Успенский Николай Васильевич
Ночь под светлый день

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Н. В. Успенский

Ночь под светлый день

   Успенский Н. В. Издалека и вблизи: Избр. повести и рассказы / Сост., вступ. ст. и примеч. С. И. Чупринина.-- М.: Сов. Россия, 1986. (Сел. б-ка Нечерноземья).
   
   По заведенному исстари обычаю во всех селах ночь под светлый день проходит без сна, в сборах к празднику. С вечера в каждом доме затапливаются печи и вплоть до заутрени идет стряпня. Так как заутреня начинается очень рано, то с вечера же народ одевается в праздничное платье. Всякий мужик долгом считает обуть хотя старые, но во всяком случае вымазанные дегтем сапоги; бабы надевали расписные понявы; парни -- красные рубахи. Старушки принаряжаются для светлого Христова воскресенья в темные растегаи, купленные на ярмарке, в новые лапотки и снежной белизны платочки, драгоценные для них тем, что они же самими старушками предназначены препроводить их на тот свет.
   С закатом солнца окрестные деревни и слободы пустеют. Народ с куличами, пасхами отправляется на ночь в приходское село. В церкви, до благовеста колокола, обыкновенно читают жития святых и чудеса разные; туда стекаются богомольные и желающие провести время в благочестивых размышлениях. Большая часть людей идет в дома своих знакомых.
   Часов в восемь вечера сельская улица наполнена народом. Во всех окнах светятся огни. Около слобод поповской и дворовой толпятся мужики, дворники, приказчики, лакеи. Где просятся ночевать, поздравляют с праздником; где предлагают услуги, расспрашивают о здоровье и проч.
   -- Наше почтение Савелью Игнатьичу. С наступающим праздником имею честь поздравить.
   -- Многолетнего здравия, Петр Акимыч, Лукерья Филипповна!.. Авдотья Герасимовна!.. Что? и вы к заутрени жалуете?
   -- Да-с; и мы...
   -- Дело... Вот и я с супругой тоже. Нельзя. Вся причина праздник обширный...
   -- Не знаете ли, Савелий Игнатьич, где бы мне переночевать с семейством?
   -- Право слово, не знаю. Мы с супругой у отца дьякона. Да вы попробуйте, спросите вон в кабаке: теперь там просторно...
   -- Как можно...
   -- Ей-богу! Да что ж вы думаете? Да мы с супругой, я вам скажу, раз в конюшне ночевали...
   Кто-то ведет в темноте даму.
   -- Ко мне, ко мне, Марья Павловна, пожалуйте. Сюда. Лужицу-то пересигните...
   -- Куда это?
   -- Прямо! Валяйте!..
   -- Сигать?
   -- Сигайте...
   -- Темь какая, господи... У-у-ух! Ну!..
   -- Что, втесались?
   -- Втесалась...
   -- Да где ты, Настя? -- кричит какая-то женщина.
   -- Я? вот...
   -- Иди скорей. Пойдем. Или ты не видишь, повсюду лакеи шляются? Как же можно одной?
   -- Он, маменька, ничего...
   -- Кто?
   -- Лакей... барский. Он только говорит: Христос вос-кресе!
   -- А ты?
   -- А я говорю: воистину.
   -- Ну, и дура за это... вот тебе и сказ!
   В дьячковском доме, при свете ночников, хозяйка с засученными рукавами переваливает с боку на бок на столе тесто. Ее крошечный сынишко, весь в муке, стоит на полу и смотрит на нее, чего-то ожидая.
   -- Рано, голубчик,-- говорит дьячиха.-- Ни свет ни заря... Бог ушко отрежет...
   Мальчик кладет в рот палец.
   Дьячку, сидящему за церковной книгой и тихонько напевающему: "Тебе на водах", дочь заплетает косу.
   В кухне священника, напротив пылающей печи, молодой работник с-молодой работницей изо всей мощи щиплют кур и поросят, так что животные даже по смерти своей издают писк.
   -- Пойдешь к заутрени? -- спрашивает работник, обдирая ухо на поросенке.
   -- Неколи... Я бы пошла.
   -- Так к обедни.
   -- Приду к обедни.
   Земский примеривает только что принесенный сюртук. Портной осаживает полы, самодовольно встряхивает головой и говорит:
   -- Графу не стыдно надеть... Какова работа! Земский ухмыляется. Он хочет показаться жене. Земчиха в другой комнате снаряжает бабу в амбар.
   Она говорит ей, доставая из-под платья ключ:
   -- Сходи ты, любезная...
   -- Варя,-- перебивает земский,-- погляди-ко, хорошо?
   -- Пошел ты отсюда! затейник...
   Земский идет назад обескураженный.
   В конторе идет спевка. Лакей, с тростью в руке, стоит перед толпою крестьянских ребятишек и задает им тон, делая своим голосом раскаты:
   -- Го-го-го-тр-р-р-тон-тон-тон... Начинай! ну?
   Ребятишки разевают рты. Лакей взмахивает тростью; певчие от страху жмурят глаза.
   -- Трогай! Яко-о-о-да царя-яя... всех поды-ы-ы-ы... ну, что же вы? начинай!
   Мальчишки пыхтят.
   -- Качай! Я-ко-о-о-да царя-я-я... Ну, я опять дам тон: го-го-го-го тр-р... нет, погоди! лучше пойти хворостину принести...
   В небольшой чистой горенке, устланной свежей соломой, стоит перед образами хорошенькая вдова. Перед образами висят голубки, разноцветные лампады. Вдова вздыхает. У ней слезы на глазах.
   -- Можно ночевать? -- раздается под окном голос.
   -- Кто это?
   -- Я, я, Танюша!..
   Входит краснощекий парень; сапоги новые, шляпа новая с пряжками и зелеными перьями...
   В хате птичницы с чашкой воды стоит баба перед закутанной печью, в которой шуршит и треплется веник.
   Веник замолк. "Откутай!.." -- кричит кто-то умирающим голосом...
   Горница приказчика блистает огнями. Красный от бани приказчик пьет чай. В передней чистят сапоги. Хозяйка перед зеркалом убирает голову.
   -- Филимошка! -- возглашает приказчик.
   -- Чего?
   -- К заутрени не ходи.
   Чистка сапогов прекращается. Входящая работница доносит:
   -- Кучер Феноген приказал спросить, можно ли ему идти?
   -- А лошади с кем останутся?
   -- Мужик Лаврентий вас спрашивает.
   Входит мужик.
   -- Что?
   -- Заступитесь.
   -- Ведь я тебе сказал... Дурачье вы!
   -- Петр Прохорыч, ради светлого Христова воскресения...
   -- Пошел вон!.. Чтоб я видел...
   -- Петр Прохорыч, помилосердствуйте! у меня дети... Батюшка!..
   -- Эй, гоните его!.. Живо! эй! Мужика выгоняют.
   -- Ишь каналья, мерзавец!.. Ему в солдаты не хочется... Вас, грубиянов, не давить, толку не видать...
   -- Он вас обругал!..-- донос раздается.
   Приказчик стоит, как врытый. Он вдруг накидывает на себя шинель, захватывает что-то в углу и бежит из дому. Ему вслед мигнул Филимошка, державший сапог в руке.
   -- Не слыхала, Прасковья Федоровна, новость? -- говорят на улице старухи.
   -- Какую?
   -- Будто ноне после заутрени начнется светопредставление...
   -- Неужели?
   -- Да, матушка.
   -- Это верно-с,-- подхватывает мещанин, взявшийся откуда-то.-- Потому опосле заутрени подымется самая трагедь...
   -- Да ведь что, родная? сказывают, сейчас бесы пробежали у скотного двора... какое стадо!
   -- А что, курочки-то у тебя хорошо несутся?
   -- Плохо...
   Скоро десять часов; говор на улице утихает.
   Дом священника битком набит народом. Столы и лавки завалены узлами, пасхами, писаными яйцами.
   По стенам сидят дворовые девки, приказчики, лакеи и пр. В кухне, смежной с горницей, в разных положениях, на полу, на печи, на кониках лежат и сидят мужики. В горнице пахнет пирогами; потому что целое решето пирогов проносит попадья. Она на дороге останавливается перед сонной купчихой и спрашивает:
   -- Вы не хотите ли вздремнуть, Аграфена Карловна?
   -- Нет-с... я уж дождусь заутрени.-- Купчиха почесывает под мышками у себя и закрывает глаза.
   -- А то возьмите подушечку. Купчиха не отвечает более.
   Один из лакеев тоже вздремнуть предлагает девкам. Девки поднимают его на смех. Он упирается затылком в стену. Другой, рядом сидящий, вытянув ноги, поет про себя: "О, любезного, о, сладчайшего твоего гласа". Третий лакей шевелит лучиной под лавкой: начинается такой шум, хохот, крик гусынь, что из спальни выходит священник и просит кричать полегче. Ему говорят, что это гусыни взахались перед заутреней.
   Напротив дворни, в углу, мещанин рассуждает с другим мещанином о том, что надобно уметь пить; а то опиться недолго,-- и приводит много несчастных примеров. Его собеседник не без хвастовства говорит:
   -- Мне, Иван Тихоныч, господь бог дал такой ум, что я теперь с ведра не захмеляю.
   -- А у нас, господа, прошу прислушать,-- начал худощавый башмачник,-- один лакей у своего барина (лакеи навострили уши) выпил бутыль и проглотил рюмку...
   Лакеи вступают с башмачником в спор. Священник снова выходит из спальни, чтобы прекратить шум. Его просят быть посредником и разобрать дело.
   В кухне разговоры не менее оживлены. На печи один парень рассказывает сказку про Ивана-царевича. Его слушает много народу, облепивши печь кругом.
   -- Меньшаго,-- говорит парень,-- звали Иван-царевич. Повадилась в их сад летать жар-птица и клевать золотобрез-яблок...
   На конике, окруженная толпою баб, сидит в белом платке разутая девушка Мариша, как сказывают, помешанная на любви к барскому сыну. Ее расспрашивают, чем она кормится? Мариша, утираясь концами черной шали, отвечает:
   -- Где поиграю, попляшу... Петь-то ничего: заместо стихов... Купцы в Ахремове надысь три копейки мне дали.
   -- Ну, а родные-то твои? постой... что ты толкаешь...
   -- Ты спроси ее про любовь...
   -- О, выдумала!.. А родные-то твои желанны до тебя?
   -- Снохи нароют картофелю и от меня прячутся... Я сплю в клети... (Молчание.) Мне помещица вуаль подарила; все девки на него смеются.
   -- Погоди, ты не умеешь!.. Дай-ко я спрошу... Вишь, она вовсе глупа... А в селе-то, Мариша, любят тебя?
   -- Да Старостины ребята всё колотят. Как праздник, так беги вон из деревни... пьяные бьют. Наши мужики шутки-то не принимают. Нешто где они что видели? Все как бы подраться. Я в монашки пойду. Говорят, на мне младенческая.
   -- Посторонитесь!-- говорит поповская работница, держа плиту с жареными поросятами.
   Народ расступается.
   -- Важно запахло!..-- замечает с печи мужик.
   -- Да-а...-- присовокупляет другой.-- Ведь подумаешь, братец мой, праздник-то; оттого-то он дорог, что еда прекрасная... А уж как у этих попов жрут сладко!..
   -- Ну, у приказчиков лучше. У тех еда царская... в десять раз лучше поповской... Одно слово, трескотня здоровая!
   -- Что ж им?
   Под иконами старуха говорит про смерть своего сына-ратника.
   -- И там народ, и по ту сторону народ. Я кричу ему: "И где ж наш-то соколик белый?" А он, касатка моя, руку вот так и приложил к ланите. "Что ж, умер, что ли?" он рукой и махнул!
   В детской комнате происходят уборы. Дочь священника, невеста, в коротеньких юбках, приготовляется надевать розовое платье. Ей хотят помочь дворовые девки. Попадья снимает с себя повойник. Двое мальчиков семинаристов, одетых в новые казакины, выбирают из лукошка красные яйца. Они пробуют их об зубы и говорят: "Давай биться"; семинаристы бьются, и одно из яиц трещит. Все так заняты работой, что никто не замечает, что в углу сидит в темноте лакей, жадно впившийся глазами в поповскую дочь. Он в руках для виду держит молитвенник.
   В спальне, при свете лампады, в полудремоте сидит приказчик с узлом, рядом священник; поодаль, в стороне, в черном одеянии -- монахиня. Монахиня приказчику рассказывает про чудо св. Макария.
   -- И сидит перед двумя монастырями бес,-- прости меня, господи,-- и дремлет. Идет Макарий.-- Что ты дремлешь?
   Приказчик вздрагивает и открывает глаза.
   -- К заутрени скоро,-- говорит монахиня,-- двенадцатый час... Ну, а что вы говорили насчет равенства, то оно будет при конце мира, не ранее... Тогда, по писанию, сын не будет знать отца, раб -- господина и запустеют церкви...
   Приказчик всхрапывает и ухом не ведет насчет равенства.
   Мало-помалу в доме священника становится тихо. Лакеи угомонились; разговоры замолкли, народ по большей части дремлет и спит. Петух запел на дворе.
   -- Эй, вставай к заутрени... благовестят!..-- раздаются голоса.
   В самом деле, к заутрени заблаговестили. Будят сонных; поднимается суетня. С полатей, с печи слезает народ. Со стола разбираются куличи. Повсюду говор. Шумят накрахмаленные платья. Священник с палкой выходит из спальни. Все спешат за ним. В опустевшем доме никого не остается, кроме работников.
   
   1859
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru