Водвореніе "экспедиціонной" статистики въ нашей губерніи только что начиналось. Самые дѣятели земскаго статистическаго бюро приняты были у насъ за такую необычайную новость, что на первыхъ порахъ даже многіе изъ нашихъ губернскихъ интеллигентовъ называли ихъ статистами,-- именемъ, заимствованнымъ изъ театральнаго міра. Томы "сборниковъ" и "таблицъ", ослѣпительныхъ и ненавистныхъ для однихъ, просвѣтительныхъ и желанныхъ для другихъ, представлялись у насъ пока еще дѣломъ будущаго.
Вмѣстѣ съ своими чуткими согражданами заинтересовался новымъ учрежденіямъ и я. Припомнилось мнѣ ауто-да-фе одного земскаго статистическаго сборника. "Очевидно,-- думалъ я,-- земская статистика, по какимъ-то причинамъ, волнуетъ дворянъ-землевладѣльцевъ; несомнѣнно, она должна производить такое или иное впечатлѣніе и на крестьянъ-землепашцевъ". Мнѣ захотѣлось посмотрѣть хоть небольшую сценку подворной описи, чтобы хоть отчасти провѣрить свое предположеніе. Судьба поблагопріятствовала мнѣ въ этомъ случаѣ.
Встрѣчается со мной знакомый помѣщикъ Коротовскій.
Обмѣнялись привѣтствіями.
-- Что у васъ новенькаго въ уѣздѣ?
-- Статистика къ намъ ѣдетъ... въ первый разъ,-- вотъ вамъ самая живая наша новость,-- отозвался Коротовскій, значительно кивнувъ головой.
-- Когда?
-- Да вотъ завтра. Завѣдующій статистическимъ бюро ѣдетъ со мной вмѣстѣ въ село Торное. Двухъ помощниковъ своихъ онъ отправилъ туда еще вчера чрезъ старосту предупредить населеніе, чтобы въ назначенное время всѣ собрались въ назначенное мѣсто, а самъ вотъ со мной... Не хотите ли и вы съ нами?
-- Я бы съ удовольствіемъ, но удобно ли это будетъ?
-- Отчего же не удобно? Завтра воскресенье, день свободный. Ѣхать недалеко -- четырнадцать верстъ; экипажъ у меня собственный, просторный, даже четверо могутъ усѣсться. Поѣдемъ завтра утречкомъ пораньше, а къ вечеру васъ привезутъ обратно на земскихъ лошадяхъ. Вы знакомы съ Даровскимъ, съ завѣдующимъ-то?
-- Немного знакомъ.
-- Вотъ и прекрасно. Прокатимся весело. Хоть мнѣ и не по пути ѣхать на Торное, но ради этакого обстоятельства я рѣшаюсь сдѣлать крюкъ. Хочется поскорѣе посмотрѣть статистическую машину въ ходу... Такъ идетъ?
-- Идетъ.
-----
Дѣло было въ концѣ апрѣля.
Утро. Въ воздухѣ сыро и довольно холодно. Полевая дорога была уже хорошо накатана, но въ низменностяхъ стояли еще лужи и мѣсилась глубокая грязь.
Мы не замѣтили, какъ совершили уже полпути, благодушно бесѣдуя о сравнительномъ достоинствѣ сочиненій Гл. Успенскаго и Златовратскаго. Намъ предстояло переѣхать поёмный лугъ, покрытый еще невысохшимъ иломъ. Проѣхавъ сквозь небольшую деревушку, мы спускались съ бугра въ луговую низину. Передъ нами -- неожиданная застава: поперекъ дороги жердь, привязанная къ кольямъ, стоящимъ справа и слѣва. У самой заставы -- шалашъ. Изъ шалаша вылѣзаетъ мухортый мужикъ въ закорузломъ полушубкѣ и становится противъ насъ, по ту сторону жерди. Мы останавливаемся.
-- Зачѣмъ эта жердь? Что тебѣ нужно, любезный?-- обратился къ мужику Коротовскій.
-- За мостъ съ васъ слѣдуетъ,-- объявилъ мужикъ.-- Заплатите сперва, а тамъ и двигайтесь съ Богомъ.
-- Какой мостъ? Что ты болтаешь?
-- Ну, плотина, коли не мостъ, это все одно, а вы, все-таки, пожалуйте положбное.
Коротовскій разсердился.
-- Что ты, дуракъ этакой, смѣешься, что-ль, надъ нами?-- продолжалъ онъ, рѣзко повысивъ тонъ.-- Насыпано не больше мѣшка мусору, и это у него плотина!
-- Сколько слѣдовало, столько и насыпано,-- спокойно отозвался самозванный инженеръ.
-- Да ты-то тутъ причемъ? Общество, что-ль, тебя здѣсь приставило?
-- Зачѣмъ общество? Самъ собой удумалъ, чтобъ облегчить проѣзжающихъ. Собственный свой трудъ уложилъ, а потому и взыскиваю. Дѣло видимое. Пожалуйте, баринъ, чего тамъ!...
-- Вотъ я тебѣ покажу "чего тамъ"! Какой еще тонъ принимаетъ!..."Труды"!...Черезъ-чуръ разбогатѣешь, если за такой паршивый трудъ будешь обирать каждаго встрѣчнаго-поперечнаго. Принимай жердь! Не дамъ ничего!
-- А не дадите -- не пущу. Езжайте вотъ черезъ озёра, хоть черезъ правое, хоть черезъ лѣвое, любое выбирайте.
Инженеръ широко разставилъ ноги и, прикачивая головой, твердо смотрѣлъ на насъ съ ядовитою, вызывающею улыбкой.
Коротовскій окончательно вышелъ изъ себя.
-- А, такъ ты, нахалъ, еще издѣваешься!... Хорошо!... Я бы охотно далъ тебѣ, ослу, двугривенный, если бы ты просто попросилъ у меня на чай, но такъ какъ ты самовольно устроилъ эту нелѣпую заставу даже для тѣхъ, кому нечѣмъ заплатить, то... Пшо-о-ллъ!
Тройка ринулась впередъ, застава треснула, инженеръ испуганно шарахнулся въ сторону отъ своего сооруженія и черезъ минуту мы уже свободно катили по луговой дорогѣ, закидываемые грязью.
-- Вотъ онъ, святой-то мужичокъ!-- сердито ворчалъ помѣщикъ, щурясь и глубже закутываясь въ пледъ.-- Вѣдь, мы, господа, ему попались случайно; вѣдь, эту свою паутину онъ раскинулъ для своего же брата. Съ насъ есть что взять, а каково оплачивать эту quasi-заставу бѣдняку? Представьте, что онъ деретъ съ мужика по пятаку за каждый проѣздъ,-- вѣдь, это ужасъ! Привести бы вотъ сюда Златовратскаго или того, кто призываетъ насъ учиться у мужика,-- пусть бы полюбовались. "Золотыя сердца"! Чортъ бы ихъ дралъ, эти золотыя сердца! Знаемъ мы ихъ!... Нѣтъ, господа, я вамъ давно доказывалъ святую истину. Видите, мои слова во-очію оправдываются.
Вскорѣ мы встрѣтили цѣлую вереницу телѣгъ; на каждой телѣгѣ безобразно громоздилась соха.
-- Вотъ я сейчасъ провѣрю,-- продолжалъ Коротовскій и приказалъ сдержать тройку.
Передній встрѣчный мужикъ, одною рукой усиленно дергая за возжу, а другою снимая шапку, свернулъ съ дороги, чтобы разминоваться съ нами.
-- Эй, постой-ка, братъ, ты куда ѣдешь?-- окликнулъ его Коротовскій голосомъ, въ которомъ все еще звучали досада и раздраженіе.
-- Намъ, ваше благородіе, иначе нельзя. Такое время теперь,-- всякій часъ дорогъ,-- забормоталъ мужикъ, искоса гляда на господъ.
-- Что ты городишь?
-- Истинная правда... А описывать у насъ нечего: мы всѣ тутъ...
-- Фу, какой безтолковый! Я тебя спрашиваю...
-- Нечего тутъ спрашивать,-- перебилъ мужикъ и погналъ лошадь.
Второй и третій мужики, энергично нахлестывая своихъ клячъ, промелькнули мимо баръ молча, несмотря на то, что и къ нимъ Коротовскій обращался съ тѣмъ же вопросомъ.
Я и статистикъ невольно разсмѣялись. Это еще болѣе разожгло раздраженнаго помѣщика.
-- Стойте, чортъ васъ возьми!-- азартно закричалъ онъ слѣдующему мужику, который тоже обнаруживалъ желаніе прошмыгнуть мимо насъ какъ можно поскорѣе.-- Ай вы ошалѣли?
-- Ошалѣешь,-- отозвался мужикъ, придержавъ лошадь, и затараторилъ:-- Ежелибъ у насъ земля-то была возлѣ, мы бы,-- такъ и быть,-- остались, а то она вонъ гдѣ, земля-то! Когда-то доѣдешь, когда-то что!... А завтра, чуть свѣтъ, нужно быть при дѣлѣ. Ослобоните, ради Христа! Время такое тяжкое, что изъ-за него готовъ всякое наказаніе принять. Ей-Богу! Тамъ, въ случаѣ чего, старуха покажетъ, что слѣдуетъ... да и показывать-то у насъ нечего... Ей-Богу!
Мужикъ проговорилъ все это залпомъ и поспѣшилъ въ догоню за своими передними товарищами, не дождавшись выясненія того, что нужно обратившемуся къ нему барину.
Путное объясненіе состоялось почти уже съ послѣднимъ изъ нѣсколькихъ десятковъ встрѣчныхъ мужиковъ.
-- Куда ѣдешь?
-- Пахать. Простите, потому...
-- Черезъ эту деревню будешь проѣзжать?
-- Буду.
-- Знаешь, что тамъ мужикъ заставу устроилъ?
-- Знаю.
-- Почемъ онъ съ васъ беретъ?
-- Съ насъ, которые одной съ нимъ волости, ничего не беретъ, а съ которыхъ дальнихъ, чужихъ, взимаетъ... по семишнику.
-- Новыя данныя въ пользу Златовратскаго,-- смѣясь, проговорилъ Даровскій.
Коротовскій не возражалъ.
-----
Вотъ и Торное, огромное село, съ широчайшею главною улицей и съ нѣсколькими переулками, кривыми и тѣсными. Мы разыскали домъ сельскаго старосты. На крыльцѣ насъ съ поклонами встрѣтили два мужика, одинъ высокій, другой приземистый, оба въ суконныхъ поддевкахъ, примасленные и причесанные. Высокій оказался старостой, а приземистый -- старшиной.
-- Ты зачѣмъ сюда?-- спросилъ старшину "завѣдующій", лишь только тотъ успѣлъ ему представиться.
-- По должности и обвязанности... Не будетъ ли какихъ приказаньевъ и распоряженьевъ,-- отозвался старшина, стараясь придать мягкость и гибкость своему непокорно-грубому голосу.
-- Нѣтъ, ты намъ вовсе не нуженъ,-- объявилъ Даровскій.-- Напрасно безпокоился. Можешь удаляться, а то, пожалуй, еще помѣшаешь намъ въ чемъ-нибудь.
Старшина пожалъ плечами и обидчиво нахмурился, а староста робко и смущенно проговорилъ:
-- Простите, ради Бога, это я его оповѣстилъ. Думаю, дѣло новое, небывалое, какъ тутъ безъ старшины? Думаю, наѣдутъ, потребуютъ, гони тогда за нимъ за пять верстъ. А выходитъ вотъ... Милости просимъ въ избу, честные господа. Тамъ у меня самоварчикъ въ готовности.
Отъ самоварчика мы не отказались, такъ какъ порядочно прозябли.
-- Ну, что, какъ тутъ дѣла? Все подготовлено?-- спросилъ завѣдующій, принимаясь хозяйничать у самовара.
-- Слава Богу, уладили помаленьку,-- отвѣтилъ староста, стоя по конецъ стола въ почтительной позѣ.-- Только простите за слово, народъ нашъ истинно окаянный. Сколько вчера да ныньче грѣха я нажилъ съ нимъ -- въ цѣлый постъ не раскаишься! Ты ему свое, а онъ свое. Начальство, молъ, изъ губерніи ѣдетъ, каждый дворъ описывать будетъ; всѣмъ нужно быть дома и въ самой аккуратной наличности. А многіе и слушать не хотятъ: наладили сохи и телѣги, да и маршъ изъ деревни,-- намъ де не до того: пашня уйдетъ. Я было строгость принялъ: кого этакъ попхнулъ, кого за шиворотъ потрясъ. Что-жь вы думаете? И этимъ рѣдкіе усовѣстились. А одинъ такъ на меня же еще замахнулся. Вѣдь, ужь сколько ихъ уѣхало! Чисто съ ума посошли! О, анаѳемскій народъ! Самъ начальствуешь надъ нимъ, а самъ трясешься. Хоть бы вы ихъ тутъ кстати припугнули: у васъ власть великая, настоящая. А то съ ними -- чистое соболѣзнованье!
Даровскій въ короткихъ словахъ разъяснилъ старостѣ истинный смыслъ земской статистики и роль статистиковъ. Староста выслушалъ это разъясненіе съ напряженнымъ вниманіемъ, но, все-таки, не понялъ сути дѣла, какъ оказалось изъ дальнѣйшей его бесѣды съ "честными господами". За то, благодаря его тирадѣ, многое поняли мы,-- поняли, между прочимъ, и поведеніе мужиковъ, встрѣчавшихся намъ на дорогѣ.
-- Гдѣ же ты назначилъ мѣсто для сбора?-- спросилъ старосту статистикъ, окончивъ непродолжительное чаепитіе.
-- А у Полѣнникова. Онъ у насъ самый богатый мужикъ, и домъ у него самый просторный: направо и налѣво по большой избѣ.
-- Какъ же они соберутся? По сотнямъ?
-- Да, по сотнямъ, какъ было приказано. Да ужь они теперь собрались, ждутъ. Тамъ и этотъ... вашъ... подручный, что-ль...
-- Какъ этотъ? Ихъ должно быть двое. Я назначилъ двоихъ.
-- Не знаю, не могу знать, только въ видимости одинъ, какъ вчера, такъ и нынче: этакой черненькій, востроносенькій. Можетъ, другой гдѣ дорогой ошибся, это дѣло не наше и намъ невѣдомо.
-- Именно "ошибся",-- съ гримасой повторилъ Даровскій и, обратившись къ намъ, продолжалъ:-- Вотъ что значитъ работникъ не по моему выбору, а по мѣстному назначенію!... Ну, однако, пора. Пожалуйте на зрѣлище.
Домъ Полѣнникова рѣзко выдѣлялся изъ ряда другихъ своею величиной и тѣмъ, что покрытъ желѣзомъ. Вокругъ дома, на крыльцѣ и въ огромныхъ сѣняхъ, раздѣляющихъ домъ на двѣ половины, тѣснился народъ,-- мужики и бабы. Хозяинъ, ожирѣвшій, тупоносый, съ крошечными глазками мужикъ, въ поддевкѣ на-распашку, пискливымъ голосомъ пригласилъ насъ "пожаловать въ бѣлую половину". Входимъ въ обширную комнату, раздѣленную переборкою на двѣ, почти равныхъ, части. Потолки высокіе; свѣжія бревенчатыя стѣны аккуратно проконопачены; но окна маленькія, грязныя, съ тусклыми, по мѣстамъ заплатанными стеклами. Въ святомъ углу большой сосновый столъ; по стѣнамъ узкія лавки.
Повидавшись съ своимъ подручнымъ, Даровскій что-то сказалъ ему и усѣлся за столъ. Мы съ Коротовскимъ помѣстились поодаль, на лавкѣ, чтобы народъ не "обобщилъ" насъ съ статистиками.
-- Можно впущать?-- спросилъ хозяинъ завѣдующаго, уже разостлавшаго по столу огромный листъ съ графами и рубриками.
-- Я уже распорядился, не безпокойся,-- сказалъ Даровскій.
-- Такъ-съ. А осмѣлюсь ли я васъ попросить?
-- О чемъ?
-- Прикажите мнѣ присѣсть возлѣ васъ.
-- Садись.
-- Покорнѣйше благодаримъ.
Полѣнниковъ осторожно присѣлъ по конецъ стола, съ противуположной отъ насъ стороны, и счелъ нужнымъ изложить мотивъ своей просьбы:
-- Знаете, какъ хозяинъ, долженъ въ собственномъ домѣ назирать при важныхъ посѣтителяхъ всякій порядокъ. Народъ, знаете, всякій бываетъ, особливо въ праздничное время, а потому...
Не успѣлъ хозяинъ докончить своей рѣчи, какъ въ нашу половину комнаты вдвинулась толпа мѣстныхъ обывателей, человѣкъ въ тридцать. Всѣ вошедшіе дружно поклонились въ сторону главнаго статистика, потомъ въ нашу, и стали какъ вкопанные. "Завѣдующій" не счелъ нужнымъ, хоть въ общихъ чертахъ, предварительно объяснить предстоящимъ, зачѣмъ ихъ созвали и что отъ нихъ требуется, ошибочно предполагая, что это успѣлъ уже сдѣлать посланный наканунѣ "подручный". Пока онъ молча отвинчивалъ крышечку у мѣдной дорожной чернильницы и готовилъ свѣжее перо, я вскользь осмотрѣлъ физіономіи "православныхъ", подлежащихъ опросу: однѣ изъ нихъ выражали угрюмое недоумѣніе; другія -- живѣйшее любопытство, безъ всякихъ признаковъ осложненія какими-либо другими чувствами; иныя -- тупое равнодушіе; иныя -- смутную надежду; иныя -- беззавѣтную покорность и вмѣстѣ какое-то умиленіе; иныя -- мольбу о пощадѣ, а нѣкоторыя -- напускное ухарство. Такой характеръ выраженія крестьянскихъ физіономій мнѣ приходилось наблюдать, между прочимъ, въ окружномъ судѣ.
-- Ну, подходите ко мнѣ по одному, по порядку домовъ,-- пригласилъ, наконецъ, "завѣдующій".
И началась давно ожидаемая мною подворная опись.
II.
Изъ толпы несмѣло выдвигается высокая, здоровая баба лѣтъ тридцати. Отвѣсивъ статистику низкій поклонъ, она сложила руки на животъ и потупила глаза, словно передъ духовникомъ на исповѣди.
-- Ну, тетушка, скажи, сколько у тебя въ семьѣ народу?
-- Порядочно, родимый; не у всякаго столько бываетъ.
-- Сколько именно? Счетомъ сколько?
Баба приложила палецъ ко рту и, немного подумавши, отозвалась:
-- Ну, гдѣ же? Аль ужь я не знаю?-- защищается вопрошаемая, оглядываясь назадъ.
-- Поскорѣй, поскорѣй, тетка, лишняго не говори,-- торопилъ статистикъ.
-- Да чего они понапрасну?
-- Ей-Богу, у ней шестеро!-- увѣряютъ изъ толпы.
-- Ну, постой, милый, я тебѣ сейчасъ,-- и баба начинаетъ считать по пальцамъ.-- Савоська -- разъ, Митька -- два, Аринка -- три, Гараська -- четыре и Акулька -- пять. Ну?
-- А Селиверстка-то?:-- слышится изъ толпы.
-- Тьфу ты! Вотъ, вѣдь... Не взыщи, родной, смѣшалась, по робости; непривычно намъ передъ начальствомъ... Это дѣло мужицкое, а мужъ-то вотъ уѣхалъ.
-- Ничего, ничего. И только? Больше никого въ семьѣ нѣтъ?
-- И-и, Богъ съ ними, на кой ихъ больше-то?-- съ нѣкоторымъ безпокойствомъ проговорила баба.-- И отъ этихъ голова кругомъ идетъ, поневолѣ счетъ потеряешь.
-- Рабочихъ рукъ сколько у васъ?
-- Сколько, самъ видишь. Отдуваешься вдвоемъ. Развѣ мелкота-то скоро подростетъ?
-- Работника не нанимаете?
-- И-и, гдѣ намъ! Далъ бы Богъ хоть самимъ-то по людямъ не ходить.
-- Надѣлъ сами обрабатываете?
-- А то какъ же?
-- Сколько у васъ лошадей, коровъ, овецъ, свиней и прочаго? Разсказывай подробно, да поскорѣй, пожалуйста.
-- Лошадей у насъ нѣту, а лошаденка одна-единая держится пока. Коровъ, тоже самое, никогда, кромѣ одной, не бывало, а теперь и вовсе безъ коровы сидимъ. Все молю Бога, чтобы хоть къ осени... Ну, а овечекъ точно... слава Богу, три, и каждая сама-третья. Свиньи двѣ. Да что наши свиньи-то? Одна только слава, что свиньи. Прожорливы -- страсть, а бока доской и приплодъ ледащій. Вотъ ежели бы тупорылыхъ завесть, какъ у управляющаго! Благородное племя: недѣльный поросеночекъ цѣлковыхъ пять стоитъ!
-- Жеребятки есть?
-- Это хорошо бы, да какъ имъ быть-то? Вѣдь, у насъ, родимый, мерино-окъ!-- печально протянула баба.
Изслѣдователь и наблюдатели съ улыбкой переглянулись.
-- Сколько у васъ телѣгъ?
-- Одна.
-- Саней?
-- Одни.
-- Сохъ?
-- Да все одна же; сколько-жь еще при одной лошади-то?
-- Борона тоже одна?
-- Самъ знаешь, чего-жь тутъ?
-- Земли у кого-нибудь не принанимаете?
-- На это, милый, вѣдь, деньги нужны, за чтобъ было кому обрабатывать ее, а гдѣ же намъ?
-- Деньжонокъ не занимаете?
-- А кто намъ дастъ? Иной разъ по зарѣзъ нужно, а ничего не подѣлаешь.
-- Сторонними промыслами какими не занимаетесь ли?
-- Кое-кто занимается по деревнѣ.
-- Нѣтъ, вы-то, вы-то съ мужемъ занимаетесь?
-- Мы-то нѣтъ. Мой какъ-то не охочъ, да и...
-- Что?
-- Иной разъ бываетъ.
-- Что?
-- Ну, да мало ли что... не онъ первый, не онъ послѣдній. Что дѣлать-то?..Все-таки, онъ мнѣ мужъ, и я должна его по закону...
-- Это дѣло не мое,-- сказалъ статистикъ,-- Каждый изъ васъ долженъ отвѣчать мнѣ прямо на вопросъ и только о томъ, о чемъ я спрашиваю. Ни о чемъ постороннемъ не говорить. Въ чужую рѣчь никому не вмѣшиваться. Васъ много,-- развѣ скоро васъ всѣхъ переспросить? Не тратьте времени даромъ. Слышите?
-- Слышимъ,-- отозвалось нѣсколько голосовъ.
-- Ну, тетка, теперь можешь идти домой.
-- А что съ нами по этой описи сдѣлаютъ?
-- Ничего не сдѣлаютъ.
-- За нами недоимокъ, милый, нѣтъ.
-- Ладно, ступай.
Баба нерѣшительно сдѣлала полуоборотъ, но сейчасъ же снова оборотилась къ статистику:
-- А осматривать у насъ будутъ... на дворѣ?
-- Нѣтъ, иди себѣ.
-- Можетъ, велятъ вывесть куда-нибудь лошадь на показъ?
-- Да нѣтъ же, нѣтъ, ступай, тебѣ говорятъ!... Кто изъ слѣдующаго дома? Подходи сюда.
-- Старуха, три сына, при нихъ три снохи. У старшого и меньшого сына по одному мальчику,-- прочіе умерли,-- а среднему Богъ вовсе не даетъ дѣтокъ. Вотъ мы и всѣ тутъ.
-- Землю не сдаешь?
-- Какъ можно! Ни Боже мой!
-- Сами управляетесь или работника принанимаете?
-- Принанимаемъ, иной разъ даже двухъ держимъ.
-- Сколько лошадей?
-- Не равно... Да какія у насъ лошади? Одно званіе!
-- Все-таки, сколько ихъ?
-- Да такъ... двѣ, три... и всѣ одной настоящей не стоятъ.
Изъ толпы послышалось возраженіе:
-- Чего ты представляешься-то2 Вѣдь, меньше пяти никогда не держишь, и всѣ одна къ одной!
-- Молчите, не мѣшайте!-- ограничиваетъ статистикъ.
-- Мы не мѣшаемъ,-- отозвался тотъ же голосъ,-- только зачѣмъ же онъ эдакъ сиротствуетъ передъ вашимъ благородіемъ? Ежели онъ этакъ себя умаляетъ, такъ у имъ, стало быть, и вовсе ничего нѣтъ... одно пустое мѣсто?
-- Молчи!... Ну, Жилинъ, а жеребятки есть у тебя?
-- Бываютъ изрѣдка.
-- А вотъ теперь есть?
-- Есть, да такъ... Не стоитъ о нихъ толковать.
-- А прошлую весну сосунка за четвертную продалъ!
-- Любишь считать чужое-то!-- огрызнется жилинъ, дѣлая полуоборотъ въ сторону противника.-- Ну, два жеребенка! Ну, эко, вѣдь, богачество какое!
-- Перестаньте!... А коровъ сколько?
-- Всѣхъ-то ихъ, положимъ, три, а настоящая собственно одна. При томъ же одну изъ нихъ я скоро, пожалуй, отдамъ замужней дочери: у ней, бѣдной, въ прошломъ году корова-то издохла, а дѣти малыя, молочка просятъ.
-- Еще какія у тебя домашнія животныя?
-- Есть и еще, слава Богу. Нельзя безъ хозяйства. Но не такъ, чтобъ ужь -- цѣлыя стада. Дальше ужь пойдетъ мелкая живность, чего ее описывать?
Изъ толпы:
-- "Мелкая", а базаръ-то совсѣмъ ею заполонилъ. Иной и за крупную скотину столько денегъ не получитъ.
Статистикъ добился отъ Жилина точныхъ показаній и насчетъ "мелкой живности".
-- Не арендуешь ли земли?
-- Пробуемъ съ горемъ пополамъ.
-- У кого?
-- У барина Щепетильина.
-- Сколько десятинъ?
-- Три.
-- Почемъ?
-- Ажь по шестнадцати рублей. Поди-ка, отработай ее! Немного подживешься.
-- Кредитуешься у кого-нибудь?
-- А?
-- Деньги занимаешь у кого-нибудь?
-- Нужда заставляетъ.
-- Много приходится занимать въ годъ?
-- Да не мало.
-- А именно?
-- Полсотни, а иной разъ и болѣ.
-- Съ процентами?
-- Да не безъ того.
-- У кого-жь ты занимаешь?
Жилинъ взглянулъ на хозяина. Тотъ сдвинулъ брови, вонзился въ него прищуренными строгими глазами и слегка потрясъ головой; затѣмъ, быстро придавъ своей физіономіи спокойное выраженіе, вытянулъ изъ-подъ лавки ноги и принялся разсматривать на нихъ новые сапоги.
-- Такъ у кого-жь, говорю, занимаешь?-- повторилъ статистикъ.
-- У кого подойдетъ... по обаполу,-- отвѣтилъ Жилинъ.-- Иной разъ въ городѣ у знакомыхъ.
Онъ кашлянулъ въ кулакъ и еще разъ взглянулъ на хозяина, который съ возростающимъ вниманіемъ продолжалъ разсматривать сапоги, то такъ, то сякъ повертывая ноги и склоняя голову то направо, то налѣво.
Удовольствовавшись приблизительною точностью неискреннихъ показаній на счетъ обстоятельствъ и условій займа, статистикъ продолжаетъ:
-- Не занимаешься ли какими-нибудь промыслами?
-- Да какими-жь промыслами? Какъ будто нѣтъ...Только вотъ капустки малость присаживаю.
-- А, это, вѣдь, хорошая, доходная статья!
-- Гдѣ же она тамъ хорошая? Земля-то опять-таки наемная. Если ужь подъ хлѣбъ не дешево берутъ, то за съемъ подъ огороды, подъ капусту, прямо, можно сказать, дерутъ. Хоть вѣрьте, хоть нѣтъ, до сорока рублей десятина доходитъ. Къ тому же, капуста у насъ рождается не истовая. Прежде на этомъ мѣстѣ табакъ сѣяли, такъ она и отдаетъ жилкой. Вывезешь на базаръ,-- опытный покупатель сейчасъ учуетъ, что тутъ табачный грѣшокъ есть. Нынче какая-нибудь барыня, и та ужь толкъ стала знать. Не взирая ни на какое благородство, оторветъ отъ качана шмотокъ и ну жевать всенародно. "Э, говоритъ, это мерзость табачная!" -- и сейчасъ -- верть отъ воза. Иной разъ стоишь, стоишь, всю душу пробожишь, увѣряючи... И грѣхъ, и убытокъ.
-- Ну-у, если бы ты терпѣлъ тутъ убытокъ, такъ не занимался бы этимъ дѣломъ. Должно быть, что-нибудь остается за труды.
-- Едва-едва. По милости Божіей, не всякій подходитъ жевать.
Статистикъ улыбнулся. Старикъ вдругъ просіялъ и, тряхнувъ головой, вкрадчиво заговорилъ:
-- Ваше благородіе, будьте милостивы, примите слово не во гнѣвъ.
-- Что такое?
-- Вотъ вы все у насъ выпытываете, да записываете, а насчетъ самаго-то главнаго ничего не судите. Дюже стѣснены мы насчетъ матушки-землицы. Отъ этого всѣ горя наши: и скота мало, и насчетъ другого прочаго скудно. А будь у насъ побольше земли, никакихъ бы нуждъ, никакихъ недоимокъ, никакихъ арендательствъ, ни займовъ съ тяжкими процентами. Передъ истиннымъ Богомъ! Вникните въ эту нашу статью, и когда будете отдавать начальству нашу опись, доведите ему и объ этомъ, хоть на словахъ,-- сдѣлайте такую милость! Хор-рошее вамъ дано свыше порученіе; доводите ужь обо всемъ... до конца; пусть высокое начальство знаетъ самую истинную правду про наше житье-бытье.
-- Ты, братъ, не совсѣмъ понимаешь, что говоришь,-- замѣтилъ статистикъ, не безъ интереса прослушавшій длинную тираду допрашиваемаго домовладѣльца.-- Ступай пока домой, а часа черезъ три приходи сюда опять: ты мнѣ будешь нуженъ; тогда еще потолкуемъ.
-- А какъ же ежели...
-- Ничего больше! Съ Богомъ!
Жилинъ отвѣсилъ низкій поклонъ и удалился сіяющій и улыбающійся.
Статистикъ наклонился въ нашу сторону и тихо проговорилъ:
-- Мужикъ, повидимому, толковый. Я имѣю обыкновеніе отмѣчать такихъ человѣкъ семь-восемь, чтобы потомъ легче было собрать черезъ нихъ свѣдѣнія по болѣе сложнымъ общественнымъ вопросамъ. На этотъ счетъ существуютъ особыя рубрики и будутъ сдѣланы особые опросы.
-- Гм... тм...-- отозвался Коротовскій.
-- Меньше толкотни, гвалту и скорѣе и разумнѣе выясняется дѣло.
-- Конечно... Это хорошо,-- громко одобрилъ помѣщикъ.
Настроеніе толпы въ теченіе какихъ-нибудь пяти послѣднихъ минутъ существенно измѣнилось. Оригинальная просьба Жилина о землѣ, обѣщаніе статистика еще поговорить съ нимъ послѣ, вслѣдъ затѣмъ какой-то таинственный переговоръ статистика съ "господами", закончившійся одобрительнымъ восклицаніемъ одного изъ послѣднихъ,-- все это было понято предстоящими, какъ нѣкое "знаменіе на добро", оживило и усилило какія-то чаянія, возбудило не только довѣріе къ допрашивающему, но и надежду на него и какое-то благоговѣніе къ его авторитету. Такая перемѣна въ настроеніи толпы весьма замѣтно отражалась на физіономіяхъ ея членовъ. Вмѣсто прежней угнетенности, прежняго недоумѣнія, страха и т. п., на лицахъ у всѣхъ выразилась возбужденность праздничной радости. Нѣкоторые, чутко настороживъ уши, устремили сіяющіе, сосредоточенные взоры въ статистическій уголъ, подобно театральнымъ зрителямъ, увлеченнымъ захватывающею духъ сценой; другіе, несомнѣнно нетерпѣливые сангвиники, начали оживленно изъясняться съ своими сосѣдями. Поднялся легкій шумъ.