Заведеев Павел Васильевич
В заводском кабачке

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Пол--За... ... (псевдонимъ).

Жѣлезнодорожные Ахиллы и Гекторы.

   

ВЪ ЗАВОДСКОМЪ КАБАЧКѢ.

(Набросокъ).

   Славный кабачекъ у Николая Евстигнѣева -- уютненькій такой, да чистенькій, даромъ что маленькій; впрочемъ, особой-то чистоты для заводскаго кабачка и для непремѣнныхъ членовъ-посѣтителей его -- чумазыхъ, грязныхъ слесарей и прочихъ рабочихъ и не требовалось-бы, но самъ хозяинъ кабачка -- Николай Евстигнѣевъ или, по-просту, Молекъ -- какъ звали его постоянные посѣтители, самъ ужь очень любилъ чистоту и опрятность....
   -- На волю маршъ!... Живо!... У меня здѣсь штоба не пакостить!... повелительно кричитъ Молекъ -- замѣтивши, что кого нибудь изъ посѣтителей, натрескавшихся -- что называется -- "вдрызгъ", начинаетъ мутить и позывать къ неумѣстному изліянію нѣкотораго количества выпитой сивухи.
   -- Зна-а-аю ужь!... Выду, выду!... Ни безпокойся!... слышалось въ отвѣтъ.
   -- Вонъ, вонъ штоба сичасъ!... не унимался Молекъ и, если сильно захмѣлѣвшій субъектъ не слушался словъ, въ ходъ пускалась метла -- мягкая, густая и разлапистая, какъ борода самого Молька.
   -- Штоба это теперь заведеніе да отъ хлѣва не отличить, этого не можно!.. оправдывался обыкновенно Молекъ, сдѣлавши метлой достодолжное внушеніе упрямому слесарю или рабочему и проводивши его для изліяній за дверь.
   И надо честь отдать Мольку, не только относительно своего заведенія любилъ онъ наблюдать чистоту, но и во всякомъ дѣлѣ, выражаясь его-же словами, старался по возможности придерживаться "аккурата" и "вѣрной дистанціи"...
   Вексель-ли подпишетъ захмѣлѣвшій мастеровой на днѣ недѣли, онъ можетъ быть спокоенъ, что дѣло пойдетъ на чистоту и на пятнадцатый день вексель будетъ поданъ аккуратнымъ Молькомъ ко взысканію; стилибонитъ-ли маляръ въ мастерской фунтъ спиртоваго лаку или загулявшій слесарь притащитъ фунтовъ пять мѣди, свертокъ свѣчъ сальныхъ или нѣсколько пилъ, онъ тоже не долженъ заботиться относительно участи стилибоненнаго лака, уворованной мѣди и заложенныхъ сальныхъ свѣчь и пилъ: все дѣло будетъ состоять въ "аккуратѣ", пристроено на "вѣрной дистанціи" и, чтобы ни случилось, никто никогда не найдетъ у Молька вышерѣченныхъ вещей и не узнаетъ: какъ, когда и отъ кого онѣ къ нему попали.-- Приписывалъ-ли Молекъ лишнюю косушку къ счету сильно запьянѣвшаго мастероваго, или, пользуясь его неспособностію къ пониманію и воспринятію самыхъ простыхъ вещей, шросто-на-просто обмѣривалъ гуляку,-- вездѣ въ дѣло шла чистота и загулявшему мастеровому, благодаря этой предательской чистотѣ и предупредительной аккуратности со стороны Молька, никогда и въ умъ не приходило, что вмѣсто штофи водки онъ выпилъ всего полштофъ, а вмѣсто двухъ косушекъ -- полтора шкалика чистоганомъ.
   Не знаю, благодаря этой-ли примѣрной аккуратности во всемъ со стороны Молька, или благодаря чему либо другому, но только у него въ кабачкѣ всегда было изрядное количество посѣтителей -- или запивавшихъ какую либо свою радость водкой, или -- большею частію -- топившихъ свое горе въ сивухѣ, или-же просто сплавлявшихъ нѣсколько лишнихъ, залежалыхъ грошей изъ своего кармана въ мошну Молька; впрочемъ, иные изъ посѣтителей приходили въ кабачекъ -- этотъ клубъ и мѣсто сборища заводскихъ мастеровыхъ -- собственно для того только, чтобы -- какъ говорится, поточить лясы, поболтать о предстоящей войнѣ съ туркой или инымъ нехристемъ, при случаѣ ругнуть управляющаго заводомъ -- жида, и загнуть крѣпкое словцо старшему въ артели или мастеру.....
   Былъ тихій весенній вечеръ.
   Изъ открытыхъ оконъ и распахнутыхъ дверей кабачка Молька вырывался запахъ какой-то прѣли, дымъ махорки, спиртуозный ароматъ винныхъ паровъ и слышался громкій, несвязный говоръ подгулявшихъ мастеровыхъ.
   Самъ Молекъ, отпустивши цѣлую полведерную бутыль водки на артель рабочихъ, усѣвшихся за отдѣльнымъ большимъ столомъ и спрыскивавшихъ принятаго на заводъ "пробнаго", сидѣлъ на складномъ стулѣ за стойкой и читалъ газету, около стойки покачиваясь стоялъ чумазый, скуластый рессорщикъ съ опаленными усами и вѣками и избитыми и израненными руками -- не успѣвшій еще надрызгаться до "положенія ризъ" и потому считавшій необходимымъ поболтать съ грамотнымъ кабатчикомъ о "политикѣ".
   -- Ну-ко, Встигнѣичъ, прочти -- што новаго въ газетахъ прописано!?!.. полюбопытствовалъ рессорщикъ, стараясь зажечь объ лампу цыгаретку "глаголемъ" и въ виду этого выдѣлывая различныя хитроумныя и трудныя выкрутасы своей нетвердой, дрожащей рукой около стекла лампы -- и высыпая табакъ изъ "глаголя" въ самую лампу...
   -- Новаго, братъ, много!... многозначительно отвѣчалъ Молекъ.
   -- Нуу-у-у?!... какъ будто удивился рессорщикъ, взглянувъ на кабатчика своими посоловѣлыми глазами и просыпая въ лампу весь табакъ изъ цыгаретки.
   -- Перво на-перво, продолжалъ между тѣмъ кабатчикъ, на Россею-матушку война объявлена!...
   -- Ээ э-э?!...
   -- Второе -- Ефіобъ царь съ агличанкой воюетъ!...
   -- И-ишь ты... ужь и Ефіобъ царь!?!.. укоризненно замѣтилъ любопытный, собственно ничего не понимающій изъ объясненій Молька, рессорщикъ.
   -- Народъ это такой теперича за границей есть -- Ефіобомъ называется!...
   -- Тэ-э-къ!... протянулъ любопытный, закуривая пустую цыгарету.
   -- Ну, и значитъ у этого Ефіоба народа теперь тѣло черное, а глаза и губы -- примѣрно сказать -- красные!....
   -- Какъ у кролика!... вставилъ и свое слово любитель политики вообще и поясненій Молька въ особенности.
   -- Какъ у кролика!... авторитетно замѣчаетъ кабатчикъ.
   -- Все отъ Бога!... почему-то вдругъ тяжко вздыхая, пояснилъ рессорщикъ, съ ожесточеніемъ бросая на полъ пустую, обозженную цыгарету.
   -- Вѣстимо не отъ насъ!... согласился и Молекъ.
   Наступило молчаніе...
   -- Такъ ты, гришь, на Россею война?!... началъ опять рессорщикъ, принимаясь свертывать новую цыгарету.
   -- Война!...
   -- И хто-жъ воевать будетъ!?!...
   -- Поляки!.... Антилерію и кавалерію ужь готовятъ, слышь!!!... таинственно и многозначительно пояснилъ кабатчикъ.
   -- Полякъ, полякъ!?!... воодушевился вдругъ почему-то рессорщикъ. Да и гдѣ-жъ ему супротивъ Россеи идтить?!... Кабы нѣмецъ -- ну это еще куда ни шло: онъ хоть облизьяну выдумалъ, а то -- по-о-лякъ!... Да я хоть про себя скажу, какая я есть птица, и то пойду воевать противъ этого самого поляка!... Только скажи: "Бавыкинъ! Хошь воевать идтить"?!... Хочу, молъ, ваше превосходительство!...
   Дальнѣйшія воинственныя разсужденія скуластаго рессорщика были прерваны двумя слесарями, сильнѣе другихъ подгулявшими, желавшими заложить двѣ пилы и четыре фунта красной мѣди, утащенныхъ изъ ремонтской мастерской и потому тоже подошедшими къ стойкѣ и вступившими въ торги съ Молькомъ.
   Рессорщикъ, любитель политики, подвинулся ближе къ лампѣ и снова принялся за раскуриваніе вновь свернутой цыгаретки....
   -- Такъ ты, гришь, курносая?!.. справлялся одинъ изъ слесарей -- худощавый, веснушестый малый въ рваной чумазой курткѣ и какомъ-то прозженномъ, засаленномъ подобіи картуза, повертывая при этомъ изъ стороны въ сторону большую "драчевою" {Драчевой называется пила съ крупной насѣчкой, съ болѣе-же мелкой насѣчвой пилы называются полуличными и личными. Драчевой пилой опиливаютъ вещь сначала, личной же отдѣлываютъ послѣ -- для большей чистоты.} пилу, немного на концѣ обломанную.
   -- Што у тебя -- нѣтъ што-ли глазъ-то?!... слышалось въ отвѣтъ.}
   -- Оно, конечно, курносая, а пилить-то все-таки можно оченно сподручно!...
   -- Ну и оставь у себя, коли сподручно!...
   -- Нѣтъ, я только это такъ -- къ слову!... поправился слесарь.
   Въ это время другой изъ слесарей -- толстый, здоровенный парень съ израненнымъ лицомъ, засучивши рукава ситцевой, грязной рубахи -- взвѣшивалъ на рукѣ измятый обрѣзокъ дымогарной трубы красной мѣди.
   -- Што ни говори, Молекъ, а тутъ и всѣ пять фунтовъ потянетъ!... пояснилъ онъ кабатчику, помахивая рукой.
   -- Съ камнемъ вѣсить, такъ и фунтовъ десять будетъ!... хладнокровно отвѣчалъ Молекъ.
   -- Не съ камнемъ, а безъ камня -- тебѣ говорятъ!...
   -- Какъ хочешь, а только я больше двугривеннаго не дамъ!...
   -- О-о-о!?!.
   -- Послѣднее слово!...
   -- Ну, какъ хошь!...
   -- И ты тоже какъ хошь!... сказалъ непреклонный Молекъ и спокойно принялся перетирать стаканчики, напередъ уже зная, что уворованная мѣдь и пилы не минуютъ его кладовой.
   -- А за личную много-ли дашь?!.. полюбопытствовалъ весну шестый слесарь.
   -- Если за обѣ 35 -- за одну личную двугривенный дамъ!...
   -- Шельма-то ты тоже не изъ послѣднихъ, какъ я вижу!?!...
   -- Вольному -- воля!...
   Веснушестый слесарь принялся медленно и тщательно завертывать уворованныя пилы въ рваную, когда-то бывшую сѣраго цвѣта сахарную бумагу, завернувши пилы въ бумагу и перевязавши бичевой -- онъ засунулъ свертокъ подъ жилетку и съ спокойнымъ видомъ побрелъ къ столу, за которымъ пировали артели.
   -- Гришкъ!?!... окрикнулъ его вдругъ слесарь, взвѣшивавшій на рукѣ мѣдь.
   -- Што тебѣ?!... нехотя отозвался Гришка.
   -- Постой, дурашка, выпьемъ!...
   -- Давай пожалуй!... согласился веснушестый малый, подходя къ стойкѣ.
   -- Ну, вотъ што, Молекъ, послѣднее слово: четвертакъ!... предложилъ товарищъ Гришки, съ какимъ-то азартомъ кидая на стойку скомканный обрѣзокъ дымогарной трубы.
   -- Оно и накладно ужь... да только для тебя: не любишь ломаться какъ другіе!... сказалъ Молекъ, убирая мѣдь въ громадный ящикъ стойки.
   -- По двойному што-ли!!...
   -- Вѣстимо по двойному: мнѣ и дѣдушка такъ завѣщалъ!.. съострилъ слесарь, продавшій за четвертакъ четыре фунта красной мѣди.
   -- Ээ-эхъ!... Водка-то -- словно хрусталь: пей не хочу!... говорилъ Молекъ, нацѣживая изъ пузатаго, почернѣвшаго боченка по двойному стаканчику пріятелямъ слесарямъ.
   -- Слушай -- ты што-же съ своими-то пилами канителишься?!... спросилъ товарищъ у Гришки послѣ выпивки
   -- Да больно ужь несходно даетъ!... Самъ посуди -- за драчевую, да за личную всего 35 копѣекъ!... жаловался Гришка.
   -- Нуу-у, пятакъ еще прики-инетъ!... увѣщевалъ толстый парень, замѣтно повеселѣвъ.
   -- Пятакъ, пятакъ... хошь-бы ужь за полтину-то!?!.. не уступалъ Гришка.-- Вѣдь драчевая-то двѣнадцати дюймовая!?!...
   -- Э-э-эхъ!... Полно, братъ, гдѣ наше-то не пропадало?!..
   -- А ты оставь его, не трожь -- пускай поломается!... Вотъ надрызгается, такъ ночью-то и совсѣмъ потеряетъ, за то на своемъ поставитъ!... обратился Молекъ къ товарищу Гришки.
   И долго еще торговался Гришка съ заводскимъ кабатчикомъ относительно стоимости двѣнадцати дюймовой драчевой курносой пилы и относительно достоинства настоящей "аллицкой" личной; наконецъ сторговались на полтинѣ и, вынувши изъ подъ жилетки свертокъ пилъ, Гришка передалъ его въ руки Молька...
   -- Давно-бы такъ!... замѣтилъ Молекъ, нацѣживая пріятелямъ опять по двойному стаканчику.
   По окончаніи выпивки пріятели отправились къ столу, за которымъ возсѣдала прочая компанія рабочихъ, а Молекъ -- выдвинувъ громадный ящикъ за стойкой -- принялся опредѣлять: насколько онъ сегодня выторговалъ и получилъ прибыли...
   Только опытный глазъ кабатчика могъ опредѣлить приблизительную цѣну всего того, что заключалось въ этомъ ящикѣ...
   Тутъ были и пилы различныхъ сортовъ и величинъ, и скомканные обрѣзки мѣдныхъ дымогарныхъ трубъ; были кисти различныхъ формъ и калибровъ, обрѣзки сальныхъ свѣчь, обломки вагонныхъ рамъ краснаго и орѣховаго дерева, куски чернаго дуба, лакъ и краски въ скляночкахъ и, вообще, различныя вещи, которыя можно уворовать и безнаказанно и счастливо пронести мимо стоглаваго заводскаго Аргуса -- сторожа Михеича.
   Всему этому Молекъ находилъ сбытъ и умѣлъ извлекать изъ всего изрядную пользу для себя.
   Надо полагать -- онъ на этотъ разъ остался вполнѣ доволенъ своимъ осмотромъ, потому что -- самодовольно улыбнувшись, спокойно задвинулъ ящикъ, заперъ его и, усѣвшись на складной деревянный стулъ за стойкой, вынулъ газету, развернулъ ее и принялся за чтеніе, вовсе не обращая вниманія на пѣсни и громкій, несвязный говоръ мастеровыхъ, раздававшіеся въ "заведеніи".
   Былъ уже одинадцатый часъ въ исходѣ, а мастеровые все еще не оставляли кабачка Молька; небольшая часть ихъ, не особо еще захмѣлѣвшихъ, сидѣла за столомъ, допивая послѣднее полведра водки и разсуждая о вновь принятомъ на заводъ слесарѣ.....
   Нѣкоторые изъ мастеровыхъ, почему либо скорѣе другихъ спьянившіеся, вышли изъ душнаго кабачка на волю и расположились спать на землѣ; нѣкоторыхъ утащили на буксирѣ ихъ дрожайшія половины, а иныхъ проводилъ изъ заведенія и самъ кабатчикъ при помощи метлы.
   Двое изъ благопріятелей, заложившіе Мольку -- одинъ пилы, другой -- мѣдь, забрели въ густую крапиву, неподалеку отъ кабачка, и такъ и остались въ ней на ночевку...
   Гдѣ-то невдалекѣ отъ кабачка голосила громко баба, слышалась веселая, несвязная пѣсня и какое-то хрюканье... Вообще, эту -- какъ и каждую ночь -- кругомъ заведенія Молька было неспокойно; только самъ онъ чувствовалъ себя спокойнымъ и вполнѣ довольнымъ...
   -- Господи, Господи!... До чего человѣкъ можетъ дойдти: все спустилъ, все пропилъ, а туды-же еще гуляетъ!... Оголтѣ-ѣлость!... разсуждалъ кабатчикъ, ощупывая пустые карманы лежавшаго безъ чувствъ около кабака субъекта.
   -- Посмотримъ, чѣмъ-то завтра день рѣшится?!... въ заключеніе подумалъ Молекъ и, набожно перекрестившись, ушелъ въ свое "заведеніе".
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru