Воровский Вацлав Вацлавович
Рождественская элегия

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

В. В. Воровский

  

Рождественская элегия

  
   В. В. Воровский. Фельетоны
   Издательство Академии наук СССР, Москва, 1960
  
   Наступили сумерки. На небе одна за другой зажглись и замигали звездочки. Наверху стало торжественно и молитвенно.
   И город словно подражал небесам. Зажигали фонари на улицах. В окнах домов начал вспыхивать уютный свет.
   Но вот, то здесь, то там замигали и заискрились огоньки -- начали зажигать елки.
   И стало так маняще-тепло в домах и так одиноко-холодно на улице...
   Улицы опустели. Торопясь, мчались последние извозчики. Пешеходы спешили и толкались, даже не извиняясь.
   Я остался один-одинешенек на осиротелой улице.
   Стало мне тоскливо и грустно. Захотелось туда, в эти уютные "внутри", где так весело искрятся елки, где беззаботно веселятся дети, а взрослые делают вид, что они добры, невинны и счастливы.
   И до слез захотелось тоже почувствовать себя добрым, невинным и счастливым.
   Я подошел к одному из окон. Там было заразительно весело. Хлопали пробки, раздавался смех, звенела посуда.
   О счастье! Да там знакомые мне лица! Вот тот толстый, почтенный господин -- ведь я его прекрасно знаю! А этот -- он ведь мой школьный товарищ! А тот, а тот,-- сколько мы с ним часов проспорили!
   Знакомых оказалась целая куча. Я невольно оживился. Чувство тоскливого одиночества начало развеиваться, и я решительным шагом направился к подъезду.
   Но на подъезде меня остановила высокая фигура в тулупе, с большой белой бородой, с бляхой на лбу и толстой, палкой в руке -- ни дать ни взять генерал деревянной гвардии.
   Я было принял его за ночного сторожа и хотел отстранить, но, всмотревшись, к ужасу увидел, что это сам Мороз-Красный нос.
   Он властным жестом остановил меня и торжественно рек:
   -- Сюда может войти только чистый сердцем. На этом празднике может веселиться только невинный мыслью. А ты,-- прибавил он вопросительно,-- ты чувствуешь себя чистым сердцем и невинным духом?
   Я невольно побледнел, и у меня затряслись колени.
   -- Но, ваше морозище,-- попробовал я обойти старика,-- я видел там через окно людей далеко не чистых и не невинных...
   -- Кого же? -- сурово спросил тот.
   -- Я... я... видел, например, гласных думы...
   -- Но разве ты не знаешь, что никто из гласных ни к какой ответственности не привлекался?
   -- Я..., я... видел там консула одной из восточных держав.
   -- Но разве ты забыл, что этот консул никого никогда не обидел, а сам пал жертвой насилия со стороны пятилетней изуверки?1
   -- Я... я... видел там человека, продавшего врагам план крепости...
   -- Но отчего ты промолчал, что этот человек искупил свою ошибку изданием антисемитской бумаги для мест уединения...
   -- Я видел там человека, уличенного во взяточничестве и лихоимстве!
   -- Не о том ли ты говоришь,-- строго спросил Мороз,-- который успокоил остров Шпицберген и насадил там виноградные лозы народного довольства?
   -- Но я видел там сотрудников газет,-- ехидно вставил я.
   -- И Крушеван сотрудник газеты. И Пуришкевич сотрудник газеты,-- спокойно возразил старик.
   Тогда в отчаянии я крикнул:
   -- Но я видел там редактора "левой" газеты!
   Мороз мрачно посмотрел на меня и строго заметил:
   -- Ты не мог там видеть редактора левой газеты. Тот, кого ты принял за редактора левой газеты, не более, как редактор органа "Чего изволите-с"2.
   Я был разбит и молчал.
   Тогда Мороз-Красный нос перешел в наступление.
   -- А ты, что видишь в чужом глазу взятки и предательство, а в своем ничего не замечаешь,-- скажи, кто ты таков?
   -- Фельетонист,-- робко пробормотал я.
   -- То-то, фельетонист!-- клевещешь на людей; осмеиваешь достойное уважения. Скажи, за свою клевету получаешь деньги?
   -- Не особенно исправно, но получаю,-- тихо прошептал я.
   -- Продажное существо! -- гремел старик.-- Власти предержащей повинуешься как -- за страх только или за совесть?
   Я молчал, понурив голову.
   -- То-то, молчишь! А к добровольному патриотизму как относишься?
   Я вспомнил за весь год мои фельетоны и оробел.
   -- Всяко бывало,-- пролепетал я.
   -- Ага, всяко бывало! А в осуждение экспроприации писал?
   -- Писал, дедушка, ей-богу, раз писал.
   -- Писал! -- передразнил он меня.-- А кого ты виновником их называл -- революционеров?
   Я опять молчал.
   -- Уж лучше молчи.-- Ну, а брата своего газетчика, по крайней мере, щадил? -- уже более тепло спросил меня старик.
   Я обрадовался; говоря между нами, я очень хороший товарищ, а поэтому сразу понял, что этим искуплю все прочие грехи.
   Но, порывшись в памяти, я пришел в ужас. Нет, и своего брата не щадил.
   При всякой возможности пакостил я собрату.
   И, понурив голову, я грустно сказал:
   -- Великий я грешник, и нет мне спасенья, и вечно закрыт для меня доступ в тихий уют обывательского довольства, и не примет меня в свое лоно благовоспитанное общество, и отвергнет меня и либерал, и консерватор, ибо дерзил я и мерзопакостил я и тому и другому. А не дерзить и не мерзопакостить, дедушка, не могу, не в моей власти, ибо от природы шершав душой и царапист мыслью. Известно, что "маленький фельетонист -- летучая мышь"; по народному сказанию, кому летучая мышь след на голове оставит, тот тут же облысеет. А разве не наслаждение, дедушка, превратить косматого в лысого, когда знаешь, что внутренне он давно уже облез, а только снаружи рядится в густую шевелюру?
   Я уже приготовился говорить по меньшей мере двухчасовую речь, но Мороз-Красный нос грустно отвернулся и тихо исчез в подъезде.
   Я остался один, и снова безотчетная печаль одиночества заполонила мое сердце.
   Тихо мигали наверху звездочки, холодные, одинокие в эту морозную ночь. Изредка слышались шаги запоздалого прохожего или далекий грохот экипажа.
   Еще сияли и искрились за окнами яркие елки, но меня уже не тянуло туда. Это были мертвые деревья, разукрашенные и увешанные, как маскарадные паяцы, и души этих елок со слезами вздыхали по родной роще, откуда их вырвали на потеху скучных, холодных обывателей.

Фавн

   "Одесское обозрение",
   28 декабря 1908 г.
  
   Фельетон перепечатывается впервые.
   1 Намек на персидского консула в Одессе черносотенца Зайченко, уличенного в растлении несовершеннолетних.
   2 "Чего изволите-с?" -- выражение, которым M. E. Салтыков-Щедрин заклеймил продажность, торгашество, беспринципность буржуазных газет.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru