Вовчок Марко
Максим Гримач

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Марко Вовчок

Максим Гримач

I

   Не в ваше время то деялось, а давным давно, в старые годы, когда еще Украиной ворочала Московщина вместе с Польшею. Московщина владела Украиной по левой стороне Днепра. Хотя и были в то время таможни и заставы стояли, но всё не так густо, не сплошь, как ныне; не так тебя тогда сторожили, как вот теперь, по Збручу, или где. Люди Днепром всякое заморское добро привозили: шелки, бархаты, золотую парчу, душистый шафран, и всякие другие товары, золото и серебро в бочонках.
   Как раз насупротив Черкас, пониже Домонтова, жил в хуторе, над Днепром, козак Максим Гримач. Тот этим делом долго занимался. Ходил он в кафтанах, в шелку, в атласе, обувался в сафьяны. И из себя он был молодец: круглолицый, чернобровый, черноусый; а какой уж веселый, балагур какой! Бывало, выйдет он в воскресенье к народу, так и обступят его. Крепко его любили.
   Вот кто-нибудь из народу и промолвит: "Ты, брат Максим, совсем сделался паном."
   "Да, братцы, сделался. Выходите-ка и вы в паны, добрые люди. Панам жить хорошо, шут бы их взял! Теперь уж полно подставлять за вас шею, -- шалишь! Буду я теперь сладко есть да пить, да ходить нарядно, -- известно, как оно вельможному пану следует."
   А такой он был, что вот приключись только кому-нибудь из нашего села напасть какая, -- головы не пожалеет -- выручит; задень чужак кого из наших, -- беды не оберется: налетит Максим, словно вихор какой, истребит дотла. Вздумал раз шляхтич один завладеть козачьим полем, так он и хату его сжег, и пепел по ветру развеял, и самого протурил за самый Днепр. Коли жив еще шляхтич, так, верно, и до сей поры не забыл, каковы нагайки у пана Максима Гримача.
   Максим был вдовец; имел двух дочек. Одна -- Катрею ее звали -- уж девушка была на возрасте, красивая да величавая такая, ни дать, ни взять королевна; другая, Тетяна, еще малолеточек, невеличка была; вьется себе по надворью, а не то -- в окошечко высматривает, словно ясочка. Жили они у отца в довольстве да в холе.
   Вот, бывало, около полуночи, плывут по Днепру лодки и причаливают к старой вербе. Пан Максим ведет их в светлицу, да и принимает от них, что следует. Не припомню, как звали того пана, что пересылал к нему на лодках всякое добро. Он скрывался над Днепром, в каменной пещере, и никто про это не знал и не ведал, кроме десятка верных козаков.

II

   Чаще всех приплывал молодой козак Семен, паробок пригожий, тонкий да гибкий, как тростник, смелый, как сокол, -- и крепко полюбила его наша горделивая Катря.
   Сватали ее люди богатые, роду хорошего, -- один, другой, третий. Всем один ответ: "Не хочу, не пойду."
   "Слушай, дочка", говорит Максим: "больно уж ты спесива, моя рыбка. Сватаются за тебя первые в селе люди, паробки всё молодые и хорошие: отчего ж ты не идешь?"
   "А мне что в том, что они хорошие да молодые, коли сердце мое не к ним лежит?"
   "А к кому же, дочка? Послушай-ка, мое дитятко: приневоливать я тебя не стану, но и за бурлака не отдам, хотя бы он самый месяц с неба достал. Не отдам, дочка! Как я тебе сказал, так оно и будет. Слово у меня отцовское, крепкое; сама ты знаешь."
   "Знаю, батюшка. А какого бы вы себе зятя желали?"
   "Вольного козака, дочка, -- такого, чтобы сам себе был господином, никому бы не кланялся, -- вот какого!"
   "А если будет он сам себе господином?"
   "Тогда с Богом!"
   "Ну, я буду ждать."
   "Жди, мое сердце, жди; я не запрещаю. Кто ж он такой? Я кое-что подметил."
   "На что вам это знать, батюшка? Пускай он сперва на волю выйдет, тогда и узнаете."
   "Ладно, дитятко мое милое; пускай по-твоему будет!"
   Проведал про всё это Семен, да и говорит: "Что ж делать, Катря душа? надо ждать. Я у своего пана на службе уже третий год доживаю, последний. Коли повезет счастье, в этом году добыча будет великая. Отаман меня не обидит: человек он справедливый. Поблагодарю его за хлеб, за соль, высмотрю себе где-нибудь хуторок хороший, да и поклонюсь твоему отцу.... Только ты люби меня верно, моя радость."
   Ждут наши голубки. Не плавает, летает Семен по Днепру, -- знай челноком синюю волну разбивает.
   Снаряжаются козаки в дорогу; Семен с ними. Выезжают козаки на добычу.
   "Сокол мой, козаче!" [Козак, в звательном падеже] говорит Катря, прильнувши к нему, "когда ты вернешься? скоро?"
   "Скоро, моя рыбка, скоро. Зацветет первая вишня в твоем садике, закукует серая кукушечка, -- я и приплыву к тебе, и приплыву не бурлаком наемным, а вольным козаком, Катря!"
   Выходили козаки осенью, приказывали ждать себя на весну.

III

   Сидит Катря в светлице, вышивает шелком рукава да рушники, да всё в окошечко поглядывает: всё ли кружит да метет метелица, или уже снег стал таять и скоро теплом повеет?
   Взломался лед, прошел. Шумит Днепр, сивеет да чернеет, да плещет в берега. Распускается верба, зеленеют камыши. Весела наша Катря, ходит да посматривает.
   Зацвела вишня, прокуковала серая кукушка, -- хорошо стало в саду. Стелется барвинок да цветет голубым цветом; заалела зирка; засинел горобиный горошок; вовча ступа пустила широкий лист; вот уже мак цветет расцветает, белый да лиловый, да алый, да полный такой! вот раскинулся по земле синий ряст, разрослась зеленая рута.... А посреди всех этих цветов похаживает Катря, сама как цветок и всех цветков красивей, -- похаживает да с синего Днепра ясных очей не сводит; а только взойдет месяц да посыплет искорками темную воду, Катря уже под старой вербой, на берегу. Пристально, зорко смотрит она: всё выглядывает, не плывет ли ходкий челнок, не правит ли челноком бравый, любый козак.
   Проходит неделя, проходит другая. Вот сидит она однажды под вербою; а ночь стоит звездная да тихая, -- только свищет соловей да гудит Днепр. Вдруг -- заметила что-то вдалеке, словно черную чаечку. Ближе.... Это челнок!... Летит, как на крыльях. Катря и руки к нему протянула.... Какой же это козак челноком правит? Это не Семен.... Вот уже он подле берега; оперся на весло, свиснул раз, другой. Из хаты вышел отец. Катря припала за вербою.
   Вышел старый Гримач, да и спрашивает: "Какие вести?"
   "Плохо, пан Максим", отвечает козак, "беда!"
   "А что там случилось?"
   "Третьего дня перед бурей в полночь горела береза (а козаки, бывало, когда хотели о себе вестку подать, что идут, зажгут березу, или какое другое дерево над Днепром). Мы, стало быть, примету эту знаем, -- вот и поехали вчера навстречу.... Приехали -- нет никого только плавают по Днепру разбитые лодки."
   "А велика была буря?"
   "Я такой отродясь не видывал. Эдакая буря! беда! Дубы с корнями вывертывает, камыши дождем, словно острой саблей, сечет; Днепр, с самого дна, песок выбрасывает. Ночь темная-претемная, только молния сверкает. А гром как грянет -- словно все наднепровские горы сразу треснули."
   "И никакого слуха?"
   "Нету слуха никакого, пан Максим. Мы уж промеж себя толковали, да и отаман тоже думает: видно, все наши днепровской водицы хлебнули."
   "А лихие были, брат, хлопцы, о, лихие хлопцы! Ну, пойдем в хату."
   "Теперь уже мой жених -- вольный козак, тато! Дождались вы себе вольного зятя!"
   Старик глядь, -- а это его Катря стоит против месяца, вся белая-белая.
   "Господь с тобою, моё дитятко!" крикнул он и схватил ее за холодную руку.
   Она глянула ему в глаза, отняла руку и пошла, ни словечка не промолвила.

IV

   Повел Максим козака в светлицу, угостил, проводил, да и опять к дочке.
   Она сидит в саду, вьет венок из алаго да из белого маку, зеленым барвинком его перевивает. А солнышко только что всходит из-за днепровой кручи.
   "Дитя мое, Катря!" говорит старик, садясь подле неё. "Послал тебе Господь великую печаль на сердце! А ты подними головку, дочка, да взглянь на своего отца старика."
   Она подняла голову и глянула на него.
   "Ох, дочка ты моя! как же ты состарилась!"
   "Нет, тато, я еще молоденькая!"
   Вздохнула она да снова за венок.
   Уж как же он ее уговаривал, утешал! А она, знай, вьет свой венок и словечка ему не вымолвит.
   Пошел старый, кликнул свою меньшую дочку.
   "Тетянко, ступай, моя рыбка, к сестрице: горе у неё теперь великое, -- утешь ее."
   "А что там? где она?"
   Прибежала в сад: "Сестрица, Катруся, серденько мое! что вы грустите? Вон уже и лето на дворе!" А сама обхватила ее за шею рученками.
   "Сестричка моя малая! щебетушечка моя неразумная!" ласкает ее Катря.
   "О, да какой же у вас венок красивый, сестрица! Какой хороший! Сестричка, голубушка, когда же вы его наденете?"
   "Вечером надену."
   Повесила Катря венок над водою, да и гуляет по саду, сестричку за руку водит; а та знай щебечет.
   Кличет их отец обедать. Пришла Катря и села за стол; наливала отцу меду своими белыми руками и разговаривала. Только как старик ни подходил, как ни выспрашивал ее, -- о себе самой ничего она не сказала.
   К вечеру, вошла она к отцу и поцеловала его руку. Старик схватил ее за голову: "Катря, дочка моя несчастливая! помилуй тебя Матерь Божья!"
   И к малой сестре пришла она, обняла ее и к сердцу прижала.
   Пошла она опять в сад. И как же она убралась нарядно! Сорочку надела тоненькую и плахту шелковую, пояс серебром перевитый и черевички высокие; мелко-мелко русую косу свою заплела, а на правой руке у неё перстень золотой блестит.
   Пришла к воде и сняла с ветки свой венок, что сплела поутру, сняла, примолвила: "Не завял ты, мой маковый венок", и наложила венок себе на голову. А на самом берегу верба низко пустила сучья на воду. Катря села около дуплистого вербового корня и склонила голову на белую руку. Взяли ее думы да думы. Там под кудрявою вербой и осветил ее месяц, красивую и печальную, в маковом венку.
   Как заискрился месяц по воде, -- "Вот уже ясный месяц взошел", сказала она (а бывало, когда они любились с Семеном, -- только месяц взойдет, он уж и плывет к ней), да и ступила на сук вербовой. Стала она на нём, как на жердочке, глянула на все стороны, да и бросилась в самую глубь.

V

   Спозаранку тревога да говор на дворе. Тетянка плачет, старый Гримач без шапки ходит, весь растерзанный, растрепанный, да всё спрашивает: "Где моя Катря? где мое дитятко милое?"
   Бросились к воде, -- только венок маковый плавает, кружится.
   Затворился старый Гримач; пять лет целых за свои ворота не выходил. И от отамана, и от добычи, ото всего отрекся. Поседел, что твой голубь сизый.
   Дал ему Господь дождаться и другой дочки-невесты. Высока выросла она, да статна, да черноброва. Высватали ее люди хорошие -- сотник молодой, с лица красавец. Богатую сыграли свадьбу: от невестина двора даже до самой церкви красную китайку постлали; из серебряных кубков гостей потчивали. Да и понашло же гостей! И в хате, и на дворе, и у ворот, -- всю улицу так прудом и запрудили. Целую неделю гуляли.
   Отец благословил молодых после свадьбы, проводил их на новое хозяйство. Грустно, жутко стало старому Максиму одному в хате: глянул он на Днепр и вспомнил старшую дочку; слезы так и покатились ему на седые усы. "Ох, Катря, Катря, дитя мое милое! сгубил я твой девичий век молодой!"

------------------------------

   Источник текста: Марко Вовчок. Украинские народные рассказы (Народні оповідання) -- СПб.: Издание книгопродавца Д.Е. Кожанчикова, 1859. - С. 181--195.
   Исходник здесь: Викитека.
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru