Антология крестьянской литературы послеоктябрьской эпохи
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ. МОСКВА 1931 ЛЕНИНГРАД
Дни зимние серы и коротки. Темными оскалами в мутном небе торчат раскрытые крыши деревенских изб. В угаре, в скотном пару, в пыли кудель, жужжаньи прялок, надсадном плаче больных детей, как в тине, барахтается деревня. Тонет в сугробах. Сугробы тают. Тонет в лужах. Утрами белеет изморозью, инеем, пушистым новым, чистым снегом.
Деревня нанизана на узкую, темную тропочку. От порога к порогу, от крыльца к крыльцу тянется протоптанная валенками ниточка, на конце деревни ниточка вливается в большак: тоненькая, слабая, единственная, льдисто-хрупкая паутина, которая связывает гнилые хаты с миром, жизнью, иными, далекими людьми, далекими, сказочными, чужими странами.
От порога к порогу, от окна к окну, по темной стежке, скользя чунями, с палкою выше головы, ходит беловолосый мальчик. Он мал, худ, синь. На голове его -- замызганная солдатская шапка. За спиной -- сума. С подвывом за мальчиком гонится стая собак. Но он не боится их, привык, как привык к сиротству, колотушкам, голоду, бездомью, вшам, расчесам на угловатом тельце. Когда собаки подбегают близко и вот-вот ухватят за лоскутья одежды, он быстро наклоняется к земле и шарит зябнущими пальцами камень. Собаки с визгом отскакивают прочь. Мальчик самодовольно блестит живыми глазенками, поправляет шапку, тихо улыбается. Или грозит собакам палкою.
И снова идет--худенький, тонкий, с большими удивленными глазами.
-- А-а, Василий Иваныч, мое почтенье!... Заходи, мил друг, Василий Иваныч, покурим!..
Мальчик бежит к дверям. Двери примерзли. Он тужится отворить их, и не может. Через мокрое рядно дверей слышится шорох и стук его.
-- Дяденька, силы нет, отвори!
-- А ты надуйся, Василий Иваныч!
Мальчик собирает последние силы, глава его напряженно выкатываются.
-- Отвори, дяденька, ей бо, силы нету!..
-- Ах ты, Василий Иваныч, Василий Иваныч, неужто и с дверями не справишься?
Мальчик робко становится у дверей и дышит в красные, не гнущиеся от озноба пальцы.
-- Ну, как, Василий Иваныч, поживаешь?
-- Хорошо, дяденька,-- сквозь слезы говорит он,-- руки только зябнут.
-- Эко напасть какая... В работники ко мне не наймешься? Говори по правде.
-- Возьми, дяденька, я в ножки тебе поклонюсь...
Мальчик опускается на колени и трется личиком о мужичий лапоть.
-- Миленький, желанненьккй, возьми меня! Папашкой тебя буду звать, слушаться буду, веревки вить буду, воду носить буду, тетю любить буду, овечек любить буду, лошадку любить буду...
Хозяин, хватаясь за живот, хохочет.
-- А кур будешь любить?
-- И курок любить буду.
С задохшимся открытым ртом мальчик по-собачьи восторженно глядит в лицо мужика.
-- А вот энту, как ее, кувшин, вон, любить будешь?
-- Дяденька, она не живая.
-- Стало быть, не будешь любить?
-- Кабы она, дяденька, живая -- кувшин, она глиняная...
-- Ага, значит, разобьешь?
-- Дяденька! -- Как крылья ласточки, на мужика взметываются длинные темные ресницы в слезах.-- Папаша, не разобью, вот как хочешь побожусь -- не разобью!.. И кувшин любить буду,-- не разобью, и окно любить буду,-- не разобью, и все не разобью.
-- А скамейку вот эту?
-- И скамейку любить буду,-- страстно шепчет мальчик.
-- А ухват?
-- И ухват, и прялку, и самовар любить буду! -
-- Ха-ха-ха!.. Кто его не любит! Ты -- хитрый бес!.. А работать?
-- И работать, дяденька!
Мальчик захлебывается от слез, восторга, бедности, голода, надежды.
-- Ну, принеси овцам соломы, -- говорит мужик,-- а то мне слезать с печи не хотца.
Как стрела, мальчик выскакивает из избы. Середь улицы виднеется фигурка его под тяжелым снопом перебитой снегом старновки. Он еле несет пук. Ветер бросает его в сторону, он вихляется, падает. Глядя в окно, мужик хохочет.
-- Дяденька, теперь я лошадке принесу соломы,-- говорит мальчик, вбегая в избу,-- потный, возбужденный, счастливый,-- потом коровке, потом...
-- Потом -- бабам... Тащи, Василий Иваныч! Только кобыла не будет жрать солому, она у нас -- дворянка. Волоки ей сена, понял? Покурить хочешь?
-- Потом, дяденька!
В награду мальчик получает толстую цыгарку из самосадочного тютюна.
-- Ну, Василий Иваныч, какую же цену ты с меня положишь?-- спрашивает мужик, хлопая его по плечу.
-- Что дашь,-- бормочет мальчик. И на том спасибо, что взял. Я, дяденька, каждый раз буду курить с тобой.
Бабы, оставив прялки, прислушиваются. Как ветошь, как грязную рубаху, мужик бесцеремонно крутит мальчика.
-- Ох, брат, вшей-то на тебе -- аж страшно!.. Ты, брат, заполонишь нас!..
-- Прогони, мужик, ну его к шуту,-- ворчит старуха.
-- Ничего, я побалакаю.
Взяв тоненькую, синюю руку ребенка в свою волосатую пятерню, мужик взмахивает ладонью:
-- Не знаю, -- шепчет мальчик.-- Вон у соседей у ваших малый живет за сорок пудов.
В хате раздается взрыв хохота.
-- Ловко!.. Молодец, каналья!.. Ай да Василий Иваныч!..
-- А сколько ж?- тихо спрашивает он. - Ну, тридцать пудов.
Мужик и бабы долго смеются. Непонимающими гладами мальчик обводит всех, силясь понять причину смеха. Цыгарка потухла в его руках.
-- Ты очень дорого просишь,-- говорит мужик, сбавляй, сколько можешь.
-- Двадцать пудов можно сбросить.
Семья опять хохочет.
-- Ну, все тридцать сбавлю.-- На глазах мальчика слезы.-- Ты только, дяденька, возьми меня.
-- Нет, это дорого,- говорит мужик. Не сойдемся. Бабы, собирайте обедать.
-- Меня обижают на деревне, бьют... Когда папашка был в Красной армии, не били... Папашка пропал...
-- Не-е, дорого... Не сойдемся. Ступай, видно, не мешай, мы сейчас будем обедать.
-- Дяденька, я ничего с тебя не возьму... Я вшей на снег вытрясу... Я буду под лавкой спать...
-- Ну-ну, ступай, ступай, какой же ты работник: торговаться не умеешь... Вот подрастешь, Василий Иваныч, тогда дело десятое. То -- сорок, то -- ничего... Так заправские мужики не торгуются.
А мальчик жадными, голодными глазами впился в залавок, где старуха режет жирную, дымящуюся свинину.
Он будто оглох, застыл...
-- Иди, милак. Иди, Василий Иваныч!
Мужик отворяет двери. Как во сне, мальчик переступает порог, но в пороге цепляется гнилой сумкой за гвоздь, не может отцепиться. Думает, что его нарочно тянут за сумку. Горько, громко плачет, выходя в сени. Старуха украдкой сует в его руку кусок мяса. Мальчик отталкивает руку. Полными пригоршнями ветер бросает ему в лицо снежную пыль, забивает пыль под лохмотья. Дрожа, втянув в плечи голову, нахлобучивая рваную шапку, мальчик скрывается в мутной поземке.
-- Наплодят, чорт их возьми, щенят, а сами стрекача. Леворюции надо,-- говорит мужик, садясь за стол,-- а ты корми потом. Кто я, милый, пролетария всех стран... Таскайте, бабы, говядину то...
Хозяин стукает ложкой по краю глиняной миски, и руки протягиваются за мясом.