Зайцев Борис Константинович
Литературный кружок

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Зайцев Б. К. Собрание сочинений: В 5 т.
   Т. 6 (доп.). Мои современники: Воспоминания. Портреты. Мемуарные повести.
   М., "Русская книга", 1999.
   

ЛИТЕРАТУРНЫЙ КРУЖОК

   Николай Николаевич Баженов -- психиатр, гастроном, донжуан, холостяк -- с лицом жирным и заплывшим, маленькими глазками, с толстыми губами и огромным кадыком -- он и водрузил клубно-литературное знамя над Москвой.
   Считался парижанином (и парижским москвичом) -- из Парижа вывозил галстуки, анекдоты, моды. Имел к литературе отношение -- какое? Не совсем понятно: кажется, интересовался ею. И другие нашлись "интересующиеся": актеры, литераторы, адвокаты, зубные врачи. Соединенными усилиями сложившись, подписавшись, соорудили в переулке с Тверской на Дмитровку свое учреждение. Начали скромно, а потом разрослись, даже в историю литературы в некотором смысле попали.
   Рядом с Филипповым, с калачами и булками, с шумной кофейной (чуть не самой большой тогда в Москве), где заседали барышники, коммивояжеры, беговые жучки и прочее мелкое, но приличное население,-- открылся Литературный Кружок, начались его "вторники". Они очень совпали с оживлением литературным: выступал символизм, появились молодые писатели особенного оттенка.
   В "Скорпионе" Поляков ("нежный, как мимоза") издавал Бальмонта, Брюсова, выпускал "Северные цветы", Кнута Гамсуна, Пшибышевского... "Homo sapiens" -- кто из барышень не зачитывался этим романом? ("Встал. Вскочил. Выпил рюмку коньяку" -- через несколько строк: "Сел. Лицо искривилось гримасой. Выпил рюмку коньяку".) За мирного и прелестного гамсуновского "Пана" дочерей чуть не выгоняли из родительских домов (с Таганок, Сыромятников, "чтобы не зачитывались чепухой"). Впрочем... и Иван Бунин в "Скорпионе" выпустил "Листопад". А совсем юный Белый, тогда студентик голубоглазый,-- "Золото в лазури" и "Симфонии".
   Но главенствовали Бальмонт и Брюсов. "Будем как солнце", "Только любовь", "Горящие здания" -- Бальмонта в Москве сразу приняли и полюбили (молодежь, конечно). Брюсова не любили, но вокруг себя он сумел создать некую "магическую" славу. Его боялись. И прислушивались к его теориям художническим. Он редактировал "Весы", тоже журнал скорпионовский.
   Революция так революция... В литературе она начиналась, хоть и благоразумно советовал Бальмонт поклонникам: "тише, тише совлекайте с древних идолов одежды". Молодежь есть молодежь. Благоразумием она не отличалась никогда. Идолов типа Потапенко и Боборыкина волокли не без жару, да и другим доставалось -- во славу символизма и "декадентства".
   Вот для этих сражений Кружок подоспел кстати. В небольшой зале Козицкого переулка, на эстраде, перед рядами зрителей, заседал в каком-нибудь кофейном жакете с красной бутоньеркой, в белых гетрах Николай Николаевич Баженов,-- председатель, а Бальмонт читал, скажем, об Уайльде -- тогда тоже новшестве и пугале -- Бальмонт молодой, горячий, "златовласый" -- читал остро и с задором. Главное задор. Он являлся непроизвольно, из ощущения, что говоришь о новом, спорном, что одни тебе будут яростно рукоплескать, другие свистать. И, действительно, зал разделялся. "Старшие" ужасались, молодежь ликовала. Получался отчасти митинг, но скорее веселый. Вот как описывает это летописец: "Благородные зубные врачи и статистики призывали к заветам, Некрасову, шестидесятым годам. Юноши в красных галстуках -- к Уайльду. Публика свистала, это выводило из себя Лизавету, и она отколачивала себе ладоши. Черноглазая Зина тоже хлопала, хлопал и Петя, взволнованно улыбаясь, а солидные дамы вокруг пожимали плечами, и выражали негодование. Впрочем, с Лизаветой шутки были плохи. Она оборачивала свое разгоряченное лицо, розовевшее гневом, и громко говорила:
   -- На дур не обращаю внимания!
   -- Браво,-- хлопал Петя,-- браво!"
   Случалось и так, что молодой человек, днем более или менее успешно заседавший в восьмом классе Поливановской гимназии, вечером появлялся на эстраде, в штатском, с демоническими начесами, демонически возглашал:
   -- Окунемся в освежающие волны разврата!
   Не так особенно он окунулся, и домашняя, довольно безобидная была тогда Москва, но так уж полагалось "устрашать" и "претерпевать за идею": юноша, пожалуй, только что получил двойку, но, зачитываясь Бальмонтом и Брюсовым, готов был отдаться на растерзание "мещанству", лишь бы не быть "как все" и чем-то о себе заявить.
   "Когда Лизавета с Зиной влетали после чтения в ресторанный зал, вызывали они неблагосклонное шушуканье дам и сочувствие в мужчинах. Усиливалось это тем, что в городе говорили о тайном обществе козлорогов. Федюка бывал в клубе тоже, и как человек толстый, легкомысленный, не внушал доверия; а его считали гроссмейстером ордена, как Лизавету с Зиной -- двумя "богородицами".
   Общества, разумеется, никакого не было. Жила молодежь бойкой и веселой, может быть, и несколько распущенной жизнью, но обычной в возрасте этом: богемно, с бродяжничеством по кабачкам, романами и "выяснениями отношений", схождениями и расхождениями - а в общем, под крылышками папаш и мамаш, беззаботно, скорее всего, в духе Бронных и Козих, усовершенствованных "декадентством".
   Но, конечно, нравилось являться в Кружок компанией человек в десять -- все с желтыми цветами.
   -- Вот оно, тайное эротическое общество! -- И в несуществующую "ложу" нарасхват стремились те, у кого желтых цветов не было (а как хотелось бы, чтоб были!).

* * *

   В Козицком стало тесно. Дела шли хорошо -- Кружок переселился -- неподалеку, на Дмитровку, в особняк Востряковых. Востряковы сами жили на углу, тоже в хорошем доме, но главное свое палаццо, с полукруглым въездом во дворе, зеркальными окнами, нарядной лестницей с колоннами, белыми лепными залами, сдали Кружку. И Кружок въехал. Одного Баженова уж не могло хватить. Ставилось все на прочную ногу, с дирекцией, комиссиями -- литературной, музыкальной и пр.
   Появилась "материальная основа цивилизации" -- карты. Сначала карточные комнаты были скромны, а потом сделали целую пристройку и открыли залу в розовых фресках под Мориса Дени, расставили огромные овальные столы и укрепили фронт. Старухи в бриллиантах, содержанки и актрисы, дельцы, врачи, инженеры и актеры заседали под туманно-нежным светом люстр, казавшихся им слаще солнца, за зеленым полем, погружаясь в мир валетов и девяток, дам, королей. Лица их принимали неживой оттенок. Вспоминаются зеленоватые люди, много лысин, жирных подбородков, толстых ушей, рук в кольцах с драгоценными каменьями, все это несколько и вялое (лишенное "света и воздуха"), но нервное и выключенное из жизни. Наверно, наркотическое есть в игре. Точно бы накурились опия. И их мир, живущий с нами рядом, все же особенный -- сильно пьянящий и засасывающий (для них значит же сладкий). Были среди них и профессионалы-игроки. Просто они жили этим. Являлись как на службу, хорошо зарабатывали.
   Символистов и поэтов, художников "Голубой розы" или "Мира Искусства", писателей "Знания" или "Шиповника" для них не существовало. Но чем дольше засиживались, чем больше штрафов платили, тем больше книг и журналов можно было купить в библиотеку.
   Туда вел длинный коридор, уставленный шкафами -- с иногда ценными изданиями. Библиотека быстро росла. В читальне, под мягкой зеленой лампой, на столе газеты и журналы, издания на разных языках, кресла, тишина, полумрак -- другой мир. Пробежит в длинном сюртуке Брюсов, пройдет Юлий Бунин, полный, уютный, особой своей походкой (слегка выкидывая ноги в стороны), рыжеватый Иван Иванович Попов, редактор "Женского дела" (букву "д" выговаривал, как "т" -- журнал свой называл "Женское тело").
   "Вторникам" отвели залу обширную, на шестьсот мест, с занавесом, сценой-эстрадой: можно было ставить спектакли, давать концерты. Лекторы стали разнообразней. Многих выписывали из Петербурга. Мережковский, Андрей Белый, Волошин, Маковский, Волынский, Яблоновский проходят в памяти, покойный Айхенвальд. Даже епископ один выступал (имени его не помню). Читали о новых писателях, новых книгах, "вопросах пола" -- в общем, все стало спокойнее и солидней. Споры, однако, бывали жаркие, иногда до скандала. (Раз Андрей Белый с эстрады вызвал на дуэль литератора Тищенку, друга Толстого. Пришлось спускать занавес, под руки сводить с лестницы изнеможденного, в истерике, автора "Серебряного голубя".)
   Эти "верхние" "вторники" (в верхнем зале) все же приняли слишком шумный характер. В нижних комнатах уединенно собирались "Эстетика" и "Среда".
   В первой главенствовал Брюсов. Это было продолжение "Весов". Питались дамами богатыми и снобистическими (из купчих -- "Скорпион", коренился в Московском Сити). Брюсов священнодействовал. Молодые поэты трепетали. Почтительно безмолвствовали художники. Дамы сияли бриллиантами, кутались в меха. В общем же: скука и высокомерие, хотя выступали иногда замечательные писатели -- Вяч. Иванов, Блок, Белый. "Середа" называлась в Кружке "молодой", или новой,-- из прежних, интимных собраний у Телешова и Л. Андреева перешла в большой простор, разрослась численно -- и побледнела. Председателем ее был Юлий Бунин. Тон простой и не напыщенный. Состав довольно серый. Как в "Эстетике", читали и стихи, рассказы -- беллетристов было больше. Направление в "Эстетике" символизм, здесь реалистическое. Из писателей известных -- Бунин, Шмелев, Серафимович, Телешов. Выступал Алексей Толстой (бывал и на "Эстетике"). Но молодежи выдающейся "Середа" не вывела.

* * *

   Врос Кружок в жизнь Москвы с достоинствами своими и недостатками, с шумом, оживлением, дебатами об Арцыбашеве и Каменском, концертами и лекциями. Вечером заглянув туда, встретишь знакомых и друзей, посмотришь новости в читальне -- вряд ли минуешь белый ресторанный зал. С молодым еще (но уже академиком) Буниным займешь стол, наш обычный, направо от двери. К полуночи подойдет Юлий Бунин с какого-нибудь заседания -- в том же Кружке, где с Валерием Брюсовым обсуждали они вопрос, скажем, о поваре (Брюсов во всем был дотошный и неутомимый: переводить ли Вергилия, спорить ли о дежурном блюде). Столики чуть не все заняты. Там Эфрос со Смирновой, Лоло с Ильнарскою, Пермский с женой, Книппер, быть может, Качалов, Правдин из Малого театра. Шмелев, Телешов, покойный Грузинский подсядут к нам. Встретишь приезжего из Петербурга -- Георгий Чулков. Из молодых московских -- Ходасевич, Муни, Койранский и Стражев. Ровно в час, по хронометру, появлялся философ Лопатин -- у него место всегдашнее за "профессорским" столом, через зал от нас. Лысый, в очках, с головой мудреца, начиненной идеализмами и психологизмами, был он так аккуратен, что по нем проверяли часы.
   -- Лев Михайлович приехал, значит, час ночи.
   Надо сказать: подолгу в ресторане засиживались. Много шумели, и спорили, и хохотали, и, поужинав, заходили в игорные залы -- можно на счастье поставить (и проиграть!) -- может быть, и сорвешь удачу.
   А потом зимняя ночь, такой свежий, чудесный воздух. Сонный Ванька, ухабы, затихшие улицы Москвы, тьма.

* * *

   Ко временам драм российских Кружок был учреждение цветущее, с библиотекой в двадцать тысяч томов, штатом служащих, канцеляриями, запасным капиталом. Мог жертвовать на просвещение, стипендии, помогал нуждающимся, выдавал ссуды, издавал журнал (небольшой), собирал многосотенные аудитории -- литературно-музыкальные. В залах его устраивались выставки. Во время войны там был лазарет.
   В революцию он сначала держался. Из первых перешел к "ним" Брюсов -- началось медленное удушение. Горестная сцена сохранилась в памяти из того времени. Старый Серафимович, Александр Серафимович, многолетний наш сотоварищ по "Среде", тоже объявился коммунистом.
   Помню заседание "Середы" -- из последних в Литературном Кружке -- из совсем особенных. В верхней комнате было много народу, душно и нервно. Все взволнованы, что-то висит над душой. Сидел за столом и Серафимович, бледный и молчаливый. Попросил слова Андрей Соболь. В горячей, нервно-истерической речи, захлебываясь, предложил исключить Серафимовича из "Середы".
   -- Кто против свободной печати и литературы, тот не с нами.
   Все молчали. Молчание было тяжелое. Поднялся Чириков.
   -- Вы нам не товарищ. Все между нами кончено. Больше руки я вам не подаю. (Таков, приблизительно, был смысл его слов.)
   -- Значит, я могу выйти? -- глухо сказал Серафимович. Никто не ответил -- раздались аплодисменты. Он поднялся
   и, бледный, молча, вышел.
   Больше мы его тут не видели. Но Кружок он закрыл быстро -- "как контрреволюционное гнездо". Сын его в это время донес на одного юношу, гимназиста, своего же товарища,-- и погубил его в чеке. Александра Серафимовича я встречал потом в "Лито"1 -- у него быстро появилась шуба и бобровая шапка. Бог с ними, с бобрами. Александр Серафимович был всегда незадачливым, внутренно озлобленным писателем. Теперь и сравнительно процвел. Это личное его дело, и не хочется его судить. Все же... этот человек бывал некогда в моем доме, мы находились в добрых отношениях, из времен юности сохранились даже некие ласковые слова и улыбки. Тем грустнее все остальное.
   Сейчас он в почете, как и Вересаев. Госиздат издает собрание его сочинений -- практически выиграл.
   

КОММЕНТАРИИ

   Возрождение. 1931. 13 июня. No 2154.
   С. 36. Николай Николаевич Баженов... водрузил клубно-литературное знамя над Москвой!-- Основанный Баженовым (см. Указатель имен) Литературно-художественный кружок впервые собрался в октябре 1899 г. на Кисловке в доме Игнатьева.
   С. 36. В "Скорпионе" Поляков... выпускал "Северные цветы"...-- "Скорпион" (1900--1916) -- издательство символистов, основанное С. А. Поляковым (см. Указатель имен). Его издательство в 1900--1904 и 1911 гг. выпускало также альманах "Северные цветы" и главный орган символистов -- журнал "Весы" (1904--1909), которым распоряжался В. Я. Брюсов.
   "Homo sapiens" -- кто из барышень не зачитывался этим романом? -- "Homo sapiens" ("Человек разумный") -- роман польского писателя С. Пшибышевского, переведенный и изданный С. А. Поляковым в 1901 г.
   А совсем юный Белый -- "Золото в лазури" и "Симфонии".-- "Золото в лазури" -- первая книга стихов Андрея Белого (1904). В 1900--1908 гг. А. Белый написал ритмической прозой и издал повести "Северная симфония (1-я, героическая)", "Симфония (2-я, драматическая)", "Возврат (3-я симфония)" "Кубок метелей (4-я симфония)".
   "Будем как солнце", "Только любовь", "Горящие здания" -- сборники стихов К. Д. Бальмонта, упрочившие его славу выдающегося поэта Серебряного века (книги вышли в 1900 и 1903 гг.).
   ..."тише, тише совлекайте с древних идолов одежды".-- Первая строка стихотворения без названия (из книги "Только любовь").
   С. 37. Вот как описывает это летописец...-- Зайцев цитирует свой роман "Дальний край".
   С. 38. ...художников "Голубой розы" или "Мира искусства", писателей "Знания" или "Шиповника"...-- "Голубая роза" -- недолго существовавшее в 1907 г. художественное объединение, возникшее после одноименной выставки (организована в Москве журналом "Золотое руно"). В него входили такие крупные мастера, как Н. П. Крымов, П. В. Кузнецов, А. Т. Матвеев, Н. Н. Сапунов, М. С. Сарьян, С. Ю. Судейкин, А. В. Фонвизин и др. "Мир искусства" (1898/99--1904, 1910--1924) -- самое значительное художественное объединение начала века, которое выпускало в 1898/99--1904 гг. литературно-художественный журнал писателей-символистов "Мир искусства". Культурно-просветительское издательство "Знание" (1898--1913) было основано на паях группой во главе с К. П. Пятницким (с 1902 г. его совладельцем стал М. Горький). "Шиповник" (1906--1922) -- издательство, основанное художником-карикатуристом З. И. Гржебиным и С. Ю. Копельманом (первая книга "Шиповника" -- "Рассказы" Зайцева). Издательство выпускало также одноименный альманах, в котором сотрудничали Зайцев и Л. Андреев.
   С. 39. Раз Андрей Белый с эстрады вызвал на дуэль литератора Тищенку.~-- См. об этом эпизоде в очерке "Андрей Белый" в нашей книге.
   В нижних комнатах... "Эстетика"...-- Литературный, музыкальный и художественный кружок "Эстетика" собирался в 1907--1917 гг. под руководством В. Я. Брюсова.
   С. 40. С молодым еще (но уже академиком) Буниным...-- И. А. Бунин (ему в этот год исполнилось 39) был избран почетным академиком Российской Академии наук 1 ноября 1909 г. (см. подробно об этом в очерке Зайцева "Бунин увенчан").
   ...издавал журнал (небольшой)...-- Журнал "Известия Литературно-художественного кружка" выходил в 1913--1917 гг. (вып. 1--18).
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru