М.: Модест Колеров, 2015. (Исследования по истории русской мысли. Том 18.)
М. Винавер
Открытое письмо П. Б. Струве
Многоуважаемый Петр Бернардович!
Пишу вам по поводу вашей статьи о национальном лице. Прошу извинения за полную откровенность, но скажу сразу: я считаю ваше отношение к чрезвычайно острой проблеме крайне поспешным и не продуманным до конца. Оговариваюсь, что принципиально я ничего не имею против основного положения вашего о "национальном лице" и об отношении государственного начала к национальному. Поспешность же вижу в том, что, выставив эту общую схему, вы затем в области применения ее к еврейскому вопросу бросили несколько туманных пятен, запнулись на Левитане и не сумели из этой подмеченной вами же особенности еврейского вопроса сделать никаких выводов. И тем не менее, не сделавши этих выводов (а кто знает, в какой мере они подошли бы под общую схему?), вы, однако, поспешили с некоторой страстностью противопоставить евреям не "российское", а "русское" национальное лицо. Должен сознаться, что в вашей статье поразило меня то же, что выступало в более резкой форме в замечаниях Чирикова, как они изложены им самим в печати. Поразила меня та оборонительная поза, которую вы считаете нужным занять, когда заговариваете о русском национальном чувстве. От кого вы обороняетесь? Кто на вас нападал? Кто вам мешал быть нацонально-русским человеком -- в вашем благородном смысле слова? Между тем Чириков в ответ на замечание, что он не знает еврейского быта (да и почему он обязан знать его?), вскрикивает, как ужаленный: "Да, я русский, неистинно-русский, а просто русский... впрочем, мне все равно, как вам будет угодно это признать". Он с этим выкриком обращается к евреям, -- вы обращаетесь к радикальным элементам русского общества, но ужалены и вы тем же еврейским инцидентом. Мало того: вы тут же, под этим же впечатлением свидетельствуете за счет всего русского народа, что в самых различных и широких кругах его сила отталкивания от еврейства гораздо значительнее силы притяжения, -- бросаете неосмотрительно эту тяжелую гирю на весы наших судеб в минуту, особенно для нас трудную, когда именно под этот напев наступает нам на горло вся сплоченная правительственно-реакционная клика, а до государственных принципов правового строя, на которые вы рассчитываете, -- как вы знаете, -- еще очень далеко. И говорите все это -- повторяю -- не вполне продуманно; ибо поверьте: нам, евреям, несмотря на испытанные нами погромы и притеснения, эта самая жгучая для всего нашего бытия проблема -- о стихийном "отталкивании" -- представляется далеко не столь мрачной, как она показалась вам минуту, когда вас ужалил еврейский инцидент.
И, наконец, самое главное, что я хотел вам сказать, что входит отчасти в область вопроса о Левитане и пр. Неужели вы не понимаете, в чем состоит национализм группы, рассеянной среди другого народа, -- группы, дорожащей своим унаследованным от веков добром, но питающейся самым интенсивным образом окружающей ее культурой, -- перерабатывающей изо дня вдень свое изначальное содержание, созидающей новые, смешанные, но столь же богатые формы, более близкие то к одной, то к другой формации (Левитан, Антокольский, Рубинштейн -- у нас; Гете, Берне, Маркс -- у немцев), -- не понимаете ли, спрашиваю, национализма такой группы, которая видит свою задачу, свою гордость в охране и дальнейшем развитии своих культурных ценностей, -- которая не отталкивается, а, наоборот, находится и должна оставаться в ближайшем соприкосновении и взаимодействии с культурными элементами, ее окружающими? Иначе, конечно, в совершенно других, созданных историей условиях творил и творит то же культурно-национальное дело русский народ, творит свободно и естественно, до такой степени естественно, что вы этого как будто и не заметили. Думаете ли вы, что национальная мощь русского народа устоит крепче, когда вы сведете всю ее гордость к традициям, которыми она жила и питалась в качестве особого племенного целого? Ведь вы не полагаете, как Меньшиков, что в самом деле и русская мысль, и русское искусство, и все вообще, чем жива русская интеллигенция и русский народ, породивший ее, -- что все это сгниет, если не будет к нему приставлен жандарм. Когда вы недавно писали о нации, когда вы писали о Великой России, -- я, сознаюсь, думал, что вас одушевляет некая империалистская идея, что вы под нацией разумеете нечто более крупное, чем доподлинных потомков исконных жителей суздальского уезда. А оказывается на поверку, что другого мерила, кроме племенного, у вас нет, что вам, кроме дела -- настоящего национального культурного дела -- нужна для русского народа особая племенная загородь, да еще с вывеской. Именно племенная, ибо ничего другого вы не придумаете. И в ваших же примерах Брюллов побивается ведь "нерастворимым" евреем Левитаном... Впрочем, повторяю, я понимаю и склонен уважать и суздальский национализм, но именно потому спрашиваю: от кого вы его обороняете? Для чего вы торжественно собрались в бой с трубами и фанфарами? Зачем вы именно с нами связываете проповедь этого национализма?
Это грех против истины, и грех особенно тяжелый потому, что ваша ложная связь идей будет злостно использована во вред стороне слабейшей.
Искренно преданный вам М. Винавер
Р. S.
Письмо это было уже написано, когда я прочитал вашу вторую статью в "Слове". Вы нашли уже ярлык для вашего настроения. Это не антисемитизм, а "асемитизм". И с такой же поспешностью, с какой вы раньше свидетельствовали за счет всего русского народа об "отталкиваниях", теперь за счет всех "еврейских сограждан" высказываете уверенность в огромной для них пользе именно от этого крылатого, но весьма... легковесного лозунга. Что есть асемитизм? Если это только правовой принцип, безразличие вопроса о национальности в области права, -- то это пустопорожнее место, не более. Если же он должен внедриться вовсе области общежития, то как вы вообще мыслите такое общежитие, скроенное из асемитизма, аполонизма, аукрайнизма и, конечно, арусизма? Так ли вы ее представляете, как это рекомендуется г. Владимиром Ж., от которого вы, по-видимому, взяли самый "асемитизм". Послушайте, какие он вам рисует перспективы, -- рисует, скажу я, совершенно последовательно: "В разных профессиональных сферах он (асемитизм) разно проявляется; в сфере литературно-художественной он принял бы форму такого рассуждения: я пишу свою драму для своих и имею право предпочитать, чтобы на сцене ее разыграли свои и критику писали свои. Этак мы лучше поймем друг друга". Предлагаю вам, с точки зрения этого деления на "своих" и "не своих" (аведь деление -- ипритом грубое -- придется ивам, в конце концов, установить), -- предлагаю вам с этой точки зрения подойти к Левитану. Для сиониста Левитан есть парадокс, ненужная, досадная помеха, перекрашивающая утлую ладью государственно-культурной концепции сионизма. Но для нас, для огромной массы русского еврейства и Левитан, и Антокольский есть живые воплощения здорового процесса, который мы желаем продолжать и укреплять не в холодной "асемитической" замкнутости и отчужденности, а в сфере согретого любовью (именно любовью), свободного взаимного культурного воздействия. И потому, Петр Бернардович, вам следовало бы еще призадуматься раньше, чем с такой решимостью говорить о пользе "асемитизма" для "еврейских сограждан" -- и прибавлю от себя: и для русских сограждан.
ПРИМЕЧАНИЯ
Впервые: Речь. 1909. No 70. Печатается по сборнику. Максим Моисеевич Винавер (1863--1926) -- адвокат, член ЦК кадетской партии, член Государственной Думы. Впоследствии, откликаясь на предисловие Струве к воспоминаниям В. В. Шульгина "Дни" (о еврейском погроме в Киеве в октябре 1905), где они были названы "первостепенным человеческим документом", который будет оценен "стремящейся к правде историей", Винавер напомнил Струве его "асемитизм" и свой ответ: "Куда Вы поместите Левитана, Антокольского, Рубинштейна, Гершензона -- нежный плод творческого взаимодействия двух культур, сливающихся в едином культурно-государственном строительстве? <...> В этом мировоззрении Вашем заключалось уже принципиальное отрицание права "инородцев" строить вместе, а не бок о бок с Вами, Россию" (М. Винавер, Открытое письмо Петру Бернгардовичу Струве // Последние новости. Париж, 29 марта 1922. С. 2).