Lib.ru/Классика: Вудхаус Пелам. Жасминный домик

Пэлем Грэнвил Вудхауз

Жасминный домик

P.G.Wodehouse. "Honeysuckle Cottage" (1925)

Перевод Е. Толкачева (1928)

Джемс Родмен выколотил пепел из трубки и некоторое время сидел молча, задумчиво уставившись на огонь. Потом почесал за ушами у своего пса Вильяма, лежавшего на ковре, набил трубку и снова закурил. Огонек спички озарил на мгновение его мужественное лицо. За окном шумел ветер и потоками лил дождь.

-- Вы верите в привидения? -- вдруг спросил он.

-- Верю ли я в привидения?

-- Да.

-- Нет, не верю.

-- Я, может быть, неудачно выразился. Верите вы, например, в заколдованные дома? Верите ли вы в то, что злое влияние может тяготеть над определенным местом, угнетая живущих там?

-- Нет, не верю.

Джемс недовольно посмотрел на меня.

-- Разумеется, -- продолжал я, -- все мы читали таинственные рассказы о привидениях и...

-- Я говорю не о рассказах, -- конечно, их тысячи. Десятки авторов кормятся привидениями.

-- Видите ли, однажды я действительно встретил человека, который слышал...

-- А я однажды жил в таком заколдованном доме, -- прервал меня Джемс.

У Джемса Родмена большой недостаток: он не умеет и не любит слушать. Вероятно, это профессиональное свойство: Джемс пишет детективные романы и не терпит противоречий, как и его герои.

-- Это удовольствие, -- продолжал Джемс, -- стоило мне пяти тысяч фунтов. То есть я пожертвовал этой суммой, чтобы только не жить там. Я вам рассказывал о моей тетке Лейле, которая писала сентиментальные романы?

-- Ведь она умерла, Джемс, а о мертвых...

-- Знаю, что умерла. Я совсем не собираюсь порочить ее память.

Я успокоился. Прежде Джемс весьма недвусмысленно отзывался о тетке и ее романах. Его раздражала сентиментальность Лейлы Мэй-Пикней, которая так нравится огромному кругу ее читателей. У Джемса строгие взгляды на литературу, он утверждает, что талант не смеет снижаться до сентиментальных любовных историй и должен оперировать, главным образом, револьверами, украденными документами, трупами с перерезанными горлами и так далее.

Я сам никогда не читал произведений покойной мисс Пикней, но знаю, что она была самой плодовитой писательницей и считалась маститой. Критики, давая отзыв о ее новой книге, обычно ставили заголовок: О п я т ь П и к н е й, а иногда даже в более угрожающей форме: О п я т ь П и к н е й!!! -- а однажды (дело, помнится, шло о романе "Любовь, которая побеждает") один литературный критик всю оценку книги выразил двумя словами: "О, Боже!"

-- Я хотел вам рассказать, но вы меня невежливо прервали, -- продолжал Джемс. -- Когда тетка Лейла умерла, я узнал, что она оставила мне пять тысяч фунтов и дом в деревне, где она провела последние двадцать лет своей жизни.

Он замолчал.

-- Очень мило с ее стороны, -- пробормотал я.

-- Двадцать лет, -- повторил Джемс. -- Запомните это обстоятельство: целых двадцать лет! А в год она писала два романа и двенадцать рассказов, кроме постоянного отдела "Советы молодым девушкам" в одном ежемесячнике. Другими словами, сорок романов и не менее двухсот сорока рассказов, написанных под кровлей ее виллы "Жасминный домик".

-- Поэтичное название, -- заметил я.

-- В завещании было сказано, что я должен прожить в нем год безвыездно и в дальнейшем -- по шести месяцев в году. Не выполнив этого условия, я не получил бы пяти тысяч.

-- Забавное завещание, -- задумчиво заметил я, -- я иногда хотел бы быть богатым, чтобы поизмываться всласть над наследниками.

-- Это не издевательство, тетка была в здравом уме. Она верила в благодетельное влияние окружающей обстановки. И придумала эту штуку, чтобы вытащить меня из Лондона. Она всегда говорила, что городская жизнь делает мой характер мрачным и угрюмым. Вообще она не любила моего жанра.

-- Знаю.

-- Так вот я отправился в "Жасминный домик". Я вам расскажу всю эту историю по порядку.

...Первое впечатление Джемса от коттеджа "Жасминный домик" было очень благоприятным. Маленький старомодный домик в запущенном зеленом саду, с красной черепичной кровлей, тенистые дубы, пение птиц и веранда, обсаженная розами, -- идеальная обстановка для писателя. В такой обстановке тетка могла писать свои сентиментальные романы.

Джемс чувствовал себя отлично. Он перетащил сюда книги, трубки и ракетки для гольфа и с головой ушел в работу, заканчивая свою лучшую вещь под названием "Тайна девяти".

И вот однажды в прекрасный летний полдень он сидел в своем кабинетике и выстукивал на пишущей машинке.

Он заложил новый лист бумаги, тщательно раскурил трубку и быстро застучал:

"На мгновение Лестер Гэдж подумал, что он ошибся. Потом снова послышался стук, легкий, но настойчивый: кто-то постучал в дверь.

Его губы сложились в суровую складку. Легко и быстро, как пантера, он шагнул к столу, бесшумно открыл ящик и вынул свой автоматический револьвер. После приключения с отравленной иглой он держался настороже. В мертвой тишине он на цыпочках приблизился к двери, потом резко распахнул ее, подняв револьвер.

На пороге стояла самая очаровательная девушка, которую он когда-либо видел. Девушка из сказки. Минуту она смотрела на него с нежной улыбкой. Потом погрозила ему хорошеньким пальчиком.

-- Вы, наверно, забыли меня, мистер Гэдж, -- сказала она с лукавой строгостью..."

Джемс тупо уставился на бумагу. Он был озадачен. Он вовсе не думал писать ничего подобного. Он никогда не допускал девушек в свои романы. Он утверждал, что для детективного романа героини совершенно не нужны. Женщины только разжижают действие, флиртуют с героем и отвлекают его от дела.

Вдруг девушка появилась в его романе. Да еще какая: с интригующей улыбкой и хорошеньким пальчиком! Странно!

Джемс заглянул в черновой план рассказа. Там было сказано, что за дверью находился умирающий человек, который прохрипел: "Жук... жук! Скажите Скотланд-Ярду, что голубой жук..." и умер на ковре, оставив Лестера Гэджа в некотором недоумении.

Джемс разорвал листок, написал новый и накрыл машинку колпаком. Снаружи послышался лай Вильяма.

Единственным мрачным пятном в райской жизни Джемса являлся ужасный пес садовника -- Вильям. Он приводил Джемса в ярость. У него была странная привычка приходить и лаять под окном, когда Джемс работал. Джемс терпел этот лай некоторое время, потом, доведенный до бешенства, подходил к окну: на дорожке обычно стоял пес, держа в зубах камень, и вопросительно поглядывал на Джемса.

Вильям вообще имел привычку таскать в зубах камни: в первый день после приезда Джемс в припадке умиления бросил ему камень. С тех пор Джемс не бросал камней Вильяму, но усеял всю дорожку самыми разнообразными предметами, начиная со спичечных коробок и кончая гипсовой статуэткой Иосифа, пророчествующего перед фараоном. Но, несмотря на это, Вильям регулярно являлся под окно.

Лай действовал на Джемса гораздо сильнее, чем стук в дверь на Лестера Гэджа. Тихо, как пантера, он шагнул к камину, снял с полочки китайского божка с надписью "Привет из Клактона" и подкрался к окну.

В это время снаружи донесся чей-то голос:

-- Тубо! Прочь с дороги! -- и короткий визгливый лай, совершенно не похожий на лай Вильяма. Вильям был какой-то помесью -- овчарки, сеттера, бультерьера и дворняжки и лаял басом, как большой цепной пес.

Джемс высунулся в окно. На веранде стояла девушка в голубом платье, держа на руках маленькую белую собачонку, спасавшуюся от невоспитанного Вильяма, который вообще считал, что все в мире создано для его пасти: кость, сапог, палка, камень, шина велосипеда -- Вильям не делал между ними большого различия. Он даже предпринимал тщетные попытки сгрызть останки гипсового Иосифа, проповедующего перед фараоном. Сейчас Вильям явно намеревался растерзать собачонку.

-- Вильям! -- крикнул Джемс.

Пес покосился на него, помахал хвостом и настойчиво продолжал наседать на девушку.

-- Ах! -- воскликнула девушка. -- Этот пес напугал бедняжку Тото.

Джемс выскочил в окно, отогнал Вильяма и очутился перед девушкой.

Она стояла на террасе, обвеваемая легким ветерком, пропитанным сладким запахом жасмина. Из-под платка выбивался золотой локон, большие синие глаза блестели на свежем, румяном личике. Но Джемс был плохой ценитель красоты, особенно женской.

-- Вы кого-нибудь ищете? -- спросил он.

-- Вот этот самый дом! Я не хочу беспокоить вас, но мне так хотелось бы взглянуть на ту комнату, где мисс Пикней творила свои чудные романы. Ведь здесь жила мисс Лейла Мэй-Пикней?

-- Да, я ее племянник Джемс Родмен.

-- А меня зовут Роза Мейнард.

Джемс провел девушку в дом. Она вскрикнула от восхищения, попав в столовую.

-- О, как здесь чудесно! Значит, здесь она писала?

-- Да.

-- Ах, как вы бы могли прекрасно работать здесь, будь вы тоже писателем.

Джемс был невысокого мнения о литературном вкусе женщин, но эти слова задели его за живое.

-- Я писатель, -- холодно ответил он. -- Пишу детективные рассказы.

-- Я не читаю детективных рассказов, -- ответила девушка.

-- Вероятно, -- еще холоднее продолжал Джемс, -- вы любите тот сорт беллетристики, что фабриковала моя почтенная тетушка.

-- Ах! Я так люблю ее романы! -- в экстазе всплеснула руками девушка. -- А вы?

-- Не сказал бы этого.

-- Не может быть!

-- Чересчур сладко, -- сурово произнес Джемс. -- Сентиментально.

Девушка удивилась.

-- Что вы! Ее романы взяты прямо из жизни. Я вас не понимаю.

Они шли по дорожке сада. Джемс отворил для нее калитку, и она вышла на дорогу.

-- В романах тети молодые люди претерпевают тысячи треволнений и в конце концов женятся.

-- Вы говорите о "Запахе цветка", где Эдгар спасает тонущую Мод?

-- Я говорю вообще о всех теткиных книгах, -- он с любопытством посмотрел на нее. Он нашел разгадку мучившей его тайны. С того момента, как он увидел девушку впервые, она ему казалась странно знакомой. И теперь он понял... -- Да ведь вы сами -- вылитая героиня теткиных романов! Именно таких девушек она любила описывать.

Глаза Розы заблестели.

-- Неужели вы в самом деле так думаете? Вы знаете, я то же самое почувствовала, увидев вас! Вы сами -- типичный герой романа мисс Пикней!

-- О, что вы говорите! -- возмутился Джемс.

-- Нет, в самом деле! Я поняла это, когда вы выскочили через окно. Вы были так похожи на Клода Мастерсона из "Девушки с гор".

-- Не читал, -- мрачно ответил Джемс.

-- Он был очень сильный и храбрый, с глубокими, темными, мрачными глазами.

-- Если уж все должно идти по теткиным романам, то сейчас вас должен сбить с ног автомобиль, а я должен отнести вас в дом, уступить вам свою... Берегитесь! -- вдруг закричал он.

Но было уже поздно. Она лежала у его ног жалким комочком батиста, кружев и шелка, а за угол заворачивал огромный хрипящий мотор. Из него высунулся толстый, краснолицый джентльмен в меховой куртке. Он обнажил голову, -- о, нет, не жестом сожаления к своей жертве! -- он прикрывал номер машины.

Собачонка Тото, к сожалению, осталась жива.

Джемс отнес девушку в дом и положил на кушетку в столовую. Потом позвонил, появилась румяная экономка.

-- Пошлите за доктором! -- скомандовал Джемс. -- Несчастный случай.

Экономка склонилась к девушке.

-- Ах, бедняжка, бедняжка! -- прошептала она. -- Какая красавица!

Пришлось послать садовника за доктором Брэди.

Явился доктор и после долгого осмотра сообщил:

-- Кости не поломаны, но много ссадин на нежной коже. И конечно, испуг. Она должна побыть здесь некоторое время, Родмен. Ей вредно двигаться.

-- Оставаться здесь? Немыслимо, неприлично, неудобно!

-- Ваша экономка будет присматривать за ней.

Доктор подмигнул. Он был мужчиной средних лет с бачками.

-- Хорошенькая девушка, Родмен?

-- Я тоже так думаю.

-- Красавица. Дочь феи...

-- Что? -- воскликнул Родмен. Он знал доктора Брэди как совершенно непоэтичного человека. Единственно, чем вдохновлялся доктор, это вопросами пищеварения.

-- Дочь феи. Нежное, чудное создание. Когда я взглянул на нее, Родмен, сам чуть не влюбился. Ее маленькая ручка лежала на ковре, как белая лилия на поверхности воды, а ее большие, красивые глаза с надеждой смотрели на меня, точно...

И доктор Брэди побрел по саду, бормоча выдержки из поэтов, а Джемс с ужасом смотрел ему вслед.

Через неделю мистер Эндрю Мак-Киннон, старший компаньон известной фирмы "Литературное агентство Мак-Киннон и Гух", сидел у себя в конторе на Чансери-Лейн, глубоко задумавшись над телеграммой. Потом он позвонил.

-- Попросите мистера Гуха зайти ко мне.

И снова задумался.

-- Мистер Гух, -- сказал он вошедшему компаньону, -- я только что получил от Родмена любопытную телеграмму. По-видимому, он хочет видеть меня и просит приехать к себе.

Мистер Гух прочел телеграмму.

-- Написано под влиянием сильного возбуждения, -- согласился он. -- Удивляюсь только, почему он сам не едет сюда, если ему так нужно вас видеть.

-- У него очень серьезная работа. Он кончает роман для издательства "Проддер и Виггс". Ну, что же, погода прекрасная. Если вы присмотрите за конторой, я поеду к нему позавтракать.

На перекрестке дорог, приблизительно в миле от "Жасминного домика", Мак-Киннон увидел на краю шоссе жестикулирующую фигуру и приостановил автомобиль.

-- Доброе утро, Родмен!

-- Наконец-то вы приехали! -- ответил Джемс. Он показался агенту худее и бледнее обыкновенного. -- Может быть, мы пройдемся пешком? Мне нужно с вами серьезно поговорить.

Мак-Киннон согласился, и Джемс при виде его сильной, уверенной фигуры почувствовал некоторое облегчение. Мак-Киннон был угрюмый плотный человек; при встрече с ним редакторы смущенно теребили галстуки и соглашались на все его условия. Эндрю Мак-Киннона никак нельзя было заподозрить в сентиментальности. Тщетно расточали ему поэтессы и романистки свои улыбки. Он оставался холоден и непоколебим.

-- Ну-с, Родмен, -- сказал Мак-Киннон. -- Проддер и Виггс приняли ваши условия. Я хотел вам об этом написать, но получил вашу телеграмму. Пришлось-таки мне с ними повозиться, но мы сошлись на двадцати процентах с первого издания, двадцати пяти -- со второго и двухстах фунтах аванса в день выхода из печати.

-- Хорошо, -- рассеянно сказал Джемс. -- Хорошо. Кстати, Мак, вы помните мою тетку, мисс Лейлу Мэй-Пикней?

-- Еще бы, я всю жизнь был ее агентом.

-- Тогда вы должны знать, что за дребедень она писала.

-- Автор, -- нравоучительно сказал агент, -- который получает двадцать тысяч в год, дает товар, а не дребедень.

-- Ну, словом, вы знаете ее?

-- Еще бы.

-- Умирая, она оставила мне пять тысяч и виллу "Жасминный домик", где я теперь и живу. Мак, вы верите в заколдованные дома?

-- Нет.

-- А вот я утверждаю, что "Жасминный домик" заколдован.

-- Вашей теткой? -- удивился Мак-Киннон.

-- Да, насыщен ее влиянием! Над этим местом тяготеет заклятие... миазмы сентиментальности. И всякий, входящий туда, пропитывается насквозь этими ядовитыми испарениями.

-- Какая ерунда!

-- Вовсе не ерунда!

-- Неужели вы серьезно верите, что...

-- Хорошо, как вы относитесь к такому факту? Каждый раз, когда я сажусь писать, немедленно появляется девушка.

-- В комнате?

-- В романе, черт подери!

-- Да, да, Родмен, -- покачал головой Мак-Киннон, -- для вашего романа девушки определенно вредны. Они обесцвечивают все действие.

-- Сам знаю. И вот мне ежедневно приходится изгонять оттуда это ужасное существо. Мак. Смазливая девчонка с гнусной улыбкой! Сегодня утром она пыталась залезть в колодец, куда таинственный прокаженный запрятал Лестера Гэджа.

-- Быть не может!

-- Факт! Мне пришлось переписать три страницы, чтобы избавиться от нее. Известно ли вам. Мак, что в настоящее время я окружен нитями дьявольского заговора всех романов, когда-либо написанных моей, к счастью, покойной теткой? С каждым днем, по мере продвижения моей книги, я все яснее и яснее вижу, что у нее обязательно будет благополучный конец! Неделю назад у моих дверей автомобиль сшиб девицу, и мне пришлось поместить ее у себя. И с каждым днем я все больше убеждаюсь, что рано или поздно я попрошу ее выйти за меня замуж!

-- Не делайте этого! -- возопил Мак-Киннон, убежденный холостяк. -- Вы слишком молоды для женитьбы.

-- Как Мафусаил, -- ответил Родмен. -- Но все равно я знаю, что этим дело кончится. Миазмы проклятого дома пропитали меня. Я не могу сопротивляться той злой силе, что ведет меня к гибели. Сегодня утром, например, я обнаружил, что целую ее собачонку! -- Что вы говорите?

-- Правда! Конечно, я ее немедленно бросил. А вчера я промок до нитки, собирая букет цветов для девицы.

-- Родмен!

-- Факт! Я положил букет у ее дверей и побрел вниз, дергая себя за волосы, не понимая, как это случилось. В передней наскочил на румяную экономку. Она благосклонно смотрела на меня, и черт меня побери, если она не бормотала: "Пошли, Господи, счастья влюбленным!"

-- Почему вы не уедете отсюда?

-- Тогда я потеряю пять тысяч.

-- Гм, -- задумчиво сказал Мак-Киннон.

-- Очевидно, эманации теткиных мыслей впитались во все предметы и в стены дома и давят и порабощают волю всякого, кто туда попадает. Здесь, несомненно, какое-то четвертое измерение. Мак. Мак-Киннон презрительно улыбнулся.

-- Ерунда, -- сказал он. -- Просто вы заработались, дружище! Вот вы увидите, что ваша отравленная атмосфера на меня никак не подействует.

-- Потому-то я и просил вас приехать. Я надеюсь, что вы разрушите наваждение.

-- Постараюсь, -- обещал Мак-Киннон.

За столом Мак-Киннон мало говорил -- он вообще был молчалив во время еды. Джемс замечал, что он украдкой посматривает на девушку, которая уже поправилась и могла спускаться в столовую, но он ничего не мог прочесть на хмуром лице агента. Солидность и невыразительность его лица, однако, внушали еще надежду Джемсу.

-- Ах, право, вы мне принесли облегчение, -- говорил Джемс, провожая агента через сад. -- Я чувствую, что могу положиться на ваш здравый смысл. Атмосфера дома изменилась после вашего визита.

Мак-Киннон с минуту молчал, погруженный в собственные мысли.

-- Родмен, -- сказал он, влезая в автомобиль. -- Я думал над вашим предложением -- ввести в "Тайну девяти" любовную интригу. Я думаю, что вы правы! Для романа она необходима. В конце концов, что в мире выше любви? Ах, любовь, Родмен, самое прекрасное слово во всем словаре! Родмен, введите туда чудную чистую девушку, и пусть она выходит замуж за Лестера Гэджа.

-- Ну, это дудки, -- мрачно ответил Джемс. -- Если она влезет в роман, то я дам ей в мужья таинственного прокаженного, и никого другого! Но, Мак, я вас не понимаю...

-- Ах, Родмен, эта девушка покорила меня! -- вздохнул Мак-Киннон (Джемс с ужасом увидел, что на его бесстрастных глазах выступили слезы умиления). -- Ах, я видел ее, сидящей под розами, окруженную ароматом жасмина. Беззаботные птички весело пели, и ласковое солнце освещало ее милое личико. Бедняжка! -- бормотал Мак, вытирая глаза. -- Несчастная девушка! Родмен, -- и его голос дрогнул, --я... решил, что мы жестоко обошлись с Проддером и Виггсом. У Виггса только что оправилась от болезни жена. Друг мой, можем ли мы притеснять человека, у которого такое горе? Нет, я возьму обратно договор и переделаю его на двенадцать процентов и без аванса.

-- Что?

-- Но вы на этом не потеряете, Родмен, нет, нет, вы не будете в убытке! Я отказываюсь от своего вознаграждения. Бедная, бедная девушка!

Автомобиль тронулся. Мак-Киннон, сидя на заднем месте, сморкался.

-- Все кончено! -- сказал Джемс.

Вникните в его положение. Вы, читатель, может быть, счастливый семьянин и не поймете всю силу инстинкта самосохранения, являющегося в минуты опасности у заядлого холостяка.

У Джемса был панический, врожденный ужас перед браком. Еще в молодости он приобрел ряд холостяцких привычек, у него образовался прочный холостяцкий уклад, и он боялся, что к концу первой же недели медового месяца женщина разобьет вдребезги весь его привычный образ жизни.

Джемс любил завтракать в постели. Позавтракав, он курил и стряхивал пепел на ковер. Какая жена станет это терпеть?

Джемс привык проводить день в костюме для тенниса и туфлях. Какая жена упустит случай нарядить мужа в тугой крахмальный воротник, узкие ботинки и визитку?

Судьба издевалась над Джемсом, грозя ему костлявым пальцем. Мисс Роза теперь вставала с постели и целыми днями просиживала в кресле на залитой солнцем веранде, и Джемс должен был читать ей вслух, больше стихи, старомодные, сентиментальные стихи о любви.

Погода стояла великолепная. Жасмин отравлял воздух на милю кругом своим сладким ароматом; розы на веранде цвели, птицы пели, каждый вечер заканчивался великолепным заходом солнца. Природа старалась вовсю, в ущерб бедняге Родмену.

Наконец Джемс не выдержал и, поймав доктора Брэди после очередного визита, поставил вопрос ребром:

-- Когда она сможет уехать?

Доктор похлопал его по плечу:

-- Не скоро, Родмен, -- сказал он тихим голосом заговорщика, -- не беспокойтесь. Ей нельзя двинуться в течение... ну, скажем, нескольких недель...

-- Недель?! -- воскликнул Джемс.

-- Да, недель... Если хотите, то и месяцев, -- доктор игриво ткнул Родмена в живот. -- Желаю вам удачи, молодой человек.

Джемс испытал легкое облегчение, когда доктор споткнулся о Вильяма, растянулся и поломал стетоскоп.

В саду Джемс встретил экономку.

-- Барышня хочет говорить с вами, сэр, -- сообщила она, улыбаясь и потирая руки.

-- Со мной? -- мрачно спросил Джемс.

-- Ах, сэр, какая она красавица! Как птичка с переломанным крылышком, сидит она на веранде, и ее глазки блестят, как...

-- Молчать! -- завопил Родмен.

Увидев девушку, Джемс стал думать о том, как глубоко он ее ненавидит. Но тщетно! Какая-то сила приказывала ему: "Подойди и возьми ее маленькую белую ручку! Прошепчи на ее розовое ушко нежные слова, от которых зальется румянцем ее чудное личико". Джемс отер пот со лба, вздохнул и сел.

-- Миссис... как ее... ну, экономка сказала, что вы хотите меня видеть?

Девушка кивнула головой.

-- Я получила письмо от дяди Генри. Я написала ему обо всем, что со мной случилось, и он приезжает сюда завтра утром.

-- Дядя Генри?

-- Да, я его зову так, но он мне не родственник. Он мой опекун. Они с отцом служили в одном полку, и отец, раненный на афганской границе, умирая на руках у дяди Генри, просил его позаботиться обо мне...

Джемс поднял голову. Давно когда-то он имел неосторожность пробежать теткин роман "Завещание Руперта", и в этой книге...

-- Я с ним помолвлена, -- спокойно добавила девушка.

-- О! -- застонал Джемс.

-- Что с вами?

-- Ничего, продолжайте.

-- Отец хотел, чтобы он женился на мне.

-- Это так трогательно с его стороны. Очень, очень разумно! -- горячо поддержал Джемс.

-- Но теперь, -- продолжала девушка тихо, -- я заколебалась.

-- Не надо колебаться! -- возбужденно говорил Джемс. -- Вы должны уважать предсмертную волю отца. Так вы говорите, что он приедет завтра утром? Великолепно, великолепно! К завтраку, я полагаю? Превосходно! Велю приготовить все к его приезду.

На следующее утро Джемс вышел в сад покурить. Все складывалось как нельзя лучше. Он закончил "Тайну девяти" и послал ее Мак-Киннону, и теперь у него зарождался новый сюжет: человек с половиной лица живет в таинственном подземелье и терроризирует Лондон страшными преступлениями. И самое страшное то, что всех его жертв находят в ужасном виде: пол-лица отрублено...

Вдруг до его слуха донесся визг. Он пробрался сквозь кусты к реке и наткнулся на экономку.

-- О, сэр!

-- Что случилось? -- сердито спросил Джемс.

-- О, сэр!

-- Что случилось?

-- Собачка упала в реку, сэр.

-- Так что же?

-- О, сэр, она утонет!

Джемс пошел за нею, снимая на ходу куртку. Он говорил себе мысленно:

-- Я ненавижу собак вообще, а эту в частности. Я выловлю ее сачком. Только осел из теткиного романа стал бы бросаться в реку, чтобы...

Однако он бросился в реку. Тото, испуганный всплеском, быстро поплыл к берегу, но Джемс оказался проворнее. Крепко схватив Тото за шиворот, он два раза окунул его в воду, потом выбрался на берег и понес чихающую собачонку. Экономка еле поспевала за ним.

Девушка сидела на веранде. За ней высилась высокая фигура человека с добрыми глазами и седеющими волосами. Экономка завопила:

-- О, мисс! Тото! Собачка! Он спас собачку, мисс! Он бросился в воду и спас ее!

Девушка взволновалась.

-- Очень любезно с вашей стороны, клянусь Георгом! -- воскликнул военный.

Девушка очнулась.

-- Дядя Генри, это мистер Родмен. Мистер Родмен, -- мой опекун, полковник Картерет.

-- Очень рад познакомиться с вами, сэр, -- сказал полковник, поглаживая усы. Его честные голубые глаза сияли. -- Вы совершили галантный поступок, сэр.

-- Вы такой смелый, -- прошептала девушка.

-- Я такой мокрый, -- сказал Джемс и побежал наверх переодеваться.

К завтраку девушка не вышла, и Джемсу пришлось занимать полковника. Джемс, впервые разыгрывавший роль хозяина, старался развлечь его разговорами о гольфе, кубистической живописи, чехословацкой проблеме, о современной музыке, о фокстроте, гидротерапии как средстве против ревматизма, о погоде, но в ответ получал лишь молчаливые кивки. Иногда полковник поглаживал усы, точно желал что-то сказать, но только покрякивал. Один раз, потянувшись за горчицей, Джемс украдкой взглянул на него и заметил, что тот упорно на него смотрит.

После завтрака они закурили папиросы в полном молчании.

-- Родмен, -- неожиданно сказал полковник, -- я хотел бы поговорить с вами.

-- О чем? -- удивился Джемс.

-- Родмен, -- продолжал полковник. -- Или, вернее, Джордж. Могу я называть вас Джорджем?

-- Пожалуйста, если хотите, -- вежливо ответил Джемс. -- Хотя, собственно, меня зовут Джемс.

-- Джемс. Разве это не одно и то же, черт побери? Итак, Джемс, я хочу с вами поговорить. Говорила ли вам мисс Мейнард, -- я хочу сказать. Роза, -- относительно меня... относительно наших, так сказать, отношений.

-- Она говорила, что вы помолвлены.

У полковника дрогнули губы.

-- И больше ничего?

-- Ничего.

-- Джемс, пока вы переодевались наверху, она сказала мне, -- ах, она так волновалась, бедное дитя! -- она сказала, что хотела бы расторгнуть нашу помолвку. Джемс побледнел и привстал.

-- Неужели? -- пробормотал он.

Полковник кивнул головой. Он смотрел в окно, и в его глазах угадывалось страдание.

-- Но это же бессмыслица! -- возмутился Джемс. -- Она не может, не смеет так легко отказываться! Я хочу сказать -- это нехорошо с ее стороны.

-- Ах, не жалейте меня, мой мальчик.

-- Но почему она так поступила?

-- Ее глаза сказали мне все.

-- Глаза?

-- Да. Когда она смотрела на вас на веранде, а вы стояли перед ней, как юный герой, только что спасший жизнь ее любимой собачки. Вы завоевали ее сердце, мой мальчик...

-- Нет, послушайте! -- запротестовал Джемс. -- Вы говорите вздор! Разве может женщина полюбить мужчину только потому, что он спас ее собачонку?

-- Конечно, -- ответил полковник. -- Разве этого мало? Совершенно достаточно для девушки. Ах, это старая история. Юность тянет к юности. Я уже почти старик: я должен был это предвидеть.

-- Да вы вовсе не старик.

-- Да, да!

-- Нет, нет!

-- Да, да!

-- Не говорите "да, да"! -- завопил Джемс, хватаясь за голову. -- И ей нужен добрый, положительный муж средних лет, чтобы любить и беречь ее.

Полковник благодарно улыбнулся и покачал головой.

-- Это донкихотство, милый мой. Очень мило с вашей стороны так говорить, но -- нет, нет!

-- Да, да!

-- Нет, нет! -- полковник крепко пожал руку Джемсу и пошел к двери. -- Вот все, что я хотел сказать вам. Том.

-- Джемс.

-- Джемс. Идите к ней, и пусть воспоминания о разбитых мечтах старика не тревожат вашего доброго сердца. Я старый солдат, закаленный в боях. Но мне лучше оставить вас... лучше побыть в одиночестве. Если я вам буду нужен, вы найдете меня в малиннике.

У двери полковник остановился, улыбнулся своей доброй, страдальческой улыбкой, вздохнул и вышел.

Джемс вылетел из столовой, схватил шляпу и палку и пошел по саду. Голова его пылала. Ах, тетка, тетка! Это совсем в ее духе: пожилой опекун, отказывающийся от личного счастья в пользу молодого человека. Но с какой стати он, Джемс, должен быть козлом отпущения? Почему именно он должен пасть жертвой заколдованного коттеджа?

Джемс решил воздержаться от всяких действий. Пассивность -- и больше ничего. А если им это не нравится, -- пожалуйста, пусть уезжают: скатертью дорога!

Высокая фигура полковника выплыла из малинника и перерезала ему путь.

-- Ну? -- спросил полковник.

-- Что ну?

-- Можно вас поздравить?

-- С чем?

В добрых голубых глазах сверкнул странный огонек...

-- Вы просили Розу стать вашей женой?

-- Нет... я хочу сказать: еще нет.

Голубые глаза стали еще добрее и голубее.

-- Родмен, -- сказал полковник спокойно. -- Я знал Розу, когда она была еще ребенком. Ее отец умер на моих руках, заклиная меня хранить и оберегать его малютку. Я вынянчил и уберег ее от множества болезней: от кори, коклюша, куриной слепоты; жизнь моя посвящена только ей. -- Он многозначительно замолчал. -- Родмен, известно ли вам, что я сделаю с человеком, который посмеет играть чувствами моей девочки? -- Полковник полез в задний карман. В руке его блеснул револьвер. -- Я застрелю его, как собаку.

-- Как собаку? -- пролепетал Джемс.

-- Как собаку! -- подтвердил полковник. Он взял Джемса под руку и повернул его к дому. -- Она на веранде. Идите к ней. И если... Я верю вам.

-- О да...

-- Так я и думал! Идите к ней, юноша! Я уверен, что она согласится. Я буду вас ждать в малиннике.

На веранде стоял душный запах роз. Где-то вдали звенели овечьи бубенчики, и в малиннике заливались щеглы. Сидя в кресле перед накрытым к чаю столом. Роза Мейнард смотрела на приближающегося Джемса.

-- Чай готов! -- весело воскликнула она. -- А где дядя Генри? Ах, я и забыла... -- она смущенно замолчала.

-- Он в малиннике, -- тихо ответил Джемс.

-- Я знаю. Ах, почему жизнь такая тяжелая вещь? -- услышал он ее шепот.

Джемс сел и стал смотреть на девушку. Она сидела, откинувшись на спинку кресла, закрыв глаза. Мысль провести с ней остаток своих дней приводила его в ужас. Связать свою судьбу с девушкой, упивающейся теткиными романами; с девушкой, которая может терпеть присутствие собачонки Тото; с девушкой, которая в восторге всплескивает руками перед каждым цветком, -- нет, это уж слишком!

И все-таки Джемс взял ее руку и хрипло пробормотал:

-- Мисс Мейнард... Роза...

Она взглянула на него и потупилась. Ее щеки залил румянец. Собачонка Тото стояла перед хозяйкой на задних лапах, вымаливая кусочек кекса, но тщетно. До нее ли тут?

-- Позвольте рассказать вам одну сказку, -- тихо продолжал Джемс. -- В некотором царстве, в некотором государстве жил некий счастливый человек. Жил он одиноко в своем маленьком коттедже...

Он замолчал. Неужели он, Джемс Родмен, несет такую чепуху?

-- Ну? -- прошептала девушка.

-- Но однажды в его жизнь вошла неизвестно откуда появившаяся маленькая фея... она...

Джемс опять замолчал, но на этот раз уже не от стыда за свои слова. Скатерть зашевелилась, и Джемс от неожиданности вылил горячий чай себе на колени.

-- Ой! -- закричал он, вскакивая.

Стол закачался и с грохотом повалился набок, обнаружив Вильяма, подкрадывающегося к Тото. Бросив на него взгляд беспредельного ужаса, Тото поджал пушистый хвост и, повернувшись, пустился наутек. Он стремглав летел к калитке, Вильям свирепо мчался за ним.

Роза Мейнард вскочила.

-- О, спасите ее! -- воскликнула она. Джемс бросился за собаками. Тото бежал впереди, за ним -- Вилям, позади -- Джемс. Они выбежали на улицу и помчались мимо риги фермера Брикетта, мимо коровника фермера Джилса, мимо трактира "Виноградная лоза" с продажей табака и крепких напитков. И когда они завернули в переулок за курятником фермера Робинсона, Тото нырнул в узкую сточную трубу.

-- Вильям! -- ревел Джемс, галопом приближаясь к месту происшествия. Он на мгновение замедлил ход, чтобы сломать ветку акации.

Вильям метался у трубы, царапал землю, лаял так, что в трубе эхо гудело, потом кинулся навстречу Джемсу. В глазах его светились любовь и преданность. Быстро вскинув Джемсу лапы на плечи, он трижды лизнул его в губы.

И в этот момент пелена спала с глаз Джемса.

-- Вильям! -- бормотал Джемс. -- Славный пес! Ты ведь знал, когда нужно было прервать наш разговор. Правда?

Джемс выпрямился.

-- Вперед, Вильям! -- сказал он твердо. -- Еще четыре мили, и мы будем на станции. А если прибавить ходу, то поспеем на экспресс, идущий без остановки до Лондона.

Вильям посмотрел ему в глаза, и Джемсу показалось, что пес его понял. Джемс обернулся. Из-за деревьев сада крыша "Жасминного домика" краснела, как глаз дракона.

Джемс свистнул Вильяма и быстро пошел к станции.

-----------------------------------------------------------

Первое издание перевода: П. Д. Водхауз. Левша на обе ноги. -- М.-Л.: Земля и Фабрика, 1928 г. (Библиотека сатиры и юмора).

Оставить комментарий Вудхаус Пелам (перевод: Евгений Толкачев) (yes@lib.ru) Год: 1925 Обновлено: 12/11/2017. 38k. Статистика. Рассказ: Проза, Переводы, Юмор и сатира Сочинения	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Honeysuckle Cottage. Перевод Е. Толкачева (1928).

Вудхаус Пелам Жасминный домик

Пэлем Грэнвил Вудхауз

Жасминный домик

Вудхаус Пелам
Жасминный домик