Lib.ru/Классика: Успенский Глеб Иванович. Выдался денек!

ВЫДАЛСЯ ДЕНЕКЪ!

(ИЗЪ ПУТЕВЫХЪ ЗАМѢТОКЪ ПО ВОЛГѢ).

Раннее лѣтнее утро того іюньскаго дня, когда я "побѣжалъ" на самолетскомъ пароходѣ отъ Твери внизъ по Волгѣ, было дѣйствительно прелестное, какъ и весь первый и весь второй день переѣзда до Рыбинска; чистота, блескъ, легкое, прохладное движеніе свѣтлаго воздуха, просторъ безоблачнаго неба, -- все это какъ-то внезапно влилось оживотворяющею силой во все существо того простаго смертнаго, который, проспавъ спокойно всю ночь на пароходѣ, былъ разбуженъ шумомъ его колесъ и вышелъ на рубку. Животворная сила прелестей природы была настолько велика, что и всѣ внѣшнія впечатлѣнія, которыя давала Волга и ея берега, отражались во всемъ существѣ и въ сознаніи простаго смертнаго, въ самыхъ пріятныхъ ощущеніяхъ, и, подъ вліяніемъ этихъ впечатлѣній, съ первымъ поворотомъ пароходныхъ колесъ, простой смертный все болѣе и болѣе недоумѣвалъ, почему никогда ему не приходило въ голову избрать именно этотъ, не "оживленный Купономъ", путь поѣздокъ по Волгѣ, а, по примѣру прочихъ путешественниковъ, начинать поѣздку съ Рыбинска, то-есть съ такого пункта, гдѣ Волга начинаетъ пахнуть керосиномъ, гдѣ по берегамъ видны милліоны саженъ дровъ, огромные склады бревенъ, безконечные амбары и безконечныя пяти-этажныя фабрики и эти желѣзныя трубы, изъ которыхъ валитъ дымъ, и этотъ свистъ паровиковъ до разсвѣта, и затѣмъ и днемъ, и ночью? Пять минутъ казалось простому смертному достаточно пробыть въ Рыбинскѣ, этомъ первомъ пунктѣ начинающагося оживленія Волги господиномъ Купономъ, чтобы имѣть уже полное понятіе о качествѣ впечатлѣній, которыя предстоятъ въ дальнѣйшей поѣздкѣ, пока не подойдутъ опять такія мѣста, какъ Жигули, куда Купону пока еще не подъ силу втащить свою длинную трубу, чтобы и тамъ задымить и засвистать... Масса голыдьбы, ломовыхъ лошадей и ломовыхъ людей, тюки, бочки, брусья и листы желѣза, лязгъ котораго иной разъ приходится слушать съ парохода, освѣщеннаго электричествомъ, и со всѣми удобствами для успокоенія нервовъ,-- часа по три, по четыре,-- вотъ впечатлѣнія того, что видитъ глазъ по берегамъ оживленной Волги и что происходитъ на пристаняхъ у болѣе или менѣе оживленныхъ Купономъ городовъ. Рыбинскъ сосредоточилъ въ себѣ всю сутолоку и суматоху коммерческаго пункта, въ которомъ совпадаютъ сообщенія желѣзной дороги и парохода. Кипучая дѣятельность коммерсанта, нагрузка, перегрузка, выгрузка, телеграфъ, кафе-шантанъ, арфистки, биржа, театръ,-- во всемъ этомъ оставлены слѣды оживленной дѣятельности коммерсанта, который уже знаетъ, что время -- деньги, и что съ телеграфа, не теряя времени, надо мчаться къ арфисткамъ. Всѣ извощичьи лошади доведены до истерическаго состоянія,-- разбитыя ногами и обхлестанныя кнутомъ, онѣ мчатся въ какомъ-то неистовомъ испугъ и, видимо, поступаютъ очертя голову; вся мебель въ "номерахъ" расшатана коммерсантами, всѣ скатерти пахнутъ невѣдомо чѣмъ и всѣ двери въ тѣхъ же номерахъ запираются и отпираются не безъ напряженныхъ усилій со стороны проѣзжающаго и прислуги. Проѣзжающему, который не можетъ выдти изъ номера, такъ какъ ключъ поворачивается во всѣхъ направленіяхъ и даже выходитъ насквозь, внимательная прислуга совѣтуетъ потянуть къ себѣ дверь, поддержать ногою одну половину, взять ключомъ эдакъ вотъ въ сторону... Счеты и слѣды начинавшагося пожара, отъ опрокинутой коммерсантомъ, послѣ биржи и арфистокъ, свѣчи,-- о чемъ свидѣтельствуетъ выгорѣвшее въ полу около кровати мѣсто величиной съ тарелку,-- составляютъ принадлежность всякаго номера, и даже часы въ Рыбинскѣ также находятся въ истерическомъ состояніи: въ номерахъ ровно 12, на вокзалѣ, на плафонѣ, неизмѣнно изъ года въ годъ, изо-дня въ день, сбитая съ толку стрѣлка показываетъ -- 10, въ первой комнатѣ безъ четверти 12, а въ почтовомъ отдѣленіи -- 1 часъ.

Простой смертный, будучи удивленъ такою непонятною разницей, позволилъ себѣ спросить у почтальона:

-- Который часъ?

Почтальонъ поднялъ голову отъ книги росписокъ, обернулся и спокойно спросилъ сторожа:

-- Это кто же сдѣлалъ?

Сторожъ не менѣе спокойно отвѣчалъ:

-- Да Лебедевъ... Онъ нониче заводилъ.

Не думаю, чтобы это была случайность,-- въ суматохѣ нагрузокъ и арфистокъ, возможно и часы сбить съ толку, такъ какъ здѣсь время считается по московскому времени, по петербургскому и еще по рыбинскому.

Ничего подобнаго не было во впечатлѣніяхъ Волги и ея береговъ въ неоживленномъ ея промежуткѣ между Рыбинскомъ и Тверью. Здѣсь не только не было ни малѣйшихъ слѣдовъ новыхъ видовъ оживленныхъ Купономъ пристаней и городовъ, т.-е. дровъ, бочекъ, голыдьбы, длинныхъ трубъ и т. д., но и недавнихъ докупонныхъ видовъ, почти обязательныхъ для каждаго губернскаго и уѣзднаго города, также не было и слѣда. Берега были чистёхоньки и покрыты зеленью до песчаной полосы, намываемой половодьемъ; да и эта песчаная полоса съ отмелями была въ полной сохранности послѣ спада воды, нерушимо сохраняя всѣ рубежи, которые вода нарѣзала. На водѣ видны только рыбацкія лодочки, а на вершинѣ берега -- исключительно обывательскіе дома, просторные, каменные, старинные дома, окруженные садами, и церкви одна другой лучше. Присутственныя мѣста, острогъ, должно быть, помѣщены гдѣ-то въ другихъ мѣстахъ, здѣсь же ихъ не видно, какъ не видно и фабрикъ.

Церкви -- вотъ истинное украшеніе этихъ береговъ; всегда онѣ поставлены на самыхъ живописныхъ мѣстахъ, видны кругомъ, какъ на ладони, и никогда вокругъ нихъ нѣтъ ни лавокъ, ни трактировъ, ничего базарнаго, что мы видимъ въ "крупныхъ" торговыхъ пунктахъ Нижняго Поволжья, гдѣ новостроющіеся храмы ставятся почему-то среди торговыхъ площадей. Пространство площади тоже велико, но въ праздничный день звонъ колоколовъ теряется въ галдѣніи базара. Старинныя церкви всегда стоятъ уединенно отъ суеты-суетъ, даже и обывательскіе дома отошли отъ нихъ на значительныя разстоянія, потому что обывателю надобенъ просторъ двора, надобенъ просторъ сада, широкая улица и вообще мѣсто ровное, широкое. Церкви же всегда на возвышенностяхъ, на уступахъ высокихъ береговъ, причемъ нерѣдко естественная возвышенность мѣста дополняется искусственной, т.-е. церковь стоитъ какъ бы на каменномъ пьедесталѣ, по верху котораго всегда идетъ каменная ограда и извивается многими поворотами каменная лѣстница. Уединенное положеніе церкви отъ суеты-суетъ получаетъ вполнѣ осмысленное значеніе, такъ какъ и въ самой архитектурѣ церквей ощущается мысль строителя отвлечь суетныя мысли человѣческія отъ тяготы душевнаго мрака суетной жизни и оживотворить ихъ омраченныя сердца ощущеніями "не отъ міра сего". Нѣтъ ни одной церкви, которая бы омрачала грѣховную душу и грозила бы своимъ видомъ исключительно человѣческому грѣху, упрекала бы его въ ничтожествѣ, какъ омрачаетъ архитектура греческихъ церквей и мусульманскихъ мечетей; но не было въ этихъ старинныхъ церквахъ и того франтовства, которое вмѣстѣ съ непомѣрною тяжеловѣсностью, поражающею обиліемъ кирпича, вошло въ современную архитектуру церквей. Проѣзжая мимо Николо-Бабаевскаго монастыря, можно съ полною ясностью видѣть ту непомѣрную разницу въ архитектурѣ старыхъ и новыхъ церквей, которая произошла отъ утраты современными строителями способности выразить въ камнѣ животворную идею "не отъ міра сего". Говорю "животворную" потому, что эта черта оживотворенія идеями не отъ міра сего, а не омраченія тѣми ж4е идеями грѣшной души, есть именно отличительная черта старинныхъ русскихъ церквей, совершенно исчезнувшая въ архитектурѣ церквей новаго, безъидейнаго типа. Въ Николо-Бабаевскомъ монастырѣ, среди стариннаго типа церквей, воздвигнутъ огромнѣйшій храмъ новаго типа, съ такимъ разодѣтымъ въ блестки, въ какія-то "толстыя" звѣзды "кумноломъ", что мысль не только не отвлекается отъ суеты-суетъ, а, напротивъ, къ ней-то именно и привлекается. Вообще "кумполъ", даже и не расфранченный,-- всегда принадлежность церковныхъ построекъ новаго типа: жирная тяжеловѣсность такихъ "кумполовъ", съ явными признаками упорной лѣни встать и подняться пламенемъ къ небу, далеко не напоминаетъ того же купола въ старыхъ церквахъ.

Старина, не ближе какъ временъ Ивана Грознаго и даже болѣе раннихъ, вѣетъ съ обѣихъ береговъ этого промежутка не оживленной купономъ Волги. Послушайте-ка, какъ переговариваются колокола церквей одного берега съ колоколами другаго, особливо въ праздничный день, когда идетъ красный звонъ. Не подлежитъ сомнѣнію, что на колокольняхъ дѣйствуютъ знатоки своего дѣла и что обыватель, который жертвовалъ на колоколъ, не имѣлъ въ виду только того, что въ колоколѣ этомъ несмѣтное количество пудовъ. "Въ нашемъ приходѣ,-- полагалъ онъ,-- звукъ особенный должонъ быть". И точно, переговоры этими звуками съ одного берега на другой, очевидно, соблюдаются съ величайшимъ вниманіемъ къ музыкальной сторонѣ стопудоваго инструмента. Въ Калязинѣ, безъ малѣйшаго ощущенія звука удара, медленно зазвучалъ и разлился по всей окрестности первый могучій звукъ и, долго не теряя своей устойчивой силы, замиралъ медленно, долго, все дальше и дальше разстилаясь по окрестности, и, наконецъ, настаетъ полная тишина. Но едва замеръ звукъ въ одной изъ церквей, разстилается по всѣму поднебесью и по всему окрестному пространству другой, такой же могучій, но особенный, своеобразный звукъ и также даетъ оцѣнить его качества продолжительной устойчивости. Несомнѣнна гордость за преимущества могучихъ звуковъ "своихъ" колоколовъ (есть и имена имъ) ясно ощущается въ тѣхъ колокольныхъ художникахъ, которые любятъ "свои" колокола больше всего на свѣтѣ. Иногда ощущается явный умыселъ въ поступкахъ колокольные художниковъ, и иной какъ будто бы поджидаетъ, чтобы звукъ его соперника совершенно утратилъ произведенное имъ впечатлѣніе, онъ медлитъ больше обыкновеннаго, но за то и достигаетъ своей цѣли.

-- Вотъ такъ прихлопнулъ, соборный-то!...У... у... у... ты, Боже мой, силища какая!-- крестясь и любуясь силищей, разсуждаетъ обыватель.

Но и на эту силищу всегда есть и еще большая силища; и третій художникъ съ третьей колокольни распространитъ такое могущественное возглашеніе надъ всею вселенной, что иной разъ, видимо, пришибаетъ своихъ сотоварищей.

Долго такъ переговариваются торжественною, могучею музыкою звуковъ оба берега Волги, пока не начнется общій красный звонъ. Въ этотъ моментъ на пароходѣ всѣ оглушены, никто никого и слышитъ, шевелятъ только губами. Но, въ концѣ-концовъ, все эт переносится за четыреста лѣтъ отъ нашего купоннаго времени, если человѣку, жаждущему отдохновенія, нужны, дѣйствительно впечатлѣнія, отдаляющія и прерывающія всякую малѣйшую связь его съ измучившею его современностью, то впечатлѣнія этого и оживленнаго купономъ пути, несомнѣнно, произведутъ на него животворное впечатлѣніе, если только онъ избѣгнетъ впечатлѣній напоминающихъ дѣйствительность. Къ великому прискорбію, простой смертный, оживотворенный во всемъ своемъ существѣ первыми днями поѣздки, на третій былъ совершенно истерзанъ впечатлѣніями дѣйствительности.

II.

Но даже и эти неожиданныя потрясенія нервовъ, непривычный къ ошеломляющему трезвону, ни мало не убавили въ простомъ смертномъ силы оздоровляющихъ, воспринятыхъ въ пути впечатлѣній, причемъ существеннѣйшее значеніе въ этомъ оздоровленіи имѣла непомѣрная отдаленность видимаго и ощущаемаго отъ современности, отъ всѣхъ ея терзаній, отъ всей ея суеты-суетъ, отъ непрестанныхъ заботъ объ упорядоченіи, очевидно, безпорядочной жизни, отъ всѣхъ "насущныхъ" вопросовъ, которые ежедневно выростаютъ въ такомъ множествѣ и съ такою быстротой, какъ во множествѣ выростаютъ въ теченіе самаго короткаго времени грибы на гниломъ пнѣ. Все видимое по пути отдаленія отъ современности, далеко за времена Іоанна Грознаго, было, слава Богу, дѣйствительно далекое прошлое, и отъ поступковъ тогдашнихъ реформаторовъ не осталось и слѣда, а все, что осталось отъ старины, воспринималось, подъ неослабѣвавшимъ вліяніемъ животворнаго впечатлѣнія перваго утра поѣздки, постоянно съ самой привлекательной стороны; въ Угличѣ, гдѣ пароходъ останавливается въ самомъ близкомъ разстояніи отъ дворца царевича Димитрія и церкви Спаса на Кровяхъ, не мертвый вспомнился царевичъ, а живой, на рукахъ у няньки, которая непремѣнно гуляла съ нимъ вотъ на этомъ высокомъ пригоркѣ и веселила его чудеснѣйшимъ видомъ Волги и Заволжья. И лодочки на Волгѣ, и лѣса дремучіе, и села -- есть, есть чѣмъ развеселить царевича!...

Такъ, не омрачаясь темнымъ прошлымъ и не ощущая ни малѣйшей связи съ настоящимъ, простой смертный провелъ цѣлый день въ томъ же неизмѣнномъ настроеніи и съ тѣми же животворными впечатлѣніями началъ и второй день своей поѣздки, ни мало не сомнѣваясь, что и второй день пройдетъ среди тѣхъ же животворныхъ впечатлѣній, какъ и вчера, съ ранняго утра и до поздняго вечера.

Но, вопреки всякому вѣроятію, когда вечеръ только еще приближался и когда простой смертный былъ уже на пароходѣ Зевеке въ Рыбинскѣ, неожиданное, безсмысленное вторженіе безсмысленнѣйшихъ впечатлѣній дѣйствительности, въ теченіе всего втораго дня, до такой степени расшатало все его существо, что онъ даже съ величайшими усиліями не могъ понять и объяснить того невозможнаго состоянія, въ которомъ онъ теперь находился.

Единственное, что было для него болѣе или менѣе ясно, хотя и совершенно непонятно, это то, что въ промежуткѣ пути между Угличемъ и Рыбинскомъ, между утромъ и вечеромъ, онъ былъ внезапно превращенъ въ "политическаго преступника". Да и не только онъ, а рѣшительно всѣ пассажиры парохода, бывшіе не въ крестьянской одеждѣ, всѣ до единаго оказались злоумышленниками противъ правительства, причемъ въ протоколѣ, составленномъ урядникомъ Псуновымъ, кромѣ простаго смертнаго, оказались въ числѣ политическихъ злоумышленниковъ бывшій предсѣдатель земской управы, членъ тюремнаго комитета, мировой судья, помѣщикъ и нѣмецъ, коммиссіонеръ по залогу, перезалогу и продажѣ владѣльческихъ имѣній. Затѣмъ едва только окончилось дѣло о "политическихъ преступленіяхъ" и шумные пересуды этого нелѣпаго дѣла были еще въ полномъ разгарѣ, какъ неожиданно, т.-е. точно такъ же внезапно, какъ произошло съ политическимъ процессомъ, произошло новое безобразіе: пароходъ былъ умышленно посаженъ на мель,-- а мелей въ этомъ промежуткѣ между Тверью и Рыбинскомъ довольно много,-- съ несомнѣннымъ желаніемъ счистить съ парохода рублей 15, чтобъ его снять. Какъ въ томъ, такъ и въ другомъ случаѣ этихъ неожиданныхъ вторженій дѣйствительности въ мирную жизнь обывателей, общее представленіе о происшедшемъ обрисовывалось исключительно въ видѣ полнѣйшей безсмыслицы, сущей чепухи, совершенной въ первомъ случаѣ урядникомъ Псуновымъ въ пьяномъ видѣ, а во второмъ случаѣ, также съ участіемъ и подъ авторитетомъ какого-то существа, доказывавшаго свои "права" особаго покроя фуражкой, и также не въ трезвомъ видѣ. Безсмыслица впечатлѣнія отъ этихъ безсмысленныхъ суматохъ совершенно понятна, но непонятна возможность совершить всякаго рода чепуху всякому, пьяному уряднику, и совершить ее всегда на какихъ-то основаніяхъ, дающихъ смѣлость и право поставить въ нелѣпое, даже подлое положеніе мирныхъ обывателей, или также на несомнѣнныхъ основаніяхъ счиститъ съ парохода 15 руб., -- вотъ этой-то возможности и не могла выяснить расшатанная мысль несчастнаго путника, чему, конечно, немало способствовало полное забвеніе современности, предшествовавшее безсмыслицамъ жизни.

-- Не уйдешь, другъ любезный, не уйдешь отъ дѣйствительности!-- припоминались слова одного моего пріятеля передъ отъѣздомъ изъ Петербурга.-- Ты полагаешь уйти для отдохновенія отъ такъ называемой гражданской скорби въ уединенныя мѣста? Не уйдешь, -- и въ уединенныхъ-то мѣстахъ скорбь-то эта еще злѣе тебя будетъ грызть, чѣмъ здѣсь, въ центрѣ... Ты здѣсь, въ центрѣ-то, можешь скорбѣть и думать о какомъ бы то ни было, зараженномъ, по твоему мнѣнію, зловреднымъ микробомъ, насущномъ для всей страны вопросѣ, не въ мелочахъ его, не въ дѣйствіяхъ микроба, который надо разсматривать въ микроскопъ, а вообще въ общемъ объемѣ заразы насущнаго общественнаго вопроса... А тамъ, въ глуши-то, ты дѣйствительно можешь отдохнуть отъ угнетающей мысли объ общемъ недугѣ, но тамъ преподнесетъ тебѣ тѣ же качества недуга ничтожный микробъ, участникъ общаго недуго, мелкая тварь, проявляющая качества общей заразы въ практическомъ примѣненіи. Тамъ, на твоихъ глазахъ, эта микроскопическая тварь обнаружитъ всѣ свои "права" на безпрепятственное распространеніе вокругъ себя заразы... Тамъ, въ глуши-то, какой-нибудь волостной писарь, какъ микробъ, участвующій въ разложеніи и зараженіи насущнаго вопроса жизни, преподнесетъ тебѣ всю сумму лжи отъ внесенной имъ заразы въ самомъ микроскопическомъ поступкѣ, но ядъ-то заразы скажется все тотъ же, что и въ общемъ зараженномъ вопросѣ...

Припомнивъ этотъ разговоръ, я почему-то вспомнилъ объ урядникѣ и о господинѣ, имѣвшемъ, вслѣдствіе особенной формы шапки, какія-то права. При его содѣйствіи (то-есть содѣйствіи шапки) можно было посадить на мель пароходъ, потому что онъ исполнялъ свои обязанности, именно снималъ съ мели баржу съ хлѣбомъ, т.-е. облегчалъ работу тружениковъ, которые не въ силахъ отпихнуться шестами. Потому-то, что онъ исполнялъ священныя обязанности, онъ и преградилъ путь пароходу; если же пароходъ, чтобы не разбиться, долженъ былъ всунуться въ мель, то это не касается особенной фуражкй,-- фуражка только разрѣшаетъ помочь своимъ служащимъ пароходу и за труды проситъ не она, а рабочіе; это одолженіе, потому что баржа засѣла и требуетъ исполненія обязанности снять ее и предоставить пароходъ самому себѣ. Микробъ, очевидно, былъ участникомъ въ общемъ недугѣ -- объяснять корыстныя побужденія и цѣли самопожертвованіемъ, исполненіемъ священныхъ обязанностей. Несомнѣнно, что и урядникъ также участникъ въ зараженіи какимъ-нибудь общественнымъ недугомъ, точно также какъ и недугъ -- потатчикъ дѣятельности микробовъ.

Вообще "микробъ", вспомнившійся мнѣ, навелъ меня почему-то на довольно ясныя представленія о безсмыслицахъ, совершившихся въ теченіе дня. Микробъ въ видѣ урядника появился на пароходѣ раннимъ утромъ втораго дня.

-- Тихій ходъ... задній ходъ!-- прозвучалъ басоватый голосъ капитана по мѣдной трубѣ, и пароходъ, сдѣлавъ то и другое, остановился и принялъ кого-то съ лодки.

Это и былъ урядникъ Пеуновъ, въ полной формѣ, съ портфелемъ и въ самомъ веселомъ расположеніи духа. Его фигура производила впечатлѣніе какой-то прыгающей и непрестанно движущейся птицы, чему особенно способствовало выраженіе его совершенно птичьихъ глазъ и птичьяго носа. Но, несмотря на обыденность этой птичьей физіономіи, обязанности "упорядоченія" пріучили этотъ птичій носъ и этотъ птичій глазъ соваться во всѣ мѣста, куда только ихъ можно сунуть: въ ведро съ водой, въ машину, за бортъ, въ пассажира, въ пріотворенную дверь, въ кошелекъ, если онъ окажется въ чьихъ-нибудь рукахъ, въ карманъ, откуда достаетъ проѣзжій папиросы и куда ихъ кладетъ, не говоря уже о безпрестанномъ сованіи носа въ буфетъ, откуда то и дѣло слышался звукъ птичьяго носа о стекло рюмки. Въ этомъ сованіи носа и глазъ во все и во вся, несмотря на птичій типъ лица, однакожь, и тогда уже ощущалась возможность какихъ-то послѣдствій, которыя птичій глазъ вправѣ былъ "предусмотрѣть", но пока свойственный его обязанностямъ микробъ не обнаружился, онъ былъ самъ по себѣ и выяснялъ собственную свою суть съ нескрываемою откровенностью.

-- Вы что-жь это билетъ-то третьяго класса взяли?-- спросилъ его служащій въ буфетѣ, неспѣша направляясь съ посудой за кипяткомъ и остановившись отъ нечего дѣлать поболтать.

Урядникъ только что взялъ билетъ, причемъ не преминулъ всунуть птичій носъ и птичій глазъ во все, что можно было видѣть въ каютѣ пассажира, если, притомъ, просунуть голову въ кассовое окно.

-- Впрочемъ,-- продолжалъ служащій,-- по военному-то положенію вы, кажется, во второмъ классѣ можете ѣхать?..

-- Во-первыхъ,-- проскрипѣло птицеобразное существо,-- по военному положенію ѣздятъ по желѣзнымъ дорогамъ, а, во-вторыхъ, въ нашемъ сословіи въ три норы можно отъ воинской-то! повинности проскользнуть!... Ты какого сословія?

-- Обыкновенно изъ помѣщичьихъ, бывшихъ...

-- А я изъ духовнаго! Понимаешь ты разницу? Тебѣ дѣло неминучее -- иди! А я въ три норы могу шмыгнуть и подъ пулю не попаду! Понимаешь?

-- А какъ изъ норы-то вытащатъ за хвостъ?

-- Нѣтъ, братъ, шалишь! Вашего брата вытащатъ! И попадись кто изъ такихъ же урядниковъ -- выдерну за хвостъ! А меня не выдернешь! Не въ одну нору, такъ въ другую, не въ другую, такъ въ третью!

-- Такъ, вѣдь, у васъ сабля и все прочее по-военному. Стало быть, не ушли въ нору-то.

-- Тѣмъ-то и ушелъ, что въ урядники нырнулъ, понимаешь? Не понимаешь!... А когда я тебѣ скажу, что и въ дьяконы или въ священники могу поступить, такъ ты и вовсе ошалѣешь!

-- Изъ урядниковъ?-- съ изумленіемъ спросилъ служащій.

-- А какъ бы ты думалъ? Почему офицеръ или тамъ чиновникъ какой можетъ идти въ монахи, а изъ духовнаго званія не можетъ?

-- Вы, стало быть, изъ духовныхъ?

-- Про то-то я и говорилъ!... И даже вотъ что я тебѣ скажу: даже курса я не окончилъ, а, все-таки, могу нырнуть отъ солдатчины въ три норы. Въ первый разъ нырнулъ я отъ солдатчины въ учителя, въ сельскіе. Подзубрилъ, поклонился, выскользнулъ изъ экзамена, у родственника въ селѣ пристроился... Пришла повинность, не тронули: "учитель!" -- (плутовская ужимка).-- Живу годъ, полтора, а ѣсть-то почитай нечего... Бросить мѣсто -- солдатчина! Жду, не будетъ ли чего хорошаго? Хвать -- урядникъ объявился... "Кто пойдетъ въ урядники -- не пойдетъ въ солдатчину!" Я, Господи благослови, прошеніе,-- ту же минуту прямо верхомъ на лошадь, саблю надѣлъ и... слава тебѣ, Господи!...

-- Стало быть, изъ духовныхъ можно?

-- Да вотъ, съ мѣсяцъ тому назадъ, адвокатъ одинъ изъ духовныхъ въ дьяконы постриженъ. Ну, чего еще тебѣ? Вѣдь, онъ изъ духовныхъ?

-- Такъ ужь ему бы и идти прямо въ духовные.

-- Да понимаешь ли ты, отчего я-то, напримѣръ, нырялъ-то? Неокончившихъ не постригали, много было окончившихъ, а теперь не хватаетъ окончившихъ-то... Вотъ и мнѣ, и адвокату можно стало... Вотъ въ чемъ разсчетъ-то!

Птичій обликъ урядника даже засіялъ при послѣднихъ словахъ, и онъ хитро подмигнулъ служителю, какъ бы говоря: "Ну-ка, изловчись этакъ-то!" Но засіялъ этотъ ликъ отъ собственнаго своего удовольствія, не касающагося высшаго назначенія птицеобразнаго существа.

Ни служащій, ни понемногу собравшійся вокругъ разговаривающихъ разнаго рода народъ, два-три матроса въ красныхъ рубахахъ и кожаныхъ шапкахъ, никто не ощущалъ въ этомъ птицеобразномъ существѣ ничего, кромѣ птичьихъ мыслей, ничтожества его уловокъ и вліяній, и, однакожь, вотъ это-то птицеподобное существо могло обнаружить себя въ поступкахъ, значительно превышающихъ его птицеподобныя душевныхъ качествъ свойства.

Не прошло и трехъ часовъ послѣ того, какъ птицеобразное существо появилось на пароходѣ, какъ ужь всѣ мы, не одѣтые въ крестьянское платье, мирные обыватели, неожиданно увидѣли себя во власти птичьяго глаза и птичьяго носа, и птичій носъ находилъ возможнымъ распоряжаться нами по собственному усмотрѣнію.

-- Нѣтъ-съ, политическіе преступники!-- трещалъ онъ во всю силу своего птичьяго голоса,-- не позволю-съ!... Нѣтъ-съ!...

Онъ продолжалъ прыгать и метаться изъ стороны въ сторону между всѣми политическими преступниками, которыхъ онъ вызвалъ для составленія протокола. Микробъ, до мозга костей проникнутый сознаніемъ своего назначенія и ожесточенный полною возможностью проявить его, не обращалъ никакого вниманія на протесты обвиняемыхъ имъ мирныхъ обывателей.

-- Какъ же ты смѣешь орать на весь пароходъ? Составлю протоколъ, пьяная морда! Не смѣй позорить передъ народомъ!...

-- Не по-зво-лю!-- тряся пальцемъ передъ лицомъ каждаго преступника и трясясь отъ злобы, кричалъ микробъ,-- не позволю политическихъ поступковъ!...

-- Ахъ, ты, дуракъ!...

-- За носъ! За носъ политическаго преступника!... Не уйдетъ отъ меня! За носъ, за носъ его, въ темненькое мѣсто!

-- Оторвешь носъ-то!-- громко сказалъ какой-то преступникъ,-- такъ какъ хотя микробъ и былъ озлобленъ и трясъ грозящимъ пальцемъ у лица каждаго подсудимаго, но исполнить этого не посмѣлъ, и, вмѣсто того, на самомъ себѣ представилъ, какое униженіе будетъ для преступника, если онъ, микробъ, приведетъ въ дѣйствіе свое право. Злоба его была такъ велика, что онъ рѣшительно забылъ о собственномъ своемъ носѣ и теребилъ его съ тою же злобой, какъ бы у него въ рукахъ былъ носъ преступника.

-- Вотъ какъ, вотъ какъ-съ! Пожалуйте, го-спо-динъ престу-пникъ, въ кон-то-ру для протокола!

И онъ самъ притянулъ себя за носъ книзу, согнулся, какъ согнулся бы, по его мнѣнію, преступникъ, и, дергая за воображаемый носъ, какъ бы упираясь, изображалъ, какъ онъ неумолимо тянетъ преступника съ парохода въ контору.

-- Вѣдь, ей-Богу, оторвешь носъ!

-- Брось, дуракъ! Носъ-то посинѣлъ!

-- По-жа-луй-те, преступники!

Всѣ неполитическіе преступники только хохотали, но "политическіе" сами находили, что надобно составить протоколъ на слѣдующей станціи, вызвавъ г. исправника.

-- Исправника?-- хрипѣлъ неистово урядникъ и сдѣлалъ изъ пальцевъ такое соединеніе, которое вызвало еще нѣсколько самыхъ откровенныхъ ругательствъ.-- Вотъ что исправникъ вамъ покажетъ, вотъ!... Я священную... не позволю!... Моя священная обязанность... Исправникъ! Вотъ, извольте поглядѣть!... Н-нѣтъ! Пол-литическій преступникъ!... Пожжалуйте...

-- Оторвешь!...

Какъ все это ни было безсмысленно и подло, но подсудимые, о злоумышленіяхъ которыхъ, все-таки, слышитъ много народу, который ничего не зинетъ и, во всякомъ случаѣ, можетъ думать, что хоть урядникъ и пьянъ, а, все-таки, было что-нибудь, не могли не выдти изъ этого положенія, не объясняя, изъ-за чего вышла вся чепуха. Всякій изъ нихъ подходилъ къ первому встрѣчному и въ нѣкоторомъ волненіи говорилъ:

-- Ну, посмотрите, пожалуйста! Вѣдь, чортъ знаетъ что натворилъ! Разговоръ шелъ объ Императорѣ Николаѣ Павловичѣ...

-- Не будетъ у меня политическій преступникъ!... О священныхъ...

-- Вѣдь, какое животное! Какъ, вѣдь, поймалъ! Дѣло шло объ Угличѣ, о дворцѣ Димитрія-царевича. Ну, извѣстно, какой былъ у Государя Николая Павловича взглядъ: взглянетъ своимъ вооруженнымъ взглядомъ -- такъ, вѣдь, аминь!

-- Нѣтъ. Дѣло было такъ,-- рѣшительно говоритъ одинъ изъ преступниковъ, стараясь распутать дѣло по возможности въ послѣдовательномъ видѣ.-- Дѣло было такимъ образомъ. Мы всѣ, вотъ четверо, пришли во второй классъ пить чай; этотъ балбесъ былъ уже пьянъ, -- бутылка водки, пиво, селедка... Садимся пить чай; онъ начинаетъ соваться въ разговоръ, мы сначала не обращаемъ вниманія, потомъ кто-то говоритъ: "Что вы мѣшаете?" Обозлился, огрызается: "Вы не имѣете права мнѣ запрещать. Вы разговариваете и я разговариваю. Вы мнѣ тоже мѣшаете..." Затѣмъ ворчалъ и кривлялся и пробовалъ дѣлать замѣчанія. Подошелъ Угличъ, вышли посмотрѣть, опять пришли чай пить, -- опять онъ торчитъ... Бутылки поставилъ и золъ, какъ чортъ, не къ чему только придраться... Вотъ въ это время и начинаетъ Иванъ Ѳедоровичъ (вотъ они) разсказывать про посѣщеніе Углича Государемъ Николаемъ Павловичемъ. Дворецъ-то старый, ветхій; такъ вотъ одинъ купецъ и поусердствовалъ, закрасилъ всѣ древніе рисунки, раззолотилъ букетами и думаетъ, что очень его похвалятъ. Только что самъ Императоръ-то глянулъ, осерчалъ и грозно эдакъ сказалъ: "Какой дуракъ посмѣлъ это сдѣлать?..." Купчишки-то ужь ни живы, ни мертвы. Ну, вотъ, въ это-то время пьяная тварь и зашумѣла. "Ка-а-къ!... про священныхъ особъ?... Протоколъ!..."

-- Да какъ же онъ сплелъ изъ этого политическое преступленіе?-- недоумѣвая, говорилъ я.

-- А песъ его знаетъ!... Должно быть, я когда сказалъ дуракъ и плюнулъ на него, вотъ его и взорвало... А сказалъ-то я громко.

-- Отчего это онъ взбѣленился?-- спросилъ я служащаго, который съ нимъ разговаривалъ утромъ.

-- Да онъ на меня-то и взбѣсился. Я ему говорю: можете идти во 2-й классъ закусывать, господа ушли наверхъ. Такъ онъ на это какъ окрысился. "Мнѣ вездѣ ходъ. Я вездѣ могу слѣдить!" -- хлопнулъ по портфелю и говоритъ: "Кто сюда попалъ -- ползать будетъ передо мной!... Боюсь я твоихъ господъ!..." Ну, я ушелъ и всѣ отъ него посторонились. Вотъ онъ и сталъ водку-то пить со зла...

-- Дозволять... о священныхъ... Я священныя обязанности...-- хрипѣлъ совсѣмъ упавшимъ голосомъ микробъ.-- Нѣтъ! по-ли-ти-ческій преступникъ, поди-ка поползай, поползай...

-- Очень жалѣю,-- сказалъ ему капитанъ,-- что тебя не ссадилъ на мель!

-- Ссадите его, въ самомъ дѣлѣ, на берегъ.

-- Нѣтъ, пускай, негодяй, протоколъ пишетъ. Посмотримъ, мы сами протоколъ составимъ.!

Микробъ дѣлалъ знакъ пальцемъ:

-- Вотъ! Выкуси, политическій преступникъ!

-- И скажите, пожалуйста,-- съ сожалѣніемъ и потихоньку заговорилъ со мною благообразнаго типа купецъ,-- сколько мы времени читаемъ, будетъ институтъ урядниковъ, а все нѣтъ! Вѣдь, мы видимъ, ежели студентъ пріѣдетъ,-- какая разница! Изъ технологическаго или, напримѣръ, лѣснаго, изо всѣхъ институтовъ дорогой народъ выходитъ! И, вѣдь, этого бы ежели оболванить, обтесать его, какъ дубовое дерево, вѣдь, и онъ бы не посмѣлъ безобразничать. А то институтъ, институтъ...

Благообразный купецъ махнулъ рукой и ушелъ, а свалка продолжалась попрежнему.

-- Свободы требуютъ! Чтобъ никакого не было закону!-- откуда-то съ верхней площадки провозгласилъ какой-то возмущенный обыватель.

-- Ду-б-би-ну Пет-ра Великаго надо! Ду-б-бину воз-ста-новить!-- громогласно, на весь пароходъ и на всѣ берега, провозглашалъ какой-то другой обыватель съ дальняго конца парохода.

-- Соціализму захотѣли!

-- Д-у-у-би-ну Пе-тра Вели-каго!-- упорно гремѣлъ во всеобщее поученіе огромнѣйшій басъ, а въ то же время не прекращались визгливые выкрики микроба:

-- Поползаешь, политическій преступникъ, какъ прищемлю носъ-то!...

-----

Наконецъ, пришли къ пристани. Микробъ ни мало не унимался: "Извольте-съ пожаловать въ контору!" -- и побѣжалъ по мосткамъ, а за нимъ пошли всѣ преступники, чтобы послушать, что будетъ говорить микробъ, а въ то же время потребовали капитана. Городовой побѣжалъ въ городъ къ исправнику. Постороннюю публику микробъ удалилъ изъ конторы и оставилъ только преступниковъ, въ числѣ которыхъ оказался и я. Микробъ принялся строчить; но едва онъ спросилъ одного изъ преступниковъ: "имя?" -- такъ этотъ преступникъ, а за нимъ и всѣ прочіе ушли вонъ изъ конторы. "Нѣтъ, когда пріѣдетъ исправникъ, такъ ты тогда прежде всѣхъ имя-то твое говори, а потомъ уже и мы скажемъ". Ожиданіе пріѣзда исправника нѣсколько подбодрило публику. Явилась даже надежда упечь микроба,-- свидѣтелей множество, безобразіе явное... Но исправникъ не пріѣхалъ, а пріѣхалъ, довольно поспѣшно, какой-то помощникъ пристава,-- и микробъ встрѣтилъ его какъ большаго пріятеля, потрепалъ даже по плечу... Политическіе преступники всѣ столпились около помощника пристава. Капитанъ былъ до глубины души возмущенъ этимъ своевольствомъ на его пароходѣ, такъ какъ публика можетъ на него жаловаться его начальству за допущеніе такихъ безобразій, и настоятельно требовалъ составленія протокола о поступкахъ микроба. Но политическіе преступники значительно ослабили дѣло протеста. Они такъ же громко и раздраженно выражали свои требованія, какъ и капитанъ, но понемногу въ этихъ требованіяхъ стало слышаться слово: "наплевать!" Микробъ былъ въ это время совершенно не при чемъ и только по временамъ ощупывалъ свой носъ, хотя протоколъ и показывался помощнику. "Наплевать", сказанное съ глубочайшимъ негодованіемъ, нѣсколько разъ, нѣсколькими преступниками, было именно то рѣшеніе, которое до чрезвычайности обрадовало помощника пристава: "Ап-солютно наплевать-съ,-- прижималъ онъ руки къ груди въ знакъ поспѣшнаго согласія.-- Наплевать, вполнѣ и исключительно наплевать -- и конецъ дѣлу! Почему же предпочитать непріятностей составлю, но безпокоиться...не стоитъ игра свѣчъ!... "-- "Наплевать! Наплевать! Наплевать!..."

Этими возгласами оглашался пароходъ, отчаливая отъ пристани, а урядникъ шелъ вмѣстѣ съ помощникомъ пристава, обнявъ его по-пріятельски за спину.

Пріятель мой былъ совершенно правъ. Нездоровье общаго организма и въ микробѣ, его заражающемъ, оказывается, можетъ быть выражено во всей полнотѣ недуга. Животворныя впечатлѣнія исчезли безъ слѣда, и, что всего ужаснѣе, пароходъ Зевеке долженъ былъ везти меня по пути, въ концѣ котораго предстоитъ увидѣть собственными глазами одно изъ самыхъ изъѣденныхъ микробами общественныхъ дѣлъ, именно дѣло переселенческое. Нѣтъ надобности говорить, что дѣло это томило своимъ недугомъ общественное сознаніе въ теченіе многихъ лѣтъ подъ-рядъ... Отдохновенія, слѣдовательно, никоимъ образомъ не предстоитъ. Множество микробовъ, которые разъѣдаютъ его, давно уже поняты и изслѣдованы, но разъѣданіе продолжается неизмѣнно какъ на старыхъ мѣстахъ, такъ и на новыхъ, поэтому, кромѣ величайшаго огорченія, ничего не предстоитъ отъ этой поѣздки... Но, въ минуту такихъ мрачныхъ размышленій, въ каюту, гдѣ я лежалъ на койкѣ, вошелъ нѣмецъ,-- агентъ, который все время только хохоталъ и, какъ извѣстно, не попалъ въ политическіе преступники. Его совершенно нейтральное положеніе на пароходѣ, какъ чужеземца, его всегда сіяющее довольствомъ лицо возбудили во мнѣ желаніе вступить съ нимъ въ разговоръ, чего онъ, видимо, и самъ пожелалъ, съ улыбкой мотнувъ головой въ ту сторону, гдѣ произошли преступныя дѣйствія микроба.

"Нѣтъ, умѣютъ же они, нѣмцы, устраивать своихъ переселенцевъ,-- подумалъ я,-- да еще въ чужой сторонѣ!"

Вотъ въ чемъ заключалась причина знакомства съ нѣмцемъ и нашъ послѣдующій разговоръ.

Г. Успенскій.

"Русская Мысль", кн.I, 1890

Оставить комментарий Успенский Глеб Иванович (bmn@lib.ru) Год: 1890 Обновлено: 23/07/2021. 37k. Статистика. Очерк: Проза Проза	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: (Из путевых заметок по Волге).

Успенский Глеб Иванович Выдался денек!

ВЫДАЛСЯ ДЕНЕКЪ!

Успенский Глеб Иванович
Выдался денек!