Виноградов Павел Гаврилович
Трактат Аристотеля о государстве Афинском

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

НАУЧНЫЙ ОБЗОРЪ.

Трактатъ Аристотеля о государствѣ Аѳинскомъ *).

*) Помѣщая настоящій обзоръ литературы по недавно открытому трактату Аристотеля, считаю долгомъ предупредить, что я буду имѣть въ виду, главнымъ образомъ, первую, историческую часть трактата. Наиболѣе обстоятельный изъ извѣстныхъ мнѣ библіографическихъ обзоровъ по Ἀϑηναίων πολιτεία сдѣланъ проф. Бузескуломъ въ журналѣ Министерства Народнаго Просвѣщенія 1899 г., іюль. Ср. также обзоръ проф. В. А. Шеффера. Berliner Philologische Wochenschrift 1892, октябрь.

I.

   Первые дни 1891 года ознаменовались извѣстіемъ, которое привело въ волненіе всѣхъ, для кого классическое образованіе сколько-нибудь сдѣлалось духовнымъ достояніемъ. На столбцахъ Times появилось сообщеніе, что въ Египтѣ найденъ папирусъ съ большею частью знаменитаго трактата Аристотеля о государственномъ строѣ Аѳинъ,-- трактата, составлявшаго самую интересную изъ ста пятидесяти восьми работъ объ отдѣльныхъ государствахъ Греціи, которыя приписывались въ древности Аристотелю и извѣстны были въ отрывкахъ по ссылкамъ различныхъ древнихъ писателей. Помимо филологической важности новаго источника, помимо интереса классиковъ-гуманистовъ къ работѣ знаменитаго философа, являлись ожиданія, что новый текстъ существенно пополнитъ, а, можетъ быть, и измѣнить утвердившіяся представленія о ходѣ греческой исторіи, освѣтить съ неожиданной точки зрѣнія характерныя для античной жизни обобщенія аристотелевой политики. Пишущему эти строки пришлось быть въ Берлинѣ какъ разъ въ началѣ прошлаго года: въ этомъ центрѣ нѣмецкой культуры находка англичанъ отозвалась съ силою политическаго событія. Въ ученыхъ кругахъ только о ней и говорили, -- обсуждали возможность поддѣлки, съ нетерпѣніемъ ждали текста, догадывались о его содержаніи. Лучшій знатокъ Аристотеля въ Берлинѣ, Дильсъ, съ радостнымъ лицомъ сообщалъ свои соображенія по поводу краткихъ извѣстій въ Times,-- поддѣлка казалась ему невозможною, авторство Аристотеля несомнѣннымъ, содержаніе трактата замѣчательнымъ.
   Наконецъ, появился самый текстъ пріобрѣтеннаго британскимъ музеемъ папируса въ изданіи молодого англійскаго филолога Кеніона. Мнѣ опять-таки пришлось при весьма интересной обстановкѣ наблюдать за первымъ впечатлѣніемъ, произведеннымъ этою публикаціей,-- на этотъ разъ въ Парижѣ: Госсулье младшій дѣлалъ въ Академіи Надписей докладъ объ изданіи Кеніона. Присутствовали: Ренанъ, Перро, Дареcтъ, Жираръ, Бреаль и другіе. Англійскаго издателя строго судили за поспѣшность и нѣкоторыя ошибки, но по существу признавали капитальное значеніе новаго текста для пересмотра всей аѳинской исторіи. Одинъ изъ академиковъ не безъ ироніи высказывался о томъ, какъ отъ толчка, даннаго этимъ папирусомъ, разсыплется множество старательно налаженныхъ комбинацій и освященныхъ постояннымъ повтореніемъ суевѣрій.
   Эта весенняя встрѣча трактата, если можно такъ выразиться, отозвалась въ настроеніи первыхъ печатныхъ отзывовъ. Со всѣхъ сторонъ, правда, посыпались предложенія измѣнить напечатанный Кеніономъ текстъ въ томъ или другомъ параграфѣ. По содержаніе памятника привѣтствовали, какъ своего рода историческое откровеніе. Такіе авторитетные филологи, какъ Дильсъ, Блассъ, Кейлъ въ Германіи, Гомперцъ въ Австріи, Вейль во Франціи, посвятили ему прочувствованныя статьи въ ученыхъ и общелитературныхъ журналахъ. Вышедшая въ іюнѣ мѣсяцѣ 1891 года книжка Адольфа Бауэра {Literarische und historische Forschungen zu Aristoteles Ἀϑηναίων πολιτεία (München, 1891).}, профессора въ Грацѣ, можетъ еще служить обращикомъ господствовавшаго въ первое время увлеченія.
   Онъ заводитъ рѣчь издалека: эллинамъ мы обязаны началомъ философскаго изслѣдованія и свободнаго художественнаго творчества. Эллины же первые стали заниматься исторіей, какъ искусствомъ, и первые возвели ее на степень науки. Болѣе всего сдѣлали въ данномъ случаѣ Ѳукидидъ и Аристотель. Одинъ далъ примѣръ прагматическаго, строго-реальнаго изложенія внѣшней политической жизни, сцѣпленія обстоятельствъ, которыми объясняются борьба народовъ и ея исходъ. Другой выдвинулъ внутреннюю исторію учрежденій въ связи съ направляющими ихъ партіями и соціальными движеніями. Цѣли обоихъ различны, и потому ихъ повѣствованія сильно отличаются другъ отъ друга, даже когда касаются однихъ и тѣхъ же событій. Но между ними есть и родство, объясняющее сходство пріемовъ и многихъ результатовъ. Оба недовѣрчиво относятся къ преданіямъ о сѣдой старинѣ, оба подвергаютъ матеріалъ тщательной предварительной провѣркѣ, оба придаютъ особенное значеніе косвеннымъ выводамъ изъ второстепенныхъ подробностей преданія, изъ случайно сохранившихся переживаній древности.
   Аристотель, какъ и Ѳукидидъ, не задавался цѣлью обстоятельно изложить историческія судьбы Аѳинъ. Введеніе къ разсказу современника о Пелопонесской войнѣ весьма кратко сопоставляетъ нѣсколько существенныхъ фактовъ изъ предшествующей исторіи: авторъ философской Политики задался главною цѣлью изобразить подробно и точно дѣйствовавшія въ его время аѳинскія учрежденія и къ этому руководству по государственному праву прибавилъ историческій очеркъ, отмѣчавшій важнѣйшіе признаки и причины одиннадцати измѣненій, которымъ подвергался до его времени аѳинскій строй. Отъ подобнаго очерка было бы нелѣпо требовать равномѣрнаго освѣщенія картины или упоминанія о всѣхъ частностяхъ, которыя случайно дошли до насъ и почему-нибудь кажутся намъ важными. Подробно передана только исторія олигархической конституціи 411 года и такъ называемой тираніи тридцати, т.-е. политическія событія, прямо предшествовавшія дѣйствовавшему при Аристотелѣ порядку.
   Многіе особенности и пробѣлы объясняются обстоятельствами, при которыхъ писалъ Аристотель. Трактатъ составленъ въ промежуткѣ между 329 и 324 годами. Въ это время Греція находилась вполнѣ въ зависимости отъ Александра Македонскаго, хотя ея городскія общины сохранили -- каждая -- свои учрежденія и самостоятельность въ дѣлахъ внутренняго управленія. Аристотель ни единымъ словомъ не упоминаетъ о послѣдствіяхъ Европейской битвы и повсюду говоритъ, какъ будто аѳинская демократія не обязана была считаться ни съ чьею верховною волей. Помимо формальной правильности такой постановки дѣла съ точки зрѣнія государственнаго права, философъ могъ имѣть и политическую цѣль -- напомнить, насколько велика свобода города подъ покровительствомъ царя, и расположить аѳинянъ къ уступкамъ относительно требованій Александра, напримѣръ, въ вопросѣ о возвращеніи гражданскихъ правъ изгнаннымъ. Вѣроятно, именно поэтому онъ такъ сильно настаивалъ на благодѣтельномъ примиреніи партій послѣ несчастій и раздоровъ Пелопоннесской войны, на пользѣ и справедливости общей амнистіи. Къ современной аѳинской демократіи Аристотель относился благосклонно, но это не мѣшаетъ ему осуждать политику раздачъ народу. Время Перикла представляется ему поэтому началомъ упадка. Главное для этого ученаго -- объективное изображеніе сложнаго государственнаго механизма, интереснаго политическаго процесса. Вновь открытый трактатъ показываетъ, что отчасти справедливо обычное мнѣніе, будто работы Аристотеля о государственныхъ учрежденіяхъ 158 городовъ составляли подготовительный матеріалъ для обобщеній Политики. Везъ сомнѣнія, данныя для нихъ собирались издавна и потому послужили косвенно и для Политики, по редакція такъ называемыхъ Политій очень поздняя и преслѣдуетъ самостоятельныя цѣли.
   Хотя историческій очеркъ Аристотеля представляетъ, такимъ образомъ, только введеніе къ главной, антикварной части, тѣмъ не менѣе, онъ заключаетъ въ себѣ столько новаго, что по нему приходится передѣлать всѣ ходившія до сихъ поръ представленія о развитіи Аѳинскаго государства. Между прочимъ, совершенно перестраиваются хронологическія рамки, въ которыхъ разыгрывалась аѳинская исторія, и, вмѣстѣ съ тѣмъ, открываются новыя, неожиданныя точки зрѣнія и комбинаціи событій. Трактатъ впервые даетъ возможность точно опредѣлить время попытки Пилона захватить тиранію, главные моменты раздора партій послѣ реформы Солона, періоды господства и изгнанія Писистрата. Но главная перестановка происходитъ въ размѣщеніи фактовъ пятидесятилѣтія между походомъ Ксеркса и Пелопоннесскою войной. Исходнымъ пунктомъ должно служить неожиданное сообщеніе, что Ѳемистоклъ былъ однимъ изъ главныхъ зачинщиковъ реформы ареопага, произведенной въ 462 году. До сихъ поръ думали, что Ѳемистоклъ былъ изгнанъ изъ Аѳинъ остракизмомъ въ 471 году и около 465 года переселился въ Персію. Его соединеніе съ Эфіальтомъ при реформѣ ареопага не только бросаетъ новый свѣсь на послѣднюю, но принуждаетъ отодвинуть главные факты военной дѣятельности Кимона, въ пятидесятые годы, вмѣсто шестидесятыхъ. А это измѣняетъ взглядъ на исторію аѳинскаго союза и на борьбу Аѳинъ съ Персіей. Выходитъ, что аѳиняне первоначально больше пользовались этою борьбой, какъ предлогомъ для составленія громаднаго союза и постепеннаго подчиненія городовъ. Наступательную войну въ обширныхъ размѣрахъ началъ уже Кимовъ и началъ поздно -- послѣ сверженія ареопага: она пошла, въ концѣ-концовъ, неудачно, такъ что Периклъ принужденъ былъ се прекратить. Эта комбинація не дана прямо у Аристотеля, но хронологическая перестановка дѣлаетъ ее обязательной. Точно также мѣняется въ новомъ трактатѣ освѣщеніе дѣятельности Перикла. Онъ уже не является пособникомъ Эфіальта въ сверженіи ареопага,-- эта роль, очевидно, была приписана ему позднѣйшими историческими сочиненіями, для которыхъ онъ былъ типичнымъ демократомъ и потому долженъ былъ принимать участіе во всѣхъ главныхъ демократическихъ мѣрахъ V вѣка. Напротивъ, Аристотель подчеркиваетъ ограниченіе правъ гражданства и возстановленіе областныхъ судей при Периклѣ: и то, и другое -- мѣры не демократическія, а разсчитанныя на то, чтобы стѣснять начавшійся во время персидскихъ войнъ приливъ населенія въ городъ и гражданское общество. Участіе Перикла въ устройствѣ раздачъ также ограничивается введеніемъ платы присяжнымъ. И хронологически дѣятельность Перикла стѣсняется въ промежуткѣ между 451 и 429 годомъ, вмѣсто прежнихъ невѣроятныхъ сорока лѣтъ.
   Особенно цѣнны основанные на документальныхъ данныхъ отдѣлы объ олигархіи 411 года и о тираніи тридцати. Въ первомъ Аристотель пополняетъ разсказъ въ VIII книгѣ Ѳукидида. Второй существенно исправляетъ свѣдѣнія въ Héllenica Ксенофонта. Для этой послѣдней части историческаго изложенія Аристотель, можетъ быть, пользовался Эфоромъ. Во всякомъ случаѣ, его слова выставляютъ въ новомъ свѣтѣ какъ дѣятельность Ѳсрамена, представителя средней партіи, которому особенно сочувствовалъ Аристотель, такъ и поступки ненавистнаго Критія. Односторонность, пристрастіе, отрывочность изложенія у Ксенофонта получаютъ какъ бы документальное разоблаченіе.
   Таковы главныя положенія Бауэра. Онъ не старался просто выдѣлить то новое, что представляетъ трактатъ, и прошелъ молчаніемъ цѣлый рядъ пунктовъ, по которымъ слова Аристотеля даютъ драгоцѣнныя дополненія къ нашимъ свѣдѣніямъ. Барра особенно поражаютъ мѣста, гдѣ новый свидѣтель становится въ рѣзкое, непримиримое противорѣчіе со всѣмъ, что говорили другіе свидѣтели; онъ спѣшить опредѣлить размѣры переворота который находка британскаго музея должна произвести въ нашихъ взглядахъ. но какъ разъ случаи рѣзкаго столкновенія между свидѣтельствами могли имѣть обоюдоострое значеніе. Если они вызывали на пересмотръ установившихся мнѣній, то они же могли возбудить и критическое отношеніе къ вновь появившемуся источнику. Р. Шёлль {Beilage zur Allgemeinen Zeitung. München, 1891. 9 и 11 Mai (NoNo 107 и 108). См. также статью В. Бузескула въ Журн. Мин. Нар. Просв. 1891 г., іюнь, и статью Walker'а въ Classical Review 1892 г.} отнесся не такъ восторженно, какъ Бауэръ, къ перспективѣ безчисленныхъ перестановокъ хронологіи и переверстокъ въ комбинаціи событій, которую открывало извѣстіе о пребываніи Ѳемистокла въ Авинахъ въ 462 г. Недоумѣніе по этому поводу сдѣлалось однимъ изъ главныхъ основаній для изслѣдованія Ф. Кауэра {Hat Aristoteles die Schrift vom Staate der Athener geschrieben? Ihr Ursprung und ihr Wert für die ältere athenische Geschichte (Stuttgardt, 1891).}, которое можно поставить во главѣ второй группы работъ о вновь открытомъ трактатѣ,-- работъ критическихъ и даже отрицательныхъ.
   

II.

   Основная дата, отъ которой исходятъ всѣ разсчеты Бауэра, сама вызываетъ величайшія сомнѣнія, чтобы не сказать болѣе. Она связана съ совершенно анекдотическимъ разсказомъ о хитрости Ѳемистокла, которому будто бы грозило въ 462 году обвиненіе передъ ареопагомъ. Онъ успѣлъ, однако, натравить другъ на друга ареопагъ и вожака народной партіи, Эфіальта, убѣдивъ обѣ стороны въ томъ, что одна замышляетъ противъ другой. Разрѣшеніемъ этой комедіи ошибокъ было отнятіе у ареопага политической власти и большей части судебныхъ дѣлъ. Помимо подозрительнаго легкомыслія всего этого эпизода и противорѣчія между нимъ и всѣми другими извѣстіями о судьбѣ Ѳемистокла и реформѣ ареопага, пріуроченіе его къ 462 году идетъ наперекоръ сообщеніямъ -- ни мало, ни много -- Ѳукидида. Послѣдній подробно передаетъ, какъ Ѳемистоклъ послѣ остракизма въ Аѳинахъ и цѣлаго ряда приключеній въ Греціи бѣжалъ въ Персію, гдѣ незадолго передъ тѣмъ вступилъ на престолъ Артаксерксъ; на дорогѣ онъ чуть не попалъ въ руки аѳинскому флоту, блокировавшему Наксосъ. Артаксерксъ вступилъ на престолъ въ 465 году, и если предположить, что въ 462 году Ѳемисток.ть еще одерживалъ политическіе успѣхи въ Аѳинахъ, то придется принять, что появленіе въ Персіи побѣдителя при Саламинѣ произошло не ранѣе, какъ лѣтъ черезъ пять-шесть послѣ 465 года, и тогда не было основанія говорить, что Артаксерсъ недавно вступилъ на престолъ. Время осады Наксоса также можно опредѣлить точно. Она предшествовала возстанію Тазоса и пораженію аѳинянъ при Драбескѣ во Ѳракіи,-- предшествовала, значить, 466--465 году. Выходить, что Ѳемистоклъ проплылъ мимо Наксоса не позднѣе 466 года, прибыль въ Эфесъ въ 465 и оттуда послалъ письмо къ Артаксерксу, который только что вступилъ на престолъ. Это прямо вытекаетъ изъ данныхъ Ѳукидида; приходится выбирать между показаніями новаго трактата и Ѳукидида, который и ближе къ событіямъ, и съ полнымъ основаніемъ признается самымъ серьезнымъ и освѣдомленнымъ изъ нашихъ свидѣтелей по аѳинской исторіи V вѣка. Есть и другія указанія въ томъ же направленіи, по отмѣченнаго достаточно, чтобы опровергнуть утвержденіе трактата, что Ѳемистоклъ подстрекалъ Эфіальта произвести реформу ареопага. Нечего распространяться, насколько существенно въ данномъ случаѣ хронологическое изслѣдованіе. Его сухія, мелочныя, на первый взглядъ, наблюденія устраняютъ сразу все сплетеніе комбинацій и предположеній, которое выставлено Бауэромъ. Нѣтъ надобности отдѣлять Перикла отъ Эфіальта въ исторіи крупнѣйшей демократической реформы Y вѣка, нѣтъ надобности, можно сказать, упразднять политическую дѣятельность Кимона, стѣсняя ее въ пятидесятые года и періодъ, послѣдовавшій за паденіемъ ареопага, вмѣсто того, чтобы видѣть въ этомъ паденіи фактъ, тѣсно связанный съ переломомъ въ карьерѣ именно Кимона. Нѣтъ надобности придумывать маловѣроятную исторію аѳинскаго союза, которая начинается не наступленіемъ противъ Персіи, а порабощеніемъ союзниковъ, продолжается не постепеннымъ усиленіемъ Аѳинъ на счетъ союза, а вспышкой неудачной войны противъ Персіи и т. д.
   Главное, разъ повѣствованіе трактата опровергнуто въ такомъ существенномъ пунктѣ, надо признать дорогу открытой для всякаго рода критическихъ сомнѣній и поправокъ. Критика Кауэра развертывается широко. Онъ отмѣчаетъ рядъ непозволительныхъ, по его мнѣнію, пробѣловъ. Ничего не сказано о переходѣ отъ кровной мести къ государственному преслѣдованію убійства; не упомянутъ законъ Солона объ амнистіи потерявшимъ гражданскія права; не упомянуто и о разныхъ другихъ постановленіяхъ Солона; не приведено никакихъ законовъ времени Писистратиловъ; о реформѣ Клисѳена сообщены отрывочныя и неясныя свѣдѣнія; въ изложеніи исторіи Перикла ни слова нѣтъ о клерухіяхъ. За то преподносятся легкомысленные анекдоты и сообщаются ненужныя мелочи. Къ чему было останавливаться на грязныхъ выдумкахъ объ отношеніяхъ между Солономъ и Низистратомъ? Какое серьезное значеніе имѣетъ дополненіе къ Геродоту, что дѣвушка, изображавшая богиню Аѳину при первомъ возвращеніи Писистрата, была, по словамъ нѣкоторыхъ, ѳракіянка родомъ? Не болѣе существенны поправки къ Ѳукидиду въ разсказѣ объ изгнаніи Писистратиловъ.
   Многое является прямо неправильнымъ. Можно ли повѣрить, что Аристидъ рѣчью убѣдилъ аѳинянъ оставить земледѣльческія занятія, собраться въ городъ и кормиться тамъ на счетъ государства? При описаніи задолжанія народной массы передъ реформой Солона обремененные долгами мелкіе землевладѣльцы изображены арендаторами, которые не въ состояніи нести слишкомъ тяжелые оброни. Денежныя раздачи и уплаты народу, вытекавшіе изъ самой сущности демократіи и признанныя такими въ Политикѣ Аристотеля, представляются въ трактатахъ случайнымъ средствомъ въ борьбѣ Перикла противъ Кимона. Совершенно неслыханными являются извѣстія о томъ, что Драконъ радикально измѣнилъ государственное устройство, ввелъ жребій для избранія на должности, установилъ цензъ въ 10 минъ для архонтовъ и казначеевъ, въ 100 минъ для стратеговъ и начальниковъ конницы, учредилъ совѣтъ 401, пользовался уже существовавшимъ тимократическимъ раздѣленіемъ на четыре извѣстные класса. Дальнѣйшій разсказъ о Солонѣ находится въ противорѣчіи съ этими неожиданными извѣстіями, да, кромѣ того, сообщается объ избраніи архонтовъ по жребію изъ 40 кандидатовъ, выставленныхъ филами, между тѣмъ какъ и въ Политикѣ, и въ самомъ трактатѣ есть указанія на гораздо болѣе позднее введеніе жребія.
   Однимъ словомъ, въ цѣломъ рядѣ пунктовъ раскрываются недомысліе, легкомысліе, противорѣчія, несогласія съ Политикой, пользованіе плохими источниками. Съ другой стороны, Пауэръ признаетъ, что въ трактатѣ имѣется рядъ весьма цѣнныхъ данныхъ: исторія архоптата, напримѣръ, получила впервые раціональную постановку; интересны сообщенія о политическихъ партіяхъ; ссылки на элегіи Солона увеличили число извѣстныхъ намъ отрывковъ; въ исторіи Писистратиловъ многое объясняется сношеніями съ Аргосомъ, политика Ѳемистома получаетъ новое освѣщеніе тѣмъ, что ставится въ связь съ преобладаніемъ ареопага въ эпоху персидскихъ войнъ и т. п. Какъ же быть? Какъ объяснить себѣ странное соединеніе цѣннаго и негоднаго въ новомъ источникѣ? Кауэръ думаетъ найти исходъ въ примѣненіи къ новому трактату наблюденій, сдѣланныхъ Валентиномъ Розе {Aristoteles Pseudepigraplms. Lips. 1863.}, и Уэснеромъ {Organisation der wissenschaftlichen Arbeit Pruss. Jahrb., 53 (1884).}. Не можетъ быть сомнѣнія, что прочитанное въ Лондонѣ сочиненіе объ аѳинскомъ государственномъ строѣ и другія подобныя же Политіи, счетомъ 158, еще въ древности приписывались Аристотелю: Плутархъ, Цицеронъ и даже Тимей, который уже былъ на свѣтѣ, когда, умиралъ Аристотель, считали ихъ произведеніями стагирскаго философа. Но Розе совершенно основательно замѣтилъ, что Аристотелю тотчасъ послѣ его смерти стали уже приписывать сочиненія, ему не принадлежавшія. Политіи, очевидно, не преслѣдовали той, такъ сказать, соціологической цѣли, которую философъ ставилъ изученію государственнаго быта и исторіи (Никомахова этика). Если Розе пошелъ, можетъ быть, слишкомъ далеко въ своемъ скептицизмѣ, то Уэснеръ вышелъ на вѣрную дорогу, указавъ, что школа Аристотеля, такъ называемые перипатетики, выставили множество работниковъ., которые продолжали дѣло учителя, собирали и перерабатывали самыя разнообразныя свѣдѣнія, руководствуясь болѣе или менѣе принципами учителя, но вносили, въ то же время, много своего, что не можетъ быть поставлено на счетъ мудреца и иногда очень далеко отъ мудрости.
   Кауэръ думаетъ уловить явные признаки такой двойственной работы. Мало того, что хорошія наблюденія и цѣнныя данныя стоятъ рядомъ съ дѣтскими оплошностями,-- въ своемъ политическомъ направленіи работа, такъ сказать, косить въ разныя стороны. Трактатъ обнаруживаетъ симпатіи автора къ умѣренному олигархическому направленію, представителемъ котораго былъ Ѳсрамепъ. Политика Перикла осуждается. Это подходитъ къ воззрѣніямъ, которыя не разъ высказывалъ Аристотель въ своей Политикѣ. Какъ извѣстно, одъ безусловно порицалъ соединенную съ раздачами демократію, которая водворилась мало-по-малу со времени Перикла (см. наприм., Polit. IV, с. 1266а, 1293b, 1293a, 1301а). И вдругъ въ концѣ 41 главы лондонскаго папируса мы читаемъ, что демосъ овладѣлъ всѣми дѣлами, потому что къ нему перешло судебное главенство. "И это хорошо, такъ какъ немногіе скорѣе подпадаютъ вліянію личныхъ соображеній и корысти, чѣмъ масса". Это неожиданное восхваленіе демократіи, очевидно, не можетъ быть приписано Аристотелю, въ немъ сказалось личное мнѣніе его ученика. И такъ, вновь открытый трактатъ есть школьная работа, на которой отозвалось направленіе Аристотеля и, можетъ быть, кое-гдѣ даже замѣтны слѣды его собственной руки, но которая въ цѣломъ исполнена, все-таки, малоопытнымъ ученикомъ.
   Съ строгою критикой положеній трактата мы встрѣчаемся не у одного Кауэра. Недовѣріе къ описанію Драконова законодательства вызвало также статью Гедлама въ Classical Review {The constitution of Draco 1891, No 4.}. Особенно же развили, это возраженіе Т. Ренакъ {Aristote ou Kritias? 1891, т. IV. Cp. также статью проф. Шульца въ Филологическомъ Обозрѣніи за 1891 годъ.} въ Revue des études grecques. Сопоставленіемъ отдѣльныхъ положеній четвертой главы, гдѣ описывается устройство Дракона и конституція 411 года, оба писателя старались показать, что разсказъ о древней реформѣ составился подъ прямымъ вліяніемъ событій и законодательныхъ мѣръ 411 года. "Въ это время искали новизны, которая была бы стариной",-- говорить Ренакъ. Составителемъ олигархической конституціи было поручено народомъ заняться историческими изысканіями. Ученыя теоріи пріобрѣтали прямое практическое значеніе, и только ученою поддѣлкой можно объяснить появленіе якобы Драконовскаго плана управленія, которымъ до мелочей можно было воспользоваться въ разгаръ Пелопоннесской войны. И тамъ, и здѣсь выбираютъ должностныхъ лицъ по жребію изъ числа гоплитовъ; и тамъ, и здѣсь вводится тридцатилѣтній возрастъ для занятія должностей, своеобразное чередованіе при ихъ замѣщеніи, штрафы за неявку въ политическія собранія. Не мудрено, что допущенъ и анахронизмъ тимократическихъ классовъ лѣтъ за тридцать до реформы Солона. Ренакъ полагаетъ, что можно даже опредѣлить, откуда заимствована подложная Драконова конституція. Ея авторомъ былъ знаменитый: Критій, который, какъ намъ извѣстно, написалъ нѣсколько Политій и, между прочимъ, характеристику аѳинскаго государственнаго строя. Ему же вѣроятно, принадлежитъ и злонамѣренный анекдотъ о Ѳемистоклѣ, который надѣлалъ столько хлопотъ произведенною имъ хронологическою путаницей.
   Геддамъ и Ренакъ, во всякомъ случаѣ, имѣютъ въ виду только отмѣтить и устранить искажающіе посторонніе элементы трактата (Scories -- Reinach). Ф. Рюль идетъ гораздо дальше. Его статья въ Rheinisches Museum {Ueber die von М-r Kenyon veröffentflichte Schrift vom Staate der Athener, 1891, 3-tes lieft. Въ 1892 г. послѣдовала вторая статья подъ заглавіемъ: Der Staat der Athener und kein Ende.} написана грубымъ, раздраженнымъ тономъ и не оставляетъ за трактатомъ даже тѣхъ достоинствъ, которыя признаетъ Кауэръ. Дѣло идетъ о смѣси ученическаго невѣжества и недомыслія съ диллеттантизмомъ. Знаменитая рукопись, которую провозгласили чуть не откровеніемъ, въ дѣйствительности полна поразительной чепухи.
   Я не буду возвращаться къ тѣмъ пунктамъ, которые уже отмѣчены были при изложеніи брошюры Кауэра. Кромѣ нихъ, Рюль дѣлаетъ не мало и другихъ замѣчаній. Съ самаго же начала онъ настаиваетъ на неумѣніи автора расположить матеріалъ. Текстъ лондонскаго папируса начинается обрывкомъ разсказа объ истребленіи сообщниковъ Килона -- о томъ святотатствѣ, которое бросило свою тѣнь на всю аѳинскую исторію. Затѣмъ слѣдуетъ характеристика гнета эвпатридовъ въ соціальномъ и политическомъ отношеніи; она, конечно, должна была бы предшествовать разсказу о попыткѣ Килона, предполагавшей именно этотъ гнётъ. Господство эвпатридовъ. называется древнимъ строемъ, первымъ строемъ государства, хотя по общему плану это уже второй строй, а первымъ надо считать порядокъ, установленный Іономъ. При этомъ авторъ постоянно отклоняется въ историческіе экскурсы. Самое соціальное неустройство Аттики передано очень неясно, потому что одно и тоже выраженіе (μίσϑωσις)употреблено для обозначенія скуднаго заработка сельскихъ рабочихъ и высокой арендной платы оброчнаго крестьянина. Драконово законодательство, помимо всѣхъ остальныхъ возбужденныхъ имъ недоумѣній, изложено такъ, что очень трудно различить, какія должности были выборными по голосованію, какія по жребію. Относительно реформы Солона авторъ даже не съумѣлъ выбрать между двумя извѣстіями о сложеніи долговъ: онъ прямо высказался за полное сложеніе, а въ то же время допустилъ извѣстіе о демократической цѣли перечеканки монеты, которое получаетъ смыслъ, только если принять частичное сложеніе долга -- скидку въ 27%, соотвѣтственно пониженію цѣнности денежныхъ знаковъ. Повѣствованіе о раздорахъ изъ-за замѣщенія архонтскихъ мѣстъ затемняется неожиданнымъ прибавленіемъ, что спорили изъ-за мѣста архонта, какъ будто дѣло было только о первомъ архонтѣ. Хронологія Писистрата и Писистратиловъ безнадежно перепутана. О самомъ Писистратѣ подносится рядъ наивныхъ анекдотовъ, имѣющихъ цѣлью возвеличить тиранію и тирана; относительно его сыновей дѣлаются разныя ничтожныя поправки или придирки къ Ѳукидиду, и, въ то же время, искаженъ основной и всѣмъ извѣстный фактъ, что заговоръ Гармодія и Аристогитона былъ вызванъ Гиппархомъ, а не Тетталомъ, какъ сказано почему-то въ трактатѣ. Описаніе Клисѳеновой реформы противорѣчило указаніямъ Аристотелевой Политики, тамъ сказано, что число культовъ было уменьшено и частные родовые культы обращены въ государственные: въ трактатѣ утверждается, что въ отношеніи родовъ, фратрій и культовъ все осталось по старому. Исторія персидскихъ войнъ поставлена въ зависимость отъ такого случайнаго и единичнаго факта, какъ раздача ареопагомъ по 8 драхмъ на воина передъ саламинскимъ походомъ. Къ тому же, извѣстія о роли ареопага и Ѳемистокла противорѣчатъ другъ другу. Между Аристидомъ и Ѳемистокломъ совершенно произвольно проводится контрастъ, какъ между руководителемъ внутренними дѣлами и военоначальникомъ. Килонъ совершенно неумѣстно названъ молодымъ человѣкомъ при вступленіи его въ политическую дѣятельность. Для характеристики эпохи самыхъ блестящихъ побѣдъ и высшаго военнаго могущества аѳинянъ авторъ не нашелъ ничего лучшаго, какъ замѣтить, что аѳинскими флотами и войсками командовали въ шестидесятыхъ годахъ V вѣка неумѣлые аристократы, такъ что въ каждомъ походѣ оставалось на мѣстѣ по двѣ и по три тысячи гражданъ. Описаніе дѣятельности Перикла -- скудное, жалкое, не упомянуто даже о клерухіяхъ и постройкахъ. Въ исторіи Пелопоннесской войны авторъ не счелъ нужными, назвать Алкивіада, а въ разсказѣ объ аришузскомъ процессѣ сдѣлалъ грубую ошибку: онъ считаетъ, что казнили всѣхъ десять стратеговъ, между тѣмъ какъ подверглись казни только шестеро. Антикварная часть вообще лучше исторической, но и тамъ найдется не мало крупныхъ недоразумѣній. Въ результатѣ своего рѣзкаго осужденія Гюль категорически заявляетъ, что лондонскій текстъ невозможно приписывать Аристотелю и что каждое извѣстіе, сообщаемое имъ, должно считаться недостовѣрнымъ, пока не будетъ доказано противное.
   По самоувѣренности и грубости тона не уступаютъ Рюлю заявленія извѣстнаго члена венгерской академіи наукъ, Ю. Шварца. И въ прибавленіи къ своей Демократіи, и въ особомъ докладѣ, напечатанномъ въ Ungarische Revue, этотъ безпощадный обличитель филологическаго невѣжества презрительно отозвался о работѣ Кеніона "и его послѣдователей" и потребовалъ, чтобы впредь не считали трактатъ принадлежащимъ Аристотелю, а признали на него права Димитрія Фалерскаго, который управлялъ Аѳинами отъ 317 до 307 года и написалъ нѣсколько сочиненій о политикѣ вообще и аѳинской государственной исторіи въ особенности. Двухъ-трехъ сопоставленій между Политикой Аристотеля и текстомъ Британскаго музея оказалось достаточно, чтобы показать представителю точныхъ государственныхъ знаній, что взгляды Аристотеля и автора трактата рѣзко противорѣчатъ другъ другу. Аристотель говоритъ, что Драконъ далъ законы, не измѣняя формы правленія, трактата же приписываетъ Дракону конституціонныя мѣры; Аристотель считаетъ, что Солонъ предоставилъ народу избирать архонтовъ,-- авторъ трактата, что избраніе ихъ было предоставлено жребію. Аристотель, неважный метойкъ, не могъ пользоваться архивами; онъ не имѣлъ возможности -- да, повидимому, и охоты -- сообщать такую массу данныхъ изъ государственнаго права и практики, какую дастъ трактатъ. Иное дѣло Димитрій Фалерскій, государственный человѣкъ, молодой, блестящій и т. д., и т. д. Едва ли стоитъ останавливаться далѣе на этихъ голословныхъ фантазіяхъ, которыя никого, впрочемъ, и не убѣдили. Для насъ имѣетъ интересъ только попытка, очевидно, неудачная -- подыскать для папируса Британскаго музея другого автора.
   Гораздо серьезнѣе сомнѣнія, высказанныя относительно авторства Аристотеля англійскими филологами, снизошедшими до обстоятельнаго и даже кропотливаго изслѣдованія новаго источника. Ньюманъ {Classical Review 1891 г., No 4.}, извѣстный издатель Политики Аристотеля, обратилъ вниманіе на своеобразность слога новаго памятника. Это не поспѣшные и небрежные наброски, какъ можно было бы предположить на основаніи нѣкоторыхъ странностей содержанія и шероховатостей въ ходѣ мысли: слогъ тщательно обработанъ, разсчитанъ, очевидно, на обнародованіе книжки, а не на пользованіе самимъ авторомъ для освѣженія памяти. Стилистическая картина, однимъ словомъ, совершенно иная, нежели въ извѣстныхъ намъ сочиненіяхъ Аристотеля. Другіе эллинисты, въ особенности Гербертъ Ричардсъ {Classical Review 1891 г., No 7. Объ Un-aristotelan Words см. статью Бузескула въ Журн. Мин. Нар. Просв. 1892 г., іюль.}, задались цѣлью сопоставить лексическій матеріалъ и грамматическіе пріемы завѣдомо Аристотелевыхъ сочиненій съ языкомъ и грамматикой вновь открытаго трактата. И опять получилось заключеніе, что Аристотель не могъ быть авторомъ трактата.
   Такимъ образомъ, при всей разницѣ точекъ зрѣнія, пріемовъ, отдѣльныхъ результатовъ, составилась значительная группа ученыхъ, которые отвергаютъ авторство Аристотеля, нѣкоторые совсѣмъ, другіе для существенныхъ частей трактата. Въ большинствѣ случаевъ, этотъ отрицательный выводъ соединяется съ осужденіемъ извѣстной части содержанія.
   

III.

   За волной порицанія послѣдовала волна защиты. Свирѣпый педантизмъ Гюля, заносчивость, чтобы не сказать -- нахальство, Шварца, поспѣшность талантливаго Кауэра естественно вызывали на рѣзкій отпоръ. Уже филологическія изысканія англичанъ не всѣхъ привели къ одному и тому же отрицательному выводу. Ученый и осмотрительный Гедламъ очень старательно подобралъ случаи "зіянія" между гласными {On the Use of the Hiatus in the Πολιτεία (Glas. Rev. 1891 г. No 6).} (hiatus) въ новомъ трактатѣ, опредѣлилъ правила, устраняющія это явленіе, и допущенныя исключенія, и оказалось, что и правила, и исключенія до мелочей сходны съ отношеніемъ къ hiatus въ несомнѣнныхъ сочиненіяхъ Аристотеля. Авторитетный Гомперцъ заявилъ рѣзкій протестъ противъ пріемовъ Ричардса и другихъ критиковъ слога и грамматики въ новомъ трактатѣ. По его мнѣнію, отмѣченныя различія между трактатомъ и несомнѣнно Аристотелевыми сочиненіями не имѣютъ серьезнаго значенія; напротивъ, можно привести большое число своеобразныхъ выраженій и оборотовъ, свидѣтельствующихъ о принадлежности трактата Аристотелю. Онъ же составилъ опроверженіе по пунктамъ, направленное непосредственно противъ Рюля, по косвенно задѣвающее и Кауэра {Die Schrift von Staatswesen der Athener und ihr neuester Bewrtheiler (Wien, 1891 г.).}.
   Общая цѣль этой интересной работы -- доказать, что Политія Аѳинянъ имѣетъ первоклассное значеніе, какъ историческій источникъ, а направленныя противъ нея обвиненія почти всѣ объясняются недоразумѣніями самихъ критиковъ. Прежде всего, необходимо совершенно отказаться отъ манеры упрекать автора за пробѣлы или опущенія. Здравый смыслъ требуетъ наслѣдить, по возможности, причины, почему объ однихъ фактахъ сказано, о другихъ умолчано. Вмѣсто этого, сопоставляютъ весь свой багажъ свѣдѣній по исторіи Аѳинъ съ отрывочными сообщеніями Аристотеля, отмѣчаютъ нѣкоторые излишки и провозглашаютъ умолчаніе Аристотеля преступнымъ и безсмысленнымъ. Вѣдь, при такомъ пріемѣ и знаменитая Археологія Ѳукидида не выдержитъ ни малѣйшей критики.
   Иногда шумъ, поднятый изъ-за яко бы "грубыхъ недоразумѣній" источника, устраняется какою-нибудь нехитрою поправкой чтенія (см., наприм., 9, 10). Иногда критикъ обнаруживаетъ своими возраженіями собственное недостаточное знаніе греческаго языка или недостаточную внимательность. Вольно Гюлю приписывать слову μίσϑωσις двоякій смыслъ въ предложеніи, въ которомъ оно, очевидно, имѣетъ только одно точное значеніе арендной платы. Вольно ему возмущаться переходомъ отъ архонтовъ въ множественномъ къ архонту въ единственномъ, когда въ послѣднемъ случаѣ слово употреблено коллективно, какъ общее названіе должности. Между магистратами, избранными народомъ и избранными жребіемъ въ конституціи Дракона, совершенно правильно провелъ различіе еще Кеніонъ. Существованіе тимократическихъ дѣленій при Драконѣ, и даже еще, ранѣе, не имѣетъ ничего страннаго. Сказано, вѣдь, уже въ третьей главѣ, что въ эвнатридекомъ государствѣ выбирали начальниковъ по знатности и богатству. И съ общераспространенными извѣстіями о реформѣ Солона нѣтъ неразрѣшимаго противорѣчія,-- послѣдній, очевидно, установилъ постоянное соотвѣтствіе между существовавшими классами и политическими правами. По всѣмъ вѣроятіямъ, тогда же были введены и названія классовъ по числу мѣръ дохода, между тѣмъ какъ раньше они именовались общими терминами -- всадники, зевгиты, теты. Хронологію Писистрата и Писистратиловъ привелъ въ порядокъ Кеніонъ. Главное, путаница въ отдѣльныхъ фактахъ не удивитъ никого, кто знакомъ съ палеографіей чиселъ. Въ греческихъ рукописяхъ постоянно происходятъ подобныя и еще худшія недоразумѣнія. А фактическія свѣдѣнія объ эпохѣ тирановъ не только не наивны, а, напротивъ, драгоцѣнны и существенно пополняютъ наши прежнія свѣдѣнія. Описаніе реформы Елисеева останавливаетъ безпристрастнаго наблюдателя поразительнымъ соотвѣтствіемъ между Политикой Аристотеля и вновь открытою Политіей. Извѣстія о переверсткѣ филъ и демовъ существенно дополняютъ короткое сообщеніе Политики, а мѣсто о культахъ ничего не доказываетъ по двумъ причинамъ: въ Политикѣ Аристотель говоритъ о цѣломъ рядѣ мѣръ, изъ которыхъ однѣ примѣнялись въ Аѳинахъ, другія въ Киренѣ. Почему относить уменьшеніе числа культовъ къ Аѳинамъ, а не къ Киренѣ? А затѣмъ въ лондонскомъ текстѣ дѣло идетъ не о государственномъ распредѣленіи культовъ и родовъ, которое было, конечно, измѣнено Клисѳеномъ, а о правѣ каждаго частнаго лица слѣдовать своимъ прирожденнымъ культамъ и родственнымъ связямъ. Только сопоставленіе обоихъ мѣстъ собственно и дастъ полную картину реформы, которая, въ одно и то же время, устранила родовой порядокъ въ политическомъ отношеніи и сохранила его въ религіозномъ.
   Рюль (и Кауэръ) порицаетъ автора трактата за то, что онъ выставилъ Аристида какъ бы зачинщикомъ радикальной перемѣны отъ земледѣльческаго труда и раздробленнаго пребыванія народной массы въ деревняхъ къ поселенію въ городѣ и пользованію государственными средствами для своего прокормленія. Переворотъ имѣетъ капитальное значеніе, и Аристотель приписываетъ Аристиду первый толчокъ къ нему. Дѣлаетъ онъ это въ формѣ, болѣе свойственной древнему, чѣмъ современному писателю -- въ формѣ какъ бы прямого обращенія къ народу. Если отбросить эту нѣсколько своеобразную форму, то останется важное извѣстіе, которымъ надо дорожить, а не пренебрегать. Извѣстіе о томъ, что Ѳемистоклъ участвовалъ въ сверженіи ареопага, не точно, какъ показалъ Шёлль. Вычеркнемъ его,-- самъ Рюль признаетъ, что эта отдѣльная невѣрность не подрываетъ авторства Аристотеля. Найдутся и другія ошибки. Дѣйствительно, невѣрно, напримѣръ, что аѳиняне приговорили и казнили послѣ побѣды при Аргипузахъ десять стратеговъ. но какъ разъ этотъ случай особенно заслуживаетъ вниманія -- и не въ цѣляхъ разрушенія трактата. Ошибка, ошибка несомнѣнная; но еслибъ та же ошибка оказалась хотя бы въ Апологіи Сократа, составленной Платономъ, имѣли бы мы право сказать, что Апологія свидѣтельствуете о грубомъ невѣжествѣ ея автора и не могла быть написана Платономъ? А, вѣдь, дѣло стоите именно такъ,-- Апологія говорите о казни 10 стратеговъ. Рядъ своихъ опроверженій Гомперцъ заканчиваетъ протестомъ противъ обычая создавать какого-то отвлеченнаго и непогрѣшимаго Аристотеля и объявлять несовмѣстнымъ съ его достоинствомъ всякую субъективную окраску, небрежность изложенія, неточность свѣдѣній. Такимъ путемъ можно придти развѣ къ тому, что за идеальнымъ Аристотелемъ вообще никакихъ сочиненій не останется. Въ дѣйствительности, мы имѣемъ дѣло съ громадною начитанностью, трезвымъ умомъ и глубокимъ пониманіемъ государственной жизни, которыя объясняютъ великое множество капитальныхъ данныхъ въ Политіи, но нисколько не ручаются за непререкаемую истину всѣхъ подробностей. Надо свѣрять и пользоваться, а не отвергать огуломъ драгоцѣнный матеріалъ потому, что въ него замѣшалось нѣсколько сору.
   Бузольтъ въ Philologue {1891 г. В. 50, Н. 3.} разобралъ вопросъ о сомнительной четвертой главѣ, посвященной законодательству Дракона. Онъ призналъ, что между ея содержаніемъ и постановленіями конституціи 411 года есть поразительное сходство, но, спрашивается, чѣмъ объясняется оно: поддѣлкой разсказа о Драконовскомъ порядкѣ со стороны олигарховъ или, наоборотъ, заимствованіемъ архаическихъ чертъ реформаторами 411 года? Послѣднее еще естественнѣе перваго, а въ частностяхъ, которыя намъ сообщаются, нѣтъ ничего такого, что было бы немыслимо въ концѣ VII вѣка. Путемъ довольно, впрочемъ, запутаннаго разсчета Бузольтъ старается отстоять даже низкій цензъ въ 10 минъ для архонтовъ.
   Нимейеръ въ Jahrbücher für Philologie und Pedagogik {143 В. 1891 г.} и Петеръ Мейеръ въ особой брошюрѣ {Des Aristoteles Politik und die Ἀϑηναίων Πολιτεία.} коснулись коренного вопроса о противорѣчіяхъ, яко бы существующихъ между Политикой Аристотеля и вновь открытымъ текстомъ. Не особенно удовлетворяетъ объясненіе, которое даетъ Мейеръ по поводу разногласія въ описаніи реформы Дракона. Послѣдняя глава II книги Политики, въ которой сказано, что Дракопъ далъ законы, но не конституцію, признается подлинною и дѣлается попытка доказать, что и по трактату выходятъ только законы, а не конституція. Гораздо проще было держаться обычнаго взгляда, по которому заподозривается Pol. II, 12. По другія замѣчанія заслуживаютъ вниманія. Относительно избранія архонтовъ при Солонѣ противорѣчія, въ сущности, нѣтъ, потому что трактатъ хотя и упоминаетъ о жребіи, но ограничиваетъ его такимъ небольшимъ кругомъ кандидатовъ, что самое опредѣленіе этихъ кандидатовъ было вполнѣ естественно назвать избраніемъ.
   Между Политикой и трактатомъ не только нѣтъ непримиримыхъ противорѣчій, напротивъ, между ними замѣчается рядъ совпаденій, которыя нельзя объяснить случайностью. Въ трактатѣ видное мѣсто занимаетъ, напримѣръ, извѣстіе, что ареопагъ выдвинулся во время персидскихъ войнъ и занялъ руководящее положеніе въ государствѣ. На то же обстоятельство есть короткое указаніе уже въ Политикѣ, которое осталось мало замѣченнымъ, а теперь получило настоящее значеніе. Мѣры, приписываемыя Писистрату, совершенно соотвѣтствуютъ программѣ дѣйствій тирановъ, какъ она изложена въ политикѣ. Есть и другія частности, но главное, общее политическое направленіе лондонскаго текста до мелочей подходитъ къ ученію Политики. Та же антипатія къ полной демократіи и необходимо связаннымъ съ нею раздачамъ, то же стремленіе къ среднимъ формамъ и "смѣшанному" устройству. Сужденіе 41 главы, которое Кауэръ выдвинулъ, чтобы подкрѣпить свою гипотезу объ участіи двухъ лицъ въ составленіи трактата, не только не противоречитъ духу Политики, но представляетъ одинъ изъ самыхъ разительныхъ примѣровъ совпаденія. Въ самомъ дѣлѣ, папирусъ Британскаго музея признаетъ преимущество демократіи надъ олигархіей не вообще и во всѣхъ дѣлахъ, а въ отправленіи правосудія {Объ аѳинскихъ судахъ въ связи съ трактатомъ Аристотеля см. статью проф. Мищенко въ Журн. Мин. Нар. Просв. за 1892 г., сентябрь. Эта статья и изслѣдованіе Дареста въ Journal des Savants, Mai, 1891, представляются мнѣ наиболѣе цѣнными изъ работъ, посвященныхъ второй, антикварной части трактата. Часть эта пока, едва затронута научною критикой.}. И какъ разъ спеціальный и своеобразный мотивъ такого предпочтенія особенно обстоятельно разъясняется въ Политикѣ. Въ демократіи меньше данныхъ для испорченности судей, чѣмъ при господствѣ немногихъ, подобно тому, какъ большое количество воды труднѣе подвергается порчѣ, чѣмъ малое.
   !!!!!!!!!!!!!!!!

IV.

   Нѣсколько въ сторонѣ отъ поля битвы между защитниками и врагами лондонскаго папируса начинаетъ образовываться самостоятельная группа изслѣдователей, которая отстраняется отъ чисто-отрицательной критики и отъ апологіи. Эта позиція опредѣлилась именно вслѣдствіе хода борьбы и выяснившихся односторонностей неумѣреннаго восхваленія и неумѣреннаго порицанія. Рано или поздно должно было оказать рѣшительное вліяніе то соображеніе, что можно признать особенности и слабыя мѣста въ трактатѣ и попытаться объяснить ихъ не устраненіемъ Аристотеля изъ задачи, а, напротивъ, могущественнымъ воздѣйствіемъ положенія, обстановки, субъективныхъ взглядовъ. Намеки на это есть, конечно, и въ разобранной уже литературѣ, но тамъ они обрываются на отдѣльныхъ сопоставленіяхъ и уступаютъ мѣсто адвокатскимъ или прокурорскимъ рѣчамъ. Въ первый разъ мысль о руководящей тенденціи трактата, которая должна сдѣлаться ключомъ къ его объясненію, проведена въ очень странномъ произведеніи, еще болѣе характерномъ для нашего времени, чѣмъ для исторіи антикварныхъ вопросовъ. Я разумѣю брошюру Пауля Касселя: Vom, neuen Aristoteles und seiner Tendent. Авторъ упоминаетъ въ посвященіи книжки, что онъ когда-то, пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ, работалъ въ семинаріи Ранке. Слѣдъ идей знаменитаго историка, пожалуй, замѣтенъ въ этомъ позднемъ отпрыскѣ. Ранке умѣлъ съ несравненнымъ искусствомъ показать, какъ на политической мысли и исторіографическихъ работахъ извѣстнаго поколѣнія отзывается злоба дня. Этюды о раздѣленіи властей, о теоріи цареубійства, съ одной стороны, многочисленные критическіе обзоры и экскурсы -- съ другой, даютъ просто классическіе образцы подобнаго рода изслѣдованій. Но брошюра ученика Ранке -- хорошій педагогическій примѣръ каррикатурнаго преувеличенія, до котораго людская ограниченность можетъ довести самую плодотворную идею. Авторъ совершенно безконтрольно, можно сказать, до потери сознанія, отдался руководству квасного патріотизма, въ самой наивной и смѣхотворной формѣ. Чего только у него нѣтъ! Македонцы являются избраннымъ племенемъ, которое примѣсью своего здороваго варварства спасло греческую культуру отъ гніенія, какъ свѣжая кровь германцевъ сохранила культурную живучесть западнаго, римскаго міра. И немудрено, вѣдь, македонцы были германцы! Объ этомъ свидѣтельствуютъ нѣмецкія имена ихъ рѣкъ {Въ данномъ случаѣ Касселя приходится обвинить въ ужасномъ плагіатѣ: онъ заимствовалъ свою аргументацію не у кого иного, какъ у капитана Флюэллена (см. Шекспиръ: "Генрихъ V", сц. VII. Флюэлленъ) (Да, это такъ). "Александръ родился въ Македоніи, и я могу увѣрить васъ, капитанъ, что если вы бросите взглядъ на карту, то найдете большое сходство между Македоніей и Монмоусомъ. Въ Македоніи есть рѣка; въ Монмоусѣ ее зовутъ Вайя, а какъ зовутъ другую -- совсѣмъ вышло изъ моей памяти; но это не большая бѣда: онѣ обѣ похожи одна на другую, какъ два пальца на руку, и въ обѣихъ есть семга. Если вы разсмотрите жизнь Александра и жизнь Гарри Монмоусъ, то вы найдете между ними большое сходство, потому что всѣ вещи имѣютъ свою фигуру. Александръ, какъ вы знаете, въ припадкѣ гнѣва, ярости, бѣшенства и неудовольствія, когда, притомъ, мозгъ его былъ немножко пьянъ, убилъ на пиру своего лучшаго друга Клита" и т. д. (пер. Гербеля). Я обязанъ этимъ, разоблаченіемъ моему ученику и пріятелю, М. М. Покровскому.}. Истинная тенденцій Аристотеля, которая все объясняетъ,-- его убѣжденный монархизмъ. Тиранія и олигархія просто переходныя формы отъ демократіи, и онѣ губятъ государство. "Единственно монархія,-- мысль эта чувствуется за всѣми остальными,-- единственно монархія, господство исполняющаго свой долгъ монарха обладаетъ прочностью, успѣхомъ, могуществомъ. Аристотель былъ заклятый врагъ демократическаго строя. Его идеалъ была древняя, наслѣдственная, патріархальная, добросовѣстная монархія. Живи онъ въ Пруссіи, онъ писалъ бы не иначе, чѣмъ писалъ, въ дѣйствительности, при дворѣ Филиппа и Александра" (стр. 10). Понятно, почему онъ такъ обстоятельно разсказываетъ о Писистратѣ, онъ хотѣлъ показать средство тираніи и демократіи. Исторія освобожденія Аѳинъ отъ тирановъ также передана характерно: изгналъ ихъ Клеоменъ, царь спартанскій. "Значитъ, не демократія, а монархія, наслѣдственная и законная монархія, какъ она существовала въ Спартѣ, устранила тирановъ" (стр. 21). Затѣмъ идетъ исторія превращенія Аѳинъ въ демократическое государство подъ вліяніемъ развитія мореплаванія. Аристотель осуждаетъ и то, и другое. "Вѣдь, Македонія не была морскою державой, и Александръ Великій не былъ морскимъ героемъ" (стр. 26). Въ общемъ выходить, что текстъ, опубликованный Кеніономъ, есть настоящій политическій памфлетъ и составленъ въ посрамленіе демократіи, которую необходимо было подорвать въ мнѣніи аѳинянъ, чтобы расчистить дорогу монархическимъ убѣжденіямъ. Не знаю, какъ другимъ, но для меня книжка Касселя является доказательствомъ, что бываютъ формы политической маніи, не менѣе опасныя, чѣмъ религіозное сумасшествіе. Я нѣсколько подробнѣе остановился на этомъ произведеніи, чѣмъ, можетъ быть, заслуживало его содержаніе. Но оно любопытно, какъ рѣзкое проявленіе болѣзни, которою страдаетъ далеко не одинъ Кассель. Рядомъ съ нимъ приходится поставить работу очень извѣстнаго и, въ самомъ дѣлѣ, заслуженнаго историка, который, исходя отъ того же самого по себѣ законнаго желанія опредѣлить роль тенденціи, представилъ рядъ остроумныхъ, иногда увлекательныхъ, часто шаткихъ догадокъ и заключеній. Дѣло идетъ о статьѣ Ниссена въ Rheinisches Museum. Уже Гомперцъ совершенно основательно протестовалъ противъ созданія отвлеченнаго мудреца Аристотеля -- какого-то кумира, къ которому невозможно приступиться съ примѣнимыми ко всѣмъ людямъ возможностями ошибки или увлеченія. Ниссенъ берется изгнать этотъ "безкровный призракъ" изъ области политическихъ работъ Аристотеля.
   Прежде всего, онъ проводить рѣзкое разграниченіе между этими политическими писаніями и философскими. По его мнѣнію, Политика принадлежитъ къ послѣднимъ, описанія государственнаго устройства греческихъ городовъ -- къ первымъ. Политика даетъ рядъ обобщеній, частью добытыхъ діалектическимъ путемъ, частью извлеченныхъ изъ наблюденій. Политіи даютъ именно наблюденія и описанія, но въ такомъ видѣ, который совершенно не годится для философскихъ обобщеній и долженъ быть истолкованъ иными цѣлями. Центръ тяжести переносится въ практику администраціи, изложеніе запутывается во множествѣ мелочей, которыя не даютъ рѣшительно никакой пищи философскому мышленію. Онѣ введены и не ради своего историческаго значенія. Антикварная часть аѳинской Политіи занята описаніемъ дѣйствующихъ учрежденій, которое во время Аристотеля не имѣло историческаго интереса, а историческія главы представляютъ только очеркъ и введеніе. Притомъ, Аристотель не любилъ историческихъ занятій и не придавалъ особеннаго значенія добываемому ими матеріалу. Онѣ прямо сравниваетъ исторію и поэзію въ своей политикѣ и отдаетъ предпочтеніе второй, потому что, какъ онъ выражается на своемъ условномъ языкѣ, поэзія описываетъ общее въ явленіяхъ (τὰ καϑόλου), а исторія разсматриваетъ въ нихъ частное (τὰ καϑ' ἕκαστον). За то конецъ Никомаховой этики представляетъ такое же опредѣленное указаніе относительно цѣли политическихъ занятій автора. Онъ порицаетъ софистовъ, которые воображаютъ, что можно заниматься законодательствомъ, не изучивъ предварительно разнообразія политическихъ формъ и процессовъ. Эти лжеучители похожи на людей, которые пустились бы лечить по случайно извѣстнымъ имъ рецептамъ, не познакомившись предварительно съ свойствами человѣческаго организма, проявленіями и причинами захватывающихъ его болѣзней. Истинное законодательство должно опираться на знакомство съ дѣйствующими въ разныхъ комбинаціяхъ учрежденіями. И вотъ именно этой практической цѣли,-- подготовить нужный законодателю политическій матеріалъ,-- отвѣчали Политіи. Съ ними близко соприкасались другія работы Аристотеля, также разрѣшавшія непосредственно настоятельные вопросы. Онъ оставилъ книги о законахъ, которыя, надо думать, были посвящены законодательной реформѣ, произведенной авторомъ въ его родной Стагирѣ. А подготовительнымъ изслѣдованіемъ къ этому законодательству была, надо думать, книга о таблицахъ Солона. Составлены были "приговоры" (δικαιώματα), которые, надо думать, разбирали международные споры греческихъ городовъ, поступившіе на разсмотрѣніе Филиппа послѣ битвы при Херонеѣ. Изслѣдованія Аристотеля сдѣлались, надо думать, основаніемъ территоріальной разверстки Греціи и продержались въ этомъ смыслѣ вплоть до римскаго завоеванія. Одна сторона Политій и какъ разъ та, которая на первый взглядъ кажется особенно недостойною философа и критическаго ученаго,-- легенды объ основаніи государствъ (κτίσεις), географическія и этнографическія словопроизводства,-- имѣетъ тѣсную связь какъ разъ съ этими запросами практики. Вѣдь, греческіе города основывали свои территоріальныя притязанія особенно охотно на подобныхъ словопроизводствахъ и легендарныхъ генеалогіяхъ. Но этимъ не исчерпывается и меньшая часть собраннаго въ Политіяхъ матеріала. Для какой же цѣли предназначались масса справокъ о дѣйствовавшихъ въ Греціи учрежденіяхъ и обзоры ихъ историческаго происхожденія? Надо думать, для Александра Великаго, который только что закончилъ свои побѣдоносные походы. До насъ дошелъ памятникъ довольно апокрифическаго вида -- арабскій переводъ письма, адресованнаго, яко бы, Аристотелемъ своему знаменитому ученику. Ниссенъ не задумывается признать его подлиннымъ и видитъ въ немъ ключъ къ объясненію Политій. Аристотель совѣтуетъ въ этомъ посланіи заняться законодательствомъ по окончаніи военной дѣятельности. Н вотъ характеристики государственнаго строя должны были послужить руководящимъ пособіемъ при задуманныхъ обширныхъ преобразованіяхъ. Въ такомъ вмѣшательствѣ философа въ практическую политику не было ничего страннаго,-- все пребываніе Аристотеля въ Аѳинахъ объясняется Ниссеномъ, какъ политическая миссія. Онъ и его школа исполняли тамъ роль тѣхъ университетовъ, которые служатъ не только паукѣ, но и политикѣ: авторъ, можетъ быть, имѣлъ при этомъ въ виду Страсбургъ.
   То, что извѣстно изъ содержанія Политій, подтверждаетъ, по мнѣнію Ниссена, эту гипотезу. Во-первыхъ, трактатъ объ Аѳинахъ умаляетъ значеніе героевъ, вродѣ Ѳемистокла и Перикла. Онъ, такъ сказать, приправляетъ мѣстную традицію на македонскій ладъ. Громадное собраніе административныхъ свѣдѣній, конечно, было не дѣломъ одного человѣка. Аристотель руководилъ работой и, вѣроятно, особенно живое участіе принималъ въ составленіи трактата объ Аѳинахъ, какъ о главномъ греческомъ государствѣ. Но кромѣ него прямо упоминается, какъ участникъ въ этомъ дѣлѣ, Ѳеофрасть, а не трудно догадаться, что работала цѣлая школа. Только такимъ кооперативнымъ способомъ можно было составить 158 очерковъ, мѣстами очень детальныхъ, насколько можно судить по дошедшему до насъ антикварному отдѣлу Аѳинской Политіи. Мало того, подобныя детали немыслимо было достать безъ обширной и, притомъ, оффиціальной переписки. Сохранилось извѣстіе, что Александръ приказалъ своимъ войскамъ собирать, свѣдѣнія и коллекціи для зоологическихъ работъ Аристотеля, и оно объясняетъ необыкновенно обширное знакомство философа съ животными формами. Еще болѣе естественно предположить, что Аристотель воспользовался помощью своего могущественнаго покровителя для административныхъ справокъ по греческимъ городамъ. И такъ, если вѣрить Ниссену, мы имѣемъ въ текстѣ лондонскаго папируса цѣнный отрывокъ изъ трудовъ законодательной коммиссіи при македонскомъ правительствѣ, предсѣдателемъ которой былъ Аристотель. Понятно, что при такой непосредственно практической постановкѣ дѣла не приходится искать въ трактатѣ ни философскаго умозрѣнія, ни безпристрастной исторіи. Тенденція умѣренной олигархіи, ясно высказанная въ текстѣ, совершенно умѣстна. Ея вліяніе съ очевидностью обнаружилось вскорѣ послѣ изданіи трактата. Въ 323 году умеръ Александръ, въ 322 г.-- Аристотель, и въ этомъ же году возгорѣлась такъ называемая ламійская война,-- отчаянная попытка аѳинянъ и другихъ грековъ свергнуть македонское иго. Македонскій правитель Антипатръ побѣдилъ и немедленно переустроилъ Аѳины по образцу, рекомендованному Аристотелемъ. 12,000 человѣкъ потеряли право гражданства, и государство было передано въ руки гоплитовъ,-- совершенно согласно поученіямъ Аристотелевой Политіи.
   Не трудно замѣтить, что Ниссенъ допустилъ въ своей работѣ много недоказанныхъ, а иногда и невѣроягныхъ предположеній. Но нельзя по признать, что точка отправленія вѣрна. Мы не имѣемъ никакого основанія считать Аристотеля непогрѣшимымъ историкомъ, потому что онъ великій философъ. Только не лучше ли было бы заняться не догадками о точныхъ обстоятельствахъ, при которыхъ составлена каждая книга Аристотеля,-- для этого у насъ слишкомъ мало данныхъ,-- а изученіемъ пріемовъ и источниковъ, которые направили Аристотеля въ извѣстную сторону, открыли ему извѣстныя данныя и ввели въ извѣстныя ошибки?
   Нельзя сказать, чтобъ эта точка зрѣнія совсѣмъ не выдвигалась въ литературѣ. У Кауера можно найти нѣсколько недурныхъ замѣчаній относительно пользованія источниками въ трактатѣ. Профессоръ Штернъ вполнѣ справедливо подчеркнулъ методологическое требованіе, чтобы при сужденіи объ извѣстіяхъ трактата были, прежде всего, опредѣлены его первоисточники {Одесса, 1892 г.}. Де-Санктисъ {Rivista di filoloyia, 1891.} и Маканъ {Journal of Hellenic Studies, XII, 1.} сдѣлали первыя значительныя попытки въ этомъ направленіи, причемъ итальянскій ученый ограничился анализомъ извѣстій отъ времени Елисеева до переворота 411 года. И у него, и у англійскаго изслѣдователя получились въ общемъ не особенно благопріятные для трактата результаты. Маканъ даже прямо высказался противъ авторства Аристотеля. По наиболѣе важныя и любопытныя изслѣдованія въ намѣченномъ направленіи произведены были уже въ послѣднее время Фердинандомъ Дюмлеромъ и Бенедиктомъ Низе.
   Статья Дюмлера появилась въ Гермесѣ подъ заглавіемъ Die Ἀϑηναίων πολιτεία des Kritias. Уже самый заголовокъ сообщаетъ о ея главномъ результатѣ. Разсмотрѣніе вновь открытаго трактата, дѣйствительно, не оставляетъ никакого сомнѣнія, что въ числѣ его источниковъ на видномъ мѣстѣ стояло сочиненіе знаменитаго Критія, ученика Сократа и софистовъ, начавшаго свою карьеру аѳинскимъ демократомъ, затѣмъ бѣжавшаго изъ Аѳинъ, пытавшагося поднять ѳессалійскихъ пенестовъ на соціальный переворотъ и вернувшагося въ Аѳины, чтобы прославиться своимъ кровожаднымъ предводительствомъ въ эпоху 30 тирановъ.
   О Критіи подумалъ первый пріятель Дюмлера, Фабриціусъ. Онъ обратилъ вниманіе на обвиненіе Солона въ томъ, что тотъ далъ знать своимъ друзьямъ о задуманномъ уничтоженіи долговыхъ обязательствъ. Друзья будто бы поспѣшили набрать побольше денегъ взаймы и накупить на нихъ земли. Когда послѣдовало уничтоженіе долговъ, ихъ кредиторы разорились а сами они разбогатѣли. Аристотель передаетъ этотъ злостный разсказъ и не подвергаетъ сомнѣнію самый фактъ финансовой операціи, а только выгораживаетъ Солона, отрицая его личное участіе въ такомъ позорномъ дѣлѣ. У Плутарха въ біографіи Солона происшествіе разсказано подробнѣе и добавлены имена, недобросовѣстныхъ заемщиковъ. Они оказываются предками Конона, Алкивіада и Каллія. Есть и другіе признаки, указывающіе на составленіе анекдота во время партійной борьбы и литературной полемики концѣ Пелопоннесской войны. Что рѣчь идетъ о работѣ Критія, выясняется, главнымъ образомъ, изъ сравненія 9 и 35 главъ нашего трактата. Въ первой приводится и критикуется мнѣніе какого-то олигарха, нападавшаго на законодательство Солона за его неясность и двусмысленность и предполагавшаго, что законодатель нарочно хотѣлъ усилить этимъ вмѣшательство и вліяніе судовъ. Въ 35-й главѣ сообщается, что именно Критій принялъ мѣры къ упрощенію законовъ Солона и къ устраненію изъ нихъ всего двусмысленнаго и темнаго. Въ приведенныхъ случаяхъ Аристотель имѣлъ въ виду Критія, но полемизировалъ противъ него. Надо думать, что въ другихъ мѣстахъ онъ имъ прямо воспользовался -- не въ описаніяхъ реформы Дракона или паденія ареопага, однако, которыя Дюмлеръ считаетъ результатомъ самостоятельнаго изслѣдованія, а, напримѣръ, при характеристикѣ Кимона и партій его времени. Интереснымъ дополненіемъ служатъ мнѣнія, приведенныя изъ рѣчей Исократа: знаменитый ораторъ дѣлаетъ въ нихъ рядъ намековъ и нападеній на политику 30 тирановъ и на взгляды Критія. Повторяю, послѣ статьи Дюмлера можно считать вполнѣ установленнымъ, что политическій памфлетъ Критія послужилъ однимъ изъ источниковъ аѳинской политики Аристотеля {A tout seigneur tout honneur. Не слѣдуетъ забывать, что первый поднялъ вопросъ о пользованіи критеріемъ Т. Ренакъ. Дюмлеръ, какъ это часто случается, почти игнорируетъ своего предшественника.}. Менѣе удачными и весьма проблематичными кажутся мнѣ соображенія Дюмлера о пользованіи надгробною рѣчью, составленною софистомъ Горнемъ.
   Статья Низе появилась въ Зибельской Historische Zeitschrift. Низе заявилъ себя тонкимъ знатокомъ и критикомъ Гомеровскаго эпоса, и его замѣчанія во всякомъ случаѣ заслуживаютъ вниманія. До нѣкоторой степени онъ примыкаетъ къ Кауэру и Рюлю. Правда, онъ вполнѣ убѣжденъ въ авторствѣ Аристотеля, но за то онъ признаетъ основательными большую часть возраженій, которыя дѣлаются противъ трактата. Дѣло объясняется просто: при описаніи современныхъ учрежденій во второй части Аристотель говорить по собственному наблюденію, и тутъ его свидѣтельства имѣютъ великое значеніе. А въ историческомъ очеркѣ онъ не затруднялъ себя самостоятельнымъ документальнымъ изученіемъ и ни въ чемъ не проявилъ глубокаго пониманія исторической жизни.
   Первыя 41 глава трактата представляютъ ничто иное, какъ выборку государственно-правовыхъ фактовъ изъ общедоступныхъ историческихъ сочиненій IV вѣка, главнымъ образомъ, изъ какой-нибудь Аггиды, т.-е. мѣстной исторіи Аттики. Чтобы доказать свое мнѣніе, Низе возвращается, во-первыхъ, къ списку прегрѣшеній, составленному Кауэромъ и Рюлемъ, и прибавляетъ еще кое-какія несообразности и противорѣчія. Во всѣхъ случаяхъ, когда Аристотель исправляетъ или измѣняетъ разсказъ Геродота или Ѳукидида, Пизе отвергаетъ поправки, объявляетъ ихъ произвольными, недоказанными. Пользованіе Аттидами или Аттидой можно, дѣйствительно, считать установленнымъ. Нашъ критикъ не видитъ, однако, въ этомъ никакого ручательства за достовѣрность содержанія. Аттиды распредѣляли матеріалы древней исторіи по годамъ, и упоминаніе архонтовъ придавало имъ и придаетъ теперь трактату Аристотеля внѣшній видъ точности, документальности. Но въ чемъ ручательство, что это размѣщеніе по архонтамъ имѣетъ серьезныя основанія? Низе безъ дальнѣйшихъ разсужденій устраняетъ извѣстія о первомъ остракизмѣ, годѣ возвращенія Аристида и т. п. Съ полнымъ скептицизмомъ относится Низе ко всѣмъ фактамъ, переданнымъ о времени Елисеева. Аристотель даетъ рядъ анекдотовъ о Писистратѣ; всѣ его анекдотическіе разсказы не болѣе какъ позднѣйшія выдумки. Затѣмъ, юнъ сообщаетъ свѣдѣнія объ ареопагѣ, реформѣ Дракона, Солоновомъ устройствѣ,-- все это основано на соображеніяхъ и догадкахъ и не имѣетъ никакой достовѣрности. Надо отдать справедливость смѣлости нѣмецкаго критика: онъ обращается уже не противъ одного Аристотеля, а противъ всего, что считалось въ данномъ случаѣ установленнымъ. Читатель испытываетъ нѣкоторое головокруженіе, когда у него исчезаетъ совѣтъ 400, о которомъ онъ училъ въ гимназіи, когда оказывается, что Солонъ никакого переустройства учрежденій не произвелъ, а только составилъ гражданское, уголовное и полицейское законодательство. На этой работѣ можно сдѣлать странное психологическое наблюденіе, о которомъ, конечно, не приходилось и помышлять при первомъ ознакомленіи съ литературой. Не мала и усердно работаютъ ученые, особенно нѣмецкіе, надъ интересною находкой; приступаютъ къ ней со всѣми предписанными наукой предосторожностями, сплошь и рядомъ начинаютъ съ правильныхъ и цѣнныхъ наблюденій. Но затѣмъ всѣми овладѣваетъ какое-то загадочное безуміе, которое прямо уноситъ изслѣдователей въ область нелѣпаго. Одни поражены фанатическимъ увлеченіемъ и непрерывно славословятъ; другіе проникаются берсеркерскою яростью; третьи думаютъ разгадать всѣ тайны автора съ помощью простой подстановки политическихъ понятій современной Германіи; четвертые во имя критики пытаются стяжать славу Герострата и Колумба, разрушить и создать новую исторію Аѳинъ V вѣка. Кто знаетъ, можетъ быть, старый папирусъ, пролежавшій восемнадцать вѣковъ въ египетской гробницѣ и непочтительно вынесенный на свѣтъ Божій англичанами, заколдованъ и приносить несчастіе всѣмъ, кто имъ занимается?
   Утѣшительно то, что заговоръ, повидимому, поражаетъ изслѣдователей преимущественно въ концѣ ихъ работы. Въ началѣ и въ серединѣ многимъ можно воспользоваться. Конечно, цѣль настоящей статьи была охарактеризовать движеніе литературы, а не изучать источникъ по существу. Тѣмъ не менѣе, мнѣ кажется не лишнимъ и совершенно возможнымъ закончить литературный обзоръ указаніемъ на нѣкоторыя общія положенія, которыя представляются уже достаточно установленными. Ихъ по мало, и они не лишены значенія.
   1) Обнародованный Кеніономъ трактатъ составленъ или самимъ Аристотелемъ, или подъ его непосредственнымъ наблюденіемъ и отвѣтственностью.
   2) Между показаніями и языкомъ трактата, съ одной стороны, Политики -- съ другой, нѣтъ неразрѣшимыхъ противорѣчій или различій.
   3) Сочиненіе, посвященное Аѳинамъ, входило въ составъ большого собранія Политій, составленнаго школой Аристотеля съ главною цѣлью описать дѣйствующія учрежденія греческихъ государствъ и при этомъ дать очерки ихъ исторіи.
   4) Непосредственною цѣлью служить македонской политикѣ или ниспроверженію демократіи эти работы не задавались.
   5) При возстановленіи фактовъ отдаленнаго прошлаго Аристотель и его ученики пользовались пріемами, напоминающими методы современныхъ изслѣдователей, въ особенности толкованіемъ переживаній и косвенными выводами. Въ этомъ отношеніи Аристотель слѣдовалъ примѣру Ѳукидида.
   6) Однимъ изъ главныхъ источниковъ при изложеніи исторіи Аѳинъ послужили такъ называемыя Атгиды, въ которыхъ народныя легенды были пріурочены къ лѣтописной рамкѣ. Кромѣ того, въ Аттидахъ сохранился рядъ цѣнныхъ извѣстій изъ документальныхъ источниковъ.
   7) Однимъ изъ главныхъ предшественниковъ Аристотеля по обработкѣ политической исторіи Аѳинъ былъ олигархъ Китій. Аристотель пользовался его сочиненіемъ, хотя нерѣдко полемизировалъ противъ его взглядовъ.
   8) Наиболѣе цѣннымъ вкладомъ трактата въ древнѣйшую исторію Аѳинъ является характеристика происхожденія архонтата.
   9) Извѣстія о реформѣ Дракона возбуждаютъ сильныя сомнѣнія и, можетъ быть, ведутъ начало отъ попытки олигарховъ V вѣка придать своимъ плацамъ освященіе древности.
   10) Извѣстія о формахъ избранія архонтовъ не заключаютъ въ себѣ ничего невозможнаго или безусловно противорѣчиваго, хотя изложены они нескладно.
   11) Сообщенія относительно борьбы партій, а также свѣдѣнія о первыхъ примѣненіяхъ остракизма совершенно новы и очень важны.
   12) Исторія Писистрата и Писистратиловъ интересна по общей благопріятной оцѣнкѣ ранней тираніи и по характернымъ разнорѣчіямъ съ Геродотомъ и Ѳукидидомъ, которыми, однако, Аристотель прямо пользовался {Интересную попытку освѣтить пріемы Аристотеля при пользованіи Геродотомъ представляетъ статья М. М. Покровскаго въ Журн. Мин. Нар. Просв. за октябрь настоящаго года.}.
   13) Роль ареопага сильно выдвигается трактатомъ; особенно важно освѣщеніе ея въ эпоху персидскихъ войнъ.
   14) Долго державшееся представленіе о землевладѣльческомъ направленіи въ политикѣ Аристида окончательно устранено вновь открытымъ памятникомъ.
   15) Разсказъ объ участіи Ѳемистокла въ сверженіи ареопага не заслуживаетъ довѣрія. Въ данномъ случаѣ Аристотель воспользовался несомнѣнно негоднымъ источникомъ.
   16) Значеніе Перикла умалено вслѣдствіе принципіальнаго осужденія Аристотелемъ политики денежныхъ раздачъ.
   17) Эпизоды объ олигархіи 411 года и тираніи 30-ти разсказаны съ безпримѣрною обстоятельностью на основаніи документальныхъ данныхъ. Они совершенно выдѣляются изъ остальнаго изложенія.
   18) Эта неравномѣрность, вѣроятно, стоитъ въ связи съ личными идеалами Аристотеля, который и въ Политикѣ склоняется въ сторону господства достаточныхъ среднихъ классовъ, а въ Аѳинской Политіи высказываетъ особенное сочувствіе Ѳерамену, какъ представителю средняго направленія.
   Помимо выставленныхъ положеній, можно было бы сдѣлать еще великое множество замѣчаній, но они потребовали бы подробнаго обоснованія. Кое-чего придется коснуться, но уже въ другой разъ и въ другомъ мѣстѣ. Въ настоящее время мнѣ хотѣлось только подчеркнуть положенія, непосредственно вытекающія изъ появившейся пока литературы. Въ заключеніе остается повторить замѣчаніе, которое пришлось сдѣлать раньше: успѣхъ дальнѣйшей разработки зависитъ отъ опредѣленія источниковъ трактата, отношенія къ нимъ автора, его исторіографическихъ пріемовъ.

Павелъ Виноградовъ.

"Русская Мысль", кн.XI, 1892

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru