Иванъ Францовичъ Мелькфасъ, управляющій Кедровскимъ заводомъ Шишовско-Пѣтуховской желѣзной дороги -- давно уже всталъ, не смотря даже на то, что времени было всего шесть часовъ утра; онъ уже кончилъ пить свой утренній кофе и, въ видѣ развлеченія, занимался обученіемъ куцаго, остриженнаго на манеръ льва, пуделя...
-- Ню, ню,-- слюжить слюжить!... сидя на корточкахъ передъ куцымъ пуделемъ, грозился на него Иванъ Францовичъ.
Пудель не слушался внушеній и махалъ хвостомъ, да лизалъ легонькій, коричневенькій пиджакъ слишкомъ требовательнаго Ивана Францовича.
-- Я тебѣ гтавру слюжить!... горячился этотъ послѣдній, хватая непослушнаго пуделя за шиворотъ и стараясь поставить его на заднія лапы и придать требуемую позу; но и на этотъ разъ пудель не слушался увѣщаній и, желая -- вѣроятно -- болѣе задобрить и скорѣе умилостивить управляющаго Кедровскимъ заводомъ -- лизнулъ его въ черные, щетинистые усы.
-- О-о-о-о!.. Скверный собакъ -- ти не хошэшь шестью слюшать, такъ я тибэ такъ віушу!... ощетинился Иванъ Францовичъ и, вытащивъ изъ кармана своего коричневаго пиджака небольшую плетку, принялся дѣлать пуделю достодолжное внушеніе... Здѣсь нужно замѣтить, что Иванъ Францовичъ Мелькфасъ былъ превеликій мастеръ и даже въ нѣкоторомъ родѣ знаменитость по части обученія не только пуделей, но и всѣхъ вообще собакъ, къ какой бы породѣ онѣ не принадлежали.
Этому замѣчательному искусству Иванъ Францовичъ выучился въ бытность свою въ услуженіи у содержателя "Всемірнаго, всесвѣтнаго, общедоступнаго и вполнѣ благоустроеннаго звѣринца" -- Herr Грюнедорфа, и -- надо честь отдать Ивану Францовичу -- искусство подстриганія пуделей на манеръ льва, объученія ихъ выдѣлывать различныя замѣчательныя штуки на сушѣ, водѣ и пустыхъ боченкахъ -- обтянутыхъ краснымъ сукномъ и усыпанныхъ золотыми звѣздками -- все это онъ постигъ и зналъ въ совершенствѣ...
Не даромъ-же хозяинъ его, Herr Грюнедорсъ, постоянно курившій необыковенно вонючія и, какъ кажется, дорогія сигары, завтракавшій сосиськами съ кислой капустой и страдавшій хроническимъ насморкомъ -- не безъ удивленія и не разъ освѣдомлялся подъ веселую руку у Ивана Францовича:
-- Іоганъ!... Зашэмъ ти ни зобакъ!?!....
-- Не знай!!?! отвѣчалъ обыкновенно Иванъ Францовичъ, которому не по силамъ было рѣшеніе такого философскаго вопроса.
-- Шалко... ошень шалко: изъ тибэ слявный зобакъ вишёлъ-бы и смишлэній какой -- ти фонъ и типэръ понимаешь ихъ какъ своихъ!... пояснялъ обыкновенно Herr Грюнедорфъ, поправляя сигару и кивая головой на пуделей и псовъ различныхъ породъ, визжавшихъ и дрожавщихъ отъ слишкомъ чувствительныхъ внушеній плеткой и педагогическихъ кулаковъ Ивана Францовича.
Кромѣ вышеупомянутыхъ двухъ искусствъ, Herr Мелькфасъ зналъ еще много и другихъ, но только -- конечно -- не такъ спеціально.....
Такъ, напримѣръ, онъ постигъ искусство устрашать самыхъ храбрыхъ изъ посѣтителей звѣринца, выкрикивая громко и внушительно....
-- Сэи звэръ, господа мои, іэстъ гіэнъ... сами настоящи африкански гіенъ: зля, страшна и уфсвирэпа, какъ никто на свэтѣ!... Стара уже двасать лэтъ и имѣйтъ свои дэти!... и при этомъ Иванъ Францовичъ для большаго внушенія помахивалъ хлыстомъ: полуголодная гіена принималась метаться по клѣткѣ изъ угла въ уголъ, желая показать почтеннѣйшей публикѣ -- насколько она "зля, страшна и уфсвирэпа", маленькія ребятишки, глубокомысленно до того ковырявшія въ своихъ носахъ -- ревѣли благимъ матомъ, дамы охали и ахали, а болѣе солидные изъ посѣтителей затыкали носы и принимались обмахиваться платками...
-- Сэи удифительный фокусъ и замѣшательни кунстштюкъ я имэль шесть, господа мои, представляйть предъ глазэмъ ефо велишество кораля Папуасскаго, принца Австралійскаго и другихъ земель государя!... Фокусъ ошень удифительный! пояснялъ онъ, засучивая рукава своего замѣчательнаго по покрою и украшеніямъ кафтана.
-- Фотъ это, гаспада, видайтъ ви шаси, а это пистолетъ!.... Сэи шаси я кляду уфъ пистолетъ, заражаю иво порохомъ и потомъ... Эйнсъ, цвей, дрэй!... буду влиплять шаси ушъ стѣна!... и Иванъ Францовичъ, вѣрный своему слову, дѣйствительно "влиплялъ", какъ онъ выражался, "шаси уфъ стѣну"...
И много онъ еще выдѣлывалъ различныхъ замѣчательныхъ кунстштюковъ и фокусовъ но, конечно, самымъ замѣчательнымъ и удивительнымъ изъ нихъ было его поступленіе на службу на Шишовско-Пѣтуховскую дорогу, благодаря этому кунстштюку, Иванъ Францовичъ сдѣлалъ себѣ карьеру, и сдѣлалъ ее слѣдующимъ образомъ..
Сначала, когда Herr Грюнедорфъ по волѣ судебъ отправился ad patres, шавки, болонки и пуделя подохли и -- вообще -- звѣринецъ общедоступный и всесвѣтный уничтожился -- онъ поступилъ въ Шишовское депо обтирщикомъ машинъ; два мѣсяца старательно обтиралъ онъ ихъ, ни мало не унывая и не забывая, что -- "плохой -- тотъ солдатъ, который не надѣется быть генераломъ". Неизвѣстно, долго-ли-бы Иванъ Францовичъ обтиралъ машины и надѣялся быть генераломъ Шишовско-Пѣтуховской желѣзной дороги, если-бы не одно обстоятельство, которое помогло ему попасть изъ обтирщиковъ машинъ прямо въ помощники машиниста...
Однажды въ получку, т. е. въ то время, когда у мелкихъ сошекъ, служащихъ на желѣзныхъ дорогахъ, бываетъ разъ въ мѣсяцъ всего болѣе денегъ, Иванъ Францовичъ вспомнилъ свою прежнюю профессію и потѣшалъ подгулявшихъ мастеровыхъ различными замысловатыми фокусами, обирая при этомъ -- какъ человѣкъ вполнѣ практичный -- разную государственную монету...
-- А и ишше болше замѣшательни фокусъ, пояснялъ онъ, кладя пятакъ на утоптанную и утрамбованную землю депо и закладывая руки назадъ за спину. Биру я сей пятакъ, кладу надъ земля и своимъ зубамъ, не сгибая колэнъ, хватаю иво.... Утифительни фокусъ, ошень утифительни!... повторялъ онъ, пряча поднятый зубами пятакъ въ карманъ.
-- Хитро, паря, хитро!... удивлялись мастеровые.
-- А теперь, напримѣръ, если гривенникъ тебѣ серебряный положить и его поднимешь?!...
-- И иво зубамъ схватаю!...
-- Нуу-у-у, схватаешь?!...
-- Шестни слофъ, схватаю!...
-- Зубами?!...
-- Та, зубамъ!...
-- А можа языкомъ слизнешь?!... Онъ у-те, черта, насмоленый -- пожалуй: ты вишь -- какой дотошный!!....
-- Зашемъ языкомъ -- зубамъ!...
-- Ну, ладно, въ ротъ-те ноги, бери -- такъ и быть пропущу еще гривенникъ!... предложилъ одинъ изъ мастеровыхъ, бросивши на землю серебряную монету.
-- Только-што-ба зубами, а не языкомъ!... предупредилъ пожертвовавшій серебряннымъ гривенникомъ.
-- Гавру тибэ зубамъ!... Шестни слофъ!... и Иванъ Францовичъ, собравши все свое искусство, принялся нагибаться...
На этотъ разъ ему, однако-же, не посчастливилось и онъ, потерявъ равновѣсіе и гривенникъ, ударившись лбомъ объ рельсу, полетѣлъ въ канаву, сдѣланную для стока нечистотъ и воды, когда промываютъ паровозы; къ вязщему несчастію его -- въ депо въ это время явился начальникъ, завидѣвъ котораго, мастеровые -- охотники до фокусовъ -- разбѣжались, оставивъ въ канавѣ бѣднаго Ивана Францовича на произволъ судьбы и начальника Шишовскаго депо.
-- Ты что тутъ дѣлалъ?!... спросилъ у злосчастнаго Ивана Францовича начальникъ депо.
Иванъ Францовичъ молчалъ и только продолжалъ потирать лобъ и сожалѣть въ душѣ о потерянномъ гривенникѣ.
-- Ты -- кто, иностранецъ?.... освѣдомился почему-то вдругъ начальникъ Шишовскаго депо, ничтожный потомокъ остатковъ той великой арміи, которую русаки изрядно поколотили въ 12 году.
-- Гмъ!... ухмыльнулся начальникъ и потомъ, немного подумавъ о чемъ-то, спросилъ...
-- А чѣмъ занимался ты прежде?!...
-- Дрессировка сабакъ и разни умнихъ и послушлихъ животныхъ... Дэланій утифительна фокуса!...
-- Аа а-а!... многозначительно протянулъ только начальникъ депо и, не сказавъ болѣе ни слова бывшему фокуснику, ушелъ.
Нѣсколько часовъ спустя Иванъ Францовичъ, впрочемъ, былъ вытребованъ въ квартиру начальника депо, и вотъ по какому обстоятельству...
У начальника была любимица, курносая обезьяна изъ породы мартышекъ, съ громкой и знаменитой въ нѣкоторомъ родѣ кличкой -- Калипса.
Начальникъ Шишовскаго депо очень любилъ эту Калипсу, хотя и трудно опредѣлить почему именно: она чрезвычайно много истребляла сахару, дралась съ кошками, искала блохъ у слуги начальника депо -- здоровеннаго, кудластаго и мурластаго парня Прохора -- и не разъ производила различные мерзопакостные эксперименты съ парикомъ самого потомка великой арміи. Впрочемъ, нѣкоторые люди наблюдательные объясняли, что начальникъ Шишовскаго депо имѣлъ свои особыя причины любить курносую обезьяну...
Такъ, напримѣръ, любовь эту иные объясняли тѣмъ, что обезьяна была по наружности въ нѣкоторомъ родѣ двойникомъ самого начальника депо, другіе -- тѣмъ, что начальникъ -- необыкновенно счастливый въ картахъ и, на-оборотъ, несчастливый въ любви -- былъ страстно влюбленъ въ свою курносую Калипсу.
Вотъ эту-то любимицу начальникъ Шишовскаго депо и захотѣлъ просвѣтить, благо представился къ тому такой удобный случай и нашелся подходящій и искусный педагогъ изъ своихъ-же подчиненныхъ; обезьяну требовалось выучить различнымъ замѣчательнымъ штукамъ и, наоборотъ, отъучить отъ производства мерзопакостныхъ экспериментовъ надъ парикомъ потомка остатковъ великой арміи -- за что и взялся Иванъ Францовичъ и, надо честь ему отдать, на славу выдрессировалъ курносую Калипсу, не смотря даже на то, что она откусила ему указательный палецъ на лѣвой рукѣ и измазала рожу какой-то гадостью.
-- Я тебя буду имѣть въ виду!... сказалъ Ивану Францовичу въ видѣ благодарности начальникъ депо и, дѣйствительно, скоро бывшій дрессировщикъ собакъ и фокусникъ попалъ въ помощники машиниста, потомъ въ машинисты и, въ концѣ концовъ, въ начальники депо, а потомъ уже и въ управляющіе заводомъ.