Я почти готовъ, по поводу этого и двухъ или трехъ другихъ поступковъ, разорвать навсегда мои отношенія съ мистеромъ Кверкомъ. Онъ и я, мы не имѣемъ ничего общаго, и тотъ родъ дѣла, который онъ предпочитаетъ, для меня совершенно ненавистенъ; но если останусь еще въ этой фирмѣ, то я берусь представить вамъ одно довольно-убѣдительное доказательство искренности и правды того, что я вамъ говорилъ, а именно: я ручаюсь вамъ честью джентльмена, что вы не услышите болѣе объ этомъ предметѣ ни отъ котораго изъ членовъ фирмы. Пусть дѣло говоритъ само за себя. Произнося свое оправданіе съ большимъ усердіемъ и жаромъ, онъ чувствовалъ взоръ мистера Обри, устремленный на него съ выраженіемъ строгой недовѣрчивости, которая, однакожь, какъ онъ замѣтилъ съ безконечнымъ внутренними утѣшеніемъ, начинала уменьшаться по мѣрѣ того, какъ онъ продолжалъ.
   -- Конечно, мистеръ Геммонъ, сказалъ Обри, когда Геммонъ кончилъ: -- письмо, о которомъ вы говорите, причинило мнѣ и моему семейству большое огорченіе, потому-что удовлетворить эти требованія я рѣшительно не въ-силахъ; и если ваша фирма намѣрена такимъ образомъ дѣйствовать... онъ остановился и довольно-удачно скрылъ свое ощущеніе: -- то всѣ мои небольшіе планы пропали навсегда и я въ вашей власти. Я готовъ идти въ тюрьму, если вамъ угодно, и тамъ окончить жизнь. Онъ остановился; губы его дрожали и въ глазахъ на минуту сверкнули слёзы; то же самое происходило и съ гостемъ его.-- Но, продолжалъ мистеръ Обри: -- послѣ положительнаго и добровольнаго ручательства, вами даннаго, я не могу не повѣрить вамъ совершенно, я не могу представить себѣ причины, для которой иначе производился бы такой старательно-утонченный обманъ.
   -- Причины, мистеръ Обри? Единственная причина, которую я сознаю, основана на глубокомъ сочувствіи къ вашему несчастію, на глубокомъ уваженіи къ вашему характеру; единственная цѣль моя -- выпустить васъ, какъ-можно-скорѣе, изъ вашего труднаго положенія. Я имѣю привычку, мистеръ Обри, продолжалъ онъ, понизивъ голосъ:-- скрывать и удерживать свои чувства; но есть случаи... онъ остановился и прибавилъ нѣсколько-дрожащимъ голосомъ: -- мистеръ Обри мнѣ очень-больно видѣть, что ваши заботы, ваши тяжелые труды -- и дай-Богъ, чтобъ я не имѣлъ основанія прибавить: ваши лишенія -- становятся замѣтны при взглядѣ на насъ. Вы очень похудѣли.
   Невозможно было долѣе сомнѣваться въ искренности мистера Геммона, сопротивляться искусству этого неподражаемаго актёра. Мистеръ Обри держался долго, но, наконецъ, сдался совершенно и повѣрилъ вполнѣ всему, что Геммонъ говорилъ. Чувство благодарности вспыхнуло въ немъ къ тому, кто сдѣлалъ такъ много, чтобъ защитить его отъ хищной жадности его враговъ и отъ гибели, въ которую они готовы были его повергнуть, и съ этимъ чувствомъ смѣшивалось уваженіе къ человѣку, обнаружившему такое заботливое, совѣстливое и чувствительное попеченіе о своей собственной чести и доброй славѣ, и такую твердую рѣшимость оправдать себя отъ подозрѣнія. Послѣдующій разговоръ утвердилъ это благопріятное расположеніе къ Геммону; но оно усилилось еще болѣе, когда Обри припомнилъ о прежнемъ своемъ непростительномъ сомнѣніи и недовѣрчивости къ этому джентльмену. Геммонъ имѣлъ видъ усталый и измученный, а время подходило къ ночи. Онъ пришелъ съ очень-любезнымъ и добрымъ намѣреніемъ и пришелъ издалека: почему бы не попросить его наверхъ, пить чай съ ними вмѣстѣ? Правда, до-сихъ-поръ Обри чувствовалъ какое-то нерасположеніе къ Геммону; онъ едва самъ понималъ зачѣмъ входить въ какія-нибудь другія отношенія, кромѣ чисто-дѣловыхъ, съ этимъ человѣкомъ, членомъ такой фирмы, и сверхъ-того, Роннинтонъ не разъ дѣлалъ ему предостереженія, основанныя на сильномъ сомнѣніи въ истинномъ характерѣ этого человѣка; то же слыхалъ онъ и отъ генерал-атторнея; но, думалъ онъ, вопросъ не въ томъ, что мы о немъ думали, а каково было поведеніе его на дѣлѣ. Не опровергало ли оно положительно такіе намеки и подозрѣнія, если только мистеръ Обри считалъ себя способнымъ составить собственное сужденіе о системѣ поступковъ человѣка, за которымъ онъ самъ наблюдалъ такъ пристально? Съ другой стороны, Кетъ всегда имѣла, и особенно въ этотъ вечеръ, обнаружила сильное нерасположеніе къ Геммону, высказала свое давнишнее и постоянное подозрѣніе. Для нея было бы чрезвычайно-затруднительно, еслибъ онъ вдругъ ввелъ къ нимъ въ гостиную этого самаго человѣка. Далѣе, онъ обѣщалъ вернуться скоро, чтобъ избавить ихъ отъ безпокойства. Почему бы ему не потѣшить себя и не дать случая мистеру Геммону лично разогнать всѣ ихъ страхи. Онъ, вѣроятно, останется недолго.
   -- Мистеръ Геммонъ, сказалъ онъ, взвѣсивъ на-скоро всѣ эти противоположныя соображенія: -- наверху у насъ нѣтъ никого, кромѣ жены и сестры. Я увѣренъ, что имъ будетъ очень-пріятно, если я вернусь къ нимъ, во-время къ чаю, въ-сопровожденіи вѣстника такихъ пріятныхъ новостей; потому-что, сказать правду, письмо мистера Кверка я получилъ въ ихъ присутствіи. Мы прочли его всѣ вмѣстѣ и были ужасно встревожены содержаніемъ.
   Сдѣлавъ слегка видъ, что онъ боится обезпокоить дамъ неожиданнымъ появленіемъ въ такой поздній часъ, мистеръ Геммонъ сбросилъ свое пальто и съ сильнымъ, но скрытымъ торжествомъ, при видѣ успѣха своего плана, пошелъ вслѣдъ за мистеромъ Обри наверхъ. Онъ чувствовалъ довольно-сильный трепетъ, входя въ комнату и бросая первый взглядъ на двухъ милыхъ женщинъ, изъ которыхъ одна была миссъ Обри. Въ ту минуту, когда онъ явился, обѣ онѣ сидѣли, съ безпокойствомъ и съ напряженнымъ любопытствомъ оборотивъ лица къ дверямъ. Онъ замѣтилъ, что, увидѣвъ его, онѣ вздрогнули и сильно поблѣднѣли.
   -- Позвольте мнѣ представить вамъ, произнесъ мистеръ Обри, скоро, съ веселою, разъувѣряющею улыбкой: -- джентльмена, который самымъ любезнымъ образомъ пришелъ освободить насъ всѣхъ отъ сильнаго безпокойства -- мистера Геммона. Мистеръ Геммонъ, мистриссъ Обри, миссъ Обри.
   Онъ поклонился съ видомъ глубокаго уваженія, но ловко и непринужденно. Вся душа его трепетала при видѣ той, чей образъ съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ онъ въ первый разъ ее увидалъ, не оставлялъ его ни на минуту.
   -- Леди, я недолго буду васъ безпокоить, сказалъ онъ, подходя къ стулу, ему предложенному.-- Я не могъ отказаться отъ случая, такъ любезно-доставленнаго мистеромъ Обри, засвидѣтельствовать вамъ мое почтеніе и лично увѣрить васъ въ моемъ глубокомъ отвращеніи къ жадному и притѣснительному поведенію джентльмена, съ которымъ, къ-несчастію, я тѣсно соединенъ дѣловыми отношеніями, и о письмѣ котораго я случайно узналъ сегодня вечеромъ, за нѣсколько минутъ передъ тѣмъ, какъ пошелъ сюда. Забудьте его, леди: я ручаюсь вамъ честью, что содержаніе его никогда не будетъ приведено въ дѣйствіе. Онъ произнесъ эти слова съ такимъ пылкимъ выраженіемъ, которое не могло не сдѣлать впечатлѣнія на тѣхъ, къ кому онъ обращался.
   -- Мы очень-рады васъ видѣть, мистеръ Геммонъ, и очень вамъ благодарны, отвѣчала мистриссъ Обри съ ласковою улыбкой на лицѣ, съ котораго тревога быстро исчезла. Миссъ Обри не сказала ни слова. Сверкавшій взоръ ея съ пронзительнымъ безпокойствомъ устремленъ былъ то на брата, то на ихъ новаго гостя. Геммонъ чувствовалъ, что она ему не довѣряетъ. Съ самымъ привлекательнымъ, ласковымъ и вкрадчивымъ видомъ, но безъ малѣйшаго оттѣнка низкопоклонной лести, занялъ онъ свое мѣсто, между мистриссъ Обри и миссъ Обри, блѣдность которой вдругъ замѣнилась живымъ и прелестнымъ румянцемъ, а взоръ блеснулъ удивленнымъ восторгомъ, когда она замѣтила утѣшенный видъ ея брата и явную искренность, явное добродушіе мистера Геммона. При этомъ, мысль о жосткихъ и строгихъ словахъ, недалѣе какъ за полчаса передъ тѣмъ сказанныхъ на его счетъ, и съ его стороны казалось такъ мало заслуженныхъ, придало ея обращенію какое-то нѣжное, очаровательное замѣшательство. Слухъ ея поглощалъ жадно каждое слово, произносимое имъ такъ умно, такъ значительно, съ такимъ усерднымъ, добрымъ расположеніемъ къ ея брату. Обращеніе его обличало джентльмена, черты лица и разговоръ -- человѣка съ сильнымъ умомъ. Это ли былъ тотъ хищный и жестокій ябедникъ, котораго она такъ боялась и вмѣстѣ такъ презирала? Однимъ словомъ, всѣ они стали на совершенно-свободную и непринужденную ногу черезъ нѣсколько минутъ послѣ того, какъ онъ занялъ мѣсто за чайнымъ столомъ. Красота миссъ Обри сіяла въ этотъ вечеръ необыкновеннымъ блескомъ и казалось ни мало не уменьшилась отъ душевныхъ тревогъ, которыя она такъ долго терпѣла. Трудно описать выраженіе ея большихъ, влажныхъ, голубыхъ глазъ, выраженіе, въ которомъ соединялись чувство и умъ, нѣжность и одушевленіе! Все это, вмѣстѣ съ роскошнымъ звукомъ ея голоса, восторгало до безумія Геммона. И она и ея невѣстка, обѣ были въ траурѣ. Черный цвѣтъ платья выставлялъ ослѣпительный цвѣтъ лица ея, а простой, изящный покрой его ловко и мило обрисовывалъ ея прелестныя формы.
   -- О, Боже мой! думалъ Геммонъ, содрогаясь невольно: -- и объ этомъ-то небесномъ созданіи этотъ маленькій нехристъ, Титмаузъ, говоритъ мнѣ съ такою развратною дерзостью!
   Чего бы онъ не далъ за позволеніе поцаловать эту нѣжную, бѣлую руку, подававшую ему чашку съ чаемъ! Затѣмъ мысли Геммона обратились на него самого. О, какой извергъ онъ былъ! Въ эту самую минуту, на немъ, такъ сказать, еще дымилась его недавняя ложь. Онъ былъ у нихъ въ домѣ, подъ жестокимъ и фальшивымъ предлогомъ, который одинъ доставилъ ему входъ въ эту маленькую гостиную и привелъ его въ прикосновеніе съ этою женщиною, столько же чистою и невинною, сколько милою и прекрасною. Онъ былъ какъ демонъ въ присутствіи ангела. Какой онъ былъ гнусный лицемѣръ! Передъ нимъ мелькнулъ вдругъ, при этомъ достопамятномъ случаѣ, его собственный адскій эгоизмъ, и этотъ проблескъ истины кинулъ его въ холодную дрожь. И потомъ, не былъ ли онъ въ присутствіи своихъ жертвъ? тѣхъ самыхъ, кого онъ быстро доводилъ до совершенной гибели, для которыхъ въ эту самую минуту онъ обдумывалъ глубокіе и хитрые планы бѣдствія!.. Наконецъ, когда всѣ приняли участіе въ живомъ разговорѣ, онъ былъ пораженъ, онъ былъ очарованъ непринужденною простотою и искреннимъ прямодушіемъ ихъ обращенія; но, вмѣстѣ съ тѣмъ чувствовалъ печальное и обидное сознаніе, что онъ не сблизился съ ними ни на волосъ. Матеріально, онъ былъ, пожалуй, возлѣ нихъ, но въ-сущности ему казалось, будто неизмѣримое пространство отдѣляетъ его отъ этихъ людей, и особенно отъ миссъ Обри. Онъ чувствовалъ, что любезность ихъ въ-отношеніи къ нему была случайная, не болѣе какъ результатъ ихъ настоящаго положенія и того извѣстія, которое онъ пришелъ имъ сообщить; въ любезности не было ничего личнаго, она не относилась къ Геммону самому, она никогда не могла быть повторена, развѣ онъ повторитъ опять свои плутни. Между ними и имъ не было даже и тѣни настоящей симпатіи. Правда, они упали съ своей высоты, упали въ низшія области; но при-всемъ-томъ около нихъ царствовала какая-то атмосфера личной значительности, источниками которой были высокое происхожденіе и высокое воспитаніе, ихъ возвышенныя чувства, ихъ чистыя воспоминанія, ихъ врожденная прямота и благородство характера; качества неразрушимыя и неотстранимыя, которыя оледеняли и отталкивали малѣйшую попытку на излишнюю фамильярность какого бы то ни было рода. Они были все тѣ же Обри, которые прежде владѣли Яттономъ, а онъ, въ ихъ присутствіи, все тотъ же мистеръ Геммонъ, изъ фирмы Кверка, Геммона и Снапа, въ Сэффрон-Хилѣ; и все это дѣлалось, со стороны ихъ, безъ малѣйшаго усилія, безъ малѣйшаго намѣренія или сознанія! Нѣтъ, передъ нимъ не было обнаружено ни малѣйшаго оттѣнка спѣси, напротивъ, съ нимъ обошлись самымъ радушнымъ, чистосердечнымъ образомъ; а между-тѣмъ, неудовольствіе и досада, онъ и самъ не зналъ отчего, въ эту минуту совершенно одолѣвали его. Еслибъ онъ внимательно разобралъ свои чувства, онъ увидѣлъ бы, что истинною причиною были его собственныя, несправедливыя и непростительныя желанія и намѣренія. Они говорили о Титмаузѣ, о его образѣ жизни и поведеніи, объ ожидаемомъ бракѣ его съ леди Сесиліею и при этомъ зоркій глазъ Геммона подмѣтилъ на лицѣ миссъ Обри мимолётную улыбку презрѣнія. Эта улыбка мелькнула передъ нимъ какъ смертный приговоръ для его собственныхъ, страстныхъ и честолюбивыхъ надеждъ. Просидѣвъ съ ними не болѣе часа, онъ замѣтилъ, что миссъ Обри украдкою взглянула на часы. Онъ тотчасъ всталъ непринужденно и ловко, выразивъ свое опасеніе употребить во зло ихъ доброту. Они ласково увѣряли его въ противномъ, но не приглашали ни оставаться долѣе, ни повторить свое посѣщеніе. Миссъ Обри, когда онъ поклонился ей, отвѣчала, какъ ему показалось, довольно-сухо и церемонно. Тонъ голоса нѣжный, серебристый, которымъ она сказала: "Прощайте, мистеръ Геммонъ", поразилъ его жадный слухъ и отдался въ его раздосадованномъ сердцѣ, какъ музыка. При уходѣ изъ дома, у него невольно вырвался тяжелый вздохъ обманутаго ожиданія. Съ минуту глядѣлъ онъ томительнымъ взоромъ на окна той комнаты, въ которой сидѣла она, глядѣлъ въ глубокомъ упадкѣ духа. Надо было сказать правду: дѣло совершенно не удалось ему, и онъ чувствовалъ какое-то проклятое сознаніе, что онъ заслуживалъ эту неудачу со всѣхъ сторонъ. Ея образъ носился у него передъ глазами все время, покуда онъ шелъ домой, на свою квартиру въ Тэвейскомъ Подворьѣ; а тамъ, онъ сидѣлъ часа два передъ остатками огня въ каминѣ, погруженный въ глубокую думу, и сонъ не смыкалъ глазъ его до утра. Какъ-разъ, около той поры, когда его извилистая душа, засыпая, теряла власть надъ своими зловѣщими планами, мистеръ Обри садился за работу въ своемъ кабинетѣ, проведя тоже тревожную ночь. Было немного болѣе половины четвертаго, когда онъ вошелъ въ кабинетъ со свѣчою въ рукахъ, и сѣлъ въ кресла передъ столомъ, покрытымъ рукописями и книгами. Затопивъ каминъ, онъ поставилъ свѣчу на столъ и опустился, въ раздумьѣ, на спинку креселъ, пока мелькающій огонёкъ свѣчи и трескучее пламя въ каминѣ начинали освѣщать передъ нимъ полки, уставленныя книгами, и окно, покрытое широкимъ, малиновымъ занавѣсомъ, заслонявшимъ комнату отъ хогоднаго утренняго воздуха. Онъ подумалъ, съ тяжелымъ вздохомъ, о томъ, какъ ненадежно владѣлъ онъ и этими малыми удобствами жизни, еще оставленными въ его рукахъ! О! думалъ онъ: -- еслибъ Небо избавило меня отъ ужаснаго гнета, который сгибаетъ меня до земли: какіе труды, какія лишенія не перенесъ бы я безропотно! Какая радость воскресла бы у меня въ душѣ! Но, пробуждаясь отъ безполезныхъ мыслей такого рода, онъ началъ уже раскладывать бумаги, какъ вдругъ послышался шорохъ на лѣстницѣ: то были легкіе шаги его сестры, сходившей выполнять свое обѣщаніе -- дѣло совсѣмъ-необыкновенное, а именно -- переписывать для печати рукопись, которую онъ оканчивалъ въ это утро.
   -- Моя милая Кэтъ! сказалъ онъ нѣжно, когда она вошла съ своей маленькой спальной свѣчой: -- это право нехорошо. Зачѣмъ вы встали такъ рано? Подите ложитесь опять.
   Но она поцаловала нѣжно его щеку, отказавшись рѣшительно исполнить этотъ совѣтъ и сказавъ ему о тревожной ночи, которую она провела и слѣды которой замѣтны были на ея блѣдныхъ, усталыхъ чертахъ. Затѣмъ она сѣла на свое обыкновенное мѣсто, почти прямо противъ него, поставила пюпитръ и, открывъ его, начала свой пріятный трудъ: переписку братнинаго сочиненія. Такъ сидѣла она, съ безмолвнымъ прилежаніемъ, изрѣдка прося его объяснить какое-нибудь нечеткое слово, пока не пробило восемь -- время окончанія ихъ утренней работу.
   Читателю пріятно будетъ узнать, что за статью, надъ которою они трудились, и предметомъ которой былъ запутанный, трудный вопросъ иностранной политики, онъ получилъ 60 гиней, и что статья эта обратила на себя большое вниманіе. О, какъ дорога была для него эта награда за его добросовѣстный и усильный трудъ! Какъ утѣшала она и его, заслужившаго въ полной мѣрѣ этотъ успѣхъ, и тѣхъ, чья судьба зависѣла совершенно отъ его благородныхъ усилій! И какъ чувствительно увеличила она ихъ небольшія средства!
   Я не намѣренъ занимать читателя подробнымъ описаніемъ занятій мистера Обри съ Тэмплѣ. Довольно будетъ сказать, что чѣмъ болѣе мистеръ Везель и Обри узнавали другъ друга, тѣмъ болѣе Обри начиналъ уважать юридическія познанія и способности Везеля, а Везель -- силу ума Обри и успѣшное прилежаніе, которое ощутительно и замѣтно вознаграждалось ежедневнымъ пріобрѣтеніемъ твердаго знанія и легкости въ практическомъ употребленіи пріобрѣтеннаго. Умъ мистера Обри, направленный къ сущности дѣла, не способенъ былъ заниматься одними словами, или техническими формами; онъ доискивался всегда до основанія закона, до его причины и духа. Вслѣдствіе того, Обри скоро началъ цѣнить здравый практическій смыслъ, на которомъ основаны почти всѣ наши главные законы, и дѣйствительность тѣхъ способовъ, которыми они приноровлены къ безчисленнымъ и вѣчноразнообразнымъ нуждамъ житейскаго дѣла, простыя формальности и технику права мистеръ Обри сравнивалъ часто съ искусствомъ стенографіи, буквы которой для непосвященныхъ кажутся странными и безполезными, по драгоцѣнны для того, кто понялъ ихъ цѣль и терпѣливо выучился употреблять ихъ. Какое дѣло ни попадалось мистеру Обри при изученіи права, онъ устремлялъ ца него всѣ свои силы и способности, зная хорошо, что въ этомъ-то и заключается великій секретъ огромной разницы въ успѣхѣ между различными людьми, занимающимися изученіемъ Права. Каково бы это дѣло ни было, легкое или трудное, простое или сложное, любопытное или скучное, онъ ставилъ себѣ въ обязанность усвоить его совершенно и по мѣрѣ возможности, собственными средствами, что развило въ немъ съ первой поры увѣренность въ себѣ и привычку полагаться на собственныя силы, привычку безцѣнную не только для юриста, но и для всякаго, кому ввѣрено отвѣтственное управленіе дѣлами. Однимъ словомъ, онъ имѣлъ весь успѣхъ, доступный для человѣка съ дарованіями и съ энергіею, занятаго серьёзно какимъ бы то ни было дѣломъ. Онъ часто удивлялъ мистера Везеля точностью и объемомъ своихъ юридическихъ свѣдѣній, своею ловкостью, понятливостью и упорствомъ въ обращеніи съ предметами положительно-трудными, и этотъ юристъ, встрѣчаясь на консультаціяхъ съ генерал-атторнеемъ не разъ дѣлалъ отзывы самаго лестнаго рода о своемъ ученикѣ. Говоря о генерал-атторнеѣ, я припоминаю одно замѣчаніе, которое намѣренъ былъ сдѣлать нѣсколько времени тому назадъ. Читатель не долженъ заключать изъ нашего молчанія, что мистеръ Обри, съ потерею своего состоянія, былъ бездушно забытъ и заброшенъ всѣми своими знатными друзьями и товарищами, всѣми спутниками прежнихъ, счастливыхъ дней. Не они отъ него удалялись, а онъ отъ нихъ, и это онъ дѣлалъ съ опредѣленнымъ намѣреніемъ, принятымъ рѣшительно на томъ основаніи, что поступать иначе было невозможно, безъ серьёзной помѣхи къ выполненію плановъ, отъ которыхъ зависѣла вся будущность Обри, всѣ его любимыя надежды и цѣли.
   Мистеръ Геммонъ безъ труда успѣлъ отговорить мистера Кверка отъ дальнѣйшаго намѣренія принудить мистера Обри къ уплатѣ недоимки, доказавъ своему партнёру, что благоразумнѣе будетъ подождать еще немного. При этомъ онъ ручался, что въ надлежащее время онъ прійметъ самыя дѣйствительныя мѣры, и увѣрялъ своего пасмурнаго товарища вполголоса, что послѣ того, какъ его письмо было послано, случились обстоятельства, вслѣдствіе которыхъ для нихъ было бы въ высшей степени опасно торопить или притѣснять этого джентльмена. Что такое случилось?-- мистеръ Геммонъ, по обыкновенію, не хотѣлъ объяснять. Это было источникомъ большой досады для стараго джентльмена; но досада эта была ничтожна въ-сравненіи съ другою, несравненно болѣе-чувствительною и происходившею отъ рѣшительнаго и окончательнаго уничтоженія его любимыхъ надеждъ на союзъ миссъ Доры съ Титмаузомъ. Параграфъ журнала Авроры, возвѣщавшій помолвку мистера Титмауза съ его блестящею родственницею, леди Сесиліею, вышелъ изъ-подъ пера мистера Геммона, который имѣлъ нѣсколько цѣлей въ виду, стараясь распространить какъ можно скорѣе молву о такомъ происшествіи. Случайно заглянувъ на столбцы Авроры въ то утро, когда вышелъ нумеръ, содержавшій объявленіе, онъ счелъ долгомъ купить этотъ нумеръ и, возвратясь въ Сэффрон-Хиль, спросилъ: дома ли мистеръ Кверкъ? Получивъ въ отвѣтъ, что онъ сидитъ одинъ въ своемъ кабинетѣ, мистеръ Геммонъ вбѣжалъ въ-погіыхахъ, едва переводя духъ, съ лицомъ встревоженнымъ и изумленномъ и, выхвативъ газету изъ кармана:
   -- Боже мой! бѣда, мистеръ Кверкъ! проговорилъ онъ задыхаясь, согнулъ газету на томъ мѣстѣ, гдѣ стояло объявленіе и сунулъ ее въ руки мистеру Кверку.-- Этотъ молодчикъ отъ васъ улизнулъ! Посмотрите, вотъ только-что я успѣлъ отъ него отвернуться...
   Мистеръ Кверкъ съ трепетомъ надѣлъ очки, прочелъ параграфъ и покраснѣлъ. По правдѣ сказать, онъ подозрѣвалъ ужь не разъ, что мало имѣетъ вѣроятности сдѣлаться тестемъ своего знаменитаго кліента, мистера Титмауза, но теперь послѣдняя искра надежды угасла. Старый джентльменъ пришелъ въ отчаяніе. Дочитавъ до конца статью, онъ поднялъ глаза и посмотрѣлъ съ какимъ-то унылымъ видомъ на негодовавшаго Геммона.
   -- Кажется, все кончено, Геммонъ, не правда ли? сказалъ онъ смущеннымъ голосомъ.
   -- Да, сэръ, правда! Позвольте мнѣ вамъ засвидѣтельствовать мое искреннее и самое...
   -- Ну, теперь пойдетъ другой конецъ дѣла, Геммонъ! Вы знаете, всякое обѣщаніе женитьбы имѣетъ два конца: одинъ касается до сердца, а другой до кармана. Недоимка на сердцѣ, прибыль въ карманѣ. Я этого не оставлю такъ, клянусь Богомъ! Онъ всталъ и, подойдя къ огню потиралъ себѣ руки.-- Нарушеніе обѣщанія, хмъ... страшнѣйшіе убытки!.. Кошелекъ чертовски-толстый! Спеціальное жюри, растерзанное сердце... и такъ далѣе.. Жаль, что онъ не написалъ ей побольше писемъ. Ха, ха! Мы съ нимъ пострѣляемся на слѣдующихъ Ассизахъ. Сегодня же подамъ на него жалобу -- а? вы какъ думаете объ этомъ, другъ мой, Геммонъ? скажите-ка мнѣ, по секрету.
   -- Да что, мой милый сэръ, сказать вамъ но правдѣ, не лучше ли, что вы благополучно избавились отъ него? Онъ гнусный маленькій выскочка! Онъ былъ бы жалкій мужъ для такой превосходной дѣвушки, какъ миссъ Кверкъ.
   -- Да, да, она точно хорошая дѣвушка, Геммонъ, въ этомъ вы правы. Изъ нея бы вышла прекрасная жена... О! между нами сказать, какъ это пригодится для присяжныхъ! Право, мнѣ кажется, я такъ и вижу ихъ передъ собой, и у всѣхъ у нихъ, быть -- можетъ, тоже есть дочери.
   -- Разсуждая о дѣлѣ спокойно, мой милый мистеръ Кверкъ, произнесъ Геммонъ, серьёзно опасаясь, чтобъ его товарищъ не завелъ слишкомъ-далеко такого безсмысленнаго дѣла: -- гдѣ же доказательства даннаго имъ обѣщанія, потому-что, вѣдь, вы согласитесь сами, кое-что, конечно, и отъ этого зависитъ.
   -- Доказательства? Чортъ побери, гдѣ у васъ голова! доказательства! бездна, пропасть доказательствъ! Да я-то, я самъ, ея отецъ... развѣ я недостаточный свидѣтель? Постойте, дайте-ка старому Калебу Кверку войдти въ свидѣтельскую ложу, да я это дѣло въ одну минуту обдѣлаю.
   -- Да, если вамъ повѣрятъ.
   -- Чортъ бы побралъ, повѣрятъ! Кому же и вѣрить, какъ не родному отцу?
   -- Такъ; но родной отецъ можетъ быть слишкомъ увлеченъ своимъ чувствомъ.
   -- Чортъ побери чувство! теперь не до чувствъ! У него ихъ нѣтъ, такъ онъ долженъ платить, потому-что у него есть деньги. Изъ него нужно сдѣлать примѣръ.
   -- А все-таки, возвращаясь къ дѣлу, мистеръ Кверкъ, признаюсь вамъ, меня безпокоитъ этотъ вопросъ о доказательствахъ...
   -- О доказательствахъ! Какъ! воскликнулъ Кверкъ довольно-рѣзкимъ тономъ.-- Помилуйте, Геммонъ, да гдѣ же у васъ были глаза и уши все это время? Чортъ возьми, какой бы изъ васъ лихой вышелъ свидѣтель! Человѣкъ съ вашимъ... съ вашимъ умомъ въ такомъ дѣлѣ, гдѣ требуется оказать услугу пріятелю, да еще по поводу его дочери! Ахъ! Какъ часто вы видѣли ихъ вмѣстѣ, видѣли, какъ они гуляли, разговаривали, смѣялись, танцовали, ѣздили верхомъ, какъ онъ писалъ ей въ альбомъ, дѣлалъ ей подарки и получалъ отъ нея. Доказательства, говорите вы? Пропасть доказательствъ! съ избыткомъ найдется! Пригласите Сёттля, и я не возьму 5000 ф. за свой приговоръ!
   -- Но вотъ видите ли, мистеръ Кверкъ, возразилъ Геммонъ, очень-серьёзно:-- какъ я ни старался уладить дѣло въ послѣдніе шесть мѣсяцевъ, но этотъ лукавый чертёнокъ ни разу не сказалъ и не сдѣлалъ передо мной ничего такого, за что я могъ бы уцѣпиться и подтвердить клятвою.
   -- О, вы припомните довольно, въ случаѣ нужды, другъ мой Геммонъ, если только вы обратите на это вниманіе и будете имѣть въ виду, что дѣло идетъ о жизни и смерти для моей бѣдной дѣвочки. О, Боже мой! надо будетъ попросить сестру приготовить ее къ этому извѣстію; а между-тѣмъ я пошлю инструкцію къ мистеру Везелю -- а?.. какъ вы думаете? или къ Линксу? Да, къ Линксу, потому-что онъ долженъ будетъ сражаться за дѣло, имъ самимъ приготовленное, и ужь не вскинется противъ насъ во время суда съ упрекомъ, что это не такъ, да то не такъ, да зачѣмъ не достали вы такою-то свидѣтельства? Рѣшено, приглашу Линкса и отмѣчу жалобу: изъ Йоркшира, потому-что Титмауза тамъ страшно ненавидятъ, и спеціальные присяжные будутъ отъ всей души рады случаю задать ему хорошаго толчка въ бокъ! А убытки назначимъ въ 20,000 ф. ха, ха! Я выучу этого негодяя губить покой старика и его дочери. Однако -- онъ вынулъ свои часы: -- половина втораго, а Никки Кровбара потянутъ навѣрно около трехъ. Ей-Богу, опоздать никуда не годится. Онъ голова шайки, а они всегда платятъ щедро, когда попадутся въ бѣду. Эй, Снапъ! Амминадэбъ! кто тамъ? Чортъ побери ихъ всѣхъ! Что они не отвѣчаютъ! На зовъ его, скоро явился клеркъ.
   -- Что они, здѣсь? спросилъ онъ, когда мистеръ Амминадэбъ вошелъ.
   -- Здѣсь, сэръ, всѣ трое, и карета стоить у дверей. Дѣло Никки Кровбара начнется ровно въ три часа, сэръ.
   -- Знаю, знаю; я готовъ, отвѣчалъ мистеръ Кверкъ и скоро послѣ того, онъ сидѣлъ ужь въ каретѣ съ тремя джентльменами, которымъ онъ подробно описывалъ особу мистера Никки Кровбара и мѣсто, въ которомъ, навѣрно, мистеръ Кровбаръ не могъ быть въ половинѣ одиннадцатаго во вторникъ, ночью 9 іюля, потому-что онъ въ это время былъ въ другомъ мѣстѣ, съ этими тремя джентльменами, а именно въ Чельси, а не въ Кленхемѣ.
   Какъ ни сильно, повидимому, сочувствовалъ мистеръ Геммонъ одному изъ нѣжныхъ созданій, покинутыхъ такъ безсовѣстно мистеромъ Титмаузомъ, но я, къ-сожалѣнію, долженъ сказать, другое изъ нихъ, миссъ Тэг-Рэгъ, не обратила на себя его мыслей, ни на одну минуту. Онъ не безпокоился ни на волосъ о томъ, была ли она извѣщена объ уничтоженіи всѣхъ ея нѣжныхъ надеждъ, объявленіемъ напечатаннымъ въ "Аврорѣ", или нѣтъ. Онъ чувствовалъ, по правдѣ сказать, что онъ сдѣлалъ ужь довольно, отъ имени мистера Титмауза, для его стараго друга и покровителя, мистера Тэг-Рэга, на котораго потокъ счастія устремился быстро и неуклонно. Однимъ словомъ, Геммонъ зналъ, что мистеръ Тэг-Рэгъ получилъ существенный подарокъ въ память своихъ отношеній съ Титльбегомъ Титмаузомъ. Въ-самомъ-дѣлѣ, какъ истинно безкорыстенъ былъ мистеръ Геммонъ для всѣхъ, съ кѣмъ только онъ имѣлъ дѣло! Чего онъ только не сдѣлалъ, какъ ужь сказано, для семейства Тэг-Рэговъ? Чего не сдѣлалъ для Титмауза, для графа Дреддлинтона, для мистера Кверка и даже для Снапа! Что касается до мистера Кверка, то не получилъ ли онъ, наконецъ, давно-желанные 10.000 ф., по обязательству мистера Титмауза, изъ которыхъ, между-прочимъ, онъ удѣлилъ всего 1.000 ф. на долю мистера Геммона (неутомимымъ стараніямъ котораго и ловкому умѣнью вести дѣло, онъ былъ обязанъ почти вполнѣ такою великолѣпною добычею), да 300 ф. на долю мистера Снапа. Кромѣ того, не получилъ ли мистеръ Кверкъ въ уплату, по счетамъ издержекъ, отъ Титмауза болѣе 5000 ф. да отъ мистера Обри, 2500 ф. и, опираясь на условіяхъ своего товарищества, какую львиную долю изъ этой добычи присвоилъ себѣ почтенный глаза фирмы? Мистеръ Геммонъ, безъ-сомнѣнія, жаловался съ негодованіемъ на ничтожность части, ему опредѣленной; но на этотъ разъ онъ встрѣтилъ такой отчаянный и упрямый отпоръ со стороны мистера Кверка, который уничтожилъ въ немъ всякую надежду и заставилъ его отказаться отъ дальнѣйшихъ претензій. Такимъ-образомъ изъ 20,000 ф., полученныхъ мистеромъ Титмаузомъ, подъ залогъ яттонскихъ земель, осталось у него въ рукахъ, 5000 ф.; но изъ этой значительной части ему приходилось еще отсчитать 800 ф. съ процентами должныхъ мистеру Кверку за содержаніе, которое онъ получалъ отъ него до процеса, да кромѣ того 500 ф. мистеру Снапу. Эти 500 фунтовъ, по словамъ мистера Снапа, тоже были даны въ займы его пріятелю, Титмаузу, въ разныя времена, и требованія Снапа подтверждены были подстрочными копіями съ сорока или пятидесяти расписокъ, изъ которыхъ многія написаны были карандашомъ, а на другихъ невозможно было разобрать чьей именно рукою выставлены цифры, изображающія суммы, данныя въ займы, и время, когда деньги были даны. Да это было и неважно, потому-что, передъ закономъ, въ случаѣ суда, для Снапа могло служить очень-достаточнымъ доказательствомъ въ его пользу простое представленіе документовъ и удостовѣреніе подписи должника. Титмаузъ послалъ цѣлый залпъ проклятій на голову Снапа, узнавъ объ этомъ неожиданномъ требованіи, и обратился съ жалобой къ мистеру Геммону, который, подвергнувъ претензію Снапа добросовѣстному и строгому разбору, нашелъ, что совершенно-напрасно было бы пытаться опровергнуть ее или даже просто уменьшить, и что Титмаузу болѣе ничего не оставалось дѣлать, какъ заплатить требуемыя деньги. Такую отличную систему и акуратность наблюдалъ Снапъ въ своихъ счетахъ, что они обезпечили ему 350 ф. чистаго барыша изъ полной суммы долга, (500 ф.), изъ которой всего только 150 ф. были дѣйствительно и добросовѣстно даны отъ него въ займы Титмаузу. Вычитая, такимъ образомъ еще и эти двѣ суммы: 800 и 500 ф., ясно, что у Титмауза въ рукахъ изъ 20,000 ф. оставалось всего 3,700 ф., и онъ еще долженъ былъ быть благодаренъ, потому-что онъ могъ не получить рѣшительно ничего; мало того, даже остаться въ долгу у гг. Кверка, Геммона и Снапа. Я говорю, что съ мистеромъ Геммономъ, какъ оказывается изъ вышеприведенныхъ разсчетовъ, поступлено было далеко не по заслугамъ, и онъ это чувствовалъ; но скоро помирился съ судьбою, будучи занятъ обширными и трудными планами, середи всей сложности которыхъ онъ никогда, ни на одну минуту не упускалъ изъ виду одного главнаго предмета -- самого-себя. Планы его были смѣло задуманы и онъ стремился къ осуществленію ихъ столько же терпѣли во, сколько и разсудительно. Почти все шло согласно съ его желаніями. Онъ съумѣлъ поставить себя въ очень-ловкія и увертливыя отношенія съ своими партнёрами, отношенія, дозволявшія ему отвязаться отъ фирмы безъ труда въ случаѣ, еслибъ онъ нашелъ нужнымъ сдѣлать такой рѣшительный шагъ. Далѣе, онъ былъ безусловный властитель Титмауза и могъ заставить этого человѣка повиноваться ему немедленно и во всякое время, силою того грознаго, таинственнаго талисмана, который онъ держалъ закрытымъ въ своихъ рукахъ, порой сверкая и помахивая имъ передъ испуганными глазами Титмауза. Онъ, кромѣ того, пріобрѣлъ сильное вліяніе надъ графомъ Дреддлинтономъ, вліяніе, которое постоянно росло, и встрѣтилъ успѣхъ еще въ одномъ дѣлѣ, которое онъ считалъ для себя чрезвычайно-важнымъ -- въ сватовствѣ Титмауза на леди Сесиліи. Но была еще одна цѣль, сіявшая передъ нимъ въ отдаленіи, какъ драгоцѣнный, желанный предметъ, какъ вѣнецъ всѣхъ его замысловъ и надеждъ. Этотъ предметъ, эта цѣль -- была рука любимой имъ женщины, и тутъ-то, какъ нарочно, дѣло его не ладилось, тутъ-то онъ и имѣлъ жестокое предчувствіе неудачи. Но въ душѣ этого человѣка смѣлость и энергія росли съ каждымъ новымъ препятствіемъ, и онъ твердо рѣшился успѣть въ этомъ дѣлѣ, во что бъ то ни стало. Къ этому, однакожь, его побуждала не одна тонкая оцѣнка граціи, красоты, талантовъ, милаго характера, возвышенной души, знатнаго происхожденія миссъ Обри: были другія соображенія, глубоко-замѣшанныя во всѣ его разсчеты, и они-то дѣлали успѣхъ его въ этомъ дѣлѣ предметомъ въ высшей степени важнымъ, мало того: рѣшительно-необходимымъ.
   Пріемъ, сдѣланный Геммону въ Вивьенской Улицѣ, какъ ни любезенъ и какъ ни вѣжливъ онъ былъ, мучительно лежалъ у него на сердцѣ. То обстоятельство, что они не хотѣли просить его посидѣть съ ними долѣе, или приходить еще, онъ замѣтилъ тогда же и все время съ-тѣхъ-поръ думалъ о немъ съ досадой, съ уныніемъ. Несмотря на то, онъ рѣшился, во что бъ то по стало, сдѣлаться по-крайней-мѣрѣ случайнымъ гостемъ въ Вивьенской Улицѣ. Спустя двѣ недѣли, впродолженіе которыхъ мистеръ Обри не получалъ никакого дальнѣйшаго напоминанія о страшной суммѣ, имъ недоплаченной, Геммонъ рѣшился зайдти опять, съ намѣреніемъ увѣрить мистера Обри, что то была не минутная перемежка, что онъ могъ отложить всякое безпокойство на этотъ счетъ и чтобъ спросить Обри: не правду ли онъ, Геммонъ, сказалъ, что имѣетъ волю и силу удержать руку старшаго своего партнёра? Могъ ли мистеръ Обри не быть благодаренъ за такую дѣятельную и очевидно-безкорыстную дружбу? Снова Геммонъ появился за чайнымъ столомъ мистриссъ Обри и снова принятъ былъ такъ же ласково и радушно со стороны ея и миссъ Обри. И еще нѣсколько разъ онъ къ нимъ заходилъ, подъ разными ловкими предлогами, и разъ услыхалъ очаровательный голосъ миссъ Обри и вмѣстѣ ея игру на фортепьяно. Въ груди его проснулись чувства и побужденіе такого рода, какихъ онъ въ жизнь свою никогда еще до-сихъ-поръ не испытывалъ; но всякій разъ, какъ онъ уходилъ изъ ихъ семейнаго круга, онъ чувствовалъ мучительную пустоту въ душѣ; онъ замѣчалъ отсутствіе всякой симпатіи къ нему и быль въ жестокой досадѣ; но это не охладило его горячихъ стремленій. Едва-ли не лишнее говорить, что во всѣхъ этихъ случаяхъ Геммонъ съ успѣхомъ скрывалъ глубокія и бурвыя чувства, волновавшія его душу, при видѣ миссъ Обри; но какъ трудно и тяжело это было для него, несмотря на всю его твердость и силу воли! А между-тѣмъ, онъ не жалѣлъ ничего, чтобъ занять и заинтересовать ихъ всѣхъ. Съ какимъ бойкимъ юморомъ описывалъ онъ грубыя дурачества Титмауза, величавыя странности Дреддлинтоновъ! и съ какимъ жаднымъ, напряженнымъ вниманіемъ и любопытствомъ слушало его все семейство. Никто не умѣлъ такъ ловко понравиться, какъ Геммонъ, а потому немудрено, что Агнеса и Кетъ находили дѣйствительное удовольствіе въ его разговорѣ. Что касается до Кетъ, то она такъ же мало догадывалась объ истинномъ состояніи его чувствъ, какъ о томъ, что происходитъ въ эту минуту у антиподовъ. Ея холодность къ нему уменьшилась чувствительно, да и съ чего, въ-самомъ-дѣлѣ, было ей обращаться холодно съ человѣкомъ, о которомъ докторъ Тэсемъ былъ такого высокаго мнѣнія, и который, казалось, заслуживалъ это мнѣніе вполнѣ. Сверхъ-того, Геммонъ старался нарочно отзываться прямо и безъ малѣйшаго снисхожденія о низкомъ, корыстолюбивомъ характерѣ мистера Кверка, а также объ отвратительномъ родѣ дѣла, въ которомъ онъ вынужденъ былъ (какъ онъ надѣялся, ненадолго) принимать невольное участіе и который дѣйствительно былъ для него противенъ. Короче сказать, онъ дѣлалъ все, что только могъ, чтобъ заставить смотрѣть на себя, какъ на чувствительнаго и благородно-мыслящаго человѣка, враждебной судьбою до-сихъ-поръ прикованнаго къ людямъ совершенно-противнаго свойства. Мистеръ Обри смотрѣлъ на него порой съ безмолвнымъ и тревожнымъ вниманіемъ, какъ на человѣка, имѣвшаго полную власть въ любую минуту, когда ему вздумается, спустить мечъ, висящій на ниточкѣ у него надъ головой; человѣка, по волѣ и благоусмотрѣнію котораго онъ продолжалъ наслаждаться своимъ домашнимъ счастіемъ, вмѣсто того, чтобъ сидѣть въ тюрьмѣ; но который до-сихъ-поръ обнаруживалъ чрезвычайную снисходительность и безкорыстное, чистосердечное расположеніе къ нему. Имъ часто случалось разговаривать о Геммонѣ и сравнивать впечатлѣніе, произведенное его наружностью и обращеніемъ на каждаго изъ троихъ; и въ двухъ вещахъ всѣ они соглашались: а именно, что въ немъ замѣтно было очень-заботливое стараніе понравиться и что въ глазахъ у него было что-то такое, что никому изъ нихъ не нравилось. Казалось, какъ-будто онъ имѣлъ, такъ сказать, двѣ натуры, изъ которыхъ одна слѣдила за результатомъ усилій, дѣлаемыхъ другою, чтобъ обольстить.
  

ГЛАВА III.

   А между-тѣмъ судьба, которая хмурилась такъ сурово на страстныя попытки Геммона, улыбалась довольно-благосклонно Титмаузу и его сватовству на леди Сесили. Первое потрясеніе миновалось, неподдержанное въ ней ни слишкомъ-пылкимъ сердцемъ, ни слишкомъ-живою чувствительностью, и она стала незамѣтно привыкать къ особѣ, манерамъ, характеру будущаго своего мужа и мало-по-малу мирилась съ своей судьбой. "Когда люди поймутъ, что они должны жить вмѣстѣ", сказалъ одинъ знаменитый человѣкъ {Покойный лордъ Стовель, въ дѣлѣ Эванса противъ Эванса. T. I Консисторіальныя Вѣдомости, стр. 36. Прим. автора.}, "то они стараются смягчить взаимными угожденіями неразрывныя узы; они становятся добрыми мужьями и женами вслѣдствіе необходимости оставаться другъ съ другомъ въ отношеніяхъ мужа о жены; потому-что нужда великій учитель и славно учитъ людей тѣмъ самымъ обязанностямъ, которыя она на нихъ возлагаетъ". Когда свѣтлый разсудокъ леди Сесиліи убѣдилъ ее наконецъ совершенно, что ей суждено быть замужемъ за Титмаузомъ, она покорилась этому спокойно, призвавъ себѣ въ подкрѣпленіе разныя убѣдительныя причины къ совершенію того шага, на который она дала согласіе. Вопервыхъ, она этимъ осуществила по-крайней-мѣрѣ одну любимую мечту своего папа -- соединеніе семейныхъ интересовъ, такъ давно и такимъ несчастнымъ образомъ разрозненныхъ. Далѣе, Яттонъ былъ конечно прекрасное имѣніе, очаровательная резиденція и, въ-добавокъ, мѣсто, которое по всѣмъ вѣроятностямъ будетъ принадлежать почти-исключительно ей. Его доходъ съ имѣнія былъ большой, ничѣмъ необремененный, и могъ допустить хорошій выдѣлъ. Далѣе, когда она получитъ свой собственный независимый санъ, то ненавистное имя Титмауза исчезнетъ, утонетъ въ благородномъ имени леди Дредлинкуртъ, имѣющей званіе пера по собственному праву и представительству древнѣйшаго баронства въ Англіи. Мужъ ея тогда станетъ простымъ нулемъ; никто о немъ болѣе не будетъ ни спрашивать, ни думать, ни заботиться; онъ будетъ простая пылинка въ солнечномъ лучѣ ея собственнаго величія. Но что важнѣе всего: вѣдь много есть средствъ устроить раздѣлъ, какъ угодно, скоро послѣ замужства. Все это были могущественныя силы, увлекавшія ее по одному направленію непреодолимо. Да и могло ли быть иначе съ такою простою игрушкою обстоятельствъ, какъ она. Несмотря на все это, впрочемъ, бывали случаи, когда Титмаузъ представлялся ей съ довольно-поразительной и гадкой стороны. Она, порой, едва съ ума не сходила при видѣ этого смѣшнаго созданія въ обществѣ джентльменовъ, при видѣ ихъ обращенія съ нимъ и при мысли, что это самое созданіе скоро сдѣлается ея властелиномъ и обладателемъ. Разъ, напримѣръ, она ѣздила съ графомъ въ экипажѣ, чтобъ взглянуть какъ спустятъ борзыхъ на одной охотѣ, устроенной неподалеку отъ Яттона, гдѣ ожидали очень-большаго и блестящаго собранія. Дѣйствительно, около 200 человѣкъ изъ числа знатнѣйшихъ лицъ въ графствѣ собралось въ назначенный часъ, и -- вообразите себѣ фигуру Титмауза среди ихъ, Титмауза съ лорнетомъ, ввинченнымъ въ глазъ, Титмауза, одѣтаго въ красную охотничью куртку, въ лосинахъ и въ высокихъ сапогахъ! Что за посадка у него была! Сколько значительныхъ и презрительныхъ улыбокъ, насмѣшливыхъ взглядовъ и пожиманій плечами произвело его появленіе между лихими и знатными его товарищами! И не далѣе какъ черезъ пять минутъ послѣ того, какъ они помчались, этотъ несчастный маленькій чертёнокъ былъ совершенно разгаданъ его благороднымъ конемъ, понимавшимъ какъ-нельзя лучше и собственныя свои обязанности и того, кто на немъ сидитъ. Желая перескочить черезъ невысокую ограду на краю стараго, зеленой тиной заросшаго пруда, Титмаузъ далъ шпоры своему коню, но такъ слабо и нерѣшительно, что только возбудилъ въ немъ отвращеніе; тотъ вдругъ осадилъ у самаго края зеленой лужи и отправилъ Титмауза кувыркомъ прямо въ глубокую грязь, въ которую тотъ ушелъ весь, и только маленькія ножки его болтались на воздухѣ.
   -- Кто это? крикнулъ одинъ, потомъ другой и третій, не останавливаясь ни на одну минуту, все-равно какъ гвардейскіе кирасиры не остановились бы изъ-за какого-нибудь частнаго случая въ грозной атакѣ своей подъ Ватерлоо; всѣ проносились мимо, покуда, наконецъ, послѣдній изъ нихъ не поравнялся съ прудомъ. То былъ знакомый читателю и близкій сосѣдъ Титмауза по имѣнію, лордъ Де-ля-Зушъ. Замѣтивъ отчаянное положеніе сброшеннаго ѣздока, онъ остановилъ свою лошадь, слѣзъ съ сѣдла, съ большимъ усиліемъ и трудомъ помогъ Титмаузу выпутаться изъ страшнаго, но забавнаго положенія и такимъ образомъ, по-счастью, успѣлъ сохранить для общества одно изъ самыхъ блестящихъ его украшеній. Вылѣзшій изъ лужи, Титмаузъ представлялъ печальное зрѣлище для боговъ и людей. Несмотря на то, его спаситель узналъ Титмауза очень-скоро; но, нерасположенный такимъ открытіемъ къ излишней вѣжливости, онъ сѣлъ на коня и уѣхалъ, оставивъ нашего пріятеля на попеченіе какой-то старухи, изба которой стояла недалеко отъ мѣста паденія. Тамъ съ него соскоблили довольно-большое количество грязи, послѣ чего онъ сѣлъ снова верхомъ и поѣхалъ домой, жестоко-взбѣшенный на свою лошадь, которую онъ готовъ былъ бить и стегать безъ пощады, еслибъ только смѣлъ это сдѣлать. Въ такомъ-то видѣ и въ самомъ скверпомъ расположеніи духа, одуреный, сердитый, испачканный, онъ былъ настигнутъ и узнанъ графомъ Дреддлинтономъ и леди Сесиліею, возвращавшимися съ поля... И это былъ ея будущій мужъ!..
   Maло того: бѣдная леди Сесилія!-- какъ-то понравилось ей слѣдующее письмо, получеиное отъ Титмауза, изъ Лондона?

Альбани, Пиккадилли, Лондонъ, 12 октября. 18**

   "Моя Дорогая Сесилія, берусь за перо Чтобы увѣдомить Васъ о Благополучномъ Прибытіи Сюда. Гдѣ однакошъ ксожалѣнію почти не встрѣтишь знакомаго Лица акромѣ Купцофъ Расхаживающихъ да и то такъ Скушно по той Причинѣ что Покупщики всѣ уѣхали изъ Города. Моя дорогая Милочка Вы Дѣва моего Сердца также какъ и я Вашего и я въ чрезвычайнымъ Уединеніи нахожусь Здѣсь Одинъ и желая Вѣчно жить Тамже гдѣ и Она, ахъ какъ я пылаю нетерпѣніемъ Прижать къ моему Сѣрдцу мою Дражайшую Невѣсту и надѣюсь, что Вы ни позабыли меня кактолько Мысвами успели Растатца частоли Вы обомнѣ Думаетѣ равно какъ и я Обвасъ ожидая Вбудущемъ тѣхъ Радостныхъ дней когда Насъ Соединятъ Блаженныя Узы Гименея, чтобъ Никогда болѣе не раставатца моя Милочка я ѣхалъ Вмоемъ Новомъ Кабріалетѣ по Парку, гдѣ Ково бы Вы Думали встрэтилъ какъ ниту самую Миссъ Обри которая какъ говорятъ (между Нами и Почтою) Бесшутокъ Умираетъ въ Чахоткѣ оттово что я на Ней не Женился но вероятноя ли Вѣщь скажите чтобъ я Заботился о такой женщинѣ, ибо я Никогда нидумалъ ниобкомъ какъ только Обвасъ, моя Милочка Что мнѣ прислать Вамъ Вподарокъ не изъ Нарядовъ ли что-нибудь; потому-что Здѣсь есть теперь Чудесный и атборный Ассортиментъ Кашемировыхъ Шалей и самыхъ прелестныхъ Манто только что привезенныхъ изъ Парижа а о Цѣнѣ не беспокойтесъ, между Любовниками это идетъ Нипочемъ. Какъ бы ни дорого стоило Только Скажите чего Вамъ хочица и втуже минуту получите а Покуда моя Дорогая Душечка Прощайте, сказалъ бы Досвиданья; но вѣдь Вы знаете".
   "Для Неразлучныхъ нѣтъ Свиданья".

"Вашъ къ услугамъ до Гроба".

   "П. П. Засвидѣтельствуйте мою Искреннюю Привязанность и Уваженіе Милорду, Котораго за великое Счастіе сочту Назвать Моимъ Тѣстемъ и Чѣмскорѣе Тѣмлучше".
  
   Бѣдная леди Сесилія получила это письмо, но, прочитавъ не болѣе восьми строкъ, швырнула его на полъ, а сама кинулась на софу и цѣлый часъ лежала, не двигаясь, молча; послѣ этого услыхавъ, что миссъ Максплейханъ стучитъ къ ней въ дверь, она торопливо вскочила, подняла письмо съ пола и не прежде впустила свою смиренную подругу, какъ сунувъ письмо въ свой уборный ящикъ.
   Рядъ такихъ писемъ конечно долженъ былъ производить на привязанность леди Сесиліи къ Титмаузу такое же дѣйствіе, какъ струя холодной воды на термометръ; но дурацкое счастье не переставало покровительствовать этому человѣку. Оно облекло его въ новыя почести и поставило въ такое положеніе, которое должно было непремѣнно возвысить личное достоинство Титмауза въ глазахъ его причудливой и высокомѣрной невѣсты. Однимъ словомъ, онъ сдѣлался кандидатомъ на званіе члена Парламента и представителемъ того мѣстечка, въ которомъ онъ имѣлъ рѣшительный вѣсъ.
   Время приближалось къ выборамъ. Послѣ долгаго и тайнаго совѣщанія, происходившаго въ Яттонѣ между Геммономъ и Титмаузомъ, рѣшено было: послѣднему объявить себя кандидатомъ и разомъ уничтожить всякую мысль о соперничествѣ, возвѣстивъ публично о своемъ намѣреніи явиться на выборахъ. Затѣмъ, Геммонъ назначилъ гг. Блёдсека и сына мѣстными агентами Титмауза, для котораго онъ сочинилъ адресъ къ избирателямъ и, взявъ слово напечатать его немедленно, самъ отправился въ Лондонъ дня на два. Невозможно было придумать ничего искуснѣе и ловче того адреса, который онъ приготовилъ, гладкаго, сильнаго, блестящаго. Но случилось такъ, что вечеромъ въ тотъ самый день, когда онъ уѣхалъ, нѣкто мистеръ Фелимъ О'Дудль, одинъ изъ недавно-выбранныхъ членовъ, заѣхалъ въ Яттонъ на пути въ Шотландію и, будучи коротко знакомъ съ мистеромъ Титмаузомъ (у котораго онъ, мѣсяца два или три тому назадъ, занялъ небольшую сумму на свои расходы при выборахъ), онъ сѣлъ потолковать съ своимъ будущимъ товарищемъ о достоинствѣ адреса, приготовленнаго искуснымъ и ловкимъ, но въ ту минуту отсутствующимъ Геммономъ. Мистеръ О'Дудль нашелъ, что адресъ слишкомъ-смиренъ, называлъ его постнымъ и сравнивалъ съ грогомъ безъ водки. Затѣмъ, онъ началъ передѣлывать сочиненіе Геммона по-своему и написалъ такую вещь, которая привела въ восторгъ Титмауза. На другой же день онъ отослалъ эту статью въ редакцію газеты: Йоркширское Пиво, для напечатанія.
   Трудно описать бѣшенство Геммона, когда онъ увидѣлъ адресъ подставленный на мѣсто того, который онъ приготовлялъ съ такимъ тщательнымъ, осторожнымъ тактомъ; но дѣло ужь было сдѣлано и ему не оставалось ничего болѣе, какъ покориться судьбѣ. Адресъ надлежащимъ образомъ появился въ газетѣ и распространенъ былъ въ большомъ количествѣ экземпляровъ по мѣстечку, гдѣ возбудилъ большое любопытство и даже большое одобреніе между значительною частью избирателей. Думали, однакожь, что это дѣло совершенно-даровое и лишнее, такъ-какъ не могло быть ни малѣйшаго сомнѣнія въ томъ, что мистеръ Титмаузъ будетъ выбранъ безъ спора.
   Но на повѣрку вышло, что яттонскіе политики и разносчики новостей немножко ошиблись. Экземпляръ газеты: Йоркширское Пиво, содержащій въ себѣ упомянутый адресъ, присланъ былъ въ день своей публикаціи отъ доктора Тэсема къ мистеру Обри, который прочелъ его громко въ присутствіи Агнесы, Кегъ и довольно-частаго гостя ихъ, мистера Делямира. Послѣдній старался, и довольно-удачно, разсѣять ихъ унылое расположеніе духа, осмѣивая съ горькимъ юморомъ претензіи новаго кандидата и мнимаго сочинителя адреса.
   -- О, Боже мой! воскликнула миссъ Обри въ порывѣ сильной досады, послѣ долгаго и довольно-печальнаго промежутка въ разговорѣ.-- Какъ подумаешь, что это отвратительное, маленькое созданіе будетъ представителемъ нашего милаго Яттона! Ахъ! чего бы я не дала, чтобъ планы его разстроились!..
   -- Эхъ, Кетъ! возразилъ ея братъ довольно-печально: -- кто станетъ оспоривать у него эти выборы? Пиккерингъ отказался, вы знаете; но даже еслибъ онъ и желалъ, то можетъ ли онъ ожидать успѣха, на зло вліянію мистера Титмауза?
   -- Но я увѣрена, что всѣ старые фермеры, съ перваго до послѣдняго, ненавидятъ эту маленькую обезьяну.
   -- Можетъ-быть это и правда, Кетъ; но они должны будутъ подать голоса въ его пользу, если не захотятъ потерять своихъ....
   -- Ахъ, Чарльзъ! у меня недостаетъ терпѣнія слушать такія вещи, перебила миссъ Обри.
   -- Вы хотите сказать, что вы были бы рады, еслибъ какой-нибудь другой кандидатъ явился на выборы съ намѣреніемъ оспоривать представительство Яттона? спросилъ Делямиръ, который слушалъ ихъ короткій споръ молча, устремивъ пылкій взоръ на одушевленныя черты миссъ Обри.
   -- О, да, я была бы очень, очень-рада! съ жаромъ отвѣчала Кетъ: -- но, ахъ! продолжала она съ печальнымъ вздохомъ, взглянувъ на брата: -- Чарльзъ правду говоритъ: не глупо ли волноваться и мучить себя попустому изъ-за того, чему нельзя пособить... изъ-за мѣста, до котораго намъ больше нѣтъ дѣла! При этихъ словахъ голосъ ея задрожалъ и слёзы блеснули на глазахъ. Она не воображала, какія послѣдствія будетъ имѣть эта маленькая выходка. Мистеръ Делямиръ простился съ ними скоро послѣ того, не сказавъ ни слова о своихъ намѣреніяхъ; а между-тѣмъ, первое мѣсто, куда онъ отправился на другой день поутру, былъ домъ извѣстнаго банкира, назначеннаго главнымъ исполнителемъ духовнаго завѣщанія одного довольно-близкаго родственника Делямира, скончавшагося недавно и отказавшаго ему 3000 ф., которые тотъ хотѣлъ получить сію минуту. Достойный банкиръ, въ ту пору еще недоказавшій порученнаго ему завѣщанія, сначала не хотѣлъ и слушать просьбы нетерпѣливаго молодаго человѣка; но онъ былъ самъ горячій, ревностный тори; и какъ только узналъ, зачѣмъ нужны деньги, въ ту же минуту перемѣнилъ намѣреніе. "О, вотъ молодецъ! вотъ это мнѣ правится! Подпишите-ка эту бумажку", воскликнулъ банкира", подавая расписку на 3000 ф., а самъ сѣлъ и написалъ билетъ на такую же сумму и, вручая его, пожелалъ молодому человѣку отъ всего сердца удачи. Нетерпѣніе Делямира не позволило ему дожидаться вечера, чтобъ уѣхать изъ Лондона въ дилижансѣ, а потому, черезъ два часа, послѣ описанной сдѣлки, онъ сидѣлъ въ почтовой бричкѣ, четверкою, и мчался во весь опоръ по дорогѣ въ Йоркширъ.
   Очень удивлены были лордъ и леди Де-ля-Зушъ, когда Делямиръ явился къ нимъ въ Фозерингемъ; но еще болѣе удивились они, когда сынъ ихъ открылъ имъ цѣль своего пріѣзда и усердно, убйдительно просилъ отца согласиться на его предпріятіе. Для стараго лорда было очень-трудно отказать въ чемъ бы то ни было горячо-любимому сыну; сверхъ-того, этотъ человѣкъ былъ одинъ изъ самыхъ ревностныхъ политиковъ въ мірѣ, во всемъ, что касается до выборовъ, былъ старый воинъ, и на своемъ вѣку выдержалъ много упорныхъ сраженій, истративъ на нихъ огромныя суммы денегъ. Короче сказать, лордъ Де-ля-Зушъ чувствовалъ тайную радость, замѣчая въ сынѣ своемъ такое сходство съ самимъ-собой въ былые годы, и послѣ нѣсколькихъ слабыхъ возраженій сталъ уступать. Онъ покачивалъ головой, однакожь, довольно-сомнительно, говоря о молодости Делямира, которому только-что минуло 22 года, о вѣрной неудачѣ, о досадѣ уступить побѣду такому созданію, какъ Титмаузъ, о томъ, что дѣло затѣяно было слишкомъ-внезапно, да къ тому же и слишкомъ-поздно, и такъ далѣе. Но сынъ его, несмотря на всѣ эти возраженія, съ каждой минутой становился настойчивѣе.
   -- Я вамъ скажу вотъ что, сэръ, возразилъ лордъ Де-ля-Зушъ, едва чувствуя себя въ-состояніи говорить съ приличной важностью: -- мнѣ что-то сдается, что эта странная, дорогая и безнадежная ваша затѣя не болѣе какъ... какъ результатъ... а вы думаете, я не понимаю? Это дѣлается, чтобъ угодить... ну, признайтесь мнѣ прямо: давно ли, передъ отъѣздомъ изъ города, видѣли вы миссъ...
   -- Я даю вамъ честное слово, сэръ, возразилъ его сынъ съ жаромъ: -- что ни миссъ Обри, ни мистеръ Обри, ни мистриссъ Обри, съ которыми, впрочемъ, я видѣлся передъ самымъ отъѣздомъ и разсуждалъ дѣйствительно объ адресѣ мистера Титмауза, не говорили со мной ни полслова о томъ, чтобъ мнѣ явиться на выборы кандидатомъ на представительство Яттона. Я увѣренъ, что они въ эту минуту такъ же мало знаютъ о моемъ намѣреніи, какъ вы сами, сэръ, знали о томъ до моего пріѣзда.
   -- Этого довольно, сказалъ тотъ серьёзно, зная, что его сынъ, такъ же строго, какъ и онъ самъ, уважалъ истину во всѣхъ случаяхъ, большихъ или малыхъ.-- Впрочемъ, еслибъ даже и было иначе, я... я не нахожу тутъ ничего слишкомъ-необыкновеннаго, ничего дурнаго. Онъ остановился, усмѣхнулся, ласково взглянулъ на Делямира и прибавилъ: -- ну, надъ нами конечно будутъ смѣяться въ награду за всѣ наши труды, и это, право, сумасшедшая выходка, Джеффри; но я признаюсь, мнѣ было бы непріятно, въ прежніе годы, еслибъ мой отецъ помѣшалъ мнѣ въ такомъ дѣлѣ, какъ это; а потому, пусть будетъ по-вашему, если ужь вамъ такъ этого хочется. А подумали ли вы, мистеръ Делямиръ, прибавилъ онъ, улыбаясь: -- сколько мнѣ прійдется заплатить за вашу потѣху?
   -- Ни одного пенни, сэръ; отвѣчалъ сынъ съ довольно-гордымъ видомъ.
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ? воскликнулъ лордъ Де-ля-Зушъ съ удивленіемъ.-- Какъ же это такъ?
   Тогда Делямиръ разсказалъ отцу все, что онъ сдѣлалъ, и лордъ Де-ля-Зушъ сначала слушалъ его довольно-серьёзно, но послѣ расхохотался, услыхавъ объ усердіи банкира въ пользу ихъ дѣла.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! сказалъ онъ:-- это все-таки не годится. Я не хочу, чтобъ онъ рисковалъ изъ-за насъ попасть въ какое-нибудь затрудненіе; я ему напишу, чтобъ онъ уничтожилъ эту сдѣлку, разумѣется, поблагодаривъ его сперва за любезность; а тамъ, мы попробуемъ нельзя ли будетъ получить чего-нибудь отъ собственнаго моего банкира, а? Джеффри?
   -- Вы очень-добры, сэръ; но право, я бы лучше желалъ...
   -- Ба! пусть будетъ такъ, какъ я говорю. Ступайте теперь, одѣвайтесь къ обѣду; а тамъ, чѣмъ скорѣе вы сочините вашъ адресъ, тѣмъ лучше. Покажите мнѣ его вчернѣ, какъ только окончите. Да пошлите сейчасъ же въ Грильстонъ, за мистеромъ Паркинсономъ: пусть онъ осмотритъ въ какомъ положеніи находится дѣло; и однимъ словомъ, если намъ браться за эту вещь, такъ ужь браться на славу.
   Скоро послѣ обѣда мистеръ Паркинсонъ явился и, къ крайнему своему удивленію, былъ тотчасъ же назначенъ агентомъ мистера Делямира на выборахъ въ Яттонѣ. Выслушавъ, вмѣстѣ съ лордомъ Де-ля-Зушемъ, проектъ адреса, сочиненнаго мистеромъ Делямиромъ, они одобрили его; мистеръ Паркинсонъ взялъ его съ собой; въ тотъ же вечеръ онъ поступилъ въ печать, а къ семи часамъ утра на другой день вывѣшенъ былъ на всѣхъ стѣнахъ въ Грильстонѣ и распространенъ по всему мѣстечку {Ненадо забывать, что мѣстечко, borough, въ смыслѣ избирательномъ, не значитъ какой-нибудь одинъ городокъ, или село, или деревня, а просто извѣстное пространство, или округъ населенной земли, имѣющій право посылать отъ своего имени въ Парламентъ одного, или нѣсколькихъ представителей. Прим. перев.}.
   Дня два или три спустя, въ домѣ мистера Обри, въ Вивьенской Улицѣ, получены были два большіе пакета, франкированные подписью лорда Де-ля-Зуша и адресованные на имя мистера Обри. Они содержали въ себѣ четыре экземпляра новаго адреса вмѣстѣ съ слѣдующею, торопливою запискою:
   "Мой милый Обри, что вы скажете объ этомъ неожиданномъ и немного дон-кихотскомъ предпріятіи моего сына? Я боюсь, что дѣло это выйдетъ совершенно-безнадежное; но невозможно было устоять противъ надоѣданій Делямира. Я долженъ признаться, что онъ взялся за это дѣло (которое здѣсь, у насъ, успѣло уже надѣлать много шума) бойко и очень-недурно. Одного жаль, что онъ вступаетъ въ споръ съ такимъ ничтожнымъ созданіемъ, какъ этотъ Титмаузъ, да и въ-добавокъ еще, по всей вѣроятности, будетъ разбитъ."

"Преданный вамъ"
"Де-ля-Зушъ."

   P. S. "Посмотрѣли бы вы на доктора Тэсема съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ узналъ нашу новость. Онъ снуетъ по селу, какъ волчокъ. Боюсь, чтобъ онъ не повредилъ черезъ это настоящимъ своимъ интересамъ. Кланяйтесь отъ насъ вашему семейству."
   Фозерингемъ.
   8 декабря 18**.
   Письмо это читали, едва-переводя духъ, мистеръ Обри, а потомъ мистриссъ и миссъ Обри, и еще съ большимъ чувствомъ развернуты были печатные листки. Ихъ держали дрожащими руками; огонь то исчезалъ, то вспыхивалъ на щекахъ читателей. Сердце Кетъ билось шибче и шибче. Мистриссъ Обри хотѣла-было ужь ее подразнить; но обѣ онѣ, замѣчая другъ въ другѣ признаки сильнаго волненія, скоро замолчали, съ трудомъ удерживая слезы на глазахъ.
   Ощущенія, неменѣе-сильныя, хотя совершенно-другаго рода, пробуждены были адресомъ мистера Делямира въ Яттонѣ, въ груди нѣсколькихъ лицъ, находившихся тамъ. Мистеръ Барнабасъ Блёдсекъ (junior), молодой человѣкъ лѣтъ 30, средняго роста, съ широкимъ лицомъ, довольно-плоскимъ носомъ и глубоко-вдавшимися сѣрыми глазами, случайно проходя по главной улицѣ Грильстона, рано поутру 8-го декабря 18** года, увидѣлъ человѣка, прилѣплявшаго на стѣну адресъ мистера Делямира. Выпросивъ одинъ экземпляръ, мистеръ Блёдсекъ черезъ четверть часа сидѣлъ ужь верхомъ на конѣ и мчался по дорогѣ въ Яттонъ съ такимъ ощущеніемъ, какъ-будто онъ вёзъ у себя въ карманѣ ручную гранату, ежеминутно-готовую лопнуть. Его провели въ столовую, гдѣ мистеръ Геммонъ съ мистеромъ Титмаузомъ сидѣли, кончая завтракъ.
   -- Здравствуйте господа! Боже мой! вы не знаете, какая новость? произнесъ мистеръ Блёдсекъ въ сильномъ волненіи. Торопливой рукою онъ отеръ крупный потъ, выступившій у него на лбу, и тотчасъ же, вынувъ изъ кармана измятый, еще невысохшій адресъ, онъ вручилъ его мистеру Геммону, который поблѣднѣлъ, взглянувъ на листокъ, и прочелъ его молча. Мистеръ Титмаузъ смотрѣлъ на него съ сильно-встревоженнымъ видомъ и, окончивъ свою смѣсь чая съ водкою:
   -- Э, Геммонъ! пробормоталъ онъ: -- что тамъ такое? Клянусь Богомъ вы меня пугаете!
   -- Ничего; это счастливый случай, за который вы можете поблагодарить вашего пріятеля Фелима О'Дудля, отвѣчалъ Геммонъ съ досадой.-- Его безцѣнный адресъ вызвалъ противъ васъ соперника, который безъ того и не подумалъ бы вступить съ вами въ споръ.
   -- Провались мистеръ О'Дудль! воскликнулъ Титмаузъ.-- Клянусь честью, я всегда считалъ его дуракомъ и плутомъ! Я его заставлю заплатить тѣ деньги, которыя онъ у меня занялъ! и онъ началъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ, гнѣвно засунувъ руки въ карманы.
   -- Вы бы лучше обратили дѣятельность вашего могущественнаго разсудка на этотъ адресъ, сказалъ Геммонъ съ убійственною улыбкою: -- потому-что вѣдь онъ немножко до васъ касается; и Геммонъ передалъ измятый листокъ Титмаузу, который сѣлъ, стараясь исполнить его совѣтъ.
   -- Этотъ пѣтухъ, однакожь, вѣрно драться не будетъ? спросилъ мистеръ Блёдсекъ, отрѣзавъ себѣ большой кусокъ ростбифу и садясь опять на свое мѣсто.
   -- По моему мнѣнію будетъ, отвѣчалъ мистеръ Геммонъ задумчиво и, помолчавъ съ минуту, продолжалъ съ замѣтнымъ усиліемъ говорить спокойно.-- Но не обидно ли это, мистеръ Блёдсекъ? Мой адресъ могъ бы имѣть...
   -- Фелимъ О'Дудль долженъ мнѣ 300 ф. и я надѣюсь, Геммонъ, что вы заставите его заплатить мнѣ эти деньги разомъ. Это такой проклятый негодяй! перебилъ Титмаузъ въ сильной досадѣ, услыхавъ послѣднія слова Геммона. Но тотъ не обратилъ на него никакого вниманія и продолжалъ говорить съ мистеромъ Блёдсекомъ.
   -- Я взвѣсилъ каждое слово въ этомъ адресѣ: онъ предвѣщаетъ бѣду. Явно, что они хорошо его обдумали. Тонъ его спокоенъ, рѣшителенъ, и намъ прійдется выдержать отчаянный бой, если только я не ошибаюсь жестоко.
   -- Э? Что вы говорите, Геммонъ? спросилъ Титмаузъ, который, машинально устремивъ глаза на важный документъ, лежавшій у него въ рукахъ, съ трепетнымъ безпокойствомъ прислушивался къ разговору своихъ собесѣдниковъ.
   -- Я говорю, что у насъ будутъ спорные выборы. Вы не одержите побѣды безъ боя, какъ вы могли бы это сдѣлать. Явился опасный соперникъ.
   -- Какъ? Кандидатъ на мое собственное мѣстечко, на Яттонъ?
   -- Да, и человѣкъ, который будетъ сопротивляться вамъ нешутя.
   -- Господи Боже мои! да что же это за грубіянъ? Кто онъ такой?
   -- Не грубіянъ, сэръ, перебилъ Геммонъ, очень-сурово: -- но джентльменъ и, можетъ-быть, во всѣхъ отношеніяхъ вамъ равный, прибавилъ онъ съ жестокою улыбкой.-- Достопочтенный мистеръ Делямиръ, сынъ и наслѣдникъ лорда Де-ля-Зуша...
   -- Чортъ возьми! Вы шутите! Да вѣдь у него 100,000 фунтовъ годоваго дохода, перебилъ Титмаузъ, сильно блѣднѣя.
   -- О, да, по-крайней-мѣрѣ, замѣтилъ мистеръ Блёдсекъ, окончивъ завтракъ.
   -- Какъ же это такъ? спросилъ Титмаузъ, совершенно падая духомъ.-- Какъ же такъ, Геммонъ?
   -- Да такъ же, сэръ; дѣло очень-серьёзное, я говорю вамъ безъ шутокъ, отвѣчалъ Геммонъ угрюмо.
   -- Чортъ возьми! Да что же это за бестыдство: забираться въ чужое мѣстечко! Да послѣ того онъ, пожалуй, и въ домъ мой залѣзетъ! И то и другое развѣ не принадлежитъ мнѣ равно? Однакожь, мы предупредили его съ этими молодцами въ Гриль... Мистеръ Блёдсекъ задрожалъ всѣмъ тѣломъ и робко оглянулся на дверь, а Геммонъ посмотрѣлъ на Титмауза такими глазами, что у того руки опустились и онъ замолчалъ.
   -- Они порастратятся шибко, замѣтилъ Блёдсекъ скоро послѣ того, все еще стараясь показать опечаленный видъ, между-тѣмъ, какъ въ душѣ онъ начиналъ ужь радоваться, предвидя выгодныя сдѣлки для своей фирмы.
   -- Лордъ Де-ля-Зушъ не взялся бы за это дѣло, еслибъ не имѣлъ въ виду цѣли, которую можно достичь; а что касается до денегъ...
   -- О! что касается до этой статьи, перебилъ мистеръ Блёдсскъ: -- 10,000 ф. для него просто вздоръ.
   -- Ахъ Господи! такъ и мнѣ, стало-быть, тоже прійдется издерживать деньги? спросилъ Титмаузъ съ забавно-испуганнымъ видомъ.
   -- Мы съ вами поговоримъ объ этомъ предметѣ наединѣ, мистеръ Блёдсекъ, сказалъ Геммонъ.-- Если хотите, то поѣдемъ въ Грильстонъ, а не то, привозите сюда вашего батюшку.
   -- Клянусь, Геммонъ! воскликнулъ Титмаузъ, бѣшено щолкнувъ пальцами: -- я готовъ биться, что эти проклятые Обри болѣе всѣхъ тутъ замѣшаны...
   -- О, въ этомъ нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія! замѣтилъ Блёдсекъ, застегивая сюртукъ съ положительнымъ видомъ. Но слова Титмауза заставили мистера Геммона бросить сперва на одного изъ своихъ собесѣдниковъ, потомъ на другаго острый, проницательный взглядъ; вслѣдъ затѣмъ, сильная печаль смѣнила на его лицѣ минутное изумленіе и онъ глубоко задумался.
   Лѣтъ двадцать уже, по-крайней-мѣрѣ, не было спорныхъ выборовъ въ Яттонѣ, представители котораго, вслѣдствіе малаго числа избирателей и рѣшительнаго вліянія господствующей фамиліи, назначаемы были безъ малѣйшаго сопротивленія, такъ-что, когда это спокойное маленькое мѣстечко стало вдругъ сценою внезапной и жаркой борьбы, оно очутилось, такъ-сказать, совершенно не въ своей тарелкѣ. Стѣны домовъ покрыты были вездѣ яркими, бросающимися въ глаза афишами краснаго, синяго, зеленаго, желтаго, алаго цвѣта, благоразумно-приноровленными, чтобъ побудить избирателей къ спокойному и разсудительному исполненію ихъ важныхъ обязанностей. По всей справедливости, нельзя было обвинять мистера Титмауза въ томъ, что афиши и объявленія его не содержали въ себѣ большаго количества грубыхъ и дерзкихъ личностей насчетъ своего противника. Причина заключалась единственно въ недостаткѣ потребнаго остроумія и жара со стороны мистера Геммона. Онъ чувствовалъ, что такой кандидатъ, какъ мистеръ Делямиръ, представлялъ мало доступныхъ пунктовъ къ атакѣ, относительно своего лица, положенія въ свѣтѣ и поведенія.
   Оба кандидата расположили свои главныя квартиры въ Грильстонѣ: мистеръ Делямиръ въ гостинницѣ Зайца и Собакъ; а мистеръ Титмаузъ въ гостинницѣ Мокрицы. Надъ окнами того и другаго трактира развевались знамена съ пёстрыми изображеніями и эмблемами. Сверхъ-того, стѣны и окна обоихъ усѣяны были разноцвѣтными афишами; но я не хочу утомлять читателя подробнымъ описаніемъ провинціальныхъ выборовъ, надъ которымъ трудились ужь не разъ и гораздо прежде меня столько блестящихъ перьевъ и карандашей.
   Лордъ Де-ля-Зушъ, жившій въ восьми или десяти миляхъ отъ Яттона, и другія лица, принимавшія живое участіе въ успѣхѣ его сына, скоро убѣдились, что всѣ дѣйствія непріятеля направлены сильною, искусною рукою, и никакимъ образомъ не могутъ происходить отъ самого Титмауза. Какъ бы ни были слабы и ничтожны вначалѣ тѣ надежды на успѣхъ, съ которыми человѣкъ вступаетъ въ интересныя, важныя предпріятія, они скоро начинаютъ рости и проясняться въ разгарѣ жаркаго дѣла. Такъ было и съ лордомъ Де-ля-Зушемъ. Онъ скоро открылъ во всемъ могущественную, но осторожно-скрытую дѣятельность мистера Геммона. Двѣ или три опасныя и хитрыя западни, примѣченныя однакожь во-время, чтобъ не допустить Делямира окомпрометировать себя серьёзнымъ образомъ, убѣдили лорда и его друзей, что добрый мистеръ Паркинсонъ, несмотря на все свое суетливое усердіе, былъ далеко не по плечу хитрому своему противнику, мистеру Геммону, и что въ рукахъ Перкинсона все это дѣло выйдетъ жалкимъ, смѣшнымъ и тягостнымъ фарсомъ. Военный совѣтъ, собранный въ Фозерингемѣ, разсуждалъ объ этомъ предметѣ серьёзно, и вслѣдствіе рѣшенія, принятаго на немъ, курьеръ отправленъ былъ въ Лондонъ затѣмъ, чтобъ пригласить немедленно въ Грильстонъ первокласснаго агента по выборамъ, мистера Крафти, въ полное распоряженіе котораго положено было отдать все это дѣло. Мистеръ Крафти имѣлъ отъ-роду 45 лѣтъ. Онъ былъ средняго роста и очень-худощавъ; всегда одѣть въ простое черное платье, съ бѣлымъ платкомъ на шеѣ и безъ воротничковъ; а между-тѣмъ никто изъ знающихъ свѣтъ не могъ принять его за старшину изъ секты диссентеровъ. Онъ имѣлъ очень-спокойное, хладнокровное обращеніе и важную, тихую походку. Во всемъ его составѣ не было ни атома страсти, ни одной сотой доли стремительнаго чувства. Онъ былъ просто разсуждающая машина. Говорилъ онъ чрезвычайно-мало. Худое и угловатое лицо его имѣло форму равносторонняго треугольника подбородокъ былъ заостренъ, а лобъ необыкновенно-широкъ. Волоса у него были черные, обстриженные коротко, и эта послѣдняя черта была одною изъ главныхъ причинъ того выраженія въ лицѣ, отчасти страннаго, отчасти простаго и непринужденнаго, которое, разъ увидавъ, трудно было забыть. Глаза у него были голубые, очень-ясные и очень-холодные, цвѣтъ лица свѣжій, щеки безъ бакенбардъ, а на уголкахъ рта игралъ у него какой-то проблескъ сарказма. Вся наружность его обѣщала въ немъ напередъ человѣка холоднаго, осторожнаго, ловкаго, положительнаго. Дѣло написано было у него на лицѣ. Онъ посвятилъ себя выборной тактикѣ и, можно сказать, довелъ ее почти до степени науки. никто еще не могъ рѣшить, къ какой партіи онъ принадлежалъ по своимъ убѣжденіямъ; но мнѣ кажется, что онъ не заботился ни на волосъ ни объ одной. Таковъ-то былъ человѣкъ, назначенный въ противники мистеру Геммону, и на этихъ двухъ джентльменовъ надо теперь смотрѣть, какъ на дѣйствительныхъ игроковъ, закладчиками которыхъ были: съ одной стороны, мистеръ Делямиръ, съ другой -- Титмаузъ.
   Мистеръ Крафти скоро появился въ Грильстонѣ; но казалось, будто онъ упалъ съ облаковъ въ комитетъ мистера Делямира. Присутствіе его, повидимому, не было совсѣмъ-неожиданнымъ, а между-тѣмъ никто, казалось, не зналъ, какимъ образомъ, откуда или по чьей просьбѣ онъ тамъ очутился. Онъ ни разу не подходилъ даже издали къ Фозерингему и не произносилъ никогда имени хозяина этого замка, который, однакожь (между нами сказать), смотрѣлъ на прибытіе Крафти съ чувствомъ спокойнаго торжества и увѣренности. Комитетъ мистера Делямира былъ тотчасъ распущенъ, а новаго, между-тѣмъ, не назначено. Въ-самомъ-дѣлѣ, рѣшили, что комитета вовсе не будетъ, такъ-что друзья мистера Титмауза, одно время, начинали ужь было думать, что непріятель бьетъ отбой. Одинъ скромный банкиръ въ Грильстонѣ, да одинъ смышлёный землемѣръ и экономъ, изъ того же города -- были единственныя лица, явнымъ образомъ принятыя въ довѣренность мистера Крафти. Мистеръ Паркинсонъ даже отправленъ былъ налѣво-кругомъ; но его уколотое самолюбіе и досада разомъ успокоены были пристальнымъ и значительнымъ взглядомъ мистера Крафти, который, отпуская его, сказалъ просто: не идетъ. Съ боку, возлѣ большой комнаты, въ которой, до прибытія мистера Крафти, засѣдалъ комитетѣ, была другая, поменьше, и въ ней-то мистеръ Крафти расположилъ свою главную квартиру. Онъ пріѣхалъ не безъ помощниковъ; и хотя долго никто этого не зналъ, но трое довѣренныхъ и совершенно-надежныхъ людей очутились въ Грильстонѣ въ одно время съ нимъ. Одинъ изъ нихъ всегда сидѣлъ на стулѣ, передъ дверью у входа въ комнату мистера Крафти, въ качествѣ сторожа и часоваго; другіе двое бѣгали на посылкахъ. Мистеръ Геммонъ скоро ощутилъ присутствіе тайнаго и грознаго противника, въ совершенной перемѣнѣ тактики и въ ровной, спокойной системѣ, которая вдругъ стала замѣтна во всѣхъ дѣйствіяхъ непріятеля. Зоркій глазъ его и чуткая догадливость помогли ему подмѣтить, тамъ и сямъ исчезающіе, чуть видные признаки хитрыхъ и потаенныхъ слѣдовъ, доказательства опытности и мастерскаго умѣнья. Разъ какъ-то, поутру, онъ увидѣлъ мелькомъ самого мистера Крафти (съ именемъ и славой котораго онъ былъ хорошо знакомъ) и вернулся домой въ полномъ убѣжденіи, что борьба стала дѣломъ чрезвычайно-серьезнаго рода и что, такъ-сказать, онъ долженъ былъ немедленно распустить всѣ паруса, чтобъ догнать непріятеля. Словомъ, съ той самой минуты, какъ только онъ убѣдился, что лордъ Де-ля-Зуніъ имѣетъ твердое намѣреніе побѣдить, Геммонъ приготовилъ себя на самое худшее и увидѣлъ необходимость дѣйствовать столько же осторожно, сколько и рѣшительно. Въ этотъ день онъ получилъ отъ одного изъ сосѣднихъ банкировъ 2,000 ф., подъ залогъ части владѣтельныхъ документовъ Титмауза, и этотъ заемъ былъ дѣломъ вовсе-нелишнимъ. Дѣйствительно, со всѣхъ сторонъ нужны были огромныя средства, какъ денежныя, такъ и личныя. Сильнѣе всего тревожило его подозрѣніе, что непріятель проникъ ужь въ главную его твердыню -- въ Чудный Клубъ. Такое названіе приняли сто-девять человѣкъ избирателей въ Грильстонѣ, соединившихся въ клубѣ, по случаю новыхъ выборовъ. Съ самаго начала Геммонъ вступилъ въ сношенія съ этимъ клубомъ, отъ имени мистера Титмауза, и, послѣ долгихъ переговоровъ, купилъ его гуртомъ, за очень-щедрую цѣну, по 10 ф. на брата; но скоро, по прибытіи мистера Крафти, онъ началъ подозрѣвать, что ихъ сбиваютъ на противную сторону, потому-что, гуляя однажды вечеромъ, въ довольно-пасмурномъ расположеніи духа, по парку, онъ встрѣтилъ человѣка, на первый взглядъ показавшагося ему незнакомымъ, но страшно-значительные жесты котораго скоро помогли Геммону его узнать. Это былъ дѣйствительно тотъ самый, который до-сихъ-поръ велъ съ нимъ переговоры отъ имени Чуднаго Клуба, нѣкто Бенжаминъ Бранъ (чаще извѣстный подъ именемъ Бен-Бранъ), приземистый, кривоногій булочникъ изъ Грильстона. Онъ не произнесъ ни слова, мистеръ Геммонъ тоже; но будучи узнанъ, просто поднялъ передъ мистеромъ Геммономъ обѣ руки съ растопыренными пальцами, поднялъ ихъ дважды съ значительнымъ, вопрошающимъ взоромъ. Геммонъ смотрѣлъ на него нѣсколько минутъ съ бѣшенствомъ и, наконецъ, пробормотавъ: "Завтра здѣсь, въ эту же пору", спѣшилъ въ барскій домъ, въ крайнемъ смущеніи и страхѣ. Дилемма, въ которой онъ находился, не позволяла ему уснуть цѣлую ночь. Появленіе Бен-Брана ужь не была ли штука со стороны Крафти? Ужь не купилъ ли его этотъ джентльменъ и не сдѣлалъ ли изъ него шпіона, и не играетъ ли теперь этотъ Бенъ роль измѣнника? Или прійдется Титмаузу, не на шутку (bona fide) помѣряться кошелькомъ съ лордомъ Де-ля-Зушемъ? Это было бы ужасно! Геммонъ чувствовалъ себя въ положеніи кошки наверху стеклянной стѣны, кошки, которая не смѣетъ двинуться ни въ ту, ни въ другую сторону, а между-тѣмъ, не въ-состояніи держаться на мѣстѣ. Пока оба кандидата, съ своими процесіями музыкантовъ и въ-сопровожденіи вѣжливыхъ, улыбающихся друзей, совершали свои публичныя демонстраціи и всенародно уговаривали избирателей -- какъ-будто бы они тѣмъ могли произвести какое-нибудь вліяніе хоть на одного человѣка съ той или съ другой стороны -- дѣйствительное сраженіе, какъ я ужь упомянулъ, должно было происходить между двумя спокойными и хитрыми головами въ двухъ уютныхъ и тихихъ комнатахъ въ Грильстонѣ, изъ которыхъ одна была въ гостинницѣ Зайца и Собакъ, а другая въ гостинницѣ Мокрицы, однимъ-словомъ, между мистеромъ Крафти и мистеромъ Геммономъ. Первый въ самое короткое время послѣ своего прибытія увидѣлъ, что результатъ борьбы зависитъ отъ Чуднаго Клуба, и черезъ одного изъ своихъ повѣренныхъ эмиссаровъ, человѣка, съ которымъ никто не видѣлъ его въ сношеніи, который былъ совершенно-чужой въ Грильстонѣ и равнодушенъ насчетъ результата выборовъ, а искалъ въ нихъ забавы и имѣлъ талантъ напиться до-пьяна гораздо-скорѣе, чѣмъ кто бы то ни было изъ пившихъ съ нимъ вмѣстѣ, мистеръ Крафти удостовѣрился, что хотя просвѣщенные члены Чуднаго Клуба, конечно, получили маленькое предрасположеніе къ политическимъ убѣжденіямъ мистера Титмауза, но что, несмотря на то, они добросовѣстно готовы выслушать все, что имъ можетъ быть сказано въ пользу убѣжденій его противника.
   Первымъ шагомъ мистера Крафти было: освѣдомиться о томъ, что именно дѣйствительно было ужь сдѣлано или предпринято какъ въ пользу мистера Делямира, такъ и въ пользу мистера Титмауза; далѣе, въ точномъ числѣ избирателей, которыхъ онъ расположилъ по классамъ, онъ нашелъ, что ихъ было всего-на-все 406 человѣкъ. Изъ этого числа новыхъ {Новыми избирателями авторъ называетъ тѣхъ гражданъ, на которыхъ право участвовать въ выборахъ распространено знаменитымъ билемъ, отнявшимъ права у такъ-называемыхъ сгнившихъ мѣстечекъ, rotten boroughs. Прим. перев.} избирателей 166 человѣкъ и старыхъ 240. Мало-по-малу онъ узналъ, что изъ числа новыхъ можно было положиться на 36 голосовъ въ пользу мистера Делямира. Фермеры яттонскихъ земель въ мѣстечкѣ {См. выше примѣч. въ этой же главѣ.} доходили числомъ до 115-ти. Они были уговариваемы мистеромъ Делямиромъ и его пріятелями очень-деликатно, и 23 человѣка изъ нихъ обѣщали подать голоса въ пользу его, несмотря ни на какія послѣдствія, утверждая, что они ненавидятъ и презираютъ ихъ новаго помѣщика такъ же сильно, какъ они любили стараго, къ партіи котораго, какъ имъ было извѣстно, принадлежалъ и самъ мистеръ Делямиръ. Затѣмъ оставался разрядъ Доступныхъ, (говоря значительнымъ языкомъ мистера Крафти) въ числѣ 125 человѣкъ; то были люди, по-большей-части жившіе въ Яттонѣ, или около него, и подверженные, безъ-сомнѣнія, сильному, непосредственному вліянію мистера Титмауза; но все-таки не въ полномъ его распоряженіи. Изъ этихъ неменѣе 70 голосовъ обѣщало было въ пользу мистера Делямира. Короче сказать, разсчеты мистера Крафти о вѣроятныхъ силахъ той и другой стороны находились въ слѣдующемъ положеніи:

На сторонѣ Делямира.

На сторонѣ Титмауза.

   Изъ числа новыхъ избирателей 36
   Изъ числа новыхъ избирателей:
   Изъ числа старыхъ --
   Чудный Клубъ 109.
   ""фермеровъ 23
   другихъ 21.
   ""доступныхъ 70
   Изъ числа старыхъ яттонскихъ фермеровъ 92
   Итого 129
   доступныхъ 35
  
   Итого 257
   Кромѣ отмѣченныхъ такимъ-образомъ, оставалось еще изъ разряда доступныхъ 20 человѣкъ, необѣщавшихъ ничего ни той, ни другой сторонѣ. Слѣдовательно, еслибъ какимъ-нибудь образомъ можно было отдѣлить отъ Титмауза Чудный Клубъ, то на его сторонѣ оставалось бы всего только 17 голосовъ, лишнихъ противъ мистера Делямира, и тогда, еслибъ какимъ-нибудь средствомъ послѣднихъ 20 человѣкъ доступныхъ привлечь на сторону Делямира, то это дало бы ему большинство трехъ голосовъ надъ своимъ противниковъ. Въ какую сторону ни обернись, впрочемъ, ясно было, что Чудный Клубъ держалъ выборы у себя въ рукахъ и не намѣренъ былъ выпускать ихъ изъ своей власти. Разсчеты Геммона разнились очень-немногимъ отъ разсчетовъ Крафти, и потому оба устремили всѣ свои силы на этотъ пунктъ, то-есть на Чудный Клубъ, продолжая, однакожь, съ прежнимъ усердіемъ свои увѣщанія избирателямъ, какъ лучшее средство отклонить вниманіе отъ ихъ важныхъ движеній и убѣдить публику, что единственное оружіе, которымъ сраженіе должно быть рѣшено, это -- поклоны, улыбки, вѣжливыя рѣчи, афиши, памфлеты, знамёна и процесіи музыкантовъ. Мистеръ Крафти получилъ отъ лорда Деля-Зуша большую сумму за свои услуги; но узнавъ отъ мистера Делямира твердую и непремѣнную волю его отца, чтобъ при выборахъ, съ его стороны, серьёзно и добросовѣстно не было подкупа, и что деньги, отданныя въ его распоряженіе, должны быть употребляемы только на однѣ законныя издержки по этому дѣлу, онъ улыбнулся довольно-горько и отправилъ въ Фозерингемъ нарочнаго съ порученіемъ узнать: на какой конецъ они его приглашали, потому-что какая польза идти подъ Ватерлоо безъ пороха? Отвѣтъ, имъ полученный былъ довольно-лаконическаго содержанія и заключался въ слѣдующихъ словахъ: "Никакихъ угрозъ, никакого обольщенія, никакого подкупа; маневрируйте такъ искусно, какъ только умѣете, и слѣдите за непріятелемъ отъ ранняго утра до поздней ночи, такъ, чтобъ заключеніе списка голосовъ не было еще окончательнымъ результатомъ выборовъ и побѣдитель по этому списку не остался бы непремѣннымъ членомъ Палаты".
   На эту новую, для него трудную и скучную обязанность, предписанную ему такою депешею изъ главной квартиры, мистеръ Крафти немедленно устремилъ всѣ способности и, тщательно осмотрѣвъ свое положеніе, какъ ни мало оно обѣщало впереди, все-таки не отчаявался въ успѣхѣ. Тридцать-шесть новыхъ избирателей, безъ-сомнѣнія, были подвержены значительному и почти неизбѣжному вліянію съ ихъ стороны, потому-что они состояли изъ людей, преимущественно-употребляемыхъ по разному роду дѣлъ лордомъ Де-ля-Зушемъ, а также его друзьями и сосѣдями, раздѣлявшими его политическія убѣжденія. Двадцать-три человѣка фермеровъ, всѣ съ перваго до послѣдняго, дали свое обѣщаніе отъ души и съ перваго слова. Что жь касается до семидесяти доступныхъ, то голоса ихъ были пріобрѣтены мистеромъ Делямиромъ послѣ долгихъ, старательныхъ увѣщаній, дѣланныхъ вмѣстѣ съ другими лицами, которыя имѣли на нихъ рѣшительное и совершенно-законное вліяніе. Привлечь на свою сторону такими же средствами и остальныхъ двадцать человѣкъ была вещь возможная, хотя и несовсѣмъ-вѣроятная. Таково-то было положеніе дѣлъ на сторонѣ мистера Делямира: каково-же шли они у Титмауза? Первое и самое главное, Чудный Клубъ купленъ былъ Геммономъ по 10 ф. на брата -- въ этомъ не было никакого сомнѣнія. Крафти тоже купилъ бы ихъ всѣхъ, какъ стадо барановъ, еслибъ только ему позволили, и уладилъ бы дѣло это самымъ-скрытымъ, самымъ-успѣшнымъ образомъ, все-таки, впрочемъ, не лучше, чѣмъ Геммонъ успѣлъ сдѣлать, по-крайней-мѣрѣ во всемъ, что лично до него касалось. Въ-самомъ-дѣлѣ, онъ успѣлъ надуть Крафти и распорядился такъ ловко, что всѣ старанія этого джентльмена отъискать законныя доказательства упомянутой сдѣлки, до-сихъ-поръ оставались напрасны. Несмотря на то, послѣдній еще не терялъ надежды сманеврировать такъ, чтобъ какъ-нибудь да достичь того, что ему больше всего было нужно въ-отношеніи къ Чудному Клубу. Съ намѣреніями неменѣе-похвальными, но съ усердіемъ зѣло превышавшимъ умѣнье, нѣкоторые изъ помощниковъ Геммона не подражали его осмотрительности. Совершенно безъ вѣдома его, двое или трое изъ нихъ страшнѣйшимъ образомъ скомпрометировали себя, его и Титмауза, сообщивъ Геммону такіе отчеты о своихъ дѣйствіяхъ, которые успѣли заслужить имъ одну только благодарность за ихъ успѣшную ловкость; а между-тѣмъ, передъ мистеромъ Крафти они обнаружили себя неопытными новичками въ дѣлѣ выборной тактики. Одинъ мелкій ремесленникъ, жестяныхъ и мѣдныхъ дѣлъ мастеръ, въ деревушкѣ Ворклей, получилъ, въ придачу къ значительному взгляду, отъ одного изъ членовъ комитета мистера Титмауза 10 ф. въ уплату какого-то стараго счета, поданнаго будто бы имъ, года три тому назадъ, за починку чайниковъ, котловъ и кострюль, еще при мистерѣ Обри!... Жена одного портнаго въ Грильстонѣ получила такую же сумму за большаго, красиваго кота, истинную рѣдкость природы; потому-что этотъ котъ умѣлъ мигать каждымъ глазомъ порознь и поочереди!... Другому достойному и независимому избирателю, особа, искавшая пріобрѣсти его голосъ, напомнила про то, что она, эта особа, ужь нѣсколько лѣтъ тому назадъ, взяла у избирателя въ долгъ 10 фунтовъ и теперь, вдругъ, устыдясь своей забывчивости, особа эта заплатила свой долгъ. Мистеръ Барнабасъ Блёдсекъ поступилъ очень-хитро: онъ подарилъ по три фунта на брата тремъ маленькимъ мальчикамъ, сыновьямъ одного избирателя, мастерская котораго выходила окошками прямо насупротивъ заднихъ оконъ конторы мистера Блёдсека -- подарилъ съ уговоромъ, чтобъ они отстали отъ своей привычки показывать ему, Блёдсеку, носъ въ то время, когда онъ сидѣлъ за дѣломъ въ конторѣ, что дѣйствительно стало для него совершенно-невыносимо. Тутъ былъ, слѣдовательно, благовидный поводъ къ уплатѣ и догадки о подкупѣ не на чемъ основать. Такого-то рода остроумныя уловки были приведены въ дѣйствіе, чтобъ пріобрѣсти 30 или 40 голосовъ! Короче сказать, мистеръ Крафти поймалъ ихъ по-крайней-мѣрѣ на одиннадцати сдѣлкахъ яснаго и неоспоримаго подкупа, изъ которыхъ каждая подкрѣплена была законными доказательствами и каждая сама-по-себѣ была достаточна, чтобъ уничтожить результатъ выборовъ, лишить Титмауза права засѣдать въ Парламентѣ представителемъ Яттона и подвергнуть какъ его самого, такъ и агентовъ его разорительной пенѣ. Далѣе, найдены были явные признаки одного изъ двухъ: или прямаго намѣренія идти на зло законамъ, существующимъ противъ обольщенія; или невѣдѣнія о ихъ существованіи. А что касается до свободы выборовъ, то изъ числа яттонскихъ фермеровъ, едва-ли нашлось десять человѣкъ, обѣщавшихъ подать свой голосъ въ пользу Титмауза безъ принужденія и безъ угрозъ.
   Руки мистера Крафти связаны были совѣстливыми инструкціями лицъ, въ пользу которыхъ онъ дѣйствовалъ; а потому Чудный Клубъ торчалъ у него какъ бѣльмо на глазу. Онъ нашелъ, однакожь, средство вступить въ тайныя сношенія съ этими господами и рѣшился выставить передъ ними неопредѣленныя, но ослѣпительныя надежды денежныхъ выгодъ со стороны Фозерингема. Эмиссаръ его скоро добрался до грознаго Бенъ-Брана, который, по правдѣ сказать, давно былъ насторожѣ въ-ожиданіи признаковъ желаннаго рода съ этой стороны. Однажды вечеромъ, прогуливаясь тихими шагами вдоль по шоссе, ведущему къ Йорку, Бранъ встрѣтилъ порядочнаго на видъ человѣка, который обратился къ нему, говоря вполголоса, и Бранъ скоро припомнилъ, что онъ говорилъ съ нимъ или видѣлъ его когда-то прежде. "Не можете ли вы мнѣ сказать: гдѣ лежитъ золотая руда", спросилъ незнакомый: "въ Фозерингемѣ или въ Яттонѣ?", и при этомъ онъ оглянулся кругомъ, опасаясь, чтобъ его не подслушали. Бенъ навострилъ уши и скоро вступилъ въ разговоръ съ таинственнымъ незнакомцемъ, впродолженіе котораго послѣдній намекнулъ, съ очень-значительнымъ видомъ, что никакъ нельзя было думать, чтобъ нѣкоторый перъ послалъ одного близкаго родственника своего въ походъ затѣмъ, чтобъ этотъ родственникъ былъ разбитъ * * * * *, и особенно за недостаткомъ нѣсколькихъ фунтовъ... и къ тому же, мой другъ, если только ***, а?... *** съ другой стороны...
   -- Ба, да кто вы такой? Откуда вы? спросилъ Бенъ, вздрогнувъ всѣмъ тѣломъ.
   -- Упалъ съ луны, отвѣчалъ тотъ, спокойно улыбаясь.
   -- Ну, такъ нечего сказать, замѣтилъ Бенъ, помолчавъ съ минуту, много же они знаютъ, тамъ, наверху, про то, что дѣлается здѣсь, внизу.
   -- О, повѣрьте, все знаютъ, рѣшительно все * * *; тутъ незнакомый сказалъ Бену въ-точности какую именно сумму клубъ условился получить отъ мистера Геммона.
   -- Что, мы съ вами, оба -- джентльмены? спросилъ незнакомый серьёзно.
   -- Хмъ, д-д-да, я надѣюсь, что такъ? сэръ, отвѣчалъ Бенъ нерѣшительно.
   -- И люди дѣловые, вѣрные своему слову?
   -- Совѣсть между ворами, да, да, конечно, отвѣчалъ Бенъ еще тише и очень-горячо.
   -- Если такъ, то мы съ вами увидимся завтра, въ эту же пору, одни, у Дарклеинской Опушки; а покуда, вотъ видите ли, подумайте вы объ этомъ. Говоря эти слова, незнакомый два раза поднялъ обѣ руки кверху съ растопыренными пальцами. "Я надѣюсь, что мы понимаемъ другъ друга?" прибавилъ онъ. Тотъ кивнулъ головой и они разошлись въ разныя стороны. Потерявъ изъ виду Бен-Брана, незнакомый джентльменъ снялъ зеленые очки и пару сѣдыхъ бакенбардъ и спряталъ обѣ эти вещи въ карманъ. Еслибъ кто-нибудь хотѣлъ его подстеречь, такъ тому пришлось бы далеко кружить! Вслѣдствіе этого-то свиданія, Бенъ имѣлъ ту продѣлку съ Геммономъ, которая такъ встревожила послѣдняго и которую мы ужь описали. Но обратимся къ нашему пріятелю: что ему было дѣлать? Возвратясь въ барскій домъ, онъ открылъ потаенный ящикъ въ своемъ пюпитрѣ и вынулъ тонкій лоскутокъ бумаги, спрятанный еще поутру и полученный имъ тогда изъ Лондона, съ надписью: приватно и секретно. На лоскуткѣ написано было всего двѣ строчки очень-бойкимъ почеркомъ и, явно, въ-торопяхъ. Онѣ состояли въ слѣдующемъ:
   "Выборы должны быть выиграны. Вы получите письмо отъ Э. съ этой же почтой. Не пишите мнѣ ничего".

Б.

   Этотъ Б. былъ очень-значительный человѣкъ, съ которымъ мистеръ Геммонъ находился въ довольно-короткой связи, какъ читатель легко можетъ догадаться, и естественнымъ образомъ Геммонъ желалъ оправдать довѣренность своего могущественнаго друга. Еще незадолго до отъѣзда изъ Лондона, онъ ручался Б., что успѣхъ выборовъ не подверженъ сомнѣненію и находится совершенно въ его рукахъ. Представьте же себѣ его досаду и бѣшенство при видѣ систематическаго, рѣшительнаго сопротивленія, возникшаго такъ неожиданно! О, какъ сильно онъ желалъ преодолѣть это сопротивленіе! Но чѣмъ сильнѣе росло его желаніе, тѣмъ яснѣе становилась для него необходимость дѣйствовать осторожно, потому-что непредвидѣнное и рѣшительное вмѣшательство лорда Де-дя-Зуша служило вѣрною порукою, что этотъ человѣкъ имѣетъ важную, окончательную цѣль въ виду; а что касалось до его средствъ, то ихъ огромность извѣстна была всякому. "Не даромъ же, думалъ онъ, мистеръ Крафти былъ выписанъ съ такими издержками? Какого чорта хочетъ этотъ Чудный Клубъ? Слыхана ли когда-нибудь такая чудовищная вещь? Рѣшили по 10 ф. на брата, уговоръ окончательно заключенъ; а теперь, вдругъ, удвоиваютъ свое первоначальное требованіе самымъ неожиданнымъ и настойчивымъ образомъ! Продажные бездѣльники! Но что жь это: противная сторона серьёзно набиваетъ цѣну или только затѣяла хитрый планъ, чтобъ поймать насъ на подкупѣ голосовъ гуртомъ?" Снова и снова перебиралъ онъ свой списокъ избирателей, на которомъ отмѣчены были благопріятные, враждебные, нейтральные, сомнительные избиратели, также тщательно-собранные и расположенные по классамъ, какъ и у мистера Крафти. Подобно своему хитрому и опытному противнику, Геммонъ повѣрялъ свои главныя распоряженія едва-ли кому-нибудь изъ тѣхъ, которые дѣйствовали съ нимъ заодно, опасаясь сильно, хотя безъ ясныхъ поводовъ, что многіе изъ нихъ съ самаго начала ужь слишкомъ-глубоко были посвящены въ его тайны. По его соображеніямъ, предполагая, что всѣ данныя ему обѣщанія будутъ сдержаны, Титмаузъ, независимо отъ Чуднаго Клуба и восьмнадцати или двадцати другихъ, которые у него были отмѣчены въ разрядѣ возможныхъ, имѣлъ всего 25 голосовъ болѣе Делямира, что такимъ-образомъ составляло разницу восьми голосовъ между его разсчетомъ и соображеніями мистера Крафти. Поэтому, разумѣется, этотъ проклятый Чудный Клубъ могъ вертѣть дѣломъ по-своему; а какъ ихъ надуть -- это была такая задача, отъ которой у него голова трещала. Онъ допускалъ, что лордъ Де-ля-Зушъ можетъ сдѣлать точно столько же, сколько и онъ самъ, для достиженія успѣха, и считалъ его способнымъ подкупить какое бы то ни было число изъ членовъ клуба, чтобъ превратить ихъ въ доносчиковъ на ихъ первоначальнаго благодѣтеля. Гг. Блёдсекъ, правда, увѣряли его, что клубъ состоитъ весь изъ людей надежныхъ и вѣрныхъ; но Геммонъ имѣлъ болѣе-вѣрныя свѣдѣнія о политическихъ чувствахъ нѣкоторыхъ членовъ, и эти свѣдѣнія заставляли его думать со страхомъ о результатѣ какого-нибудь смѣлаго и хитраго плана со стороны его непріятелей. Насчетъ членовъ этого клуба, мы, съ своей стороны, должны сказать, что они почти всѣ были смирные и почтенные люди, смотрѣвшіе на все это дѣло какъ на простую, сухую, торговую сдѣлку. Они справедливо считали каждаго изъ кандидатовъ равно достойнымъ чести быть представителемъ мѣстечка и полагали, что они оба будутъ равно хорошо дѣйствовать въ Парламентѣ. Они начали съ того, что раздѣлились на десятки, изъ которыхъ въ одномъ понеобходимости было девять человѣкъ, и отъ каждаго десятка выбрали по одному человѣку, что составило одиннадцать человѣкъ. Эти одиннадцать, въ свою очередь, въ присутствіи всего клуба выбрали пятерыхъ изъ своего числа, для веденія переговоровъ между клубомъ и двумя кандидатами; эти же послѣдніе пять выбрали опять изъ своей среды одного, Бен-Брана, чтобъ быть дѣйствительнымъ посредникомъ всѣхъ сношеній. Настоящее положеніе цѣнъ никогда не было извѣстно далѣе перваго совѣта одиннадцати и этимъ-то одиннадцати мистеръ Крафти съ необыкновенной ловкостью успѣлъ внушить, черезъ ихъ депутата, уполномоченнаго, Брана, рѣшительное намѣреніе содрать съ Титмауза еще по пятнадцати фунтовъ на брата, прежде чѣмъ подать голоса въ его пользу. Такое намѣреніе надлежащимъ образомъ возвѣщено было Геммону со стороны Бен-Брана безмолвнымъ поднятіемъ сперва обѣихъ рукъ, потомъ одной. "Это составитъ 2,725 ф. денегъ, истраченныхъ на одинъ только этотъ проклятый клубъ, думалъ Геммонъ съ содроганіемъ; ну, а что если эти бездѣльники, получивъ такую огромную сумму, наконецъ все -- таки обратятся противъ него, соблазненные великолѣпными искушеніями лорда Де-ля-Зуша? Стоило только представить себѣ хоть на минуту: ну что, если мистеръ Бенжаминъ Бранъ подкупленъ, чтобъ выдать всѣхъ своихъ товарищей и Геммона и его партію въ руки лорда Де-ля-Зуша! О! думалъ Геммонъ, тысячу разъ, самъ про себя: этотъ проклятый Чудный Клубъ! Этотъ проклятый Крафти!..."
   Съ приближеніемъ рѣшительнаго дня, каждая изъ двухъ сторонъ объявляла о совершенной увѣренности въ результатѣ выборовъ. Газета Йоркширское Пиво извѣщала, что она уполномочена объявить положительно, что большинство мистера Титмауза будетъ превосходить по-крайней-мѣрѣ вдвое число голосовъ, поданныхъ въ пользу мистера Делямира. Йоркширскій Истинный Синій, напротивъ, увѣрялъ своихъ читателей, что надежды мистера Делямира были самаго блестящаго рода и что хоть можетъ быть на его сторонѣ перевѣсъ голосовъ будетъ и неслишкомъ-великъ, но что мистеръ Делямиръ былъ увѣренъ въ результатѣ выборовъ; что онъ вездѣ былъ принятъ съ величайшимъ энтузіазмомъ; что многіе даже изъ фермеровъ мистера Титмауза великодушно обѣщали свои голоса въ пользу мистера Делямира, и что въ Грильстонѣ, гдѣ онъ менѣе всего могъ надѣяться на успѣхъ, этотъ успѣхъ превзошелъ самыя пылкія ожиданія его друзей и т. д. Къ этому прибавлено было лукавое предостереженіе избирателямъ: не увлекаться остроумными и краснорѣчивыми софизмами той рѣчи, которую можно ожидать отъ мистера Титмауза въ день выборовъ. Все это могло быть очень-хорошо для газетъ и могла произвести впечатлѣніе на тѣхъ, которые, проживая въ отдаленіи, имѣютъ привычку имъ вѣрить; но что касается до актёровъ, до тѣхъ, кого дѣло прямо касалось, то мистеръ Крафти неоднократно увѣрялъ мистера Делямира, что пристойное меньшинство есть самое крайнее, чего только можно было ожидать, между-тѣмъ, какъ Титмаузъ и его друзья находились въ очень-тягосгномъ состояніи неизвѣстности: одному только Геммону, да еще двумъ или тремъ лицамъ извѣстна была истинная причина безпокойства и затрудненія, то-есть ужасная жадность Чуднаго Клуба.
   Что касается до нашего героя, мистера Титмауза, то, принимая даже во вниманіе все одушевленіе, неизбѣжное при такомъ торжественномъ случаѣ, я все-таки съ прискорбіемъ долженъ упомянуть, что все это время онъ едва-ли два часа въ день находился въ трезвомъ видѣ. Онъ обыкновенно вставалъ съ постели около одиннадцати часовъ утра, къ двумъ часамъ являлся въ свои комитетъ; тамъ требовалъ себѣ бутылку или двѣ содовой воды съ водкою и, такимъ образомъ подкрѣпленный, отправлялся на увѣщаніе избирателей, никогда не отказываясь отъ приглашенія выпить стаканъ хорошаго пива въ тѣхъ домахъ, которые онъ посѣщалъ. О настоящемъ положеніи дѣла и о своихъ надеждахъ Геммонъ ни разу не удостоилъ съ нимъ посовѣтоваться или сообщить ему какія бы то ни было свѣдѣнія, а ограничился только приготовленіемъ очень-короткой и простой рѣчи, которую Титмаузъ долженъ былъ произнести съ балкона и которую онъ заставилъ его переписать, взявъ съ него обѣщаніе, что онъ постарается выучить ее наизусть.
   Наконецъ насталъ давно-ожиданный день. Утро было ясное и морозное. Часовъ около восьми, маленькій городокъ оживился звуками музыки, знаменами, флагами, возгласами и толпами народа, проходящаго взадъ и впередъ. Шалашъ, въ которомъ должны были происходить выборы, устроенъ былъ очень-удобно, на серединѣ зеленаго и просторнаго луга, на южной оконечности города. Къ этому шалашу отъ ранняго утра началъ стекаться народъ. Незадолго до двѣнадцати часовъ, прибыли поочереди процесіи обоихъ кандидатовъ съ распущенными знаменами и съ труппами музыкантовъ впереди. Мистеръ Титмаузъ и мистеръ Делямиръ, въ-сопровожденіи своихъ друзей, появились на балконѣ. Кругомъ шумѣла ужь давно нетерпѣливая и многочисленная толпа, огромное большинство которой состояло изъ жителей Грильстона, почти безъ исключенія преданныхъ партіи Титмауза. Фермеры и хлѣбопашцы изъ окрестныхъ деревень присутствовали тоже; по число ихъ, сравнительно, было очень-невелико. Началось съ того, что выборный приставъ объявилъ о дѣлѣ, для котораго назначенъ былъ этотъ день, и торжественно увѣщевалъ собравшуюся толпу не забывать, что они Англичане, и дать обѣимъ сторонамъ полную свободу дѣйствія, выслушивая всякаго, кто бы ни пожелалъ говорить рѣчь, спокойно и терпѣливо. Тотчасъ, какъ только онъ окончилъ свое короткое воззваніе, на сцену выступили, одинъ вслѣдъ за другимъ, такъ-называемые секунданты, то-есть друзья и помощники обоихъ кандидатовъ, которые должны были отрекомендовать народу мистера Титмауза и мистера Делямира. Каждый изъ нихъ произнесъ свою рѣчь, сопровождаемую громкими возгласами присутствующихъ. Нѣсколько часовъ сряду звучали голоса этихъ ораторовъ, прерываемые то криками одобренія и торжества, то шиканьемъ и свистомъ негодующихъ слушателей. Наконецъ, когда всѣ вступительныя рѣчи были окончены:
   -- Мистеръ Титмаузъ, теперь ваша очередь, произнесъ выборный приставъ, обращаясь къ нашему герою. Услыхавъ эти слова, тотъ поблѣднѣлъ какъ полотно и вдругъ почувствовалъ себя очень-дурно. Онъ вынулъ изъ кармана сильно-подержаный, измятый, маленькій свертокъ бумаги, на которой написана была рѣчь, какъ мы ужь говорили, приготовленная для него мистеромъ Геммономъ и, развернувъ его дрожащею рукою, Титмаузъ бросилъ на содержаніе листка одинъ короткій взглядъ отчаянія. Чего бъ онъ не далъ въ эту минуту, чтобъ имѣть память, голосъ и способность произнести рѣчь, для него сочиненную. Онъ посмотрѣлъ печально черезъ плечо на Геммона и снялъ свою шляпу. Въ ту же минуту его привѣтствовалъ громкій, торжественный кликъ толпы. Живое море зашевелилось вокругъ: одни махали шляпами, другіе бросали ихъ кверху, и минутъ пять прошло, прежде чѣмъ весь этотъ шумъ началъ стихать хоть сколько-нибудь. Наконецъ, однакожь, все умолкло; совершенная тишина наступила. Тысячи любопытныхъ, нетерпѣливыхъ лицъ, всѣ обращенныя на него, представляли такое зрѣлище, которое могло бы поколебать нервы даже и твердаго человѣка, непривыкшаго говорить передъ большимъ собраніемъ. Рѣчь, которую онъ не въ-состояніи былъ выучить наизустъ, несмотря на всю ея простоту и краткость, несмотря даже на то, что онъ переписалъ ее разъ шесть и твердилъ цѣлыя двѣ недѣли по два часа въ каждый день, эту рѣчь онъ позабылъ теперь совершенно и готовъ былъ бы съ радостью заплатить фунговъ сто, чтобъ тотчасъ же бросить выборы или какъ-нибудь незамѣтно провалиться подъ полъ того балкона, на которомъ онъ стоялъ въ эту минуту.
   -- Начинайте же, начинайте! шепталъ ему Геммонъ.
   -- Д-да -- да что жь я буду говорить? пробормоталъ Титмаузъ.
   -- Вашу рѣчь, отвѣчалъ нетерпѣливо Геммонъ.
   -- Я -- я ей-Богу не помню ни слова.
   -- Если не помните, такъ читайте, шепнулъ тотъ бѣшено.-- Господи, Боже мой! да васъ свистками прогонятъ съ балкона! Читайте по бумагѣ, слышите ли вы, прибавилъ онъ едва не скрежеща зубами.
   -- Господа!... началъ Титмаузъ, едва внятно.
   -- Слушайте! Тссссъ! Тише! Слушайте. Слушайте! Тссстъ! раздалось вокругъ него.
   -- Джентльмены! началъ опять Титмаузъ, немножко-погромче: -- я ужасно... совсѣмъ не привыкъ... первый разъ передъ такимъ многочисленнымъ собраніемъ (громкіе ободрительные крики)... въ высшей степени счастливъ... въ сей достопамятный день... горжусь такою высокою честью (на этомъ мѣстѣ громкіе возгласы совершенно заглушили его голосъ), джентльмены, началъ снова Титмаузъ: -- не имѣя привычки говорить передъ такимъ многочисленнымъ собраніемъ... я... я... несмотря на то, языкъ можетъ чувствовать тамъ, гдѣ сердце не въ-состояніи выразить... (ободрительные крики)... въ сей достопамятный день... е-е-являюсь передъ вами кандидатомъ... въ полной увѣренности... слава нашей націи. (Неистовые крики)... Представительная система Англіи... въ эту важную эпоху... когда умы всѣхъ заняты пре... преобразованіемъ законовъ... явная необходимость... запутанныя отношенія съ континентальными державами... законы о пошлинахъ на хлѣбъ... долгъ всякаго истиннаго патріота требуетъ... и такъ далѣе и такъ далѣе. Безсвязныя фразы его, на удачу припоминаемыя изъ забытой рѣчи и произносимыя передъ толпой едва-внятнымъ голосомъ, къ великому счастью нашего героя, долетая до народа отрывками, въ ту же минуту заглушаемы были торжественными возгласами людей, преданныхъ его интересамъ и увлекавшихъ за собою толпу. Эта комедія длилась довольно-долго. Наконецъ, случайно наткнувшись на фразу, которая должна была заключить его рѣчь, Титмаузъ окончилъ, торопливо отвѣшивая съ полдюжины низкихъ поклоновъ на всѣ стороны, и надѣлъ шляпу свою при громкихъ, неистовыхъ, продолжительныхъ крикахъ толпы. Какъ мы ужь говорили прежде, три четверти собравшагося передъ балкономъ народа состояло изъ жителей Грильстона, принадлежавшихъ почти-исключительно къ партіи мистера Титмауза; а потому, едва только началъ Делямиръ говорить въ свою очередь, какъ ободрительные возгласы въ ту же минуту умолкли, а громкіе свистки, шипѣнье, шиканье и ропотъ неудовольствія раздались со всѣхъ сторонъ. Молодой ораторъ съ твердостью перенесъ такой жестокій пріемъ и выжидалъ терпѣливо, пытаясь въ промежуткахъ неистовой бури сказать хоть нѣсколько словъ; но всѣ попытки его оставались напрасными: глумъ каждый разъ поднимался съ новою силою. Выборный приставъ не зналъ что дѣлать, чтобъ возстановить хоть сколько-нибудь порядокъ. Разъ пять или шесть ужь этотъ чиновникъ обращался къ народу, стараясь усовѣстить многолюдное собраніе; но видя, что всѣ труды его остаются напрасными, онъ подошелъ наконецъ къ Титмаузу и убѣдительно просилъ его употребить свое вліяніе на толпу, чтобъ дать способъ мистеру Делямиру быть выслушаннымъ.
   -- Вотъ еще! отвѣчалъ тотъ:-- стану я за него хлопотать! Всякій пусть самъ за себя старается. На выборахъ, какъ на войнѣ: противъ непріятеля всѣ средства позволены. Не правда ли, Геммонъ?
   -- Сдѣлайте сейчасъ то, что вамъ говорятъ, сэръ! шепнулъ ему Геммонъ съ негодованіемъ: -- сдѣлайте сію же минуту, иначе вы заслужите, чтобъ васъ пинками вытолкали съ балкона! Титмаузъ, увидѣвъ, что нечего больше дѣлать, снялъ свою шляпу съ очень-неохотнымъ видомъ и, обращаясь къ толпѣ: "вы вѣрно, господа, произнесъ онъ:-- не откажетесь выслушать то, что онъ хочетъ сказать въ свою пользу". Все однакожь было напрасно.-- "Долой! Прочь! Не нужно! Тссстъ! Не нужно! Долой!" кричалъ народъ, неистовѣе и громче прежняго. Несмотря на то, Делямиръ не хотѣлъ уступить, не сдѣлавъ еще одной, послѣдней попытки; но въ ту самую минуту, когда, поднявъ правую руку, онъ воскликнулъ:-- "джентльмены! всего нѣсколько словъ; отвѣчаю вамъ честью, что я не задержу васъ долѣе трехъ минутъ", какой-то бездѣльникъ изъ середины толпы швырнулъ въ него камнемъ, неочень-большимъ, но брошеннымъ сильно и мѣтко. Ударъ попалъ въ верхнюю губу и разсѣкъ ее довольно-глубоко. Делямиръ поблѣднѣлъ. Онъ вынулъ бѣлый карманный платокъ и приложилъ его къ губамъ, и кровь, сильно бѣжавшая изъ раны, обагрила его въ ту же минуту. Несмотря на то, онъ не сошелъ съ своего мѣста. Слабая улыбка даже мелькнула на лицѣ его, но такая улыбка, отъ которой слезы блеснули на глазахъ двухъ или трехъ свидѣтелей. Какъ только Геммонъ увидѣлъ, что ударъ попалъ въ свою цѣль, онъ бросился тотчасъ туда, гдѣ стоялъ Делямиръ, окруженный встревоженными друзьями, убѣждавшими его отказаться отъ своего намѣренія говорить передъ народомъ.
   -- Вы сильно ранены, сэръ! воскликнулъ Геммонъ, въ большомъ волненіи, снимая шляпу съ видомъ глубокаго и почтительнаго участія. Потомъ, обращаясь къ толпѣ, среди которой, при видѣ случившагося, все вдругъ умолкло и ужь начинали быть слышны постепенно-возрастающіе крики укора:
   -- Стыдно, говорите вы? Да, стыдно, стыдно, стыдно, джентльмены! воскликнулъ онъ громко и гнѣвно.-- Гдѣ этотъ разбойникъ, который осмѣлился бросить камень? Именемъ мистера Титмауза, который слишкомъ взволнованъ, чтобъ лично къ вамъ обратиться, я прошу, я заклинаю васъ, сію же минуту схватить его и отдать въ руки правосудія. Въ противномъ случаѣ, мистеръ Титмаузъ объявляетъ торжественно, что онъ сію же минуту отказывается отъ выборовъ.
   -- Браво, Титмаузъ! Браво! Благородно сказано! воскликнуло разомъ нѣсколько голосовъ.
   Отчаянная драка произошла въ ту же минуту на томъ мѣстѣ, гдѣ стоялъ человѣкъ, бросившій камень. Двое или трое изъ числа тѣхъ самыхъ, которые только-что передъ тѣмъ подстрекали его на этотъ поступокъ, схватили его за горло такъ крѣпко, что онъ едва не задохся. Осыпанный градомъ пинковъ, ударовъ, проклятій, онъ тотчасъ же былъ выпровоженъ вонъ и, полумертвый, отправленъ въ полицейскую контору.
   -- Три раза урра, за мистера Делямира! закричалъ чей-то голосъ въ толпѣ и ни разу еще во весь этотъ день такой громкій крикъ не раздавался въ толпѣ въ отвѣтъ на подобное приглашеніе.
   "Делямиръ! Делямиръ! Слушайте, слушайте! Пусть говоритъ! Делямиръ! Делямиръ!" кричало множество голосовъ середи народа, энтузіазмъ котораго возрасталъ при видѣ платка, быстро-наполнявшагося кровью; но мистеръ Делямиръ ужь былъ не въ-силахъ отвѣчать на этотъ призывъ. Онъ терпѣлъ дѣйствительно жестокую боль и, кромѣ того, былъ очень встревоженъ при мысли, что, можетъ-быть леди Де-ля-Зушъ была свидѣтельницею обиды, ему нанесенной, или слушала въ эту минуту преувеличенный разсказъ о томъ, что случилось. Одинъ изъ его друзей, впрочемъ, выступилъ впередъ на мѣсто его и немногими, но очень-сильно и кстати сказанными словами успѣлъ довести до высокой точки сочувствіе толпы къ мистеру Делямиру, который стоялъ возлѣ, держа шляпу въ рукахъ и всѣми силами стараясь успокоитъ свое волненіе. Еслибъ хоть одинъ на сто изъ числа присутствующихъ имѣлъ голосъ, то это маленькое происшествіе могло бы измѣнить судьбу выборовъ. Выборный приставь затѣмъ потребовалъ, чтобъ присутствующіе обнаружили свое мнѣніе поднятіемъ рукъ, вслѣдствіе чего большое множество поднято было въ пользу мистера Титмауза; но когда очередь дошла до мистера Делямира, то дѣйствительно, казалось, будто каждый изъ присутствующихъ поднялъ обѣ руки свои кверху: всякая ошибка, всякое сомнѣніе были рѣшительно-невозможны. Титмаузъ поблѣднѣлъ какъ полотно и смотрѣлъ съ забавнымъ уныніемъ на Геммона, который тоже имѣлъ видъ, вмѣстѣ со всѣми своими приверженцами, довольно-смущенный. Приставъ, возстановилъ молчаніе, объявилъ, что выборъ избирателей палъ на мистера Деляммра; вслѣдствіе чего, громкіе клики торжества раздались въ народѣ и длились нѣсколько минутъ. Къ-счастью, вспомнивъ о совершенномъ ничтожествѣ этого способа, какъ для дознанія, такъ и для доказательства результата выборовъ, мистеръ Геммонъ поручилъ мистеру Мёдфлинту потребовать формально, отъ имени мистера Титмауза, такъ-называемый списокъ; то-есть, чтобъ имена избирателей, подающихъ свой голосъ въ пользу того или другаго кандидата, занесены были законнымъ порядкомъ на выборный списокъ. Въ отвѣть на это требованіе, приставъ возвѣстилъ всѣмъ присутствующимъ, что записка голосовъ начнется завтра поутру въ восемь часовъ, и такимъ образомъ дневное дѣло было окончено.
   Стаканъ вина съ водой скоро оживилъ мистера Делямира; однакожъ докторъ, къ нему призванный, осмотрѣвъ рану, нашелъ нужнымъ перевязать ее какъ-можно-тщательнѣе, потому-что разрѣзъ былъ очень-rлубокъ, и объявилъ, что едва-ли на другой день ему можно будетъ выйдти изъ комнаты. Что касается до мистера Крафти, то узнавъ о случившемся, онъ произнесъ, разумѣется, какъ приличіе того требовало, нѣсколько общеупотребительныхъ фразъ, выражавшихъ участіе; но мысли, проходившія у него въ головѣ, когда онъ сѣлъ снова за дѣло, состояли въ слѣдующемъ: -- какая жалость, что не всѣ присутствующіе были избирателями, и что списокъ не начался въ ту же минуту!
   Совершенно-неожиданное окончаніе всего происходившаго въ этотъ день значительно ободрило друзей мистера Делямира; но на невозмутимаго Крафти оно произвело одно только дѣйствіе: заставило его сильно подозрѣвать, что впродолженіе ночи противная сторона прибѣгнетъ къ самымъ-отчаяннымъ и недобросовѣстнымъ мѣрамъ, чтобъ пересилить неблагопріятное впечатлѣніе, произведенное на умы пораженіемъ мистера Титмауза при поднятіи рукъ. Что касается до послѣдняго джентльмена, то, между-прочимъ, онъ началъ-было обращаться довольно-дерзко съ мистеромъ Геммономъ, по возвращеніи въ свой комитетъ, и съ бѣшенствомъ утверждалъ, что все случившееся произошло отъ этой проклятой и навязчивой выходки мистера Геммона передъ народомъ, отъ имени его, Титмауза, послѣ того, какъ камень былъ брошенъ.
   -- Ступайте домой, сэръ! сказалъ Геммонъ, въ отвѣтъ на эти слова, рѣзкимъ и повелительнымъ тономъ: -- садитесь обѣдать и напивайтесь до-пьяна, если угодно. Я останусь здѣсь цѣлую ночь. Какъ ни велики ваши силы, но онѣ требуютъ отдыха, послѣ дневныхъ трудовъ.
   Говоря это, онъ взялъ Титмауза за плечо и осторожно, но очень-рѣшительно, вытолкалъ вонъ изъ залы въ переднюю. Мистеръ Геммонъ дѣйствительно имѣлъ въ эту ночь на рукахъ такую же кучу серьёзнаго дѣла, какъ и самъ Крафти, и готовился къ скрытному, рѣшительному дѣйствію, точь-въ-точь такъ же хладнокровно и такъ же обдуманно. Распоряженія мистера Крафти были удивительны. Въ-теченіе дня онъ раздѣлилъ выборный округъ на нѣсколько малыхъ участковъ, изъ которыхъ каждый онъ поручилъ какому-нибудь твердому и рѣшительному приверженцу мистера Делямира, для надзора за каждымъ изъ тѣхъ избирателей, насчетъ которыхъ можно было хоть малѣйшимъ образомъ опасаться или насильственнаго удаленія или подкупа. Этихъ людей должны были смѣнять другіе, отъ времени до времени, и отъ одного къ другому изъ нихъ должны были ходить круговымъ дозоромъ безостановочно собственные агенты мистера Крафти, удостовѣряясь, все ли въ порядкѣ и сообщая разныя извѣстія въ главную квартиру. Кромѣ того, были у него еще люди, которымъ онъ поручилъ щекотливую и утомительную обязанность: слѣдить за дѣйствіями непріятеля въ такихъ мѣстахъ, гдѣ, по вѣрнымъ и положительнымъ свѣдѣніямъ, извѣстно было, что разныя операціи должны происходить въ эту ночь. Какъ ни благоразумны были всѣ эти предосторожности, онѣ, однакожъ, не успѣли отвратить вполнѣ того зла, противъ котораго были направлены. Впродолженіе ночи извѣстія приходили къ мистеру Крафти, что непріятель занятъ выполненіемъ ожиданныхъ маневровъ. Извѣстія эти состояли въ короткихъ записочкахъ слѣдующаго рода:
   "Джакобъ Джолифъ пропалъ. Жена говоритъ, что не знаетъ, куда онъ дѣвался. Справьтесь".

-----

   "Пошлите, по-крайней-мѣрѣ двухъ человѣкъ, сторожить Нигера Джилинса, иначе вы его не найдете, когда онъ понадобится".

-----

   "Скорѣй-скорѣй; г. Аткинсъ и Адамъ Хиттонъ, оба на-лицо, минутъ десять тому назадъ, теперь исчезли; заманены въ почтовую бричку, уѣхали въ Йоркъ". (Половина одиннадцатаго).

-----

   "Пошлите кого-нибудь къ Веселымъ Шалунамъ посмотрѣть, какое тамъ идетъ обольщеніе. Въ высшей степени важное: мистеръ Титмаузъ самъ былъ тамъ и выпилъ рюмку рому вмѣстѣ со всѣми".

-----

   "Скоро послѣ того, посланія, болѣе-таинственныя, отъ собственныхъ повѣренныхъ мистера Крафти:

-----

   "Ч. K. В. Е. H. С.-- 12." (То-есть Чудный Клубъ все еще не соглашается.-- 12 часовъ).

-----

   "Ч. К. И. X.-- 1/2 1." (То-есть Чудный Клубъ идетъ худо." -- Половина перваго.)

-----

   "В. Б., Г. П. [] К. 1/4 2." (То-есть. Я видѣлъ Брана. Геммонь предлагаетъ еще 100 ф. въ добавокъ къ 10 ф., уже обѣщаннымъ. Они колеблются. Четверть втораго.)

-----

   "Слушали и в. Б. и М. с. Б. П. Ч. К. 12.-- 3". (То-есть трое изъ нашихъ подслушали и видѣли Блёдсека и Мёдфлинта съ Браномъ. Они предлагаютъ Чудному Клубу 12 ф.-- Три часа.)

-----

   "Ч. К. П. о. В. и H. С. с. Т. в. д. д. н.-- 10 м. 4." (То-есть Чудный Клубъ пятится отъ васъ и начинаетъ сходиться съ Титмаузомъ. Вы должны дѣйствовать немедленно. Десять минутъ четвертаго.)

-----

   "<>. <>. [] 4. Эти таинственные знаки заставили мистера Крафти приняться въ ту же минуту за дѣло. Онъ немного перемѣнился въ лицѣ и вышелъ въ сосѣднюю комнату. Смыслъ полученнаго извѣстія былъ слѣдующій: "большая опасность для обѣихъ сторонъ."
   Въ сосѣдней комнатѣ, гдѣ двѣ свѣчи догорали въ подсвѣчникахъ и огонь въ каминѣ почти совсѣмъ потухъ, сидѣло пять или шесть человѣкъ надежныхъ друзей мистера Делямира, людей, отдавшихъ себя въ полное распоряженіе мистера Крафти на цѣлую ночь. Когда онъ вошелъ, всѣ они или спали, или, покрайней-мѣрѣ, дремали. Кивнувъ двоимъ, чтобъ они шли за нимъ въ его комнату, онъ поручилъ одному изъ нихъ идти и стать открыто и замѣтно, какъ-только возможно, у дверей комитета мистера Титмауза, такъ, чтобъ непремѣнно быть узнаннымъ каждымъ входящимъ туда и выходящимъ оттуда лицомъ за хорошо-извѣстнаго приверженца мистера Делямира. Дѣйствительно, противники должны были открыть, что за движеніями ихъ слѣдятъ. Другому онъ поручилъ такимъ же точно образомъ стать противъ дверей небольшаго домика, въ узкомъ переулкѣ, резиденціи Бэн-Брана, гдѣ всѣ ночные переговоры съ Чуднымъ Клубомъ были производимы. Тотчасъ послѣ того, мистеръ Крафти счелъ своимъ долгомъ предостеречь противника своего (какъ человѣкъ человѣка) насчетъ смертельной опасности, въ которой противникъ находился, и съ этою цѣлью онъ нашелъ средство препроводить въ залу комитета мистера Титмауза, гдѣ мистеръ Геммонъ и еще двое или трое другихъ засѣдали, записку слѣдующаго содержанія:
   -- Берегитесь!! Вы обмануты, проданы! Чудный Клубъ весь, отъ перваго до послѣдняго человѣка, купленъ синими!! и въ числѣ условій договорено, чтобъ Б. Б. вовлекъ васъ въ подкупъ при свидѣтеляхъ. Ни на одного человѣка въ Клубѣ нельзя полагаться: это я сейчасъ только узналъ отъ жены одного изъ нихъ.
   "Отъ друга желающаго вамъ добра, но вынужденнаго подать свой голосъ (на зло своей совѣсти) въ пользу синихъ.
   "P. S. Лордъ Де-ля-Зушъ находится въ городѣ съ кучей нужнаго матеріала и дѣйствуетъ сильно".
   Въ то время, когда мистеръ Геммонъ съ своими товарищами разсуждалъ объ этомъ письмѣ, въ комнату вошли два джентльмена, за которыми слѣдили такимъ образомъ, какъ ужь было разсказано, отъ дома Бенъ-Брана до комитета мистера Титмауза. Они вошли, блѣдные и взволнованные, съ извѣстіями объ этомъ обстоятельствѣ. Геммонъ поблѣднѣлъ, но показалъ видъ, какъ-будто бы онъ считаетъ это дѣло пустымъ, и смѣялся надъ возможностью быть обманутымъ такими школьными уловками. "Если лордъ Де-ля-Зушъ, говорилъ онъ, нанялъ Крафти только затѣмъ, чтобъ разъигрывать шутки въ родѣ этой, то онъ лучше бы сдѣлалъ, еслибъ избавилъ себя отъ хлопотъ и издержекъ". Вслѣдъ затѣмъ, небольшой шумъ послышался въ дверяхъ и въ комнату вошелъ конюхъ, говоря, что какой-то человѣкъ сію-минуту отдалъ ему записку. При этомъ онъ вручилъ мистеру Геммону грязный, скомканный клочокъ бумаги, который тотъ развернулъ и прочелъ слѣдующее:
   "Господину Титмасу. Вы всэ Ошиблисъ Синье ниспятъ Цѣлую Ночъ и смотрятъ во всэ глаза и знаютъ всё, Лордъ Диллизушъ и съ нимь сто человекъ Шпіонофъ, вгородѣ; и берегитесъ чтобы у васъ Влагери небыло Изменикофъ. Друкъ или вракъ какугодно, но во фсякомъ случае человекъ, который не любитъ фальши."
   "Ба!" воскликнулъ Геммонъ, бросивъ бумажку на столъ съ презрѣніемъ.
   Не мѣшаетъ упомянуть здѣсь же, что около девяти часовъ вечера, мистеръ Паркинсонъ сообщилъ мистеру Крафти извѣстіе, что одно лицо, принятое въ полную довѣренность на непріятельской сторонѣ и пользующееся большимъ вліяніемъ, пришло къ нему недавно и простодушно открыло ему печальное положеніе своихъ финансовъ. Мистеръ Паркинсонъ прибавилъ, что онъ по случаю имѣлъ возможность удостовѣриться въ истинѣ того, что этотъ человѣкъ говорилъ, то-есть что съ него взъискивали 250 ф., и что если онъ не выплатитъ этой суммы, то онъ долженъ будетъ оставить графство еще до разсвѣта и всѣ его цвѣтущія надежды на успѣхъ въ торговыхъ дѣлахъ будутъ совершенно разрушены. Мистеръ Паркинсонъ зналъ объ этомъ, по званію стряпчаго и, однимъ словомъ, мистеру Крафти былъ сдѣланъ намекъ, что мистеръ Доземъ такое отвращеніе возъимѣлъ къ убѣжденіямъ противной партіи (неумолимый его кредиторъ принадлежалъ къ ней) и къ ея маневрамъ, такимъ, напримѣръ, какъ подкупъ и обольщеніе, происходящіе въ эту минуту, что совѣсть начинала его упрекать, и -- гмъ! бѣдный кающійся грѣшникъ готовъ былъ загладить свою вину всѣмъ, что было въ его власти. Крафти, чувствуя себя на твердомъ основаніи, взялъ на себя обѣщать мистеру Дозему, что онъ можетъ оставить всякія дальнѣйшія опасенія насчетъ своихъ денежныхъ затрудненій, но, между-тѣмъ, онъ, Крафти, конечно, желалъ бы имѣть маленькое доказательство добросовѣстности его настоящаго поведенія.
   -- Хорошо, сказалъ мистеръ Доземъ, когда мистеръ Крафти значительно кивнулъ ему головой:-- пошлите кого-нибудь вѣрнаго со мной, сію же, минуту, съ приказаніемъ дѣлать, какъ я ему скажу, и потомъ сообщить вамъ все.
   Сказано, сдѣлано. Надежный клеркъ мистера Паркинсона тотчасъ же отправленъ былъ съ мистеромъ Доземомъ на секретную экспедицію...
   Они остановились у какого-то окошка съ разбитымъ стекломъ. Внутри видна была небольшая, бѣдная кухня, и въ углу, возлѣ самаго огня, сидѣлъ, покуривая трубку, человѣкъ среднихъ лѣтъ, въ бумажномъ колпакѣ. Противъ него сидѣли двое другихъ, въ очень-жаркомъ разговорѣ съ описаннымъ лицомъ. То были: мистеръ Мёдфлинтъ и мистеръ Блёдсекъ-младшій.
   -- Ну, полноте, полноте! это рѣшительно-неблагоразумно, говорилъ Мёдфлинтъ.
   -- Нѣтъ, сэръ, я думаю иначе. Я человѣкъ независимый. Мнѣ больно было видѣть, сэръ, могу васъ увѣрить, такое обращеніе съ мистеромъ Делямиромъ. Моя жена, вонъ лежитъ тамъ, больная, то же говорила мнѣ: "я, говоритъ..."
   -- Да въ чемъ же тутъ виноватъ мистеръ Титмаузъ? Сами вы посудите, перебилъ Мёдфлинтъ, вынимая изъ кармана лоскутокъ смятой бумаги, на которой тотъ, съ кѣмъ онъ говорилъ, посмотрѣлъ равнодушно, покачалъ головой и воскликнулъ: -- нѣтъ, это не годится! Онъ не заслужилъ такого обращенія, бѣдный молодой джентльменъ! (Тутъ Блёдсекъ и Мёдфлинтъ перешепнулись и послѣдній съ очень-неохотнымъ видомъ вынулъ другой лоскутокъ измятой бумаги.)
   -- Ну, это на что-нибудь да похоже, сказалъ человѣкъ, съ ними говорившій, гораздо-веселѣе прежняго.-- Разумѣется, мистеръ Титмаузъ не принималъ въ этомъ поступкѣ никакого участія...
   -- Разумѣется. Не забудьте же, въ четверть девятаго, а? спросилъ Мёдфлинтъ, очень-безпокойно и довольно-угрюмо.
   -- Я человѣкъ вѣрный своему слову, сэръ: никто еще не можетъ сказать, чтобъ я когда-нибудь нарушилъ его серьёзно; а что касается до такого маленькаго, яснаго и простаго дѣльца, какъ это, я говорю, вы можете на меня положиться. Вотъ вамъ моя рука...
   -- Это похоже на дѣло, не правда ли? спросилъ мистеръ Доземъ шопотомъ, когда они тихонько отошли въ сторону.-- Но пойдемте еще...
   Послѣ другой, подобной сцены, оба вернулись въ гостинницу Зайца и Собакъ, и дѣло было удовлетворительно слажено между мистеромъ Крафти и мистеромъ Доземомъ:-- сто ф. теперь же, а остальное поутру, на другой день послѣ выборовъ. Онъ долженъ былъ записать свой голосъ на сторону Титмауза и дѣйствовать такъ явно и такъ усердно, какъ только возможно, въ пользу этого джентльмена, чтобъ казаться, словомъ, однимъ изъ самыхъ твердыхъ и надежныхъ его приверженцевъ. Далѣе, мистеръ Доземъ далъ мистеру Крафти списокъ девяти избирателей въ Грильстонѣ, получившихъ по пяти ф. на брата, и доставилъ ему возможность открыть нѣсколько другихъ, подобныхъ обстоятельствъ. Въ-добавокъ ко всему, эта достойная особа увѣнчала свои похвальные подвиги слѣдующимъ образомъ. Какіе-нибудь четверть часа спустя послѣ того, какъ Геммонъ получилъ второе безъименное письмо, мистеръ Доземъ вбѣжалъ въ комнату съ видомъ совершеннаго отчаянія, осторожно затворилъ двери и, заглянувъ въ окно, объявилъ прерывающимся голосомъ, что все пошло наизнанку, что измѣнники были въ лагерѣ, что лордъ Де-ля-Зушъ, ужь два дня тому назадъ, купилъ весь Чудный Клубъ по тридцати ф. на брата и половину ужь заплатилъ, а другая, по уговору, отложена до утра пятнадцатаго дня, послѣ-того, какъ Парламентъ соберется. Далѣе, мистеръ Доземъ объявилъ, что Бен-Бранъ дѣйствуетъ предательски, получивъ отъ лорда Де-ля-Зуша на свою долю очень-значительную сумму, сколько именно, онъ, мистеръ Доземъ, до-сихъ-поръ, еще не успѣлъ узнать, и что если хоть одинъ фартингъ послѣ этого будетъ заплаченъ или обѣщанъ хоть одному изъ членовъ клуба или мистеромъ Титмаузомъ, или кѣмъ бы то ни было изъ его комитета, то они всѣ будутъ выданы, связанные по рукамъ и по ногамъ, во власть лорда Де-ля-Зуша; что такъ дерзокъ и вмѣстѣ такъ хитеръ былъ лордъ Де-ля-Зушъ, что его агенты пытались даже подбиться къ нему, мистеру Дозему, но дѣлали это такъ ловко, что не дали ему никакой власти надъ собой. Сверхъ-того, онъ зналъ одного пріятеля-согражданина, который, несмотря на всѣ свои обѣщанія въ пользу ихъ кандидата, намѣренъ записать свой голосъ на сторону мистера Делямира; но ничто не заставитъ его, мистера Дозема, открыть имя этого человѣка, потому-что онъ узналъ о томъ совершенно особеннымъ случаемъ. Услыхавъ все это, Геммонъ спокойно приготовился къ самому худшему и немедленно рѣшился прекратить всѣ дальнѣйшіе переговоры съ Чуднымъ Клубомъ. Дѣйствовать иначе, было бы гибельное безуміе. Чѣмъ болѣе онъ размышлялъ о непомѣрныхъ требованіяхъ Чуднаго Клуба и такъ неожиданно-возвышенныхъ и подкрѣпленныхъ такимъ дерзкимъ, спокойнымъ упорствомъ, тѣмъ яснѣе размышленія эти подтверждали страшныя извѣстія мистера Дозема. Геммонъ скрылъ значительную долю того, что онъ чувствовалъ, но онъ едва не скрежеталъ зубами отъ усилія, котораго ему это стоило. Къ шести часамъ комната наполнилась друзьями и агентами мистера Титмауза, которымъ мистеръ Геммонъ, невзирая на все случившееся, извѣстное только тремъ или четверымъ изъ присутствующихъ, сообщилъ въ высшей степени благопріятный отчетъ о надеждахъ и ожиданіяхъ наступающаго дня; но при этомъ внушилъ имъ всѣмъ въ очень-сильныхъ и убѣдительныхъ словахъ необходимость дѣятельности и осторожности. Устроивъ все нужное для предстоящаго дня, мистеръ Геммонъ, совершенно-истомленный долгими трудами, ушелъ въ спальную и приказалъ, чтобъ его разбудили непремѣнно черезъ часъ. Ложась въ постель, совсѣмъ-одѣтый, и затушивъ свѣчу, онъ утѣшалъ себя по-крайней-мѣрѣ тою мыслью, что девять изъ самыхъ вѣрныхъ голосовъ непріятеля были надежнымъ образомъ удалены, и что семь или восемь изъ числа доступныхъ, давшихъ слово мистеру Делямиру, обѣщали подумать объ этомъ предметѣ еще разъ, прежде-чѣмъ запишутся на его сторону.
   Приверженцамъ мистера Титмауза отданъ былъ приказъ собраться вокругъ того шалаша, гдѣ будетъ происходить записываніе голосовъ, около 7-ми часовъ, и оставаться тамъ цѣлый день затѣмъ, чтобъ присутствіемъ своимъ ободрять и защищать избирателей, подающихъ голоса въ пользу мистера Титмауза. Мистеръ Крафти, съ своей стороны, тоже нашелъ нелишнимъ обезпечить надежное покровительство для своихъ избирателей и около половины 8-го, человѣкъ 400 или 500 дюжихъ фермеровъ-арендаторовъ лорда Де-ля-Зуша и его сосѣдей, появились въ городѣ и вмѣшались въ быстро-возрастающую толпу. Довольно-большое число изъ нихъ, однакожь, осталось въ сторонѣ, въ распоряженіи комитета мистера Делямира, затѣмъ, чтобъ обезпечить, въ случаѣ нужды, свободный доступъ въ шалашъ тѣмъ, которые могли имѣть надобность въ такомъ пособіи. Многіе совѣтовали мистеру Крафти распорядиться такъ, чтобъ съ самаго начала большое число избирателей записало свои голоса, затѣмъ, чтобъ имѣть перевѣсъ надъ противниками съ самаго начала.
   -- Никакой нѣтъ надобности, отвѣчалъ Крафти спокойно: -- я не забочусь объ этомъ ни на волосъ. Въ маленькомъ округѣ, гдѣ избирателей такъ мало, что заранѣе извѣстно о всякомъ, на какую сторону кто подастъ свой голосъ, напрасный трудъ стараться увлечь или ослѣпить наружнымъ успѣхомъ. Нѣтъ, запишите сперва всѣхъ своихъ самыхъ-дальнихъ и самыхъ-сомнительныхъ избирателей, робкихъ, слабыхъ, колеблющихся. Затѣмъ впродолженіе первыхъ часовъ записывайте голоса лѣниво и медленно: это можетъ дать непріятелю слишкомъ-большую увѣренность въ успѣхѣ. Часу въ двѣнадцатомъ или въ первомъ вы можете, пожалуй, записать вдругъ голосовъ 20 или 30, чтобъ заставить ихъ думать, что вы дѣлаете все, что можете. Затѣмъ опять пріостановитесь; записывайте изрѣдка, по одному, неболѣе, и наблюдайте, что они станутъ дѣлать, какъ они станутъ сбывать свои голоса. Если будетъ возможность протянуть дѣло до поздней поры, тогда потребуйте, какъ можно секретнѣе и осторожнѣе, чтобъ присяга въ неподкупности и формальные вопросы предлагаемы были каждому изъ ихъ людей, помѣрѣ-того, какъ они будутъ являться, и замедляя такимъ образомъ ихъ дѣло, старайтесь записать всѣхъ своихъ прежде, чѣмъ они замѣтятъ вашу уловку: такимъ образомъ время заключенія списка можетъ-быть прійдетъ тогда, какъ у нихъ еще останется человѣкъ 10 или 12 незаписанныхъ. Но прежде всего, господа, продолжалъ Крафти.-- каждый пусть смотритъ за своимъ собственнымъ дѣломъ. Не хлопочите о томъ, чтобъ приводить по нѣскольку человѣкъ разомъ; а если у васъ есть хоть одинъ на-лицо, тотчасъ ведите его записываться и раздѣлывайтесь съ нимъ разомъ. Не заботьтесь ни на волосъ о томъ, сколько человѣкъ записалось; думайте только о тѣхъ, которыхъ осталось еще записать; списки я самъ ужь перевѣрю послѣ. Пусть тѣ изъ васъ станутъ сзади писцовъ, кто лучше другихъ знакомъ съ именами, лицами и обстоятельствами приходящихъ избирателей, и можетъ открыть подлогъ прежде, чѣмъ голосъ записанъ и бѣда ужь сдѣлана. Такимъ образомъ, вы можете отстранить отъ списка безъ труда какого-нибудь бездѣльника, изъ-за котораго послѣ вамъ можетъ-быть прійдется истратить нѣсколько сотъ фунтовъ, да и то понапрасну.
   Къ 8-ми часамъ утра болѣе 2,000 народа собралось вокругъ шалаша, въ которомъ должна была рѣшиться участь выборовъ, и скоро мистеръ Титмаузъ подъѣхалъ туда въ своемъ кабріолетѣ. Онъ выскочилъ, при громкихъ возгласахъ толпы, побѣжалъ туда, гдѣ сидѣлъ его собственный клеркъ, который долженъ былъ вести повѣрку годовъ, и занялъ мѣсто прямо у него за спиной, съ намѣреніемъ оставаться тамъ цѣлый день и благодарить избирателей, подающихъ свои голоса въ его пользу. Что касается до мистера Делямира, то, побуждаемый чувствомъ деликатной гордости, онъ не хотѣлъ присутствовать ни въ шалашѣ, ни даже возлѣ него, по-крайней-мѣрѣ до-тѣхъ-поръ, пока записка голосовъ не окончится... Первый голосъ поданъ былъ Обедейемомъ Хольтомъ, хозяиномъ гостинницы Зайца и Собакъ, въ пользу мистера Делямира. Къ 9-ти часамъ, списокъ оказался въ слѣдующемъ видѣ:
   За Титмауза 31
   " Делямира 18
   Большинство... 13
   Строго слѣдуя системѣ мистера Крафти, къ 10-ти часамъ, онъ находился въ слѣдующемъ положеніи:
   За Титмауза 53
   " Делямира 29
   Большинство... 24.
   Къ 11 часамъ:
   За Титмауза 89
   " Делямира 41
   Большинство... 48.
   Къ 12 часамъ:
   За Титмауза 94
   " Делямира 60
   Большинство... 34.
   Къ 1 часу:
   За Титмауза 129
   " Делямира 84
   Большинство... 45.
   На этой точкѣ дѣло остановилось на нѣсколько времени; но Делямиръ записалъ всѣ свои самые худшіе голоса, Титмаузъ почти всѣ самые надежные. Послѣдній имѣлъ всего 17 голосовъ въ запасѣ (независимо отъ Чуднаго Клуба), да 20 человѣкъ доступныхъ, на которыхъ онъ все еще не терялъ надежды; между-тѣмъ, какъ мистеръ Делямиръ имѣлъ впереди, предполагая, что всѣ обѣщанія будутъ сдержаны, 45 человѣкъ вѣрныхъ, надежныхъ избирателей, да еще кой-какія надежды на упомянутыхъ 20 доступныхъ. Съ 1/4 часа прошло, никто не появлялся ни съ той, ни съ другой стороны. Наконецъ, двое изъ главныхъ приверженцевъ Делямира вошли съ озабоченными лицами и записали свои голоса въ его пользу, среди громкаго хохота. Около половины 2-го сильное и совершенно-неожиданное движеніе сдѣлано было въ пользу мистера Делямира прибытіемъ 20 доступныхъ, которые, среди ужаснѣйшаго шума, записались всѣ, одинъ послѣ другаго, въ пользу мистера Делямира. Къ 2-мъ часамъ, списокъ находился въ слѣдующемъ положеніи:
   За Титмауза 145
   " Делямира 134
   Большинство... 11.
   Такимъ-образомъ Титмаузъ истощилъ весь свой запасъ и имѣлъ всего только 11-тью больше Делямира, у котораго оставалось все еще 15-ть человѣкъ въ запасѣ.
   "Куда же дѣвался Чудный Клубъ?" слышались вопросы въ толпѣ. Они повторялись чаще-и-чаще, но никто не могъ дать удовлетворительнаго отвѣта. Были догадки и въ ту и въ другую сторону. Куда же дѣвались они въ-самомъ-дѣлѣ? Наблюдали ли они за измѣненіемъ списка, располагая двинуться въ ту минуту, когда непріятель доведенъ будетъ до послѣднихъ своихъ ресурсовъ? Никто не зналъ; всѣ ожидали съ большимъ безпокойствомъ. Между 2 часами и четвертью 3-го, ни одного голоса не было подано ни въ ту, ни въ другую сторону, и толпа, утомленная долгимъ шумомъ, приняла видъ усталый, обезкураженный. Скоро послѣ того мистеръ Геммонъ, гг. Блёдсекъ, мистеръ Мёдфлитъ и другіе друзья Титмауза появились въ шалашѣ и стали вокругъ своего предводителя. Лица ихъ носили выраженіе досады, унынія и усталости, и этого одного ужь было довольно, чтобъ обезкуражить ихъ партизановъ. Слѣдовало ли понимать это такъ, что силы мистера Титмауза были окончательно истощены? "Гдѣ Чудный Клубъ?" закричалъ кто-то изъ толпы, обращаясь къ мистеру Геммону; но тотъ улыбнулся печально, не отвѣчая ни слова. Нѣсколько времени спустя, человѣкъ 14 фермеровъ мистера Титмауза вошли съ такимъ убитымъ видомъ, какъ-будто они приближались къ мѣсту казни, и начали подавать свои голоса всѣ въ пользу мистера Делямира. Геммонъ покраснѣлъ слегка, вынулъ свой бумажникъ и карандашъ и, устремивъ на перваго изъ пришедшихъ, Марка Хекета, взоръ, похожій на взглядъ пробужденной змѣи, записалъ его имя, молча, но съ очень-значительнымъ выраженіемъ въ лицѣ. Точно такъ же онъ поступилъ съ каждымъ изъ этихъ несчастныхъ, обреченныхъ людей, и спряталъ свой бумажникъ въ карманъ тотчасъ, какъ только послѣдній изъ нихъ записалъ свой голосъ. Было ужь 3/4 третьяго, а подача голосовъ оканчивалась въ 4. Списокъ находился въ слѣдующемъ положеніи:
   За Делямира 149
   За Титмауза 146
   Большинство 3.
   Дѣла послѣдняго, казалось, шли отчаянно-худо, но приверженцы его все еще смотрѣли съ какою-то надеждою на суровое, рѣшительное, хотя и опечаленное лицо мистера Геммона. "Онъ былъ ловкій человѣкъ -- думали они -- онъ зналъ свое дѣло и вѣрно онъ ждетъ только рѣшительной минуты, когда непріятель окончитъ всѣ свои усилія, чтобъ вывести Чудный Клубъ и раздавить ихъ окончательно". Такъ думали сотни людей среди толпы. Между-тѣмъ, цѣлую четверть часа ни одного голоса не было подано. Клерки, писавшіе реестръ, заткнувъ перья за уши, жевали буттербродъ и пили хересъ изъ бутылки {Хересъ, портвейнъ, мадеру и нѣкоторыя другія вина Англичане пьютъ обыкновенно не изъ бутылки, а изъ графина. Прим. перев.}, при шуткахъ толпы, наблюдавшей за такимъ пріятнымъ занятіемъ. Стали уже замѣтны въ этой толпѣ нѣкоторые признаки, что настоящее положеніе вещей оживило надежды партіи мистера Делямира, повергнувъ противную сторону въ явное уныніе. Ни на одну минуту впродолженіе всей этой жаркой и упорной борьбы не покидалъ мистеръ Крафти своей маленькой комнатки, въ которой онъ обдумалъ планъ сраженія и довелъ его до настоящей точки успѣха. Флегматическій темпераментъ этого человѣка не допускалъ его притомъ ни до малѣйшаго одушевленія, ни до малѣйшей тревоги. Сердце его было холодно, какъ ледъ, разсудокъ ясенъ, какъ хрусталь. Конечно, тактика его была превосходная. Бдительный, осторожный, находчивый во всѣхъ непредвидѣнныхъ случаяхъ, цѣлый день онъ велъ свои силы въ строжайшемъ порядкѣ, не дозволяя непріятелю составить ни малѣйшаго соображенія о своемъ истинномъ планѣ. Безпрестанными ловкими и вѣрными маневрами онъ успѣлъ удержать грозное ополченіе Чуднаго клуба до послѣднихъ минутъ въ нерѣшимости, въ состояніи величайшаго затрудненія и безпокойства, въ колебаніи между надеждою и страхомъ. Въ эту минуту, оставленный совершенно одинъ въ своей комнатѣ, онъ спокойно стоялъ у камина, заложивъ руки за спину, чувствуя, что онъ исполнилъ свой долгъ и терпѣливо ожидая результата. Шалашъ все это время представлялъ довольно-шумную сцену. Еще четверть часа прошло -- и все-таки ни одного голоса не прибавилось къ списку. Кругомъ огромная толпа народа раздѣляла въ сильной мѣрѣ волненіе и безпокойство лицъ, находившихся внутри шалаша, за исключеніемъ, однакожь, Титмауза, который, вслѣдствіе безпрестаннаго употребленія грога, уснулъ наконецъ гдѣ-то въ сторонкѣ, прислонясь къ углу шалаша, и храпѣлъ довольно-громко. Клерки смѣялись и разговаривали безпечно другъ съ другомъ. Главные предводители партіи Делямира столпились въ большомъ числѣ на ихъ сторонѣ шалаша, въ бодромъ духѣ, безъ-сомнѣнія, но съ чувствомъ людей, которые должны были пробиваться впередъ шагъ за шагомъ и сражаясь съ опасностью лицомъ къ лицу до той точки, гдѣ они все-таки должны были опасаться каждую минуту, чтобъ ихъ не взорвали на воздухъ. "Что сталось съ Чуднымъ Клубомъ?" начинали подумывать и они тоже, въ свою очередь, въ безмолвномъ удивленіи и страхѣ. Геммонъ стоялъ на прежнемъ мѣстѣ, сложивъ руки, неподвижно и безмолвно; черный сюртукъ его застегнутъ былъ небрежно на верхнія пуговицы, а шляпа надвинута на глаза, какъ-будто затѣмъ, чтобъ скрыть тревожный блескъ и безпокойное выраженіе взгляда. Волненіе, напряженная забота, физическая усталость замѣтны были на лицѣ его. Онъ не имѣлъ никакой охоты говорить даже съ тѣми, кто обращался къ нему.
   "О проклятый Чудный Клубъ! Проклятый Крафти! думалъ онъ: -- я разбитъ, разбитъ на-голову самымъ смѣшнымъ и позорнымъ образомъ! Какъ жестоко надули меня эти бездѣльники! Крафти можетъ обойдтись теперь безъ нихъ; онъ не захочетъ рисковать успѣхомъ, приманивая ихъ на свою сторону. Мы пропали! и что скажутъ въ главной квартирѣ, когда узнаютъ что я проигралъ сраженіе, несмотря на всѣ мои увѣренія?" Онъ едва не топнулъ ногой -- такъ жестоки были его ощущенія. "Есть, конечно, еще одно средство, но и для него теперь ужь поздно -- завязать драку... одинъ знакъ, одинъ жестъ съ моей стороны -- эти молодцы въ одну минуту опрокинутъ шалашъ, уничтожатъ списки... нѣтъ, нѣтъ, объ этомъ нечего и думать... время прошло!"
   Било наконецъ ужъ четверть четвертаго, а сборъ голосовъ оканчивался въ четыре. "Удивительная вещь!" думалъ Геммонъ, посматривая на часы: "что такое затѣвается? Ни одного изъ нихъ нѣтъ здѣсь!.. Можетъ-статься, лордъ Де-ля-Зушъ не дошелъ до того, что имъ нужно, и теперь просто надѣется на то, что мы также не въ-состояніи будемъ съ ними поладить? Но что жъ я могу сдѣлать теперь, не подвергаясь вѣрной гибели и положительному обвиненію въ подкупѣ? Сотни глазъ слѣдятъ за мной со всѣхъ сторонъ. Это все-равно что съ открытыми глазами броситься въ пропасть!.." -- Вдругъ мысль промелькнула у него въ головѣ: съ принуждённымъ спокойствіемъ улизнулъ онъ изъ шалаша и, принявъ равнодушный видъ, отправился къ одному дому, гдѣ надежный эмиссаръ ожидалъ его приказаній. То былъ грильстонскій житель, человѣкъ, душою и тѣломъ приверженный къ его партіи и къ нему самому. Геммонъ отправилъ его съ слѣдующимъ порученіемъ: прибѣжать въ тревогѣ туда, гдѣ собранъ былъ клубъ, знавшій этого человѣка, но незвавшій его приверженности къ Геммону, и объявить что онъ сію минуту только открылъ, совершенно-случайно, въ какой ужасной опасности находятся всѣ они, сами того не зная; потому-что мистеръ Геммонъ взбѣшонъ противъ нихъ за ихъ послѣднее предложеніе и теперь ужь оставилъ мысль выиграть выборы, но зато намѣренъ обвинить въ подкупѣ всѣхъ членовъ клуба съ перваго до послѣдняго; что онъ, еще съ самаго начала подозрѣвая плутовство, подготовилъ все нужное, и теперь въ-состояніи скрутить ихъ всѣхъ до послѣдняго, не компрометируя ни себя, ни мистера Титмауза. Далѣе, эмиссару было поручено, если онъ успѣетъ въ первомъ, то-есть въ томъ, чтобъ встревожить ихъ, то, послѣ явнаго и большаго затрудненія, онъ долженъ былъ внезапно подать имъ мысль объ одномъ средствѣ и обезпечить себя и вмѣстѣ разстроить планы ихъ злаго непріятеля, Геммона; а именно, спѣшить въ шалашъ, неговоря ни съ кѣмъ ни слова, записаться всѣмъ въ пользу Титмауза и, отнявъ этимъ способомъ у Геммона всякій предлогъ къ исполненію его мстительныхъ замысловъ, поймать его такъ-сказать въ его собственную западню. Условясь въ сигналѣ, на случай успѣха, Геммонъ вернулся въ шалашъ и сталъ на прежнемъ своемъ мѣстѣ, не сообщивъ никому изъ стоявшихъ вокругъ ни малѣйшаго намёка о томъ, что онъ сдѣлалъ. Если онъ воображалъ, однакожь, что за малѣйшими движеніями его въ такую критическую минуту не слѣдили, то онъ ошибался жестоко. Было трое людей, впродолженіе цѣлаго дня неимѣвшихъ другаго дѣла, какъ только сторожить зоркимъ глазомъ за его каждымъ шагомъ, особенно въ томъ, что касалось до его сношеній съ Чуднымъ Клубомъ. Но хитрый эмиссаръ мистера Геммона не ударилъ лицомъ въ грязь: онъ долго тайкомъ осматривалъ улицу и ему показалось, что онъ открылъ одного, если только не двухъ шпіоновъ въ засадѣ. Поэтому вмѣсто того, чтобъ прямо выйдти на улицу, онъ пролѣзъ въ низенькое окошко на задней сторонѣ дома, пробрался черезъ пять или шесть заднихъ дворовъ и потомъ черезъ узенькій глухой закоулокъ, что дало ему возможность войдти незамѣтнымъ образомъ въ заднюю комнату того самаго дома, куда онъ хотѣлъ попасть.
   -- Бенъ, Бенъ! проговорилъ онъ запыхавшись съ встревоженнымъ видомъ.
   -- Э! Что тамъ такое? спросилъ Бенъ.
   -- Все пропало, вы всѣ проданы! мистеръ Геммонъ оборотился противъ васъ... Я сію минуту подслушалъ, какъ онъ клялся всѣмъ на свѣтѣ мистеру Мёдфлинту, что прежде, чѣмъ двадцатьчетыре часа успѣетъ пройдти...
   -- Господи! какъ... слышали... въ-самомъ-дѣлѣ?
   -- Видитъ Богъ! воскликнулъ тотъ въ ужасѣ: -- клялся, что онъ имѣетъ у себя подъ-рукой все, что нужно, чтобъ утопить вашъ клубъ не замочивъ на себѣ ни одной ниточки.
   -- Что намъ теперь дѣлать? произнесъ Бенъ, и потъ выступилъ у него по всему лицу.-- Кто-нибудь да одурачилъ насъ самымъ проклятымъ образомъ! Чортъ меня возьми, если я не готовъ теперь думать, что ни эта старая бестія въ Фозерингемѣ, ни этотъ молодой щенокъ, никогда и не имѣли серьёзнаго намѣренія...
   -- Эхъ, что до того! Теперь ужь поздно; теперь это все рѣшительно ничего не значитъ!
   -- Нѣтъ ли какого-нибудь средства, а? Конечно, по правдѣ сказать, я и самъ думалъ, что мы ужь слишкомъ-круто повернули дѣло съ мистеромъ Геммономъ...
   -- Но ужь теперь онъ держитъ васъ у себя въ рукахъ, и вы увидите сами, что за дьяволъ этотъ человѣкъt.. Но постойте, я знаю...
   Казалось, какъ-будто бы какая-то мысль вдругъ промелькнула въ его смущенномъ и встревоженномъ умѣ.
   -- Я вамъ скажу какъ его посадить на мель, да притомъ и самимъ вывернуться изъ бѣды.
   -- Ахъ, ради Бога! Какъ? скажите какъ? воскликнулъ Бенъ, едва переводя духъ.
   -- Что, они всѣ здѣсь?
   -- Да, да, всѣ здѣсь, и черезъ пять минутъ могутъ выступить.
   -- Такъ не теряйте же ни минуты, иначе все пропало. Не объясняйте имъ ничего, покуда все не будетъ окончено; да смотрите, если вы когда-нибудь разскажете имъ, или кому бы то ни было, службу, которую я вамъ сослужилъ...
   -- Никогда, Томасъ, клянусь Богомъ! произнесъ Бенъ, сжимая руку своего пріятеля какъ въ клещахъ.
   -- Маршъ всѣ до послѣдняго въ шалашъ и валяйте на животъ и на смерть за Титмауза.
   -- Какъ! Что вы, что вы, мистеръ Томасъ?
   -- Ахъ вы дурень! Да развѣ вы не понимаете, въ чемъ тутъ штука? Сдѣлайте такъ, чтобъ Титмаузъ былъ выбранъ, и тогда, разумѣется, вы отнимете у Геммона всякой предлогъ дѣйствовать противъ васъ, потому-что они всѣ получатъ то, что имъ нужно.
   -- Чортъ возьми! воскликнулъ Бенъ, вдругъ уразумѣвъ въ чемъ дѣло. Онъ щелкнулъ пальцами, застегнулъ сюртукъ и выскочилъ изъ дома. Черезъ пять минутъ онъ былъ въ кругу своихъ товарищей, собранныхъ на заднемъ дворѣ, позади небольшой таверны, которую они обыкновенно посѣщали.-- Ну-тка, ребята! воскликнулъ онъ, мигнувъ значительно; потомъ вынулъ желтыя и синія ленты изъ-за пазухи, спряталъ синія назадъ и навязалъ себѣ на грудь желтыя. Примѣру его послѣдовали всѣ присутствующіе. Ни одного вопроса не было сдѣлано Бену -- такъ твердо всѣ были въ немъ увѣрены.
   Но вернемся къ мистеру Геммону. Время переходило ужь за половину четвертаго; до конца выборовъ оставалось менѣе, чѣмъ полчаса. Толпа начинала терять терпѣніе. Чудный Клубъ требовали то свистками, то громкими возгласами. Всѣ взоры обращены были на Геммона, который это чувствовалъ. Лицо его свидѣтельствовало о силѣ того, что онъ чувствовалъ: онъ даже и не пытался скрывать досады обманутаго ожиданія. Нервы его напряжены были до высшей степени. Прищуривая глаза, онъ устремлялъ ихъ безпрестанно къ одному угловому дому, на небольшомъ разстояніи... А! Взоръ его вдругъ вспыхнулъ необыкновеннымъ огнемъ. Рѣдко кому случалось видѣть такую внезапную перемѣну въ лицѣ, человѣка. Онъ наконецъ поймалъ условленный знакъ: человѣкъ показался въ окошкѣ, и высунувъ руку, махнулъ небольшою палочкой. Глубокій вздохъ вырвался изъ стѣсненной груди Геммона и освободилъ ее отъ нестерпимаго удушья. Чувства его могли сравниться съ тѣми, которыя возбуждены были въ нашемъ великомъ полководцѣ появленіемъ Пруссаковъ при Ватерлоо. Сраженіе было выиграно, пораженіе превращено въ побѣду; но вдругъ, опомнясь и зная, что за движеніемъ каждаго мускула на его лицѣ слѣдили, онъ принялъ прежній сумрачный видъ. Скоро послышались звуки приближающейся музыки; ближе раздался звонъ литавръ, гулъ тромбоновъ и трубъ, струнъ, барабана; весь народъ обратилъ лица въ ту сторону, откуда неслись эти звуки, и черезъ нѣсколько секундъ увидѣли толпу, поворотившую изъ-за угла, со знаменемъ Чуднаго Клуба впереди, съ желтыми лентами, развевающимися на верху каждаго значка, съ желтыми лентами на'груди каждаго человѣка. Дикій, оглушительный крикъ торжества раздался въ толпѣ со стороны Титмауза и длился нѣсколько минутъ сряду, сливаясь съ одушёвительными звуками марша: Владѣй Британія морями, раздававшагося съ двухъ сторонъ, въ труппѣ музыкантовъ Чуднаго Клуба и въ труппѣ, принадлежавшей Титмаузу. Члены клуба шли по два въ рядъ, рука-въ-руку, быстрымъ шагомъ; лица ихъ пылали торжествомъ и одушевленіемъ, руки ихъ были горячо сжимаемы шумною толпою, которая раздалась, образовавъ для нихъ широкій проходъ къ шалашу. О! какія противоположныя чувства изображались на лицахъ тѣхъ, которыя стояли внутри! Какой глубокій мракъ, какая живая досада, какое угрюмое отчаяніе съ одной стороны, какіе знаки бурнаго одушевленія, радости и торжества съ другой! Титмаузь! закричалъ первый членъ клуба, подавая свой голосъ; Титмаузъ! закричалъ второй; Титмаузь! закричали третій и четвертый и пятый. Побѣда была выиграна. На сторонѣ Титмауза было большинство, которое росло съ каждой минутой, при громкихъ кликахъ и возгласахъ. Лицо и фигура мистера Геммона представляли сюжетъ для картины. Сильно-удержанное чувство бурнаго торжества еще сіяло на его рѣзкихъ и выразительныхъ чертахъ, а между-тѣмъ, внимательный взоръ могъ бы открыть ужь въ немъ примѣсь тревоги и опасенія. Главные агенты и друзья Титмауза, стоявшіе вокругъ, горячо пожимало его руки, фанатически восхваляя необыкновенное искусство, имъ обнаруженное, и славный результатъ, къ которому оно привело. Въ ту самую минуту, когда на часахъ городской церкви било 4 часа, книги были закрыты и выборы кончены, между-тѣмъ, какъ восьмнадцать голосовъ въ пользу Титмауза оставались еще незаписанными. Нѣсколько минутъ спустя, мистеръ Гоинг-Гонъ, наскоро высчиталъ мѣломъ на столѣ и торжественно сообщилъ всѣмъ присутствующимъ результатъ:
   За Титмауза 237
   " Делямира 149
   Большинство 88.
   "Урра! Урра! Хипъ, хипъ, хипъ! Уурра!" громко раздалось въ толпѣ. Руки были подняты кверху, шляпы полетѣли на воздухъ. "Титмаузъ! Титмаузъ! Девять разъ девять за мистера Титмауза!" возглашено и отвѣчено было съ увлекательнымъ, неотразимымъ эффектомъ.
   Новоизбраннаго члена парламента, однакожь, какъ ни щипали, какъ ни трясли, какъ ни толкали, не могли пробудить изъ пьянаго оцѣпенѣнія, въ которое онъ впалъ отъ соединеннаго дѣйствія крѣпкихъ напитковъ и душевнаго напряженія. Чтобъ подкрѣпить себя и быть въ-состояніи исполнить трудныя обязанности этого дня, то-есть кивать головой отъ времени до времени почтеннымъ избирателямъ, приходившимъ облекать его въ званіе представителя ихъ въ Палатѣ Депутатовъ, онъ принесъ съ собой въ карманѣ фляжку водки, которая была три раза послѣ того дополнена; однимъ-словомъ, маленькой идолъ этого дня былъ рѣшительно-непрезентабеленъ. Но вмѣсто него, увлекаемый порывомъ бурнаго одушевленія, выступилъ мистеръ Геммонъ. Онъ вышелъ впередъ, снялъ шляпу и принятъ былъ громкими, продолжительными рукоплесканіями. Черезъ нѣсколько минутъ молчаніе возстановилось и энергическимъ голосомъ, съ рѣшительнымъ видомъ и жестомъ, онъ произнесъ передъ толпой короткую, но пылкую, краснорѣчивую, импровизированную рѣчь. Торжественно поздравивъ друзей и приверженцевъ своей партіи съ побѣдою, онъ указалъ съ негодованіемъ на хитрыя козни враговъ, опровергнутыя ихъ мужественнымъ постоянствомъ, ихъ пламеннымъ убѣжденіемъ и единодушіемъ. Онъ говорилъ о подкупѣ, обманѣ и угрозахъ, употребленныхъ въ дѣло ихъ противниками, и радовался вмѣстѣ со всѣми окружающими, что имъ удалось наконецъ все преодолѣть.
   -- Но, джентльмены! произнесъ онъ далѣе: -- вы утомлены; (нѣтъ, нѣтъ! раздалось въ толпѣ) -- мы всѣ утомлены послѣ великихъ трудовъ и тревогъ этого славнаго дня, и нуждаемся въ отдыхѣ, чтобъ завтра встрѣтить другъ друга съ новыми силами и насладиться въ полной мѣрѣ нашей побѣдой". (Радостный шумъ).
   -- Въ-особенности, вашъ славный представитель, мистеръ Титмаузъ, измученный долгими волненіями и заботами, долгимъ уныніемъ при видѣ неблагопріятнаго состоянія списка въ серединѣ дня, былъ такъ пораженъ неожиданнымъ и славнымъ появленіемъ толпы патріотовъ, которые..." (остатокъ фразы заглушенъ былъ возгласами).
   -- Джентльмены! онъ молодъ и не привыкъ къ такимъ необыкновеннымъ, волнующимъ сценамъ (слушайте, слушайте!): -- но завтра онъ оправится достаточно, чтобъ явиться передъ вами (клики). Именемъ его, джентльмены, я отъ всей души благодарю васъ за честь, которой вы удостоили его, и увѣряю васъ, что онъ считаетъ всѣ прошедшіе успѣхи, которыми когда-нибудь судьбѣ угодно было его благословить (слушайте, слушайте!) ничтожными, въ-сравненіи съ результатомъ этой послѣдней борьбы. (Радостный шумъ).-- Будьте увѣрены, его поведеніе въ Парламентѣ не уронитъ васъ. (Нѣтъ, нѣтъ).-- А теперь, джентльмены, и въ-заключеніе всего, я надѣюсь, что съ побѣдою прекратится всякая непріязнь и обнаружится немедленно то прямое и мужественное добродушіе, которое составляетъ разительную черту въ характерѣ всякаго истиннаго Англичанина. (Радостный шумъ).-- Подайте руку, джентльмены, павшему непріятелю и, ставъ побѣдителями, забудьте, забудьте, что вы когда-нибудь сражались! "
   Сказавъ эти слова съ жаромъ и увлеченіемъ, отличавшими всю его короткую рѣчь, онъ надѣлъ опять шляпу, при громкомъ возгласѣ: "Три раза три, за мистера Титмауза! Три раза три, за мистера Геммона!" и крики бурнаго торжества опять загремѣли. Труппа музыкантовъ Титмауза и другая, принадлежавшая Чудному Клубу, выступили впередъ: образовалась процесія. Мертвецки-пьянаго Титмауза, съ лицомъ блѣднымъ, какъ смерть, и шляпою, сбитою на сторону, частью повели, а частью потащили подъ-руки мистеръ Геммонъ и мистеръ Гоинг-Гонъ, призвукахъ воодушевительнаго марша: Смотрите, герой-побѣдитель грядетъ! Въ-сопровожденіи шумной, веселой толпы, они отправилось всѣ торжественно къ дому комитета мистера Титмауза. Его торопливо втащили по лѣстницѣ, потомъ ввели въ спальную и тамъ онъ скоро -- увы! ощутилъ убійственную силу дурноты, которая въ одну минуту изгладила изъ его головы всякое воспоминаніе о побѣдѣ, всякое малѣйшее сознаніе того блестящаго положенія, въ которое онъ былъ возведенъ, къ чести своей и къ чести тѣхъ, которые съ гордостью смотрѣли на Титльбета Титмауза эсквайра, члена Парламента, какъ на достойнаго представителя своего въ Палатѣ.
   Въ поздній часъ ночи устроено было свиданіе между Бен-Браномъ и мистеромъ Геммономъ, о которомъ свиданіи я скажу только то, что оно происходило секретно и окончилось удовлетворительно. Геммонъ убѣдилъ Бена, а черезъ него и Чудный Клубъ, что агенты лорда Де-ля-Зуша водили ихъ за носъ и съ самаго начала имѣли хитрый, глубоко-задуманный планъ вовлечь ихъ всѣхъ въ западню, планъ, который онъ, Геммонъ, проникъ и старался разрушить. Маленькое обстоятельство, случившееся дня два или три спустя, подтвердило истину если не всего, то по-крайней-мѣрѣ, части имъ сказаннаго: а именно, восемь уголовныхъ исковъ о подкупѣ заведено было противъ восьми изъ членовъ Чуднаго Клуба, и когда они поспѣшно собрались, для совѣщанія о такомъ неожиданномъ происшествіи, другое обстоятельство, еще сильнѣе-подтверждавшее ту же самую истину, вышло наружу: пятерыхъ главныхъ членовъ не оказалось на-лицо. Нѣсколько исковъ, изъ которыхъ каждый угрожалъ взъисканіемъ уголовной пени въ 500 ф., объявлено было въ тотъ же самый день противъ мистера Барнабаса Блёдсека, Смирна Мёдфлинта и еще двухъ или трехъ агентовъ Титмауза; а въ томъ числѣ -- увы! и противъ мистера Геммона, на долю котораго сумма уголовной пени доходила до 4000 ф. Созвавъ, въ свою очередь, на частную сходку главныхъ агентовъ, дѣйствовавшихъ за Титмауза, какимъ удивленіемъ и страхомъ поражены были эти господа, когда увидѣли, что и между ними тоже одного недоставало, а именно Іуды -- мистера Дозема! Сверхъ-того, среди зловѣщаго молчанія и спокойствія противной стороны, замѣтныхъ даже въ Истинномъ Синемъ, явно было, что самые осторожные, систематическіе и прилежные розъиски, для сбора нужныхъ доказательствъ, происходили повсюду и, несмотря на всю твердость Геммона, внезапный видъ мистера Крафти, выходившаго украдкою изъ дома одного смиреннаго, желтаго избирателя, недѣлю спустя послѣ выборовъ, произвелъ въ немъ довольно-болѣзненное ощущеніе. Плыть по глубокой водѣ, для Геммона была не новость; но на этотъ разъ вода была ужь оченъ-глубока. Какъ бы то ни было, впрочемъ, большой шагъ впередъ былъ сдѣланъ. Мистеръ Титмаузъ былъ членомъ Парламента, и Геммонъ успѣлъ поддержать свой кредитъ передъ тѣмъ значительнымъ лицомъ, которому онъ ручался за выборы въ Яттонѣ.
  

ГЛАВА IV.

   Нужно ли говорить, съ какимъ напряженнымъ вниманіемъ, съ какимъ тревожнымъ безпокойствомъ слѣдило все семейство Обри за ходомъ борьбы, нами описанной. Отъ леди Де-ля-Зушъ, но чаще всего отъ доктора Тэсема, который исправно высылалъ имъ газету Истинный Синій, вмѣстѣ съ частыми и подробными письмами, они получали свѣдѣнія обо всемъ, что происходило въ Яттонѣ. Мистеръ Обри приготовилъ дамъ заранѣе къ неудачному окончанію дѣла; но всѣ они были поражены, узнавъ изъ газеты о грубой обидѣ, нанесенной мистеру Делямиру. Кетъ не могла подумать безъ сильнаго, внутренняго волненія, что все это дѣло было предпринято пылкимъ молодымъ человѣкомъ изъ любви къ ней и изъ желанія угодить ей. Когда мистеръ Делямиръ пріѣхалъ въ ихъ домъ, первый разъ по возвращеніи въ Лондонъ, она едва могла смотрѣть на него, едва могла слушать его разсказы безъ слёзъ.
   -- Но дѣло еще не рѣшено окончательно, говорилъ Делямиръ, во время этого посѣщенія.-- На зло всѣмъ препятствіямъ, я еще надѣюсь быть представителемъ Яттона непозже какъ черезъ нѣсколько недѣль... и тогда...
   -- Не будьте слишкомъ-увѣрены въ этомъ, замѣтилъ Обри серьёзно.
   -- Увѣренъ? Да я не имѣю на этотъ счетъ ни малѣйшаго сомнѣнія. У насъ собраны, всѣ нужныя доказательства, чтобъ опровергнуть законность выборовъ передъ судомъ комитета, который будетъ назначенъ Палатою, и если только въ немъ будетъ хоть искра безпристрастія...
   -- Не надѣйтесь слишкомъ на это безпристрастіе, возразилъ Обри опять, сомнительно покачавъ головой. Онъ былъ опытенъ въ этого рода дѣлахъ, видѣлъ вещи яснѣе своего молодаго друга и его предсказанія оправдались. Правда, противъ законности выборовъ округа яттонскаго, въ Палатѣ объявлена была претензія и комитетъ для разбора этой претензіи былъ назначенъ дѣйствительно; но напрасно адвокаты мистера Делямира употребляли всѣ средства, чтобъ доказать подкупъ и другія нарушенія закона со стороны агентовъ мистера Титмауза: большинство комитета состояло изъ пылкихъ, упрямыхъ виговъ, въ душѣ которыхъ участь дѣла рѣшена была заранѣе, и никакіе доводы, никакія свидѣтельства, факты и убѣжденія не могли поколебать этихъ людей. Претензія найдена была неосновательною, а избраніе Титмауза объявлено законнымъ и подтверждено формальнымъ образомъ. Вслѣдствіе такого рѣшенія, обиженая сторона принуждена была отказаться отъ всякой надежды оспорить избраніе Титмауза, довольствуясь тѣмъ, что оставалось у нея въ рукахъ, то-есть правомъ преслѣдовать агентовъ его передъ Судомъ Обычнаго Права, на безпристрастіе котораго лордъ Де-ля-Зушъ могъ положиться смѣло. Къ этому-то суду, какъ мы увидимъ впослѣдствіи, онъ обратился, съ твердымъ намѣреніемъ наказать жестоко главныхъ виновниковъ подкупа.
   Что касается до мистера Титмауза, то, возвратясь въ Лондонъ, послѣ своей побѣды въ Яттонѣ, онъ продолжалъ жить на прежней своей прекрасной квартирѣ въ Альбани. Почти всегда, часовъ около 10 утра (а иногда и около 12, если особенныя дѣла не требовали его присутствія въ Парламентѣ) онъ сидѣлъ, развалясь на софѣ, въ желтомъ, узорномъ халатѣ, съ длинной трубкой въ рукахъ, а возлѣ него стоялъ небольшой столикъ съ графиномъ джина, съ графиномъ -- холодной воды и съ однимъ или съ двумя стаканами на подносѣ. На другомъ широкомъ, кругломъ столѣ, передъ нимъ лежало обыкновенно большое множество пригласительныхъ билетовъ на обѣды и вечера, записокъ и писемъ дѣловыхъ и приватныхъ, отчетовъ о дѣйствіяхъ комитетовъ, назначаемыхъ въ Нижней Палатѣ и Парламентскихъ Вѣдомостей. Подъ-рукой у него, на софѣ, находился почти-всегда послѣдній нумеръ Воскреснаго Блеска, газеты, которая вмѣстѣ съ Ньюгетскимь Календаремъ составляла почти единственное его чтеніе. Надъ каминомъ у него висѣло огромное, отвратительное изображеніе, масляными красками, двухъ мускулистыхъ и полунагихъ мужиковъ въ позѣ боксёровъ, а противъ этой картины на стѣнѣ висѣла другая, тоже большая картина (за которую онъ заплатилъ 70 гиней), изображавшая Нестора, собаку лорда Скарамуша въ знаменитомъ сраженіи съ 200 крысами, которыхъ она передушила въ изумительно-короткое время, а именно въ 7 минутъ и 15 секундъ. Но на другой стѣнѣ, противъ дверей, была самая интересная вещь, а именно: портретъ во весь ростъ самого мистера Титмауза. Онъ изображенъ былъ съ открытою шеею, съ широкимъ воротникомъ рубашки, откинутымъ на плеча, и съ приподнятымъ кверху лицомъ. Художникъ старался всѣми силами придать ему то выраженіе глубокомыслія, съ которымъ, на портретахъ геніяльныхъ людей, изображаютъ ихъ смотрящими вверхъ, на луну. Но натура художника была слишкомъ-могущественна, глазъ его слишкомъ-вѣренъ и кисть слишкомъ-покорна глазу, та къ-что онъ успѣлъ сообщить лицу Титмауза только выраженіе невиннаго и безсмысленнаго удивленія. Широкій, зеленый плащъ драпировалъ фигуру Титмауза на портретѣ и среди живописныхъ складокъ его видна была лѣвая рука, небрежно ихъ поддерживающая, съ двумя большими, блестящими перстнями на указательномъ пальцѣ и на мизинцѣ.-- Въ одномъ изъ угловъ комнаты, на столѣ, лежали двѣ рапиры, а на полу, возлѣ нихъ, часто валялись три или четыре пары перчатокъ, для кулачнаго боя. На другомъ столѣ лежала гитара, на третьемъ скрипка, и на обоихъ этихъ восхитительныхъ инструментахъ онъ бралъ уроки почти ежедневно. Комнаты убраны были изящно и очень-богато (по вкусу прежняго ихъ обладателя), но теперь въ нихъ пахло точно такъ же, какъ и отъ платья мистера Титмауза, то-есть табакомъ и джиномъ. Тутъ-то мистеръ Титмаузъ часто проводилъ цѣлые часы сряду, боксируя съ Билли-Бюлли, извѣстнымъ бойцомъ и мошенникомъ, или, когда былъ немножко навеселѣ, играя въ карты съ своимъ лакеемъ, ловкимъ, нахальнымъ парнемъ, ужь успѣвшимъ пріобрѣсти надъ Титмаузомъ большое вліяніе.
   Что касается до Палаты, то скромность (родная сестра достоинства), долгое время заставляла мистера Титмауза вести себя очень-смирно въ этомъ мѣстѣ. Онъ видѣлъ необходимость внимательно наблюдать за всѣмъ происходящимъ вокругъ него, чтобъ какъ можно лучше ознакомиться съ обыкновеннымъ порядкомъ дѣлопроизводства, прежде чѣмъ онъ рѣшится выступить впередъ, съ намѣреніемъ дѣйствовать и отличиться. Спустя нѣсколько времени, однакожъ, послѣ того, какъ онъ сталъ заниматься такимъ благоразумнымъ образомъ, представился случай, которымъ онъ воспользовался со всею смѣлою и счастливою быстротою истиннаго генія -- первая и отличительная черта котораго состоитъ именно въ умѣньи пользоваться случаемъ. Онъ вдругъ увидѣлъ, что можетъ употребить въ дѣло одинъ очень-ранній талантъ свой, пріобрѣтая который, онъ далеко не подозрѣвалъ, на какое великое употребленіе онъ можетъ быть обращенъ впослѣдствіи. Знаменитый лордъ Кокъ, въ своихъ совѣтахъ студенту, изучающему право, говоритъ, между-прочимъ, что нѣтъ на свѣтѣ знанія, на взглядъ самаго ничтожнаго и безполезнаго, которое современемъ, если его припомнить кстати, не пригодилось бы къ чему-нибудь. Истина этого замѣчанія оправдалась на мистерѣ Титмаузѣ слѣдующимъ образомъ. Въ ранней молодости, занимая то смиренное званіе, въ которомъ мы представили его читателю въ самомъ началѣ романа, во время долгихъ своихъ путешествій по улицамъ съ узломъ и аршиномъ подъ мышкой, онъ имѣлъ привычку забавляться, подражая мяуканью кошекъ, крику пѣтуховъ, хрюканью поросятъ, ржанію ословъ, собачьему лаю и пр.; и по всѣмъ этимъ отраслямъ званія, онъ сдѣлалъ наконецъ такіе огромные успѣхи, что часто даже обращалъ на себя удивленное вниманіе прохожихъ и доставлялъ большое удовольствіе тѣмъ кругамъ общества, которые онъ посѣщалъ. Нѣтъ, можетъ-быть, человѣка на свѣтѣ, какой бы то ни былъ дуракъ, который не могъ бы сдѣлать чего-нибудь хорошо. Такъ и Титмаузъ сталъ наконецъ большимъ мастеромъ въ томъ искусствѣ, о которомъ мы говорили. Онъ могъ подражать звуку большой синей мухи, которая жужжитъ, летая по оконнымъ стекламъ, натыкается на нихъ, вдругъ прекращаетъ свой шумъ и потомъ вдругъ начинаетъ снова. Онъ могъ представить цыплёнка, который пищитъ, осторожно пробираясь между кочнями капусты; кошку, въ полночь, на освѣщенной луною крышѣ, изливающую въ жалобныхъ звукахъ сердечную тоску по отсутствію непостояннаго друга; пѣтуха, вдругъ проснувшагося среди какого-нибудь ужаснаго сновидѣнія, можетъ-быть, кошемара и въ экстазѣ своего ужаса, вскрикивающаго такимъ крикомъ, отъ котораго едва не лопается его горло и весь человѣческій родъ приходитъ въ ужасъ; маленькую собачонку, которая лаетъ съ сердцовъ и со страха, то наскакивая, то пятясь отъ большаго, бѣсовскаго кота, съ высоко-выгнутою спиною, сверкающими глазами и яростнымъ фырканьемъ. Я бы хотѣлъ, чтобъ кто-нибудь изъ читателей послушалъ мистера Титмауза при этихъ случаяхъ; они, можетъ-быть, напомнили бы ему замѣчаніе доктора Джонсона, что геній есть не что иное, какъ великія врожденныя силы, направленныя случайно.
   Случилось такъ, что въ одинъ вечеръ, мѣсяца три спустя послѣ того, какъ Титмаузъ началъ посѣщать Палату, между могучимъ министерствомъ и грозными его противниками происходило большое, правильное сраженіе, въ которомъ ораторы, съ обѣихъ сторонъ оказали чудеса краснорѣчія. Послѣ долгаго и жаркаго спора, вдругъ встаетъ одинъ отставной министръ, въ то время предводитель оппозиціи, и черезъ нѣсколько минутъ все въ Палатѣ умолкаетъ, кромѣ его звучнаго, внятнаго голоса, и сердца людей, его окружающихъ, которые сосредоточиваютъ на немъ всю свою надежду, бьются съ заботливою гордостью, и вся Палата слѣдитъ за быстрымъ, блестящимъ, пламеннымъ ораторомъ. Отъ времени до времени, энергическіе и шумные крики одобренія раздаются въ рядахъ оппозиціи; имъ отвѣчаютъ другіе, подобные, даже на скамьяхъ министерства, а на лицахъ лорда Б**, его политическаго противника и нѣсколькихъ самыхъ рѣшительныхъ приверженцевъ лорда мелькаютъ частые слѣды тревоги и сильнаго безпокойства. Два часа длится рѣчь оратора, не ослабѣвая ни на одну минуту. Наконецъ, мистеръ Вейвидъ (такъ звали его) заключаетъ ее скорымъ и разительнымъ изложеніемъ главныхъ пунктовъ своей политики въ ту пору, когда власть находилась въ его рукахъ, ставя ихъ въ рѣзкій контрастъ съ политикою своихъ преемниковъ.
   -- И послѣ этого сэръ, произнесъ вдругъ мистеръ Вейвидъ, обращаясь къ президенту, и вслѣдъ затѣмъ устремивъ негодующій взглядъ вызова на лорда Б**;-- еще ли благородный лордъ станетъ говорить объ обвиненіи! Я спрашиваю его, предъ всею Палатой, въ присутствіи всей Англіи, взоры которой обращены на насъ съ тревогой и безпокойствомъ: осмѣлится ли онъ повторить свою угрозу? или другой кто, отъ имени его?.. Сэръ, я жду отвѣта.-- Онъ остановился и нѣсколько секундъ прошло въ мертвомъ молчаніи, которое вдругъ прервано было неслыханнымъ и въ высшей степени удивительнымъ образомъ. То былъ отвѣтъ на вопросъ, но такой, который, еслибъ его могъ предвидѣть мистеръ Вейвидъ, онъ ни за что на свѣтѣ не сдѣлалъ бы своего вопроса или покрайней-мѣрѣ не сталъ бы дожидаться отвѣта.
   "Ку-кар-ри-ку!" раздалось съ неподражаемой вѣрностью интонаціи прямо изъ-за спины лорда Б**, который вздрогнулъ и подскочилъ на своемъ мѣстѣ, какъ человѣкъ, пробитый пулею. Всѣ вздрогнули; мистеръ Вейвидъ отступилъ шага на два отъ стола, и вслѣдъ затѣмъ, общій, громкій раскатъ хохота раздался со всѣхъ сторонъ, не исключая даже галереи постороннихъ слушателей. Президентъ находился въ конвульсіяхъ и не могъ подняться, чтобъ напомнить о "порядкѣ". Лордъ Б** хохоталъ едва не до упаду; даже члены, сидѣвшіе позади мистера Нейвида, не могли удержаться отъ смѣха, при видѣ такого комическаго, необыкновеннаго результата. Онъ самъ пробовалъ засмѣяться вмѣстѣ съ другими, но пробовалъ напрасно: онъ былъ жестоко смущенъ и убитъ духомъ. Случай этотъ уничтожилъ эффектъ всей рѣчи и черезъ 24 часа описаніе его въ газетахъ должно было возбудить хохотъ во всѣхъ краяхъ Англіи.
   -- Порядокъ! порядокъ! порядокъ! воскликнулъ наконецъ президентъ, съ лицомъ краснымъ и напряженнымъ отъ усилія, имъ сдѣланнаго, чтобъ удержаться отъ смѣха. Нѣсколько разъ мистеръ Вейвидъ пытался начать съизнова; но онъ возобновлялъ только прежніе порывы хохота. Преніе продолжалось довольно-отрывисто, и оппозиція побѣждена большинствомъ 130 голосовъ.
   Этотъ счастливый случай разомъ далъ мистеру Титмаузу извѣстность и сдѣлалъ его большимъ фаворитомъ своей партіи. Да и не мудрено, потому-что всякій пойметъ, до какой степени такой могущественный союзникъ сталъ страшенъ и ненавистенъ для противниковъ. Господи! какіе робкіе взоры кидали ораторы противной партіи на Титмауза, произнося свои рѣчи; и если когда-нибудь случалось, что его не было въ Палатѣ, чувствительное улучшеніе становилось тотчасъ замѣтно въ духѣ и въ тонѣ рѣчей оппозиціи.
   Какъ обыкновенно случается, огромный успѣхъ мистера Титмауза вывелъ въ поле цѣлое ополченіе подражателей. Подвиги ихъ, хотя и были гораздо-ниже оригинала, но, повторяясь чаще-и-чаще, дали совершенно-новый характеръ преніямъ этого важнаго совѣщательнаго собранія до-того, что наконецъ найдено было нужнымъ принять мѣры противъ подобныхъ выходокъ, а потому рѣшено и записано въ журналѣ, что, съ-этихъ-поръ, нпъто изъ достопочтенныхъ членовъ не долженъ прерывать дѣла свистомъ, пѣніемъ, подражаніемъ голосу животныхъ или какимъ бы то ни было другимъ непріятнымъ-шумомъ.
   Политическій вѣсъ, такимъ-образомъ пріобрѣтенный и значительность, которою Титмаузъ наслаждался до постановленія упомянутой резолюціи, естественнымъ образомъ вознесли его чрезвычайно, что нетрудно было замѣтить, увидавъ хоть разъ, какъ онъ шелъ, покачиваясь, черезъ всю Палату, къ своему мѣсту, за скамьею министра финансовъ, разодѣтый въ своемъ любимомъ вкусѣ и съ лорнетомъ, ввинченнымъ въ глазъ.
   Легко можно себѣ представить удовольствіе, которое испытывалъ нашъ пріятель, раздавая разныя маленькія одолженія и любезности, въ видѣ билетовъ на галерею и франкированныхъ конвертовъ, тѣмъ, которые обращались къ нему съ просьбами объ этомъ предметѣ. Удовольствіе это пробивалось наружу несмотря на все стараніе его показать, что такія просьбы ужасно ему надоѣли. Эти-то небольшія обстоятельства развили въ немъ чувство собственнаго достоинства и дали ему почувствовать вѣсъ и авторитетъ своего положенія въ обществѣ. Если я не ошибаюсь, однакожъ, слѣдующая маленькая просьба была для него пріятнѣе всѣхъ остальныхъ подобнаго рода.
   -- Т. Тэг-Рэгъ свидѣтельствуетъ свое почтеніе Т. Титмаузу, Эсквайру, Ч. П. и сочтетъ за величайшее одолженіе получить отъ него билетъ для пропуска на галерею Палаты Депутатовъ завтрашній вечеръ, чтобъ слышать преніе по одному, очень-интересному для него дѣлу. Мистриссъ Т. съ дочерью свидѣтельствуютъ свое почтеніе.

Титльбету Титмаузу, эсквайру Ч. П.

   Получивъ эту записку, Титмаузъ выбралъ листокъ самый-отличнѣйшей золотообрѣзной бумаги и красивымъ, размашистымъ почеркомъ, написалъ слѣдующее:
   "Прошу допустить подателя въ галерею Палаты Депутатовъ. Т. Титмаузъ".

Среда, марта 6-го 18** года.

   Но читатель, котораго, вѣроятно, сильно обрадовали неожиданно-быстрые успѣхи мистера Титмауза на поприщѣ политики, безъсомнѣнія, также радъ будетъ узнать, что соотвѣтственное отличіе ожидало Титмауза и въ областяхъ науки и литературы. Руководителемъ его при этомъ случаѣ былъ человѣкъ, долго-пользовавшійся значительною извѣстностью, успѣшно соединявшій характеръ классика и философа съ качествами свѣтскаго человѣка; я разумѣю, доктора Дьяболюса Гандера. Этотъ ученый мужъ, несмотря на то, что ему было ужь болѣе шестидесяти лѣтъ, нашелъ средство такъ успѣшно скрывать свои лѣта, что на видъ ему можно было дать не болѣе сорока. Онъ самъ имѣлъ такое сильное пристрастіе къ щегольскому костюму, что, съ перваго взгляда на Титмауза, получилъ невольное уваженіе къ этому джентльмену; и дѣйствительно, оба они одѣвались почти въ одинаковомъ вкусѣ. Докторъ слылъ философомъ въ обществѣ. Онъ провелъ большую часть своей жизни обучая молодёжь начальнымъ основаніямъ математики, въ которой имѣлъ такого же рода и такой же степени познанія, какія имѣетъ въ англійской литературѣ старая гувернантка, весь свой вѣкъ проходившая съ дѣтьми первую половину грамматики Линдли-Муррёя. Ровно столько же зналъ докторъ о сущности, содержаніи и приложеніи математики. Отличительная черта его таланта состояла въ томъ, что онъ дѣлалъ самую отвлеченную науку популярною, то-есть совершенно-непонятною для тѣхъ, кто понимаетъ ее хоть сколько-нибудь, но зато очень-интересною и занимательною для тѣхъ, кто ея не понимаетъ. Онъ имѣлъ сноровку прибирать къ рукамъ неизвѣстныхъ и умирающихъ съ голоду людей съ талантомъ и знаніемъ и тихонько пользоваться ихъ трудами. Онъ платилъ имъ, относительно, довольно-щедро за то, чтобъ они писали ему изящнымъ слогомъ о предметахъ чистой и прикладной науки; но когда написанное публиковалось, то имя Дьяболюса Гандера стояло одно на заглавномъ листѣ; а для успокоенія своей совѣсти, докторъ дѣйствительно переписывалъ своею рукой весь манускриптъ и дѣлалъ въ немъ разныя маленькія поправки и измѣненія. Но увы! Отпе, quod tetigit, foedavit; почти всегда такъ случалось, что эти-то именно поправленныя мѣста и были тѣ самыя пятна, на которыя указывали и которыя осмѣивали въ "обзорахъ". Никто не умѣлъ растянуть своего небольшаго запаса познаній на такое огромное пространство бумаги, какъ докторъ Гандеръ; никто не умѣлъ такъ ловко втереться въ милость къ лицамъ, особенно-полезнымъ для предпріимчивыхъ шарлатановъ, къ богатымъ простакамъ. Онъ началъ ухаживать за Титмаузомъ, только-что его увидалъ, рѣшился посѣтить его, недожидаясь приглашенія, на слѣдующій же день. Онъ скоро убѣдилъ Титмауза, что онъ, Гандеръ, большой философъ, съ которымъ знакомство можетъ доставить и честь и пользу. Такъ, напримѣръ, онъ повелъ Титмауза однажды слушать лекцію, которую онъ, Гандеръ читалъ въ большой залѣ, въ Гановер-Скверѣ, въ кругу модныхъ дамъ и старыхъ джентльменовъ, сильно-аплодировавшихъ всему, что онъ ни говорилъ. Лекція эта трактовала о предметѣ очень-отвлеченномъ, интересномъ и поучительномъ, а именно: о таинственныхъ свойствахъ треугольниковъ. Короче сказать, Гандеръ съ большимъ стараніемъ и успѣхомъ ухаживалъ за Титмаузомъ и былъ очень-частымъ гостемъ за его обѣденнымъ столомъ. При одномъ изъ такихъ случаевъ, онъ внушилъ Титмаузу очень-высокое мнѣніе объ отличіи и славѣ быть членомъ какого-нибудь знаменитаго ученаго общества и окончательно воспламенилъ его маленькое воображеніе, припоминая имена разныхъ герцоговъ, маркизовъ, графовъ и бароновъ, удостоенныхъ такой чести.
   -- Гмъ, да, чортъ возьми! говорилъ Титмаузъ, допивая десятый бокалъ шампанскаго съ любезнымъ и говорливымъ докторомъ: -- я... я бы не прочь... того... приклеить какой-нибудь хвостикъ къ своему имени. А что это можетъ стоить?
   -- Конечно, сэръ, ученыя почести всегда достойнымъ образомъ украшаютъ знатныхъ людей. Хоть, можетъ-быть, знатные люди и не прошли сквозь всю эту черную работу, сквозь всѣ эти мелочи ученыхъ подробностей... но покровительство ихъ всегда озаряетъ блѣдное лицо скромной науки...
   -- Гмъ, да, правда, конечно озаряетъ, произнесъ Титмаузъ, не понимая, впрочемъ, хорошенько, тонкій и фигурный оборотъ рѣчи доктора.
   -- Такъ вотъ, изволите видѣть, мистеръ Титмаузъ, продолжалъ докторъ:-- славнѣйшее общество въ цѣлой Англіи есть, безъ-сомнѣнія, Легковѣрное Общество. Случайнымъ образомъ я имѣю въ немъ маленькое вліяніе, посредствомъ котораго ужь имѣлъ счастье ввести туда нѣсколькихъ вельможъ.
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ! воскликнулъ Титмаузъ.-- Кой чортъ! да, что жь они тамъ дѣлаютъ?
   -- Что они дѣлаютъ, сэръ? Они сходятся съ той цѣлью, чтобъ... Подумайте только, какіе знаменитые люди всѣ члены этого общества! Не далѣе какъ на дняхъ, герцогъ Тэдкастеръ говорилъ мнѣ, (въ самый тотъ день, когда я успѣлъ заставить выбрать его свѣтлость), что онъ гордится буквами Ч. Л. О., прибавленными къ къ его имени, не менѣе своего герцогскаго титла!
   -- Какъ! вы не шутите? А не можете ли вы и меня какъ-нибудь помѣстить туда же? спросилъ Титмаузъ съ жаромъ.
   -- Я... гмъ... вотъ видите ли, сэръ, вы конечно немного-молоды, произнесъ докторъ важно, останавливаясь и гладя себѣ подбородокъ.-- Еслибъ это можно было устроить, это была бы славная вещь для васъ, не-правда-ли?
   -- Да, чортъ возьми! дѣйствительно это было бы славно, отвѣчалъ Титмаузъ.
   -- Вотъ видите ли, меня просили ужь человѣкъ десять разной знати употребить мое вліяніе въ пользу ихъ; но я не счелъ себя въ-правѣ...
   -- А, ну, въ такомъ случаѣ, конечно, нечего объ этомъ и говорить, перебилъ Титмаузъ съ видомъ досады и обманутаго ожиданія.-- Да впрочемъ, провались я, если я когда-нибудь заботился объ этомъ хоть на волосъ. Я знаю, что для меня нѣтъ ни малѣйшей вѣроятности.
   -- Этого я тоже не скажу, возразилъ докторъ, въ раздумьѣ. Онъ имѣлъ все время въ виду оказать Титмаузу какую-нибудь услугу, довольно-значительную, чтобъ расположить его къ ссудѣ 400 или 500 ф.-- Такъ-какъ вы еще очень-молоды, то я полагаю, что нужно будетъ дать вамъ какимъ-нибудь способомъ ученую извѣстность... О, клянусь Архимедомъ! я нашелъ, нашелъ! Вотъ изволите видѣть, у меня есть трактатъ въ печати и почти совсѣмъ ужь готовый для публикаціи; трактатъ объ очень-глубокомъ предметѣ; но, вы понимаете, я объясняю все это совершенно-популярно и удобопонятно. Однимъ словомъ, сэръ, это собственное мое великое открытіе, которое въ грядущихъ вѣкахъ поставлено будетъ на ряду съ открытіемъ сэра Исаака Ньютона...
   -- Тоже членъ общества? спросилъ Титмаузъ.
   -- Нѣтъ сэръ, отвѣчалъ докторъ, слегка-озадаченный: -- не физически; но духъ его, конечно, живетъ среди насъ! Мы чувствуемъ, что онъ управляетъ всѣми нашими совѣщаніями, несмотря на то, что онъ умеръ четвертью вѣка прежде основанія нашего общества. Но, возвращаясь къ открытію, о которомъ я говорилъ... такъ, какъ сэръ Исаакъ открылъ принципъ Тяготѣнія (иначе, вѣса или тяжести), такъ и я, мистеръ Титмаузъ, открылъ принципъ Легкости.
   -- Что вы говорите? Ахъ мой Богъ! Вотъ удивительно! воскликнулъ мистеръ Титмаузъ.
   -- И столько же справедливо, сколько удивительно. Открытіе это непремѣнно произведетъ переворотъ въ существующей системѣ физическихъ наукъ.
   -- А, знаю! они объ этомъ говорили недавно въ Палатѣ... Переворотъ... знаю, знаю! сказалъ Титмаузъ несовсѣмъ-спокойно.
   -- Я говорю совсѣмъ о другомъ предметѣ, мой милый Титмаузъ, замѣтилъ докторъ Гандеръ съ видомъ небольшой досады.-- Но будемъ продолжать то, о чемъ мы начали говорить. Сію минуту только, сэръ, мнѣ пришло въ голову, что я имѣю отличный случай доказать мою признательность за вашу дружбу и расположеніе и мое высокое мнѣніе о вашихъ достоинствахъ и вашемъ положеніи въ свѣтѣ... сэръ, я намѣренъ посвятитъ мое твореніе вамъ!
   -- Сэръ, вы чрезвычайно-добры, вы необыкновенно-любезны, отвѣчалъ Титмаузъ, неимѣвшій ни малѣйшаго понятія о томъ, что значитъ посвятитъ. И вотъ, недѣли черезъ двѣ, явился дѣйствительно красивый томъ in-octavo, прекрасно-напечатанный великолѣпно-переплетенный, съ заглавіемъ слѣдующаго рода:
   Разысканія по части физики, съ цѣлью установить и доказать существованіе новаго начала

Легкости.

Сочиненіе

   "Дьяболюса Гандера, Эсквайра, Л. Л. Д.; Ч. Л. О.; К. Ю. А. К.; Г. О. С.; секретаря Эмпирическаго Общества; Корреспондента Лейпцигскаго Лунатическаго Общества; Вице-президента Перипатетико-Гастрономическаго Общества; и члена 17 другихъ философическихъ и литературныхъ обществъ въ Калифорніи, Мадагаскарѣ и Малой Британіи, и проч. и проч. и про ".
   А на другой страницѣ, напечатано было слѣдующее:
   "Титльбету Титмаузу Эсквайру, Ч. П. и проч. и проч.".
   "Твореніе сіе почтительнѣйше посвящается его покорнѣйшимъ, многообязаннымъ и преданнымъ, нижайшимъ слугою Дьяболюсомъ Гандеромъ".
   Книга эта была энергически пущена въ ходъ и разглашена по всѣмъ направленіямъ, что, разумѣется, дало имени мистера Титмауза довольно-большую извѣстность между ученою публикой, и недѣли три спустя, слѣдующаго рода свидѣтельство вывѣшено было въ публичной залѣ Легковѣрнаго Общества, въ поддержаніе претензіи мистера Титмауза на выборъ въ члены.

Свидѣтельство.

   "Мы, нижеподписавшіеся, члены Легковѣрнаго Общества, симъ удостовѣряемъ, что, зная лично Т. Титмауза, Эсквайра Ч. П., считаемъ его за джентльмена, преданнаго отъ всей души Легковѣрной Наукѣ и столько же способнаго, сколько и желающаго дѣйствовать къ развитію и усовершенствованію оной, а потому заслуживающаго быть выбраннымъ въ Члены Легковѣрнаго Общества."
   Затѣмъ, слѣдовали подписи: графа Дреддлинтона, герцога Танталляна, самого Дьяболюса Гандера и трехъ или четырехъ другихъ извѣстныхъ лицъ.
   Подписи эти собраны были докторомъ Гандеромъ и, вслѣдствіе такого свидѣтельства, избраніе мистера Титмауза сдѣлалось вещью почти неподверженною сомнѣнію, тѣмъ болѣе, что въ назначенный день докторъ Гапдеръ привезъ съ собой нѣсколько членовъ, старыхъ, добродушныхъ джентльменовъ, считавшихъ доктора дѣйствительно такимъ, какимъ онъ имѣлъ претензію быть. Свидѣтельство прочтено было съ каѳедры и мистеръ Титмаузъ былъ избранъ и провозглашенъ единогласно членомъ Легковѣрнаго Общества. Дня черезъ четыре, отобѣдавъ у графа Дреддлинтона, онъ отправился вмѣстѣ съ его милостью на квартиру Общества, былъ формально отрекомендованъ и торжественно принятъ, и съ этой минуты, одной изъ самыхъ пріятныхъ во всей его жизни, онъ имѣлъ право подписывать свое имя слѣдующимъ образомъ:

Титльбетъ Титмаузъ, Эсквейръ, Ч. П. Ч. Л О.

   И кто знаетъ, какъ высоко поднялся бы Титмаузъ еще на лѣстницѣ общественнаго отличія, еслибъ у него не вышло внезапнаго разрыва съ "наставникомъ, философомъ и другимъ", докторомъ Гандеромъ, который, рѣшать, наконецъ, обратиться къ нему съ своею, давно-замышленною просьбою о ссудѣ денегъ, чтобъ дать ему средство произвести какіе-то обширные философическіе опыты, получилъ прямой и рѣшительный отказъ отъ Титмауза. Мало того, вслѣдствіе новыхъ и настойчивыхъ просьбъ доктора, онъ разбранилъ его неслишкомъ-отборными словами и въ-заключеніе всего, выгналъ запросто вонъ изъ комнаты, докторъ ушелъ отъ своего неблагодарнаго кліента въ сильномъ гнѣвѣ, и въ отчаяніи, да и недаромъ, потому-что въ этотъ же самый вечеръ онъ получилъ приглашеніе въ долговую тюрьму, гдѣ пробылъ три мѣсяца, то-есть до-тѣхъ-поръ, пока его кредиторъ, прежній издатель и продавецъ его сочиненій, ослѣпленный проектомъ новой литературной спекуляціи, которая должна была носить имя Гандеровой Галереи, не смягчился и ее выпустилъ своего находчиваго должника опять на свободу.
   Сватовство Титмауза на леди Сесиліи шло довольно-легко и ровно. Ни онъ, ни она, повидимому, не слишкомъ жаждали находиться вмѣстѣ другъ съ другомъ, хотя, впрочемъ, оба старались показывать въ присутствіи постороннихъ приличную степень радости при встрѣчѣ другъ съ другомъ. Онъ дѣлалъ все, что, какъ ему объяснили, необходимо было для свѣтскаго человѣка въ его положеніи. Онъ часто ѣздилъ съ нею и съ графомъ въ Оперу и въ другія мѣста модныхъ собраній; онъ танцовалъ съ нею иногда, но по правдѣ сказать, только по просьбѣ графа, ея отца, соглашалась она стать рядомъ съ человѣкомъ, котораго осанка, манеры и всѣ движенія были такъ безконечно-грубы и смѣшны -- а между-тѣмъ, онъ былъ нареченный ея женихъ. Онъ дѣлалъ ей, нѣсколько разъ, дорогіе подарки, дарилъ вещи, украшенныя драгоцѣнными каменьями, и накупилъ бы для нея большой запасъ разныхъ матерій на платье (насчетъ которыхъ онъ не безъ основанія считалъ себя отличнымъ знатокомъ), еслибъ только она ему позволила. Онъ, сверхъ того, обѣдалъ часто у графа, гдѣ былъ въ стѣсненіи попрежнему, болѣе чѣмъ гдѣ бы то за было. Что касается до его костюма, то леди Сесилія, черезъ посредничество графа и мистера Геммона (къ которому она получила особенное уваженіе), успѣла уменьшить немного его фантастическое безсмысліе и отвратительное безвкусіе. Ничто, впрочемъ, не могло произвести существенной перемѣны въ самомъ человѣкѣ, хотя постоянное обращеніе въ хорошемъ обществѣ неизбѣжнымъ образомъ имѣло нѣкоторое вліяніе на его манеры.
   Во всемъ остальномъ Титльбетъ Титмаузъ остался тѣмъ же самымъ, грубымъ, бездушнымъ, самоувѣреннымъ невѣждой, какимъ былъ до-сихъ-поръ. Конечно, характеръ леди Сесиліи для тѣхъ, кто зналъ ее покороче, не заключалъ въ себѣ ничего, такого, чтобъ могло возбудить къ ней любовь или уваженіе; совсѣмъ-тѣмъ нельзя было не пожалѣть о ней всею душею при мысли о бракѣ, ее ожидавшемъ. Скоро послѣ того какъ она связала себя невозвратно, она стала думать по-крайней-мѣрѣ о пятидесяти мужчинахъ, вниманіе которыхъ въ разное время было отвергнуто, но которыхъ теперь она встрѣтила бы съ такимъ жаромъ привязанности, къ какому только могла быть способна ея холодная и вялая природа. Женщина эта и прежде никогда не отличалась живостью характера или одушевленіемъ, такъ-что теперь уныніе, чаще и чаще начинавшее выражаться у нея на лицѣ, всякій разъ, какъ она думала о Титмаузѣ, едва обращало на себя чье-нибудь вниманіе. Были, однакожь, люди, которые могли бы разсказать о душевныхъ страданіяхъ этой несчастной женщины передъ наступленіемъ ея безрадостной свадьбы. То были: Аннетъ -- ея горничная, и миссъ Максплейханъ. Сказать, что ей дѣлалось тошно при одной мысли о союзѣ съ Титмаузомъ, о его особѣ, манерахъ, характерѣ -- было бы слишкомъ ужь, можетъ-быть, много, потому-что въ душѣ ея недоставало потребныхъ на это силъ; но она смотрѣла на своего будущаго мужа съ какими-то смѣшанными чувствами: непріязни, страха и отвращенія. Она обыкновенно искала подпоры въ утѣшительной идеѣ судьбы, которая назначила ей такого мужа. Небо отказало бѣдной леди Сесиліи въ способности созерцать будущее и предугадывать послѣдствія. Другая женщина, миссъ Максплейханъ, исполняла все это за нее; но она не смѣла высказать мыслей своихъ прямо, и вела себя очень-осторожно всякій разъ, какъ разговоръ у нихъ заходилъ объ этомъ предметѣ. Леди Сесилія не удостоила спросить ея совѣта, прежде чѣмъ окончательно связала себя съ Титмаузомъ; а послѣ всякія возраженія становились безполезными и неумѣстными.
   Однажды вечеромъ леди Сесилія вошла въ уборную, блѣдная и разстроенная, что случалось нерѣдко въ послѣднее время, и тяжело вздохнувъ, опустилась въ кресло. Входя, она увидѣла горничную, Аннетъ, стоявшую, прислонясь у окна, съ какою-то книгою въ рукахъ, которою она тотчасъ закрыла и положила на столъ.
   -- Что вы тамъ читаете? спросила леди Сесилія томно.
   -- Ничего, миледи, отвѣчала Аннетъ, краснѣя слегка: -- это молитвенникъ... я просматривала вѣнчальную службу, миледи... Мнѣ хотѣлось узнать, что ваша милость будете говорить...
   -- Ну, что же это?
   -- Я вамъ прочту, миледи, вотъ что, сказала Аннетъ и она начала читать слѣдующее:
   "Тогда пасторъ скажетъ женщинѣ: N., хочешь ли ты имѣть этого человѣка своимъ законнымъ мужемъ, чтобъ жить съ нимъ вмѣстѣ, по Закону Божію, въ священномъ состояніи брака? Хочешь ли ты: повиноваться ему, служить ему, любить, почитать и беречь его, вольнаго и здороваго, и, покинувъ всѣхъ другихъ, держаться только его одного такъ долго, какъ вы оба будете жить?"
   "Женщина отвѣтитъ: -- Я хочу."
   -- Ну, да вы знаете, Аннетъ, что такова форма при вѣнчальной службѣ, сказала леди Сесилія, удерживая вздохъ.
   -- Потомъ, продолжала Аннетъ:-- вашей милости надо будетъ повторить много чего другаго, вслѣдъ за пасторомъ... нѣтъ не за пасторомъ, я ошиблась, миледи, васъ будетъ вѣнчать епископъ, вотъ оно:
   "Я N., беру тебя, М., моимъ законнымъ мужемъ, чтобъ имѣть и хранить тебя отъ сего дня, впредь, въ счастіи и въ несчастіи, въ богатствѣ и въ бѣдности, въ болѣзни и въ здоровьѣ, любить и лелѣять..."
   -- Да, да, я слышу, блѣднѣя перебила леди Сесилія, едва-внятнымъ голосомъ:-- я знаю это все; этого довольно, Аннетъ...
   -- Всего только одно слово еще, миледи:
   .........."и повиноваться до-тѣхъ-поръ, пока смерть насъ не разлучитъ, какъ повелѣваетъ Святой Законъ Божій; и въ томъ, я даю тебѣ мою клятву."
   -- Все это, ваша милость, будете говорить, держа въ правой рукѣ руку мистера Титмауза.
   При этихъ словахъ, замѣтная дрожь пробѣжала по тѣлу леди Сесиліи.
   -- Вы можете уйдти, Аннетъ, на минуту, сказала она:-- я чувствую себя несовсѣмъ-хорошо.
   -- Но, какъ же, миледи, вѣдь вы ужь и то почти опоздали. Вамъ извѣстно, какъ рано изволитъ обѣдать ея свѣтлость послѣ болѣзни.
   -- Успѣемъ, Аннетъ. Я позвоню, когда будетъ нужно. Постойте, оставьте мнѣ вашъ молитвенникъ на минутку: я хочу его проглядѣть.
   Аннетъ исполнила все, что ей было сказано, и ея печальная госпожа осталась одна. Она, впрочемъ, не раскрывала той книги, которую взяла, но впала въ раздумье, прерванное не прежде, какъ черезъ четверть часа, когда ея горничная постучала въ дверь и, войдя, объявила, что ни минуты долѣе не слѣдуетъ медлить, потому-что его милость уже готовъ. Услыхавъ это, леди Сесилія встала и начала свой туалетъ съ тяжелымъ вздохомъ.
   -- Сегодня, миледи, вы вѣрно надѣнете палевое атласное платье: оно такъ идетъ къ жемчугу, сказала Аннетъ, подходя къ ящику съ драгоцѣнными вещами.
   -- Я не надѣну жемчуга.
   -- Какъ, миледи, даже эту прелестную вѣтку -- подарокъ мистера Титмауза, которая такъ идетъ къ вашей милости?
   -- Я не надѣну ничего отъ мистера Т.........., я хочу сказать, прибавила она, краснѣя:-- я не надѣну сегодня ничего на волоса.
   Много заботливыхъ совѣщаній и переговоровъ, какъ легко можно себѣ представить, происходило у графа съ мистеромъ Титмаузомъ и мистеромъ Геммономъ насчетъ состоянія имущества и выдѣловъ для леди Сесиліи. Оказалось, что объемъ всѣхъ долговъ, обременявшихъ имѣніе въ Яттонѣ, доходилъ до 35,000 ф. и Геммону было нетрудно дать въ этомъ отчетъ, не обнаруживая, какая огромная часть этой суммы досталась на долю фирмы или, скорѣе сказать, въ руки старшаго партнера. Проценты на эту сумму должны было понизить настоящій доходъ мистера Титмауза до 8250 ф. въ годъ, но Геммонъ ручался, что этотъ доходъ, безъ малѣйшаго затрудненія, можетъ быть возвышенъ до 12,000 ф., и что всѣ мѣры ужь были приняты, чтобъ достичь до этого результата. Съ другой стороны, Титмаузъ имѣлъ еще за мистеромъ Обри 20,000 ф., изъ которыхъ половина была обезпечена лордомъ Де-ля-Зуша и въ скоромъ времени долженствовала быть выплачена съ процентами; а остальные 10,000 ф. могли быть потребованы, когда угодно. Сумма, окончательно-назначенная въ удѣлъ леди Сесиліи, была 3000 ф. ежегоднаго дохода, что составляло, конечно, довольно-существенное вознагражденіе за добросовѣстное и чистосердечное обѣщаніе, которое она должна была въ скоромъ времени произнести передъ алтаремъ, и эту сумму, сверхъ-того, она надѣялась имѣть совершенно въ своихъ рукахъ, а именно, для личнаго и отдѣльнаго ея употребленія, независимо отъ надзора, долговъ и обязательствъ своего будущаго мужа. Къ-сожалѣнію, надо прибавить, что леди Сесилія утѣшала себя надеждою почти немедленнаго раздѣла. Объ этомъ она справлялась уже у своихъ задушевныхъ подругъ, изъ которыхъ иныя, зная эти вещи по опыту, увѣряли ее, что ничего не можетъ быть легче и что это дѣлается очень-часто, на основаніи несходства нравовъ. Она разъ какъ-то намекнула объ этомъ предметѣ даже и миссъ Максплейханъ; но ея намекъ былъ принятъ такъ дурно, что она не рѣшилась болѣе повторять его; что касается до графа, ея отца, то я не могу сказать, чтобъ онъ не замѣтилъ въ ней унынія, которое усиливалось, по мѣрѣ приближенія свадьбы. Но такъ-какъ онъ совершенно помирился съ этимъ обстоятельствомъ и былъ въ восторгѣ отъ давно-желаннаго соединенія семейныхъ интересовъ, то ему никакъ не могло прійдти въ голову, чтобъ она могла имѣть какое-нибудь существенное возраженіе противъ этой сдѣлки. Что же касается до ея печальнаго расположенія духа и раздраженнаго состоянія нервовъ, то, безъ-сомнѣнія, думалъ онъ, всякая дѣвушка передъ замужствомъ должна чувствовать то же. Къ-тому же, сама она рѣдко или даже совсѣмъ не упоминала объ этомъ отцу; а если и говорила, то не въ такихъ терминахъ, которые могли бы его встревожить. Короче сказать, судя по всѣмъ признакамъ, дѣло шло совершенно такъ, какъ ему слѣдовало идти; но еслибъ даже и вышло иначе, то скоро возникли такія обстоятельства, которыя не допустили бы графа обратить свое обыкновенное вниманіе на все, что хоть сколько-нибудь касалось до его дочери. Вопервыхъ, къ этому времени, партія его милости одержала верхъ; но къ безконечному его удивленію, старое его мѣсто лорда главноуправляющаго Королевскимъ Дворомъ занято было кѣмъ-то другимъ! Такъ же точно, занято было мѣсто лорда президента въ Совѣтѣ и всѣ остальныя министерскія мѣста! Передъ обиженнымъ перомъ не подумали даже извиниться; не потрудились даже объяснить ему причины такого феномена, какъ совершенное исключеніе его изъ состава министерства! Первый министръ дѣйствительно ни разу даже и не подумалъ о немъ, составляя министерство, и когда, впослѣдствіи, одинъ почтенный перъ, общій пріятель перваго министра и графа Дреддлинтона, упрекалъ министра за такое невниманіе, то министръ очень-спокойно и ласково изъявилъ свое сожалѣніе, зачѣмъ графъ не увѣдомилъ его о томъ, что онъ, несмотря на свои преклонныя лѣта, все еще расположенъ участвовать въ правленіи, и потомъ прибавилъ, что онъ надѣется еще въ непродолжительномъ времени имѣть возможность воспользоваться драгоцѣнными услугами милорда Дреддлингтона. Вотъ все, что онъ успѣлъ получить отъ этого любезнаго, но безчувственнаго человѣка, и долго графъ находилъ одно только средство успокоенія для своей оскорбленной души, а именно: разъѣзжать по своимъ пріятелямъ, доказывая, что новый лордъ главноуправляющій королевскимъ дворомъ и новый лордъ президентъ Совѣта каждый день обнаруживали яснѣе свою неспособность къ правленію, и что единственная ошибка перваго министра въ трудномъ и отвѣтственномъ дѣлѣ составленія министерства, состояла въ выборѣ двухъ лицъ, назначенныхъ имъ на эти важныя мѣста. Онъ былъ тоже много утѣшенъ и подкрѣпленъ въ эту эпоху досады и обманутаго ожиданія энергическимъ и негодующимъ сочувствіемъ мистера Геммона, уже успѣвшаго пріобрѣсти надъ графомъ большое вліяніе. Вслѣдствіе неожиданной смерти своего собственнаго стряпчаго, графъ взялъ на мѣсто его мистера Геммона и былъ очень-радъ имѣть у себя подъ-рукою человѣка, обладавшаго такимъ положительнымъ, обширнымъ и энергическимъ умомъ, цѣнившаго такъ высоко его собственныя способности, и, что не менѣе важно, человѣка, которому снисходительная фамильярность его милости, ни разу еще ни на одну минуту не позволила упустить изъ виду огромнаго разстоянія, ихъ раздѣлявшаго. Сверхъ-того, дѣйствуя въ качествѣ посредника между Титмаузомъ и графомъ, Геммонъ обнаружилъ совѣстливое чистосердечіе и вѣрность человѣка съ высокой душой, сознающаго свое деликатное и отвѣтственное положеніе. Покрайней-мѣрѣ онъ сильно заботился о соблюденіи интересовъ леди Сесиліи и измѣнялъ, или дѣлалъ видъ, что измѣняетъ условія брачнаго договора, по малѣйшему намеку его милости. Онъ былъ убѣжденъ, что Геммонъ желаетъ и можетъ увлечь Титмауза къ удовлетворенію желаній графа относительно этого договора, гораздо-далѣе той точки, до которой Титмаузъ могъ бы дойдти по собственному расположенію; и дѣйствительно, Геммонъ старался поставить его дочь въ то положеніе, на которое ея высокій санъ давалъ ей полное право.
   Но не этимъ однимъ средствомъ усилилъ и утвердилъ Геммонъ власть свою надъ слабымъ старымъ перомъ. Геммонъ уменьшилъ, какъ мы объяснили это прежде, ежегодную убыль изъ доходовъ его милости, существовавшую такъ долго въ видѣ процентовъ на деньги, взятыя въ займы подъ залогъ. Мало того, онъ сдѣлалъ несравненно-болѣе: онъ далъ средство графу, такъ-сказать, шагнуть въ новую сферу, въ которой онъ могъ обнаружить свою способность къ веденію важныхъ и сложныхъ дѣлъ, значительно увеличить свои денежныя средства и вмѣстѣ пріобрѣсти большой вѣсъ и большую популярность.
   Англія около того времени, о которомъ я говорю, поражена была какимъ-то торговымъ бѣшенствомъ, которое обнаружилось въ видѣ чудовищной страсти къ Компаніямъ на акціяхъ. Джон-Буль вдругъ забралъ себѣ въ голову, что никакое торговое предпріятіе, хоть сколько-нибудь важное, не можетъ долѣе быть производимо средствами индивидуальной энергіи, капитала и предпріимчивости. Онъ даже открылъ, что проблескъ этой великой истины онъ имѣлъ еще съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ частное товарищество было принято. Стоило только развить далѣе этотъ принципъ, чтобъ обратить частное товарищество въ публичное и назвать его Компаніею на акціяхъ. Эта свѣтлая идея Джон-Буля произвела скорые и чудесные результаты. Сотни компаній на акціяхъ возникли въ одной столицѣ въ-теченіе одного года. Но тогда возникъ вопросъ: надъ чѣмъ эти великія соединенныя силы должны дѣйствовать? Надо было придумать предпріятія соразмѣрной величины; такъ оно и вышло. Никто не заботился ни на волосъ о томъ, до какой степени дикъ и забавно-несбыточенъ былъ проектъ; стоило только затѣять и возвѣстить его, чтобъ вызвать впередъ изо всѣхъ классовъ общества людей съ деньгами, горящихъ нетерпѣніемъ разбогатѣть и готовыхъ поддерживать спекуляцію до послѣдняго пенни, отдавая свой капиталъ съ безпечностью, которая наказана была самыми плачевными результатами. Всякій болтливый мечтатель, который, по-несчастью, успѣвалъ привлечь на свою сторону двухъ или трехъ слушателей въ Сити, могъ превратить свои затѣи въ "Компанію", такъ же легко, какъ всякой идіотъ можетъ выдуть пузырь изъ мыльной воды. Напримѣръ, одинъ сумасбродь (котораго, конечно, никогда не слѣдовало бы выпускать изъ сумасшедшаго дома) придумалъ планъ для произведенія искусственнаго дождя, черезъ часъ по востребованію, надъ всякимъ пространствомъ земли, окружностью не болѣе трехъ миль въ діаметрѣ; другой затѣялъ доставлять молоко во всѣ дома столицы, такимъ же точно образомъ, какъ доставляется теперь вода, то-есть посредствомъ трубъ, снабжаемыхъ огромнымъ резервуаромъ молока, который онъ предполагалъ устроитъ въ Излинтонѣ, и въ этотъ резервуаръ мильйонъ коровъ должны были доиться днемъ и ночью; третій придумалъ превращать опилки въ твердое дерево, а четвертый -- окружить Лондонъ стѣною въ 20 футовъ толщины и въ 50 -- высоты. Черезъ три дня, по возвѣщеніи каждаго изъ этихъ благонадежныхъ предпріятій, составилось такое же число компаній на акціяхъ, для приведенія ихъ въ дѣйствіе. Прекрасныя конторы наняты были въ Сити; патроны, президенты, вице-президенты, повѣренные, директоры, секретари, повытчики, архитекторы, аудиторы, банкиры, постоянные адвокаты, инженеры, землемѣры и стряпчіе были назначены и имена всѣхъ этихъ чиновниковъ немедленно засіяли ослѣпительнымъ строемъ въ главѣ "Проспектовъ", выставлявшихъ выгоды предпріятія съ такимъ соблазнительнымъ краснорѣчіемъ, противъ котораго никто не могъ устоять, и не позже какъ черезъ недѣлю ужь нельзя было найдти ни одной акціи въ продажѣ. Скоро замѣтивъ выгоду, которую можно было извлечь, разработывая искусно дѣла подобнаго рода, Геммонъ погрузился въ нихъ со всею энергіею и со всѣмъ одушевленіемъ игрока. Онъ втянулъ и мистера Кверка за собой, и такъ-какъ вмѣстѣ они могли располагать вниманіемъ нѣсколькихъ предпріимчивыхъ капиталистовъ въ Сити, то скоро они имѣли на рукахъ пропасть дѣла и пустили въ ходъ двѣ или три блестящія спекуляціи. Мистеръ Геммонъ самъ сочинялъ ихъ Проспекты и такимъ стилемъ, который соблазнилъ бы самого дьявола, заставивъ его рискнуть половиною своего капитала! Одинъ изъ проектовъ состоялъ въ томъ, чтобъ снабдить столицу постояннымъ запасомъ соленой воды, посредствомъ канала, прорытаго со взморья и обведеннаго почти вокругъ всего Лондона, такъ, чтобъ доставить гражданамъ, въ-продолженіе цѣлаго года, роскошь купанья въ морской водѣ. Другое предпріятіе было еще болѣе-необыкновеннаго и любопытнаго рода. Оно состояло въ томъ чтобъ осуществить одно открытіе, съ помощью котораго корабли всякаго рода и всякой величины могли быть снабжаемы способами, посредствомъ одного и того же процеса, чрезвычайно-простаго, дешеваго и удобнаго -- добывать прѣсную воду изъ моря и превращать разсолъ, отдѣляемый при операціи, сразу въ порохъ. Дѣйствительность этого изумительнаго открытія утверждена была тремя славнѣйшими химиками въ Англіи; взятъ былъ патентъ и компанія составилась, чтобъ немедленно привести его въ дѣйствіе. Это предпріятіе было первое, на которое Геммонъ обратилъ вниманіе графа Дреддлинтона, и онъ ослѣпилъ его своими разсказами о важной услугѣ, доставляемой отечеству, и о несметныхъ богатствахъ, которыя ожидаютъ первыхъ, принявшихъ участіе въ дѣлѣ, до такой степени, что его милость изъявилъ очень-нетерпѣливое желаніе быть въ числѣ этихъ первыхъ.
   -- Боже мой, сэръ! говорилъ онъ съ удивленнымъ видомъ: -- до какой высокой точки наука доходитъ! Есть ли какой-нибудь предѣлъ изобрѣтательности человѣка? Сэръ, послѣ этого, можно ожидать, что когда-нибудь, на дняхъ, все на свѣтѣ будетъ открыто.
   -- Конечно, я чувствую всю силу разительнаго замѣчанія вашей милости, отвѣчалъ Геммонъ, слушавшій графа съ видомъ восхищеннаго и почтительнаго вниманія.
   -- Сэръ, это открытіе поистинѣ удивительное; а между тѣмъ, я увѣряю васъ честью, сэръ, я часто думалъ, что нѣчто въ этомъ родѣ было бы очень-желательно, то-есть на счетъ добыванія прѣсной воды изъ соленой, и сомнѣвался только, успѣютъ ли когда-нибудь привести это въ дѣйствіе; но я увѣряю васъ, что вторая часть открытія -- обращеніе разсола въ порохъ, это... это, сэръ... я хочу сказать, это просто изумительно; мало того, это интересно съ живописной и патріотической точки зрѣнія. Подумайте только, сэръ, что наши корабли будутъ доставать порохъ и свѣжую воду изъ тѣхъ морей, по которымъ они плаваютъ! Сэръ, изобрѣтатель заслуживаетъ вознагражденія: объ этомъ, современемъ, надо будетъ доложить Парламенту. Видя, что графъ проходитъ въ сильный восторгъ, Геммонъ выбралъ удобною минуту и объявилъ, что для него было бы очень-лестно и очень-пріятно сдѣлать его милость патрономъ этого гигантскаго предпріятія.
   -- Сэръ!.. сэръ, вы мнѣ дѣлаете очень-большую честь, произнесъ графъ, сконфуженный внезапностью предложенія.
   -- Такъ-какъ въ этомъ предпріятіи, вы сами знаете, милордъ, будутъ участвовать большіе капиталисты, то я, конечно только для формы, долженъ спросить ихъ согласія, прежде чѣмъ что-нибудь сдѣлаю; но я льщу себя надеждою, милордъ, что между ними можетъ быть одно только мнѣніе, когда они узнаютъ о возможности быть удостоенными подпорою имени и вліянія вашей милости.
   Графъ отвѣчалъ на это величавымъ поклономъ, съ довольной улыбкой, и на слѣдующій день получилъ формальное увѣдомленіе отъ гг. Кверка, Геммона и Снапа, съ покорнѣйшею просьбою сдѣлаться патрономъ новаго предпріятія; на что онъ благосклонно изъявилъ свое согласіе и, кромѣ того, очень-охотно обѣщалъ доставить обществу еще нѣсколько знатныхъ именъ изъ числа своихъ пріятелей, людей, которые не имѣли ни малѣйшаго понятія о дѣлахъ какого бы то ни было рода, но были очень-рады выставить себя передъ публикою патронами такого великаго и похвальнаго предпріятія. Тотчасъ по всему королевству распространились программы и объявленія новой компаніи, которая дѣйствительно затмѣвала большую часть современныхъ компаній такими громкими и великолѣпными именами, какъ, напримѣръ, высокопочтеннаго графа Дреддлинтона, кавалера Большаго Креста ордена Бани, члена Королевскаго Общества и пр. и пр.; высокоблагороднѣйшаго гергцога Тактальяна, K. Т. и проч. и проч.; высокопочтеннѣйшаго маркиза Мармелада и пр. и проч. Капиталъ назначили въ одинъ милліонъ и раздѣлили на 10,000 акцій, по 100 ф. каждая. Лорду Дреддлинтону подарено было сто акціи, въ знакъ уваженія и благодарности, отъ главныхъ акціонеровъ. Сверхъ-того, его милость взялъ самъ еще 200 акцій и убѣдилъ разныхъ пріятелей своихъ сдѣлать то же. Менѣе чѣмъ въ три недѣли акціи поднялись на 40 ф. преміи (то-есть каждая акція, за которую считалось заплаченнымъ или дѣйствительно было заплачено 100 ф., могла въ любую минуту быть продана за 140 ф.), и тогда мистеръ Геммонъ представилъ графу вещи въ такомъ видѣ, что убѣдилъ его безъ труда разстаться съ своими акціями, вслѣдствіе чего графъ очистилъ прямаго барыша 12,000 ф. Это показалось ему болѣе похожимъ на волшебство, чѣмъ на результатъ обыкновеннаго торговаго оборота. Уваженіе его къ Геммону росло съ каждымъ поступкомъ этого джентльмена, съ каждымъ словомъ, которое онъ отъ него слышалъ, и онъ позволялъ ему руководить собою рѣшительно во всемъ. Подъ этимъ руководствомъ графъ не замедлилъ принять участіе въ разныхъ другихъ подобнаго рода спекуляціяхъ, которыя такъ сильно заняли его мысли, что почти заставили позабыть о министерской несправедливости. Нѣкоторые изъ его друзей предостерегали его не разъ, чтобъ имъ неслишкомъ вдавался въ такія новыя и обширныя предпріятія, напоминая ему о возможности попасть въ большую отвѣтственность; но надменный видъ, съ которымъ онъ выслушивалъ такіе совѣты, скоро положилъ имъ конецъ. Графъ чувствовалъ себя безопаснымъ въ рукахъ мистера Геммона, составивъ себѣ равно высокое понятіе, какъ о его способности къ дѣламъ, такъ и о его безкорыстіи.
   Обративъ такимъ-образомъ вниманіе на торговые интересы своего отечества, онъ началъ скоро, къ большому удивленію и назиданію многихъ изъ числа своихъ собратій-перовъ, принимать живое участіе въ разсужденіяхъ объ этомъ предметѣ, происходящихъ въ Парламентѣ. Но какъ ни поглощали его вниманіе эти и другія тому подобныя занятія, все пріостановилось съ той минуты, когда назначенъ былъ день, и неочень-далекій, для бракосочетанія его дочери съ мистеромъ Титмаузомъ. Съ этой минуты старикъ почти не сводилъ съ нея глазъ, слѣдя за всѣмъ, что она ни дѣлала, съ особенною, хотя все-таки съ величавой заботою и нѣжностью. Часто усердно и торжественно увѣщевалъ онъ Титмауза, твердя о неоцѣненномъ сокровищѣ, которое онъ ввѣрялъ ему въ особѣ леди Сесиліи, послѣдней представительницы по прямой линіи древнѣшей аристократической фамиліи во всемъ королевствѣ. Безчисленны были наставленія графа насчетъ поведенія Титмауза въ общественной и въ частной жизни; причемъ графъ внушалъ ему съ важностью и съ чувствомъ, что взоры Англіи съ -- этихъ -- поръ будутъ устремлены на него, какъ на зятя графа Дреддлинтона.
  

ГЛАВА V.

   Рано поутру, во вторникъ 1-го апрѣля 18** года, около дома лорда Дреддлинтона, въ Гросвенор-Скверѣ, стали замѣтны слѣды приготовленія къ свадьбѣ. Подруги леди Сесиліи и двѣ или три другія леди, герцогъ и герцогиня Танталлянъ и еще нѣсколько лицъ, которыя должны были провожать свадебный поѣздъ въ церковь, явились къ одиннадцати часамъ, и скоро, вслѣдъ за ними, примчался мистеръ Титмаузъ въ своёмъ кабріолетѣ, мистеръ Титмаузъ, закутанный въ великолѣпную зеленую шинель, которая скрывала блескъ самаго ослѣпительнаго костюма. Онъ занятъ былъ своимъ туалетомъ съ пяти часовъ утра, и результатъ оказался достойнымъ такихъ трудовъ. На немъ надѣтъ былъ голубой фракъ съ бархатнымъ воротникомъ, черные брюки до колѣнъ въ-обтяжку, бѣлые шолковые чулки а jour и бальные башмаки съ золотыми пряжками. Рубашка его была снѣжной бѣлизны и на самой серединѣ ея сіяла великолѣпная брильянтовая брошка. Онъ имѣлъ два жилета: нижній, изъ голубаго атласа (одни только края его были видны), и верхній, бѣлый атласный, роскошно-вышитый узорами; сверхъ этого жилета развѣшена была очень-граціозно блестящая золотая цѣпочка. Волоса, раздѣленные проборомъ посереди головы, завивались кудрями къ вискамъ и сообщали лицу его очень-смѣлое и разительное выраженіе. Онъ былъ въ бѣлыхъ лайковыхъ перчаткахъ, въ новой лоснящейся шляпѣ и держалъ въ рукѣ свою тросточку чернаго дерева съ агатовымъ набалдашникомъ. Несмотря на всѣ старанія Титмауза принять развязный и непринужденный видъ, лицо его было довольно-блѣдно и обращеніе безпокойно. Что касается до невѣсты, она спала не болѣе четверти часа въ цѣлую ночь и одинъ взглядъ въ зеркало убѣдилъ ее въ необходимости послушаться совѣтовъ Аннетъ и слегка нарумяниться. Глаза ея говорили ясно о безсонной тревожной ночи, которую она провела, и во время своего туалета она принуждена была два раза вылить немного летучей соли съ водой. Ей было холодно и она дрожала. Когда, наконецъ, она окончила туалетъ -- какую картину представило ей трюмо: нарядъ -- богатое атласное платье, длинный прелестный кружевной вуаль и вѣнокъ изъ бѣлыхъ помсрапцовыхъ цвѣтовъ, принадлежали невѣстѣ, конечно; но разстроенное, помертвѣлое лицо было ли похоже на лицо невѣсты? Миссъ Максплейханъ залилась слезами, взглянувъ на нее. Когда, въ-сопровожденіи своихъ подругъ, она появилась въ гостиной, графъ Дреддлинтонъ подошелъ и поцаловалъ ее съ безмолвною нѣжностью. Потомъ Титмаузъ подошелъ къ ней съ какимъ-то фальшиво-фамильярнымъ видомъ. "Надѣюсь, что вы совершенно здоровы, душа моя, въ этотъ счастливый день", сказалъ онъ и поцаловалъ ея руку, обтянутую перчаткой. Она не отвѣчала ему, отошла назадъ и опустилась на софу, а вслѣдъ затѣмъ объ явлено было, что экипажи готовы. Графъ повелъ свою дочь внизъ по лѣстницѣ, въ-сопровожденіи двухъ ея подругъ, сѣлъ съ ними вмѣстѣ въ карету и экипажъ помчался къ церкви Сент-Жоржа. Титмаузъ и всѣ остальные отправилось немедленно вслѣдъ за ними. Вѣнчальный обрядъ совершенъ былъ епископомъ Бернардскаго Замка, старымъ пріятелемъ и дальнимъ родственникомъ графа Дреддлинтона. Мнѣ кажется, я какъ теперь еще вижу его осанистую и величественную фигуру, стоящую передъ алтаремъ съ небольшимъ отборнымъ кружкомъ лицъ вокругъ себя, и слышу его чистый, звучный голосъ, читающій вѣнчальную службу. Титмаузъ блѣднѣлъ и краснѣлъ поперемѣнно, но велъ себя, впрочемъ, гораздо-солиднѣе, чѣмъ можно было ожидать. Леди Сесилія опиралась, когда было можно, на перила, и повторяла немногое, что ей слѣдовало сказать едва-слышнымъ голосомъ. Когда Титмаузъ надѣлъ кольцо ей на палецъ, она дрожала, отвернувъ отъ него лицо, по которому катились слезы, и наконецъ закрыла его совершенно платкомъ. Она смотрѣла въ-самомъ-дѣлѣ истиннымъ олицетвореніемъ печали. Графъ Дреддлинтонъ сохранялъ строгій, торжественный видъ. Наконецъ этотъ важный обрядъ былъ оконченъ. Необходимыя записки и подписи совершены были въ ризницѣ, куда всѣ послѣдовали за епископомъ. Титмаузъ взялъ подъ-руку свою жену и повелъ ее на особый подъѣздъ, у котораго стояла коляска графа. Онъ посадилъ ее и вскочилъ самъ вслѣдъ за нею; небольшая толпа, стоявшая вокругъ, чтобъ взглянуть на молодыхъ, раздалась, и они помчались домой. Онъ сидѣлъ въ одномъ углу, она въ другомъ, и оба такъ сильно заняты были собственными своими мыслями, что едва сказали другъ другу два слова во всю дорогу.
   Великолѣпный dejeuner à la fourchette былъ приготовленъ; блестящее общество присутствовало, чтобъ поздравить молодыхъ и графа Дреддлинтона. Около двухъ часовъ леди Сесилія ушла, чтобъ приготовиться къ отъѣзду въ Попльтон-Холь, резиденцію ея отца, въ Гертфордширѣ, гдѣ они должны были провести медовый мѣсяцъ. Никогда еще во всю свою жизнь не была она растрогана такъ сильно, какъ въ минуту прощанія съ миссъ Максплейханъ и съ своими подругами; чувство ея нѣсколько разъ доходило почти до истерики. Дорожный экипажъ мистера Титмауза (щегольская шоколаднаго цвѣта карета, четверкой) стоялъ у дверей; служанка ея милости и его лакей сидѣли въ заднемъ отдѣленіи. Нѣсколько сотъ человѣкъ стояло вокругъ, чтобъ видѣть какъ "счастливая парочка" отправится въ счастливый путь. Графъ повелъ внизъ леди Сесилію въ-coпровожденіи Титмауза, который замѣнилъ свою шляпу нарядною дорожною фуражкой съ золотымъ шнуркомъ вокругъ. Леди Сесилія, повѣсивъ голову, слабой поступью сошла съ крыльца и посажена была въ карету графомъ, котораго она поцаловала съ жаромъ и залилась слезами. Потомъ мистеръ Титмаузъ пожалъ дружески руку своего знатнаго тестя и вскочилъ въ карету; ступеньки были подняты, дверцы захлопнуты, оконныя шторы опущены мистеромъ Титмаузомъ. "Все готово", закричалъ одинъ изъ лакеевъ, карета помчалась и скоро исчезла изъ виду. Леди Сесилія нѣсколько времени оставалась въ какомъ-то оцѣпенѣніи и сидѣла не двигаясь, молча, въ углу кареты; но Титмаузъ къ этому времени довольно ободрился, проглотивъ еще недавно рюмокъ десять шампанскаго. "О моя дорогая, милая, безцѣнная моя душечка!" воскликнулъ онъ нѣжно, цалуя ея холодныя щеки и обнимая рукою за талью. "Теперь вы совершенно моя, не забавно ли это? Мы съ вами мужъ и жена! я никогда еще не любилъ васъ такъ сильно, какъ теперь, моя уточка!" и снова онъ прижалъ свои губы къ ея холодной щекѣ.
   -- Оставьте, оставьте меня, ради Бога! шептала она едва внятно: -- я нездорова, и она слабо старалась освободиться изъ его грубыхъ и буйныхъ объятій, и ея склоненная голова, ея помертвѣлыя щеки вполнѣ подтверждали истину этихъ словъ. Въ такомъ положеніи проѣхала она всю первую станцію. Когда они остановились перемѣнять лошадей, Титмаузъ встрепенулся, передъ тѣмъ едва не задремавъ.
   -- Сесилія, сказалъ онъ: -- если вы такъ нездоровы, то не лучше ли вамъ взять сюда вашу горничную, а я сяду на козлахъ; это было бы гораздо-удобнѣе для васъ, а?
   -- Ахъ, вы бы очень меня одолжили, мистеръ Титмаузъ! отвѣчала она слабымъ голосомъ.
   Ея желаніе было исполнено. Титмаузъ завернулся въ шинель, закурилъ сигару, взлѣзъ на козла и курилъ всю дорогу до самаго Попльтон-Холя.
   Геммонъ былъ однимъ изъ свидѣтелей ихъ отъѣзда въ благополучный путь. Онъ смотрѣлъ на нихъ съ глубокимъ интересомъ и волненіемъ. "Ну", произнесъ онъ мысленно, съ тяжелымъ вздохомъ, когда карета скрылась изъ виду: "покуда недурно. Что-то будетъ далѣе? Игра заваривается и кушъ идетъ крупный!.."
   Жалѣть ли о васъ, или презирать васъ, леди Сесилія, при вступленіи въ этотъ зловѣщій бракъ? Увы! дѣло сдѣлано самымъ хладнокровнымъ и самымъ обдуманнымъ образомъ. По правдѣ сказать, мы ужь собрали передъ собой все нужное, чтобъ рѣшить этотъ вопросъ; но онъ такъ деликатенъ и притомъ такъ печаленъ, что мнѣ кажется лучше не трогать его совсѣмъ.
   Они провели около двухъ недѣль въ Попльтонѣ, а потомъ отправились въ Яттонъ И если читателю любопытно знать какъ мистеръ Титмаузъ и леди Сесилія, его супруга, начали свое брачное поприще, то я могу удовлетворить это любопытство до нѣкоторой степени, предоставивъ письмо, адресованное отъ леди Сесиліи, нѣсколько времени спустя, къ одной изъ своихъ задушевныхъ подругъ. Оно довольно-печально и притомъ такъ вяло и слабо, какъ только можно ожидать отъ женщины съ ея темпераментомъ о способностями; несмотря на то, мнѣ кажется, оно можетъ служить предметомъ довольно-поучительнаго размышленія.

Яттонъ, 28 апрѣля 18** года.

   "Милая Бланка! Судьба, конечно, должна готовить мнѣ въ будущемъ что-нибудь очень-пріятное въ вознагражденіе за то, что я теперь такъ несчастна; но меня утѣшаетъ немного мысль, что я сдѣлала этотъ шагъ единственно въ угодность папенькѣ, который, какъ кажется, считалъ его необходимымъ. Вы знаете, что его всегда очень мучило разъединеніе семейныхъ интересовъ и проч., такъ-что, когда онъ предложилъ мнѣ этотъ, поистинѣ несчастный союзъ, я сочла своею обязанностью повиноваться; да и онъ самъ мнѣ это говорилъ. Конечно, еслибъ не эта причина, мнѣ бы никогда и въ голову не пришло сдѣлать то, что сдѣлано; потому-что, между-прочимъ сказать, еслибъ судьба дѣйствительно опредѣлила мнѣ сойдтись съ этимъ человѣкомъ, то она, безъ-сомнѣнія, должна была приноровить насъ другъ къ другу; но, право, милая Бланка (entre nous), вы не можете себѣ представить, что это за созданіе! Онъ вѣчно куритъ сигары и т. д.; и вслѣдствіе того, не только носитъ вездѣ съ собой отвратительный запахъ табачнаго дыма, но даже, несмотря на всѣ мои предосторожности, когда мы садимся вмѣстѣ въ карету (что, впрочемъ, случается довольно-рѣдко), и за обѣдомъ сообщаетъ этотъ отвратительный запахъ моему платью, и Аннетъ разоряется на l'eau-de-Cologne, опрыскивая мои и свои платья. Онъ имѣетъ, кромѣ-того, разныя отвратительныя привычки, какъ, напримѣръ, ковыряетъ въ зубахъ (очень-часто за обѣдомъ), ѣстъ ножомъ и проч., и онъ безпрестанно запускаетъ пальцы въ свои отвратительные волоса, крутитъ ихъ, и носитъ съ собой гребенку, и иногда причесывается въ каретѣ, передъ тѣмъ, какъ мы выходимъ, у дверей того мѣста, куда мы ѣдемъ обѣдать. Онъ всегда пьетъ очень-много вина и приходитъ послѣдній въ гостиную, и часто въ такомъ положеніи! Я рѣшилась никогда болѣе не возвращаться домой послѣ обѣда съ нимъ вмѣстѣ, даже и тогда, еслибъ намъ случилось выѣхать вмѣстѣ. Несчастный! вѣрно сдѣлалъ какую-нибудь наглость Аннетѣ, потому-что она краснѣетъ всякій разъ, какъ я о немъ говорю, конфузится и смотритъ сердито; но я, разумѣется, не могу у нея спросить о причинѣ. Онъ такой ужасный лгунъ, что нельзя ему повѣрить ни одного слова. Онъ все разсказываетъ, что еслибъ онъ захотѣлъ, то могъ бы жениться на такой-то леди и на такой-то другой, и увѣряетъ, что миссъ Обри умирала отъ любви къ нему. (Я желала бы, дорогая Б., чтобъ она вышла за него замужъ вмѣсто меня: я съ радостью уступила бы ей Яттонъ). Между-прочимъ, надо правду сказать: барскій домъ здѣсь въ-самомъ-дѣлѣ прекрасный домъ, старинный и уютный, и такія чудныя мѣста вокругъ: но мнѣ онъ кажется такимъ скучнымъ -- такъ я несчастна, и никто не думаетъ пріѣхать со мной повидаться, несмотря на то, что тутъ же, возлѣ, живутъ К** и Д** и М**, не далѣе, какъ на одинъ часъ ѣзды отъ насъ. Да и неудивительно; потому-что, еслибъ вы только видѣли, что за народъ здѣсь бываетъ, какіе отвратительные люди! Какой-то унитарскій учитель съ своею женою и дочерью, да какой-то аптекарь и аукціонеръ и т. д., что все, онъ говоритъ, необходимо для поддержанія его интереса въ мѣстечкѣ. И потомъ, онъ ведетъ себя такъ непристойно, такъ безчувственно и непочтительно передъ докторомъ Тэсемомъ -- очень-порядочнымъ человѣкомъ и который, я увѣрена, сочувствуетъ мнѣ -- что онъ едва изрѣдка заходитъ къ намъ, подъ какимъ-нибудь предлогомъ. Я, къ-сожалѣнію, должна вамъ сказать, что мистеръ Титмаузъ имѣетъ такъ же мало деликатности, какъ какая-нибудь кошка или собака, и я слышала, что онъ не платитъ разныхъ долговъ своихъ; теперь оказывается рѣшительно, дорогая Бланка! что алмазный фермуаръ, который это созданіе купило мнѣ, весь поддѣльный!.. Онъ заводитъ собачьи травли въ селѣ, и фермеры его ненавидятъ, потому-что онъ безпрестанно возвышаетъ наемную плату. Я и забыла сказать, между-прочимъ, что одинъ разъ, поутру, онъ имѣлъ неслыханную дерзость распечатать мои письма и сказалъ (мнѣ, право, досадно писать это), что онъ имѣетъ право это дѣлать, потому-что мы съ нимъ составляемъ одно цѣлое! Вслѣдствіе того, я завела для своихъ писемъ особую сумку, которую всегда приносятъ прямо ко мнѣ въ комнату. Боже мой! Каково думать, что право барона современемъ можетъ достаться ему! Вы не можете себѣ представить, какую жизнь онъ ведетъ! (Entre nous), недавно къ нему призывали доктора ставить піявки къ головѣ и, конечно (между нами будь сказано), я знаю, что такія вещи иногда ведутъ къ очень-печальнымъ послѣдствіямъ; но, впрочемъ, ему теперь лучше. Папа до-сихъ-поръ еще ничего не знаетъ объ этомъ; но онъ скоро долженъ узнать и я увѣрена, что между нами долженъ произойдти разъѣздъ, иначе я умру или сойду съ ума! О, какъ благодарила бы я судьбу!.. Но я могла бы еще исписать листа три объ этомъ, а между-тѣмъ, я не успѣла бы вамъ разсказать и сотой доли всѣхъ его gaucheries... Впрочемъ, я думаю, вамъ и такъ ужь надоѣло слышать о нихъ. Еслибъ только онъ оставилъ меня здѣсь, когда поѣдетъ въ Лондонъ! Вы тогда, вѣрно, пріѣдете навѣстить меня, по обѣщанію, а между-тѣмъ, о, дорогая Бланка! какъ я завидую вамъ, что вы не замужемъ и какъ бы я желала опять вернуться къ прежнему положенію! Сожгите это письмо непремѣнно, какъ только прочтете его, и не забывайте вашу несчастную

"Сесилію".

   Леди Бланкѣ Люишемъ.
   Дѣйствительно, надо было затронуть и раздражить не на шутку вялый и флегматическій характеръ леди Сесиліи, чтобъ онъ могъ достичь до такой горечи выраженія, какая мѣстами встрѣчается въ этомъ письмѣ. Оно оттѣняло, конечно, много невыгодныхъ сторонъ характера и поведенія мистера Титмауза; но были другія черты, гораздо-болѣе черныя, о которыхъ несчастная сочинительница письма въ ту пору еще и не знала. Я упомяну мимоходомъ объ одной изъ нихъ. Въ ту самую минуту, когда было приготовлено это письмо, Титмаузъ начиналъ систематическое обольщеніе дочери одного фермера, не вдалекѣ отъ Яттона. Отвратительный, маленькій басурманъ! Но зачѣмъ чернить бумагу дальнѣйшими разсказами о его грубыхъ поступкахъ! Зачѣмъ говорить подробнѣе о томъ убійственномъ дѣйствіи, которое они производили на душу и чувства слабой женщины, слѣпо-вступившей въ такой союзъ?.. Одна ли она такъ поступила?
   Какъ бы ни были велики выгоды богатства или положенія въ свѣтѣ, вовлекающія женщину въ союзъ съ человѣкомъ, на котораго, въ противномъ случаѣ, она смотрѣла бы съ равнодушіемъ или отвращеніемъ, женщина можетъ быть увѣрена, что дѣлаетъ поступокъ обдуманно-дурной, имѣющій послѣдствіемъ, можетъ-статься, на всю остальную жизнь ужасное, неизбѣжное горе, за которое не въ-состояніи вознаградить ее даже и самое достиженіе предположенной цѣли. Какъ по нашимъ законамъ, такъ и по здравому смыслу, при всякомъ поступкѣ человѣка слѣдуетъ предполагать, что онъ имѣлъ въ виду естественное и необходимое послѣдствіе того, что онъ дѣлаетъ, даже и въ такомъ случаѣ, еслибъ онъ сдѣлалъ поспѣшно, тѣмъ болѣе, если сдѣлалъ обдуманно; а потому, когда прійдется испытывать эти послѣдствія, то ужь пусть онъ не жалуется. Союзъ, въ родѣ того, о которомъ мы говорили, ведетъ къ совершенному разрушенію нѣжнаго, прекраснаго зданія женскаго сердца. Онъ сбиваетъ съ пути благороднѣйшія стремленія ея милой природы, онъ унижаетъ, развращаетъ ее совершенно и ставитъ безвозвратно на степень низшаго существа. На мѣстѣ прежней ея простоты, на мѣстѣ прежней невинности, остается одно бездушное лицемѣріе. Влеченія сердца, ненаходя себѣ правильныхъ цѣлей и выходовъ, смотря по степени ихъ первобытнаго развитія, или вянутъ и совсѣмъ исчезаютъ и она ужь болѣе не женщина; или ведутъ ее прямо къ грубой чувственности, можетъ-быть, даже, наконецъ, къ открытому разврату -- и тогда она изгоняется навсегда изъ круга женскаго пола. О, горе, горе той, которая не хочетъ помнить, что не въ вѣнкѣ изъ бѣлыхъ цвѣтовъ заключается все отличіе добродѣтели отъ порока!
   Еслибъ леди Сесилія была женщина съ живою чувствительностью или съ пылкимъ сердцемъ, она бы давно можетъ-быть сошла съ ума. Какъ бы то ни было, впрочемъ, и несмотря на всю флегму ея темперамента, когда, вслѣдствіе близкаго, ежедневнаго столкновенія съ своимъ мужемъ, самыя грязныя стороны характера и привычекъ его обратили на себя вниманіе этой женщины, мысль, что имъ надо жить вмѣстѣ цѣлую жизнь, стала для ней нестерпима и возбудила въ сердцѣ чувство дѣятельной ненависти, отвращенія непреодолимаго. Она съ-часу-на-часъ, становилась чувствительнѣе къ существенному ужасу ихъ положенія. Слабая подпора, которую она искала въ той мысли, что все это было слѣдствіемъ необходимости, скоро обрушилась. Несчастная знала сама, что это была неправда! Что касается до Титмауза, то съ самаго начала онъ не заботился ни о чемъ, кромѣ-того, чтобъ сдѣлаться мужемъ будущей баронессы Дрелинкуртъ; но не одно достоинство и не одинъ блескъ такого союза съ послѣднимъ членомъ старшей линіи своего рода заставляли его желать такого союза: много способствовали къ тому серьёзныя и неоднократныя увѣренія Геммона, что это было какимъ-то таинственнымъ образомъ необходимо для прочности его собственнаго положенія. Впрочемъ, еслибъ леди Сесилія, вмѣсто такой худой и непривлекательной, холодной, безжизненной и надменной женщины, была красавица чувствительная и милая, съ блестящими талантами и съ очаровательнымъ обращеніемъ, то разница для мистера Титмауза, безь-сомнѣнія, была бы очень-невелика, потому-что, такое свѣтлое существо, въ-отношеніи къ нему, стояло бы всегда окруженное невидимою, но непроницаемою преградою утонченнаго изящества, которая исключила бы навсегда всякую возможность сообщества и сочувствія. Говоря о леди Сесиліи, Титмаузъ не могъ не замѣтить, что она его презирала и избѣгала во всѣхъ возможныхъ случаяхъ. Никто, увидѣвъ ихъ просто, не могъ бы подумать, что это мужъ и жена. Онъ не скрывалъ нисколько, по-крайней-мѣрѣ въ кругу короткихъ пріятелей, своего желанія, чтобъ возрастающая старость и болѣзни графа ускорились, а примѣтно-слабое здоровье леди Сесиліи шло къ упадку, затѣмъ, чтобъ онъ могъ скорѣе наслѣдовать баронство Дрелинкуртъ.
   Черезъ мѣсяцъ послѣ того, какъ молодые пріѣхали въ Яттонъ, дѣла и разныя другія причины заставили Титмауза вырваться изъ этого очаровательнаго уединенія и возвратиться въ Лондонъ. Леди Сесилія, конечно, предпочитала бы оставаться въ Яттонѣ, но приличіе требовало, чтобъ молодые супруги возвратились въ свѣтъ не порознь, а вмѣстѣ; и потому она должна была ѣхать съ нимъ въ столицу, гдѣ ихъ ожидала новая квартира, нанятая въ Улицѣ Парка, очень-просторная, очень-изящная и меблированная очень-великолѣпно однимъ извѣстнымъ моднымъ обойщикомъ, которому дана была полная воля. Въ одну минуту, они оба очутились въ вихрѣ моднаго свѣта. Лордъ Дрелинкуртъ давалъ ряды обѣдовъ въ ихъ честь, то же дѣлали многіе изъ ихъ знатныхъ родственниковъ и знакомыхъ, и мистеръ Титмаузъ, въ надлежащее время отвѣчалъ на ихъ гостепріимство. Его первый званый обѣдъ произошелъ съ большимъ блескомъ. Не менѣе четырехъ перовъ съ женами, находилось въ числѣ гостей. Мистеръ Титмаузъ повелъ къ обѣду герцогиню Танталлянъ, съ головы до ногъ пылавшую въ брильянтахъ. Герцогъ заключалъ арьергардъ съ леди Сесиліей, и это великолѣпное происшествіе на другой день поутру возвѣщено было въ столбцахъ услужливой Авроры. Нѣсколько времени мистеръ Титмаузъ занималъ свое новое и блестящее положеніе въ свѣтѣ съ нѣкоторымъ приличіемъ и самоотверженіемъ; но мало-по-малу, когда онъ началъ привыкать къ нему, старые вкусы его ожили, и леди Сесилія, сидя въ гостиной послѣ обѣда вмѣстѣ съ другими дамами, имѣла иногда удовольствіе слышать урывками долетавшіе до нихъ изъ столовой звуки его знаменитаго подражанія голосамъ разныхъ животныхъ. Раза два даже онъ настаивалъ, возвратясь въ гостиную и находясь немножко навеселѣ, чтобъ ему позволили повторить всѣ свои штуки при дамахъ. Желая нравиться въ обществѣ, онъ не щадилъ трудовъ, чтобъ пріобрѣсти разнаго рода рѣдкіе таланты. Съ этою цѣлью онъ бралъ по нѣскольку разъ въ недѣлю уроки въ такъ-называемой бѣлой магіи, въ которой онъ скоро оказалъ большіе успѣхи. Онъ выучился показывать удивительныя штуки на картахъ и на костяхъ, ѣсть носовые платки, заставлять рюмки съ виномъ замѣтно проваливаться сквозь плотные столы и совершать разные другіе изумительные подвиги искусства. Черезъ нѣсколько времени, онъ успѣлъ собрать вокругъ себя кружокъ людей, которые не только терпѣли эти забавы, но и показывали, что находятъ въ нихъ огромное удовольствіе. Только въ такомъ обществѣ могъ находить Титмаузъ хотя малѣйшее удовольствіе; но леди Сесилія удалялась изъ этого круга совершенно, часто даже безъ всякаго предлога, безъ всякаго извиненія. Невоздержныя привычки и неправильный образъ жизни Титмауза скоро заставили этихъ супруговъ занимать особыя спальни -- мѣра, необходимая тѣмъ болѣе, что почти каждый день, то клубъ, то Палата, то другія причины задерживали Титмауза очень-долго, позволяя ему вернуться домой не прежде ночи, или, лучше сказать, ранняго утра.
   Однажды утромъ, около 11 часовъ, это было въ концѣ іюня, Титмаузъ, окончивъ завтракъ, за который онъ всегда садился; одинъ, часто не видавъ своей жены цѣлый день, развѣ случайно и мелькомъ, при встрѣчѣ въ передней или на лѣстницѣ, или когда они принуждены были ѣхать вмѣстѣ на званый обѣдъ -- вошелъ въ библіотеку, чтобъ насладиться безъ помѣхи своею роскошною хука {Индійскій чубукъ. Прим. перев.}. Библіотека эта была просторная и красивая комната. Всѣ стѣны въ ней заняты были полками изъ рѣзнаго дуба, очень-старинной и любопытной работы, принадлежавшими прежнему жильцу дома, отъ котораго Титмаузъ купилъ ихъ и потомъ ужь сталъ думать, какъ бы наполнить книгами. Съ этой цѣлью въ виду, ему по-счастью, пришло въ голову, увидавъ объявленіе о продажѣ какой-то библіотеки съ аукціона, что была бы очень-хорошая спекуляція предупредить ожидаемую публику и купить библіотеку гуртомъ, по частному уговору. Такъ онъ и сдѣлалъ. Купилъ книги за очень-дешевую цѣну и тотчасъ же отослалъ ихъ къ переплетчику съ приказаніемъ переплести какъ можно красивѣе и разнообразнѣе. Творенія были, конечно, довольно-пестраго содержанія: Старые адресъ-календари, "Поэма молодыхъ дамъ и джентльменовъ", "Готовые счислители", "Истолкователь Додриджа", Правила Свѣтскаго Обращенія, 200 романовъ, дешеваго изданія, десятка два книгъ о кухонномъ искусствѣ, въ тройныхъ экземплярахъ, Наука Воины, Шарады, Интеллектуальная Система Кедворса, путешествія, словари, сборники театральныхъ пьесъ, Трактаты о Политической Экономіи и о Танцовальномъ Искусствѣ и Приключенія Знаменитыхъ Разбойниковъ. Еслибъ эти почтенныя творенія могли хоть сколько-нибудь чувствовать то отличіе, которымъ они были такъ неожиданно удостоены, то они не имѣли бы права роптать на отсутствіе всякаго дальнѣйшаго вниманія къ нимъ со стороны ихъ умнаго и даровитаго обладателя. Комнату освѣщало большое окно, выходившее на улицу балкономъ. До половины отворенное, оно пропускало тихую струю воздуха, а сильный свѣтъ его смягченъ былъ полуопущенными сторами и широкими, ситцовыми гардинами. На крышкѣ камина стояли двѣ или три небольшія алебастровыя статуэтки и великолѣпно-изукрашенные французскіе часы. Одно, что можно было замѣтить непріятнаго въ библіотекѣ, это -- запахъ, царствующій обыкновенно въ комнатахъ, назначенныхъ для куренія табаку. Сюда также перенесены были многія изъ вещей, описанныхъ нами на прежней квартирѣ его въ Альбани. Надъ каминомъ повѣшена была картина, изображающая боксёровъ, а портретъ занималъ такое же мѣсто въ столовой. Самъ мистеръ Титмаузъ сидѣлъ въ широкомъ, пунцовомъ халатѣ и въ жолтыхъ туфляхъ. Воротникъ его рубашки былъ разстегнутъ и откинутъ на плечи, и оставлялъ на виду большое количество волосъ песчанаго цвѣта подъ бородой и на шеѣ. По правдѣ сказать, онъ былъ очень-похожъ на какого-нибудь безстыднаго проказника-лакея, въ отсутствіе своего господина вздумавшаго нарядиться въ господское платье и подражать его лѣниво-небрежнымъ манерамъ. Онъ лежалъ на софѣ, съ своею хука въ лѣвой рукѣ, а возлѣ него, на столѣ, лежала газета и 8 или 10 писемъ, изъ числа которыхъ всего 2 или 3 только были распечатаны. Въ. ту самую минуту, когда онъ, откинувъ назадъ голову съ видомъ спокойнаго наслажденія, медленно испускалъ струю табачнаго дыма, вошелъ съ покорнымъ видомъ лакей и доложилъ о приходѣ гостя, мистера Геммона.
   -- Какъ поживаете Геммонъ? Раненько, а? началъ Титмаузъ, не двигаясь съ мѣста, съ большимъ хладнокровіемъ и безпечностью. Мистеръ Геммонъ сдѣлалъ ему обыкновенный отвѣтъ и сѣлъ въ кресла, придвинутыя слугою, почти прямо напротивъ мистера Титмауза, такъ-что еслибъ этотъ послѣдній былъ человѣкъ наблюдательный, то могъ бы замѣтить признаки чего-то необыкновеннаго въ раскраснѣвшемся лицѣ и нетерпѣливомъ, тревожномъ взорѣ и принужденномъ обращеніи своего гостя.
   -- Сегодня, я думаю, будетъ чертовски-жарко! воскликнулъ Титмаузъ, снова выпустивъ изо рта струю табачнаго дыма.-- Между-прочимъ, прибавилъ онъ вслѣдъ затѣмъ, съ довольно-самоувѣреннымъ видомъ:-- тутъ есть одно письмо Снапа; я только-что распечаталъ его. Этотъ человѣкъ, послѣ всего, что случилось, пишетъ ко мнѣ, какъ-будто ни въ чемъ не бывало; проситъ, чтобъ я ему выхлопоталъ мѣсто, на жалованьи отъ правительства. Ха, ха! Я бы желалъ знать, на что онъ способенъ?
   -- На то, что онъ есть и ни на волосъ болѣе, отвѣчалъ Геммонъ съ горькою улыбкою, просматривая письмо Снапа, которое Титмаузъ вручилъ ему, несмотря на то, что сверху написано было: секретно, и Геммонъ, безъ-сомнѣнія, былъ послѣдній человѣкъ въ мірѣ, которому Снапъ желалъ бы, чтобъ его просьба была извѣстна.
   -- Были вы въ Палатѣ вчера вечеромъ? спросилъ Геммонъ: -- засѣданіе продолжалось очень-долго. Лордъ Бульфнигъ произнесъ очень-сильно рѣчь...
   -- Да, хорошо, очень, только ужь больно-длинно и слишкомъ-много этихъ проклятыхъ чиселъ, до которыхъ, клянусь Юпитеромъ, никому изъ насъ дѣла нѣтъ, отвѣчалъ Титмаузъ, томно и вяло. Къ этому времени онъ повернулся лицомъ къ мистеру Геммону; правая рука и нога его свѣшены были небрежно на другую сторону софы.
   -- Леди Сесилія здорова, я надѣюсь?
   -- Не могу вамъ сказать: я не видалъ жены цѣлую недѣлю, лѣниво проговорилъ Титмаузъ. Я позвоню и спрошу, если вамъ угодно, прибавилъ онъ съ принужденной улыбкой.
   -- Гмъ, мой милый Титмаузъ, замѣтилъ Геммонъ съ любезнымъ видомъ и съ восхитительно-льстивою улыбкою: -- я надѣюсь, что вы не даете леди Сесиліи справедливаго повода къ ревности, а? Вы не должны употреблять во зло вашу извѣстную власть надъ прекраснымъ поломъ.
   Мистеръ Титмаузъ прищуривъ глаза, безмолвно выпустилъ изо рта струю табачнаго дыма и неизъяснимо-сладкая улыбка мелькнула на лицѣ его.
   -- Вы не должны неглижировать ея милостью, Титмаузъ, продолжалъ Геммонъ, тихонько покачивая головой съ видомъ заботливаго вниманія.
   -- Клянусь, я не думаю этого дѣлать!... Обязанности свѣтской жизни, знаете, и проч отвѣчалъ Титмаузъ медленно, прищуривъ глаза и говоря съ видомъ человѣка, обремененнаго сплиномъ. Затѣмъ послѣдовало довольно-долгое молчаніе.
   -- Нельзя ли намъ будетъ поговорить наединѣ, какихъ-нибудь полчаса, не болѣе, но такъ, чтобъ намъ не помѣшали опросилъ наконецъ мистеръ Геммонъ.
   -- Гмъ, вотъ видите ли, мой учитель пѣнія будетъ въ началѣ перваго, сказалъ Титмаузъ, поворачиваясь, чтобъ взглянуть на часы, стоявшіе на крышкѣ камина.
   -- О, мы вѣроятно успѣемъ кончить гораздо-ранѣе, если никто намъ не помѣшаетъ. Не угодно ли, я позвоню, а вы прикажите. Съ этими словами, Геммонъ дернулъ за ручку звонка.
   -- Если кто-нибудь станетъ спрашивать, сказалъ Титмаузъ вошедшему слугѣ:-- отвѣчать: нѣтъ дома -- слышите? покуда этотъ джентльменъ не уйдетъ. Человѣкъ поклонился и вышелъ; но когда онъ затворилъ за собой дверь, Геммонъ, въ свою очередь, подошелъ тихонько и заперъ ее на замокъ, причемъ Титмаузъ, немножко-изумленный, вынулъ свою хука на минуту изо рта и посмотрѣлъ съ безпокойствомъ на Геммона, въ лицѣ котораго онъ замѣтилъ тогда въ первый разъ, какъ ему показалось, что-то необыкновенное.
   -- Эге! мистеръ Геммонъ! да мы начинаемъ чертовски секретничать! замѣтилъ онъ, слабо улыбаясь и слѣдя съ удивленнымъ видомъ за всѣми движеніями Геммона. Онъ началъ курить гораздо-сильнѣе прежняго и глядѣлъ пристально на серьёзное лицо своего гостя.
   -- Мой милый Титмаузъ, началъ Геммонъ, подвигая свое кресло поближе и говоря съ серьёзнымъ, ласковымъ видомъ: -- не дивитесь ли вы, иногда, разсуждая о поворотѣ счастія, которое вознесло васъ на такое блестящее положеніе?
   -- Да, въ-самомъ-дѣлѣ, это изумительно! необыкновенно! отвѣчалъ Титмаузъ довольно-робко.
   -- Да, сэръ, чудесно! неслыханно! Вамъ завидуютъ тысячи-тысячъ людей! Такая вещь, какъ съ вами, случается разъ или два въ нѣсколько столѣтій, да и того, можетъ-быть, не будетъ. Вы не можете себѣ представить, съ какимъ восхищеніемъ я смотрю на это -- на этотъ блестящій результатъ моихъ долгихъ трудовъ и неутомимой преданности вашей пользѣ. Онъ остановился.
   -- О, да, клянусь Богомъ! Это все совершенно-справедливо, отвѣчалъ Титмаузъ съ небольшимъ трепетомъ, набивая снова свою трубку.
   -- Могу ли я надѣяться, мой милый Титмаузъ, что я заслужилъ право, чтобъ меня считали до нѣкоторой степени единственнымъ строителемъ и виновникомъ вашего необыкновеннаго счастія... вашимъ первѣйшимъ, постояннѣйшимъ другомъ?
   -- Вотъ, видите ли, мистеръ Геммонъ, я вамъ не разъ ужь говорилъ, что я какъ-нельзя-болѣе благодаренъ за всѣ ваши услуги... клянусь вамъ Богомъ, я не лгу, отвѣчалъ Титмаузъ. Выраженіе его лица становилось съ каждой минутой серьёзнѣе; онъ приподнялся на диванѣ и продолжалъ курить, обративъ лицо прямо на мистера Геммона, который продолжалъ.
   -- Такъ-какъ я не имѣю привычки, мой милый Титмаузъ, вертѣться около цѣли и говорить обиняками, то позвольте мнѣ высказать вамъ откровенно мою надежду на то, что вы считаете мои услуги достойными вознагражденія.
   -- О, да, конечно, разумѣется, произнесъ Титмаузъ, слегка мѣняясь въ лицѣ: -- все, что я въ-состояніи буду сдѣлать. Но, къ-несчастію, я теперь... гмъ, въ такомъ чертовски-стѣсненномъ положеніи... Впрочемъ, если хотите, я, пожалуй, поговорю съ лордомъ Бульфинчемъ или съ другими людьми, и выпрошу вамъ что-нибудь... хотя, конечно, я этого не сдѣлаю для Снапа... чортъ его возьми, Снапа! Вы не можете себѣ представить, продолжалъ Титмаузъ, тревожно: -- на какой короткой ногѣ я стою съ лордомъ Бульфинчемъ! Онъ жметъ мнѣ руку, когда мы встрѣчаемся съ нимъ въ прихожей, божусь вамъ, жметъ...
   -- Премного вамъ обязанъ, мой милый Титмаузъ, за ваши любезныя предложенія; но я самъ могу имѣть нѣкоторое политическое вліяніе, когда мнѣ вздумается употребить его въ дѣло, отвѣчалъ Геммонъ важно.
   -- А что касается до денегъ, перебилъ Титмаузъ съ жаромъ... если вы этого хотите, чортъ возьми!... но развѣ вы не знаете въ какомъ затруднительномъ положеніи я самъ теперь нахожусь...
   -- Мой милый сэръ, возразилъ Геммонъ, лицо котораго становилось мрачнѣе и мрачнѣе, помѣрѣ того, какъ онъ продолжалъ:-- дѣло, которымъ мы теперь заняты, для насъ обоихъ въ высшей степени важно, и потому прошу васъ, будемъ-те разсуждать о немъ хладнокровно. Я намѣренъ сообщить вамъ сейчасъ одну вещь, которую вы не позабудете до самаго дня вашей смерти. Готовы ли вы меня выслушать?
   -- О, какъ же... какъ-нельзя-лучше готовъ!... О, Господи Боже мой!... Стрѣляйте, отвѣчалъ Титмаузъ. Онъ вынулъ мундштукъ своей хука изо рта, и держа его пальцами лѣвой руки, нагнулся впередъ, разинулъ ротъ и уставилъ глаза на Геммона.
   -- Хорошо, мой милый Титмаузъ; въ такомъ случаѣ, я буду продолжать. Я не стану требовать отъ васъ тайны, не только потому, что я вполнѣ полагаюсь на вашу честь, но также и потому, что вы не можете открыть никому на свѣтѣ того, что я вамъ скажу, не подвергнувъ себя немедленной и совершенной гибели.
   -- Право, это удивительно! Чортъ возьми, мистеръ Геммонъ, вы меня пугаете ужаснѣйшимъ образомъ! произнесъ Титмаузъ, блѣднѣя все болѣе и болѣе, по мѣрѣ того, какъ въ немъ оживлялось воспоминаніе о кой-какихъ таинственныхъ намёкахъ, сдѣланныхъ ему Геммономъ, ужь очень-давно, въ Яттонѣ, насчетъ какой-то власти, которую онъ имѣетъ надъ нимъ.
   -- Подумайте немножко: вы теперь членъ Парламента, неоспоримый владѣлецъ богатаго имѣнія, мужъ женщины высокаго сана, послѣдней, прямой представительницы одной изъ самыхъ гордыхъ, древнихъ и знатныхъ фамилій Великобританіи; вы сами, стойте вторымъ, по порядку наслѣдства, къ древнѣйшему баронству въ Англіи и, по всей вѣроятности, будете современемъ дѣйствительный лордъ Дрелникуртъ -- и все это по моей милости. Онъ остановился.
   -- Хорошо; извините меня, мистеръ Геммонъ, я слышу, хоть впрочемъ... гмъ, (не во гнѣвъ вамъ будь сказано) я, хоть зарѣжьте не могу понять на какого чорта вы мѣтите, сказалъ Титмаузъ, крутя пальцами свои волосы и поглядывая на Геммона съ большимъ безпокойствомъ. Нѣсколько минутъ мистеръ Геммонъ продолжалъ глядѣть очень-торжественно и безмолвно на Титмауза и потомъ продолжалъ:
   -- А между-тѣмъ, въ-сущности, вы не болѣе имѣете права быть тѣмъ, чѣмъ вы кажетесь, чѣмъ васъ считаютъ -- или владѣть, чѣмъ вы теперь владѣете: я говорю, имѣете права не болѣе того несчастнаго мальчишки, который, послѣдній разъ чистилъ трубу въ этомъ каминѣ!
   Трубка упала изъ рукъ Титмауза на полъ и онъ не дѣлалъ ни малѣйшаго движенія, чтобъ ее поднять, но сидѣлъ, пристально смотря на Геммона съ лицомъ почти такимъ же блѣднымъ, какъ воротникъ его рубахи.
   -- Я замѣчаю, что вы взволнованы, мистеръ Титмаузъ, произнесъ Геммонъ ласково.
   -- Чортъ-возьми, надѣюсь, что да, отвѣчалъ Титмаузъ невнятно. Онъ попробовалъ сдѣлать недовѣрчивую улыбку, по попытка не удалась. Волненіе его достигло до такой степени, что онъ всталъ, открылъ шкапъ возлѣ софы, вынулъ оттуда графинъ водки съ рюмкой, налилъ рюмку до верху и выпилъ ее однимъ духомъ.
   -- Да вы ее шутите, мистеръ Геммонъ, а? Онъ снова болѣзненно искривилъ лицо, пытаясь улыбнуться.
   -- Боже меня упаси! мистеръ Титмаузъ.
   -- Такъ, пробормоталъ Титмаузъ: -- но почему же я не имѣю права на всѣ эти вещи? Ихъ далъ мнѣ законъ; а законъ можетъ дѣлать все, что ему угодно.
   -- Отчего и почему, этого не знаетъ никто на свѣтѣ, кромѣ меня; а если вы захотите, то никто и не узнаетъ; мало того, я даже постараюсь, если вы сегодня поутру согласитесь на мои условія, постараюсь даже лишить самого себя возможности доказать то, что теперь я могу доказать въ любое время, когда мнѣ угодно.
   -- Боже мой, мистеръ Геммонъ! воскликнулъ Титмаузъ, проводя рукой торопливо по вспотѣвшему лбу; волненіе его видимымъ образомъ возрастало.-- Какую вы хотите сумму? пробормоталъ онъ вслѣдъ затѣмъ и посмотрѣлъ съ такимъ видомъ, какъбудто бы боялся услышать отвѣтъ.
   -- Если вы хотите знать мои условія, я скажу вамъ прямо: это такія условія, на которыя я буду настаивать неизмѣнно; они давно рѣшены въ моемъ умѣ; я непреклоненъ и, видитъ Богъ, не отступлю отъ нихъ ни на шагъ. Я требую, вопервыхъ: засѣдать въ Парламентѣ представителемъ Яттона на слѣдующій годъ и послѣ того, попеременно съ вами; а вовторыхъ, я требую, чтобъ вы немедленно отдѣлили мнѣ и записали формально, на мое имя, 2,000 ф. годоваго дохода на всю жизнь, изъ вашихъ...
   Титмаузъ вскочилъ на ноги и ударилъ кулакомъ но столу, произнося страшное проклятіе. Онъ стоялъ съ минуту, потомъ кинулся на софу, бормоча про-себя то же самое проклятіе. Геммонъ не шевельнулъ ни однимъ мускуломъ, но устремилъ пристальный взоръ на Титмауза. Ихъ обоихъ можно было сравнить съ испуганнымъ кроликомъ и съ грознымъ боа-констрикторомъ.
   -- Да это все штуки! проклятыя штуки! воскликнулъ онъ наконецъ, вскакивая снова и поглядывая очень-дерзко на Геммона.-- Вы плутъ! продолжалъ онъ запальчиво.
   -- Можетъ-быть; но вы, сэръ, вы незаконно рожденный, отвѣчалъ Геммонъ спокойно. Вся фигура Титмауза изобразила ужасъ; онъ дрожалъ всѣмъ тѣломъ.
   -- Ложь!.. это ложь! пробормоталъ онъ, задыхаясь.
   -- Да, незаконнорожденный, повторилъ Геммонъ злобно, уставивъ грозящій палецъ на Титмауза, и вдругъ бѣшенство загорѣлось у него въ глазахъ:-- ты, несчастный, прибавилъ онъ пылко; ты смѣешь мнѣ говорить, что я лгу? ты низкая, подлая тварь!... Взоръ сверкнулъ грозно, но онъ удержался. Титмаузъ сидѣлъ какъ окаменѣлый, покуда Геммонъ вполголоса и съ жестоко-озлобленнымъ видомъ продолжалъ: -- вы обладатель Яттона? вы будущій лордъ Дрелинкуртъ? да, какъ бы не такъ! такой же лордъ, какъ конюхъ на вашей конюшнѣ! Однимъ словомъ я могу заклеймить васъ навсегда, заклеймить, какъ самозванца, какъ простого, дерзкаго плута... чтобъ васъ пинками вытолкали изъ общества, можетъ-быть, сослали на всю жизнь. Боже милостивый! что скажетъ графъ Дреддлинтонъ, когда узнаетъ, что его единственная дочь и наслѣдница замужемъ за... Это убьетъ его, или онъ убьетъ васъ.
   -- Двое могутъ на этомъ помѣриться, прошепталъ Титмаузъ слабо, почти-невнятно. Затѣмъ, произошло минутное молчаніе.
   -- Да полно правда ли все еще это? спросилъ Титмаузъ очень-пониженнымъ голосомъ.
   -- Богъ мнѣ свидѣтель!
   -- Хорошо, воскликнулъ Титмаузъ съ тяжелымъ вздохомъ:-- но въ такомъ случаѣ, вѣдь вы замѣшаны вмѣстѣ со мной; потому-что вѣдь вы сами сейчасъ сказали, что вы все это сдѣлали. Ага! я это помню, мистеръ Геммонъ! Мнѣ самому бы это и въ голову не пришло. А, что вы на это скажете, мистеръ Геммонъ?...
   -- Увы! сэръ, это вамъ не поможетъ, отвѣчалъ Геммонъ съ ужасной улыбкой: -- потому, что я не прежде сдѣлалъ страшное открытіе о вашемъ незаконномъ рожденіи, какъ тогда, когда ужь было поздно: не прежде какъ два мѣсяца спустя послѣ того, какъ я ввелъ васъ (человѣка, котораго я считалъ законнымъ наслѣдникомъ) во владѣніе Яттономъ.
   -- А, ну, не знаю. Но зачѣмъ же вы не сказали этого графу Дреддлинтону? Зачѣмъ вы позволили мнѣ жениться на леди Сесиліи? Клянусь Богомъ, да онъ убьетъ не меня, а васъ! произнесъ Титмаузъ съ жаромъ.
   -- Увы! конечно, я долженъ былъ это сдѣлать, отвѣчалъ мистеръ Геммонъ съ глубокимъ вздохомъ, прибавивъ разсѣянно:-- можетъ быть не поздно еще заслужить прощеніе его милости. Я могу спасти его титулъ отъ униженія... Лордъ Дрелинкуртъ...
   -- О Боже мой! воскликнулъ Титмаузъ невольно и почти безсознательно, устремивъ безсмысленный взоръ на Геммона, который продолжалъ, вздохнувъ еще разъ:-- да, я бы долженъ былъ сказать о томъ графу; но, признаюсь, я былъ увлеченъ чувствомъ жалости, привязанности къ вамъ; а вы, Титмаузъ, такъ-то вы мнѣ отплачиваете! Онъ произнесъ эти слова тономъ печальнаго упрека.
   -- Ну, я вамъ скажу, зачѣмъ же вы на меня напали такъ неожиданно!... Все за разъ!... Этого ни одинъ человѣкъ не вынесетъ!... такія ужасныя новости!...
   -- Повѣрьте сэръ, что для меня было гораздо-больнѣе сообщать вамъ эти новости, чѣмъ для васъ меня слушать!
   -- Такъ вотъ же Богомъ клянусь! воскликнулъ Титмаузъ, вскакивая съ какимъ-то безпечнымъ видомъ и наливая и проглатывая полную рюмку водки:-- не можетъ быть, чтобъ это было правда! Это все выдумки, штуки! Я не... не можетъ быть, чтобъ я былъ незаконный... Да ужь не вы ли, чего добраго, настоящій наслѣдникъ, мистеръ Геммонъ? прибавилъ онъ бойко и щолкнувъ пальцами, обращаясь къ своему гостю.
   -- Нѣтъ, сэръ, не я, отвѣчалъ Геммонъ, спокойно: -- но позвольте мнѣ вамъ сказать, что я знаю гдѣ его можно найдти. Вы поручаете мнѣ отъискать его? спросилъ онъ вдругъ, устремивъ свои свѣтлые, пронзительные зрачки на Титмауза, который тотчасъ же пробормоталъ: "Ахъ Боже мой! нѣтъ, нѣтъ!" и тонъ его голоса и его взоръ при этомъ были такъ смѣшны, что Геммонъ съ трудомъ удержался отъ горькой улыбки.
   -- Вы бы не должны были позволять мнѣ тратить такую пропасть денегъ все это время, если эти деньги мнѣ не принадлежали.
   -- Имѣніе, мистеръ Титмаузъ, было, такъ сказать, въ моемъ распоряженіи, и, остановивъ мой выборъ на васъ, между нѣсколькими другими, думалъ, что я выбралъ джентльмена, человѣка благодарнаго и добросовѣстнаго...
   -- Клянусь вамъ Богомъ, я благодаренъ! перебилъ Титмаузъ съ жаромъ.
   -- Мнѣ стоило черкнуть перомъ строчки двѣ въ тотъ самый день, когда я увидѣлъ васъ въ первый разъ, у Тэг-Рэга, и тамъ, сэръ, въ этой лавкѣ или въ другой какой-нибудь подобной же норкѣ, вы оставались бы до-сихъ-поръ, продолжалъ Геммонъ съ внезапной строгостью, которая совершенно опѣшила Титмауза.
   Говоря это, онъ совсѣмъ и забылъ, что не далѣе, какъ пять минутъ тому назадъ, онъ самъ объяснилъ это дѣло Титмаузу совсѣмъ на другой ладъ. Но самые ловкіе лжецы часто имѣютъ короткую память. Титмаузъ, впрочемъ, былъ до такой степени глупъ, что не обратилъ вниманія на промахъ своего противника; который, тѣмъ не менѣе, самъ замѣтилъ свою оплошность и покраснѣлъ.
   -- Вы извините меня сэръ, произнесъ Титмаузъ, вслѣдъ за тѣмъ, съ видомъ робкимъ и сомнительнымъ:-- не можете ли вы, если только все это не басня, сказать мнѣ: какъ вы это все докажете; потому-что, вы знаете, вѣдь этого мало, что вы такъ говорите: вы знаете, мистеръ Геммонъ?
   -- Конечно, конечно, вы совершенно правы, мистеръ Титмаузъ: ничто не можетъ быть справедливѣе этого требованія, и ваше любопытство будетъ удовлетворено. Предвидя, что ваше природное остроуміе, мой милый сэръ, по всей вѣроятности, заставитъ васъ сдѣлать такое замѣчаніе, я взялъ съ собой два главные документа и вы ихъ увидите, хоть я сомнѣваюсь, поймете ли вы ихъ съ перваго взгляда и въ-состояніи ли будете оцѣнить ихъ важность; но если угодно, я помогу вамъ это сдѣлать.
   Съ этими словами, онъ досталъ свой бумажникъ и вынулъ изъ него осторожно два маленькіе сложенные лоскутка бумаги, которые, послѣ короткаго, предварительнаго объясненія (заставившаго Титмауза дрожать съ ногъ до головы, не сомнѣваясь болѣе въ увѣреніяхъ Геммона), онъ развернулъ и прочелъ. Титмаузъ смотрѣлъ боязливо черезъ его плечо.-- Знакомъ ли мнѣ этотъ почеркъ? спросилъ онъ едва-внятно.
   -- Вѣроятно нѣтъ, отвѣчалъ Геммонъ.
   -- Чертовски-странный почеркъ и какъ мало написано!
   -- Да, правда; и если вы возьмете въ соображеніе...
   -- А что онѣ, обѣ написаны однимъ почеркомъ? спросилъ Титмаузъ, взявъ ихъ дрожащею рукою, между-тѣхмъ, какъ на лицѣ его изображалось отчаяніе.
   -- Какъ эта проклятая гардина заслоняетъ свѣтъ! продолжалъ онъ, взглянувъ на окно. Онъ подошелъ къ ней, какъ-будто бы затѣмъ, чтобъ отдернуть ее въ сторону, но вдругъ отскочилъ отъ Геммона съ бѣшеными жестами, проворно изорвалъ оба листка на мелкія части и выбросилъ ихъ въ окно, гдѣ легкій вѣтерокъ подхватилъ въ ту же минуту и разнесъ на всѣ стороны сверкающіе лоскутки, которымъ никогда не суждено было соединиться снова.
   Совершивъ такой изумительный подвигъ, онъ въ ту же минуту обернулся и, прислонясь спиною къ окошку, смотрѣлъ на Геммона съ отчаяннымъ видомъ боязни и вмѣстѣ торжества, но не говорилъ ни слова. Геммонъ тоже не говорилъ; но -- о! какой взоръ устремилъ онъ на Титмауза, медленно къ нему приближаясь! Тотъ отступилъ въ сторону, подбѣжалъ къ шкапу, съ отчаянною быстротою отворилъ дверцы и точно какъ-будто бы дьяволъ ожидалъ его тамъ, готовый къ услугамъ, въ одинъ мигъ обернулся къ Геммону съ пистолетомъ.
   -- Выстрѣлю, какъ Богъ святъ, выстрѣлю, говорилъ Титмаузъ, задыхающимся голосомъ, взводя курокъ и наводя дуло: -- выстрѣлю, выстрѣлю, разъ! два! Бога ради отойдите! Онъ заряженъ, клянусь вамъ честью, и когда я скажу "три", я выстрѣлю, хоть бы меня за то повѣсили!
   -- Простакъ!... Вы можете положить вашъ пистолетъ, произнесъ Геммонъ, спокойно и рѣшительно, и презрительная улыбка мелькнула на его блѣдномъ лицѣ.
   -- Чортъ возьми! не подходите, не подходите, говорю я вамъ! кричалъ Титмаузъ голосомъ, дрожавшимъ отъ внутренняго волненія.
   -- Вы мнѣ смѣшны съ вашею простотою, продолжалъ Геммонъ, смѣясь. Но смерть была въ его улыбкѣ и Титмаузъ это чувствовалъ какимъ-то инстинктомъ. Онъ держалъ роковое дуло, направленное прямо въ грудь Геммону, но рука его дрожала жестоко, и чудо еще, какъ случайное движеніе его трепещущаго пальца не послало пулю въ сердце противника. Тотъ стоялъ минуты двѣ, смотря пристально и неподвижно на Титмауза, и потомъ, пожавъ плечами, съ горькою улыбкою вернулся на прежнее мѣсто и сѣлъ опять въ кресла. Титмаузъ, однакожь, отказался послѣдовать его примѣру.
   -- Клянусь вамъ Богомъ, сэръ, я не трону ни одного волоса на вашей головѣ, произнесъ Геммонъ серьёзно. Титмаузъ все еще оставался у окна съ пистолетомъ въ рукѣ.-- Зачѣмъ стану васъ трогать? Чего вамъ отъ меня бояться? спросилъ Геммонъ нетерпѣливо.-- Не-уже-ли вы думаете въ-самомъ-дѣлѣ, что вы меня обидѣли? Не-уже-ли вы въ-самомъ-дѣлѣ считаете меня такимъ дуракомъ, чтобъ я вздумалъ повѣрить вамъ въ руки драгоцѣнные подлинники, съ которыхъ вы читали однѣ только копіи, да, копіи, которыя я могу замѣнить черезъ нѣсколько минутъ. Подлинники, повѣрьте мнѣ, лежатъ далеко отсюда и подъ надежнымъ замкомъ.
   -- Я... я... я... не вѣрю вамъ, задыхаясь прошепталъ Титмаузъ, опуская руку, державшую пистолетъ и говоря истинно-жалкимъ тономъ.
   -- Да это ничего не значитъ, любезный другъ, сказалъ Геммонъ, съ адскою улыбкою:-- хоть бы вы даже и въ-самомъ-дѣлѣ не вѣрили. Что вы дуракъ, на-счетъ этого, вы, можетъ-быть, и сами теперь начинаете догадываться; но кромѣ того, вы отъявленный маленькій плутъ -- въ этомъ вы не можете сомнѣваться, послѣ того, что случилось. А? Это была свѣтлая идея, хорошо-задуманная и смѣло-выполненная, я отдаю вамъ полную честь! Къ вашему несчастью только, она не удалась! А потому, вернемся къ дѣлу. Спустите курокъ, спрячьте вашъ пистолетъ въ шкапъ и садитесь на ваше мѣсто, или, черезъ минуту, я иду отъ васъ прямо къ графу Дреддлинтону и въ такомъ случаѣ, вы лучше употребите вашъ пистолетъ, чтобъ размозжить вашу собственную голову, если только въ ней есть мозгъ.
   Титмаузъ, простоявъ минуты двѣ въ нерѣшимости, машинально повиновался, почти готовый плакать громко отъ досады и безсильнаго бѣшенства; и вотъ они съ Геммономъ сѣли опять другъ противъ друга.
   Геммонъ казался спокойнымъ и былъ дѣйствительно въ полномъ присутствіи духа; но какого усилія ему это стоило! потому -- что хоть онъ и увѣрялъ, что изорванные документы были не болѣе какъ копіи, но это было не правда. Тѣ двѣ бумажки, которыя онъ такъ неосторожно довѣрилъ въ руки Титмауза, тѣ двѣ бумажки, которыя Титмаузъ изорвалъ и разсыпалъ по вѣтру, и такимъ образомъ вдругъ разбилъ жезлъ чародѣя, долго имѣвшаго надъ нимъ таинственную и тиранскую власть, были дѣйствительно подлинники. Отчего это случается, и даже очень-нерѣдко, что люди чрезвычайно-хитрые, при самомъ рѣшительномъ кризисѣ своей судьбы, такъ неожиданно, невозвратно и непостижимо себя компрометируютъ? Въ настоящемъ случаѣ, неосторожность Геммона можно объяснить удовлетворительно однимъ только образомъ, а именно: допустивъ, что она происходила отъ слишкомъ-большой безпечности, порожденной его пренебреженіемъ къ Титмаузу.
   -- Убѣдились ли вы теперь, мистеръ Титмаузъ, что вы зависите совершенно отъ моей милости и вмѣстѣ совершенно ея не заслуживаете? произнесъ Геммонъ тихимъ, рѣшительнымъ и попрежнему, довольно-ласковымъ тономъ. Для наблюдательнаго взора, однакожь, наружность Геммона выражала совсѣмъ не то. Какъ ни тихъ, какъ ни успокоителенъ былъ звукъ его голоса, ему казалось, какъ-будто бы онъ въ одинъ мигъ готовъ уничтожить дерзкаго, маленькаго плута, сидѣвшаго передъ нимъ. Но онъ продолжалъ съ удивительнымъ самообладаніемъ.-- Мой милый Титмаузъ, не дѣлайте меня безумно вашимъ врагомъ, врагомъ на цѣлую жизнь; оставьте меня лучше другомъ, вашимъ заботливымъ и могущественнымъ другомъ, всѣ интересы котораго слиты съ вашими собственными. Вспомните все, что я сдѣлалъ и чѣмъ я пожертвовалъ для васъ; какъ я напрягалъ днемъ и ночью всѣ силы своего ума, постоянно полагаясь на вашу окончательную благодарность! О, какія безконечныя уловки долженъ былъ я придумывать и приводить въ дѣйствіе, чтобъ скрыть вашу роковую тайну.... о которой вы скоро узнаете подробнѣе. Впродолженіе послѣднихъ двухъ лѣтъ не пренебрегалъ ли я совершенно своими собственными интересами для соблюденія вашихъ?
   Геммонъ остановился и прибавилъ отрывисто:
   -- Мнѣ стоитъ только поднять палецъ -- и этотъ великолѣпный халатъ, надѣтый на васъ теперь, превратится въ тюремную куртку...
   -- О Господи! Господи Боже мой! вдругъ воскликнулъ Титмаузъ, содрогаясь.-- Я желалъ бы умереть и быть позабытымъ! О, Боже мой! Что мнѣ теперь дѣлать? Онъ ударилъ себя по лбу довольно-сильно.
   -- Сообразите, мистеръ Титмаузъ, хладнокровно, какъ справедливо и какъ умѣренно мое предложеніе! продолжалъ Геммонъ, который, повременамъ, однакожь, мѣнялся въ лицѣ, мелькомъ припоминая свой жестокій промахъ.
   -- Вотъ, еще леди Сесиліи надо выдѣлить 3000 ф. въ годъ! съ жаромъ перебилъ Титмаузъ.
   -- Не ранѣе, какъ послѣ вашей смерти, мой милый, сэръ...
   -- Такъ пусть же она получитъ ихъ сейчасъ; потому-что чортъ меня возьми, если я не влѣплю себѣ пули въ лобъ!
   -- Если такъ, то она не получитъ ни фартинга, потому-что я тотчасъ представлю законнаго наслѣдника...
   -- Ха! воскликнулъ Титмаузъ, издавъ звукъ, похожій на рѣзкій, отрывистый, яростный лай собаки, со всѣхъ сторонъ доведенной до крайности. Онъ бросился на софу и сложилъ руки на груди, сжимая ихъ съ судорожнымъ напряженіемъ.
   -- Не выходите изъ себя понапрасну, мистеръ Титмаузъ. Вы еще можете считать себя однимъ изъ самыхъ счастливыхъ людей на свѣтѣ, попавъ въ такія руки, какъ мои, могу васъ увѣрить. Вы будете еще пользоваться истинно-великолѣпнымъ доходомъ, немногимъ менѣе 9000 ф. въ годъ, потому-что я обѣщаю вамъ поднять доходы Яттона, года черезъ два, до 12 или даже до 13 тысячъ ф. въ годъ, какъ я вамъ часто говорилъ. Я объяснялъ вамъ ужь не разъ, какъ безразсудно-низки наемныя платы, установленныя вашимъ предшественникомъ...
   -- А вы вѣрно забыли, что я занялъ почти 50,000 ф... Что, это по вашему ничего не значитъ?
   -- Да, конечно, вамъ надо будетъ вести себя немножко-поэкономнѣе года два или три -- вотъ и все.
   -- Чортъ возьми, сэръ, я долженъ буду отказаться отъ моей яхты! воскликнулъ Титмаузъ, бѣшено щелкая пальцами.
   -- Да, или отъ Яттона, отвѣчалъ Геммонъ строго.-- Впрочемъ, я во всякомъ случаѣ буду не болѣе какъ вашимъ управителемъ.
   -- Мнѣ не нужно управителя, перебилъ Титмаузъ. Онъ вскочилъ съ софы, подошелъ къ окну и, ставъ спиной къ Геммону, началъ плакать. Геммонъ смотрѣлъ на него нѣсколько минутъ молча; потомъ медленно подошелъ и хлопнулъ его по плечу. Титмаузъ вздрогнулъ.
   -- Довольно, сэръ. Вы, я надѣюсь имѣли время успокоить ваши маленькія чувства; вы должны теперь слушать меня, да и не мѣшкать, сэръ. Время шутить да ребячиться или бабиться прошло. Слушайте, сэръ: уступите мнѣ сейчасъ то, что я требую, или сегодня же я зажгу мину у васъ подъ ногами, которая разорветъ васъ на 10,000 атомовъ и разбросаетъ ихъ далѣе, чѣмъ вы разбросали клочки этой ничтожной бумаги! Слышите ли вы меня?
   Говоря это, онъ схватилъ Титмауза за воротникъ халата и тотъ чувствовалъ, какъ рука, лежавшая у него на горлѣ, сжималась каждую минуту сильнѣе и яростнѣе. Титмаузъ не отвѣчалъ ничего, но смотрѣлъ на Геммона съ лицомъ полнымъ отчаянія и страха.
   -- Повремените еще, продолжалъ Геммонъ, глухимъ, напряженнымъ тономъ голоса: -- повремените еще -- и вы пропали! Съ васъ сорвутъ это яркое платье, васъ выгонятъ изъ этого великолѣпнаго дома на улицу или въ тюрьму!... Если я выйду изъ этой комнаты... а я не намѣренъ ждать долѣе... я вамъ говорю, если я уйду отъ васъ, не получивъ яснаго и письменнаго согласія на мои условія, то я отправляюсь сейчасъ же къ графу Дреддлинтону и разскажу ему все, разскажу, какой грязный самозванецъ пролѣзъ...
   -- О, мистеръ Геммонъ! сжальтесь надо мной! воскликнулъ Титмаузъ, дрожа какъ осиновый листъ, и наконецъ, постигая вполнѣ, какая страшная опасность ему угрожала.
   -- Сжальтесь вы сами надъ собой.
   -- О, да, да, я сдѣлаю все, что вы требуете, я сдѣлаю, клянусь Богомъ!
   -- Я радъ это слышать, сказалъ Геммонъ, опуская свою руку съ воротника Титмауза и, принимая снова ласковый тонъ, онъ прибавилъ:-- ахъ, Титмаузъ, Титмаузъ! какая ужасная была бы сцена, еслибъ вашъ благородный тесть узналъ... Увы! Вамъ пришлось бы бѣжать... Богъ знаетъ куда! Графъ тотчасъ развелъ бы васъ съ леди Сесиліей...
   -- Вы не можете себѣ представить, какъ я люблю леди Сесилію! воскликнулъ Титмаузъ, прерывающимся голосомъ.
   -- Да; но стала ли бы она васъ любить, еслибъ она знала кто вы и что вы?
   -- О, Боже мой, Боже мой! Я люблю, люблю леди Сесилію!
   -- Такъ доставайте же перо, чернила и бумагу, если вы не хотите потерять ее навсегда.
   -- Извольте, мистеръ Геммонъ, сказалъ Титмаузъ, торопливо подходя къ своему пюпитру на столѣ и съ судорожною поспѣшностью вынимая оттуда тетрадь писчей бумаги и перо.-- Не напишете ли лучше вы сами, мистеръ Геммонъ? сказалъ онъ вдругъ: -- у меня рука дрожитъ. Боже мой! мнѣ ужасно-дурно; я готовъ подписать все, что вамъ угодно.
   -- Это, я думаю, въ-самомъ-дѣлѣ, будетъ лучше, отвѣчалъ Геммонъ, садясь на стулъ и обмакивая перо въ чернильницу: -- это сократитъ время. Онъ началъ писать, приговаривая, отъ времени до времени: -- да, Титмаузъ, благодарите Бога, что теперь все кончилось. Теперь ужь не во власти будетъ... ни графа Дреддлинтона... ни другаго кого... разорить васъ... отправить васъ въ ссылку... отнять у васъ вашу благородную жену...
   -- О, нѣтъ, нѣтъ! Вы знаете, что леди Сесилія клялась передъ алтаремъ сохранять меня въ счастіи и въ несчастіи, въ богатствѣ и въ бѣдности, перебилъ Титмаузъ въ мукахъ сильнаго страха.
   -- Да, Титмаузъ; но, говоря это, она не знала съ кѣмъ она говоритъ...
   -- Какъ, развѣ это не считалось бы дѣйствительнымъ? воскликнулъ Титмаузъ, совершенно-уничтоженный.
   -- Намъ не зачѣмъ разсуждать о случаѣ, который не можетъ возникнуть, мой милый Титмаузъ, отвѣчалъ Геммонъ, посмотрѣвъ на него пристально и потомъ продолжая писать.-- Эта бумага становится, какъ говорятъ моряки, вашимъ якоремъ спасенія. Благодаря ей, вы останетесь... обладателемъ Яттона... этого великолѣпнаго дома... мужемъ леди Сесиліи... и въ свое время займете постоянное мѣсто между наслѣдственными пэрами. Теперь, мистеръ Титмаузъ, подпишете ваше имя и положите навсегда конецъ вашимъ опасеніямъ...
   Титмаузъ нетерпѣливо схватилъ и перо дрожащею рукою приложилъ свою подпись подъ тѣмъ, что Геммонъ написалъ.-- Вы подпишете это тоже, а? спросилъ онъ робко.
   -- Конечно, мой милый Титмаузъ... и Геммонъ, подумавъ съ минуту, подписалъ тоже свое имя.-- Теперь мы оба обязаны другъ другу; мы друзья на всю жизнь. Позвольте мнѣ пожать вашу руку, мой дорогой мистеръ Титмаузъ, чтобъ повершить нашъ уговоръ.
   Геммонъ съ искреннимъ и дружескимъ видомъ взялъ обѣ руки Титмауза, которому, въ тревогѣ и волненіи, ни разу и въ голову не пришло просить мистера Гемона позволить ему прочесть то, что онъ написалъ.
   -- Уфъ! Боже мой! воскликнулъ онъ, испуская тяжелый вздохъ.-- Теперь все это, кажется, какъ-будто бы было во снѣ. Теперь, я начинаю себя чувствовать опять похожимъ на кое-что... Да все ли теперь кончено?
   -- Даю вамъ мое честное слово, отвѣчалъ Геммонъ, кладя руку на сердце:-- если только вы исполните то, къ чему вы сегодня обязались.
   -- Будьте спокойны, я ручаюсь вамъ честью, сказалъ Титмаузъ, кладя руку на сердце съ такимъ торжественнымъ видомъ, какой онъ въ-состояніи только былъ принять.
   Мистеръ Геммонъ сложилъ бумагу и спряталъ ее въ портфёль.
   -- Я былъ немножко-похитрѣе васъ, а? Титмаузъ? сказалъ онъ добродушно.-- Какъ вы могли предполагать, чтобъ я былъ такъ простъ, принесъ вамъ подлинные документы! прибавилъ онъ съ совершеннымъ спокойствіемъ въ голосѣ и въ чертахъ лица.
   -- А гдѣ же они? спросилъ робко Титмаузъ.
   -- У одного банкира, въ двойномъ желѣзномъ сундукѣ, съ тремя разными замками.
   -- Боже! Но, разумѣется, вы бросите ихъ въ огонь, когда я исполню свое обязательство.
   Геммонъ посмотрѣлъ на него съ минуту, не рѣшаясь какой отвѣтъ ему сдѣлать на этотъ неожиданный вопросъ.
   -- Мой милый Титмаузъ, сказалъ онъ наконецъ:-- я буду съ вами откровененъ... я долженъ ихъ сохранить; но никакой человѣческій глазъ не увидитъ ихъ никогда, кромѣ моего собственнаго.
   -- Ахъ, Боже мой! Извините меня, однакожь... пробормоталъ Титмаузъ безпокойно.
   -- Положитесь смѣло на мою честь, Титмаузъ. Развѣ вы имѣли когда-нибудь причину въ ней сомнѣваться?
   -- Нѣтъ, никогда; это совершенная правда; по почему же вы мнѣ не довѣряете?
   -- Гмъ! Развѣ вы позабыли? Развѣ я не ввѣрился вамъ... какъ вы полагали, прибавилъ Геммонъ проворно, едва-едва опять не давъ промаха: -- и когда вы думали, что вы держите у себя въ рукахъ настоящіе документы?
   -- Ахъ, да, сказалъ Титмаузъ, краснѣя до ушей:-- но вѣдь это дѣло прошлое.
   -- Вы должны положиться на мою честь, и я скажу вамъ сейчасъ почему. Что могло быть легче для меня, какъ сжечь передъ вами двѣ новыя копіи и увѣрить васъ, что это были дѣйствительно подлинники; а между-тѣмъ я этого не хотѣлъ сдѣлать.
   -- Да, конечно, я понимаю, отвѣчалъ Титмаузъ, который, впрочемъ, очень-худо понялъ о какомъ случаѣ говоритъ ему Геммонъ.-- Все это такъ; но вотъ видите ли, извините меня, мистеръ Геммонъ, сказало, Титмаузъ, нерѣшительно возвращаясь, какъ Геммонъ думалъ, къ тому же предмету: -- но вы говорили, что-то такое о законномъ наслѣдникѣ.
   -- Конечно, такая особа существуетъ, я увѣряю васъ.
   -- Да; но такъ-какъ мы съ вами теперь поладили и стали друзьями на всю жизнь, а? что же намъ теперь дѣлать съ этимъ человѣкомъ? (между нами будь сказано).
   -- Объ этомъ теперь нечего заботиться. Да никогда и не прійдется заботиться ни вамъ, ни мнѣ. Для васъ должно быть довольно и того, что вы пользуетесь саномъ и богатствомъ, принадлежащими другому. Боже милостивый! Я не могу не напомнить вамъ: вы представьте себѣ побочнаго сына башмачника на мѣстѣ высокопочтеннаго лорда Дрелинкурта; между-тѣмъ, какъ настоящій лордъ Дрелинкуртъ тѣмъ временемъ... Но что я говорю! теперь, въ эту самую минуту, томится бѣдняжка въ неизвѣстности и въ нуждѣ!
   -- Ну, по моему мнѣнію, вѣдь онъ ужь привыкъ къ этой нуждѣ... такъ, стало-быть, оно не можетъ быть для него слишкомъ-тягостно... Но я думаю, мистеръ Геммонъ, нельзя ли намъ будетъ устроить какъ-нибудь, чтобъ его... завербовали въ матросы... или записали въ солдаты?.. Гораздо бы лучше, знаете, устранить его подальше съ дороги, лучше для насъ обоихъ.
   -- Сэръ, отвѣчалъ Геммонъ, очень-серьёзно и даже съ какимъ-то грустнымъ, озабоченнымъ видомъ: -- предоставьте будущее мнѣ. Я сдѣлалъ всѣ нужныя распоряженія и самъ ужь впутался въ дѣло изъ-за васъ въ очень-сильной степени; и единственный человѣкъ на свѣтѣ, который можетъ разстроить мои распоряженія -- это вы сами.
   Въ эту минуту кто-то легонько постучалъ въ двери.-- "Убирайтесь къ чорту!" закричалъ Титмаузъ, съ гнѣвнымъ нетерпѣніемъ; но мистеръ Геммонъ, который самъ торопился уйдти, подошелъ къ дверямъ и, отворивъ ихъ, впустилъ высокаго, красиваго лакея, съ напудренной головой и въ голубой съ желтымъ ливреѣ. Онъ вошелъ въ комнату и почтительно доложилъ Титмаузу, что синьйоръ Сольфа дожидается его ужь болѣе получаса.
   -- А, я, я не буду пѣть сегодня. Пускай приходитъ завтра, сказалъ Титмаузъ и слуга ушелъ.
   -- Прощайте, мистеръ Титмаузъ, очень-нужныя занятія ждутъ меня въ конторѣ, и потому я долженъ васъ оставить. Согласны ли вы совершить всѣ нужные акты, когда бумаги у меня будутъ готовы? Я велю изготовить ихъ немедленно.
   -- О, да! и онъ прибавилъ, понизивъ голосъ: -- но смотрите, мистеръ Геммонъ, чтобъ никто не зналъ почему. Вы понимаете?
   -- Будьте спокойны. Прощайте, мистеръ Титмаузъ, отвѣчалъ Геммонъ, застегивая свой сюртукъ. Затѣмъ онъ взялъ перчатки, шляпу и, пожавъ руку Титмаузу, черезъ минуту очутился на улицѣ.
   Тамъ онъ испустилъ длинный, тяжелый вздохъ, на одну минуту, неболѣе, освободившій его стѣсненную грудь отъ долго-задержаннаго бѣшенства, досады, оскорбленнаго самолюбія и дикаго страха, отъ которыхъ грудь его едва не разрывалась. Что это такое съ нимъ сдѣлалось? Какое неожиданное и ужасное несчастье его постигло? И что, какъ не его собственное, непостижимое дурачество было тому причиною? Его собственная кукла прибила его, повергла его ницъ! Просперо дозволилъ Калибану выманить изъ рукъ своихъ волшебный жезлъ! О чемъ онъ думалъ, довѣряя подлинники Титмаузу? Геммонъ терялся въ напрасныхъ догадкахъ, чтобъ объяснить себѣ такое легкомысліе и такую оплошность, при одномъ воспоминаніи о которыхъ, идя по улицѣ, онъ скрежеталъ зубами отъ ярости и досады. Черезъ нѣсколько минутъ онъ разсудилъ, что сожалѣніе безполезно и что о будущемъ, не о прошедшемъ, надо думать, и именно о томъ, какъ ему справиться съ новыми положеніемъ вещей, возникшихъ такъ неожиданно. Все, на что онъ могъ надѣяться съ этихъ поръ, была его власть надъ страхами и опасеніями глупца. Если разсудить хорошенько, однакожь, былъ ли онъ существенно и дѣйствительно въ худшемъ положеніи противъ прежняго? Еслибъ документы были цѣлы, а Титмаузъ, несмотря на то, вздумалъ заупрямиться, то могъ ли Геммонъ имѣть надъ нимъ вліяніе болѣе-дѣйствительное, чѣмъ теперь, когда онъ успѣлъ увѣрить Титмауза, что документы эти продолжаютъ существовать? И въ томъ и въ другомъ случаѣ, еслибъ Титмаузъ захотѣлъ рѣшительно сопротивляться, не равно ли трудно было бы для Геммона поддержать законность сдѣлки, имъ предположенной? Съ другой стороны, могла ли такая значительная убыль изъ доходовъ Титмауза оставаться долгое время скрытою отъ его тестя, графа Дреддлинтона, который и такъ ужь нѣсколько разъ обнаруживалъ сильное безпокойство на-счетъ финансовъ своего зятя, Титмауза? Можно ли было ожидать, чтобъ графъ согласился, въ какомъ бы то ни было случаѣ, на подобную вещь? А потомъ, что, если Титмаузъ, вслѣдствіе минутной причуды, или подъ вліяніемъ вина, проговорится графу объ этой сдѣлкѣ и при этомъ или скроетъ, или обнаружитъ-настоящую причину, на которой Геммонъ основалъ такую огромную претензію? Боже милостивый! думалъ Геммонъ: ну, что, если графъ въ-самомъ-дѣлѣ узнаетъ о настоящемъ положеніи дѣла? Какое дѣйствіе произведетъ на него такое ужасное открытіе?
   При этомъ смѣлая мысль пришла въ голову мистеру Геммону: что, еслибъ ему самому, такъ сказать, взять быка за рога? предупредить Титмауза и увѣдомить графа о страшномъ бѣдствіи, постигшемъ его и леди Сесилію? Геммонъ содрогнулся всѣмъ тѣломъ, при одной мысли о сценѣ, которая должна была произойдти. Но какую существенную пользу можно будетъ изъ этого извлечь? Когда первый ударъ минуетъ и если старикъ переживетъ его, то обладаніе такимъ важнымъ секретомъ не дастъ ли Геммону полную власть надъ графомъ, котораго оно сдѣлаетъ послушнымъ исполнителемъ желаній Геммона?
  

ГЛАВА VI.

   Цѣль, которую Геммонъ имѣлъ въ виду съ самаго начала и на которую взоръ его былъ устремленъ неуклонно, среди всѣхъ запутанныхъ извилинъ пути, состояла въ томъ, чтобъ утвердить себя навсегда въ высшей сферѣ общества. Онъ зналъ, какъ-нельзя -- лучше, что еслибъ ему только разъ удалось попасть въ кругъ политической жизни, его силы и способности непремѣнно и быстро заставили бы отличить его отъ другихъ. Имѣя въ годъ 2000 ф. независимаго дохода, онъ сталъ бы на твердомъ основаніи. Но выше и далѣе этихъ плановъ былъ одинъ свѣтлый предметъ надеждъ и желаній, который, оставаясь недостигнутымъ, могъ уничтожить въ глазахъ его цѣну всего остальнаго. То былъ союзъ съ миссъ Обри. Сердце трепетало въ его груди при одной мысли о такомъ происшествіи. Какой эффектъ могло бы произвести на это прекрасное, чистое, великодушное, но гордое созданіе (потому-что гордою она всегда ему казалась) извѣстіе, что онъ, Геммонъ, обладаетъ средствами... "Ба! Проклятый Титмаузъ!"... произнесъ Геммонъ самъ-про-себя и лицо его вдругъ поблѣднѣло при мысли, что эти средства болѣе не существовали. "Развѣ рѣшиться... но нѣтъ, это было бы почти невозможно и вмѣстѣ опасно до крайности!" Погруженный въ эти размышленія, онъ вздрогнулъ, увидѣвъ передъ собою лакея графа Дреддлинтона. Графъ ѣхалъ мимо и, замѣтивъ Геммона, велѣлъ каретѣ остановиться возлѣ троттуара, чтобъ сказать Геммону нѣсколько словъ. Это случилось на Оксфордской Улицѣ, по дорогѣ къ Сити.
   -- Сэръ... мистеръ Геммонъ! Здравствуйте сэръ! произнесъ графъ съ маленькими признаками удивленія, даже досады.-- Скажите, сдѣлайте милость, не случилось ли какого-нибудь несчастія?...
   -- Несчастія? Извините, милордъ... перебилъ Геммонъ, краснѣя замѣтно и смотря съ удивленіемъ на графа.
   -- Вы не имѣете обыкновенія, мистеръ Геммонъ, забывать свое обѣщаніе. Маркизъ, я и господа директоры, мы всѣ ждали въ конторѣ цѣлый часъ.
   -- Боже милостивый! Милордъ... я уничтоженъ! сказалъ Геммонъ, вдругъ припоминая уговоръ, сдѣланный съ графомъ.-- Я позабылъ все на свѣтѣ въ сильномъ припадкѣ дурноты, который случился со мною неожиданно въ домѣ одного кліента въ Бейзватерѣ. Я могу только просить прощенія, милордъ...
   -- Сэръ, этого довольно. Одинъ взглядъ на ваше лицо оправдываетъ васъ совершенно. Сдѣлайте одолженіе, садитесь со мною въ карету и скажите, куда вамъ угодно, чтобъ я васъ отвезъ. Я къ вашимъ услугамъ, по-крайней-мѣрѣ, на одинъ часъ; долѣе этого времени я не могу обѣщать, потому-что долженъ побывать въ Палатѣ. Вы помните, сегодня должны быть предложены наши два биля...
   Старый лордъ былъ такъ настойчивъ, какъ только позволяла ему учтивость. Видя, что нечего дѣлать, Геммонъ сѣлъ съ нимъ въ карету и назвалъ Контору Компаніи Пороха и Прѣсной Воды, въ Лётбюри, въ надеждѣ застать еще тамъ кого-нибудь изъ джентльменовъ, ожиданіе которыхъ онъ такъ непріятно обманулъ. Кучеръ въ ту же минуту повернулъ головы лошадей по направленію къ этому мѣсту.
   -- Сэръ, сказалъ графъ, послѣ долгихъ разспросовъ о свойствѣ и причинѣ внезапной болѣзни мистера Геммона: -- не можете ли вы мнѣ объяснить, между-прочимъ, что такое значитъ сопротивленіе милорда Тедполя вторичному чтенію нашего биля, подъ No 2-мъ?
   -- Мы не предложили ему акцій, милордъ -- вотъ весь секретъ. Я видѣлъ его нѣсколько дней тому назадъ, и онъ развѣдывалъ у меня объ этомъ предметѣ. Но вы понимаете, милордъ, въ такой компаніи, какъ наша...
   -- Сэръ, я очень-хорошо понимаю и одобряю вполнѣ вашу осторожную разборчивость. Да, сэръ, въ дѣлахъ подобнаго рода необходимо прежде всего обезпечить довѣріе публики; а для этого очень-важно, чтобъ никто, кромѣ лицъ, извѣстныхъ по своей высокой... Между-прочимъ, мистеръ Геммонъ, какъ идутъ акціи Золотого Яица? Совѣтуете вы мнѣ продать?
   -- Подождите, милордъ, еще немножко. Мы черезъ нѣсколько дней пустимъ въ ходъ публикацію самаго блестящаго рода, которая должна непремѣнно поднять цѣну акцій, и тогда будетъ время продать. Ваша милость изволили ужь подписать актъ?
   -- Сэръ, я подписалъ его на прошедшей недѣлѣ, въ субботу, вмѣстѣ съ милордомъ Мармеладомъ. Вотъ видите ли, мистеръ Геммонъ, я не хотѣлъ бы оставить участіе въ этой компаніи слишкомъ-скоро; но вполнѣ полагаюсь на васъ...
   -- Милордъ, я слѣжу неусыпно за интересами вашей милости.
   -- Кстати, не угодно ли вамъ обѣдать со мною завтрашній день? Мы будемъ совершенно одни и мнѣ хочется, чтобъ вы мнѣ объяснили подробно настоящее положеніе собственности мистера Титмауза, потому-что, сказать вамъ по правдѣ, до меня ужь раза два доходили слухи, которые начинаютъ немножко меня безпокоить...
   -- Можетъ ли быть что-нибудь несчастнѣе этого случая, милордъ! Я ужь обѣщалъ обѣдать въ разныхъ мѣстахъ слѣдующіе три дня сряду, если только болѣзнь не заставитъ меня просидѣть дома все это время, отвѣчалъ Геммонъ въ такомъ явномъ волненіи, которое для многихъ людей, на мѣстѣ графа Дреддлинтона, было бы очень-нетрудно замѣтить въ ту же минуту.
   -- Сэръ, мнѣ очень жаль это слышать. Позвольте мнѣ надѣяться, что на слѣдующей недѣлѣ я буду болѣе-счастливъ. Есть нѣсколько предметовъ, о которыхъ я желалъ бы съ вами посовѣтоваться. Когда вы видѣли въ послѣдній разъ мистера Титмауза?
   -- Позвольте припомнить, милордъ... я... кажется, не видалъ его съ прешедшаго понедѣльника. Въ ту пору мы встрѣтились съ нимъ случайно въ одномъ изъ отдѣленій Палаты Депутатовъ, гдѣ, между-прочимъ, онъ бываетъ довольно-часто.
   -- Я очень-радъ это слышать, отвѣчалъ графъ довольно-важно и, какъ Геммону показалось, съ небольшимъ удивленіемъ или даже сомнѣніемъ. Вслѣдствіе того, онъ вообразилъ себѣ, что графъ, вѣроятно, получилъ новыя извѣстія о какихъ-нибудь дикихъ проказахъ своего благонадежнаго зятя и желалъ узнать отъ него подробнѣе объ этомъ предметѣ.
   -- Будьте, между-прочимъ, такъ добры, сэръ, напишите сегодня же стряпчимъ генерала Эполетта и потрудитесь увѣдомить ихъ, что я желаю заплатить немедленно 12,000 ф., взятыхъ у генерала подъ залогъ. Сдѣлайте мнѣ одолженіе, сэръ, займитесь этимъ дѣломъ теперь же, потому-что я встрѣтилъ генерала недавно, за обѣдомъ: я, можетъ-быть, ошибся, но мнѣ показалось, что онъ на меня смотритъ, какъ-будто бы съ намѣреніемъ дать мнѣ почувствовать, что я его должникъ. Вы понимаете, сэръ, это мнѣ надоѣло и я хочу развязаться съ нимъ какъ можно скорѣе.
   -- Будьте спокойны, милордъ, это будетъ сдѣлано непремѣнно сегодня же, отвѣчалъ Геммонъ, несмотря на все свое безпокойство, едва удерживаясь отъ улыбки при видѣ возрастающихъ признаковъ финансовой спеси въ графѣ, пустые сундуки котораго наполнялись быстро и неожиданно разными оборотами, совершенными подъ руководствомъ Геммона. Покуда они говорили, карета подъѣхала къ дверямъ конторы и Геммонъ вышелъ, а графъ, которому доложили, что всѣ джентльмены, оставленные имъ въ конторѣ, ужъ разъѣхались, отправился далѣе. Мистеръ Геммонъ скоро оставилъ томный видъ больнаго, принятый имъ въ присутствіи графа Дреддлинтона, и занялся съ рѣшительною энергіею множествомъ важныхъ и трудныхъ предметовъ, преимущественно касавшихся до разныхъ компаній, одна изъ которыхъ въ-особенности требовала величайшаго старанія и искусства, чтобъ не допустить ее преждевременно лопнуть. Нужно было тоже сбыть съ рукъ много запоздалаго дѣла ихъ фирмы и потомъ написать нѣсколько писемъ по частнымъ дѣламъ графа и мистера Титмауза. Мало того, предметы гораздо болѣе-важные требовали немедленнаго вниманія: надо было вести защиту по дѣлу о подкупѣ на выборахъ, грозившему пенею въ 4,000 ф., и по другимъ подобнымъ же дѣламъ, заведеннымъ противъ гг. Блёдсека, Мёдфлинта и проч. Наконецъ, ему жестоко надоѣдалъ и сильно безпокоилъ его одинъ искъ о соблазнѣ, объявленный, нѣсколько дней тому назадъ, противъ Титмауза. Геммону ужасно не нравилось это послѣднее дѣло, по содержанію своему очень-грязное, и онъ старался всѣми силами устроить мировую. На каждый изъ этихъ предметовъ обратилъ онъ должное вниманіе и около семи часовъ, сильно-утомленный, вернулся домой. Тамъ, пообѣдавъ на-скоро, онъ началъ писать секретныя инструкціи мистеру Френкпледжу, для составленія актовъ, необходимыхъ по случаю сдѣлки его съ Титмаузомъ. Это заняло у него недолго времени; окончивъ, онъ запечаталъ пакетъ и бросился на диванъ. Тревожныя думы мелькали у него въ головѣ, соединенныя съ предчувствіемъ, что его судьба приближается къ рѣшительному кризису. Снова и снова припоминалъ онъ всѣ происшествія этого дня: разговоръ съ Титмаузомъ, уничтоженіе своихъ документовъ, и проклиналъ свое собственное, непостижимое дурачество, почти вслухъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, однакожь, онъ не могъ не вспомнить съ тайной гордостью и торжествомъ чудесное присутствіе духа и удачную ловкость, съ которыми онъ встрѣтилъ такой неожиданный, странный и важный случай. Но какое дѣйствіе будетъ имѣть уничтоженіе этихъ документовъ на успѣхъ другихъ, тайныхъ плановъ его, связанныхъ съ переходомъ Яттона въ руки Титмауза? Этотъ вопросъ причинялъ Геммону много затрудненія и страха. Затѣмъ, касательно уступки ему 2,000 ф. годоваго дохода съ имѣнія яттонскаго, онъ съ безпокойствомъ припомнилъ нѣсколько словъ, сказанныхъ графомъ недавно насчетъ намѣренія освѣдомиться въ-подробности о состояніи имущества своего зятя. Что, еслибъ онъ захотѣлъ дѣйствительно это сдѣлать? Могла ли быть скрыта отъ него причина новой и такой сильной убыли въ доходахъ Титмауза; а если и могла, то какъ объяснить ему это дѣло? "О, пропади оно!" думалъ Геммонъ; мнѣ кажется сама судьба влечетъ его къ роковой развязкѣ!
   "Слѣдуетъ ли мнѣ", думалъ онъ далѣе, "дожидаться, покуда отъ меня потребуютъ отвѣта и тогда опрокинуть его милость съ одного выстрѣла? Но это будетъ имѣть видъ, какъ-будто бы я зналъ все съ самаго начала, и мало ли какая отвѣтственность, гражданская и уголовная, можетъ упасть на меня въ подобномъ случаѣ! Или, выбравъ удобную минуту заблаговременно, вбѣжать къ графу съ ужасомъ и смущеніемъ на лицѣ и сообщить ему тайну, какъ открытіе только-что сдѣланное? Но, клянусь Богомъ, это дѣло и такъ ужь имѣетъ наружность очень-неблагообразную! Что же будетъ, если, въ добавокъ ко всему остальному, откроется еще это послѣднее обстоятельство? Какой шумъ поднимется въ свѣтѣ! Гроза упадетъ на мою голову -- первую, если я не употреблю всѣхъ возможныхъ предосторожностей. Открытіе убьетъ стараго лорда почти навѣрно; а что касается до его дочери, то она можетъ потерять совершенно-небольшую долю разсудка, полученную отъ природы."
   Переходя отъ этого предмета къ другимъ, Геммонъ обозрѣлъ мысленно всѣ свои остальныя отношенія къ графу, которыя запутывались со дня на день сильнѣе и становились довольно-опасны. Онъ вовлекъ стараго лорда въ разныя торговыя спекуляціи, успѣвшія уже заставить многихъ людей смотрѣть на Геммона довольно-сомнительно, какъ на человѣка, обдуманнымъ, систематическимъ образомъ извлекающаго выгоду изъ общей маніи къ химерическимъ предпріятіямъ. Въ-самомъ-дѣлѣ, посредствомъ ловкихъ, но неочень-добросовѣстныхъ оборотовъ, Геммонъ успѣлъ положить въ карманъ графа около 40,000 ф., но при этомъ впуталъ его въ такую отвѣтственность, о которой тотъ и во снѣ не мечталъ, да которой Геммонъ и самъ не предвидѣлъ. Затѣмъ, онъ утѣшалъ себя надеждою на близкое избраніе въ члены Парламента, обѣщанное ему при слѣдующихъ выборахъ, и на эту часть условія своего съ Титмаузомъ онъ рѣшился настаивать буквально. Къ тому времени онъ долженъ былъ выручить изъ связей своихъ съ разными компаніями такую сумму, которая, даже независимо отъ дохода съ яттонскаго имѣнія, дала бы ему возможность выйдти изъ товарищества господъ Кверка, Геммона и Снапа и бросить, по-крайней-мѣрѣ, хоть практику этого ремесла.
   Мистеръ Геммонъ былъ человѣкъ съ могучимъ умомъ, одаренный силами и способностями самаго высокаго рода, для развитія и для обнаруженія которыхъ онъ чувствовалъ, что его настоящее положеніе въ обществѣ слишкомъ-тѣсно. Чувство это мучило его долго и наконецъ заставило вдаться въ рядъ дерзкихъ, но ловко-задуманныхъ плановъ и предпріятій, которые занимали его все время съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ въ первый разъ, сталъ тайнымъ властителемъ судьбы Титмауза. Честолюбіе этого человѣка не имѣло границъ. Успѣй онъ только пробиться въ ту сферу, гдѣ его силы могли быть обнаружены и должнымъ образомъ оцѣнены, онъ нашелъ бы въ себѣ всѣ нужныя способности къ управленію политическими дѣлами самаго обширнаго размѣра. Съ другой стороны, можно сказать утвердительно: будь Геммонъ добрый человѣкъ, онъ могъ бы сдѣлаться и великимъ. Но вернемся къ предметамъ, въ ту пору занимавшимъ его дѣятельный умъ. На одномъ изъ нихъ всѣ его мысли останавливались съ какимъ-то особеннымъ, тревожнымъ интересомъ; то были отношенія его съ семействомъ Обри, и всякій разъ, какъ имя это приходило ему въ голову, одно прелестное видиніе возникало передъ нимъ, какъ образъ ангела. Миссъ Обри была первая женщина, возбудившая въ немъ любовь, разумѣя подъ этимъ словомъ стремленіе, очищенное отъ грубой чувственности оцѣнкой умственнаго и нравственнаго достоинства въ любимомъ предметѣ. При одной мысли о возможности союза съ этою женщиною, онъ чувствовалъ себя, такъ сказать, возвышеннымъ надъ самимъ собою. Красота ея наружности и очаровательная прелесть обращенія, присоединяясь ко всему остальному, доводили его страсть до степени совершеннаго ослѣпленія. Несмотря на все, что происходило въ Яттонѣ, онъ продолжалъ посѣщать семейство Обри попрежнему, и въ эту пору былъ на довольно-короткой ногѣ со всѣми; но онъ вёлъ себя такъ осторожно и такъ умѣлъ владѣть собой, что не подалъ никому изъ нихъ ни малѣйшаго повода подозрѣвать свои чувства; а съ другой стороны, ничего такого не случилось, что могло бы сдѣлать ему хотя малѣйшій намёкъ на отношенія миссъ Обри къ мистеру Делямиру. Онъ употреблялъ безконечныя старанія, чтобъ сохранить добрую славу въ Вивьенской Улицѣ, съ большимъ искусствомъ изображая, отъ времени до времени, свое презрѣніе къ поведенію и характеру Титмауза и отвращеніе, съ которымъ исполнялъ свои обязанности къ этому джентльмену. Въ Яттонѣ онъ всегда дѣйствовалъ съ большой осторожностью и тайною, такъ, чтобъ съ своей стороны не подать ни малѣйшаго повода къ обидѣ доктору Тэсему, которому онъ, порой, жаловался по секрету на тѣ поступки мистера Титмауза, которые внушены были самимъ Геммономъ. Что же касается до выборовъ, то отчетъ, помѣщенный въ Истинномъ Синемъ, о вмѣшательствѣ его по случаю обиды, нанесенной мистеру Делямиру наканунѣ того дня, когда рѣшительная побѣда была одержана, по его мнѣнію, долженъ былъ ослабить въ сильной степени, если не совершенно перевѣсить невыгодное впечатлѣніе, произведенное дѣятельнымъ участіемъ его въ борьбѣ за мистера Титмауза. Такъ-то разсчитывалъ мистеръ Геммонъ; но было бы очень-странно, еслибъ разсчетъ его на повѣркѣ оказался безошибочнымъ. Онъ выпустилъ совершенно изъ виду извѣстное вліяніе нашихъ желаній на наши надежды. Воображая, что онъ скрылъ отъ семейства Обри всѣ неблагопріятныя черты своего поведенія, не былъ ли онъ немного похожъ на тѣхъ птицъ, которыя, спрятавъ одну свою голову въ кустъ, воображаютъ, что ихъ совсѣмъ уже и невидно?
   Все семейство знало болѣе чѣмъ нужно для оправданія общаго недовѣрія и нерасположенія къ мистеру Геммону; но они имѣли важныя причины избѣгать въ обращеніи съ Геммономъ всего, что могло бы показаться ему обиднымъ. Мистеръ Обри справедливо въ ту пору смотрѣлъ на него, какъ на единственную защиту свою отъ отвѣтственности по очень-тяжелымъ долгамъ. И если Геммонъ, чтобъ достичь цѣлей, ему неизвѣстныхъ, носилъ маску, то зачѣмъ же имъ вызывать его на вражду, пытаясь сорвать эту маску? Мистеръ Обри, вслѣдствіе того, велъ себя очень-осторожно, и хотя всѣ они, послѣ яттонскихъ выборовъ принимали Геммона замѣтно-холоднѣе прежняго, ихъ обращеніе оставалось все-таки вѣжливо и любезно. Далѣе этой ясно-обозначенной, но тонкой черты, никто изъ нихъ, однакожъ, не дѣлалъ ни шагу, и Геммонъ замѣчалъ это часто съ тяжелымъ, грустнымъ предчувствіемъ "Но, думалъ онъ, что-нибудь, наконецъ, да надо же сдѣлать для осуществленія моихъ страстныхъ надеждъ". Мѣсяцы прошли, а положеніе этихъ надеждъ повидимому не измѣнилось ни на волосъ съ того самаго вечера, когда его интрига въ первый разъ доставила ему входъ въ гостиную мистриссъ Обри. Время пришло наконецъ, думалъ онъ, дать знать миссъ Обри, какимъ бы то ни было образомъ, о томъ, что онъ чувствовалъ къ ней. Объ этомъ предметѣ онъ думалъ долго и рѣшился наконецъ исполнить свое намѣреніе, не теряя времени и, сверхъ того, лично. При этомъ онъ имѣлъ горькое предчувствіе, что попытка его останется безуспѣшною, по-крайней-мѣрѣ, на первый разъ; мало того, перебирая въ умѣ всѣ свои сношенія съ этой женщиной и припоминая невольно, что въ обращеніи съ нимъ она была всегда холоднѣе и осторожнѣе всѣхъ прочихъ членовъ семейства, онъ видѣлъ мало надежды даже и въ будущемъ. Какъ благоразумный полководецъ, соображая случаи, могущіе встрѣтиться въ предпринимаемой экспедиціи и разсчитывая средства, которыя онъ имѣлъ на каждый изъ этихъ случаевъ, Геммонъ задалъ себѣ вопросъ: въ случаѣ, если убѣжденіе останется безъ успѣха, то какія средства имѣетъ онъ къ принужденію? Размышляя такимъ-образомъ, онъ пришелъ наконецъ окончательно къ такому заключенію, что рессурсы у него въ эту минуту были очень-хорошіе и, сверхъ-того, что обстоятельства вынуждали его дѣйствовать немедленно.
   На слѣдующій же день, по утру, около 10 часовъ, онъ вышелъ изъ своей квартиры и отправился по дорогѣ къ Вивьенской Улицѣ съ намѣреніемъ простоять на сторожѣ, по-крайней-мѣрѣ, часа два и посмотрѣть, не выйдетъ ли мистриссъ Обри изъ дома одна, и нельзя ли будетъ воспользоваться этимъ случаемъ, а также и отсутствіемъ мистера Обри, который всегда уходилъ въ Темпль въ половинѣ 9-го, чтобъ увидѣть миссъ Обри наединѣ и безъ-помѣхи. На этотъ разъ, однакожь, мистеръ Геммонъ сторожилъ понапрасну: все время, какъ онъ наблюдалъ, одна только нянька съ дѣтьми вышла изъ дома. На слѣдующій день, поравнявшись съ ихъ домомъ, онъ прошелъ медленнымъ шагомъ мимо. Тихіе звуки фортепьяно долетѣли до его ушей.-- "Не она ли?" подумалъ онъ; но и на этотъ разъ онъ прождалъ безъ успѣха. Въ третій разъ, стоя на безопасномъ разстояніи, онъ увидѣлъ, какъ обѣ, мистриссъ Обри и миссъ Обри, въ,-сопровожденіи служанки и дѣтей, вышли изъ дома и отправились по дорогѣ къ парку. Онъ пошелъ туда же и слѣдилъ за ними все время, съ сильнымъ біеніемъ сердца. На слѣдующій день миссъ Обри вышла изъ дома одна, съ маленькимъ Чарльзомъ, и онъ тотчасъ же уныло повернулъ въ другую сторону. Какъ мало подозрѣвали обѣ эти женщины, что за каждымъ ихъ шагомъ сторожатъ такъ пристально! Наконецъ, дня черезъ два, постоянство Геммона было вознаграждено. Въ началѣ 12-го, мистриссъ Обри съ двумя дѣтьми вышла изъ дома и повернула по дорогѣ къ парку. Онъ увидѣлъ это и сердце его забилось жестоко. Онъ никогда не заботился много о платьѣ; но въ настоящемъ случаѣ наряда, его имѣлъ видъ, какъ-будто бы на него обращено было нѣкоторое вниманіе и онъ вышелъ изъ дому просто хорошо-одѣтымъ джентльменомъ, въ темно-синемъ, застегнутомъ до верху сюртукѣ съ бархатнымъ воротникомъ и простымъ, чернымъ галстухомъ. Оправясь отъ минутнаго волненія, онъ подошелъ къ дверямъ и дернулъ за звонокъ.
   -- Мистеръ Обри дома? спросила, онъ у хорошенькой и очень-мило-одѣто и горничной, которая отворила дверь.
   -- Нѣтъ, сэръ, онъ никогда не бываетъ дома послѣ...
   -- Можетъ-быть, мистриссъ Обри?..
   -- Нѣтъ, сэра, одна только миссъ Обри дома. Барыня съ дѣтьми пошли гулять въ паркъ, а миссъ Обри пишетъ письма, иначе она тоже ушла бы съ барыней.
   -- Не могу ли я видѣть миссъ Обри, на одну минутку? спросилъ Геммонъ съ видомъ человѣка, дѣлающаго самый простой и обыкновенный вопросъ.
   -- Конечно, сэра,; она сидитъ за, гостиной. Не угодно ли вамъ взойдти наверхъ, отвѣчала дѣвушка, которая, безъ-сомнѣнія, знала его хорошо, кака, довольно-частаго гостя въ ихъ домѣ. Онъ пошелъ за ней вверхъ по лѣстницѣ, немного блѣднѣя.
   Мистеръ Геммонъ! услышалъ она, вслѣдъ затѣмъ, стоя на верхней площадкѣ. Имя его повторено было роскошнымъ и нѣжнымъ голосома, миссъ Обри, которая, казалось, говорила что-то очень -- удивленнымъ тономъ въ отвѣтъ на докладъ служанки.
   "Зачѣмъ же не сказали вы, Фанни, что ни барина, ни барыни нѣтъ дома?" услыхалъ она, потомъ немножко-потише и перемѣнился въ лицѣ, потому-что въ голосѣ ея замѣтно было выраженіе неудовольствія, даже досады, особенно, когда она прибавила: "да вы бы сказали, что я занята; впрочемъ, попросите его сюда, Фанни", и черезъ минуту Геммонъ очутился передъ миссъ Обри, съ которою первый разъ въ жизни онъ увидѣлъ себя наединѣ.
   Она сидѣла и писала за пюпитромъ, передъ которымъ на столѣ, въ небольшомъ цвѣточномъ горшкѣ, стояла прелестная душистая роза. Въ уборкѣ волосъ ея замѣтна была маленькая небрежность; легкій утренній костюмъ прелестно рисовалъ ея стройныя формы. Было дѣйствительно что-то невыразимо-милое во всей ея наружности, несмотря на то, что Геммонъ видѣлъ ее въ эту минуту сквозь легкій туманъ неудовольствія, которымъ она себя окружила.
   -- Здравствуйте, мистеръ Геммонъ, начала она, приподнимаясь легонько со стула и снова опускаясь въ него. Она повернулась немного къ Геммону и смотрѣла на него съ любопытствомъ.
   -- Позвольте мнѣ надѣяться, сударыня, что я не помѣшалъ вашимъ занятіямъ, сказалъ онъ, садясь въ кресло, которое было поближе, и ставя шляпу на полъ.
   -- Мой братъ всегда уходитъ въ половинѣ девятаго. Развѣ онъ не въ Темплѣ сегодня, мистеръ Геммонъ? прибавила она довольно-торопливо, первый разъ замѣчая въ лицѣ его выраженіе чего-то необыкновеннаго.
   -- Право не знаю; я не былъ сегодня въ Темплѣ. Я думалъ, что, можетъ-быть, лучше будетъ... онъ остановился на одну минуту.
   -- Я надѣюсь, мистеръ Геммонъ, перебила она, слегка мѣняясь въ лицѣ и смотря съ безпокойствомъ на Геммона:-- что ничего непріятнаго, несчастнаго не случилось. Сдѣлайте милость, мистеръ Геммонъ, продолжала она съ жаромъ, поворачивая свое кресло прямо къ нему:-- ради Бога, скажите мнѣ.
   -- Я увѣряю васъ, сударыня, увѣряю васъ честью, сколько мнѣ извѣстно по-крайней-мѣрѣ, ничего такого не случилось съ-тѣхъ-поръ, какъ я послѣдній разъ имѣлъ удовольствіе васъ видѣть...
   -- Ахъ!.. а я такъ испугалась!.. сказала она, тихо вздыхая и торопливо откидывая назадъ густыя кудри волосъ, повисшія у ней на щекахъ.
   -- Будьте спокойны, сударыня, вамъ нѣтъ никакой причины тревожиться. Я имѣю, однакожь, къ вамъ дѣло, которое, для меня по-крайней-мѣрѣ, въ высшей степени важно, началъ онъ тономъ голоса гораздо-ниже прежняго, и въ его манерѣ было что-то особенное, что совершенно приковало взоры миссъ Обри къ его выразительному -- и теперь она ужь ясно видѣла -- взволнованному лицу. "Чтобъ это могло быть?" думала она, отвѣчая ему вѣжливымъ, но довольно-формальнымъ наклоненіемъ головы и при этомъ сказала нѣсколько словъ, прося продолжать.
   -- Какъ ни мало я имѣлъ случаевъ узнать васъ, сударыня, я все-таки надѣюсь, что вы позволите мнѣ высказать вамъ, какъ глубоко я цѣню вашъ возвышенный характеръ...
   -- Право, сэръ, перебила миссъ Обри: -- вы не хотите быть со мною откровенны. Я теперь увѣрена, что вы пришли сообщить мнѣ какое-нибудь непріятное извѣстіе. Прошу васъ, мистеръ Геммонъ, положитесь немножко на мое присутствіе духа и твердость и позвольте мнѣ узнать разомъ самое худшее, чтобъ я могла приготовиться сообщить о томъ моему брату и сестрѣ.
   Геммонъ не въ-состояніи былъ перенести яснаго взора ея голубыхъ глазъ, устремленныхъ на него прямо; онъ опустилъ свои глаза въ землю и щеки его вспыхнули. Затѣмъ онъ посмотрѣлъ на нее снова и на этотъ разъ взоръ его объяснилъ ей все, прогналъ краску съ ея лица и остановилъ на минуту ея дыханіе.
   -- О, простите мнѣ, хоть на одну минуту, хоть на одинъ мигъ, будьте снисходительны ко мнѣ миссъ Обри! продолжалъ Геммонъ трепетнымъ голосомъ страсти.-- Это свиданіе волнуетъ меня едва не до смерти! Сколько часовъ, проведенныхъ въ поглощающемъ, напряженномъ, мучительномъ волненіи и страхѣ, думалъ я объ этой минутѣ и дожидался ея!
   Миссъ Обри сидѣла безмолвно и неподвижно, и смотрѣла на него пристально. Щеки ея были блѣдны, какъ мраморъ, и вся она въ эту минуту была похожа на античную статую.
   -- И теперь... теперь, когда она наконецъ настала, когда я дышу въ новой, упоительной атмосферѣ, въ вашемъ присутствіи... видъ вашей высокой прелести...
   -- Боже милостивый! Сэръ, что вы хотите сказать? перебила миссъ Обри, вздрогнувъ и отодвигая свои кресла подалѣе отъ мистера Геммона.-- Я объявляю вамъ, сэръ, что я не понимаю васъ вовсе, продолжала она съ большою энергіею; но возрастающая блѣдность лица ея обличала дѣйствіе, произведенное страннымъ обращеніемъ Геммона. Съ большими трудомъ успѣла она сохранить власть надъ собой.
   -- Я замѣчаю, сударыня, что вы взволнованы...
   -- Да, сэръ! Удивлена! поражена!.. я не могла себѣ вообразить...
   -- О, миссъ Обри! считайте меня дерзкимъ, жестокимъ... еслибъ даже мнѣ это стоило жизни, я не могу не сказать вамъ, что я васъ обожаю -- люблю, такъ горячо...
   -- О, Боже мой! прошептала миссъ Обри, все еще смотря на него съ изумленіемъ. Нѣсколько разъ ей приходила въ голову мысль позвонить, чтобъ разомъ освободиться отъ такого страннаго и жестоко-навязчиваго обращенія; но, по разнымъ причинамъ, она старалась удержать себя отъ этой развязки какъ можно долѣе.
   -- Съ моей стороны, было бы смѣшно, сэръ, сказала она, наконецъ, съ неожиданною бодростью: -- дѣлать видъ, что я не понимаю значенія и цѣли вашихъ словъ; но позвольте мнѣ васъ спросить: когда вы замѣтили съ моей стороны хоть одинъ жестъ, хоть одно слово, или одинъ взглядъ, которые могли бы вамъ дать, поводъ вообразить себѣ, допустить хоть на одну минуту такое безумное...
   -- Увы, сударыня! то, что вы помогли скрыть, что отъ васъ не зависѣло, ваше несравненное достоинство, ваша красота, любезность... ахъ, миссъ Обри! душа моя пала ницъ передъ вами въ ту самую минуту, когда я увидѣлъ васъ въ первый разъ!
   Все это сказано было Геммономъ очень-тихо, но пламеннымъ, страстнымъ тономъ голоса. Миссъ Обри дрожала замѣтно и ощущала какой-то холодъ во всемъ тѣлѣ. Небольшая сткляночка съ острымъ уксусомъ стояла возлѣ нея, на столѣ, и живительное дѣйствіе этого средства дало ей силу устоять противъ своихъ мятежныхъ чувствъ.
   -- Я бы, конечно, должна была считать за честь, сказала она, быстро приходя въ себя: -- тѣ лестныя выраженія, въ которыхъ вамъ угодно говорить обо мнѣ женщинѣ, которая не имѣетъ ни малѣйшей претензіи на ваше высокое мнѣніе. Но я не могу себѣ представить, что такое съ моей стороны могло дать вамъ поводъ вообразить, чтобъ это... чтобъ такое объясненіе съ вашей стороны могло быть успѣшно, или принято иначе, какъ съ удивленіемъ... а если вы будете настаивать, то съ неудовольствіемъ, мистеръ Геммонъ. Эти слова она произнесла съ обыкновеннымъ своимъ видомъ, но очень-яснымъ и значительнымъ тономъ голоса.
   -- Миссъ Обри, позвольте мнѣ... произнесъ Геммонъ страстно.
   -- Я не могу, сэръ; я слышала и такъ ужь слишкомъ-много, и я увѣрена, что если леди проситъ джентльмена прекратить такое обращеніе, которое тяготитъ ее и непріятно для нея... сэръ, прибавила она торопливо и повелительно: -- я прошу васъ сію минуту прекратить этотъ неприличный разговоръ.
   -- Будьте снисходительны къ моимъ страданіямъ хоть на одну минуту, миссъ Обри, говорилъ Геммонъ съ отчаянною энергіею.-- Увы, я подозрѣвалъ, я боялся, что наши относительныя положенія въ обществѣ заставятъ васъ презирать человѣка неизвѣстнаго и стоящаго такъ низко въ сравненіи съ вами!..
   -- Сэръ! воскликнула Кетъ величественно, выпрямляясь во весь ростъ, и манера ея привела почти въ оцѣпенѣніе Геммона, послѣднія слова котораго, Богъ знаетъ почему, представились ей насмѣшливыми, горькимъ намёкомъ на ихъ потерянное богатства и личное значеніе въ свѣтѣ; но она скоро увидѣла свою ошибку, когда онъ продолжалъ съ жаромъ:
   -- Да, сударыня, ваше происхожденіе, ваши семейныя связи, ваши высокія умственныя и личныя качества, сіяющія еще свѣтлѣе во мракѣ несчастія...
   -- Я... прошу у васъ прощенія, сэръ; я не поняла васъ, сказала Кетъ, замѣтивъ свою ошибку и краснѣя жестоко.-- Но для меня еще тяжелѣе слышать то, что вы мнѣ говорите. Такъ-какъ вы меня вынуждаете къ этому, то я прошу васъ понять, сэрь, что если изъ вашихъ словъ я должна заключить, что вы мнѣ дѣлаете предложеніе... то я отказываюсь отъ него немедленно и самымъ положительнымъ образомъ, какъ отъ такой вещи, о которой нечего и думать! Тонъ голоса и видъ, съ которымъ это было сказано, и надменная рѣшимость, мелькнувшая на ея выразительномъ лицѣ, уничтожили всѣ возрождавшіяся надежды Геммона, который поблѣднѣлъ какъ полотно, и походилъ на живое изображеніе отчаянія. Движеніе рѣзко-обозначенныхъ линій его лица говорило ясно о степени его внутреннихъ страданій. Оба молчали нѣсколько минутъ.
   -- Увы, сударыня! спросилъ онъ наконецъ, трепетнымъ голосомъ:-- смѣю ли я высказать вамъ страхъ, въ которомъ я самъ себѣ едва могу признаться, страхъ, что я опоздалъ, что есть другой, болѣе счастливый?
   Миссъ Обри покраснѣла до ушей.
   -- Сэръ, произнесла она быстро и въ сильномъ гнѣвѣ: -- я должна считать такіе вопросы въ высшей степени дерзкими, въ высшей степени оскорбительными и неоправдываемыми ничѣмъ, что когда-нибудь между нами происходило! и дѣйствительно, взоръ ея сверкалъ негодованіемъ. Геммонъ смотрѣлъ на нее съ пронзительнымъ напряженіемъ, не говоря ни слова.
   -- Вы не можете не понимать, сэръ, что вы во зло употребляете мою снисходительность; мало того, я нахожу, что вы слишкомъ-много себѣ позволяете, дѣлая такіе вопросы и намёки, продолжала миссъ Обри, очень-гордо, хотя гораздо-спокойнѣе.-- Но такъ-какъ ваше обращеніе прилично и почтительно, то я не имѣю никакого препятствія сказать вамъ, что причина, вами упомянутая, не замѣшана нисколько въ отвѣтѣ, который я вамъ дала. Я отвергла ваше предложеніе, сэръ, просто потому, что мнѣ такъ угодно было сдѣлать, потому-что я не имѣю и никогда не могла бы имѣть ни малѣйшаго расположенія принять ихъ.
   Геммонъ въ эту минуту не могъ рѣшить навѣрно: имѣла ли она другую привязанность или дѣйствительно не имѣла ея.
   -- Сударыня, вы были бы снисходительнѣе ко мнѣ, еслибъ вы знали, какое жестокое мученіе наносятъ мнѣ ваши слова. Вашъ безнадежный тонъ голоса, ваше обращеніе для души моей заключаютъ приговоръ гибели, дѣлаютъ меня совершенно-равнодушнымъ къ смерти, говорилъ Геммонъ съ неотразимой страстью, и миссъ Обри, смотря и слушая, невольно его пожалѣла.-- Я, можетъ-быть, могъ бы имѣть какое-нибудь право на вашу благосклонность, еслибъ мнѣ позволено было разсказать вамъ мои неутомимыя усилія въ защиту вашего благороднаго брата, въ защиту всѣхъ васъ отъ угрожающихъ опасностей и горя.
   -- Повѣрьте мнѣ, мистеръ Геммонъ, мы глубоко благодарны за ваше доброе расположеніе, отвѣчала миссъ Обри съ обыкновенною своею кротостью и очаровательною искренностью обращенія, когорую теперь онъ не могъ выносить равнодушно.
   -- Позвольте мнѣ, миссъ Обри, хоть одно слово еще, прибавилъ онъ торопливо, замѣчая, что она хочетъ его остановить.-- Еслибъ вы знали, въ какихъ обстоятельствахъ я пришелъ повергнуть къ вашимъ ногамъ себя и все, что я имѣю... и это все не ничтожно, потому, что я нахожусь въ независимомъ положеніи... я буду скоро членомъ Парламента (миссъ Обри обнаружила еще болѣе замѣтные признаки нетерпѣнія)... и бросилъ навсегда ту ненавистную дорогу жизни, по которой въ-теченіе послѣднихъ нѣсколькихъ лѣтъ...
   -- Я полагаю, что я принуждена слушать васъ, сэръ, какъ ни безполезно это для васъ, какъ ни тяжело и ни затруднительно для меня! Если послѣ всего, что я сказала, вамъ угодно еще настаивать... говорила миссъ Обри, съ холоднымъ неудовольствіемъ.
   Но Геммонъ продолжалъ:-- я говорю, миссъ Обри, что еслибъ вы могли увидѣть хоть мелькомъ, хоть на одну минуту, тѣ бѣдствія и опасности, которыя съ каждымъ днемъ подходятъ къ вамъ ближе и превосходятъ безконечно все, что вы до-сихъ-поръ испытали...
   -- Что вы хотите сказать, мистеръ Геммонъ? перебила миссъ Обри въ испугѣ.
   -- ...и которыя, не смотря на все мое усердіе и стараніе, я можетъ-быть не въ-силахъ буду долѣе отвращать отъ васъ, вы, по-краивей-мѣрѣ, оцѣнили бы чистыя и безкорыстныя побужденія, заставившія меня предпринять этотъ несчастный шагъ.
   -- Еще разъ, мистеръ Геммонъ, увѣряю васъ, что я чувствую, всѣ мы чувствуемъ глубокую благодарность къ вамъ за великія услуги, вами оказанныя; но какимъ образомъ можетъ это измѣнить мое рѣшеніе и мой отвѣтъ? Конечно, мистеръ Геммонъ, вы не станете требовать, чтобъ я начала съ-изнова этотъ, въ высшей степени непріятный разговоръ... Геммонъ тяжело вздохнулъ.-- Что касается до вашего намёка объ опасностяхъ, которыя намъ угрожаютъ -- увы! мы испытали ужь много горестей, и Привидѣніе, можетъ-быть, назначило намъ испытать еще болѣе... Я признаюсь, мистеръ Геммонъ, меня сильно тревожитъ то, что вы мнѣ сказали объ этомъ предметѣ.
   -- Мнѣ остается прибавить вамъ одно только слово, сударыня, произнесъ Геммонъ тихимъ и страстнымъ голосомъ, явно собираясь упасть на одно колѣно и принять умоляющее положеніе. Замѣтивъ это, миссъ Обри встала съ своихъ креселъ.
   -- Если вы не вернетесь сейчасъ же на ваше мѣсто, сэръ, произнесла она, отступивъ шага два назадъ, рѣшительно и гнѣвно: -- я позвоню, потому-что вы начинаете употреблять во зло мое настоящее, беззащитное положеніе; вы преслѣдуете меня, и я не потерплю этого, сэръ! Вернитесь на ваше мѣсто, иначе, я позову служанку въ комнату -- униженіе, отъ котораго я желала бы васъ избавить.
   Голосъ, которымъ сказаны были слова эти, не былъ и вполовину такъ повелителенъ, какъ ея взоръ. Онъ понялъ, что дѣло его проиграно безвозвратно; онъ поклонился низко и отвѣчалъ тихимъ голосомъ: -- я повинуюсь вамъ, сударыня.
   Нѣсколько минутъ, оба они молчали. Наконецъ миссъ Обри, взглянувъ на часы, сказала:-- Я надѣюсь, сэръ, вы извините меня, если я вамъ напомню, что въ ту пору, когда вы пришли, я занята была письмами (она взглянула на свой пюпитръ):-- и для этого одного я осталась дома вмѣсто того, чтобъ идти съ сестрою и съ дѣтьми.
   -- Я чувствую слишкомъ-хорошо, сударыня, что я вамъ мѣшаю и безпокою васъ самымъ непозволительнымъ образомъ; но я скоро перестану вамъ надоѣдать. Всякій изъ насъ, рано или поздно, въ жизни своей долженъ перенести какую-шибудь сильную горесть, и въ эту минуту я переношу свою, отвѣчалъ Геммонъ мрачно.-- Я чувствую, что съ этихъ поръ жизнь не имѣетъ для меня ничего привлекательнаго. Миссъ Обри молчала, покуда онъ говорилъ.-- Прежде чѣмъ мы разстанемся, миссъ Обри, и заключимъ это достопамятное для меня, а можетъ-быть и для обоихъ насъ, свиданіе, мнѣ остается сообщить вамъ еще одну вещь, которую вы услышите съ глубокимъ интересомъ. Она повѣрена будетъ вамъ въ такомъ секретѣ, что, услыхавъ, вы будете считать себя въ правѣ, по совѣсти, не открывать ее никому на свѣтѣ, и пусть она произведетъ на васъ такое впечатлѣніе, какое можетъ.
   -- Я не скрою отъ васъ, сэръ, что ваша манера и ваши слова пугаютъ меня жестоко, отвѣчала миссъ Обри, особенно-пораженная зловѣщимъ выраженіемъ его взора, совершенно-несогласнаго съ грустнымъ, тихимъ, ласковымъ тономъ и манерою его обращенія.-- Я совсѣмъ не желаю, чтобъ вы мнѣ сообщали такіе мрачные секреты; и если вамъ угодно будетъ это сдѣлать, то я буду слѣдовать совѣтамъ собственнаго благоразумія насчетъ того, умолчать или сообщить о томъ всякому, кому я найду нужнымъ; въ этомъ я увѣряю васъ. Вы видите, что я взволнована; я признаюсь въ томъ, прибавила она, понизивъ голосъ и прижимая лѣвую руку къ сердцу:-- но я готова выслушать все, что вамъ угодно будетъ сказать мнѣ, все что мнѣ прилично слышать. Сжальтесь, сэръ, прибавила она, слабѣющимъ голосомъ: -- надъ женщиной, нервы которой вы и такъ ужь достаточно потрясли!
   Геммонъ смотрѣлъ на нее страстнымъ и пламеннымъ взоромъ, который, казалось, готовъ былъ выпить всю ея душу. Послѣ минутнаго молчанія, началъ онъ тихимъ голосомъ:-- Я вамъ скажу, сударыня, что я имѣю средство, я беру Бога въ свидѣтели и ручаюсь вамъ моимъ словомъ, моею честью, что это правда (о Геммонъ, Геммонъ! развѣ вы забыли, что случилось у васъ, при свиданіи съ Титмаузомъ, не далѣе какъ съ недѣлю тому назадъ! Странный, ослѣпленный человѣкъ! Что хотите вы сказать? и что, если она поймаетъ васъ на словѣ?)... я имѣю средство возвратить вашему брату все, что онъ потерялъ, возвратить ему Яттонъ, миссъ Обри, немедленно, навсегда, безъ опасенія новой тревоги въ будущемъ, обыкновеннымъ путемъ закона, открыто и добросовѣстно.
   -- Вы шутите со мною, сэръ? съ трудомъ переводя духъ, едва, едва-внятно прошептала миссъ Обри; лицо ея снова поблѣднѣло, взоръ оставался прикованъ ко взору Геммона.
   -- Видитъ Богъ, сударыня, я говорю правду, отвѣчалъ Геммонъ торжественно.
   Миссъ Обри нѣсколько времени уже силилась вздохнуть и вдругъ прижала обѣ руки къ лѣвому боку, надъ сердцемъ.-- Вамъ дурно, очень-дурно, миссъ Обри! произнесъ Геммонъ, въ испугѣ, вставая со стула. Она тоже встала довольно-поспѣшно, подбѣжала къ окну и слабыми, дрожащими руками пыталась отворить его, казалось затѣмъ, чтобъ облегчить свою грудь свѣжимъ воздухомъ. Но было уже поздно; бѣдная Кетъ была, наконецъ, побѣждена и Геммонъ успѣлъ подбѣжать къ ней едва, едва во-время, чтобъ принять ее, падающую безъ чувствъ, къ себѣ на руки. Никогда еще въ жизни не испыталъ онъ ничего хоть сколько-нибудь похожаго на чувство, испытанное имъ въ эту минуту, когда онъ ощутилъ прикосновеніе этой женщины къ своей рукѣ и къ своему колѣну, и смотрѣлъ на ея прекрасныя, но блѣдныя, какъ смерть, черты. Ему казалось, какъ-будто бы онъ пришелъ въ минутное прикосновеніе съ ангеломъ. Каждая жилка въ немъ, трепетала. Она не шевелилась, она не дышала. Онъ не смѣлъ дотронуться ни до ея губъ, ни до ея щеки; но, поднявъ ея нѣжную, бѣлую руку къ губамъ, онъ поцаловалъ эту руку страстно и робко, и потомъ, послѣ минутнаго раздумья, донесъ ее тихонько до софы и положилъ, поддерживая ей голову и прикладывая уксусъ къ вискамъ до-тѣхъ-поръ, пока глубокій вздохъ не обнаружилъ возвращающагося сознанія. Прежде чѣмъ она открыла глаза, или успѣла замѣтить помощь, ей поданную, онъ отошелъ на почтительное разстояніе и смотрѣлъ на нее съ глубокимъ безпокойствомъ. Прошло нѣсколько минутъ, прежде чѣмъ она успѣла совершенно прійдти въ себя, что, впрочемъ, очень ускорено было вліяніемъ свѣжаго воздуха, пахнувшаго въ окна, которыя Геммонъ открылъ настежъ, и дѣйствіемъ остраго уксуса, который она нюхала безпрестанно.
   -- Я право не знаю, сэръ, начала она очень-тихимъ и слабымъ голосомъ, смотря на него томно:-- дѣйствительно ли я отъ васъ слышала, или мнѣ только представилось, что вы сказали мнѣ что-то необыкновенное о Яттонѣ?
   -- Прошу васъ, сударыня, подождите, покуда вы совершенно оправитесь. Но это дѣйствительно былъ не сонъ: вы слышали дѣйствительно мой голосъ, произносившій тѣ самыя слова, на которыя вы намекаете, и я готовъ повторить ихъ, какъ слова истины, простой и непреувеличенной, тотчасъ, какъ только вы будете въ-состояніи это вынести.
   -- Я готова теперь, сэръ; прошу васъ говорите скорѣе то, что вы хотите сказать, отвѣчала миссъ Обри съ прежней твердостью голоса и спокойствіемъ обращенія, но при этомъ проводя тихонько платкомъ по своему блѣдному лбу.
   Онъ повторилъ то, что сказано было прежде. Она слушала въ сильномъ волненіи и наконецъ чувство одержало верхъ. Она залилась слезами и плакала горько нѣсколько минутъ сряду.
   Геммонъ смотрѣлъ на нее молча; потомъ, не въ-силахъ будучи долѣе переносить видъ ея страданій, онъ отвернулъ голову въ сторону и устремилъ глаза на противоположный уголъ комнаты. Какъ мало онъ воображалъ, что первая вещь, на которой взоръ его случайно остановился -- великолѣпная арфа, была не далѣе какъ нѣсколько дней тому назадъ получена въ подарокъ отъ мистера Делямира.
   -- Сколько страданія, миссъ Обри, причинилъ мнѣ видъ вашей горести, сказалъ онъ, наконецъ: -- а между-тѣмъ, отчего то, что я сообщилъ вамъ могло бы васъ огорчать?
   -- Я не могу сомнѣваться, мистеръ Геммонъ, въ истинѣ того, что вы открыли мнѣ такъ торжественно, отвѣчала она дрожащимъ голосомъ:-- но отчего не скажете вы объ этомъ моему несчастному, великодушному, почти сокрушенному сердцемъ брату? Она снова залилась слезами.
   -- Долженъ ли я, смѣю ли я сказать вамъ, миссъ Обри, отвѣчалъ Геммонъ прерывающимся голосомъ: -- употребленіе моей власти зависитъ совершенно отъ васъ, но отъ васъ одной.
   Она покачала головой въ горести и отчаяніи и закрыла лицо свое платкомъ, пока онъ продолжалъ:
   -- Одно слово, одно ваше благословенное слово -- и прежде чѣмъ этотъ день пройдетъ, я собью долой жалкую куклу, которая теперь позоритъ Яттонъ; я возстановлю вашего благороднаго брата, я возвращу васъ всѣхъ подъ кровлю отцовскаго дома, подъ тѣнь знакомыхъ садовъ... О, миссъ Обри, какъ вы будете любить ихъ! Въ тысячу разъ нѣжнѣе чѣмъ когда-нибудь! Малѣйшіе слѣды жалкаго идіота, живущаго теперь тамъ, исчезнутъ, и пусть все это случится прежде, чѣмъ я осмѣлюсь просить...
   -- Это невозможно! возразила миссъ Обри съ спокойствіемъ отчаянія.-- Не жестоко ли, не ужасно ли это? если вы знаете, что мой братъ дѣйствительно имѣетъ права... ахъ! это адская несправедливость!.. Какія средства можете вы имѣть у себя въ рукахъ я не знаю, я не стану разспрашивать; но если они не могутъ быть куплены иначе, какъ на тѣхъ условіяхъ, о которыхъ вы говорите (она содрогнулась невольно):-- пусть будетъ, что будетъ, я не могу этому помочь; и если мой братъ съ его семействомъ долженъ погибнуть вслѣдствіе моего отказа...
   -- Не говорите этого слова, миссъ Обри! не убивайте всякой надежды, возьмите его назадъ! Ради самого Бога подумайте о послѣдствіяхъ для вашего брата, для его семейства! Я говорю вамъ, что хищная злоба и жадность, какъ волки голодные сторожатъ васъ со всѣхъ сторонъ, сторожатъ близко, въ нѣсколькихъ шагахъ! О еслибъ вы могли ихъ видѣть такъ ясно какъ я, вы бы содрогнулись отъ ужаса...
   -- Да, сэръ; но мы надѣемся на милосердое Провидѣніе, отвѣчала миссъ Обри, сложивъ руки: -- и предаемъ себя святой волѣ Божіей.
   -- Но развѣ Небо не могло устроить этого свиданія между нами, какъ средства...
   -- О, ужасно! чудовищно! воскликнула миссъ Обри такимъ голосомъ и съ такимъ взглядомъ, которые на минуту заставили Геммона замолчать.
   -- Сэръ, вамъ давно пора оставить меня, сказала наконецъ миссъ Обри рѣшительно.-- Я страдала, конечно, ужь довольно и мой первый отвѣтъ остается моимъ послѣднимъ отвѣтомъ. Сэръ, я прошу васъ уйдти.
   -- Я повинуюсь, сударыня, отвѣчалъ Геммонъ, печальнымъ и почтительнымъ голосомъ, вставая. Онъ чувствовалъ, что судьба его рѣшена.-- Я теперь вполнѣ замѣчаю даже и самъ непозволительную смѣлость моего поступка и прошу у васъ прощенія.
   Миссъ Обри поклонилась ему довольно-гордо.
   -- Я не смѣю просить васъ не говорить мистеру и мистриссъ Обри о моемъ посѣщеніи, продолжалъ онъ съ большимъ безпокойствомъ.
   -- Я не имѣю привычки, сэръ, скрывать что бы то ни было отъ моего брата и сестры, и я поступлю въ этомъ случаѣ по собственному усмотрѣвію.
   -- Хорошо,-- сударыня, сказалъ онъ, собираясь идти къ дверямъ, между-тѣмъ, какъ миссъ Обри протянула руку къ звонку.
   -- Прощаясь съ вами (онъ остановился), позвольте мнѣ надѣяться, что прощаюсь не навсегда. Я прошу васъ принять мое торжественное увѣреніе передъ лицомъ Бога, что какъ ни высокомѣрно вы отвергли сегодня мои предложенія, но я буду попрежнему дѣлать все, что я только въ-силахъ сдѣлать, чтобъ отвратить бѣдствія, угрожающія вашему брату; однакожь, я боюсь, немного пособлю. Прощайте, прощайте, миссъ Обри! воскликнулъ онъ, уходя, и черезъ минуту быстрые шаги его раздались внизъ по лѣстницѣ.
   Миссъ Обри опять залилась слезами и снова бросилась на софу и оставалась долго въ сильномъ волненіи.
   Геммонъ пошелъ домой скорымъ шагомъ и въ такомъ состояніи духа, которое невозможно описать. Какъ противенъ былъ ему видъ Сэффрон-Хиля и отвратительныхъ окрестностей этого мѣста! Онъ зашелъ всего на минуту въ контору, чтобъ сказать, что онъ чувствуетъ себя слишкомъ-нехорошо и не можетъ заниматься дѣломъ, и потомъ отправился на свою одинокую квартиру, которая показалась ему въ тысячу разъ уединеннѣе и безотраднѣе, чѣмъ когда-нибудь до-сихъ-поръ. Тамъ онъ провелъ въ раздумьи много часовъ. Вечеромъ, около одиннадцати, онъ сдѣлалъ большое дурачество. Съ раздраженной душой, не находя покоя нигдѣ, онъ отправился снова въ Вивьевскую Улицу и долго ходилъ по ней взадъ и впередъ, не сводя глазъ съ дома Обри. Онъ видѣлъ, какъ свѣтъ исчезъ изъ гостиной и появился въ спальной. Долго послѣ того, когда всѣ огни были ужь погашены, онъ все еще бродилъ по-сосѣдству: какое-то волшебство, казалось, приковывало его къ этому мѣсту, и не прежде какъ въ началѣ четвертаго, утомленный тѣломъ и духомъ, вернулся онъ на свою квартиру, бросился на постель и заснулъ просто отъ одной жестокой усталости.
   Вернемся къ человѣку, очень-мало на него похожему -- къ мистеру Обри. Онъ провелъ ужь около года надъ изученіемъ Права и впродолженіе этого времени успѣлъ болѣе чѣмъ самые успѣшные изъ людей, посвящающихъ себя законамъ. Все это вмѣстѣ съ его литературными трудами и съ другими тяжелыми заботами и безпокойствами отразилось замѣтно на его наружности. Онъ. сильно исхудалъ; лицо его поблекло; обремененный заботою взоръ сталъ мраченъ и тяжелъ; расположеніе духа утратило прежнюю легкость и живость; но онъ попрежнему переносилъ все съ непреклонною твердостью, покоряясь волѣ судьбы, которая повелѣвала ему трудиться изъ всѣхъ силъ, ожидая результата съ вѣрою и терпѣніемъ.
   Можно вообразить себѣ испугъ мистера Обри, по возвращеніи изъ Темпля, вечеромъ, въ день достопамятнаго свиданія, нами описаннаго, при видѣ разстроенныхъ лицъ жены и сестры! Мистриссъ Обри возвратилась домой черезъ полчаса но уходѣ Геммона, и миссъ Обри въ ту же минуту сообщила ей странное предложеніе, имъ сдѣланное, и все, что между ними произошло, кромѣ послѣдняго, изумительнаго открытія насчетъ возможности возвращенія Яттона. Обѣ онѣ рѣшились -- было скрыть все отъ мистера Обри, по-крайней-мѣрѣ на-время, но ихъ замѣтное волненіе росло по мѣрѣ того, какъ мистеръ Обри разспрашивалъ о причинѣ ихъ смущенія, и дошло наконецъ до-того, что дальнѣйшая скрытность стала рѣшительно-невозможна. Тогда онѣ разсказали ему откровенно (исключая одного предмета, нами упомянутаго), все странное происшествіе, случившееся въ его отсутствіе. Безмолвное удивленіе уступило мѣсто живому негодованію въ груди мистера Обри, когда онъ услыхалъ объ этой попыткѣ воспользоваться ихъ положеніемъ, и нѣсколько часовъ сряду онъ былъ чрезвычайно взволнованъ. Напрасно старались онѣ успокоить его, напрасно Кетъ обнимала его нѣжно, умоляя для пользы всѣхъ ихъ не говорить съ мистеромъ Геммономъ о томъ, что случилось. Напрасно обѣщала она увѣдомить его немедленно, въ случаѣ какой-нибудь покой попытки мистера Геммона возобновить свои предложенія, напрасно обѣ онѣ напоминали ему въ сильномъ волненіи о той ужасной власти, которую Геммонъ имѣлъ въ своихъ рукахъ. Обри былъ настойчивъ, непреклоненъ и вмѣстѣ совершенно-откровененъ, и объявилъ имъ, уходя изъ дома, на другой день поутру, что онѣ могутъ конечно положиться на его хладнокровіе и осторожность, но что онъ рѣшился переговорить съ мистеромъ Геммономъ въ этотъ день или лично, или письменно, и не только запретить ему положительно всякое возобновленіе своихъ попытокъ, но вмѣстѣ просить его прекратить свои посѣщенія въ Вивьенскую Улицу.
   -- Ахъ, Чарльзъ, Чарльзъ! приходите назадъ ровно въ шесть, говорили онѣ сквозь слезы, обнимая его при разставаніи: -- подумайте о безпокойствѣ, объ ужасной неизвѣстности, въ которой мы проведемъ весь этотъ день!
   -- Я возвращусь ровно въ шесть, минута въ минуту; не бойтесь за меня, отвѣчалъ онъ съ улыбкой, которая, впрочемъ, исчезла, какъ только онъ вышелъ изъ комнаты.
   Старый мистеръ Кверкъ въ тотъ день поутру, часовъ около десяти, сидѣлъ но шею заваленный дѣлами всякаго рода, чувствуя жестоко недостатокъ свѣтлаго ума и энергіи Геммона. Опасаясь, что болѣзнь этого джентльмена продолжится -- вещь очень-вѣроятная, тѣмъ болѣе, что не видно было никакихъ признаковъ прихода Геммона въ контору -- по обыкновеннію, Кверкъ снялъ очки свои, заперъ двери кабинета на замокъ, чтобъ никто, пользуясь его отсутствіемъ, не имѣлъ возможности заглянуть въ письма и бумаги, лежавшія у него на столѣ, и отправился самъ на квартиру къ мистеру Геммону, лицо котораго, разстроенное и утомленное, сильно подтверждало то, что онъ говорилъ о своемъ нездоровьѣ. Несмотря на то, Геммонъ отвѣчалъ, что можетъ обратить вниманіе на всякое дѣло, о которомъ мистеръ Кверкъ желалъ съ нимъ переговорить, вслѣдствіе чего мистеръ Кверкъ вынулъ изъ кармана лоскутокъ бумаги, надѣлъ очки и началъ дѣлать ему вопросы, справляясь съ отмѣтками, нарочно для того записанными на память. Отвѣты Геммона были коротки, опредѣлительны и ясны, какъ можно было ожидать отъ человѣка съ такими способностями и съ такою энергіею; но мутный умъ его собесѣдника не могъ удержать ни одной ясной идеи изъ того, что такъ ясно было ему разсказано, а потому, не признаваясь въ фактѣ, насчетъ котораго, однакожь, онъ имѣлъ печальное сознаніе, онъ просто рѣшился оставить все, что только была какая-нибудь возможность оставить, до-тѣхъ-поръ, пока мистеръ Геммонъ не вернется снова въ контору и не приведетъ маленькаго хаоса, происшедшаго въ его отсутствіе, въ нѣчто похожее на форму и порядокъ.
   Но прежде чѣмъ Кверкъ оставилъ мистера Геммона, этотъ послѣдній джентльменъ спокойно и легко навелъ разговоръ на разныя неуплаченныя суммы, должныя фирмѣ разными лицами.
   -- Эхъ, чортъ возьми! произнесъ старый джентльменъ живо:-- самая тяжелая недоимка вы знаете на комъ, а? Я думаю однакожь, прибавилъ онъ робко, почесывая себѣ затылокъ: -- объ этомъ, то-есть о недоимкѣ этого Обри, лучше не упоминать, чтобъ намъ съ вами опять какъ-нибудь не дойдти до крупныхъ словъ.
   -- Ну, позвольте, позвольте, возразилъ Геммонъ съ важно -- задумчивымъ видомъ:-- этого я еще не вижу, мистеръ Кверкъ. Снисходительность имѣетъ свои границы и можетъ быть употреблена во зло.
   -- Хе! хе, я думаю, что можетъ, произнесъ мистеръ Кверкъ съ жаромъ:-- и я знаю кто употребилъ во зло снисходительность нѣкоторыхъ людей. А, Геммонъ?
   -- Я понимаю васъ, мой милый сэръ, отвѣчалъ Геммонъ со вздохомъ: -- и я опасаюсь, что ужь не долженъ болѣе за него просить. Я зашелъ и безъ того, можетъ-быть, гораздо-далѣе, чѣмъ моя обязанность позволяетъ.
   -- Да, это тяжелый балансъ... очень-тяжелый! 1446 ф. недоимки, да еще съ какихъ поръ! Онъ обѣщалъ заплатить проценты на нихъ, не правда ли? Ей-Богу, Геммонъ, что-нибудь да надо бы сдѣлать по этой статьѣ... Послушайте: ваша очередь давно прошла, теперь приходитъ моя. Перемахните-ка его ко мнѣ на руки.
   -- Мнѣ бы очень не хотѣлось огорчить его, бѣднягу!
   -- Огорчить его? Да будь онъ проклятъ! Зачѣмъ же онъ не платитъ свои долги? Я плачу мои, вы платите ваши; онъ долженъ платить свои!
   -- Разумѣется... Между-прочимъ, прибавилъ вдругъ Геммонъ: -- я начинаю думать, что еслибъ вы приняли разомъ смѣлыя и рѣшительныя мѣры, его пріятели ужь вѣрно вступились бы и помогли.
   -- Да, да, конечно, такъ. Какъ вы думаете, дать бы ему три дня... три дня сроку на то, чтобъ извернуться. Что жь, чортъ возьми, что въ-самомъ-дѣлѣ? Онъ живетъ себѣ тамъ, на западномъ концѣ въ отличномъ домѣ, живетъ какъ джентльменъ, глядитъ будущимъ адвокатомъ и смотритъ ужь, я головой ручаюсь, свысока на насъ, бѣдныхъ стряпчихъ, несмотря на то, что онъ нищій!... Ну, послушайте же, Геммонъ: нечего больше дурачиться; я не позволю вамъ больше вступаться, попрежнему. Если я напишу, то ужь тогда дѣло кончено, вы не будете больше мѣшаться? дайте мнѣ ваше слово.
   -- Увѣряю васъ честью, мой милый сэръ, что я не стану болѣе вмѣшиваться. Пускай себѣ законъ дѣйствуетъ своимъ порядкомъ.
   -- Вотъ это такъ! говорилъ мистеръ Кверкъ, весело потирая руки.-- Я ему запущу булавочку, прежде чѣмъ онъ на день состарѣется, такую булавочку, которая заставитъ его очнуться, ха, ха!
   -- Вы мнѣ сдѣлаете одно одолженіе, мистеръ Кверкъ, я въ этомъ увѣренъ, сказалъ мистеръ Геммонъ съ тѣмъ вѣжливымъ и положительнымъ видомъ, который всегда неизмѣнно заставлялъ мистера Кверка соглашаться на все, что Геммонъ ни говорилъ.-- Вы помѣстите въ письмѣ удостовѣреніе того, что оно написано не отъ меня и не съ моего согласія.
   -- О Боже мой! помѣщу все, что вамъ угодно.
   -- Мало того, скажете даже, что оно противъ моего желанія; вы понимаете, такъ только, изъ приличія, потому-что я всегда былъ очень-учтивъ съ этимъ человѣкомъ до-сихъ-поръ.
   -- Да не хотите ли вы сочинить сами? и тамъ -- понимаете, лишь бы главное-то изложено было какъ слѣдуетъ, безъ увертокъ, тамъ себѣ подсыпьте сахару, ха, ха! сколько угодно! отвѣчалъ Кверкъ.
   Онъ простился съ Геммономъ въ лучшемъ расположеніи духа и между ними было положено, дня черезъ два, потребовать отъ мистера Обри уплаты всей недоимки, подъ страхомъ ареста. Геммонъ, оставшись одинъ, сложилъ руки, сидя возлѣ стола, на которомъ стоялъ его завтракъ, и размышлялъ о вѣроятныхъ послѣдствіяхъ своего перваго, непріязненнаго шага противъ мистера Обри.
   "Желалъ бы я знать: сказала ли она ему?" думалъ онъ съ небольшимъ трепетомъ, который вдругъ былъ усиленъ довольно-крѣпкимъ звонкомъ въ дверяхъ. Краска мигомъ исчезла съ его лица; онъ вскочилъ съ своего мѣста, въ-торопяхъ разсыпавъ по полу около дюжины нераспечатанныхъ писемъ, лежавшихъ на столѣ, подъ-рукой, и стоялъ неподвижно съ минуту, стараясь успокоить свое волненіе такъ, чтобъ встрѣтить, хотя съ наружнымъ видомъ хладнокровія, того человѣка, котораго, онъ зналъ, увидитъ за дверьми. Онъ не ошибся. Спустя минуту, онъ вводилъ въ свой кабинетъ съ очень-спокойнымъ видомъ мистера Обри, на лицѣ котораго выражалось и замѣшательство и волненіе.
   -- Я пришелъ къ вамъ, мистеръ Геммонъ, началъ Обри, садясь на стулъ, на который мистеръ Геммонъ очень-вѣжливо указалъ ему: -- вслѣдствіе вашего вчерашняго посѣщенія... вашего страннаго разговора съ моей сестрой, вашего неожиданнаго и въ высшей степени изумительнаго предложенія, сдѣланнаго ей.
   Мистеръ Геммонъ слушалъ почтительно, съ видомъ серьёзнаго вниманія, и очевидно не имѣя намѣренія ничего отвѣчать.
   -- Васъ не должно удивлять, сэръ, что я былъ увѣдомленъ о томъ немедленно, по возвращеніи домой вчера вечеромъ. Безъ-сомнѣнія, моя сестра, поступая такимъ образомъ, исполнила не болѣе, какъ свой долгъ; но она сдѣлала это -- я долженъ вамъ признаться, сэръ -- какъ необходимость печальную и вмѣстѣ деликатную. Сэръ, она разсказала мнѣ все, что между вами произошло.
   -- Я не осмѣлюсь ни въ какомъ случаѣ критиковать то, что миссъ Обри нашла приличнымъ сдѣлать. Она не можетъ поступить дурно, отвѣчалъ Геммонъ спокойно, хотя послѣднія слова мистера Обри возбудили въ немъ сильное опасеніе насчетъ объема того, что сообщено было отъ миссъ Обри ея брату. Онъ замѣтилъ взоръ своего гостя, устремленный на него пристально, и видѣлъ въ немъ сильную внутреннюю борьбу.
   -- Если я сдѣлалъ что-нибудь, что могло причинить, хотя малѣйшее неудовольствіе молодой леди, къ которой я имѣю такое глубокое чувство... (Обри замѣтно покраснѣлъ и взоръ его принялъ выраженіе еще болѣе-строгое), чувство уваженія, или если я сдѣлалъ что-нибудь вамъ, или кому бы то ни было изъ вашего семейства, я сожалѣю объ этомъ, какъ-нельзя-болѣе.
   -- Я очень-хорошо понимаю, мистеръ Геммонъ, наше взаимное положеніе, продолжалъ Обри съ принужденнымъ спокойствіемъ.-- Конечно, мои обстоятельства измѣнились жестоко въ-отношеніи денежномъ; но я самъ не перемѣнился ни на волосъ. Никто изъ насъ не перемѣнился въ-отношеніи личныхъ чувствъ и характера. Я и всѣ мы, продолжалъ мистеръ Обри: -- глубоко чувствуемъ услуги, вами оказанныя, и вмѣстѣ съ тѣмъ понимаемъ, до какой степени мы зависимъ отъ вашего произвола.
   -- Сдѣлайте милость, я прошу васъ, мистеръ Обри, не говорите такихъ вещей, которыя положительно меня обижаютъ, перебилъ Геммонъ, серьезно: -- и которыя, съ своей стороны, я не заслужилъ ничѣмъ, да и не могу заслужить.
   -- Сэръ, продолжалъ мистеръ Обри рѣшительно:-- я не думалъ сказать ничего такого, что могло бы оскорбить ваши чувства; я хочу только высказать мои собственныя, а потому позвольте мнѣ прямо и безъ всякихъ околичностей объявить вамъ, что и я, и сестра моя, мы очень-недовольны вашимъ вчерашнимъ поведеніемъ, и я счелъ нужнымъ, не теряя времени, увѣдомить васъ, что ваши предложенія не могутъ быть приняты во вниманіе никогда, ни въ какомъ случаѣ, и ни на одну минуту.
   Еслибъ Обри занималъ прежнее свое блестящее положеніе вмѣсто того, чтобъ сидѣть въ присутствіи человѣка, который могъ немедленно отослать его въ тюрьму, онъ не говорилъ бы съ большимъ чувствомъ собственнаго достоинства, съ большею рѣшительностью и даже съ большимъ высокомѣріемъ. Геммонъ замѣтилъ это и оцѣнилъ вполнѣ.
   -- Я, безъ-сомнѣнія, понимаю, сэръ, неравенство между миссъ Обри и мною въ-отношеніи къ званію, отвѣчалъ онъ холодно.
   -- Я не сказалъ вамъ ни слова на этотъ счетъ, сколько я помню, и ни въ какомъ смыслѣ не имѣлъ намѣренія сказать что-нибудь обидное, мистеръ Геммонъ; но я долженъ говорить съ вами ясно и рѣшительно, а потому я прошу васъ понять, что ваши предложенія ни въ какомъ видѣ и ни подъ какимъ предлогомъ не должны быть возобновляемы. Этого я требую отъ васъ настоятельно, не объясняя и не указывая вамъ никакой причины.
   Геммонъ слушалъ внимательно и безмолвно.
   -- Я надѣюсь, мистеръ Геммонъ, что вы меня поняли? прибавилъ Обри еще болѣе рѣшительнымъ тономъ голоса.
   -- Мудрено было бы не понять того, что вы говорите, сэръ, отвѣчалъ Геммонъ, въ мрачной душѣ котораго слова мистера Обри уязвили и пробудили змѣю-гордость. Она возстала съ поднятой головой и сверкающими глазами; но наружный видъ мистера Геммона былъ спокоенъ и кротокъ.
   -- Къ-сожалѣнію, мистеръ Геммонъ, продолжалъ Обри:-- я долженъ прибавить еще одну вещь. Послѣ всего случившагося, мы всѣ находимъ, что лучше было бы вамъ прекратить ваши посѣщенія въ нашъ домъ. Я увѣренъ, что ваше собственное чувство деликатности заставитъ васъ понять необходимость такого рѣшенія съ моей стороны.
   -- Я очень-хорошо понимаю васъ, мистеръ Обри, отвѣчалъ Геммонъ съ тѣмъ же самымъ серьёзнымъ и осторожнымъ видомъ, который онъ сохранялъ впродолженіе всего разговора. Я не стану извиняться, сэръ, въ поступкѣ, который не требуетъ никакого извиненія. По моему понятію, я имѣлъ полное право сдѣлать почтительно и скромно съ моей стороны то предложеніе, которое обидѣло васъ такъ сильно, по причинамъ, для васъ, можетъ-статься, достаточнымъ, но о которыхъ я не могу да и не намѣренъ догадываться. Видѣть миссъ Обри, не чувствуя высокой прелести ея особы и ея души, по моему мнѣнію, невозможно. Я принесъ имъ невольную дань. Насчетъ всего остальнаго результатъ для меня былъ просто несчастенъ. Очень можетъ быть, сэръ, что я не имѣю намѣренія, еслибъ даже я и былъ расположенъ, оставить безъ вниманія ваши строгія и формальныя требованія; но во всякомъ случаѣ я вамъ долженъ сказать, что мое чувство къ миссъ Обри не можетъ измѣниться, и что если всѣ остальные пути къ удовлетворенію его будутъ закрыты, то все-таки останется одинъ... (при этомъ, Геммонъ, казалось сильно былъ тронутъ и даже перемѣнился въ лицѣ), еще одинъ, котораго никто у меня не отниметъ. Я все-таки въ-состояніи буду выразить это чувство, заботясь во сто разъ болѣе прежняго о томъ, чтобъ предохранить ее, предохранить всѣхъ васъ, мистеръ Обри, отъ близкихъ и страшныхъ опасностей. Объ этомъ миссъ Обри тоже, вѣроятно, разсказала вамъ въ числѣ прочаго? Онъ остановился, повидимому, отъ сильнаго напряженія чувства; но онъ только ломалъ себѣ голову изо всей мочи, надъ слѣдующими двумя вопросами: вопервыхъ, не слѣдуетъ ли ему постараться развѣдать разсказала ли миссъ Обри своему брату тайну, открытую ей во время свиданія, и вовторыхъ, предполагая возможнымъ и то и другое, не слѣдуетъ ли ему самому сообщить о томъ мистеру Обри? Оба эти вопроса онъ рѣшилъ отрицательно и продолжалъ съ немного-взволнованнымъ видомъ: -- Опасности угрожаютъ вамъ, мистеръ Обри, и я, къ-сожалѣнію, долженъ прибавить, опасности очень-серьёзнаго рода, которыя отъ васъ отвратить я, можетъ-быть, буду не въ-состояніи. Я боюсь... мнѣ кажется, что я начинаю терять то вліяніе надъ другими, которое давало мнѣ до-сихъ-поръ возможность спасать васъ отъ хищности и угнетенія. Я съ сожалѣніемъ говорю, что я не могу долѣе отвѣчать за другихъ; но все, что человѣкъ можетъ сдѣлать, я все еще сдѣлаю. Я былъ горько, ужасно разочарованъ; но вы всегда найдете во мнѣ человѣка, который дорожитъ своимъ словомъ, человѣка съ такими же высокими и строгими чувствами чести, можетъ-быть, мистеръ Обри, какъ и вы сами (онъ остановился, чувствуя, что произвелъ впечатлѣніе на своего безмолвнаго слушателя) и этой честью, я ручаюсь вамъ передъ Богомъ, что на сколько отъ меня зависитъ, ни одного волоса съ вашей головы не упадетъ. Снова онъ остановился.-- Я желалъ бы, мистеръ Обри, чтобъ вы знали, какъ обремененъ я былъ съ нѣкотораго времени; да вотъ, не далѣе какъ сегодня поутру... онъ бросилъ печальный и неохотный взглядъ на письма, которыя онъ подобралъ и положилъ возлѣ себя на столикѣ: -- я получилъ письмо, вотъ оно, я знаю почеркъ, я почти боюсь распечатать его... мистеръ Обри перемѣнился въ лицѣ.
   -- Я не могу догадаться, на что въ-особенности вы намекаете, мистеръ Геммонъ, перебилъ Обри въ безпокойствѣ.
   -- Пока я не могу сказать вамъ ничего болѣе объ этомъ предметѣ. Я отъ всей души желаю, чтобъ переговоры мои были успѣшны и чтобъ дѣло это многіе мѣсяцы, даже годы, не вынудило вашего вниманія, все-таки, еслибъ я успѣлъ это сдѣлать, одинъ результатъ, по-крайней-мѣрѣ, это могло бы имѣть, могло бы убѣдить васъ въ добросовѣстности и безкорыстіи причинъ, побудившихъ меня къ тому предложенію, которое я осмѣлился сдѣлать миссъ Обри.
   -- Что жь, сэръ, отвѣчалъ мистеръ Обри, грустно и тяжело вздыхая:-- я могу только ввѣрить себя Провидѣнію, и я это дѣлаю. Я перенесъ ужь много; и если Богу угодно, чтобъ я страдалъ еще болѣе, то я надѣюсь, по-крайней-мѣрѣ, что всѣ эта страданія останутся не даромъ!
   -- Мистеръ Обри! воскликнулъ Геммонъ, смотря на него съ сіяющимъ взоромъ: -- вся душа моя сознаетъ высокое присутствіе добродѣтели въ вашей особѣ? Такой геройскій примѣрь постоянства можетъ возвысить, можетъ облагородить даже простаго свидѣтеля!.. Онъ остановился и нѣсколько минутъ оба молчали.-- Я надѣюсь, мистеръ Обри, что вы во мнѣ не сомнѣваетесь? сказалъ наконецъ Геммонъ съ увѣреннымъ видомъ.
   -- Нѣтъ, мистеръ Геммонъ, отвѣчалъ Обри, смотря на него пристально:-- я не помню, чтобъ я когда-нибудь имѣлъ къ тому поводъ.
   Скоро послѣ того мистеръ Обри ушелъ, и направляя медленно шаги свои къ Темплю, припоминалъ всѣ обстоятельства послѣдняго свиданія и разговора съ Геммономь. Съ своей стороны, онъ находилъ двѣ вещи, о которыхъ можно было пожалѣть, а именно: свою строгость и свое высокомѣріе; но ничего не находилъ со стороны Геммома, что бъ не было превосходно; а между-тѣмъ, еслибъ онъ только могъ увидѣть, какая дьявольская улыбка появилась на лицѣ Геммона, когда, дружески пожавъ руку Обри, онъ затворилъ за нимъ дверь; въ немъ, конечно, родилось бы маленькое сомнѣніе насчетъ искренности этого джентльмена. Проводивъ своего гостя, Геммонъ сѣлъ опять на прежнее мѣсто и началъ раздумывать объ этомъ послѣднемъ свиданіи. Почти съ первыхъ словъ, произнесенныхъ мистеромъ Обри въ этотъ день, почти съ перваго взгляда, брошеннаго на лицо его, Геммонъ ощутилъ смертельную ненависть къ этому джентльмену, гордость котораго онъ рѣшился опрокинуть и растоптать непремѣнно. Онъ зналъ до послѣдней подробности денежныя обстоятельства мистера Обри, который, въ своемъ положеніи, считалъ даже обязанностью быть съ Геммономъ вполнѣ-откровеннымъ на этотъ счетъ. Особенно занималъ его мысли вопросъ о двухъ векселяхъ, лежавшихъ у него въ шкапу, и о томъ, какъ бы искуснѣе привести въ дѣйствіе чужими руками эти двѣ ужасныя машины пытки и угнетенія, которыя, думалъ онъ, если ихъ ловко употребить, помогутъ мнѣ сокрушить и спѣсь и непреклонную волю этого гордаго семейства. Долго онъ обдумывалъ этотъ предметъ со всѣхъ сторонъ, и наконецъ, сказалъ самъ-себѣ, громко: "ладно!", вздохнулъ, усмѣхнулся и слегка ударилъ пальцами свой широкій лобъ. Черезъ нѣсколько минутъ, онъ приказалъ ключницѣ убрать со стола завтракъ, досталъ перо, чернила и бумагу, и набросалъ слѣдующій проектъ письма, который потомъ долженъ былъ быть переписанъ самимъ мистеромъ Кверкомъ, подписанъ отъ имени фирмы и посланъ (онъ окончательно это рѣшилъ) въ началѣ слѣдующей недѣли:

"Сэффронъ-Хилъ, 9-го іюля 18** г.,

   "Сэръ. Значительные и неожиданные расходы, предстоящіе нашей фирмѣ въ непродолжительномъ времени, вынуждаютъ насъ воспользоваться всѣми средствами, въ расположеніи у насъ находящимися; а неудачныя попытки въ другихъ мѣстахъ заставляютъ обратиться къ вамъ и напомнить о значительной недоимкѣ, лежащей на васъ, 1446 ф. 14 шил. и 6 пенсахъ. При этомъ, мы просимъ васъ вспомнить о томъ, какъ долго она оставалась неуплаченною и надѣемся, что вы не будете въ претензіи, если мы наконецъ увѣдомимъ васъ, что намъ рѣшительно-невозможно допустить дальнѣйшей отсрочки. Поэтому мы долгомъ своимъ считаемъ объявить, что если, считая отъ настоящаго числа черезъ три дня, вся означенная сумма или, по-крайней-мѣрѣ 1000 ф. изъ нея не будутъ уплачены, мы, къ-сожалѣнію, будемъ вынуждены дать закону его обыкновенный ходъ. Мы тѣмъ скорѣе рѣшаемся вамъ это сообщить, что увѣрены, при небольшомъ усиліи съ вашей стороны, вы давно ужь могли бы очистить всю недоимку или, по-крайней-мѣрѣ, большую часть ея."
   (Мистеръ Геммонъ подражалъ такъ близко слогу мистера Кверка, какъ-только могъ).
   "При этомъ, гг. Кверкъ и Снапъ считаютъ долгомъ своимъ, въ-отношеніи къ партнеру ихъ, мистеру Геммону, прибавить, что онъ не принимаетъ участія въ этомъ письмѣ. Невзирая на то,-- гг. Кверкъ и Снапъ находятъ, что выгоды фирмы страдали ужь и такъ слишкомъ-долго отъ ихъ снисхожденія къ личнымъ желаніямъ и чувствамъ одного изъ членовъ фирмы, и что, еслибъ не это препятствіе, то ихъ значительная недоимка была бы потребована давно и, безъ-сомнѣнія, уплачена."
   "Мы, къ-сожалѣнію, не можемъ ни отказаться отъ вышеобъявленнаго рѣшенія, ни измѣнить его, а потому отъ всей души желаемъ, чтобъ ваши денежныя средства были въ-состояніи избавить насъ отъ тягостей необходимости приводить въ дѣйствіе силу закона."
   "Мы остаемся, сэръ, почтительнѣйше преданные вамъ:

"Кверкъ, Геммонъ и Снапъ."

   "Чарльзу Обри, Эсквайру, въ Вивьенской Улицѣ."
  
   Ровно на седьмой день послѣ того, какъ мистеръ Геммонъ имѣлъ свое неблагополучное объясненіе съ миссъ Обри, достигло это ужасное и бездушное письмо до цѣли своего назначенія, и было вручено мистеру Обри въ то время, когда онъ внимательно перечитывалъ тяжелую кипу бумагъ, которую, по просьбѣ его, мистеръ Везель позволилъ ему взять домой. Я не стану описывать печальную сцену, происшедшую вслѣдъ за полученіемъ письма; скажу только, что бѣдная миссъ Обри выходила изъ себя, называя себя единственною причиною такого бѣдствія. Въ этотъ самый день, поутру, за завтракомъ, Обри говорилъ о своемъ намѣреніи продать изъ драгоцѣннаго остатка своего въ фондахъ 105 ф., чтобъ имѣть возможность поступить ученикомъ къ мистеру Кристалю, по совѣту генерал-атторнея.
   Что дѣлать, что предпринять въ такой ужасной крайности, никто изъ нихъ не зналъ. Развѣ рѣшиться на немедленную продажу всего серебра, книгъ и мебели? Огорченіе ихъ не знало границъ. Даже самъ мистеръ Обри, хоть онъ и терпѣлъ долгое время геройски, былъ наконецъ побѣжденъ мученіями милыхъ существъ, гибель которыхъ такъ тѣсно соединялась съ его собственною. "Да, Геммонъ поторопился отомстить!" думали они всѣ.
   Нѣсколькихъ словъ довольно, чтобъ объяснить положеніе мистера Обри вполнѣ. Слѣдуетъ припомнить, что, съ годъ тому назадъ, послѣ расплаты со стряпчими, у него оставалось въ рукахъ 1063 ф. Съ-тѣхъ-поръ неусыпными трудами онъ собралъ до 150 ф. за свои литературныя статьи, и вслѣдствіе строгой, систематической экономіи, этой суммы съ прибавкою 200 ф., взятыхъ изъ его небольшаго запаса, хватило на всѣ годовыя издержки. Невозможно было вести экономію далѣе безъ положительнаго вреда для здоровья и ихъ самихъ и дѣтей, и мистеръ Обри съ женою наединѣ часто говорили объ этомъ, въ слезахъ. А между-тѣмъ, несчастіе преслѣдовало Обри по пятамъ вездѣ, куда онъ ни направлялъ свои шаги. Естественнымъ образомъ, стараясь извлечь какъ можно болѣе пользы изъ небольшаго своего капитала, пока какая-нибудь и хоть сколько-нибудь значительная доля его могла быть сбережена отъ ежедневныхъ расходовъ, онъ искалъ случая помѣстить эти деньги безопаснымъ и выгоднымъ образомъ такъ, чтобъ онѣ доставляли ему хоть немного болѣе того, что приносило фонды. Съ безчисленными компаніями на акціяхъ, въ ту пору бывшими въ большой модѣ, онъ не хотѣлъ имѣть никакого дѣла, несмотря на хитрые убѣжденія Геммона, довольно-часто наводившаго разговоръ на этотъ предметъ. Долго собиралъ онъ разныя свѣдѣнія, совѣтуясь и съ банкиромъ своимъ, и съ бывшими товарищами Палаты Депутатовъ, и съ мистеромъ Роннинтономъ и съ мистеромъ Везелемъ. Наконецъ, недѣль шесть послѣ первой сдѣлки своей съ гг. Кверкомъ, Геммономъ и Снапомъ, онъ употребилъ 500 ф. на покупку какихъ-то иностранныхъ акцій. Оборотъ, казалось, былъ совершенно-безопасенъ и подавалъ сначала очень-хорошія надежды; но вдругъ, въ минуту высшей славы своей между капиталистами всѣхъ родовъ въ Англіи и на материкѣ Европы, безъ всякой очевидной причины, а просто вслѣдствіе одного изъ тѣхъ безотчетныхъ измѣненій, которымъ собственность этого рода бываетъ подвержена, акціи начали падать, падать, падать все ниже, ниже и ниже, и всего какой-нибудь мѣсяцъ спустя послѣ того, какъ Обри купилъ свой билетъ, этотъ билетъ ужь не стоилъ и фартинга! Потеря была невозвратимая. Одинъ изъ бывшихъ его товарищей въ Палатѣ, у котораго онъ спрашивалъ совѣта, потерялъ около 120,000 ф. и доведенъ былъ почти до разоренія. Даже самъ мистеръ Везель, человѣкъ въ высшей степени осторожный, особенно во всемъ, что касалось до употребленія его небольшаго, долгимъ трудомъ накопленнаго капитала, потерялъ до 1000 ф., а мистеръ Роннинтонъ почти двое.
   Этотъ роковой случай -- какъ иначе назвать такое несчастіе? оставилъ въ рукахъ мистера Обри не болѣе 350 ф. фондами, да въ рукахъ его банкира 50 или 60 ф. на текущіе расходы. Сумма эта къ тому времени, когда получено было послѣднее письмо гг. Кверка и Снапа, естественнымъ образомъ, уменьшилась до 290 ф., и вотъ все, что онъ имѣлъ на свѣтѣ, чтобъ предохранить себя и свое семейство отъ совершенной нищеты; а между-тѣмъ его положительно вынуждали уплатить въ-теченіе трехъ дней 1446 ф. 14 шил. и 6 пенсовъ.
   Рано поутру на другой день онъ спѣшилъ, въ отчаяніи, къ своимъ стряпчимъ. Мистеръ Роннинтонъ, съ тяжелымъ сердцемъ и мрачнымъ лицомъ, отправился въ ту же минуту, одинъ, въ контору гг. Кверка, Геммона и Снапа. Онъ явился прежде всего къ мистеру Геммону, который, съ искусно-разьиграннымъ видомъ отвращенія, отослалъ его къ мистеру Кверку или къ мистеру Снапу. Онъ видѣлъ и ихъ, но нашелъ непреклонными. Мистеръ Кверкъ отвѣчалъ упрямо и круто, что онъ ждалъ и такъ слишкомъ-долго и что онъ не позволитъ долѣе одному изъ своихъ партнеровъ дурачить всю фирму. Мистеръ Роннинтонъ ушелъ, рѣшительно не зная, что предпринять, и возвратясь, объявилъ мистеру Обри, дожидавшемуся у него въ конторѣ, что онъ не сдѣлалъ, да и не могъ ничего сдѣлать съ этими коршунами въ Сэффрон-Хилѣ. Роннинтонъ чувствовалъ, что его несчастный кліентъ былъ въ слишкомъ-опасныхъ отношеніяхъ съ гг. Кверкомъ, Геммономъ и Снапомъ, и не могъ прибѣгнуть къ угрозамъ о предъявленіи ихъ непомѣрнаго и чудовищнаго счета къ сбавкѣ {См. примѣч. выше.}. Онъ не зналъ рѣшительно, какой совѣтъ предложить, какой планъ придумать, чтобъ выпутать мистера Обри изъ настоящей, страшной дилеммы. Что касается до обращенія къ друзьямъ съ просьбою о денежномъ пособіи, вся душа мистера Обри возмущалась мри одной мысли о томъ. Какъ, еще занимать! Въ его положеніи это дѣйствительно было бы грубо-безнравственно. И такъ ужь одинъ изъ его великодушныхъ друзей въ эту минуту былъ за него въ долгу болѣе чѣмъ на 10,000 ф.! Нѣтъ, съ мрачною рѣшимостью въ сердцѣ, онъ понялъ, что наконецъ-то часъ его насталъ и что тюремная стѣна скоро отдѣлитъ его отъ милыхъ, обожаемыхъ существъ, съ которыми онъ до-сихъ-поръ ни раза еще не разлучался.
   Кетъ, между-тѣмъ, пришла въ совершенное отчаяніе, и безъ вѣдома своего брата написала длинное, раздирающее душу письмо къ доброй старушкѣ леди Стрэттонъ, своей крестной матери, и въ письмѣ этомъ разсказала ей все. Кетъ просидѣла цѣлую половину ночи за этимъ письмомъ; къ концу этого времени оно было измочено насквозь ея слезами. Она снесла письмо сама очень-рано поутру на почту, и вмѣстѣ съ Агнесою ожидала отвѣта съ трепетнымъ безпокойствомъ.
   У меня почти не достаетъ духа разсказать происшествіе, послѣдовавшее за этимъ предпріятіемъ Кетъ. Старая леди Стрэттонъ, ужь нѣсколько мѣсяцевъ сряду чувствовала себя очень-плохо и письмо Кетъ огорчило ее до крайности. Читатель припомнитъ, что еще задолго передъ тѣмъ, она застраховала свою жизнь на сумму 15,000 ф., постоянно намѣреваясь завѣщать эти деньги, какъ маленькое приданое, бѣдной Кетъ. Своему стряпчему, доброму мистеру Паркинсону, она, ужь съ полгода тому назадъ, дала всѣ нужныя инструкціи, чтобъ составить завѣщаніе, въ которомъ она хотѣла исполнить свое намѣреніе относительно Кетъ, и вмѣстѣ назначала по 500 ф. на долю каждаго изъ дѣтей мистера Обри. Какая причина мѣшала такъ долго осуществленію этого плана? та ли несчастная и суевѣрная слабость, которая очень-нерѣдко заставляетъ старыхъ людей медлить совершеніемъ такого важнаго дѣла, или другое что -- неизвѣстно; но дѣло въ томъ, что когда письмо Кетъ пришло, завѣщаніе еще не было совершено и лежало, составленное на-черно, въ коиторѣ мистера Паркинсона. Чувствуя себя очень-дурно, по прочтеніи письма отъ миссъ Обри, она послала нарочнаго къ мистеру Паркинсону съ просьбою изготовить завѣщаніе какъ можно скорѣе; а нѣсколько минутъ спустя, ея домашніе нашли нужнымъ отправить другаго нарочнаго, за ея докторомъ, мистеромъ Годдертомъ. Междутѣмъ она хотѣла написать вексель на 700 или 800 ф. съ тѣмъ, чтобъ тотчасъ же предоставить эту сумму въ полное распоряженіе мистера Обри; но и для этого необходимо было присутствіе мистера Паркинсона, который завѣдывалъ всѣми ея дѣлами и одинъ могъ увѣдомить ее въ-точности о суммѣ, которую она имѣла въ ту пору у своего банкира. Паркинсона не было въ Грильстонѣ, когда нарочный туда прибылъ; но за нимъ отправили людей, и около семи часовъ вечера, онъ подъѣхалъ къ дому леди Стрэттонъ, имѣя при себѣ все нужное для немедленнаго совершенія завѣщанія. Главный клеркъ его тоже былъ съ нимъ, на случай, еслибъ какимъ-нибудь образомъ не хватило свидѣтеля. Длинныя лица прислуги увѣдомили его, что не слѣдовало терять ни минуты, и онъ спѣшилъ прямо въ спальную леди Стрэттонъ. Почтенная старушка лежала на кровати; длинные, сѣдые волосы ея виднѣлись частью изъ-подъ чепчика. Докторъ Годдертъ торопливымъ шопотомъ увѣдомилъ мистера Паркинсона о критическомъ положеніи леди Стрэттонъ. Перья, чернила, бумага -- все нужное приготовлено было въ комнатѣ, въ-ожиданіи его пріѣзда. Она узнала его, когда онъ подошелъ къ кровати и слабымъ голосомъ, прошептала: "Мое завѣщаніе, мое завѣщаніе..."
   Спѣшите, мистеръ Паркинсонъ, не теряйте ни одной минуты! Еслибъ вы знали, какъ много зависитъ отъ вашихъ распоряженій! еслибъ вы могли увидать, хоть мелькомъ, сцену, которая въ это время происходитъ въ Вивьенской Улицѣ! Подайте ей перо, мистеръ Паркинсонъ... направьте ея руку...
   Но было ужь поздно. Прежде чѣмъ онъ успѣлъ вложить ей въ руку перо, эта рука лишилась силы держать его, потому-что леди Стрэттонъ въ эту самую минуту ощутила ударъ паралича, котораго докторъ Годдертъ опасался ужь три или четыре часа сряду. Увы! увы! Все было напрасно. Перья, чернила, бумага были убраны. Жизнь ея протянулась еще до девяти часовъ слѣдующаго утра, и тогда, въ присутствіи мистера Паркинсона, невыходившаго изъ комнаты ни на одну минуту, почтенная леди скончалась. Такъ-какъ она умерла безъ завѣщанія, то вся ея личная собственность (а леди Стрэттонъ не имѣла другой), принадлежала ближайшему родственнику. Случись это происшествіе два года тому назадъ, этотъ ближайшій родственникъ былъ бы мистеръ Обри; по теперь, не знаю, будетъ ли читатель имѣть терпѣніе выслушать насъ -- этотъ ближайшій родственникъ былъ Титльбетъ Титмаузъ. Увы! Насчетъ этого не могло быть ни малѣйшаго сомнѣнія, и одно сознаніе такой возможности выводило изъ-себя мистера Паркинсона съ той самой минуты, когда онъ получилъ послѣднее, безполезное приглашеніе къ больной леди Стрэттонъ. Да, Титмаузъ сдѣлался теперь обладателемъ всей движимой собственности, денегъ и денежныхъ документовъ, принадлежавшихъ покойной леди Стрэттонъ, и прежде еще, чѣмъ успѣли предать землѣ ея тѣло (похороненное на Яттонскомъ Кладбищѣ, недалеко отъ могилы нѣжно-любимаго друга ея, мистриссъ Обри, опередившей ее не болѣе полутора года тому назадъ), мистеръ Паркинсонъ получилъ письмо отъ гг. Кверка, Геммона и Снапа, въ качествѣ стряпчихъ мистера Титмауза, въ которомъ они увѣдомляли его формально о правѣ ихъ кліента и просили его, не теряя времени, составить опись движимой собственности и деньгамъ покойной.
   Мистеръ Геммонъ самъ отправился на мѣсто и прибылъ день спустя послѣ похоронъ. Представьте себѣ его ощущеніе, когда онъ открылъ находку, выпавшую на долю его кліента, мистера Титмауза, въ видѣ полиса на сумму 15,000 ф., о которомъ ни ему, ни партнерамъ его, ни Титмаузу, разумѣется, никогда и во снѣ не снилось.
   Но была находка другаго рода, которая тоже довольно-сильно его волновала, что могли доказать его вспыхнувшія щеки и ускоренное дыханіе -- увы! вексель бѣднаго Обри на сумму 2000 ф. съ процентами, по пяти процентовъ, который бѣдная леди Стрэттонъ долго собиралась изорвать, и наконецъ вообразила, что она ужь это сдѣлала, а между-тѣмъ этотъ вексель попалъ случайно, вмѣстѣ съ другими бумагами, въ руки мистера Паркинсона, который самъ не зналъ о его существованіи, потому-что вексель лежалъ завернутый въ письмѣ мистера Обри, не зналъ до-тѣхъ-поръ, пока не нашелъ его, разбирая бумаги, вслѣдствіе наставленій гг. Кверка, Геммона и Снапа. Паркинсонъ блѣднѣлъ и краснѣлъ неперемѣнно, держа окаянный документъ въ рукахъ своихъ. Можетъ-быть, думалъ онъ, никто на свѣтѣ, кромѣ его, не знаетъ о существованіи этого лоскутка бумаги, и... но чувство долга преодолѣло. Разумѣется, обладателемъ этого векселя и, слѣдовательно, всѣхъ денегъ, имъ обезпеченныхъ, вмѣстѣ со всѣми процентами, на нихъ причитавшимися, былъ теперь тотъ же самый Титмаузъ.
   Трудно вообразить себѣ болѣе-печальную и безумную шутку счастія въ томъ, по-крайней-мѣрѣ, что касалось до бѣдной Кетъ Обри.
  

ГЛАВА VII.

   "Бѣгите! ради-самого Бога, бѣгите! Не теряйте ни одной минуты изъ драгоцѣнной отсрочки, изъ тѣхъ немногихъ часовъ, которые, съ невѣроятнымъ трудомъ, я успѣлъ для васъ выпросить у этихъ бездушныхъ, у этихъ жадныхъ грабителей!.. Угнетенный, безвинно-обиженный человѣкъ! если вы хотите быть справедливымъ къ себѣ и ко всему, что вамъ мило на свѣтѣ... если вамъ дорого счастье особъ, ввѣренныхъ вашему храненію и запутанныхъ въ вашу погибель, я повторяю еще разъ: бѣгите!
   Уѣзжайте изъ Англіи, хоть на самое короткое время, хоть до-тѣхъ-поръ, пока друзья ваши успѣютъ привести въ порядокъ ваши разстроенныя дѣла. Смотрите на эту торопливую и, можетъ-быть, безсвязную записку, какими угодно глазами, но я говорю вамъ, вы получаете ее, подъ печатью священной тайны, отъ вѣрнаго и неизмѣннаго друга, настоящее, отчаянное усиліе котораго въ вашу пользу вы оцѣните и поймете современемъ; а покуда, еще разъ заклинаю васъ, мистеръ Обри, бѣгите!.. Бѣгите отъ новыхъ и гораздо-болѣе ужасныхъ опасностей, чѣмъ вы себѣ воображаете. Передо мною, въ глазахъ моихъ, для васъ готовятъ орудіе муки! Не-уже-ли вы станете дожидаться, покуда васъ схватятъ и повлекутъ на пытку въ присутствіи тѣхъ... у меня не достаетъ духа окончить! Вспомните, мистеръ Обри, если вы не исполните этого совѣта изъ малодушнаго сомнѣнія въ чистосердечіи того, кто вамъ даетъ его, или изъ странныхъ, безумно-преувеличенныхъ понятій о чести и героизмѣ, вспомните эти строки въ минуту, когда ударъ разразится надъ вашею головою -- и тогда, по-крайней-мѣрѣ, отдайте справедливость писавшему ихъ. Вашъ вѣрный, несчастный, подозрѣваемый другъ

"О. Г."

   "P.S. Ради Бога, сожгите или изорвите эту записку тотчасъ, какъ только прочтете."
   Такого-то рода письмо получилъ мистеръ Обри, какъ-разъ передъ самымъ концомъ срока, даннаго стряпчими мистера Титмауза для уплаты его недоимки, и нетрудно себѣ представить, до какой степени былъ онъ встревоженъ. Въ минуту полученія письма. Обри находился въ глубокомъ уныніи, но онъ старался еще сохранять въ присутствіи жены и сестры наружный видъ спокойнаго расположенія духа. Скорѣй въ угоду имъ, чѣмъ по собственному желанію, онъ исходилъ весь городъ въ-теченіе двухъ предшествующихъ дней, до-тѣхъ-поръ, пока едва могъ стоять на ногахъ отъ усталости, напрасно отъискивая людей, которые согласились бы дать ему въ займы 1,000 ф. подъ собственное его личное обезпеченіе, и на какіе угодно проценты -- все-равно, лишь бы только отдѣлаться, хоть на-время, отъ настоящей ужасной нужды. Все, однакожь, было напрасно; да, впрочемъ, онъ и сначала не имѣлъ почти никакой надежды на успѣхъ. Сердце замирало у него въ груди. Порой онъ почти терялъ всякое сознаніе своего положенія и того, что происходило вокругъ. Ему казалось, что сама судьба опредѣлила несчастію гнести его мало-по-малу къ землѣ и наконецъ раздавить совершенно. Были люди -- онъ очень-хорошо зналъ -- которымъ стоило сказать одно слово, чтобъ получить великодушную, немедленную помощь. Но когда же это должно было кончиться? Не послужила ли бы эта помощь къ одному только ободренію тѣхъ, которые держали его въ неволѣ, чтобъ возобновлять свои требованія всякій разъ, лишь какая-нибудь новая прижимка удастся? Нѣтъ, онъ не хотѣлъ болѣе и думать объ этомъ средствѣ спасенія; онъ рѣшился выждать спокойно ударь, ему угрожавшій, и встрѣтить его твердо, какъ гибель неизбѣжную. Бѣдная Кетъ, какъ только отнесла письмо на почту, сказала ему тотчасъ о просьбѣ своей къ леди Стрэттонъ, сказала съ трепетнымъ опасеніемъ за послѣдствія; но не-уже-ли она думала, что онъ будетъ ее бранить. Онъ глядѣлъ на нее съ минуту въ слезахъ и потомъ горячо сжалъ ея руку, говоря, что такъ-какъ дѣло ужь сдѣлано, то дай Богъ, чтобъ оно имѣло успѣхъ.
   Письмо мистера Геммона, какъ я ужь говорилъ, встревожило мистера Обри до крайности. Онъ читалъ и перечитывалъ его нѣсколько разъ съ возрастающимъ безпокойствомъ и вмѣстѣ съ сомнѣніемъ насчетъ истинной цѣли и побудительной причины писавшаго. Былъ ли онъ дѣйствительно виноватъ въ томъ лицемѣріи, въ которомъ Агнеса и Кетъ такъ горячо его обвиняли? Дѣйствовалъ ли онъ изъ мести, или вынужденъ былъ, въ-самомъ-дѣлѣ, какъ говорило письмо мистера Кверка, уступить своимъ партнерамъ, и оставался попрежнему чистосердечнымъ защитникомъ Обри? Не предлагалъ ли Геммонъ бѣгство только какъ западню, какъ такой поступокъ съ его стороны, послѣ котораго они могли считать себя въ-правѣ приступить немедленно къ послѣднимъ крайностямъ? На какія это новыя опасности намекаетъ онъ въ письмѣ? Ужь не тѣ ли два векселя, что онъ далъ мистеру Титмаузу?.. Мистеръ Титмаузъ, можетъ-быть, требуетъ ихъ наконецъ рѣшительно, съ намѣреніемъ предъявить ко взысканію? Онъ вспомнилъ, что векселя даны были съ уплатою по востребованію -- и содрогнулся. Можетъ-быть, мистеръ Титмаузъ, имѣя крайнюю нужду въ деньгахъ, не хотѣлъ слушать совѣстливыхъ увѣщаній Геммона и оставилъ безъ вниманія клятвенное слово, данное мистеру Обри при полученіи векселей? Обри быль очень-радъ, между-прочимъ, что горничная принесла ему письмо Геммона въ такую пору, когда Обри сидѣлъ одинъ въ своемъ кабинетѣ, и онъ тотчасъ же рѣшился не говорить о немъ ни слова ни женѣ, ни сестрѣ. Четвертый день, по полученіи письма отъ гг. Кверка и Снапа, ужь прошелъ. Обри не рѣшался выходить изъ дома. Можно вообразить себѣ, въ какомъ горѣ, въ какой тревогѣ и неизвѣстности находилось все это несчастное семейство. Такимъ образомъ прошелъ пятый день -- ударъ все еще не упадалъ. Рука, занесенная надъ пнми, не была ли удержана мистеромъ Геммономъ, который, можетъ-быть, продолжалъ еще тѣ невѣроятные труды, о которыхъ онъ говорилъ въ своемъ письмѣ?
   Шестое утро разсвѣло надъ несчастнымъ семействомъ. Они всѣ встали немного-ранѣе обыкновеннаго. Они едва дотрогивались до скромнаго и просгаго завтрака, стоявшаго на столѣ, и даже съ трудомъ могли выносить лепетъ и рѣзвости милыхъ малютокъ, которыхъ наконецъ они отослали назадъ, въ дѣтскую комнату. Въ жестокомъ волненіи и безпокойствѣ ожидали они прихода почтальйона -- это было первое утро, въ которое, по обыкновенному разсчету времени, можно было получить отвѣтъ отъ леди Стрэттонъ на письмо Кетъ. Время перешло за десять и завтракъ былъ убранъ. Услыхавъ волнующій, хотя давно-ожиданный стукъ почтальйона въ дверяхъ какой-то квартиры, недалеко отъ нихъ, мистриссъ Обри и Кетъ бросились къ окошку. Ахъ! можетъ-быть, у него есть письмо и къ нимъ?.. Какъ долго жильцы этого дома не отвѣчаютъ на его стукъ и не выносятъ ему денегъ!.. Потомъ онъ стоялъ еще цѣлую минуту на сосѣднемъ крыльцѣ и шутя говорилъ съ какой-то горничной. Невыносимо было все это для тѣхъ, которыя ожидали съ трепетнымъ волненіемъ его прихода. Затѣмъ онъ заглянулъ въ свои письма и, взявъ одно изъ нихъ въ руки, отправился на другую сторону улицы, къ ихъ дверямъ.
   -- Боже мой! письмо! вскрикнула миссъ Обри: -- я не буду дожидаться Фанни! и, выбѣжавъ въ переднюю, она отворила двери, только-что тотъ успѣлъ постучать.
   Онъ дотронулся до шляпы, увидавъ, вмѣсто горничной, прелестную, но взволнованную леди, которая протянула руку и взяла письмо, сказавъ почтальйону: "Фанни заплатитъ вамъ". Но въ ту же минуту лицо ея ужасно поблѣднѣло и она едва не упала на полъ при видѣ траурной каёмки, черной печати и незнакомаго почерка. Нѣсколько минутъ она стояла неподвижно, не въ-силахъ будучи выговорить ни слова; потомъ нетвердыми шагами пошла въ гостиную.
   -- О, Чарльзъ! Агнеса! посмотрите! посмотрите! прошептала она, опускаясь въ кресла, между-тѣмъ, какъ братъ ея съ трепетомъ бралъ въ руки зловѣщее письмо, къ нему протянутое.
   Письмо было отъ мистера Паркинсона и сообщало извѣстіе о смерти леди Стрэттонъ и о печальныхъ обстоятельствахъ, сопровождавшихъ это несчастіе, то-есть о томъ, что она умерла безъ завѣщанія и что мистеръ Титмаузъ, въ качествѣ ближайшаго родственника, долженъ получить все, что она послѣ себя оставила. Все это горестное извѣстіе сообщено было въ немногихъ, короткихъ словахъ.
   -- Боже мой! воскликнулъ Обри, взглянувъ на нихъ.
   Краска исчезла съ его лица и онъ прижалъ руку ко лбу.
   -- Она умерла! произнесъ онъ тихимъ голосомъ, отдавая Кетъ письмо и спѣша на помощь къ мистриссъ Обри, которая готова была упасть безъ чувствъ.
   Обѣ онѣ едва-внятно вскрикнули, услыхавъ эти слова. Агнеса лишилась чувствъ у него на рукахъ, а Кетъ сидѣла какъ статуя, даже не заглядывая въ роковое письмо, которое она держала въ рукахъ и смотрѣла въ какомъ-то оцѣпенѣніи на брата. Она не въ-состояніи была встать и пособить Агнесѣ, обморокъ которой едва-ли даже замѣтила. Наконецъ, когда та начала ужь поправляться, Кетъ съ отчаяннымъ усиліемъ воли пришла въ себя и, блѣдная, какъ полотно, прочла письмо, лежавшее у нея на колѣняхъ.
   -- Это ужасно! жестоко! Провидѣніе насъ покинуло! прошептала она наконецъ, смотря съ горестью на брата и сестру.
   -- Боже, помилуй насъ! воскликнулъ Обри такимъ тономъ, который проникнулъ въ стѣсненное сердце сестры и заставилъ ее зарыдать.
   Какъ описать ту горькую сцену, которая произошла въ этомъ несчастномъ семействѣ, прежде еще, чѣмъ они успѣли оправиться отъ первыхъ, разительныхъ дѣйствій удара ими перенесеннаго, и постичь всю глубину своего несчастія. Всѣ они любили, какъ родную, леди Стрэттонъ, которая была крестная мать Кетъ, и ихъ привязанность удвоилась къ ней со смертью старой мистриссъ Обри. Ея болѣе не было -- ея, которая заслонила бы ихъ отъ гибели хоть на-время, и по волѣ неиспытуемой, грозной судьбы, то, что она назначала для нихъ, и что дѣйствительно могло бы ихъ защитить отъ хищной жестокости ихъ враговъ, взято было у нихъ рукою закона и направлено въ сундуки эгоиста, глупца, человѣка, какъ-будто бы нарочно-рожденнаго на свѣтъ, чтобъ довершить ихъ погибель!
   Изъ уваженія къ памяти умершей, они опустили всѣ сторы въ ихъ домѣ, распространяя такимъ образомъ вокругъ себя мракъ, служившій эмблемою того, что происходило у нихъ на душѣ. Это послѣднее горе на-время отвратило ихъ мысли отъ опасности, ежеминутно имъ угрожавшей. Они говорили часто въ слезахъ о ихъ покойномъ другѣ, припоминая невольно безчисленные примѣры ея кроткаго и добродушнаго характера.
   На слѣдующее утро они сошлись за завтракомъ въ грустномъ спокойствіи. Опущенныя сторы не пропускали солнечныхъ лучей въ ихъ маленькую комнату, гдѣ накрытъ былъ скромный завтракъ и гдѣ царствовалъ сумракъ, согласный съ ихъ печальными чувствами. Для всѣхъ, сидѣвшихъ около стола, исключая маленькаго Чарльза, завтракъ былъ коротокъ; но Чарльзъ недавно началъ обѣдать внизу, вмѣсто дѣтской, и это веселое, маленькое созданіе, не сознавая ни бѣдности, на которую онъ, по всѣмъ вѣроятіямъ, былъ осужденъ, ни бѣдствія, которое угнетало его родителей, болталъ весело, какъ-будто бы ничто не въ-состояніи было смутить безпечности дѣтскаго возраста. Они всѣ вздрогнули, услыхавъ стукъ почтальйона съ главной почты. Онъ принесъ имъ письмо отъ доктора Тэсема, который, казалось, зналъ о письмѣ мистера Паркинсона. Письмо добраго пастора было очень-трогательно и они долго не могли его окончить -- такъ сильно всѣ были разстроены.
   -- Черезъ нѣсколько лѣтъ, замѣтилъ Обри: -- мы, можетъ-быть, и его потеряемъ.
   -- Тогда-то мы совершенно-осиротѣемъ! воскликнула Кетъ, рыдая.
   Они молчали нѣсколько минутъ: мистеръ Обри перечитывалъ снова длинное, мелко-исписанное письмо пастора. Вдругъ онъ услыхалъ въ дверяхъ передней стукъ, одинъ простой ударъ молотка, неимѣвшій въ себѣ ничего необыкновеннаго въ такую пору утра; а между-тѣмъ, Богъ-знаетъ, почему стукъ этотъ заставилъ мистера Обри вздрогнуть. Обри продолжалъ читать письмо, а между-тѣмъ слышалъ, какъ Фанни отпирала и какъ слова два произнесены были шопотомъ; послѣ этого двери въ гостиную быстро отворились и Фанни остановилась у порога, блѣдная, какъ смерть, и отъ страха не въ-состояніи выговорить ни слова; тяжелые шаги послышались въ коридорѣ, и за плечами испуганной дѣвушки появился рослый, дюжій мужчина, въ длинномъ пальто желто-сѣраго цвѣта, съ широкополою шляпою и съ толстой тростью въ рукахъ. Онъ остановился на минуту, посматривая черезъ ея плечо въ гостиную, смущенные хозяева которой скоро раздѣлили панической ужасъ бѣдной Фанни.
   -- Прошу прощенія, сэръ, сказалъ онъ вѣжливо, входя въ комнату и снимая шляпу: -- не вы ли Чарльзъ Обри?
   -- Да, это я, сэръ, отвѣчалъ мистеръ Обри, вставая со стула; а между-тѣмъ, другой человѣкъ очутился въ дверяхъ.
   -- Вы мой арестантъ, сэръ, сказалъ первый, подойдя близко къ несчастному Обри и тронувъ его за плечо, и въ то же время протягивая тонкій лоскутокъ бумаги, заключавшій предписаніе, въ силу котораго онъ дѣйствовалъ. Въ ту минуту, когда человѣкъ этотъ подходилъ, страшный крикъ вырвался у Агнесы и Кетъ, которыя вскочили въ испугѣ и дико обхватили руками мистера Обри. Онъ умолялъ ихъ унять свои порывы горести, но явно было, что онъ и самъ былъ жестоко взволнованъ.
   -- Позвольте мнѣ посмотрѣть на ваше предписаніе, сказалъ онъ тому, который его арестовалъ и продолжалъ стоять возлѣ. Взглянувъ на предписаніе, онъ увидѣлъ, что арестованъ за 1,400 фунт. слишкомъ, по иску гг. Кверка, Геммона и Снапа.
   -- Вотъ видите ли, сэръ, это ужь моя такая обязанность, почтительно произнесъ коммиссаръ шерифа {Буквально: Офицеръ шерифа; но на русскомъ языкѣ слово офицеръ имѣетъ слишкомъ-опредѣленное и совершенно-спеціальное значеніе.}, очевидно тронутый горестью двухъ прелестныхъ женщинъ, которыя все еще не оставляли того, кого хотѣли безжалостно вырвать изъ ихъ объятій.
   -- Не тревожьтесь такъ сильно, сударыня, бѣда еще покуда невелика.
   -- Ради Бога! Агнеса! Кетъ! если вы меня любите, успокойтесь! Вы огорчаете меня сверхъ всякой мѣры, произнесъ мистеръ Обри, который хотя и былъ очень-блѣденъ, но сохранилъ, по обстоятельствамъ, замѣчательное присутствіе духа. Сцену эту, впрочемъ, онъ старался представить себѣ и готовился къ ней ежедневно, если не ежечасно, впродолженіе всей послѣдней недѣли.
   -- О, пощадите! пощадите! Ради самого Бога пощадите его! Пощадите насъ! восклицали мистриссъ Обри и Кетъ.
   -- Добрые люди, милые люди! пощадите его! кричала Кетъ, въ отчаяніи.-- Что вы хотите съ нимъ дѣлать?
   -- Мы ничего ему не сдѣлаемъ, сударыня, будьте увѣрены; только онъ долженъ идти съ нами, потому-что намъ велѣно его взять.
   -- Ради самого Бога! Нѣтъ, нѣтъ, не дѣлайте этого! Сжальтесь! кричала Кетъ, обращая разстроеиное лицо свое къ сыщику и все еще не выпуская брата изъ судорожныхъ объятій. Мистриссъ Обри упала въ обморокъ и лежала безъ чувствъ на рукахъ мужа, между-тѣмъ какъ Фанни, тоже почти внѣ себя, старалась привести ее въ чувство и терла ея холодныя руки.
   -- Боже мой! Сударыня, да не тревожьтесь же такъ; вѣдь вы только даромъ себя мучите, а джентльмену никакой пользы не дѣлаете, потому-что ужь извѣстно, ему и самому невесело идти, сказалъ другой сыщикъ, который къ этому времени вошелъ въ комнату и стоялъ, поглядывая на нихъ съ сожалѣніемъ; но миссъ Обри повторяла мольбы свои съ дикимъ и безумнымъ неистовствомъ, долго не замѣчая того, что Агнеса лежала возлѣ нея безъ чувствъ.
   -- Джимми! Сбѣгайте-ка да принесите стаканъ воды изъ кухни; она вѣдь совсѣмъ умираетъ; сбѣгайте, братецъ, сказалъ коммиссаръ своему помощнику, который тотчасъ ушелъ и скоро вернулся съ стаканомъ воды. Къ этому времени и Кетъ и ея братъ и Фанни, въ сильной тревогѣ, дѣлали всевозможное, чтобъ привести въ чувство мистриссъ Обри, продолжительный обморокъ которой ихъ безпокоилъ и въ страданіяхъ которой ихъ собственныя были на-время поглощены. Сыщики стояли возлѣ, держа въ рукахъ толстыя трости и шляпы, и не говорили ни слова. Наконецъ, мистриссъ Обри обнаружила признаки возвращенія къ чувству, испустивъ длинный, тяжелый вздохъ.
   -- Я вамъ доложу, шепнулъ младшій сыщикъ своему предводителю: -- это кажется... того... дѣло неладное, а?
   -- Эхъ, Джимми, Джимми! что у васъ за бабье сердце! Да какой же вы послѣ этого сыщикъ! Это все пустяки; стоитъ только свыкнуться.
   -- Но, можетъ-быть, съ джентльмена несправедливо требуютъ деньги...
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ? А развѣ они не присягали, что справедливо? Полно, полно, Джимми, не умничать! Чѣмъ скорѣе мы раздѣлаемся съ этимъ хныканьемъ, тѣмъ лучше.
   -- Богъ мнѣ свидѣтель: въ жизнь свою не видалъ я такихъ двухъ красавицъ, какъ эти! Не по-нутру мнѣ эта работа; лучше бы мы его накрыли за улицѣ... и я вамъ доложу, онъ еще понизилъ свой шопотъ: -- если этакъ часто достанется, то слуга вамъ покорный! я не хочу быть больше сыщикомъ; я лучше вернусь къ старой работѣ, какова бы она ужь тамъ ни была.
   -- Добрые, милые люди! говорила Кетъ, подходя къ нимъ съ принужденнымъ спокойствіемъ и откидывая съ лица свои растрепанные волосы: -- оставьте его здѣсь, хоть еще денёкъ!
   -- Нельзя, сударыня, никакъ невозможно. Этого нельзя сдѣлать ни за какія деньги, кромѣ, какъ развѣ онъ заплатитъ весь долгъ съ издержками, отвѣчалъ почтительно, но довольно-угрюмо коммиссаръ, которому, казалось, наскучила ужь вся эта сцена.-- Пожалуй, кто подумаетъ, что мы собираемся убить джентльмена! Я вамъ доложу вотъ что: если только онъ хочетъ отправиться, какъ слѣдуетъ джентльмену, на мою маленькую квартирку въ Канцлерской Улицѣ (мое имя Гребъ, сударыня, къ вашимъ услугамъ, и въ цѣломъ Лондонѣ нѣтъ лучше-устроеннаго затворнаго заведенія, чѣмъ у меня, могу васъ увѣрить, сударыня, и нигдѣ должники не пользуются такими удобствами); ему нѣтъ нужды оставаться тамъ долѣе одного или двухъ дней, можетъ-быть менѣе. Ужь разумѣется, его друзья прійдутъ и возьмутъ его на поруки. Стало-бытъ, нечего такъ тревожиться, сударыня, тѣмъ болѣе, что изъ этого не выйдетъ толку ни на волосъ.
   -- Чарльзъ, мой другъ, прошептала мистриссъ Обри: -- они вѣрно насъ не разлучатъ. О, пойдемте вмѣстѣ, мнѣ нѣтъ дѣла куда, покуда я съ вами.
   -- Не требуйте этого, мой другъ, душа моя! отвѣчалъ Обри нѣжно, поддерживая ее руками, и слеза изъ глазъ его упала на лицо ея.-- Я буду имѣть мало непріятностей -- я увѣренъ; никакого насилія, ни обиды не могутъ мнѣ сдѣлать, если я добровольно покорюсь закону и я скоро, Богъ дастъ, вернусь къ вамъ назадъ.
   -- О, Чарльзъ, я умру! Я не переживу той минуты, когда васъ отъ меня отнимутъ. Она начинала приходить въ сильное раздраженіе.
   -- Агнеса! Агнеса! говорилъ мужъ ея съ упрекомъ.-- Мать не должна оставлять дѣтей своихъ. Сердце мое будетъ болѣть каждую минуту въ разлукѣ, если я стану думать, что мои милыя малютки лишены попеченій матери.
   -- Кетъ позаботится о нихъ, душа моя! произнесла мистриссъ Обри едва-внятно. Мужъ нѣжно поцаловалъ ее въ лобъ. Пока происходилъ этотъ торопливый переговоръ между несчастными супругами, Кетъ говорила тихимъ, но убѣдительнымъ тономъ съ двумя сыщикамми, которые слушали ее почтительно, но качали головой.
   -- Нѣтъ миссъ, нельзя, нельзя дѣйствительно.
   -- Все, что ни есть въ домѣ, будетъ для васъ обезпеченіемъ. У меня еще осталось много прекрасныхъ платьевъ, дорогихъ вещей, я все, все отдамъ... конечно, за нихъ можно получить что-нибудь. А потомъ остается серебро, книги, мебель: не-уже-ли же мистеръ Обри безчестно убѣжитъ...
   -- Еслибъ вы только съ нами одними имѣли дѣло, сударыня, въ такомъ случаѣ, конечно, мы, можетъ-быть, и сдѣлали бы кое-что несовсѣмъ такъ, какъ водится, въ угодность дамѣ; но изволите видѣть, сударыня, мы только подчиненные, имѣемъ свою обязанность и должны ее выполнить; а ужь если просить, такъ я вамъ доложу, вы лучше попросите тѣхъ джентльменовъ, которые написаны вотъ тутъ (онъ показалъ на предписаніе): они-то и требуютъ денегъ... Кверкъ, Гем...
   -- Не говорите мнѣ о нихъ: это изверги! это злодѣи! Они обокрали, а потомъ разоряютъ моего несчастнаго брата! воскликнула миссъ Обри съ ужаснымъ напряженіемъ.
   -- Кетъ, Кетъ! произнесъ Обри нѣжно, но рѣшительно.-- Изъ дружбы ко мнѣ, замолчите, уймите ваши порывы, иначе право, я долженъ буду поторопиться уйдти.
   -- О, Чарльзъ!.. воскликнула миссъ Обри, опускаясь на кресла въ изнеможеніи и закрывая лицо платкомъ.
   -- Ну, сэръ, если прикажете, сказалъ Гребъ, обращаясь къ мистеру Обри:-- намъ пора бы отправиться, потому-что у меня сегодня есть еще другое дѣльцо на рукахъ. Какъ вамъ угодно будетъ, въ каретѣ или пѣшкомъ? Извините, сэръ, мнѣ случалось видѣть много такихъ вещей и я знаю, что вы только мучите себя понапрасну оставаясь здѣсь; чѣмъ дольше, тѣмъ хуже. Ужь чему быть, такъ лучше, чтобъ сошло съ рукъ разомъ... Вотъ, я ужь сколько разъ говорилъ этой молодой барынѣ, что никакой пользы нѣтъ такъ плакать и что, конечно, вы вернетесь скоро назадъ, когда вы сдѣлаете все, что нужно. Такъ ужь не приказать ли лучше моему парню сходить и привести карету?
   -- Да, вы говорите правду, произнесъ мистеръ Обри съ глубокимъ вздохомъ, и старался нѣсколько минутъ всѣми средствами, какія только были въ его власти, успокоить и усмирить своихъ несчастныхъ подругъ,
   -- Не могу ли я переговорить съ вами слова два наединѣ, прежде чѣмъ мы отправимся? спросилъ онъ у коммиссара.
   -- Конечно, сэръ, отвѣчалъ Гребъ, и, обѣщая вернуться минуты черезъ двѣ, мистеръ Обри ушелъ изъ комнаты съ Гребомъ, который слѣдилъ за нимъ по пятамъ. Они скоро очутились въ маленькомъ кабинетѣ.
   -- Между нами сказать, сэръ, сказалъ Гребъ, понизивъ голосъ: -- вы имѣете дѣло съ лихими людьми, и при этомъ онъ приложилъ палецъ къ носу и мигнулъ глазомъ: -- и вамъ бы слѣдовало, не теряя времени, поскорѣй извернуться, вы понимаете, сэръ?
   -- Какъ нельзя лучше, отвѣчалъ Обри со вздохомъ.-- Кто давалъ вамъ инструкцію въ этомъ дѣлѣ?
   -- Мистеръ Снапъ, младшій партнёръ; онъ-то мнѣ и принесъ вотъ это предписаніе...
   -- Точно ли вы въ этомъ увѣрены? Не былъ ли это мистеръ Геммонъ?
   -- Нѣтъ сэръ, Снапъ, Снапъ -- этотъ маленькій какаду. Мистеръ Геммонъ, правду сказать, заходилъ ко мнѣ въ контору, полчаса спустя...
   -- Я такъ и думалъ, перебилъ мистеръ Обри, проворно. Лицо его покраснѣло и онъ почувствовалъ на сердцѣ сильное облегченіе.
   -- Да, продолжалъ Гребъ, равнодушно:-- онъ заботился, чтобъ вамъ не вышло большихъ непріятностей по этому случаю...
   -- Что вы хотите сказать? спросилъ Обри съ удивленіемъ.
   -- Да, я это видѣлъ по его манерѣ. Онъ былъ у меня затѣмъ, чтобъ сказать, что такъ-какъ они рѣшились ужь идти противъ васъ, то онъ желалъ бы, чтобъ мы оказали вамъ всевозможное вниманіе и обходились съ вами неслишкомъ-круто...
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ!
   -- Да, въ-самомъ-дѣлѣ, такъ. И онъ говорилъ, помнится, что это жестокое дѣло... да, точно говорилъ; и что если, что до него касается, то онъ умываетъ себѣ руки насчетъ этого дѣла. Обри былъ пораженъ.
   -- Кажись, онъ съ своими партнёрами неслишкомъ въ ладу; но это, вы сами знаете, сэръ, не мое дѣло. Ну, а затѣмъ, сэръ, ужь прошу извинить, намъ пора отправляться.
   -- Но, другъ мой, нѣтъ ли какой-нибудь возможности отложить на нѣсколько часовъ?
   -- Нѣтъ, сэръ, нельзя!
   -- Вы можете оставаться здѣсь распорядителемъ; я буду подъ вашимъ надзоромъ; у меня есть небольшой запасъ серебра, книгъ и мёбели... это вѣрно можетъ служить достаточнымъ обезпеченіемъ...
   -- Напрасно безпокоитесь, сэръ, отправляться вамъ надо непремѣнно, и безъ дальнѣйшихъ околичностей. Ни къ чему не поведетъ!
   Обри, съ минуту, казалось, былъ удрученъ силою своихъ ощущеній.
   -- Я боюсь и самъ, что болѣе ничего не остается дѣлать, сказалъ онъ:-- но это совсѣмъ убьетъ этихъ несчастныхъ; одна изъ нихъ моя жена... голосъ его задрожалъ.
   -- Послушайтесь моего совѣта, сэръ: пошлемъ моего парня за каретою; вы отложите съ собой двѣ, либо три рубашки, да какую-нибудь интересную книжку, или колоду картъ, если найдется подъ-рукою, да и улизните отъ нихъ; увѣряю васъ, это самое лучшее средство; а ужь тамъ, какъ вы выберетесь изъ дома, онѣ уймутся и попривыкнутъ къ своему горю, будьте спокойны.
   -- Такъ посылайте же за каретой. Медлить, я вижу, хуже чѣмъ безполезно, отвѣчалъ Обри торопливо, услыхавъ шаги, подходящіе къ дверямъ кабинета, которыя вдругъ отворились и жена его съ сестрою вошли въ комнату, не чувствуя болѣе силъ выносить его отсутствіе и опасаясь, чтобъ онъ, изъ жалости къ нимъ, не ушелъ потихоньку. Гребъ, между-тѣмъ, отправилъ своего помощника за каретою и, по усердной просьбѣ мистера Обри, оставить ихъ однихъ на нѣсколько минутъ, вышелъ изъ комнаты; но сперва окинулъ внимательнымъ взоромъ окно и каминъ и потомъ, затворивъ двери, остановился въ другой комнатѣ, на такомъ мѣстѣ, съ котораго ему видны были и двери и окно.
   -- Ну, моя дорогая Агнеса! моя милая Кетъ! началъ Обри, тихимъ и серьёзнымъ голосомъ, замкнувъ дверь на замокъ, чтобъ избавить себя отъ помѣхи на то короткое время, которое имъ оставалось провести вмѣстѣ до пріѣзда кареты: -- я долженъ черезъ нѣсколько минутъ оставить васъ. Не забудьте, не забудьте, милые друзья мои, я несчастенъ, но я не униженъ. Я смотрю на это, какъ на волю Провидѣнія, мудраго, благаго Привидѣнія. Покоримся ему съ самопожертвованіемъ! Дѣйствительно ли мы жертвы обмана и лицемѣрія -- я этого покуда еще не могу рѣшить; но постараемся перенести это послѣднее и самое жестокое оскорбленіе съ твердостью истинныхъ христіанъ, съ надеждою, что Богъ обратитъ самыя тяжкія и бѣдственныя испытанія въ нашу пользу. Станьте на колѣни: будемъ умолять Всемогущаго, чтобъ Онъ намъ послалъ свое благословеніе и подпору въ этой послѣдней крайности. Обри говорилъ спокойно, но его лицо было блѣдно, какъ смерть, и голосъ дрожалъ. Держась за него, съ судорожными рыданіями, жена и сестра, почти безсознательно, упали на колѣни вмѣстѣ съ нимъ. Черезъ нѣсколько минутъ всѣ трое встали, и конечно мольбы и слёзы ихъ были ненапрасны. Они видѣли, какъ чувство, болѣе-тихое и спокойное, закрадывалось въ ихъ огорченныя души, точно какъ яркій лучъ свѣта начиналъ блестѣть сквозь сумракъ ихъ бѣдствія, а между-тѣмъ бѣдное сердце страдало, страдало жестоко. Мистеръ Обри началъ дѣлать кой-какія небольшія приготовленія къ своему отъѣзду; положилъ 5-ти фунтовый билетъ въ карманъ, оставивъ дома, немного-поболѣе; служанка была призвана и получила приказаніе приготовить для него нѣсколько перемѣнъ бѣлья. Послѣ того, онъ опять началъ умолять женщинъ успокоиться и положиться на его слово, что не позже, какъ черезъ два часа, онѣ получатъ о немъ извѣстіе, мало того, что не позже, какъ черезъ сутки, онъ самъ вернется домой. Пока онъ говорилъ въ этомъ тонѣ, мистриссъ Обри вдругъ, вышла изъ комнаты и черезъ нѣсколько минутъ вернулась съ улыбкой восторга на блѣдномъ лицѣ.
   -- Вотъ что, душа моя, дорогой мой Чарльзъ! воскликнула она, съ трудомъ переводя духъ: -- онъ говоритъ, что ни малѣйшей бѣды нѣтъ ѣхать съ вами въ каретѣ, и что мы можемъ имѣть свою особую комнату.
   -- Моя милая Агнеса...
   -- Я поѣду, я поѣду съ вами, Чарльзъ! Ничто на свѣтѣ меня не удержитъ, хотя бъ даже я должна была разстаться съ вами у дверей того мѣста, куда вы ѣдете!
   Безполезно было со стороны мистера Обри противиться, несмотря на то, что онъ убѣждалъ ее серьёзно и горячо. Ея страстныя и неотступныя просьбы были неотразимы, и она кинулась, едва переводя дыханіе, вверхъ по лѣстницѣ, чтобъ одѣться для ихъ короткаго вояжа. Она очень-скоро вернулась назадъ, какъ-разъ въ ту минуту, когда стукъ колесъ подъѣзжавшей кареты послышался у крыльца. Мистеръ Обри и Кетъ, оба замѣтили опасное раздраженіе, въ которомъ мистриссъ Обри находилась, и страшились за послѣдствія; а между-тѣмъ что было дѣлать? Онъ не могъ медлить долѣе, и гораздо-опаснѣе было оставить ее дома теперь, когда она ужь совсѣмъ собралась ѣхать съ нимъ. Она несла на рукахъ съ собою внизъ маленькую Агнесу; другой ребенокъ шелъ сзади: прощаясь съ этими малютками, она едва не задушила ихъ поцалуями и судорожными объятіями. Оба ребенка плакали, а сама мистриссъ Обри, дойдя до дверей гостиной и услыхавъ, какъ опускаютъ ступеньки кареты, впала въ жестокую истерику.
   -- Позвольте вамъ доложить, сэръ, шепнулъ Гребъ, стоя близко возлѣ мистера Обри, который поддерживалъ свою жену: -- лучше бы намъ уѣхать заразъ, пока эта бѣдная барыня лежитъ безъ чувствъ; а тамъ, когда она прійдетъ въ себя и узнаетъ, что вы ужь уѣхали и что дѣла поправить нельзя... тогда она, разумѣется, не станетъ больше объ этомъ думать...
   -- О, ради Бога, ради Бога, вспомните ваше обѣщаніе! говорилъ Обри такимъ голосомъ, который почти проникъ до сердца коммиссара. Какъ бы то ни было, коммиссаръ просто пожалъ плечами и ожидалъ конца съ большимъ нетерпѣніемъ, но молча. Эта мучительная сцена длилась почти полчаса. Тѣмъ временемъ Кетъ, забывая совершенно себя, старалась всѣми силами и наконецъ успѣла привести Агнесу въ такое положеніе, что та могла ѣхать. Наконецъ все было готово; дѣтей унесли послѣ мучительнаго прощанія съ отцомъ, который не могъ быть увѣренъ, что онъ вернется къ нимъ скоро. Обнявъ рыдающую сестру, онъ повелъ мистриссъ Обри въ карету. Гребъ слѣдовалъ за ними, по мятамъ. Когда всѣ трое вошли, Джимми, какъ его называли, захлопнулъ дверцы, вскочилъ на козлы, и они уѣхали. Бѣдная мистриссъ Обри, увидѣвъ себя въ каретѣ, отдернула длинный, черный вуаль, опущенный на лицо въ то время, когда она проходила изъ дома въ карету и смотрѣла на мистера Обри такимъ нѣжнымъ, страдающимъ взоромъ, отъ котораго даже каменное сердце Греба едва не растаяло. Она сжимала судорожно въ рукахъ своихъ руку мужа, какъ-будто все еще опасаясь, чтобъ ихъ насильно не разлучили другъ съ другомъ. Дорогою, въ отвѣтъ на тревожные разспросы мистера Обри о тѣхъ сценахъ, которыя его ожидали, мистеръ Гребъ сказалъ ему, что его клѣтка находится въ Канцлерской Улицѣ и снабжена всевозможнымъ комфортомъ. Онъ увѣдомилъ далѣе своего арестанта, что отъ его собственнаго выбора зависѣло занимать отдѣльную комнату со смежною при ней спальною, или быть помѣщеннымъ въ общій покой, вмѣстѣ съ дюжиною другихъ должниковъ, и въ такомъ случаѣ, мистриссъ Обри, разумѣется, должна была вернуться домой одна. Мистеръ Обри спросилъ о цѣнѣ одной отдѣльной комнаты и пришелъ въ ужасъ, узнавъ, что онъ долженъ будетъ платить по двѣ гинеи съ половиною за каждый день впередъ, кромѣ стола и прислуги, за которые, разумѣется, съ него возьмутъ соразмѣрную цѣну. Арестантъ и его жена посмотрѣли другъ на друга, не говоря ни слова, и сердца ихъ болѣзненно сжались.
   -- Самой тѣсной комнатки, на самомъ верху дома, довольно будетъ для насъ на спальную и на гостиную, отвѣчалъ Обри, и намъ дѣла нѣтъ, какъ она убрана...
   -- Выбирайте одно изъ двухъ: ту комнату, о которой я вамъ говорилъ, или общую; у меня больше нѣтъ ничего для васъ, отвѣчалъ Гребъ довольно-угрюмо.-- Вамъ нечего кричать прежде, чѣмъ вы ушиблись, потому-что, можетъ-быть, ваши друзья возьмутъ васъ на поруки еще до ночи.
   Убитые духомъ, несчастные спутники Греба молчали все остальное время дороги, пока карета подъѣхала наконецъ къ дверямъ того дома, о которомъ онъ говорилъ. Домъ стоялъ почти на серединѣ Канцлерской Улицы, въѣзжая съ набережной, по правую руку. То быль узенькій, тѣсный и на-видъ довольно-неопрятный домъ. Единственное окно его, въ-уровень съ дверью, было солидно загорожено извнутри толстыми, перпендикулярными, желѣзными перекладинами. Наружная дверь наверху крыльца, состоявшаго изъ десяти или двѣнадцати сильно-стоптанныхъ ступеней, была открыта и за ней видна другая, внутренняя, отстоявшая шага на три отъ внѣшней. На этой послѣдней Обри увидѣлъ мѣдную доску съ грозной надписью:

ГРЕБЪ.

   Верхняя половина двери была стеклянная и также, какъ окно, загорожена извнутри желѣзными перекладинами. Сердце у бѣднаго Обри сжалось, когда онъ окинулъ взоромъ разныя стороны того печальнаго зданія, въ которое онъ принужденъ былъ войдти. Джимми, только-что карета остановилась, спрыгнулъ съ козелъ, взбѣжалъ на крыльцо, постучалъ во внутреннюю дверь и, возвратясь торопливо назадъ, отворилъ дверцы кареты и опустилъ подножки.
   -- Ну, Джарви, сколько убытку? спросилъ Гребъ у кучера, прежде чѣмъ кто-нибудь вышелъ.
   -- Шесть шиллинговъ, ваша милость.
   -- Вамъ надо отсчитать, сэръ, сказалъ Гребъ мистеру Обри, который, вслѣдствіе того, отдалъ всю свою мелочь, за исключеніемъ шести пенсовъ, и они вышли изъ кареты на крыльцо, въ-сопровожденіи Греба, который попрежнему не отставалъ отъ нихъ ни на шагъ. Сердце ихъ сжалось, когда они услышали звукъ тяжелыхъ, гремящихъ ключей, которыми отворили дверь извнутри; черезъ минуту они очутились въ узенькомъ, тѣсномъ и темномъ коридорѣ. Блѣдный, больной съ лица человѣкъ, отворившій имъ дверь, тотчасъ же заперъ ее опять, задвинулъ затворъ и замкнулъ замокъ.
   -- Вотъ общая комната, произнесъ Гребъ съ увѣреннымъ видомъ человѣка, который чувствуетъ себя дома, и, отворивъ до половины двери на лѣвой сторонѣ коридора, показалъ имъ комнату, въ которой Обри и жена его увидѣли мелькомъ, нѣсколько человѣкъ: одни курили, другіе сидѣли, положивъ ноги на столъ, и читали газеты; нѣкоторые играли въ карты, и почти всѣ они пили, кто разговаривая, кто смѣясь, а кто припѣвая.
   -- Ну, сэръ, что: вамъ это нравится? спросилъ Гребъ, довольно-рѣзко.
   Обри почувствовалъ, что Агнеса тяжело опирается на его руку.
   -- Ради Бога! мнѣ дурно... я задыхаюсь... прошептала она.
   -- Ведите насъ сію минуту наверхъ, въ вашу отдѣльную комнату, чего бы это ни стоило, произнесъ Обри торопливо.
   -- Я долженъ васъ предупредить, сэръ, что вы платите впередъ за цѣлый день, хоть бы вы вышли отсюда черезъ четверть часа: у насъ такое правило.
   -- Ведите насъ наверхъ, сэръ, сію же минуту, повторилъ Обри повелительно.
   -- Джимми! проводите ихъ наверхъ, воскликнулъ Гребъ живо, вслѣдствіе чего Джимми отправился впередъ, а за нимъ мистеръ Обри, который почти несъ на рукахъ Агнесу, чувствующую себя очень-дурно, вверхъ по узкой, извилистой лѣстницѣ. Ихъ привели въ довольно-сносно убранную комнату, и мистриссъ Обри, войдя въ нее, опустилась въ изнеможеніи на софу. Здѣсь опять оба окна были загорожены перекладинами, что давало всей комнатѣ какой-то особенно-мрачный и жалкій видъ. Несчастные супруги смотрѣли вокругъ себя съ минуту, не говоря ни слова.
   -- Прошу извиненія, сэръ, сказалъ Гребъ входя въ комнату:-- осмѣлюсь обезпокоить васъ насчетъ двухъ, двѣнадцати и шести (то-есть 2 ф. 12 ши л. и 6 пенсовъ). Наши жильцы всегда платятъ впередъ, какъ я ужь вамъ докладывалъ объ этомъ дорогой.
   Обри, невольно содрогаясь, вынулъ бумажникъ и отдалъ Гребу единственныя деньги, которыя онъ имѣлъ -- свой пятифунтовой билетъ, требуя сдачи. Мистриссъ Обри залилась слезами.
   -- Барынѣ, можетъ-быть, угодно будетъ выпить стаканчикъ негуса? спросилъ Гребъ.
   -- Конечно, принесите намъ сейчасъ же стаканъ холоднаго хереса съ водой, отвѣчалъ Обри.
   -- Это будетъ ровно 2, 5 и 6 сдачи. Сейчасъ изволите получить, сэръ, и деньги и все остальное. Вотъ ваша спальная, сэръ, прибавилъ онъ, отворяя небольшую дверь противъ окна. Когда Гребъ ушелъ и оставилъ супруговъ наединѣ, Обри нѣжно обнялъ свою жену, поцаловалъ ея холодную щеку и потомъ помогъ ей снять шляпку, которая вмѣстѣ съ тяжелымъ чернымъ вуалемъ замѣтно ее тяготила. Ея густые черные волосы разсыпались въ безпорядкѣ по плечамъ, щеки ея горѣли, тревожный взоръ блуждалъ пугливо вокругъ.
   -- Обѣщайте мнѣ Чарльзъ, говорила она: -- что я не разстанусь съ вами, куда бы они васъ ни отправили, не разстанусь все время, покуда они намъ позволять быть вмѣстѣ.
   -- Я надѣюсь, Агнеса, что я буду скоро опять на свободѣ... Это въ-самомъ-дѣлѣ, довольно-уютная комната, прибавилъ онъ, уклоняясь отъ прямаго отвѣта.
   -- Еслибъ только Кетъ да дѣти были здѣсь... отвѣчала она дрожащимъ голосомъ.-- Бѣдняжки! я бы желала знать, что они дѣлаютъ въ эту минуту? Кетъ прійдетъ въ отчаяніе, бѣдная дѣвушка, если мы не вернемся скоро.
   -- Не тревожьтесь, Агнеса, посмотримъ лучше, что за спальную дали намъ эти господа. Надѣюсь, однако, что намъ не прійдется ее занимать. Пойдемъ, посмотримъ.
   Спальная, какъ слѣдовало ожидать, была очень-тѣсна. Одно узкое окошко, загороженное тоже рѣшеткой, выходило изъ этой комнаты на небольшой плитою вымощенный дворъ, шаговъ четырнадцать въ квадратѣ, окруженный со всѣхъ сторонъ высокими стѣнами сосѣднихъ зданій. Сюда-то арестанты приходили дышать свѣжимъ воздухомъ, а между-тѣмъ, всякая попытка на побѣгъ преграждена была рѣшительно частыми и плотными желѣзными перекладинами, проходившими съ одной стороны на другую, на разстояніи десяти футовъ отъ полу. Они посмотрѣли внизъ и увидѣли двухъ или трехъ человѣкъ, сидящихъ и стоящихъ подъ этой рѣшеткой. Люди эти больше похожи были на звѣрей, посаженныхъ въ клѣтку звѣринца, чѣмъ на обыкновенныхъ существъ человѣческаго рода. Для Обри это былъ очень-непріятный видъ; онъ отвернулся отъ окна и оба они возвратились въ первую комнату къ тому времени, когда Гребъ вернулся съ хересомъ и водой и принесъ сдачу, которую онъ отсчиталъ на столѣ. Потомъ онъ спросилъ, что имъ угодно было къ обѣду: котлеты, бараньи или говяжьи, или бифстексъ, потому-что онъ желалъ бы это знать прежде, чѣмъ мистриссъ Гребъ распорядится приготовленіемъ домашняго об123;да. Они, однакожь, казалось не имѣли никакой охоты ѣсть, къ немалому огорченію ихъ гостепріимнаго хозяина, котораго Обри убѣдительно просилъ послать сейчасъ же человѣка съ его визитною карточкою къ мистеру Роннинтону.
   -- Парочку шиллинговъ для человѣка, сэръ, сказалъ Гребъ и, получивъ деньги, оставилъ супруговъ однихъ часа на полтора. Къ концу этого времени сердца ихъ подпрыгнули отъ радости при видѣ мистера Роннинтона, вошедшаго въ комнату съ лицомъ, на которомъ видны были участіе и огорченіе.
   -- Но во всякомъ случаѣ вы не должны долѣе оставаться въ этой ненавистной норкѣ, сказалъ онъ, поговоривъ съ ними съ полчаса. Съ этими словами онъ дернулъ колокольчикъ и приказалъ вошедшему человѣку послать Греба наверхъ, а между-тѣмъ достать перо, чернильницу и бумаги. Черезъ нѣсколько минутъ Гребъ явился.
   -- Я надѣюсь, Гребъ, что вы не имѣете препятствія отпустить мистера Обри на мою поруку?
   -- Разумѣется, нѣтъ, сэръ, отвѣчалъ Гребъ охотно; но онъ былъ сильно разочарованъ въ своихъ надеждахъ при видѣ такого скораго конца грабительству.
   Мистеръ Роннинтонъ сѣлъ и началъ писать.
   -- Вы бы лучше послали въ контору спросить: нѣтъ ли тамъ чего-нибудь еще, замѣтилъ онъ (разумѣя, чтобъ Гребъ справился: нѣтъ ли у шерифа какихъ-нибудь другихъ предписаній противъ мистера Обри, что онъ обязанъ былъ сдѣлать прежде чѣмъ отпуститъ своего арестанта на волю).
   -- Вы не опасаетесь ничего болѣе оттуда? спросилъ мистеръ Роннинтонъ, довольно-серьёзно, не сводя взора съ бумаги, на которой онъ писалъ.
   -- Одному Богу извѣстно; но я полагаю, что нѣтъ, отвѣчалъ Обри.
   Ручательство, данное мистеромъ Роннинтономъ и которое освободило въ ту же минуту его угнетеннаго кліента, написано было слѣдующимъ образомъ:
  
   "По дѣлу Кверка и проч., противъ Обри. Мы нижеподписавшіеся обязуемся представить за вышеупомянутаго отвѣтчика, въ надлежащее время, хорошую и годную поруку".

Роннинтонъ и К° стряпчіе отвѣтчика.

   Мистеру Гребу, коммиссару шерифа Миддльсекскаго.
  
   Съ этимъ документомъ, передъ собой на столѣ, ожидая возвращенія человѣка, посланнаго въ контору шерифа, мистеръ Роннинтонъ и мистеръ Обри разсуждали долго о счетѣ гг. Кверка, Геммона и Снапа. Обри былъ довольно-хорошо знакомъ съ обыкновеннымъ ходомъ дѣла и зналъ, что, какъ бы ни были дѣятельны его истцы, но, кромѣ требованія представить обѣщанную поруку, ничего рѣшительнаго не могло быть предпринято съ ихъ стороны въ-продолженіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ, то-есть до срока Михайлова дня, въ слѣдующемъ ноябрѣ {Теперь это далеко не такъ. Законная процедура въ послѣднее время была значительно ускорена. Прим. автора.}, такъ-что Обри имѣлъ впереди по-крайней-мѣрѣ четыре мѣсяца, чтобъ извернуться и поискать какого-нибудь средства избавиться отъ затрудненія. Напомнивъ мистеру Обри, что ни членъ Парламента, ни стряпчій не могутъ быть его поручителями, мистеръ Роннинтонъ просилъ своего кліента назвать двухъ или трехъ короткихъ друзей, къ которымъ онъ могъ бы обратиться съ просьбою объ этомъ предметѣ, и Обри сдѣлалъ это смѣло, зная, что отъ него зависѣло въ любое время освободить ихъ отъ отвѣтственности, отдавшись въ руки своихъ кредиторовъ.-- Между прочимъ, сказалъ мистеръ Роннинтонъ съ безпечнымъ видомъ:-- мнѣ нужно сказать вамъ слова два объ одномъ маленькомъ дѣльцѣ. Мистриссъ Обри вѣрно извинитъ насъ на минуту, прибавилъ онъ, обращаясь къ ней. Она поклонилась и они ушли на минуту въ сосѣднюю спальну.
   -- Спрячьте это въ карманъ, сказалъ мистеръ Роннинтонъ, вынимая дневную газету: -- и когда вы будете имѣть время, прочтите отчетъ о томъ, что происходило вчера въ Судѣ Королевской Скамьи. Это меня удивило порядкомъ, могу васъ увѣрить, и вашъ посланный именно оттого не засталъ меня въ конторѣ, что я ходилъ васъ отъискивать сперва въ Темпль, а потомъ въ Вивьенскую Улицу. Ради Бога не перепугайте мистриссъ Обри или миссъ Обри; но если что-нибудь вамъ пріидетъ въ голову, то дайте мнѣ знать, не теряя ни минуты. Затѣмъ, они вернулись въ первую комнату и на лицахъ ихъ незамѣтно было ничего такого, что могло бы встревожить мистриссъ Обри, или даже просто обратить ея вниманіе.
   Скоро послѣ того Гребъ вошелъ въ комнату.-- Все сдѣлано, сэръ, сказалъ онъ мистеру Роннинтону и прибавилъ, обращаясь къ мистеру Обри: -- вы свободны, сэръ, и я надѣюсь, не поспѣшите сюда вернуться.
   -- Ахъ, Чарльзъ! Слава Богу! Уйдемте отсюда сію же минуту! воскликнула мистриссъ Обри, весело вскакивая и надѣвая шляпу.-- О, выйдемъ, выйдемъ скорѣе на улицу! на чистый и свѣжій воздухъ! Кетъ съ ума сойдетъ отъ радости, увидѣвъ насъ снова! Ахъ, дорогой мистеръ Роннинтонъ! Мы право не знаемъ какъ благодарить васъ! прибавила она, обращаясь къ нему съ восторгомъ. Черезъ нѣсколько минутъ они оставили это мрачное мѣсто; они были опять на свободѣ. Когда мистеръ и мистриссъ Обри вышли снова на веселый, солнечный свѣтъ, на суетливую, шумную улицу, какъ свѣжо, какъ ново показалось имъ это удовольствіе. Они опять могли идти куда угодно! Время, проведенное ими въ неволѣ, было коротко, по оно показалось имъ въ десять разъ длиннѣе того, чѣмъ было дѣйствительно. Съ какимъ воскресшимъ, веселымъ духомъ спѣшили они домой! Точно какъ-будто жерновъ снятъ былъ съ ихъ шеи. Но мистеръ Обри вдругъ вспомнилъ газету, данную ему Роннинтономъ, и съ трудомъ успѣлъ сохранить веселый видъ, такъ мало согласный съ тѣмъ, что было у него на душѣ.
   Но пока они такимъ-образомъ шли домой, собираясь, въ случаѣ, если мистриссъ Обри устанетъ, доѣхать остальную дорогу въ наемной каретѣ за шиллингъ, я постараюсь объяснить читателю тотъ параграфъ газеты, на который Роннинтонъ обратилъ вниманіе Обри. Для этого, оставимъ на время, освобожденную чету и возвратимся снова къ этому генію зла, къ мистеру Геммону. Читатель помнитъ тотъ вечеръ, когда мистеръ Обри явился къ Геммону на квартиру и запретилъ ему доступъ въ ихъ домъ. Послѣ этого посѣщенія, мистеръ Геммонъ обдумалъ вполнѣ планъ своего дѣйствія. Все, происходившее у него съ миссъ Обри и съ ея братомъ, убѣдило его, что наконецъ пришло время привести въ дѣйствіе всѣ свои силы, и ясная цѣль, которую онъ при этомъ имѣлъ въ виду, состояла въ томъ, чтобъ разомъ повергнуть мистера Обри въ безвыходныя и безнадежныя затрудненія, довести его до совершенной погибели такъ, чтобъ сдѣлать все ихъ семейство доступнѣе для его попытокъ и принудить миссъ Обри принять его предложеніе, какъ единственное средство освободить брата. Для этого необходимо было подвергнуть его взысканію такой суммы, огромность которой была бы достаточна, чтобъ остановить заступничество даже самыхъ щедро-расположенныхъ друзей. Дѣйствительно, думалъ онъ, могли найдтись люди, готовые рискнуть изъ-за него на 1,500 ф., но которые не захотятъ и думать о томъ, чтобъ рискнуть на 12,000. При этомъ слѣдуетъ вспомнить, что одинъ изъ его друзей, лордъ Де-ля-Зушъ, задолжалъ уже за него почти до 11,000 ф., которые долженъ былъ уплатить къ 24-му числу будущаго января. Но маску снимать было еще рано. Геммонъ рѣшился казаться другомъ мистера Обри до послѣдней минуты, порицая съ жаромъ и стараясь отклонить отъ себя тѣ самыя мѣры, на которыя съ тайнымъ искусствомъ и съ тайною силою подстрекалъ постоянно другихъ. Онъ рѣшился, въ слѣдствіе того, обратить вниманіе Титмауза на два векселя, полученные имъ отъ мистера Обри, явно стараясь не допустить ихъ ко взысканію, а между-тѣмъ давая Титмаузу уразумѣть, что онъ могъ это сдѣлать, не нанося ему смертельной обиды.
   Въ то время, къ которому мы возвратились, мистеръ Геммонъ сидѣлъ, часовъ около девяти вечера, у себя дома за столомъ, на которомъ яркій свѣтъ лампы озарялъ множество бумагъ и подносъ съ кофе. Въ рукахъ Геммонъ держалъ черновой проектъ дарственной записи на доходы съ яттонскаго имѣнія, доставленный ему въ этотъ день отъ мистера Френкпледжа, и отъ времени до времени дѣлалъ замѣтки карандашомъ на поляхъ. Онъ иногда пріостанавливался въ этомъ занятіи, какъ-будто бы мысли его перебѣгали на другіе предметы; лицо носило признаки усталости; высокій лобъ обремененъ былъ заботою. Конечно, какъ ни велики были силы Геммона, какъ ни свѣтелъ умъ и какъ ни привыкъ онъ справляться съ дѣлами самаго труднаго и разнообразнаго рода, но въ эту минуту, вся энергія и всѣ способности этого человѣка должны были доходить до высшей степени напряженія, въ чемъ нетрудно было убѣдиться, окинувъ взоромъ его комнату. На софѣ лежали кипы разбросанныхъ бумагъ, содержавшихъ черновыя инструкціи по искамъ о подкупѣ, заведеннымъ противъ него и противъ другихъ агентовъ Титмауза. Далѣе, другая огромная кипа, лежавшая тоже на софѣ, содержала въ себѣ разнородные элементы, изъ которыхъ, надо было имѣть такую свѣтлую голову, какъ у Геммона, чтобъ составить инструкцію по одному очень-сложному дѣлу, въ защиту отвѣтчиковъ, обвиненныхъ въ соумышленничествѣ по разнымъ уголовнымъ преступленіямъ. Дѣло это заведено было по иску короля противъ Миддльтона, Снэка и другихъ. Оно поступало на разсмотрѣніе Суда Королевской Скамьи въ Лондонѣ и было перенесено въ эту инстанцію изъ Суда Ольд-Бейли, въ слѣдствіе предписанія лорда-канцлера, по причинѣ большой трудности и важности. Оно должно было быть къ этому времени приготовлено; но мистеръ Геммонъ едва успѣлъ заглянуть въ эти бумаги, несмотря на то, что слава ихъ конторы зависѣла отъ успѣшной защиты этого дѣла, обратившаго на себя значительное вниманіе публики.
   Далѣе, тамъ и сямъ, на столахъ и на стульяхъ, разбросаны были цѣлыя горы бумагъ по дѣламъ, относившимся къ разнымъ компаніямъ на акціяхъ, въ которыхъ мистеръ Геммонъ принималъ участіе или открыто или тайно, или въ качествѣ стряпчаго, или какъ акціонеръ, Много требовалось такта и бдительности, чтобъ справляться съ нѣкоторыми изъ нихъ. Всѣ эти дѣла, однакожь, и разныя другія, накопившіяся въ рукахъ его до-того, что ужь одна мысль о нихъ тяготила его и сводила съ ума, всѣ эти дѣла, я говорю, онъ оставлялъ совершенно безъ вниманія, будучи занятъ преслѣдованіемъ миссъ Обри и осуществленіемъ своихъ плановъ насчетъ Титмауза и яттонскаго имѣнія. Казалось, и этого всего ужь было бы за глаза довольно; но нѣтъ, были еще другія вещи, совершенно-инаго рода. Геммонъ былъ авторомъ цѣлаго рода очень-сильныхъ и популярныхъ, политическихъ статей въ журналѣ Воскреснаго Блеска, противъ какого-то отставнаго министра. Статьи эти онъ писалъ съ вѣдома, а иногда даже и съ помощью одного важнаго лица, вліяніемъ котораго Геммонъ намѣренъ былъ воспользоваться современемъ, когда его милость успѣетъ достаточно себя окомпрометировать. Но Геммонъ ужь цѣлыя три недѣли сряду обманывалъ ожиданіе многочисленныхъ читателей Воскреснаго Блеска, и впродолженіе трехъ недѣль ему надоѣдали до смерти своими напоминаніями объ этомъ, предметѣ и старый Кверкъ, главный обладатель газеты, и ненавистный Вейнеръ, ея редакторъ. Вейнеръ заходилъ къ нему даже въ этотъ самый вечеръ и мучилъ его до-тѣхъ-поръ своими просьбами, пока Геммонъ не далъ положительнаго слова приготовить статью къ слѣдующей субботѣ. Всѣ эти вещи вмѣстѣ обременяли Геммона жестоко, и читателю нетрудно теперь понять, отчего онъ съ такимъ трудомъ устремлялъ свои мысли даже на такой интересный предметъ, какъ составленіе проекта своей собственной, дарственной записи на доходы съ яттонскаго имѣнія. Онъ несовсѣмъ былъ доволенъ проектомъ мистера Френкпледжа, особенно тѣмъ, какъ онъ состряпалъ побудительную причину, на которую сдѣланъ былъ намекъ въ инструкціи Геммона. Вслѣдствіе того, Геммонъ въ эту минуту сочинялъ другую побудительную причину, состоявшую, вопервыхъ, изъ какой-то "суммы 5,000 ф. ходячею монетою, имъ, О. Геммономъ, при совершеніи сего акта или до онаго, реченному Т. Титмаузу заплаченной, и въ полученіи которой реченный Т. Титмаузъ симъ удостовp3;рялъ, и отъ претензіи на которую освобождалъ упомянутаго О. Геммона, ею повѣренныхъ, наслѣдниковъ и распорядителей!" и вовторыхъ, изъ "большаго искусства и усердія реченнымъ О. Геммономъ явленныхъ и большихъ пожертвованій имъ перенесенныхъ въ пользу реченнаго Т. Титмауза, во время тяжбы его объ яттонскомъ имѣніи и проч. и проч.".
   Онъ только-что успѣлъ кончить это небольшое дѣльцо и переправить два или три выраженія, какъ вдругъ, громкій ударъ въ двери возвѣстилъ прибытіе мудраго дарователя упомянутаго ежегоднаго дохода, самого мистера Титмауза, который пріѣхалъ посовѣтоваться съ Геммономъ о двухъ или трехъ важныхъ предметахъ, и щегольской кабріолетъ котораго въ эту минуту стоялъ у воротъ Тевейскаго Подворья. Бѣдный Титмаузъ, со времени послѣдняго достопамятнаго свиданія своего съ Геммономъ, почувствовалъ сильную ненависть къ этому джентльмену; но чувство это почти совершенно терялось въ другомъ, сильнѣйшемъ чувствѣ страха, внушеннаго ему человѣкомъ, который имѣлъ такую неограниченную власть надъ его судьбой. Неожиданная и значительная убыль въ доходѣ, по причинѣ записи такой крупной части его на имя Геммона, перевернула почти на изнанку маленькій мозгъ Титмауза и произвела волненіе въ его маленькой груди, которое было тѣмъ сильнѣе, что Титмаузъ не смѣлъ повѣрить своей тайны ни одному сочувствующему другу. Онъ сдѣлался очень-безпокоенъ и раздражителенъ; лицо его и манера стали носить слѣды унынія и тревоги, изъ чего короткіе пріятели естественнымъ образомъ заключали, что Титмаузъ проигралъ большую сумму денегъ, или поссорился съ своею возлюбленною, или быль уличенъ женою, или получилъ пощечину и не смѣлъ вызвать своего оскорбителя, или что съ нимъ случилось какое-нибудь другое происшествіе изъ числа такихъ, которыя нерѣдко случаются съ молодыми джентльменами свѣтскаго круга; а между-тѣмъ, надо сказать поправдѣ, нашъ герой начиналъ входить въ довольно-глубокую воду. Грозные кредиторы стали посматривать на него немножко-сурово съ разныхъ сторонъ; его обойщикъ становился докучливъ; его погребщикъ настаивалъ, чтобъ ему уплачено было по-крайней-мѣрѣ хоть 400 ф. въ счетъ должныхъ денегъ; гг. Джювель и Никнэкъ удивлялись, не получая уплаты за разныя драгоцѣнныя вещи; его каретникъ, портной, цѣлое войско домашнихъ кредиторовъ начинало сильно тревожиться. Титмаузъ былъ въ постоянномъ долгу отъ 600 до 800 ф. въ одномъ модномъ отели за разные обѣды и пиры, которыми угощалъ своихъ знакомыхъ. Его яхта стоила ему ужасно-дорого. Ему не везло въ спекуляціяхъ на лошадиныхъ скачкахъ, кулачныхъ бояхъ и другихъ забавахъ; короче сказать, если Геммонъ имѣлъ свои заботы, то и Титмаузъ имѣлъ свои. Титмаузъ чувствовалъ жестокій недостатокъ въ финансахъ и пріѣхалъ только затѣмъ, чтобъ узнать, не можетъ ли этотъ джентльменъ придумать какого-нибудь средства наполнить съизнова его сундуки, и для этого онъ именно имѣлъ въ виду предложить Геммону новый заемъ подъ залогъ земель изъ имѣнія. Требовалось, однакожь, какъ онъ полагалъ, нѣкотораго такта, чтобъ заговорить о такомъ предметѣ въ настоящемъ положеніи дѣлъ. Поэтому онъ сказалъ, что заѣхалъ узнать:-- готовы ли бумаги мистера Геммона къ подписанію? такъ-какъ онъ, Титмаузъ, очень бы желалъ выбросить этотъ предметъ изъ головы какъ можно скорѣе. Время было очень-дорого для мистера Геммона, а потому, не теряя ни минуты, онъ сдернулъ съ Титмауза его прозрачную маску и обнаружилъ настоящую цѣль его посѣщенія. Мистеръ Геммонъ смотрѣлъ не на шутку серьёзно, слушая отчетъ о безумной расточительности Титмауза, и началъ-было журить его довольно-горячо, даже повелительно, какъ вдругъ ему пришло въ голову, что лучшаго случая вѣроятно и быть не могло, чтобъ начать разговоръ о двухъ векселяхъ.
   -- Мой милый Титмаузъ, сказалъ онъ съ очень-ласковымъ видомъ: -- несмотря на все, что я считалъ своею обязанностью вамъ сказать, я отъ всей души желалъ бы имѣть возможность услужить вамъ при этомъ случаѣ. Но мы, право, должны немножко поберечь старый Яттонъ; вы и такъ ужь обременили его жестоко: этакъ, пожалуй, мы убьемъ гуся, желая достать золотое яйцо, если не будемъ думать о томъ, что дѣлаемъ
   -- Какого же чорта прикажете дѣлать, мистеръ Геммонъ? Потому-что, клянусь вамъ, я ужасно нуждаюсь въ деньгахъ, и что-нибудь да надо придумать.
   -- Мы должны поискать, нѣтъ ли у насъ какихъ-нибудь другихъ средствъ, мой милый сэръ; дайте-ка подумать. Онъ остановился, приложилъ руку ко лбу и молчалъ нѣсколько минуть.-- О, да... конечно, прибавилъ онъ вдругъ: -- впрочемъ, нѣтъ, очень-жаль, но нельзя, я далъ слово.
   -- Э, что? развѣ вамъ приходитъ что-нибудь въ голову, Геммонъ? Ради Бога, скажите мнѣ, что такое? спросилъ Титмаузъ, наостривъ уши.
   -- Гмъ! да, конечно, отвѣчалъ Геммонъ въ раздумьи, прибавивъ, какъ-будто бы самъ-про-себя: -- конечно, можно бы получить 10... нѣтъ, не 10... съ процентами будетъ почти 11...
   -- Какъ, чортъ возьми! Что такое будетъ? Ахъ Боже мой, мистеръ Геммонъ, воскликнулъ Титмаузъ нетерпѣливо: -- да скажите, пожалуйста, что такое?
   -- Гмъ! мнѣ, вотъ видите, пришли-было въ голову, отвѣчалъ Геммонъ со вздохомъ: -- эти два векселя бѣднаго Обри на 5,000 каждый, съ процентами.
   Лицо Титмауза вдругъ вытянулось. Только-то!... Чортъ его возьми! онъ нищій, выжатъ до-су ха; съ него больше нечего взять! воскликнулъ съ досадой и презрѣніемъ Титмаузъ: -- не стоитъ тратить зарядовъ! Это все-равно, что кровь изъ камня пускать. У него, лѣтъ десять, не будетъ въ карманѣ ничего такого, что бъ стоило взять!
   -- Бѣдняга! замѣтилъ Геммонъ.
   -- Ей-Богу, Геммонъ, вамъ бы скорѣе слѣдовало про меня это сказать!
   -- Гмъ, сказалъ Геммонъ, бросивъ довольно-быстрый взглядъ на Титмауза:-- моя первая и важнѣйшая обязанность въ мірѣ къ вамъ, мой милый Титмаузъ. Мой долгъ беречь и обезпечивать ваши выгоды, и несмотря на все мое состраданіе къ этому человѣку, совѣсть вынуждаетъ меня сказать, что, по моему мнѣнію, вамъ стоитъ только прижать его покрѣпче, а кровь-то, понимаете?.. брызнетъ ужь изъ другихъ людей.
   -- Какъ! не-уже-ли! можетъ ли это быть?... Въ-самомъ-дѣлѣ?.. ну такъ жмите же его, чортъ возьми!... Начните противъ него искъ завтра же поутру, посадите его въ тюрьму -- и онъ достанетъ деньги, я отвѣчаю вамъ! Чортъ его побери! Зачѣмъ же онъ не платитъ свой долгъ! Это ужасно-тяжело для меня. Развѣ я не простилъ ему 40,000 ф.? Между-прочимъ, я было и забылъ, что у насъ есть другіе 10,000, за которые лордъ Де-ля-Зушъ поручился. Скажите-ка, кстати, когда мы эти получимъ?
   -- О! мы взяли съ него поручительство въ уплатѣ этихъ 10,000, поручительство, которому срокь выйдетъ не ранѣе какъ... позвольте, дайте припомнить... да, точно, не ранѣе, какъ двадцать-четвертаго января слѣдующаго года.
   -- Чортъ возьми, какая проклятая обида! Но развѣ нельзя съ нимъ сдѣлать что-нибудь до этого времени?
   -- Какъ, предъявить ко взысканію прежде чѣмъ срокъ вышелъ?
   -- О, разумѣется нѣтъ! Я думаю, нельзя ли занять денегъ подъ залогъ этого поручительства? Конечно, имя лорда Де-ля-Зуша...
   Ба! подумалъ Геммонъ, такой оборотъ мнѣ и въ голову не приходилъ!... Да, онъ права, маленькій дурень! Старый Фенгъ дастъ 8.000 или 9,000 ф., или даже болѣе... Я подумаю объ этомъ, ей-Богу! Затѣмъ онъ сказалъ громко:
   -- Это можетъ-быть и можно сдѣлать, конечно, мой милый Титмаузъ; но я предвижу большія препятствія.
   -- Какая-нибудь проклятая закорючка въ законѣ, а?
   -- Да; но впрочемъ, я увѣряю васъ, я постараюсь обратить все свое вниманіе на этотъ предметъ, отвѣчалъ тотъ и потомъ сталъ наводить Титмауза опять на прежній пунктъ, съ котораго началъ. А между-тѣмъ, говорилъ онъ:-- насчетъ этого бѣднаго Обри, конечно, надо признаться по совѣсти, что вы были чрезвычайно-щедры къ нему, неслыханно-снисходительны... и я не думаю, чтобъ можно было требовать отъ кого бы то ни было изъ насъ, чтобъ мы сидѣли всегда сложа руки, когда знаемъ, что стоитъ только махнуть рукой, чтобъ положить себѣ въ карманъ какихъ-нибудь 11.000 ф... Это не въ человѣческой природѣ.
   -- Да, конечно, не въ человѣческой, повторилъ Титмаузъ съ озадаченнымъ видомъ, напрасно стараясь понять чего Геммонъ хочетъ: ободрить его къ немедленному взысканію съ Обри, или отговорить отъ такого поступка. Геммонъ замѣтилъ его недоразумѣеіе и продолжалъ: -- Во всякомъ случаѣ, я долженъ вамъ сказать, что если вы считаете необходимымъ...
   -- Чортъ побери! Надѣюсь, что да... перебилъ Титмаузъ.
   -- ... рѣшиться на эту мѣру; то разумѣется, какъ вы очень-хорошо замѣтили, вы сами въ этомъ дѣлѣ лучшій судья... онъ остановился. "Ужь вѣрно же" думалъ онъ, "Титмаузъ теперь понимаетъ, куда клонятся мои слова".
   -- Да, конечно! воскликнулъ Титмаузъ.
   -- Ну, а насчетъ себя, я долженъ вамъ сказать, что не могу принять участія въ этомъ дѣлѣ. Мнѣ и то доставалось довольно-часто попадать въ отвѣтъ за другихъ; къ-тому же, я далъ честное слово мистеру...
   -- Да, что за чортъ! Что вы такое хотите сказать, мистеръ Геммонъ? Будь я проклятъ, если васъ понимаю хоть на волосъ! перебилъ Титмаузъ, выходя изъ терпѣнія.
   -- Вы не такъ меня понимаете, мой милый Титмаузъ. Однимъ словомъ, я вамъ говорю: если вамъ надобны деньги, вы должны тотчасъ предъявить ко взысканію эти два векселя, и по моему мнѣнію, вы получите деньги; да только я-то не долженъ тутъ быть на виду -- понимаете? Но если вамъ угодно употребить какого-нибудь другаго стряпчаго... да вотъ, хоть мистера Спитфейера, чтобъ принудить меня выдать вамъ векселя.
   -- Ахъ Боже мой! нѣтъ, нѣтъ! Ей-Богу, я не думалъ ничего такого сказать, перебилъ Титмаузъ въ испугѣ, боясь обидѣть Геммона, который съ трудомъ могъ скрыть свое нетерпѣніе и досаду, при видѣ такого безсмыслія.
   -- Какъ бы мнѣ объяснить вамъ это такъ, чтобъ вы поняли, Титмаузъ. Я хочу вамъ сказать только то, что мой долгъ заставляетъ меня вести себя такъ, чтобъ личныя мои чувства не вредили вашему интересу; и потому я теперь совѣтую вамъ немедленно ввѣрить себя въ руки (разумѣется, только въ томъ, что касается до этого маленькаго дѣльца), ввѣрить себя на-время какому-нибудь стряпчему, напримѣръ, хоть мистеру Спитфейру, въ Скорпіон-Кортѣ, и все, что онъ скажетъ вамъ дѣлать -- дѣлайте не задумываясь. Вы, вѣроятно, скажете ему, что если онъ потребуетъ эти два векселя отъ вашего имени, то я, можетъ-быть, стану, для формы, противиться; но я знаю, что меня принудятъ ихъ выдать. Что жь дѣлать! Я не могу этому пособить.
   -- Стало-быть, я могу дѣлать, что мнѣ угодно? спросилъ Титмаузъ.
   -- Можете.
   -- И вы не разсердитесь?
   -- Даю вамъ мое честное и благородное слово, отвѣчалъ Геммонъ торжественно, кладя свою руку на сердце.
   -- Ну, если такъ, то катай-валяй! воскликнулъ Титмаузъ весело, щолкая пальцами. Ей-Богу вотъ-то потѣха! Вотъ-то лихо притиснемъ! ха, ха! Десять тысячъ капель крови! Клянусь Богомъ, онъ изойдетъ до смерти! Но, между-прочимъ, а что мистеръ Кверкъ скажетъ?
   -- Чортъ побери мистера Кверка! закричалъ Геммонъ, нетерпѣливо.-- Вы знаете, что вамъ слѣдуетъ дѣлать; вы сами себѣ господинъ. Какое вамъ дѣло до мистера Кверка, когда я вамъ позволяю дѣйствовать такимъ образомъ?
   -- Конечно, конечно! Вотъ оно! Вотъ это славно! Что за счастливая идея мнѣ пришла въ голову пріѣхать къ вамъ сегодня вечеромъ! Но вы не забудьте, пожалуйста, и о другихъ-то десяти тысячахъ. Вмѣстѣ, вѣдь это составитъ 20,000 ф.! Клянусь, это меня опять поставитъ на ноги! Ха, ха!... и какъ только сезонъ кончится, вотъ посмотрите, если я не удеру въ новенькой яхтѣ, съ кучкой веселыхъ товарищей, въ Остиндію или въ какое-нибудь другое мѣсто, куда съѣздить и вернуться назадъ возьметъ не менѣе какъ недѣль шесть... Э! что это? кажись одиннадцать часовъ бьетъ? спросилъ онъ, вынимая часы. Да, точно; а меня ждутъ въ Палатѣ; тамъ ужь, я думаю, голоса собираютъ. Прощайте, прощайте!
   -- Вы помните, гдѣ мистеръ Спитфейръ живетъ? спросилъ Геммонъ, заботливо.-- Въ Скорпіон-Кортѣ, на набережной. Я долженъ сказать, что онъ одинъ изъ самыхъ-почтенныхъ людей между стряпчими, и такой проворный!
   -- Помню, помню. Я зайду къ нему завтра, тотчасъ послѣ завтрака, отвѣчалъ Титмаузъ.
   Геммонъ пожалъ ему руку и, затворивъ за нимъ дверь, ощутилъ какое-то противное чувство, точно какъ-будто бы онъ все время игралъ съ обезьяной.
   "О непостижимая судьба, управляющая дѣлами человѣческими!" думалъ онъ, впадая въ раздумье, и горькая улыбка изобразилась на его рѣзко-обозначенныхъ чертахъ лица. "Какую цѣль могла ты имѣть, поставивъ меня и этого гнуснаго идіота въ наши относительныя положенія?" Онъ продолжалъ размышлять въ этомъ духѣ нѣсколько времени и наконецъ пришелъ въ такое грустное и такое мизантропическое расположеніе духа, какого ему не случалось еще испытать до-сихъ-поръ. Очнувшись, наконецъ, съ глубокимъ вздохомъ, онъ дернулъ звонокъ и велѣлъ служанкѣ принести еще кофе, послѣ чего работалъ почти до пяти часовъ утра и около этого времени легъ, утомленный, въ постель.
   На слѣдующій день, тутъ-какъ-тутъ, онъ получилъ письмо, съ подписью: Спитфейръ, отмѣченное, изъ Скорпіон-Корта, съ увѣдомленіемъ, что почтенный авторъ его имѣлъ "порученіе обратиться къ нему, отъ имени мистера Титмауза, и требовать немедленной выдачи двухъ векселей, въ 5000 ф. каждый, данныхъ отъ нѣкоего Чарльза Обри вышеупомянутому Титмаузу, и что онъ проситъ мистера Геммона обратить немедленное вниманіе на это дѣло". Геммонъ тотчасъ переписалъ и отослалъ отвѣть, приготовленный имъ заранѣе, въ которомъ принималъ очень-высокой тонъ; но, между-прочимъ, вклеилъ тщательно-неосторожное признаніе законнаго права Титмауза. Короче сказать, это былъ очаровательный отвѣтъ, выставлявшій автора его однимъ изъ самыхъ-великодушныхъ людей въ мірѣ. Къ-сожалѣнію, онъ не произвелъ никакого благопріятнаго дѣйствія на душу мистера Спитфейра, который тотчасъ же пустилъ въ ходъ формальное и рѣшительное требованіе двухъ означенныхъ документовъ. Геммонъ отвѣчалъ въ другой разъ, упоминая о неосторожномъ признаніи, которое вырвалось у него въ прежнемъ письмѣ и которое, онъ надѣялся отъ всей души, не будетъ употреблено противъ него. Затѣмъ, онъ подтверждалъ въ сильныхъ, трогательныхъ и краснорѣчивыхъ словахъ, что хотя буквальный смыслъ закона могъ быть и противъ него, но что онъ, въ-отношеніи чести и даже истиннаго духа правосудія, считалъ себя въ-правѣ держаться торжественнаго обѣщанія, даннаго имъ джентльмену, къ которому онъ питалъ глубочайшее уваженіе. Короче сказать, онъ отказался наотрѣзъ отъ выдачи документовъ. Необузданно было торжество мистера Спитфейра, когда тотъ увидѣлъ, какой онъ беретъ перевѣсъ надъ такимъ хитрымъ человѣкомъ, какъ мистеръ Геммонъ, и не разъ толковалъ онъ объ этомъ людямъ, приходившимъ въ его маленькую контору, объясняя, какъ мистеръ Геммонъ спасовалъ передъ высшею тактикою его, мистера Спитфейра. Спитфейеръ затѣмъ написалъ щегольское, цвѣтистое письмо, которое должно было заключить переписку и красоваться въ концѣ присяжнаго показанія. Въ этомъ послѣднемъ письмѣ онъ увѣдомилъ мистера Геммона, что немедленно обратится въ Судъ Королевской Скамьи съ просьбою, вынудить его къ уступкѣ векселей. Вслѣдствіе того, Геммонъ написалъ длинное и торжественное показаніе, въ которомъ выставилъ всю переписку, и какъ-только судъ потребовалъ отъ него объясненія о причинѣ отказа, онъ тотчасъ отправилъ инструкцію генерал-атторнею, мистеру Стерлингу и мистеру Кристалю, зная, разумѣется, такъ же хорошо, какъ и эти адвокаты (съ которыми онъ не счелъ нужнымъ держать консультацію, изъ опасенія, чтобъ они не стали его уговаривать уступить векселя безъ спора), что не было никакой человѣческой возможности выиграть дѣло. Когда Геммонъ занялъ мѣсто внизу, передъ генерал-атторнеемъ, этотъ послѣдній, собираясь подняться, чтобъ говорить въ его пользу, тронулъ мистера Геммона по плечу и горячо поздравилъ его съ благороднымъ, дружескимъ расположеніемъ къ несчастному мистеру Обри. При-этомъ онъ изъявилъ опасеніе, что дѣло, съ законной точки зрѣнія, было слишкомъ-ясно, чтобъ о немъ спорить; но онъ прибавилъ, что разсматривалъ съ особеннымъ тщаніемъ присяжныя показанія, по которымъ предварительное (условное) опредѣленіе суда было произнесено и форму самаго опредѣленія, и что онъ не теряетъ еще надежды опровергнуть это опредѣленіе на основаніи его неформальности; причемъ мистеръ Геммонъ вдругъ поблѣднѣлъ отъ радостнаго удивленія, какъ воображалъ генерал-атторней, который не зналъ этого человѣка такъ хорошо, какъ мы его знаемъ. Читатель теперь въ-состояніи будетъ оцѣнить слѣдующій отчетъ о томъ, что произошло; (между нами) отчетъ этотъ былъ написанъ для газеты Утренній Лай самимъ мистеромъ Геммономъ.
   Палата Королевской Скамьи. Вчерашняго дня. (Засѣданіе въ столицѣ). По дѣлу Титмауза.
   Предварительное опредѣленіе по этому дѣлу получено было мистеромъ Сёттлемъ очень-недавно. Судъ вызывалъ мистера Геммона изъ фирмы Кверка, Геммсна и Снапа, въ Сэффрон-Хилѣ, объяснить, почему онъ не долженъ выдать немедленно мистеру Титмаузу два векселя, суммою на 5000 ф. каждый, данные этому джентльмену отъ Чарльза Обри. Генерал-атторней мистеръ Стерлингъ и мистеръ Кристаль явились, чтобъ объяснить причину, и сдѣлали предварительное возраженіе противъ формы опредѣленія. Послѣ очень-долгаго спора, судъ рѣшилъ, что опредѣленіе могло быть сформировано такъ, чтобъ соотвѣтствовать фактамъ дѣла и повелѣлъ приступить къ защитѣ сущности дѣла.
   Изъ присяжнаго показанія, приведеннаго въ отвѣтъ на опредѣленіе суда, обнаружилось, что вскорѣ, по окончаніи недавно-рѣшеной значительной тяжбы До, по сдачѣ Титмауза, противъ Обри, мистерь Геммонъ очень-дѣятельно старался устроить полюбовную сдѣлку насчетъ уплаты доходовъ неправильнаго владѣнія и, послѣ большихъ усилій, убѣдилъ своего кліента, мистера Титмауза, согласиться на условія, очень-выгодныя для мистера Обри, вслѣдствіе которыхъ послѣдній освобожденъ былъ (какъ мы слышали) отъ уплаты 60,000 ф. долгу, давъ съ своей стороны два векселя, которые и составляютъ предметъ настоящаго спора. Далѣе, обнаружилось, что, получивъ подпись мистера Обри подъ этими двумя векселями, мистеръ Геммонъ опредѣлительно и неоднократно увѣрялъ этого джентльмена, что ему нечего опасаться требованія уплаты, по-крайней-мѣрѣ на нѣсколько лѣтъ, но что векселя останутся въ рукахъ мистера Геммона и будутъ предъявлены ко взысканію не иначе, какъ послѣ предварительнаго увѣдомленія за годъ до этого времени. Изъ дѣла не оказывается ясно, зналъ ли когда-нибудь мистеръ Титмаузъ о такомъ уговорѣ между мистеромъ Геммономъ и мистеромъ Обри, по-крайней-мѣрѣ ничего объ этомъ не происходило письменно. Напротивъ, мистеръ Геммонъ откровенно допустилъ возможность, что мистеръ Титмаузъ, отказываясь отъ такой огромной претензіи, могъ думать, что сумма, обезпеченная двумя векселями, должна быть къ этому времени уплачена. Со стороны мистера Обри присяжнаго показанія по этому дѣлу не представлено. Присяжныя показанія, читанныя генерал-атторнеемъ, содержали въ себѣ переписку между стряпчимъ мистера Титмауза и мистеромъ Геммономъ. Въ письмахъ своихъ Геммонъ настаивалъ самымъ-убѣдительнымъ образомъ, на благородномъ обѣщаніи, которымъ онъ связанъ былъ въ-отношеніи къ мистеру Обри, и изъявлялъ увѣренность, что мистеръ Обри находится въ подобномъ же убѣжденіи; но вмѣстѣ съ тѣмъ, въ письмахъ мистера Геммона находились такія выраженія, изъ которыхъ было ясно, что онъ признаетъ право мистера Титмауза на полученіе векселей, по строгому смыслу закона. Оказалось также изъ присяжныхъ показаній мистера Титмауза, неопроверженныхъ показаніями мистера Геммона, что первый неоднократно уговаривалъ Геммона выдать ему векселя, или взыскать ихъ съ мистера Обри; но что мистеръ Геммонъ во всѣхъ подобныхъ случаяхъ успѣвалъ отговорить его отъ такого намѣренія. Кромѣ-того, отъ имени мистера Титмауза утверждаемо было, что мистеръ Геммонъ дѣйствуетъ вслѣдствіе стачки съ мистеромъ Обри, къ ниспроверженію справедливой претензіи его мистера Титмауза; но генерал-атторней съ негодованіемъ возразилъ противъ этого обвиненія, отъ имени мистера Геммона, поведеніе котораго постоянно доказывало строжайшее чувство чести и вмѣстѣ всевозможное стараніе не допустить несчастнаго джентльмена до совершеннаго разоренія. Но Судъ, не требуя возраженія со стороны мистера Сёттля, рѣшилъ вопросъ въ пользу мистера Титмауза. Законность права этого джентльмена на векселя допущена была собственнымъ показаніемъ мистера Геммона и не было никакого основанія утверждать, что мистеръ Геммонъ, который былъ не болѣе какъ одинъ изъ числа стряпчихъ этого джентльмена, имѣлъ какое-нибудь право, вопреки волѣ мистера Титмауза, удерживать означенные документы. Ничѣмъ не доказано тоже, чтобъ какое-нибудь уполномочіе дано было отъ мистера Титмауза мистеру Геммону дѣлать вышеприведенное обѣщаніе мистеру Обри и, слѣдовательно, первый ни въ какомъ отношеніи не могъ быть связанъ такимъ обѣщаніемъ. Не доказано даже было, чтобъ мистеръ Титмаузъ зналъ о немъ. Наконецъ, не было объявлено претензіи со стороны мистера Геммона, или кого-нибудь изъ его партнёровъ, на какое-нибудь право распоряженія этими векселями, которые, вслѣдствіе всего вышеприведеннаго, должны быть выданы мистеру Титмаузу. Насчетъ обвиненія, возводимаго противъ мистера Геммона, будто бы онъ былъ въ стачкѣ съ мистеромъ Обри, лордъ Виддринтонъ прибавилъ, что сколько его милость лично знаетъ мистера Обри, нельзя никакимъ образомъ себѣ представить, чтобъ этотъ джентльменъ способенъ былъ рѣшиться на что-нибудь, несообразное съ строжайшимъ чувствомъ чести; а что касается до мистера Геммона, то поведеніе его доказываетъ ясно, что хотя онъ и ошибся на-счетъ объема правъ своихъ, касательно распоряженія ввѣренными ему векселями, но что онъ дѣйствовалъ, однакожь, по самымъ чистымъ побужденіямъ и обнаружилъ благородное стараніе защитить интересы человѣка, котораго онъ считалъ несчастнымъ. Затѣмъ опредѣленіе было утверждено. Но когда мистеръ Сёттль потребовалъ взъисканія издержекъ, то все остальное время засѣданія проведено было въ ученомъ преніи объ этомъ послѣднемъ вопросѣ, который наконецъ назначенъ былъ къ перенесенію въ Аппеляціонный Судъ.
  

ГЛАВА VIII.

   Какъ только успѣлъ мистеръ Обри, не возбуждая подозрѣнія, вырваться изъ объятій жены, сестры и дѣтей, онъ тотчасъ ушелъ къ себѣ въ кабинетъ, чтобъ отправить нѣсколько писемъ, но главное, чтобъ взглянуть на газету, врученную ему мистеромъ Роннинтономъ съ такими зловѣщими предосторожностями. Взоръ его скоро встрѣтилъ слова: "по дѣлу Титмауза", и онъ прочелъ выписанный нами отчетъ съ жестокимъ волненіемъ. Онъ перечелъ его раза два или три, и наконецъ ощутилъ на сердцѣ какую-то болѣзненную тоску.
   -- О непроницаемый Геммонъ! воскликнулъ онъ наконецъ, почти вслухъ, бросивъ газету на столъ и опускаясь на спинку креселъ.-- Конечно, или я самый слабый, или ты самый хитрый изъ людей!
   Онъ сталъ перебирать въ умѣ своемъ все, что могъ припомнить о поведеніи Геммона съ первой минуты ихъ встрѣчи; но это не разъяснило ему ничего, напротивъ, онъ сбился съ толку совершенно, и снова перечелъ отчетъ о происходившемъ въ Судѣ Королевской Скамьи, и снова готовъ былъ углубиться въ мысли. Въ это время взоръ его случайно встрѣтилъ два или три письма, лежавшія на столѣ, куда ихъ положила Фанни во время его отсутствія. Онъ распечаталъ первое разсѣянно, не узнавая руки, надписавшей адресъ; но, развернувъ его, онъ вздрогнулъ жестоко: внутри былъ почеркъ Геммона. Съ удивленіемъ и страхомъ прочелъ онъ слѣдующее:

Тевейское Подворье.

   "Мой милый сэръ, одному Богу извѣстно, гдѣ и когда вы получите эти наскоро-набросанныя строки. Я принужденъ адресовать ихъ въ Вивьенскую Улицу, находясь въ совершенномъ невѣдѣніи насчетъ избраннаго вами шага. Если вы не послушали моего совѣта и не уѣхали изъ Англіи, то я не могу вообразить себѣ безъ ужаса, какое оскорбленіе, по всей вѣроятности, вамъ было нанесено! Въ эту минуту, когда я пишу, вы, можетъ-быть, оторваны отъ вашего семейства, заключены въ тюрьму, принесены въ жертву самой жестокой и закоренѣлой хищности. Моя совѣсть служитъ мнѣ свидѣтельницею, что я не могу ничего болѣе сказать, ничего болѣе сдѣлать въ вашу пользу. Мои поступки грубо перетолкованы: меня оскорбляютъ, приписывая моему поведенію относительно васъ, моимъ заботливымъ и неоднократнымъ стараніямъ въ вашу пользу, причины самыя низкія и злонамѣренныя. Въ сегодняшнемъ нумерѣ Утренняго Лая, вы, вѣроятно, прочтете, если вы еще по прочли, отчетъ о претензіи, объявленной противъ меня и рѣшенной вчера въ Судѣ Королевской Скамьи. Изъ этого отчета вы можете узнать о послѣднемъ, отчаянномъ усиліи, сдѣланномъ съ моей стороны въ вашу пользу. Съ горькимъ сожалѣніемъ, съ чувствомъ глубокаго негодованія говорю я вамъ, что я не въ-состояніи исполнить моего формальнаго, обдуманно-даннаго и не разъ повтореннаго обѣщанія касательно двухъ векселей, довѣренныхъ съ вашей стороны, въ полной надеждѣ на мое слово. Увы! будьте готовы на самое худшее! Мистеръ Титмаузъ съ новымъ своимъ совѣтникомъ могутъ, конечно, имѣть одну только цѣль, требуя выдачи двухъ векселей, которые я ужь вынужденъ былъ имъ отдать, подъ страхомъ отвѣта за непокорность суду. Видитъ Богъ, я напрягалъ всѣ свои силы въ вашу пользу, поссорился почти-непримиримо съ мистеромъ Титмаузомъ, съ моими партнёрами; мало того, окомпрометировалъ себя послѣднимъ шагомъ въ глазахъ людей своего званія и всей публики -- и все осталось напрасно! Но еще разъ, если вы не совсѣмъ ослѣплены, заклинаю васъ именемъ неба и всѣмъ, что можетъ имѣть вліяніе на человѣка благороднаго, чувствительнаго -- бѣгите! не теряйте ни одной секунды, по прочтеніи этого письма (которое прошу васъ уничтожить тотчасъ, какъ только прочтете), иначе эта секунда погубитъ и васъ и всѣхъ вашихъ. Я остаюсь, попрежнему, вашъ огорченный, вашъ неизмѣнный другъ."

"О. Г."

   Мистеръ Обри положилъ на столъ это письмо и опустился снова на спинку креселъ. Чувство, близкое къ отчаянію, имъ овладѣло.
   "О, Боже мой! воскликнулъ онъ, прижимая руки къ горящему лбу:-- на что предназначены мы, несчастныя созданія? Что станется со мной? Точно ли этотъ человѣкъ вѣстникъ зла? Точно ли онъ тотъ хитрый, мстительный врагъ, котораго я страшусь въ немъ найдти? Какая цѣль, какія побудительныя причины могутъ заставить его прибѣгать къ такимъ извилистымъ и сложнымъ планамъ противъ меня, если онъ дѣйствительно лицемѣритъ?.. Или онъ въ-самомъ-дѣлѣ тотъ, за кого онъ выдаетъ себя; и не виноватъ ли я передъ нимъ въ неосновательномъ подозрѣніи, въ грубой неблагодарности? Что думать? Что дѣлать? Разсудокъ мой колеблется; мои понятія темнѣютъ! Какъ знать, можетъ-быть, въ эту же самую ночь ужасная сцена сегодняшняго утра разъиграна будетъ снова! Снова, мое растерзанное сердце оторвано будетъ отъ тѣхъ, кого я люблю!" Глубокій вздохъ, или, скорѣе, стонъ вырвался у него изъ груди и, склонясь надъ столомъ, онъ закрылъ лицо руками.
   "Что мнѣ дѣлать?" говорилъ онъ самъ съ собой, черезъ нѣсколько минутъ, вставая и прохаживаясь взадъ и впередъ. "Бѣжать, говорилъ онъ.-- Но еслибъ даже я и былъ такъ слабъ и безнравственъ, чтобъ на это рѣшиться, то кто мнѣ поручится, что я не попаду еще въ болѣе-глубокую яму, вырытую имъ для меня? Нѣтъ, что бъ ни грозило мнѣ впереди, а бѣжать я не намѣренъ! Нѣтъ, нѣтъ, мои милые, мои дорогіе друзья, моя Агнеса и Кетъ! Вамъ, можетъ-быть, много еще горькихъ слезъ прійдется за меня пролить... но краснѣть -- нѣтъ, краснѣть за меня вы не будете никогда!.."
   Возвратясь къ женѣ и сестрѣ, онъ уничтожилъ ихъ кратковременную радость, сообщивъ вѣсти о новыхъ опасностяхъ, имъ всѣмъ угрожавшихъ. Едва успѣли они окончить обѣдъ или, лучше сказать, печальное подобіе обѣда, какъ двойной ударъ въ двери заставилъ ихъ вздрогнуть всѣмъ тѣломъ; но они въ ту же минуту успокоились, узнавъ о приходѣ мистера Роннинтона, который замѣтнымъ образомъ былъ утѣшенъ, увидѣвъ, что Обри успѣлъ ужь сообщить и женѣ и сестрѣ о новой бѣдѣ, которая грозила ихъ семейству. Мистеръ Роннинтонъ былъ увѣренъ, что не позже, какъ черезъ двадцать-четыре часа, новыя мѣры будутъ приняты противъ мистера Обри; но онъ напомнилъ Обри при этомъ, что немедленная забота его опять-таки ограничится пріисканіемъ поруки на такую значительную сумму; послѣ чего онъ будетъ безопасенъ отъ личной тревоги и страха до слѣдующаго ноября. Вслѣдъ затѣмъ, Обри увѣдомилъ Роннинтона о смерти леди Стрэттонъ и о печальныхъ обстоятельствахъ, соединенныхъ съ этимъ несчастіемъ. Во время его разсказа, Агнеса и Кетъ горько плакали. Роннинтонъ говорилъ мало, но на лицѣ его можно было прочесть, какъ сильно поразили его эти извѣстія.
   -- Ни раза еще во всю мою жизнь, замѣтилъ онъ, наконецъ: -- во все продолженіе моей тридцати-шести-лѣтней опытности, не слыхалъ я и не встрѣчалъ такого сложнаго несчастія, какъ ваше! Но пословица говоритъ: длинна та улица, съ которой нѣтъ поворота; и намъ, все-таки надо надѣяться, если не на другое что, то по-крайней-мѣрѣ на случай.
   -- Сличай, мистеръ Роннинтонъ! перебилъ Обри съ одушевленіемъ:-- случая нѣтъ! или, лучше сказать, случай -- это мудрая воля судьбы!
   Они вступили въ длинный разговоръ, въ-теченіе котораго замѣтилъ мистеръ Роннинтонъ:
   -- Если наши опасенія, наши худшія опасенія сбудутся, и они рѣшатся предъявить ко взысканію эти два векселя, тогда, перчатка съ ихъ стороны будетъ брошена; я подниму ее и еще Богъ знаетъ что можетъ выйдти, когда мы сойдемся лицомъ къ лицу. Я начну съ того, что представлю къ сбавкѣ ихъ плутовской счетъ издержекъ и уничтожу всю, до послѣдняго фартинга, эту мнимую недоимку. Да, мистеръ Обри, я вамъ ручаюсь, что не оставлю имъ ни шиллинга; напротивъ, я докажу, что вы и то ужь переплатили имъ лишнее.
   -- Но вы забыли, что я обѣщалъ мистеру Геммону этого не дѣлать? перебилъ Обри.
   -- Ба! Извините меня; но право, я тутъ не вижу здраваго смысла. Вы хотите, какъ говорится, переиродитъ Ирода {Qut-heroding Herod. Прим. перев.}. Все на свѣтѣ дозволено съ такими противниками, какъ они. Къ-тому же, если вы непремѣнно хотите быть до такой степени совѣстливымъ -- и я не могу васъ за это не уважать -- то мы возьмемъ это дѣло съ другой стороны, что разрѣшитъ, я надѣюсь, ваши сомнѣнія. Если мистеръ Титмаузъ предъявитъ свои векселя ко взысканію, тогда обѣщаніе его стряпчихъ будетъ нарушено; а если они не сдержатъ своего, то съ какой стати и вамъ безпокоиться о вашемъ?
   -- Это, можетъ-быть, справедливо только въ такомъ случаѣ, если допустить, что они меня обманываютъ; между-тѣмъ, все то, что происходило вчера въ Судѣ Королевской Скамьи, особенно письмо мистера Геммона ко мнѣ...
   -- О, подозрительно! подозрительно! возразилъ мистеръ Роннинтонъ, покачивая головой:-- фальшь и лицемѣріе!.. Какъ можно вѣрить Геммону? Этотъ Титмаузъ, котораго они, разумѣется, обдираютъ ежедневно, по всей вѣроятности, доведенъ до отчаянной нужды въ наличныхъ деньгахъ, и они позволили ему взять эти два векселя, послѣ притворнаго сопротивленія со стороны Геммона, затѣмъ, чтобъ вызвать вашихъ друзей на помощь; вотъ ихъ игра -- будьте въ этомъ увѣрены. Обри вспыхнулъ при одной мысли о томъ.-- А между-тѣмъ, признаюсь вамъ, я не могу понять, зачѣмъ мистеръ Геммонъ уклоняется такъ далеко отъ своего пути ради вашего добраго мнѣнія, и для чего онъ надѣваетъ на свое лицо такую непроницаемую маску? Онъ очень, очень-хитрый дьяволъ, этотъ Геммонъ и, безъ-сомнѣнія, имѣетъ въ виду какую-нибудь вредную цѣль, которую вы скоро откроете.
   Обри задумался на минуту и потомъ въ первый разъ сказалъ мистеру Роннинтои) о предложеніи, которое Геммонъ сдѣлалъ недавно его сестрѣ. Тотъ онѣмѣлъ отъ удивленія.
   -- Я полагаю, произнесъ онъ наконецъ, обращаясь съ короткою и печальною улыбкою къ миссъ Обри, раскраснѣвшееся лицо которой свидѣтельствовало, что она принимаетъ сильное участіе въ ихъ разговорѣ:-- я полагаю, миссъ Обри, что нѣтъ никакой вѣроятности увидѣть ваше превращеніе въ мистриссъ Геммонъ?
   -- Я полагаю, что нѣтъ, мистеръ Роннинтонъ, отвѣчала она съ довольно-гордымъ видомъ:-- и я рѣшительно не понимаю, что могло вбить ему въ голову такую странную мысль?
   -- Да, прибавилъ Обри: -- я могу сказать утвердительно, что сестра моя никогда не показывала ему ни малѣйшаго ободренія.
   -- Ободренія? Этому ужасному человѣку! воскликнула миссъ Обри съ большимъ жаромъ.-- Я никогда не могла терпѣть его, вы знаете, Чарльзъ, и вы тоже, Агнеса!
   Роннинтонъ не дѣлалъ болѣе никакихъ замѣчаній объ этомъ предметѣ; но его мысли были очень заняты. Ему казалось, что онъ начинаетъ открывать ключъ ко многому, что до-сихъ-поръ было для всѣхъ такъ загадочно въ поведеніи Геммона; потому-что на-счетъ лицемѣрія этого человѣка онъ не имѣлъ ни малѣйшаго сомнѣнія, и рѣшился слѣдить пристально за всѣми его дѣйствіями въ-отношеніи къ мистеру Обри.
   -- А скоро ли, спросилъ Обри:-- мистеръ Титмаузъ получитъ законное право предъявить ко взысканію тотъ вексель, который я далъ покойной леди Стрэттонъ?
   -- Тотчасъ, какъ только за нимъ будетъ признано право распоряжаться имуществомъ, оставшимся послѣ покойной, что можетъ случиться не прежде, какъ черезъ двѣ недѣли, со дня ея смерти. Въ этомъ состоитъ, какъ вы видите, вся разница между властью душеприкащика и властью распорядителя имуществомъ лица, умершаго безъ завѣщанія {Встарину право распоряженія движимымъ имуществомъ лица, умершаго безъ завѣщанія, принадлежало королямъ, которые назначали ближайшаго родственника покойнаго для раздачи милостынь въ пользу души усопшаго. Потомъ это право отъ королей передано было высшему духовенству. Долгое время епископы уступали женѣ и дѣтямъ покойнаго не болѣе двухъ третей оставшейся движимости и даже не платили долговъ покойнаго. Мало-по малу правители Англіи начали обращать вниманіе на это зло и вышли разныя постановленія, которыя постепенно ограничивали власть духовенства и наконецъ ограничили до того, что ныньче право распорядителя по закону принадлежитъ ближайшему родственнику умершаго и въ-сущности почти ничѣмъ не отличается отъ права наслѣдника или душеприкащика; но по строгому смыслу закона, распорядитель считается все-таки не болѣе, какъ уполномоченнымъ духовной власти, которая поручаетъ ему распоряжаться движимымъ имуществомъ такъ, какъ онъ думаетъ будетъ лучше для души покойнаго, за исключеніемъ, однакожъ, нѣкоторыхъ, закономъ опредѣленныхъ обязанностей, какъ-то: приличныхъ похоронъ, уплаты долговъ покойнаго и проч. Прим. перев.}. Обри вздохнулъ и не отвѣчалъ ни слова; а мистеръ Роннинтонъ, тѣмъ временемъ, смотрѣлъ на него молча, обдумывая, сказать ли ему то, что ему пришло въ голову. Наконецъ онъ началъ:
   -- Конечно, мистеръ Обри, я не хотѣлъ бы возбуждать безъ основанія ни надежды, ни страха; но знаете ли что я вамъ скажу? Этотъ проектъ завѣщанія леди Стрэттонъ, привезенный мистеромъ Паркинсономъ въ минуту ея кончины... можетъ-быть, можно еще доказать его годность. Очень, очень-тонкіе вопросы возникаютъ изъ случаевъ подобнаго рода. Я напишу сегодня же къ мистеру Паркинсону, чтобъ онъ мнѣ доставилъ полныя и точныя свѣдѣнія объ этомъ предметѣ; и если получу удовлетворительный отвѣтъ, то, съ вашего согласія, наложу непремѣнно запрещеніе, или какъ юристы церковнаго права называютъ: caveat {Caveat на латинскомъ языкѣ значитъ буквально: пусть остережется; но въ англійскомъ церковномъ правѣ слово это употребляется какъ существительное въ томъ смыслѣ, въ какомъ оно здѣсь употреблено. Прим. перев.}, на выдачу права распоряженія. Это будетъ для нихъ рѣшительный матъ. Къ-сожалѣнью, я имѣю мало надежды получить такой отвѣтъ, какой бы намъ нужно было имѣть, прибавилъ мистеръ Роннинтонъ, опасаясь возбудить безполезныя ожиданія. Скоро послѣ того миссъ Обри, которая ужь нѣсколько времени находилась въ сильномъ волненіи, обращаясь къ брату, сказала съ явнымъ замѣшательствомъ:-- Чарльзъ, мнѣ сильно хочется разсказать вамъ одну очень-странную вещь; но я бы желала сперва узнать ваше мнѣніе и ваше также, мистеръ Роннинтонъ, на-счетъ того, имѣю ли я право сдѣлать такое открытіе.
   -- Кетъ, Кетъ! что это такое? Что вы хотите сказать? Вы пугаете меня! произнесъ ея братъ съ удивленнымъ видомъ.
   -- Предположите, что мистеръ Геммонъ, во время того посѣщенія, о которомъ недавно было говорено, предложилъ сдѣлать мнѣ открытіе очень, очень-необыкновеннаго рода, открытіе, которое постоянно съ-тѣхъ -- поръ тревожило меня и днемъ и ночью. Не забудьте, Чарльзъ, я говорю -- сначала, онъ только предложилъ сдѣлать открытіе, изъявивъ при этомъ сильное желаніе, чтобъ я не говорила о томъ никому. На это я отвѣчала, что не хочу ничего обѣщать, но буду дѣйствовать какъ найду нужнымъ; и послѣ того какъ я ему это сказала, онъ сообщилъ мнѣ то, о чемъ я говорю. Имѣю ли я право, продолжала она съ нетерпѣніемъ:-- открыть теперь вамъ то, что онъ мнѣ сообщилъ? Мнѣ бы очень хотѣлось это сдѣлать, если только вы думаете, что это будетъ благородно.
   -- Моя милая Кетъ, я право боюсь, что вы бредите. Васъ одолѣли страданія, перенесенныя вами сегодня, сказалъ ея братъ нѣжно и съ очень-озабоченнымъ видомъ.
   -- Увѣряю васъ, нѣтъ, отвѣчала она съ большимъ убѣжденіемъ.
   -- Въ такомъ случаѣ я думаю, что вы можете разсказать то, что вамъ сообщено было такимъ-образомъ, безъ-сомнѣнія можете, Кетъ.
   -- Я тоже думаю, прибавилъ мистеръ Роннинтонъ съ жаромъ.-- Мало того, мнѣ кажется, что, имѣя дѣло съ такимъ человѣкомъ, какъ онъ, вы не только можете, но даже должны открыть все, что онъ вамъ говорилъ.
   Миссъ Обри остановилась на нѣсколько минутъ и потомъ разсказала странный фактъ, уже извѣстный читателю; а именно, положительное и торжественное увѣреніе Геммона, что онъ можетъ возвратить ея брату право на обладаніе Яттономъ, возвратить законными и добросовѣстными средствами, и что если только она захочетъ позволить ему искать ея руки, то онъ даетъ слово возвратить ихъ всѣхъ въ Яттонъ, не дожидаясь исполненія даннаго ему обѣщанія.
   Мистеръ Обри, Агнеса и мистеръ Роннинтонъ всѣ слушали этотъ странный разсказъ въ молчаніи, и смотрѣли съ изумленіемъ на миссъ Обри. Мистеръ Роннинтонъ переглянулся недовѣрчиво съ ея братомъ.
   -- Простите меня, сударыня, сказалъ онъ наконецъ: -- если я выскажу маленькое сомнѣніе. Вы поняли, вѣроятно, не то, что онъ хотѣлъ сказать...
   -- Это невозможно, Кетъ, прибавилъ ея братъ; но Обри зналъ хорошо здравый умъ своей сестры -- и всякое сомнѣніе исчезло и въ немъ и въ душѣ мистера Роннинтона, когда Кетъ спокойно, отчетливо повторила свой разсказъ, отъ слова до слова, приводя даже въ-точности выраженія мистера Геммона, которыя, говорила она, произвели глубокое впечатлѣніе на ея душу.
   -- Это непостижимо! воскликнулъ ея братъ, послѣ долгаго молчанія.
   -- По моему мнѣнію, это дерзкая и жестокая ложь, сказалъ мистеръ Роннинтонъ, и всѣ опять замолчали. Потомъ Роннинтонъ на-скоро пробѣжалъ въ умѣ главные пункты той тяжбы, вслѣдствіе которой мистеръ Обри лишился Яттона.
   -- Или онъ дерзко лжетъ, продолжалъ Роннинтонъ:-- или онъ не въ здравомъ умѣ, или, наконецъ, ужасныя, жестокія низости употреблены были въ дѣло противъ васъ. Если онъ въ здравомъ умѣ и говоритъ правду... Боже милостивый! Да они должны были выставить цѣлый рядъ ложныхъ свидѣтелей на судѣ...
   -- Не проронилъ ли онъ какого-нибудь намёка, Кетъ, на-счетъ того, какими средствами онъ можетъ достичь до этого результата? спросилъ ея братъ послѣ долгаго молчанія, впродолженіе котораго и онъ тоже думалъ о рядѣ доказательствъ, приведенныхъ со стороны Титмауза во время судебнаго разбора.
   -- Нѣтъ, ни малѣйшаго, въ этомъ я увѣрена и помню очень-хорошо, хотя скоро послѣ того я была такъ поражена и тѣмъ, что онъ говорилъ, и видомъ, съ которымъ онъ это сказалъ, что упала безъ чувствъ. Мистеръ Геммонъ, должно быть, отнесъ меня на софу, потому-что, когда я пришла въ себя, я лежала ужъ тамъ; а между-тѣмъ, я помню, что передъ тѣмъ, какъ мнѣ сдѣлалось дурно, я стояла у окна, которое хотѣла отворить.
   -- Это самая странная вещь, какую мнѣ только когда-нибудь удавалось слышать, произнесъ Роннинтонъ задумчиво. Обри, между-тѣмъ, всталъ со стула и прошелъ нѣсколько разъ взадъ и впередъ по комнатѣ, въ замѣтномъ волненіи.
   -- Кетъ, Кетъ! сказалъ онъ довольно-горячо:-- вы должны были бы сказать мнѣ объ этомъ тогда же.
   -- Ради Бога, милый Чарльзъ, успокойтесь! воскликнула Агнеса, сама очень-сильно взволнованная необыкновеннымъ извѣстіемъ, которое Кетъ въ первый разъ сообщила даже и ей. Бѣдная миссъ Обри, увидавъ какимъ-образомъ было принято ея открытіе, отъ всего сердца жалѣла, что она его сдѣлала.
   -- Надо будетъ хорошенько подумать, мистеръ Обри, какъ намъ обойдтись съ этимъ извѣстіемъ и съ мистеромъ Геммономъ, сказалъ Роннинтонъ.-- Я начинаю думать теперь, что онъ врядъ ли рискнулъ бы на такое отчаянное безумство, еслибъ его увѣреніе не имѣло какого-нибудь существеннаго основанія; а между-тѣмъ меня до крайности удивляетъ, что человѣкъ, такой ловкій и такъ хорошо-владѣющій собой, окомпрометировалъ себя такимъ образомъ. Онъ вѣрно былъ сильно взволнованъ въ эту минуту.
   -- Да, онъ дѣйствительно былъ, или по-крайней-мѣрѣ, казался очень-взволнованнымъ въ ту пору, когда со мной говорилъ, отвѣчала миссъ Обри, немножко краснѣя.
   -- Очень-понятная вещь, замѣтилъ Роннинтонъ, слегка улыбаясь.-- Однакожь, онъ долженъ былъ полагать, что, по всей вѣроятности, вы разскажете объ этомъ вашему брату. Очень, очень-трудно представить себѣ мистера Геммона, дѣйствующаго неосторожно въ какомъ бы то ни было случаѣ.
   Долго и горячо разсуждали они объ этомъ предметѣ. Много догадокъ было сдѣлано, но онѣ не повели ни къ какому удовлетворительному результату. Совсѣмъ-новый свѣтъ, однакожь, казалось, былъ брошенъ теперь на всѣ прошедшіе поступки Геммона, на всю систему его поведенія. Они перечитывали его два послѣднія письма съ новымъ и сильнымъ интересомъ, въ томъ предположеніи, что когда онъ ихъ писалъ, то сознавалъ ту власть, о которой говорилъ. Все было покрыто тайной. Затѣмъ, они разбирали вопросъ: не слѣдуетъ ли кому-нибудь изъ нихъ -- мистеру Роннинтону или мистеру Обри -- искать объясненія по этому предмету отъ самого мистера Геммона? Но этотъ шагъ отложенъ былъ на будущее и болѣе-зрѣлое соображеніе. Другая вещь пришла въ голову мистеру Обри, но онъ не говорилъ о ней никому: "Не слѣдуетъ ли, думалъ онъ, открыть мистеру Геммону прямо, что Кетъ была, до нѣкоторой степени, обѣщана мистеру Делямиру, и такимъ-образомъ, разъ навсегда, уничтожить всякую надежду съ его стороны?"
   Вечеръ между-тѣмъ приближался къ концу, и мистеръ Роннинтонъ съ убѣдительными просьбами сообщилъ мистеру Обри главную цѣль своего посѣщенія. Она состояла въ томъ, чтобъ упросить его и мистриссъ Обри въ этотъ же вечеръ ѣхать съ нимъ вмѣстѣ въ его загородный домъ, который находился миляхъ въ шести отъ города, по дорогѣ къ Ричмонду. Тамъ на короткое время они могли бы отдохнуть отъ ужаснаго ожиданія и постоянной опасности, недававшихъ имъ ни минуты покоя въ Вивьенской Улицѣ. Агнеса и Кетъ горячо поддерживали просьбу мистера Роннинтона, и послѣ сильнаго колебанія мистеръ Обри наконецъ согласился. Они тотчасъ условились, что такъ-какъ экипажъ мистера Роннинтона находился за городомъ, то самъ мистеръ Роннинтонъ вернется къ нимъ черезъ часъ съ наёмной каретой, а на слѣдующій день мистриссъ Роннинтонъ пріѣдетъ въ городъ и возьметъ съ собою миссъ Обри съ дѣтьми. Сдѣлавъ такой уговоръ, мистеръ Роннинтонъ ушелъ отъ нихъ, обѣщая вернуться черезъ часъ и надѣясь къ этому времени застать ихъ готовыми къ отъѣзду, со всею поклажею необходимою, чтобъ провести за городомъ нѣсколько дней. Какъ только мистеръ Роннинтонъ ушелъ отъ нихъ, недоумѣнія мистера Обри начали воскресать. Ему казалось, что хотя онъ уѣзжаетъ и на короткое время, но все-таки на самомъ дѣлѣ это есть бѣгство отъ кредиторовъ. Какъ знать, можетъ-быть, причудливая совѣстливость и слишкомъ-тонкое чувство чести заставили бы его наконецъ отправить мистриссъ Обри одну... Но увы! онъ избавленъ былъ отъ этого испытанія однимъ случаемъ, происшедшимъ черезъ полчаса по уходѣ мистера Роннинтона. Мистриссъ Обри сидѣла въ гостиной въ дорожномъ платьѣ, лаская маленькую Агнесу и давая Кетъ разныя наставленія насчетъ присмотра за дѣтьми и насчетъ хозяйства; а мистеръ Обри тоже готовый къ отъѣзду, выбиралъ въ кабинетѣ нѣсколько книгъ съ собою въ дорогу, какъ вдругъ одинъ тяжелый ударъ въ двери, несопровождаемый стукомъ колесъ, привелъ всѣхъ троихъ въ ужасъ. Короче сказать, черезъ нѣсколько минутъ несчастный и почти-убитый духомъ Обри былъ во второй разъ арестованъ, по иску Титльбета Титмауза эсквайра, на сумму 10,000 ф. съ годовыми процентами, по пяти на сто. Мучительную сцену, которая произошла, мы представимъ вполнѣ воображенію читателя. Скажемъ только, что два служителя закона, въ руки которыхъ на этотъ разъ попалъ мистеръ Обри, были совершенно-безчувственны къ страданіямъ несчастнаго семейства. Сыщикъ былъ хорошо-извѣстный коммиссаръ шерифа, по имени Вейсъ, маленькій, жирный, опухлый мужчина, съ обстриженными подъ-гребёнку и жесткими, какъ щетина, черными волосами, съ лицомъ глубоко-изрытымъ оспою и выражавшими суровую дерзость. Обри съ одного взгляда понялъ, что отъ этого человѣка ему нечего ожидать ни снисхожденія, ни жалости. Помощникъ былъ очень-похожъ на своего предводителя.
   -- Вы мой арестантъ, сэръ, сказалъ Вейсъ, подходя къ Обри, и съ равнодушной дерзостью схватилъ его за воротникъ одной рукой, а другою показалъ предписаніе.-- Если вы хотите надѣть пальто, такъ-какъ время подходитъ къ ночи, то надѣвайте сейчасъ, потому-что чѣмъ скорѣе вы уберетесь изъ этого шума, тѣмъ лучше.
   -- Ради Бога подождите нѣсколько минутъ; я ожидаю знакомаго, сказалъ Обри.
   -- Будь я проклятъ, если я соглашусь дожидаться вашего знакомаго, отвѣчалъ Вейсъ, искоса посматривая на два дорожные ящика въ коридорѣ и на дорожное платье мистриссъ Обри, и заключая но этимъ примѣтамъ, что пришелъ въ самую пору, чтобъ предупредить бѣгство.
   -- Ради самого Бога подождите хоть пять минутъ! кричала Кетъ, въ отчаяніи ломая руки. Но просить этихъ людей было все-равно, что умолять кузнечную наковальню.
   -- Напрасно, Кетъ, напрасно, душа моя! говорилъ Обри печально; потомъ, обращаясь къ Вейсу, который вмѣстѣ съ помощникомъ стоялъ отъ него не далѣе, какъ въ двухъ или трехъ вершкахъ: -- вы, можетъ-быть, позволите записать адресъ того мѣста, куда вы меня берете? спросилъ онъ, довольно-строгимъ тономъ.
   -- Пишите же, да торопитесь, потому-что напишете или нѣтъ, а во всякомъ случаѣ вы пойдете.
   Мистеръ Обри наскоро записалъ карандашомъ адресъ дома Вейса для мистера Роннинтона и потомъ, торопливо набросивъ пальто, не успѣвъ даже взять перемѣны бѣлья (потому-что Вейсъ забралъ себѣ въ голову мысль о насильственной выручкѣ арестанта и не хотѣлъ подвергаться ни малѣйшему риску съ десятитысячнымъ должникомъ), вырвался изъ объятій жены и сестры и вышелъ изъ дома. Вейсъ не хотѣлъ даже отправить своего помощника за наемною каретой, или подождать пока Фанни сбѣгаетъ за ней. Какъ только вышли они на улицу (стопы Агнесы и Кетъ раздавались еще въ ушахъ несчастнаго Обри), Вейсъ взялъ своего арестанта безъ церемоніи подъ-руку, велѣлъ своему товарищу сдѣлать то же, и такимъ образомъ они вдвоемъ протащили мистера Обри по всему разстоянію отъ Вивьенской Улицы до квартиры мистера Вейса, въ улицѣ Кэри. Обри не говорилъ ни слова, но сердце его разрывалось. Вейсъ получилъ инструкцію отъ мистера Спитфейра, который былъ очень-бойкій практикъ и зналъ хорошо цѣну каждаго дня, а потому приготовилъ все нужное еще прежде, чѣмъ опредѣленіе суда утверждено было противъ Геммона. Проходя по улицамъ быстро, какъ два ловца съ своею добычею, они обратили на себя довольно-большое вниманіе. Порой, даже небольшая толпа провожала ихъ шаговъ сто. Разъ мистеръ Обри услыхалъ слова: "Бѣдненькій! Вѣрно за подлогъ попался... Черезъ мѣсяцъ отправится на тотъ свѣтъ!"
   Клѣтка Вейса, хотя похожая въ общихъ чертахъ на клѣтку Греба, была тѣснѣе, грязнѣе и вообще гораздо-низшаго сорта. Всѣ трое пришли туда въ началѣ девятаго.
   -- Въ отдѣльную или въ общую? спросилъ Вейсъ, какъ только они вошли въ домъ.
   -- Куда хотите, отвѣчалъ Обри скоро и мрачно.
   -- Лучше бы вы проводили джентльмена наверхъ, замѣтилъ помощникъ нерѣшительно.
   -- Наверху вы должны платить особо, сказалъ Вейсъ:-- куда хотите?
   -- У меня нѣтъ лишнихъ денегъ, сэръ, и я знаю грабительскіе обычаи въ этихъ домахъ...
   -- О, такъ пойдемъ же, перебилъ Вейсъ, очень-дерзко, и черезъ минуту мистеръ Обри очутился въ довольно-просторной, но низкой комнатѣ, освѣщенной тремя или четырьмя свѣчами. Въ ней было человѣкъ десять, которые курили, пили, читали газеты, играли въ карты, въ кости и проч. Всѣ, казалось, были въ веселомъ духѣ и пріостановили на минуту свои разнообразныя занятія, чтобъ осмотрѣть пришельца, за которымъ дверь въ ту же минуту была затворена на замокъ.
   -- Не угодно ли карточку, сэръ? Вы пришли въ самую пору, сказалъ какой-то худой и блѣдный человѣкъ, проворно подбѣгая къ мистеру Обри изъ-за стола, за которымъ блѣдный и двое другихъ только-что начали робберъ.-- Не угодно ли карточку? повторилъ онъ самоувѣреннымъ тономъ, быстро проводя пальцами по закраинамъ картъ съ ухваткой ловкаго игрока и предлагая колоду мистеру Обри.
   -- Я не играю, отвѣчалъ Обри, вполголоса.
   -- Право лучше возьмите. Къ чорту заботу! Вы здѣсь умрете со скуки безъ картъ.
   -- Я не играю, сэръ, и не хочу играть; отвѣчалъ мистеръ Обри довольно-строго.
   -- Всего полкороны {Около трехрублеваго. Крона (crown) содержитъ въ себѣ 5 шиллинговъ.} на фишку -- не разоритесь!.. Онъ продолжалъ говорить очень-бѣгло, пока мистеръ Обри не отошелъ отъ него съ отвращеніемъ въ другой уголъ комнаты. Тамъ двое играли въ шашки.
   -- Вы лжете! вдругъ закричалъ одинъ изъ игравшихъ другому, вслѣдствіе спора, зашедшаго объ игрѣ.
   -- Вы плутъ! закричалъ тотъ въ отвѣтъ; но едва успѣлъ онъ произнести это слово, какъ противникъ схватилъ недопитый стаканъ грога и пустилъ съ размаха ему въ лицо. Ударъ попалъ въ-лобъ и несчастный свалился на полъ безъ чувствъ. Кровь потекла ручьями по его изрѣзанному лицу. Всѣ арестанты, сидѣвшіе въ комнатѣ, вскочили въ ту же минуту и кинулись къ мѣсту драки. Среди этой отвратительной сцены дверь отворилась и вошелъ Вейсъ.
   -- Эге! Что это такое? сказалъ онъ, замкнувъ дверь за собой и подходя къ толпѣ.-- Кто это сдѣлалъ? закричалъ онъ въ ярости, увидавъ человѣка, лежавшаго на полу.
   -- Я сдѣлалъ, отвѣчалъ обидчикъ: -- онъ назвалъ меня плутомъ.
   -- Вы сдѣлали! повторилъ Вейсъ. Съ гигантскою силою онъ ухватилъ его за воротникъ и, несмотря на все сопротивленіе, поваливъ его на полъ, сталъ однимъ колѣномъ на грудь и сдавилъ руками горло такъ, что тотъ весь посинѣлъ.
   -- Чортъ побери! Вейсъ! вѣдь этакъ вы его убьете! закричалъ одинъ изъ возлѣ-стоявшихъ; другіе тоже собирались вступиться; но въ эту минуту тотъ, который получилъ ударъ и лежалъ нѣсколько минутъ безъ движенія, вдругъ началъ судорожно дергать руками и ногами, въ припадкѣ падучей болѣзни. Вниманіе всѣхъ присутствовавшихъ тотчасъ перенеслось на него и арестантъ, котораго Вейсъ бросилъ, поднялся съ багровымъ лицомъ, едва переводя духъ, и смотрѣлъ съ ужасомъ на жертву своего необузданнаго бѣшенства.
   -- Надо будетъ послать за докторомъ, произнесъ Вейсъ, отправляясь къ дверямъ. Въ эту минуту онъ увидѣлъ мистера Обри, который сидѣлъ въ ужасномъ волненіи.-- А, вы здѣсь! сказалъ онъ: -- ступайте за мной.
   -- Я надѣюсь, что этому несчастному подана будетъ нужная помощь, сказалъ мистеръ Обри съ большимъ безпокойствомъ.
   -- Это мое дѣло, а не ваше; отвѣчалъ тотъ грубо.-- Ступайте за мной. Когда они вышли, Вейсъ послалъ человѣка за докторомъ, а мистера Обри повелъ въ какую-то комнату, въ родѣ конторы, гдѣ мистеръ Роннинтононъ ждалъ его ужь минутъ пять. Обри встрѣтилъ этого человѣка какъ ангела-избавителя и отвѣчалъ на его дружеское пожатіе руки съ горячею, судорожною энергіею, но при этомъ не могъ выговорить ни слова -- такъ сильно онъ былъ разстроенъ. Мистеръ Роннинтонъ, между-тѣмъ, былъ въ сильной досадѣ, потому-что Вейсъ не хотѣлъ отпустить мистера Обри на его отвѣтственность, говоря, что сумма была немножко ужь черезчуръ крупна, такъ рисковать не приходилось, и что онъ не можетъ рѣшительно ничего сдѣлать безъ письменнаго дозволенія ундер-шерифа; а къ этому прибавилъ, что объ этомъ дозволеніи нечего и хлопотать, потому-что они, не далѣе какъ два мѣсяца тому назадъ, промахнулись на 800 ф. ст. такимъ же точно образомъ, и потому совѣтъ Вейса былъ: лучше прямо искать надежнаго поручительства. Однимъ словомъ, Вейсъ былъ неумолимъ, тѣмъ болѣе, что намекъ о возможности бѣгства мистера Обри изъ Англіи, пророненный мистеромъ Спитфейромъ ундер-шерифу, заставилъ послѣдняго дать Вейсу совѣтъ смотрѣть покрѣпче за своею птицею.
   -- По-крайней-мѣрѣ помѣстите мистера Обри въ отдѣльную комнату, Вейсъ, сказалъ мистеръ Роннинтонъ:-- а я разочтусь съ вами послѣ. Я сейчасъ пойду въ контору и постараюсь уговорить мистера Ридлея.
   -- Ни къ чему не поведетъ; да и къ-тому же, десять противъ одного, что вы его не застанете: онъ уѣхалъ въ Клепхемъ, навѣрно.
   Но мистеръ Роннинтонъ не хотѣлъ такъ легко отказаться отъ надежды и отправился все-таки въ контору, а Вейсъ повелъ мистера Обри наверхъ, въ свою гостиную, говоря ему дорогою, что тамъ было всего только двое другихъ джентльменовъ; стало-быть, они втроемъ могли помѣститься очень-удобно. Онъ прибавилъ, что у него была только эта одна квартира о двухъ постеляхъ, свободная, а потому, они должны были уговориться между собою, кому изъ троихъ спать на софѣ, а если нѣтъ, то чередоваться.
   Входя въ комнату, Обри увидѣлъ двухъ арестантовъ. Одинъ изъ нихъ, высокій, блѣдный, худой джентльменъ, лѣтъ сорока, лѣниво курилъ сигару, казалось, болѣе затѣмъ, чтобъ заглушить горе, чѣмъ просто, для удовольствія. Другой, имѣвшій тоже наружность джентльмена, былъ довольно-полный, осанистый и сѣдой человѣкъ, лѣтъ пятидесяти. Онъ стоялъ прислонясь спиною къ камину и засунувъ лѣвую руку въ жилетъ; въ правой держалъ стаканъ, который онъ поднесъ къ губамъ, когда Вейсъ вошелъ, и осушивъ, просилъ принести новый. Это былъ третій стаканъ крѣпкаго грога, выпитый этимъ человѣкомъ впродолженіе вечера, и его безпокойный, сверкающій взоръ, вмѣстѣ съ бѣглымъ выговоромъ, свидѣтельствовали о дѣйствіи напитка. Только-что Вейсъ ушелъ, этотъ джентльменъ, обращаясь къ мистеру Обри, началъ говорить скоро и довольно-несвязно. Онъ разсказалъ о случаѣ, постигшемъ его въ этотъ день, поутру, или, лучше сказать, о томъ, какъ Вейсъ наложилъ на него свою жесткую руку въ самую ту минуту, когда онъ садился въ Бляквелѣ {Предмѣстье около Темзы. Прим. перев.} на корабль, отъѣзжавшій въ Индію, съ намѣреніемъ оставить навсегда эту "проклятую землю". То былъ богатый негоціантъ изъ Сити, который долгое время пользовался общимъ уваженіемъ. Онъ взялъ въ супруги молодую женщину изъ моднаго круга и жилъ съ нею весело; но ихъ честолюбіе и безумная расточительность, вмѣстѣ съ разными торговыми неудачами, происходившими отъ недостатка кредита и неисправнаго веденія дѣлъ, довели его до сильной нужды въ деньгахъ и заставили пуститься на биржевыя спекуляціи. Встрѣтивъ неудачу и съ этой стороны, онъ рѣшился ужь на прямой обманъ. Употребляя во зло права повѣреннаго и душеприкащика разныхъ лицъ, онъ вынималъ изъ фондовъ большія суммы денегъ, ему непринадлежавшихъ, и такимъ образомъ довелъ до совершеннаго разоренія десятка два или три несчастныхъ семействъ, умершіе родственники которыхъ покинули жизнь съ твердой увѣренностью въ его безкорыстіи и честности. Продѣлки этого рода длились ужь нѣсколько лѣтъ, какъ вдругъ одинъ случай опрокинулъ все. Одна молодая и очень-хорошенькая дѣвушка, у которой господинъ этотъ былъ единственнымъ повѣреннымъ и все состояніе которой, до послѣдняго фартинга, промоталъ на собственныя нужды, обратилась къ нему съ требованіемъ немедленнаго отчета въ имуществѣ. На слѣдующее утро онъ прекратилъ платежъ. Значительная часть Сити пришла въ броженіе и сильное удивленіе царствовало на биржѣ. "Кто могъ бы подумать это?" говорили всѣ. О немъ самомъ не было ни слуху, ни духу; но наконецъ, одна изъ его разоренныхъ жертвъ успѣла попасть на его слѣды и это открытіе привело къ тому аресту, о которомъ онъ самъ разсказалъ. Обо всемъ этомъ, разумѣется, мистеръ Обри не зналъ ничего, но, несмотря на то, его немножко поразили выраженіе лица и манера этого человѣка. Съ какимъ ужаснымъ интересомъ, однакожь, смотрѣлъ бы онъ на него, еслибъ зналъ, что этотъ несчастный ужь рѣшился на самоубійство и что дня черезъ два онъ исполнитъ свое ужасное намѣреніе. На третій день поутру, дѣйствительно, его нашли въ постели съ головой почти отдѣленной отъ туловища.
   Въ другомъ арестантѣ мистеръ Обри съ большимъ удивленіемъ узналъ черты одного человѣка, съ которымъ былъ знакомъ еще въ Оксфордѣ. Онъ владѣлъ огромнымъ состояніемъ; но это состояніе, а вмѣстѣ съ нимъ и здоровье, онъ истратилъ самымъ безпутнымъ образомъ. Возвратясь изъ Франціи, нѣсколько дней тому назадъ, въ чахоткѣ, въ одномъ изъ послѣднихъ ея періодовъ, онъ былъ схваченъ по иску одного изъ своихъ многочисленныхъ, взбѣшенныхъ кредиторовъ, и приведенъ сюда наканунѣ; такъ-какъ никто не хотѣлъ за него поручиться, онъ долженъ былъ ѣхать въ городскую тюрьму и жить тамъ до-тѣхъ-поръ, пока законъ не позволитъ ему воспользоваться правами неоплатнаго должника, что, по всей вѣроятности, могло случиться не прежде, какъ за нѣсколько недѣль до его смерти, такъ-что этотъ несчастный не имѣлъ передъ собой въ виду ничего, кромѣ жалкихъ похоронъ нищаго. Онъ наконецъ узналъ мистера Обри, приподнялся на софѣ и протянулъ ему исхудалую руку, которую тотъ пожалъ дружески и нѣсколько минутъ смотрѣлъ на него молча, сильно-пораженный его наружностью.
   Черезъ полчаса мистеръ Роннинтонъ вернулся въ сильномъ уныніи. Онъ не нашелъ мистера Ридлея дома и, вслѣдствіе того, Обри долженъ былъ оставаться на своей непріятной квартирѣ всю ночь, а можетъ-быть и большую половину слѣдующаго дня, до-тѣхъ-поръ, однимъ словомъ, пока мистеръ Роннинтонъ не успѣетъ найдти поручителей. Шепнувъ нѣсколько словъ мистеру Обри въ сосѣдней комнатѣ и сунувъ ему въ руку пяти-фунтовой билетъ, мистеръ Роннинтонъ ушелъ, обѣщавъ, не теряя ни минуты, сдѣлать все нужное для его освобожденія и унеся съ собой несчетное число привѣтовъ и утѣшеній для мистриссъ Обри, для Кетъ и для его дѣтей, въ Вивьенскую Улицу, куда мистеръ Роннинтонъ обѣщалъ зайдти въ тотъ же день вечеромъ.
   -- Это почти самая-горькая минута въ моей жизни, говорилъ бѣдный Обри.-- Мнѣ очень, очень-тяжело ее переносить, и онъ крѣпко сжалъ руку мистера Роннинтона, который былъ тронутъ такъ же сильно, какъ и несчастный его кліентъ.
   Ни мистеръ Обри, ни мистеръ Соммервиль (такъ звали его стараго знакомаго) не выходили изъ общей комнаты цѣлую ночь; но товарищъ ихъ ушелъ въ сосѣднюю спальную довольно-рано, и скоро погрузился въ тяжелый сонъ. Тогда-то, наконецъ, вступили они въ разговоръ, печальный, но глубоко-интересный разговоръ, который занималъ ихъ долго, почти до-тѣхъ-поръ, когда холодное, сѣрое утро стало свѣтить къ нимъ въ окно, и тогда оба они уснули.
   Оставивъ своего кліента, мистеръ Роннинтонъ, по обѣщанію* отправился прямо въ Вивьенскую Улицу, гдѣ ожидала его сцена, которую онъ предвидѣлъ и о которой думалъ дорогой, стараясь напрасно себя приготовить -- сцена горькаго отчаянія, когда обѣ леди увидѣли его, возвратившагося безъ мистера Обри. Какъ довѣрчиво ожидали онѣ, что все это кончится такъ же успѣшно, какъ утромъ! Это былъ первый разъ, единственный разъ съ самаго начала ихъ бѣдствія, что мистеръ Обри проводилъ ночь не подъ одною кровлею съ ними, и гдѣ же еще -- въ тюрьмѣ! Всю эту длинную, длинную ночь Агвеса и Кетъ просидѣли вдвоемъ, считая минуты и прислушиваясь къ звукамъ колокола на часахъ сосѣдней церкви. Глаза ихъ покраснѣли отъ слезъ и пульсъ на вискахъ бился болѣзненно, когда, завидѣвъ сѣрый разсвѣтъ, онѣ подняли сторы въ гостиной и открыли окно.
   Къ полудни, благодаря неутомимымъ стараніямъ Роннинтона и поспѣшности тѣхъ, чьи имена сообщены были ему отъ мистера Обри, арестантъ явился въ Вивьенскую Улицу. Проходя мимо окна, онъ увидѣлъ Агнесу и Кетъ, сидѣвшихъ въ заботливомъ ожиданіи. Они тоже увидѣли его, бросились къ дверямъ, отворили ихъ прежде чѣмъ онъ успѣлъ постучать, и въ ту же минуту сжали его въ объятіяхъ. Онъ быль блѣденъ и утомленъ, конечно, но то былъ онъ, любимый мужъ и братъ. Всѣ ихъ недавнія страданія были забыты на-мигъ, изглажены радостью такой встрѣчи. Онъ былъ и такъ ужь сильно растроганъ; по когда услышалъ шаги своихъ дѣтей, торопливо-бѣжавшихъ по лѣстницѣ, услышалъ ихъ тоненькіе голоса, нетерпѣливо-повторявшіе: "папа! мой папа!.. гдѣ папа?" и когда они подбѣжали къ нему и онъ почувствовалъ ихъ ручонки вокругъ своей шеи, онъ не могъ владѣть собой долѣе: слезы невольно брызнули у него изъ глазъ.
   Какой пріятный вечеръ провели они вмѣстѣ! Къ концу его, впрочемъ, случилось маленькое происшествіе, совершенно-неожиданное. На крыльцѣ раздался стукъ, который немножко встревожилъ ихъ всѣхъ; но оказалось, что это быль камердинеръ лорда Де-ля-Зуша: онъ желалъ видѣть миссъ Обри, и когда та вышла, вручилъ ей пакетъ, только-что полученный изъ Франціи. Кетъ приняла его, краснѣя, съ сильнымъ трепетомъ сердца. Всѣ настаивали, чтобъ пакетъ распечатанъ былъ тотчасъ, и черезъ нѣсколько минутъ ихъ удивленнымъ взорамъ представилось великолѣпное брильянтовое ожерелье, а на днѣ футляра небольшой билетикъ, который Кетъ, краснѣя жестоко, спрятала въ ту же минуту, несмотря на всѣ усилія Агнесы. Въ пакетѣ, кромѣ того, найдено было длинное письмо къ мистеру Обри отъ лорда Де-ля-Зуша, который вмѣстѣ съ женою проводилъ нѣсколько недѣль въ Парижѣ, и другое письмо отъ леди Де-ля-Зушъ къ миссъ Обри. По толстому объему послѣдняго нетрудно было догадаться, что леди Де-ля-Зушъ или сама написала чрезвычайно-длинное письмо, или вложила въ конвертъ еще письмо отъ кого-нибудь другаго. Они видѣли въ какомъ смущеніи Кетъ была насчетъ этого обстоятельства, и потому не хотѣли дразнить ее. Бѣдная дѣвушка! Слезы навернулись у ней на глазахъ при видѣ блестящей игрушки, присланной ей въ подарокъ, и при мысли, что цѣнность этой игрушки, по всей вѣроятности, могла быть достаточна, даже съ излишкомъ, чтобъ поддержать ея брата съ семействомъ еще года на два. Сердце ея привязано было къ нимъ горячо и ее томило желаніе превратить этотъ великолѣпный подарокъ въ такую форму, которая дала бы ей способъ употребить его на ихъ надобности. Дойдя до этой части моего разсказа, я долженъ остановиться на минуту и сообщить читателю нѣсколько обстоятельствъ, которыя нужно знать, прежде чѣмъ мы вернемся къ общему ходу происшествій.
   Мистеръ Делямиръ находился въ эту минуту въ Римѣ, совершая обыкновенное путешествіе по Европѣ, и его ждали обратно не ранѣе, какъ черезъ нѣсколько мѣсяцевъ, можетъ-быть, черезъ, годъ. Но еще до своего отъѣзда изъ Англіи, онъ сдѣлалъ рѣшительный приступъ къ миссъ Обри и успѣлъ вырвать у нея обѣщаніе, что если она когда-нибудь выйдетъ замужъ, то не за кого другаго, какъ за него. Союзъ ихъ одобренъ былъ отъ всей души лордомъ и леди Де-ля-Зушъ, двумя изъ самыхъ великодушныхъ людей, какіе только когда-нибудь существовали на свѣтѣ; оба они еще болѣе цѣнили добычу, пріобрѣтенною ихъ сыномъ послѣ того, какъ были свидѣтелями гордаго и тонкаго чувства чести, обнаруженнаго миссъ Обри въ своемъ щекотливомъ и чрезвычайно-затруднительномъ положеніи относительно къ семейству Де-ля-Зушъ. Собственный образъ мыслей Кетъ объ этомъ предметѣ былъ довольно-неопредѣленнаго рода. Она рѣшилась не принимать никакихъ предложеній отъ Делямира, пока дѣла ея брата не пойдутъ къ-лучшему, а до этого, можетъ-быть, надо было ждать еще нѣсколько лѣтъ. Если она отвѣчала на письмо Делямира, вложенное въ конвертъ леди Де-ля-Зушъ (вещь очень-естественная, потому-что нельзя же было не поблагодарить его за такой блестящій подарокъ), то это было, конечно, первое письмо съ ея стороны, въ которомъ она давала нѣкоторый отчетъ въ своемъ затрудненіи. Всѣ они, безъ-сомнѣнія, вели переписку съ лордомъ и леди Де-ля-Зушъ; но чувство благородной гордости не допустило ихъ ни раза до малѣйшаго намека о томъ, что они вынуждены были терпѣть. Лордъ Де-ля-Зушъ, съ своей стороны, былъ совершенно убѣжденъ, что Обри борется, хоть можетъ-быть и медленно, но все-таки успѣшно, съ разными затрудненіями, его окружающими, и онъ приготовился окончательно, въ случаѣ надобности, заплатить ту сумму, за которую поручился; но такъ-какъ Обри явно не хотѣлъ сообщать ему ничего о своихъ частныхъ дѣлахъ, то и онъ, несмотря на разныя догадки и опасенія, иногда приходившія ему въ голову, не позволялъ себѣ никакихъ вопросовъ. Увы! какъ мало воображали и лордъ и леди Де-ля-Зушъ и мистеръ Делямиръ, въ какомъ положеніи застанетъ ихъ пакетъ семейство Обри,
   Черезъ нѣсколько дней мистеръ Роннинтонъ успѣлъ представить формальную поруку по обоимъ взъисканіямъ, и такимъ-образомъ, освободилъ мистера Обри отъ личнаго безпокойства, по-крайней-мѣрѣ, на полгода. Уходя изъ ихъ дома, однажды вечеромъ, послѣ того, какъ онъ сообщилъ имъ извѣстіе объ успѣшномъ результатѣ своихъ трудовъ, и прощаясь съ мистеромъ Обри въ дверяхъ, онъ сунулъ ему въ руки письмо, которое просилъ его прочесть на досугѣ, а если найдетъ нужнымъ, то и отвѣчать. Только-что мистеръ Роннинтонъ ушелъ, Обри распечаталъ письмо и прочелъ слѣдующее:

Линкольнское Подворье.

   "Мой милый сэръ, раза два въ послѣднее время я слышалъ отъ васъ, что вы считаете одолженіемъ разныя мелкія услуги, полученныя отъ меня по долгу стряпчаго. Позвольте же и мнѣ, въ свою очередь, просить васъ о большомъ одолженіи -- что дѣлаю не безъ страха, зная вашу тонкую чувствительность, и потому, опасаясь васъ оскорбить какимъ-нибудь неумышленнымъ образомъ. Я убѣдительно прошу васъ принять отъ меня въ долгъ бездѣлицу -- 300 ф., которые вы мнѣ отдадите современенъ, когда будете въ-состояніи это сдѣлать, безъ малѣйшаго затрудненія для себя. Въ случаѣ, еслибъ, къ-несчастію для васъ самихъ, этому времени не суждено было никогда прійдти, повѣрьте, что потеря этой суммы не причинитъ мнѣ ни малѣйшаго разстройства, потому-что долгая и успѣшная практика поставила меня давно въ положеніе, независимое отъ моего званія и отъ свѣта, до чего, я увѣренъ, достигнете и вы, если судьбѣ угодно будетъ сохранить вашу жизнь. Случайно узналъ я, что до послѣднихъ происшествій вы имѣли намѣреніе къ этому времени начать второй годъ вашихъ занятій съ мистеромъ Кристалемъ или съ мистеромъ Менсфильдомъ, нотаріусомъ. Насчетъ этого предмета я беру смѣлость замѣтить, что въ настоящую пору года, когда всѣ адвокаты обыкновенно уѣзжаютъ изъ Лондона, для присутствія на ассизахъ (что сдѣлаетъ и мистеръ Кристаль, черезъ нѣсколько недѣль), едва-ли будетъ согласно съ вашими видами вступить въ контору одного изъ этихъ послѣднихъ. Нотаріусы, напротивъ, остаются долѣе въ столицѣ; а потому, вы найдете гораздо-удобнѣе для вашей цѣли немедленно записаться въ контору мистера Менсфильда и занять снова вашъ умъ укрѣпляющимъ, драгоцѣннымъ трудомъ, который, какъ мнѣ говорило, успѣлъ ужь васъ подвинуть очень-далеко и будетъ служить для нашихъ мыслей постояннымъ развлеченіемъ отъ предметовъ тягостныхъ и печальныхъ естественнымъ образомъ, но безъ пользы, обременяющихъ душу."
   "Сегодня поутру я вручилъ уже вашему банкиру 300 ф., а затѣмъ, мой милый сэръ, я остаюсь вашимъ искреннимъ и вѣрнымъ другомъ Ч. Роннинтонъ."
   "P. S. Объ издержкахъ, по случаю недавнихъ сдѣлокъ, прошу васъ не безпокоиться, потому-что онѣ совершенно-ничтожны."
   Мистеръ Обри прочиталъ это письмо съ искреннею, глубокою благодарностью и, отложивъ въ сторону причуды совѣстливой деликатности, рѣшился воспользоваться непремѣнно великодушнымъ и кстати-предложеннымъ пособіемъ мистера Роннинтона. Онъ рѣшился, кромѣ того, исполнить его благоразумный совѣтъ насчетъ хода своихъ занятій, то-есть поступить какъ можно скорѣе въ контору мистера Менсфильда. Освобожденные вдругъ на такое значительное и опредѣленное время отъ всѣхъ заботъ и тревогъ, онъ и все его семейство пришли въ самое легкое, веселое расположеніе духа. Но недолго суждено было имъ наслаждаться сладкимъ чувствомъ покоя и безопасности: будущее оставалось попрежнему ужасно и безнадежно. По мѣрѣ того, какъ день за днемъ исчезалъ драгоцѣнный промежутокъ между настоящимъ временемъ и страшнымъ мѣсяцемъ ноябремъ, въ мрачномъ туманѣ котораго виднѣлись смущенному взору семейства Обри угрюмыя ворота тюрьмы, всѣ мало-по-малу приходили въ прежнее, унылое и тревожное состояніе духа. Мистеръ Обри рѣшился, впрочемъ, какъ говорить пословица, работать покуда солнце свѣтило. Съ удвоенною энергіею принялся онъ снова за трудъ; но всѣ эти страданія, все это напряженіе, нравственное и физическое, начинали оставлять замѣтные слѣды на его измученной, истощенной наружности. Тѣ же причины -- я долженъ прибавить, къ сожалѣнію -- замѣтно уменьшили красоту и разстроили состояніе духа его двухъ милыхъ подругъ, двухъ ангеловъ, которыхъ Небо послало ему въ спутники и утѣшители.
   Зная, въ какомъ положеніи находилось дѣла мистера Делямира съ миссъ Обри, невольно приходитъ въ голову вопросъ: какую вѣроятность имѣлъ мистеръ Геммонъ добиться той цѣли, на которую онъ устремилъ свой мрачный и ядовитый взоръ; для достиженія которой онъ ломалъ себѣ голову, сочиняя такіе хитрые, извилистые планы обдуманнаго и жестокаго злодѣйства? Онъ могъ бы вздыхать по Венерѣ, милой вечерней звѣздѣ, съ такою же степенью вѣроятности въ осуществленіи своихъ надеждъ! Несмотря на то, прямо и неуклонно, передъ глазами его воображенія стоялъ ея заманчивый образъ. Зная объемъ другихъ заботъ, обременявшихъ Геммона въ эту минуту, трудно себѣ представить, какъ онѣ однѣ не поглотили всѣхъ его мыслей, всѣхъ его чувствъ безъ-изъятія. Что, если дѣло о подкупѣ окончится противъ него, и на него вдругъ наложено будетъ взысканіе суммы около 5,000 ф., включая штрафъ и судебныя издержки? Гораздо-болѣе этой суммы проигралъ онъ недавно въ неудачномъ оборотѣ съ иностранными акціями, и, кромѣ-того, находился въ очень-опасной связи съ разными спекуляціями, въ которыя онъ не только вдался самъ, но и другихъ вовлекъ. Въ такихъ обстоятельствахъ для него съ часу на часъ становилось важнѣе обезпечить ежегодный доходъ въ 2,000 ф., исторгнутый съ такимъ усиліемъ у Титмауза. Онъ рѣшился, сверхъ-того, испытать, нельзя ли будетъ сдѣлать новый заемъ подъ залогъ того обязательства, за которое поручился лордъ Де-ля-Зушъ, и при этомъ, ему пришла въ голову мысль, что даже если бъ его интриги противъ Обри и не повели къ достиженію главной цѣли, то все-таки онѣ могутъ вызвать къ нему на помощь друзей, которые выпутаютъ его изъ затрудненія, уплативъ всѣ его долги. Вслѣдствіе того, онъ пустилъ въ ходъ всѣ затѣи, уже извѣстныя читателю, а самъ отправился на короткое время въ Йоркширъ, чтобъ развѣдать о положеніи леди Стрэттонъ, собрать доказательства противъ обвиненія въ подкупѣ и привести въ дѣйствіе нѣсколько предварительныхъ мѣръ, для увеличенія дохода съ яттонскихъ земель почти на 2,000 ф. въ годъ. При первомъ свиданіи съ мистеромъ Паркинсономъ, онъ понялъ, что вопросъ о томъ, кому должно принадлежать имущество покойной леди, совсѣмъ не такъ ясенъ, какъ многіе полагали. Добрый мистеръ Паркинсонъ, конечно, былъ далеко не по плечу мистеру Геммону, но могъ бы въ этомъ случаѣ поравняться съ нимъ хоть немного, еслибъ умѣлъ дѣлать одну вещь: держать языкъ за зубами. Но онъ былъ добродушный, сговорчивый, безпечный болтунъ, и Геммонъ всегда умѣлъ вывѣдать у него все, что только тотъ зналъ о какомъ-нибудь предметѣ. Въ настоящемъ случаѣ, Геммонъ скоро открылъ, что неподписанный проектъ завѣщанія никогда не былъ читанъ, но составленъ былъ мистеромъ Паркинсономъ, дня два спустя по полученіи отъ нея инструкціи, и что эта инструкція, сверхъ-того, была не болѣе, какъ словесная.
   -- Это одинъ изъ самыхъ печальныхъ случаевъ, какіе мнѣ только случалось встрѣчать въ своей жизни! воскликнулъ Геммонъ со вздохомъ.-- Я думаю, несчастія семейства Обри часто были предметомъ мыслей и разговоровъ покойной леди?
   -- Ахъ, да; она говорила со мной по цѣлымъ часамъ, и даже очень-незадолго до своей послѣдней болѣзни!
   -- Право, я думаю, бѣдная леди поднялась бы изъ гроба, если бы она могла знать, что ея собственность переходитъ такимъ-образомъ къ человѣку, который не имѣетъ въ ней нужды -- къ человѣку, совершенно-чуждому!
   -- Да, я съ вами согласенъ; это ужасно!
   -- Сказать вамъ по правдѣ: меня немножко удивляетъ, что, при такихъ обстоятельствахъ, ея милости не пришло въ голову по-крайней-мѣрѣ раздѣлить страховую премію между миссъ Обри и ея братомъ...
   -- Могу васъ увѣрить, что она въ послѣднее время нѣсколько разъ говорила со мной именно объ этомъ предметѣ.
   "Этого съ насъ довольно", мысленно произнесъ мистеръ Геммонъ. "Слава Богу! стало-быть, ясно: она умерла безъ завѣщанія, потому-что проектъ мистера Паркинсона не содержитъ въ себѣ ея послѣдней воли; этого довольно, спасибо пріятель!" Вотъ что происходило въ умѣ мистера Геммона, пока лицо его выражало участіе, и онъ качалъ головой и пожималъ плечами, изъявляя свое сожалѣніе о такомъ несчастномъ случаѣ въ самыхъ поэтическихъ терминахъ. Простясь съ мистеромъ Паркинсономъ, онъ такимъ-образомъ продолжалъ нить своихъ мыслей:
   "Что, еслибъ я позволилъ имъ утвердить законность этой бумаги? Посмотримъ... это дастъ миссъ Обри какихъ-нибудь 15,000 ф. Или, можно взять имущество въ распоряженіе отъ имени Титмауза и потомъ намекнуть ей, что я имѣю средство уничтожить все сдѣланное и привести въ исполненіе волю покойной, потому-что право распоряженія этимъ имуществомъ можно будетъ отнять у Титмауза во всякое время? Позвольте, однакожь, очень можетъ случиться, что когда Паркинсонъ спишется съ мистеромъ или съ этимъ хитрымъ старикомъ Роннинтономъ, то, пожалуй, они вздумаютъ наложить caveat {См. выше. Прим. перев.} на право распоряженія; но они оборвутся навѣрно, потому-что Паркинсонъ принужденъ будетъ объясниться отчетливо объ этомъ предметѣ. Поэтому, лучше всего, кажется, будетъ взять имущество въ распоряженіе обыкновеннымъ путемъ и посмотрѣть, что они сдѣлаютъ, а потомъ... есть еще вексель этого Обри... несчастный! Какъ ему не везетъ! Но этотъ вексель останется на-запасъ. Посмотримъ сперва, какой успѣхъ будутъ имѣть наши другія мѣры."
   Возвратясь въ Яттонъ изъ дома покойной леди, Геммонъ нашелъ нѣсколько писемъ, ожидавшихъ его прибытія. Одно изъ нихъ было отъ мистера Кверка... Бѣдная, темная, старая голова! Все шло вверхъ дномъ у этого человѣка съ той минуты, какъ Геммона не было подъ-бокомъ. Онъ писалъ каждый день письма, служившія вѣрнымъ изображеніемъ той путаницы, которая постоянно царствовала у него въ мысляхъ. Онъ, разумѣется, былъ въ-состояніи вести простыя уголовныя дѣла, составлявшія ежедневную практику его конторы -- да и не мудрено: онъ имѣлъ на то сорокалѣтнюю опытность; но были у нихъ и другія дѣла, которыя выходили изъ круга этой рутины, и эти-то другія въ послѣднее время стали такъ обширны и для бѣднаго Кверка такъ сложны, что его голова шла кругомъ съ утра до ночи, а въ результатѣ выходило только то, что вся его контора круглый день была въ суетѣ и тревогѣ. Поэтому въ послѣднемъ письмѣ онъ извѣщалъ своего партнёра, что все шло вверхъ дномъ и будетъ идти, покуда его добрый пріятель, Геммонъ, не пріѣдетъ обратно. Кромѣ-того, старый джентльменъ жаловался, что Снапъ становится очень-небреженъ и неаккуратенъ въ своихъ занятіяхъ, и что онъ, Кверкѣ, имѣетъ сказать мистеру Геммону что-то особенное о упомянутомъ Снапѣ, когда они увидятся въ Лондонѣ. Далѣе, было другое письмо, отъ графа Дреддлинтона, отмѣченное: секретно. Это послѣднее содержало въ себѣ очень-важное извѣстіе о томъ, что его милость недавно соблаговолилъ дать аудіенцію одному знаменитому ученому, особенно-свѣдущему по части геологіи, и что этотъ ученый убѣдилъ графа въ одномъ очень-важномъ фактѣ, открытомъ вслѣдствіе тщательнаго изслѣдованія верхнихъ слоёвъ земли на Собачьемъ Островѣ, а именно: что на небольшой глубинѣ отъ поверхности, въ параллельныхъ слояхъ, лежали богатыя руды мѣди, свинца и каменнаго угля, попеременно; такія руды, которыя, въ случаѣ разработки, принесутъ непремѣнно скорую и огромную выгоду. Его милость, вслѣдствіе того, предлагалъ немедленно устроить Компанію на акціяхъ, для покупки Собачьяго Острова и для разработки рудъ, на-счетъ чего онъ просилъ Геммона сдѣлать ему честь, сообщить свое мнѣніе съ первою почтою. Въ пост-скриптѣ его милость увѣдомлялъ Геммона, что онъ продалъ на-дняхъ свои акціи въ Компаніи Золотого Яйца съ большой прибылью, и что акціи Компаніи Пороха и Прѣсной Воды ростутъ ежедневно въ цѣнѣ, вслѣдствіе возрастающей вѣроятности всемірной войны. Геммонъ не удостоилъ отвѣтомъ своего старшаго партнёра, но онъ написалъ очень-учтивое письмо къ графу, прося его милость сдѣлать ему честь, не начинать ничего по этому предмету до-тѣхъ-поръ, пока онъ не будетъ имѣть счастія увидѣться съ графомъ въ Лондонѣ. Окончивъ это письмо, онъ написалъ другое, секретарю Страховой Компаніи Коршуна, съ извѣстіемъ, что леди Стрэттонъ, застраховавшая себя въ ихъ конторѣ на сумму 15,000 фунт., умерла безъ завѣщанія, и что сумма эта, по праву родства, принадлежала его кліенту, Титльбету Титмаузу, эсквайру, который намѣренъ вступить немедленно въ распоряженіе имуществомъ, оставшимся послѣ покойной, и что формальныя доказательства о законности права Титмауза на упомянутую сумму представлены будутъ компаніи въ непродолжительномъ времени.
   Но тутъ я, къ-сожалѣнію, долженъ сказать, что вѣтреная, рѣзвая и лукавая шалунья -- фортуна, долго балуя и лаская Титмауза и осыпая его въ избыткѣ своими милостями, вдругъ обернулась и дала ему сильную пощечину, безъ малѣйшаго повода съ его стороны и безъ всякой причины съ своей. Это случилось вотъ какимъ-образомъ. Дапперъ Смёгъ, эсквайръ, секретарь Коршуна, отвѣчалъ съ первою почтою, что онъ докладывалъ директорамъ письмо мистера Геммона и что, какъ только онъ узнаетъ ихъ рѣшеніе по этому предмету, тотчасъ же напишетъ мистеру Геммону снова. Такъ онъ и сдѣлалъ, но только затѣмъ, чтобъ просить мистера Геммона отнестить къ господамъ Скрю и сыну, стряпчимъ Компаніи. Мистеръ Геммонъ писалъ и къ нимъ, и въ надлежащее время получилъ отвѣтъ самаго удивительнаго содержанія, а именно, что они внимательно разсматривали дѣло и сожалѣютъ отъ всей души, что ихъ обязанность заставляетъ ихъ отсовѣтовать директорамъ уплату страховой суммы! Оказалось, что директоры имѣли иногда обязанность въ-отношеніи къ публикѣ, по ихъ словамъ, очень-тяжкую; однимъ словомъ, ясно было, что они намѣрены не платить денегъ вовсе! Геммонъ съ удивленіемъ спрашивалъ о причинахъ такого отказа и наконецъ открылъ, что эта почтенная компанія претендовала на обладаніе ясными доказательствами того, что условія страховки были нарушены со стороны покойной леди утайкою, конечно, можетъ-быть, неумышленной, одного очень-важнаго факта, а именно, что въ эпоху совершенія страховаго полиса она подвержена была подагрѣ. Геммонъ собралъ тщательныя справки отъ прислуги, отъ доктора Годдэрта, отъ мистера Паркинсона и отъ другихъ; но всѣ съ величайшимъ удивленіемъ объявили, что она никогда не испытывала ни малѣйшихъ признаковъ этой болѣзни. Господа Скрю, несмотря на то, оставались учтиво-непреклонны. Они объявили, что имѣютъ положительное показаніе нѣсколькихъ свидѣтелей, въ томъ числѣ одного знаменитаго доктора, что въ ту самую недѣлю, когда совершенъ былъ страховой полисъ, покойница имѣла припадокъ подагры, продержавшій ее на софѣ цѣлые три дня. (Дѣло въ томъ, что леди Стрэттонъ, дѣйствительно, въ эту пору пролежала на софѣ; но просто оттого, что натёрла себѣ пятку узкимъ башмакомъ). При этомъ они доставили полный титулъ чиновника, черезъ котораго слѣдовало имѣть дѣло съ Компаніею -- то былъ самъ упомянутый Дапперъ Смёгъ, и предоставили мистеру Геммону вести съ нимъ процесъ обыкновеннымъ путемъ. По разспросамъ, Геммонъ узналъ довольно-сомнительный характеръ Компаніи и едва не скрежеталъ зубами въ бѣшенствѣ и отчаяніи; но помочь было нечѣмъ. Итакъ они принялись за дѣло: Титмаузъ противъ Смёга. Началось съ того, что подана была жалоба, длинная какъ моя рука; на жалобу представленъ отвѣтъ съ надлежащимъ опроверженіемъ. Затѣмъ Коммиссія назначена для допроса свидѣтелей въ чужихъ краяхъ, особенно какого-то доктора Гута, который поселился въ Китаѣ. Далѣе, со стороны Компаніи подано прошеніе объ изслѣдованіи фактовъ, невѣрно-изложенныхъ въ жалобѣ, а въ отвѣтъ на него встрѣчное прошеніе отъ мистера Титмауза противъ Компаніи, и такъ далѣе. Однимъ-словомъ, завязалась крѣпкая ссора. Ставка съ обѣихъ сторонъ была равная: Компанія была богата, мистеръ Титмаузъ нетерпѣливъ, Геммонъ взбѣшенъ: не было никакой вѣроятности, чтобъ дѣло это окончилось ранѣе, какъ черезъ три или четыре года, и бѣдный Титмаузъ впродолженіе всего этого времени не только лишенъ былъ удовольствія пользоваться очень-крупною суммою денегъ, но, сверхъ-того, еще принужденъ былъ вести разорительную тяжбу. Что же дѣлать? Зачѣмъ же люди застраховываютъ свою жизнь въ такой Компаніи, которая наблюдаетъ интересы своихъ акціонеровъ такъ строго и до такой степени предпочтительно передъ интересами наслѣдниковъ умершихъ страхователей? а между-тѣмъ, для Титмауза и для Геммона это былъ глухой узелъ, да еще въ очень-критическую минуту.
  

ГЛАВА IX.

   Внезапный отказъ Страховой Компаніи Коршуна, въ уплатѣ денегъ по полису застрахованія жизни покойной леди Стрэттонъ, представлялъ серьёзное препятствіе къ выполненію сложныхъ плановъ мистера Геммона. Передъ нимъ виднѣлась перспектива длинной и утомительной тяжбы, которую необходимо было кончить прежде, чѣмъ они успѣютъ принудить Компанію къ выдачѣ такой значительной суммы. Но, несмотря на всю дальновидность Геммона, на всю его привычку предусматривать возможныя и вѣроятныя послѣдствія всего, что съ нимъ ни случалось, этотъ отказъ сопровожденъ былъ результатами, превосшедшими всѣ его разсчеты, результатами такого рода и такой огромной важности, что они удивятъ читателя. Не одни эти хлопоты, впрочемъ, и не одна эта неудача встрѣтились Геммону около той поры, и онъ напрасно ломалъ себѣ голову, чтобъ объяснить такое внезапное стеченіе враждебныхъ обстоятельствъ, какое онъ въ скоромъ времени испыталъ, чувствуя при этомъ всю истину замѣчанія, сдѣланнаго королемъ датскимъ:
  
   "Несчастія и горести приходятъ
   "Не одинокими стрѣлками -- нѣтъ --
   "Батальйонами"... (*).
   (*) Слова Гамлета:
   "When sorrows come,-- they come not single spies;
   "But in battalions." Прим. перев.
  
   Обратясь въ Докторскія Коллегіи {Doctor's Commons -- такъ называется мѣсто засѣданія церковныхъ судовъ, которые имѣютъ своихъ судей, адвокатовъ, юрисконсультовъ, дѣлопроизводителей и стряпчихъ. Прим. перев.}, обыкновеннымъ порядкомъ, съ просьбою о назначеніи мистера Титмауза распорядителемъ покойной леди Стрэттонъ, мистеръ Геммонъ узналъ о существованіи маленькаго документа, который былъ для него, конечно, предметомъ несовсѣмъ-неожиданнымъ, но который, несмотря на то, немножко сконфузилъ мистера Геммона, тѣмъ болѣе, что онъ могъ представить Компаніи новый предлогъ отговариваться отъ уплаты денегъ по страховому полису. Въ самомъ-дѣлѣ, можно ли было ожидать, чтобъ компанія заплатила такую значительную сумму лицу, у котораго права на полученіе ея оспориваемо было другимъ претендентомъ. Тотъ документъ, о которомъ идетъ рѣчь, былъ такъ-называемый, Caveat, и гласилъ слѣдующее:
   "Симъ предостерегается, дабы не было дѣлаемо никакихъ распоряженій въ имуществѣ покойной вдовы Маріи Стрэттонъ, въ приходѣ Ворклей, въ Графствѣ Йоркскомъ, безъ вѣдома Обедей и Паунса, дѣйствующаго прокторомъ за Джона Томаса, который имѣетъ интересъ въ этомъ имуществѣ".
   Читатель замѣтитъ, что этотъ "Джонъ Томасъ", то же, что "Джонъ До" {Джонъ До,-- см. примѣч. къ T. I. Прим. перев.}, у юристовъ Обычнаго Права, то-есть, неболѣе какъ соломенная кукла, такъ-что этотъ рѣшительный, но таинственный запретъ не могъ представить разъискателю никакого свѣдѣнія ни объ имени лица, намѣревающагося оспоривать право распоряженія, ни объ основаніяхъ этого спора. Мистеръ Геммонъ, впрочемъ, очень-естественно заключилъ, что запретъ былъ сдѣланъ со стороны мистера Обри и что основаніемъ его было предполагаемое завѣщаніе леди Стрэттонъ. Чтобъ быть готовымъ къ такой встрѣчѣ, когда время прійдетъ, онъ записалъ очень-тщательно важное признаніе, сдѣланное ему мистеромъ Паркинсономъ, и такимъ-образомъ, сбывъ съ рукъ пока это дѣло, обратился къ тому большому, уголовному процесу, о которомъ мы говорили недавно, и привелъ его къ успѣшной развязкѣ, обнаруживъ при этомъ неспоримое искусство и заслуживъ въ полной мѣрѣ комплиментъ, сдѣланный ему адвокатомъ, труды котораго онъ сократилъ очень-значительно яснымъ и дѣльнымъ изложеніемъ вопроса.
   Развязавшись, какъ слѣдовало, и съ этимъ дѣломъ, онъ обратился къ третьему, въ высшей степени важному для него лично. То былъ искъ о подкупѣ, заведенный по требованію лорда Де-ля-Зуша противъ него и противъ другихъ агентовъ Титмауза, принимавшихъ участіе на послѣднихъ выборахъ. Дѣло это подходило къ развязкѣ и назначено было къ разсмотрѣнію на Йоркскихъ ассизахъ, которые начинались черезъ нѣсколько дней. Мистеръ Сёттль былъ приглашенъ за истца вмѣстѣ съ мистеромъ Стерлингомъ и мистеромъ Кристалемъ. Геммонъ, съ своей стороны, пригласилъ мистера Линкса; но кого выбрать главнымъ защитникомъ -- долго не зналъ. Съ приближеніемъ рѣшительнаго дня, вопросъ этотъ началъ жестоко его безпокоить, и кончилось тѣмъ, что, невзирая ни на какія издержки, онъ послалъ приглашеніе бывшему генерал-атторнею, нынѣ сэру Чарльзу Вустенгольму. Консультація у нихъ была очень-мрачная. Сэръ Чарльзъ признавался, что онъ сильно опасается за результатъ, догадываясь, какихъ свидѣтелей, по всей вѣроятности, представитъ противная сторона.
   -- Жаль, мистеръ Геммонъ, что мы имѣемъ дѣло не съ Комитетомъ Парламента, замѣтилъ сэръ Чарльзъ съ тонкою, саркастическою улыбкою:-- намъ прійдется вести защиту передъ судомъ совершенно-другаго разбора!
   Геммонъ улыбнулся, но -- увы! какъ кисло!-- покачалъ головой и пожалъ плечами.
   -- Въ судахъ Обычнаго Права такія дѣла рѣшаются иначе! прибавилъ сэръ Чарльзъ, очень-значительнымъ тономъ.
   Наконецъ насталъ день, назначенный для суда. Спеціальное жюри, выбранное изъ лицъ, извѣстныхъ по своему безпристрастію и по своей независимости отъ духа политическихъ партій, приведено было къ присягѣ. Мистеръ Сёттль изложилъ обвиненіе, убійственно-ясное; но, что еще хуже, онъ доказалъ его, доказалъ такъ твердо, такъ убѣдительно, что не оставилъ ни малѣйшаго сомнѣнія въ душѣ тѣхъ, которые его слушали. Сэръ Чарльзъ видѣлъ, что дѣло его противника неприступно. Онъ долго допрашивалъ свидѣтелей, ловко и строго; но, несмотря на всѣ его старанія и на мастерскую рѣчь, произнесенную въ защиту своего кліента, судья, человѣкъ прямой и строгій, заключилъ свое наставленіе присяжнымъ рѣшительно противъ отвѣтчика и прибавилъ еще нѣсколько тяжкихъ замѣчаній, на-счетъ безсовѣстной, систематической обдуманности, съ которою проступки были совершены. Послѣ короткаго совѣщанья, присяжные вернулись и произнесли приговоръ въ пользу истца, назначивъ штрафную сумму въ 2,500 фунтовъ (считая по 500 фунтовъ законной пени за каждый изъ пяти случаевъ подкупа, доказанныхъ на судѣ). Подобный же результатъ имѣли и два другіе иска, противъ гг. Мёдфлинта и Блёдсека. Только-что успѣли два послѣдніе джентльмена оправиться отъ удара, нанесеннаго имъ такимъ приговоромъ, какъ оба они, на совѣщаніи, между ними происходившемъ, изъявили свое глубокое убѣжденіе, что мистеръ Титмаузъ, по чести и по закону, обязанъ вознаградить ихъ за послѣдствія того, что было сдѣлано съ ихъ стороны единственно для его пользы и по его желанію. Они растолковали это очень-ясно мистеру Геммону, который слушалъ ихъ доводы очень-внимательно и взялся убѣдить мистера Тіггмауза въ справедливости ихъ претензій, тайно рѣшась между-тѣмъ не упускать изъ виду и своей собственной претензіи, насчетъ успѣха которой онъ даже нимало не сомнѣвался. Но денежная отвѣтственность, упадавшая на него такимъ-образомъ въ случаѣ, еслибы ему не удалось вознаградить себя изъ кармановъ Титмауза, была еще далеко не самое печальное послѣдствіе этой жестокой неудачи. Такой приговоръ, какой надъ нимъ былъ произнесенъ, ставитъ человѣка въ очень-неловкое и очень-гадкое положеніе передъ публикой, положеніе, изъ котораго выпутаться довольно-трудно. Видѣть себя уличеннымъ въ подкупѣ всенародно -- дѣло право нешуточное. Послѣ этого человѣкъ по-неволѣ будетъ смотрѣть какъ-то робко и глупо, особенно въ политической жизни. Это такое бревно въ глазу, которое необходимо надо вынуть, прежде чѣмъ станешь высматривать соринку въ глазахъ своего ближняго. И мистеръ Геммонъ чувствовалъ это вполнѣ. Въ-добавокъ, онъ имѣлъ обѣщаніе отъ одного очень-значительнаго лица въ Министерствѣ, данное ему подъ условіемъ обезпечить выборы въ Яттонѣ на слѣдующій разъ; но этотъ проклятый приговоръ грозилъ сильнымъ препятствіемъ на пути къ отличію, и досаду Геммона нетрудно себѣ вообразить. Въ немъ загорѣлась жестокая ненависть къ предполагаемому зачинщику этихъ мстительныхъ исковъ, лорду Де-ля-Зушу, который выставилъ ихъ, какъ дикихъ звѣрей, съ приказаніемъ затравить поодиначкѣ въ любое время, когда ему вздумается. Только-что кончились три упомянутые иска (развязки двухъ послѣднихъ одно приличіе заставило его дожидаться до конца), онъ тотчасъ оставилъ Йоркъ и отправился въ Яттонъ заглянуть какъ тамъ шли дѣла. Увы! Въ какомъ положеніи находилось тамъ все! Славный старый Яттонъ и все, къ нему принадлежащее, печально измѣнилось со времени отъѣзда семейства Обри и прибытія мистера Титмауза. Мѣстный надзоръ за его интересами ввѣренъ былъ господамъ Блёдсекамъ, практика которыхъ, вслѣдствіе того, увеличилась до такой степени, что это заставило Барнабаса, Блёдсека младшаго, поселиться въ Яттонѣ; отецъ его оставался въ Грильстонѣ, причемъ и товарищество ихъ не прекратилось. Мистеръ Блёдсекъ-младшій, вслѣдствіе того, нанялъ и отдѣлалъ себѣ домикъ на краю села, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ той самой хижины, въ которой слѣпая старуха Бессъ скончалась. Онъ былъ первый стряпчій, когда-либо жившій въ Яттонѣ. Домъ его имѣлъ какой-то особенно-нахальный и дерзкій видъ: дверь была выкрашена ярко, подъ-красное дерево, и на ней сіяла мѣдная доска съ надписью: господа Блёдсекъ и сынъ, стряпчіе -- слова, поражавшія ужасомъ всѣхъ прохожихъ, особенно фермеровъ мистера Титмауза; да и недаромъ. Въ настоящемъ случаѣ, напримѣръ, къ пріѣзду мистера Геммона въ Яттонъ, иски по взысканію наемной платы и по другимъ предметамъ заведены были противъ четырнадцати человѣкъ изъ числа самыхъ бѣдныхъ фермеровъ! Все было кончено для этихъ несчастныхъ, какъ только господа Блёдсекъ разъ успѣвали вцѣпиться въ кого-нибудь изъ нихъ. Если фермеръ опаздывалъ день или два со взносомъ наемной платы, тотчасъ предлагали cognovit (то-есть: письменное и формальное сознаніе отвѣтчика въ справедливости иска), или другое какое-нибудь дорого-стоющее обезпеченіе выгодъ истца, предлагали ради барышей, съ ними соединенныхъ; и если несчастные не соглашались на эти разорительныя мѣры, въ тотъ же день пакетъ отправлялся въ Лондонъ съ инструкціями, а приказъ объ описи имущества приходилъ съ обратною почтою. Если же кто-нибудь изъ самыхъ рѣшительныхъ дерзалъ оспоривать право запрещенія, налагаемаго съ такою жестокою поспѣшностью, тотъ впутывалъ себя въ лабиринтъ разорительнаго иска о возвратѣ имущества, описаннаго за долги -- искъ, изъ котораго наконецъ, въ ужасѣ, онъ радъ былъ вырваться на какихъ бы то ни было условіяхъ. Далѣе, иски за самовольство на чужой землѣ и другіе подобные иски заведены были подъ самыми вздорными предлогами. Старинныя и уважаемыя права становились вдругъ предметомъ спора и разорительныхъ тяжбъ. Многіе изъ прежнихъ мирныхъ жителей села вытѣснены были давно, и мѣста ихъ заняли лица совершенно-другаго разбора. Озлобленіе умовъ, возникавшее преимущественно изъ политической вражды, начало порождать ссоры, до того, что не далѣе, какъ на послѣднихъ ассизахъ, появились три иска между жителями этого, нѣкогда мирнаго села, изъ которыхъ два возникли по дракамъ и одинъ но поводу клеветы! Зданіе, гдѣ въ старые годы помѣщалась сельская школа миссъ Обри, превращено было въ молельню мистера Мёдфлнита, въ которой онъ собиралъ по праздникамъ толпу озлобленныхъ и темныхъ людей и угощалъ ихъ безтолковыми рѣчами. Напрасно, добрый старикъ викарій произносилъ свои лучшія и самыя трогательныя проповѣди: церковь его пустѣла замѣтно, а молельня мистера Мёдфлнита съ каждымъ днемъ наполнялась. Порой, занимаясь въ селѣ неусыпнымъ и ревностнымъ исполненіемъ своихъ пасторскихъ обязанностей, онъ замѣчалъ признаки жестоко-измѣнившагося къ нему расположенія со стороны тѣхъ, которые въ былое время встрѣчали приходъ его съ почтеніемъ и съ неподдѣльною радостью. Кромѣ-того, мистеръ Мёдфлинтъ, дѣйствуя по внушенію злобной вражды за одно съ господами Блёдсекъ, поджегъ двухъ или трехъ человѣкъ въ приходѣ отказаться отъ уплаты пастору десятинной подати, или по-крайней-мѣрѣ надѣлать разныхъ затрудненій при сборѣ ея. Пасторъ уважалъ долгъ свой къ церкви и къ своимъ будущимъ преемникамъ; а потому не могъ и не долженъ былъ допускать, чтобы права его опровергали безнаказанно; и такимъ-то образомъ, къ глубокому своему горю, достойный докторъ Тэсемъ первый разъ въ жизни вовлеченъ былъ въ два или три иска, которые, еслибъ онъ ихъ и выигралъ, все-таки грозили ему разореніемъ. Очень можетъ быть, что мистеръ Геммонъ не зналъ въ-подробности обо всѣхъ этихъ продѣлкахъ; но все-таки то, что онъ видѣлъ и слышалъ, заставило его подозрѣвать, что дѣло зашло ужь слишкомъ-далеко. Несмотря на то, онъ не принялъ никакихъ мѣръ, чтобъ уменьшить или прекратить зло, потому-что именно въ эту минуту онъ не желалъ ни подъ какимъ видомъ ссориться съ господами Блёдсекъ. Онъ ограничился только тѣмъ, что взялъ съ нихъ отчетъ по тѣмъ сдѣлкамъ, которыя онъ просилъ ихъ привести въ исполненіе. О новопріобрѣтенномъ доходѣ своемъ съ имѣнія онъ не открылъ ничего, а далъ только понять, что обстоятельства мистера Титмауза вынуждали его стараться извлечь изъ имѣнія весь доходъ, какой только можно собрать возвышеніемъ наемной платы, новымъ закладомъ и продажею лѣса на срубку. Затѣмъ, мистеръ Геммонъ поѣхалъ самъ осматривать лѣсъ, въ-сопровожденіи угрюмаго и недовольнаго лѣсничаго, который сохранилъ свое прежнее мѣсто, но ненавидѣлъ смертельно новаго господина и все его окружавшее. По словамъ этого человѣка, очень-малое количество лѣса годилось на срубку. Обративъ вниманіе на эти разнообразные предметы и сдѣлавъ всѣ нужныя распоряженія, мистеръ Геммонъ вернулся въ Лондонъ. Тамъ, не теряя ни минуты, онъ посѣтилъ то важное лицо, отъ котораго ожидалъ себѣ помощи къ достиженію честолюбивыхъ цѣлей -- предмета его душевныхъ томленій. Онъ принятъ былъ съ явной холодностью, причина которой очевидно заключалась въ затруднительномъ положеніи мистера Геммона вслѣдствіе приговора и обвиненія въ подкупѣ. Знатный человѣкъ упрекалъ его не въ томъ, что онъ дѣйствительно употребилъ такое средство при выборахъ, а зачѣмъ онъ употребилъ его такъ неосторожно, что позволилъ себя уличить. Но лицо знатнаго человѣка прояснилось, когда Геммонъ сталъ увѣрять, что приговоръ сдѣланъ на зло всякой логикѣ, что сэръ Чарльзъ Вустенгольмъ къ слѣдующему сроку непремѣнно подастъ аппеляцію и такимъ образомъ дѣло это будетъ по-крайней-мѣрѣ отложено Богъ знаетъ на какое долгое время, до-тѣхъ-поръ, однимъ словомъ, пока всѣ успѣютъ о немъ позабыть. Сильнѣе всего остальнаго подѣйствовало извѣстіе, что Геммонъ непремѣнно будетъ самъ представителемъ Яттона на слѣдующій годъ. Кончилось тѣмъ, что мистеру Геммону сдѣланы были такія обѣщанія, которыя заставили его покраснѣть отъ радости и торжества при мысли, что всѣ его обширные и глубоко-задуманные планы, невзирая на разныя мелкія препятствія и неудачи, современемъ все-таки должны будутъ увѣнчаться успѣхомъ. Правда, его претензія на руку миссъ Обри отвергнута была, казалось, безъ всякой надежды, но онъ рѣшился ждать, пока время дозволитъ ввести въ дѣло другія, запасныя силы, посредствомъ которыхъ онъ еще могъ дать этому дѣлу неожиданный и рѣшительный оборотъ.
   Въ настоящую минуту его тревожило гораздо-болѣе непосредственнымъ образомъ желаніе скрыть, по-мѣрѣ-возможности, свои многочисленныя связи съ разными компаніями на акціяхъ и спекуляціями, въ которыя онъ вдался съ дикой, лихорадочной алчностью, горя нетерпѣніемъ быстро разбогатѣть. Онъ ужь отдалился отъ двухъ или трехъ, съ которыми былъ въ связи на короткое время, но не прежде, какъ выручивъ значительную сумму своими разсчетливыми, хотя и неслишкомъ-добросовѣстными операціями. Онъ старался при-этомъ, но мѣрѣ-возможности, выпутать тоже и графа съ убыткомъ, какъ можно меньшимъ для его кармана и добраго имени -- и онъ старался недаромъ. Подпора и помощь графа становились нужнѣе съ часу на часъ для мистера Геммона. Конечно, онъ зналъ такія вещи, которыя, какъ онъ полагалъ, могли дать ему безусловную власть надъ несчастнымъ пэромъ на всю остальную его жизнь; но онъ чувствовалъ очень-хорошо, до какой степени былъ опасенъ и страшенъ опытъ подобнаго рода и думалъ прибѣгнуть къ нему не иначе, какъ въ послѣдней крайности. Онъ иногда смотрѣлъ на графа, ничего неподозрѣвающаго, и углублялся въ мысли, разсчитывалъ возможныя послѣдствія такого открытія, и порой вдругъ содрогался, вспомнивъ о томъ, какъ ужасно-сильно и невозвратимо онъ себя окомпрометировалъ. Другая мысль тоже иногда заставляла его трепетать, мысль, что онъ теперь зависѣлъ, въ нѣкоторомъ смыслѣ, отъ самого Титмауза, который, въ какую-нибудь шальную минуту пьянства, или отчаянія, или досады, или мстительности, могъ открыть роковой секретъ и подвергнуть его всѣмъ страшнымъ послѣдствіямъ подобнаго случая въ такое время, когда онъ менѣе всего могъ этого ожидать. Жидкія способности графа Дреддлинтона уже нѣсколько мѣсяцевъ сряду находились въ новомъ, пріятномъ состояніи броженія, вслѣдствіе занятія, доставленнаго этимъ способностямъ постоянною связью графа съ модными видами коммерческихъ предпріятій, счастливые участники которыхъ богатѣли, сами не зная какъ. Инымъ особамъ казалось стоило только войдти въ номинальное отношеніе съ какимъ-нибудь предпріятіемъ этого рода, чтобъ увидѣть какъ золото сыплется къ нимъ въ сундуки какимъ-то магическимъ образомъ. Къ числу этихъ счастливцевъ принадлежалъ и самъ графъ. Онъ спокойно выручалъ очень-значительныя суммы денегъ, безъ всякаго замѣтнаго риска и труда, руководствуясь только совѣтами Геммона и двухъ или трехъ другихъ лицъ, которыя, употребляя его какъ простое орудіе, какъ средство надувать публику, умѣли между-тѣмъ поддерживать въ немъ лестную увѣренность, что онъ одинъ ворочалъ всѣмъ и мудрыми своими мѣрами заслуживалъ вполнѣ ихъ уваженіе и благодарность. Съ какимъ восторгомъ бѣдный старичокъ смотрѣлъ иногда на свое имя, сіяющее въ авангардѣ, и на себя самого, играющаго роль патрона, главнаго двигателя въ какомъ-нибудь обширномъ и выгодномъ предпріятіи, которое, почти съ первой минуты своего появленія привлекало вниманіе и довѣріе богатыхъ классовъ народа и становилось источникомъ прибыли для его начинателей. Не разъ пытались его товарищи, пэры и другіе люди, когда-то имѣвшіе надъ нимъ значительное вліяніе, пытались открыть ему глаза насчетъ подозрительнаго характера тѣхъ затѣй и тѣхъ лицъ, которыхъ онъ щедро снабжалъ опорою своего имени и личнаго участія; но гордость и упрямство этого человѣка не позволяли ему слушать такіе совѣты, а искусная и восхитительная лесть мистера Геммона и другихъ, подкрѣпленная существенными плодами разнообразныхъ спекуляцій, подстрекали графа до того, что онъ сдѣлался однимъ изъ самыхъ дѣятельныхъ и постоянныхъ участниковъ въ двухъ или трехъ компаніяхъ, отъ которыхъ ожидалъ въ скоромъ времени самыхъ блестящихъ результатовъ. А между-тѣмъ мистеръ Геммонъ, подвигаясь мало-по-малу, успѣлъ наконецъ пріобрѣсти надъ нимъ самую-полную и неограниченную власть, какую когда-нибудь пріобрѣталъ человѣкъ надъ человѣкомъ. За исключительнымъ столомъ графа Дреддлинтона, онъ былъ частымъ гостемъ и, такимъ-образомъ, имѣлъ удобный случай пріобрѣсти доброе расположеніе ещё нѣсколькихъ лицъ одинакаго съ графомъ значенія и вѣса.
   Графъ Дреддлинтонъ сидѣлъ однажды поутру въ своей библіотекѣ у стола, покрытаго письменными бумагами; газета Утренній Лай лежала у него на колѣняхъ, и одно мѣсто въ этой газетѣ онъ читалъ и перечитывалъ нѣсколько разъ съ величайшимъ удовольствіемъ. Поздно вечеромъ, наканунѣ, возвратился онъ изъ своей резиденціи въ Хертфордширѣ (куда онъ отозванъ былъ по дѣламъ, всего на одинъ день), и потому не прежде, какъ въ эту минуту имѣлъ удобный случай прочесть то, что ему доставляло такое удовольствіе, а именно, короткій, но самый лестный отчетъ о великолѣпномъ рыбномъ обѣдѣ, данномъ его милости третьяго-дня въ Блякволѣ обществомъ (между нами сказать), состоявшимъ почти-исключительно изъ самыхъ ловкихъ и успѣшныхъ спекуляторовъ на неисчерпаемый капиталъ публичнаго легковѣрія. То были директоры, антрпренёры и управители разныхъ популярныхъ компаній на акціяхъ, успѣхъ которыхъ въ общественномъ мнѣніи былъ значительно ускоренъ опорою такого знатнаго вельможи, какъ высокопочтенный графъ Дреддлинтонъ. Карета, содержавшая графа и его зятя, разодѣтаго въ высшемъ родѣ моднаго стиля, подъѣхала къ дверямъ отеля и графъ встрѣченъ былъ на крыльцѣ тѣми, которые собрались, чтобъ воздать ему честь, встрѣченъ съ такимъ же лестнымъ почетомъ, съ какимъ иногда великіе директоры Остиндской Компаніи встрѣчаютъ на званомъ обѣдѣ вновь-избраннаго генерал-губернатора Индіи. Столъ накрытъ былъ на тридцать-пять кувертовъ и все устроено съ такимъ великолѣпіемъ, какого только можно было ожидать отъ достойныхъ хозяевъ, принимающихъ знаменитаго гостя. Недалеко отъ графа сидѣлъ мистеръ Геммонъ. Мнѣ кажется, я какъ теперь вижу его благородную фигуру, его темно синій фракъ, бѣлый жилетъ и простой, черный галстухъ, его спокойную улыбку, острый взоръ и широкой лобъ -- признакъ могущественнаго развитія умственныхъ силъ. Какая-то скромная веселость замѣтна была въ его ласковомъ, привлекательномъ обращеніи; а передъ идоломъ этого дня онъ обнаруживалъ такое глубокое уваженіе, такое явное вниманіе, которое дѣйствовало на графа самымъ-восхитительнымъ образомъ. Графъ скоро дошелъ до седьмаго неба восторга; до-сихъ-поръ ему не случалось еще ни разу испытать ничего подобнаго. Онъ чувствовалъ себя вознесеннымъ, прославленнымъ... Въ послѣобѣденныхъ рѣчахъ ему приписывали такія качества, какихъ онъ даже и самъ въ себѣ прежде не воображалъ; слухъ его былъ очарованъ звукомъ сладкихъ и громкихъ похвалъ. Онъ былъ несравненно-болѣе упоенъ восторженными комплиментами, которыми его угощали, чѣмъ необыкновеннымъ количествомъ шампанскаго, невольно-выпитаго имъ во время обѣда, и соединенное дѣйствіе этихъ причинъ привело его въ самое восхитительное раздраженіе. Мистеръ Титмаузъ тоже получилъ свою долю хвалы и произнесъ, по отчету Утренняго Лая, короткую, но очень-сильную и остроумную рѣчь въ отвѣтъ на тостъ, предложенный за его здоровье. Наконецъ, когда пришло время вернуться въ городъ, его милость вышелъ въ-сопровожденіи сэра Шарнера Бёбля (предсѣдателя) и другихъ, провожавшихъ его до кареты съ открытою головой. Лордъ Дрнддлнитонъ сѣлъ рядомъ съ Титмаузомъ и поѣхалъ, напутствуемый низкими поклонами джентльменовъ, стоявшихъ на ступеняхъ и вокругъ крыльца. Титмаузъ, который выпилъ за обѣдомъ невѣроятное количество шампанскаго и лафита, въ ту же минуту заснулъ, оставивъ графа восхищаться на досугѣ воспоминаніемъ почестей, имъ полученныхъ. Объ этомъ-то происшествіи, очень-краснорѣчивый, хотя и короткій отчетъ (секретно-заплаченный джентльменомъ, его помѣстившимъ), появился въ Утреннемъ Лаѣ съ самой великолѣпной рѣчью графа о свободной торговлѣ, обширныхъ началахъ коммерческихъ предпріятій и проч. По правдѣ сказать, графъ не помнилъ, чтобъ онъ имѣлъ намѣреніе говорить такую рѣчь, или чтобъ онъ дѣйствительно ее произнесъ; но, несмотря на то, онъ могъ это сдѣлать... а можетъ-быть и сдѣлалъ. Онъ прочиталъ весь отчетъ разъ шесть по-крайней-мѣрѣ, и въ ту минуту, когда мы его представили читателю сидящаго въ своемъ креслѣ, съ газетою на колѣняхъ, онъ находился въ самомъ восхитительномъ расположеніи духа. Онъ втайнѣ признавался самъ себѣ, что отчасти заслуживалъ тѣ похвалы, которыми былъ осыпанъ. Несмотря на свои преклонныя лѣта, онъ выказалъ силы, соразмѣрныя съ потребностями, вызвавшими ихъ въ дѣйствіе, силы, которыя долго дремали въ его груди, за недостаткомъ удобныхъ случаевъ выразиться. Какой практическій тактъ и разсудительность обнаруживалъ онъ, управляя опытною дѣятельностью торговыхъ людей и капиталистовъ! Какъ гордился и восхищался онъ участіемъ, которое принималъ въ направленіи коммерческой предпріимчивости своего отечества на полезный путь и къ полезнымъ цѣлямъ! А сверхъ-того, дѣлая такое благодѣяніе отечеству, онъ значительно увеличивалъ собственные свои доходы. Въ Палатѣ Лордовъ тоже онъ оказалъ удивительную энергію, принимая горячее участіе во всѣхъ торговыхъ вопросахъ. Онъ, вслѣдствіе того, былъ выбранъ членомъ Комитета (къ назначенію котораго онъ и двое или трое подобныхъ ему вынудили Палату своими настойчивыми надоѣданіями) -- Комитета для разъисканія лучшихъ средствъ къ распространенію дѣятельности компаніи на акціяхъ, и задалъ свидѣтелямъ, призваннымъ въ ихъ присутствіе, по-крайней-мѣрѣ вчетверо болѣе вопросовъ, чѣмъ кто бы то ни было изъ его товарищей. Мало того, онъ начиналъ питать стремленіе гораздо-болѣе возвышеннаго рода. Онъ ужь имѣлъ надежду, что слабѣющее здоровье сэра Мартина Медля, управляющаго министерствомъ торговли, скоро откроетъ ему случай сдѣлаться преемникомъ этого мудраго государственнаго мужа. Онъ былъ убѣжденъ, что торговый классъ общества будетъ радъ такому назначенію, и что правительство много выиграетъ отъ этого въ силѣ. Что касается до болѣе-непосредственно дѣловыхъ предметовъ, его милость принималъ дѣятельныя мѣры къ устройству компаніи, для покупки Собачьяго Острова и для разработки драгоцѣнныхъ рудъ мѣди, свинца и каменнаго угля, лежащихъ тамъ, подъ землею. Эти и другіе подобные предметы совершенно овладѣли вниманіемъ графа и поддерживали его съ утра до ночи въ пріятномъ состояніи возбужденной дѣятельности. Несмотря на то, онъ имѣлъ свои непріятности. Неумолимый первый министръ оставался попрежнему глухъ ко всѣмъ его просьбамъ о титлѣ маркиза, такъ-что графъ начиналъ ужь думать о томъ: не перейдти ли ему въ ряды оппозиціи, и даже рѣшился это сдѣлать непремѣнно, если къ слѣдующему періоду засѣданій парламента онъ все еще не получитъ справедливой награды за твердую приверженность къ убѣжденіямъ своей партіи. Сверхъ-того, онъ началъ съ каждымъ днемъ яснѣе замѣчать, что леди Сесилія была несчастлива съ мистеромъ Титмаузомъ и что поведеніе зятя было главнѣйшею тому причиною. Словомъ, онъ началъ замѣчать, что между ними было совершенное несходство нравовъ и склонностей, которое грозило вынудить ихъ разъѣздъ; а между-тѣмъ въ настоящихъ обстоятельствахъ дѣло это было бы очень-непріятно и въ высшей степени нежелательно. На частые разспросы о состояніи имущества мистера Титмауза, мистеръ Геммонъ давалъ иногда отвѣты неудовлетворительные и (всякій, немножко-понятливѣе его милости, могъ бы замѣтить) самые несообразные. Безумная расточительность мистера Титмауза была вещь извѣстная; графъ самъ раза два былъ вынужденъ спѣшить къ нему на помощь, чтобъ спасти домъ своего зятя отъ описи и распродажи. Онъ частенько разсуждалъ съ Титмаузомъ и дѣлалъ ему замѣчанія о неприличіи разныхъ сторонъ въ его поведеніи; причемъ Титмаузъ обыкновенно съ кающимся и чистосердечнымъ видомъ соглашался, что графъ имѣетъ полное основаніе жаловаться и увѣрялъ, что онъ намѣренъ скоро и совершенно исправиться. Дѣла у графа съ Титмаузомъ конечно дошли бы до скорой развязки, еслибъ вниманіе перваго не такъ постоянно отвлечено было дѣлами, которыя не дозволяли ему слѣдить за всѣми поступками своего зятя; а между-тѣмъ, положеніе леди Сесиліи возбуждало безпокойство и участіе отца. Она была беременна и надежда, которая такимъ-образомъ открывалась графу видѣть продолженіе семейныхъ почестей, по прямой линіи отъ дѣда къ внуку, доставляла ему неизъяснимое удовольствіе. Такъ-то бываетъ на свѣтѣ: ни чей кубокъ не изъятъ отъ примѣси горечи; такъ-то, пшеница и плевелы, радость и горе вырастаютъ рядомъ. Этого достаточно, чтобъ указать направленіе, которое приняли мысли его милости въ настоящемъ случаѣ. Онъ опустился на спинку креселъ въ какомъ-то раздумьи и положилъ свои золотые очки на небольшой столикъ, на которомъ лежали и его золотые массивные часы съ репетиціей. Утренній Лай на этотъ разъ появился очень-поздно, благодаря прибытію иностранныхъ новостей; онъ принесенъ былъ графу въ ту самую минуту, когда графъ началъ распечатывать письма. Это занятіе онъ отложилъ на -- время, желая сперва пробѣжать содержаніе газеты, и такимъ-образомъ онъ читалъ нѣсколько минутъ, какъ вдругъ одинъ параграфъ поразилъ его жестоко. Лицо его поблѣднѣло, всѣ члены пришли въ трепетъ. Онъ перечитывалъ параграфъ нѣсколько разъ сряду, почти не довѣряя собственнымъ глазамъ. Можетъ-быть, читатель не будетъ дивиться такъ сильно, узнавъ содержаніе упомянутаго параграфа. Параграфъ этотъ просто говорилъ, что Компанія Искусственнаго Дождя, такъ-сказать, вдругъ испарилась и что такой результатъ былъ ускоренъ изумительнымъ открытіемъ, сдѣланнымъ вчерашній день вечеромъ въ Сити, гдѣ узнали, что директоръ, распоряжающій дѣлами компаніи удралъ со всѣми наличными деньгами Общества. И кто бы, вы думали, былъ этотъ джентльменъ?... Тотъ самый сэръ Шарперъ Бёбль, который такъ ловко предсѣдалъ третьяго-дня вечеромъ на обѣдѣ, данномъ графу въ Блякволѣ!!... Дѣло въ томъ, что этотъ достойный человѣкъ какъ-разъ къ тому времени окончилъ всѣ мѣры для совершенія рѣшительнаго дѣла, имъ задуманнаго, и ровно черезъ часъ послѣ-того, какъ подсаживалъ графа Дреддлинтона въ карету, юркнулъ въ лодку, привязанную у берега, и приплылъ благополучно на одинъ прекрасный бригъ, отъѣзжавшій въ Америку въ ту самую минуту, когда корабль поднималъ якорь и распускалъ паруса передъ сильнымъ попутнымъ вѣтромъ, уносившимъ его въ эту минуту подъ именемъ мистера Снукса. Этотъ Снуксъ плылъ быстро прочь отъ поддѣльнаго и неудовлетворительнаго положенія вещей въ Старомъ Свѣтѣ къ другому, Новому, гдѣ, онъ надѣялся, не будетъ существовать такихъ препятствій на пути обширной торговой предпріимчивости. Какъ только графъ немного оправился отъ смущенія, причиненнаго ему этимъ извѣстіемъ, онъ дернулъ поспѣшно звонокъ и велѣлъ мигомъ заложить карету. Онъ спряталъ газету въ карманъ и скоро помчался въ Сити, туда, гдѣ находилась контора компаніи, съ ничтожнымъ проблескомъ надежды, что, можетъ-быть, вышла какая-нибудь ошибка въ этомъ предметѣ. Какъ-только карета успѣла подъѣхать, графъ тотчасъ велѣлъ себя выпустить. Остановивъ слугу, который хотѣлъ идти впередъ, онъ пошелъ самъ и позвонилъ у наружной двери, которая была заперта, несмотря на то, что било ужь двѣнадцать часовъ. Слова: Компанія Искуственнаго Дождя все еще сіяли золотыми буквами въ полфута длиной, на зеленой, проволочной рѣшеткѣ, заслонявшей нижнюю часть окна въ первомъ этажѣ. Но, увы! все было тихо, пусто, сухо. Какая-то старуха вышла на звонокъ графа,
   На всѣ разспросы его она отвѣчала, что кажется дѣло брошено и что много джентльменовъ пріѣзжало уже справляться; что онъ можетъ войдти, если ему угодно, но что тамъ не было никого, кромѣ ея, да маленькаго ребенка. Съ неизъяснимой тревогой графъ вошелъ въ комнаты конторы въ нижнемъ этажѣ. Все было безмолвно; ни клерковъ, ни прислуги, ни носильщиковъ, ни разсыльныхъ, ни книгъ, ни объявленій, ни перьевъ, ни чернилъ.
   -- Я только-что все тутъ повытерла, сэръ, сказала она графу, стирая при этомъ уголкомъ своего передника маленькую полоску пыли, отъ нея ускользнувшую. Затѣмъ графъ отправился въ верхній этажъ, въ Комнату Совѣта; и тамъ также все было безмолвно, пусто, чисто и въ порядкѣ. Столъ, покрытый зеленымъ сукномъ, за которымъ графъ часто сидѣлъ, предсѣдательствуя надъ мудрыми совѣщаніями директоровъ, стоялъ все тамъ же, на прежнемъ мѣстѣ. Графъ глядѣлъ съ безмолвнымъ оцѣпенѣніемъ вокругъ себя.
   -- Говорятъ, что дѣло лопнуло, сэръ, сказала старуха: -- да что-то, кажется, больно ужь нечаянно! Сюда пріѣзжало много господъ, которые были такъ же озадачены, какъ и вы, сэръ.
   Это заставило графа опомниться; и не говоря ни слова, онъ сошелъ внизъ по лѣстницѣ.
   -- Извините сэръ, продолжала старуха:-- не можете ли вы мнѣ сказать -- къ кому я должна обратиться насчетъ уплаты денегъ за присмотръ въ этомъ мѣстѣ? Я не могу отъискать того джентльмена, который прислалъ за мной.
   -- Моя милая, отвѣчалъ графъ слабымъ голосомъ, спѣша прочь отъ ужаснаго зрѣлища: -- я не знаю объ этомъ ничего.
   Онъ сѣлъ въ карету и приказалъ везти себя въ Ломбардскую Улицу, къ банкиру покойной компаніи. Но едва только онъ успѣлъ, слегка запинаясь отъ волненія, произнести слова: "Компанія Искуственнаго Дож...."
   "Счетъ закрытъ" -- былъ короткій и ясный отвѣтъ, произнесенный дѣльнымъ и рѣшительнымъ тономъ. Говорившій тотчасъ обратился къ кому-то другому. Графъ былъ слишкомъ взволнованъ и не замѣтилъ значительнаго взгляда, которымъ два или три клерка перемигнулись, услыхавъ слова: "Компанія Искусственнаго Дождя". Графъ съ возрастающимъ смущеніемъ сѣлъ опять въ свою карету и приказалъ вести себя въ контору Кверка, Геммона и Снапа. Туда они прибыли скоро; но узнавъ, что мистеръ Геммонъ еще не приходилъ и что его по всей вѣроятности можно застать у себя на квартирѣ, въ Тевейскомъ Подворьѣ, графъ приказалъ поворотить туда и черезъ нѣсколько минутъ карета остановилась у входа въ это Подворье -- мѣсто, въ которомъ графъ не бывалъ до-сихъ-поръ ни разу. Не посылая слугу своего впередъ, графъ вышелъ самъ и скоро отъискалъ лѣстницу, гдѣ находилась квартира мистера Геммона, въ первомъ этажѣ. Слова: мистеръ Геммонъ написаны были бѣлыми буквами на внутренней двери, а наружная была открыта. На довольно-торопливый звонокъ графа, вышла горничная мистера Геммона, очень-порядочно-одѣтая женщина среднихъ лѣтъ, которая жила на квартирѣ и отвѣчала графу, если онъ желаетъ видѣть мистера Геммона, то чтобъ его милость вошелъ и подождалъ минуты двѣ, потому-что мистеръ Геммонъ сію-минуту отправился въ бумажную лавку, въ двухъ шагахъ отъ дома, и вернется назадъ очень-скоро. Графъ вошелъ и сѣлъ въ кабинетѣ. То была просторная комната, убранная очень-чисто и омеблированная больше для дѣла, чѣмъ на-показъ. Простыя, досчатыя полки, тянувшіяся съ одной стороны комнаты вдоль всей стѣны, уставлены были книгами, а возлѣ, насупротивъ камина, находилась дверь въ спальную мистера Геммона. Дверь была открыта и въ нее видна была эта комната, повидимому еще неприбранная, потому-что мистеръ Геммонъ всталъ довольно-поздно поутру въ этотъ день. Графъ сѣлъ и снялъ свою шляпу; но, ставя ее на столъ, онъ увидѣлъ предметъ, поразившій его вдругъ новымъ удивленіемъ и страхомъ. Это былъ вновь-совершенный на пергаментѣ актъ, сложенный на обыкновенный ладъ, около квадратнаго фута, и графъ, садясь въ кресла, не могъ не прочесть надпись, сдѣланную сверху крупнымъ, чоткимъ почеркомъ, надпись, которая обращена была прямо къ нему и состояла въ слѣдующемъ:

Отъ Титльбета Титмауза, эсквайра, Ойлею Геммону, "джентльмену.

Дарственная запись на 2,000 фунтовъ ежегоднаго дохода съ имѣнія въ Яттонѣ.

   У графа дыханіе сперлось въ груди. Дрожащими руками надѣлъ онъ очки, желая увѣриться, что глаза его не обманываютъ, и съ сильнымъ смущеніемъ на лицѣ глядѣлъ пристально на рукопись, держа пергаментъ въ рукахъ. Въ то самое время, когда онъ былъ такимъ-образомъ занятъ, въ комнату вошелъ мистеръ Геммонъ, который пробѣжалъ по двору и стрѣлою влетѣлъ на лѣстницу, увидавъ экипажъ графа Дреддлинтона у воротъ. Геммонъ тотчасъ вспомнилъ, что на столѣ его оставленъ актъ, не далѣе какъ наканунѣ совершенный Титмаузомъ, и никакъ не воображалъ Геммонъ, что графъ Дреддлинтонъ первый остановитъ свой взоръ на этомъ пергаментѣ. Со стороны Геммона, можетъ-быть, было немножко-неосторожно оставлять такую вещь на столѣ, но это было въ собственной, частной квартирѣ мистера Геммона, куда приходило очень-мало посѣтителей, особенно въ эту пору дня, и онъ вышелъ всего на одну минуту за какою-то случайною надобностью, вдругъ пришедшею ему въ голову.
   Посмотрите же, что изъ этого вышло!
   -- Милордъ Дреддлинтонъ! воскликнулъ Геммонъ, задыхаясь отъ поспѣшности и волненія въ ту минуту, когда онъ увидѣлъ, что самыя худшія его опасенія сбылись.
   Графъ посмотрѣлъ на него машинально поверхъ своихъ очковъ, не двигаясь съ мѣста и даже не пробуя говорить.
   -- Я... я прошу извиненія у вашей милости, прибавилъ онъ быстро и строго, приближаясь къ графу Дреддлинтону: -- извините, графъ... но вы вѣрно не замѣчаете, что такое вы позволяете себѣ дѣлать съ моими частными бумагами! При этомъ нетерпѣливою рукою и безъ дальнѣйшихъ церемоній онъ выхватилъ запись изъ рукъ своего знатнаго гостя.
   -- Сэръ... мистеръ Геммонъ!... Что это такое? сказалъ наконецъ графъ, запинаясь и дрожащимъ пальцемъ указывая на запись, которую мистеръ Геммонъ держалъ въ своихъ рукахъ.
   -- Что это такое?-- Моя частная, въ строгомъ смыслѣ частная бумага, милордъ, отвѣчалъ Гемонъ съ необузданнымъ жаромъ. Бѣшенство сверкало въ его глазахъ и смертельная блѣдность покрывала лицо:-- бумага, до которой вамъ, графъ, также точно нѣтъ дѣла, какъ и вашему лакею; бумага, которую я вѣрно имѣлъ право считать въ безопасности отъ любопытныхъ, непрошеныхъ взоровъ, у себя дома, на своей собственной, частной квартирѣ... Меня изумляетъ... да, изумляетъ, милордъ, что вы могли хоть на одну секунду позволить себѣ счесть себя въ-правѣ даже взглянуть на нее стороной, а тѣмъ-болѣе взять ее въ руки, тѣмъ болѣе... осмѣлиться дѣлать вопросы на счетъ ея. Говоря эти слова, онъ держалъ пергаментъ крѣпко-сжатый въ рукахъ, и его манера, его наружность могли поколебать человѣка съ гораздо-болѣе крѣпкими нервами, чѣмъ лордъ Дреддлинтонъ. На графа, однакожь, слова эти не сдѣлали никакого впечатлѣнія. Способности его, казалось, совершенно поглощены были новымъ открытіемъ, и онъ просто спросилъ, не двигаясь съ мѣста:-- Правда ли это, сэръ, что вы получили запись на двѣ-тысячи фунтовъ въ годъ съ имѣнія моего зятя въ Яттонѣ?
   -- Я отвергаю рѣшительно всякое право со стороны вашей милости дѣлать мнѣ хоть одинъ вопросъ, возникающій изъ того, что вы узнали такимъ небла... я хочу сказать, такимъ неслыханнымъ образомъ! отвѣчалъ Геммонъ съ жаромъ.
   -- Двѣ тысячи въ годъ, сэръ!... изъ доходовъ моего зятя...? повторялъ графъ съ дикимъ, удивленнымъ видомъ.
   -- Я не могу объяснить себѣ поведенія вашей милости: вы не хотите ни оправдать своего поступка, ни просить извиненія въ немъ, произнесъ Геммонъ, стараясь казаться спокойнымъ и вмѣстѣ съ тѣмъ пряча запись въ большой желѣзный шкапъ, дверь котораго онъ заперъ на замокъ. Графъ Дреддлинтонъ тѣмъ временемъ безмолвно слѣдилъ за его движеніями.
   -- Мистеръ Геммонъ! я долженъ требовать, я хочу, чтобъ это дѣло было объяснено. Повѣрьте, я настою на томъ, чтобъ оно изслѣдовано было подробно, сказалъ наконецъ графъ Дреддлинтонъ, приходя въ себя.
   -- Какъ можете вы, милордъ, опирать какое бы то ни было право на полученіе отъ меня свѣдѣній на такомъ поступкѣ вашей милости, на который ни одинъ человѣкъ съ благородными чувствами, мало того -- если вы хотите, чтобы я объяснился опредѣлительно -- я вамъ скажу, на который ни одинъ джентльменъ не рѣшится, развѣ... Графъ всталъ съ своихъ креселъ спокойно и величаво.
   -- Я не знаю, какое вы имѣете понятіе о благородствѣ и о поведеніи джентльмена, отвѣчалъ старый пэръ, выпрямляясь во весь ростъ и говоря обыкновеннымъ своимъ спокойнымъ тономъ: -- можетъ-быть, съ моей стороны не стоитъ о томъ и справляться; но позвольте мнѣ вамъ сказать, сэръ...
   -- Милордъ, простите; горячность, конечно, заставила меня употребить выраженія, которыя я отъ души желалъ бы вернуть назадъ.
   -- Выслушайте меня, сэръ, отвѣчалъ графъ съ хладнокровіемъ, которое при такихъ обстоятельствахъ казалось изумительнымъ:-- еще ни раза во всю мою жизнь никто не осмѣливался говорить со мною такимъ образомъ, употреблять такія слова, и я не прощу вамъ, сэръ, я не забуду этого.
   -- Въ такомъ случаѣ, милордъ, я осмѣлюсь подтвердить снова то, отъ чего я сейчасъ отказался, произнесъ Геммонъ. Кровь закипѣла во всѣхъ его жилахъ. Онъ никогда еще не предполагалъ въ старомъ графѣ такой энергіи и такого присутствія духа. Графъ поклонился гордо, пока Геммонъ говорилъ, и потомъ отвѣчалъ съ надменнымъ спокойствіемъ:
   -- Когда я вошелъ въ вашу комнату, сэръ, этотъ документъ попался мнѣ на глаза случайно, и увидѣвъ снаружи -- потому-что я не заглядывалъ далѣе -- имя моего собственнаго зятя, я естественнымъ образомъ заключилъ, что не можетъ быть никакаго препятствія для меня прочесть титулъ этой бумаги. Я такъ думалъ, сэръ, въ ту минуту, такъ думаю и теперь. Ваши дерзкія слова не могутъ измѣнить моего убѣжденія, ни заставить меня позабыть наши относительныя положенія, прибавилъ онъ гордо: и я еще разъ спрашиваю васъ, сэръ, что значитъ этотъ странный документъ?
   Мистеръ Геммонъ, пораженный совершенно въ-расплохъ этимъ спокойствіемъ и настойчивостью со стороны графа, пока тотъ говорилъ и потомъ еще нѣсколько минутъ смотрѣлъ на него строго, но нерѣшительно, напрягая всѣ свои способности до высшей степени, чтобъ обдумать образъ дѣйствія въ такомъ совершенно-неожиданномъ случаѣ. Онъ впрочемъ недолго колебался.
   -- Если вамъ угодно, милордъ, получить отъ меня объясненіе, то прошу васъ садиться, сказалъ онъ съ видомъ глубокой вѣжливости, что, въ свою очередь, поразило въ-расплохъ его собесѣдника, и тотъ медленно сѣлъ опять въ свое кресло. Геммонъ занялъ мѣсто прямо противъ него.
   -- Позвольте мнѣ прежде всего узнать, милордъ, что доставило мнѣ честь видѣть васъ у себя? спросилъ онъ.
   -- Ахъ да, сэръ, да, кстати: вы точно можете это спросить; вы вѣроятно слышали... вдругъ съ жаромъ перебилъ графъ, умъ котораго не вмѣщалъ двухъ идей разомъ.
   -- О чемъ это вы изволите говорить, милордъ? спросилъ Геммонъ, который между -- тѣмъ, зналъ какъ-нельзя-лучше о чемъ. Получивъ намёкъ, что дѣла компаніи "Искусственнаго дождя" идутъ дурно, онъ успѣлъ вывернуться изъ бѣды, продавъ всѣ свои акціи съ небольшой потерею, конечно, и сдѣлалъ бы то же для графа, если бы это было возможно. Но неожиданная поѣздка его милости въ Хертфордширъ не позволила ему видѣться съ графомъ до-тѣхъ-поръ, пока все было ужь окончено. Теперь, слѣдовательно, онъ рѣшился принять видъ человѣка, пораженнаго върасплохъ.
   -- О чемъ я говорю, сэръ? повторилъ графъ съ большимъ волненіемъ, вынимая газету изъ кармана.-- "Компанія Искусственнаго Дождя, сэръ...
   -- Что же, милордъ? воскликнулъ Геммонъ, нетерпѣливо.
   -- Сэръ, она исчезла! лопнула! уничтожилась совершенно!...
   -- Исчезла! лопнула! "Компанія Искусственнаго Дождя"? О, милордъ, это невозможно! воскликнулъ Геммонъ съ искусно-разыграннымъ удивленіемъ.
   -- Сэръ, все совершенно лопнуло! Сэръ Шарперъ Бёбль бѣжалъ!..
   Графъ передалъ газету мистеру Геммону, который прочелъ параграфъ (читанный имъ, часа два тому назадъ, въ постели, гдѣ его собственный экземпляръ Утренняго Лая лежалъ въ эту минуту) со всѣми наружными признаками ужаса; газета дрожала въ трепещущихъ рукахъ Геммона.-- Быть не можетъ, быть не можетъ, чтобы это была правда! сказалъ онъ.
   -- Сэръ, это дѣйствительно-справедливо. Я былъ самъ въ конторѣ компаніи: все кончено, заперто. Я нашелъ тамъ только одну старуху, сэръ; а у банкира одинъ отвѣтъ: "счетъ закрытъ".
   -- Въ такомъ случаѣ, я теряю около 2,000 ф. Боже милостивый!... что теперь дѣлать?-- Сдѣлайте одолженіе, милордъ, поѣдемъ сію минуту въ домъ сэра Шарпера Бёбля, удостовѣриться своими глазами; не-уже-ли онъ въ-самомъ-дѣлѣ бѣжалъ? Это можетъ-быть просто какая-нибудь мошенническая выдумка... Я никогда не повѣрю, чтобъ такой человѣкъ.... Какое несчастье, что ни меня, ни вашей милости не было въ городѣ!
   Такимъ-образомъ Геммонъ продолжалъ говорить съ жаромъ, надѣясь занять мысли графа Дреддлинтона исключительно этимъ предметомъ; но онъ ошибся. Графъ, послѣ небольшаго молчанія, вернулся къ прежнему сюжету и повторилъ свой вопросъ о записи съ такимъ серьёзнымъ и рѣшительнымъ видомъ, который скоро убѣдилъ Геммона, что не было никакой возможности избѣжать кризиса, такъ неожиданно-возникшаго. Вмѣстѣ съ предметомъ разговора графъ невольно перемѣнилъ и тонъ обращенія, принявъ видъ оскорбленнаго величія.
   -- Сэръ, сказалъ онъ съ величавымъ спокойствіемъ:-- то, что вы сказали мнѣ лично, не можетъ быть поправлено; но я желаю, чтобъ вы мнѣ дали простой отвѣтъ, мистеръ Геммонъ, на мой простой вопросъ. Тотъ документъ, который я имѣлъ въ рукахъ, дѣйствительно ли онъ даетъ вамъ право на 2,000 въ годъ съ доходовъ моего зятя? Сэръ, однимъ словомъ, я положительно хочу получить отъ васъ отвѣтъ, прежде чѣмъ выйду изъ вашей квартиры; и если вы мнѣ не дадите его, то я потребую, чтобъ строжайшее слѣдствіе произведено было немедленно.
   "Упрямый старый дуракъ!" думалъ Геммонъ, смотря между-тѣмъ съ кроткою заботливостью на графа: "если бъ ты въ эту минуту упалъ мертвый къ моимъ ногамъ, отъ какой непріятности избавилъ бы ты меня! Доставалось ли когда-ни будь, на долю человѣка имѣть дѣло съ такими двумя идіотами, какъ ты и Титмаузъ?"
   -- Хорошо, милордъ, если вы такъ настаиваете на этомъ пунктѣ, то, подтверждая, еще разъ мое мнѣніе о непозволительномъ поступкѣ, который далъ вамъ возможность сдѣлать мнѣ такой вопросъ, я не хочу унижать себя двусмысленностью, или дальнѣйшимъ молчаніемъ, продолжалъ онъ съ принужденнымъ спокойствіемъ: -- и говорю вамъ прямо, что документъ, бывшій въ рукахъ у вашей милости, дѣйствительно имѣетъ ту силу, о которой вы говорите. Онъ даетъ мнѣ право, милордъ, до конца моей жизни на 2,000 въ годъ съ имѣнія мистера Титмауза въ Яттонѣ.
   -- Боже милостивый! воскликнулъ графъ, смотря на Геммона во всѣ глаза и пораженный, какъ громомъ, этимъ отвѣтомъ, невзирая на то, что онъ другаго и ожидать не могъ.
   -- Это фактъ, милордъ, неподверженный ни малѣйшему сомнѣнію, сказалъ Геммонъ съ видомъ человѣка, рѣшившагося встрѣтить что-нибудь очень-серьёзное и непріятное.
   -- Но это неслыханная вещь, сэръ, чтобъ мой зять давалъ 2.000 ф. въ годъ своему стряпчему! Да онъ еще мальчикъ!...
   -- Онъ былъ довольно въ лѣтахъ, чтобъ жениться на леди Сесиліи, милордъ, перебилъ Геммонъ спокойно, но очень-рѣзко.
   -- Можетъ-быть, сэръ, отвѣчалъ графъ, слегка краснѣя: -- но онъ несвѣдущъ въ дѣлахъ, незнакомъ съ жизнью... или вы выманили у него согласіе, когда онъ былъ въ пьяномъ видѣ?
   -- Вы ошибаетесь, ошибаетесь совершенно, милордъ; никогда мистеръ Титмаузъ не былъ болѣе трезвъ, никогда не владѣлъ своими способностями въ болѣе -- полной мѣрѣ, никогда не поступалъ обдуманнѣе, какъ въ ту минуту, когда онъ подписалъ этотъ актъ.
   -- Что жь вы, купили его, сэръ? Получили его въ вознагражденіе за что-нибудь?... спросилъ графъ съ озадаченнымъ видомъ.
   -- Вамъ бы слѣдовало, милордъ, спросить объ этомъ прежде, чѣмъ позволить себѣ тѣ грубыя и обидныя догадки, которыя вы...
   -- Сэръ, вы увертываетесь отъ моего вопроса.
   -- Нѣтъ, милордъ, я вовсе не намѣренъ этого дѣлать. Я заплатилъ, да, заплатилъ за этотъ актъ вполнѣ, и мистеръ Титмаузъ, если вы его спросите, подтвердитъ вамъ то же.
   Графъ остановился.
   -- А упомянуто ли объ этомъ въ дѣлѣ, сэръ?
   -- Упомянуто, милордъ, подробно.
   -- Я долженъ опять-таки спросить васъ, сэръ: вы утверждаете, что вы заплатили вполнѣ за эти 2,000, въ годъ?
   -- Да, вполнѣ, милордъ!
   -- Если такъ, то къ-чему вся эта тайна, мистеръ Геммонъ?
   -- Позвольте мнѣ, въ свою очередь, васъ спросить, милордъ: къ чему всѣ эти вопросы о предметѣ, до котораго вамъ нѣтъ никакого дѣла? Не гораздо ли лучше для вашей милости заняться собственными своими дѣлами, особенно теперь, послѣ такого ужаснаго...
   -- Сэръ, я... это ужь собственная моя забота, пробормоталъ графъ, едва-не-сбитый съ пути такою выходкою Геммона. Но онъ скоро пришелъ въ себя, потому-что сюжетъ, о которомъ они говорили, овладѣлъ его умомъ совершенно.
   -- Что жь вы дали: денежное вознагражденіе, мистеръ Геммонъ?
   -- Я далъ большую сумму наличными деньгами, а остальное, какъ сказано въ дѣлѣ, это мои долгіе, ревностные труды въ пользу мистера Титмауза и услуги, которыя я ему оказалъ во время тяжбы о правѣ владѣнія Яттономъ.
   -- Если такъ, то потрудитесь дать мнѣ копію съ этого акта, чтобъ я могъ разсмотрѣть его и подвергнуть надлежащему...
   -- Нѣтъ, милордъ, я этого не сдѣлаю, отвѣчалъ Геммонъ рѣшительно.
   -- Не сдѣлаете, сэръ? повторилъ графъ, устремивъ свои холодные голубые глаза прямо въ глаза Геммона, съ надменнымъ и строгимъ выраженіемъ въ лицѣ.
   -- Не сдѣлаю. Этотъ отвѣтъ, я думаю, довольно ясенъ, отвѣчалъ Геммонъ, встрѣчая пристальнымъ, непоколебимымъ взглядомъ гордый взоръ графа. Оба остановились.
   -- Изъ вашего отказа, сэръ, можно сдѣлать одно только заключеніе, очень для васъ невыгодное. Всякій долженъ заключить, что въ этомъ дѣлѣ употреблено было плутовство или обманъ...
   -- Вы, пэръ королевства, графъ Дреддлинтонъ, потрудитесь быть джентльменомъ, перебилъ Геммонъ, блѣдный какъ полотно. Взоръ графа оставался попрежнему устремленъ на Геммона; его губы слегка дрожали. Онъ, казалось, удивленъ былъ дерзостью Геммона.
   -- Позвольте мнѣ посовѣтовать вамъ, милордъ, быть болѣе-осторожнымъ и умѣреннымъ въ своихъ словахъ, продолжалъ Геммонъ, замѣтно усиливаясь говорить спокойно:-- особенно, когда вы говорите о такихъ предметахъ, о которыхъ не знаете ничего и не имѣете ровно никакого понятія.
   -- Я не долго буду оставаться въ этомъ невѣдѣніи, мистеръ Геммонъ, вы можете быть въ этомъ увѣрены, отвѣчалъ графъ попрежнему надменно и твердо.
   "Убить ли мнѣ тебя, дерзкій, старый дуракъ? Убить ли мнѣ тебя душою и тѣломъ?" подумалъ Геммонъ.
   -- Я сейчасъ же отъищу мистера Титмауза, продолжалъ графъ: -- и скоро узнаю сущность этой чудовищной сдѣлки.
   -- Я не могу, разумѣется, управлять поступками вашей милости. Если вы дѣйствительно обратитесь къ мистеру Титмаузу, то вы, по всей вѣроятности, узнаете то, что вамъ надо... то-есть если мистеръ Титмаузъ осмѣлится, не спросивъ у меня...
   -- Если мистеръ Титмаузъ -- осмѣлится? повторилъ графъ спокойно и презрительно.
   -- Да, осмѣлится! бѣшено возразилъ Геммонъ и взоръ его сверкнулъ грознымъ огнемъ.
   -- Сэръ, это очень-забавно, замѣтилъ графъ Дреддлинтонъ, стараясь улыбнуться; но онъ не могъ этого сдѣлать: руки его дрожали такъ сильно, что онъ съ трудомъ могъ натянуть на нихъ перчатки.
   -- Для меня, милордъ, это очень, очень-больно, отвѣчалъ Геммонъ съ волненіемъ, которое онъ не въ-силахъ былъ скрыть: -- больно не на мой собственный счетъ, но на-счетъ вашей милости...
   -- Сэръ, я васъ благодарю за ваше участіе, перебилъ графъ Дреддлинтонъ, слабо улыбаясь: -- а между-тѣмъ, вы можете быть увѣрены, что я немедленно приму мѣры довольно-рѣшительныя. Мы увидимъ, сэръ, какъ долго сдѣлки подобнаго рода могутъ оставаться скрытыми.
   Къ этому времени Геммонъ рѣшился окончательно сдѣлать графу свое ужасное открытіе, то открытіе, которое должно было сбросить графа съ неприступной стѣны его гигантской, недосягаемой спѣси, сбросить однимъ рѣшительнымъ и громовымъ ударомъ. Геммонъ чувствовалъ какой-то холодъ, который распространялся по всему его тѣлу -- до такой степени сильно было волненіе, привлекавшее кровь отъ оконечностей къ сердцу.
   -- Ваша милость говорили о скрытности, началъ онъ съ замѣтнымъ трепетомъ.-- Обидныя изъ высшей степени дерзкія замѣчанія вашей милости о моемъ поведеніи и моихъ побудительныхъ причинахъ раздражили меня на минуту; но это прошло. Они, однакожь, успѣли довести мою душу до такой степени напряженія, которая дѣлаетъ меня способнымъ теперь можетъ-быть скорѣе, чѣмъ въ какую-нибудь другую нору, открыть вашей милости тайну, все время съ-тѣхъ-поръ, какъ она дошла до моего свѣдѣнія, видитъ Богъ, дѣлавшую меня несчастнѣйшимъ человѣкомъ въ мірѣ.
   Въ манерѣ Геммона было что-то такое, что заставило графа сѣсть опять въ свои кресла, въ которыхъ онъ оставался, не говоря ни слова и только блуждающимъ взоромъ смотрѣлъ на мистера Геммона; а между-тѣмъ тотъ продолжалъ:
   -- Это открытіе такого рода, что оно потребуетъ съ вашей стороны всей твердости духа, чтобъ устоять противъ его немедленнаго дѣйствія.
   -- Боже милостивый! Что вы хотите сказать?... Что вы хотите сказать, мистеръ Геммонъ? Продолжайте, произнесъ графъ, сильно блѣднѣя.
   -- Я даже и теперь, милордъ, отступилъ бы отъ пропасти, надъ которой стою, и оставилъ бы васъ въ невѣдѣніи того, что никакія земныя силы не въ-состояніи поправить. Но странное открытіе этой записи, о которой мы говорили такъ долго и такъ тревожно, и непремѣнное желаніе ваше познакомиться вполнѣ съ обстоятельствами, изъ которыхъ она возникла, не оставляютъ мнѣ выбора...
   -- Сэръ, я желаю, чтобъ, безъ дальнѣйшихъ околичностей, вы приступили къ дѣлу. Я не могу отгадать, о чемъ вы говорите и что вы намѣрены открыть мнѣ; но я прошу васъ, сэръ, сказать прямо то, что вы знаете, и предоставить мнѣ перенести это, какъ я могу.
   -- Если такъ, то желаніе вашей милости будетъ исполнено. Я сказалъ вамъ недавно, что документъ, дающій мнѣ право на часть доходовъ съ имѣнія яттонскаго, упоминаетъ, въ числѣ причинъ, на которыхъ основано это право, о моихъ ревностныхъ, долгихъ и успѣшныхъ стараніяхъ сдѣлать мистера Титмауза обладателемъ этого прекраснаго имѣнія. Я самъ, милордъ, отъискалъ его -- законнаго наслѣдника имѣнія яттонскаго, вѣроятнаго преемника древняго баронства вашей милости. День и ночь трудился я для него, преодолѣлъ всѣ затрудненія и наконецъ поставилъ его въ то блестящее положеніе, которое онъ теперь занимаетъ. Онъ отъ природы, милордъ, не одаренъ великодушнымъ или благодарнымъ расположеніемъ, что ваша милость можетъ-быть сами успѣли замѣтить; и если бы я не настоялъ на полученіи награды, соразмѣрной съ моими услугами, онъ бы не далъ мнѣ никакой. Поэтому-то я вытребовалъ, мало того, я исторгнулъ у него этотъ документъ...
   Онъ остановился.
   -- Хорошо, сэръ продолжайте... я васъ слушаю, сказалъ графъ, довольно-строго. Геммонъ продолжалъ:
   -- Какимъ образомъ я въ первый разъ узналъ, что мистеръ Обри несправедливо пользуется имѣніемъ -- это совсѣмъ не касается до вашей милости; но есть одна вещь, которую вамъ нужно знать, а мнѣ нужно, чтобъ вы повѣрили мнѣ, когда я вамъ скажу, что -- видитъ Богъ -- въ то время, когда я открылъ мистера Титмауза за прилавками туалетнаго магазина въ Оксфордской Улицѣ (и все время съ-тѣхъ-поръ, до очень-недавней поры, мѣсяца два тому назадъ), я также мало сомнѣвался въ томъ, что онъ имѣетъ дѣйствительное право по закону.... (Графъ вдругъ вздохнулъ) Милордъ, я даже теперь просилъ бы васъ позволить мнѣ выбрать другое время, когда мы оба будемъ спокойнѣе...
   -- Продолжайте, сэръ, произнесъ графъ все еще твердо, но немного-потише прежняго и не сводя глазъ съ мистера Геммона, который, не-смотря на приглашеніе графа говорить далѣе, принужденъ былъ, въ-слѣдствіе собственнаго своего болѣзненнаго волненія, остановиться на минуту, или на двѣ, послѣ чего онъ продолжалъ:
   -- Я говорю, что еще за два мѣсяца до настоящаго времени, я такъ же мало сомнѣвался, что мистеръ Титмаузъ -- законный потомокъ лица, имѣвшаго право владѣть имѣніемъ яттонскинъ предпочтительно передъ мистромъ Обри, какъ въ томъ, что вы, милордъ, сидите теперь передо мной. Родословная его подвергнута была самому строжайшему изслѣдованію, какое только законъ въ Англіи можетъ придумать, и найдена полною... (Геммонъ увидѣлъ, какъ графъ Дреддлинтонъ задрожалъ всѣмъ тѣломъ) но, къ моему ужасу (одному только мнѣ это извѣстно, милордъ, исключая мистера Титмауза, которому я все разсказалъ) -- я открылъ, самымъ необыкновеннымъ образомъ, что мы всѣ ошиблись. (Графъ Дреддлинтонъ, блѣдный какъ смерть, наклонился къ Геммону и побѣлѣвшія губы его раскрылись безсознательно).-- Но лучше ужь сказать все разомъ: этотъ молодой человѣкъ, Титмаузъ, не болѣе какъ незаконный сынъ и, что еще хуже, сынъ женщины, которой первый мужъ былъ живъ...." Графъ Дреддлинтонъ вскочилъ съ своихъ креселъ и пошатнулся назадъ; руки его двигались машинально, лицо изображало ужасъ въ самой высшей степени. Страшно было смотрѣть на него. Губы его шевелились, не издавая звука.
   -- О милордъ, ради Бога успокойтесь! воскликнулъ Геммонъ, страшно-пораженный, и бросился къ графу, который, шатаясь, пятился отъ него, вытянувъ руки впередъ и какъ будто-бы стараясь оттолкнуть отъ себя какой-то приближающійся предметъ.-- Милордъ! графъ Дреддлинтонъ, выслушайте меня! Ради самого Бога, позвольте мнѣ посадить васъ опять въ кресла. Это только временная дурнота! Онъ обхватилъ графа рукою, стараясь притащить его назадъ, къ кресламъ; но въ эту минуту тотъ началъ опускаться на полъ, ноги его подкосились, голова повисла на сторону... еще минута... и онъ лежалъ на полу, слегка-поддерживаемый Геммономъ, который, въ страшной тревогѣ, сталъ громко звать свою горничную.
   -- Развяжите ему галстухъ, сэръ, разстегните воротникъ рубашки! кричала эта женщина, и, наклонясь, покуда Геммонъ поддерживалъ графа голову, она освободила ему шею. Графъ тяжело дышалъ.
   -- Ради Бога, бѣгите скорѣе за докторомъ, приведите какого-нибудь перваго попавшагося, говорилъ Геммонъ, едва переводя духъ.-- Карета графа тамъ, у воротъ; вы увидите тамъ же его лакея: скажите ему, что съ графомъ сдѣлался сильный припадокъ и пошлите его тоже за докторомъ!
   Горничная, почти такъ же сильно встревоженная, какъ и ея господинъ, бросилась дѣлать то, что было приказано. Геммонъ, не видя никакихъ признаковъ возвращающагося сознанія, съ большимъ трудомъ донесъ графа до спальной, и едва успѣлъ положить его на постель, какъ лакей вбѣжалъ въ комнату въ ужасномъ испугѣ. Онъ едва не подпрыгнулъ отъ пола, увидавъ распростертую и безжизненную фигуру своего господина, и нѣсколько минутъ былъ такъ пораженъ, что не могъ разслушать приказанія Геммона, отправлявшаго его за докторомъ; но наконецъ ушелъ, оставивъ Геммона одного, вдвоемъ съ своею жертвою. Нѣсколько ужасныхъ минутъ прошло, впродолженіе которыхъ Геммону казалось, что онъ убилъ графа Дреддлинтона и долженъ бѣжать. Онъ сдавилъ себѣ руками голову, какъ-бы затѣмъ, чтобъ собрать свои разсѣянныя способности.
   "Что теперь дѣлать?" думалъ онъ. "Что это -- апоплексическій ударъ? параличъ? падучая? или другое что? Поправится ли онъ? Повредить ли это его разсудокъ?.. Поправится ли? Если да, то какъ поступить съ проклятымъ открытіемъ, которое я ему сдѣлалъ?... Будетъ ли у него довольно смысла, чтобъ держать это дѣло въ собственной головѣ? Если онъ поправится и сохранитъ свой разсудокъ, тогда все хорошо, все выйдетъ удачно. Я буду его господиномъ на цѣлую жизнь! Чортъ побери этихъ докторовъ! ихъ никогда не найдешь, когда нужно! Онъ умираетъ передъ моими глазами! Какой мнѣ дать отчетъ объ этомъ происшествіи?... Сказать развѣ, что этотъ припадокъ есть слѣдствіе тревоги, причиненной банкротствомъ компаніи? Да, это годится. А вонъ тамъ и газета, которую онъ принесъ съ собой и отдалъ мнѣ въ руки", думалъ Геммонъ, когда взоръ его мелькомъ увидѣлъ газету, лежавшую на столѣ сосѣдней комнаты. "Хорошо: это дастъ всѣ признаки правды моему отчету о дѣлѣ". При этомъ онъ торопливо схватилъ газету и засунулъ ее въ одинъ изъ кармановъ своего сюртука, а черезъ минуту послѣ того вошла и горничная въ-сопровожденіи доктора, за которымъ ее посылали. Но не успѣла она затворить дверь, какъ громкій ударъ возвѣстилъ прибытіе лакея, съ другимъ докторомъ, и имъ обоимъ Геммонъ очень-поспѣшно и въ сильномъ волненіи далъ тотъ самый отчетъ о припадкѣ графа, который онъ, за минуту до того, рѣшился давать всѣмъ, кто станетъ его разспрашивать.-- Это, безъ малѣйшаго сомнѣнія, апоплексическій ударъ, произнесъ тотъ, котораго привела горничная: -- жирный, лысый, старый джентльменъ, сорокъ лѣтъ занимавшійся практикою. Онъ торопливо поднялъ графа почти въ сидячее положеніе, и приказалъ растворить всѣ окна, какъ можно шире.
   -- Это явный параличъ, произнесъ тотъ, котораго привелъ лакей -- молодой джентльменъ, въ очкахъ. Онъ практиковалъ всего двѣ недѣли, только -- что окончилъ занятія въ гошпиталяхъ и завелъ небольшую лечебню {Къ Англіи доктора, непользующіеся очень-большою извѣстностью, соединяютъ свое ремесло съ ремесломъ аптекаря.}, почти напротивъ лечебни стараго джентльмена.
   -- Нѣтъ, сэръ, это не параличъ, а апоплексія.
   -- Нѣтъ сэръ, это больше похоже на параличъ...
   -- Да вы послушайте какъ онъ дышетъ! возразилъ старый джентльменъ презрительно.
   -- Ради Бога, господа, дѣлайте что-нибудь! перебилъ Геммонъ въ бѣшенствѣ.-- Боже праведный! Не-уже-ли вы хотите, чтобъ графъ умеръ у васъ на глазахъ?
   -- Поставьте ему ноги сейчасъ же въ теплую воду и приготовьте горчичники, началъ старый джентльменъ въ большой суетѣ, засучивая свои рукава и вынимая ланцетъ. Но молодой джентльменъ, съ сильно-негодующимъ видомъ, рѣшился доставить своему знатному паціенту выгоды новѣйшихъ усовершенствованій медицинской науки: вынулъ стефоскопъ и началъ его свинчивать. Вдругъ старый джентльменъ, въ бѣшенствѣ, закричалъ: -- вздоръ! и вышибъ инструментъ у него изъ рукъ, вслѣдствіе чего тотъ собирался ужь его ударить.
   -- О Боже мой! воскликнулъ Геммонъ, обращаясь къ лакею: -- идите сейчасъ же къ доктору Бейли! Эти сумасшедшіе дадутъ ему умереть у нихъ на глазахъ. Тотъ вскочилъ и въ одинъ мигъ скрылся изъ виду. Очень-естественно было (хоть, надо признаться, несовсѣмъ-прилично), со стороны этихъ достойныхъ соперниковъ вести себя такимъ образомъ, потому-что оба они первый разъ въ жизни приглашены были къ лорду, и очень-вѣроятно въ послѣдній, по-крайней-мѣрѣ, такъ надо было полагать, и потому естественнымъ образомъ каждый изъ нихъ желалъ вылечить или уморить своего знатнаго кліента на свой собственный ладъ. Тутъ, кромѣ того, выразилась борьба между старою и новою системою медицины, между старымъ опытомъ и молодымъ умозрѣніемъ, и между этими двумя стульями его милость проваливался на полъ. Одинъ щупалъ у него пульсъ, другой настаивалъ, чтобъ приложить стефоскопъ къ его сердцу; одинъ обращалъ вниманіе на охлажденіе оконечностей, другой говорилъ, что зрачки были неподвижны и расширены; одинъ хотѣлъ пустить кровь изъ руки, другой хотѣлъ открыть шейную жилу; одинъ хотѣлъ приставить рожки къ зашейку, другой -- къ вискамъ; одинъ говорилъ объ электричествѣ, чтобъ возбудить нервную систему и усилить теченіе крови изъ жилъ; другой говорилъ, что, напротивъ, слѣдуетъ возбудить всю поверхность кожи и для этого облѣпитъ его горчичниками съ головы до ногъ, а голову обрить и обложить шпанскими мухами; одинъ говорилъ, что его милость умираетъ, другой объявлялъ, что онъ ужь умеръ оттого, что предлагаемый способъ леченія не былъ принятъ. Каждый охотно далъ бы двадцать гиней, чтобъ быть призваннымъ одному. Все это страшное дурачество, конечно, заняло гораздо-менѣе времени, чѣмъ нужно было употребить на описаніе его -- едва-ли минуту или двѣ, но оно довело Геммона до бѣшенства. Онъ бросился къ окну и закричалъ дворнику дома идти за другимъ докторомъ, что возвратило тотчасъ двумъ прежнимъ здравый ихъ смыслъ, каковъ онъ ни былъ. Довольно сказать, что шейная жила открыта была въ одинъ мигъ, горчичники и теплая вода употреблены въ дѣйствіе такъ скоро, какъ только можно было ихъ достать. Тотчасъ же послали за рожками, и когда они были принесены, то кровь выпущена была въ большомъ количествѣ изъ зашейка, и эти два кровопусканія спасли жизнь графа Дреддлинтона, къ радости или къ досадѣ Геммона -- этого я не возьму на себя разрѣшить. Къ тому времени, когда опытный и искусный лейб-медикъ короля, докторъ Бейли пріѣхалъ, графъ обнаружилъ нѣкоторые признаки возвращающагося сознанія и началъ немного поправляться отъ мѣстнаго апоплексическаго удара. Докторъ Бейли пробылъ при больномъ около получаса и, уѣзжая, объявилъ, что если въ-теченіе двухъ послѣдующихъ часовъ не сдѣлается новаго припадка, то можно будетъ -- разумѣется, это было бы очень-желательно -- отвезти его милость домой. Назначенное время прошло безъ рецидива и потому положено было отправить его милость въ-сопровожденіи одного изъ докторовъ. Оба они поѣхали бы охотно, если бы въ экипажѣ было довольно мѣста. Но Геммонъ скоро рѣшилъ дѣло, выбравъ стараго, а молодаго отпустилъ, заплативъ ему пару гиней. Послѣ того Геммонъ самъ, за часъ передъ отправленіемъ грлфа, уѣхалъ въ наемной каретѣ, чтобъ приготовить домашнихъ его милости и постараться осторожно довести до свѣдѣнія леди Сесиліи это ужасное извѣстіе. Подъѣхавъ къ дому графа, Геммонъ съ удивленіемъ замѣтилъ другую наемную карету, отъѣзжавшую отъ крыльца. Онъ тотчасъ вошелъ; но тутъ новое удивленіе: встревоженный швейцаръ доложилъ ему, что леди Сесилія сію минуту вошла на верхъ въ ужасномъ разстройствѣ. Геммонъ бросился вверхъ но лѣстницѣ, не постигая какимъ-образомъ леди Сесилія успѣла узнать о несчастномъ случаѣ. Онъ засталъ ее на софѣ, гдѣ она сидѣла, рыдая, въ шали и въ шляпѣ, и возлѣ нея миссъ Максплейханъ, которая всѣми силами старалась утѣшить ее. Дѣло просто состояло въ томъ, что ее вытѣснили изъ собственнаго дома двѣ или три описи, наряженныя по искамъ кредиторовъ Титмауза, съ которыми онъ обошелся наканунѣ вечеромъ слишкомъ-дерзко. Встревоженный видъ вошедшаго испугалъ миссъ Максплейханъ, но не былъ замѣченъ ея сильно-огорченною подругой, и мистеръ Геммонъ, пользуясь первымъ удобнымъ случаемъ, сдѣлалъ потихоньку знакъ миссъ Максплейханъ, что онъ имѣетъ сообщить ей кое-что очень-важное. Оставивъ леди Сесилію на рукахъ горничной, миссъ Максплейханъ, нѣсколько минутъ спустя, сошла за Геммономъ въ нижній этажъ, въ библіотеку, и тамъ въ немногихъ короткихъ словахъ онъ увѣдомилъ ее о болѣзни графа и о причинѣ этого припадка (то-есть о внезапномъ паденіи одной важной спекуляціи, въ которой графъ принималъ очень -- живое участіе), а также о томъ, что его милость будетъ привезенъ домой черезъ часъ, въ-сопровожденіи доктора. Миссъ Максплейханъ въ первую минуту была такъ поражена, что едва не лишилась чувствъ; но, отъ природы одаренная твердымъ характеромъ, она скоро оправилась и тотчасъ же обратила вниманіе на необходимость предостеречь леди Сесилію отъ всякаго неожиданнаго и жестокаго потрясенія, очень-опаснаго при ея критическомъ состояніи здоровья; а между-тѣмъ необходимо было тоже увѣдомить ее какъ можно скорѣе объ этомъ печальномъ происшествіи для-того, чтобъ ударъ, гораздо-сильнѣйшій, не былъ нанесенъ ей пріѣздомъ графа. Несмотря, однакожь, на всѣ предосторожности, съ которыми миссъ Максплейханъ сообщила ей понемногу это извѣстіе, несчастная женщина упала въ обморокъ -- такъ сильно нервы ея были потрясены предъидущимъ случаемъ. Возвратясь въ чувство, она захотѣла видѣть мистера Геммона и въ сильномъ волненіи стала разспрашивать его о причинѣ и обстоятельствахъ припадка, случившагося съ графомъ. Только-что онъ успѣлъ ей сказать, что статья, напечатанная въ одной изъ утреннихъ газетъ, была первою причиною того волненія, которое имѣло для графа такія серьёзныя послѣдствія...
   -- Какъ! уже въ газетахъ? Вѣрно объ этомъ... Титмаузѣ? спросила она томно и съ видомъ сильнаго отвращенія.
   -- Нѣтъ, леди Сесилія, это нисколько не касается до мистера Титмауза, отвѣчалъ Геммонъ, слегка содрогаясь въ душѣ. Но только-что онъ успѣлъ разсказать ей то, что приготовлено было заранѣе, какъ у подъѣзда послышался стукъ колесъ и тотчасъ же, вслѣдъ за тѣмъ, громовый ударъ раздался въ дверяхъ, который едва не заставилъ даже Геммона вскочить со стула. Леди Сесилія упала снова безъ чувствъ. Этотъ новый обморокъ былъ кстати, потому-что еслибъ она подошла къ окну и увидѣла своего отца безъ чувствъ, съ трудомъ осторожно-выносимаго изъ кареты, съ широкими пятнами крови на разстегнутомъ воротникѣ его рубахи и на бѣломъ шейномъ платкѣ, перекинутомъ черезъ плечо; еслибъ она увидѣла, я говорю, какъ въ этомъ видѣ его переносили въ домъ, среди небольшой толпы, собравшейся у подъѣзда, и потомъ несли по лѣстницѣ, въ его спальную -- это могло бы имѣть очень-серьёзное дѣйствіе на бѣдную леди. Геммонъ подошелъ на минуту къ окну. Онъ увидѣлъ несчастнаго, стараго пэра въ томъ положеніи, которое сейчасъ было описано, и это зрѣлище заставило его поблѣднѣть. Оставивъ леди Сесилію на рукахъ миссъ Максплейханъ и ея служанокъ, онъ отправился въ спальную графа и былъ немного утѣшенъ, узнавъ, нѣсколько минутъ спустя, что графъ, хоть и жестоко былъ утомленъ труднымъ перемѣщеніемъ, но все-таки находился въ гораздо-болѣе удовлетворительномъ состояніи, чѣмъ можно было ожидать. Скоро послѣ того домашній докторъ графа (за которымъ послали тотчасъ по пріѣздѣ большаго домой) объявилъ, что небольшой отдыхъ необходимъ для больнаго; а потому никто не долженъ оставаться въ комнатѣ, кромѣ тѣхъ, чьи услуги были необходимы, и Геммонъ, вслѣдствіе того ушелъ, заботливо справясь сперва о здоровьи леди Сесиліи и намѣреваясь вернуться еще до ночи, чтобъ лично узнать о графѣ и его дочери.
   Тяжкій вздохъ вырвался у него изъ груди, когда, наконецъ, онъ очутился на улицѣ, одинъ. Онъ шелъ нѣсколько минутъ сряду прямо впередъ, не рѣшаясь куда отправиться: къ себѣ домой, въ контору, или къ Титмаузу, въ Улицу Парка. Наконецъ онъ рѣшился зайдти прежде всего къ себѣ на домъ и повернулъ въ другую сторону, такъ сильно углубленный въ мысли дорогою, что не замѣчалъ никого изъ прохожихъ. "Вотъ до какого положенія довелъ я дѣла!" думалъ онъ. "Что теперь дѣлать?" Нѣсколько минутъ онъ испытывалъ нѣчто похожее на чувства человѣка, который съ невѣжественнымъ любопытствомъ, привелъ въ движеніе механизмъ какой-нибудь огромной машины, до которой стоило только дотронуться, чтобъ пустить ее въ ходъ, и сдѣлавъ это, стоитъ, вдругъ пораженный, озадаченный смущенный, при видѣ сложныхъ движеній, происходящихъ вокругъ, и страшнаго шума, ихъ сопровождающаго, не смѣя шевельнуться ни въ ту, ни въ другую сторону, въ страхѣ немедленной гибели. Онъ скоро, однакожь, пришелъ въ себя и началъ серьёзно раздумывать о трудностяхъ своего положенія.
   Ему представлялся, вопервыхъ, графъ Дреддлинтонъ, вовлеченный въ опасную отвѣтственность своею связью съ одною изъ эфемерныхъ компаній, въ которую онъ заманилъ его. Но Геммонъ скоро потерялъ изъ вида это обстоятельство, какъ незначительное въ-сравненіи съ тѣмъ, что послѣ случилось, и съ огромными послѣдствіями, къ которымъ случившееся могло повести немедленно.
   Развязка эта была ускорена случаемъ -- происшествіемъ, которое никто въ мірѣ не могъ предвидѣть. Конечно, все это можно было приписать собственной неосмотрительности Геммона въ ту минуту, когда онъ оставилъ дарственную запись -- вещь до такой степени важную -- на столѣ; хоть это и сдѣлано было на самое короткое время, потому-что онъ уходилъ не болѣе какъ на пять минутъ, но, возвратясь, онъ засталъ ужь у себя графа Дреддлинтона, изо всѣхъ людей въ мірѣ самаго послѣдняго, которому онъ бы желалъ, чтобъ существованіе этого документа было извѣстно. Кто могъ вообразить себѣ, кто могъ предвидѣть такой случай? Никогда еще, до-сихъ-поръ, не посѣщалъ его графъ на собственной квартирѣ Геммона; надо же было ему пріѣхать именно въ ту самую минуту.... А между-тѣмъ, подумалъ Геммонъ, едва не отскочивъ шага два назадъ: "если разсудить по правдѣ, что могло быть вѣроятнѣе того, что случилось, то-есть: увидавъ статью, напечатанную въ Утренней Газетѣ, графъ могъ сдѣлать именно то, что онъ сдѣлалъ, и отправиться къ нему за объясненіемъ?... Ба!" (подумалъ Геммонъ въ досадѣ и топнулъ ногою о плиты троттуара. Да, дьяволъ! предательскую штуку съигралъ ты съ своимъ любезнымъ пріятелемъ!)
   "Но дѣло сдѣлано и вопросъ состоитъ въ томъ: что мнѣ дѣлать теперь? Что я могу сдѣлать? Вопервыхъ, надо подумать о Титмаузѣ -- гдѣ этотъ маленькій нехристъ, теперь? Можетъ-быть онъ поѣхалъ за своею женой въ Гросвенор-Скверъ?... Что если графъ поправится прежде чѣмъ я увижусь съ Титмаузомъ, и будетъ въ -- состояніи припомнить все, что случилось?... Впустятъ ли они Титмауза къ нему въ спальную?... Что, если присутствіе Титмауза напомнитъ графу то, что онъ слышалъ сегодня?... А если графъ прійдетъ въ память, что тогда онъ предприметъ? Откроетъ ли онъ дочери, что она замужемъ за простымъ... о это будетъ ужасно! Они -- можетъ-быть, самые надменные люди въ мірѣ! Прогонятъ ли они его отъ себя съ ужасомъ и отвращеніемъ и потомъ обнаружатъ маленькаго обманщика передъ цѣлымъ свѣтомъ, и потомъ примутъ одному Богу извѣстно какія мѣры противъ меня, за мое участіе въ этомъ дѣлѣ... О, невозможно! несбыточно! Они никогда не рѣшатся выставить свое униженіе на-показъ... Или графъ Дреддлинтонъ будетъ имѣть довольно благоразумія и власти надъ собой, чтобъ замкнуть въ своей душѣ эту гибельную тайну?.. Удовольствуется ли онъ моимъ утвержденіемъ, или будетъ требовать убѣдительныхъ доказательствъ? Захочетъ ли онъ имѣть положительное объясненіе? Потребуетъ ли онъ документовъ?... А!..." тутъ онъ заскрежеталъ зубами, потому-что вспомнилъ штуку, которую Титмаузъ съигралъ съ нимъ, уничтоживъ тѣ драгоцѣнные два лоскутка, о которыхъ прежде было говорено. "Если это маленькое созданіе не услышитъ ни отъ кого другаго о томъ, что случилось, то слѣдуетъ ли мнѣ сказать ему, что я открылъ его секретъ графу Дреддлинтону?... Что если Титмаузъ и леди Сесилія встрѣтятся, узнавъ съ обѣихъ сторонъ все?... Или онъ встрѣтится съ графомъ?... Но положимъ, графъ умретъ, не открывъ этого секрета никому.... О, какая бы это была благодать! Тогда все пошло бы прямою дорогой къ развязкѣ... А какъ близко отъ этого было сегодня утромъ! Если бы я только позволилъ этимъ двумъ чудакамъ поспорить еще, пока не сдѣлалось поздно...." Лицо Геммона слегка покраснѣло при этой мысли. Онъ какъ-будто понялъ, что зашелъ ужь слишкомъ-далеко, питая всѣ такія желанія и сожалѣнія. Но все-таки онъ не могъ отдѣлаться отъ этой мысли; мало того, онъ думалъ: можетъ-быть, такой ужасный ударъ, въ преклонныя лѣта графа, не болѣе какъ предшественникъ втораго и гибельнаго припадка апоплексіи. "Докторъ Бейли изъявилъ маленькой страхъ на этотъ счетъ сегодня", припомнилъ Геммонъ.
   Если бы мистеръ Геммонъ видѣлъ зоркіе взгляды, устремленные на него въ эту минуту двумя людьми, которые подошли къ нему и прошли мимо, не бывъ замѣчены, и если бы онъ могъ вообразить, какое дѣло привело этихъ двухъ людей въ эту часть города, онъ, можетъ-быть, направилъ бы свой дѣятельный умъ на совершенно-новую стезю тревожныхъ догадокъ и опасеній. Но онъ былъ слишкомъ-сильно занятъ своимъ мыслями и не видѣлъ никого, проходя медленно по Хольборну. Минутъ черезъ пять послѣ того, подходя уже къ Сэффрон-Хилю, онъ былъ выведенъ изъ задумчивости голосомъ, называвшимъ его по имени. Онъ взглянулъ на середину улицы, откуда звукъ раздавался, и увидѣлъ мистера Титмауза, звавшаго Геммона и нетерпѣливо-манившаго его рукой изъ окна наемной кареты, которая медленно катилась но Хольборну и, но приказанію Титмауза, подъѣхала къ троттуару.
   -- Эй! послушайте, мистеръ Геммонъ! Вотъ-то дьявольская каша! Такая проклятая исторія! кричалъ Титмаузъ съ встревоженнымъ видомъ, изъ окошка кареты.
   -- Что такое, сэръ? спросилъ Геммонъ строго.
   -- Какъ же.... а? Развѣ вы не слыхали объ этомъ? Леди Сесилія...
   -- Да, я слышалъ объ этомъ, сэръ, отвѣчалъ Геммонъ, мрачно: -- но я долженъ, въ свою очередь, сэръ, сообщить вамъ кое-что гораздо-болѣе-важное для васъ. Велите кучеру повернуть назадъ и ѣхать ко мнѣ на квартиру, гдѣ вы меня увидите черезъ четверть часа.
   -- Ахъ, Боже мой! Да вы лучше садитесь со мной и разскажите теперь. Сдѣлайте милость, мистеръ Геммонъ...
   -- Нѣтъ, сэръ, отвѣчалъ Геммонъ, сурово и пошелъ прочь, оставивъ Титмауза въ сильномъ страхѣ.
   "Ну, какъ же теперь, сказать ему или нѣтъ? думалъ Геммонъ и, послѣ нѣсколькихъ минутъ тревожнаго размышленія, рѣшился это сдѣлать; но вмѣстѣ угрозить Титмаузу, что если онъ не перемѣнитъ своего поведенія въ томъ, что касается до мотовства, то онъ, Геммонъ, немедленно его уничтожитъ, выставивъ настоящее значеніе и его обстоятельства передъ цѣлымъ свѣтомъ. Какъ ни обширны были, и безъ того, настоящія затрудненія Титмауза, но Геммонъ не зналъ еще того факта, что кліента его въ эту пору забирали въ руки жадные ростовщики. Въ-отношеніи одежды и обращенія, Титмаузъ оставался тотъ же самый человѣкъ, какимъ былъ всегда, съ-тѣхъ-поръ, какъ богатство дало ему возможность одѣваться по своему вкусу и по модѣ; но всякій, взглянувъ на его лицо, могъ бы прочесть въ подернутыхъ кровью глазахъ, въ усталомъ взглядѣ и въ заплывшихъ чертахъ -- слѣды систематической невоздержности и разврата. Геммонъ встрѣтилъ его у себя на квартирѣ и разсказалъ ему все, случившееся въ этотъ день, причемъ тотъ обнаружилъ страхъ, который для всякаго зрителя, не такъ сильно-разстроеннаго, какъ Геммонъ, показался бы очень-забавенъ; но такъ-какъ цѣль Геммона состояла въ томъ, чтобъ напугать своего кліента и заставить его повиноваться безусловно своей волѣ, то Геммонъ отпустилъ его скоро на этотъ разъ, просто приказавъ держаться подалѣе отъ Гросвенор-Сквера и отъ Улицы Парка до завтрашняго утра. Къ этому времени происшествія, могущія случиться въ промежуткѣ, должны были опредѣлить: какой образъ дѣйствія слѣдуетъ предписать Титмаузу. Въ настоящую минуту онъ былъ сильно расположенъ отправить Титмауза на континентъ, хоть на короткое время, затѣмъ, чтобъ удалить его отъ бѣды; но вообще говоря, Геммонъ былъ въ ужасномъ затрудненіи насчетъ того, что ему слѣдуетъ дѣлать съ этимъ созданіемъ, на которое онъ смотрѣлъ съ чувствомъ, можетъ -- быть, отчасти похожимъ на чувство Франкенштейна, при видѣ чудовища {Авторъ намекаетъ на сказку M-rs Shelley.}.
  

ГЛАВА X.

   Но возвратимся къ графу Дреддлинтону. Медицинское пособіе, употребленное такъ скоро послѣ припадка, значительно остановило дѣйствіе страшнаго удара, имъ перенесеннаго, который, въ противномъ случаѣ, могъ бы имѣть самыя-гибельныя послѣдствія. Скоро по пріѣздѣ графа домой, онъ погрузился въ спокойный и безопасный сонъ, длившійся съ небольшими промежутками нѣсколько часовъ, и впродолженіе этого времени мозгъ графа оправился значительно отъ лежавшаго на немъ гнёта. Около семи часовъ вечера, возлѣ графа сидѣли, по одной сторонѣ кровати, миссъ Максплейханъ, а по другой, леди Сесилія, которая тоже оправилась отъ своего разстройства и въ эту минуту, порой, роняя слезы, сидѣла грустно и безмолвно, устремивъ взоръ на лицо отца. Она была, безъ-сомнѣнія, несчастная молодая женщина, несмотря на то, что не знала и пятой доли всѣхъ бѣдствій, проистекавшихъ изъ ея союза съ Титмаузомъ, котораго она долго ненавидѣла и презирала, постоянно избѣгая случаевъ находиться съ нимъ вмѣстѣ до-того, что ихъ почти совершенное удаленіе другъ отъ друга извѣстно было вездѣ. Докторъ графа вышелъ изъ его комнаты минутъ на пять, чтобъ распорядиться насчетъ разныхъ предметовъ, необходимыхъ для проведенія ночи возлѣ больнаго. Ни миссъ Максплейханъ, ни леди Сесилія давно ужь не говорили ни слова. Наконецъ графъ, сонъ котораго началъ становиться безпокойнѣе, слабымъ голосомъ прошепталъ, съ разстановкою: -- "Бёлль... бездѣльникъ!.... въ Блякволѣ..."
   -- Видите ли, шептала миссъ Максплейханъ: -- о чемъ онъ думаетъ. Вы знаете, онъ обѣдалъ съ этими людьми. Леди Сесилія молча кивнула головой. Скоро послѣ того графъ продолжалъ:
   "Счетъ закрытъ!... Поѣзжайте къ мистеру Геммону.... Что, мистеръ Геммонъ дома?.." Ходъ его воспоминаній привелъ его теперь къ пункту опасности. Онъ остановился на минуту; потомъ, тревожное выраженіе снова появилось на лицѣ его. Воображеніе очевидно воспроизводило ему начало ужасной сцены въ комнатѣ мистера Геммона. Послѣ того онъ, казалось, потерялъ нить своихъ мыслей на-время и черты его стали понемногу приходить въ прежнее спокойное состояніе. Но тревожное выраженіе скоро вернулось. Онъ вдругъ стиснулъ губы и нахмурилъ лобъ, какъ-будто въ гнѣвѣ или негодованіи. "Двѣ тысячи фунтовъ!... Это ужасно! невѣроятно!" Онъ произнесъ эти слова гораздо-сильнѣе и громче прежняго.
   -- О, я думала, что графъ потерялъ гораздо-болѣе этого, прошептала миссъ Максплейханъ.
   "Я настаиваю... Титмаузъ... Титмаузъ..." губы его задрожали и онъ остановился на минуту. "Ужасно!... Что станется съ нею..." На лицѣ его изображалось мученіе.
   -- Бѣдный папа! онъ, безъ-сомнѣнія, слышалъ обо всемъ! прошептала леди Сесилія едва-внятно.
   -- Тссъ! воскликнула миссъ Максплейханъ, приложивъ палецъ къ губамъ.-- Если онъ будетъ продолжать такимъ образомъ, я пойду позову доктора Виттинтона.
   "Сесилія, Сесилія!" продолжалъ графъ, и вдругъ, открывъ глаза, посмотрѣлъ прямо, потомъ оглянулся по сторонамъ тусклымъ и смутнымъ взоромъ; потомъ онъ опять закрылъ глаза, прошептавъ: "Я право думалъ, что мистеръ Геммонъ былъ здѣсь". Скоро послѣ того, онъ опять открылъ глаза и увидѣлъ леди Сесилію, которая сидѣла съ той стороны, куда обращено было лицо его: онъ остановилъ на ней взоръ свой. Посмотрѣвъ на нее нѣсколько минутъ съ очень, очень-печальнымъ выраженіемъ, онъ снова закрылъ глаза, прошептавъ: "бѣдная Сесилія!"
   -- Мнѣ право кажется, мой другъ, вы бы лучше ушли отсюда, прошептала миссъ Максплейханъ, заключая, по силѣ собственныхъ чувствъ, что леди Сесилія не вынесетъ этой сцены. И дѣйствительно ничто не могло быть трогательнѣе того тона, которымъ графъ произнесъ эти послѣднія слова.
   -- Нѣтъ, онъ опять уснулъ, отвѣчала леди Сесилія спокойно, и еще какую-нибудь четверть часа продолжалось молчаніе. Потомъ графъ вздохнулъ и, открывъ глаза, посмотрѣлъ прямо на леди Сесилію съ выраженіемъ, уже гораздо-болѣе-естественнымъ.
   -- Поцалуйте меня, Сесилія, сказалъ онъ ей тихо и приподнялъ руки свои, пока она нагнулась къ нему и поцаловала его въ лобъ; онъ очень-слабо обнялъ дочь свою; но эти руки, почти въ ту же минуту, опустились снова на постель, какъ-будто онъ не имѣлъ силы держать ихъ въ такомъ положеніи.
   -- Мы будемъ жить вмѣстѣ опять, Сесилія, пробормоталъ графъ.
   -- Милый папа! не огорчайтесь такъ, иначе, я право должна буду уйдти отъ васъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, вы не должны этого дѣлать, Сесилія, произнесъ графъ печально и слабо, и онъ покачалъ головой.
   -- Видѣли вы его сегодня? спросилъ онъ послѣ того немножко-громче, какъ-будто бы все болѣе и болѣе пробуждаясь и приходя въ память. Замѣтная перемѣна явилась во взорѣ его: въ немъ написано было затрудненіе, смѣшанное съ безпокойствомъ.
   -- Нѣтъ, папа, я уѣхала тотчасъ послѣ того, какъ это случилось, прямо сюда, и все время съ-тѣхъ-поръ была здѣсь. Успокойтесь, милый папа, прибавила леди Сесилія совершенно-спокойно.
   -- Вотъ, я опять ослѣпъ, вдругъ сказалъ графъ и поднялъ свои дрожащія руки къ глазамъ.-- Такъ вы знали все это, произнесъ онъ потомъ, опуская свои руки и смотря на нее такъ, какъ-будто бы минутное затмѣніе взора прошло.
   -- О, да, папа, знала конечно. Но что же мнѣ было дѣлать? Постарайтесь уснуть опять, милый папа. Маленькій оттѣнокъ нетерпѣнія выразился въ ея голосѣ.
   Они страшно расходились въ мысляхъ. Взоръ его оставался пристально-устремленъ на лицо дочери.
   -- Не жестоко ли это, Сесилія? не ужасно ли это? спросилъ онъ, содрогаясь.
   -- Милый папа! я не знаю, что вы хотите сказать, отвѣчала Сесилія, испуганная тономъ его голоса и выраженіемъ взора. Взоръ этотъ не имѣлъ въ себѣ ничего дикаго или неестественнаго; то былъ взоръ человѣка въ полной памяти, но пораженнаго какимъ-то ужаснымъ воспоминаніемъ.
   "Я думалъ, что это убьетъ ее", пробормоталъ онъ, закрывая глаза, и легкая краска мелькнула у него на щекахъ; но лицо леди Сесиліи поблѣднѣло какъ смерть.
   -- Не говорите съ нимъ болѣе мой другъ, прошептала миссъ Максплейханъ, сама немного-встревоженная словами графа.-- Онъ бредитъ немного; онъ сейчасъ уснетъ.
   -- Да, въ моей могилѣ, сударыня, отвѣчалъ графъ, гораздо-значительнѣе и громче прежняго, и при этомъ онъ устремилъ на миссъ Максплейханъ такой взоръ, отъ котораго та вдругъ поблѣднѣла. Она смотрѣла на него безмолвно и робко.
   Опять минуты двѣ длилось молчаніе.
   -- Ахъ, Сесилія! сказалъ графъ, качая головой и смотря на нее съ тѣмъ же самымъ страннымъ выраженіемъ, которое такъ встревожило ее, за минуту передъ тѣмъ. Лучше бы я прежде похоронилъ васъ.
   -- Мой милый папа! вѣдь это вы такъ только бредите.
   -- Нѣтъ, не брежу. Ахъ, Сесилія! какъ можете вы быть такъ спокойны, зная, что вы вышли замужъ за...
   Леди Сесилія взглянула торопливо на миссъ Максплейханъ, которая приподнялась со стула и наклонилась впередъ съ жестоко-встревоженнымъ видомъ, напрягая слухъ, чтобъ разобрать каждое слово.
   -- О чемъ вы это говорите, папа?-- прошептала леди Сесилія, едва переводя духъ, съ лицомъ блѣднымъ, какъ смерть.
   -- Какъ о чемъ? Я думалъ, что вы все это знаете, сказалъ графъ, подстрекаемый силою своихъ чувствъ -- знаете, что этотъ Титмаузъ... позорный... Мистеръ Геммонъ разсказалъ все: позорный обманщикъ... незаконнорожденный!...
   Миссъ Максплейханъ, слабо вскрикнувъ:, дернула за ручку звонка, висѣвшую надъ кроватью, изо всей мочи; но прежде-чѣмъ она или кто-нибудь другой, успѣли прибѣжать на помощь, леди Сесилія, безъ чувствъ, тяжело грянулась на полъ. Почти въ ту же минуту служанка ея вбѣжала въ комнату со всѣхъ ногъ, перепуганная сильнымъ и неожиданнымъ звономъ, споткнулась за леди Сесилію и упала прямо черезъ нее. Все пришло въ смятеніе и ужасъ. Леди Сесилію тотчасъ вынесли въ обморокѣ; съ графомъ сдѣлался второй апоплексическій ударъ. Докторъ Бейли скоро былъ призванъ на помощь и вслѣдъ за нимъ пріѣхалъ извѣстный акушеръ, за которымъ необходимо было послать, потому-что болѣзнь леди Сесиліи приняла самое опасное направленіе. Миссъ Максплейханъ, какъ только успѣла немного опомниться, тотчасъ отправила лакея, просить герцога и герцогиню Танталлянъ пріѣхать немедленно къ нимъ, потому-что она не чувствовала въ себѣ довольно силы переносить ужасъ, причиненный неожиданнымъ признаніемъ графа Дреддлинтона, ужаснымъ, изумительнымъ признаніемъ, которое -- было ли оно основано на истинѣ, или только на грезахъ больнаго старика, во всякомъ случаѣ -- грозило быть смертельнымъ ударомъ для бѣдной леди Сесиліи.
   Оба, и герцогъ и герцогиня, ближайшіе изъ родственниковъ графа, въ ту пору находившихся въ Лондонѣ (герцогъ былъ братъ покойной графини), прибыли въ домъ, черезъ полчаса и были извѣщены объ ужасной причинѣ того, что случилось. И герцогъ и герцогиня были такіе же гордые и надменные люди, какъ графъ Дреддлинтонъ; но герцогъ стоялъ немного-повыше умомъ.
   Открытіе графа представлено было герцогу сначала какъ дознанный фактъ -- и ужасъ его не зналъ предѣловъ. Но когда онъ сталъ разспрашивать подробнѣе и нашелъ, что все это основано было не болѣе, какъ на безсвязныхъ словахъ человѣка, мозгъ котораго находился подъ вліяніемъ апоплексическаго удара, герцогъ началъ сильно успокаиваться, тѣмъ болѣе, что миссъ Максплейханъ не могла припомнить ни одного обстоятельства, въ подтвержденіе такого страннаго и ужаснаго извѣстія. По ея совѣту, герцогъ, который не могъ подать никакой помощи графу, уже бывшему на рукахъ докторовъ, уѣхалъ тотчасъ домой и послалъ нарочнаго къ мистеру Геммону, адресъ котораго онъ узналъ отъ миссъ Максплейханъ, съ запискою слѣдующаго содержанія;
   "Герцогъ Танталлянъ свидѣтельствуетъ свое почтеніе мистеру Геммону и убѣдительно проситъ, не откладывая ни минуты, "удостоить его своимъ посѣщеніемъ въ Нортмен-Скверѣ, по дѣлу въ высшей степени важному."
   Высокій лакей герцога, съ напудренной прической, произвелъ довольно сильное ощущеніе въ окрестностяхъ Тевейскаго Подворья, отъискивая очень-торопливо и въ сильномъ нетерпѣніи это мѣсто и джентльмена по имени -- Геммона. Самъ Геммонъ, въ эту минуту отворившій дверь, съ намѣреніемъ идти, по обѣщанію, въ Гросвенор-Скверъ, былъ немного сконфуженъ, вдругъ очутясь почти въ объятіяхъ напудреннаго лакея.
   -- Отъ герцога Танталляна, сэръ, сказалъ лакей, узнавъ, что это былъ мистеръ Геммонъ, и подавая ему записку.-- Его свѣтлость, если я не ошибаюсь, ожидаетъ васъ къ себѣ немедленно, сэръ.
   Мистеръ Геммонъ торопливо распечаталъ письмо и, пробѣжавъ его содержаніе, отвѣчалъ: -- Засвидѣтельствуйте мое почтеніе его свѣтлости и скажите, что я буду немедленно.
   Лакей ушелъ, а Геммонъ вернулся къ себѣ на квартиру и нѣсколько секундъ сидѣлъ въ потемкахъ, только-что передъ тѣмъ затушивъ свою лампу. Его бросило въ холодный потъ. "Что такое затѣвается?" сказалъ онъ, самъ про-себя. "Эхъ! зачѣмъ я не разспросилъ этого человѣка?" Онъ тотчасъ вскочилъ со стула, бросился со всѣхъ ногъ внизъ по лѣстницѣ и успѣлъ вернуть слугу герцога въ ту самую минуту, когда тотъ выходилъ изъ воротъ.
   -- Не были ли вы сегодня въ Гросвенор-Скверѣ и не знаете ли, каково здоровье графа Дреддлинтона? спросилъ Геммонъ съ безпокойствомъ.
   -- Былъ, сэръ. Его милость и леди Сесилія Титмаузъ -- оба опасно-больны. Какъ кажется, съ его милостью случился ударъ. Говорятъ, что это уже второй сегодня; а ея милость страдаетъ въ родахъ и очень, очень-плохо. Всего какой-нибудь часъ тому назадъ, къ герцогу и къ герцогинѣ присылали просить ихъ пріѣхать какъ можно скорѣе.
   -- Скажите какая жалость! Покорно васъ благодарю, отвѣчалъ Геммонъ, проворно отворачивая лицо, которое, онъ чувствовалъ, должно было быть страшно-блѣдно.
   "Это, можетъ-статься, только затѣмъ, чтобъ разспросить о "Компаніи Искусственнаго Дождя", говорилъ Геммонъ, самъ про-себя. Засвѣтивъ свѣчу, онъ налилъ себѣ рюмку водки и выпилъ ее, чтобъ преодолѣть ощущеніе какой-то слабости, быстро-распространявшееся у него по тѣлу. "Герцогъ, я думаю, акціонеръ -- очень можетъ-быть! А что касается до болѣзни леди Сесиліи, то тутъ нѣтъ ничего удивительнаго, если сообразить ея положеніе и ударъ, нанесенный ей опасною и непредвидѣнною болѣзнью графа. Но, такъ или иначе, а я долженъ принять рѣшительныя мѣры съ герцогомъ. Что, если графъ открылъ все леди Сесиліи, и это дошло до ушей герцога? Боже милостивый! Что тогда дѣлать? Что если я покажу видъ, будто не знаю рѣшительно ничего, и буду клясться, что это простой обманъ чувствъ со стороны графа?-- Гмъ! это была бы очень-дерзкая штука. Положимъ, что графъ умретъ отъ этого удара... о! тогда конецъ этому дѣлу -- и все хорошо, лишь бы только мнѣ справиться съ Титмаузомъ! Второй апоплексическій ударъ впродолженіе 12 часовъ!... Гмъ! Если графъ упомянулъ объ этомъ дѣлѣ, упомянулъ отчетливо и ясно, то все-таки остается еще знать, какъ далеко онъ зашелъ? Сказалъ ли онъ что-нибудь о дарственной записи... А?-- Ну что жь если и сказалъ? Что можетъ быть легче, какъ отречься отъ этого совершенно? Но что, если Титмауза начнутъ подбивать и уговаривать насчетъ этого дѣла? Тогда все потеряно! Однако, они на-врядъ ли захотятъ вызывать меня на вражду и трубить объ этомъ дѣлѣ по свѣту. Затѣмъ остается еще другой образъ дѣйствія, и признаться, что я обладаю роковой тайной, что я узналъ ее недавно и объяснить причину полученія дарственной записи и настаивать на сохраненіи этой записи, какъ на условіи моего молчанія. Это тоже дерзкій шагъ. Оба они дерзки, а между тѣмъ, одинъ изъ нихъ я долженъ выбрать. Затѣмъ, положимъ, что графъ выздоровѣетъ: все ужь онъ не будетъ тѣмъ человѣкомъ, что прежде: я знаю, это бываетъ всегда въ такихъ случаяхъ; его разсудокъ, каковъ бы онъ ни былъ, исчезнетъ почти-совершенно. Но если онъ сохранитъ маленькій проблескъ смысла и памяти?... Боже! понадобится большое присутствіе духа, чтобъ отречься ему въ глаза отъ всего, что было сказано, и клясться, что все это бредъ мозга, разстроеннаго предшествующимъ испугомъ. Но положимъ, что леди Сесилія умретъ и не оставитъ потомства, и графъ отправится вслѣдъ за ней -- клянусь Богомъ, тогда этотъ маленькій бѣсенокъ сдѣлается разомъ лордъ Дредлникуртъ! "
   Такимъ-то образомъ мистеръ Геммонъ раздумывалъ объ этомъ предметѣ, идя быстрымъ шагомъ въ Нортмен-Скверъ. Къ тому времени, когда онъ пришелъ къ дому герцога, онъ окончательно рѣшилъ, что ему слѣдуетъ дѣлать и, несмотря на сильную блѣдность, сохранилъ всю свою твердость и полную власть надъ собой въ ту минуту, когда его ввели въ библіотеку, гдѣ герцогъ прохаживался, съ нетерпѣніемъ дожидаясь его прихода.
   -- Боже мой! сэръ, началъ герцогъ, вполголоса, съ очень-встревоженнымъ видомъ, какъ-только слуга затворилъ за нимъ дверь.-- Что это за ужасныя новости дошли до насъ о мистерѣ Титмаузѣ?
   -- Ужасныя новости! О мистерѣ Титмаузѣ? повторилъ Геммонъ въ изумленіи.-- Извините меня, ваша свѣтлость, я несовсѣмъ понимаю. Если вы изволите говорить о двухъ описяхъ, которыя я, къ-сожалѣнію, слышалъ...
   -- Ба! сэръ, вы шутите? Повѣрьте мнѣ, это страшная минута для всѣхъ, замѣшанныхъ въ томъ, что случилось, перебилъ герцогъ голосомъ, дрожащимъ отъ внутренняго волненія.
   -- Извините меня, ваша свѣтлость; но я право не могу васъ понять...
   -- Вы скоро поймете, сэръ: я говорю вамъ, изъ этого могутъ выйдти очень-важныя послѣдствія для васъ лично, мистеръ Геммонъ.
   -- Что вы хотите сказать, милордъ? спросилъ Геммонъ почтительно, но твердо, стараясь принять еще болѣе-изумленный видъ.
   -- Что я хочу сказать, сэръ? Чортъ возьми! то, что вы убили графа Дреддлинтона и леди Сесилію, закричалъ герцогъ въ бѣшенствѣ.
   -- Я надѣюсь, что ваша свѣтлость наконецъ удостоите объяснить, отвѣчалъ Геммонъ спокойно.
   -- Объяснить, сэръ? Какъ! да вѣдь я вамъ сказалъ и объяснилъ ужъ все, отвѣчалъ пылкій герцогъ, вообразивъ, что онъ дѣйствительно это сдѣлалъ.
   -- Ваша свѣтлость не сказали и не объяснили мнѣ ровно ничего, произнесъ Геммонъ.
   -- Какъ, сэръ? Я разумѣю объ этой ужасной исторіи, которую вы разсказали графу Дреддлинтому на-счетъ того, будто мистеръ Титмаузъ, говоря попросту, незаконнорожденный.
   Еслибы герцогъ замахнулся, чтобъ ударить Геммона, то этотъ джентльменъ не отскочилъ бы назадъ внезапнѣе и быстрѣе, какъ услыхавъ послѣднее слово. И онъ остановился, смотря на герцога въ неописанномъ ужасѣ и смятеніи. Видъ его въ эту минуту остановилъ возраставшее раздраженіе герцога. Герцогъ смотрѣлъ на Геммона въ изумленіи.
   -- Какъ, сэръ? Да что мы оба -- всѣ мы -- съ ума сошли? или грезимъ? или что такое съ нами сдѣлалось?...
   -- Мнѣ кажется, возразилъ Геммонъ, понемногу оправляясь отъ оцѣпенѣнія, въ которое, очевидно, повергли его слова герцога: -- мнѣ кажется, я скорѣе, чѣмъ ваша свѣтлость имѣю право сдѣлать такой вопросъ. Я... я, говорилъ графу Дреддлинтону, что мистеръ Титмаузъ незаконнорожденный? Какъ! Да я едва вѣрю своимъ ушамъ! Не-уже-ли графъ Дреддлинтонъ говоритъ, что я ему это сказалъ?
   -- Да говоритъ, сэръ? отвѣчалъ герцогъ гнѣвно.
   -- Что же еще сказалъ его милость насчетъ меня? спросилъ Геммонъ съ какой-то безнадежной улыбкой.
   -- Клянусь Богомъ, сэръ, вы не должны смотрѣть на это дѣло шутя, возразилъ герцогъ бѣшено.
   -- Позвольте мнѣ спросить вашу свѣтлость: не это ли дѣло названо въ вашей запискѣ весьма-важнымъ? ..
   -- Да, сэръ, да, это самое. Оно убило милорда Дреддлинтона и леди Сесилію.
   -- Какъ? закричалъ Геммонъ съ видомъ новаго и гораздо-сильнѣйшаго удивленія: -- и миледи то же говоритъ, что я ей сказалъ такую вещь?
   -- Да сэръ, она говоритъ.
   -- Какъ, леди Сесилія? повторилъ Геммонъ, дѣйствительно-изумленный.
   -- Да, сэръ, то-есть я думаю, что она говорила?
   -- Думаете, ваша свѣтлость! перебилъ Геммонъ съ горькимъ упрекомъ.
   -- Ну, сэръ, конечно, я не говорю, я можетъ-быть ошибаюсь на-счетъ этого. Я не былъ при этомъ. Но по-крайней-мѣрѣ графъ Дреддлинтонъ конечно говоритъ, что вы сказали ему, а онъ сказалъ леди Сесиліи -- и это убиваетъ ее, да убиваетъ, сэръ. Клянусь Богомъ, сэръ, я каждый часъ ожидаю извѣстія о смерти обоихъ! И я прошу васъ еще разъ отвѣчать мнѣ положительно: говорили ли вы когда-нибудь, что-нибудь подобное графу Дреддлинтону?
   -- Ни одного слова, во всю мою жизнь, отвѣчалъ Геммонъ смѣло и довольно-рѣзко, какъ-будто негодуя на то, что ему надоѣдаютъ съ такой безсмыслицей.
   -- Какъ, ничего такого, ничего подобнаго? воскликнулъ герцогъ съ удивленіемъ и вмѣстѣ довольно-недовѣрчиво.
   -- Конечно, конечно нѣтъ! Но позвольте мнѣ спросить васъ, въ свою очередь: не-уже-ли это фактъ? Не-уже-ли ваша свѣтлость хотите сказать, что....
   -- Нѣтъ сэръ, перебилъ герцогъ ужь не прежнимъ увѣреннымъ тономъ: -- но графъ Дреддлинтонъ говоритъ.....
   -- О невозможно! невозможно! воскликнулъ Геммонъ, съ невѣрующимъ видомъ.-- Представьте себѣ хоть немножко: еслибъ это было дѣйствительно, то какимъ образомъ могло бы это укрыться отъ меня? Помилуйте, да мнѣ извѣстна каждая ступень его родословной. Герцогъ барабанилъ пальцомъ по столу и смотрѣлъ на Геммона съ видомъ человѣка, вдругъ и совершенно-сбитаго съ толку.
   -- Ну, мистеръ Геммонъ, въ такомъ случаѣ, графъ Дреддлинтонъ, должно-быть, совершенно потерялъ разсудокъ. Онъ говоритъ, что вы сказали ему такую вещь. Гдѣ и когда, позвольте мнѣ спросить, видѣли вы графа сегодня въ первый разъ.
   -- Въ одиннадцатомъ или двѣнадцатомъ часу, когда онъ пріѣхалъ ко мнѣ на квартиру, пріѣхалъ въ сильнѣйшемъ волненіи и тревогѣ, по случаю объявленія, которое онъ прочелъ въ одной утренней газетѣ о неожиданномъ паденіи извѣстной компаніи "Искусственнаго...
   -- Боже милостивый! Какъ! Развѣ она лопнула? перебилъ герцогъ въ испугѣ. Какъ? Отчего? Какимъ образомъ? Клянусь этого довольно, чтобъ свести человѣка съ ума!
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ, этого довольно, ваша свѣтлость. Милордъ Дреддлинтонъ былъ первый, отъ котораго я объ этомъ узналъ.
   -- Странно, что я не видалъ этой статьи. Гдѣ это было напечатано? въ Утреннемъ Лае?
   -- Да, ваша свѣтлость. Въ газетѣ сказано, что сэръ Шарперъ Бёбль вдругъ бѣжалъ со всѣмъ капиталомъ.
   -- О, негодяй! Зачѣмъ вы дѣлаете такихъ людей предсѣдателями и казначеями? Какъ теперь исправить потерю? Вы, право, мало присматриваете за людьми, которыхъ вы садите на такія мѣста. Кто такой былъ этотъ человѣкъ -- этотъ сэръ Бёбль Шарперъ, или сэръ Шарперъ Бебль?
   -- Онъ пользовался большимъ уваженіемъ въ Сити, иначе онъ не былъ бы никогда на томъ мѣстѣ, которое занималъ. Кто могъ это предполагать?
   -- И что же? дѣло это совершенно лопнуло, все кончено?
   -- Да, я боюсь, что такъ, отвѣчалъ Геммонъ, вздыхая печально и пожимая плечами.
   -- Но, разумѣется, никто не можетъ попасть въ отвѣтственность, ни подъ какимъ видомъ, спросилъ герцогъ съ большимъ безпокойствомъ: -- болѣе, какъ на сумму своихъ акцій? Какъ вы полагаете, мистеръ Геммонъ?
   -- Надѣюсь, что нѣтъ. Вотъ видите ли, ваша свѣтлость, это зависитъ въ значительной мѣрѣ отъ того, какую роль кто игралъ и какое участіе принималъ въ дѣлѣ.
   -- А! вотъ какое правило! Я увѣряю васъ, мистеръ Геммонъ, что я, съ своей стороны, не принималъ никакого публичнаго участія въ продѣлкахъ...
   -- Мнѣ очень-пріятно это слышать, ваша свѣтлость. Я тоже не принималъ; но я очень боюсь, не зашелъ ли графъ Дреддлинтонъ слишкомъ-далеко.
   -- Я нѣсколько разъ предостерегалъ его отъ этого -- могу васъ увѣрить; но, между-прочимъ, я желалъ бы знать, мистеръ Геммонъ, я надѣюсь, что компанія "Пороха и Прѣсной Воды"...
   -- Боже мой! я надѣюсь, что тамъ по-крайнѣй-мѣрѣ все идетъ благополучно, иначе я совсѣмъ пропалъ, перебилъ Геммонъ, проворно.
   -- Я... я тоже надѣюсь, сэръ. Итакъ лордъ Дреддлинтонъ былъ сильно встревоженъ сегодня поутру?
   -- Да, милордъ, пораженъ, взволнованъ самымъ ужаснымъ образомъ. Я былъ въ большомъ страхѣ за него съ той самой минуты, какъ я его увидалъ.
   -- А этотъ мистеръ Титмаузъ запутанъ тоже въ это дѣло?
   -- Я право не могу сказать навѣрно, ваша свѣтлость. Онъ ведетъ себя немного-эксцентрическимъ образомъ, такъ-что очень-трудно узнать, что онъ дѣлаетъ, или дать въ томъ отчетъ. Между-прочимъ, я вспомнилъ теперь, что я дѣйствительно упоминалъ о немъ графу.
   -- А, въ самомъ-дѣлѣ? Насчетъ чего же это? перебилъ герцогъ живо.
   -- Я слышалъ, что сегодня утромъ въ его домѣ назначены двѣ или три описи, Онъ въ послѣднее время кутилъ очень-шибко.
   -- О! я знаю. Онъ отвратительное созданіе! Но что, вы съ графомъ, ничего болѣе о немъ не говорили?
   -- Я могу утвердительно сказать, отвѣчалъ Геммонъ, останавливаясь, приложивъ палецъ къ губамъ и стараясь припомнить: -- что только по этому одному случаю его имя и было упомянуто въ разговорѣ; потому-что, скоро послѣ того, съ графомъ сдѣлался ударъ, и мистеръ Геммонъ живыми красками и съ чувствомъ началъ описывать графу это происшествіе.
   -- Въ какомъ странномъ обманѣ воображенія долженъ былъ находиться графъ, чтобъ приписать мнѣ такую вещь! замѣтилъ скоро послѣ того Геммонъ.
   -- Да... отвѣчалъ герцогъ серьёзно, все еще чувствуя сильныя сомнѣнія на этотъ счетъ. Но что могъ онъ сказать, или сдѣлать болѣе, послѣ торжественныхъ, ясныхъ, нѣсколько разъ повторенныхъ отрицаній мистера Геммона? Его свѣтлость затѣмъ сообщилъ Геммону то, что онъ слышалъ о второмъ ударѣ графа и о припадкѣ леди Сесиліи, и покуда онъ говорилъ, Геммонъ дрожалъ съ головы до ногъ, такъ-что нужно было все его могущество воли, вся необыкновенная власть надъ самимъ собой, чтобъ скрыть это волненіе отъ герцога.
   -- Между-прочимъ, гдѣ теперь этотъ мистеръ Титмаузъ? спросилъ герцогъ, вставая и объявивъ, что онъ отправляется тотчасъ въ Гросвенор-Скверъ.-- Я посылалъ къ нему на домъ, но тамъ отвѣчали, что его не было съ самаго утра.
   -- Я право не могу вамъ сказать; я не видалъ его ужъ нѣсколько дней. Но если дѣла его дѣйствительно такъ сильно запутаны, какъ ваша свѣтлость изволите говорить, то онъ, можетъ-быть, держитъ себя нарочно-подальше.
   -- Позвольте мнѣ васъ попросить взять на себя трудъ справиться о немъ завтра поутру, мистеръ Геммонъ. Его вѣроятно очень поразитъ извѣстіе о печальномъ положеніи леди Сесиліи.
   -- Я непремѣнно это сдѣлаю. Я боюсь только, не уѣхалъ ли онъ въ чужіе края...
   -- Боже мой! я надѣюсь, что нѣтъ! воскликнулъ герцогъ серьёзно, и сдѣлавъ еще два или три замѣчанія, онъ прибавилъ: -- итакъ, вы утверждаете, мистеръ Геммонъ, что на дѣлѣ не существуетъ ни малѣйшаго повода, ни основанія къ тому, что милордъ Дреддлинтонъ говорилъ о васъ въ-отношеніи къ мистеру Титмаузу? Извините, если я у васъ попрошу дать мнѣ честное слово.
   -- Честное и благородное слово! отвѣчалъ Геммонъ твердо. Онъ поклонился герцогу и вышелъ, обѣщавъ посѣтить его свѣтлость на другой день поутру, а между-тѣмъ, сдѣлать все возможное, чтобъ увидѣть мистера Титмауза, котораго онъ теперь въ самомъ-дѣлѣ горѣлъ нетерпѣніемъ увидѣть, какъ можно скорѣе, и отдалъ бы Богъ знаетъ что, лишь бы встрѣтиться съ нимъ въ этотъ же вечеръ. Боже милостивый! какъ много зависѣло теперь отъ Титмауза! отъ того, какимъ образомъ онъ будетъ отвѣчать на вопросы, которые непремѣнно будутъ сдѣланы ему герцогомъ и всякимъ другимъ, до кого могли дойдти слухи! Короче сказать, страхъ и сомнѣніе выводили Геммона изъ себя на обратномъ пути домой, куда онъ отправился прямо, не рѣшаясь, послѣ-того, что онъ слышалъ, заходить въ этотъ день вечеромъ въ Гросвенор-Скверъ, гдѣ могъ услыхать роковыя новости о графѣ или о леди Сесиліи, то-есть, объ одной, или объ обѣихъ своихъ жертвахъ. На другой день, поутру, слѣдующее объявленіе о болѣзни графа появилось почти во всѣхъ утреннихъ газетахъ и произвело сильное ощущеніе въ свѣтѣ:
   "Внезапная и опасная болѣзнь графа Дреддлинтона и леди Сесиліи Титмаузъ. Вчера, поутру, съ графомъ Дреддлинтономъ, находившихся въ конторѣ своего стряпчаго, сдѣлался апоплексическій ударъ самаго серьёзнаго свойства, который, еслибы не была подана скорая и рѣшительная медицинская помощь, долженъ былъ бы причинить немедленную смерть. Его сіятельство оправился достаточно впродолженіе дня, и это облегченіе дало возможность перевезти его къ себѣ на-домъ, въ Гросвенор-Скверъ; но къ вечеру съ нимъ сдѣлался второй, и еще болѣе-опасный ударъ, и онъ находится съ тѣхъ-поръ въ самомъ критическомъ положеніи. Мы, къ-сожалѣнію, должны прибавить, что леди Сесилія Титмаузъ, единственная дочь его милости, находясь при отцѣ, въ минуту втораго, неожиданнаго припадка, тутъ же захворала, что, при нѣжномъ состояніи ея здоровья, можетъ имѣть самыя серьёзныя послѣдствія".
   Въ вечернихъ газетахъ сказано было, что графъ Дреддлинтонъ все еще находится въ опасномъ положеніи; а о леди Сесиліи, что за нея боятся, переживетъ ли она ночь. На другой день, рано, взявъ въ руки первую утреннюю газету, Геммонъ съ трепетомъ и нетерпѣніемъ обратилъ глаза на одинъ, особенно-мрачный уголокъ ея. Минутный туманъ покрылъ глаза его, когда онъ прочелъ слѣдующее:
   "Вчера скончалась въ Гросвенор-Скверѣ, на двадцать-девятомъ году жизни, по преждевременномъ разрѣшеніи отъ бремени мертвымъ младенцомъ, леди Сесилія Титмаузъ, супруга Титльбета Титмауза, эсквейра, Ч. П. единственная дочь и наслѣдница высокопочтеннаго графа Дреддлинтона".
   Мистеръ Геммонъ положилъ газету на столъ и нѣсколько времени чувствовалъ въ груди убійственную слабость. Оправясь немного, онъ бросилъ опять торопливый и робкій взоръ на газету, ища извѣстія о графѣ, и прочелъ слѣдующее:
   "Графъ Дреддлинтонъ, къ-сожалѣнію, все еще опасно боленъ. Доктора Бейли и Виттинтонъ присутствуютъ постоянно при его милости. Читатели наши найдутъ въ другомъ мѣстѣ этой газеты печальное извѣстіе о смерти дочери графа, леди Сесиліи Титмаузъ, по преждевременномъ разрѣшеніи отъ бремени мертвымъ младенцемъ. Мы, къ-сожалѣнію, должны сказать, что ходятъ слухи, будто-бы болѣзнь его милости произошла отъ душевнаго потрясенія, причиненнаго обстоятельствами очень-непріятнаго рода; но эти слухи -- мы надѣемся -- окажутся неосновательными. Въ случаѣ кончины его милости, титулъ и владѣнія переходятъ къ зятю и наслѣднику, по смерти леди Сесиліи, мистеру Титмаузу, Ч. П."
   Но мы перейдемъ на-время отъ этихъ происшествій, грозящихъ бѣдственной развязкой, къ лицамъ и обстоятельствамъ другаго рода. Обри началъ прилежно посѣщать контору мистера Менсфильда, нѣсколько дней спустя послѣ того, какъ деликатное великодушіе мистера Роннинтона дало ему средства выполнить свои планы. Онъ успѣлъ ужь пріобрѣсть достаточныя познанія по своей части, чтобъ находить удовольствіе, даже наслажденіе, когда вникаешь въ запутанную, но превосходную систему права недвижимой собственности; а практическое, непосредственное примѣненіе началъ этого права, происходившее у него на глазахъ, въ конторѣ мистера Менсфильда, еще болѣе возвысило его мнѣніе о важности и достоинствѣ этой системы. Мистеръ Менсфильдъ совѣтовалъ ему обратить заблаговременно вниманіе на несравненный Опытъ мистера Ферна: о наслѣдствахъ, возможныхъ или сомнительныхъ. Онъ исполнилъ этотъ совѣтъ и скоро былъ восхищенъ простотою, тонкостью и пространнымъ объемомъ системы, развитой въ этомъ мастерскомъ твореніи. Въ-дополненіе къ такимъ обширнымъ дѣловымъ занятіямъ, Обри продолжалъ свои литературные труды; но великодушіе мистера Роннинтона избавило его отъ необходимости тѣхъ напряженныхъ и непрерывныхъ усилій, къ которымъ нужда ужь почти пріучила его; такъ-что Обри могъ обратить всѣ свои силы на главный и трудный, но въ высшей степени интересный предметъ своихъ главныхъ занятій.
   Нѣсколько времени спустя, разъ поутру, часовъ около десяти, по дорогѣ въ Линкольнское Подворье, Обри, собираясь переходить черезъ улицу Пиккадилли, остановился, чтобъ дать дорогу запыленной почтовой бричкѣ, четверкой, мчавшейся во весь опоръ по Сент-Джемской улицѣ. Но въ ту минуту, когда карета быстро и близко пронеслась мимо него, онъ чуть не вздрогнулъ отъ удивленія, потому-что, если глаза его не обманывали, онъ увидѣлъ въ бричкѣ не инаго кого, какъ лорда Де-ля-Зуша, который, впрочемъ, если то былъ и онъ, не показалъ вида, что замѣчаетъ мистера Обри, а можетъ-быть и дѣйствительно не замѣтилъ.
   "Боже мой! возможная ли это вещь? думалъ Обри, стоя на мѣстѣ и провожая глазами, въ изумленіи, почтовую бричку. Въ письмѣ, которое Агнеса получила на-дняхъ отъ леди Де-ля-Зушъ, не сказано ни слова о намѣреніи лорда вернуться въ Англію. Къ-тому же, одинъ, въ почтовой бричкѣ, изъ Дувра; онъ долженъ былъ, по всей вѣроятности, ѣхать цѣлую ночь! Странно! что за причина?..." Обри стоялъ съ минуту на мѣстѣ, не зная: идти ли за нимъ и удовлетворить свое любопытство, справясь въ домѣ Де-ля-Зуша, въ Дуврской Улицѣ, или не идти? Подумавъ, однакожь, онъ рѣшился не идти. Во первыхъ, онъ могъ ошибиться; если же и нѣтъ, то лордъ Де-ля-Зушъ могъ пріѣхать въ Англію по дѣламъ, крайне-необходимымъ и могъ счесть посѣщеніе отъ кого бы-то ни было, кромѣ тѣхъ, кого ему нужно было видѣть, неумѣстнымъ. Обри поэтому продолжалъ идти далѣе, по дорогѣ въ Линкольнское Подворье, и тамъ занялся дѣломъ попрежнему. Но тотъ, кого онъ видѣлъ, былъ въ-самомъ-дѣлѣ лордъ Де-ля-Зушъ и который единственно для мистера Обри оставилъ жену въ Парижѣ; самъ лордъ предпринялъ эту неожиданную поѣздку въ Англію, не желая, впрочемъ, чтобъ мистеру Обри было извѣстно объ этомъ покуда. Все это вышло по милости Геммона; потому-что лордъ Де-ля-Зушъ, по всей вѣроятности, прожилъ бы въ Парижѣ еще нѣсколько мѣсяцевъ, не зная ничего объ участи своихъ друзей, еслибъ Геммонъ не позаботился напечатать въ Утреннемъ Лаѣ полный и точный отчетъ о дѣлѣ двухъ векселей, вытребованныхъ мистеромъ Титмаузомъ. Этотъ отчетъ лордъ Де-ля-Зушъ прочелъ своимъ порядкомъ въ Парижѣ, съ большимъ безпокойствомъ и страхомъ, предвидя, что все это упадетъ на голову мистера Обри. Въ ту же минуту онъ написалъ къ мистеру Роннинтону, подъ строжайшимъ секретомъ, и просилъ его доставить немедленный отвѣтъ съ подробнымъ отчетомъ о положеніи дѣлъ мистера Обри. Вслѣдствіе того, мистеръ Роннинтонъ съ первою почтою отправилъ въ Парижъ длинное письмо, извѣщая обо всемъ, что случилось съ мистеромъ Обри, а именно, о его двукратномъ арестѣ и объ огромныхъ долгахъ. Мистеръ Роннинтонъ описалъ въ очень-чувствительныхъ выраженіяхъ мужественную твердость мистера Обри подъ гнетомъ скопившихся бѣдствій и, однимъ словомъ, представилъ такую трогательную картину печальнаго положенія всего семейства, что его милость на слѣдующій же день увѣдомилъ мистера Роннинтона, по секрету: ожидать его, дня черезъ два, въ Лондонѣ, куда онъ собирается пріѣхать единственно по дѣламъ Обри и рѣшается, во что бы то ни стало, или одинъ, или вмѣстѣ съ другими друзьями мистера Обри, съ которыми онъ найдетъ нужнымъ посовѣтываться, устроить окончательно дѣла Обри и поставить его разомъ внѣ всякой зависимости отъ враговъ. Лордъ Де-ля-Зушъ желалъ, чтобы Обри могъ снова продолжать прямо и свободно свой путь и достичь современемъ до той самостоятельности, до того избытка и отличія, на которое таланты этого человѣка, его образованность, трудолюбіе и непобѣдимая энергія давали ему полное право. Едва успѣлъ лордъ Де-ля-Зушъ отдохнуть отъ дальнаго пути, онъ тотчасъ послалъ лакея къ мистеру Роннинтону съ просьбой явиться къ нему немедленно. Это такъ обрадовало стараго джентльмена, что тотъ едва не пошелъ въ ту же минуту къ мистеру Менсфильду, чтобы увѣдомить мистера Обри о пріѣздѣ друга. Роннинтонъ удержался, впрочемъ, отъ этого, вспомнивъ строгія наставленія лорда Де-ля-Зуша, и тотчасъ отправился въ Дуврскую Улицу.
   Но прежде чѣмъ онъ прійдетъ туда, я долженъ упомянуть о двухъ или трехъ вещахъ, относящихся къ предъидущимъ дѣйствіямъ мистера Роннинтона. Это былъ очень-способный человѣкъ, который умѣлъ дѣйствовать быстро и сильно, однажды рѣшась на какой-нибудь опредѣленный планъ дѣйствія; словомъ, мистеръ Роннинтонъ былъ въ-состояніи состязаться даже съ такимъ грознымъ противникомъ, какъ самъ мистеръ Геммонъ, какъ ни пронырливъ и какъ ни безсовѣстенъ былъ послѣдній. "Ужь только бы мнѣ разъ уцѣпиться за мистера Геммона: я больше ничего не требую" думалъ частенько мистеръ Роннинтонъ. Между-тѣмъ изумительное признаніе, которое, но словамъ миссъ Обри, Геммонъ ей сдѣлалъ въ безразсудной попыткѣ склонить ее на свои предложенія, а именно, что онъ можетъ немедленно и законнымъ путемъ согнать съ мѣста мистера Титмауза и вернуть мистера Обри въ Яттонъ, сдѣлало глубокое впечатлѣніе на умъ мистера Роннинтона. Чѣмъ болѣе онъ размышлялъ объ этомъ происшествіи и о характерѣ мистера Геммона, тѣмъ болѣе убѣждался, что Геммонъ говорилъ это серьёзно, что сказанное имѣло существенное основаніе и что въ такомъ случаѣ какая-нибудь хитрая, адская уловка употреблена была въ дѣло, чтобъ отнять у мистера Обри Яттонъ и посадить Титмауза на его мѣсто. При этомъ онъ вспомнилъ еще одно обстоятельство: "отчего, думалъ онъ, мистеръ Геммонъ пользуется такимъ постояннымъ вліяніемъ на Титмауза и на все, что касается до Яттона?" Онъ не разъ обдумывалъ эти предметы; но за-всѣмъ-тѣмъ рѣшительно не зналъ что предпринять и какъ взяться за дѣло въ настоящемъ его положеніи. Насчетъ смерти леди Стрэттонъ и печальныхъ обстоятельствъ, сопровождавшихъ это несчастіе, онъ имѣлъ переписку съ мистеромъ Паркинсономъ, желая удостовѣриться, до какой степени можно было надѣяться на успѣхъ, еслибъ они захотѣли доказывать дѣйствительность проекта завѣщанія леди Стрэттонъ. Эту переписку онъ предложилъ въ видѣ дѣла на обсужденіе одного извѣстнаго юриста при Церковномъ Судѣ. Мнѣніе, данное этимъ лицомъ, было однако въ противную сторону и опиралось главнымъ образомъ на существованіи ясныхъ доказательствъ того, что намѣренія леди Стрэттонъ измѣнились впослѣдствіи, не говоря уже о другихъ затрудненіяхъ, о которыхъ въ мнѣніи не упоминалось. Мистеръ Роннинтонъ былъ очень огорченъ такимъ результатомъ и, разумѣется, бросилъ намѣреніе серьёзно оспоривать претензію мистера Титмауза на право распоряженія. "Не мѣшаетъ, однакожь, думалъ онъ, наложить caveat, еслибъ даже и не пришлось идти далѣе: это все-таки можетъ замедлить дѣло и отсрочить взысканіе по векселю, данному отъ мистера Обри покойной леди Стрэттонъ". Такъ онъ и сдѣлалъ и былъ очень-радъ, увидѣвъ, нѣсколько времени спустя, что компанія Коршуна намѣрена слѣдовать обыкновенной своей системѣ насчетъ полисовъ, которые того заслуживаютъ, то-есть не платить деньги, пока ее не принудятъ; а компанія, въ свою очередь, была очень-рада, предвидя вѣроятность долгаго спора насчетъ права владѣнія полисомъ. Не довольствуясь этимъ, мистеръ Роннинтонъ часто думалъ о таинственномъ намёкѣ мистера Геммона, и одинъ разъ ему вдругъ пришло въ голову выбрать удобный случай и переговорить объ этомъ дѣлѣ, во всѣхъ его отношеніяхъ, съ сэромъ Чарльзомъ Вустенгольмомъ (бывшимъ генералъ-атторнеемъ), практическое, проницательное остроуміе котораго, изощренное личнымъ расположеніемъ къ мистеру Обри, могло открыть что-нибудь ускользающее отъ мистера Роннинтона. Не говоря мистеру Обри ни слова о своихъ затѣяхъ, Роннинтонъ скоро, по наложеніи caveat, успѣлъ получить свиданіе съ сэромъ Чарльзомъ единственно съ цѣлью переговорить о дѣлахъ несчастнаго Обри.
   -- Боже мой! воскликнулъ сэръ Чарльзъ въ изумленіи, когда мистеръ Роннинтонъ разсказалъ ему о томъ, что произошло между миссъ Обри и мистеромъ Геммономъ. Онъ былъ такъ же сильно пораженъ этимъ обстоятельствомъ, какъ и самъ мистеръ Роннитонъ, и нѣсколько минутъ сидѣлъ въ безмолвномъ раздумьи. Довольно-долгій промежутокъ послѣдовалъ при этомъ въ ихъ разговорѣ, и Роннинтонъ съ восхищеніемъ видѣлъ, что его собесѣдникъ очевидно занятъ обзоромъ фактовъ дѣла, которые онъ разсматриваетъ со всѣхъ возможныхъ точекъ зрѣнія и во всѣхъ возможныхъ отношеніяхъ.
   -- Очень можетъ быть, что этотъ человѣкъ говорилъ серьёзно, произнесъ наконецъ сэръ Чарльзъ:-- по-крайней-мѣрѣ, онъ считалъ себя дѣйствительно въ- состояніи сдѣлать то, что онъ говорилъ, и что онъ немножко увлекся, открывъ это преждевременно. Штукарь однакожь этотъ Геммонъ: вздумалъ искать руки этой милой, хорошенькой миссъ Обри! произнесъ сэръ Чарльзъ съ легкою, но презрительною улыбкой, и потомъ продолжалъ въ раздумьи.-- Общій ходъ фактовъ этого дѣла въ томъ видѣ, какъ оно разобрано было на ассизахъ, до-сихъ-поръ сохранился у меня въ памяти довольно-свѣжо, и я сейчасъ припоминалъ всѣ звенья въ цѣни ихъ доказательствъ. Клянусь Богомъ! намъ едва-ли не удалось бы открыть закорючку, еслибъ она тамъ была! Звено за звеномъ разбирали мы въ ту пору дѣло; и какъ бы то ни было, а провозились долго надъ нимъ. Впрочемъ, конечно, въ дѣлѣ подобнаго рода была возможность подсунуть немножко ложной присяги, если распорядиться половче; а мистеръ Геммонъ дѣйствительно ловкій человѣкъ! Да, продолжалъ онъ, подумавъ еще съ минуту:-- я подозрѣваю, что одно или два звена въ этой цѣпи могли быть составлены изъ фальшиваго металла. Чортъ его возьми! Онъ, однакожь, долженъ былъ сдѣлать это искусно! Сэръ Чарльзъ горько улыбнулся.
   -- Если вы такъ полагаете, сэръ Чарльзъ, то что вы скажете, если я вамъ предложу дать но нимъ еще одинъ выстрѣлъ -- начать новый процесъ?
   -- Страшное дѣло! возразилъ тотъ, покачавъ головой съ очень-серьёзнымъ видомъ:-- страшное дѣло! Къ-тому жь то, что онъ сдѣлалъ разъ, можетъ повторить и въ другой.
   -- Да; но разница въ томъ, что намъ извѣстны теперь напередъ всѣ его свидѣтели! Тогда мы бились въ потемкахъ, между-тѣмъ какъ теперь...
   -- Правда, и это не бездѣлица, отвѣчалъ сэръ Чарльзъ задумчиво:-- но вѣдь на это нужны будутъ страшныя суммы, а бѣдный Обри... откуда онъ ихъ возьметъ?
   -- О, не безпокойтесь объ этомъ, сэръ Чарльзъ! воскликнулъ Роннинтонъ, впрочемъ, довольно-серьёзно. Но вспомнивъ о лордѣ Де-ля-Зушѣ, онъ прибавилъ немного-повеселѣе:-- если только вы даете совѣтъ попробовать снова, то я отвѣчаю, что деньги найдутся.
   Покуда мистеръ Роннинтонъ говорилъ, сэръ Чарльзъ Вустенгольмъ сидѣлъ опершись на спинку креселъ и, склонивъ голову на сторону, гладилъ машинально свой подбородокъ. Замѣтивъ, какъ сильно онъ углубился въ мысли, мистеръ Роннинтонъ замолчалъ.
   -- Аа! воскликнулъ вдругъ сэръ Чарльзъ съ какимъ-то вздохомъ, взглянувъ очень-живо и весело на своего гостя.-- Я нашелъ то, что намъ нужно: я вижу выходъ изъ лѣса... Ну, если только вы беретесь достать нужный запасъ амуниціи, то я совѣтую вамъ начать сраженіе съизнова, но... на другомъ поле битвы.
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ, сэръ Чарльзъ? Какъ же вы полагаете, въ Совѣстномъ Судѣ?
   -- О, Боже избави! Нѣтъ! Вы говорите, что наложили caveat на выдачу права распоряженія?
   -- Да, конечно; отвѣчалъ мистеръ Роннинтонъ, немного-обезкураженный:-- но я ужь вамъ объяснялъ, что нѣтъ никакой вѣроятности доказать завѣщаніе.
   -- Ничего не значитъ! Что намъ за дѣло до завѣщанія? Бросьте его собакамъ! Я укажу вамъ складочку, которая стоитъ сотни завѣщаній! Когда вамъ прійдется поддерживать caveat, то дѣлайте это на томъ основаніи, что мистеръ Обри, по праву родства, приходится ближе къ покойной, чѣмъ этомъ Титмаузъ. Это заставитъ Титмауза, вы знаете, доказывать свою родословную съ величайшею аккуратностью. Вамъ нарядятъ коммиссію, которая отправится на мѣсто жительства всѣхъ свидѣтелей; а эти прокторы, вы знаете, чутки какъ гончіе...
   -- Ахъ, сэръ Чарльзъ! я понимаю, понимаю все! О, превосходно!...
   -- Разумѣется, продолжалъ сэръ Чарльзъ, съ большимъ одушевленіемъ:-- ихъ право, такъ сказать, подвержено будетъ пыткѣ, если къ нему примѣнятъ процедуру Церковнаго Суда. Вы будете имѣть слѣдственнаго коммиссара на мѣстѣ; все пойдетъ скрыто и таинственно; прокторы начнутъ пронюхивать и откапывать разные старые приходскіе списки и ветхіе документы, о которыхъ намъ никогда бы и въ голову не пришло. Это все по ихъ части: родины, кончины и браки, и все, что къ нимъ относится. Клянусь Богомъ! если только тутъ есть прорѣха, то этимъ путемъ вы ее отъищете.
   -- О, Боже мой! воскликнулъ мистеръ Роннинтонъ, въ жару благодарности:-- вашъ намёкъ стоитъ тысячи тысячъ фунтовъ!...
   -- Ужь пусть бы только онъ добылъ 10,000 фунт. въ годъ, ха, ха, ха! перебилъ сэръ Чарльзъ, расхохотавшись отъ всей души, и скоро послѣ того, мистеръ Роннинтонъ вышелъ изъ его комнаты въ самомъ лучшемъ расположеніи духа. Онъ рѣшился идти прямо къ проктору, чтобъ начать дѣло разомъ и получить нѣкоторыя общія понятія о томъ процесѣ, который онъ думалъ начать. Черезъ часъ онъ сидѣлъ, запершись вдвоемъ, съ своимъ прокторомъ (постояннымъ прокторомъ его фирмы), мистеромъ Обедейемъ Паунсомъ, человѣкомъ, котораго одно лицо ужь говорило вамъ, что онъ былъ созданъ для разрыванья и разнюхиванья чего-нибудь ветхаго, темнаго. Онъ дѣйствительно былъ рожденъ для своего дѣла. Лучшаго проктора трудно было найдти въ Докторскихъ Коллегіяхъ. Такъ-какъ мистеръ Паунсъ отчасти уже былъ знакомъ съ фактами, потому-что онъ приготовлялъ дѣло, которое было представлено на разсмотрѣніе доктора Фляра по вопросу о возможности доказать законную силу завѣщанія, неподписаннаго рукою леди Стрэттонъ, то мистеръ Роннинтонъ скоро успѣлъ объяснить Паунсу вполнѣ всѣ свои желанія и намѣренія.
   -- Пойдемте же прямо къ доктору Фляру, сказалъ Паунсъ, кладя свои часы въ карманъ:-- мы застанемъ его, какъ-разъ, у себя дома, я знаю, и можетъ-статься еще въ хорошемъ расположеніи духа; а самая короткая консультація съ нимъ стоитъ полдюжины письменныхъ мнѣній.
   Итакъ, они отправились въ контору доктора Фляра, всего въ нѣсколькихъ шагахъ разстоянія. Докторъ Фляръ былъ очень-значительный человѣкъ въ Церковномъ Судѣ, и дѣйствительно самый извѣстный практикъ по своей части. Онъ обладалъ глубокимъ знаніемъ церковнаго права и всего, что къ нему ни прикасалось. Цѣлыя тридцать лѣтъ сряду онъ принималъ участіе во всякомъ, хотя сколько-нибудь значительномъ дѣлѣ, которое разбиралось передъ этимъ таинственнымъ судилищемъ. Кромѣ познаній и опытности, такимъ образомъ пріобрѣтенныхъ, онъ былъ человѣкъ очень-старательный и зоркій; но отличительное его достоинство заключалось въ совершенномъ усвоеніи предмета, ему порученнаго. Во всякое дѣло, по которому онъ былъ приглашенъ, онъ вникалъ съ такимъ усердіемъ и такъ нетерпѣливо, какъ-будто отъ этого зависѣла его собственная судьба. Какъ-только онъ успѣвалъ ознакомиться съ фактами дѣла, онъ ужь становился дѣйствительно и оставался до самаго конца въ твердомъ убѣжденіи, что онъ былъ на правой сторонѣ, что законъ и совѣсть говорили въ пользу его кліента, что онъ долженъ былъ выиграть и что его противники были самые гнусные люди въ мірѣ. Но, Боже мой! Что у него былъ за нравъ! Такой свирѣпый и пылкій, что онъ опалялъ всякаго, кто къ нему прикасался. Онъ былъ какъ злая собака, которая, если ей не на кого кидаться и лаять, то лаетъ и кидается на свой собственный хвостъ; такъ и докторъ Фляръ, если ему не на кого было бѣситься, бѣсился на самого себя. Его собственная бойкая понятливость заставляла его внимать съ гнѣвнымъ нетерпѣніемъ даже самому ясному и самому краткому изложенію дѣла, какое только могло быть представлено. Онъ былъ, въ нѣкоторомъ смыслѣ, жертвою собственнаго своего acumen пітіит. Но, не смотря на горячность нрава, онъ былъ добрый, почтенный, благомыслящій человѣкъ и, внѣ дѣйствительнаго столкновенія, жилъ въ хорошемъ ладу съ высокопарными, сонливыми, старыми джентльменами, съ которыми находился иногда въ оппозиціи. Собою онъ былъ невысокъ и худощавъ. Его маленькіе, сѣдые бакенбарды точно превращены были въ пепелъ огнемъ, горѣвшимъ ярко на его щекахъ, а выраженіе его пронзительныхъ, сѣрыхъ глазъ какъ-будто спрашивало съ проклятіемъ у всякаго приходящаго: "зачѣмъ вы меня безпокоите?"
   Мистеръ Паунсъ съ мистеромъ Роннинтономъ вошли въ его кабинетъ, усѣянный бумагами и раскрытыми книгами. Но за нѣсколько минутъ до ихъ прихода, случилось происшествіе, которое привело доктора въ бѣшенство. Онъ былъ прерванъ среди своихъ занятій однимъ просителемъ, пришедшимъ давать присягу по какому-то дѣлу, за что доктору слѣдовало обыкновенная плата -- шиллингъ. Свидѣтель имѣлъ у себя одну только монету -- полкроны, такъ-что докторъ долженъ былъ вынуть кошелекъ и отсчитать ему сдачи 18 пенсовъ съ полувнятнымъ проклятіемъ. Надо же было этому свидѣтелю вернуться назадъ, черезъ нѣсколько минутъ съ требованіемъ перемѣнить одну изъ полученныхъ монетъ, потому-де, что она была фальшивая. Мистеръ Роннинтонъ хотѣлъ-было объяснять свое дѣло доктору Фляру, но увидавъ его, нашелъ въ немъ такой разительный контрастъ съ любезнымъ, спокойнымъ сэромъ Чарльзомъ Вустенгольмомъ и такое сходство съ гіеною, ощетинившеюся въ своей берлогѣ, что у него не хватило духа объясняться. Сказавъ доктору, что они не хотятъ его безпокоить въ такую пору и лучше пришлютъ ему записку о дѣлѣ на разсмотрѣніе, они съ мистеромъ Паунсомъ, тотчасъ выбѣжали на улицу, причемъ Роннинтонъ, казалось, ожилъ послѣ сильнаго страха, а мистеръ Паунсъ едва не умиралъ со смѣху. Поручивъ мистеру Паунсу пригласить доктора на ихъ сторону, въ качествѣ адвоката, мистеръ Роннинтонъ разсудилъ, что дѣло еще очень-мало подвинуто, и что въ теперешнемъ его положеніи мистеръ Паунсъ можетъ служить ему своими совѣтами такъ же хорошо, какъ и самъ докторъ Фляръ. Вслѣдствіе того, онъ объяснилъ своему проктору всѣ обстоятельства дѣла самымъ подробнымъ образомъ со всѣхъ точекъ зрѣнія, и результатомъ было то, что мистеръ Паунсъ вполнѣ подтвердилъ мнѣніе сэра Чарльза Вустенгольма. Мало того, онъ выставилъ такъ ясно и убѣдительно особыя преимущества, сопровождающія этотъ способъ судопроизводства, что мистеръ Роннинтонъ рѣшился окончательно сдѣлать попытку. На всякій случай, однакожъ, онъ обѣщалъ мистеру Паунсу дать рѣшительный отвѣтъ черезъ 24 часа; но еще до истеченія этого срока Роннинтонъ получилъ отъ мистера Паунса извѣстіе, которое должно было поторопить ихъ обоихъ; а именно, что Титмаузъ началъ тоже дѣйствовать и недавно опросилъ ихъ caecat съ цѣлью открыть, кто былъ его противникъ и какое было основаніе его оппозиціи. Это случилось въ тотъ самый день, когда лордъ Де-ля-Зушъ пріѣхалъ въ Лондонъ и лакей его принесъ въ контору мистера Роннинтона записку съ приглашеніемъ въ Дуврскую Улицу, всего нѣсколько часовъ спустя послѣ того, какъ мистеръ Роннинтонъ получилъ извѣстіе о движеніяхъ Титмауза. Результатомъ свиданія мистера Роннинтона съ лордомъ Де-ля-Зушемъ было то, что послѣдній одобрилъ вполнѣ образъ дѣйствія, ему предложенный, и согласился пріостановить мѣсяца на два исполненіе своего первоначальнаго намѣренія -- освободить мистера Обри отъ всѣхъ его долговъ, потому-что новый процесъ, начатый въ Церковномъ Судѣ, могъ избавить ихъ отъ очень-значительныхъ пожертвованій, отнявъ у мистера Титмауза всякое право на полученіе того, что онъ взыскивалъ съ мистера Обри. Затѣмъ, лордъ Де-ля-Зушъ уполномочилъ мистера Роннинтона начать дѣло тѣмъ способомъ, какой, онъ думаетъ, лучше, и вести его до конца самымъ рѣшительнымъ образомъ, не жалѣя ни трудовъ, ни денегъ и не прося и не давая пощады. Ставъ на такую твердую точку опоры, мистеръ Роннинтонъ немедленно поручилъ мистеру Паунсу дѣйствовать, и эта особа тотчасъ вступила въ формальную битву съ своимъ собратомъ, мистеромъ Кводомъ, прокторомъ мистера Титмауза. Не подозрѣвая опасности, мистеръ Кводъ смотрѣлъ на первый шагъ, сдѣланный Паунсомъ, какъ на вещь самую-обыкновенную, и потому не говорилъ о немъ Геммону ничего до-тѣхъ-поръ, пока этотъ джентльменъ не справился самъ, въ какомъ положеніи находится дѣло. Но когда тотъ увидѣлъ, какая позиція занята мистеромъ Обри и когда понялъ, что Титмаузу прійдется доказывать съизнова каждое звено въ цѣпи, соединяющей его съ старшею линіею семейства Обри, Геммонъ былъ жестоко встревоженъ, до-того, что съ трудомъ могъ скрыть свое волненіе, слушая отчетъ мистера Квода о начинающемся процесѣ. Оказывалось, что каждая сторона должна была представить въ судъ аллегацію, то-есть формальное, письменное изложеніе той родословной, которую она хотѣла доказать, и такая аллегація должна была оставаться при дѣлѣ. Затѣмъ, каждая сторона въ извѣстное время должна была получить копію съ аллегаціи своего противника, для-того, чтобъ руководиться ею въ составленіи собственныхъ доказательствъ и вопросныхъ пунктовъ. Послѣ того судъ отправлялъ коммиссію въ то графство, гдѣ проживали свидѣтели, для допроса ихъ на мѣстѣ, и слѣдственнымъ коммиссаромъ долженъ былъ быть чиновникъ Церковнаго Суда, прокторъ, представитель суда въ процесѣ. Этотъ чиновникъ, снабженный отъ обѣихъ сторонъ, копіями съ обѣихъ аллегацій, именами свидѣтелей и вопросными пунктами, долженъ былъ отобрать показанія свидѣтелей способомъ, совершенно-отличнымъ отъ того, который принятъ въ обыкновенныхъ судахъ, то-есть онъ долженъ былъ ихъ допрашивать поочереди, отдѣльно, секретно, подробно и тщательно, и получивъ отъ какого-нибудь свидѣтеля показаніе, онъ формально угрожалъ ему всѣми ужасами Церковнаго Суда, если тотъ осмѣлится извѣстить объ этомъ показаніи кого-нибудь посторонняго, а тѣмъ болѣе, которую-нибудь изъ двухъ сторонъ. Когда всѣ показанія, такимъ образомъ бываютъ собраны, ихъ вносятъ въ особую контору суда и до-тѣхъ-поръ, пока не прійдетъ время допустить публикацію, то-есть пока обѣимъ сторонамъ не дозволятъ получить копіи съ показаній, онѣ должны оставаться въ совершенномъ невѣдѣніи точнаго свойства показаній, сдѣланныхъ даже ихъ собственными свидѣтелями. Мистеръ Кводъ прибавилъ, что инструкціи прежняго дѣла, рѣшеннаго на ассизахъ, могутъ служить достаточными источниками къ составленію аллегацій и очень облегчатъ и ускорятъ ходъ дѣла.
   -- Скажите пожалуйста, а тяжущіяся стороны, или ихъ прокторы, отправляются ли предварительно на то мѣсто, гдѣ слѣдствіе должно быть произведено? спросилъ Геммонъ.
   -- О, да, конечно; съ этого-то все и начнется. Паунсъ и я, мы оба тамъ будемъ за дѣломъ, будемъ раскапывать списки, осматривать кладбища, допрашивать всякаго, мужчину, женщину и ребенка, всякаго, кто только можетъ хоть слово сказать о нашемъ предметѣ. Жаркое дѣло, мистеръ Геммонъ! Жаркое дѣло! Съ обѣихъ сторонъ мы не оставимъ камня на камнѣ неперевернутаго! Нѣтъ, ужь отъ насъ ничего не ускользнетъ! Да вотъ, я скажу вамъ примѣръ. Помнится мнѣ, еще недавно, шло дѣло о какомъ-то бракѣ, который выдержалъ смотръ во всѣхъ вашихъ гражданскихъ судахъ поочереди; а какъ попался къ намъ въ руки, ха, ха, ха! мы-то и нашли, что это былъ вовсе не бракъ, и вслѣдствіе того какихъ-нибудь 30, или 40,000 въ годъ перешли въ другія руки. Что? Какъ вамъ это нравится? сказалъ мистеръ Кводъ съ очень-довольнымъ и очень-увѣреннымъ видомъ, страшно-противорѣчившимъ смущенному молчанію его собесѣдника, котораго рѣшительно бросило въ холодный потъ отъ того, что онъ слышалъ.
   -- Паунсъ, продолжалъ Кводъ:-- ловкая штука! Но я знаю человѣка, который ему не уступитъ; жаль только, нечего сказать, очень жаль, что они заняли доктора Фляра!
   -- Конечно; но вѣдь этому ужь нельзя пособить. Прощайте, мистеръ Кводъ, сказалъ Геммонъ съ кислой улыбкою:-- я зайду къ вамъ завтра, въ эту же пору, сдѣлать нужныя распоряженія. Съ этими словами онъ ушелъ.
   "Чортъ побери леди Стрэттонъ, ея завѣщаніе, ея полисъ и все, что касается до этой старой твари!" говорилъ Геммонъ съ гнѣвомъ самъ-про-себя, сидя въ этотъ день вечеромъ, одинъ, въ своей комнатѣ и раздумывая о неожиданномъ оборотѣ дѣла. "Только одна досада, да неудача, да опасности встрѣчаютъ меня на каждомъ шагу въ ея проклятыхъ дѣлахъ! Случался ли когда-нибудь, напримѣръ, такой узелъ, какъ этотъ? Кто могъ предвидѣть такую вещь? Куда это насъ поведетъ?" Тутъ онъ всталъ проворно и ходилъ минутъ пять взадъ и впередъ.
   "Нѣтъ, чортъ возьми, это не годится! Мы должны уступить безъ спора. Но вѣдь это значитъ потерять чистыхъ 20,000 фун., да и Титмаузъ къ-тому же заартачится... Впрочемъ, его я скоро угомоню -- "Затѣмъ послѣдовала новая остановка. "Позвольте, однако, вѣдь это тоже будетъ неладно! О, будь они прокляты! нѣтъ! Не годится ни на одну минуту!... Что они заключатъ, если мы вдругъ остановимся? Разумѣется, наше дѣло плохо, что мы не смѣемъ показать нашу родословную снова на свѣтъ! Къ-тому же, уступивъ имъ такую огромную сумму, развѣ мы не дадимъ имъ въ руки оружіе противъ насъ самихъ?... Да, разумѣется -- Итакъ, чортъ возьми! мы должны продолжать, волею или неволею -- нѣтъ никакого спасенія!" Послѣднія слова онъ произнесъ громко, щолкнулъ пальцами въ отчаяніи и потомъ бросился на софу, гдѣ лежалъ долгое время въ жестокомъ волненіи и страхѣ. Потомъ другая мысль пришла ему въ голову: "Что, еслибъ развѣдать мысли Обри и Роннинтона объ этомъ предметѣ и сказать имъ, что я убѣдилъ Титмауза отказаться отъ его претензіи вслѣдствіе внутренней увѣренности, что леди Стрэттонъ имѣла намѣреніе... Ба! не годится: они никогда намъ не повѣрятъ. Но откуда, чортъ возьми, достали они денегъ на такой огромный процесъ? Вѣрно Роннинтонъ уговорилъ кого-нибудь изъ пріятелей Обри выступить впередъ и сдѣлать еще попытку? Но съ какой стати дали они дѣлу такой оборотъ?..." Онъ испустилъ длинный вздохъ и послѣдняя краска исчезла съ его лица. "О!.. О!.. теперь, я все понимаю: миссъ Обри выдала меня! Она разсказала брату, разсказала Роннинтону то, что я такъ безумно открылъ. Это все объясняетъ! Да, это вы, прелестный демонъ, это ваша рука начала разрушеніе.... какъ вы полагаете?"
   Лордъ Де-ля-Зушъ и мистеръ Роннинтонъ не видѣли никакой надобности скрывать отъ мистера Обри дѣло, затѣянное въ его пользу, и на которое, разумѣется, необходимо было получить его положительное согласіе. Поэтому, въ тотъ самый день, когда они окончательно рѣшились, мистеръ Роннинтонъ, по желанію лорда Де-ля-Зуша, взялся сообщитъ мистеру Обри этотъ важный предметъ. Сначала Обри былъ какъ-будто обремененъ тяжестью такого огромнаго извѣстія, и не прежде, какъ черезъ нѣсколько минутъ, успѣлъ прійдти въ себя достаточно, чтобъ оцѣнить истинный смыслъ и послѣдствія предполагаемаго шага, имѣвшаго цѣлью вернуть въ его руки то самое имѣніе, изъ котораго онъ былъ изгнанъ, два года тому назадъ. Но сильнѣе всего онъ былъ тронутъ великодушіемъ своего друга, лорда Де-ля-Зуша. Всѣ эти чувства вмѣстѣ такъ сильно его взволновали, что мистеръ Роннинтонъ, замѣтивъ напряженное состояніе души его и желая его облегчить, принужденъ былъ направить разговоръ на практическія подробности, и съ этою цѣлью разсказалъ о консультаціи, которую онъ имѣлъ съ сэромъ Чарльзомъ Вустенгольмомъ. Обри слушалъ мистера Роннинтона съ глубокимъ интересомъ и вполнѣ оцѣнилъ превосходный совѣтъ, давшій начало всему. О томъ, что лордъ Де-ля-Зушъ пріѣхалъ изъ Франціи нарочно по его дѣламъ, а также о первоначальномъ планѣ лорда освободить Обри отъ всѣхъ остальныхъ долговъ, Роннинтонъ не имѣлъ позволенія сообщать мистеру Обри ни слова; но сказалъ ему, что лордъ Де-ля-Зушъ находится въ эту минуту у себя дома, въ Дуврской Улицѣ и ожидаетъ его. Это разомъ окончило разговоръ. Въ сильномъ одушевленіи спѣшилъ мистеръ Обри къ своему великодушному избавителю, горя нетерпѣніемъ высказать ему всѣ чувства своего долго-стѣсненнаго и благодарнаго сердца. Послѣ долгаго свиданія, которое читатель можетъ легко себѣ вообразить, лордъ Де-ля-Зушъ изъявилъ сильное желаніе идти вмѣстѣ съ Обри въ Вивьенскую Улицу, увѣряя, что онъ не можетъ болѣе вытерпѣть ни одного часа, не увидавъ наконецъ тѣхъ, кого всегда любилъ какъ дѣтей. Они отправились туда пѣшкомъ рука-объ-руку. Лицо мистера Обри сіяло; даже походку его трудно было узнать: его шаги стали легче, сильнѣе; казалось, будто жорновъ былъ снятъ у него съ плечъ -- такъ сильно одушевила его надежда, которая, судя по всѣмъ признакамъ, казалась ему основательною. Въ глубинѣ души Обри вѣрилъ, что Божій Промыселъ былъ главнымъ виновникомъ того, что произошло и что Онъ приведетъ все къ успѣшному окончанію. Подходя ближе къ Вивьенской Улицѣ, Обри и лордъ Де-ля-Зушъ уговорились объявить или промолчать о славной попыткѣ, ими начатой, смотря по обстоятельствамъ. Ударъ, сдѣланный мистеромъ Обри въ дверяхъ, былъ громче и рѣшительнѣе обыкновеннаго и привлекъ въ одну минуту къ окошку два милыя лица, поблѣднѣвшія отъ страха; но кто опишетъ ихъ удивленіе при видѣ лорда Де-ля-Зуша и мистера Обри? То было трогательное свиданіе: передъ ними стоялъ тотъ, на кого онѣ смотрѣли какъ на спасителя, хотя и не знали еще о его послѣднемъ, благородномъ поступкѣ. Быстрый взоръ лорда, съ перваго взгляда на нихъ, увидѣлъ съ большимъ огорченіемъ слѣды сокрушительныхъ заботъ и тревогъ, такъ долго угнетавшихъ это несчастное семейство. Какъ сильно похудѣли онѣ обѣ, какъ сильно похудѣлъ особенно мистеръ Обри въ-сравненіи съ тѣмъ, что былъ прежде, до ихъ послѣдней разлуки! Въ траурѣ, надѣтомъ по леди Стрэттонъ, тонкія формы Агнесы и Кетъ казались тоньше и легче, чѣмъ онѣ когда-нибудь были дѣйствительно. Ихъ лица тоже носили слѣды страданія и заботъ, но, со-всѣмъ-тѣмъ, казались еще милѣе прежняго. Сердце добраго лорда растаяло при видѣ этихъ двухъ женщинъ, при мысли о ихъ страданіяхъ, при видѣ того, какую радость доставило его присутствіе всѣмъ. Какъ горячо онъ желалъ въ эту минуту и какъ усердно молилъ Провидѣніе объ успѣхѣ дѣла, предпринятаго въ ихъ пользу! Послѣ долгаго разговора, лордъ Де-ля-Зушъ объявилъ, что они всѣ должны непремѣнно вернуться съ нимъ вмѣстѣ обѣдать въ Дуврскую Улицу. Возраженій онъ не хотѣлъ принимать никакихъ и скоро, при видѣ экипажа его, подъѣхавшаго къ крыльцу, они убѣдились, что лордъ не шутитъ. О, въ какомъ веселомъ расположеніи спѣшили онѣ одѣться! Лордъ Де-ля-Зушъ, когда они всѣ сидѣли у него въ экипажѣ, ощутилъ въ своемъ сердцѣ чувство отца, возвратившагося къ огорченнымъ дѣтямъ, и свѣтское, любезное обращеніе его носило замѣтный оттѣнокъ нѣжности. Когда они вошли въ просторныя и высокія комнаты, несмотря на опустѣлый видъ ихъ въ эту пору года, напоминавшія имъ столько веселыхъ часовъ, проведенныхъ въ блестящемъ кругу, душа обѣихъ женщинъ затрепетала такъ сильно, что онѣ съ трудомъ могли обуздать это чувство. Гостиная и столовая показались имъ необъятными, по контрасту съ маленькими комнатами, къ которымъ онѣ успѣли уже привыкнуть въ Вивьенской Улицѣ. Эти и другія, тому подобныя, маленькія обстоятельства пробудили въ нихъ тысячи мыслей и грустныхъ воспоминаній, которыя наконецъ, впрочемъ, должны были уступить мѣсто расположенію духа болѣе-веселому и чувству истиннаго, прямаго удовольствія, давно уже имъ незнакомаго. Нѣсколько лукавыхъ намековъ лорда Де-ля-Зуша насчетъ будущихъ жителей этого дома и насчетъ болѣе-моднаго вида, въ который они, можетъ-быть, вздумаютъ привести его, покрыли яркимъ румянцемъ лицо миссъ Обри. Возвратясь домой, всѣ они не могли и думать о снѣ: всѣ имѣли слишкомъ-много сказать другъ другу. Прежде чѣмъ они разстались на ночь, Обри, чувствуя себя не въ-силахъ долѣе таить истинную причину своей радости, привелъ ихъ въ восторгъ подробнымъ разсказомъ о великомъ происшествіи этого дня.
   День или два спустя, лордъ Де-ля-Зушъ, исполнивъ все необходимое, уѣхалъ снова въ Парижъ; но прежде взялъ съ мистера Обри формальное обѣщаніе писать къ нему часто и въ-особенности извѣщать объ успѣхѣ важнаго дѣла, только-что пущеннаго въ ходъ. Блестящая вѣроятность возврата въ прежнее положеніе не мѣшала мистеру Обри заниматься съ прежнимъ усердіемъ наукою Права, которая все-таки могла еще современемъ быть единственнымъ источникомъ его будущихъ средствъ къ существованію, и онъ продолжалъ свои посѣщенія въ контору мистера Менсфильда такъ же аккуратно, какъ и прежде. Скоро послѣ отъѣзда лорда Де-ля-3уша изъ Лондона случились тѣ происшествія, которыя были разсказаны недавно, то-есть опасная болѣзнь графа Дреддлинтона и преждевременная кончина леди Сесиліи. Семейство Обри знало объ этихъ происшествіяхъ только то, что можно было узнать изъ газетъ, то-есть, что внезапная болѣзнь графа причинила испугъ, который имѣлъ такія гибельныя послѣдствія для леди Сесиліи, и что эта болѣзнь произошла отъ тревоги и горести вслѣдствіе паденія обширныхъ коммерческихъ предпріятій, въ которыя графъ былъ вовлеченъ злонамѣренными лицами. Проѣзжая Улицу Парка, Обри, Агнеса и Кетъ увидѣли траурный щитъ на домѣ мистера Титмауза, а нѣсколько времени спустя, встрѣтили и самого этого джентльмена въ Паркѣ. Онъ сидѣлъ въ прекрасномъ, темно-синемъ кабріолетѣ и правилъ возжами. И онъ и тигръ его, оба одѣты были въ трауръ, который шелъ къ нимъ обоимъ одинаково. Трауръ сильно мѣняетъ наружность многихъ людей; но въ мистерѣ Титмаузѣ онъ произвелъ особенную перемѣну, тѣмъ болѣе, что (безъ-сомнѣнія въ знакъ необыкновеннаго уваженія своего къ памяти дорогой покойницы, леди Сесиліи,) онъ покрылъ даже свои желтые усы и свою желтую эспаньйолку трауромъ, старательно окрасивъ ихъ тушью, что придало очень-трогательное и задумчивое выраженіе его лицу.
  

ГЛАВА XI.

   Пока мистеръ Паунсъ съ мистеромъ Кводомъ, вступивъ въ рѣшительный бой, дерутся по-своему, такъ-сказать, на отдаленномъ уголкѣ поля битвы, пока родословная мистера Титмауза подвергается мрачной, безмолвной и таинственной инквизиціи Церковнаго Суда, вернемся на-время къ несчастной жертвѣ адскихъ интригъ мистера Геммона -- къ бѣдному старику, графу Дреддлинтону. Прошелъ ужь мѣсяцъ послѣ преждевременной кончины дочери его, леди Сесиліи, а онъ еще не оправился отъ страшнаго удара, имъ перенесеннаго. Прежде чѣмъ его успѣли привести въ сознаніе, она ужь три недѣли какъ была похоронена, и первое, что извѣстило его объ этомъ печальномъ происшествіи, былъ глубокій трауръ на миссъ Максплейханъ, которая почти не отходила отъ его постели. Когда слабымъ и дрожащимъ голосомъ онъ началъ разспрашивать о причинѣ ея смерти, онъ не могъ получить другаго отвѣта ни отъ миссъ Максплейханъ, ни отъ докторовъ, ни отъ герцога Танталляна, кромѣ того, что это несчастіе случилось вслѣдствіе удара, испытаннаго ею при видѣ отца, привезеннаго домой безъ чувствъ въ такую пору, когда ея собственное здоровье находилось въ критическомъ положеніи. Но когда, наконецъ, онъ сталъ настойчивѣе допрашивать миссъ Максплейханъ объ этомъ предметѣ, требуя, чтобъ ему объяснили настоящую причину того, что случилось, то-есть ужасное открытіе незаконнаго происхожденія Титмауза, она рѣшительно отвѣчала, что онъ находится въ совершенномъ заблужденіи, даже въ двойномъ заблужденіи, вопервыхъ, относительно воображаемаго разговора своего съ мистеромъ Геммономъ, а вовторыхъ, насчетъ того, будто онъ передалъ леди Сесиліи содержаніе этого разговора. Но душа миссъ Максплейханъ страдала при видѣ пристальнаго, печально-недовѣрчиваго взгляда, который графъ устремлялъ на нее отъ времени до времени, и наединѣ сама съ собой она со слезами упрекала себя въ обманѣ бѣднаго, сокрушеннаго сердцемъ старика. Но дѣлать было нечего. Герцогъ, подкрѣпляемый докторомъ, былъ непреклоненъ на этотъ счетъ, считая, въ противномъ случаѣ, выздоровленіе графа невозможнымъ. Въ присутствіи графа и герцогъ и миссъ Максплейханъ рѣшительно отвергали даже простое напоминаніе объ этомъ предметѣ, какъ бредъ разстроеннаго мозга, и графъ долженъ быль, наконецъ, замолчать, если не убѣдиться. Онъ рѣшительно запретилъ, однакожь, мистеру Титмаузу ходить къ нему въ домъ, тѣмъ болѣе появляться къ нему на глаза. Трудно было заставить мистера Титмауза дѣлать видъ, будто онъ убѣдился, что единственная причина такого изгнанія было его жестокое и безнравственное поведеніе съ покойной леди Сесиліею, и съ тайнымъ трепетомъ онъ узналъ настоящую причину отъ мистера Геммона. Очень-скоро, послѣ первыхъ припадковъ графа, герцогъ Танталлянъ послалъ за мистеромъ Титмаузомъ, чтобъ разспросить его насчетъ открытій, сдѣланныхъ графомъ во время болѣзни; но мистеръ Геммонъ предупредилъ герцога и успѣлъ объяснить Титмаузу, несмотря на все его тупоуміе, ту роль, какую онъ долженъ былъ играть и которую онъ облегчилъ для него по-мѣрѣ-возможности. Титмаузъ встрепенулся съ довольно-удачно-разыграннымъ изумленіемъ и негодованіемъ, когда герцогъ упомянулъ ему о главномъ предметѣ и сказалъ въ отвѣтъ очень-мало (вслѣдствіе положительныхъ наставленій Геммона), да и то только затѣмъ, чтобъ выразить сильное удивленіе, что кто-нибудь могъ придавать хоть малѣйшую важность или значеніе простому бреду разстроеннаго мозга. "Конечно," думалъ герцогъ, "преслѣдовать это дѣло слишкомъ-далеко, или ввѣрять его постороннимъ лицамъ -- вещь очень-щекотливая". Къ-тому же герцогъ очень-естественно заключилъ, что если онъ самъ, съ своимъ высокимъ тактомъ и ловкостью, не могъ узнать ничего положительнымъ образомъ, то ужь, конечно, и другой никто не откроетъ. Онъ часто, впрочемъ, допрашивалъ мистера Геммона объ этомъ предметѣ; но этотъ джентльменъ отвѣчалъ ему каждый разъ съ такимъ же непоколебимымъ спокойствіемъ, какъ и прежде объяснялъ ему все, что онъ зналъ о родословной Титмауза, и въ-заключеніе доставилъ копію съ инструкціи и съ записокъ стенографовъ во время судебнаго разбора дѣла, вызывая его свѣтлость на самое строжайшее изслѣдованіе. Очень-естественно было со стороны герцога, при такихъ обстоятельствахъ, уступить и убѣдиться, что это дѣло существовало только въ разстроенномъ воображеніи его больнаго родственника. Сильнѣе всего смущала герцога наружность Титмауза, въ которомъ дѣйствительно трудно было допустить существованіе хоть единой капли аристократической крови. Миссъ Максплейханъ, женщину, одаренную большою проницательностью, несравненно-труднѣе было разувѣрить на этотъ счетъ, чѣмъ герцога; и какъ ни мало она говорила, но по ея манерѣ можно было судить, что она убѣждена въ существованіи какой-то ужасной тайны, относившейся до мистера Титмауза, извѣстной мистеру Геммону, и внезапное открытіе которой произвело на графа то гибельное впечатлѣніе, отъ котораго онъ теперь страдалъ. Часто, не замѣчая ея присутствія, графъ говорилъ самъ съ собой и всегда въ томъ же тонѣ; а въ разговорѣ съ нею, въ короткія минуты сознанія, повторялъ отъ слова до слова, тѣ же самые факты, которые какъ-будто бы выжжены были у него на мозгу въ роковую минуту открытія.
   Не скрывая ничего отъ читателя, мы должны сказать, между прочимъ, что, незадолго до этихъ происшествій, въ душѣ миссъ Максплейханъ родилось и начинало расти чувство горячей привязанности къ мистеру Геммону, выразительная наружность котораго, увлекательный разговоръ и лестное вниманіе къ ней (вещь очень-рѣдкая со стороны другихъ посѣтителей графа), тронули глубоко сердце бѣдной дѣвушки. Но съ той минуты, когда она узнала истинную причину всего случившагося, чувство это быстро остыло и скоро исчезло совсѣмъ. Въ рѣдкихъ встрѣчахъ съ нимъ, подозрѣніе омрачало ея лицо и ея обращеніе стало холодно, гордо, неприступно. Первое свиданіе мистера Геммона съ графомъ, послѣ его болѣзни и потери, назначено было по требованію самого графа. Передавая его желаніе мистеру Геммону, герцогъ прибавилъ, что это свиданіе совершенно-необходимо, хотя бы только затѣмъ, чтобъ рѣшить нѣкоторые дѣловые вопросы, недопускавшіе отлагательства и связанные съ паденіемъ Компаніи "Искусственнаго Дождя". Герцогъ находился у своего родственника, въ назначенный часъ, имѣя намѣреніе быть свидѣтелемъ всего, что произойдетъ во время ожидаемаго свиданія. Герцогъ и графъ сидѣли въ библіотекѣ. Трудно описать чувства, съ которыми Геммонъ готовился встрѣтить того, кому онъ нанесъ столько зла, передъ кѣмъ явилъ себя истиннымъ демономъ. Какъ оправдалъ онъ полную, безграничную довѣренность, на него возложенную? Главнѣйшую опору и фундаментъ существованія лорда Дреддлинтона -- родовую гордость -- онъ разбилъ въ-дребезги. А что касается до богатства, то Геммонъ зналъ, что графъ разоренъ невозвратно. Нельзя сказать, однакожь, чтобъ Геммонъ чувствовалъ въ самомъ дѣлѣ какое-нибудь состраданіе къ своей жертвѣ; безпокойство его ограничивалось заботою о томъ, какъ бы ему выпутаться изъ отвѣтственности по этому дѣлу. А между-тѣмъ онъ содрогался недаромъ, готовясь на это свиданіе: онъ зналъ навѣрно, что его станутъ допрашивать о Титмаузѣ и что онъ долженъ будетъ смотрѣть графу въ лицо и отрекаться отъ того, что между ними произошло, отрекаться притомъ въ такую минуту, когда подробное, строгое слѣдствіе производилось объ этомъ дѣлѣ съ другой стороны, слѣдствіе, которое могло, черезъ пять или шесть недѣль обнаружить всю истину и выставить его на позоръ передъ цѣлымъ свѣтомъ, какъ чудовище обмана и лжи.
   Графъ Дреддлинтонъ сидѣлъ у себя въ библіотекѣ, въ глубокомъ траурѣ, который висѣлъ на его скорченномъ, исхудаломъ тѣлѣ, какъ на костяхъ скелета. Лицомъ онъ постарѣлъ лѣтъ на двадцать противъ того, чѣмъ былъ мѣсяца полтора, или два тому назадъ. Его волосы, бѣлые какъ снѣгъ, его блѣдныя, впалыя щеки, его слабый, блуждающій взоръ и небольшое, судорожное движеніе головы и плечъ -- все представляло однѣ развалины человѣка и поразило бы душу всякаго зрителя. Какой контрастъ представлялъ осанистый, величавый родственникъ его, сидѣвшій возлѣ, съ лицомъ, выражавшимъ заботу и опасеніе!
   Наконецъ, слуга произнесъ вполголоса, тихонько отворивъ дверь: мистеръ Геммонъ, милордъ.
   -- Просите его сюда, сказалъ герцогъ въ довольно-сильномъ волненіи, и тотчасъ послѣ того, обращаясь къ графу, онъ прибавилъ: -- теперь, будьте спокойны, мой милый Дреддлинтонъ, будьте спокойны: это все кончится въ нѣсколько минутъ.
   Губы графа дрожали слегка; его блѣдныя и худыя руки тоже дрожали и глаза его были устремлены на дверь съ выраженіемъ страха въ ту минуту, когда вошелъ Геммонъ. Мистеръ Геммонъ былъ блѣденъ и очевидно взволнованъ; но его обыкновенная власть надъ собой въ-состояніи была скрыть это послѣднее обстоятельство отъ всякаго, неслишкомъ-опытнаго наблюдателя. Какой взоръ бросилъ онъ, увидѣвъ графа!
   -- Мнѣ больно, милордъ, произнесъ онъ, тихимъ голосомъ, медленно приближаясь съ видомъ глубокаго вниманія и участія:-- очень-больно видѣть на васъ слѣды такихъ тяжелыхъ страданій!
   -- Не угодно ли вамъ садиться, сэръ?.. сказалъ герцогъ, указывая на стулъ, подвинутый слугою. Геммонъ поклонился очень-вѣжливо и сѣлъ. Замѣтивъ, что лицо графа вдругъ вспыхнуло и губы зашевелились, какъ у человѣка говорящаго, герцогъ сказалъ:
   -- Вы видите, какъ медленно поправляется милордъ Дреддлинтонъ. Геммонъ вздохнулъ и посмотрѣлъ на графа съ очень-печальнымъ лицомъ.
   -- Правда ли это, сэръ? спросилъ графъ послѣ короткаго промежутка молчанія, очевидно съ отчаяннымъ усиліемъ, и Геммонъ чувствовалъ взоры обоихъ своихъ собесѣдниковъ, внимательно-устремленные на него въ ту самую минуту, когда онъ отвѣчалъ спокойно.
   -- Ахъ, милордъ! вы вѣрно изволите намекать на эту несчастную компанію...
   -- Правда ли это, сэръ! повторилъ графъ, не обращая никакого вниманія на попытку Геммона уклониться отъ вопроса.
   -- О! воскликнулъ Геммонъ, вздохнувъ и пожимая плечами: -- я понимаю, милордъ: вы намекаете на какой-то разговоръ, какъ вы полагаете, происходившій между нами насчетъ мистера Титмауза.
   -- Сэръ, да, да! произнесъ графъ, задыхаясь и смотря на него пристально.
   -- Я слышалъ, милордъ, будто вы полагаете, что я сказалъ вашей милости, что онъ незаконнорожденный.
   -- Да! сказалъ графъ, съ трепетнымъ жаромъ.
   -- О, милордъ, вы находитесь теперь въ такомъ же полномъ заблужденіи, какъ и прежде, произнесъ Геммонъ съ печальной улыбкой.
   -- Сэръ! мистеръ Геммонъ! не-уже-ли вы думаете, что нѣтъ Бога?... или что Онъ не знаетъ объ этомъ... этомъ... перебилъ графъ. Но онъ остановился, обремененный тягостью своего ощущенія. Геммонъ посмотрѣлъ на герцога молча и какъ-будто призывая его въ свидѣтели.
   -- Что заставляетъ васъ думать, сэръ, что я лишенъ разсудка и памяти? спросилъ вслѣдъ затѣмъ графъ такимъ твердымъ голосомъ и съ такимъ энергическимъ видомъ, что Геммонъ невольно содрогнулся.
   -- Я не могу объяснить себѣ, милордъ, страннаго обмана воображенія, въ которомъ, мнѣ кажется, вы изволите...
   -- И я, можетъ-быть, тоже нахожусь въ заблужденіи насчетъ дарственной записи на 2,000 фунт. годоваго дохода, назначенныхъ вамъ съ имѣнія въ Яттонѣ?...
   -- О, извините, извините меня, милордъ! Все это чистое, совершенное заблужденіе! перебилъ Геммонъ съ такой спокойной увѣренностью въ улыбкѣ, во взорѣ и въ тонѣ голоса, которая могла бы поколебать даже самаго невѣрующаго.
   Графъ поднялъ свои худыя, блѣдныя, дрожащія руки, прижалъ ихъ ко лбу на минуту и потомъ сказалъ, обращаясь къ герцогу:-- онъ, пожалуй, отречется даже и отъ того, что сидитъ теперь съ нами!
   -- Мой милый Дреддлинтонъ, прошу васъ, ради Бога не раздражайте себя понапрасну, сказалъ герцогъ съ безпокойствомъ, и прибавилъ, послѣ короткаго молчанія:-- я увѣренъ такъ же твердо, какъ въ томъ, что я существую, увѣренъ безъ малѣйшаго сомнѣнія, что вы заблуждаетесь совершенно. Вспомните вашу тяжкую болѣзнь: -- почти всякой, кто ее перенесъ, бываетъ подверженъ какому-нибудь обману воображенія.
   Герцогъ взглянулъ торопливо на Геммона, когда эти слова были произнесены, и увидѣлъ что тотъ, вдругъ поблѣднѣвъ, началъ подниматься со стула.
   -- Сдѣлайте милость, мистеръ Геммонъ... началъ герцогъ, умоляющимъ голосомъ.
   -- Увѣряю васъ, ваша свѣтлость, я могу быть очень-снисходителенъ къ положенію графа; но есть предѣлы, которыхъ я не позволю ни одному человѣку въ мірѣ переступить безнаказанно, отвѣчалъ Геммонъ спокойно, но очень-рѣшительно и радуясь отъ всей души такому предлогу окончить разомъ это затруднительное свиданіе.-- Если его милость не откажется сію же минуту отъ того, что онъ сказалъ, и не захочетъ просить извиненія, то съ этой минуты онъ никогда болѣе меня не увидитъ.
   -- О, пусть онъ лучше уйдетъ, сказалъ графъ, слабымъ голосомъ, обращаясь къ герцогу и отворачивая лицо отъ Геммона съ явнымъ ужасомъ и отвращеніемъ.
   -- Мистеръ Геммонъ, прошу васъ, сядьте снова на ваше мѣсто, произнесъ герцогъ значительно:-- я ручаюсь вамъ, что вы можете смотрѣть на эти слова, какъ на слова вовсе непроизнесенныя.
   -- Благодарю вашу свѣтлость, возразилъ Геммонъ рѣшительно.-- Но я требую яснаго и формальнаго отреченія. Я питаю глубокое уваженіе къ вамъ, но я знаю тоже свой долгъ и къ самому себѣ, милордъ, прибавилъ онъ, обращаясь, какъ-будто по внезапному побужденію, къ графу: -- "позвольте мнѣ просить вашу милость отказаться отъ тѣхъ словъ, которыя..." но графъ отвернулъ лицо въ сторону и, протянувъ руки къ Геммону, едва-примѣтнымъ движеніемъ далъ ему знакъ идти вонъ. Влѣдствіе этого, съ низкимъ поклономъ герцогу, тотъ взялъ свою шляпу и пошелъ къ дверямъ.
   -- Сэръ, мистеръ Геммонъ! вы не должны уходить, говорилъ герцогъ, убѣдительно:-- вы здѣсь присутствуете по необходимому и важному дѣлу; все постороннее должно быть оставлено и забыто.
   -- Вашу свѣтлость я сочту за счастіе посѣтить во всякое время и гдѣ угодно; но изъ этой комнаты я долженъ выйдти немедленно.
   -- Въ такомъ случаѣ, сэръ, потрудитесь подождать меня въ слѣдующей, я сейчасъ тамъ буду, произнесъ герцогъ довольно-повелительно. Мистеръ Геммонъ поклонился и вышелъ.
   -- О, Боже мой, какъ звѣрски-жестоко ведетъ себя этотъ человѣкъ! сказалъ графъ, когда они остались одни.
   -- Право, Дреддлинтонъ, вы должны выкинуть изъ головы эти вздорныя мысли.
   -- Чтобъ онъ никогда болѣе не смѣлъ являться ко мнѣ на глаза! воскликнулъ графъ слабымъ голосомъ.-- Мнѣ остается недолго жить; но это время, я чувствую, присутствіе его сдѣлаетъ еще короче.
   Герцогъ смотрѣлъ на него съ досадой и замѣшательствомъ.
   -- Полноте, перестаньте; теперь пока онъ здѣсь и по очень-важному дѣлу. Окончимъ ужь разомъ все, что намъ нужно; велимъ позвать его назадъ и я скажу за васъ, что вы отрекаетесь отъ того, что было сказано!!...
   -- Отрекаюсь?... Да вѣдь онъ ушелъ!... произнесъ графъ, невнятно.
   -- Что вы хотите сказать, мой милый Дреддлинтонъ? Я вамъ говорю, позвольте мнѣ объявить ему...
   -- Я хочу сказать, что это было у него на квартирѣ, въ Хольборнѣ; увѣряю васъ честью: я помню все это, какъ вчера.
   -- Уфъ! воскликнулъ герцогъ, довольно-нетерпѣливо: -- это надобно кончить. Онъ пришелъ сюда по очень-важному для васъ дѣлу, которое откладывали до самой послѣдней минуты, для васъ... Эта проклятая компанія!...
   Графъ посмотрѣлъ на своего родственника, и слабая улыбка мелькнула на его изнуренныхъ, убитыхъ чертахъ.
   -- А, да, я теперь убѣжденъ, что они должны рыть глубоко, пока дороются до мѣди. Герцогъ былъ сильно озадаченъ, но сказалъ торопливо:-- это правда. Я велю позвать его и вы позволите мнѣ сказать, что все это вышло по ошибкѣ.
   -- Конечно, я совершенно увѣренъ.
   -- Этого довольно, мой милый Дреддлинтонъ. Вотъ такъ намъ и слѣдуетъ кончить весь этотъ вздоръ, произнесъ герцогъ и, дернувъ звонокъ, приказалъ слугѣ просить мистера Геммона возвратиться. Минуты черезъ двѣ этотъ джентльменъ вошелъ снова въ библіотеку, но ужь съ нѣсколько-строгимъ и неохотнымъ видомъ.
   -- Мистеръ Геммонъ, проговорилъ герцогъ довольно-скоро: -- милордъ Дреддлинтонъ признается, что онъ ошибся. Онъ, разумѣется, отказывается отъ своихъ выраженій, слѣдовательно, намъ лучше разомъ за дѣло.
   -- Да, конечно! конечно! Что у васъ бумаги съ собой, мистеръ Геммонъ? спросилъ графъ, держа дрожащими пальцами свои золотые очки. Мистеръ Геммонъ поклонился довольно-гордо и, сѣвъ снова на стулъ, имъ оставленный, придвинулъ его къ столу и развернулъ небольшой пакетъ съ бумагами.
   -- Это было смѣшное предпріятіе, какъ кажется, сэръ, сказалъ графъ, обращаясь къ мистеру Геммону, который немножко удивился, замѣтивъ измѣнившійся взоръ и тонъ графа.
   -- Да, оно кончилось очень-неблагополучно, милордъ, отвѣчалъ тотъ серьёзно, разбирая бумаги.
   -- Дѣло это имѣло видъ совсѣмъ не такой безтолковый, сначала, могу васъ увѣрить, Танталлянъ, сказалъ графъ, обращаясь къ герцогу, который слѣдилъ за движеніями мистера Геммона съ большимъ безпокойствомъ, зная, что тотъ пришелъ сообщить окончательный результатъ долгихъ переговоровъ между заимодавцами Компаніи Искусственнаго Дождя съ одной стороны, и ея директорами и акціонерами съ другой.
   -- Эти вещи никогда не удаются сначала, отвѣчалъ герцогъ съ какимъ-то вздохомъ.
   -- Покажите-ка намъ, мистеръ Геммонъ, сдѣлайте милость, чертежи и разрѣзы слоевъ...
   -- Что такое? спросилъ герцогъ, обращаясь съ удивленіемъ къ графу; то же сдѣлалъ и мистеръ Геммонъ, и на минуту оставилъ свои бумаги. Оба, и герцогъ и Геммонъ, поблѣднѣли, глядя въ безмолвномъ ужасѣ на своего собесѣдника. Геммонъ почувствовалъ вдругъ у себя на сердцѣ какъ-то невольно и тошно. Ясно было, что разсудокъ графа Дреддлинтона, потихоньку сдвинулся съ мѣста. Улыбка невыразимо-слабая мелькала у него на губахъ, взоръ блуждалъ, вся строгость исчезла съ лица и обращеніе его стало спокойно, даже весело. Геммонъ посмотрѣлъ въ страхѣ на герцога, который, не сводя глазъ съ графа Дреддлинтона, невольно воскликнулъ: -- О, Боже мой!
   -- Угодно ли вашей милости?... проговорилъ Геммонъ, запинаясь; руки его замѣтно дрожали.
   -- Вы правы, Танталлянъ, сказалъ графъ Дреддлинтонъ, какъ будто вдругъ пораженный страннымъ значеніемъ взора, устремленнаго герцогомъ на него:-- вы услышите все; но мы должны быть одни. Сэръ, вы можете идти и явиться сюда въ другой день, прибавилъ онъ, вдругъ обращаясь къ Геммону съ прежнимъ своимъ величавымъ видомъ, но слабымъ голосомъ. Мистеръ Геммонъ, сильно-взволнованный, на-скоро собралъ бумаги, часть которыхъ была разложена на столѣ, поклонился низко и пошелъ къ дверямъ.
   -- Въ девять часовъ сегодня вечеромъ въ Портмен-Скверѣ, сэръ, если вамъ будетъ угодно, сказалъ герцогъ.
   -- Я буду у вашей свѣтлости, отвѣчалъ Геммонъ съ трепетомъ, запирая за собою дверь.
   Едва успѣлъ онъ уйдти, какъ графъ съ большимъ безпокойствомъ началъ разсказывать, что противъ него существуетъ заговоръ со стороны графа Фиц-Клярета и другихъ, чтобъ не допустить его до полученія титла маркиза. Все это на томъ основаніи, будто онъ, графъ Дреддлинтонъ, участвовалъ съ сэромъ Шарперомъ Бёблемъ въ мошеннической компаніи, и что онъ имѣетъ очень-достаточныя причины догадываться, что мистеръ Геммонъ втайнѣ помогаетъ этому предпріятію. Его приходъ сегодня поутру съ бумагами, касающимися до предполагаемой покупки Собачьяго Острова, былъ сдѣланъ для-того, чтобы начать осуществленіе этихъ предательскихъ замысловъ. Герцогъ слушалъ съ безмолвнымъ смущеніемъ этотъ сумасбродный разсказъ и совсѣмъ ужь былъ готовъ послать за миссъ Максплейхапъ, какъ вдругъ графъ остановился, быстро поглядѣлъ нѣсколько времени смутно на своего родственника, приложилъ руку ко лбу и сказалъ съ нерѣшительнымъ видомъ: -- сдѣлайте милость, Танталлянъ, не думайте больше о томъ, что я говорилъ. Я... я чувствую, что говорилъ вздоръ, безъ всякой связи; вы вѣрно это замѣтили?... а?-- Танталлянъ?
   Во взорѣ, который графъ устремилъ на своего родственника, произнося эти послѣднія слова, было что-то такое безсмысленное и жалкое, что тотъ съ минуту не въ-силахъ былъ ему отвѣчать. Наконецъ сказалъ онъ тихо, взявъ его за руку:-- мой милый Дреддлинтонъ, вы теперь такъ только немножко встревожены, но вы скоро поправитесь. Не послать ли намъ попросить миссъ Максплейханъ сюда? Она сидитъ одна тамъ, наверху.
   -- Нѣтъ, подождите, Танталлянъ, я чувствую, что немножко бредилъ; но теперь все опять въ порядкѣ. Онъ ушелъ, не правда ли?
   Герцогъ кивнулъ головой утвердительно.
   -- Видъ этого человѣка былъ сначала мнѣ не по силамъ и разстроилъ меня жестоко, несмотря на все мое стараніе побѣдить въ себѣ эту слабость. Онъ отрекся отъ всего? Не довольно ли этого, чтобъ свести человѣка съ ума?
   -- Мой милый Дреддлинтонъ, мы этакъ опять пожалуй собьемся съ толку; не лучше ли намъ оставить этотъ предметъ? сказалъ герцогъ съ безпокойствомъ.
   -- Нѣтъ, возразилъ графъ томно:-- не бойтесь, я чувствую, что опять пришелъ въ себя. Я могу только повторить вамъ, что разговоръ этого человѣка со мной... объ этомъ... (онъ содрогнулся) происходилъ дѣйствительно, и это такъ же вѣрно, какъ то, что Небо существуетъ надъ нами!
   Графъ, дѣйствительно, по-крайней-мѣрѣ на эту минуту, оправился отъ временнаго помѣшательства въ мысляхъ и началъ снова описывать герцогу ясно и отчетливо и такъ твердо, какъ только позволяло его разстроенное состояніе духа, все, что случилось на квартирѣ мистера Геммона. Герцогу, слушавшему этотъ отчетъ, въ первый разъ еще и совершенно-внезапно пришла въ голову мысль: какъ невѣроятно было, чтобъ графъ выдумалъ сцену, которую онъ постоянно разсказывалъ въ тѣхъ же самыхъ словахъ? Что, кромѣ истины и дѣйствительности, могло дать ему возможность сохранять такую отчетливую связь въ описаніи однихъ и тѣхъ же фактовъ, такъ подробно и такъ обстоятельно? Разъ взглянувъ на дѣло съ этой новой точки зрѣнія, герцогъ съ каждой минутой болѣе убѣждался, что этотъ взглядъ былъ истинный; и прежде чѣмъ простился съ своимъ несчастнымъ родственникомъ, герцогъ почти совершенно увѣрился въ трехъ вещахъ: вопервыхъ, что мистеръ Титмаузъ былъ отвратительный самозванецъ, вовторыхъ, что мистеръ Геммонъ долженъ быть хитрѣйшій плутъ въ мірѣ и, наконецъ, что очень-странно, отчего онъ, герцогъ, такъ долго не могъ дойдти до такого заключенія. Но вслѣдъ затѣмъ этому разсудительному человѣку пришелъ въ голову вопросъ: какимъ же образомъ долженъ онъ дѣйствовать? Какъ обойдтись ему съ мистеромъ Геммономъ, когда тотъ прійдетъ къ нему вечеромъ, по собственной просьбѣ его свѣтлости? Какъ оправдать такую внезапную перемѣну мнѣнія? Ничего вѣдь новаго не случилось... И герцогъ пришелъ въ большое затрудненіе, увидѣвъ что онъ ничего болѣе не въ-состояніи будетъ сказать, какъ только то, что онъ наконецъ перемѣнилъ взглядъ на вещи. На всякій случай, однакожь, онъ рѣшился передать въ руки какого-нибудь извѣстнаго юриста не-давно-полученную отъ мистера Геммона инструкцію тяжбы, рѣшенной, два года тому назадъ, въ пользу Титмауза, съ просьбой доставить ему свое секретное, но откровенное мнѣніе но этому дѣлу.
   Мистеръ Геммонъ, выйдя изъ дома графа Дреддлинтона на улицу, скоро оправился отъ минутнаго потрясенія, ощущеннаго въ присутствіи графа, и, сказать ли вамъ правду? всѣ остальныя чувства этого человѣка поглощены были однимъ чувствомъ радости и торжества при мысли объ ужасномъ несчастій, постигшемъ графа! "Никто, съ этой минуты, думалъ онъ, не будетъ придавать ни малѣйшей важности чему бы то ни было, что графъ могъ сказать или сказалъ ужь дѣйствительно, и всѣ его разсказы будутъ приняты за простыя фантазіи разстроеннаго мозга".
   Такимъ-образомъ остается только угомонить Титмауза -- дѣло нетрудное, потому-что, какъ онъ ни глупъ, а все-таки въ-состояніи понять, что отъ сохраненія этой тайны зависитъ его спасеніе или гибель. Но затѣмъ снова мысль о разъисканіи Церковнаго Суда, которое въ эту минуту было въ полномъ ходу, какъ случайный взоръ, брошенный преступникомъ на ужасную гильйотину или висѣлицу въ отдаленіи, заставила поблѣднѣть мистера Геммона и опрокинула всѣ его новыя надежды. Если эти проклятые инквизиторы, думалъ онъ, откроютъ все и такимъ образомъ докажутъ незаконное рожденіе Титмауза,-то какъ ужасно будетъ положеніе мистера Геммона! Насколько поможетъ ему тогда безуміе графа? Не будетъ ли оно, напротивъ, отнесено къ его истинной причинѣ, то-есть къ адской жестокости и коварству, которыя были употреблены въ дѣло противъ графа? Какъ безвозвратно былъ Геммонъ окомпрометированъ неоднократными и торжественными своими увѣреніями передъ миссъ Максплейханъ и передъ графомъ Дреддлинтономъ! Тѣ же самыя доказательства, которыя найдены будутъ достаточными, чтобъ доставить мистеру Обри право распоряженія въ имуществѣ леди Стрэттонъ, могутъ быть употреблены и на другое дѣло, а именно, на немедленное возвращеніе въ его руки Яттонскаго имѣнія. И остановится ли дѣло на этомъ? Не будутъ ли далѣе приняты мѣры, чтобъ обвинить его, Геммона, какъ участника или какъ зачинщика въ плутовствѣ и въ стачкѣ, которыя одни, какъ тогда будутъ претендовать, дали Титмаузу возможность отнять это имѣніе? Погруженный въ эти пріятныя размышленія, онъ до-того потерялъ изъ вида все, происходившее вокругъ него, что едва-едва не былъ раздавленъ подъ колесами огромнаго вагона съ углемъ, приближеніе котораго онъ не замѣтилъ, переходя черезъ улицу... Какъ знать, можетъ-быть это было бы и къ лучшему для него? Во всякомъ случаѣ, по-крайней-мѣрѣ, это избавило бы его отъ "океана скорби", по которому, очень можетъ-быть, ему суждено было носиться всю остальную жизнь свою.
   Главная цѣль свиданія мистера Геммона съ графомъ Дреддлинтономъ состояла въ томъ, чтобъ сообщить графу свѣдѣнія насчетъ очень-опаснаго положенія его милости относительно Компаніи Искусственнаго Дождя. Очень-замѣтное и дѣятельное участіе, которое графъ принималъ въ покровительствѣ и въ управленіи этой Компаніи, естественнымъ образомъ отмѣтило его, какъ самый удобный предметъ для атаки заимодавцевъ. Компанія не имѣла ни акта Парламента, ни хартіи, ни грамматы на свое основаніе; это было просто огромное, неуклюжее товарищество, состоявшее изъ всѣхъ, кто самъ себя выдавалъ за участвующаго, или на кого можно было указать какъ на участника, и слѣдовательно, всякій изъ такихъ, извѣстный ли лично, или нѣтъ, во всякомъ случаѣ подвергался отвѣтственности передъ публикой, которая ввѣряла ему свои деньги, по очень-ясному закону справедливости, опредѣляющему, что всякой, кто ищетъ раздѣлить выгоды спекуляціи, долженъ отвѣчать и за ея долги. Въ настоящемъ случаѣ, значительное число слабыхъ и неопытныхъ, но состоятельныхъ искателей приключеній, принимали личное участіе въ предпріятіи, а потому, разумѣется, должны были раздѣлить съ графомъ Дреддлинтономъ бремя отвѣтственности, и это спасло графа отъ полнаго и совершеннаго разоренія. Какъ только бѣгство сэра Шарпера Бёбля открыло глаза публикѣ и акціонерамъ, необходимо стало принять немедленныя мѣры къ приведенію въ извѣстность точнаго положенія дѣлъ и долговъ, сдѣланныхъ отъ имени Компаніи. Боже! какой ужасный строй кредиторовъ выступилъ противъ Компаніи Искуственнаго Дождя! Трудно было себѣ представить, какимъ образомъ такое множество ихъ и на такую огромную сумму успѣло возникнуть въ самое короткое время! Но дѣло въ томъ, что найдутся всегда тысячи лицъ, которыя, какъ только увидятъ, что люди неоспоримо-состоятельные приняли полное участіе въ предпріятіи подобнаго рода, тотчасъ будутъ готовы открыть неограниченный кредитъ и поставить все нужное. Первоначальнымъ источникомъ покойной Компаніи было великое открытіе доктора Дьяболюса Гандера, нашедшаго, какъ онъ утверждалъ, вѣрное средство, дѣйствуя на атмосферу электричествомъ, производить изобильный дождь во времена величайшей засухи. Теперь же этотъ знаменитый философъ явился первымъ и самымъ главнымъ заимодавцемъ Компаніи, отъ всякаго денежнаго участія въ которой онъ отказался нарочно и заблаговременно, желая сохранить права дѣйствительнаго кредитора. Онъ требовалъ теперь 1,700 фунт. за рядъ предварительныхъ опытовъ, независимо отъ вознагражденія за время и труды, потраченные при руководствѣ этими опытами. Чтобъ поставить вопросъ объ отвѣтственности внѣ всякаго спора, докторъ, отъ времени до времени, аккуратно приглашалъ самыхъ знатныхъ и богатыхъ акціонеровъ присутствовать при этихъ опытахъ. Онъ всегда тщательно записывалъ ихъ имена вмѣстѣ съ именами другихъ лицъ, способныхъ служить свидѣтелями при случаѣ, чтобъ доказать участіе, которое первые принимали въ опытахъ, ихъ замѣчанія насчетъ успѣха Компаніи и проч. и ихъ неоднократныя похвалы неутомимой любезности достойнаго доктора, который не жалѣлъ никакихъ трудовъ, объясняя имъ свойство своихъ изумительныхъ операцій. Сверхъ-того, докторъ заключилъ условіе, подписанное графомъ Дреддлинтономъ и двумя или тремя другими лицами отъ имени Компаніи, условіе, по которому онъ былъ назначенъ постояннымъ ученымъ директоромъ на 10 лѣтъ впередъ, съ жалованьемъ 1,000 фунт. въ годъ, сверхъ суммъ, договоренныхъ за другія, побочныя и дополнительныя услуги. Отъ этой послѣдней претензіи, впрочемъ, докторъ очень-великодушно изъявлялъ готовность отказаться, если ему уплатятъ 4,000 фунт. немедленно. Далѣе, было требованіе, доходившее безмалаго почти до 25,000 фунт. за невѣроятное количество мѣдной проволоки, купленной для употребленія въ городахъ и мѣстечкахъ, которымъ угодно будетъ воспользоваться услугами Компаніи, слѣдующимъ образомъ: предполагалось устроить цѣлый кругъ электрическаго сообщенія, прикрѣпляя проволоки къ верхушкамъ колоколенъ. Проволоки эти должны были имѣть достаточную крѣпость и толщину, чтобъ ихъ не порвали птицы, садящіяся на нихъ. Докторъ Гандеръ, впрочемъ, объявилъ, что онъ открылъ способъ заряжать проволоки такъ, что всякая птица, какъ только дотронется до нихъ, тотчасъ должна упасть на землю мертвая. Далѣе, требовались деньги за свинцовыя и каучуковыя трубы, длиною по-крайней-мѣрѣ на девять миль, за паровыя машины, электрическія машины и т. д., и еще особенно 8,000 фунт. за издержки на произведеніе опыта въ одной деревнѣ, на краю Коривалиса, опыта, который почти-что былъ приведенъ къ окончанію въ ту пору, когда случилось несчастное происшествіе, причинившее неожиданное паденіе Компаніи. Этого будетъ достаточно, чтобъ дать непосвященному читателю нѣкоторое понятіе о сущности долговъ, навлеченныхъ на себя лицами, принимавшими непосредственное участіе въ этомъ великолѣпномъ предпріятіи. На другой же день, послѣ бѣгства сэра Шарпера Бёбля, докторъ Гандеръ завелъ два иска противъ шестерыхъ главнѣйшихъ акціонеровъ, по поводу своихъ предварительныхъ опытовъ и своего условія на десятилѣтнюю службу. Сверхъ-того, иски по другимъ претензіямъ налетали роями почти ежедневно, что сдѣлало необходимымъ принять мѣры къ достиженію полюбовной сдѣлки. Послѣ долгихъ трудовъ и неоднократнаго присутствія на разныхъ митингахъ, Геммонъ успѣлъ на-время выпутать графа Дреддлинтона, подъ условіемъ уплаты въ-теченіе года съ его стороны 18,000 фунт.; отъ герцога Танталляна 8,000 фунт. и отъ маркиза Мармеляда 0,000 фунт. Два послѣдніе пэра дали торжественный обѣтъ никогда болѣе не имѣть ничего общаго съ компаніями на акціяхъ, несмотря на то, что, по правдѣ сказать, они отдѣлались еще довольно-дешево. Но не въ одной Компаніи Искусственнаго Дождя участвовали эти знаменитыя особы вмѣстѣ съ графомъ Дреддлинтономъ; была еще другая, извѣстная Компанія Пороха и Прѣсной воды, стряпчими которой были гг. Кверкъ, Геммонъ и Снапъ; но достаточно будетъ пока сказать, что скоро послѣ того герцогъ Танталлянъ заплатилъ отъ имени графа Дреддлинтона 10,000 фунт. въ-счетъ суммы 18,000 фунт., остальная часть которой должна была быть уплачена черезъ нѣсколько мѣсяцевъ. Мистеръ Геммонъ, однакожъ, не могъ подумать безъ ужаса о возможности паденія Компаніи Пороха и Прѣсной воды, зная до какой степени графъ былъ запутанъ въ это предпріятіе и не видя никакихъ средствъ его выпутать. Чего бы онъ не далъ теперь, чтобъ никогда не вовлекать графа ни въ одну изъ такихъ спекуляцій! Мало того: чего бы онъ не далъ, чтобъ никогда не сводить знакомства ни съ графомъ Дреддлинтономъ, ни съ леди Сесиліею! Какую выгоду извлекъ онъ до-сихъ-поръ изъ своей отчаянной попытки составить аристократическія связи? Если бы, впрочемъ, графъ оказался дѣйствительно и невозвратно-сошедшимъ съ ума -- какое благодѣяніе было бы это для Геммона во всѣхъ отношеніяхъ! Это зажало бы ротъ навсегда главной его жертвѣ и избавило бы его отъ всѣхъ нескончаемыхъ безпокойствъ и непріятностей, неразлучныхъ съ личными объясненіями и столкновеніями съ человѣкомъ, котораго онъ вовлекъ въ пучину денежнаго разоренія, однимъ словомъ, отъ цѣлой бездны упрековъ и проклятій.
   Мистера Титмауза (счастливаго обладателя 10,000 фунт. въ годъ, по мнѣнію многихъ, смотрѣвшихъ на него съ завистью), тѣ изъ членовъ общества, которые имѣли случай наблюдать за его поведеніемъ въ свѣтѣ, считали глубоко-сокрушеннымъ смертью леди Сесиліи; но люди, ближе-знакомые съ его семейными обстоятельствами, не могли не замѣтить маленькой примѣси удовольствія въ этой чашѣ горести. Удовольствіе имѣло источникомъ то обстоятельство, что леди Сесилія не оставила по себѣ никакого потомка, никакого милаго залога любви; вслѣдствіе того, онъ, мистеръ Титмаузъ, былъ нетолько избавленъ отъ большихъ хлопотъ, связанныхъ съ воспитаніемъ сына или дочери, но сдѣлался самъ и прямымъ наслѣдникомъ баронства Дрелинкуртъ, по смерти графа Дреддлинтона. Каковы бы ни были послѣдствія неудачъ графа по денежнымъ спекуляціямъ, онъ не могъ разстроить навсегда состоянія, соединеннаго съ его титломъ, будучи неболѣе какъ пожизненнымъ владѣльцемъ, съ обязанностью передачи потомкамъ того, чѣмъ онъ пользовался поочереди наслѣдства. Мистеръ Геммонъ, правда, чувствовалъ отвращеніе при одномъ видѣ мистера Титмауза; ему было тошно даже подумать о немъ; а между тѣмъ, этотъ джентльменъ все-таки былъ предметомъ огромныхъ заботъ и попеченій для Геммона. Геммонъ чувствовалъ, что онъ имѣлъ, во всякомъ случаѣ, хоть пока, глубокій интересъ поддерживать передъ свѣтомъ положеніе и репутацію своего кліента. Кліентъ былъ запуганъ Геммономъ до состоянія рабской покорности всѣмъ требованіямъ патрона, и однимъ изъ этихъ требованій было то соблюденіе наружнаго приличія въ свѣтѣ, которое произвело еще недавно довольно-благопріятное впечатлѣніе въ пользу Титмауза. Другое требованіе касалось до сокращенія расходовъ. Геммонъ настоялъ на томъ, что необходимо сбыть съ рукъ домъ въ Улицѣ Парка, который и безъ того ужь, нѣсколько мѣсяцевъ сряду, стоялъ совершенно-пустой, безъ мебели и убранства, сдѣлавшихся добычею кредиторовъ. Вмѣсто этого дома, онъ нанялъ Титмаузу хорошо-мёблированную квартиру въ Чапельской Улицѣ, и позволилъ держать лакея, попрежнему, а также, нанялъ для него кабріолетъ, тигра, грума и пару верховыхъ лошадей, что давало Титмаузу возможность держать себя прилично своему званію передъ той частью общества, которая оставалась осенью въ Лондонѣ. Самыхъ неугомонныхъ кредиторовъ Геммонъ успокоилъ уплатою значительныхъ суммъ въ-счетъ долга и торжественными увѣреніями, что всѣ долги Титмауза будутъ очищены въ непродолжительномъ времени.
   "Развѣ эти господа не могутъ (говорилъ Геммонъ) видѣть собственными глазами и судить сами, какъ перемѣнился и истеръ Титмаузъ во всемъ, со времени удара, нанесеннаго ему смертью леди Сесиліи?" Но, по правдѣ сказать, какъ бы ни былъ мистеръ Титмаузъ расположенъ вернуться къ тѣмъ сценамъ шумнаго и разорительнаго разврата, среди которыхъ онъ пировалъ такъ безумно впродолженіе первыхъ восьмнадцати мѣсяцевъ послѣ необыкновеннаго своего возвышенія, къ этому существовало очень-серьёзное препятствіе, именно пренебреженіе съ его стороны уплаты разныхъ и очень-значительныхъ благородныхъ долговъ, какъ они довольно-странно называются, за что его два раза оттаскали за носъ публично и одинъ разъ отстегали хлыстомъ. Доступъ въ шумный міръ разнаго рода весельчаковъ такимъ образомъ запертъ былъ для него окончательно, и это пресѣкло по-крайней-мѣрѣ хоть одинъ источникъ его безпутнаго мотовства. Хоть онъ и могъ ѣхать верхомъ, или въ экипажѣ, куда ему угодно, и притомъ какъ слѣдовало человѣку хорошаго тона, въ-отношеніи одежды и прочаго; несмотря на то, онъ чувствовалъ себя неболѣе какъ арестантомъ, выпущеннымъ на время и зависящимъ отъ воли мистера Геммона вполнѣ, даже въ-отношеніи къ средствамъ существованія. Вечера Титмауза большею-частью проходили въ театрахъ, а ночи проводилъ онъ часто посреди такихъ сценъ, гдѣ довольно-странно было видѣть молодаго вдовца. Вино, вѣроятно, создано для-того, чтобъ дураки напивались до-пьяна и такимъ образомъ сокращали свое обременительное существованіе на землѣ. По-крайней-мѣрѣ, говоря о Титмаузѣ, я право не думаю, чтобъ онъ когда-нибудь ложился въ постель совершенно-трезвый. Онъ признавался, что каждый разъ, оставаясь одинъ, онъ чувствуетъ жестокую тоску, и что есть одно только средство, ему извѣстное, прогонять, какъ онъ говорилъ, скучную заботу. А между-тѣмъ, несмотря на все, что было ему открыто, онъ не имѣлъ ни довольно смысла, ни довольно чувствительности, чтобъ постичь ужасную шаткость того основанія, стоя на которомъ, онъ пользовался всѣми выгодами настоящаго своего положенія. Ему и въ голову не приходило, что онъ каждый мигъ могъ быть низвергнутъ съ своего возвышенія гораздо-глубже прежняго, въ ту нищету и неизвѣстность, изъ которыхъ онъ вынырнулъ такъ недавно. Онъ не въ-состояніи былъ усилить для себя наслажденіе настоящимъ, но сравненію съ рѣзкимъ контрастомъ прошедшаго, или съ возможною перемѣною судьбы своей въ будущемъ. Вообще говоря, положеніе богатаго и развратнаго дурака совсѣмъ не такъ завидно, какъ оно кажется иногда глупцу, взирающему со стороны; но каково же оно должно быть, если присоединить къ нему тѣ обстоятельства, въ которыхъ находился Титмаузъ? Онъ чувствовалъ, что столица въ это скучное время года съ каждымъ днемъ становится несноснѣе, тѣмъ болѣе, что кругъ его удовольствій теперь жестоко стѣснился. Мистеръ Геммонъ становился мрачнѣе и строже часъ-отъ-часу; Титмаузъ боялся даже подходить къ нему, потому-что тотъ требовалъ отъ него при всякой встрѣчѣ такой осмотрительности, которая была ему непривычна и невыносима. Титмауза не принимали въ домѣ графа Дреддлинтона; къ дому герцога Танталляна онъ не смѣлъ и близко подойдти. Иногда Титмаузъ встрѣчалъ въ паркѣ коляску графа -- ужасный предметъ для его глазъ! коляску, тихо проѣзжающую мимо него, всю въ глубокомъ траурѣ, и, на мѣстѣ леди Сесиліи, миссъ Максплейханъ. Возлѣ нея, онъ видѣлъ больнаго, сѣдаго, дряхлаго старика, очевидно незамѣчающаго ничего вокругъ себя. И если при этой встрѣчѣ взоръ Титмауза встрѣчалъ глаза миссъ Максплейханъ, она тотчасъ отворачивала ихъ отъ него, какъ отъ предмета отвратительнаго. Всякій разъ, какъ встрѣчалъ этотъ экипажъ, Титмаузъ содрогался невольно и жестоко при мысли объ ужасномъ обманѣ, которому сначала онъ служилъ безсознательнымъ орудіемъ, а потомъ сталъ добровольнымъ участникомъ котораго. Онъ убѣдительно просилъ мистера Геммона позволить ему провести нѣсколько мѣсяцевъ на континентѣ и снабдить его необходимыми на то средствами; но, сообразивъ надлежащимъ образомъ, мистеръ Геммонъ отказалъ, по причинѣ критическаго положенія обстоятельствъ въ настоящую минуту, до-тѣхъ-поръ по-крайней-мѣрѣ, пока Геммонъ не узнаетъ чего-нибудь положительнаго о ходѣ продолжающагося слѣдствія. Геммонъ, впрочемъ, позволилъ ему ѣхать въ Яттонъ, куда онъ дѣйствительно отправился, но встрѣтилъ тамъ одни угрюмыя лица слугъ, которымъ жалованье не было заплачено, да фермеровъ, которыхъ разоряли взысканія Титмауза. Друзья мистера Медфлинта и мистера Блёдсека косились на него за то, что онъ не выступалъ впередъ спасти ихъ отъ огромнаго штрафа, а избиратели недовольны были большимъ числомъ счетовъ, недоплаченныхъ съ его стороны, совершеннымъ пренебреженіемъ ихъ интересовъ въ Парламентѣ и его поведеніемъ въ этомъ собраніи, поведеніемъ, которое выставило ихъ на посмѣшище цѣлой націи. Что касается до сосѣднихъ помѣщиковъ и аристократіи, то, разумѣется, никто изъ нихъ не обращалъ ни малѣйшаго вниманія на нашего героя. Отъ добраго доктора Тэсема даже, онъ не могъ получить ничего, кромѣ холодной и осторожной вѣжливости. Однимъ словомъ, мистеръ Титмаузъ въ Яттонѣ былъ во сто разъ болѣе несчастенъ чѣмъ въ столицѣ. Къ-тому же, барскій домъ стоялъ совершенно-пустой: прекрасная мебель, купленная въ ту пору, когда онъ вступилъ во владѣніе, ободрана была давно руками неумолимыхъ и жадныхъ кредиторовъ. Одно наслажденіе, которое оставалось для него въ Яттонѣ -- курить и пить грогъ. Титмаузъ чувствовалъ, что онъ обманщикъ и самозванецъ, что не имѣетъ никакого права на уваженіе и вниманіе кого бы то ни было. По благородному парку и полямъ Яттона, освѣщеннымъ тихими и грустными лучами октябрскаго солнца, гулялъ онъ часто одинъ, въ какомъ-то безотчетномъ страхѣ. Сухой листъ, падающій на него съ дерева, заставлялъ его вздрагивать отъ испуга, и онъ едва не ронялъ сигары изъ рукъ. Между-тѣмъ, какъ такое печальное положеніе вещей царствовало въ Яттонѣ, посмотримъ, каково-то было состояніе мистера Геммона въ столицѣ?
   Нѣтъ никакой вѣроятности, чтобъ человѣкъ, стремящійся кривыми путями къ осуществленію своихъ плановъ и къ достиженію цѣлей, на которыя указываетъ ему жадное честолюбіе, могъ быть счастливъ. Безпрестанный страхъ: быть обнаруженнымъ и потерять все -- поддерживаетъ его, такъ-сказать, въ мукахъ постоянной пытки. Но чувствовать, что обрываешься на зло глубоко-обдуманнымъ, отчаяннымъ и неблагороднымъ планамъ -- это убійственной невыносимо. Такой человѣкъ чувствуетъ, что горечь неудачи не можетъ быть смягчена или ослаблена сознаніемъ участія и уваженія тѣхъ, которые были свидѣтелями безуспѣшныхъ попытокъ -- мысль убійственная для души, и Геммонъ чувствовалъ себя однимъ изъ самыхъ несчастныхъ людей въ мірѣ. Всѣ его заботы, впрочемъ, пока поглощены были одною, и эта одна -- результатъ розысковъ, происходившихъ по новому процесу. Неизвѣстность этого результата омрачала его душу и висѣла у него на шеѣ, какъ жерновъ. Если результатъ долженъ былъ выйдти неблагопріятный, ему рѣшительно не оставалось ничего болѣе дѣлать, какъ бѣжать отъ общаго презрѣнія и ненависти. Къ чему должны были послужить тогда всѣ его огромные хлопоты, пожертвованія и труды? его глубоко-обдуманные, сложные планы и цѣли? Тогда на повѣрку окажется, что онъ погубилъ самъ себя безвозвратно -- и для чего? чтобъ дать возможность такому созданію, какъ Титмаузъ, попировать какой-нибудь годъ въ безграничной роскоши и развратѣ! Какую личную выгоду получилъ до-сихъ-поръ мистеръ Геммонъ, напрягая, цѣлые три года самымъ усиленнымъ образомъ свои могущественныя способности? Вопервыхъ, что касается до миссъ Обри, милаго предмета его пламенныхъ желаній, далеко ли подвинулся онъ къ достиженію своей цѣли послѣ такого глубокаго и жестокаго коварства въ-отношеніи къ ея брату? Не только не подвинулся ни на волосъ, а напротивъ, даже ту небольшую короткость, которую успѣлъ сначала пріобрѣсти, онъ потерялъ теперь невозвратно. Могли ли они не замѣтить, сквозь всѣ уловки и штуки, его руку въ недавнемъ притѣсненіи мистера Обри? Строгость мистера Роннинтона, который формально запретилъ гг. Кверку, Геммону и Снапу, отъ имени своего кліента, всякое сношеніе съ мистеромъ Обри иначе, какъ черезъ его стряпчихъ, была тоже очень-значительна. Кромѣ-того, мистеру Геммону случилось бродить около Вивьенской Улицы въ тотъ самый вечеръ, когда лордъ Де-ля-Зушъ явился такъ неожиданно съ мистеромъ Обри, и Геммонъ видѣлъ, какъ мистеръ Обри, Агнеса и Кетъ, въ сопровожденіи стараго лорда, сѣли въ карету въ обѣденномъ платьѣ; тогда мистеръ Геммонъ подумалъ съ жестокимъ содроганіемъ о мистерѣ Делямирѣ. Геммонъ тоже замѣтилъ внезапный пріѣздъ лорда Де-ля-Зуша изъ Парижа, какъ-разъ къ этому кризису въ дѣлахъ семейства Обри, и вѣроятно, его могущественное вмѣшательство породило этотъ процесъ въ Церковномъ Судѣ. И что, если результатъ процеса будетъ открытіе обмана, посредствомъ котораго Титмаузу дана была возможность изгнать мистера Обри изъ Яттона -- что тогда подумаетъ она, что подумаютъ они всѣ о мистерѣ Геммонѣ послѣ признанія, сдѣланнаго имъ миссъ Обри?... Подумаютъ, разумѣется, что онъ или съ самаго начала устроилъ, или теперь поддерживаетъ этотъ обманъ. И что, если она дѣйствительно все это время была ужъ обѣщана будущему лорду Де-ля-Зушу? И что если настоящій лордъ Де-ля-Зушъ, съ своими несметными доходами, рѣшился провести мистера Обри сильною рукою сквозь всѣ затрудненія и хлопоты? И что, если къ начатію этого процеса побудилъ лорда разсказъ миссъ Обри о собственномъ признаніи Геммона, сдѣланномъ ей -- была ли какая-нибудь вѣроятность, чтобъ этотъ человѣкъ поколебался въ своемъ намѣреніи?..
   Взгляните далѣе, на денежныя затрудненія, накоплявшіяся вокругъ Геммона. Отъ 60 до 70,000 фунтовъ было ужь занято подъ залогъ земель въ имѣніи яттонскомъ, и ни одного шиллинга болѣе нельзя было занять безъ добавочнаго, посторонняго обезпеченія, которое Геммонъ не могъ достать; а между-тѣмъ надо было платить проценты по этимъ займамъ, что одно поглощало уже до 3,500 ф. въ годъ. Въ-добавокъ къ этому, Титмаузъ былъ по уши въ долгу, а между-тѣмъ его надо было поддерживать прилично его званію и въ Яттонѣ содержать полный комплектъ прислуги. Какимъ образомъ, несмотря на все это, осуществить собственную дарственную запись, доставшуюся Геммону такъ дорого? И безъ того ужь черезъ силу обремененное имѣніе рѣшительно не въ-состояніи было выносить эту прибавочную тяжесть. Мистеру Геммону, сверхъ-того, не повезло въ разныхъ азартныхъ спекуляціяхъ на биржѣ и такимъ-образомъ деньги, довольно-быстро пріобрѣтенныя, такъ же быстро были и потеряны. Правда, можно было ожидать результата взысканій по двумъ векселямъ мистера Обри, а также по акту ручательства, подписанному лордомъ Де-ля-Зушемъ, что все доходило до 20,000 съ процентами; но надо было ждать еще довольно-долго, прежде чѣмъ путемъ обыкновеннаго, дѣловаго порядка, иски по взысканію этихъ суммъ могли быть приведены къ успѣшному окончанію, не говоря ужь о какомъ-нибудь пагубномъ открытіи, возможность котораго Геммонъ предвидѣлъ и которое могло отнять у Титмауза всякое право на взысканіе. Геммонъ не разъ думалъ о томъ, чтобъ добыть деньги переводомъ обязательства, подписаннаго лордомъ Де-ля-Зушемъ, въ руки какого-нибудь посторонняго покупщика; но рискнуть на такой шагъ онъ не рѣшился по разнымъ причинамъ. Главнѣйшая изъ нихъ состояла въ трудности найдти человѣка, который, зная, что срокъ этому документу выходитъ мѣсяца черезъ три, рѣшился бы дать въ займы какую-нибудь значительную сумму подъ залогъ такой обширной поруки, не собравъ сперва подробныхъ справокъ насчетъ годности этой поруки и насчетъ права залоговладѣтелей вести искъ. Если же результатъ разысканій Церковнаго Суда окажется неблагопріятный и право Титмауза на яттонское имѣніе будетъ уничтожено, то это прекратитъ разомъ всѣ претензіи, какъ по ручательству, такъ и по двумъ векселямъ. Наконецъ, какъ бы ни были сильны тѣ надежды на политическое возвышеніе, за которыя Геммонъ держался съ невѣроятнымъ упорствомъ: что станется съ ними, если результатъ розысковъ коммисіи Церковнаго Суда заклеймитъ его какъ виновника въ потворствѣ обману самаго грубаго и явнаго рода? Разъ или два, во время частаго и тревожнаго обзора всѣхъ этихъ происшествій и обстоятельствъ, онъ ловилъ, такъ-сказать, на-лету страшный проблескъ какой-то системы возмездія, дѣйствующей и управляющей всѣмъ, и въ-состояніи былъ усмотрѣть гибельныя послѣдствія каждаго поступка, имъ совершеннаго.
   Успѣхъ или неудача въ дѣлѣ Церковнаго Суда стали теперь дѣйствительно осью, около которой все вертѣлось для Геммона. Въ нихъ заключалось его спасеніе или погибель и мысль объ этомъ поддерживала его съ утра до вечера въ состояніи какого-то лихорадочнаго трепета и волненія, убивая въ немъ почти совершенно способность заниматься дѣлами по своему званію. Онъ ѣздилъ нѣсколько разъ изъ Лондона вмѣстѣ съ мистеромъ Кводомъ, чтобъ взглянуть, какой ходъ принимали дѣла, и мистеръ Кводъ имѣлъ дѣйствительно очень-пылкія надежды на успѣхъ; но, увы! Геммонъ не рѣшился открыть ему истиннаго положенія дѣла, такъ-что Кводъ естественнымъ образомъ ограничивался выводомъ родословной мистера Титмауза въ томъ видѣ, какъ она, съ успѣхомъ доказана была на ассизахъ. Мистеръ Геммонъ съ трепетомъ думалъ о систематическомъ и рѣшительномъ изслѣдованіи дѣла со стороны мистера Обри. Чего оно не могло обнаружить? Бросивъ ужь всякую осторожность, онъ нѣсколько разъ даже пытался узнать что-нибудь отъ тѣхъ, которые были допрошены коммиссаромъ Церковнаго Суда; но попытки его остались напрасны. Нѣкоторые свидѣтели занимали такое положеніе въ свѣтѣ, которое дѣлало ихъ недоступными для его предложеній; другіе отклонены были отъ всякихъ разсказовъ строгими наставленіями коммиссара. Такимъ-образомъ мистеръ Геммонъ не могъ узнать ничего и принужденъ былъ ожидать въ ужасной неизвѣстности, законнаго результата этого таинственнаго и мучительнаго процеса до-тѣхъ-поръ, пока публикація не будетъ дозволена и обѣ стороны не получатъ свѣдѣній о показаніяхъ, собранныхъ коммиссаромъ.
   Будущіе виды семейства мистера Обри, какъ ни прояснились они вслѣдствіе неожиданнаго вмѣшательства лорда Де-ля-Зуша въ минуту глубочайшаго ихъ мрака, не возмутили того мирнаго и тихаго образа жизни, который вело это семейство постоянно впродолженіе всѣхъ своихъ горестей. Но какъ оживлено, какъ счастливо было теперь это маленькое семейство, счастливо не отъ излишней увѣренности въ окончательномъ результатѣ дѣйствій, предпринятыхъ въ его пользу, но отъ набожнаго и радостнаго убѣжденія, что они не были забыты Небомъ, которое послало имъ этотъ знакъ своего вниманія. Прелестный румянецъ началъ появляться снова на щекахъ Агнесы и Кетъ и взглядъ мистера Обри не былъ болѣе омраченъ заботою и безпокойствомъ. Обри продолжалъ свои юридическія занятія съ неутомимою энергіею до-тѣхъ-поръ, пока мистеръ Менсфильдъ не уѣхалъ изъ города и контора его не была заперта до начала ноября. Бѣдное семейство Обри томилось тайнымъ желаніемъ насладиться, хоть мелькомъ, хоть на короткое время, удовольствіями загородной жизни, и вотъ какъ разъ, около половины сентября, они получили убѣдительное приглашеніе отъ лорда и леди Де-ля-Зушъ пріѣхать всѣмъ семействомъ къ нимъ, во Францію, для полнаго и освѣжительнаго измѣненія сцены. Агнеса и Кетъ чуть было не убѣдили совсѣмъ мистера Обри принять это любезное приглашеніе, какъ вдругъ онъ вспомнилъ о томъ, что ему казалось непреодолимымъ препятствіемъ. Надо припомнить, что онъ представилъ за себя поруку на очень-значительную сумму, почти на 16,000 ф. по двумъ взысканіямъ мистера Титмауза и по взысканію гг. Кверка, Геммона и Снапа. Между-тѣмъ, двое изъ пріятелей, за него поручившихся, находились въ чужихъ краяхъ, а снестись съ ними по этому предмету не было никакой возможности. Поэтому, мистеръ Обри рѣшительно отказался уѣхать изъ Англіи на какое бы то ни было, хоть на самое короткое время. Получивъ отъ Обри такой отвѣтъ, лордъ Де-ля-Зушъ сдѣлалъ новое предложеніе, чтобъ они всѣ отправились черезъ недѣлю въ одну прекрасную резиденцію, ему принадлежавшую, въ Эссексѣ, миляхъ въ 15-ти отъ Лондона, гдѣ они найдутъ все приготовленнымъ для ихъ пріема, и гдѣ онъ просилъ ихъ убѣдительно оставаться до-тѣхъ-поръ, пока самъ съ женой не вернется изъ Франціи и не пріѣдетъ къ нимъ въ концѣ октября. Съ какимъ воскресшимъ духомъ, съ какою радостью, принявъ это приглашеніе, стали они готовиться къ небольшому вояжу. Мистеръ Обри собирался уже сдѣлать всѣ распоряженія, чтобъ отправиться изъ города въ одномъ изъ дилижансовъ, который проходилъ въ двухъ миляхъ отъ Тэнстальскаго Пріорства (такъ называлась эта резиденція); но и тутъ заботливая дружба лорда Де-ля-Зуша предусмотрѣла все. Вечеромъ, наканунѣ дня, назначеннаго къ отъѣзду, лакей изъ Дуврской Улицы пришелъ узнать, въ которомъ часу имъ угодно, чтобъ экипажъ пріѣхалъ за ними и фургонъ за ихъ поклажею, по приказанію лорда Де-ля-Зуша, который вмѣстѣ съ тѣмъ желалъ, чтобъ этотъ экипажъ остался у нихъ въ распоряженіи все время, пока они пробудутъ въ пріорствѣ. Агнеса и Кетъ были тронуты до слезъ этою дополнительною чертою заботливой дружбы. О! ваше сердце развеселилось бы, читатель, при видѣ радостныхъ лицъ и веселаго одушевленія, съ которымъ это милое семейство отправилось на слѣдующее утро въ дорогу. Какъ освѣжителенъ былъ сельскій воздухъ! какъ живительна и прекрасна сельская мѣстность, озаренная тихимъ лучомъ осенняго солнца! Мѣсто, въ которое они пріѣхали, было одно изъ самыхъ живописныхъ и день за днемъ пролеталъ для нихъ незамѣтно въ такомъ наслажденіи жизнью, какого они никогда еще не испытывали до-сихъ-поръ.
   Ходъ происшествій заставляетъ насъ перенестись въ Лондонъ, и къ-тому же не въ самое пріятное мѣсто этой столицы, а именно, въ Тевейское-Подворье. Около 8-ми часовъ вечера, въ исходѣ октября, мистеръ Геммонъ ходилъ взадъ и впередъ по своей комнатѣ, весело-озаренной свѣтомъ лампы и согрѣтой огнемъ пылавшаго камина. Онъ самъ, однакожь, былъ очень-невеселъ. Онъ находился въ состояніи крайняго безпокойства и неизвѣстности, да и не безъ причины, потому-что онъ каждую минуту ожидалъ списка съ показаній, собранныхъ на сторонѣ мистера Обри по дѣлу Церковнаго Суда, по которому публикація дозволена была наканунѣ. Онъ бормоталъ вполголоса страшныя проклятія на несносную медленность стараго мистера Квода, который, мистеръ Геммонъ былъ совершенно увѣренъ, могъ бы доставить ему эту копію нѣсколько часовъ тому назадъ, еслибъ захотѣлъ постараться немного. Два раза ужь посланный мистера Геммона ходилъ понапрасну, и Геммонъ отправилъ теперь его въ третій разъ въ контору мистера Квода. Наконецъ, мистеръ Геммонъ услыхалъ тяжелые шаги, подымавшіеся вверхъ но лѣстницѣ; онъ узналъ ихъ, кинулся къ дверямъ и отворилъ въ ту самую минуту, когда его посланный вошелъ на площадку съ толстымъ, бѣлымъ пакетомъ подъ-мышкою, запечатаннымъ и обвязаннымъ красною тесьмой.
   -- А! хорошо! спасибо, спасибо! Заходите завтра поутру, произнесъ Геммонъ торопливо, почти выхвативъ пакетъ изъ рукъ посланнаго.
   -- Мистриссъ Броунъ, не пускайте ко мнѣ сегодня вечеромъ никого ни подъ какимъ видомъ, сказалъ Геммонъ своей горничной и, приказавъ ей запереть наружную дверь на замокъ, съ сильнымъ біеніемъ сердца сломалъ печать, разорвалъ тесьму и толстую бумагу пакета и устремилъ въ ту же минуту пожирающій взоръ на бумаги, заключенныя внутри. Взоръ этотъ съ быстротою молніи пробѣгалъ страницы за страницами, и дыханіе Геммона безсознательно ускорялось. Когда онъ дошелъ почти до половины, у него вдругъ захватило духъ.... Испуганный взоръ его пробѣжалъ страницы двѣ, сказавшія ему все, все, что онъ боялся узнать, и болѣе, гораздо-болѣе даже того, что онъ самъ зналъ. "О, проклятые! Игра проиграна!" воскликнулъ онъ едва-внятно и, вставъ со стула, бросился на софу въ такомъ смущеніи и ужасѣ, какихъ слова мои не въ-силахъ описать.
   Съ такимъ же сильнымъ безпокойствомъ цѣлый день ожидали развязки въ другомъ мѣстѣ, въ Тэнстальскомъ Пріорствѣ, гдѣ все-еще жили Обри; но къ обществу ихъ, съ недѣлю тому назадъ, присоединились лордъ, леди Де-ля-Зушъ и мистеръ Делямиръ, который вернулся въ Англію съ ними вмѣстѣ. Мистеръ Роннинтонъ въ послѣднемъ письмѣ своемъ мистеру Обри обѣщалъ пріѣхать тотчасъ, какъ только успѣетъ получить копію съ показаній, собранныхъ коммиссаромъ Церковнаго Суда. Но 9-ть часовъ пробило, а онъ не пріѣзжалъ. Замѣтивъ это, мистеръ Делямиръ ускользнулъ потихоньку и, не говоря никому ни слова о своемъ намѣреніи, приказалъ груму сѣдлать своихъ лошадей въ ту же минуту, и черезъ четверть часа онъ ужъ скакалъ по дорогѣ въ Лондонъ, велѣвъ дать знать лорду и леди Де-ля-Зушъ о причинѣ такого неожиданнаго отъѣзда. Въ Лондонѣ онъ отправился прямо въ контору мистера Роннинтона; но, къ большой досадѣ, не нашелъ тамъ ни души. Мистеръ Делямиръ переночевалъ въ Дуврской Улицѣ и на другой день, утромъ, въ 10 часовъ, отправился снова въ контору. У крыльца онъ увидѣлъ почтовую бричку четверкой и мистера Роннинтона, который садился въ нее съ большимъ пакетомъ въ рукахъ, собираясь ѣхать въ пріорство.
   -- Ну что? чѣмъ кончено? скажите ради Бога! кричалъ онъ, подбѣгая къ мистеру Роннинтону. Тотъ удивился сильно при видѣ мистера Делямира.
   -- О, слава Богу! побѣда наша! отвѣчалъ Роннинтонъ, весело и живо.-- Злодѣйство вышло наружу, и я ручаюсь вамъ головой, что черезъ полгода мы вернемъ ихъ всѣхъ въ Яттонъ!
   -- Вы ѣдете? спросилъ Делямиръ, такъ же сильно взволнованный, какъ и самъ мистеръ Роннинтонъ.
   -- Разумѣется! Не угодно ли вамъ со мной?... отвѣчалъ Роннинтонъ.
   -- Пошелъ! закричалъ Делямиръ почтальйонамъ, вскакивая въ бричку, и они помчались быстро впередъ. Не болѣе, какъ черезъ часъ съ четвертью дымившіяся лошади и запыленая бричка прискакали къ подъѣзду Тэнстальскаго Пріорства. Замѣтивъ нѣсколько лицъ у окна, Делямиръ махнулъ рукой въ торжествѣ, высовываясь изъ экипажа. Въ отвѣтъ на этотъ знакъ, его отецъ и мать, мистриссъ Обри и мистеръ Обри, выбѣжали на крыльцо, едва переводя духъ.
   -- Побѣда! побѣда! воскликнулъ Делямиръ, выскакивая изъ брички однимъ прыжкомъ и пожимая руки всѣмъ четверымъ.... Но гдѣ же она?...
   -- Миссъ Обри гуляетъ около дома, сэръ, отвѣчалъ слуга.
   -- Мистеръ Роннинтонъ разскажетъ вамъ все, продолжалъ Делямиръ и, спрыгнувъ съ крыльца, побѣжалъ отъискивать миссъ Обри въ большомъ нетерпѣніи быть первымъ вѣстникомъ радостной новости. Онъ скоро увидѣлъ ея граціозную фигуру: она стояла къ нему спиной и смотрѣла задумчиво на ручеекъ, журчавшій у нея подъ ногами. Услыхавъ поспѣшные шаги, она вздрогнула и, оглянувшись, увидѣла Делямира.
   -- Миссъ Обри! Кетъ, Кетъ! проговорилъ онъ, едва переводя духъ:-- мы выиграли, мы побѣдили!
   Миссъ Обри сильно поблѣднѣла.
   -- О, мистеръ Делямиръ! Вы вѣрно.... Я надѣюсь, что вы не ошиблись? отвѣчала она едва-внятно.
   -- Даю вамъ честное слово: я видѣлъ, я читалъ все самъ! Это вѣрно какъ то, что солнце свѣтитъ надъ нами. Все кончено съ этими разбойниками!
   Миссъ Обри ему не отвѣчала и лицо ея было блѣдно какъ мраморъ. Увидѣвъ это, онъ нашелъ нужнымъ поддержать ее, обнявъ рукой вокругъ таліи. И въ-самомъ-дѣлѣ, если бы онъ этого не сдѣлалъ, она могла бы упасть.
   -- Полно, милая, безцѣнная Кетъ! ободрись! говорилъ онъ, нѣжно и тихо цалуя ее въ лобъ -- смѣлость, которую она вѣроятно не сознавала, потому-что не показывала даже и признаковъ какого-нибудь намѣренія сопротивляться. Черезъ минуту она тяжело вздохнула; глаза ея открылись, и увидавъ себя въ объятіяхъ Делямира, она сдѣлала маленькое усиліе, чтобъ освободиться, но безъ успѣха: онъ поддерживалъ ее на одномъ колѣнѣ, потому-что въ виду не было ни скамейки, ни мѣста, удобнаго чтобъ ее посадить. Крупныя слезы катились по ея щекамъ, и эти слезы наконецъ облегчили ея стѣсненную грудь.
   -- Дорогая Кетъ! это славныя новости! Но я боюсь, не слишкомъ ли я поспѣшилъ сообщить ихъ вамъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, мистеръ Делямиръ, ничего! это пройдетъ. Меня побѣдила на минуту моя радость -- моя благодарность -- О, мистеръ Делямиръ! я бы хотѣла въ эту минуту скрыться отъ вашихъ глазъ!
   -- Милая Кетъ! не печальте меня такими словами.
   -- Но что же вы хотите, чтобъ я сказала? произнесла она съ жаромъ и снова слезы блеснули у ней на щекахъ. Чувствуя, что лицо ея сильно краснѣетъ, она отвернула его отъ Делямира.
   -- Что я хочу, чтобъ вы сказали, Кетъ? То, что вы позволяете мнѣ любить васъ и будете любить меня въ свою очередь! Полно, моя милая Кетъ! Судьба улыбается вамъ, улыбнитесь же и вы мнѣ.
   Она не говорила ничего, но рыдала, все еще отворачивая свое лицо.
   -- Я знаю, что вы не захотите сказать нѣтъ, мой ангелъ, хоть бы только въ награду за тѣ новости, которыя я принесъ вамъ нарочно, произнесъ Делямиръ, цалуя ея губки.
   -- Милая Кетъ! какъ часто я думалъ о васъ во время моихъ путешествій, думалъ вездѣ, во всѣхъ краяхъ Европы, продолжалъ Делямиръ, во второй и въ третій разъ прижимая свои губы къ губамъ раскраснѣвшейся дѣвушки, и Богъ знаетъ, какихъ другихъ безумствъ онъ бы еще не надѣлалъ, еслибъ, къ неописанному смущенію Кетъ, вдругъ неожиданный поворотъ дорожки не свелъ ихъ прямо, лицомъ къ лицу, съ лордомъ и леди Де-ля-Зушъ и съ мистеромъ Роннинтономъ.
   -- Моя дорогая миссъ Обри! воскликнулъ лордъ Де-ля-Зушъ: -- мы пришли поздравить васъ съ этимъ важнымъ происшествіемъ, и онъ пожалъ горячо ея руку, послѣ чего леди Де-ля-Зушъ обняла свою будущую невѣстку, щеки которой горѣли какъ огонь, между-тѣмъ, какъ по щекамъ Делямира слегка пробѣгали мурашки.
   -- Вы, кажется, сэръ, убираете сѣно пока солнце свѣтитъ, шепнулъ лордъ Де-ля-Зушъ сыну, оставивъ миссъ Обри съ своею женою вдвоемъ на нѣсколько минутъ.
   -- Дорогая леди Де-ля-Зушъ, скажите мнѣ, какъ перенесъ это извѣстіе мой братъ? спросила миссъ Обри.
   -- Онъ перенесъ его спокойно и только очень поблѣднѣлъ; но бѣдная мистрисъ Обри была жестоко взволнована, такъ-что я не могла смотрѣть на нее безъ слезъ. Но ей теперь должно-быть лучше. Пойдемте домой.-- Между-прочимъ, Кетъ, прибавила леди съ лукавой усмѣшкой: -- теперь, когда вы вступили, какъ это говорится, въ обладаніе своимъ богатствомъ.... я полагаю.... Джеффри вѣрно говорилъ вамъ разные вздоры?... Бѣдная Кетъ покраснѣла жестоко и заплакала.
   Это былъ счастливый день и мистеръ Роннинтонъ, котораго они принудили остаться обѣдать, вернулся домой очень-поздно, чувствуя себя ужь щедро вознагражденнымъ за всѣ свои труды. Миссъ Обри сидѣла до поздняго часа въ своей собственной комнатѣ и писала, вслѣдствіе даннаго обѣщанія, очень-длинное письмо къ доктору Тэсему, въ которомъ она сообщила ему самый подробный отчетъ обо всемъ, что случилось. Письмо это было настоящее письмо дочери къ отцу; горячая привязанность и радостное нетерпѣніе увидѣть его снова высказывались на каждой строкѣ. Что касается до другаго, маленькаго происшествія, случившагося въ тотъ же день и относившагося лично до нея... Кетъ покраснѣла, положила свое перо, взяла его снова, покраснѣла еще сильнѣе, задумалась въ нерѣшимости и наконецъ, загасивъ свѣчу, легла спать, мысленно обѣщая себѣ подумать объ этомъ завтра поутру.
   Письмо однакожъ было отправлено безъ малѣйшаго намека о возможности для его милой сочинительницы превратиться современенъ въ будущую леди Де-ля-Зушъ.
   Но пора сообщить читателю важное открытіе, сдѣланное коммиссіею Церковнаго Суда. Оставимъ на-время счастливое семейство Обри и мрачнаго, побѣжденнаго Геммона; разберемъ сущность фактовъ, которые были причиною такихъ сильныхъ и противоположныхъ ощущеній.
  

ГЛАВА XII.

   Читатель можетъ-быть помнитъ, что мистеръ Титмаузъ утвердилъ свое право на собственность Яттона, которымъ въ ту пору владѣлъ мистеръ Обри, доказавъ передъ присяжными на Йоркскихъ ассизахъ, что онъ происходитъ отъ старшей линіи рода Обри, къ которой принадлежалъ никѣмъ-неподозрѣваемый потомокъ женскаго пола, происходившій отъ Стивена Дреддлинтона, старшаго брага того лица, черезъ которое мистеръ Обри выводилъ свое собственное право, и что этотъ неизвѣстный потомокъ женскаго пола, бывъ замужемъ за Гебріелемъ Титльбетомъ Титмаузомъ, оставилъ послѣ себя законнымъ наслѣдникомъ нашего героя. И точно, передъ судомъ утверждено было яснымъ и удовлетворительныы ъ свидѣтельствомъ, вопервыхъ, что мать Титмауза была прямой и единственный потомокъ Стивена Дреддлинтона, вовторыхъ, доказанъ былъ бракъ ея съ Гебріелемъ Титльбетомъ Титмаузомъ, и втретьихъ, рожденіе ихъ сына, перваго и неоспоримо-единственнаго плода отъ этого брака. Все это были факты нетолько доказанные, но неподверженные никакому сомнѣнію. Превосходство права Титмауза надъ правомъ Обри въ томъ, что касается до происхожденія, вытекало изъ нихъ какъ неизбѣжное слѣдствіе, и на этомъ основаніи произнесенъ былъ приговоръ. Но когда, вслѣдствіе удачнаго и драгоцѣннаго совѣта сэра Чарльза Вустенгольма, строгое разъисканіе назначено было на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ изустныя и письменныя доказательства собраны были Геммономъ, и разъисканіе произведено людьми, гораздо-болѣе-опытными въ такихъ вещахъ, чѣмъ юристы Обычнаго Права, тогда вещи приняли другой оборотъ. Эти зоркіе и неутомимые инквизиторы успѣли сдѣлать очень -- замѣчательное открытіе. Найдено было, вопервыхъ, что два старые свидѣтеля, призванные для доказательства этой части дѣла на ассизахъ, послѣ того времени умерли, и одинъ изъ нихъ очень-недавно. Но, простирая разъисканія далѣе, нашли еще двухъ свидѣтелей, которые не могли быть призваны мистеромъ Геммономъ, еслибъ даже онъ и зналъ, что они существуютъ, и одинъ изъ нихъ, старикъ, во время подробнаго допроса по какому-то побочному предмету, проронилъ нѣсколько выраженій, которыя поразили людей, отмѣчавшихъ показанія, потому-что онъ упоминалъ о матери мистера Титмауза подъ тремя разными именами: Гёббинсъ, Оклей и Джонсонъ. Документъ же, представленный на судѣ, упоминалъ просто о бракѣ Габріэля Титльбета Титмауза съ Джанетою Джонсонъ, дѣвицею. Стало-быть, или оба свидѣтеля ошибались насчетъ того, что она имѣла другія имена, или на днѣ всего этого должна была скрываться какая-нибудь странная тайна, которая наконецъ и открылась. Дѣвичье имя этой женщины было Гёббинсъ. Послѣ того она вышла въ Стаффордширѣ за веревочника, по имени Оклей; но бросила его, послѣ двухъ или трехъ лѣтъ, прожитыхъ въ безпрестанной ссорѣ, и переселилась въ Йоркширъ, гдѣ жила нѣсколько времени у своей тетки, той самой слѣпой старухи Бессъ, которую читатель помнитъ. Впослѣдствіи она познакомилась съ Габріэлемъ Титльбетомъ Титмаузомъ; и чтобъ скрыть прежнее замужство, такъ-какъ мужъ ея былъ все это время живъ, вышла замужъ за Габріэля Титльбета Титмауза, подъ именемъ Джонсонъ. Два года послѣ того, эта примѣрная женщина умерла, оставивъ единственнаго сына -- Титльбета Титмауза, отецъ котораго переѣхалъ въ Лондонъ и привезъ его съ собой, а лѣтъ пять спустя, умеръ, оставивъ на воспитаніе Титльбета 100 или 200 фунт. въ рукахъ одного дальняго родственника. Конечно, Титмаузъ въ ту пору, когда онъ первый разъ былъ представленъ читателю, зналъ такъ же мало о непріятныхъ обстоятельствахъ, сопровождавшихъ бракъ его матери, какъ и о томъ, что онъ до нѣкоторой степени находится въ роднѣ съ знатнымъ семействомъ Обри въ Йоркширѣ. Соображая всѣ эти обстоятельства, нетрудно себѣ представить, какимъ образомъ мистеръ Геммонъ могъ доказать неоспоримое право на сторонѣ своего кліента, осторожно представивъ одни только тѣ свидѣтельства, которыя были нужны, чтобъ доказать бракъ отца Титмауза съ Джанетою Джонсонъ; а именно, засвидѣтельствованную выписку изъ приходскаго списка въ Грильстонѣ о бракѣ этихъ лицъ, подъ означенными именами, да еще нѣсколько мелкихъ доказательствъ на-счетъ тождественности лицъ. Какимъ же образомъ послѣ этого генерал-атторней, или кто-нибудь другой изъ защитниковъ Обри, могъ проникнуть тайну, соединенную съ именемъ Джонсонъ, не имѣя никакого подозрѣнія, направленнаго прямо на это обстоятельство? Отвѣтчикъ въ тяжбѣ о правѣ поземельной собственности неизбѣжнымъ образомъ находится до нѣкоторой степени въ неизвѣстности на-счетъ свидѣтельствъ, которыя приведены будутъ противъ него, и долженъ опровергать ихъ въ томъ видѣ, въ какомъ они будутъ предложены ему на судѣ. Стряпчій же истца, съ своей стороны побольшей -- части бываетъ слишкомъ-благоразуменъ, чтобъ призвать въ судъ свидѣтелей, которые, при строгомъ допросѣ, могутъ открыть болѣе чѣмъ нужно или желательно.
   Мистеръ Геммонъ довольно-страннымъ образомъ узналъ объ истинномъ положеніи дѣла. Занятый сборомъ и приведеніемъ въ порядокъ пунктовъ, поддерживающихъ право истца, подъ руководствомъ мнѣнія мистера Линкса, онъ наткнулся на одного свидѣтеля, который проронилъ нѣсколько выраженій, вдругъ напомнившихъ ему два маленькіе документа, которые, незадолго передъ тѣмъ, достались въ его руки, но которымъ до той поры онъ не приписывалъ ни малѣйшей важности. Этотъ случай такъ сильно его встревожилъ, что онъ тотчасъ вернулся въ Лондонъ, чтобъ освидѣтельствовать эти бумаги. Онѣ получены были Снапомъ отъ слѣпой старухи Бессъ. У ней, по правдѣ сказать, онъ просто укралъ ихъ во время одного изъ тѣхъ посѣщеній, о которыхъ прежде было говорено, отъискавъ обѣ бумажки въ старой Библіи, спрятанной въ еще болѣе-старомъ парусинномъ мѣшкѣ. Документы эти были, вопервыхъ, письмо нѣкоего Джемса Оклея, къ своей женѣ, въ которомъ онъ писалъ ей, что умираетъ, что до него дошли слухи, будто она живетъ съ другимъ мужемъ, и увѣщевалъ ее перемѣнить свое дурное поведеніе; вовторыхъ, письмо Габріэля Титльбета Титмауза къ той же особѣ, въ которомъ онъ упрекаетъ ее въ пьянствѣ и въ развратномъ поведеніи, прибавляя, что знаетъ такъ же хорошо, какъ и она сама, что онъ можетъ отправить ее въ ссылку во всякое время, когда ему вздумается, и потому совѣтуетъ ей подумать о томъ, что она дѣлаетъ. Это письмо написано было въ провинціальной тюрьмѣ, гдѣ Титмаузъ сидѣлъ за какіе-то проступки противъ законовъ о кражѣ дичи. Слѣпая старуха Бессъ была ужъ очень-слаба, когда ея племянница пріѣхала жить вмѣстѣ съ ней; и хотя знала о ея безпутномъ поведеніи, но никогда не воображала о существованіи какого-нибудь родства между знатнымъ семействомъ барскаго дома и сыномъ ея племянницы. Таковы-то были два документа, уничтоженные мистеромъ Титмаузомъ въ ту пору, когда Геммонъ ввѣрилъ ихъ на минуту въ его руки. Хоть я и не приписываю имъ такой важности, какую приписывалъ мистеръ Геммонъ, потому-что не вижу, какимъ образомъ онъ могъ бы воспользоваться ими для достиженія своихъ цѣлей, но меня не удивляетъ, что онъ думалъ иначе. Документы эти были такъ опасны, что онъ не смѣлъ посовѣтоваться о нихъ съ какимъ-нибудь свѣдущимъ юристомъ. Онъ не показывалъ ихъ никому и держалъ въ-тайнѣ то открытіе, къ которому они повели, не довѣряя этой тайны даже ни одному изъ своихъ партнёровъ. Прежде чѣмъ дѣло разобрано было на ассизахъ, мистеръ Геммонъ зналъ ужь всѣ факты, теперь въ первый разъ изложенные передъ читателемъ, и съ самаго начала имѣлъ намѣреніе воспользоваться огромнымъ могуществомъ, которое они должны были доставить ему современемъ для достиженія цѣлей необузданнаго честолюбія. Такимъ-образомъ Титмаузъ былъ дѣйствительно и вдвойнѣ незаконно-рожденный: вопервыхъ, потому, что его мать совершила преступленіе двумужества, выйдя замужъ за его отца; а вовторыхъ, если бы даже этого и не было, то одно ужь то, что она была обвѣнчана подъ ложнымъ именемъ, могло быть достаточно, чтобъ сдѣлать бракъ ея недѣйствительнымъ, а дѣтей незаконными.
   Таково-то было гибельное открытіе Коммисіи Церковнаго Суда, которое скоро должно было обнаружить всему свѣту, какимъ образомъ хитрыя интриги мистера Геммона дали возможность такому маленькому и жалкому созданію, какъ Титмаузъ, не только лишить мистера Обри всего состоянія, но даже вступить въ бракъ съ леди Сесиліею, послѣднимъ прямымъ потомкомъ знатной фамиліи Дрелинкуртовъ, помрачить честь одного изъ самыхъ-древнихъ родовъ гордой англійской аристократіи. На голову мистера Геммона это открытіе упало, какъ громовой ударъ. Нѣсколько часовъ сряду онъ былъ совершенно-уничтоженъ; способности его пришли въ оцѣпенѣніе. Онъ не въ силахъ былъ ни обдумать своего положенія, ни представить себѣ огромныя и страшныя послѣдствія, которыя должны были неизбѣжно и почти немедленно произойдти. Онъ лежалъ на софѣ цѣлую ночь, не смыкая глазъ, не шевеля ни однимъ мускуломъ. Служанка его вошла съ ночникомъ, поправила лампу, разгребла огонь въ каминѣ и ушла, полагая, что онъ уснулъ. Огонь погасъ, потомъ погасла и лампа; и когда, около восьми часовъ, на другой день поутру, мистриссъ Броунъ снова вошла, онъ все еще лежалъ на софѣ. Страшная блѣдность и дикое выраженіе лица перепугали ее до такой степени, что, не сказавъ ему ни слова, она въ ту же минуту побѣжала за докторомъ. Наконецъ, когда она вернулась и сказала ему о томъ, что сдѣлала, слова ея пробудили Геммона изъ летаргіи; онъ всталъ съ софы и просилъ ее идти снова сказать доктору, чтобъ онъ не приходилъ, потому-что не было никакой надобности. Съ тяжелымъ вздохомъ отправился онъ въ уборную, окончилъ свой туалетъ и потомъ, сѣвъ у стола, на которомъ стоялъ завтракъ, онъ въ первый разъ сдѣлалъ могущественное усиліе воли, чтобъ обратить свой умъ на ужасное несчастіе, его постигшее. Черезъ нѣсколько минутъ явился къ нему мистеръ Кводъ.
   -- Дѣло очень, очень-непріятнаго рода, мистеръ Геммонъ! сказалъ онъ, съ мрачнымъ лицомъ садясь возлѣ него.-- Я полагаю, что это окончитъ процесъ.
   -- Да, конечно, я думаю самъ, что намъ не прійдется идти далѣе, отвѣчалъ мистеръ Геммонъ, стараясь всѣми силами говорить спокойно. Затѣмъ наступило молчаніе.
   -- Но я полагаю, что они не остановятся на этомъ, сказалъ, немного погодя, мистеръ Кводъ:-- съ такими фактами въ рукахъ, они, разумѣется, откроютъ атаку на Яттонъ!
   -- Въ такомъ случаѣ, я готовъ дать имъ отпоръ, сказалъ Геммонъ, убѣжденный въ душѣ, что единственная цѣль посѣщенія мистера Квода состояла въ уплатѣ счета -- очень-благоразумная забота, конечно, принимая во вниманіе неблагопріятное окончаніе дѣла.
   -- Какъ могло все это ускользнуть отъ меня въ ту пору, когда я готовилъ дѣло къ ассизамъ? замѣтилъ Геммонъ, помолчавъ нѣсколько времени и бросая украдкою тревожный взглядъ на своего собесѣдника.
   -- Да, я надѣюсь, что это докажетъ вамъ, юристамъ Обычнаго Права, что у насъ въ Докторскихъ Коллегіяхъ есть нѣсколько штучекъ, которыя вамъ не мѣшало бы перенять, отвѣчалъ мистеръ Кводъ. Помните, что я говорилъ вамъ съ самаго начала? Вы удивляетесь, что вы не могли этого открыть. Да вотъ, сударь мой, никто не могъ, пока мы не открыли! Между-прочимъ, позвольте спросить: что же, мы будемъ еще биться изъ-за этого дѣла, или бросимъ его теперь, потому-что нужно рѣшить это разомъ? Дѣло не стоитъ того, чтобъ тратить деньги на консультацію.
   -- Я пришлю вамъ отвѣтъ сегодня, мистеръ Кводъ, отвѣчалъ Геммонъ, едва скрывая въ груди своей чувство задавленнаго бѣшенства, и такимъ образомъ онъ успѣлъ отдѣлаться на-время отъ этого гостя.
   Послѣ того Геммонъ перечиталъ съизнова всѣ показанія и началъ соображать, какъ могъ, что ему слѣдовало предпринять. Ему нужно было серьёзно объ этомъ подумать, потому-что (какъ онъ самъ убѣдился въ томъ скоро) въ лицѣ мистера Роннинтона онъ имѣлъ дѣло съ непримиримымъ врагомъ, малѣйшія движенія котораго были равно сильны, быстры и искусны. Этотъ послѣдній джентльменъ, преслѣдуя свой ударъ и дѣйствуя по совѣтамъ сэра Чарльзя Вустенгольма, вопервыхъ, объявилъ черезъ мистера Паунса, свое намѣреніе продолжать искъ о распоряженіи имуществомъ покойной леди Стрэттонъ. Но онъ скоро увидѣлъ, что непріятель на этомъ пунктѣ бросилъ позицію. Мистеръ Кводъ формально увѣдомилъ мистера Роннинтона, что мистеръ Титмаузъ не намѣренъ сопротивляться долѣе. Это ужь было недурно! Тотчасъ послѣ того мистеръ Роннинтонъ отправился въ Стаффордширъ и въ Йоркширъ, въ-сопровожденіи мистера Паунса и своего собственнаго повѣреннаго клерка, чтобъ удостовѣриться еще болѣе-ясно и убѣдительно въ сущности доказательствъ, подтверждающихъ незаконность Титмауза. Разъисканія его были такъ удовлетворительны, что, черезъ недѣлю по возвращеніи въ Лондонъ, онъ объявилъ тяжбу на право владѣнія всѣмъ яттонскимъ имѣніемъ и послалъ объявленія мистеру Титмаузу и каждому изъ фермеровъ, занимавшихъ земли въ имѣніи. Затѣмъ онъ извѣстилъ послѣднихъ, чтобъ они впередъ не платили денегъ никому, кромѣ Чарльза Обри, эсквайра, или агентовъ, законнымъ образомъ отъ него уполномоченныхъ; а отъ мистера Титмауза, отъ гг. Блёдсека и сына и отъ гг. Кверка, Геммона и Снапа онъ формальнымъ образомъ потребовалъ выдачи владѣтельныхъ документовъ. Кромѣ-того, онъ напечаталъ въ газетахъ объявленіе, предостерегавшее всѣхъ и каждаго отъ ссуды денегъ подъ залогъ яттонскаго имѣнія, "прежде принадлежавшаго Чарльзу Обри, эсквайру, и нынѣ отъискиваемаго имъ же, но въ настоящее время несправедливымъ образомъ удерживаемаго Титльбетомъ Титмаузомъ, эксквайромъ, и о возвращеніи котораго имѣнія въ руки законнаго владѣльца тяжба начата и нынѣ продолжается; а также отъ ссуды денегъ подъ залогъ акта, 26 іюля 18....то года, совершеннаго лордомъ Де-ля-Зушемъ и Чарльзомъ Обри, эсквайромъ, въ обезпеченіе уплаты Титльбету Титмаузу 10,000 ф. съ процентами къ 24-му января слѣдующаго года; по той причинѣ, что актъ сей полученъ былъ недобросовѣстнымъ образомъ, подъ фальшивымъ и злобнымъ предлогомъ". Эти и другія подобныя объявленія насчетъ того же самаго предмета, появившіяся въ газетахъ, къ большому смущенію Геммона, попались на глаза Герцогу Танталляну и поразили его ужасомъ при видѣ такого рѣшительнаго и публичнаго подтвержденія самыхъ страшныхъ его опасеній. Подобное же дѣйствіе произвели они и на миссъ Максплейханъ, которая, впрочемъ, успѣла отстранить ихъ на-время отъ вниманія несчастнаго графа Дреддлинтона. Но были нѣкоторыя другія лица, которыхъ эти объявленія привели въ жесточайшее смятеніе и тревогу, а именно, три джентльмена еврейскаго происхожденія: Мордохей Грейпъ, Мефибошевъ Мехархаляль-хашъ-бацъ и Израель Фенгъ. Лица эти въ настоящее время были хранителями владѣтельныхъ документовъ мистера Титмауза съ правомъ, какъ они ласкали себя надеждою, получить до 70,000 фун., выданныхъ ими въ займы чистыми наличными деньгами мистеру Титмаузу, подъ залогъ его имѣнія въ Яттонѣ. Послѣдній изъ этихъ джентльменовъ, старый мистеръ Фенгъ, одинъ ссудилъ неменѣе 20,000 ф. Онъ былъ первый, къ которому обратились гг. Кверкъ, Геммонъ и Снапъ, и, къ большому счастію своему, онъ успѣлъ получить добавочное обезпеченіе на всю сумму займа, а именно, поруку нашего стараго пріятеля Томаса Тэг-Рэга, содержателя туалетнаго магазина въ Оксфордской Улицѣ, подъ No 375 и владѣльца Атласной Дачи въ Клепхемѣ, въ графствѣ Сюррей. Какъ только смущенный израильтянинъ узналъ положительнымъ образомъ, черезъ своего стряпчаго, что тяжба заведена дѣйствительно обо всемъ имѣніи отъ имени того самаго, который такъ недавно и такъ неожиданно его потерялъ, онъ завопилъ въ неистовствѣ: "О, Босе! О, Босе мой! Взысците съ Тэг-Рэга, взысците по его ручательству, взысците скорѣе, чтобъ намъ не опоздать!" и желаніе его было исполнено. Страшно сказать: двое огромныхъ сыщиковъ на другой день вошли прямо въ магазинъ мистера Тэг-Рэга, который сидѣлъ въ своемъ маленькомъ кабинетѣ, съ перомъ въ рукахъ, прилежно сводя какіе-то счеты -- вошли, схватили и потащили, безъ церемоніи, едва давъ ему время надѣть свою шляпу и едва удостоивъ его нѣсколькихъ словъ короткаго и суроваго объясненія, между которыми слышно было: "30,000 ф." Тэг-Рэгъ сопротивлялся отчаянно, громко призывая на помощь своихъ конторщиковъ, вслѣдствіе чего эти господа перескочили черезъ прилавки, какъ-будто бы спѣша на выручку, а двѣ или три посѣтительницы выбѣжали въ страхѣ вонъ изъ магазина. Однимъ словомъ, шумъ поднялся жестокій, хотя, впрочемъ, конторщики только столпились вокругъ, не рѣшаясь на рукопашную схватку съ двумя дюжинами прислужниковъ закона, которые посадили свою добычу въ карету, стоявшую у подъѣзда. При этомъ мистеръ Тэг-Рэгъ, съ пѣною на губахъ и съ яростными жестами, клялся, что онъ отправитъ ихъ обоихъ въ Ботани-Бей не позже, какъ завтра. Сыщики добродушно смѣялись надъ нимъ и въ надлежащее время привезли его безпрепятственно въ клѣтку мистера Вепса, который, видя его неугомонный нравъ, пихнулъ его безъ церемоніи въ ту самую комнату, въ которой Обри заключенъ былъ на нѣсколько минутъ, и оставилъ Тэг-Рэга, сказавъ, что онъ можетъ писать къ своему стряпчему, если хочетъ. Тамъ Тэгъ-Рэгъ находился долго въ состояніи, доходившемъ почти до бѣшенства. Дѣйствительно, онъ могъ вообразить въ ту пору, что самъ дьяволъ задалъ себѣ особенную цѣль измучить и погубить его; потому-что, какъ бы вы думали, что такое случилось съ нимъ недалѣе какъ дня два тому назадъ? Происшествіе, поколебавшее до основанія весь Клепхемъ, или по-крайней-мѣрѣ ту часть его жителей, которая знала о существованіи Тэг-Рэговъ и достопочтеннаго Дизмаль-Хоррора. Этотъ юный джентльменъ, давно ужъ питавшій чувства нѣжной привязанности къ миссъ Тибетѣ Тэг-Рэгъ, рѣшился вдругъ сдѣлать съ нею вмѣстѣ, во что бы то ни стало, очень-длинную и пріятную прогулку. Короче сказать, мистеръ Дизмаль-Хорроръ увезъ дочь своего добраго пріятеля, къ величайшему скандалу и удивленію всего прихода, члены котораго составили немедленно совѣтъ и отрѣшили Хоррора отъ каѳедры. Послѣ этого тесть Хоррора сдѣлалъ торжественно свою духовную, завѣщавъ все, что онъ имѣлъ, въ пользу вновь-устроенной диссентерской школы; а на слѣдующій день, какъ-разъ около того времени, когда суровый жрецъ Гритны {Гритна-Гринъ, станція на границѣ Шотландіи, гдѣ простой кузнецъ часто игралъ роль свидѣтеля при заключеніи брачнаго условія между молодыми людьми, бѣжавшими изъ Англіи подъ покровительство законовъ сосѣдней земли, которые, для дѣйствительности брака, требуютъ только взаимнаго обѣщанія при одномъ свидѣтелѣ.} ковалъ цѣпи Гименея для счастливой и милой четы, передъ нимъ стоявшей, мистеръ Тэг-Рэгъ былъ схваченъ такимъ-образомъ, какъ было разсказано. Всѣ эти происшествія вмѣстѣ могли бы доставить мистеру Хоррору тотъ случай, котораго онъ божился что жаждетъ, случай, очень-удобный доказать безкорыстіе своей привязанности, тѣмъ болѣе, что онъ и она стали дѣйствительно единственнымъ сокровищемъ на свѣтѣ другъ для друга. Хорроръ долженъ былъ заняться теперь какого-нибудь другаго рода дѣломъ, чтобъ содержать свою милую и любящую супругу; а что касается до Тэг-Рэга, то его намѣренія остались совершенно-напрасны. Не было ни какой возможности оспоривать законную силу акта, находившагося въ рукахъ разъяреннаго и неумолимаго жида, который заперъ Тэг-Рэга въ тюрьму и который явно непричастенъ былъ никакому плутовству, если оно и было употреблено, при полученіи отъ Тэг-Рэга подписи подъ актомъ поручительства. Стряпчій мистера Тэг-Рэга, мистеръ Сноутъ, немедленно явился къ гг. Кверку, Геммону и Снапу освѣдомиться о подробностяхъ странной сдѣлки, по которой кліентъ его былъ вовлеченъ въ такую разорительную отвѣтственность; но ему отвѣчали запросто, что мистеръ Тэг-Рэгъ вѣрно сошелъ съ ума, или по-крайней-мѣрѣ лишился памяти, потому-что онъ самымъ обдуманнымъ образомъ совершилъ этотъ актъ, значеніе котораго мистеръ Геммонъ объяснилъ ему предварительно и подробно, и что подпись его засвидѣтельствована была, какъ водится, клеркомъ конторы и притомъ, въ присутствіи всѣхъ трехъ партнёровъ. Послѣ такого объясненія, мистеръ Сноутъ допросилъ мистера Амминадеба, который, ни мало не задумываясь, отвѣчалъ совершенную истину, то-есть, что онъ былъ позванъ нарочно, чтобы присутствовать въ качествѣ свидѣтеля при совершеніи акта мистеромъ Тэг-Рэгомъ, и что онъ видѣлъ, какъ тотъ добровольно подписалъ его, говоря, что онъ выдаетъ эту бумагу какъ свой актъ. Выслушавъ все это, мистеръ Сноутъ спѣшилъ назадъ къ своему разъяренному кліенту и старался долгое время съ похвальнымъ терпѣніемъ объяснить ему разительную невѣроятность собственнаго тэг-рэгова разсказа о дѣлѣ. Это довело ихъ до очень-крупнаго спора, въ-заключеніе котораго мистеръ Тэг-Рэгъ положительно плюнулъ въ лицо мистеру Сноутъ. Мистеръ Сноутъ, человѣчекъ малорослый и слабый, не чувствуя себя въ-состояніи наказать Тэг-Рега за это оскорбленіе существеннымъ образомъ, немедленно вышелъ изъ комнаты, говоря, что вполнѣ убѣжденъ, что мистеръ Тэг-Рэгъ просто плутъ и что онъ не хочетъ больше имѣть никакого дѣла съ такимъ человѣкомъ. Мистеръ Тэг-Рэгъ не могъ достать поруки на такую страшную сумму; такимъ-образомъ онъ совершилъ актъ банкрутства, допустивъ продержать себя въ тюрьмѣ болѣе трехъ недѣль. Тотчасъ накинулись на него толпой всѣ его кредиторы, въ-особенности жидъ. Шумное банкрутство послѣдовало, и наконецъ, въ-заключеніе всего, его кредиторамъ объявленъ былъ окончательный дивидендъ -- по три фартинга на фунтъ, потому-что, какъ на повѣрку оказалось, мистеръ Тэг-Рэгъ вдался въ спекуляціи гораздо-болѣе, чѣмъ кто-либо могъ предполагать. Не мѣшаетъ, между-прочимъ, упомянуть, что какъ только мистеръ Тэг-Рэгъ оказался банкрутомъ и надъ имѣніемъ его назначены были опекуны, эти послѣдніе тотчасъ подали жалобу противъ мистера Титмауза и противъ гг. Кверка, Геммона и Снапа, обвиняя ихъ въ мошеннической стачкѣ, чтобы выманить у мистера Тэг-Рэга ручательство, и на тѣхъ же самыхъ основаніяхъ обратились, подкрѣпленные солидными показаніями подъ присягой, къ лорду-канцлеру съ просьбой вычеркнуть трехъ послѣднихъ изъ списка стряпчихъ. Въ-добавокъ ко всему этому, два остальные заимодавца, Мордохей Грейпъ и Мехаршаляль-хаш-бацъ, неимѣвшіе другаго обезпеченія на свои ссуды, кромѣ владѣтельныхъ документовъ и личнаго обязательства мистера Титмауза, осаждали контору въ Сэффрон-Хилѣ, съ утра до вечера, какъ два разъяренные демона, и едва не свели съ ума бѣднаго стараго Кверка. Мистеръ Снапъ отвѣчалъ на ихъ надоѣданія рѣшительно и дерзко; Геммонъ же рѣдко появлялся въ конторѣ, а у себя на квартирѣ не принималъ никого, извиняясь серьезною болѣзнью.
   По долгомъ и тревожномъ размышленіи, мистеръ Геммонъ несовершенно еще лишился надежды выпутаться изъ опасностей, лично его окружавшихъ. Одинъ пріятель, занимавшій важное мѣсто и которому онъ дѣйствительно оказалъ большія политическія услуги, съ не малымъ рискомъ для самого-себя, еще недавно обѣщалъ ему положительно, что если только нѣкоторыя препятствія будутъ устранены, онъ доставитъ ему очень-значительную должность на службѣ у правительства. Но, увы! какимъ способомъ могъ онъ вывернуться изъ своего послѣдняго, сокрушительнаго несчастія? Какая находчивость, какая неустрашимость могли избавить его отъ послѣдствій признанія, сдѣланнаго миссъ Обри и противорѣчащихъ объясненій, данныхъ герцогу Танталляну и миссъ Максплейханъ, не говоря ужъ о графѣ Дреддлинтонѣ? Несмотря на то, Геммонъ рѣшился встрѣтить опасность, полагаясь на собственные свои рессурсы и на помощь случая. Одно присутствіе затрудненій уже напрягало силы этого человѣка къ преодоленію ихъ. Онъ надѣялся на невозможность обвинить его прямо въ знаніи незаконности претензій Титмауза, во всякомъ случаѣ, по-крайней-мѣрѣ до эпохи гораздо-позднѣйшей судебнаго рѣшенія дѣла и брака Титмауза съ леди Сесиліей. Ему пришло въ голову, сверхъ-того, что онъ могъ бы значительно облегчить исполненіе своихъ намѣреній, еслибъ успѣлъ, подъ благовиднымъ предлогомъ, развязаться съ своими партнёрами, въ-особенности съ мистеромъ Кверкомъ, будучи убѣжденъ, что его постоянная осторожность не позволитъ ему окомпрометировать себя передъ ними или, по-крайней-мѣрѣ, лишитъ ихъ средства доказать то, что они знали. Къ выполненію этого намѣренія ему очень-скоро представился удобный случай, которымъ онъ тотчасъ же и воспользовался.
   Дней десять спустя, послѣ начала срока Михайлова-дня {Смотри примѣч. въ I. Т.}, мистеръ Кверкъ шелъ въ Палату Королевской Скамьи, надѣясь услышать рѣшеніе по двумъ или тремъ дѣламъ, возбуждавшимъ его интересъ и, между-прочимъ, желая узнать, прійметъ ли судъ аппеляцію, которую сэръ Чарльзъ Вустенгольмъ долженъ былъ подать въ этотъ день отъ имени Геммона противъ приговора присяжныхъ въ дѣлѣ о подкупѣ, рѣшенномъ на Йоркскихъ ассизахъ. Повернувъ въ Парламентскую Улицу, онъ увидѣлъ въ нѣсколькихъ шагахъ передъ собой фигуру одного человѣка, которая показалась ему знакомою.
   Чрезъ нѣсколько, минутъ стараго джентльмена бросило въ холодный потъ, потому-что въ молодомъ человѣкѣ, лѣтъ тридцати, худомъ, блѣдномъ и очень-уныломъ на видъ, мистеръ Кверкъ узналъ Стэггарса, того самаго Стэггарса, котораго онъ воображалъ себѣ спокойно-проживающимъ въ Ботани-Беѣ! Человѣкъ этотъ былъ тотъ самый, если читатель помнитъ, который, такимъ безчестнымъ образомъ нарушилъ довѣренность мистера Паркинсона и довелъ до свѣдѣнія Кверка недостатокъ въ доказательствѣ правъ мистера Обри. Дѣло въ томъ, что мистеръ Стэггарсъ, какъ читатель помнитъ, уѣхалъ изъ Англіи въ жестокомъ негодованіи на поведеніе мистера Кверка въ-отношеніи къ нему; а впослѣдствіи ощутилъ маленькое угрызеніе совѣсти насчетъ собственнаго своего низкаго и безчестнаго поступка противъ джентльмена, который никогда не подалъ ему ни малѣйшаго повода къ враждѣ или мести. Онъ успѣлъ сообщить свои чувства на этотъ счетъ одному должностному лицу въ Ботани-Беѣ, которое дало ему случай объяснить это дѣло вполнѣ разнымъ властямъ на родинѣ и, въ томъ числѣ, одному очень-важному лицу, а именно: министру внутреннихъ дѣлъ, бывшему прежде и до-сихъ-поръ остававшемуся большимъ пріятелемъ мистера Обри. Этотъ министръ потребовалъ свѣдѣній, насчетъ поведенія мистера Стэггарса въ ссылкѣ, и получилъ такой удовлетворительный отвѣтъ, что Стэггарсу прощено было все остальное время ссылки, назначенное по приговору. Тотчасъ по возвращеніи въ Англію, что произошло за нѣсколько дней до начала срока Михайлова-дня, Стэггарсъ отъискалъ стряпчихъ мистера Обри, господъ Роннинтонъ, и сообщилъ имъ вполнѣ всѣ факты, касавшіеся до безчестнаго поведенія мистера Кверка, при полученіи и употребленіи въ дѣло свѣдѣнія о мнимомъ недостаткѣ въ правахъ мистера Обри. Поравнявшись съ этимъ джентльменомъ и бросивъ на него самый тревожный, вопросительный взглядъ, Кверкъ встрѣтилъ ужасно-значительный взоръ, и вслѣдъ затѣмъ мистеръ Стэггарсъ, повернувъ круто прочь отъ Кверка перешелъ на другую сторону улицы. Мистеръ Кверкъ былъ такъ жестоко смущенъ этимъ случаемъ, что вмѣсто того, чтобъ идти въ Палату, отправился тотчасъ назадъ. Кверкъ пришелъ въ свою контору въ самую ту минуту, когда его спрашивалъ одинъ клеркъ, который, увидѣвъ Кверка, вручилъ ему слѣдующій поразительный документъ, заключавшій въ себѣ опредѣленіе, данное наканунѣ въ Судѣ Королевской Скамьи.
   "Прочитавъ показаніе Джонафана Стэггарса, показаніе Джемса Паркинсона и Чарльза Роннинтона, и рукопись, отмѣченную буквою А, при нихъ приложенную, опредѣлили, дабы Калебъ Кверкъ, джентльменъ, стряпчій сего суда, въ слѣдующую среду указалъ причину, почему онъ не долженъ немедленно выдать Чарльзу Обри, эсквайру, дѣла и документы обозначенные въ рукописи, присемъ приложенной и отмѣченной буквою А, а также почему онъ не долженъ отвѣчать на предметы, содержащіеся въ у помянутыхъ показаніяхъ".
   "По требованію сэра Чарльза Вустенгольма".
   "Отъ Суда".
   "О, Боже мой!" воскликнулъ мистеръ Кверкъ невнятно и, опускаясь въ свои кресла, спросилъ о мистерѣ Геммонѣ; но, по обыкновенію, Геммона не было въ конторѣ и въ этотъ день. Приказавъ мистеру Амминадебу достать немедленно копіи съ показаній упомянутыхъ въ опредѣленіи суда, мистеръ Кверкъ отправился къ мистеру Геммону на квартиру, но не засталъ дома этого джентльмена. На слѣдующій день мистеръ Геммонъ явился въ контору, но мистера Кверка тамъ не было. Войдя, однакожь, въ кабинетъ стараго джентльмена, мистеръ Геммонъ увидѣлъ на столѣ упомянутое опредѣленіе и при немъ копіи съ показаній, но которымъ опредѣленіе было выдано. Торопливо пробѣжавъ ихъ глазами, Геммонъ положилъ всѣ бумаги снова на столъ въ томъ видѣ, какъ нашелъ ихъ, и отправился въ свою собственную комнату, сильно-взволнованный, но съ твердымъ намѣреніемъ дождаться прихода мистера Кверка и сдѣлать видъ, будто онъ узнаетъ отъ него въ первый разъ объ этихъ бумагахъ. Онъ сидѣлъ дѣйствительно погруженный въ думу, съ лицомъ жестоко-блѣднымъ и измученнымъ, какъ вдругъ мистеръ Кверкъ вбѣжалъ торопливо въ его комнату съ опредѣленіемъ и показаніями въ рукахъ.
   -- Ахъ, Боже мой, Геммонъ! Какъ вы поживаете, Геммонъ? пробормоталъ онъ.-- Сколько лѣтъ мы съ вами не видались! Гдѣ это вы были? Какъ вы поживаете?.. и онъ пожалъ очень-горячо холодную руку мистера Геммона, который не отвѣчалъ на это пожатіе.
   -- Я несовсѣмъ-здоровъ, мистеръ Кверкъ. Но вы, кажется, взволнованы! Ужь не случилось ли чего-нибудь новаго?..
   -- Новаго? Да, ей-Богу, мой милый Геммонъ, дѣйствительно новое! Вотъ тутъ новый врагъ вышелъ въ поле! я право съ ума сойду! Посмотрите, Геммонъ, посмотрите! Онъ подалъ опредѣленіе и показаніе и сѣлъ самъ возлѣ Геммона.
   -- Что это? отвѣчать на содержащіяся показанія! произнесъ Геммонъ съ изумленіемъ. Какъ! Что жь вы такое сдѣлали, мистеръ Кверкъ? И что это за человѣкъ, этотъ Джонафанъ Стэггарсъ?
   -- Вы спрашиваете кто такой Стэггарсъ? повторилъ Кверкъ, разинувъ ротъ.
   -- Да, мистеръ Кверкъ, Стэггарсъ. Кто онъ такой? повторилъ Геммонъ непоколебимо.
   -- Стэггарсъ -- развѣ вы не знаете, Геммонъ?.. помните... Стэггарсъ? спросилъ мистеръ Кверкъ, робко устремивъ на партнёра глаза.-- Стэггарсъ... Стэггарсъ... вы знаете? Да не-уже-ли же вы его не помните? О, будь онъ проклятъ!.. Полноте, полноте, Геммонъ!
   -- Да кто онъ такой? опять спросилъ Геммонъ, довольно-сурово.
   -- Ахъ Боже мой! Ахъ Боже мой, Боже мой! воскликнулъ мистеръ Кверкъ въ отчаяніи. Что жь это вы хотите, Геммонъ? Вы вѣрно не думаете... не можетъ-быть, чтобъ вы хотѣли... а? Это Стэггарсъ... вы знаете? Мы его защищали, помните? и онъ былъ сосланъ за то, что обокралъ Паркинсона. Помните, какъ мы узнали отъ него эту исторію про мистера Обри?
   Пока мистеръ Кверкъ говорилъ все это, съ лихорадочнымъ напряженіемъ и поспѣшностью, мистеръ Геммонъ просматривалъ съ любопытствомъ, какъ-будто бы въ первый разъ, показанія, приложенныя къ опредѣленію суда.
   -- Можетъ ли быть? Господи Боже мой! мистеръ Кверкъ! произнесъ онъ вдругъ, встрепенувшись.-- Не-уже-ли эти показанія имѣютъ какое-нибудь, хотя малѣйшее основаніе на дѣлѣ?
   -- Да, чортъ побери! имѣютъ, и вы это знаете нехуже моего, Геммонъ! возразилъ мистеръ Кверкъ очень-горячо и нетерпѣливо.-- Полноте, полноте, поздно ужь вамъ немножко корчить такую невинность!
   -- И вы осмѣливаетесь, мистеръ Кверкъ, глядя мнѣ прямо въ глаза, взводить на меня такую клевету? выставлять меня участникомъ того грубаго и безчестнаго поведенія, въ которомъ здѣсь обвиняютъ васъ подъ присягою, въ которомъ дѣйствительно вы сами признаете себя виноватымъ?
   -- Будь я проклятъ, если я не не осмѣливаюсь, сударь, Геммонъ! отвѣчалъ мистеръ Кверкъ, ударивъ рукой по столу, послѣ долгаго молчанія, впродолженіе котораго онъ былъ совершенно озадаченъ.-- Помилуйте, да этакъ вы скоро станете увѣрять, что меня зовутъ не Калебомъ Кверкомъ, а какъ-нибудь иначе! Какъ, чортъ возьми! Да вы меня съ ума сводите! Вы сами вѣрно съ ума сошли!..
   -- Какъ вы смѣете оскорблять меня, сэръ, обвиняя въ потворствѣ вашему безчестному и позорному поведенію?
   -- А, а! Въ самомъ дѣлѣ? Вы не знаете, какъ мы въ первый разъ напали на слѣдъ всего этого дѣла? Ха, ха, ха! Не бось оно упало съ облаковъ къ намъ, въ контору?.. О, Боже мой, Боже мой! Геммонъ, это нехорошо оставлять стараго друга въ такой ужасной крайности!
   -- Я говорю вамъ, мистеръ Кверкъ, что мнѣ никогда и въ голову не приходило, чтобъ этотъ мерзавецъ Стэггарсъ -- фу! Я бы плюнулъ на все это дѣло; я бы скорѣй бросилъ фирму!
   -- Вотъ вы какъ, Геммонъ! Продолжайте, продолжайте, это чрезвычайно-забавно! Да, забавно право, ха, ха, ха!
   -- Теперь не время шутить, сэръ, повѣрьте мнѣ. Позвольте мнѣ сказать вамъ откровенно, что я, конечно, имѣлъ съ самаго начала подозрѣніе насчетъ того, какими средствами получили вы эти свѣдѣнія; но, соображая наши относительныя положенія, я не считалъ себя въ-правѣ дѣйствовать съ вами слишкомъ-настойчиво. О, мистеръ Кверкъ! я право пораженъ сверхъ всякой мѣры. Что подумаетъ наше сословіе!..
   -- Чортъ побери сословіе!.. Вы мнѣ скажите, что я долженъ думать о васъ? Да вы отъ роднаго отца, пожалуй, откажетесь!
   -- Я былъ несчастливъ, мистеръ Кверкъ, я былъ неостороженъ, все это можетъ быть; но я никогда не былъ безчестенъ, и я ни за что въ мірѣ не согласился бы, чтобъ имя мое участвовало въ такой адской сдѣл...
   -- Полноте, полноте! А кто хотѣлъ, чтобъ я поддѣлалъ надгробный камень? спросилъ мистеръ Кверкъ, бросивъ острый взглядъ на своего пріятеля.
   -- Хотѣлъ, чтобъ вы поддѣлали надгробный камень, сэръ?.. повторилъ Геммонъ съ изумленнымъ видомъ.
   -- Да, да, чтобъ я поддѣлалъ надгробный камень, повторилъ мистеръ Кверкъ, понизивъ голосъ и шлёпнувъ одной рукой о другую.
   -- Клянусь вамъ честью, мистеръ Кверкъ, мнѣ жаль васъ: вы сошли съ ума!
   -- Вы, вы хотѣли, чтобъ я поддѣлалъ надгробный камень; будь я проклятъ, если это не правда!
   -- Вы бы лучше пошли домой, мистеръ Кверкъ, и приняли какое-нибудь лекарство, чтобъ освѣжить вашу голову; потому-что вы совсѣмъ сбиваетесь съ толку, сказалъ Геммонъ.
   -- О Геммонъ, Геммонъ! И вамъ не стыдно за самого себя? Ну полноте -- совѣсть между ворами! Имѣйте же совѣсть хоть разъ...
   -- Ваше поведеніе такъ странно, мистеръ Кверкъ, что я принужденъ васъ просить выйдти изъ моей комнаты, сэръ.
   -- Такъ нѣтъ же, не выйду; комната принадлежитъ тоже и мнѣ! возразилъ Кверкъ, щолкнувъ пальцами съ отчаянно-рѣшительнымъ видомъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, сэръ, я выйду самъ, возразилъ Геммонъ съ низкимъ поклономъ, и, взявъ шляпу, пошелъ къ дверямъ.
   -- Геммонъ, Геммонъ! не уходите, останьтесь! кричалъ Кверкъ; но онъ кричалъ напрасно: мистеръ Геммонъ ушелъ окончательно, оставивъ мистера Кверка на волоскѣ отъ сумасшествія.
   Скоро послѣ того Кверкъ отправился въ комнату Снапа, который сидѣлъ тамъ одинъ, въ жестокомъ горѣ и страхѣ. Хотя Снапу и казалось, что онъ никогда не былъ принятъ, какъ слѣдуетъ, въ довѣренность старшихъ своихъ партнёровъ въ дѣлахъ очень-важнаго рода, происходившихъ въ конторѣ въ-теченіе послѣднихъ двухъ лѣтъ, но теперь, когда все пошло вверхъ дномъ, мистеръ Кверкъ и мистеръ Геммонъ начали очень-чистосердечно допускать, что Снапъ помогалъ имъ во всемъ съ самаго начала. Дѣйствительно, Снапъ перепуганъ былъ до смерти ужаснымъ поворотомъ, который принимали дѣла. Ему одному доставалось выдерживать напоръ жестокихъ надоѣданій трехъ взбѣшенныхъ жидовъ. Онъ включенъ былъ въ полдюжину обвиненій въ обманѣ и въ стачкѣ, по милости этихъ проклятыхъ жидовъ и опекуновъ, назначенныхъ надъ имуществомъ мистера Тэг-Рэга, и одному Богу извѣстно, какія другіе сюрпризы готовились для него впереди. Снапъ удивлялся, какъ они еще не вздумали вклеить его имени въ тѣ бумаги, которыя получены были въ этотъ день и которыя, казалось, перевернули голову мистера Кверка вверхъ дномъ. Но, зная собственную свою невинность, онъ рѣшился держаться до послѣдней крайности, съ цѣлью, въ случаѣ, если товарищество ихъ лопнетъ, собрать средства на заведеніе изрядной маленькой практики изъ остатковъ.
   Отчасти пренебрегая послѣдствіями, а частью для выполненія нѣкоторыхъ намѣреній, имъ принятыхъ, Геммонъ довершилъ на слѣдующій день поутру свой разрывъ съ мистеронъ Кверкомъ, пославъ ему и Снапу формальное письменное увѣдомленіе о своемъ намѣреніи выйдти изъ ихъ товарищества, на основаніи правилъ ихъ договора, черезъ мѣсяцъ, считая отъ настоящаго дня. При этомъ онъ рѣшился не принимать вовсе никакого участія въ дѣлѣ, на которое вниманіе мистера Кверка такъ строго обращено было Судомъ Королевской Скамьи, оставивъ этого человѣка раздѣлываться съ своими затрудненіями какъ онъ умѣетъ. Но что ему самому было дѣлать? Онъ не могъ двинуться ни на шагъ въ какую бы то ни было сторону, за недостаткомъ денегъ, и съ каждымъ часомъ запутывалъ себя все болѣе и болѣе въ этомъ отношеніи. Дѣло въ Церковномъ Судѣ онъ бросилъ, и мистеръ Кводъ тотчасъ прислалъ ему тяжелый счетъ, требуя немедленной уплаты и напоминая мистеру Геммону, что онъ ручался за эту уплату во всякомъ случаѣ. Съ другой стороны, поземельная тяжба, въ огромномъ размѣрѣ, была начата, производилась рѣшительнымъ образомъ и грозила потерею всего имѣнія въ Яттонѣ. Слѣдовало ли сопротивляться? А если слѣдовало, то откуда взять необходимыя средства въ такую пору, когда Геммонъ вынужденъ былъ вести защиту по четыремъ обвиненіямъ въ обманѣ и стачкѣ, защиту, соединенную съ разорительными издержками? Что же касается до недоимки по счету, которая оставалась въ долгу за мистеромъ Обри, то она таяла съ часу на часъ въ Счетной Управѣ и грозила, безъ малѣйшаго сомнѣнія, повести за собой новый искъ противъ нихъ, по жалобѣ мистера Обри на злоумышленный арестъ. "Нельзя ли, думалъ Геммонъ, извлечь какую-нибудь пользу изъ двухъ векселей мистера Обри, уничтоживъ искъ по взысканію, и продавъ векселя съ большою уступкою?" Онъ справлялся объ этомъ предметѣ, но узналъ, что такой шагъ нельзя было сдѣлать, такъ-какъ ничто не могло дать лицу постороннему болѣе-дѣйствительное право на взъисканіе этихъ денегъ съ мистера Обри, чѣмъ самъ мистеръ Титмаузъ имѣлъ. Кромѣ этого препятствія, впрочемъ, другое, неожиданное, возникло со стороны мистера Спитфейра, который теперь держалъ мистера Геммона въ рукахъ и настаивалъ на продолженіи исковъ, между-тѣмъ какъ Геммонъ, въ свою очередь, поставленъ былъ подъ шахъ и матъ отношеніемъ мистера Роннинтона въ Канцлерскій Судъ, изъ котораго вышло запрещеніе производить эти иски до-тѣхъ-поръ, пока не будетъ извѣстенъ окончательный результатъ тяжбы о правѣ владѣнія; а въ случаѣ, если истецъ выиграетъ, то до-тѣхъ-поръ, пока не будетъ вытребованъ отчетъ о деньгахъ, полученныхъ мистеромъ Титмаузомъ за доходы неправильнаго владѣнія. Въ такомъ положеніи дѣла, никто, разумѣется, не согласился бы дать въ займы ни фартинга подъ залогъ права мистера Титмауза на яттонское имѣніе, и дорого-купленная дарственная запись мистера Геммона на 2,000 фунт. въ годъ стала простымъ, истраченнымъ понапрасну пергаментомъ и, какъ простой пергаментъ, Геммонъ ее уничтожилъ. Объявленія, напечатанныя въ газетахъ на-счетъ обязательства, даннаго лордомъ Де-ля-Зушемъ, удачно помѣшали мистеру Геммону сдѣлать заемъ подъ залогъ этого документа. Мистеръ Геммонъ сталъ думать о вырубкѣ лѣса въ Яттонѣ; но точно, какъ-будто этотъ шагъ съ его стороны былъ предвидѣнъ, едва успѣли срубить пару деревьевъ на отдаленномъ концѣ имѣнія, какъ вдругъ пришло запрещеніе изъ Лондона отъ лорда канцлера, и такимъ образомъ положенъ былъ конецъ всѣмъ доходамъ съ этого мѣста. "Не попытаться ли", думалъ Геммонъ, "предложить сдачу Яттона безъ промедленія и безъ издержекъ, связанныхъ съ такою обширною тяжбою"? Но нѣтъ; надъ нимъ стали бы смѣяться. Они должны были скоро увидѣть, что у него нѣтъ матеріальныхъ средствъ поддерживать тяжбу, еслибы даже и было съ его стороны что поддерживать. Мистеръ Геммонъ понялъ, что позиція мистера Обри была уже неприступна и всякая мысль о полюбовной сдѣлкѣ -- совершенно-смѣшна. Что касается до собственныхъ средствъ Геммона, то онъ не имѣлъ никакихъ; потому-что въ послѣднее время онъ перенесъ большія потери въ своихъ оборотахъ съ англійскими и иностранными фондами, да притомъ пострадалъ жестоко и неожиданно черезъ свои связи съ двумя или тремя эфемерными компаніями того времени. Мало того, съ него могли потребовать каждую минуту до 3,000 фунт., занятыхъ вмѣстѣ съ Титмаузомъ, по совокупному и раздѣльному обязательству, и онъ жилъ въ постоянномъ страхѣ, чтобъ ежеминутно-повторяющіеся дурные слухи о немъ не дошли до ушей этого особаго кредитора и не ускорили съ его стороны требованія уплаты. Къ досадѣ, причиненной этимъ прямымъ денежнымъ затрудненіемъ, и къ рѣшительной невозможности пріискать какое бы то ни было средство поправить свои дѣла, присоединялись другіе источники тревоги и мучительнаго раздраженія.
   Увѣренность, что онъ долженъ былъ казаться ужаснымъ лжецомъ и даже плутомъ въ глазахъ герцога Тангалляна, графа Дреддлинтона, миссъ Максплейханъ, семейства Обри и миссъ Обри, однимъ словомъ всѣхъ тѣхъ, кто только зналъ или слышалъ о его поступкахъ -- терзала его жестоко, доводила почти до отчаянія. И когда Геммонъ размышлялъ, что то значительное лицо, вниманія котораго онъ добивался всегда очень-заботливо и до нѣкоторой степени даже успѣшно, должно было непремѣнно узнать обо всѣхъ тяжкихъ обвиненіяхъ, возникшихъ противъ него, вслѣдствіе разныхъ жалобъ -- душа замирала въ груди у Геммона. Короче сказать, къ этому времени ясно было, что дьяволъ, въ концѣ ужасной игры своей, прижалъ пріятеля Геммона въ уголокъ.
   Подобнымъ же образомъ и мистеръ Титмаузъ имѣлъ свои маленькія горести. Онъ вдругъ доведенъ былъ почти буквально до нищеты. Кредиторы его, всякаго рода и объема, казалось, руководимы были духомъ закона Двѣнадцати Таблицъ, который, законъ, въ случаѣ, если должникъ становился несостоятельнымъ, давалъ кредиторамъ право рѣзать его на части, въ буквальномъ смыслѣ, тѣлесно и пропорціонально относительному объему ихъ долговыхъ претензій. Иски заведены были противъ Титмауза тремя жидами объ уплатѣ капитальныхъ суммъ и процентовъ, должныхъ имъ по залогу имѣнія. Съ полдюжины взъисканій производилось съ Титмауза по векселямъ и заемнымъ письмамъ, на разныя суммы денегъ, занятыхъ на условіяхъ самаго чудовищнаго лихоимства. Врядъ ли хоть одинъ купецъ въ Лондонѣ или въ окрестностяхъ, съ которымъ Титмаузъ когда-нибудь имѣлъ дѣло, не преслѣдовалъ его, или не собирался преслѣдовать. Всѣ предметы омеблировки въ Яттонѣ и на столичной его квартирѣ, его кабріолеты, сбруя, лошади -- все, все исчезло. Еслибъ собственная особа его не была подъ защитою привилегій парламента, онъ былъ бы схваченъ разомъ когтями по-крайней-мѣрѣ цѣлой сотни алчныхъ и разбѣшоныхъ кредиторовъ, и о немъ никто на свѣтѣ не услыхалъ бы болѣе ни слова, развѣ только отъ времени до времени, по случаю какой-нибудь слабой и напрасной мольбы объ освобожденіи въ силу закона о несостоятельныхъ должникахъ. Дошло до-того, что, уѣзжая изъ Яттона, онъ вынужденъ былъ занять 5 фунтовъ у бѣднаго доктора Тэсема, который, какъ ни сильно былъ изумленъ такою просьбою и какъ ни трудно было для него исполнить ее, далъ ему въ займы охотно просимую сумму, и Титмаузъ, маленькой бѣсёнокъ, обѣщалъ прислать доктору пяти-фунтовой билетъ, по прибытіи въ Лондонъ, съ первою почтою. Но если бы Титмаузъ намѣренъ былъ вспомнить свое обѣщаніе когда-нибудь, то исполнить его для него было такъ же невозможно, какъ прислать доктору Тэсему митру архіепископа кентербюрійскаго; вслѣдствіе чего бѣдный докторъ долженъ былъ отложить давно-задуманную покупку чернаго сюртука и брюкъ на неопредѣленное время. Черезъ день, по возвращеніи въ Лондонъ, Титмаузъ отправился въ Сэффрон-Хиль и вошелъ въ контору въ ту самую минуту, когда мистеръ Кверкъ и мистеръ Снапъ, покинутые мистеромъ Геммономъ, старались, въ большомъ сокрушеніи и страхѣ, состряпать свое собственное показаніе въ отвѣтъ на тѣ, по которымъ дано было опредѣленіе суда. Мистеръ Амминадебъ, послѣ короткаго и нерѣшительнаго сопротивленія, уступилъ настоятельнымъ просьбамъ Титмауза и впустилъ его въ комнату мистера Кверка.
   -- Ахъ, Боже мой! вы, вы, вы... окаянный маленькій бездѣльникъ! закричалъ мистеръ Кверкъ, запинаясь отъ бѣшенства, съ лицомъ блѣднымъ, какъ полотно. Онъ подошелъ къ Титмаузу торопливо, схватилъ его за воротникъ и вытолкалъ вонъ изъ комнаты.
   -- Позвольте! позвольте! оставьте, сэръ, какъ вы смѣете? Я членъ парла...
   -- Вотъ я тебѣ дамъ, членъ! Вонъ отсюда, бездѣльникъ! Пошелъ вонъ!
   -- Клянусь Богомъ... я... я возьму другаго стряпчаго... говорилъ Титмаузъ, задыхаясь, въ напрасной борьбѣ съ мистеромъ Кверкомъ.
   -- У! бестія! воскликнулъ Снапъ, который держался возлѣ мистера Кверка, готовый помочь ему, если потребуется.
   -- Что жь это такое, а?.. Что жь я такое сдѣлалъ? чортъ возьми! Да оставьте же, полно, руки долой!..
   -- Если только вотъ... если только когда-нибудь... вотъ только осмѣлься когда-нибудь показать свою проклятую, маленькую рожу сюда опять!.. говорилъ мистеръ Кверкъ, заикаясь и дрожа отъ бѣшенства.
   -- Да это нарушеніе моихъ правъ! да я клянусь! я... я... непремѣнно подамъ на васъ жалобу, сегодня, въ палатѣ!..
   Къ этому времени вытолкали Титмауза вонъ изъ дверей, на улицу, и двери съ яростью захлопнулись за нимъ вслѣдъ. Небольшая толпа собралась вокругъ него въ ту же минуту, и Титмаузъ хотѣлъ ужь обратиться къ ней съ краснорѣчивымъ негодованіемъ, но увидѣвъ полицейскаго, подходившаго съ грознымъ лицомъ, улизнулъ и пошелъ обратно домой, въ убійственномъ состояніи духа. Выбравшись изъ Сэффрон-Хиля, блѣдный какъ смерть, спѣшилъ Титмаузъ въ Тевейское Подворье и трепетнымъ голосомъ спросилъ мистера Геммона; но этотъ джентльменъ отдалъ особенное приказаніе не принимать его ни подъ какимъ видомъ. Еще и еще разъ заходилъ Титмаузъ туда, и оба раза опять не былъ впущенъ. Нѣсколько разъ караулилъ онъ по цѣлому часу, думая подстеречь мистера Геммона на пути, но и это было напрасно. Письмо за письмомъ посылалъ онъ; но всѣ они равно оставались безъ отвѣта, и наконецъ служанка отказалась ихъ принимать. Геммонъ не смѣлъ встрѣтить Титмауза не потому, чтобъ онъ его боялся, но потому, что онъ опасался за самого-себя.
   Увидѣвъ, что тѣ, кого онъ считалъ законными своими защитниками, покинули его такимъ безнравственнымъ и неблагодарнымъ образомъ, Титмаузъ рѣшился быть вѣренъ самому-себѣ и устремилъ всѣ силы своего ума на соображеніе того, что ему слѣдовало предпринять въ такихъ затруднительныхъ обстоятельствахъ? Послѣ долгаго и глубокаго размышленія, счастливая мысль пришла ему въ голову. Не зная хорошенько положенія дѣлъ и не подозрѣвая того, что въ-сущности мистеръ Обри ужь почти вернулъ въ свои руки потерянное имѣніе, Титмаузъ сообразилъ, что, по всей вѣроятности, его противникъ радъ будетъ ухватиться за какое бы то ни было предложеніе полюбовной сдѣлки, потому что онъ, Титмаузъ, имѣетъ надъ нимъ рѣшительный перевѣсъ, сохраняя на своей сторонѣ 9/10 закона, т. е. фактическое владѣніе имѣніемъ. Еслибъ Титмаузъ предложилъ разрѣшить всѣ затрудненія, женясь на миссъ Обри, то бѣды изъ этого не могло бы выйдти никакой; а между-тѣмъ, дѣло могло имѣть самыя счастливыя послѣдствія. Почему ей знать, думалъ онъ, въ какой отчаянной крайности находится онъ теперь и какіе блестящіе виды могутъ ожидать его впослѣдствіи? Короче сказать, я не могу не сообщить читателю точную копію съ того письма, которое онъ сочинилъ съ невѣроятнымъ трудомъ, истративъ на то цѣлые два дня, и отослалъ къ миссъ Обри, и которое было исправно доставлено ей въ собственныя руки въ ту самую минуту, когда она спрыгнула съ лошади, возвратясь съ прогулки верхомъ вмѣстѣ съ мистеромъ Делямиромъ и лордомъ Де-ля-Зушемъ. Вотъ это искусное и трогательное произведеніе.

Палата Депутатовъ.
Середа, Ноября, 18** г.

   (Секретно).
   "Мадамъ, внадеждѣ Что васъ не Огорчитъ и нипокажиться Страннымъ, на Первый взглядъ, что я пишу Вамъ Сіе Письмо дабы Сказать что Все Время Стѣхпоръ какъ я имѣлъ Несчастіе Овдовѣть по Смерти Леди Сесиліи Титмаузъ о которой ходитъ Много Ложныхъ слуховъ Все идетъ у меня Шиворотъ-Навыворотъ (то есть покуда) единственно отъ Недостатка Подруги которая бы чувствовала ко мнѣ то Супружеское Участіе столь восхитительное въ Семейной Жизни. Я удостоился Писать Квамъ Письмо скоро послѣ того, какъ я имѣлъ Счастіе Получить Имѣніе но думаю что вы не получили его Ибо Неполучилъ Отвѣта и Натурально полагая что были къ Тому Препятствія потому-что Скоро послѣ того вы можетъ быть слышали Рѣшено было что я Женюсь на Моей Кузинѣ (Леди Сесилія) Которую я Любилъ вѣрно до самой Смерти, которая Низвергла Ее Преждевременно на Пути въ Ранній Гробъ -- увы. Я знаю что Типерь идетъ Споръ вашъ ли Почтеннѣйшій Братецъ или я Законный Владѣлицъ Яттона но вы понимаити Законъ Который Далъ мнѣ его Расъ можитъ дать и Вдругой конечно, кто знаетъ (въ этой Невѣрной Жизни) что Можитъ Случиться и я между прочемъ (между ними) увѣряю васъ что Кое што Зативается въ мою Пользу о чемъ я нисмѣю сказать покуда ни слова. Но Почему бы намъ Несойтись чтобъ вы сказали Напримѣръ еслибъ я предложилъ вамъ Раздѣлить Имѣнье Пополамъ и Записать фсю мою Половину на васъ а что касается до Титула (которому я состою типерь Ближайшимъ Наслѣдникомъ) чтобъ вы сказали еслибъ я предложилъ Вашиму Братцу разыграть его между Нами Двумя когда онъ выйдитъ; потому что я ксожаленію слышалъ что Графъ Дреддлинтонъ Очень Плохъ и я знаю Кавобъ я желалъ сделать Леди Дредлинкуртъ, О какое Счастіе какъ только Подумаешь объ Этомъ, Торопясь по разнымъ Дѣламъ должинъ Заключить Письмо прося доставить Отвѣтъ комнѣ Сюда и подписуюсь.

Милостивая Государыня
вашъ покорнѣйшій
Т. Титмаузъ.

   Миссъ Обри
   Въ Вивьенскую Улицу.
   -- Я надѣюсь Кетъ, что вы не обнадеживали этого джентльмена? сказалъ Делямиръ, прочитавъ письмо. Это составило предметъ веселаго разговора за обѣдомъ, въ которомъ участвовало одно только семейство Обри, да лордъ и леди Де-ля-Зушъ съ мистеромъ Делямиромъ. Обри вернулся изъ Лондона съ важными извѣстіями.
   -- Мистеръ Роннинтонъ терпѣливо и прилежно распутываетъ, говорилъ онъ, сидя, вмѣстѣ со всѣми, послѣ обѣда:-- одно изъ самыхъ чудовищныхъ сплетеній плутовства и обмана, какіе только когда-нибудь встрѣчались между людьми. Мы иногда думаемъ, что мистеръ Геммонъ имѣлъ въ виду присвоить Яттонъ себѣ. Фирма гг. Кверка, Геммона и Снапа теперь совершенно задавлена послѣдствіями ихъ ужаснаго поведенія. Говорятъ, что они жестоко поддѣли жидовъ, тысячъ на 70 или на 80 чистыми деньгами, по-крайней-мѣрѣ; и даже одинъ изъ этихъ господъ, узнавъ, что долгъ его не обезпеченъ ничѣмъ, какъ говорятъ, вчера едва не повѣсился.
   -- Что это такое я читалъ въ газетахъ о мистерѣ Тэг-Рэгѣ? спросилъ лордъ Де-ля-Зушъ, и мистеръ Обри объяснилъ ему несчастное положеніе, до котораго Тэг-Рэгъ былъ доведенъ предполагаемымъ плутовствомъ компаніи Кверка, Геммона и Снапа.
   -- Мистеръ Роннинтонъ, какъ кажется, ведетъ дѣла очень-рѣшительно и очень-искусно.
   -- О, удивительно! Я никогда еще не видалъ такого полнаго успѣха, какъ тотъ, съ которымъ соединенъ каждый шагъ его противъ непріятеля. Мистеръ Роннинтонъ съ каждымъ часомъ тѣснитъ ихъ ближе къ погибели и отрѣзываетъ всякое отступленіе. Они бы и рады были сражаться, да у нихъ денегъ нѣтъ! Мистеръ Обри послѣ того упомянулъ о двухъ, очень-важныхъ обстоятельствахъ, которыя случились со времени его послѣдней поѣздки въ городъ. Вопервыхъ, предложеніе было сдѣлано (какъ полагаютъ, прямо отъ мистера Геммона), оставить защиту тяжбы съ тѣмъ, чтобъ Геммону выплачено было, въ качествѣ повѣреннаго мистера Титмауза, 2,000 ф.; но мистеръ Роннинтонъ рѣшительно отказался выслушивать какія бы то ни было предложенія подобнаго рода. Дѣло, имъ начатое въ эту минуту, было въ полномъ ходу, и все заставляло думать, что съ противной стороны не будетъ сдѣлано даже попытки на серьёзное сопротивленіе. Другое извѣстіе заключалось въ томъ, что гг. Скрю и сынъ, стряпчіе Страховой Компаніи Коршуна, узнавъ, что гг. Роннинтонъ были стряпчіе той стороны, за которою право распоряженія наслѣдствомъ было признано, явились къ нимъ и объявили, что директоры компаніи, "принявъ всѣ обстоятельства дѣла въ соображеніе," положили не сопротивляться долѣе уплатѣ денегъ по полису застрахованія жизни покойной леди Стрэттонъ. Мистеръ Скрю говорилъ очень-красно о высокихъ правилахъ и благородныхъ чувствахъ, постоянно-управляющихъ дѣлами этой знаменитой компаніи; но не сказалъ мистеру Роннинтону истинной причины, почему они прекратили свое сопротивленіе. Причина эта состояла въ томъ, что прежде чѣмъ ихъ "коммисія" для допроса единственнаго свидѣтеля, доктора Гута, достигла Китая, они случайно получили достовѣрное извѣстіе о смерти этого человѣка, убитаго за привитіе оспы ребенку одного изъ Китайцевъ! При такихъ обстоятельствахъ, мистеръ Роннинтонъ согласился на условія, предложенныя со стороны компаніи, а именно, что искъ будетъ тотчасъ прекращенъ и каждая сторона уплатитъ свои собственныя издержки, а вся сумма но полису, за исключеніемъ 2,000 ф., выданныхъ впередъ, по просьбѣ покойной, будетъ уплачена мистеру Обри въ-теченіе мѣсяца, со дня прекращенія иска. Несмотря на сильное сопротивленіе со стороны Кетъ, ее наконецъ успѣли уговорить, чтобъ она позволила своему брату исполнить явное намѣреніе покойной, упомянутое въ проектѣ ея завѣщанія; а онъ, въ свою очередь, получилъ отъ нея очень-пріятное увѣреніе, что она не станетъ его безпокоить насчетъ векселя въ 2,000 ф., даннаго мистеромъ Обри покойницѣ, хотя бы право распоряженія имуществомъ покойной, доставшееся въ руки должника, и не представляло явнаго препятствія ко взысканію съ него этихъ денегъ. Такимъ-образомъ Кетъ перестала быть дѣвушкой безъ приданаго, имѣя теперь въ полномъ своемъ распоряженіи, 13,000 ф., да, кромѣ того, въ случаѣ успѣшнаго окончанія тяжбы, она должна была получить доходъ, завѣщанный ей съ имѣнія покойнымъ отцомъ, то есть 500 ф. въ годъ.
   Пока живительные лучи возвращавшагося счастія озаряли своимъ свѣтомъ и согрѣвали своею теплотою семейство Обри, солнце высокомѣрнаго и слабаго старика, графа Дреддлинтона, садилось въ тучахъ. Разсказанные подробно читателю иски и дѣла, возникшіе изъ необыкновеннаго результата розысковъ, произведенныхъ Коммисіею Церковнаго Суда, и окончившіеся принятіемъ мѣръ къ немедленному возвращенію Яттона, обратили на себя слишкомъ-сильно всеобщее вниманіе, чтобъ ихъ можно было скрыть отъ графа, несмотря на то, что въ эту пору онъ велъ довольно-уединенную жизнь. Но такое ужасное оправданіе того, что онъ утверждалъ насчетъ содержанія разговора своего съ Геммономъ, не сдѣлало соразмѣрнаго впечатлѣнія на душу ужь долѣе неспособную къ сильнымъ потрясеніямъ. Вслѣдъ за послѣднимъ свиданіемъ его съ мистеромъ Геммономъ, съ нимъ сдѣлался мѣстный ударь паралича и разсудокъ началъ замѣтно исчезать. Можетъ-быть и къ лучшему, потому-что чаша горести и униженія, для него предназначенная, казалось, не была еще полна. Это другое чудовищное зданіе безсмыслія и обмана, выстроенное на легковѣріи публики -- Компанія Пороха и Прѣсной Воды вдругъ разсыпалась въ прахъ, преимущественно оттого, что главный зодчій его, мистеръ Геммонъ, не въ-состояніи былъ долѣе обращать того вниманія и употреблять того искусства, которые одни могли поддерживать такъ долго существованіе этого химерическаго предпріятія. Оно вдругъ взлетѣло на воздухъ, увлекая въ общую гибель всѣхъ, принимавшихъ въ немъ участіе. Сперва ослѣпленные, а потомъ перепуганные акціонеры и многочисленные коварные кредиторы столпились вокругъ самыхъ замѣтныхъ лицъ, принимавшихъ непосредственное участіе, столпились шумно и яростно. Митинги назначаемы были отъ времени до времени; но они не производили другаго результата, кромѣ того, что открывали все болѣе и болѣе объемъ накопившагося долга. Акціонеры простодушно воображали, что они могутъ положиться спокойно на условіе, напечатанное въ программѣ и въ актѣ основнаго устройства компаніи, а именно, что никто не отвѣчаетъ болѣе, какъ за сумму тѣхъ акцій, на которыя онъ дѣйствительно подписался -- увы! какъ ужасно было ихъ заблужденіе и какъ быстро оно разсѣялось. Домы графа Дреддлинтона, герцога Танталляна и другихъ осаждены были толпами безотвязныхъ кредиторовъ и, наконецъ общій митингъ назначенъ, на которомъ приняты были рѣшенія, всею тяжестью упадавшія на графа Дреддлинтона и на мистера Геммона. Стряпчему, который дѣйствовалъ отъ имени всѣхъ остальныхъ акціонеровъ, предписано было начать искъ противъ этихъ двухъ лицъ съ цѣлью вынудить ихъ заплатить всѣ долги, надѣланные отъ имени компаніи. Мало того, угрозы были произнесены, что если удовлетворительныя предложенія не будутъ сдѣланы немедленно отъ имени графа Дреддлинтона, или отъ него самого лично, то съ нимъ поступлено будетъ какъ съ торговцомъ, повиннымъ закону о банкротствѣ, и объявленіе будетъ подано въ судъ о способности его къ уплатѣ. Объ этомъ послѣднемъ и окончательномъ униженіи, висящемъ надъ его головой, бѣдный старый пэръ, къ-счастію, ничего не зналъ, находясь въ то время въ Попльтон-Холѣ, въ положеніи очень-близкомъ къ полному сумасшествію. Герцогу Танталляну сдѣлали такія же угрозы. Встревоженный и разъяренный едва не до бѣшенства, онъ рѣшился принять мѣры, чтобъ обличить вполнѣ и наказать человѣка, коварству и вкрадчивой хитрости котораго онъ справедливо приписывалъ бѣдствія, постигшія его и графа Дреддлинтона.
   "Изъ этой крапивы угрожающихъ бѣдъ, я еще вырву цвѣтокъ спасенія", говорилъ самъ себѣ мистеръ Геммонъ, сидя внутри одного изъ дилижансовъ, отъѣзжавшихъ въ Брайтонъ, въ концѣ ноября: это было скоро послѣ паденія Компаніи Пороха и Прѣсной Воды. Какъ ни безвыходно онъ былъ запутанъ въ дѣла, но онъ не терялъ еще надежды оправиться и ниспровергнуть мстительныя мѣры, принятыя противъ него. Квартира его осаждена была людьми, требующими свиданія и, въ числѣ ихъ, Титмаузомъ, безсмысленная настойчивость котораго, доходившая до ушей мистера Геммона -- въ то время, когда онъ сидѣлъ у себя въ кабинетѣ, а служанка его отвѣчала въ дверяхъ -- нѣсколько разъ бѣсила его до-того, что онъ готовъ былъ выскочить изъ дверей и раскроить голову непрошеному гостю. Старый мистеръ Кверкъ тоже писалъ каждый день къ нему письма въ жалобномъ тонѣ и притомъ каждый день заходилъ къ нему на квартиру, стараясь какъ-нибудь помириться съ бывшимъ своимъ партнёромъ; но Геммонъ сурово отдѣлывался отъ всѣхъ этихъ визитовъ, настояній и просьбъ. Чтобъ избѣжать такого невыносимаго преслѣдованія, по-крайней-мѣрѣ хоть на время, а перемѣною мѣста и воздуха укрѣпить свое здоровье и освѣжить душу, Геммонъ рѣшился, несмотря на дурную погоду, провести недѣлю въ Брайтонѣ. О томъ, куда онъ ѣдетъ, онъ не сказалъ никому, кромѣ своей старой и вѣрной служанки, которой онъ поручилъ отвѣчать всѣмъ, что онъ отправился, какъ она полагаетъ, въ Суффолькъ, но что онъ вернется непремѣнно въ городъ черезъ недѣлю. Его блѣдное и измученное лицо говорило ясно, до какой степени онъ нуждался въ томъ отдыхѣ, котораго онъ искалъ; но искалъ напрасно. Онъ не чувствовалъ себя ни на волосъ лучше послѣ двухъ дней, проведенныхъ въ Брайтонѣ, несмотря на то, что погода прояснилась, а воздухъ сталъ свѣжъ и крѣпителенъ. Куда онъ ни отправлялся, вездѣ онъ носилъ съ собою глубокій мракъ, сквозь который никакой лучъ свѣта не могъ проникнуть, котораго никакой морской воздухъ не могъ разогнать. Онъ не находилъ покоя нигдѣ -- ни дома, ни на улицѣ, ни въ уединеніи, ни въ обществѣ, ни во снѣ, ни на яву. Лобъ его былъ омраченъ мрачной думой, сердце разрывалось сознаніемъ неудачи, стыда, улики, досады и, при всей своей крѣпости нервъ, онъ не могъ размышлять о будущемъ, не содрогаясь отъ ужаса. Словомъ, онъ находился въ жестокомъ раздраженіи нервъ и въ сильномъ волненіи, съ утра до ночи. Вечеромъ, на третій день послѣ его пріѣзда, лондонская газета, доставленная ему, по обыкновенію, изъ сосѣдней библіотеки, содержала въ себѣ статью, поразившую его какъ острый ножъ. Въ ней было сказано, что одинъ, названный по имени, проситель, человѣкъ извѣстный, назначенъ былъ наканунѣ отъ лорда канцлера на одно значительное мѣсто -- увы! то самое, которое давно обѣщано было ему: мѣсто, которое онъ могъ бы занимать со славою, которое дало бы ему постоянное и твердое положеніе къ обществѣ и, сверхъ-того, жалованье, простиравшееся до 1,800 фунт. въ годъ! Геммонъ опустилъ газету на столъ и чувство отчаянія имъ овладѣло. Черезъ нѣсколько времени взоръ его остановился на другомъ мѣстѣ газеты... Боже милостивый! тамъ стояли три или четыре строки, которыя въ одну секунду воспламенили его до бѣшенства. Это было простое объявленіе, гдѣ извѣщали, что онъ убѣжалъ и предлагали 200 фунт. въ награду тому, кто сообщитъ свѣдѣнія, гдѣ его можно поймать и арестовать.
   -- Убѣжалъ! воскликнулъ Геммонъ громко, вскочивъ съ мѣста, и бѣшенство засверкало въ его глазахъ. "Проклятые бездѣльники! Я скоро ихъ разувѣрю!" Въ ту же минуту, открывъ свой портфель, онъ сѣлъ и написалъ къ редактору газеты письмо, въ которомъ сообщалъ ему подробно свое имя и адресъ, съ негодованіемъ отвергая, чтобъ онъ когда-нибудь могъ рѣшиться или даже подумать о бѣгствѣ; объявлялъ, что онъ будетъ въ Лондонъ черезъ двои сутки, и требовалъ, чтобъ полное и безусловное извиненіе въ грубой обидѣ, ему нанесенной, и въ пасквилѣ, напечатанномъ противъ него, помѣщено было въ слѣдующемъ же нумерѣ газеты. Затѣмъ, онъ написалъ къ мистеру Роннинтону (который, во всѣхъ своихъ личныхъ отношеніяхъ съ Геммономъ, наблюдалъ всегда осторожную вѣжливость), прося его отложить подписаніе приговора въ тяжбѣ До, по сдачѣ Обри, противъ Ро, до послѣдняго дня срока, потому-что онъ желаетъ сдѣлать новое и окончательное предложеніе, которое можетъ избавить ихъ отъ большаго замедленія и расходовъ. Геммонъ прибавилъ, что онъ намѣренъ сдѣлать другое предложеніе насчетъ поруки лорда Де-ля-Зуша и векселей мистера Обри, и просилъ почтить его короткимъ отвѣтомъ, адресуя письмо въ Тэвейское Подворье, такъ, чтобъ онъ могъ застать его, но пріѣздѣ въ Лондонъ. Въ такомъ же родѣ написалъ онъ письмо къ стряпчему, руководившему дѣломъ Тэг-Рэга, и другое къ стряпчему, дѣйствующему отъ имени акціонеровъ Компаніи Пороха и Прѣсной воды. Въ обоихъ письмахъ онъ порицалъ съ величайшимъ негодованіемъ непозволительное и обидное употребленіе, сдѣланное изъ его имени, назначая свиданіе у себя на квартирѣ, на другой день послѣ пріѣзда своего въ Лондонъ. Сдѣлавъ такимъ образомъ все, что отъ него зависѣло, чтобъ отвратить вредныя послѣдствія, преждевременной и жестокой мѣры, принятой противъ него лицами, дерзнувшими обѣщать награду тому, кто поймаетъ его, какъ бѣжавшаго плута, онъ сложилъ, запечаталъ, адресовалъ эти письма и отнесъ ихъ самъ въ почтовую контору во время вечерней почты. Нетрудно себѣ представить до какой степени онъ былъ взволнованъ. Онъ не дотронулся до обѣда, который нашелъ готовымъ у себя на столѣ, возвратясь домой, но сидѣлъ на софѣ, погруженный въ думу, почти цѣлый часъ; послѣ того, онъ вдругъ позвонилъ, велѣлъ приготовить тотчасъ все свое платье къ отъѣзду и подать счетъ, а самъ пошелъ и занялъ мѣсто въ вечернемъ дилижансѣ, отходившемъ въ половинѣ осьмаго. Въ назначенную пору онъ сѣлъ и уѣхалъ въ Лондонъ. Геммонъ былъ единственный пассажиръ, и это дало ему полную свободу подумать наединѣ -- случай, которымъ онъ вѣроятно воспользовался; по-крайней-мѣрѣ извѣстно то, что онъ не смыкалъ глазъ впродолженіе всей дороги. Къ большому удивленію мистриссъ Броунъ, онъ явился къ себѣ на квартиру въ седьмомъ часу утра и разбудилъ ее въ постели. Такимъ-образомъ онъ пріѣхалъ въ Лондонъ въ одно время съ своими письмами; а какъ всѣ свиданія его назначены были на другой день послѣ пріѣзда, то у него оставалось въ распоряженіи 24 часа времени, свободнаго отъ всякой помѣхи, и онъ рѣшился воспользоваться имъ, оставаясь у себя на квартирѣ все время; служанкѣ же своей приказалъ отказывать, по обыкновенію, всякому, кто бы ни вздумалъ прійдти. Онъ спросилъ ее, слыхала ли она о дерзкомъ объявленіи, которое напечатано было во вчерашней газетѣ? Она отвѣчала да, и прибавила, что, вѣрно отъ этого такое множество людей приходило вчерашній день съ утра до вечера. Это извѣстіе раздражило его еще болѣе. Только-что лампа была зажжена, онъ открылъ портфель и написалъ слѣдующее письмо:

Тэвейское Подворье.
Среда, утромъ.

   Мой милый Хартлей! Такъ-какъ я не пропускалъ еще ни одного изъ ежегодныхъ митинговъ нашего маленькаго клуба и продолженіе послѣднихъ десяти лѣтъ, то и сегодня вечеромъ вы увидите меня въ вашемъ кругу, въ девять часовъ, ровно, то-есть, между-прочимъ, если я буду принятъ послѣ подлаго пасквиля, напечатаннаго на мой счетъ во вчерашнихъ газетахъ. Если я только успѣю открыть сочинителя, я заставлю его каяться до послѣдняго дня своей жизни! Я пріѣхалъ въ Лондонъ сегодня поутру неожиданно, чтобъ опровергнуть моимъ присутствіемъ и моими поступками низкую клевету насчетъ моего мнимаго бѣгства. Сказать между нами, конечно, теперь я немного стѣсненъ; но не бойтесь, я найду еще выходъ изъ лѣсу! Ожидайте меня въ девять, минута въ минуту.

Вашъ, навсегда
О. Геммонъ.

   Херри Хартлею, эсквайру
   Въ Кенсинтон-Скверѣ.
  
   Это письмо онъ запечаталъ и надписалъ сверху адресъ. Потомъ, приказавъ служанкѣ отнести его въ контору во-время, чтобъ поспѣть на первую почту непремѣнно, онъ легъ въ постель и спалъ часа два. Къ концу этого времени, онъ проснулся освѣженный, сдѣлалъ туалетъ, по обыкновенію, и слегка позавтракалъ.
   -- Вы не думали, что я убѣжалъ, мистриссъ Броунъ? спросилъ онъ съ печальною улыбкой, когда она убирала его завтракъ.
   -- Нѣтъ, сэръ, право я не повѣрила ничему. Вы всегда были добры и справедливы со мною, сэръ и... она подняла свой фартукъ къ глазамъ и зарыдала.
   -- И надѣюсь, долго еще буду тотъ же самый человѣкъ, мистриссъ Броунъ, какимъ вы всегда меня знали. Кстати, вамъ кажется, слѣдовало получить ваше жалованье, день или два тому назадъ?
   -- Да, сэръ; но это ничего не значитъ, сэръ, рѣшительно ничего... Хоть впрочемъ, если подумаешь, то конечно значитъ, сэръ, потому-что мою маленькую племянницу хотятъ вести за городъ; она умираетъ, несчастная! а ея мать сидитъ безъ работы, вотъ ужь....
   -- Вотъ вамъ десять фунтовъ, мистриссъ Броунъ, перебилъ Геммонъ, вынувъ билетъ изъ своего бумажника:-- возьмите изъ этихъ денегъ ваше жалованье, напишите мнѣ квитанцію, по обыкновенному, а остальное оставьте у себя въ -- счетъ будущаго срока, если вамъ это можетъ понадобиться теперь. Она взяла банковый билетъ и горячо благодарила Геммона; но еслибъ слезы ей не мѣшали, она могла бы прочесть въ глазахъ своего добраго и кроткаго господина -- смерть. Когда она ушла, Геммонъ всталъ и ходилъ долго взадъ и впередъ по комнатѣ, сложивъ руки на груди и погруженный въ глубокую думу, изъ которой, но временамъ, онъ непріятно былъ побуждаемъ стукомъ въ дверяхъ и потомъ отвѣтомъ служанки, увѣрявшей посѣтителя, что мистера Геммона не было въ городѣ, но что онъ возвратится завтра поутру. День былъ угрюмый ноябрскій и широкія хлопья снѣга, летая по воздуху, лѣниво упадали на холодную, мокрую землю; но все было уютно въ комнатѣ Геммона, которую согрѣвалъ и освѣщалъ большой огонь, горѣвшій въ каминѣ. Открывъ свой пюпитръ, онъ сѣлъ, часовъ около двѣнадцати, и началъ писать очень-длинное письмо, впродолженіе котораго онъ нѣсколько разъ клалъ перо, вставалъ, ходилъ взадъ и впередъ, вздыхалъ тяжело и порой былъ жестоко взволнованъ. Наконецъ онъ дописалъ его до конца, задумался на минуту, потомъ сложилъ и запечаталъ. Затѣмъ цѣлые два часа, по-крайней-мѣрѣ, онъ разбиралъ бумаги, лежавшія у него въ пюпитрѣ и въ шкапу; большую половину изъ нихъ сжогъ, остальныя разложилъ опять по мѣстамъ и, окончивъ эту работу, онъ началъ снова ходить взадъ и впередъ. Кошка его, очень -- красивая, которую онъ любилъ и которая жила у него на квартирѣ нѣсколько лѣтъ, обратила его вниманіе на минуту, подойдя къ нему и потеревъ спиною о его ногу. "Бѣдная киса!" сказалъ онъ, нѣжно лаская рукою гладкое и лоснящееся животное, которое, спустя минуту, скользнуло въ сторону, какъ-будто неохотно, отъ его ласкающей руки и легло, уютно свернувшись въ клубокъ попрежнему, на коврѣ, у камина. Снова она, началъ ходить взадъ и впередъ, погруженный въ глубокую думу. Около пяти часовъ, мистриссъ Броунъ принесла ему скромный обѣдъ, до котораго онъ едва дотронулся и скоро велѣлъ убрать, говоря, что онъ чувствуетъ какое-то странное колотье въ головѣ, но что, впрочемъ, онъ довольно-здоровъ и что это не помѣшаетъ ему явиться по обѣщанію, въ клубъ, который, какъ ей извѣстно, онъ ужь нѣсколько лѣтъ сряду имѣлъ обыкновенье посѣщать въ этотъ самый день. Онъ просилъ мистриссъ Броунъ приготовить его уборную къ началу восьмаго, и привести наемную карету ровно къ восьми. Какъ только она ушла, онъ сѣлъ и написалъ слѣдующее письмо къ одному старому и вѣрному другу, лучшему и самому преданному, какого онъ имѣлъ на свѣтѣ.
   "Мой милый ***, прошу васъ, именемъ нашей долгой и неизмѣнной дружбы, сохраните у себя вложенное въ этой запискѣ письмо, недѣли двѣ, а потомъ отдайте его собственноручно и безъ свидѣтелей, тому лицу, къ которому оно адресовано. Сожгите эту записку тотчасъ, какъ только успѣете прочесть, и постарайтесь, чтобъ никто не увидѣлъ вложеннаго письма, кромѣ нея, иначе всѣ мои старанія обезпечить ей небольшую помощь будутъ напрасны. Въ углу верхняго ящика, въ моемъ шкапу, найденъ будетъ сложенный документъ, о которомъ упомянуто въ прилагаемомъ письмѣ. Это мое завѣщаніе и я желаю, чтобъ, какъ старый другъ, вы постарались найдти его случайно. Вы найдете число и все, что требуется, въ порядкѣ. Приходите сюда завтра, въ которомъ часу угодно, и скажите, что вы пришли видѣться со мною, по уговору въ назначенное время. Не забудьте этого, если вы дорожите моею дружбою. Что бъ вы послѣ ни увидѣли и ни услышали, будьте тверды и осторожны."

О. Г.

   "Середа."
   Въ это письмо онъ вложилъ другое, длинное, о которомъ было ужь говорено, запечаталъ все въ одинъ конвертъ и надписалъ адресъ какъ можно явственнѣе. Набросивъ шинель на плечи, онъ понесъ самъ этотъ пакетъ въ почтовую контору, собственною рукою, подумавъ съ минуту, опустилъ его въ ящикъ и вернулся опять къ себѣ на квартиру.
   Потомъ, онъ взялъ другой листъ бумаги и написалъ слѣдующее:
   "Любезный Вейнеръ, несмотря на все, что вамъ извѣстно, я не могу еще сказать навѣрно, произойдетъ ли разрывъ; но во всякомъ случаѣ я исполню мое обѣщаніе и приготовлю то, что вы желаете, къ будущему воскресенью."

"Вашъ навсегда О. Г."

   "P.S. Я зайду къ вамъ въ субботу."
   Эту записку онъ сложилъ, надписалъ адресъ и потомъ началъ писать слѣдующее:

Тевейское Подворье
Середа.

   "Сэръ, я окончательно рѣшился пожертвовать всѣмъ, что только нужно, чтобъ выпутаться съ честью изъ моихъ настоящихъ затрудненій. Вслѣдствіе того я прошу васъ немедленно по полученіи этого письма, продать всѣ мои..."
   На этомъ мѣстѣ онъ положилъ перо и, услыхавъ, вслѣдъ затѣмъ, отъ мистриссъ Броунъ, что все готово въ его уборной, онъ поблагодарилъ ее и пошелъ бриться и одѣваться. Онъ провелъ не болѣе четверти часа надъ своимъ туалетомъ, и надѣлъ обыкновенный вечерній костюмъ: синій фракъ, чорные брюки, простую рубашку, черный галстухъ и бѣлый жилетъ, который въ эту минуту былъ врядъ-ли блѣднѣе его лица. "Я пойду теперь за каретою, сэръ", сказала мистриссъ Броунъ, стуча въ дверь.
   -- Сдѣлайте одолженіе, отвѣчалъ онъ живо и весело. Но только-что онъ услыхалъ, какъ вторая дверь на лѣстницу затворилась за его служанкой, онъ отперъ потаенный ящикъ въ своемъ пюпитрѣ и вынулъ оттуда маленькую сткляночку съ стеклянною пробкою, сверху обвязанною пузыремъ, для предохраненія того, что содержалось внутри, отъ прикосновенія воздуха. Лицо его было жестоко-блѣдно, колѣна дрожали, руки были холодны и сыры, какъ у мертваго. Онъ взялъ лепешку крѣпкаго пипермента съ крышки камина и сталъ жевать ее, а-между-тѣмъ вынулъ пробку изъ пузырька, содержавшаго съ полдрахмы самаго тонкаго и могущественнаго яда, какой только когда-нибудь открытъ былъ человѣкомъ -- яда, уничтожающаго жизнь почти мгновенно и неоставляющаго никакихъ слѣдовъ своего присутствія, кромѣ легкаго запаха, который онъ имѣлъ осторожность скрыть и заглушить запахомъ пипермента. Геммонъ вернулся назадъ въ уборную за шляпой, надѣлъ ее на голову и, взглянувъ на себя въ зеркало, едва узналъ страшную фигуру, въ немъ отраженную. Цѣль его состояла въ томъ, чтобъ надуть окончательно Страховую Компанію, въ которой жизнь его была застрахована на 2,000 фунт., и вмѣстѣ обмануть всѣхъ, заставивъ думать, что онъ умеръ скоропостижно, но естественною смертью. Размѣшавъ большой, яркій огонь на очагѣ камина, онъ сдѣлалъ родъ углубленія въ горящихъ угольяхъ, вынулъ пробку и бросилъ ее съ пузыремъ въ огонь, взялъ перо въ правую руку, и обмакнувъ его съизнова въ чернила, сталъ на колѣна передъ рѣшеткой камина, произнесъ громко: "Эмма!" и вылилъ все содержаніе стклянки себѣ въ ротъ; но послѣ того онъ успѣлъ еще бросить пустую стклянку въ самую середину огня. Еще одно мгновеніе -- и онъ упалъ на коверъ передъ каминомъ безъ памяти, безъ дыханія -- мертвый. Какія послѣдствія имѣлъ такой поступокъ по ту сторону роковой преграды, черезъ которую онъ шагнулъ -- объ этомъ не намъ судить; но что касается до послѣдней цѣли этого человѣка по сю сторону гроба, то онъ конечно ея достигъ.
   Ужасъ бѣдной мистриссъ Броунъ, когда она увидѣла своего господина, растянутаго на полу безъ чувствъ со шляпою, надвинутою на глаза въ минуту паденія, можно себѣ вообразить. Медикъ былъ призванъ; но онъ могъ только объявить, что "искра жизни улетѣла". Но его мнѣнію, это было навѣрно или апоплексическій ударъ, или органическое разстройство сердца. Такого же мнѣнія былъ и коронеръ съ своими присяжными. Покойникъ очевидно захваченъ былъ припадкомъ въ самую ту минуту, когда онъ писалъ къ какому-нибудь маклеру. (А между-тѣмъ, у мистера Геммона, не взирая на смыслъ недоконченнаго письма, было столько же капитала какого бы то ни было рода, сколько у кошки, которая одна видѣла его смерть и была на минуту потревожена этимъ происшествіемъ). Мистеръ Хартлей пришелъ и показалъ полученное имъ письмо и говорилъ о досадѣ, которую причинило имъ всѣмъ отсутствіе Геммона. Другія письма, свиданія, назначенныя на завтра, показанія, которыя онъ далъ возможность произнести своей горничной -- все это вмѣстѣ составило рядъ доказательствъ неоспоримыхъ. То былъ дѣйствительно случаи, почти нетребующій слѣдствія; но такъ-какъ господинъ коронеръ и его присяжные были ужь позваны, то они произнесли вердиктъ: Умеръ по посѣщенію Божію. Геммонъ былъ похороненъ, нѣсколько дней спустя, на ближайшемъ кладбищѣ. Огорченный другъ его отслужилъ надъ останками его панихиду.
   Другъ его былъ вѣренъ, остороженъ и выполнилъ всѣ его наставленія буквально. Лицо, на которое покойникъ намекалъ въ своей запискѣ, была рѣдкой красоты дѣвушка, которую мистеръ Геммонъ соблазнилъ съ торжественнымъ обѣщаніемъ жениться на ней. Она была страстно къ нему привязана; имя ея онъ произнесъ въ послѣднюю минуту, передъ смертью, и въ пользу ея, шесть мѣсяцевъ тому назадъ, завѣщалъ онъ всю сумму, назначенную на полисѣ, давъ своей горничной Мери Броунъ, подписать свое завѣщаніе. Хотя заимодавцы его, конечно, имѣли право на каждый фартингъ изъ 2,000 ф., которые онъ такъ искусно отжилилъ у Страховой Компаніи, но они великодушно дозволили ей, во вниманіе къ ея особенному и горькому положенію, получить 1,000 фунтовъ.
             

ГЛАВА XIII.

   Вмѣстѣ съ строителемъ рухнуло и изумительное зданіе обмана и неправды, возвышеніе и паденіе котораго служатъ предметомъ нашего разсказа -- зданіе, которое возникло какъ паръ и точно такъ же исчезло, а съ нимъ и всѣ созданія, его населявшія. Конечно, бдительность и ловкость мистера Роннинтона дали дѣламъ такой ходъ, что даже еслибъ мистеръ Геммонъ остался живъ и могъ продолжать свое искусное сопротивленіе, то и тогда онъ не могъ замедлить на очень-значительное время возвращеніе Яттона въ руки мистера Обри: все -- таки, внезапная и въ высшей степени неожиданная смерть Геммона сильно ускорила это происшествіе. Несмотря на вердиктъ, произнесенный коронеромъ и его присяжными, мистеръ Обри и мистеръ Роннинтонъ и, по правдѣ сказать, многіе другіе сильно подозрѣвали истинный смыслъ дѣла, а именно, что, въ отчаяніи, при видѣ неизбѣжнаго пораженія и страшной улики, онъ лишилъ себя жизни.
   Къ окончанію срока мистеръ Роннинтонъ отправился въ одну изъ конторъ Суда Королевской Скамьи, чтобъ удостовѣриться, приняты ли со стороны мистера Титмауза нужныя мѣры къ защитѣ поземельной тяжбы, начатой отъ имени мистера Обри и узналъ, что хотя предписанный періодъ времени прошелъ, но мистеръ Титмаузъ ничего не сдѣлалъ, другими словами, что онъ проигралъ дѣло по причинѣ неявки. Восхищенный, хотя и нсслишкомъ-удивленный этимъ извѣстіемъ, мистеръ Роннинтонъ рѣшился, не теряя времени, воспользоваться своею побѣдою. Очень-короткая и простая операція нужна была для достиженія такого огромнаго результата. Онъ взялъ одинъ листъ гербовой бумаги, на которомъ написалъ нѣсколько строкъ, называемыхъ incipitur, дѣлая видъ, будто собирался списать копію съ объявленія о насильственномъ завладѣніи, но остановился наотрѣзъ на пятой строкѣ. Этотъ листъ бумаги вмѣстѣ съ другимъ, содержащимъ опредѣленіе о приговорѣ, онъ отнесъ въ контору главнаго судьи затѣмъ, чтобъ судья надписалъ приговоръ, что тотъ и сдѣлалъ, просто отмѣтивъ на сторонѣ листа противъ того, гдѣ мистеръ Роннинтонъ началъ писать: приговоръ подписанъ, 23 ноября 18 ** года, и приложилъ сверху печать суда. И вотъ съ этой минуты право собственности на все имѣніе яттонское перешло опять въ руки мистера Обри.
   Слѣдующій затѣмъ шагъ нужно было сдѣлать для ввода во владѣніе собственностью, и на этотъ конецъ мистеръ Роннинтонъ немедленно вытребовалъ указъ о вводѣ во владѣніе, то есть предписаніе Йоркскому шерифу ввести мистера Обри въ дѣйствительное владѣніе Яттономъ, написанное на лоскуткѣ пергамента, съ приложеніемъ печати; а предъявивъ этотъ указъ шерифу, онъ получилъ отъ него предписаніе своимъ коммиссарамъ исполнить этотъ указъ. Конечно, шерифъ имѣлъ право и даже обязанъ былъ, въ случаѣ надобности, поднять на ноги всѣ силы графства, чтобъ вынудить повиновеніе своей власти, и я могу увѣрить читателя, что силы графства очень-охотно исполнили бы его требованіе; но дѣло въ томъ, что надобности въ этомъ не было никакой. Кто сталъ бы ему сопротивляться въ Яттонѣ? Переводъ владѣнія изъ рукъ въ руки въ настоящемъ положеніи вещей былъ дѣло очень-простое. Йоркскій унтершерифъ подъѣхалъ въ своемъ кабріолетѣ къ дверямъ барскаго дома, гдѣ мистеръ Паркинсонъ его ожидалъ; не было никакой надобности выламывать двери, и въ двухъ или трехъ словахъ объявилъ мистеру Паркинсону, что онъ вручаетъ имѣніе ему, какъ представителю Чарльза Обри, эсквайра, въ вѣчное и потомственное владѣніе, и потомъ, замѣтивъ "какое прекрасное это было имѣніе и въ какомъ отличномъ порядкѣ, несмотря на все..." -- уѣхалъ. Надо прибавить, что, для избѣжанія безполезныхъ расходовъ на нѣсколько сотъ предписаній о вводѣ во владѣніе, подписки взяты были отъ всѣхъ фермеровъ въ томъ, что они арендуютъ землю у Чарльза Обри, эсквайра, ихъ единственнаго, истиннаго и настоящаго помѣщика. Послѣ этого мистеръ Обри сталъ снова полнымъ господиномъ во всѣхъ отношеніяхъ всего прежде-потеряннаго, такъ же совершенно, какъ еслибъ происшествія послѣднихъ трехъ лѣтъ случились во снѣ, и господа Титмаузъ, Кверкъ, Геммонъ и Снапъ вовсе не существовали. Въ честь такого событія, мистеръ Гриффитсъ, управитель, съ мистеромъ Паркинсономъ откупорили пару бутылокъ портвейна и съ дѣятельнымъ пособіемъ мистера Ватерса, прикащика, и мистера Дикконса, его помощника, Тонсона, лѣсничаго и Пёмикина, садовника, живо осушили ихъ, съ крикомъ: "хипъ, хипъ, хипъ, урра! Хипъ, хипъ, хипъ, урра! Урра! Урра!" Затѣмъ флегматическій мистеръ Дикконсъ вышелъ на лужокъ передъ барскимъ домомъ и, желая потѣшить еще болѣе свою оживленную душу, швырнулъ свою тяжелую ясеневую палку вверхъ удивительно-высоко, поймалъ ее на-лету въ минуту паденія, ухватилъ за одинъ конецъ широкой, жесткой рукой и, не сказавъ ни слова, взмахнулъ надъ головой, какъ-будто готовый однимъ ударомъ разможжить мильйонъ воображаемыхъ Титмаузовъ. Потомъ онъ вспомнилъ о мистриссъ Обри и Кетъ и палка опять полетѣла вверхъ еще выше, чѣмъ въ первый разъ, а къ этому времени и всѣ остальные вышли изъ дома и громкіе крики снова раздались и эхо разносило ихъ далеко но окрестности.
   Пока въ Яттонѣ старались отпраздновать такимъ образомъ результатъ успѣшныхъ стараній мистера Роннинтона, онъ самъ хлопоталъ изо всѣхъ силъ въ Лондонѣ, чтобъ выпутать мистера Обри изо всѣхъ остальныхъ его денежныхъ затрудненій, изъ которыхъ главными были, вопервыхъ, два векселя на 5,000 фунтовъ каждый, съ процентами; далѣе, обязательство съ порукою лорда Де-ля-Зуша къ уплатѣ 10,000 фунтовъ съ процентами, и наконецъ искъ о взысканіи недоимки по счету господъ Кверка, Геммона и Снапа, то-есть 1,446 фунтовъ 14 шиллинговъ и 6 пенсовъ. Конечно, все это стоило ему большихъ хлопотъ и безпокойствъ, но его опытный тактъ, усердіе и рѣшимость преодолѣли всѣ препятствія. Недоимка по счету издержекъ господъ Кверка, Геммона и Снапа таяла быстро и скоро совершенно исчезла въ жару Счетной Управы. Послѣ нѣсколькихъ отношеній къ лорду канцлеру и къ судьямъ Обычнаго Права и послѣ долгихъ дипломатическихъ переговоровъ, мистеръ Роннинтонъ успѣлъ наконецъ получить въ свои руки перечеркнутыми два вышеупомянутые векселя, заплативъ мистеру Спитфейру, на имя Титмауза, 250 фунтовъ (изъ которыхъ мистеръ Титмаузъ, между-прочимъ сказать, получилъ только 15 фунтовъ, а на остальныя деньги Спитфейръ объявилъ претензію), а обязательство на уплату 10,000 фунт., найденное въ желѣзномъ шкапу покойнаго мистера Геммона, получено было отъ господъ Кверка и Снапа, вслѣдствіе намёка, сдѣланнаго мистеромъ Роннинтономъ насчетъ серьёзныхъ послѣдствій отказа. Не довольствуясь этимъ, мистеръ Роннинтонъ получилъ отъ Титмауза формальную подписку, освобождавшую мистера Обри отъ всякихъ претензій, долговъ, убытковъ и требованій какихъ бы то ни было, какъ по закону, такъ и по совѣсти. Кромѣ-того, Обри имѣлъ право требовать съ Титмауза доходы неправильнаго владѣнія за два года и болѣе, что составляло около 25,000 фунтовъ; но изъ этой суммы, конечно, ни одному фартингу не суждено было перейдти въ руки того, который лишенъ былъ своей собственности посредствомъ обмана. Труднѣе всего было вырвать владѣтельные документы изъ рукъ трехъ жидовъ, Мордохея Грейпа, Мехаршаляль-Хашъ-Бада и Израеля Фенга.
   Несчастные задыхались и корчились точно какъ-будто ихъ сердца вырывали у нихъ изъ груди. Но дѣлать было нечего, и это сказалъ ихъ собственный стряпчій, потому-что право мистера Обри на его владѣтельные документы было такъ же ясно и неоспоримо, какъ и право его на Яттонъ, и всякое сопротивленіе съ ихъ стороны могло не болѣе какъ вовлечь ихъ въ новыя, очень-значительныя и безполезныя издержки. Они скрежетали зубами, бормотали, заикались, топали ногами въ безсильномъ бѣшенствѣ и, еслибъ только была хоть малѣйшая возможность, они бы вырыли изъ гроба тѣло мистера Геммона и сожгли его на медленномъ огнѣ вмѣстѣ съ тѣлами господъ Кверка и Снапа. Не ихъ однихъ, однакожь, поразила и разстроила неожиданная кончина мистера Геммона: она ускорила совершенную гибель бѣднаго стараго графа Дреддлинтона. Не довольствуясь строгими мѣрами, принятыми противъ него и противъ мистера Геммона всѣми, кто потерпѣлъ отъ паденія знаменитой Компаніи Пороха и Прѣсной Боды, многіе кредиторы, доведенные до отчаянія внезапною смертью мистера Геммона, начали ежедневно мучить несчастнаго графа личными надоѣданіями и требованіями, и въ Лондонѣ, и въ провинціи. Въ Гросвенор-скверѣ ихъ, разумѣется, встрѣчалъ постоянный отвѣтъ, что его милость боленъ и что его не было въ городѣ. Не вѣря такому отвѣту, нѣсколько человѣкъ, изъ числа самыхъ яростныхъ кредиторовъ, поѣхали въ Попльтон-Холь, но тамъ ихъ, разумѣется, не пустили къ графу, и этотъ отказъ былъ сдѣланъ такимъ рѣшительнымъ тономъ, который они сочли за умышленную обиду и за рѣшительный отпоръ всѣмъ кредиторамъ покойной компаніи. Въ-слѣдствіе того, они предложили своимъ юрис-коксультамъ три вопроса: вопервыхъ, можетъ ли пэръ королевства сдѣлаться банкротомъ, если онъ велъ торговые обороты? вовторыхъ, дѣятельное участіе графа Дреддлинтона въ Компаніи Пороха и Прѣсной Воды давало ли право считать его торговцомъ по смыслу Банкротскаго Устава? и наконецъ, втретьихъ, изложенные ими факты точно ли достигали до банкротства? На это имъ отвѣчали, вопервыхъ, что пэръ, безъ-сомнѣнія, могъ сдѣлаться банкротомъ, если онъ велъ торговыя дѣла, и что примѣромъ тому служитъ графъ Суффолькъ, который дѣйствительно объявленъ былъ банкрутомъ, вслѣдствіе акта банкротства, совершеннаго имъ при покупкѣ и продажѣ винъ; вовторыхъ, что Компанія Пороха и Прѣсной Боды было предпріятіе такого рода, которое, конечно, дѣлало его прямыхъ участниковъ торговцами, по смыслу Банкротскаго Устава; втретьихъ, что факты, предложенные на обсужденіе юрис-консультантъ, точно доказывали совершеніе акта банкрутства со стороны графа Дреддлинтона тѣмъ, что онъ началъ запираться у себя въ домѣ. Получивъ такой отвѣтъ, самые ревностные и отчаянные изъ кредиторовъ графа немедленно подали объявленіе въ судъ о несостоятельности графа и, въ слѣдствіе того, коммиссаръ суда посланъ съ порученіемъ взять въ опеку домы и вещи его милости въ Гросвенор-Скверѣ, Попльтон-Холѣ и далѣе, въ Корнваллисѣ, Валлисѣ, Шотландіи и Ирландіи (въ послѣднихъ четырехъ, конечно, только въ такомъ случаѣ, если онъ успѣетъ ихъ открыть). Въ Попльтонѣ коммиссару сурово отказывали въ пріемѣ, вслѣдствіе чего онъ предъявилъ свое предписаніе, угрожая, что если ему долѣе будутъ отказывать, то онъ немедленно войдетъ силою во что бы то ни стало, и что тѣ, которые не хотятъ его впустить, будутъ отвѣчать за послѣдствія. Послѣ нѣсколькихъ минутъ страха и колебанія, коммиссаръ былъ впущенъ и тотчасъ же объявилъ, что онъ беретъ въ распоряженіе, по причинѣ банкрутства и, въ слѣдствіе предписанія лорда канцлера домъ и все, что къ нему принадлежитъ, или въ немъ находится; но обращаясь къ испуганнымъ жителямъ дома, онъ тотчасъ прибавилъ, что онъ не сдѣлаетъ ничего, что могло бы причинить малѣйшую непріятность или безпокойство знатному банкроту. Это необыкновенное происшествіе объявлено было въ газетахъ на слѣдующій день, и довело совершенно-случайно до свѣдѣнія мистера Обри жалкое положеніе его гордаго, но падшаго родственника. Въ тревогѣ и волненіи, спѣшилъ онъ къ мистеру Роннинтону и просилъ его немедленно снестись съ повѣреннымъ графа, кто бы онъ ни былъ, затѣмъ, чтобъ спасти графа, если можно, отъ униженія и гибели, которыя ему угрожали. Тотчасъ послѣ того Обри самъ отправился въ Попльтон-Холъ, чтобъ предложить свои личныя услуги во всемъ, что могло понадобиться. Обри былъ пораженъ, найдя домъ и все въ немъ заключавшееся въ формальномъ распоряженіи судебнаго коммиссара, но еще болѣе, узнавъ о личномъ положеніи графа. Оказалось, что во время одного изъ короткихъ промежутковъ сознанія, возвращаясь съ прогулки, и въ ту минуту, когда ему помогали выходить изъ кареты, графъ видѣлъ прибытіе коммиссара и споръ его съ слугами въ дверяхъ. Узнавъ о значеніи происходившаго, графъ пошатнулся и упалъ на руки миссъ Максплейханъ, а скоро послѣ того съ нимъ случился новый припадокъ паралича. Все это скоро послѣ своего пріѣзда, мистеръ Обри узналъ отъ миссъ Максплейханъ, съ которой онъ былъ знакомъ только по имени и которая сообщила ему ужасныя извѣстія въ горести и въ страхѣ. Докторъ и аптекарь были при графѣ, когда мистеръ Обри пріѣхалъ: увидѣвъ, что его присутствіе не можетъ сдѣлать никакой пользы больному, Обри возвратился въ Лондонъ, увѣривъ миссъ Максплейханъ, что онъ пріѣдетъ скоро опять, а пока сдѣлаетъ все, что только можно, въ Лондонѣ, чтобъ избавить графа отъ непосредственныхъ результатовъ его ужасной неосторожности. Вѣрный своему обѣщанію, онъ поручилъ мистеру Роннинтону сдѣлать все на свѣтѣ, чтобъ только выручить графа и, въ его лицѣ, честь всего дома изъ угрожающей бѣды. Но всѣ старанія его остались напрасны. Два дня спустя и прежде еще чѣмъ мистеръ Роннинтонъ успѣлъ сдѣлать что-нибудь по этому порученію, Обри получилъ извѣстіе съ нарочнымъ изъ Попльтона, что графъ находится при смерти и, предвидя быстрое приближеніе кончины, желаетъ увидѣть мистера Обри, Но пріѣздѣ своемъ, Обри тотчасъ былъ впущенъ въ спальную графа, гдѣ увидѣлъ герцога Танталляна, сидящаго у постели одной стороны, а съ другой -- миссъ Максплейханъ. Она плакала молча и лѣвая рука ея была сжата въ исхудавшихъ и блѣдныхъ рукахъ графа, лицо котораго обращено было къ ней. Его бѣлые, какъ снѣгъ, волосы, изнуренныя черты и смѣшанное выраженіе печали, безсилія и привязанности въ глазахъ, тяжело-устремленныхъ на миссъ Максплейханъ -- все это глубоко тронуло мистера Обри. Графъ имѣлъ видъ совершеннаго скелета. Скоро послѣ того, какъ Обри вошелъ въ комнату, миссъ Максплейханъ наклонилась къ уху графа и шопотомъ увѣдомила его о прибытіи мистера Обри. Графъ сначала, казалось, не слышалъ, или не понялъ того, что она говорила, но нѣсколько минутъ спустя, открылъ глаза немного-пошире и губы его задрожали, какъ-будто отъ усилія выговорить что-то. Потомъ, онъ слабо протянулъ свои исхудалыя руки къ миссъ Максплейханъ и обвилъ ихъ трепетно вокругъ ея шеи. Еще одинъ мигъ... и эти руки упали, нижняя челюсть тоже упала, бѣдный графъ умеръ, а миссъ Максплейханъ, слабо вздохнувъ, пошатнулась и упала назадъ, въ обморокѣ, на руки присмотрщицы, которая, съ помощью служанки, тотчасъ удалила ее изъ комнаты. Герцогъ Танталлянъ сидѣлъ на своемъ мѣстѣ, отвернувъ лицо и сжимая въ правой рукѣ руку умершаго своего родственника, а мистеръ Обри стоялъ въ ногахъ, у постели, закрывъ глаза рукою. Никто изъ нихъ не говорилъ ни слова нѣсколько минутъ. Наконецъ герцогъ, глубоко-тронутый, медленно всталъ и вышелъ изъ комнаты молча, въ-сопровожденіи мистера Обри. Въ дверяхъ они встрѣтили тѣхъ, которые должны были оказать послѣднія, печальныя услуги умершему.
   Всѣ распоряженія насчетъ похоронъ герцогъ принялъ на себя. Послѣ долгаго разговора съ его свѣтлостью объ ужасномъ положеніи, въ которомъ графъ оставилъ свои дѣла, предложивъ, съ своей стороны, устроить судьбу миссъ Максплейханъ, Обри вышелъ въ переднюю. "Что, экипажъ здѣсь?" спросилъ онъ лакея, который стоялъ у дверей, дожидаясь его приближенія.
   -- Да, милордъ, отвѣчалъ тотъ и слово это заставили вздрогнуть новаго лорда Дрелинкурта. Затѣмъ, онъ сѣлъ въ карету, въ очень-грустномъ расположеніи духа и поѣхалъ обратно въ Лондонъ. Обри дѣйствительно сдѣлался лордъ Дрелинкуртъ, по смерти своего родственника, и на другой же день, поутру, это происшествіе возвѣщено было модному свѣту въ столбцахъ услужливой Авроры, слѣдующимъ образомъ:
   "Вчера, въ своей резиденціи, въ Попльтон-Холѣ, въ Хертфордширѣ, на 70-мъ году жизни скончался высокопочтенный графъ Дреддлинтонъ, кав. Большаго Креста орд. Бани и пр. и пр. Онъ былъ пятый графъ Дреддлинтонъ и двадцатый баронъ Дрелинкуртъ. Графство, пожалованное его прапрадѣду, въ 1667 году, теперь погасло, но древній титулъ барона Дрелинкуртъ, пожалованный призывною грамматою Генриха II, на 12-мъ году его царствованія, перешелъ къ наслѣднику покойнаго графа, Чарльзу Обри, эсквайру, владѣтелю Яттона, въ Йоркширѣ, и представителю младшей линіи этого дома, тому самому, который еще недавно успѣлъ получить обратно все свое имѣніе, года два тому назадъ отнятое у него самымъ необыкновеннымъ образомъ, что, если мы не ошибаемся, составляетъ теперь предметъ судебнаго слѣдствія. Новый лордъ Дрелинкуртъ имѣетъ отъ-роду 36 лѣтъ. Онъ окончилъ курсъ въ Оксфордѣ, гдѣ получилъ двойной первый призъ и впослѣдствіи засѣдалъ нѣсколько лѣтъ сряду въ парламентѣ, представителемъ Яттона. Онъ вступилъ въ бракъ въ 18** году съ Агнесою, единственною дочерью и наслѣдницею покойнаго полковника Сейнт-Клера, убитаго во время испанской войны, и имѣетъ отъ нея дѣтей -- Чарльза, рожденнаго въ 18** году, Агнесу, рожденную въ 18** году. У лорда Дрелинкурта нѣтъ братьевъ, но есть сестра миссъ Катерина Обри, которая, говорятъ, помолвлена съ достопочтеннымъ мистеромъ Делямиромъ, единственнымъ сыномъ и наслѣдникомъ высокопочтеннаго лорда Де-ля-Зуша".
   Въ-ожиданіи той поры, когда Яттонъ будетъ готовъ принять семейство Обри, члены этого семейства заняли на-время обмеблированный домъ въ Дуврской Улицѣ, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ дома лорда Де-ля-Зуша, и возвратясь туда изъ Попльтон-Холя, лордъ Дрелинкуртъ узналъ, что его жена и сестра еще не пріѣхали домой, съ прогулки. Къ тому времени, когда ихъ экипажъ подъѣхалъ къ дверямъ, запертыя ставни и опущенныя сторы возвѣстили имъ о печальномъ происшествіи. Конечно нельзя было ожидать чтобъ кого-нибудь изъ нихъ сильно огорчила смерть человѣка, который постоянно удалялся отъ ихъ семейства и велъ себя, съ каждымъ изъ нихъ, самымъ обидно-высокомѣрнымъ образомъ; который, узнавъ, что они лишились всего и стояли почти на краю погибели, держалъ себя въ жестокосердомъ отдаленіи попрежнему и ни разу не протянулъ имъ руки помощи. Невзирая на то, они смотрѣли на горькія обстоятельства, которыя сопровождали и ускорили кончину ихъ надменнаго родственника, съ искреннимъ сожалѣніемъ къ человѣку, такому слабому, такъ жестоко-обманутому, и спѣсь котораго претерпѣла дѣйствительно такое громкое и ужасное паденіе. Это происшествіе, разумѣется, заставило ихъ надѣть снова на короткое время трауръ. Лордъ Дрелинкуртъ присутствовалъ при похоронахъ покойнаго графа, происходившихъ въ Попльтонѣ просто и безъ шума, и нѣсколько дней спустя, горя нетерпѣніемъ увидѣть снова свой милый Яттонъ и вмѣстѣ желая сдѣлать нѣсколько личныхъ распоряженій, по разнымъ необходимымъ предметамъ, онъ принялъ предложенное ему мѣсто въ каретѣ лорда Де-ля-Зуша, который отправлялся на одну недѣлю въ Фозерингемъ но своимъ дѣламъ. Лордъ Дрелинкуртъ согласился жить въ Фозерингемѣ, во время короткаго пребыванія своего въ Йоркширѣ, и не велѣлъ увѣдомлять никого въ Яттонѣ заранѣе о намѣреніи своемъ посѣтить это мѣсто, собираясь утромъ на другой день, по пріѣздѣ въ Фозерингемъ, отправиться тихонько и неожиданно къ милому мѣсту своего рожденія, къ сценѣ столькихъ страданій въ прошедшемъ и столькихъ радостей, ожидавшихъ его при возвратѣ.
   Около 4-хъ часовъ пополудни, въ морозный декабрскій день, докторъ Тэсемъ сидѣлъ одинъ въ своемъ просто-убранномъ, старомодномъ маленькомъ кабинетѣ у стола, на которомъ Бетти, старая его ключница, только-что поставила скромный чайный приборъ, между которымъ замѣтенъ былъ рѣдкой работы маленькій, круглый серебряный чайникъ -- драгоцѣнный подарокъ покойной мистрисъ Обри, сдѣланный доктору болѣе двадцати лѣтъ тому назадъ. На колѣняхъ его былъ открытъ переплетенный въ пергаментъ и сильно-подержанный экземпляръ Ѳомы Кемпійскаго (постояннаго собесѣдника доктора), который докторъ опустилъ за нѣсколько минутъ передъ тѣмъ, въ-задумчивости. Докторъ смотрѣлъ по направленію стараго тисса, на кладбищѣ, часть котораго вмѣстѣ съ сѣрымъ, осыпающимся угломъ церкви, видны были изъ окошка, на очень-близкомъ разстояніи. Надъ крышкой камина повѣшены были два маленькіе портрета въ-профиль -- покойнаго сквайра Обри и его покойной жены, которые они сами подарили доктору, почти лѣтъ тридцать тому назадъ. Несмотря на очень-чувствительный холодъ, не болѣе какой-нибудь пригоршни угля горѣло за рѣшеткою очага, и это обстоятельство вмѣстѣ съ малымъ количествомъ грубаго мелиса въ сахарницѣ, а также двѣ чайныя ложечки чая, которыя онъ только-что отмѣрилъ въ чашку затѣмъ, чтобъ всыпать ихъ въ чайникъ, когда Бетти принесетъ котелокъ и четыре тонкіе ломоточка скупо-намазаннаго масломъ ситнаго хлѣба -- все это вмѣстѣ ясно говорило, въ какихъ стѣсненныхъ обстоятельствахъ находился бѣдный докторъ. Одежда его, очень-чистая, но вытертая до нитки и сильно полинялая, наводила на тѣ же самыя мысли. Пять фунтовъ, которые онъ скопилъ на покупку новаго платья, мистеръ Титмаузъ, какъ мы сказали, уже успѣлъ у него выманить. Волосы доктора имѣли серебристо-бѣлый цвѣтъ, и хотя мистеръ Тэсемъ замѣтно былъ въ нѣкоторомъ упадкѣ духа, но лицо его носило выраженіе такое же благосклонное, такое же набожное, какъ и прежде. Кромѣ-того, онъ значительно похудѣлъ противъ той норы, когда мы представили его читателю въ первый разъ, потому-что въ послѣдніе два года онъ перенесъ много лишеній, непріятностей и заботъ. Онъ, человѣкъ кроткій и миролюбивый, долго терпѣлъ упорное гоненіе двухъ новыхъ жителей деревни, а именно достопочтеннаго Смирка Мёдфлинта и мистера Блёдсека-младшаго. Первый нанялъ у Титмауза маленькое зданіе, прежде вмѣщавшее школу миссъ Обри, и превратилъ его въ унитарскую молельню, а самъ вмѣстѣ съ семействомъ жилъ въ другой части зданія. Онъ говорилъ проповѣди каждое воскресенье противъ доктора Тэсема, осыпая горькими насмѣшками доктора, наружность его привычки, и неоднократно вызывая его съ своей каѳедры на открытый споръ о главныхъ пунктахъ различія между ихъ религіозными убѣжденіями. Посредствомъ своихъ нравоучительныхъ проповѣдей каждое воскресенье утромъ, и своихъ политическихъ рѣчей каждое воскресенье вечеромъ (проповѣдей и рѣчей, которыя онъ всѣми силами старался сдѣлать по вкусу своимъ слушателямъ), Медфлинтъ дѣйствительно переманивалъ многихъ прихожанъ изъ приходской церкви, и это горе замѣтно убивало бѣднаго доктора. Мистеръ Блёдсекъ, съ своей стороны, воевалъ очень-дѣятельно противъ доктора, съ которымъ онъ завелъ два или три процеса по искамъ прихожанъ, касательно права его на десятичные сборы, никогда до-тѣхъ-поръ небывшіе предметомъ спора ни съ чьей стороны. Не далѣе какъ утромъ, въ этотъ же самый день, мистеръ Барнабасъ Блёдсекъ прислалъ очень-обидное и настойчивое письмо, съ намѣреніемъ вынудить доктора на неожиданную уступку; но докторъ, побуждаемый чувствомъ долга, рѣшился не допускать съ своей стороны, чтобъ права его самого и будущихъ преемниковъ его были нарушены какимъ бы то ни было образомъ. Эти притѣсненія мистера Блёдсека стоили доктору частыхъ и утомительныхъ прогулокъ въ контору мистера Паркинсона въ Грильстонѣ, а также значительныхъ и неизбѣжныхъ расходовъ, которые, если бы дѣла его велъ не Паркинсонъ, а какой-нибудь другой стряпчій, давно довели бы доктора до совершеннаго разоренія и сокрушили бы его сердце. Несмотря на то, великодушный, соразмѣрно съ своими средствами, во время послѣдняго своего вояжа въ Грильстонъ, онъ купилъ и принесъ домой двѣ бутылки портвейну, которыя собирался отнести въ день Рождества въ подарокъ бѣдному товарищу своему, пастору сосѣдняго прихода, имѣвшему большое семейство. Все это мучило доктора Тэсема и наводило на него иногда припадки унынія въ родѣ того, въ которомъ онъ теперь находился... Вдругъ, сидя въ кабинетѣ, какъ было описано, онъ услыхалъ легкій стукъ въ дверяхъ. "Войдите Бетти", сказалъ докторъ своимъ обыкновеннымъ тихимъ и ласковымъ голосомъ, полагая, что его старая ключница принесла котелокъ съ водой, потому -- что онъ видѣлъ какъ она, минутъ пять тому назадъ, прошла съ этимъ котелкомъ черезъ дворъ къ колодцу, оставивъ наружную дверь открытою до своего возвращенія. Когда онъ произнесъ эти слова, дверь отворилась. Мистеръ Тэсемъ сидѣлъ къ ней спиною и не слыша, чтобъ кто-нибудь вслѣдъ затѣмъ вошёлъ или заговорилъ, повернулся въ креслахъ, желая взглянуть, что это значитъ... и вдругъ увидѣлъ передъ собою на порогѣ джентльмена, одѣтаго въ глубокій трауръ, который стоялъ неподвижно и глядѣлъ на него съ любовью. Докторъ, пораженный въ-расплохъ, вскочилъ съ своихъ креселъ и смотрѣлъ нѣсколько секундъ съ-нѣмымъ изумленіемъ, если даже не со страхомъ, на фигуру, молча-остановившуюся въ дверяхъ.
   -- Какъ! можетъ ли это быть?.. произнесъ онъ, запинаясь, и вслѣдъ затѣмъ увидѣлъ, что это дѣйствительно былъ онъ -- радость очей его, прежній Обри, а теперь, какъ онъ узналъ недавно отъ мистера Паркинсона -- лордъ Дрелинкуртъ.
   -- О мой милый, добрый, почтенный другъ! Васъ ли я вижу опять? воскликнулъ его гость трепетнымъ голосомъ, подходя къ доктору и горячо сжимая его руки. Нѣсколько минутъ смотрѣли они другъ на друга молча и со слезами на глазахъ. Лорда Дрелинкурта тронула замѣтная перемѣна въ лицѣ доктора Тэсема.
   -- И это не сонъ? Мой милый другъ -- это вы, дѣйствительно? произнесъ наконецъ докторъ, все еще не сводя глазъ съ лорда Дрелинкурта.
   -- Да, это я, вашъ старый другъ, Чарльзъ Обри, дорогой мой докторъ! Да благословитъ васъ Богъ! отвѣчалъ лордъ Дрелинкуртъ съ переполненнымъ сердцемъ.-- Я опять, какъ видите, пріѣхалъ въ Яттонъ и къ вамъ первому пришелъ, чтобъ въ вашемъ присутствіи благодарить Бога за Его безграничную милость!
   -- Господь Богъ твоихъ отцовъ да благословитъ тебя! воскликнулъ докторъ Тэсемъ, торжественно, и лордъ Дрелинкуртъ торжественно принялъ благословеніе пастора. Нѣсколько минутъ спустя, онъ сѣлъ противъ доктора, на единственный порожній стулъ, находившійся въ комнатѣ, и они тотчасъ вступили въ горячій, дружескій разговоръ.
   -- Ахъ, мистеръ Обри!.. произнесъ докторъ съ улыбкой, но вмѣстѣ и съ маленькимъ замѣшательствомъ -- я и забылъ... лордъ Дрелинкуртъ -- какъ странно звучитъ ваше новое имя!
   -- Да, это правда, я ношу теперь новое имя; но повѣрьте мнѣ, я еще не помирился съ нимъ, особенно, милый докторъ, въ вашемъ присутствіи. Будетъ ли когда-нибудь лордъ Дрелинкуртъ такъ счастливъ, какъ въ прежніе годы былъ счастливъ Чарльзъ Обри?
   -- О, будетъ, будетъ непремѣнно! Вы будете счастливы! Самъ Богъ хотѣлъ, чтобъ вы были возвышены и отличены и чтобъ вы получили обратно вапіе собственное. Дай вамъ Богъ долго жить, чтобъ насладиться вполнѣ и тѣмъ и другимъ, и, надѣюсь -- въ Яттонѣ, прибавилъ онъ горячо.
   -- О, можете ли вы сомнѣваться, мои милый докторъ? Мое сердце только теперь заживаетъ отъ ранъ, которыя были нанесены ему въ разлукѣ съ этимъ дорогимъ мѣстомъ.
   -- И мистриссъ О... я хочу сказать леди Дрелинкуртъ... Всемогущій Богъ да благословитъ се! И Кетъ, милая, дорогая Кетъ! Ну, я полагаю, она еще не перемѣнила своего имени?
   -- Нѣтъ еще, отвѣчалъ лордъ Дрелинкуртъ съ веселой улыбкой.
   -- И вы хотите сказать, что вы всѣ пріѣдете въ Яттонъ опять?
   -- Какъ, пріѣдемъ ли мы въ Яттонъ? Да это нашъ маленькій рай! Здѣсь мы желаемъ жить; а когда пріидетъ наша очередь идти вслѣдъ за тѣми, которые отправились прежде насъ, тамъ мы желаемъ покоиться! произнесъ лордъ Дрелинкуртъ, указывая на кладбище съ такимъ взоромъ, отъ котораго слезы сверкнули на глазахъ у доктора, потому -- что этотъ взоръ напомнилъ ему живо похороны мистриссъ Обри.
   -- У меня есть къ вамъ два письма, сказалъ лордъ Дрелинкуртъ, послѣ короткаго молчанія, вынимая свой бумажникъ: -- отъ жены и сестры: обѣ онѣ поручили мнѣ передать ихъ въ ваши собственныя руки, вмѣстѣ съ ихъ усердными поклонами. И онъ подалъ два письма доктору Тэсему, который дрожалъ отъ сильнаго чувства, получая ихъ.
   -- Я прочту ихъ, когда буду одинъ, сказалъ онъ, посмотрѣвъ нѣжно на надпись и положивъ оба письма на крышку камина.
   -- Войдите, войдите! произнесъ докторъ живо, услыхавъ стукъ въ дверяхъ. Это Бетти! Вы не забыли старую Бетти -- не правда ли? сказалъ онъ лорду Дрелинкурту, между-тѣмъ, какъ добрая старушка отворила дверь съ смущеннымъ видомъ, держа котелокъ въ рукахъ и робко присѣдая при видѣ лорда Дрелинкурта, котораго она тотчасъ узнала.
   -- А! Бетти! сказалъ онъ ей очень-ласково:-- я радъ, что увидѣлъ васъ опять и услышалъ, что вы здоровы.
   -- Да, сэръ, если прикажете, сэръ, покорно васъ благодарю, сэръ, бормотала Бетти, присѣдая поминутно и останавливаясь съ котелкомъ въ рукахъ, какъ-будто она и не намѣрена была войдти въ комнату.
   -- Хорошо, довольно, Бетти, сказалъ докторъ, восхищенный любезностью лорда Дрелинкурта къ его старой служанкѣ.-- Подайте его сюда. И Томасъ тоже совершенно здоровъ, прибавилъ онъ, обращаясь къ своему гостю. Томасъ былъ мужъ Бетти и оба они жили у доктора лѣтъ двадцать. Должность Томаса состояла въ томъ, что онъ смотрѣлъ за лошадкою доктора, пока докторъ держалъ у себя лошадку; а теперь, исправлялъ разныя случайныя работы въ маленькомъ садикѣ и на лужайкѣ. Послѣ двухъ или трехъ ласковыхъ вопросовъ о немъ, когда Бетти поставила котелокъ на огонь, лордъ Дрелинкуртъ сказалъ:-- я намѣренъ присоединиться къ вамъ, если позволите; вы дадите мнѣ чашку чаю...
   -- Чашку чаю! Да, разумѣется, Бетти, подите сюда, произнесъ пасторъ, давая ей знакъ подойдти и шепнувъ ей на ухо, чтобъ она вынула самыя лучшія вещи, да сбѣгала бы въ село за парою горячихъ пирожковъ, да принесла бы еще побольше чаю и нѣсколько яицъ и масла, да полфунта хорошаго сахару, потому-что докторъ намѣренъ былъ устроить все на великолѣпную ногу, по случаю такого визита. Но лордъ Дрелинкуртъ подслушалъ его приказанія и желая пить чай вмѣстѣ съ нимъ только затѣмъ, чтобъ не задержать доктора въ этомъ дѣлѣ (потому-что лордъ Дрелинкуртъ еще не обѣдалъ), вмѣшался въ его распоряженія, объявивъ, что если докторъ станетъ дѣлать такія затѣи, то онъ уѣдетъ немедленно, и прибавилъ, что онъ ожидаетъ своихъ лошадей къ подъѣзду каждую минуту, а также, что лордъ Де-ля-Зушъ (который пріѣхалъ съ нимъ вмѣстѣ изъ Фозерингема и находился въ эту минуту въ барскомъ домѣ), скоро зайдетъ за нимъ, чтобъ ѣхать вмѣстѣ назадъ. Этимъ онъ достигъ своей цѣли и минутъ черезъ пять, они пили вмѣстѣ смиренный чай доктора, продолжая свой жаркій разговоръ. Лордъ Дрелинкуртъ имѣлъ въ этотъ день, поутру, очень-длинное свиданіе съ мистеромъ Паркинсономъ, отъ котораго узналъ, какую трудную жизнь велъ и сколько притѣсненій терпѣлъ бѣдный докторъ впродолженіе послѣднихъ двухъ лѣтъ -- и пришелъ въ сильное негодованіе. Докторъ самъ очень смягчилъ всѣ эти вещи въ отчетѣ, который онъ далъ обо всемъ лорду Дрелинкурту; но послѣдній увидѣлъ тотчасъ, что Паркинсонъ ничего не преувеличилъ, и, не говоря ни слова о своихъ намѣреніяхъ доктору, рѣшился тотчасъ же принять нѣкоторыя мѣры такого рода, что еслибъ два человѣка въ деревнѣ знали ихъ, то у нихъ, какъ говорится, душа была бы не на мѣстѣ отъ страха.
   -- Что это такое, докторъ? вдругъ спросилъ лордъ Дрелинкуртъ, услыхавъ шумъ, какъ-будто говоръ людей подъ окномъ. Но дѣло въ томъ, что появленіе лорда Дрелинкурта и лорда Де-ля-Зуша съ ихъ двумя грумами, когда они проскакали черезъ все село по дорогѣ въ барскій домъ, произвело сильное ощущеніе въ деревнѣ; потому-что лордъ Дрелинкуртъ, какъ ни быстро онъ ѣхалъ, былъ тотчасъ узнанъ тѣми, кто его видѣлъ. Извѣстіе распространилось какъ огонь, что лордъ "сквайръ" вернулся назадъ и былъ теперь въ Яттонѣ -- фактъ неслишкомъ-пріятный для господъ Блёдсека и Мёдфлинта, которые разговаривали въ эту минуту у дверей дома мистера Мёдфлинта. Лицо послѣдняго сдѣлалось на/ нѣсколько градусовъ зеленѣе цвѣтомъ впродолженіе четверти часа, между-тѣмъ, какъ мистеръ Блёдсекъ былъ блѣденъ какъ полотно. Постоянно-возрастающая толпа собралась передъ домомъ доктора; многіе сильно подозрѣвали, что лордъ Дрелинкуртъ самъ былъ внутри. Догадки скоро начали превращаться въ увѣренность, и дѣло дошло до-того, что всѣ они начали кричать: урра!..
   -- Что это? спросилъ лордъ Дрелинкуртъ.
   -- А! я знаю! воскликнулъ докторъ, сильно-одушевленный.-- Они отъискали васъ... послушайте! Я не слыхалъ ничего подобнаго ужъ Богъ знаетъ какъ давно. Я удивляюсь, какъ они еще не начали звонить въ колокола... ахъ Господи! Да ихъ тутъ человѣкъ двѣсти по-крайней -- мѣрѣ! воскликнулъ онъ, войдя въ переднюю и выглядывая въ окно. Несмотря на сумерки, лордъ Дрелинкуртъ тоже замѣтилъ большое число народа внизу. Почти въ то же время, увидавъ лорда Де-ля-Зуша, который подъѣзжалъ къ дому въ-сопровожденіи двухъ грумовъ, онъ собрался идти. Между-тѣмъ лордъ Де-ля-Зушъ слѣзъ съ лошади, вошелъ въ домъ и, пожавъ самымъ дружескимъ образомъ руку маленькаго доктора, пригласилъ его обѣдать и ночевать въ Фозерингемѣ на слѣдующій день, обѣщая прислать за нимъ карету. Докторъ отъ восторга не чувствовалъ земли подъ собой, и когда они вдвоемъ съ лордомъ Дрелинкуртомъ вышли на крыльцо и громкій кликъ раздался въ окружающей ихъ толпѣ, докторъ съ большимъ трудомъ удержался отъ сильнаго желанія крикнуть урра! вмѣстѣ съ другими. Между-тѣмъ, день подходилъ къ концу, а ѣхать надо было далеко. Вспомнивъ объ этомъ, лордъ Дрелинкуртъ, стоявшій нѣсколько минутъ съ открытой головой, раскланиваясь на всѣ стороны и пожимая руки тѣмъ, которые стояли поближе, послѣдовалъ примѣру лорда Де-ля-Зуша, сѣлъ въ сѣдло и, ласково махнувъ рукой доктору Тэсему, поскакалъ прочь, провожаемый громкимъ урра! Съ этой минуты докторъ Тэсемъ пріобрѣлъ снова все прежнее свое вліяніе въ Яттонѣ.
   Сидя за стаканами въ этотъ день вечеромъ, оба пэра долго и въ сильномъ негодованіи говорили о тѣхъ умышленныхъ горькихъ обидахъ и притѣсненіяхъ, которыя докторъ Тэсемъ, одинъ изъ самыхъ миролюбивыхъ и доброжелательныхъ людей на свѣтѣ, терпѣлъ такъ долго отъ мистера Мёдфлинта и Барнабаса Блёдсека-младшаго. Этихъ двухъ людей они рѣшились наказать рѣшительно и немедленно. Съ одной стороны, почти все строеніе въ селѣ принадлежало лорду Дрелинкурту, и онъ поручилъ мистеру Паркинсону, безъ малѣйшей отсрочки, выгнать Блёдсека и Мёдфлинта изъ тѣхъ домовъ, которые они занимали, въ полномъ убѣжденіи, что этимъ онъ избавитъ село и сосѣдство отъ двухъ главнѣйшихъ источниковъ зла. Съ своей стороны, лордъ Де-ля-Зушъ на другой же день поутру написалъ въ Лондонъ къ стряпчему, производившему иски о подкупѣ, и поручилъ ему тотчасъ привести въ исполненіе приговоръ, данный по этому дѣлу, вслѣдствіе чего гг. Блёдсекъ и Мёдфлинтъ, не имѣя никакой возможности уплатить огромные штрафы, черезъ нѣсколько дней получили настойчивое приглашеніе отправиться въ Йоркскій Ззмокъ, другими словами, взяты были подъ арестъ и отвезены въ тюрьму.
   Черезъ день, рано поутру, лордъ Дрелинкуртъ вернулся въ Яттонъ, гдѣ онъ назначилъ свиданіе съ разными лицами по дѣламъ, большею-частью относившимся до поправки барскаго дома, который онъ хотѣлъ приготовить для помѣщенія своего семейства какъ можно скорѣе. Вслѣдствіе распоряженія, сдѣланнаго имъ еще въ Лондонѣ, онъ засталъ въ барскомъ домѣ одного джентльмена изъ столицы, человѣка съ большимъ вкусомъ и опытностью, въ руки котораго онъ намѣренъ былъ ввѣрить надзоръ надъ всѣми поправками и возобновленіями какъ внутри, такъ и снаружи, съ сохраненіемъ древняго оригинальнаго характера зданія, такъ-какъ лордъ Дрелинкуртъ сильно желалъ, чтобъ жена его и сестра, при ихъ возвращеніи нашли все, по-мѣрѣ-возможности, въ прежнемъ видѣ. Къ-счастью, маленькій Вандалъ, только-что изгнанный, не успѣлъ сдѣлать большаго, существеннаго и неисправимаго вреда. Домъ оставался попрежнему, большою, неправильною массою стараго кирпичнаго строенія, съ высокими трубами на крышѣ, точь-въ-точь какъ и прежде они его помнили, и требовалъ очень-мало поправки. Прекрасный остатокъ древнихъ временъ, заросшій плющомъ въѣздъ, съ его зубчатыми башнями, съ его сѣрыми, обсыпающимися, крытыми камнемъ бойницами и съ гербомъ надъ верхушкой остроконечнаго свода, не претерпѣлъ никакой перемѣны. Даже старинные и отъ времени почернѣвшіе солнечные часы оставались попрежнему, въ центрѣ зеленой лужайки, среди двора. Тисовыя деревья стояли, попрежнему, рядомъ вдоль высокой стѣны, окружавшей дворъ, и прелестная трупа ливанскихъ кедровъ красовалась такъ же точно, какъ и въ былое время -- зеленая, величавая, торжественная. Но, переступивъ за порогъ барскаго дома, нельзя было не вздохнуть при видѣ перемѣны во всемъ. Куда дѣвались теперь вооруженныя статуи, копья, луки, ружья, аллебарды, мечи, боевые топоры и чудные старинные портреты предковъ семейства Обри? Ни слѣда ихъ не было видно, и сердце лорда Дрелинкурта сжалось, когда онъ окинулъ взоромъ голыя стѣны. Но дѣло было не такъ еще дурно, какъ онъ воображалъ. Всѣ эти портреты лежали, свернутые, въ кладовой, куда они запрятаны были, какъ вещи совершенно-безполезныя, съ-тѣхъ-поръ, какъ Титмаузъ приказалъ ихъ убрать. Они тотчасъ же были принесены, разложены на полу, тщательно развернуты и разсмотрѣны джентльменомъ изъ Лондона, который взялся исправить всю порчу, начинавшуюся отъ пыли и грязи, и развѣсить ихъ на прежнихъ мѣстахъ въ такомъ видѣ, что одинъ только внимательный взоръ могъ бы открыть какую-нибудь разницу между ихъ настоящимъ и прежнимъ состояніемъ. Другіе остатки древности, и въ томъ числѣ оружія, куплены были покойною леди Стрэттонъ во время одной изъ продажъ съ публичнаго торга, произведенныхъ по разнымъ взъисканіямъ за долги. Они до-сихъ-поръ находились у нея въ домѣ и, разумѣется, въ распоряженіи лорда Дрелинкурта, получившаго все имущество покойной. Джентльменъ, выписанный изъ Лондона, увидѣвъ ихъ, произнесъ свое мнѣніе, что то были прекрасные и дорогіе образчики стариннаго англійскаго оружія, и взялся развѣсить ихъ по старымъ мѣстамъ, даже въ гораздо-лучшемъ видѣ, чѣмъ прежде. Лордъ Дрелинкуртъ вздыхалъ не разъ, проходя по обнаженнымъ и пустымъ комнатамъ дома, въ которыхъ ничего не оставалось, кромѣ прекрасныхъ, древнихъ каминныхъ навѣсовъ изъ дуба, выложенныхъ узоромъ мозаики, да еще дубовой отдѣлки стѣнъ въ разныхъ комнатахъ -- вещей, которыя принадлежали къ недвижимости, а потому не могли быть захвачены въ качествѣ личной собственности мистера Титмауза. Кредиторы обобрали въ разное время все, что принадлежало Титмаузу: передняя зала, столовая, гостиная, библіотека, спальная, уборная, будуары мистриссъ Обри и ея сестры, длинныя галереи, комнаты, въ которыхъ малютки рѣзвились и прыгали вмѣстѣ, все было голо и пусто. Эхо шаговъ и голоса лорда Дрелинкурта, когда онъ проходилъ по комнатамъ, отдавалось грустью въ душѣ его. Но все это скоро должно было принять другой видъ, потому-что полная воля дана была лондонскому джентльмену, который, подъ руководствомъ людей, принимавшихъ глубокое участіе въ успѣхѣ трудовъ его, взялся черезъ два или, самое большое, черезъ три мѣсяца не оставить ничего такого, что могло бъ заставить вздохнуть. Войдя въ тѣ комнаты на сѣверной оконечности зданія, изъ оконъ которыхъ можно было видѣть почти три четверти всего имѣнія, лордъ Дрелинкуртъ остановился и молча глядѣлъ нѣсколько минутъ вокругъ. Тамъ, по-крайней-мѣрѣ, не было ничего такого, что могло поразить непріятно глазъ, или опечалить сердце, потому-что агентовъ Титмауза не допустили до порубки лѣса; къ тому же Обри узналъ по разспросамъ, во время личнаго осмотра нѣкоторой части земель, что господа Ватерсъ и Диккопсъ смотрѣли очень-зорко за всѣмъ и содержали все несравненно въ лучшемъ порядкѣ, чѣмъ можно было ожидать. Мистеръ Томсонъ, сверхъ-того, смотрѣлъ очень-строго за дичью, а Пёмикинъ взялся весною привести сады и оранжереи въ самый цвѣтущій видъ. Однимъ словомъ, лордъ Дрелинкуртъ поручилъ все на руки человѣка, имъ выбраннаго, и мистера Гриффитса; причемъ первый обѣщалъ, конечно, руководствоваться отъ времени до времени при покупкѣ главныхъ статей убранства въ Лондонѣ вкусомъ лорда и леди Дрелинкуртъ и миссъ Обри. Гриффитсу поручено было вернуть въ домъ какъ можно болѣе изъ числа прежнихъ слугъ мистера Обри, и онъ тотчасъ же сообщилъ лорду Дрелинкурту, что двое изъ нихъ въ-особенности изъявили ему сильное желаніе поступить на прежнія мѣста, а именно мистриссъ Джексонъ, ключница, которая все это время смотрѣла за домомъ брата своего въ Йоркширѣ, и она, разумѣется, получила немедленное приглашеніе; вторая была Херріетъ, горничная миссъ Обри, та самая, которая такъ горевала, разставаясь съ своей госпожею и, отходя, рекомендована была въ домъ покойной леди Стрэттонъ, гдѣ она и до-сихъ-поръ еще жила вмѣстѣ съ нѣсколькими другими, изъ числа прислуги, несовершенно-распущенной. Бѣдная дѣвушка чуть не сошла съ ума отъ радости, получивъ вскорѣ послѣ того извѣстіе, что какъ только она успѣетъ собрать свое платье и вещи въ дорогу, то можетъ тотчасъ отправиться въ Лондонъ и вступить въ прежнюю должность горничной миссъ Обри. Узнавъ, по разспросамъ, что не было ни одного фермера въ имѣніи, наемная плата котораго не была бы поднята гораздо-выше противъ того, что платилось при немъ, лордъ Дрелинкуртъ приказалъ привести все въ прежніе размѣры и собрать свѣдѣнія о нѣсколькихъ почтенныхъ фермерахъ, которыхъ взыскательность мистера Титмауза и его агентовъ выгнала изъ ихъ фермъ, съ тѣмъ, чтобъ поставить на ихъ мѣсто очень-сомнительныхъ преемниковъ. Распорядясь такимъ-образомъ насчетъ всего, что было нужно для приведенія Яттона въ прежнее счастливое и довольное положеніе, существовавшее до нашествія мистера Титмауза, лордъ Дрелинкуртъ вернулся въ Лондонъ, но, уѣзжая, оставилъ сто фунтовъ въ рукахъ доктора Тэсема для раздачи, по его усмотрѣнію, наканунѣ праздника Рождества, а также убѣдилъ доктора принять 50 фунтовъ впередъ въ-счетъ 100 фунтовъ, назначенныхъ ему ежегодно, въ качествѣ домашняго священника лорда Дрелинкурта. На это мѣсто докторъ назначенъ былъ самимъ лордомъ, предложеніе котораго докторъ принялъ съ восторгомъ и гордостью. Лордъ Дрелинкуртъ, сверхъ-того, поручилъ мистеру Паркинсону отнести насчетъ его, лорда, всѣ маленькіе долги, надѣланные бѣднымъ докторомъ по случаю процесовъ, въ которые онъ былъ вовлеченъ, и такимъ-образомъ докторъ Тэсемъ сталъ опять свободнымъ человѣкомъ, не встрѣчая болѣе никакого спора о своемъ правѣ на десятичные сборы и ни одной изъ тѣхъ остановокъ въ источникахъ небольшаго дохода, которымъ онъ былъ въ послѣднее время подверженъ; да, сверхъ-того, еще имѣлъ 50 фунтовъ въ полномъ своемъ распоряженіи. Вслѣдствіе того, докторъ явился въ первый день Рождества въ прекрасномъ, новомъ, черномъ платьѣ и въ новой шляпѣ, и въ церкви своей онъ увидѣлъ на этотъ разъ очень-большое, очень-радостное и очень-внимательное собраніе.
   Мы ужь сказали о распоряженіи лорда Дрелинкурта насчетъ гг. Блёдсека и Мёдфлинта, которыхъ мистеру Паркинсону поручено было выгнать вонъ изъ села. Такимъ же точно образомъ уничтожено было и другое зло -- трактиръ, извѣстный подъ вывѣскою: Герба Пьяницы, и рѣшено, что впредь всего одинъ трактиръ будетъ существовать въ Яттонѣ, тихій, старинный, первобытный трактиръ, подъ вывѣскою Герба Обри, совершенно-достаточный на всѣ потребности жителей этого села. Два или три другія лица, забравшіяся въ село, въ господствованіе Титмауза, были спроважены подобнымъ же образомъ, къ большому удовольствію тѣхъ, которые оставались, и къ празднику Рождества Яттонъ началъ обнаруживать признаки возврата въ прежнее положеніе. Работы, происходившія въ барскомъ домѣ, придавали много жизни и одушевленія всему сосѣдству и доставляли очень -- выгодное и очень-обширное занятіе въ такую пору года, когда нужда въ этомъ занятіи была самая сильная. Молельня и мѣсто жительства достопочтеннаго мистера Мёдфлинта претерпѣли быстрое и замѣчательное измѣненіе. Дѣло въ томъ, что мистеру Дслямиру пришла въ голову мысль, которую, съ согласія лорда Дрелинкурта, онъ рѣшился привести немедленно въ исполненіе. Мысль эта состояла въ томъ, чтобъ сломать старое зданіе, выстроить на его мѣстѣ очень-красивую школу, наполнить ее ученицами и пріискать наставницу, для-того, чтобъ сдѣлать сюрпризъ своей невѣстѣ ко времени возвращенія ея въ Яттонъ. Онъ пригласилъ хорошо-извѣстнаго архитектора, который представилъ ему планъ очень-красиваго, небольшаго, готическаго зданія, приноровленнаго для помѣщенія 18 или 20 ученицъ, съ постоянною квартирою для наставницы. Планъ этотъ отъ всего сердца одобренъ былъ мистеромъ Делямиромъ и докторомъ Тэсемомъ, котораго первый выбралъ своимъ совѣтникомъ по этому дѣлу, и они взяли обѣщаніе съ архитектора, что вся постройка будетъ окончена и готова для помѣщенія не позже, какъ черезъ три мѣсяца. Вверху, надъ переднимъ фасадомъ зданія, должна была находиться небольшая мраморная доска, съ надписью:

К. О.
Основательница.
18**

   Наставница прежней школы Кетъ охотно оставила такое же мѣсто въ другой части графства, чтобъ вернуться на старое, въ Яттонъ, и докторъ Тэсемъ долженъ былъ прежде всего выбрать ученицъ, которыхъ рѣшено было одѣть, насчетъ мистера Делямира, въ прежній простой и опрятный костюмъ, заведенный самою миссъ Обри. Съ какимъ восторгомъ думалъ онъ о сюрпризѣ, который готовилъ такимъ образомъ для своей милой невѣсты, вмѣстѣ съ тѣмъ воздвигая для нея солидный и прекрасный памятникъ въ этихъ мѣстахъ!
  

ГЛАВА XIV И ПОСЛѢДНЯЯ.

   Мистеръ Титмаузъ къ тому времени, когда распущенъ былъ Парламентъ, находился въ положеніи довольно-ненадежномъ. У него оставались въ карманѣ два соверена {Sovereign -- золотая монета, равняющаяся 20 шиллингамъ, или 1 фунту стерлинговъ.}. Эти деньги, да двѣ или три рубашки, да платье, на немъ надѣтое, да экземпляръ Боксіаны -- вотъ все, оставшееся у него имущество, съ которымъ онъ долженъ былъ встрѣтить около 100,000 фунт. Долга! А между-тѣмъ, броня парламентской привилегіи спадала, такъ сказать, ежедневно. Еще нѣсколько дней -- и онъ долженъ былъ достаться въ руки страшнаго ополченія кредиторовъ, которые дожидали этой минуты, чтобъ броситься на него, какъ стая голодныхъ волковъ. Каждый изъ нихъ производилъ свой искъ и каждый имѣлъ свое предписаніе объ арестѣ, уже заготовленное. Были въ-особенности три жида, Израель Фенгъ, Мордохей Грейпъ и Мефибошефъ Мехаршаляль-хашъ-Бацъ, которые дали другъ другу торжественную клятву никогда не выпускать изъ вида Титмауза, ни днемъ, ни ночью, какихъ бы трудовъ и какихъ бы издержекъ это ни стоило, до-тѣхъ-поръ, пока не окончится срокъ привилегіи и они не будутъ имѣть права вонзить свои когти въ тѣло своего маленькаго кредитора. Въ-самомъ-дѣлѣ, около сотни кредиторовъ готово было накинуться на Титмауза въ случаѣ, еслибъ онъ сдѣлалъ малѣйшую попытку уѣхать изъ Англіи. Помѣщеніе его въ эту пору состояло изъ жалкой маленькой комнатки на чердакѣ, позади небольшаго дома въ Вестминстерѣ, невдалекѣ отъ обѣихъ Палатъ. Комнатка эта была даже хуже той комнаты, которую онъ занималъ въ Оксфордской Улицѣ, гдѣ въ первый разъ былъ представленъ читателю. Тутъ онъ лежалъ въ постели иногда по цѣлымъ днямъ, потягивая слабый (потому-что онъ не имѣлъ возможности пить крѣпкій) грогъ, и усиливаясь сообразить: "куда онъ дѣвалъ всѣ эти огромныя суммы денегъ, бывшія въ его распоряженіи?" И какъ бы онъ сталъ дѣйствовать, еслибъ какимъ-нибудь счастливымъ случаемъ онъ опять сталъ богатъ, и наконецъ: что теперь съ нимъ станется, что ему дѣлать, куда идти? Ѣхать на море? Но это онъ могъ сдѣлать не иначе, какъ простымъ матросомъ, еслибъ кто-нибудь согласился взять его къ себѣ на корабль; или, положимъ, онъ записался бы въ армію. Какая-нибудь славная война... и такъ далѣе думалъ онъ, но оба эти плана требовали, чтобъ онъ предварительно въ-состояніи былъ избѣгнуть отъ своихъ кредиторовъ, которые, какъ онъ сильно подозрѣвалъ, сторожили его со всѣхъ сторонъ. Каждый подобный обзоръ его безнадежнаго положенія оканчивался гнѣвомъ на тѣ обстоятельства, вслѣдствіе которыхъ онъ былъ лишенъ великолѣпнаго имѣнія, приносящаго 10,000 фунт. въ годъ, и сдѣлался хуже чѣмъ нищій. Онъ иногда соскакивалъ съ постели, судорожно сжимая свои кулаки. Онъ думалъ о мистерѣ Кверкѣ, о мистерѣ Снапѣ, о мистерѣ Тэг-Рэгѣ съ бѣшенствомъ; но каждый разъ, какъ мысль о мистерѣ Геммонѣ приходила ему въ голову, онъ содрогался всѣмъ тѣломъ, какъ-будто въ присутствіи страшнаго, гибельнаго привидѣнія. Несмотря на все это, онъ сохранялъ, гуляя по улицамъ, туже самую самодовольную походку, которая всегда его отличала. Каждый день посѣщалъ онъ сцены своего недавняго величія, которыя, казалось, привлекали его непреодолимо. Онъ проходилъ мимо дома покойнаго графа Дреддлинтона, въ Гросвенор-Скверѣ, посматривая то на самый домъ, то на траурный щитъ, висящій на немъ. Потомъ онъ отправлялся въ Парк-Ленъ и смотрѣлъ съ неизъяснимымъ чувствомъ -- несчастный!-- на тотъ домъ, который когда-то принадлежалъ ему и леди Сесиліи, но въ эту пору занятъ былъ вельможею, изящный экипажъ котораго и прислуга часто стояли возлѣ дверей. Въ такія минуты онъ радъ былъ бы умереть тутъ же на мѣстѣ и такимъ-образомъ избавиться отъ своего горя. Если, когда-нибудь встрѣчаясь, онъ кланялся или обращался съ рѣчью къ тѣмъ, съ которыми еще такъ недавно былъ на короткой ногѣ, ему отвѣчали пристальнымъ взоромъ, а иногда такою улыбкою, отъ которой сердце замирало. Послѣдніе три года жизни казались ему неболѣе какъ страннымъ сномъ. Его небольшой обѣдъ (потому-что онъ почти-совершенно потерялъ аппетитъ отъ долговременнаго пьянства) происходилъ въ небольшой тавернѣ, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ его квартиры, и тамъ же онъ проводилъ обыкновенно вечеръ, за недостаткомъ другаго мѣста, куда идти. Тамъ онъ составилъ, наконецъ, очень-короткое знакомство съ однимъ добродушнымъ и очень-почтеннымъ джентльменомъ, который посѣщалъ таверну почти такъ же часто, какъ и самъ Титмаузъ, и сидѣлъ по цѣлымъ часамъ, разговаривая съ нимъ очень-пріятно, съ сигарою во рту и стаканомъ грога передъ собой на столѣ. Чѣмъ чаще Титмаузъ видѣлъ его, тѣмъ болѣе этотъ человѣкъ ему нравился, и наконецъ, принявъ его совершенно въ свои повѣренные, онъ разсказалъ ему откровенно теперешнее свое несчастное положеніе и свою, еще болѣе-печальную перспективу въ будущемъ. Но человѣкъ этотъ -- увы! былъ братъ жида Мехаршаляль-хаш-Баца, служилъ коммиссаромъ шерифа и слѣдилъ за малѣйшими его движеніями днемъ и ночью, поперемѣнно съ другимъ, который не обратилъ на себя вниманія Титмауза. Они соображали вмѣстѣ планы насчетъ того, что слѣдовало дѣлать Титмаузу въ его положеніи, но всѣ планы казались неудовлетворительными, то Титмаузу, то его другу. Наконецъ Титмаузъ намекнулъ, что ему извѣстно, какая куча враговъ слѣдитъ за нимъ постоянно и какъ сильно они желаютъ добраться до него; но ему извѣстно тоже, говорилъ онъ, что "я безопасенъ, какъ въ крѣпости, еще на нѣсколько времени." При этомъ Титмаузъ упомянулъ объ одномъ планѣ, недавно-пришедшемъ ему въ голову, прося, однакожь, своего собесѣдника держать эту вещь въ строжайшемъ секретѣ, а именно: о намѣреніи своемъ писать къ лорду Дрелинкурту (который все-таки былъ ему немного съ-родни, и долженъ быть чертовски-радъ, получивъ въ руки такъ легко всю его, Титмауза, собственность), и просить его выхлопотать ему какое-нибудь мѣсто на службѣ у правительства, во Франціи, въ Индіи или въ Америкѣ, и дать ему какую-нибудь бездѣлицу, которая могла бы ему помочь, обзавестись съ-почину, и "улизнуть отъ сыщиковъ". Другъ его слушалъ внимательно и потомъ сказалъ, что онъ считаетъ этотъ планъ отличнымъ и что мистеру Титмаузу слѣдуетъ написать письмо и отправить его тотчасъ. Вслѣдствіе этого, Титмаузъ послалъ за перомъ, чернилами, бумагою и, пока пріятель его, спокойно развалясь, курилъ сигару и потягивалъ грогъ, бѣдный Титмаузъ написалъ слѣдующее письмо къ лорду Дрелинкурту, послѣднее изъ той коллекціи, которая находится въ моихъ рукахъ.

"Высокопочтенному Лорду Дрелинкурту, Милорду.

   "Естественнымъ образомъ Находясь втакомъ Непріятномъ Положеніи относительно вашей Милости и будучи вынужденъ Обратится Квамъ по Дѣлу этого рода Очень Тягосному для моихъ чувстфъ принимая во вниманіе мое Бѣдственное Положеніе и Все Это такъ Внизапно что еще очень нѣдавно кто бы могъ себѣ это Представить! Ваша Милость разумеется Понимайте что вэтомъ Не я Виноватъ, а скорей Мои родители о чемъ Узнавъ Только Недавно съ большимъ огорченіемъ.-- Увы. Я бы лутше жилалъ никогда Неродится на Светъ или Умереть и лѣжать спокойно въ Преждевременной Могилѣ. Я смиренно старался Милордъ исполнять свой Долгъ когда находилса Въ Высшемъ Кругу, а особенно въ Палате и никогда не обиделъ Никого, тѣмъ менѣе Васъ, Милордъ, если вамъ только будитъ угодно Поверить Мнѣ, потому что я конечно не сталъ бы Итти Противъ Васъ такъ какъ я шолъ Милордъ, еслибы не былъ Ктому Вынуждинъ о чемъ сожалѣю и проч. Я по истине Несчастливъ, будучи (Между Нами сказать Милордъ) по Шеѣ и по Уши въ Долгу и не имѣя ничего чѣмъ бы Заплатить и выхожу изъ Палаты а потому не имѣю Никакой Защиты и боюсь Милордъ что я скоро отправлюсь къ Чорту. Разумѣется типерь когда ваша Милость Получили вруки ваше имѣніе и проч. вы будете получать Доходы и проч. но ведь Половина того, что вы получили за Последнюю Четверть по Совѣсти сказать не мне ли Принадлежитъ потому что ведь я имѣлъ Владеніе что составляетъ 9/10 Закона. Но уступаю типерь вамъ Все Охотно потому что гдѣ нечего делать тамъ надо тирпеть не можете ли ваша Милость достать мнѣ какое нибудь Местсчко въ Чужихъ Краяхъ за что былъ бы премного обязанъ и Этимъ вы Лишили бы меня средства Беспокоить вашу Милость на счотъ Доходовъ которые уступаю Охотно. Достигнувъ до такого Высокаго Сана, который долженъ былъ Принадлежать Мнѣ вы Безсомнѣнія можите сдѣлать Все что вамъ Угодно. Ксожаленію долженъ сказать что я нахожусь въ самомъ Стесненомъ Положеньи стехпоръ какъ я Розорился. Примите во вниманіе Милордъ Какъ Легко Уступилъ я вамъ вашу Собственность между тѣмъ какъ я Могъ бы На делать вашей Милости Большихъ Хлопотъ. Если вы вспомнете объ Этомъ и будите такъ Добры одолжите мне 10 ф. (Покуда) чѣмъ примного Обяжите.

"Преданнаго вашей Милости покорнѣйшаго
"Т. Титмауза."

   "P. S, Я доставляю Это Квамъ Собственною рукой чтобы вы могли Наверно Получить. Напомните обо Мне Миссъ О. и Леди Д."
   Мистеръ Титмаузъ сообщилъ своему новому другу не болѣе какъ общій смыслъ этого письма и, запечатавъ конвертъ, онъ спросилъ у своего друга, не хочетъ ли онъ прогуляться на западный конецъ города; тотъ отвѣчалъ утвердительно, и оба они отправились къ дому лорда Дрелинкурта въ Дуврской Улицѣ. Когда они пришли къ этому мѣсту, то другъ отошелъ на нѣкоторое разстояніе, между-тѣмъ, какъ Титмаузъ, стараясь принять увѣренный видъ, кашлянулъ, поправилъ свои воротнички, стукнулъ и зазвонилъ со всею смѣлостью джентльмена, пришедшаго къ обѣду. Дверь отворилась въ одну минуту. "Не здѣсь ли домъ лорда Дрелинкурта?" спросилъ Титмаузъ, держа письмо въ рукѣ и похлопывая довольно-сильно по ногамъ своею тонкою черною тросточкой.
   -- Разумѣется, здѣсь. Чего вамъ нужно? произнесъ швейцаръ сурово, взбѣшенный тѣмъ, что его осмѣливалась безпокоить въ эту пору такая фигурка, потому-что -- увы! свѣжесть исчезла съ франтовскаго костюма Титмауза, да и къ-тому же: какой человѣкъ, знающій свѣтъ, пришелъ бы съ письмомъ въ семь часовъ вечера! Титмаузъ готовъ былъ отвѣтить швейцару довольно-рѣзко, но онъ боялся повредить такимъ-образомъ успѣху своей просьбы, а потому онъ отвѣчалъ очень-спокойно:-- а, это здѣсь; въ такомъ случаѣ, сдѣлайте одолженіе, отдайте это въ собственныя руки его милости, это письмо очень-важное.
   -- Хорошо, отвѣчалъ швейцаръ сухо, не воображая какое замѣчательное лицо былъ тотъ, съ кѣмъ онъ говорилъ, и тотчасъ вслѣдъ затѣмъ захлопнулъ дверь Титмаузу подъ-носъ.
   -- Проклятый неучъ! бормоталъ Титмаузъ, возвращаясь къ другу съ сердцемъ, разрывающимся отъ досады и бѣшенства: -- клянусь Богомъ, я готовъ зайдти самъ завтра утромъ и сказать, чтобъ его выгнали.
   Онъ адресовалъ письмо изъ своей квартиры, въ которую около десяти часовъ утра на слѣдующій день явился повѣренный лорда Дрелинкурта и, спросивъ мистера Титмауза, отдалъ ему въ руки письмо слѣдующаго содержанія:

"Дуврская Улица; среда, утромъ.

   "Лордъ Дрелинкуртъ въ отвѣтъ на письмо мистера Титмауза проситъ его принять вложенный при семъ билетъ Англійскаго Банка на 10 фунтовъ.
   "Лордъ Дрелинкуртъ проситъ мистера Титмауза доставить ему адресъ, по которому лордъ Дрелинкуртъ могъ бы и впередъ къ нему относиться".
   Отправясь въ сосѣднюю таверну скоро послѣ полученія этой благопріятной записки, мистеръ Титмаузъ, посчастью, встрѣтилъ друга и, съ видомъ маленькаго торжества, показалъ ему записку лорда Дрелинкурта и банковый билетъ. Нѣсколько времени спустя, когда оба они выкурили по парѣ сигаръ и выпили стакана но два грога, другъ мистера Титмауза принялъ очень-таинственный видъ и шопотомъ объявилъ ему, что онъ думалъ о дѣлѣ его все время послѣ вчерашняго ихъ разговора, и что за пять фунтовъ онъ дастъ ему средство избѣжать немедленно отъ всякой опасности съ тѣмъ только, чтобъ Титмаузъ не дѣлалъ ему никакихъ вопросовъ, потому-что онъ, другъ, самъ подвергался большому риску, рѣшаясь на такое дѣло. Титмаузъ, положивъ руку на сердце, воскликнулъ: "клянусь вамъ честью" и, спросивъ сдачи у содержателя таверны, вручилъ пятифунтовой билетъ своему собесѣднику. Другъ и собесѣдникъ съ таинственнымъ видомъ шепнулъ Титмаузу на ухо, что къ 10 часамъ завтра поутру онъ будетъ дожидаться въ наемной каретѣ у дверей квартиры Титмауза и доставитъ его прямо на корабль, который въ это время находится на рѣкѣ и отъѣзжаетъ въ южную Францію, гдѣ мистеръ Титмаузъ можетъ оставаться до-тѣхъ-поръ, пока до нѣкоторой степени не уладитъ своихъ дѣлъ съ кредиторами. Въ назначенный часъ наемная карета точно подъѣхала къ дверямъ того дома, въ которомъ Титмаузъ нанималъ квартиру и, черезъ нѣсколько минутъ, этотъ джентльменъ, спустясь по лѣстницѣ съ небольшимъ чемоданомъ, вошелъ въ карету, гдѣ сидѣлъ его пріятель, очевидно нежелавшій быть узнаннымъ кѣмъ-нибудь изъ прохожихъ. Дорогою они разговаривали усердно и горячо, но, въ ту самую минуту, когда подъѣхали къ большому мрачному зданію, съ широкою дверью и чрезвычайно-высокими стѣнами, карета остановилась. Три или четыре человѣка стояли у дверей, какъ-будто ожидая прибытія кареты, а пріятель мистера Титмауза отворилъ дверцы извнутри, опустилъ ступеньки и попросилъ мистера Титмауза выйдти на минутку. Только-что бѣдный Титмаузъ ступилъ на землю, какъ его тотчасъ же окружили и схватили за воротникъ люди, стоявшіе у дверей. Онъ оглянулся, но пріятель его исчезъ. Оцѣпенѣлый отъ удивленія и страха и захваченный совершенно въ-расплохъ такимъ неожиданнымъ нападеніемъ, Титмаузъ, безъ малѣйшаго сопротивленія, отведенъ былъ въ тюрьму Суда Королевской Скамьи въ-сопровожденіи трехъ жидовъ, слѣдившихъ за нимъ по пятамъ, и посаженъ въ очень-мрачную комнату. Тамъ только онъ опомнился и, понявъ весь ужасъ своего положенія, пришелъ въ отчаяніе и бѣшенство. Онъ бросился какъ безумный къ дверямъ, но его оттолкнули стоявшіе возлѣ. Тогда онъ затопалъ ногами въ ярости, крича громко: "разбой!... разбой!-- воры!.." Потомъ онъ сталъ рвать на себѣ волосы, тряся головою съ безумнымъ неистовствомъ, и бросился на стулъ, съ котораго тотчасъ же вслѣдъ затѣмъ соскочилъ бѣшено, разломалъ свою трость на мелкіе куски и разбросалъ ихъ по комнатѣ. Послѣ того онъ началъ рыдать, какъ капризная дѣвчонка, и бить себя въ голову кулаками. Все это время три жида смотрѣли, оскаливъ зубы, съ адскимъ наслажденіемъ на мученія этого несчастнаго созданія. Припадокъ бѣшенства былъ такъ продолжителенъ, что Титмауза перевели въ укрѣпленную комнату и грозили надѣть на него смирительную рубашку, если онъ не перестанетъ вести себя такъ буйно. Слухъ объ его арестѣ скоро разнесся повсюду, и дня черезъ два несчастный маленькій человѣчекъ былъ совершенно осыпанъ кредиторами, которые, какъ ни безсмысленны и какъ ни безполезны были ихъ продѣлки, кидались на него одинъ вслѣдъ за другимъ съ такою необузданною стремительностью, какъ-будто онъ былъ кусокъ чистаго золота, назначенный въ добычу первому, кто его захватитъ. На другой день участь его возвѣщена была свѣту статьею, напечатанною во всѣхъ утреннихъ газетахъ, которыя увѣдомляли своихъ читателей, что "Вчера мистеръ Титмаузъ, бывшій членъ Парламента и представитель Яттона, арестованъ очень-искусно и ловко въ самую ту минуту, когда онъ готовъ былъ уѣхать въ Америку, и заключенъ въ тюрьму Суда Королевской Скамьи по иску трехъ кредиторовъ, превышающему 60,000 ф. Говорятъ, итогъ его долговъ значительно превосходитъ сумму 150,000 ф." Какъ только Титмаузъ успокоился достаточно, то-есть черезъ три или четыре дня послѣ своего заключенія въ тюрьму, онъ написалъ длинное и очень-плачевное письмо къ лорду Дрелинкурту, и другое, такое же, къ миссъ Обри, горячо напоминая имъ обоимъ, что онъ былъ все-таки одной съ ними крови, что во всемъ виновато одно только счастіе, которое повезло на ихъ сторону, и что онъ надѣется, они вспомнятъ о немъ и сдѣлаютъ для него хоть малость, чтобъ вывести его изъ бѣды. Онъ хватался за это семейство, какъ-будто имѣлъ на него какія-нибудь права, забывая, что самъ могъ сдѣлаться должникомъ лорда Дрелинкурта по-крайней-мѣрѣ на сумму 20,000 фунтовъ, если бы послѣдній, вмѣсто того, чтобъ сострадательно выслушивать его просьбы, вздумалъ предъявить свою тяжелую претензію. Но въ такомъ видѣ дѣло это никогда не приходило въ голову бѣдному Титмаузу. Частью по собственному желанію, а частью по убѣдительнымъ просьбамъ миссъ Обри, лордъ Дрелинкуртъ и мистеръ Делямиръ отправились въ тюрьму Суда Королевской Скамьи и имѣли съ Титмаузомъ долгое свиданіе, потому-что первому изъ нихъ очень хотѣлось удостовѣриться, если возможно, зналъ ли Титмаузъ съ самаго начала чудовищный обманъ, посредствомъ котораго онъ успѣлъ овладѣть Яттономъ, насчетъ жестокихъ страданій, причиненныхъ тѣмъ, которыхъ онъ выгналъ оттуда. Пока Титмаузъ болталъ съ пылкими и вертлявыми жестами, дѣлавшими его болѣе похожимъ на обезьяну, только-что запертую въ клѣтку, чѣмъ на человѣка, и употребляя въ изобиліи свои любимыя поговорки: "клянусь честью!" "чортъ возьми!" и разныя ужасныя клятвы, за которыя онъ довольно-часто получалъ строгіе выговоры отъ лорда Дрелинкурта, съ какимъ глубокимъ и печальнымъ любопытствомъ смотрѣлъ послѣдній на странное созданіе, сидящее передъ нимъ, припоминая притомъ множество необыкновенныхъ вещей, о немъ слышанныхъ. "Вотъ -- думалъ онъ -- вдовствующій супругъ леди Сесиліи и зять графа Дреддлинтона, этого сокрушеннаго монумента спѣси, сокрушеннаго -- увы! на самой высшей точкѣ своего воображаемаго величія! Вотъ бывшій членъ Парламента и представитель мѣстечка Яттона, котораго избиратели объявили достойнымъ ихъ полной довѣренности! Вотъ тотъ, за которымъ все общество, даже самое блестящее, ухаживало какъ за блестящимъ львомъ! Вотъ бывшій обладатель Яттона, искавшій руки миссъ Обри и два года утопавшій во всѣхъ возможныхъ видахъ роскоши, великолѣпія и разврата! Вотъ тотъ человѣкъ, по требованію, по одному движенію руки котораго, лордъ Дрелинкуртъ былъ лишенъ свободы, безжалостно вырванъ изъ объятій своего семейства и вмѣстѣ съ этимъ семействомъ подверженъ впродолженіе долгихъ мѣсяцевъ мучительнымъ, убійственнымъ лишеніямъ и бѣдствіямъ!" Уходя, лордъ Дрелинкуртъ сунулъ ему въ руку десяти-фунтовой билетъ, который повидимому (хотя Титмаузъ не смѣлъ того сказать) порядкомъ разочаровалъ его. Лордъ Дрелинкуртъ и мистеръ Делямиръ за всѣмъ тѣмъ расположены были думать, что Титмаузъ не зналъ о своемъ незаконномъ рожденіи до-тѣхъ-поръ, пока результатъ слѣдствія Церковнаго Суда не сдѣлался извѣстенъ; но изъ разныхъ вещей, слышанныхъ отъ него впродолженіе этого разговора, они убѣдились, что мистеру Геммону этотъ фактъ былъ извѣстенъ ужь очень-давно, потому-что Титмаузъ говорилъ не задумываясь о безпрестанныхъ, таинственныхъ угрозахъ, которыя тотъ имѣлъ обыкновеніе ему дѣлать. Въ-заключеніе, лордъ Дрелинкуртъ обѣщалъ Титмаузу подумать, не можетъ ли онъ чего-нибудь сдѣлать въ его пользу и въ тотъ же день просилъ Роннинтона поручить это дѣло въ руки какого-нибудь стряпчаго, опытнаго по этой части, съ тѣмъ, чтобъ тотъ постарался подвесть это несчастное маленькое созданіе подъ "покровительство акта о несостоятельныхъ должникахъ".
   Какъ только позволилъ обыкновенный ходъ дѣла, Титмаузъ былъ приведенъ въ судъ, наполненный его кредиторами и любопытными, пришедшими поглядѣть на такого знаменитаго человѣка. Судъ былъ удивленъ при видѣ множества и страшнаго объема долговъ, надѣланныхъ подсудимымъ. Они простирались до 100,000 фунтовъ по-крайней-мѣрѣ. Въ оправданіе себя онъ могъ насчитать не болѣе семи или восьмисотенъ фунтовъ, розданныхъ въ разное время своимъ пріятелямъ. Но и на эти ссуды онъ не въ-состояніи былъ представить никакихъ удостовѣреній. Освобожденіе мистера Титмауза встрѣтило очень-жаркое сопротивленіе со стороны его кредиторовъ, въ-особенности трехъ жидовъ, бѣшеное и неприличное поведеніе которыхъ въ присутствіи всего суда принудило главнаго судью два раза отдать приказаніе, чтобъ ихъ вывели вонъ. Имъ сильно хотѣлось, чтобъ Титмаузъ засаженъ былъ въ тюрьму до конца своей жизни. Послѣ неоднократныхъ и продолжительныхъ засѣданій, судъ рѣшилъ, что Титумазъ не можетъ быть освобожденъ до-тѣхъ-поръ, пока не просидитъ въ тюрьмѣ одинъ годъ и шесть мѣсяцевъ. Услыхавъ такой приговоръ, Титмаузъ принялся горько и громко плакать и былъ выведенъ изъ суда; онъ ломалъ себѣ руки и моталъ головой въ совершенномъ отчаяніи. Лордъ Дрелинкуртъ, особенно старавшійся о томъ, чтобъ его имени не было въ числѣ кредиторовъ мистера Титмауза, узнавъ о такомъ рѣшеніи дѣла, изъ состраданія, рѣшился назначить ему 150 фунтовъ въ годъ до конца жизни, съ уплатою денегъ еженедѣльно, считая со дня возвращенія его въ тюрьму. Впродолженіе перваго мѣсяца онъ истрачивалъ все свое недѣльное жалованье на грогъ и сигары черезъ три дня по полученіи его. Затѣмъ онъ принялся-было играть въ деньги съ своими товарищами, но вдругъ повернулъ на совершенно-новую дорогу. Дѣло въ томъ, что онъ познакомился съ однимъ несчастнымъ литературнымъ труженикомъ, который когда-то въ-старину заработывалъ себѣ небольшія суммы, стряпая статьи для газетъ и періодическихъ изданій и, по его совѣту, Титмаузъ принялся за работу надъ нѣсколькими дестями бумаги. Слѣдующее заглавіе дано было предполагаемому творенію новымъ пріятелемъ Титмауза:

Превратности счастія
или

   Записки изъ собственной жизни Титльбета Титмауза, эсквайра, бывшаго ч. П. и представителя Яттона.
  
   Занятый надъ этимъ произведеніемъ, Титмаузъ исписалъ уже около трехъ дестей бумаги, и дѣйствительно одинъ модный книгопродавецъ, пронюхавъ о его предпріятіи, явился къ нему въ тюрьму и предложилъ ему 500 фунтовъ за манускриптъ, съ условіемъ, что онъ будетъ достаточно-великъ, чтобъ наполнить три тома. Это сильно подстрекнуло Титмауза; но, къ-несчастью, онъ захворалъ, не успѣлъ окончить перваго тома и, впродолженіе всего остальнаго времени своего заключенія, не могъ поправиться достаточно, чтобъ продолжать свой трудъ. Я разъ имѣлъ случай взглянуть на его рукопись, и могу сказать по совѣсти, что она была довольно-любопытна. Что сталось съ этою рукописью, впослѣдствіи -- мнѣ неизвѣстно. Впродолженіе послѣдняго мѣсяца заключенія въ тюрьмѣ, Титмаузъ познакомился довольно-коротко съ какимъ-то бездѣльникомъ-стряпчимъ изъ жидовъ, который, подъ предлогомъ начатія новаго процеса въ Палатѣ Лордовъ о вторичномъ возвратѣ Яттона изъ рукъ лорда Дрелинкурта, успѣлъ оттянуть въ свои карманы болѣе половины еженедѣльной суммы, назначенной Титмаузу отъ лорда Дрелинкурта. Въ самый день освобожденія, Титмаузъ отправился прямо на квартиру одного изъ бывшихъ своихъ пріятелей Нижней Палаты, требовать уплаты 500 фунт., должныхъ ему этимъ джентльменомъ, которому онъ сталъ надоѣдать самымъ жестокимъ образомъ, преслѣдовалъ его съ какимъ-то безумнымъ упорствомъ, атаковывалъ въ-расплохъ то на квартирѣ, то на улицѣ, гонялся за нимъ повсюду и осыпалъ его пламенными мольбами и упреками, въ присутствіи всякаго встрѣчнаго и поперечнаго. "Заплатите мнѣ мои 500 фунтовъ", твердилъ онъ ему безпрестанно: "мнѣ нужны деньги; куда вы дѣвали мои 500 фунтовъ?" Нѣсколько разъ, вслѣдствіе такихъ продѣлокъ, Титмаузу доставалось крѣпко: ему насовывали шляпу на глаза, его выталкивали вонъ пинками, и раза два или три спустили даже кувыркомъ внизъ по лѣстницѣ. Впослѣдній разъ, какъ это случилось, бѣдный Титмаузъ ударился головой со всего размаха о желѣзныя перила и лежалъ нѣсколько минутъ безъ памяти, и весь въ крови. Его отнесли въ лечебное заведеніе какого-то доктора, гдѣ съ нимъ скоро сдѣлался припадокъ падучей болѣзни. Это нанесло окончательный ударъ потрясенному разсудку Титмауза и скоро послѣ-того онъ впалъ въ состояніе совершеннаго идіотизма. По просьбѣ и на-счетъ лорда Дрелинкурта, онъ принятъ былъ въ частный пріютъ умалишенныхъ на куртендской дорогѣ, близъ Хокстона, гдѣ и теперь находится. Онъ очень-смиренъ и, одѣвшись поутру съ особеннымъ стараніемъ (никогда не забывая выпустить кончикъ бѣлаго носоваго платка изъ наружнаго кармана на груди, и постоянно обращая вниманіе, чтобъ сапоги были какъ можно лучше вычищены), онъ обыкновенно садится со стаканомъ крѣпкаго настоя изъ поджаренаго хлѣба въ водѣ передъ собой, и съ окрашенною соломенкой въ рукахъ, воображая, что передъ нимъ стоитъ грогъ и что онъ куритъ сигару. Онъ жаловался сначала, что грогъ очень-слабъ, но теперь помирился съ нимъ и выпиваетъ два стакана ежедневно съ очень-спокойнымъ и довольнымъ видомъ. Такъ занятъ былъ онъ, когда я его видѣлъ въ послѣдній разъ. Замѣтивъ, что я подхожу, онъ торопливо вставилъ въ глазъ лорнетъ и, удерживая его силою мускульнаго давленія, смотрѣлъ на меня съ прежнимъ выраженіемъ дерзкой самоувѣренности. Зрѣлище было смѣшное и вмѣстѣ печальное!
   Я былъ бы очень радъ, если бы, не нарушая обязанности безпристрастнаго историка, могъ скрыть кой-какія неблаговидныя черты изъ поведенія мистера Тэгъ-Рэга послѣ его несчастнаго банкрутства. Я не буду, впрочемъ, распространяться далѣе того, сколько нужно. Кредиторы остались такъ недовольны его поведеніемъ, что ни одинъ изъ нихъ не хотѣлъ подписать необходимаго удостовѣренія {Для того, чтобъ банкрутъ могъ снова пуститься въ торговыя дѣла на свой собственный счетъ, необходимо, чтобъ по-крайней-мѣрѣ 4/5 изъ всего числа его кредиторовъ подписали удостовѣреніе, что они считаютъ его банкрутомъ добросовѣстнымъ. Послѣ того удостовѣреніе это передаютъ коммиссіонерамъ, назначеннымъ отъ лорда канцлера, которые тоже подписываютъ его, прилагаютъ печать и передаютъ лорду канцлеру; а онъ, или двое судей, отъ него назначенныхъ, взявъ съ банкрута присягу, что удостовѣреніе получено безъ мошенничества, могутъ утвердить или отвергнуть окончательно. Примѣч. перев.}, вслѣдствіе чего онъ не смѣлъ начать снова торговлю, если бы даже и могъ найдти на то средства, потому-что, по законамъ англійскимъ, всякая торговля, производимая неудостовѣреннымъ банкрутомъ, можетъ быть ведена не иначе, какъ въ качествѣ повѣреннаго своихъ кредиторовъ. Нравъ Тэг-Рэга все болѣе и болѣе ожесточался, до-того, что наконецъ онъ сталъ совершенно-невыносимъ для жены, съ которой вступилъ въ бракъ изъ одного только интереса. Когда онъ увидѣлъ, что мистриссъ Тэг-Рэгъ не хочетъ бросить свою несчастную дочь, онъ щолкнулъ ей пальцами подъ-носъ и, къ-сожалѣнію, надо прибавить, сказалъ, что и она и ея дочь и почтенный его зять могутъ отправляться къ чорту, всѣ вмѣстѣ, потому-де, что онъ долженъ промышлять для самого себя и, въ-самомъ-дѣлѣ, онъ убрался прочь. Мистеръ Дизмаль Хорроръ скоро нашелъ, что онъ сдѣлалъ дурную аферу, женясь на миссъ Тэг-Рэгъ, которая родила ему ужъ двоихъ дѣтей въ первые девятьнадцать мѣсяцевъ, и по всѣмъ признакамъ намѣрена была продолжать такимъ образомъ долгое время, что заставило мистера Хоррора, подумать очень-серьёзно о своей участи и о томъ, не лучше ли будетъ послѣдовать примѣру своего достойнаго тестя, то-есть бросить жену? Они успѣли состряпать вдвоемъ съ мистриссъ Хорроръ небольшую школу для маленькихъ дѣтей, въ Госвельской Улицѣ; но этого средства не хватало для содержанія ихъ двоихъ вмѣстѣ съ мистриссъ Тэг-Регъ, которой не удалось получить мѣста смотрительницы за скамьями въ сосѣдней диссентерской молельнѣ. Планъ свой Хорроръ скоро привелъ въ исполненіе: ушелъ разъ, сказавъ, что онъ вернется часа черезъ два -- и болѣе не возвращался. Пылая рвеніемъ раскрыть свои ораторскіе таланты, онъ пустился на уличныя рѣчи, и наконецъ успѣлъ собрать постоянную толпу слушателей, въ числѣ которыхъ находилось много самыхъ-серьёзныхъ и внимательныхъ карманныхъ воровъ, съ ловкими пальцами и смиренными лицами -- толпу, которая собиралась вокругъ него вездѣ, гдѣ бы онъ ни вздумалъ проповѣдывать, но преимущественно въ окрестностяхъ Башни и Смисфильда. Полиція никогда не мѣшала его фарсамъ до-тѣхъ-поръ, пока онъ не посылалъ своей шляпы вокругъ за сборомъ денегъ. Тогда, чтобъ не допустить злоупотребленіе, констабли кидались въ толпу и разгоняли ее, а оратора отводили въ полицейскую контору, гдѣ, несмотря на свою краснорѣчивую защиту, онъ нѣсколько разъ осуждаемъ былъ на трехмѣсячное заключеніе въ тюрьмѣ, какъ неисправимый нарушитель порядка и какъ человѣкъ, находящійся въ связяхъ съ особами очень-сомнительной репутаціи, которыя, по словамъ констаблей, были постоянными членами всѣхъ сходбищъ, его окружавшихъ. Одинъ изъ такихъ арестовъ заслуживаетъ того, чтобъ мы о немъ разсказали особо. Случилось однажды, что въ самую ту минуту, когда Хорроръ ораторствовалъ среди толпы, его любимый тесть, мистеръ Тэг-Рэгъ, проходилъ мимо. Не въ-силахъ будучи удержать своего бѣшенства, онъ пробрался тотчасъ же къ Хоррору, сталъ прямо противъ восторженнаго оратора и, уставивъ руки въ бока, воскликнулъ: "Нечего сказать, славный вы молодой человѣкъ!" Выходка эта сконфузила оратора до такой степени, что онъ бросилъ свою шляпу въ лицо тестю. Это произвело такой шумъ и волненіе, что полиція тотчасъ кинулась въ толпу, схватила ихъ обоимъ и отвела въ полицейскую контору, гдѣ произошла сцена, неизобразимая никакимъ перомъ. Что послѣ того сдѣлалось съ мистеромъ Хорроромъ -- я не знаю; но о мистерѣ Тэг-Рэгѣ я слышалъ впослѣдствіи, что онъ вступилъ въ службу нашего знакомаго мистера Хекебека, который къ этому времени успѣлъ ужь завести свою собственную небольшую лавочку по-сосѣдству Лейстер-Сквера. Но какъ-то разъ, по неосторожности, Тэг-Рэгъ впустилъ къ мистеру Хекебеку одного изъ кредиторовъ, которому тотъ въ-особенности приказалъ отказывать, вслѣдствіе чего этотъ джентльменъ, въ бѣшенствѣ, тотчасъ выгналъ Тэг-Рэга изъ лавки, безъ аттестата и безъ жалованья. Насчетъ послѣдняго, однакожь, мистеръ Тэг-Рэгъ прибѣгнулъ къ защитѣ Совѣстнаго Суда и скоро вынудилъ мистера Хекебека заплатить ему за цѣлую недѣлю. Проходя однажды мимо подложнаго аукціона, неподалеку отъ Польтри, я невольно остановился, чтобъ подивиться самоувѣренному безстыдству, съ которымъ жидъ, сидя въ будкѣ, предлагалъ вещи въ продажу четыремъ терпѣливымъ помощникамъ, составлявшимъ всю его аудіенцію. Послѣдніе съ очень-серьёзнымъ видомъ набивали въ-запуски цѣну на все, что тотъ ни предлагалъ. Представьте же себѣ мое удивленіе и горесть, когда одинъ изъ крикуновъ, стоявшихъ спиной, повернулся вдругъ ко мнѣ, и я узналъ въ немъ пріятеля моего, мистера Тэг-Рэга. Шляпа его была аккуратно вычищена, но вся ворса давно исчезла съ нея; сюртукъ его былъ тоже чистъ, но вытертъ до нитки и явно сшитъ былъ не на него. Подъ-мышкой онъ держалъ старый бумажный зонтикъ, а въ рукахъ, сложенныхъ за спиной, пару старыхъ черныхъ лайковыхъ перчатокъ, сложенныхъ и вывернутыхъ наизнанку, конечно не для употребленія, а только на-показъ. Впрочемъ, несмотря на то, что Тэг-Рэгъ упалъ такъ низко, на его долю выпали еще одинъ или два удивительно-счастливые случая. Вопервыхъ, ему удалось получить 300 фунт. отъ одного изъ прежнихъ своихъ должниковъ, который вообразилъ, что Тэг-Рэгъ уполномоченъ отъ кредиторовъ на полученіе этихъ денегъ. Ничего похожаго и въ-поминѣ не было, а между-тѣмъ Тэг-Рэгъ воспользовался такою находкою. Онъ преспокойно открылъ небольшую лавку, невдалекѣ отъ церкви Сен-Джоржа, на восточномъ концѣ города, и началъ вести довольно-изрядно свои дѣла. Читая однажды довольно-краснорѣчивую рѣчь, произнесенную въ Парламентѣ однимъ знаменитымъ диссентеромъ насчетъ жестокой несправедливости требовать отъ диссентеровъ уплаты церковнаго сбора, Тэг-Рэгъ задумалъ, что очень-хорошая была бы спекуляція и очень могла бы увеличить число его покупщиковъ, если бы онъ пострадалъ за такое диссентерское ученіе. Онъ думалъ долго объ этомъ предметѣ и наконецъ положилъ: отказаться отъ уплаты 18 1/2 пенсовъ, должныхъ имъ по сбору, наложенному недавно для починки церковной колокольни, которая почти разваливалась. Очень-вѣжливо и смиренію онъ объявилъ сборщику о своемъ намѣреніи отказаться отъ уплаты по причинамъ, единственно основаннымъ на своихъ религіозныхъ убѣжденіяхъ. Сборщикъ сталъ-было возражать, но ушелъ съ носомъ. Затѣмъ пришли къ Тэг-Рэгу изумленные церковные старосты, но Тэг-Рэгъ остался и тутъ непреклоненъ. Дѣло начинало становиться гласнымъ; наконецъ ректоръ, добрый, просвѣщенный человѣкъ и большой блюститель мира въ своемъ приходѣ, явился испытать свои способности къ убѣжденію, но не могъ ничего сдѣлать. Не было никакой возможности отвратить взоръ мистера Тэг-Рэга отъ задуманнаго плана, пострадать за диссентеровъ. И онъ дѣйствительно пострадалъ, потому-что былъ посаженъ въ тюрьму.
   Оканчивая эту часть нашего длиннаго разсказа, намъ слѣдуетъ сказать нѣсколько словъ о судьбѣ оставшихся партнёровъ мистера Геммона, господъ Кверка и Снапа. Первый имѣлъ ужасное подозрѣніе насчетъ истинной причины смерти мистера Геммона. Какое-то странное внутреннее убѣжденіе говорило ему, что Геммонъ своими руками отправилъ себя на тотъ свѣтъ. Когда Кверкъ узналъ объ этомъ происшествіи въ первый разъ, его схватила сильная лихорадочная дрожь, продолжавшаяся дней пять. Онъ не смѣлъ ни провожать похороны, ни войдти на квартиру мистера Геммона, пока тѣло его находилось въ Тэвейскомъ Подворьѣ. Но мистеръ Снапъ имѣлъ молодые и болѣе-крѣпкіе нервы. Желая удовлетворить очень-естественное и деликатное любопытство, онъ рѣшился посмотрѣть, какой видъ имѣлъ мистеръ Геммонъ въ гробу, а потому, день спустя послѣ того, какъ слѣдствіе произведено было коронеромъ, онъ отправился въ Тэвейское Подворье. Мистриссъ Броунъ встрѣтила его въ дверяхъ и, горько рыдая, проводила въ безмолвную, мрачную спальную, гдѣ останки мистера Геммона лежали въ ожиданіи похоронъ. Гробъ стоялъ возлѣ окна, которое, разумѣется, было завѣшано. Снявъ шляпу, мистеръ Снапъ поднялъ тяжелую крышку гроба, потомъ поднялъ покровъ съ головы и передъ нимъ открылось суровое, холодное лицо мистера Геммона. На зло всѣмъ усиліямъ, мистеръ Снапъ дрожалъ, глядя на него и съ минуту даже сомнѣвался, точно ли въ этомъ желтомъ образѣ отжившаго онъ дѣйствительно видитъ покойнаго мистера Геммона. Такъ неподвижны, такъ суровы были черты лица, такъ съёжены въ своихъ размѣрахъ и такъ обезображены плотно закрывающимъ лобъ чепцомъ со сборками. Какая рѣшимость видна была еще въ этихъ стиснутыхъ губахъ! Когда-то горькіе и сверкающіе глаза мистера Геммона теперь закрыты были навѣкъ, подъ тяжелыми и сырыми вѣками, и широкій лобъ ужь болѣе не былъ изборожденъ дѣятельнымъ духомъ, перелетѣвшимъ въ міръ будущаго.. Мистеръ Снапъ смотрѣлъ нѣсколько минутъ не говоря ни слова; сердце его билось скорѣе обыкновеннаго.
   -- Ахъ, сэръ, рыдая сказала наконецъ горничная, подошедшая тоже, чтобъ взглянуть еще разъ на лицо своего покойнаго господина:-- онъ былъ добрѣйшій и лучшій изъ людей, право онъ былъ. Мистеръ Снапъ не отвѣчалъ ничего, но, подождавъ еще немного, взялъ холодные, тонкіе и окостенѣлые пальцы правой руки покойнаго, пожалъ ихъ слегка и потомъ положилъ руку на прежнее мѣсто.
   -- Онъ вѣрно счастливъ теперь, мой добрый господинъ! продолжала горничная, смотря на него сквозь слезы.
   -- Да, конечно, отвѣчалъ мистеръ Снапъ, немного понизивъ голосъ, и вернулся медленно въ гостиную. Мистриссъ Броунъ накрыла голову покровомъ, опустила крышку на гробъ и пошла туда же.
   -- Нельзя ли рюмочку водки, мистриссъ Броунъ? спросилъ Снапъ, поводя рукою но лицу, которое стало очень-блѣдно,
   Она подала ему рюмку; мистеръ Снапъ выпилъ и вздохнулъ.
   -- Странно, какъ безобразитъ его этотъ чепчикъ: трудно узнать.
   -- Да, бѣдненькій! Но дѣло не въ томъ, красиво ли лицо, лишь бы въ сердцѣ у насъ все было какъ слѣдуетъ. Онъ былъ всегда такъ добръ ко мнѣ. Не найдти ужь мнѣ болѣе такого господина.
   -- Умеръ очень-скоропостижно, не правда ли мистриссъ Броунъ?
   -- Да, сэръ горести сокрушили его сердце!
   -- Да, у него ихъ было довольно, отвѣчалъ Снапъ значительно и ушелъ домой. Онъ былъ одинъ изъ немногихъ, которые присутствовали на похоронахъ, и этотъ день былъ однимъ изъ самыхъ мрачныхъ въ жизни мистера Снапа.
   Съ кончиною мистера Геммона, старый Кверкъ какъ-то совсѣмъ растерялся и не могъ заниматься ничѣмъ. Что касается до "изложеннаго въ показаніяхъ", на которыя Судъ Королевской Скамьи предписалъ ему отвѣчать -- невозможно было сдѣлать ничего болѣе, какъ признать истину всего, что въ нихъ содержалось, а потому имя мистера Кверка въ началѣ слѣдующаго срока вычеркнуто было изъ списка стряпчихъ и онъ пересталъ быть джентльменомъ, однимъ изъ стряпчихъ нашего короля, имѣющимъ право ходатайства передъ собственнымъ его королевскимъ лицомъ {Полный титулъ стряпчаго. Въ подлинникъ онъ немного-короче, но слова, необезпеченныя курсивомъ, мы должны были прибавить для ясности.}. Однимъ словомъ, онъ былъ совершенно-уничтоженъ. Скоро послѣ того онъ принужденъ былъ разстаться съ Алиби-домомъ, мало того, со всею своею собственностью и едва спасся отъ заключенія въ тюрьму на всю свою жизнь. Въ-теченіе послѣдней недѣли своего пребыванія въ Алиби-Домѣ, пока вещи его продавались съ публичнаго торга, онъ сидѣлъ по цѣлымъ часамъ передъ небольшою картинкою, завѣшенною чернымъ крепомъ, и раза два или три поднималъ этотъ крепъ и смотрѣлъ съ ужасомъ на предметъ, передъ нимъ изображенный, какъ-будто замышляя что-нибудь таинственное и плачевное. Ничего, однакожъ, не случилось. Если ему и приходило желаніе повѣситься, то онъ никогда не могъ (какъ говорятъ Англичане) завинтить свою храбрость довольно-крѣпко, чтобъ исполнить такое намѣреніе. Онъ упросилъ одного изъ друзей своихъ купить для него эту картинку и она была почти единственная вещь, которую онъ взялъ съ собой, на ту маленькую квартирку, куда переѣхалъ съ своею дочерью, послѣ продажи Алиби-дома. Что касается до бѣдной миссъ Кверкъ, то намъ жаль ее отъ всей души, потому-что, несмотря на слабость характера, она имѣла доброе сердце. Скоро послѣ уничтоженія надеждъ на мистера Титмауза, она стала невѣстою мистера Тоди-Хега; но этотъ джентльменъ, увидавъ какой дурной оборотъ принимали дѣла этой дѣвушки, бросилъ ее безсовѣстно въ такую минуту, когда его привязанность должна была усилиться еще болѣе. Впрочемъ, онъ хотѣлъ жениться только на практикѣ фирмы Кверка, Геммона и Снапа, а потому, увидѣвъ, что практика эта ужь болѣе не существуетъ, счелъ себя въ-правѣ нарушить контрактъ, но причинѣ уничтоженія главнаго его основанія. Снапъ, который остался стряпчимъ, потому-что его никто не преслѣдовалъ, услыхавъ объ этомъ, тотчасъ предложилъ свое собственное сердце въ -- замѣнъ сердца мистера Хега, и былъ принятъ. Онъ держалъ, впрочемъ, это дѣло въ секретѣ до-тѣхъ-поръ, пока результатъ иска о нарушеніи обѣщанія жениться, который онъ уговорилъ миссъ Кверкъ позволить ему завести отъ ея имени противъ мистера Хега, не сдѣлался извѣстенъ. Онъ пригласилъ мистера Хертбрика, самаго извѣстнаго оратора по этой части, и несмотря на упорную защиту со стороны мистера Хега, надѣявшагося на свое собственное краснорѣчіе, присяжные приговорили его къ уплатѣ 500 фунтовъ, что могло бъ составить маленькое приданое для бѣдной миссъ Кверкъ, еслибъ Хегъ могъ заплатить эту сумму. Къ-несчастью, онъ не въ-состояніи былъ этого сдѣлать; но, послѣ долгихъ переговоровъ съ мистеромъ Снапомъ, они положили устроить между собою родъ секретнаго товарищества съ такимъ условіемъ, чтобъ Хегъ заработывалъ должную сумму, защищая дѣла мистера Снапа, за четвертую часть слѣдующей ему платы. Впрочемъ, полная цѣна должна была каждый разъ быть отмѣчена на его инструкціи, ради сохраненія должнаго приличія передъ своими собратьями. Скоро послѣ того Снапъ женился и занялъ небольшой домикъ въ Сэффрон-Хилѣ, въ двухъ шагахъ отъ старой конторы. Постоянное стараніе съ его стороны сохранять знакомство съ главнѣйшими ворами, скоро дало ему средство составить очень-значительныя и очень-полезныя связи. Черезъ годъ мистриссъ Снапъ сдѣлала его отцомъ маленькаго забавнаго мальчишки, которому нѣжный родитель, изъ уваженія къ памяти умершаго друга и партнёра, мистера Геммона, далъ при крещеніи, имя Ойлея Снапа. Старый мистеръ Кверкъ промаялся еще года два съ большимъ стѣсненіемъ для мистера Снапа и наконецъ умеръ съ горя.
   Разсказъ нашъ подходитъ къ концу и намъ остается сказать очень-немного объ остальныхъ знакомыхъ читателя. Дня или три дня, спустя послѣ собранія новаго Парламента, лордъ Дрелинкуртъ съ обыкновеннымъ церемоніаломъ введенъ былъ въ Палату Лордовъ двумя изъ числа своихъ новыхъ товарищей. Одѣтый въ красную мантію, подбитую горностаемъ, онъ произнесъ обыкновенную присягу пэра, потомъ взялъ въ руки перо, ему предложенное, и написалъ на спискѣ лордовъ имя Дрелинкуртъ. Исполнивъ этотъ обрядъ, онъ формальнымъ образомъ занялъ свое мѣсто на скамьѣ бароновъ и былъ поздравленъ своими товарищами, собравшимися цѣлою толпою вокругъ. Одинъ изъ тѣхъ, которые горячо пожимали его руку при этомъ случаѣ, былъ сэръ Чарльзъ Вустенгольмъ, бывшій генерал-атторней, нынѣ лордъ-канцлеръ, тотъ самый, мастерскому искусству и непоколебимой дружбѣ котораго лордъ Дрелинкуртъ былъ обязанъ такъ много за блестящее положеніе, въ эту минуту ему принадлежавшее.
   Въ скоромъ времени всѣ приготовленія окончены были въ Лондонѣ къ отъѣзду, а въ Яттонѣ -- къ прибытію семейства лорда Дрелинкурта. Послѣдняя вещь -- великолѣпное фортепіано леди Дрелинкуртъ отправлено было недѣли двѣ тому назадъ. Лордъ и леди Де-ля-Зушъ вмѣстѣ съ мистромъ Делямиромъ ужь съ мѣсяцъ жили въ Фозерингемѣ, и отчеты, которые они сообщали въ своихъ письмахъ о той сценѣ, которую можно было ожидать въ достопамятный и близкій день возвращенія лорда Дрелинкурта въ Яттонъ, приводили ихъ всѣхъ въ трепетное волненіе. По словамъ мистера Делямира, можно было думать, что день ихъ пріѣзда будетъ какимъ-то торжественнымъ праздникомъ. Онъ самъ ѣздилъ разъ двадцать изъ Фозерингема въ Яттонъ и принималъ участіе въ главныхъ приготовленіяхъ вмѣстѣ съ мистеромъ Гриффитсомъ, докторомъ Тэсемомъ, лордомъ и леди Де-ля-Зушъ а, также съ графомъ и графинею Ольдекръ, съ которыми они сочли нужнымъ посовѣтоваться въ этомъ случаѣ. Докторъ Тэсемъ писалъ въ Лондонъ, особенно къ миссъ Обри, почти каждый день, и всѣ они ужь начинали воображать себя въ Яттонѣ, среди тѣхъ сценъ веселой суеты, которыя происходили тамъ въ эту минуту.
   Наконецъ насталъ давно-ожидаемый день ихъ отъѣзда; то было 5-е мая 18** года. Часовъ около десяти утра двѣ просторныя дорожныя кареты, четверткою, стояли у подъѣзда лорда Дрелинкурта въ Дуврской Улицѣ. Нѣсколько человѣкъ вновь-нанятыхъ слугъ отосланы были заблаговременно въ большомъ вагонѣ съ поклажею. Въ первой каретѣ поѣхалъ лордъ Дрелинкуртъ съ женой и сестрой, а въ другой -- маленькій Чарльзъ и Агнеса, вмѣстѣ съ ихъ няньками и съ Херріетъ, горничною миссъ Обри. Сильное ожиданіе и любопытство замѣтно было на пути еще задолго до приближенія къ Яттону. по всей окрестности было извѣстно, что лордъ Дрелинкуртъ, о которомъ носились слухи, будто онъ имѣлъ цѣлый рядъ романическихъ приключеній, ѣдетъ изъ Лондона снова вступить во владѣніе родовымъ своимъ имѣніемъ въ Йоркширѣ. О, какъ стремились сердца путешественниковъ къ милымъ знакомымъ предметамъ, которые, по мѣрѣ приближенія, все чаще и чаще начинали имъ попадаться на встрѣчу! Наконецъ, они примчались на послѣднюю станцію, всего въ двѣнадцати миляхъ отъ Яттона. Восемь лихихъ коней выведены были мигомъ въ новой парадной сбруѣ. Мистриссъ Спрейсъ, хозяйка съ двумя дочерями, всѣ трое одѣтыя очень-нарядно, стояли у дверей гостинницы, присѣдая и кланяясь. Агнеса и Кетъ узнали ихъ въ ту же минуту и, подозвавъ къ экипажу, стали разспрашивать о здоровьѣ съ такимъ участіемъ и такъ ласково, что слезы блеснули на глазахъ этихъ женщинъ.
   -- Такъ вы еще не забыли насъ, мистриссъ Спрейсъ? спросилъ лордъ Дрелинкуртъ съ веселой улыбкой, пока дочери хозяйки подавали въ карету два стакана воды, для Ангесы и Кетъ, на нервы которыхъ приближеніе къ Яттону и къ сценамъ, ожидавшимъ ихъ черезъ нѣсколько минутъ, начинало дѣйствовать слишкомъ-сильно.
   -- О, нѣтъ, милордъ! Развѣ это возможно? Мы вспоминали васъ все время послѣ того несчастнаго дня, когда вы отсюда уѣхали! Ахъ, миледи! если бы вы знали, что дѣлается тамъ, на дорогѣ! Но вы увидите сами, когда проѣдете еще одну милю подалѣе. Вашей милости вѣроятно извѣстно, что такое будетъ сегодня тамъ, въ Яттонѣ...
   Но въ эту минуту лошади были готовы.
   -- Да, да, мистриссъ Спрейсъ, прощайте, прощайте!.. Бичъ щолкнулъ и они помчались на этотъ разъ прямо въ Яттонъ.
   Быстро катясь по дорогѣ, они обгоняли множество повозокъ и экипажей разнаго рода съ людьми, одѣтыми въ праздничное платье, и всѣ эти повозки, всѣ эти экипажи направлены были въ одну сторону -- къ Яттону. Мало-помалу, число колясокъ, каретъ, бричекъ, телегъ, таратаекъ, вагоновъ и проч., изъ которыхъ многіе украшены были цвѣтами и лавровыми вѣтками, заставило путешественниковъ убавить бѣгъ лошадей и дало имъ возможность чащей чаще быть свидѣтелями радостнаго одушевленія, на каждомъ шагу встрѣчавшаго ихъ.
   Порой до слуха ихъ долетали со стороны Яттона -- или, можетъ-быть, воображеніе ихъ обманывало -- звуки музыки и отдѣльнаго говора голосовъ. Но какая картина открылась передъ ними вдругъ, когда они подъѣхали къ тому повороту дороги, съ котораго видѣнъ былъ Яттонъ, деревня и барской домъ! Экипажи вдругъ остановились и нѣсколько минутъ невозможно было сдѣлать ни шагу впередъ, потому-что они вдругъ очутились какъ-будто среди какой-то огромной ярмарки. Громкій крикъ торжества раздался въ воздухѣ... Лавровыя вѣтки вѣяли но всѣмъ направленіямъ вмѣстѣ съ гирляндами цвѣтовъ и пучками яркихъ лентъ! Прелестные букеты летѣли въ окна экипажей изъ рукъ мужчинъ, женщинъ и даже дѣтей, одѣтыхъ въ самое лучшее, въ самое нарядное платье. Мигомъ составилась конная процесія изъ нѣсколькихъ сотъ дюжинъ фермеровъ съ земель лорда Дрелинкурта и его сосѣдей -- процесія, которая, подъ предводительствомъ мистера Делямира, на минуту подъѣхавшаго къ каретѣ и пожавшаго руки всѣмъ путешественникамъ, должна была ѣхать впереди экипажей до самаго парка. Громче и громче раздавались торжественныя привѣтствія со всѣхъ сторона" и съ этими звуками, наконецъ, когда путешественники въѣхали въ село, слились гулъ и звонъ литавръ, громъ барабановъ, звуки трубъ, тромбоновъ, кларнетовъ и флейтъ! Стеченіе народа было такое, что оба экипажа каждую минуту должны были останавливаться. Двери и окна домовъ но обѣимъ сторонамъ дороги увѣшаны были цвѣтами и зелеными вѣтками, и громче прежняго раздались веселые крики вокругъ въ ту самую минуту, когда у воротъ парка прекрасный оркестръ имъ на встрѣчу ударилъ извѣстный маршъ: Владѣй Британія морями! За воротами взоры ихъ встрѣтили почтеннаго доктора Тэсема, который стоялъ съ открытой головой и на встрѣчу путешественникамъ поднялъ глаза и руки къ небу, испрашивая благословеніе на милыхъ друзей своихъ. Въ ту же минуту лордъ Дрелинкуртъ велѣлъ остановить лошадей, вышелъ изъ экипажа и горячо пожалъ руки доктора. Леди Дрелинкуртъ и Кетъ тоже вышли, обняли и поцаловали его съ чувствами двухъ дочерей къ нѣжно-любимому ими отцу. Добрый пасторъ былъ внѣ себя и едва могъ выговорить нѣсколько словъ. Въ эту минуту Делямиръ, который сошелъ съ лошади у воротъ парка, подошелъ къ пріѣзжимъ, взялъ подъ-руки Кетъ и повелъ ее впередъ съ веселымъ, торжествующимъ видомъ. Леди Дрелинкуртъ рука-объ-руку съ своимъ мужемъ и докторомъ Тэсемомъ, дѣти и всѣ остальные послѣдовали за ними. Такимъ-образомъ они прошли по извилистой дорожкѣ парка, между двумя рядами народа разныхъ партій и разныхъ состояній, собравшагося со всѣхъ сторонъ графства, чтобъ принять участіе въ этомъ праздникѣ. На крыльцѣ барскаго дома блестящее общество встрѣтило путешественниковъ: лорд-лейтенантъ, обер-шерифъ и два представителя графства; католики и протестанты, тори и виги -- всѣ были тутъ, всѣ спѣшили принять и поздравить съ восторгомъ тѣхъ, которые возвращались подъ кровлю роднаго дома послѣ такого долгаго и такого тяжелаго изгнанія. Агнеса Кетъ и даже самъ лордъ Дрелинкуртъ были тронуты до такой степени, что едва могли отвѣчать на привѣтствія, которыми ихъ осыпали со всѣхъ сторонъ. Вся эта сцена, для ихъ напряженныхъ чувствъ, казалась какимъ-то свѣтлымъ, торжественнымъ, ослѣпительнымъ сновидѣніемъ.
   Великолѣпный столъ съ легкимъ завтракомъ накрытъ былъ въ передней залѣ для самыхъ близкихъ друзей и гостей лорда Дрелинкурта, а на просторной террасѣ, за барскимъ домомъ -- угощеніе, болѣе-существенное, приготовлено было для нѣсколькихъ сотъ человѣкъ народа, собравшагося съ разныхъ сторонъ, большая часть котораго состояла изъ фермеровъ яттонскаго имѣнія. Въ три часа пополудни начался пиръ, достойный вполнѣ такого торжественнаго случая.
   Мы не станемъ описывать его подробностей: въ концѣ такого длиннаго разсказа, описаніе этого рода было бы слишкомъ-утомительно для вниманія читателей. Мы не станемъ тоже разсказывать, какъ открыта была, на другой день поутру, маленькая школа миссъ Обри. Скажемъ только одно: пасторъ открылъ эту школу въ присутствіи миссъ Обри и мистера Делямира и небольшая церемонія, но этому случаю происходившая, была безъ-сомнѣнія интересна; но все-таки едва-ли интереснѣе той другой, въ которой эти же самыя три лица играли главную роль и которая произошла черезъ нѣсколько недѣль послѣ первой въ Яттонѣ, въ день незабвенный для всѣхъ его жителей -- въ день брака Кетъ Обри и мистера Делямира.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru