Заведеев Павел Васильевич
Hac itur ad astra!

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Пол--За... ... (псевдонимъ).

Жѣлезнодорожные Ахиллы и Гекторы.

   

Hac itur ad astra! *)

*) Такимъ путемъ доходитъ до звѣздъ.

ЧАСТЬ I.

   Иванъ Александровичъ Крутицкій, молодой человѣкъ довольно пріятной наружности, начальникъ службы движенія Шишовско-Пѣтуховской желѣзной дороги -- только что всталъ съ постели и, въ своемъ утреннемъ костюмѣ: въ ночной рубахѣ и "невыразимыхъ", въ темно-коричневомъ халатѣ съ синими атласными разводами, изображавшими невозможные бутоны и цвѣты, въ щегольскихъ туфляхъ, подаренныхъ Ивану Александровичу его дражайшей супружницей -- расхаживалъ взадъ и впередъ по своему кабинету, онъ казался чѣмъ то сильно озабоченнымъ: поминутно ерошилъ свои волосы, судорожно потиралъ руки одна о другую и, подходя къ столу, съ какой-то лихорадочной поспѣшностію отпивалъ изъ стакана глотокъ, другой чаю и снова принимался расхаживать большими шагами по кабинету...
   -- И, вѣдь, кто могъ ожидать этого, предвидѣть?!... пробормоталъ Иванъ Александровичъ, какъ-то не то глубокомысленно, не то внушительно растопыривъ при этомъ свои руки
   -- И, вѣдь, кто?... Я и она!?!.. Кадотъ и Анотъ!... Тьфу!... съ какимъ-то ожесточеніемъ сплюнулъ онъ въ сторону, подходя къ столу и отпивая изъ стакана глотокъ чаю.
   -- Семенъ!... крикнулъ Крутицкій, пройдясь еще раза два по кабинету.
   На зовъ Ивана Александровича въ кабинетъ вошелъ лакей его Семенъ, стриженый, съ громадными ушами, щетинистыми усами и картофелеобразнымъ, краснымъ -- какъ клюковка -- носомъ, что, безъ сомнѣнія, прямо указывало на то, что обладатель его имѣетъ симпатію къ водкѣ и, вообще, чувствуетъ влеченіе и къ прочимъ спиртнымъ напиткамъ....
   Семенъ такъ осторожно и, вмѣстѣ съ тѣмъ, такъ скоро явился въ кабинетъ, что, право, можно было подумать, что онъ -- на особыхъ, выталкивающихъ въ извѣстный моментъ пружинахъ, которыя и пожалъ незамѣтнымъ образомъ Иванъ Александровичъ, крикнувъ "Семенъ".
   Черный фракъ, модныя брюки, какъ то неуклюже сидѣвшія на Семенѣ, наконецъ вытягиваніе рукъ по "швамъ" и откидываніе головы назадъ -- все это показывало, что Семенъ былъ изъ числа тѣхъ "остатковъ арміи", которые -- выслуживши свой срокъ въ деньщикахъ у "его благородія" попадаютъ въ лакеи къ "его превосходительствамъ".
   Позвавши Семена, Иванъ Александровичъ тѣмъ не менѣе не обращалъ на него вниманія и, казалось, совсѣмъ даже забылъ о немъ, такъ какъ продолжалъ расхаживать по кабинету, ерошить волосы и судорожно потирать руки.-- Семенъ тоже не обращалъ вниманія на барина и, вынувши изъ боковаго кармана фрака берестовую табакерку, развязно и усердно принялся "насандаливать", какъ онъ выражался, свой носъ табакомъ.-- Здѣсь кстати замѣтить, что онъ, кромѣ симпатіи къ водкѣ и уваженія къ табаку, имѣлъ еще и другія небольшія слабости: такъ напримѣръ -- страстно любилъ играть въ носки, при чемъ немилосердно обдувалъ своего партнера, имѣлъ обыкновеніе хватать горничныхъ и кухарокъ за нѣкоторыя мягкія части тѣла и приговаривать при этомъ: "Ахъ ты бестія"!... и -- обирать съ коммода и стола крупную и мелкую государственную монету, если барину случалось забывать ее на столѣ или коммодѣ.
   -- И, вѣдь, мерзость какая выходитъ изъ всего этого!?!.. довольно громко пробормоталъ Иванъ Александровичъ.
   -- Чво изволите, ваше сіятельство?!... буркнулъ Семенъ, думая, что баринъ обращается къ нему.
   Семенъ былъ немного туговатъ на ухо и потому съ нимъ частенько таки случались подобные аффронты....
   -- А?!.. Это ты?.. спохватился Крутицкій.
   -- Слушаю-съ!.. опять буркнулъ Семенъ, благополучно окончивши начинку своего носа табакомъ и старательно утираясь бѣлымъ, съ красными и коричневыми разводами платкомъ.
   -- Вѣдь думалъ: кончить надо, такъ нѣтъ -- любовь все эта проклятая!... Да и какая любовь?!.. Такъ, пустяки: отъ нечего дѣлать!...
   -- Радъ стараться, ваше сіятельство!... предложилъ свои услуги остатокъ арміи, какъ-то особенно громко при этомъ прищелкнувъ каблуками.
   -- Пшелъ вонъ, дуракъ!... вспылилъ Иванъ Александровичъ, вспомнивъ, что въ кабинетѣ находится еще лакей Семенъ, которому вовсе не слѣдуетъ знать всего того, о чемъ иной разъ болтаетъ и разсуждаетъ самъ съ собой его баринъ.
   -- Слушаю съ!.. пробормоталъ Семенъ, снова щелкнувъ каблуками и такъ-же скоро исчезая изъ кабинета, какъ и вошелъ въ цего.
   -- Бо-о-олванъ!.. выругался еще разъ Иванъ Александровичъ и, запахнувши халатъ, сѣлъ въ спокойное и удобное кресло къ столу, заваленному бумагами.-- Рука Крутицкаго машинально перебирала эти бумаги, перелистывала брошюры, самъ-же онъ думалъ... думалъ о своемъ прошломъ, своей прежней жизни,-- о томъ, кто онъ былъ и кѣмъ сталъ...
   Вотъ мелькаетъ передъ нимъ знакомый, маленькій городокъ -- узкій, грязный переулокъ -- покосившійся деревянный флигель... Вспомнилъ онъ и низенькую, невзрачную но, тѣмъ не менѣе, уютную комнатку въ этомъ флигелѣ, въ которой худой, сѣдой старикашка съ покраснѣвшими, слезливыми и постоянно моргающими глазками, постоянно вооруженными громадными очками въ мѣдной оправѣ -- "поучалъ" ременной плеткой-двухвосткой мальчугана, приговаривая при этомъ...
   -- Подлецовъ да воровъ бьютъ!... Бьютъ... Не будешь?!.. А?!... Не будешь ножички у отца воровать?!...
   --..... Не стану, напася, ей-Богу не стану! пищалъ мальчуганъ, хватаясь рученками за худой отцовскій халатъ.
   Помнилъ онъ также, какъ этотъ мальчуганъ долго, долго потиралъ то мѣсто, откуда у всѣхъ смертныхъ ростутъ ноги и какъ не одинъ разъ еще знакомился съ ременной двухвосткой, когда -- бывало -- нетвердо вызубривалъ различные: "panis, piscis, crinis, finis" и т. д.
   Помнилъ онъ, какъ -- не смотря на то, что былъ уже въ седьмомъ классѣ гимназіи -- ревмя ревѣлъ, когда хоронили сѣдаго, худаго старикашку и когда мать причитала на всѣ лады:
   -- "Александръ Васильевичъ, батюшка, на кого ты насъ покинулъ, на кого оставилъ?!... Что мы будемъ теперь безъ тебя, красавца, дѣлать -- безталанныя, круглыя мы сиротинушки!?!"
   Тоже или, почти тоже, причитала его мать, когда прощалась и провожала его въ Москву, въ университетъ....
   -- Смотри, Ванюша, не забывай мать, помни!?! Учись хорошенько, будь честенъ, выходи человѣкомъ -- а я тебя, сколь силъ моихъ хватитъ, не оставлю!?!..
   Вотъ, наконецъ, онъ и въ университетѣ, вотъ проходитъ еще годъ и... умираетъ мать; онъ остается безъ помощи, безъ куска хлѣба -- можно сказать... Кругомъ ни родни, ни знакомыхъ -- некому подать руку помощи бѣдняку... Хотя не хотя приходится оставить ученье и поддерживать свое существованіе службой... Наконецъ онъ и на службѣ, на желѣзной дорогѣ вѣсовщикомъ; передъ нимъ служебная карьера, служебная дорога, по которой онъ можетъ выйдти, но... не разъ онъ заглядывалъ какъ можно дальше впередъ по этой трудной, тернистой дорогѣ, много думалъ, передумывалъ, мекалъ и ничего впереди не видалъ, кромѣ труда и лишеній, лишеній и заботъ, 35 рублей жалованья, казенной квартиры, отопленія, освѣщенія и эпитета "честнаго труженнина".
   Какъ теперь помнитъ, однажды онъ получаетъ телеграмму отъ директора, съ требованіемъ немедленно же явиться въ его контору; не забылъ онъ также и того, какъ боялся онъ тогда за всю свою неприглядную карьеру и будущность и съ какимъ трепетомъ и опасеніемъ входилъ въ кабинетъ директора, опасаясь при этомъ за крѣпость пуговицъ, пришитыхъ къ извѣстнымъ частямъ его брюкъ....
   Помнитъ онъ также -- какое отталкивающее впечатлѣніе произвелъ на него съ перваго раза директоръ -- высокій, тучный господинъ съ сѣдыми баками, подкрашенными волосами на головѣ и сѣрыми, кошачьими глазами на выкатѣ...
   -- Вы, молодой человѣкъ, извините, что я обращусь къ вамъ прямо, безъ обиняковъ!... пояснилъ ему господинъ съ кошачьими глазами, безцеремонно хватая его за петлю сюртука.
   -- Знаю, вы -- хорошій служащій, дорожите своей службой и... потому, повторяю, я буду кратокъ: вы должны жениться или оставить службу въ 24 часа!... Понимаете?!
   -- Понимаю!... пробормоталъ Иванъ Александровичъ, хотя -- откровенно говоря -- и рѣшительно ничего не понималъ: передъ глазами его разстилался какой-то туманъ, а въ головѣ былъ совершеннѣйшій сумбуръ.
   -- Женитесь вы на особѣ, которую я вамъ укажу. Понимаете?! пояснилъ директоръ.
   -- Понимаю!... какъ эхо повторялъ Иванъ Александровичъ.
   -- За это вы будете переведены въ мою контору, черезъ мѣсяцъ я васъ сдѣлаю ревизоромъ движенія, а черезъ годъ или два будете уже начальникомъ какой нибудь службы... Поняли и... надѣюсь, согласны?!...
   -- Согласенъ!... лепеталъ Иванъ Александровичъ, а изъ тумана, который разстилался передъ его глазами, ясно выдѣлялся сморщенный, пожелтѣвшій старческій обликъ его матери, которая -- казалось -- такъ и хотѣла ему сказать: "Будь честенъ"!...
   "Что за идеальная честность?!.. Вѣдь не съ голоду же помирать"?!.. шепталъ другой какой-то образъ, неясно обрисовывавшійся въ томъ-же туманѣ.
   -- Согласенъ на все!... счелъ нужнымъ прибавить Иванъ Александровичъ и тутъ-же подумалъ и успокоилъ самъ себя: -- "Въ самомъ дѣлѣ, что за идеалы тутъ, какъ жрать нечего?!.. Не кули-же мнѣ таскать, или не камни тесать"?!.
   -- И отлично молодой человѣкъ!... Я зналъ, что вы дорожите своей служебной карьерой!... ободрялъ его директоръ, для чего-то подчеркивая слова "дорожите" и "карьерой" и поднося подъ носъ Крутицкому свои толстые, отжирѣвшіе блѣдно-красные пальцы, которые тотъ и не преминуль съ благоговѣніемъ пожать...
   Черезъ нѣсколько дней была свадьба и Иванъ Александровичъ, онъ хорошо помнитъ это, сдѣлался законнымъ супругомъ миссъ Розы Гукъ....
   -- Милый, какъ я люблю васъ! шептала миссъ Роза, обнимая Ивана Александровича и нѣжно цѣлуя его въ щеку.
   -- Подобныхъ женщинъ я не люблю, не любилъ и... не желаю имѣть съ ними ничего общаго!... проговорилъ тогда онъ, освобождаясь отъ объятій миссъ Розы и какъ-то особенно сильно дѣлая удареніе на словѣ "женщинъ".
   -- И прелестно!... Я тоже не желаю имѣть ничего общаго съ людьми, которые продаютъ себя и согласны за деньги на все!.. отчеканила миссъ Роза и залилась звонкимъ, беззаботнымъ смѣхомъ.
   Вся кровь прилила тогда къ головѣ Крутицкаго, онъ не выдержалъ и ударилъ миссъ Розу по щекѣ...
   -- Подлецъ!... прошептала миссъ Роза, заливаясь слезами.
   Иванъ Александровичъ еще разъ ударилъ, еще -- это онъ все очень хорошо помнитъ....
   Послѣ этого Иванъ Александровичъ видался съ своей законной женой только на вечерахъ и балахъ у директора: они не только согласились жить "на разныхъ половинахъ", но и въ разныхъ домахъ....
   Миссъ Роза поселилась въ квартирѣ вдовца директора, подъ видомъ гувернантки, а Крутицкій занялъ большую, казенную квартиру.
   Черезъ мѣсяцъ послѣ свадьбы у Ивана Александровича родился сынъ и, въ видѣ подарка "на зубокъ" родильницѣ -- Крутицкій былъ назначенъ ревизоромъ движенія.
   Въ одну изъ поѣздокъ своихъ по линіи онъ встрѣтилъ прелестную молодую дѣвушку, узналъ, что она ѣдетъ искать мѣсто гувернантки въ Москву и, не долго думая, рѣшился предложить ей учить его англійскому языку и музыкѣ....
   Дѣвушка, узнавши, что Крутицкій человѣкъ женатый, согласилась....
   Уроки англійскаго языка пошли своимъ чередомъ, уроки музыки тоже шли своимъ чередомъ....
   Полина Петровна, такъ звали дѣвушку стала чаще засматриваться на ловкую фигуру Ивана Александровича, чаще вздыхать и задумываться и находила, что у "него" глаза -- "прелесть" и усы "ничего" и самъ онъ ничего -- развитой человѣкъ....
   Иванъ Александровичъ тоже находилъ, что у Полины Петровны личико -- очень и очень симпатичное, бюстъ и талія -- прелестны, а вся фигура пикантна и даже -- можно сказать -- очаровательна въ нѣкоторомъ родѣ....
   Крутицкій, какъ теперь помнить, разучивалъ какую-то трудную пьесу вмѣстѣ съ Полиной Петровной.
   Незнаетъ только, какъ онъ очутился на колѣняхъ, цѣловалъ руки Полины, болтая ей различный вздоръ о любви, убѣжденіяхъ, сложившихся неприглядно обстоятельствахъ, неудачной женитьбѣ и несчастной, отравленной семейной жизни...
   Полина жалѣла его, тоже что-то говорила о любви, обстоятельствахъ и со всѣмъ пыломъ первой страсти отвѣчала на ласки Ивана Александровича.
   Затѣмъ, вскорѣ послѣ этого пріѣхала мать Полины -- высокая худая и чрезвычайно щепетильная пятидесятилѣтняя брюнетка, узнавши, какимъ вліяніемъ пользуется Иванъ Александровичъ на линіи и какая у него "рука", мать выканючила себѣ мѣсто кассирши на одной изъ второклассныхъ станцій....
   Черезъ нѣсколько времени по опредѣленіи матушки, явился братецъ -- отставной, "профершпилившійся" гусаръ-забулдыга, страстный обожатель madame Клико, породистыхъ лошадей, зеленаго поля и уютныхъ tête-à-tête съ "канашками".... Гусаръ получилъ "приличное" мѣсто въ контролѣ, хотя былъ болѣе свѣдущъ. по части дебошей, чѣмъ по части всевозможныхъ счетовъ и счетной премудрости....
   Все это Крутицкій очень хорошо помнилъ; всѣ эти картины прошлаго, ясно -- какъ божій день -- проносились у него передъ глазами....
   Еще яснѣе, еще осязательнѣе -- такъ сказать -- онъ помнитъ сцену, происшедшую вчера ночью....
   Большая карселева лампа обливала какимъ-то тихимъ, дрожащимъ свѣтомъ свѣтло-голубые обои будуара Полины, когда онъ вошелъ въ него.
   Сама Полина, сбросивъ туфли, полулежала на кровати и о чемъ-то думала, думала такъ, что не замѣтила прихода Крутицкаго.
   Онъ долго стоялъ, смотрѣлъ и любовался Полиной -- ея милымъ, прелестнымъ личикомъ, ея роскошными, вполнѣ развившимися и разцвѣтшими формами, которыя мягкими складками облегалъ и скрадывалъ простой бѣлый капотъ съ отдѣлкой изъ голубыхъ лентъ... Долго Иванъ Александровичъ любовался своей Полиной, какъ онъ имѣлъ обыкновеніе называть ее, и которую онъ любилъ -- по крайней мѣрѣ это ему такъ казалось; наконецъ онъ подошелъ и поцѣловалъ ее...
   -- Ахъ!... Это ты, мой милый?!.. сказала она.-- А знаешь, я думала... Впрочемъ, поправилась она, скажи: ты любишь меня, Ваня?!..
   -- И ты можешь сомнѣваться?!.. отвѣчалъ Иванъ Александровичъ, цѣлуя руки Полины, которыми она какъ-то безсознательно перебирала его мягкіе, волнистые волосы.
   Да, это онъ все очень хорошо помнитъ... Помнитъ онъ также, какъ Полина долго, съ любовью и какой-то нѣгой глядѣла на него своими черными большими глазами и потомъ, вся зардѣвшись отъ чего-то, нагнулась къ нему и что-то робко прошептала...
   Иванъ Александровичъ при этомъ "что-то" принялся бѣгать по будуару, ерошить волосы, размахивать руками и объяснять, что "этого" быть не можетъ, "это" все надо покончить, "это" не можетъ такъ продолжаться....
   Вообще, признаніе Полины произвело на Крутицкаго такое-же впечатлѣніе, какъ только что вылитый на голову ушатъ холодной воды.
   -- Почему же это такъ не можетъ продолжаться?!... спросила его Полина.
   Онъ помнитъ, что что-то отвѣчалъ ей, отвѣчалъ много, говорилъ о прежней своей жизни, о настоящей, наконецъ о будущей служебной карьерѣ.
   -- Это все надо было предвидѣть прежде!... отвѣчала ему Полина и зарыдала.
   -- Значитъ вы меня не любили и не любите?!.. спрашивала она его; онъ отвѣчалъ -- помнитъ это -- но что отвѣчалъ, не знаетъ...
   Мочилъ виски Полины одеколономъ, совалъ ей подъ носъ флаконы съ солью, кричалъ прислугу... А тутъ еще, какъ на смѣхъ, съ почтовымъ поѣздомъ мать пріѣхала и.... все узнала. Вообще, произошла какая-то мерзость.....
   Иванъ Александровичъ перелисталъ уже всю кипу бумагъ, лежавшихъ на столѣ, и снова, было, принялся за машинальное перелистываніе...
   -- Нѣтъ, съ "этимъ" надо непремѣнно покончить сегодня-же... Сегодня, никакъ не далѣе!..... проговорилъ онъ, съ сердцемъ ударивъ правой рукой по какой-то бумагѣ.
   -- Однако что-же это я?! Можетъ быть и нужная?!.. спохватился Иванъ Александровичъ, принимаясь разсматривать бумагу.
   Однако бумага оказалась не нужной и изорванная и скомканная полетѣла подъ столъ.
   Крутицкій принялся снова перебирать кипу бумагъ, на этотъ разъ уже не машинально, а пробѣгая глазами содержаніе каждаго листа: онъ серьезно захотѣлъ покончить со всѣмъ этимъ сегодня-же и, казалось, счастіе ему на этотъ разъ благопріятствовало...

"Г. Начальнику службы движенія, читалъ онъ,

Начальника Окуньковской станціи

Рапортъ:

   Честь имѣю довести до Вашего свѣдѣнія, что недавно опредѣленный изъ учениковъ В** товарной конторы, конторщикъ Требухановъ, вотъ уже третій день какъ приходить на службу пьянъ, буянитъ и, вообще, уклоняется отъ добросовѣстнаго и достодолжнаго исполненія своихъ служебныхъ обязанностей и на всѣ мои мѣры къ предотвращенію оныхъ его поступковъ отвѣчаетъ полнѣйшимъ равнодушіемъ и оскорбленіями меня всяческими словами. Въ виду всего этого и прошу Васъ, какъ моего непосредственнаго начальника, перевести онаго конторщика Требуханова на другую станцію и, вообще, сдѣлать по службѣ надлежащее распоряженіе".
   Сверху этого донесенія еще вчера Иванъ Александровичъ сдѣлалъ "надлежащее по службѣ распоряженіе", собственноручно подписавъ: "Конторщика Окуньковской станціи, Требуханова, за негодностію уволить. И. Крутицкій".
   Теперь же онъ, перечитавши вновь рапортъ начальника Окуньковской станціи, передумалъ и измѣнилъ свое рѣшеніе.
   -- Семенъ!... крикнулъ Иванъ Александровичъ.
   Въ кабинетъ явился Семенъ, съ своимъ неизбѣжнымъ откидываніемъ головы назадъ, вытягиваніемъ рукъ по швамъ и неизмѣннымъ, традиціоннымъ: "Чво изволите, ваше сіятельство"?!..
   -- Позови ко мнѣ Полину Петровну... Скажи, что я прошу ее!... приказалъ Иванъ Александровичъ.
   -- Слушаю-съ!... и Семенъ, щелкнувъ каблуками, вышелъ изъ кабинета исполнять порученіе, а Крутицкій, самодовольно потирая руки, всталъ съ креселъ и принялся расхаживать по кабинету...

----

   Полина Петровна была въ томъ-же будуарѣ, въ которомъ наканунѣ происходила вся вышеописанная сцена: тутъ-же была и мать ея, о чемъ-то горячо разсуждавшая, при чемъ -- для большаго краснорѣчія -- пускались въ ходъ длинныя, костлявыя, морщинистыя, шафрановаго цвѣта руки...
   -- Вотъ, не хотѣла жить съ матерью -- Богъ и наказалъ,-- хочу жить одна!... Ну и живи... А я все-таки скажу тебѣ, матушка, что ты -- дура... дура круглая, непокрытая... Если уже на то пошла, такъ умѣй все дѣло обдѣлать!... Ты хоть-бы не объ матери, а объ себѣ бы... объ себѣ позаботилась!.. Хоть-бы денегъ выканючила у него по больше: слава Богу, получаетъ не мало: можетъ тысячу, другую удѣлить!.. А теперь вотъ безъ денегъ-то што?... Шишъ!... Прежде была Полина Петровна, а теперь -- Полька, Палашка... Да-а-а!...
   -- Мамаша?!.. Будетъ, я думаю?!.. могла только проговорить Полина Петровна и, уткнувшись лицомъ въ подушку, горько зарыдала.
   -- Нечего, матушка, плакать... Слезами горю не поможешь!... Сама себя раба бьетъ, коли нечисто жнетъ!.. Я еще мать -- правду тебѣ говорю, а какъ чужіе-то, да въ глаза будутъ прямо пальцами указывать: вотъ она, вотъ -- молъ -- бывшая-то бобелина начальника службы движенія -- тогда-то что будетъ?!.. И честь потеряла, да и денегъ не нажила!... Нынче, матуша, съ деньгами хоть и не гожъ -- да хорошъ, а безъ денегъ...
   И мать Полины при этомъ скорчила какую-то, безъ сомнѣнія, выразительную гримасу и какъ-то отчаянно махнула рукой, словно желала сказать: "Ну, молъ, безъ денегъ теперь пропадай моя телѣга, всѣ четыре колеса!..."
   Полина продолжала рыдать, а мать -- читать наставленія...
   -- Нечего дѣлать, если уже дочь -- такая пѣшка, самой хлопотать придется!.. Всѣ бѣльмы ему безстыжія выцарапаю, а своего добьюсь!.. Сыну напишу, что бы онъ хоть за сестру вступился, острастку далъ!... Мы, вѣдь, не посмотримъ, что онъ -- начальникъ службы движенія, не велика фря; мы сами -- дворяне!... Мы ему покажемъ, какъ честныхъ дѣвушекъ съ пути сбивать!... Мы...
   -- Ихъ сіятельство приказали просить Полину Петровну препожаловать къ нимъ въ кабинетъ "сею минутою"!.. отрапортавалъ Семенъ.
   -- Что-о-о?!.. ощетинилась мать Полины.
   -- Скажи своему барину, что онъ -- подлецъ!... выпалила она.
   -- Слушаю!.. одобрительно покачивая головою, соглашался "остатокъ арміи".
   -- Скажи, что-бы онъ хоть онучки купилъ, буркалы то свои безстыжія завѣсить!...
   -- Слушаю!...
   -- Вы всѣ, видно, здѣсь подлецы и ты -- скотина?!.. Пошелъ вонъ!.. закончила мать Полины свою филиппику.
   -- Слушаю!... и, отвѣсивъ обычный поклонъ, Семенъ спокойно вышелъ изъ будуара.
   -- Ну, и баба?!.. Ишь какъ разскипидарилась, словно ротный нашъ!... Тотъ, бывало, чуть что -- сейчасъ, какъ индюкъ, губы распуститъ и "пффы-ы-ы!... пфы-ы"!.. разсуждалъ Семенъ, вытаскивая изъ кармана фрака берестовую тавлинку и принимаясь "пасандаливать"носъ табакомъ.
   Иванъ Александровичъ все еще продолжалъ расхаживать по кабинету, когда въ него вошла Полина Петровна; онъ почему то счелъ нужнымъ нѣжно поцѣловать ее въ лобъ и потомъ уже, усадивши въ кресло и приказавши Семену никого не пускать, началъ свою тираду...
   -- Полина Петровна!... Я много думалъ, много передумывалъ о теперешнемъ вашемъ положеніи -- прежде чѣмъ произнести свое рѣшеніе... Вы, конечно, знаете, что я васъ любилъ, люблю и буду любить; да -- наконецъ -- если бы даже и не любилъ, то мой долгъ, моя обязанность заставляютъ вамъ помочь... Итакъ, я рѣшилъ!... У меня на примѣтѣ есть одинъ бѣдный молодой человѣкъ -- я его знаю очень хорошо -- и, если онъ почему либо не можетъ быть вамъ хорошимъ мужемъ, то во всякомъ случаѣ будетъ вѣрнымъ и преданнымъ другомъ... Я дамъ ему хорошее мѣсто съ приличнымъ жалованьемъ и, надѣюсь, но избѣжаніе излишняго шума, въ виду своихъ собственныхъ интересовъ, вы не откажетесь сдѣлаться его женою?!... Понимаете -- этотъ бракъ будетъ въ нѣкоторомъ родѣ фиктивнымъ и, если вы меня хоть немного любите, то думаю, что и тогда кой когда вспомните о вашемъ Jean'ѣ!?!...
   -- Довольно!.. прошептала Полина.-- Вы, Иванъ Александровичъ, можете мнѣ предлагать всякую сдѣлку, что бы избавить "васъ" отъ излишняго шума и огласки!... Я на все согласна, потому что любила и... люблю васъ... Но, предлагать мнѣ обманывать человѣка, который согласится дать свое имя мнѣ и нашему ребенку, это... по меньшей мѣрѣ низко съ вашей стороны!.. Позвольте же мнѣ хоть не раскаиваться въ томъ, что я любила подлеца!... Конечно, я поступила глупо, необдуманно и за это должна быть наказана; но слышать оскорбленіе отъ человѣка, котораго любила и люблю еще и теперь -- это... это уже слишкомъ!... и Полина не выдержала и зарыдала.....
   Иванъ Александровичъ стоялъ совершенно растерянный, убитый, опозоренный словами Полины, опозоренный тѣмъ болѣе, что въ душѣ-то онъ даже и самъ сознавалъ, что -- подлецъ...
   А за дверями кабинета въ это время происходила какая-то усиленная борьба: это мать Полины не утерпѣла, не унялась и отправилась къ "нему" въ кабинетъ, съ твердымъ намѣреніемъ выцарапать "ею безстыжіе глаза"...
   Преградой и въ нѣкоромъ родѣ даже "препоной" явился лакей Семенъ.....
   -- Нельзя, ваше превосходительство!... пояснялъ онъ, унимая назойливую бабу и не пуская ее близко къ дверямъ кабинета.
   Семенъ только своего барина имѣлъ обыкновеніе величать "сіятельствомъ", а остальныхъ -- смотря по обстоятельствамъ и надобности онъ -- честилъ "превосходительствами", "высокородіями", "благородіями" или просто ограничивался мѣстоимѣніемъ "вы"...
   -- Что-о-о?!...
   -- Не можно ваше превосходительство!... Потому приказъ такой -- не пускать!... рапортовалъ Семенъ.
   -- Я вотъ тебѣ покажу приказъ, да вмѣстѣ и съ бариномъ-то твоимъ!... разъярилась бойкая барыня и... рука ея очутилась на стриженой головѣ Семена...
   -- Это какъ вамъ угодно, а только не можно!...
   -- Такъ вотъ же тебѣ... вотъ!... Гарнизонная крыса!..
   За дверями кабинета послышалась возня, потомъ какое-то урчаніе...
   -- Ахъ ты, старая стерва, какъ кусается!.. А?!... сцѣпивши зубы кричалъ Семенъ, потирая лѣвое плечо. А мать Полины, счастливо миновавъ непредвидѣнное препятствіе, была уже въ кабинетѣ...
   -- И вамъ, милостивый государь, не стыдно такъ обижать дочь мою?!... тараторила она, тормоша Ивана Александровича за полы халата. Хоть бы онучкой бѣльмы-то свои безстыжія завѣсили, а то стыдъ, срамъ!... Вы думали, она горничная какая нибудь -- нѣтъ, шалишь -- не на тѣхъ напали!... Мы сами... сами дворяне... А вы, вы кто?... Подлецъ вы, милостивый государь, жуликъ, свинья!... Тьфу!.. Завтра же прошеніе на васъ подамъ, оскандалю, дойму... Завтра же васъ не будетъ на этомъ мѣстѣ... Слышите?!... Извольте ей выдать денегъ за бесчестье, а то я ва-а-асъ въ баррраній рогъ со-о-огну!... горячилась мать Полины, все сильнѣе и сильнѣе тормоша Крутицкаго за полы халата.
   -- Ну, пропалъ мой баринъ, какъ Шведъ подъ Полтавой!... думалъ Семенъ "для всякаго случаю" входя въ кабинетъ къ барину.
   -- Слушайте!... началъ наконецъ Крутицкій, выведенный изъ терпѣнія нахальствомъ старухи и ея безсмысленной руганью.
   -- Не забывайте того, что если я и имѣю какія дѣла и личные счеты, то имѣю ихъ только съ одной Полиной Петровной, до васъ же мнѣ нѣтъ рѣшительно никакого дѣла!.. Не забывайте также и того, что я -- вашъ непосредственный начальникъ и потому, въ вашихъ же интересахъ прошу -- замолчите, прекратите вашу ругань и идите вонъ!...
   Все это Иванъ Александровичъ выговорилъ сразу, задыхаясь и сбиваясь; онъ твердо рѣшилъ покончить со всѣмъ "этимъ" сегодня же и приводилъ въ исполненіе свое намѣреніе...
   -- И это онъ мнѣ... мнѣ?!... Онъ?!... Подлецъ?!... Ахъ!... Дурно... Воды... воды мнѣ!...
   Со старухой на самомъ дѣлѣ сдѣлалась сильнѣйшая истерика, такъ что Семенъ принужденъ былъ бѣжать за водой...
   -- Фу ты какая мерзость сегодня цѣлый день!... пробормоталъ Крутицкій, нажимая пуговку звонка, чтобы позвать другую прислугу, и въ какомъ-то изнеможеніи опускаясь въ кресло противъ Полины, которая во все время сцены его съ матерью какъ то безучастно, спокойно глядѣла въ окно... Она даже не измѣнила своего положенія и тогда, когда съ матерью сдѣлалось дурно.
   

ЧАСТЬ II.

   На другой день Иванъ Александровичъ въ томъ же коричневымъ халатѣ съ голубыми атласными разводами, въ тѣхъ же щегольскихъ туоляхъ сидѣлъ въ кабинетѣ за столомъ и пилъ утренній чай, какъ вошелъ Семенъ и доложилъ, что "Его сіятельство кто-то спрашиваетъ съ линіи!"...
   -- Введи!... лаконически отвѣтилъ Крутицкій, вспомнивъ, что онъ еще вчера далъ телеграмму въ Окуньково.
   За дверью послышалось усиленное сморканье, чьи-то тяжелые шаги и въ комнату вошелъ высокій, тощій дѣтина съ испитымъ и блѣднымъ до болѣзненности лицомъ.
   На вошедшемъ были старыя, черныя брюки, смазные, заплатанные и порыжѣвшіе сапоги и какой-то сѣрый, сѣдой и куцый пиджакъ...
   Красныя, словно лапы у гуся, и громадныя руки нерѣшительно переминали черную форменную фуражку съ гербомъ "подъ серебро" и прошитымъ краснымъ кантомъ на околышѣ.
   Дѣтина, какъ видно было, "клюнулъ" малую толику для смѣлости, прежде чѣмъ пойти къ своему начальнику и потому довольно развязно расшаркнулся, кивнулъ головой въ сторону стола и густымъ басомъ, какого уже никакъ нельзя было предполагать въ такомъ тщедушномъ тѣлѣ, отрекомендовался -- Василіемъ Петровичемъ Требухановымъ, конторщикомъ Окуньковской станціи.
   -- Очень пріятно, господинъ Требухановъ!... выслушавъ рекомендацію проговорилъ Крутицкій и указалъ на стулъ.
   Требухановъ опять мотнулъ головой въ сторону стола, однако же не сѣлъ, а продолжалъ топтаться на мѣстѣ и переминать форменную фуражку въ своихъ рукахъ.
   -- Видите ли, продолжалъ Иванъ Александровичъ, я васъ собственно по важному дѣлу вызвалъ!...
   -- Это относительно рапорта-то?!.. перебилъ Требухановъ. Знаю съ!... Только это, смѣю доложить, все происки начальника станціи... Конечно, наше дѣло -- подначальное, намъ мало вѣрятъ... Я знаю, и вы моимъ словамъ очень малую дозу вѣры придаете и я, конечно, выпиваю -- спору нѣтъ -- а только-съ и начальнику Окуньковской станціи жеребца сиваго объѣзжать не намѣренъ, потому служу Обществу!...
   -- То-есть, какъ же это -- сиваго жеребца?!.. удивился Крутицкій.
   -- А также-съ!... Нынѣшней осенью, надо вамъ знать, купилъ нашъ начальникъ жеребчика, а онъ съ норовомъ попался -- нужно объѣзжать, а самъ-то боится, ну и говоритъ: "Сдѣлай милость, говоритъ, Василій Петровичъ, объѣзди!... Ты, говоритъ, человѣкъ опытный въ этомъ!"... Ну, я -- конечно -- согласился, потому нельзя -- все же начальникъ, и руку, когда нужно, можетъ поддержать!... Объѣздилъ, а онъ возьми да и промѣняй его на теперешняго сиваго, а это -- съ вашего позволенія -- такой архибестія: и въ усъ изъ рыло, и задомъ, и передомъ бьетъ, совсѣмъ подступу нѣтъ. Ну, я и говорю: какъ ни какъ, а увольте -- сиваго жеребца выѣзжать не могу!... Съ тѣхъ поръ вотъ и пошли непріятности!... Ты, говоритъ, не хочешь, такъ я заставлю -- и пошелъ рапорты вамъ разные отписывать!... Оно, всеконечно, я водку пью -- слова нѣтъ -- но только въ часъ и въ мѣру, и ругательными словами тоже ругаюсь при случаѣ, но начальника не ругалъ -- какъ передъ Богомъ говорю -- но и сиваго жеребца объѣзжать не хочу!...
   -- Что касается жеребца сиваго, такъ относительно этого я сдѣлаю должное распоряженіе, но только и вамъ замѣчу, что за неоднократныя явки на службу пьянымъ -- вы должны быть уволены съ незавидной отмѣткой въ служебномъ аттестатѣ!... замѣтилъ Крутицкій.
   Требухановъ, что называется, опѣшилъ и -- уставившись лбомъ въ коверъ, на которомъ стоялъ -- принялся нерѣшительно переминаться съ ноги на ногу...
   -- Слышите, что я говорю?!... переспросилъ Крутицкій.
   -- Слышу съ!.. буркнулъ Требухановъ.
   -- Впрочемъ, продолжалъ Иванъ Александровичъ, отъ васъ... рѣшительно только отъ васъ однихъ будетъ зависѣть -- или сдѣлаться самому начальникомъ станціи, или... оставитъ службу со сквернымъ и замараннымъ аттестатомъ.... И такъ, желаете вы быть начальникомъ хоть станціи Шишовскъ?!...
   Требухановъ молчалъ и только какъ-то особенно сильно потянулъ носомъ воздухъ.
   -- Для этого стоитъ только... А что вы скажете относительно женитьбы на дѣвушкѣ, которую я бы вамъ указалъ?!... спросилъ вдругъ Крутицкій, дѣлая особенно сильное удареніе на словѣ "я".
   Василій Петровичъ Требухановъ слыхалъ о такъ называемыхъ протекціяхъ, протекціонныхъ горничныхъ, кухаркахъ, боннахъ, гувернанткахъ и т. п., за которыми счастливцы получали въ приданое, кромѣ извѣстнаго сувенира, еще и теплыя мѣста съ приличнымъ жалованьемъ; Василій Петровичъ да-же самъ во очію, что называется, видалъ такихъ счастливцевъ, которые что ни дѣлали по службѣ -- все сходило имъ съ рукъ, благодаря женниной протекціи...
   "Эхъ! говорили обыкновенно при случаѣ подобные счастливцы, одинъ Богъ безъ грѣха, а на солнцѣ, такъ и на томъ пятна есть!"... Василій Петровичъ самъ даже мечталъ о такомъ счастіи, о какой нибудь "рукѣ", которая бы подталкивала его со ступеньки на ступеньку по служебной лѣстницѣ; онъ даже заискивалъ подобной руки, искалъ удобнаго случая и для этого, когда жилъ въ губернскомъ городѣ, знакомился съ ревизорскими горничными и кухарками, нископоклонничалъ съ самими ревизорами и объѣзжалъ жеребцовъ начальникамъ станцій, вполнѣ сознавая, что "ласковое теля двѣ матки сосетъ"...
   Въ предложеніи же самого начальника службы движенія онъ увидѣлъ осуществленіе своей давнишней, завѣтной мечты и потому, не долго думая, поспѣшилъ согласиться, тѣмъ болѣе, что онъ былъ вообще парень откровенный...
   -- За честь почту, только прикажите!... Хоть на сукѣ, съ позволенія вашего, женюсь!...
   -- То есть какъ же это?!... почему-то обидѣлся вдругъ Крутицкій.
   -- Я могу васъ просить объ этомъ, самое большое предложить вамъ, но приказывать4не въ правѣ!...
   -- Какой вѣжливый сталъ вдругъ; пожалуй и на попятный съѣдетъ и отъ должности отрѣшитъ?!... мелькнуло въ головѣ Требуханова и онъ поспѣшилъ поправиться...
   -- Я потому, что рука, молъ, будетъ!... При томъ же стерпится, слюбится!...
   -- Что это онъ болтаетъ: видно на все согласенъ?!... подумалъ Иванъ Александровичъ.
   -- Такъ вы, значитъ, согласны на все?!... спросилъ онъ Василія Петровича.
   -- Совершенно-съ!...
   -- И преотлично!... и Крутицкій, выдвинувъ одинъ изъ ящиковъ письменнаго стола, порылся въ немъ, и -- подавая сторублевую ассигнацію Требуханову -- прибавилъ:
   -- Вотъ это вамъ на тоалетъ!... Позаботьтесь, пожалуйста, чтобы все было какъ слѣдуетъ!...
   -- Слушаю съ!... Будьте покойны!... и, отвѣсивъ послѣдній поклонъ по направленію стола, Требухановъ вышелъ изъ кабинета, вполнѣ довольный и счастливый окончаніемъ дѣла.
   -- Ухъ!... Какъ гора съ плечъ!... потянулся Крутицкій по уходѣ будущаго мужа Полины и, откинувшись на спинку кресла, задумался.
   -- Будетъ ли она съ нимъ счастлива?!... невольно думалось ему.-- Онъ хоть и недалекаго ума и образованія, но человѣкъ прямой, простой... Она?... Впрочемъ, какъ хотятъ, только бы съ "этимъ" всѣмъ покончить скорѣй!... Она, вѣдь, его -- положимъ -- любитъ, а онъ... онъ что сдѣлалъ?!... Эхъ!.... Что съ возу упало, то пропало!... Рубиконъ перейденъ и...
   -- Еще какой-то служащій съ линіи изволятъ ваше сіятельство спрашивать?!... провозгласилъ Семенъ, появляясь въ кабинетѣ.
   -- Я занятъ!... отвѣчалъ Крутицкій.
   -- Баринъ заняты!... пояснилъ Семенъ за дверями кабинета.
   -- А мнѣ наплевать!... Мнѣ нужно видѣть твоего барина по безотлагательно-нужному дѣлу!... Понимаешь?!... кричалъ кто-то на поясненія Семена.
   -- Обождите-съ!...
   -- А если нельзя?!...
   -- Обождите-съ!...
   -- Такъ ты не пустишь честью, старый хрычъ?!...
   -- Не можно-съ!...
   -- Такъ не пустишь?!...
   -- Вамъ говорятъ: баринъ заняты!...
   -- Такъ вотъ же тебѣ, старая корга!...
   Послышались возня, пыхтѣнье, потомъ паденіе чего-то тяжелаго и грузнаго...
   Иванъ Александровичъ, выведенный изъ терпѣнія шумомъ, поднялся съ креселъ и хотѣлъ самъ идти и проучить дерзкаго нахала, какъ въ комнату вошелъ высокій, худощавый стройный и красивый мужчина въ штатскомъ, отлично сшитомъ платьѣ и съ форменной, желѣзнодорожной фуражкой на головѣ.
   Незнакомецъ спокойно вошелъ въ кабинетъ, спокойно заперъ дверь его на ключъ, который затѣмъ и положилъ въ боковой карманъ сюртука.
   Иванъ Александровичъ стоялъ посреди кабинета и въ недоумѣніи смотрѣлъ -- чѣмъ все это кончится?...
   Незнакомецъ, между тѣмъ, медленно подошелъ къ нему и, не снимая фуражки съ головы, расшаркнувшись, съ изысканной вѣжливостью отрекомендовался:-- "Гусарскаго полка отставной поручикъ, Григорій Петровъ, сынъ Грандифлеровъ!"...
   При этомъ Ивана Александровича почему-то передернуло.
   -- Позвольте... началъ было онъ, но отставной поручикъ перебилъ его.....
   -- Позвольте вамъ заявить, милостивый государь, что вы подлецъ, скотъ, мерзавецъ, нильскій крокодилъ, свинья полосатая!... Вы обесчестили мою сестру и должны имѣть со мной небольшое объясненіе... Не угодно ли -- любой!?!.. и при этомъ Григорій Петровъ, сынъ Грандифлеровъ, преподнесъ къ носу изумленнаго Крутицкаго небольшой изящный ящичекъ чернаго дерева и открылъ его; тамъ лежали два отличные, совершенно новенькіе пистолета.
   -- Любой!... повторилъ поручикъ.
   -- Фу!... Мерзость!!! Этого еще не хватало?!... думалъ Крутицкій, невольно отступая шага на два назадъ отъ красиваго ящичка и предупредительнаго поручика.
   -- Что это, дуэль?!... удивился онъ.-- Но вы забываете, что мы живемъ въ 19 столѣтіи и что вы будете отвѣчать, если...
   -- Не беспокойтесь!... За вашу шкуру буду отвѣчать я!... Любой.... permettes vous!... Иначе я буду принужденъ убить васъ какъ собаку!..
   Крутицкій имѣлъ характеръ тихій, смирный и, вообще, самъ-то по себѣ былъ человѣкъ миролюбивый и потому рѣшился попробовать: не сдастся ли противникъ его на капитуляцію?!...
   -- Слушайте!... Я согласенъ заплатить что угодно за мою опрометчивость, только., только оставимте это!...
   -- Что?... Трусу праздновать?!... улыбнулся бывшій гусаръ.-- Впрочемъ, я не изъ упрямыхъ!... Вотъ что... захлопывая изящный ящичекъ чернаго дерева и дружески ударяя Крутицкаго по плечу, прибавилъ онъ.-- Я все забуду и даже согласенъ быть вашимъ другомъ, только дайте слово, что вы черезъ мѣсяцъ сдѣлаете меня ревизоромъ?!... Согласны?... Да?!...
   -- Согласенъ!... почти простоналъ Крутицкій.
   -- Ну и по рукамъ!... Вотъ вамъ и ключъ -- можете бѣжать!... прибавилъ Грандифлеровъ, передавая Ивану Александровичу ключъ отъ двери кабинета и безцеремонно разваливаясь на креслѣ около стола.
   -- Знаете!... продолжалъ онъ.-- Я, собственно, на васъ за сестру не сердитъ, потому не вы, такъ другой кто нибудь!... Понимаете?!... Я это ей еще давно говорилъ, когда она все мечтала сдѣлаться гувернанткой и заработывать хлѣбъ своими руками... Ой, молъ, смотри!?!.... Наживешь бѣды ты съ этимъ своимъ трудомъ -- вотъ и правда!... А если я розыгралъ передъ вами оскорбленнаго, такъ рѣшительно только изъ одного желанія попользоваться обстоятельствами!...
   -- По моему знаете что?... закуривая сигару вдругъ обратился бывшій поручикъ къ Крутицкому, который тоже опустился напротивъ въ кресло.
   -- По моему на свѣтѣ только и есть: умные и дураки!... Умные, которые умѣютъ пользоваться случаемъ и обстоятельствами и дураки, которые не желаютъ почему либо или не умѣютъ пользоваться тѣмъ и другимъ!... Понимаете?... и Григорій Петровъ, сынъ Грандифлеровъ, съ наслажденіемъ затянулся и принялся колечками выпускать изо рта голубой, ароматный дымъ -- на что онъ былъ превеликій мастеръ.
   -- Ну, мнѣ пора!... докуривъ сигару пояснилъ наконецъ онъ.
   -- Однако у васъ, чертъ возьми, сигары -- прелесть, такъ что я возьму малую толику!... прибавилъ Грандифлеровъ, принимаясь набивать свои карманы чужими сигарами...
   Крутицкій смотрѣлъ на все это какъ-то безучастно: онъ радъ былъ, что -- наконецъ -- избавится отъ сего воинственнаго и нахальнаго сына Марса.
   -- До свиданія!... Вы, конечно, не забудете ваше честное слово?!.. освѣдомился тотъ на прощаньѣ.
   -- О! Не безпокойтесь!... поспѣшилъ его успокоить Иванъ Александровичъ.
   Гусаръ направился къ двери...
   -- Ахъ!... Да!.... спохватился онъ.-- А вы напрасно перетрусили: пистолеты-то были не заряжены!... какъ-то ядовито улыбаясь пояснилъ онъ и вышелъ изъ кабинета.
   -- По-о-одлецъ!... процѣдилъ ему вслѣдъ сквозь зубы Крутицкій.
   -- А ты, старая корга, пушкарная копоть, ужо вечеромъ осмотри у барина пуговицы у брюкъ: можетъ которыя и покрѣпить придется!?!... во всеуслышаніе приказывалъ Грандифлеровъ Семену.
   -- Слушаю-съ!... согласился этотъ послѣдній.
   -- Ду-у-рракъ!... Нахалъ!... Подлецъ!... Скотина!... думалъ Иванъ Александровичъ, съ какимъ-то ожесточеніемъ бросая недокуренную сигару въ изящную бронзовую пепельницу...

-----

   Какъ-то разъ мнѣ пришлось проѣзжать по Шишовско-Пѣтуховской желѣзной дорогѣ.
   Шишовскъ -- довольно большая станція "съ буфетомъ", какъ значится въ указателѣ "Фрумъ"... Я вышелъ на платформу, гдѣ и встрѣтился съ знакомымъ телеграфистомъ... Тары да бары про то, про се и -- въ концѣ концовъ -- про службу.
   -- Да, братъ!... пояснилъ тотъ мнѣ.-- Здѣсь, на станціи, служба еще туда сюда, а на другихъ и больно-то тугонько нашему брату, мелкой сошкѣ, приходится... На здѣшней станціи хоть только передъ начальникомъ безъ шапки стой, а по службѣ что хочешь дѣлай -- все сойдетъ!...
   -- Что такъ?!... А если ревизоръ за неисправность выговоръ сдѣлаетъ?... полюбопытствовалъ я.
   -- Вы-ыговоръ?!... Это -- плевое дѣло!... Я говорю, что все сойдетъ, потому у него рука сильна!... и телеграфистъ, въ видѣ поясненія "сильной руки" начальника, разсказалъ мнѣ въ краткихъ словахъ всю исторію Полины и біографію Крутицкаго.
   -- Ну, а теперь какъ они живутъ?!... спросилъ я телеграфиста.
   -- Какъ живутъ?!... Извѣстно -- по малости: онъ, когда пьяный больно бываетъ, побьетъ ее, потомъ извиняется на утро... А, впрочемъ, она его уважаетъ, а онъ ее и побаивается даже немного, потому -- собственно -- если что и дѣлаютъ, такъ для нее одной!... И добрая какая -- сколькихъ сиротъ на службу опредѣлила -- страсть!... Только прійди да скажи: Полина Петровна, такъ и такъ -- нельзя ли слово замолвить и изъ бѣды выручить -- съ радостью!... Да, вотъ!... закончилъ мой знакомый, и баба, а какую силу имѣетъ, а ты вотъ служишь, служишь, трешь, трешь лямку-то за 15 рублей въ мѣсяцъ, и все дальше конторщика не уйдешь.
   Второй звонокъ давно уже пробилъ, пассажиры всѣ были въ вагонахъ, а машинистъ немилосердно "сифонилъ", нагоняя пару, когда изъ буфета перваго класса вышелъ начальникъ станціи въ красной, какъ-то ухарски надвинутой на затылокъ шапкѣ и въ форменномъ сюртукѣ на распашку; онъ сильно былъ подвыпивши и -- проходя мимо сторожа, стоявшаго съ шапкой подъ мышкой на вытяжкѣ у звонка -- едва не упалъ, прокричавши съ какимъ-то азартомъ:
   -- Тррретій!...
   Сторожъ далъ третій звонокъ, а двое рабочихъ подбѣжали къ ослабѣвшему начальнику и, предварительно оголивши свои главы, съ благоговѣніемъ подхватили его подъ руки.
   Встрѣчавшіяся мелкія сошки изъ станціонныхъ служащихъ еще издали снимали свои шапки, оголяли головы и -- вообще -- старались своимъ чинопочтеніемъ и смиреніемъ угодить подгулявшему начальнику станціи, у котораго такая сильная "рука".
   Поѣздъ шелъ все шибче и шибче; станція все болѣе и болѣе тонула въ полумракѣ тихаго лѣтняго вечера... Вотъ, наконецъ, и совершенно пропала изъ виду, стушевалась...
   -- Одинъ Богъ -- безъ грѣха!... пришли мнѣ почему-то на память слова одно изъ "подобныхъ" счастливцевъ, когда я отошелъ отъ окна и принялся поудобнѣе усаживаться на диванѣ.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru