Вильденбрух Эрнст
Данаиды

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Новелла.
    Текст издания: журнал "Міръ Божій", No 5, 1897.

   

ДАНАИДЫ.

Новелла Эрнста фонъ-Вильденбруха.

(Переводъ съ нѣмецкаго).

   Въ январѣ 1871 г. генералъ Фейдгербъ, главнокомандующій сѣверной французской арміей, долженъ былъ отступить и очистить нѣмцамъ поле сраженія. Напрасно пытался онъ пробить брешь въ стѣнѣ, которая въ видѣ двухъ прусскихъ армейскихъ корпусовъ встала между нимъ и Парижемъ. Наконецъ, онъ рѣшился на послѣднюю отчаянную попытку, но былъ разбитъ на голову при Сэнъ-Кентенѣ послѣ семичасового ожесточеннаго боя и отступилъ къ Камбре.
   Вся страна между Сеной и Соммой, на сѣверѣ Франціи, была очищена отъ французскихъ войскъ и перешла въ руки нѣмцевъ. Но въ краѣ было не спокойно: въ городахъ, мѣстечкахъ, деревняхъ остались жители, не рѣшавшіеся покинуть свои жилища. Прибытія пруссаковъ они ждали съ глубокой и глухой ненавистью.
   Каждый разъ, когда съ восточной стороны поднимался ревъ канонады, они высыпали изъ домовъ на улицу и шепотомъ передавали другъ другу:
   -- Это наши; сегодня зададутъ они проклятымъ пруссакамъ.
   И всякій разъ, когда кончался ужасный короткій день и опускалась зимняя ночь, они печально расходились по домамъ.
   -- Опять изъ этого ничего не вышло,-- говорили они и снова оставляла ихъ надежда на успѣхъ.
   И вотъ когда случилось роковое пораженіе при Ст.-Кентонѣ и возвѣстило имъ, что нѣтъ больше никакой надежды, глубокое отчаяніе овладѣло ими и они рѣшились мстить на смерть.
   Теперь нѣмцы были окружены какъ бы роемъ пчелъ, глухое жужжаніе которыхъ ежечасно напоминало имъ о близкой опасности. Если нѣмцы проходили черезъ поле, внезапно въ лѣсу раздавался выстрѣлъ, и пока прислушивались къ его замирающему раскату, не зная, въ кого онъ направленъ, раздавался другой и съ жалобнымъ жужжаніемъ пуля шлепалась о мерзлую, жесткую землю. Принимались за поиски въ кустахъ, начиналась травля по полямъ; иногда французовъ находили и избивали на мѣстѣ. Зловѣщее жужжанье на время прекращалось, но на мѣсто выбывшихъ являлись другіе и снова начиналась глухая борьба.
   Гдѣ находили пріютъ эти стрѣлки -- найти было не трудно: каждый изъ этихъ мрачныхъ каменныхъ домовъ, изъ которыхъ состояла деревня, представлялъ готовое убѣжище. Между этими деревнями была одна, которая пользовалась особенно дурной славой и среди нѣмецкихъ солдатъ считалась настоящимъ разбойничьимъ гнѣздомъ. Это была большая деревня въ отдаленномъ уголку Пикардіи.
   Такъ какъ не имѣлось достовѣрныхъ доказательствъ, что деревня оправдывала свою дурную славу, рѣшено было навести точныя справки, и если молва окажется справедливой, уничтожить это разбойничье гнѣздо. Для испытанія одинъ батальонъ пѣхоты былъ расположенъ въ деревнѣ и ему была предписана величайшая осторожность. Впрочемъ, не было необходимости предупреждать солдатъ, потому что они сами знали отъ своихъ товарищей, въ какое опасное мѣсто они теперь попали, и все время были на сторожѣ. Всѣ дома, въ которыхъ имъ былъ отведенъ постой, они обыскали сверху до низу, но не нашли тамъ ни спрятаннаго оружія, ни вообще чего-либо подозрительнаго, зато въ погребахъ оказалось много хорошаго вина. Правда, вино могло быть отравлено я солдаты не безъ колебанія рѣшились его попробовать, но страхъ этотъ скоро прошелъ. Напитокъ былъ превосходенъ и нравился съ каждымъ днемъ все больше и больше.
   Тѣмъ не менѣе, бдительность ихъ не уменьшалась и довѣрія къ этой "смертоносной дырѣ" не было. Нѣкоторыя странныя явленія невольно заставляли ихъ задумываться.
   Во всей деревнѣ не оказалось ни одного молодого крестьянина. Остались только женщины да старики. Женщины съ непріязненнымъ страхомъ прятались въ домахъ, а старики угрюмо молчали. Тишина и спокойствіе царили въ деревнѣ. Невольно напрашивался вопросъ, куда дѣвалась вся молодежь? Наконецъ, нашелся одинъ, кто разрѣшилъ загадку. Это былъ старый, состоявшій на пенсіи, лѣсничій, ежедневно выпивавшій свою рюмку абсента въ той же кофейнѣ, гдѣ собирались нѣмецкіе офицеры. Онъ былъ весельчакъ и балагуръ, съ чисто французскими бѣлокурыми усами и веселыми, живыми глазами. Только онъ одинъ во всей деревнѣ и сходился съ нѣмцами подъ одной кровлей.
   Случилось такъ, что офицеры предложили ему раздѣлить съ ними стаканъ вина и скоро между ними завязался разговоръ.
   -- Куда дѣвалась вся ваша молодежь?-- спросилъ одинъ офицеръ, подливая лѣсничему вина.
   -- Боже мой,-- улыбнулся старикъ во весь ротъ,-- если бы теперь посмотрѣть по вашимъ деревнямъ, господа пруссаки, то вѣдь тоже пришлось бы спросить: гдѣ ваши молодцы? Разумѣется, всѣ ушли на войну: одинъ -- здѣсь, другой -- тамъ, а бѣдныя жены сидятъ въ одиночку да горюютъ.
   -- Мы готовы были бы утѣшать вашихъ скучающихъ дамъ,-- смѣясь, отозвались офицеры,-- да онѣ заперли свои двери такъ же крѣпко, какъ и сердца.
   -- Ну да,-- сказалъ лѣсничій, лукаво подмигнувъ,-- были бы только бабы, а ужъ господа офицеры узнали бы, какъ лѣсничій умѣетъ ихъ утѣшать. Года только теперь не тѣ.
   -- Конечно, вели бы вы были моложе,-- замѣтилъ одинъ капитанъ, пристально смотря черезъ столъ въ глаза веселому старику,-- вы тоже дѣлали бы что-нибудь другое, а не сидѣли бы здѣсь, въ деревнѣ? Не правда ли?
   При этомъ капитанъ смотрѣлъ такъ пронзительно и голосъ его звучалъ такъ рѣзво, что, повидимому, то и другое не очень понравилось лѣсничему.
   -- Что же сталъ бы я дѣлать, по мнѣнію господина капитана?-- спросилъ лѣсничій, не глядя въ лицо капитану.
   -- Вы бы ушли вмѣстѣ съ другими молодыми парнями деревни и дѣлали бы то же, что они -- прятались бы за кустами, залегали бы на пашняхъ и стрѣляли бы въ пруссаковъ.
   -- Значитъ, господинъ капитанъ полагаетъ, что я сдѣлался бы вольнымъ стрѣлкомъ?-- и старикъ даже подскочилъ на стулѣ и замоталъ головой при такомъ забавномъ предположеніи.
   -- Эй, Рудольфъ!-- обратился онъ къ хозяину кофейни, стоявшему за прилавкомъ, заложивъ руки въ карманы,-- ты слышалъ? мы -- вольные стрѣлки! ты и я! хорошимъ бы стрѣлкомъ былъ ты, нечего сказать... Ха-ха! Ты, который тысячу разъ въ день посылаешь всѣхъ вольныхъ стрѣлковъ ко всѣмъ чертямъ! Если бы не они, кончилась бы эта проклятая война, и тебѣ не пришлось бы раззоряться!
   Хозяинъ кофейни былъ чернобородый, съ мрачнымъ взглядомъ, французъ. Цѣлыми днями онъ стоялъ за прилавкомъ въ молчаливомъ раздумьи. При словахъ стараго лѣсничаго лицо его приняло невыразимо странное выраженіе. Онъ вытаращилъ глаза и пристально смотрѣлъ на говорящаго тупымъ вопросительнымъ взглядомъ, потокъ открылъ ротъ, какъ будто что-то хотѣлъ сказать, во не произнесъ ни слова и такъ и остался съ полуоткрытымъ ртомъ.
   -- За это давай еще абсента,-- крикнулъ лѣсничій, ударяя ладонью по прилавку. Теперь онъ стоялъ лицомъ къ лицу съ хозяиномъ и смотрѣлъ ему прямо въ глаза. Внезапно по чертамъ хозяина пробѣжала какая-то судорога, онъ вынулъ руки изъ кармана, налилъ стаканъ и крикнулъ во все горло:
   -- Къ чорту вольныхъ стрѣлковъ!
   -- Ха-ха, господинъ капитанъ,-- засмѣялся старикъ, обращаясь къ капитану,-- цѣлую недѣлю Рудольфъ не раскрывалъ рта и вотъ его первыя слова: къ чорту вольныхъ стрѣлковъ!-- И старикъ просто помиралъ со смѣху.
   Но на капитана эта веселость не произвела, повидимому, особаго впечатлѣнія.
   -- О васъ обоихъ я не говорю,-- продолжалъ онъ,-- но другіе! Я не могу себѣ представить, чтобы все мужское населеніе отъ 30 до 60 лѣтъ находилось въ войскахъ,-- вѣдь у васъ не было призвано ополченіе.
   Вдругъ за прилавкомъ раздался глухой и злобный голосъ, больше похожій на ворчанье:
   -- Если господа хотятъ знать, гдѣ наши мужчины, то пусть будутъ такъ добры поискать ихъ подъ землей, тамъ они ихъ найдутъ убитыми, раздавленными вашими же руками.
   Это говорилъ хозяинъ. Онъ опять заложилъ руки въ карманы и смотрѣлъ передъ собой, опустивъ голову, какъ разъяренный быкъ.
   Между офицерами наступило молчаніе. Они безмолвно обмѣнялись взглядами. Эти слова шли прямо изъ сердца. Очевидно, г. Рудольфъ не былъ другомъ пруссаковъ.
   Молчаніе внезапно было прервано голосомъ, который обращался къ хозяину изъ внутренней, расположенной за прилавкомъ, комнаты. Среди наступившей тишины слова эти прозвучали особенно отчетливо. Голосъ былъ женскій, красивый и глубокій.
   -- А, madame la Reine!-- крикнулъ лѣсничій. Онъ подошелъ къ прилавку и заговорилъ съ кѣмъ-то въ сосѣдней комнатѣ.
   -- Войдите же, Рудольфъ занятъ и не можетъ выйти. Насъ вамъ нечего бояться.-- Онъ повернулъ голову къ нѣмецкимъ офицерамъ и хитро имъ подмигнулъ.
   -- Конечно, дамамъ мы ничего не сдѣлаемъ,-- весело подтвердили офицеры.
   Замѣтно было, что хозяиномъ овладѣло скрытое безпокойство. Онъ хотѣлъ выйти съ очевиднымъ намѣреніемъ помѣшать женщинѣ войти. Но лѣсничій крѣпко ухватилъ его за руку и что-то шепнулъ ему на ухо. Слова были сказаны такъ тихо, что только видно было движеніе губъ, но, очевидно, они произвели свое дѣйствіе на хозяина, онъ остановился и, повернувшись къ двери, сказалъ:
   -- Ну, что жъ вы не выходите, madame Гюйо?
   Черезъ порогъ переступила женщина лѣтъ тридцати. Ничего особеннаго въ ней не было, но женщины появлялись среди нѣмцевъ такъ рѣдко, что взоры всѣхъ офицеровъ обратились на нее и всѣ пристально разсматривали вошедшую.
   Почувствовавъ на себѣ эти взгляды, она невольнымъ движеніемъ плотнѣе закуталась платкомъ, покрывавшимъ ей плечи и всю фигуру. На ея сильныхъ, но красивыхъ чертахъ выступилъ густой румянецъ и въ то время, какъ она тихо разговаривала съ хозяиномъ, она старалась незамѣтно повернуться къ офицерамъ спиной. По всему чувствовалось, какъ непріятно ей было это вниманіе.
   -- Желаете вы, чтобы я послалъ вамъ это на домъ?-- вполголоса спрашивалъ хозяинъ, ставя голову сахара на прилавокъ. Вы знаете, стоитъ вамъ только приказать...
   -- Нѣтъ, благодарю,-- коротко отвѣтила она и положила деньги на столъ. Хозяинъ испустилъ какое-то ворчаніе и сдѣлалъ видъ, что не хочетъ брать денегъ.
   -- Вы знаете, madame Гюйо, -- недовольно замѣтилъ онъ,-- что этого совсѣмъ не надо. Во всякомъ случаѣ нечего съ этимъ спѣшить.
   -- А вы знаете, что я такъ хочу,-- возразила она быстро и горячо, гордо поднявъ голову. Она выпрямилась и казалась выше хозяина. Нѣсколько мгновеній они молча смотрѣли другъ другу въ глаза, причемъ въ ея глазахъ мелькнуло презрительное выраженіе. Потомъ, взявъ покупку, она торопливо вышла, такъ же какъ вошла, ни на кого не глядя, молча и безъ поклона.
   Рудольфъ, не скрывая своего неудовольствія, громко захлопнулъ крышку ящика и опять угрюмо замолчалъ.
   -- Madame la Reine, говорите вы,-- обратился одинъ изъ офицеровъ къ старому лѣсничему,-- значитъ, она королева?
   -- Хе-хе, -- засмѣялся старикъ, -- не правда ли, въ ней есть что-то такое? Она изъ Нормандіи, а тамъ всѣ онѣ въ этомъ родѣ. На самомъ же дѣлѣ она просто вдова Рейнъ Гюйо. Вотъ надъ этимъ-то именемъ и острятъ у насъ.
   -- Она вдова?-- переспросилъ офицеръ.
   -- Да, мужъ ея, старый мастеръ Гюйо, черезъ два года послѣ свадьбы умеръ, и очень хорошо сдѣлалъ, сказать по правдѣ. Послѣ его смерти выплыли на свѣтъ Божій разныя его дѣлишки. Онъ былъ очень богатъ и притомъ страшно скупъ. Домъ, который вы видите тамъ,-- онъ указалъ на одноэтажный домъ, стоявшій противъ кофейни,-- старый скряга оставилъ ей, а вмѣстѣ съ тѣмъ отвращеніе и ужасъ ко всѣмъ мужчинамъ. Бѣдняжка испытала много горя со старой развалиной, оттого она стала такой гордой, сидитъ одиноко въ своемъ домѣ, ни съ кѣмъ не водится и сама смотритъ за своимъ хозяйствомъ. И до сихъ поръ еще ни одинъ мужчина не добился чести вступить съ ней въ разговоръ.
   При этихъ словахъ онъ подмигнулъ однимъ глазомъ на Рудольфа, который, мурлыкая себѣ подъ носъ, старательно хлопоталъ около стакановъ и графиновъ, казалось, ничего не видя и не слыша. Лѣсничій снова подмигнулъ на Рудольфа, причемъ сдѣлалъ такую смѣшную гримасу, что всѣ офицеры покатились со смѣху.
   По истинѣ это былъ веселый старикъ!
   Въ это мгновеніе вошелъ адъютантъ и принесъ извѣстіе, вызвавшее нѣкоторое волненіе: баталіонъ долженъ выступать. Такъ какъ свободнаго стула не было, то лѣсничій поднялся со своего мѣста и предложилъ его адъютанту, а самъ подошелъ къ прилавку, облокотился на столъ и вступилъ съ хозяиномъ въ разговоръ. Рудольфъ смотрѣлъ мрачно и угрюмо.
   -- Я не понимаю тебя,-- возбужденно шепталъ онъ старику,-- какъ можешь ты посвящать въ наши дѣла проклятыхъ нѣмцевъ.
   -- Тише, глупая голова!-- прошипѣлъ сквозь зубы лѣсничій. Онъ незамѣтно кивнулъ головой въ сторону нѣмцевъ. Его черты приняли выраженіе напряженнаго вниманія. Въ разговорѣ офицеровъ онъ уловилъ нѣсколько словъ, изъ которыхъ понялъ, что рѣчь шла объ уланахъ.
   Рудольфъ замолчалъ. Тонъ, съ которымъ обратился къ нему старикъ, испугалъ его.
   -- Набей мнѣ трубку,-- сказалъ громко лѣсничій и, передавая трубку, тихо прибавилъ:-- Раскрой, наконецъ, ротъ и говори хоть что-нибудь, чтобы пруссаки чего не подумали. Только не говори громко, а то мнѣ не слышно, о чемъ они говорятъ. Къ намъ на постой придутъ уланы -- вотъ что я разобралъ.
   -- Чортъ возьми,-- проворчалъ Рудольфъ, набивая трубку.
   -- Одинъ эскадронъ,-- продолжалъ лѣсничій,-- это немного, что ты думаешь? Мы могли бы ихъ прикончить?
   Онъ держалъ трубку во рту, Рудольфъ подалъ ему огня и оба пристально посмотрѣли другъ другу въ глаза.
   Если бы нѣмцы могли ихъ видѣть въ этотъ моментъ, они не узнали бы своего веселаго собутыльника. Густыя брови его были сдвинуты, глаза метали искры и ноздри расширились, точно чуяли кровь. Если бы лѣсничій стоялъ теперь въ лѣсу и ему попался бы нѣмецкій солдатъ,-- навѣрно послѣдній никогда не вернулся бы домой.
   Но вотъ офицеры поднялись со своихъ мѣстъ и потребовали счетъ. Пока Рудольфъ считалъ деньги, одинъ изъ нихъ ударилъ лѣсничаго по плечу.
   -- Еще одинъ стаканчикъ на прощанье, мой милый,-- сказалъ онъ.-- Приходится намъ съ вами разстаться.-- Старикъ потянулъ себя за усъ и сдѣлалъ изумленное лицо.
   -- Какъ? Господа покидаютъ насъ? Бѣдный Рудольфъ, какая потеря для тебя!
   Офицеры засмѣялись.
   -- Да здравствуетъ война!-- сказали они, чокаясь съ нимъ. Лѣсникъ грустно покачалъ головой.
   -- Ахъ, господа офицеры, пусть это несчастье скорѣй кончится!
   -- Во всякомъ случаѣ, г. Рудольфъ можетъ быть спокоенъ,-- продолжалъ офицеръ,-- послѣ насъ придутъ уланы, и мы расхвалимъ имъ его абсентъ и кофе.
   -- Уланы?-- спросилъ лѣсничій,-- но вѣдь это ужасно.
   Этотъ страхъ снова возбудилъ веселость офицеровъ.
   -- Они вовсе не такъ страшны, эти уланы,-- раздалось съ ихъ стороны,-- надо только знать людей, тогда всѣ страхи пропадутъ. О вашей деревнѣ мы тоже имѣли совсѣмъ другое представленіе. Сперва, когда мы пришли, мы думали здѣсь найти вольныхъ стрѣлковъ, охотниковъ за людьми, а въ сущности вы добрые ребята.
   -- Вѣдь вы это скажете уланамъ?-- спросилъ насмѣшливо старикъ.-- Когда приходятъ они?
   -- Завтра утромъ.
   -- Тоже батальонъ?
   Офицеровъ забавляло незнаніе лѣсничаго въ военномъ дѣлѣ.
   -- Уланы не имѣютъ батальоновъ, только эскадроны; одинъ эскадронъ придетъ сюда.
   Лѣсничій покачалъ головой.
   -- Все равно,-- сказалъ онъ,-- жаль, что вы, господа, уходите. Мнѣ это очень грустно.
   Онъ пожалъ руки всѣмъ офицерамъ, и черезъ часъ подъ звуки трубъ батальонъ выступилъ изъ деревни, направляясь на западъ къ мѣсту новаго назначенія. На пригоркѣ, гдѣ деревенская улица выходитъ въ чистое поле, уже стоялъ лѣсничій и пропустилъ мимо себя весь батальонъ. Всякій разъ, какъ онъ замѣчалъ офицера, онъ снималъ съ головы кепи и низко кланялся, на что офицеры весело ему кивали. Потомъ вернулся въ деревню, обошелъ всѣ дома, чтобы удостовѣриться, не осталось ли чего-нибудь, но нѣмцы все унесли, оставивъ только стѣны.
   Спустя полчаса какая-то фигура вышла изъ деревни и скорымъ шагомъ направилась черезъ поле къ лѣсу, который черной лентой разстилался вдали. Это былъ лѣсничій. По временамъ онъ останавливался, чтобы сбить съ каблуковъ налипшій снѣгъ, и потомъ еще быстрѣе продолжать свой путь и вскорѣ скрылся въ чащѣ лѣса.
   Настала ночь, но не принесла обычной тишины. Слышался какой-то глухой шумъ и топотъ ногъ по дорогамъ и тропинкамъ деревни. Откуда то приходили люди то по одиночкѣ, то группами. Когда они вступали въ полосу свѣта, широко теперь лившагося изъ оконъ всѣхъ домовъ, сразу можно было видѣть по ихъ спутаннымъ бородамъ, покрытымъ грязью одеждамъ и сапогамъ, что они цѣлые дни, а можетъ быть, и недѣли провели подъ открытымъ небомъ.
   Если бы нѣмцы, которые ушли сегодня, могли вернуться въ деревню, они поняли бы теперь, куда дѣвалось все мужское населеніе мѣстечка.
   Женщины выходили изъ домовъ и здоровались со своими мужьями, отцами и сыновьями. Повсюду слышались веселыя восклицанія и смѣхъ. Но большинство тихо перешептывалось между собою. Вокругъ раздались голоса: "Къ Рудольфу", и имя это, передаваясь изъ устъ въ уста, всѣмъ указывало сборный пунктъ.
   Большая зала кафе представляла обширный четырехугольникъ, едва вмѣщавшій всю массу мужчинъ и женщинъ, расположившихся въ ней. Тусклыя, спускавшіяся съ потолка керосиновыя лампы, скудно освѣщали группы вооруженныхъ мужчинъ, размѣстившихся вокругъ столовъ и гнѣвно и горячо жестикулировавшихъ. Сдвинувъ на затылокъ шляпы, открывшія ихъ дикія лица, они разсказывали о своихъ кровавыхъ подвигахъ. Слушатели внимали имъ, затаивъ дыханіе. Удушливая жара, табачный дымъ и запахъ водки наполняли воздухъ, казалось, весь залъ былъ напоенъ яростью, ненавистью, и жаждой крови.
   -- Смерть собакамъ-пруссакамъ!-- заревѣлъ одинъ парень съ воловьей шеей, грозно стукнувъ стаканомъ по столу. Громкій вопль ярости раздался со всѣхъ концовъ зала. Слова эти, видимо, произвели зажигающее дѣйствіе.
   -- Пусть у меня отсохнутъ руки, -- продолжалъ стрѣлокъ,-- если завтра выпущу живымъ хоть одного улана!
   -- Я то же самое говорю,-- закричалъ другой молодой крестьянинъ, сидѣвшій напротивъ, -- насъ 50 вооруженныхъ человѣкъ, мы размѣстимся у оконъ по домамъ и всѣхъ ихъ выбьемъ изъ сѣдла одного за другимъ.
   -- Хорошо придумано, молодчики, хорошо!-- хвалилъ лѣсничій, переходя отъ стола къ столу, со всѣми вступая въ разговоръ и внимательно все слушая.-- Хорошо придумано, а только такъ дѣлать не годится.
   -- Почему не годится?-- кричали кругомъ.
   -- Потому что улановъ болѣе ста человѣкъ; при первомъ же выстрѣлѣ они повернутъ вспять и хотя бы вы перестрѣляли девяносто человѣкъ, десять все-таки верпутся къ своимъ мѣстамъ и на слѣдующій день нашу деревню сотрутъ съ лица земли.
   -- Но они должны умереть, чортъ меня возьми!-- крикнулъ опять черный великанъ, стуча своимъ стаканомъ по столу, точно онъ хотѣлъ его раздробить.
   -- Кто дрожитъ за свою жизнь, тотъ измѣнникъ!-- закричалъ сидѣвшій напротивъ.
   -- Долой измѣнниковъ! Долой!-- поднялся неистовый крикъ по всему залу.
   Слово "измѣнникъ" наэлектризовало толпу. Мужчины оглядывались кровожадными глазами, голоса женщинъ звенѣли рѣзко, какъ трубы, и все собраніе бушевало и неистовствовало въ безумной и безпредметной ярости.
   Отрывисто и звучно надъ всѣмъ этимъ адскимъ шумомъ пронесся голосъ стараго лѣсничаго.
   -- Такъ слушайте же!-- кричалъ онъ, вставъ у всѣхъ на виду посреди залы.-- Не только вы должны принять улановъ, но еще доставлять имъ всѣ удобства, кормить ихъ какъ можно лучше и завтраками и ужинами, словомъ, чѣмъ только можно.
   -- Ты ихъ хочешь откормить для насъ?
   -- Да, я хочу этого, а о перцѣ и соли я самъ позабочусь.
   -- Браво, старый браконьеръ!-- засмѣялись всѣ кругомъ, одобрительно смотря на лѣсничаго.-- На чердакѣ стараго плута всегда найдется хорошая мысль.
   -- Мы сотремъ улановъ, какъ пыль,-- продолжалъ лѣсничій,-- но сдѣлаемъ это такъ тихо, что никто объ этомъ не узнаетъ. Поняли вы, о чемъ я говорю?
   Глаза всѣхъ смотрѣли на него съ нѣмымъ вопросомъ и удивленіемъ. Очевидно, лѣсничаго еще не понимали.
   -- Мы ихъ впустимъ въ деревню такъ же, какъ и ушедшій сегодня батальонъ. Прежде всего нужно успокоить ихъ подозрительность, что теперь не трудно, потому что пруссаки принимаютъ насъ за "добрыхъ ребятъ". Ты вѣдь слышалъ это, Рудольфъ? Такимъ образомъ, въ одну темную ночь, мы должны позаботиться, чтобы всѣ офицеры собрались у Рудольфа, а солдатъ мы постараемся напоить днемъ хорошимъ виномъ, отъ котораго эти нищіе съ ногъ валятся. Хорошее-то вино имъ не въ привычку. Вотъ тогда-то вы, мои молодчики, тихонько прокрадетесь сюда. Пусть человѣкъ двѣнадцать самыхъ ловкихъ и опытныхъ вломится черезъ окно и двери и вступитъ съ пруссаками въ разговоръ -- вы понимаете -- не стрѣляя, а тихонько съ ножомъ въ рукѣ; и когда каждый изъ васъ пригвоздитъ къ полу своего офицера навсегда, мы пойдемъ дальше по квартирамъ, каждый въ свой домъ, а эти дамы ужъ позаботятся, чтобы двери, за которыми храпятъ нѣмцы, были открыты, такъ что мы нанесемъ имъ визитъ безъ всякаго шума. А на слѣдующее утро всѣ пруссаки будутъ пить кофе или у старика Петра, или у сатаны.
   Глубокая тишина наступила послѣ этихъ словъ. Самые неугомонные крикуны замолчали раньше всѣхъ, какъ это всегда бываетъ, когда забіяки должны приступить къ дѣлу. Казалось, какая-то темная, ужасная фигура вошла неслышными шагами и сѣла между ними, принеся съ собою холодъ смерти. Теперь шла рѣчь не о подстрѣливаніи одиночныхъ солдатъ, а объ убійствѣ цѣлой массы людей по заранѣе составленному плану. Всѣ почувствовали тайный ужасъ, и только лѣсничій былъ по прежнему спокоенъ и увѣренъ въ себѣ.
   -- Понимаете ли вы теперь, что я хотѣлъ этимъ сказать,-- продолжалъ лѣсничій, причемъ губы его сложились въ ужасную улыбку, -- что мы должны ихъ стереть, какъ пыль? Какъ скоро мы покончимъ съ ними, мы закопаемъ ихъ вмѣстѣ съ лошадьми, которыхъ раньше зарѣжемъ, съ оружіемъ и обозомъ. Они должны быть стерты съ лица земли, исчезнуть, чтобы ни малѣйшаго слѣда отъ нихъ не осталось. А когда пруссаки придутъ опять и будутъ спрашивать про тѣхъ -- ба!-- мы о нихъ ничего не знаемъ, никогда не видѣли уланъ, никто къ намъ и не приходилъ. Можетъ быть, они сбились съ пути, можетъ быть, повернули въ сосѣднюю деревню -- пожалуйста, обыщите, господа, ха-ха-ха!
   Онъ рѣзко захохоталъ и стукнулъ стуломъ объ полъ такъ, что тотъ хрустнулъ. Этотъ смѣхъ сразу привелъ въ себя всѣхъ присутствующихъ.
   -- Это идея! Дьявольская идея!-- закричалъ черный парень, все время въ упоръ смотрѣвшій на лѣсничаго.-- Это идея!-- какъ эхо раздавалось по всему залу.
   -- Но ты знаешь,-- сказалъ Рудольфъ, вернувшійся опять за прилавокъ и снова наполнявшій стаканы,-- какъ осторожны и подозрительны проклятые пруссаки; когда трое спятъ, четверо стоятъ на часахъ.
   -- Развѣ я не говорилъ,-- возразилъ лѣсничій, подставляя свой стаканъ, -- что мы должны усыпитъ ихъ подозрительность? Въ этомъ должны помочь намъ наши дамы.
   Услыхавъ, что рѣчь идетъ о нихъ, женщины переглянулись и столпились тѣснѣе.
   -- Да, да, мои красавицы!-- говорилъ старикъ.-- Пока вы держитесь въ сторонѣ, ничего нѣтъ удивительнаго, что пруссаки на насъ косятся. Вы должны быть съ ними немножко поласковѣе, сообщительнѣе.
   -- Тысяча чертей!-- онѣ должны любезничать съ этими собаками нѣмцами?-- Глухой ропотъ между мужчинами показывалъ, что это предложеніе не встрѣтило большого сочувствія.
   -- Онъ правъ,-- сказалъ черный, ударивъ кулакомъ по столу,-- мы какъ волки кинемся на нихъ и наши удары имъ будутъ не сладки.
   -- Къ тому-же, это для отечества,-- послышалось кругомъ.
   -- Да, женщины должны намъ помочь, -- рѣшилъ вдругъ общій голосъ,-- онѣ должны завлечь пруссаковъ въ сѣти.
   До сихъ поръ женщины лукаво подталкивали другъ друга, прислушиваясь къ этимъ совѣщаніямъ, но теперь онѣ молчали -- дѣло становилось серьезно.
   -- Желали бы мы знать точнѣе, что намъ надо дѣлать?-- сказала одна красивая, стройная женщина, съ смѣлымъ улыбающимся лицомъ.
   -- Француженка -- и спрашиваетъ, что ей надо дѣлать, чтобы быть любезной!-- удивился лѣсничій, лукаво взглянувъ на говорившую.-- Богъ мой, да это очень просто -- встрѣчаютъ пруссаковъ, радуются, что, наконецъ, удалось увидѣть вблизи знаменитыхъ улановъ. При этомъ добавляютъ, что хотя сперва ихъ страшно боялись, ужасно боялись, но теперь видятъ, что они очень любезны, право, гораздо любезнѣе пѣхотинцевъ, бывшихъ передъ ними.
   Старикъ сопровождалъ свои слова такими забавными гримасами, что его слушательницы разразились веселымъ смѣхомъ и захлопали въ ладоши. На мрачныхъ лицахъ мужчинъ показалась улыбка и внезапно всѣми овладѣла жажда веселья.
   -- Танцовать, будемъ танцовать!-- раздавалось вокругъ.
   Въ то время, какъ сдвигали столы и стулья, чтобы очистить пространство, опять раздался властный голосъ лѣсничаго:
   -- Еще одну минутку, дѣтушки, еще одну минутку! Это слово навело меня на хорошую мысль: пруссаки и именно офицеры никогда не ходятъ безъ сабель и револьверовъ; это могло бы представить неудобства для васъ, когда вы ворветесь. Мы такъ устроимъ, чтобы вечеромъ, когда они соберутся у Рудольфа, были танцы; при этомъ они должны будутъ снять оружіе и работа наша на половину сдѣлана.
   -- Съ кѣмъ они будутъ танцовать?-- спросилъ Рудольфъ.
   -- Конечно, не съ твоими стульями, а съ дамами,-- отвѣчалъ лѣсничій.-- Дамы будутъ такъ добры, что придутъ сюда, не всѣ, а около дюжины. Пусть онѣ понаряднѣе одѣнутся и постараются быть остроумными и любезными, потомъ какъ бы между собой будутъ жаловаться, что нѣтъ кавалеровъ для танцевъ, а потомъ -- потомъ будутъ танцовать съ пруссаками.
   -- Но вѣдь имъ сразу бросится въ глаза, если мы безъ всякаго повода и причины здѣсь явимся,-- сказала стройная красавица. Очевидно, она взялась говорить отъ лица всѣхъ женщинъ.
   -- Правильное замѣчаніе, моя раскравица,-- одобрилъ лѣсничій.-- Поэтому мы разскажемъ нѣмцамъ, что празднуемъ торжество, домашній праздникъ у Рудольфа... напримѣръ, онъ дѣлалъ видъ, что размышлялъ,-- ну, напримѣръ, его помолвку.
   -- Богъ мой!-- сказалъ, громко смѣясь, Рудольфъ, -- ты меня женишь, старый дятелъ? Ты ужъ и невѣсту также нашелъ?
   Лѣсничій обвелъ глазами вокругъ и, схвативъ стоявшаго рядомъ хозяина за руку, сказалъ хриплымъ, сдавленнымъ голосомъ:
   -- Что ты мнѣ дашь, если я тебѣ ее добуду?
   -- Кого?-- спросилъ тотъ. Старикъ безмолвно качнулъ головой на противоположный уголъ залы.
   Рудольфъ широко осклабился. Глаза всѣхъ обратились на указанное мѣсто и слова "Рейнъ Гюйо" облетѣли залу.
   Рейнъ Гюйо все время внимательно слушала, не смѣшиваясь гъ толпой и сидя за отдѣльнымъ столомъ. Но какъ только раздалось ея имя, она поднялась, какъ бы объятая страхомъ, и направилась къ дверямъ.
   Тогда поднялся дикій вопль и крикъ.
   -- Оттуда не уходятъ, гдѣ совѣщаются патріоты!-- кричали мужчины.
   -- Вѣдь, не королева въ самомъ дѣлѣ, а такая же, какъ и всѣ,-- насмѣшливо заявили женщины.
   Общій говоръ принялъ такой угрожающій тонъ, что женщина невольно остановилась. Лицо ея было мертвенно блѣдно и большіе, темные глаза испуганно смотрѣли вокругъ.
   -- Граждане не могутъ считать меня плохой патріоткой,-- тихо сказала она, пытаясь улыбнуться,-- за то, что я должна смотрѣть за хозяйствомъ.
   -- Ахъ, что хозяйство, -- грубо отвѣтилъ черный забіяка,-- теперь дѣло не въ немъ, а въ отечествѣ! Развѣ у всѣхъ насъ нѣтъ хозяйства? Развѣ мы не ушли въ лѣсъ, не забросили все!
   -- Конечно, конечно,-- подхватили всѣ.
   -- Друзья мои, къ чему такое волненіе?-- успокоительно обратился лѣсничій къ собранію, вставъ между толпою и Рейнъ Гюйо.-- Madame Гюйо умная женщина и хорошая патріотка, это я знаю лучше всѣхъ, потому что я старѣе васъ всѣхъ, и она пойметъ, что немного отъ нея требуется. Въ продолженіе одного вечера она въ глазахъ пруссаковъ будетъ невѣстой нашего браваго Рудольфа. Не правда ли, m-me Гюйо?
   Съ опущенной головой Гюйо выслушала эти ласковыя слова. Грудь ея высоко поднималась и опускалась.
   -- Отъ чего же непремѣнно я?-- тихо простонала она.
   -- Отъ того, что желательно, чтобы пруссаки получили бы хорошее мнѣніе о вкусѣ Рудольфа,-- отвѣчалъ лѣсничій, потянувъ себя за усы.
   -- И потому, что не съ сегодняшняго дня извѣстно, что нельзя довѣрять всему, что выходитъ изъ Нормандіи, -- злобно сказала стройная красавица, самая энергичная противница Гюйо,-- и если ее не держать на глазахъ, то въ одинъ прекрасный вечеръ она всѣхъ насъ продастъ пруссакамъ.
   Рейнъ Гюйо мрачнымъ, презрительнымъ взглядомъ измѣрила противницу.
   Рудольфъ подошелъ къ ней и съ неуклюжей любезностью положилъ свою руку ей на плечо.
   -- Вѣдь, вы знаете, m-me Гюйо,-- сказалъ онъ.
   Рейнъ Гюйо вздрогнула отъ отвращенія, почувствовавъ его прикосновеніе.
   -- Не прикасайтесь ко мнѣ!-- отшатнулась она и невольно сдѣлала шагъ въ сторону. Рудольфъ стоялъ съ глупымъ озадаченнымъ лицомъ; снова поднялся ропотъ, но еще грознѣе, чѣмъ прежде.
   -- Какъ? она корчитъ недотрогу? Потому, вѣроятно, что ея старый скряга оставилъ ей мѣшокъ съ деньгами? Она хочетъ противиться волѣ народа? Измѣнница! Измѣнница!
   Все чаще, все грознѣе повторялось роковое слово, и Рейнъ Гюйо съ ужасомъ замѣчала, какъ все населеніе деревни враждебно относилось къ ней. Ей не оставалось выхода, она должна была покориться. Чтобы утишить бурю, она подняла руку.
   -- Я не говорю, что я не хочу, только одно я бы желала спросить: все это только такъ, для виду? И на слѣдующій день все будетъ по старому?
   -- Да, вѣдь, мы вамъ сказали,-- отвѣчалъ лѣсничій,-- на слѣдующее утро вы опять свободны, въ случаѣ, если Рудольфъ не побѣдитъ вашего суроваго сердца.
   Рейнъ Гюйо сжала блѣдныя губы.
   -- Хорошо,-- сказала она,-- пусть будетъ такъ.
   -- Вотъ это дѣло!. Это вѣрно!-- раздалось со всѣхъ сторонъ.
   Покорное согласіе гордой вдовы было встрѣчено одобрительно.
   Какъ только начались танцы, Рейнъ Гюйо безмолвно покинула залу.
   Хмурыя облака пасмурной завѣсой покрывали сырое зимнее небо, когда Рейнъ Гюйо, послѣ безсонной ночи, подошла къ окну и взглянула на безлюдную деревенскую улицу. Какой пустынный видъ! Сегодня въ первый разъ она замѣтила это, хотя ей давно была знакома эта печальная картина. Сегодня въ первый разъ почувствовала она себя одинокой, хотя уже много лѣтъ была одинока. Что ее не любили въ деревнѣ, она давно догадывалась, но что ее такъ ненавидѣли, это она впервые узнала вчера вечеромъ. Она еще раньше думала продать имущество и покинуть деревню, хотя не знала, куда потомъ идти. Но теперь этого нельзя было привести въ исполненіе. Сперва нужно было исполнить то, что на нее возложили вчера, но при мысли о предстоящемъ, ея сердце болѣзненно сжимаюсь, и она чувствовала холодную дрожь. Она пошла въ кухню и занялась приготовленіемъ завтрака, во, сдѣлавъ его, она къ нему не притронулась. Молча сѣла она у очага и долго пристально смотрѣла передъ собой. Гнетущее чувство близкой бѣды, сознаніе глубокаго одиночества и безпомощности давили ее и она неслышно заплакала, не пытаясь даже удержать текущія слезы. И долго такъ сидѣла она неподвижно, какъ каменное изваяніе.
   Вдругъ до ея слуха донесся съ улицы шумъ, лошадиный топотъ и бряцаніе оружія. Холодная дрожь пробѣжала у ней по спинѣ -- уланы! Сначала она хотѣла остаться на мѣстѣ, ничего не желая слышать и видѣть, всецѣло отдавшись на волю судьбы. Но любопытство побѣдило страхъ, она вышла изъ кухни и подошла къ окну, выходившему на улицу.
   Передъ самымъ ея домомъ стояла группа женщинъ. Повидимому, онѣ собрались здѣсь не случайно, потому что въ самое то мгновенье, какъ Рейнъ Гюйо показалась у окна, всѣ повернулись къ ней и поклонились, насмѣшливо присѣдая. Она отошла отъ окна, но сейчасъ же всѣ стали стучать въ него. Волей неволей она должна была открыть окно.
   -- Доброе утро, madame la Reine!-- закричали женщины.-- Мы только хотѣли засвидѣтельствовать вамъ свое почтеніе и представиться вамъ, какъ подружки на вашей помолвкѣ съ Рудольфомъ.
   Безучастно смотрѣла на болтушекъ Рейнъ Гюйо, но раздавшееся хихиканье пробудило ее. Она поспѣшно захлопнула окно и ушла въ глубь комнаты. Ломая руки, безъ устали ходила она взадъ и впередъ; она чувствовала, что ей нѣтъ никакого выхода, что на каждомъ шагу она окружена неумолимыми шпіонами -- озлобленными женщинами.
   -- Что я имъ сдѣлала?-- говорила она, тихо жалуясь самой себѣ.-- Что я имъ сдѣлала?-- Она чувствовала, какъ эта незаслуженная обида начинаетъ внушать ей ненависть къ ея преслѣдователямъ.
   Между тѣмъ, эскадронъ приближался и изъ своей комнаты Рейнъ Гюйо почти въ упоръ смотрѣла въ лица уланъ. Она видѣла ихъ загорѣлыя черты, увѣренные, веселые глаза, кидавшіе смѣлые взоры по обѣимъ сторонамъ домовъ, и хотя она содрогнулась отъ ужаса при видѣ блестѣвшихъ копій, хотя она себѣ представляла, что эти ужасныя копья проливали французскую кровь, она чувствовала себя пригвожденной къ мѣсту какой-то властной силой. Она не могла отвести взора отъ этой, медленно двигавшейся воинственной толпы и слѣдила за ней до тѣхъ поръ, пока могла. Невольно передъ ея глазами встали другіе образы, которые она мысленно представляла себѣ рядомъ съ этими спокойными молчаливыми людьми, тѣ, которыхъ она видѣла вчера вечеромъ: съ искаженными лицами, съ хриплыми голосами, и когда она сравнила ихъ съ этими, Р. Гюйо провела рукой по лбу и съ ужасомъ оглянулась кругомъ. Но она была одна. Всѣ женщины давно уже убѣжали за уланами, но вдругъ ей почему-то послышалось вчерашнее роковое слово: измѣнница!
   Черезъ четверть часа раздался стукъ у ея дверей. Выйдя въ въ сѣни, она остановилась какъ вкопанная: передъ, ней стоять прусскій уланъ. Одной рукой онъ держался за ручку двери, а другой держалъ лошадь въ поводу. Рейнъ Гюйо пристально смотрѣла на него широко открытыми глазами. Цвѣтущее, свѣжее, зарумянившееся, отъ зимняго воздуха, юношеское лицо прямо глядѣло на нее.
   -- Не бойтесь, сударыня,-- сказалъ уланъ,-- я очень сожалѣю, что долженъ васъ побезпокоить, но постараюсь, какъ можно меньше васъ стѣснять. Будьте такъ добры сказать мнѣ, куда я могу поставить свою лошадь?
   Онъ говорилъ бѣгло по французски, и еслибъ она была болѣе знакома съ военными отличіями, то по цвѣтному шнуру на погонахъ шинели она поняла бы, что передъ ней стоялъ вольноопредѣляющійся.
   Не въ состояніи произнести ни одного слова, она молча наклонила голову, вышла первая изъ дверей, кивнувъ ему головой, чтобы онъ слѣдовалъ за ней. Въ стѣнѣ, примыкавшей къ жилому дому, находились деревянныя ворота, заложенныя деревяннымъ же засовомъ. Напрасно она старалась отнять засовъ: дерево забухло отъ сырости и холода и не поддавалось ея усиліямъ.
   -- Позвольте мнѣ,-- сказалъ уланъ, видя ея напрасныя усилія. Онъ попробовалъ вытащить, но засовъ засѣлъ такъ крѣпко, что онъ долженъ былъ схватиться обѣими руками.
   -- Будьте такъ любезны, подержите на минуту мою лошадь,-- попросилъ онъ.
   Она взяла поводъ изъ его рукъ, лошадь стала медленно ее обнюхивать. Это было красивое и стройное животное, собственный конь улана. Рейнъ Гюйо посмотрѣла въ красивые и довѣрчивые глаза вѣрнаго животнаго и невольно погладила его стройную шею, но въ то же мгновеніе отдернула руку, точно обжегшись -- вѣдь это была лошадь пруссака!
   -- Наконецъ-то!-- сказалъ уланъ, вытаскивая засовъ.-- Если позволите, я смажу желѣзо, оно немного заржавѣло. Онъ толкнулъ одну половинку воротъ и взялъ поводья отъ своей молчаливой хозяйки.
   -- Очень вамъ благодаренъ,-- сказалъ онъ сердечно,-- это конюшня, не правда ли?
   Она кивнула головой.
   -- Иди, "Эгмонтъ",-- сказалъ уланъ, трепля по шеѣ своего рыжаго,-- такой славной конюшни ты давно уже не видалъ, старый плутъ.
   Пока онъ разсѣдлывалъ лошадь, Рейнъ Гюйо, облокотясь на косякъ двери, разсматривала юнаго воина. Онъ снялъ шинель и киверъ, его стройная, гибкая фигура двигалась ловко и быстро. Густые бѣлокурые, слегка вьющіеся волосы обрамляли его лобъ.
   -- Это огромная деревня, сударыня,-- болталъ онъ, занимаясь своимъ дѣломъ,-- мы размѣстились по-царски, почти для каждаго отдѣльный домъ. Это очень пріятно, когда по недѣлямъ не видишь крыши надъ головой. Впрочемъ, я думаю,-- продолжалъ онъ, не дождавшись отвѣта,-- мы не долго будемъ злоупотреблять вашимъ гостепріимствомъ. Скоро будетъ миръ, мы вернемся по домамъ и вы будете свободны отъ пруссаковъ.
   Онъ посмотрѣлъ черезъ коня на безмолвную собесѣдницу и, засмѣявшись, прибавилъ:
   -- Это вамъ не причинитъ большого горя, не правда ли?
   Рейнъ Гюйо отвернулась въ сторону.
   -- Господинъ желаетъ чего-нибудь закусить?-- спросила она.
   -- О, если вы будете такъ добры...
   -- Это моя обязанность,-- сказала она отрывисто и жестко.
   Теперь наступило молчаніе съ другой стороны, и когда она бросила взглядъ на юношу, лицо его было красно до корня волосъ. Онъ совсѣмъ наклонился къ своей лошади, шутилъ съ ней, называлъ ее ласковыми именами, сыпалъ кормъ въ ясли и благородное животное отвѣчало тихимъ ржаніемъ на ласки своего хозяина.
   Рейнъ Гюйо вышла изъ конюшни, но по серединѣ двора остановилась и оглянулась назадъ.
   -- Если господинъ...-- она остановилась,-- если господинъ желаетъ видѣть свою комнату...
   -- Я буду имѣть честь послѣ навѣстить васъ, сударыня.-- Онъ старался повѣсить уздечку на гвоздь, вбитый въ косякъ.
   -- У васъ есть какое-нибудь горе?-- вдругъ спросилъ онъ, бросивъ свое занятіе и обернувшись къ ней. Рейнъ Гюйо невольно отступила назадъ.
   -- Почему вы это думаете?-- сказала она, глядя на него во всѣ глаза.
   -- О,-- отвѣчалъ онъ, -- я думаю это потому, что ваше лицо кажется такимъ опечаленнымъ и въ такое время...-- Онъ замолчалъ и наклонился къ уздечкѣ, потомъ, взглянувъ на нее, добавилъ: Я думалъ, вы кого-нибудь потеряли?
   Сперва смертельная блѣдность, потомъ яркая краска покрыла ея лицо, и эта рѣзвая перемѣна придала ей почти величественную красоту. Медленно покачала она головой.
   -- У меня нѣтъ въ арміи родныхъ и мнѣ некого терять.
   Съ этими словами она поспѣшно повернулась и исчезла въ домѣ. Войдя къ кухню, Рейнъ Гюйо сѣла въ самый отдаленный уголъ и закрыла лицо руками. Ей нужно было на минуту ничего не видѣть, ни о чемъ не думать. Потомъ она направилась къ очагу, чтобы приготовить обѣдъ, и вдругъ вспомнила, что ворота на дворѣ не заперты. Надо ихъ закрыть. Зачѣмъ? Она сама не знала, зачѣмъ она пошла, но казалось, что она скрываетъ у себе въ домѣ какую-то тайну, которую никто не долженъ знать, особенно онѣ, эти ненавистныя сплетницы. Какъ будто дѣлая что-то нехорошее, она поспѣшно обошла кругомъ дома, заперла ворота и, удостовѣрившись, что никто ея не видѣлъ, съ облегченіемъ вздохнула. Отчего ей надо было таиться? Что скрывать? Ничего. Случилось ли что-нибудь такое, что сама она ясно сознавала? Нѣтъ -- и однако она чувствовала, что произошло что-то новое, большое, страшное и странное, чего раньше не было. Она не сознавала, что именно случилось. Родилось какое-то новое и загадочное чувство. Но еслибы кто-нибудь вздумалъ ей его растолковать, она не стала бы слушать и зажала бы себѣ уши.
   Она вернулась на кухню, осмотрѣла свои кастрюли и, снова охваченная какимъ-то непонятнымъ безпокойствомъ, поднялась на лѣстницу, которая вела изъ сѣней на вышку, предназначенную улану. Мастеръ Гюйо, ея покойный мужъ, придавалъ мало значенія комфорту въ жизни и еще менѣе желалъ тратить на это деньги. Это была простая комната, содержавшая только предметы крайней необходимости: кровать, столъ, два стула Окинувъ взоромъ это убогое жилище, она замѣтила, что въ двери не было ни замка, ни задвижки. Раньше объ этомъ она никогда не думала, такъ какъ комната стояла пустой, но теперь, держась въ раздумьи за ручку двери, она вдругъ вспомнила слова, сказанныя вчера, вечеромъ: "дамы должны позаботиться, чтобы двери комнатъ, гдѣ спятъ пруссаки, были открыты". Внезапно ее охватилъ невыразимый ужасъ. Сама судьба устроила такъ, что эта комната, предназначенная улану, была такъ удобна для предстоящаго ночного "визита къ пруссакамъ".
   -- Я не знала этого,-- тихо проговорила она, какъ бы желая оправдаться передъ собой. Но пока она раздумывала, нельзя ли помѣстить улана въ другомъ мѣстѣ, на лѣстницѣ послышались шаги и передъ ней стоялъ ея новый постоялецъ.
   Смущенный, онъ молча глядѣлъ на нее, пораженный ея страннымъ видомъ: безсильво опустивъ руки, она прислонилась къ стѣнѣ и смотрѣла на него расширенными отъ ужаса глазами. Но онъ быстро оправился и, перешагнувъ послѣднія ступеньки, спросилъ указывая на комнату:
   -- Это комната, гдѣ я буду жить?
   Она молча наклонила голову. Улавъ медлилъ входить.
   -- Кажется, для васъ это очень тяжело?-- сказалъ онъ.
   Она отрицательно покачала головой.
   -- Здѣсь... такъ не уютно,-- сказала она, заикаясь.
   -- О, что до этого,-- засмѣялся уланъ,-- то для солдата это не имѣетъ значенія. Кровать, стулъ и столъ, на которомъ можно написать письмо. Чего больше желать?-- Онъ перешагнулъ порогъ.
   -- Что, если онъ замѣтитъ, что дверь не запирается?-- со страхомъ нечистой совѣсти спрашивала она себя. Но онъ не обратилъ на дверь никакого вниманія и перенесъ къ себѣ всѣ свои вещи. Рейнъ Гюйо молча наблюдала за нимъ: онъ разбиралъ свои вещи спокойно, просто и весело. Очевидно, даже тѣни подозрѣнія не было у него. Еслибъ онъ могъ предчувствовать, что эта комната будетъ его могилой? Если бы она могла ему это сказать? Невольно губы ея открылись, но она съ ужасомъ сжала ихъ... "Измѣнница!' шепнулъ ей внутренній голосъ.
   Наконецъ, ей стало неловко оставаться здѣсь, какъ будто подсматривая за нимъ.
   -- Обѣдъ скоро готовъ,-- сказала она, -- не пожелаетъ ли господинъ черезъ полчаса сойти внизъ?!
   -- Хорошо,-- отвѣтилъ онъ, -- за одно я успѣю въ это время написать письмо.
   При этихъ словахъ онъ показалъ ей съ улыбкой пакетъ, обвязанный зеленой ленточкой.
   -- Дорогія письма: я получилъ ихъ во время войны, -- добавилъ онъ.
   -- Вѣроятно, изъ вашей деревни?-- спросила она.
   Онъ добродушно засмѣялся, видя, что она принимаетъ его за крестьянина.
   -- Моя родина -- городъ, и письма я получаю отъ матери и маленькой сестренки.
   Глаза его съ тихой радостью смотрѣли на дорогія строки.
   -- Знаете, madame,-- продолжалъ уланъ,-- эту ленточку принудила взять меня сестра, потому что зеленый цвѣтъ -- цвѣтъ надежды. Конечно, это предразсудокъ, но самое странное то, что онъ оправдался. Бывали такіе дни, что вечеромъ смотришь на себя и удивляешься, какимъ чудомъ уцѣлѣлъ. И, представьте себѣ, я не могу отдѣлаться отъ этого предразсудка. Впрочемъ, теперь ужъ опасность миновала. Скоро будетъ миръ.
   И вздохнувъ съ облегченіемъ, онъ положилъ пакетъ на столъ. Рейнъ Гюйо все еще стояла на порогѣ, какъ прикованная. Уланъ взглянулъ на нее и его снова поразили эти глаза, смотрѣвшіе на него съ тѣмъ же выраженіемъ нѣмого ужаса. Замѣтивъ смущеніе улана, она низко опустила голову и несвязно проговорила:
   -- Конечно, конечно... такъ... господинъ потрудится сойти?
   -- Когда и куда вамъ угодно, -- отвѣтилъ онъ, почтительно кланяясь.
   Если бы кто видѣлъ теперь Рейнъ Гюйо на кухнѣ, ему бы показалось, что эта женщина ходить и двигается во снѣ. Въ ушахъ у ней стоялъ шумъ и звонъ и изъ всеобщаго гама отчетливо выдѣлялись только одни слова: "моя мать и моя маленькая сестра". И вдругъ ее поразила странная мысль: что было бы, еслибъ она была его матерью? Невыразимо сладкое чувство наполнило ее при этой мысли. Передъ ней проносились чудныя картины. Наверху, на лѣстницѣ, нетерпѣливо ждетъ она сына. Ея маленькая дочь, его сестра, выбѣжала къ нему на встрѣчу къ воротамъ; вотъ уже слышны шаги и она чувствуетъ, какъ пробѣгаетъ по ней дрожь при звукѣ его шаговъ, вотъ уже въ пролетѣ видно его лицо, еще два прыжка и его голова лежитъ у ней на груди, молодое, красивое, милое лицо! И какъ жадно покрываетъ она поцѣлуями эти волосы, глаза, какъ сжимаетъ его въ своихъ объятіяхъ! Безсознательно Рейнъ Гюйо подняла свои руки и съ глубокимъ вздохомъ уронила ихъ опять. Вотъ онъ внимательно, съ нѣжной улыбкой всматривается ей въ глаза и говоритъ:
   -- У тебя горе, матушка?-- совсѣмъ такъ, какъ это было сегодня утромъ.
   Она прижала руки къ сердцу, въ которомъ было теперь какое-то теплое блаженное чувство, будто лучъ солнца проникъ туда и растопилъ ледъ, и это случилось въ тотъ моментъ, когда онъ ей сказалъ: "у васъ горе, сударыня?" этотъ дружескій, сердечный голосъ проникъ ей въ душу.
   Она тряхнула головой, провела рукой по лбу, какъ бы прогоняя что-то несбыточное.-- "Пруссакъ", прошептала она, принимаясь за работу.
   Она представляла себѣ все, что она слышала ужаснаго про улановъ, вспоминала, какъ раньше при одномъ упоминаніи о нихъ, она испытывала такое чувство, какъ будто говорили о хищныхъ звѣряхъ, а не о людяхъ. Она думала тоже, какъ спокойно слушала вчера, вечеромъ, планъ объ ихъ избіеніи. Ей казалась вполнѣ естественными слова лѣсничаго -- что ихъ надо "стереть съ лица земли, какъ пыль". Да, такъ онъ сказалъ, и опять неожиданно, противъ воли, воображеніе рисуетъ ей новую странную картину: она видитъ его мать, блѣдную, нѣжную женщину. Съ какимъ страхомъ поджидаетъ она своего сына. Вотъ ужъ всѣ вернулись, только его нѣтъ. Но онъ долженъ вернуться, она знаетъ это, потому что онъ не палъ въ сраженіи, не умеръ въ лазаретѣ. Если бы это случилось, ее давно бы извѣстили. Гдѣ же онъ?.. Рейнъ Гюйо покачала головой... Стертъ съ земли, исчезъ... и даже нѣтъ слѣда его могилы, какъ же его найти? Казалось, что Рейнъ Рюйо разговаривала съ незнакомкой, ея фантазія влекла ее все дальше и дальше: вотъ его мать пріѣхала сюда изъ далекой страны. Ей сказали, что въ послѣдній разъ видѣли ея сына въ этой деревнѣ, и она неустанно его вездѣ ищетъ. Рейнъ Гюйо ясно слышитъ, какъ робко и тихо постучались къ ней. Она знаетъ, кто тамъ ждетъ. Она сѣла бы въ уголъ такъ, какъ теперь, и крикнула бы: "войдите". Она видитъ на порогѣ женщину, держащую за руку свою маленькую дочку. Обѣ въ черномъ, блѣдны и грустны. Она знаетъ, о чекъ ее спроситъ эта женщина, но дѣлаетъ видъ, что ничего не знаетъ.
   -- Не можете ли вы сообщить мнѣ что-нибудь о моемъ сынѣ? Не знаете ли чего-нибудь о немъ?-- Ясно слышитъ она этотъ робкій дрожащій голосъ, ясно видитъ она глаза его маленькой сестры, испытующе глядящей на нее.
   -- Нѣтъ, мадамъ, я ничего не знаю,-- вдругъ проговорила она совершенно громко, какъ въ бреду,-- нѣтъ, мадамъ, ровно ничего!
   Тогда его маленькая сестра начинаетъ описывать его наружность: бѣлокурые волосы, голубые глаза... но она не даетъ докончить ребенку; болѣе она не можетъ вынести. И вотъ видитъ она, какъ въ лицѣ матери выступаетъ отчаяніе, какъ горькія слезы катятся изъ ея глазъ, и какъ обѣ фигуры уходятъ медленно, какъ люди съ разбитыми сердцами, и какъ она изъ своей двери слѣдитъ за ними до тѣхъ поръ, пока онѣ не скроются изъ глазъ, потомъ бросится она въ конюшню, гдѣ они сегодня разговаривая, упадетъ въ отчаяніи и будетъ цѣловать то мѣсто, гдѣ онъ сегодня стоялъ, и какъ страстно она будетъ желать увидѣть его только одинъ разъ, только тотъ день, когда онъ стоялъ передъ ней полный жизни и силы! И этого никогда, никогда больше не будетъ... Посреди двора есть могила -- глубокая яма, гдѣ лежитъ онъ вдали отъ родины, матери и маленькой сестры. Подъ нимъ лежитъ его лошадь, красивое вѣрное животное, съ чудными глазами. Оба стерты съ лица земли безъ слѣда... Рейнъ Гюйо всплеснула руками и горько зарыдала. Вдругъ она услышала шаги на лѣстницѣ -- Боже! вѣдь это онъ, живъ. То былъ лишь страшный сонъ... Она вскочила, отерла глаза, и когда его бѣлокурая голова показалась въ дверяхъ и онъ ласково спросилъ ее: можно войти?-- ей казалось, что лучъ солнца проникъ ей въ душу.
   -- Сейчасъ, сейчасъ,-- отвѣчала она, и голосъ ея звучалъ почти радостно.-- Пожалуйста, войдите туда,-- и она указала рукой на слѣдующую комнату,-- я сію минуту накрою.
   -- Какъ, въ вашей комнатѣ?-- скромно спросилъ онъ.
   -- Почему же нѣтъ? Не могу же я заставлять васъ ѣсть на кухнѣ.
   Онъ безъ возраженій вошелъ къ ней. Поспѣшно сдвинула она столъ на середину комнаты, покрыла его чистой скатертью и поставила одинъ приборъ.
   -- Еще одну минуточку, господинъ не откажется выпить бутылку вина изъ моего погреба?-- Она исчезла и скоро вернулась съ запыленной бутылкой въ рукахъ. Отъ скорой ходьбы она раскраснѣлась, на головѣ у нея былъ надѣтъ свѣжій чепчикъ, и теперь передъ нимъ была настоящая француженка, прелестная, ловкая и граціозная.
   Молодой человѣкъ съ восхищеніемъ смотрѣлъ на нее. Она почувствовала впечатлѣніе, произведенное ею на гостя, и наклонилась къ шкафу, гдѣ стояли стаканы, чтобы скрыть улыбку удовольствія, скользнувшую на ея лицѣ.
   -- Нѣтъ, m-me, нуженъ еще стаканъ,-- сказалъ онъ, когда она поставила на столъ только одинъ.-- У насъ въ Германіи обычай, чтобы хозяинъ чокался съ гостемъ.
   -- Правда? Ну, если m-r этого желаетъ...-- и она поставила второй стаканъ.
   -- Теперь супу -- вы позволите?-- съ этими словами она подала ему полную тарелку и встала возлѣ его стула.
   Онъ поднялся и принесъ ей другой стулъ.
   -- Не будете же вы стоять, когда я сижу,-- сказалъ онъ.
   -- Но я должна вамъ прислуживать...
   -- Право, я потеряю аппетитъ, если вы не составите мнѣ компаніи.
   Она сѣла и смотрѣла на него, пока онъ ѣлъ супъ. Ей казалось, что она не устанетъ вѣчно смотрѣть на него.
   Затѣмъ она принесла второе блюдо, услуживая ему съ возроставшимъ удовольствіемъ. Замѣтивъ, что бутылка откупорена, стаканы наполнены, но не тронуты, онъ обратился къ ней со стаканомъ въ рукѣ.
   -- M-me, вы позволите съ вами чокнуться?
   Не глядя на него, она тоже взяла стаканъ.
   -- За что прикажете выпить?-- спросилъ онъ.
   Она помолчала минуту.
   -- За вашу матушку,-- тихо сказала она, взглянувъ ему въ лицо.
   -- И еще глотокъ,-- прибавила она быстро,-- за вашу маленькую сестру.
   Лицо его вспыхнуло и вдругъ она почувствовала, что его руки сжимаютъ ея руку.
   -- Какъ вы добры, какъ я вамъ благодаренъ:-- Голосъ его дрожалъ, въ глазахъ стояли слезы. Онъ поклонился и поцѣловалъ ей руку. Почувствовавъ на своей рукѣ его горячія губы, она упала на спинку стула.
   -- О, Боже!-- простонала она, и бросилась вонъ изъ комнаты.
   Доканчивать свой обѣдъ ему пришлось одному. Черезъ нѣсколько времени, Рейнъ Гюйо услыхала его шаги у наружной двери. Она вышла.
   -- Вы уходите?
   -- На перекличку,-- отвѣчалъ онъ.-- Это ненадолго, я скоро вернусь.
   Почему онъ это прибавилъ, онъ самъ хорошо не зналъ, но за ея лицѣ было такое странное выраженіе, что онъ почувствовать необходимость успокоить ее, и, направляясь къ сборному пункту, все время думалъ объ этомъ выраженіи.
   Уже было темно, когда онъ вернулся. Рейнъ Гюйо работала въ своей комнатѣ при зажженной лампѣ, но мысли ея были далеки отъ работы. Она все къ чему-то прислушивалась и при стукѣ дверей, почувствовала облегченіе.
   Она слушала, какъ онъ медленно переходилъ сѣни и какъ онъ замедлилъ шаги передъ ея дверью. Очевидно, онъ видѣлъ свѣтъ и колебался войти или нѣтъ. Она сидѣла неподвижно, почти не дыша. Наконецъ, онъ поднялся къ себѣ и шаги его раздались уже наверху. Тотчасъ же она пошла къ наружной двери, заперла ее, повернувъ ключъ два раза, потомъ дернула за ручку, чтобы убѣдиться, крѣпко ли заперта дверь, задвинула желѣзный засовъ, и только тогда успокоилась.
   Черезъ нѣсколько времени она опять услышала шаги на лѣстницѣ, шаги медленные и нерѣшительные. Работа выпала изъ ея рукъ. Не было сомнѣнія, онъ шелъ къ ней. Ея голосъ дрожалъ, когда на его стукъ въ дверь, она отвѣтила:
   -- Войдите.
   -- Простите, что безпокою васъ такъ поздно, но я долженъ васъ поблагодарить.
   Онъ смѣялся, но это уже не была непринужденная веселость, какъ утромъ -- лицо его выражало смущеніе.
   Рейвъ Гюйо не поднимала глазъ.
   -- За что благодарить?
   -- Моя комната такъ хорошо натоплена и, кромѣ того, я нашелъ на столѣ ужинъ. Вы дѣлаете для меня больше, чѣмъ я смѣлъ ожидать.
   -- О,-- прошептала она, съ усиленнымъ стараніемъ занимаясь своей работой.
   Наступило долгое молчаніе, одинъ изъ тѣхъ моментовъ, когда или говорятъ ничего не значущія слова, или краснорѣчиво молчатъ. Наконецъ, онъ прервалъ молчаніе.
   -- Я прямо съ переклички. Наши уланы очень пріятно удивлены: по дорогѣ сюда мы встрѣтили квартировавшій здѣсь баталіонъ, и намъ сказали, что здѣшнія дамы сумрачны и не сообщительны, и вмѣсто этого... Онъ запнулся.
   Рейнъ Гюйо вопросительно смотрѣла на него.
   -- И вмѣсто того наши люди въ восторгѣ. Нигдѣ не видѣли они столько любезности и красоты, какъ здѣсь.
   -- Правда?-- Она уронила работу и пристально смотрѣла въ эшю. Грудь ея высоко поднималась. Онъ замѣтилъ ея волненіе.
   -- Вамъ непріятно то, что я вамъ разсказываю?-- спросилъ онъ.
   -- Какое мнѣ дѣло до того, каковы здѣсь женщины,-- отвѣтила она и захлопнула ставни. Ея лицо омрачилось и голосъ ея звучалъ глухо.
   -- Я хотѣлъ вамъ только сказать комплиментъ насчетъ вашихъ соотечественницъ, -- проговорилъ, какъ бы оправдываясь, уланъ.
   При этихъ словахъ она остановилась, какъ вкопанная. Въ ея глазахъ явилось непередаваемое выраженіе: въ немъ были и улыбка, и удивленіе, и ужасъ, и преданность, а надъ всѣмъ этимъ лежала тѣнь глубокаго, мрачнаго горя. Она медленно обратила на него свои глаза и посмотрѣла долгимъ, глубокимъ взглядомъ.
   Онъ содрогнулся. Она вдругъ преобразилась. Это уже не была простая, умная крестьянка, а величественная женщина, воплощеніе страны обольстительной и отталкивающей, гордой и сильной духомъ. Онъ близко подошелъ къ ней и тихо спросилъ:
   -- Вы на меня сердитесь?
   Ни звука, ни движенія. Онъ наклонился ближе.
   -- Какъ вы хороши!-- прошепталъ онъ, и вдругъ его губы коснулись ея щеки. Свѣжесть кожи опьянила его, но когда изъ ея груди вырвался глубокій стонъ, онъ смутился и отступилъ назадъ. Она оставалась неподвижна. Еще разъ наклонился онъ къ ней и въ то же мгновеніе ея руки упали къ нему на плечи, она приблизила къ нему свое лицо, но опять откинула голову, какъ бы борясь съ непреодолимой силой, потомъ голова ея склонилась и губы ея легко, какъ дыханіе, прикоснулись къ его губамъ. Но сейчасъ же она оттолкнула его, закрыла лицо рукой, а другой махнула ему -- уйдите, уйдите. Онъ ушелъ.
   На слѣдующій день уланъ вернулся со службы только къ обѣду, Рейнъ Гюйо онъ еще не видѣлъ. Когда онъ проходилъ мимо кухни, она ему крикнула, чтобы онъ проходилъ прямо въ ея комнату, потому что обѣдъ готовъ и столъ накрытъ.
   Когда она вошла къ нему съ чашкой супа, онъ задумчиво смотрѣлъ въ окно. Услышавъ ея шаги, онъ быстро обернулся и поклонился, но поклонъ его былъ гораздо оффиціальнѣе, чѣмъ вчера, и глаза его смотрѣли вопросительно. Даже когда Рейнъ Гюйо сѣла возлѣ него, онъ задумчиво молчалъ.
   Посмотрѣвъ опять въ окно, онъ кивнулъ головой по направленіи кофейни и спросилъ:
   -- Это кофейня господина Рудольфа?
   Она внутренно вздрогнула.
   -- Конечно. Такъ что же изъ этого?
   -- Я слышалъ разговоръ офицеровъ. Они были уже у него вчера, а сегодня послѣ переклички пришелъ какой-то старый чудакъ, кажется, лѣсничій, и пригласилъ всѣхъ на вечеръ завтра къ Рудольфу.
   -- На завтра?-- прервала она его.
   -- Да, я все слышалъ, что говорили. Насколько я понялъ, у Рудольфа предполагается праздникъ, будутъ дамы и... онъ смотрѣлъ въ тарелку,-- также называли ваше имя.
   Рейнъ Гюйо молчала. Она чувствовала, какъ все въ ней холодѣетъ.
   Онъ, отвернувшись, смотрѣлъ въ сторону.
   -- Разсказываютъ, будто будетъ праздноваться помолвка и... и будто вы -- невѣста Рудольфа?
   Опять наступило долгое молчаніе.
   -- А если бы и такъ?-- вызывающе спросила она,-- кто можетъ, имѣть что-нибудь противъ?
   -- О... конечно, нѣтъ,-- пробормоталъ уланъ. Потомъ, стараясь придать себѣ равнодушный видъ, онъ продолжалъ: -- Я видѣлъ сегодня утромъ человѣка, густо обросшаго черными волосами, стоявшаго тамъ у двери... Это и есть г. Рудольфъ?
   -- Судя по вашему описанію, это былъ онъ.
   Онъ молча взглянулъ на нее. Этого взгляда она не могла вынести. Она ясно прочла въ немъ вопросъ: "развѣ это возможно?"
   Было мгновеніе, когда ей хотѣлось крикнуть ему, что все это ложь, что никогда она не могла бы быть невѣстой Рудольфа, но въ то же время она поняла, что тогда ей придется все разсказать ему и все открыть, а это было невозможно. И мучимая противоположными чувствами, она молча выбѣжала изъ комнаты, оставивъ его въ изумленіи.
   Весь этотъ день они не видались, они избѣгали другъ друга. Онъ думалъ, что нашелъ разгадку всѣхъ ея странностей; она боялась его молчаливыхъ вопросительныхъ взглядовъ. Изъ его словъ она поняла, что роковой часъ приближается. Ночь, которую она провела затѣмъ, была ужасна. Спать она не могла, во измученная она впала въ полузабытье и видѣла страшную картину: она видѣла входящаго Рудольфа съ зажженной лучиной въ одной рукѣ, съ ножомъ въ другой. Густые черные волосы [падали ему на лобъ, его дико освѣщенное пламенемъ лицо было искажено.
   -- Наверху?-- хрипло спрашиваетъ онъ и какъ дикая кошка пробирается на лѣстницу.
   Она видѣла, какъ осторожно открылъ онъ дверь, эту ужасную дверь безъ запора; какъ онъ остановился на порогѣ, осматриваясь кругомъ, и какъ однимъ прыжкомъ ринулся къ кровати. Она слышала глухой задавленный стонъ, видѣла, какъ Рудольфъ, поднявъ свое окровавленное лицо съ дикимъ шепотомъ: "ты его любила, любила!" -- съ каждымъ словомъ погружалъ свой ножъ въ это трепещущее тѣло.
   Покрытая холоднымъ потомъ, съ крикомъ ужаса вскочила она съ кровати. Мертвая тишина царила въ домѣ и на улицѣ, но сновидѣніе было такъ ужасно живо, что она дрожащими руками зажгла лампу и такъ, какъ была, съ босыми ногами вышла изъ дому, посмотрѣть, все ли въ порядкѣ, но на дворѣ все было тихо: ворота закрыты и засовъ задвинутъ крѣпко. Проникнуть въ домъ не было никакой возможности; но ей показалось этого мало: она поднялась по лѣстницѣ на вышку и приложила ухо къ двери. Сердце ея билось съ такой силой, что сначала она слышала только его стукъ. Немного успокоившись, она разслышала спокойное дыханіе спящаго.
   -- Нѣтъ еще!-- прошептала она, вернувшись къ себѣ, чувствуя, какъ отъ страха у ней холодѣли руки.
   Наконецъ блѣдный свѣтъ сѣраго дня проникъ въ комнату Рейнъ Гюйо и освѣтилъ ея бхъдное отъ безсонной ночи лицо.
   -- Сегодня,-- была ея первая мысль, когда истомленная, съ лихорадочной дрожью она поднялась съ постели.-- Сегодня,-- шумѣло и стучало у ней въ ушахъ и черныя пятна ходили передъ ея глазами.
   Въ 10 часовъ утра на лѣстницѣ раздались торопливые шаги я черезъ порогъ перестуаилъ лѣсничій, за нимъ стоялъ Рудольфъ.
   -- Мадамъ Гюйо, сегодня вечеромъ, вы готовы?
   Широко открытыми глазами смотрѣла она на обоихъ мужчинъ, не въ силахъ произнести ни слова.
   -- Вы готовы?-- повторилъ лѣсничій. Глаза его сверкнули, брови сдвинулись.
   -- Все сдѣлано,-- съ мучительнымъ усиліемъ произнесла она.
   -- Хорошо; сегодня, когда стемнѣетъ, Рудольфъ придетъ за вами. Ты же, дружище, постарайся принарядиться,-- обратился онъ къ Рудольфу,-- а что касается мадамъ Гюйо, то мнѣ нечего болѣе напоминать ей -- она знаетъ, что стоитъ на картѣ, а съ отечествомъ шутки плохи.
   Послѣднія слова онъ произнесъ тихо и угрожающе. Рейнъ Гюйо поняла смыслъ этихъ словъ и вздрогнула. Лѣсничій направился къ выходу, Рудольфъ остановилъ его и что-то шепнулъ.
   -- Да, да, помѣщеніе пруссака. Будьте такъ добры, мадамъ Гюйо, покажите, куда вы его помѣстили?-- спросилъ лѣсничій.
   Уланъ былъ на службѣ. Машинально она поднялась съ мѣста.
   -- Ага, на вышкѣ? Я такъ и думалъ,-- замѣтилъ лѣсничій, когда она стала подниматься по лѣстницѣ. На верхней ступеньки Рейнъ Гюйо остановилась, не въ силахъ идти далѣе. Мужчины вошли въ комнату.
   -- Отворяется легко и безъ шуму,-- сказалъ лѣсничій, нажавъ ручку двери.
   -- Безъ замка,-- прибавилъ Рудольфъ.
   -- Правда,-- подтвердилъ другой, поклонившись Рейнъ Гюйо.-- Очень хорошо, мадамъ Гюйо!
   Испытующими взорами окинули они внутренность комнаты. Лѣсничій толкнулъ Рудольфа локтемъ.
   -- Здѣсь намъ предстоитъ не много работы,-- добавилъ онъ съ усмѣшкой.
   -- Я думаю, о немъ позаботятся,-- отвѣчалъ Рудольфъ, грубо смѣясь, и оба вышли.
   Мужчины давно уже ушли, а Рейнъ Гюйо все еще стояла на лѣстницѣ, судорожно ухватившись за перила. Она хотѣла сойти, но силы ее покинули; она хотѣла что-нибудь придумать, но мысли отказывались ей служить и только одно чувство было живо въ ней -- глухое чувство отчаянія и ужаса. Стрѣлка на часахъ двигалась, минуты бѣжали, а ей казалось, что она захвачена ледянымъ потокомъ и ее несетъ туда, гдѣ нѣтъ ни мысли, ни жизни, ничего, кромѣ вѣчной ночи.
   Какъ и въ предыдущіе дни, она готовила ему обѣдъ, но руки ея опускались и много труда ей стоило приняться опять за работу. Ей казалось, что она готовитъ тому, кому уже ничего не надо, кто уже умеръ.
   Какъ только она заслышала его шаги на лѣстницѣ, ее бросило въ холодъ. Въ страхѣ она притаилась, боясь, чтобы уланъ не заглянулъ въ кухню. Но онъ, весело насвистывая, взбѣжалъ по лѣстницѣ, какъ будто ему не предстояло сегодня умереть. Неужели предчувствіе не скажетъ ему, чьи глаза осматривали сегодня его жилище и какая драма разыграется сегодня ночью? Неужели не почувствуетъ онъ запаха крови? Нѣтъ, онъ въ великолѣпномъ настроеніи, весело поетъ пѣсню, и она слышитъ его звучный голосъ.
   Когда уланъ сошелъ къ обѣду, веселость его сразу исчезла при видѣ мертвенно блѣднаго лица хозяйки. Молча она кивнула ему головой, губы у нея запеклись, она не могла ни говорить, ни смотрѣть на него. Молча она подала ему обѣдъ, и онъ не рѣшился ее просить сѣсть съ нимъ за столъ, какъ прежде. Ему было ясно, что не своей волею идетъ она за Рудольфа замужъ, и онъ боялся своими разспросами увеличить ея страданія.
   Послѣ полудня уланъ услышалъ необыкновенное движеніе и шумъ. Большая толпа нарядныхъ женщинъ наполнила болтовней и смѣхомъ безмолвный домъ. Хлопали двери, слышался шелестъ шелковыхъ платьевъ. Чтобы поближе посмотрѣть на толпу, онъ вышелъ изъ конюшни, гдѣ ухаживалъ за своей лошадью, и вошелъ въ домъ. Одна стройная женщина съ красивымъ, вызывающимъ лицомъ остановилась въ сѣняхъ передъ уланомъ, какъ бы загораживая ему дорогу.
   -- Нѣтъ, господинъ уланъ,-- кричала она, размахивая бѣлыми шелковыми чулками,-- это наши секреты и мужчины не должны ихъ звать! Послѣ, когда мы одѣнемъ и украсимъ невѣсту, мы васъ позовемъ, тогда вы должны на нее посмотрѣть.
   Она смѣялась, показывая свои бѣлые острые зубы и отъ этого ея красивое лицо приняло почти дикое выраженіе.
   Черезъ полчаса, когда уже стемнѣло, она появилась снова въ дверяхъ и закричала улану:
   -- Господинъ уланъ, теперь можно, если желаете...
   -- Но, можетъ быть, это непріятно мадамъ Гюйо?-- нерѣшительно спросилъ онъ.
   -- Ничего подобнаго, ничего подобнаго,-- раздалось со всѣхъ сторонъ. Всѣ женщины окружили его и тащили въ комнату.
   Изумленный, онъ остановился на порогѣ. Столъ сдвинули въ сторону, всѣ свѣчи были зажжены, около стола на стулѣ сидѣла Рейнъ Гюйо. Онъ ее не узналъ: вмѣсто темнаго платья, въ которомъ онъ привыкъ ее видѣть, на ней было свѣтлорозовое шелковое, плотно облегавшее ея стройный станъ. Сердоликовое ожерелье обвивало красивую шею, на лѣвой рукѣ былъ золотой браслетъ, но руки ея безсильно упали на колѣни. Она больше походила на жертву, чѣмъ на невѣсту. Когда уланъ показался въ дверяхъ, она окинула его быстрымъ взглядомъ и снова безучастно опустила глаза. Шумнымъ и веселымъ роемъ, окружили ее женщины.
   -- Посмотрите, господинъ уланъ!-- кричали онѣ,-- не правда ли, она хороша? А? Господинъ Рудольфъ долженъ быть доволенъ такой невѣстой? Ха-ха-ха. Посмотрите, какія красивыя руки!
   -- А какія ножки!-- кричала стройная красавица, вставъ на колѣни передъ Рейнъ Гюйо,-- и эти ножки будутъ сегодня вечеромъ танцовать! танцовать! неправда ли, madame la Reine?-- Она схватила ноги Рейнъ Гюйо, трясла ихъ и неудержимо смѣялась.
   -- Оставьте меня!-- закричала измученная женщина. Она оттолкнула красавицу и встала, гнѣвными глазами смотря вокругъ.
   -- Пойдемте,-- кричала красавица,-- скажемъ Рудольфу, чтобы онъ шелъ за невѣстой!
   -- Къ Рудольфу!-- повторили всѣ женщины,-- до свиданья, мадамъ Гюйо, до свиданья!-- и всѣ выбѣжали мимо безмолвнаго улана.
   Онъ не зналъ, какъ объяснить себѣ эту странную сцену. Всѣ эти женщины походили на пьяныхъ. Когда онъ обернулся къ Рейнъ Гюйо, она сидѣла, облокотившись на столъ и закрывъ лицо обѣими руками. Глубокая жалость охватила его, онъ подошелъ къ ней.
   -- Мадамъ Гюйо, простите меня, во мнѣ кажется, вы не доброй волей согласились на эту свадьбу?
   Грудь ея сдавило, руки скользнули, она обернулась къ нему и онъ долженъ былъ ее подхватить, потому что она, какъ подкошенная, упала ему на руки. Онъ чувствовалъ дрожь ея тѣла, которое прижималъ къ себѣ, и слышалъ мучительные стоны, вырывавшіеся изъ ея груди.
   -- Развѣ это непремѣнно должно быть? Вамъ нельзя этого избѣгнуть?-- тихо спросилъ онъ.
   Въ изнеможеніи взглянула она на него и едва слышно прошептала:
   -- Такъ нужно... необходимо...
   Онъ хотѣлъ говорить, но она отрицательно покачала головой, пристально смотря ему въ лицо. Потомъ обвивъ его руками, она страстно цѣловала его глаза, волосы, губы.
   -- Пойдете вы сегодня вечеромъ куда-нибудь?-- прошептала она.
   -- Нѣтъ.
   -- Вы не придете въ кофейню?
   -- Нѣтъ.
   -- Это хорошо, это хорошо!-- шептала она,-- вы закроете ставни? Слышите? Слышите?
   -- Если вамъ такъ хочется, я охотно это сдѣлаю,-- сказалъ онъ.
   Она кивнула головой. Было видно, что она боролась сама съ собой. Боязливо оглянувшись кругомъ, она наклонилась къ его уху.
   -- Еще одно,-- прошептала она,-- слушайте еще одно... сегодня вечеромъ...
   Въ это мгновеніе наружная дверь громко хлопнула. Рейнъ Гюйо отскочила назадъ, уланъ поспѣшно взбѣжалъ на лѣстницу и въ комнату опять ворвались неиствовавшія женщины съ Рудольфомъ во главѣ.
   Черезъ перила лѣстницы онъ видѣлъ, какъ онѣ окружили Рейнъ Гюйо, набросили на нее мантилью и съ тріумфомъ увели. Дверь хлопнула, все затихло.
   Она не договорила послѣдняго слова. Что хотѣла она сказать? Онъ долго думалъ объ этомъ, потомъ взялъ фонарь и пошелъ въ конюшню. Зимняя ночь была такъ темна, что, казалось, затемняла свѣтъ его фонаря.
   Лошадь, при его входѣ, тихо заржала; онъ повѣсилъ фонарь, отыскалъ сѣдло и уздечку. Въ мертвой тишинѣ, окружавшей его, на него нашло вдругъ странное, жуткое чувство. Дикія женщины, необъяснимое поведеніе его хозяйки, все вспомнилось ему и, послѣ нѣкотораго колебанія, онъ осѣдлалъ и взнуздалъ лошадь, чтобы можно было во всякій моментъ вскочить на нее. Потомъ онъ вернулся въ домъ. Воздухъ въ его комнатѣ показался ему душнымъ, онъ открылъ окно и смотрѣлъ на улицу. Окна напротивъ, въ кофейнѣ, были ярко освѣщены. Ему хотѣлось узнать, что тамъ происходитъ, но улица была широка, и разсмотрѣть что-нибудь на такомъ разстояніи было невозможно. Группа уланъ, громко смѣявшихся и разговаривавшихъ, державшихся другъ за друга, направлялась къ своимъ квартирамъ. Языкъ плохо ихъ слушакся -- видно было, что они пьяны. Но вотъ они прошли и деревня опять погрузилась въ мертвую тишину; нигдѣ не слышно было ни звука. Онъ закрылъ окно, и вдругъ вспомнилъ объ ея просьбѣ закрыть ставни. Очевидно, она боялась, что ея гость увидитъ въ кофейнѣ что-нибудь такое, чего она не хотѣла. Тѣмъ не менѣе, уланъ исполнилъ свое обѣщаніе и закрылъ ставни. Онъ теперь какъ будто совершенно успокоился, но все-таки спать ему не хотѣлось. Вынувъ изъ ранца томикъ "Фауста", онъ присѣлъ къ столу и сталъ читать. Черезъ часъ буквы запрыгали передъ его глазами и, облокотясь на руку, онъ задремалъ.
   Вдругъ... это было уже глубокой ночью; онъ пробудился отъ страшнаго шума. Ему показалось, что онъ различаетъ говоръ многихъ голосовъ. Сперва онъ думалъ, что слышитъ это во снѣ, но, придя окончательно въ себя, убѣдился, что это не сонъ. Шаги бѣгавшихъ взадъ и впередъ людей гулко раздавались по мерзлой землѣ. Очевидно внизу собралась порядочная толпа.
   Только что онъ хотѣлъ открыть окно, чтобы посмотрѣть на улицу, какъ внезапно остановился: онъ услыхалъ, какъ наружная дверь съ трескомъ захлопнулась и ключъ два раза повернулся въ замкѣ съ изумительной поспѣшностью.
   Сабля его лежала на столѣ; онъ опоясался, взялъ лампу и вышелъ въ сѣни.
   -- Кто тамъ?-- закричалъ онъ.
   Въ ту же минуту увидѣлъ онъ Рейнъ Гюйо. Лицо ея было пепельнаго цвѣта, глаза широко раскрыты, грудь высоко подымалась, точно она бѣгала.
   -- Вашу лошадь,-- простонала она,-- сѣдлайте вашу лошадь! и бѣгите! бѣгите! бѣгите!..
   Онъ нагнулся къ ней.
   -- Что случилось?
   -- Тамъ... ваши офицеры... убиты. Вольные стрѣлки!-- задыхалась она.
   Онъ испустилъ глухой крикъ и пошатнулся назадъ. Обѣими руками схватила она его руки и потянула внизъ.
   -- Мои товарищи,-- вскрикнулъ онъ и бросился къ наружной двери.
   Рейнъ Гюйо повисла на немъ, какъ будто хотѣла удержать его тяжестью своего тѣла.
   -- Не отсюда,-- умоляла она,-- не отсюда, вы попадете имъ въ руки! Они избиваютъ вашихъ улановъ!
   Въ это время наружная дверь задрожала подъ неистовыми ударами кулаковъ. Въ два прыжка уланъ выскочилъ на дворъ, Рейнъ Гюйо за нимъ.
   Пока онъ выводилъ изъ конюшни лошадь, раздался дикій голосъ Рудольфа.
   -- Откройте!-- ревѣлъ онъ,-- откройте, m-me Рейнъ, откройте!..
   Дверь не поддавалась; снаружи поднялся ужасный вой, точно стая волковъ пришла къ воротамъ. Слышно было, какъ они ломились, какъ трещали доски и, наконецъ, ворота подались и толпа ворвалась.
   Уланъ вскочилъ въ сѣдло.
   -- Сюда,-- задыхалась она, схватила поводъ и потянула лошадь къ калиткѣ, которая была въ задней стѣнѣ двора. Дверь была открыта; возбужденная лошадь не стояла на мѣстѣ.
   -- А вы!-- наклонился онъ къ ней,-- если вы попадете имъ въ руки?
   Она поставила свою ногу въ стремя.
   -- Одинъ, ты не найдешь дороги, возьми меня съ собой,-- сказала она беззвучно.
   Онъ наклонился, протянулъ ей руку; въ мгновенье ока она вспрыгнула на лошадь сзади него и обхватила его руками.
   -- Направо,-- сказала она, когда они выѣхали изъ калитки,-- тамъ дорога открыта.
   -- Впередъ, "Эгмонтъ"!-- крикнулъ онъ и лошадь понеслась. Послышались дикіе крики и топотъ бѣгущихъ ногъ.
   Французы услыхали стукъ подковъ и хотѣли перерѣзать бѣглецамъ дорогу. Когда они вынеслись на главную дорогу, изъ толпы раздались выстрѣлы. Пули просвистѣли надъ ихъ головами.
   -- Ты не ранена?-- спросилъ онъ ее.
   -- Нѣтъ,-- отвѣчала она, крѣпче прижимаясь къ нему. Отъ страха силы лошади удвоились. Они стрѣлой мчались мимо изгородей и садовъ.
   -- Опять направо,-- слышалъ онъ ея голосъ.
   Они выѣхали въ открытое поле.
   -- Гдѣ тополи -- это шоссе, и тамъ надо взять налѣво...
   По твердому мерзлому шоссе гулко раздавался галопъ коня, мчавшагося все дальше съ бѣшеною скоростью. Наконецъ, они доскакали до сосноваго лѣса.
   -- Стой! Кто идетъ?-- раздалось имъ на встрѣчу. Они были у аванпостовъ прусской пѣхоты. Онъ остановилъ лошадь и прерывающимся голосомъ сказалъ пароль.
   -- Гдѣ передовой караулъ?-- разспрашивалъ онъ часового,-- вольные стрѣлки напали на эскадронъ уланъ и вырѣзали его...
   Часовой разразился проклятіями.
   Онъ указалъ улану, гдѣ найти передовой караулъ.
   -- Пятьдесятъ шаговъ вдоль по шоссе, потомъ направо черезъ мостъ и еще двѣсти шаговъ прямо.
   Уланъ пустилъ тихо свою взмыленную лошадь.
   -- Кто же это сидитъ позади тебя?-- крикнулъ ему часовой. Но уланъ его не слыхалъ, онъ уже выѣхалъ на лѣсную тропинку.
   Вдругъ онъ почувствовалъ, что лицо его спутницы прижалось къ нему и послышались тихія, горькія рыданія. Онъ схватилъ руки своей спасительницы, молча прижималъ ихъ къ своей груди, гладилъ ихъ и ласкалъ; говорить онъ не могъ.
   Но вотъ деревья порѣдѣли, тускло блеснула матовая поверхность пруда и показался мостъ. Какъ только подковы лошади зазвучали по бревнамъ моста, Рейнъ Гюйо, прежде чѣмъ уланъ успѣлъ ей помѣшать, соскользнула съ коня.
   -- Куда ты?-- вскричалъ онъ, удерживая лошадь.
   Она обхватила руками перила моста, положила на нихъ голову и молча стояла, только все тѣло ея судорожно вздрагивало.
   Уланъ моментально соскочилъ, обнялъ ее, но она такъ крѣпко уцѣпилась за перила, что онъ съ трудомъ оторвалъ ее и привлекъ къ себѣ.
   Колѣни ея подгибались, голова упала ему на грудь, безутѣшное, полное отчаянія рыданіе вырвалось изъ ея груди.
   -- Ты... теперь... пойдешь къ твоимъ,-- заговорила она, но слова ея прерывались рыданіями.
   -- Ты имъ разскажешь... все... что случилось... и что они сдѣлали... и что умертвили уланъ... и завтра твои придутъ... и отмстятъ... сожгутъ деревню... и всему... я виной... я... я... я измѣнила моей родинѣ... и я,-- она прижимала свое лицо къ его груди, точно хотѣла скрыться тамъ,-- моя родина, моя бѣдная родина!..
   Рыданія ея перешли въ глухіе раздирающіе стоны -- и вдругъ она дико вскрикнула:
   -- Я не могла поступить иначе! Потому что знай, я тебя любила! и люблю... о, люблю, люблю!-- она страстно обняла его и покрывала безумными поцѣлуями.-- Теперь ты спасенъ, невредимъ, ты вернешься къ твоей матери... поклонишься ей отъ Рейнъ Гюйо?
   Слезы брызнули у него изъ глазъ.
   -- Да, я поклонюсь, да...
   -- Поцѣлуешь твою маленькую сестру за Рейнъ Гюйо?
   -- Тысячу разъ, тысячу разъ!-- рыдалъ онъ.
   -- А ты, будешь ты вспоминать о ней, о бѣдной Рейнъ Гюйо? Ты будешь? Ты будешь?..
   Онъ сжалъ ее въ объятіяхъ и цѣловалъ облитое слезами милое лицо. Вдругъ она рванулась изъ его рукъ и оттолкнула его за плечи. Невольно онъ пошатнулся, въ тоже мгновеніе она сбѣжала съ моста и исчезла въ темнотѣ. Онъ бросился за ней, но ничего не видя и не слыша, безпомощно остановился.
   -- Послушайте,-- кричалъ онъ.-- Ради Бога, послушайте меня!
   Съ противоположной стороны пруда послышался всплескъ воды и жалобный стонъ. Спотыкаясь о корни деревъ, отводя руками вѣтки сосенъ, бившихъ его по лицу, бросился онъ по тому направленію, но уже все затихло. Только тростникъ тихо колебался въ мелкой зыби пруда, да вода съ легкимъ плескомъ набѣгала на берегъ.
   Силы покинули его, онъ оперся о дерево. Онъ переживалъ одинъ изъ тѣхъ часовъ въ жизни, когда волосы мгновенно сѣдѣютъ, и чему никогда не бываетъ забвенія...

"Міръ Божій", No 5, 1897

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru