Зайцев Борис Константинович
О Шмелеве

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Зайцев Б. К. Собрание сочинений: В 5 т.
   Т. 6 (доп.). Мои современники: Воспоминания. Портреты. Мемуарные повести.
   М., "Русская книга", 1999.
   

О ШМЕЛЕВЕ

   Вы спрашиваете меня об Иване Сергеевиче Шмелеве, что я о нем знаю, что помню. Вопрос законный, отвечаю охотно.
   Оба мы москвичи, современники, но так сложилось, что именно в Москве мало знали друг друга. В годы до первой войны он не был членом кружка "Среда" (Леонид Андреев, Бунин, Телешов, Вересаев и др.-- временами Короленко, Чехов, Горький). Там прошла моя юность. Не был в наших "Зорях", более молодом и "левом" (литературно) содружестве. Не ходил и в Литературный кружок -- Клуб писателей и артистов на Большой Дмитровке.
   Иван Сергеич был человек замоскворецкий, уединенный, замкнутый, с большим внутренним зарядом, нервно взрывчатым. В Замоскворечье своем сидел прочно, а мы, "тогдашние" от литературы, гнездились больше вокруг Арбатов и Пречистенок. Тоже Москва, но другой оттенок. В Замоскворечье писатель неизбежно одинок.
   Где и когда мы познакомились? Теряется это во тьме времен доисторических. "Среда" расширилась, из частных квартир перекочевала в Литературный кружок, менее стала домашней. Шмелев в это время уж автор "Человека из ресторана" -- первый большой его успех.
   В этом Литературном кружке, наездами из деревни, встречал я его иногда, но бегло. На его чтения не попал ни разу (просто потому, что приезжал в Москву редко, ненадолго).
   А потом мы оказались сотоварищами по "Книгоиздательству писателей", делу кооперативному, где и Бунин состоял членом "артели" литературной, и Алексей Толстой, недавно появившийся талант, и Шмелев, Вересаев, я.
   Выпускали альманахи. Дело процветало, книги шли отлично, гонорары писателям тоже (мы сами были и хозяевами).
   Подошла революция. Книгоиздательство довольно долго держалось. Но "сосьетеры" разъезжались. Раньше других Бунин с Толстым, потом Шмелев, даже Вересаев.
   Страшное время. Террор, кровь, расстрелы заложников, гражданская война, массовое истребление молодежи. Мы с Иваном Сергеичем испили свою чашу -- гибель близких (юных!).
   В Крыму быль расстрелян его сын, молоденький офицер Белой Армии. Это произошло вдали от меня, но, зная Шмелева (хоть и поверхностно), его наэлектризованность, силу душевных движений, могу себе представить (да и сам имел опыт!), до какого отчаяния доходил он. Думаю, до некоей грозной грани...
   Теперь и для него, и для меня Россия за горами, за долами. Встретились мы снова на чужой земле, в Берлине 1922 года. Помню, поразил он меня своим видом. Черные очки, бледность, худоба, некая внутренняя убитость -- все понятно, все понятно, кончено...
   В Берлине никак не мог он еще расправиться, выпрямиться и возопить. А потом принял нас всех Париж. Тут понемногу он оправился. Полагаю, как и не в нем одном, революция и ее муки обострили, повысили у него религиозное чувство и чувство Родины, Руси. Тут написал он одно из самых страстных своих произведений -- "Солнце мертвых", тут появились и вообще лучшие его писания: "Лето Господне", "Богомолье". Это уже восторженные какие-то слезы (но сдержанные) о Москве, детстве, Замоскворечье. По силе вещественного воспроизведения с ним может равняться только Бунин, но подспудным духовным пылом Шмелев его превосходит -- православным пылом (чего у Бунина вообще не было).
   Как и в Москве, жил в Париже Иван Сергеич довольно уединенно, под сердечной опекой супруги. Читали его много. Думаю, он и Алданов были наиболее читаемые писатели эмиграции (разных, отчасти даже противоположных ее слоев).
   Как и в Москве, встречались мы не особенно часто, но отношения всегда были добрососедские, доброжелательные.
   Вместе переживали и немецкую оккупацию. Ремизов, он да я только и оставались тогда в Париже из старших. Это тоже сближало. Судьба не очень щадила Ивана Сергеича: уже в Париже супруга его скончалась. Удар тоже страшный. Остался совсем один. Здоровье сдавало, нервность росла, худоба тоже. Жил он на rue Boileau, в отейско-пассийском квартале, обиталище почти всех писателей "древних". И тут ему не везло. Бомба союзническая разорвалась на другой стороне улицы, как раз напротив его квартиры -- ничего не осталось от домишки, а у Ивана Сергеича все стекла из окон вылетели (этим, впрочем, нашего брата не удивишь: в моей квартире тоже все окна были разбиты, а пол засыпан мусором).
   Мы с женой заходили иногда к нему. Он был уже полу-больной, но приветливый, более смирный, чем прежде, хотя в меру сил воодушевлялся -- может быть, ему приятно было и то, что свои люди, московские, хоть и с Арбата.
   Вот некий вечер, он в халате отворил нам, потом извинился, лег, но сейчас же закипел. Был уже очень худ, но жив, внутренно. Не помню точно, что он говорил, но с жаром и воодушевлением. Лампочка электрическая отбрасывала на стену его тень -- угловатую, остроугольную, с всклокоченной головой. Тощей рукой потрясал он в воздухе, и тень от руки этой прыгала по стене. Волнуясь, запахивая на груди халат, громил он -- известно кого! -- знал, что среди "своих". Семнадцатый век, протопоп Аввакум, вот сейчас-то покажет из костра, где сгорает, два перста, обращенных к Небу.
   В пятидесятом году друзья свезли его в Bussy-en-Othe в тот дом покойного В. Б. Ельяшевича, где в начале сороковых годов провели мы с женой два лета. Теперь там была женская обитель и пансион при ней.
   Он очень ослабел. Утомил ли еще и путь (около 200 килом.), или час пришел "его же не прейдеши", только в день приезда, чуть ли не сразу же, в бывшей нашей с женой комнате он и скончался.
   Мы хоронили его на кладбище S,c GeneviХve des Bois, пристанище эмигрантском замечательном, где лежит почти вся старшая литература изгнания, очень много и Белой Армии.
   Карташев сказал надгробное слово. Друзья, сочувственники русского писателя поочередно подходили, и лопаточки с прощальною землей -- любовью подымались, опускались над раскрытою могилой.
   Всему этому восемнадцать лет. Карташев лежит недалеко. Моя жена много дальше.
   Ивану Сергеичу Шмелеву, большому настоящему писателю российскому -- низкий поклон, вечная память.
   
   1968
   

КОММЕНТАРИИ

   Русская мысль. 1968. 31 окт. No 2710.
   С. 365. ...оказались сотоварищами по "Книгоиздательству писателей", делу кооперативному...-- Книгоиздательство писателей в Москве было основано в 1912 г. паевым товариществом, в которое входили И. А. Бунин, И. А. Белоусов, В. В. Вересаев, Б. К. Зайцев, С. А. Найденов, Н. Д. Телешов, И. С. Шмелев и др.
   С. 367. Карташев сказал надгробное слово.-- После заупокойной литургии и отпевания в парижском храме Александра Невского Ивана Сергеевича Шмелева 28 июня 1950 г. хоронили на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. Гроб несли члены президиума Союза писателей, сотрудники газеты "Русская мысль" и ближайшие друзья. Надгробное слово произнесли профессор-богослов А. В. Карташев, профессор Ф. Е. Волошин, председатель Союза писателей Б. К. Зайцев и член редколлегии "Русской мысли" В. Ф. Зеелер.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru