В полночь на кладбище села усталая тень Николая Васильевича Гоголя и начала обмахиваться концом савана. Через минуту к ней подсел черт. Лукаво улыбаясь, посмотрел он на юбиляра и спросил:
-- Доканали, Николай Васильевич?
-- Доканали! -- грустно ответил Гоголь и уставился в даль печальным взглядом.
-- Да, дружище,-- продолжал черт уже серьезно,-- не повезло тебе. Начал ты за здравие, а кончил за упокой. Вот теперь и плоды.
-- Это прямо ужасно,-- волновался Гоголь -- Как я презирал этих Ноздревых, Собакевичей и пр<очих>, а теперь, изволь, Ноздрев облобызал меня сегодня, назвав истинно русским человеком; Собакевич наступил на ногу и, пожав руку, назвал собратом по оружию.
-- А "прогрессисты"1,-- ехидно спросил черт.
-- Ах, эти прогрессисты!-- со слезами в голосе воскликнул Гоголь.-- Они приветствовали меня как борца за конституцию. Я даже покраснел.
-- Знаешь, Николай Васильевич,-- сказал после некоторого молчания черт,-- самое худшее это то, что на твоем юбилее все объединилось. Это плохой признак. Прости, но меня от такого единодушия стошнило бы.
-- Ей-ей, я тут ни при чем,-- виновато проговорил юбиляр. Это плод какого-то недоразумения. Я никогда не был радикалом, вообще не был политиком, а вся оппозиция считает меня своим. Я всегда боролся с мракобесием, грубостью, насилием, хамством, а Ноздревы и Собакевичи думают, что я их единомышленник.
-- Вероятно, ты не совсем последовательно делал все это,-- заметил черт.
-- Причем тут последовательно. Я вообще не задавался политическими целями. Я был только художником. Я искал не блага, а красоты. И если я громил и осмеивал зло, то прежде всего потому, что оно нехудожественно.
-- Но если тебе зло не казалось нехудожественным, ты не осмеивал его?
-- Признаться, да. Помнится, я даже идеализировал несколько старосветских помещиков.
-- Не думаешь ли ты, что причина нынешнего единодушия на твоем юбилее кроется как раз в этой подмене понятия зла понятием нехудожественного?
-- Сомневаюсь. Мне кажется, зло -- это временное, преходящее. Красота, художественное, а тем самым и антипод его -- нехудожественное -- вечны.
-- Но не согласишься ли ты со мной, что вечна не красота или некрасота жизненных явлений, а лишь претворение их в красоте творчества художником?
-- Гм... пожалуй...
-- И что красота жизни столь же преходяща и временна, как и зло жизни?
-- Если ты хочешь сказать, что и зло и красота реальной действительности одинаково преходящи, а вечно только отражение их в художественном произведении, то я согласен.
-- Но, быть может, ты признаешь в таком случае, что писатель, руководящийся исключительно эстетическим мерилом художественного, а не этическим мерилом добра и зла, рискует превратиться в жреца чистого искусства,-- ибо его творчество отражает не борьбу общественных сил, а лишь художественные эмоции автора...
-- Ну?..
-- А потому его произведения быстро утрачивают связь с эволюцией добра и зла, сохраняя лишь значение чисто художественных документов -- безвредных, школьных, классических произведений.
-- А что ты хочешь этим сказать?
-- А то, что единодушие на твоем юбилее, быть может, объясняется как раз этим твоим эстетизмом, который быстро превратил тебя вз живого человека в классика?
-- Ну?...
-- Что твой якобы политицизм был в свое время превратно понят...
-- Ну?..
-- И что в настоящее время нет оснований отказываться чествовать тебя ни министерству народного просвещения, ни духовному ведомству, ни даже местному городскому управлению...
При этих словах Гоголь встал и молча пошел к своей могиле.
Фавн
"Одесское обозрение",
20 марта 1909 г.
Перепечатывается впервые.
Фельетон написан в связи с торжествами в марте -- мае 1909 г., посвященными 100-летию со дня рождения Н. В. Гоголя. Главную роль в организации и проведении торжеств играли либерально-буржуазные деятели и декаденты (Д. Мережковский, Ю. Айхенвальд, В. Саводник и др.), которые в юбилейных речах и статьях опошляли и извращали наследие Гоголя, толковали его произведения в религиозно-мистическом духе, провозглашая его поборником монархических устоев.
Появление "черта" в фельетоне Воровского можно поставить в связь с выходом книги Д. Мережковского "Гоголь и черт".