Засодимский Павел Владимирович
Мое знакомство с М. Е. Салтыковым

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Павел Засодимский

Мое знакомство с М. Е. Салтыковым.

Из воспоминаний.

I.

   В течение 1873 года, отрываясь лишь для небольших текущих дел, я работал над повестью "Печать Антихриста" -- из деревенской жизни. Работал я над ней с увлечением, и "зеленую" тетрадь с этой повестью в своих странствованиях но России я возил с собой. Как только находилось время, днем или ночью -- в минуты бессонницы, я раскрывал тетрадь и брался за карандаш. Писал я эту повесть и в Петербурге, и в Москве, где был проездом, и в Усмани, и в селе Никольском-Кабаньем (в усадьбе Н. И. Кривенко), и даже в вагоне. Я кончил ее в начале марта 1874 г., и целый месяц после того я еще сидел над нею, перечитывая и раздумывая над некоторыми ее страницами.
   В начале апреля я отнес повесть в редакцию "Отечественных Записок" и отдал ее Некрасову. Мне предложили прийти за ответом через три недели. В этот раз я видел в редакции, кроме Некрасова, лишь А. Н. Плещеева, бывшего секретарем "Отеч. Записок": я пришел рано, когда ближайших сотрудников Некрасова еще не было в редакции.
   Через три недели, придя за ответом, я застал в сборе всю редакцию. Тогда, кроме Некрасова и Плещеева, с которыми я был уже знаком, я в первый раз увидал: Салтыкова, Елисеева, Демерта, Михайловского, Скабичевского, Ник. Курочкина...
   -- Вашу рукопись я передал Салтыкову... Он читал ее! -- сказал мне Некрасов. -- Вот я сейчас познакомлю вас, и вы переговорите с ним... Михаил Евграфович ! -- крикнул он своим слабым надтреснутым голосом.
   Салтыков в ту минуту стоял с Плещеевым у окна. На зов Некрасова он оглянулся вполоборота и тяжелой, неторопливой поступью пошел к нам.
   -- Вот, Михаил Евграфович, автор "Печати Антихриста"... Сдаю вам его с рук на руки! -- добродушно шутливым тоном промолвил Некрасов и, пожав мне руку, отошел к бильярду, где его ожидали какие-то посетители.
   Первое впечатление, произведенное на меня нашим знаменитым сатириком, было не особенно приятное. Его серьезное лицо, густые нахмуренные брови, большое pince-nez в темной черепаховой оправе, сердитый взгляд, как мне показалось, словно с недовольством надутые губы -- не понравились мне. Его глухой голос, говор, ворчливый тон, жесты, -- все в нем мне показалось грубо, отпугивало меня. Он напомнил мне одного строгого директора гимназии.
   -- Мы берем вашу повесть... -- проворчал он, не спуская с меня глаз и поблескивая своим ужасным pince-nez. -- Только вот насчет заглавия... "Печать Антихриста"... Что такое!.. Надо переменить... Что это за " печать"! 1) [Конечно, нельзя требовать, чтобы чрез 30 лет я помнил и передавал буквально происходившие разговоры, но смысл и тон их я хорошо помню и стараюсь, сколько могу, передавать их с приблизительной точностью].
   Я ему возразил, что из повести ясно видно, что это за "печать".
   -- Так-то так, да все-таки неловко... -- продолжал он. -- Лучше -- попроще... Надо придумать что-нибудь другое... А то, Бог знает что, -- "Печать Антихриста"! Испугать можно... Да что ж мы... пойдем -- сядем! -- перебил он себя на полуслове и увел меня в глубину комнаты.
   Несколько секунд мы сидели молча.
   -- Ну, например, скажем, "История села Смурина"? -- подумав, предложил Салтыков.
   -- "История села Горюхина" Пушкина... -- заметил я.
   -- Гм! Да... положим... -- проворчал мой собеседник. -- Ну, "Летопись"... "Хроника", что ли...
   Так мы и порешили.
   -- Вот еще что... -- заговорил Салтыков. -- Не можете ли вы подписаться псевдонимом... Вы до сего времени работали в "Деле", у Благосветлова, и теперь вдруг появитесь у нас...
   -- Но ведь, я полагаю, оба эти журнала прогрессивного направления! -- отозвался я.
   -- Да, но... все же мы разных, как говорится, лагерей, не одного прихода... Знаете, как-то неудобно... Нет, уж вы, пожалуйста, изберите какой-нибудь псевдоним, на первый раз! -- настаивал Салтыков.
   Я обещал придумать псевдоним и сообщить ему.
   Для меня было совершенно безразлично, как ни подписать повесть, и через несколько дней я написал Салтыкову, чтобы он под рукописью вместо моей фамилии поставил "Вологдин". Таково было происхождение моего псевдонима, которым я впоследствии часто пользовался.
   Кратко переговорили об условиях: кроме гонорара, редакция была должна сделать мне отдельное издание "Хроники" (в количестве 1200 экз.).
   По окончании делового разговора Мих. Евг. вдруг оживился, "опростился", редакторская суровость слетела с него, и сатирик-громовержец обратился в приятного, веселого и очень для меня симпатичного собеседника. При виде такой чудесной метаморфозы я подумал: вот уж именно "наружность иногда обманчива бывает, иной -- как зверь, а добр, тот ласков, а кусает"... В жизни не раз мне вспоминалась эта мораль крыловской басни.
   -- А ведь я узнал в вашем романе одного из наших тверских земцев! -- с улыбкой заговорил Мих. Евг. и назвал одну фамилию.
   Я сказал, что он угадал, что я именно это лицо имел в виду.
   -- Похож, похож! -- посмеиваясь, говорил Салтыков.
   Поговорили о тверских земских деятелях.
   Потом Мих. Евг. поинтересовался узнать: с кого списан Кряжев 1) [действующее лицо моего романа], из жизни какой местности взяты мною факты, кто такая Лизавета Петровна 2) [действующее лицо моего романа], действительно ли у меня есть письмо Лисина 3) [действующее лицо моего романа], с кем еще из тверитян я знаком и т. д.
   Проговорили мы битый час, если не дольше.
   "В первый раз он может напугать, -- думал я. идя из редакции в свой Тюремный переулок. -- Но он только с виду суров и мрачен... Он добрый!"
   Так, приблизительно, резюмировал я впечатления, полученные мною при первом знакомстве с М. Е. Салтыковым.
   В письме от 20 мая Салтыков, между прочим, сообщал мне: "Что же касается до Вашей рукописи, то извините меня: я еще не успел приступить к ее редактированию. Но прошу Вас быть уверенным, что я в ущерб ей ничего не сделаю. Об одном считаю долгом предупредить Вас: времена тяжелые наступили, и. 5 No "Отеч. Записок" арестован и, вероятно, будет сожжен. Рукопись Вашу я беру в деревню, куда выезжаю в субботу. Мы думаем начать печатание ее с августовской книжки"...
  

II.

   Как-то в конце мая, придя на Николаевский вокзал за какими-то справками, я встретил Некрасова и Салтыкова, медленно ходивших по платформе. Я несколько раз прошелся с ними взад и вперед. Оказалось, что Мих. Евг. провожал в деревню свою семью, но жена его с детьми еще не приехала на вокзал.
   -- И вы скоро пойдете в деревню? -- спросил я его.
   -- Да, скоро... -- ответил он. -- И рукопись вашу увезу с собой... еще перечитаю все... посглажу кое-где... Но вы, пожалуйста, не беспокойтесь! Я ведь не испорчу...
   Вскоре после того и я уехал на лето к родным, в Вологодскую губернию.
   Осенью, по возвращении в Петербург, я стал большею частью видаться с Мих. Евг. у него на квартире, в его рабочем кабинете. Тут я окончательно убедился, что под этой суровой, мрачной, угрюмой наружностью скрывался очень добрый, даже мягкий человек...
   Однажды, помню, я застал его не совсем здоровым, и в ворчливом настроении духа: вышли какие-то иеприятности с цензурой.
   -- Вчера я перечитывал последнюю главу вашей "Хроники"... -- сказал он, хмуро посматривая на ворох лежавших перед ним корректурных листов. -- Невозможно ее пускать... я сократил ее! Жаль, а сократил...
   -- В отдельном издании, Мих. Евг., я восстановлю все, что вы из этой главы выбросите! -- самым решительным тоном заметил я.
   -- Восстановляйте, восстановляйте! сделайте милость... -- насмешливо промолвил Мих. Евг., сердито комкая корректуры и что-то разыскивая под ними. -- Одной сожженной книгой будет больше, а вы при своей храбрости останетесь... Что ж, восстановляйте! Дело ваше...
   Он вытащил из-под корректуры мою, уже растерзанную "зеленую" тетрадку и прочитал вслух несколько отрывков из последней главы.
   -- Ну, что ж? -- спросил он меня. -- Вы находите, что так можно. А? Вы думаете, те... черти-то цензурные -- олухи, что ли? Вы думаете, им это понравится?.. Они за последнее время точно белены объелись... Рассказывал я вам, как они на майскую-то книжку набросились...
   -- Да, но у меня-то в последней главе что уж такого особенного!.. -- начал было я убеждать Мих. Евг., но он перебил меня.
   -- Гм! "Что особенного! Что особенного!" -- передразнивающим тоном заговорил он. -- Младенец вы... оттого и не боитесь! А вот поживите с мое... да еще с ответственностью за журнал...
   И он выразительно махнул рукой.
   Из последней главы моего романа Салтыков оставил лишь одну страницу. Все, пропущенное им, как я сказал, мною было восстановлено в отдельном издании.
   В последних числах декабря "Хроника села Смурина" была послана в цензуру.
   Начальник Глав. Упр. по делам печати перед тем только что умер, другой не был еще назначен, и книга моя попала в цензурное чистилище во время смут междуцарствия.
   Кажется, 4 или 5 янв. 1875 г. "Хроника" поступила в мое распоряжение или, как говорится, "вышла в свет". С торжествующим видом я принес книгу Михаилу Евграфовичу.
   -- Ну, счастлив ваш Бог! -- сказал он, просмотрев окончание романа, за которое он так опасался. -- Видно, под благоприятным созвездием вы родились... Рад, очень рад, что вышло так счастливо!
   И было видно, что он не пустую фразу говорил, а действительно от души, искренно порадовался со мною по поводу того, что мою книгу "черти цензурные не слопали"...
  

-----------------------------------------------------------

   Источник текста: П. Засодимский. Из воспоминаний. -- Москва: Типография Т-ва И. Д. Сытина, 1908.
   Исходник здесь: www.booksite.ru
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru