Жданов Петр Петрович
Памятник французам, или Приключения московского жителя

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

ПАМЯТНИКЪ ФРАНЦУЗАМЪ
ИЛИ
Приключенія Московскаго жителя

П.... Ж.....

   Нѣтъ ничего истинно великаго между людьми, кромѣ величія души ихъ. Великодушный человѣкъ ни чѣмъ не оскорбляется. О самомъ непріятелѣ скажетъ; онъ не вредитъ мнѣ; но только имѣетъ намѣреніе вредить. Когда же увидитъ его во власти своей, тогда мыслитъ только объ отмщеніи обиды имъ нанесенной.

Сенека.

САНКТПЕТЕРБУРГѢ

Печатано въ Типографіи И. Байкова, 1813 года.

   

ПЕЧАТАТЬ ПОЗВОЛЯЕТСЯ:

   Съ тѣмъ, что бы по напечатаніи до выпуска въ продажу изъ Типографіи представлены были въ Цензурной Комитетъ; одинъ екземпляръ сеи книги для Цензурнаго Комитета, другой для Департамента Министра Просвѣщенія, два екземпляра для ИМПЕРАТОРСКОЙ публичной библіотеки и одинъ для ИМПЕРАТОРСКОЙ Академіи Наукъ. Санктпетербургъ, декабря 19 дня 1812 года.

Цензоръ, Статскій Совѣтникъ и Кавалеръ,
Иванъ Тимковской.

   

ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ
ВСЕМИЛОСТИВѢЙШЕЙ ГОСУДАРЫНѢ
ИМПЕРАТРИЦѢ
ЕЛИСАВЕТѢ АЛЕКСІЕВНѢ

   

ВСЕМИЛОСТИВЬИШАЯ ГОСУДАРЫНЯ?

   Нещастія, претерпѣнныя мною при нашествіи буйныхъ непріятелей и малыя услуги мои, оказанныя Отечеству, доведенныя до свѣденія человѣколюбивѣйтаго ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА ПАВЛОВИЧА, внушили мнѣ смѣлость изобразить ихъ, хотя слабо, на бумагѣ и повергнуть къ стопамъ ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА.
   Милостивое воззрѣніе ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА, на сіе слабое изображеніе приключеній моихъ, будетъ лучшимъ для меня утѣшеніемъ и отрадою въ настоящемъ положеніи.--

Съ глубочайшимъ благоговѣніемъ
посвящаетъ
Вѣрноподданнѣйшій
Московскій житель Петрѣ Ждановѣ.

   
   Нашла туча грозная -- заревѣлъ громъ страшный надъ Москвою бѣло-каменной и вешніе ея, созидаемое вѣками, померкать начало. Бывали времена нерадостныя; но подобной невзгоды еще не слыхано. Мечь содруженный съ пламенемъ всё губилъ, кромѣ быстрыхъ его размаховъ, Смертоносныхъ ударовъ и горючихъ слёзъ, проливаемыхъ нещастными. Ни чего не видно было, кромѣ треска зданій, обрушивающихся отъ пламени; кромѣ варварскихь ударовъ и стоновъ въ истязаніяхъ умирающихъ -- ни него не слышно было. Каково же сердцу Рускому быть свидѣтелемъ всѣхъ сихъ ужасовъ? Въ моихъ жилахъ замерзаетъ кровь, когда приведу на мысль тѣ минуты горькія. Но не съ тѣмъ, что бы разтравить раны ваши кровавыя, сограждане! я хочу съ вами бѣседовать. Я хочу токмо повѣдать вамъ, какъ любезнымъ братіямъ -- что со мною приключилося. Вы простите мнѣ, что повѣсть будетъ не велерѣчива: -- ни одинъ Французъ безпутный не давалъ мнѣ наставленіи, блистать красотою ложною. Я ручаюсь вамъ токмо за истину.
   Какъ вещества горючія, въ Этнѣ заключенныя клокочутъ и цѣнятся, ища себѣ хода подъ землею, растопляя камни и металлы, наконецъ огненною рѣкою изливаются, руша и изстребляя все встрѣчающееся: такъ Франція, буйными головами наполненная, гнѣздилище разврата и порока, не могши вмѣщать болѣе въ нѣдрѣ своемъ гнусныхъ чудовищъ, извергла оныхъ на угнѣтеніе и гибель Россіи. Вторгнувшись въ предѣлы наши, алкали прославиться пущими злодѣйствами, искали себѣ лучшей добычи. 1812 г. запишите Россіяне кровавыми буквами въ памятникахъ вашихъ, да научимъ потомство презирать злодѣевъ, осквернившихъ Святыни наша. Египтяне степени наводненія Нилова, записывали ежегодно на особенномъ столпѣ -- О коль различенъ быть долженъ отъ онаго столпъ, посреди Кремля Московскаго воздвигнутый, на которомъ изобразятся нещастія жителей Столицы древнія! Нещастія, претерпѣнныя мною, подадутъ токмо понятіе слабое о нещастіяхъ собратій моихъ. Онѣ началися вмѣстѣ съ новымъ годомъ (но прежнему счисленію). И если въ первый день онаго ни одинъ житель Москвы не плакалъ явно; то внутренняя скорбь и какое-то предчувствіе мрачное, грудь тѣснили у каждаго. Гражданинъ мирный отходя ко сну, найти думалъ успокоеніе -- но видѣнія ужасныя, его сладкій сонъ тревожили.
   Проснувшися ранымъ на рано, увидѣли зарю на небѣ кровавую.-- И по оной всѣ гадать втайнѣ осмѣлились, что быть грому страшному, туманъ носившійся надъ крестами позлащенными сгустившись упалъ на землю. Сѣрный запахъ всюду слышался. И конечно по средству съ порохомъ, везомымъ подорвать Москву, онъ давалъ себя сильно чувствовать.
   Недовѣряя предчувствіямъ, я вѣрилъ токмо чувствованіямъ гражданина и родителя.. И за недѣлю еще до сего роковаго дня, началъ перебираться на квартиру новую, за Краснохолмскимъ и ктомъ нанятую. Недостатокъ въ лошадяхъ замедлялъ мою переправу. За самую дорогую цѣну не можно было найти подводы, для перевозки нужнѣйшаго.-- Ибо всѣ уѣжжали вонъ изъ города: всѣ спѣшили укрыться отъ изверговъ, а бѣдные принуждены были остаться и дышать съ ними однимъ воздухомъ. Я не избѣгъ сего нещастія; поспѣшное движеніе войскъ нашихъ и выходъ изъ города чрезъ Калужскую заставу, подтвердилъ горестныя предчувствованія. Однакожъ я не забывалъ думать, что раздѣленіе моего семейства и имущества на двѣ квартиры -- лишитъ меня послѣднихъ способовъ продолжать жизнь. Побуждаемый сею мыслію, взявъ семилѣтнюю дочь мою, спѣшилъ соединиться съ женою и другою осмилѣтнею дочерью, переселившихся въ новую квартиру. День уже клонился къ вечеру, уже на высокихъ башняхъ пробило пять часовъ. Казалось звонъ колокола изображалъ общее стѣнаніе гражданъ. Всѣ спѣшили; но куда и сами не знали: другъ друга спрашивали, и ни кто отвѣчать не могъ.-- Топотъ конскій, звукъ воинскихъ доспѣховъ, невразумительные и дикіе крики, издали наносимые вѣтромъ, довершили сомнѣнія. Никогда Праведный Судія Неба не былъ прошенъ съ такою усердною молитвою о пощадѣ, какъ въ сію минуту; никогда жизнь не была толико желательною и вмѣстѣ ужасною, какъ въ сію минуту; никогда воздухъ не наполнялся толико воплями, какъ въ сію минуту. Отцы и матери искали дѣтей своихъ -- и заплаканными глазами не видѣли ихъ. Дѣти искали родителей своихъ, и вмѣсто ихъ обнимали колѣна чуждыя. Наконецъ мрачное безмолвіе воцарилось. На лицѣ каждаго можно прочитать было: мы погибли! Молчаніе продолжалось -- какъ вдругъ въ четыре заставы, какъ въ четыре жерла, ринулись непріятели {2-го Числа Сентября въ началѣ пятаго часу пополудни, Французское войско конное вошло въ Москву въ четыре заставы. Въ Калужскую, Драгомильскую, Пресненскую и Тверскую: "и нападе на градъ внезапу, и порази, его язвою великою, и погуби люди многи отъ Израиля. И взя корысти града, сожже его огнемъ, и разори домы его, и стѣны его окрестъ, и плѣниша женъ и чадъ и скоты раздѣлила." Мак. ан. 1 гл. 1. ст. 30.}. Обнаженные мечи и блещущія сабли, увѣряли каждаго что они не съ миромъ вступаютъ. Да причтется тотъ къ тайнымъ злодѣямъ Россіи, кто думалъ сему противное; да прилпнетъ языкъ къ гортани у того, кто сказалъ имъ ласковое привѣтствіе; да гремитъ вѣчное проклятіе надъ главою того, кто участвовалъ въ ихъ звѣрской радости!--
   Не такъ страшенъ левъ раздраженный убѣгающею отъ него добычею, какъ войска Французскія вошедшія въ Москву. Но дабы изъявить радость свою по вступленіи своемъ въ оную, въ вечеру весь Кремлевской дворецъ освѣтили (иллюминовали): они торжествовали, а добрые Россы плакали, и посыпавъ пепломъ главу свою, умоляли Небо о пощадѣ: -- въ семъ случаѣ оно только было и защитникомъ и помощникомъ!
   Уже ночь одѣянная мракомъ и ужасомъ, ниспустилась -- и искуственные огни озаряли токмо пагубные пути злодѣевъ. Сонъ бѣжалъ отъ глазъ нашихъ далеко.
   Съ трепетомъ ожидали горшей участи. Скрывались подъ кровомъ домовъ своихъ, не надѣясь увидѣть ихъ болѣе, прощались съ каждою бездушною вещію. Но смрадъ и дымъ {Сентября 3 числа на разсвѣтѣ многія улицы Москвы наполнены были смрадомъ и дымомъ. Спустя не болѣе получаса, показалось необычайное пламя въ Москательномъ ряду. Оно скоро разлилось на всѣ ряды и близь лежащіе домы.}, проникая въ самыя сокровенныя убѣжища, пораждалъ горестное предчувствованіе -- лишиться всего. Одна мысль -- умереть за отечество, не даваясь въ руки непріятеля, разгоняла сіи мрачныя предчувствованія. Вдругъ пламя, освѣтившее печальные верьхи домовъ, возвѣстило о разрушеніи великолѣпныхъ зданій. Сокровища, стяжаніе многихъ вѣковъ, мгновенно пожирались. Подобно огненной рѣкѣ, ліющейся по воздуху, съ дома на Церковъ, съ Церкви на домъ, оно увеселяло взоры злодѣевъ. Вооруженные мечемъ и пламенемъ, они бѣгали изъ дома въ домъ -- губили все тяжелое -- уносили все драгоцѣнное и легкое.
   Страхъ привелъ въ недоумѣніе -- бывши долгое время въ сильномъ замѣшательствѣ и ужасѣ, рѣшился наконецъ, взявши семилѣтнюю дочь, нѣсколько хлѣба и посуды, идти на новую квартиру къ женѣ моей. Едва успѣлъ выдти изъ воротъ, кинулись со всѣхъ сторонъ ко мнѣ хищные звѣри Французы, съ ружьями и обнаженными тесаками. Забывая о потерѣ вещей, отнятыхъ ими у меня, я думалъ только о спасеніи бывшей при мнѣ дочери, уже многіе изъ нихъ подходили къ ней, дѣлали невразумительные вопросы, брали и тащили за руки. Блѣдная отчаянная взывала громко ко мнѣ, просила защиты -- но я былъ окруженъ толпою, сквозь которой не могъ пробиться. Другіе между тѣмъ спѣшили развязать отнятыя у меня вещи.-- Найденныя между ими деньги {Со мною было тогда 655 руб. ассигнаціями и 50 руб. 50 копѣекъ серебромъ, нѣсколько серебренной и оловянной посуды.} нестолько ихъ обрадовали, какъ куски хлѣба. Они вырывали ихъ другъ у друга изъ рукъ -- глотали не жевавши.-- Сіе смятеніе привлекло прочихъ, окружающихъ дочь мою -- она въ ужасѣ подошла ко мнѣ -- обняла колѣна мои -- И упала безчувствъ. Во всякомъ другомъ сіе зрѣлище могло бы возродишь состраданіе -- но Французы его не вѣдаютъ; миролюбивыя и человѣколюбивыя чувствованія имъ неизвѣстны. Они подошли ко мнѣ снова -- и угрожая смертію, принудили отдать все, что на мнѣ было. Оставался одинъ только крестъ, возложенный на меня еще при крещеніи.-- Я держался за нево крѣпко -- умолялъ ихъ -- мнѣ его оставить -- какъ единственное утѣшеніе Христіанина; но они не чувствовали цѣны сего утѣшенія, а умѣли только цѣнить кусокъ золота. Между тѣмъ я не могъ не дивиться заботливости, съ каковою одинъ изъ нихъ отдавалъ мнѣ изорванныя свои туфли, а другой съ плечь рубище. (Надѣюсь, что черта сія многимъ любителямъ Французовъ понравится,) Но дотвергъ ихъ благодѣянія -- и хотѣлъ лучше не имѣть стыда -- нежели быть обязаннымъ должною имъ за сію милость благодарностію. Крайность заставила меня воротиться на старую квартиру тамъ одѣвшись снова, я опять пошелъ въ намѣреваемое мѣсто, дабы тамъ, если не соединиться съ женою; то по крайней мѣрѣ узнать о ея положеніи. Едва только дошелъ до Калужскихъ воротъ -- встрѣтилъ новую преграду.-- Цѣлой отрядъ конницы кричалъ: стой, стой, трудно противу рожна прати. Я остановился, держа за руку дочь мою. Сходятъ съ коней своихъ, снимаютъ всё одѣяніе и съ меня и съ дочери. Такъ волки застигши въ густотѣ лѣса -- робкую овцу -- раздираютъ на части. Въ замѣну всего прикрывавшаго наготу мою -- бросили съ презрѣніемъ изодранную шинелишку, и поскакали. Прикрывшись оною, я пошелъ далѣе, и отойдя шаговъ двѣсти, встрѣтилъ новый отрядъ.-- Всѣ показывая на ротъ -- кричали: дай, дай! махая саблями.-- Наконецъ видя, что у меня и на мнѣ ничего нѣтъ, кромѣ рубища, продолжали беззаконный путь свой. Я спѣшилъ отъ нихъ скрыться. Дойдя до Краснохолмскаго моста, нашелъ его распущеннымъ. Сіе понудило, меня выше сего моста -- рѣшиться перейти рѣку въ бродъ, увидѣвъ же на другомъ берегу плавающій небольшой челнокъ -- вознамѣрился перейдя рѣку -- взять его и переѣхать за дочерью -- какъ не велика была опасность настощая, но будущее угрожало большими.-- Переправившись и въ бродъ и въ плавь черезъ рѣку, спѣшилъ взять чолнъ и плыть на немъ за дочерью, оставшейся на другомъ берегу. Вдругъ наѣхали два злодѣя на коняхъ, взмахиваютъ тесаками, бьютъ ими меня поплечамъ, крича: трактъ, трактъ, указывая на мостъ, на которомъ стояли двѣ пары запряженныхъ воловъ, навьюченныхъ пожитками нашими. Я понялъ чего они хотѣли -- что бы указавъ дорогу, погналъ сихъ безсловесныхъ тварей. Между тѣмъ дочь моя плакала, кричала, видя меня отходящаго отъ берега. Съ разтерзаннымъ сердцемъ, съ поникшею главою, я слѣдовалъ за непріятелями, Наружность свидѣтельствовала имъ безпрекословное повиновеніе, но внутренно -- я проклиналъ ихъ -- теряясь мыслями въ изобрѣтеніи достойнаго имъ наказанія.-- Часто судьба бываетъ столько немилосерда для злодѣевъ, что отлагаетъ надолго ихъ наказаніе.-- Сія мысль утѣшала меня и подкрѣпляла угасающую въ груди надежду. Я умолялъ, заклиналъ ихъ, плакалъ, въ ногахъ валялся -- ни что не могло внушить имъ жалости. И такъ принужденъ былъ оставить дочь мою, исповѣдуя съ теплою вѣрою Всемощное провидѣніе. Подгоняя воловъ къ Таганскому рынку, издали примѣтилъ Я двухъ человѣкъ, идущихъ намъ на встрѣчу. Догадывался, что это были Русскіе -- догадка была не неосновательна. Ихъ сопровождали трое Французовъ съ обнаженными тесаками. О какая жалость! Они были съ завязанными назадъ руками. Не столько жалокъ елень на закланіе ведомый.-- Съ ними не было ни чево -- они горько плакали. Я покушался соединиться съ ними -- развязать ихъ узы -- но варвары многочисленными ударами дали мнѣ почувствовать тщету моихъ усилій. Измученный ударами палъ на земаю. Но и въ семъ состояній, малымъ чемъ отличающемся отъ ничтожества -- я не переставалъ думать о дочерѣ. Они подняли меня -- и я снова началъ умолять ихъ указывая назадъ, гдѣ осталась дочь моя -- они меня оставили, принудивъ соотечественниковъ моихъ занять мою должность т. е. вести воловъ. Выпустя ихъ изъ виду -- троекратнымъ знамѣніемъ Креста я благодарилъ Бога -- и спѣшилъ назадъ къ дочерѣ. Сколь велика была радость моя, когда я нашелъ ее стоящею на томъ же мѣстѣ. Съ разпростертыми руками она кричала "спаси! спаси меня родитель мой! и кинулась въ воду.-- Опасность лишиться ее на вѣки, затмила во мнѣ мысль о челнокѣ -- я бросился прямо въ рѣку, желая или спасти ее -- или погрузиться вмѣстѣ съ нею въ водѣ. Но дивенъ Богъ въ чудесахъ своихъ, дивенъ и во взаимномъ спасеніи нашемъ. Поддерживая другъ друга, мы вышли наконецъ на берегъ.-- Измокшіе, почти безъ одѣянія, спѣшили на новую квартиру -- думая найти тамъ жену мою съ другою дочерью. Мы прибыли -- и какое плачевное зрѣлище представилось слезящемся глазамъ нашимъ! Мы нашли ихъ избитыхъ, израненныхъ -- ограбленныхъ. Не успѣли смѣшать слезы наши, оплакивая другъ друга -- примѣтили толпу варваровъ буйно стремящихся въ домъ нашъ. Нѣсколько выстрѣловъ изъ ружей, обнаженные тѣсаки, привели насъ въ ужасъ -- жена моя бросилась мнѣ на шею, дѣти къ ногамъ, кричали: "мы не оставимъ тебя! мы умремъ съ тобою." грабители требовали хлѣба и спрашивали какой-то Пензы, сопровождая каждое слово жестокими ударами по плечамъ нашимъ, -- наконецъ видя, что мы уже имъ дать ничего не можемъ, вышли вонъ, бросивъ въ сѣняхъ трубку начиненную порохомъ. Пламя черезъ нѣсколько минутъ обнявшее заднія части дома, привело насъ въ пущій страхъ.-- Я искалъ спасенія -- оставалось единое средство -- выбить окно и выпрыгнуть изъ онаго въ садъ. Вынесши на себѣ жену и дѣтей, спѣшили укрыться отъ пламени, бѣгущаго по пятамъ нашимъ. Скрывшись въ частыхъ кустахъ малиновыхъ не смѣли пошевелиться; -- ибо малѣйшій шорохъ могъ привлечь тирановъ, жадающихъ добычи своей. Мимо сада и горящаго дома, они искали и бѣгали толпами крича: са ва біенъ. Ища лучшаго и безопаснѣйшаго убѣжища въ саду семъ, мы нашли многихъ ограбленныхъ, израненныхъ, изувѣченныхъ жителей Москвы, разпростертыхъ на увядающей травѣ. Сѣдовласые старцы преклоня главы свои, облегчали горесть слезами -- дѣти ползая вокругъ матерей искали сосцовъ ихъ -- засохшихъ {"Прилпе языкъ ссущаго въ гортани его въ жаждѣ: младенцы просиша хлѣба и нѣсть имъ разломляющаго." Плач. Іерем. гл. 4, ст. 4.} уже отъ глада. Юноши съ блѣдными и впалыми щеками -- изостряли укрываемыя ими орудія -- выжидали случая наказать вѣроломныхъ. Между тѣмъ пожары умножились. Какіе-то необыкновенные выстрѣлы ихъ сильно возгнѣтали. Вездѣ видно было только одно пламя -- но гдѣ оно еще не успѣло разлиться -- тамъ грабительство и тиранство обнаруживали свои неистовства. Можетъ быть отъ сотворенія міра ни одинъ извергъ такъ не бѣшенствоваль противу Неба и земли. Можетъ быть въ числѣ многихъ тысящелѣтій не было еще ни одного дня, въ которой бы солнце было свидѣтелемъ толикихъ злочестій, ни одной ночи, которой бы мракъ сокрывалъ толико злодѣяній. Осквернены всѣ мѣста -- наполнены срамомъ самыя сокровеннѣйшія убѣжища невинности и добродѣтели. Конечно самъ адъ трепеталъ -- видя толикія злодѣйства -- и досадовалъ, что Французы превзошли его въ искуствѣ -- оскорблять Бога, законъ и добродѣтель.-- Когда бы дикіе камни, обрызганные кровію невиннѣйшихъ твореніи, могли отрыгнуть глаголъ,-- то бы мы ужаснулись неистовствъ -- сими демонами произведенныхъ. Нѣсть до единаго -- еси изминишася, вси неключими быта.
   На третій день -- злощастнѣйшій день {4-го числа Сентября въ середу въ 6-мъ часу пополудни пламя приблизилось на вшивую горку и Таганку.}! пламя приближилось и къ тѣмъ мѣстамъ, кои служили доселѣ убѣжищемъ изгнаннымъ изъ домовъ своихъ. Народъ толпами спѣшилъ изъ оныхъ, самъ не зная куда. Догоняли другъ друга и другъ друга опереживали. Стоны, спирающіеся въ груди -- слова, замирающія на устахъ, могли только выразить скорбь пожирающую сердца ихъ. Вѣтеръ холодной умножалъ чувство холода и жажды {Въ душахъ нашихъ носихомъ хлѣбъ нашъ отъ лица меча въ пустыни. Кожа наша яко пещь обгорѣ, разсѣдошася отъ лица бурей глада. Іерем. гл. 5. ст. 9.}. Перебѣгая изъ одного мѣста во другое, не примѣтили какъ день прошолъ. Ночь наступила -- вѣтеръ усилился -- и могло ли быть иначе -- когда повсемѣстное пламя нарушило равновѣсіе, Атмосферы? Приближась къ берегу Москвы рѣки -- многіе-хотѣли найти въ водахъ ея спасеніе; но множество непріятелей, разъѣжжающихъ и разхаживающихъ по оному, лишило и сего спасенія. Они любовались пламенемъ всепожирающимъ, и стрѣляя на противолежащій берегъ, увеличивали пожаръ {Выстрѣлы сіи были направляемы въ Кожевническую слободу, отъ нее въ низъ къ рѣкѣ въ населенную дербенку. На всѣхъ сихъ мѣстахъ домы истреблены пожаромъ.}.
   Пронзенный скорбію до глубины сердца, видя жену и дѣтей изнемогающихъ отъ голода и холода, трепещущихъ отъ ужаса -- искалъ себѣ крова. Тысящи нещастныхъ, терпѣвшихъ равную участь, встрѣчались тамъ, куда рѣдко, или можетъ быть никогда не заносили (ноги своей. Солодовенные овины, подвалы и погреба были наполнены нещастными. Сіи токмо убѣжища могли спасать ихъ отъ пожаровъ, усилившихся въ срединѣ города. Можно сказать, что рѣдкой изъ людей во всю свою жизнь претерпѣлъ столько нещастій, сколько жители Москвы, при буйномъ нашествіи непріятелей, претерпѣли ихъ въ нѣсколько дней. Во всякомъ другомъ нещастіи и при другихъ обстоятельствахъ, можно бы было найти облегченіе и отраду въ совѣтахъ, въ помощи и утѣшеніи ближнихъ; но мы не имѣли и сего облегченія. Тамъ, гдѣ всѣ страждутъ, трудно найти его. Свойства человѣка таковы, что онъ можетъ казаться равнодушнымъ въ гнѣтущихъ его скорбяхъ, когда видитъ другихъ благополучными, чая получить отъ нихъ руку помощи; но когда все окружающее его страждетъ, когда и самымъ воздухомъ, благопроизвольнымъ даромъ природы, свободно дышать не можетъ: -- тогда ничто, кромѣ смерти, не въ силахъ уврачевать его.
   Увлеченный сею горестною мыслію -- я рѣшился выдти изъ мрачнаго убѣжища, оставивъ жену и дѣтей.-- 'Лучше перестать жить, нежели видѣть страданія кровныхъ -- и не умѣть облегчить ихъ.
   Едва начало только разсвѣтать -- потокъ я, думая что хищники, утомленные злодѣйствами, еще покоятся и собираютъ новыя силы къ произведенію еще ужаснѣйшихъ. но какъ удивился я, увидѣвъ въ дали цѣлой отрядъ оныхъ -- голодъ томя ихъ отгонялъ сонъ отъ глазъ. Завидя меня изъ дали, бѣгли ко мнѣ и увели за заставу. Когда же совершенно разсвѣтало, взяли меня съ собою во внутренность горящаго града, водили по обгорѣлымъ домамъ, въ томъ намѣреніи, чтобъ я показалъ имъ богатѣйшіе. Для нихъ не столько были дороги обгорѣлыя остатки сокровищъ, сколько вещи, служащія къ продовольствію, или лучше къ утоленію смертельнаго глада. Они послѣдній кусокъ отнимали изорта у нещастныхъ жителей, изтязывая ихъ въ несказанныхъ мученіяхъ. Недовольствуясь симъ, они принуждали ихъ переносить на великое пространство огромныя тяжести, каждый шагъ сопровождая ударами. Оставалось одно только утѣшеніе: "претерпѣвый до конца той спасенъ будетъ."
   Посреди жестокостей и мученій, я вымышлялъ средства, коими бы можно было избѣжать сего адскаго тиранства. Притворись больнымъ и немощнымъ, я думалъ отклонить отъ себя ихъ кары; но тѣмъ болѣе воспламенилъ ихъ неистовство. Окружа со всѣхъ сторонъ, они били меня, топтали, таскали дотолѣ, пока кровь моя не обагрила меня всего -- утопая въ оной, я нечувствовалъ уже почти ничего, кромѣ словъ: "о Русманъ, Русманъ!" звѣрскимъ голосомъ произнесенныхъ.--
   Преклонившуся дню къ вечеру, мало по малу началъ я приходить въ чувство -- открылъ глаза, приподнялся съ земли, хотѣлъ идти; -- долго не могъ собраться съ мыслями и воскресить въ памяти прискорбіе оставленнаго мною семѣйства. Воображая наконецъ живо горестное положеніе онаго, омылся слезами и побрёлъ. Прибывши туда, гдѣ оставилъ жену мою съ дѣтьми -- не нателъ ничего, кромѣ дымящихся развалинъ и возметаемаго вѣтромъ пепла. Вотъ минута, въ которую жизнь воистинну была несноснѣе смерти! Воображая ихъ погибшими отъ меча или пламени, не надѣялся болѣе увидѣть, и забывая усталость и боль, въ отчаяніи овладѣвшемъ мною, покушался чрезъ Марьину рощу удалиться отъ плачевныхъ зрѣлищъ. Дошедши до Малыхъ Мытищъ, остановился. Всѣ мѣста наполнены были непріятелями; жителей же не влдно было ни единаго. Квартировавшая тутъ конница, все наполнила ужасомъ. Гладные звѣри молотили хлѣбъ по гумнамъ, и дикимъ крикомъ своимъ оглашали мѣста, тишинѣ и миру посвященныя. Не желая быть ими примѣченнымъ, робко удалился отъ мѣстъ оскверненныхъ стопами ихъ -- продолжая путь свой чрезъ село Алексѣевское. Вокругъ Церкви стояла артиллерія, не болѣе шести орудій, до двухъ тысячъ пѣхоты и немного конницы. Они примѣтивъ меня, взяли и возвратили въ Москву. Желаніе увидѣться съ женою и дѣтьми -- становилось мечтою. Я въ тайнѣ молился за нихъ, прощался съ ними на вѣки.
   На другой день я встрѣтилъ на распутіяхъ многихъ со братій моихъ, -- состояніе коихъ было не лучше моего, утомленные трудами, изнуренные голодомъ и печалію, едва передвигали ноги. Сѣтуя съ ними нестолько о потерѣ имѣнія, женъ и дѣтей, сколько о бѣдствіяхъ Отечества, молили Бога, крѣпкаго во бранѣхъ, утвердить мысли и десницу защитниковъ нашихъ.
   Наконецъ отъ мимо-идущихъ узнали мы, что желающіе выйти изъ города, могутъ получать билеты для пропуску на заставахъ и постахъ; что билеты сіи раздавались на Дѣвичьемъ полѣ, въ домѣ г-жи Нарышкиной отъ квартирующаго въ ономъ Князя Экмильскаго, знающимъ по Руски Барономъ Иваномъ Самсоновымъ. Будучи обрадованы сею вѣстію, спѣшили мы туда; пришедши же увѣдомились, что билеты даются токмо желающимъ идти по Смоленской дорогѣ. Радость наша изчезла; -- мы могли думать, что отправившіеся по сей дорогѣ, скорѣй попадутся въ руки кровожаднѣйшихъ, лишившися навсегда свободы. Недовѣряя однакожъ всему сказанному намъ, 12 Сентября пришелъ снова въ упомянутой домъ, гдѣ нашелъ толпы народа. Спустя нѣсколько минутъ --. Баронъ Самсоновъ вышелъ къ народу и сказалъ: "Кто имѣетъ жену и дѣтей, того отпустимъ и билетъ дадимъ вольной." Народъ молчалъ. Старики потупивъ главы свои стояли, молодые плакали. Никто не хотѣлъ сказать, что имѣетъ жену: ибо звѣрскіе поступки враговъ увѣрили каждаго, какъ они щадятъ слабость и нѣжность сего беззащитнаго пола.
   Безъ воли Божіей власъ главы нашея не погибнетъ, Полагаясь во всемъ на промыслительную десницу Его, я рѣшился объявить, что имѣю жену и дѣтей, предоставляя ихъ въ мысляхъ промыслу Предвѣчнаго, Баронъ взялъ меня за руку и повелъ въ комнату. Часто случается, что стоитъ только одному рѣшиться на что-нибудь, а особливо при общемъ нещастіи, дабы имѣть толпу послѣдователей. Множество голосовъ кричали въ слѣдъ за нами, что имѣютъ также женъ и дѣтей, а Баронъ не остановился. Онъ ввелъ меня въ богато-убранную, уединенную комнату. Тихо и ласково началъ спрашивать: кто я таковъ?-- Давно ли живу въ Москвѣ?-- Природной ли Русской?-- Россіянка жена? ~ Давно ли женатъ? -- Сколько имѣю дѣтей?-- Доволенъ ли своимъ состояніемъ? Я отвѣчалъ, что я купецъ, живу въ Москвѣ давно, природной Россіянинъ, жена то же -- женатъ давно, имѣю двоихъ дѣтей, но только не знаю гдѣ онѣ и живы ли, -- доселѣ былъ всемъ доволенъ. Откровенность моя ему понравилась. Онъ подвелъ меня къ образу Спасителя, сказалъ: крестись, что ты исполнить въ точности всё порученное тебѣ мною, увѣряя между тѣмъ, что мы теперь уже безвозвратно принадлежимъ имъ; что щастіе нате и благоденствіе отъ нихъ зависитъ; что исполни препорученіе, которое онъ намѣренъ дать мнѣ, я ощастливлю и себя и семейство и потомство мое. На всѣ сіи слова я показывалъ видъ согласія -- разполагая въ душѣ моей -- воспользовавшись слѣпою довѣренностію, услужить хотя малымъ чѣмъ любезному Отечеству. Наконецъ сказалъ онъ съ таинственнымъ и дружелюбнымъ видомъ: "сходи ты въ главную Русскую армію до Калуги и развѣдай нужное для насъ, -- а что имянно, въ томъ дадимъ тебѣ письменное наставленіе выучить наизусть." Таковое предложеніе удивило меня, я началъ отговариваться, объявляя, что это дѣло не моего ума, что я не имѣю довольно смѣлости, что можно найти въ толпѣ нещастныхъ такихъ, кои охотно на то согласятся. Но видя что отговорки мои были гораздо слабѣе убѣжденія, а притомъ бояся раздражить его -- рѣшился принять предложеніе -- держа въ душѣ мысль спасительную для Отечества. Потомъ за исполненіе сего препорученія обѣщалъ онъ мнѣ домъ каменной, какой мнѣ угодно будетъ выбрать въ цѣлой Москвѣ: -- а притомъ тысячу червонныхъ, кои, оцѣнилъ съ 12,000 руб. въ ту же минуту по курсу. Что онъ и впредь почтитъ меня другими препорученіями, касательно устройства Москвы раззоренной. Что жена и дѣти мои будутъ найдены -- успокоены и ощастливлены до моего возвращенія: -- ты первой вызвался -- ты будетъ при мнѣ первымъ; ибо всѣ прочіе кажутся мнѣ грубыми и несмысленными мужиками, какъ ваше ополченіе, ничего для насъ незначущее. Потомъ начался между нами разговоръ:
   Я. Вы изволите почитать за ничто нашихъ мужиковъ -- но чѣмъ же должны бы ль укомплектованы полки?
   Онъ. Регулярнымъ войскомъ.
   Я. А развѣ это батюшка не регулярное?
   Онъ. Конечно -- это грубая чернь, пужающаяся единаго выстрѣла.
   Я. А мы всё почитаемъ войскомъ умѣюющимъ сражаться.
   Онъ. Много ли ево въ Москвѣ было?
   Я. Числа опредѣлить не могу, но знаю, что очень много приходило въ оную изъ другихъ Губерній, и что кромѣ ихъ здѣсь однихъ жителей противъ васъ было вооружено добровольно 200,000, -- и кто только могъ идти, всѣ принимались за оружіе.
   Онъ. Гдѣ же они брали оружіе?
   Я. Въ казнѣ -- сперва за деньги, а потомъ безденежно.
   Онъ. Какое же то было оружіе?
   Я. Ружье со штыкомъ и сабля большая.
   Онъ. И ты былъ вооруженъ?
   Я. Неоставалось другаго средства.
   Онъ. Гдѣ же ты взялъ оружіе?
   Я. Казеннаго не коснулся, за деньги не покупалъ, даромъ не бралъ; а было у меня старинное ружье, прапрадѣдовское, большой кинжалъ -- и два пистолета Турецкихъ, доставшіеся отъ дѣда по наслѣдству.
   Онъ. За чемъ же сихъ оружій я не вижу на тебѣ -- и гдѣ онѣ.
   Я. Онѣ сгорѣли вмѣстѣ съ моимъ имѣніемъ.
   Онъ. Кто же зажигалъ Москву?
   Я. Навѣрно не знаю -- гдѣ прежде загорѣлось, тамъ меня не было.
   Онъ. но какъ говорятъ о томъ другіе?
   Я. И того не знаю.
   Онъ. Однакожъ какъ думаетъ ты о пожарѣ -- и кто зажигалъ?
   Я. Теперь думать мнѣ нечево, Ваше Высокопревосходительство, уже всё сгорѣло и въ пепелъ обратилось,-- я думаю только о спасеніи жены и дѣтей -- лишь бы онѣ были живы и здоровы -- а то опять всё будетъ.
   Онъ. Не хочешь ли завтра посмотрѣть поутру?
   Я. Кого, Ваше Высокопревосходительство?
   Онъ. Зажигателей Москвы.
   Я. А сколько ихъ?
   Онъ. Осмнадцать человѣкъ.
   Я. Какъ же и гдѣ они найдены?
   Онъ. По Калужской дорогѣ въ вотчинѣ Репниной на мызѣ верстъ за 10 отселѣ.
   Я. Что же съ ними будутъ дѣлать?
   Онъ. Разстрѣливать -- а другихъ вѣшать на большой вашей колокольнѣ. Не хочешь ли быть зрителемъ сего?
   Я. Благодарю покорно В. В. П.-- Я видалъ какъ у насъ кнутомъ сѣкутъ злодѣевъ, и то ужасно!--
   Онъ. Но скажи, согласенъ ли ты идти въ Русскую армію?
   Я. Если не можно вамъ отъ того меня уволишь, то отдаюсь на волю вашу. "И упалъ въ ноги со слезами," только неоставьте бѣдную жену мою и дѣтей.
   Онъ. (Приподнимая меня за руку) встань, встань старикъ, и будь спокоенъ. Всё будетъ исполнено по твоему желанію -- только ты выполни наше препорученіе.--
   Потомъ ввелъ меня въ богато-убранную комнату, стѣны которой увѣшаны изящными картинами, полы устланы коврами драгоцѣнными. Тамъ сидѣлъ за столомъ съ бумагами Князь Экмильской, украшенный звѣздами и орденами. Баронъ, введшій меня, сказалъ ему что-то по Французски. Онъ поднявъ голову глядѣлъ на меня, не говоря ни слова, -- я поклонился, -- они долго говорили между собою. Никогда не хотѣлъ знать Французскаго языка, а въ сію минуту досадовалъ на себя въ томъ, что его не знаю. Баронъ оборотясь ко мнѣ сказалъ: поди же старикъ. Я кланялся Князю въ ноги, прося неоставить семейства моего. Князь приложа руку къ груди съ уклонкою головы, даль мнѣ почувствовать, что будетъ имѣть попеченіе о семействѣ моемъ. Я вышелъ изъ комнаты. Чрезъ нѣсколько минутъ выходитъ и Баронъ -- даетъ мнѣ бумагу, говоря, что въ ней означено всё что я долженъ сдѣлать, -- прося между тѣмъ выучить ее наизусть ночью, и поутру къ нему явиться. Но чтобы я не сказывалъ о томъ ни кому, и не говорилъ о томъ ни съ кѣмъ ничего, даже съ Секретаремъ при немъ находящимся, которой зналъ нѣсколько по Русски. Спросивши гдѣ и далеко ли я живу -- далъ мнѣ провожатаго Француза, которой проводилъ меня на квартиру за Краснохолмской мостъ, -- тамъ мы нашли однѣ обгорѣвшіе остатки дома -- съ уцѣлевшею частію двора. Я переходилъ изъ одного сарая въ другой, искалъ жены и дѣтей. Наконецъ опустился въ погребъ -- о радость! тамъ въ порожнихъ кадкахъ нашелъ ихъ дрожащими, блѣдными, полумертвыми. Надлежало выполнить два обязательства: успокоить жену и дѣтей -- и выучить данныя мнѣ статьи Барономъ. Все, что только отеческая любовь можетъ внушить, я сдѣлалъ -- за послѣднія деньги и вещи досталъ нѣсколько кусковъ хлѣба, бѣгая изъ дома въ домъ, уцѣлевшіе отъ пожара. Наступило утро -- разпрощавшись съ женою и дѣтьми, возвратился къ Барону. Провожавшій меня Французъ разсказалъ ему подробно о положеніи семейства моего. Баронъ выслушалъ его благосклонно -- заставилъ пересказать себѣ выученные мною пункты -- и далъ пару лошадей съ тѣмъ, что бы я въ сопровожденіи Французовъ, перевезъ жену и дѣтей въ домъ госпожи Гагариной. Крайность заставляетъ на всё рѣшиться -- я старался изъ возможныхъ золъ избрать меньшее, боясь навлечь на себя гнѣвъ временныхъ повелителей -- не забывалъ о присягѣ, данной законному Государю. Сколь ни ограниченны способности ума моего, но я разчелъ, что повинуясь велѣніямъ Князя и Барона, найду удобный случай услужить моему Отечеству. Сіи и подобныя симъ мысли занимали меня цѣлую ночь. Нещастные не покоятся.-- 14 числа въ восемь часовъ утра снова представленъ былъ Барону. Онъ опять приказалъ мнѣ прочитать ему, данное мнѣ наставленіе.-- Сограждане! простите, что языкъ мой могъ выговаривать его не запинаясь: -- вотъ оно:
   1. Идти на Калугу {Прибавлено было: "въ Тулу, а изъ Тулы въ Москву," но послѣ отложено.}.
   2. Разсмотрѣть и разспросить сколько Русской арміи.
   3. Кто начальникъ Арміи.
   4. Кто начальники Дивизій.
   5. Куда идеть армія.
   6. Укомплектованы ли полки послѣ Бородинскаго сраженія.
   7. Подходятъ ли вновь войска.
   8. Что говорить народъ о мирѣ.
   9. Разглашать, что въ Москвѣ хлѣбъ весь цѣлъ остался и не сгорѣлъ.
   10. Разпустить слухъ, что зимовать хотимъ въ Москвѣ.
   11. Если же Россійская Армія идетъ на Смоленскую дорогу, то не доходя до Калуги, возвратиться въ Москву какъ можно скорѣе.
   12. Возвратясь же ни въ чемъ не лгать, лишняго ничего не прибавлять,-- но что видѣлъ и слышалъ, о томъ только и говорить.
   13. Сіе предписаніе подъ великимъ опасеніемъ ни кому не открывать, даже и женѣ своей не сказывать, куда и за чѣмъ идёшь.
   14. Возвращаясь назадъ на первомъ Французскомъ постѣ объявить о себѣ съ тѣмъ, чтобъ доставили къ Князю Экмильскому.
   15. Если возвратиться съ, успѣхомъ, въ награду за сіе дано будетъ 1000 червонныхъ, что стоитъ по курсу 12,000 руб. сверьхъ сего домъ каменной въ Москвѣ, какой угодно будетъ взять.
   Чувствуя сколь полезно будетъ знать сіи данныя мнѣ наставленія для начальствующаго войсками Россійскими -- я старался сколько можно показать себя послушнымъ симъ извергамъ. И потому каждое слово старался выразить и произнести сколько можно точнѣе. Это имъ понравилось. И въ три часа по полудни, въ сопровожаніи троихъ Французовъ, отправили меня за городъ, давши потребное количество денегъ, нужное для пропитанія. Но могъ ли думать я о пищѣ -- оставляя дѣтей и жену безъ всякаго пропитанія? Могъ ли думать о чемъ нибудь другомъ кромѣ ихъ и спасенія моего Отечества? Не столько бы ужасно было для меня проститься съ жизнію -- оставляя Москву казалось мнѣ, что я оставлялъ болѣе, нежели самую жизнь, которая въ сіи минуты была для меня ужаснѣе самой смерти.-- Неизвѣстность будущаго -- и воображаемое вѣроломство тирановъ, замораживали кровь въ жилахъ моихъ.
   Уже мраки нощи начинали соединяться съ куреніемъ и дымомъ, по Москвѣ разливающимися, уже нещастные укрывались въ мѣста непроходимыя для спасенія жизни. По улицамъ ничего не видно было, кромѣ рыщущихъ варваровъ. Многіе изъ нихъ подходили къ провождающимъ меня, о чемъ-то спрашивали; но не получали никакого отвѣта. Наконецъ вышли мы за городъ. Здѣсь въ теченіи пятнадцати дней, я въ первой разъ вздохнулъ свободно. Но звукъ оружія и топотъ конскій, оглашающіе окресности обширнаго града, напоминали мнѣ о нещастіяхь Отечества.
   Сильный дождь, увлажившій до излишества землю, затруднялъ путь нашъ. Почти на каждомъ тагѣ должно было спотыкаться, и чувствуя усталость, требовать отдохновенія. Изнуренный нещастіями и голодомъ, изнемогшій отъ ужасовъ, я едва передвигалъ ноги мои. Мысль, что скоро увижу войска Россійскія, подкрѣпляли меня. Мы прошли не болѣе тритцати верстъ -- какъ приближились къ посту послѣднему. Изнеможенные воины Французскіе лежали разпростершись вокругъ огня разведеннаго. Одни изъ нихъ запекали на ономъ мясо конское, Другіе варили пожелтѣвтую траву въ водѣ. Сіе зрѣлище было для меня жалко и пріятно. Какъ человѣкъ я жалѣлъ о сихъ бѣдныхъ тваряхъ, честолюбіемъ въ края наши завлеченныхъ, -- какъ вѣрный сынъ Отечества я желалъ, чтобъ они издохли. Тутъ одинъ изъ воинскихъ чиновниковъ снова напомнилъ мнѣ о ревностномъ и усердномъ исполненіи даннаго ими препорученія.-- И потомъ указывая на огни сквозь лѣсъ свѣтящіеся, сказалъ: "тамъ Русскіе." Я оградилъ себя троекратно крестомъ и пошелъ. Не успѣлъ приближиться къ огнямъ, коихъ я не теряль изъ виду, встрѣтился съ двумя Россійскими козаками. Они удивлялись -- я радовался. Возможно ли, говорили они, пройти безъ опасности сквозь Французскую армію; я говорилъ, что безоружныхъ не побѣждаютъ. Потомъ просилъ, чтобъ они представили меня Генералу Милорадовичу. Они меня взяли и черезъ нѣсколько часовъ прибыли мы къ шатрамъ Россійскимъ. Мужественные Россы веселились вокругъ оныхъ, поя побѣдныя пѣсни. Довольство въ пропитаніи удивило меня: множество дичи и прочихъ мясъ лежали грудами. Я подкрѣпилъ изнуренныя силы мои добрымъ Русскимъ виномъ и зажаренною курицею, со вкуснымъ хлѣбомъ. Всѣ радовались видя меня ушедшаго изъ Москвы. Всѣ хотѣли знать подробно положеніе войскъ Французскихъ, которое конечно и безъ того уже имъ было довольно извѣстно.-- Козаки скакали по всѣмъ рядамъ ища Милорадовича.-- По многочисленности войскъ нашихъ, и по обширности мѣстъ ими занимаемыхъ, не скоро можно было найти его. Занятый военною Дисциплиною, онъ вдыхалъ мужество и неустрашимость на другомъ концѣ. Наконецъ явился на конѣ, важенъ, величественъ, съ дружелюбною улыбкою подалъ мнѣ руку, желая поцѣловать въ плечо; -- я отклонился немного, почитая себя недостойнымъ сей чести. Другъ мой! сказалъ онъ; здѣсь мы всѣ равны. Я сказалъ, что имѣю нужду съ нимъ говорить на единѣ.-- мы удалились къ уединенному шатру -- онъ сошелъ съ своего коня, взялъ меня за руку и повелъ въ оной.
   Благосклонность, съ каковою сей почтенный Герой вошелъ со мною въ разговоръ, для меня была чѣмъ-то новымъ восхищающимъ умъ и сердце. Можетъ быть скажутъ, что она мнѣ казалась необыкновенною потому, что находясь нѣсколько времени между извергами, я забылъ ее совершенно, что чувствованія мои огрубѣли. Правда, что находясь между Французами, можно отвыкнуть отъ всякаго благороднаго чувствованія; но только тому, кто съ малолѣтства привыкъ къ ихъ вѣтренности, непостоянству, нахальству и кощунству; кто каждымъ ихъ словомъ дорожитъ, какъ рѣдкимъ даромъ Неба, кто каждой ихъ поступокъ почитаетъ рѣдкимъ, несравненнымъ, даже божественнымъ.-- Воспитанный въ недрѣ семейства, мыслящаго и поступающаго всегда истинно по Россійски -- я не могъ вѣрить ихъ гнуснымъ обаяніямъ, и ежеминутно жалѣлъ объ откровенности и чистосердечіи Россіянъ. Генералъ Милорадовичь облегчилъ ими грудь мою, угнѣтенную неимовѣрными бѣдствіями. Проведши съ нимъ нѣсколько времени -- а желалъ быть представленнымъ предъ великаго, славнаго и безсмертнаго Воеводу Россійскихъ силъ, дарованнаго милосердымъ Небомъ для спасенія Россіи, а можетъ быть цѣлой Европы. Имя Князя Смоленскаго вѣчно пребудетъ священнымъ для Россіянъ. Оно должно быть вырѣзано златными буквами въ каждой новопостроенной хижинѣ разграбленныхъ поселянъ, безчеловѣчными опустошителями почти цѣлой Европы -- при входѣ въ каждый домъ, возвращенный рукою его. Такова должна быть почесть Героямъ знаменитымъ, славящимся единымъ величіемъ дути своей! Представленный сему Герою, я жалѣлъ во глубинѣ сердца моего, что не могъ услужить болѣе. Видъ его вдыхалъ благоговеніе, и оно тѣмъ священнѣе, что возбуждено на полѣ брани и чести. Главная квартира тогда была въ селѣ Вороновѣ. Обозрѣвъ меня съ ногъ до головы -- онъ препоручилъ дежурному Генералу Коновницыну сдѣлать нужныя разпоряженія, касательно моихъ обстоятельствъ и моего положенія. Въ бытность мою при главной Арміи я имѣлъ щастіе быть свидѣтелемъ успѣховъ Россійскаго оружія. Я видѣлъ какъ неустрашимые воины порывались въ бой, возвѣщаемый смертоносными выстрѣлами; я видѣлъ, что устрашенные непріятели, поражаемые со всѣхъ сторонъ, кидались чрезъ рвы и пропасти, какъ ума лишенные. Я всё сіе видѣлъ, и ничего не видалъ подобнаго. Праведное Небо! если настоящая война есть бичь, для наказанія законопреступниковъ посланный, то нельзя ужаснѣе наказать ихъ. Когда и самую смерть почитаютъ они отрадою -- но томимые голодомъ, изнуренные трудами и ранами, они должны умирать всякую минуту и все еще оставаться въ живыхъ для лютѣйшихъ мученій. Боже всемогущій! Тебѣ извѣстна вся суть. Отъ Тебя зависитъ и судьба народовъ.-- Я видѣлъ злодѣевъ превозносящихся гордостію превыше самаго сатаны -- видѣлъ и униженныхъ до послѣдняго червя, по злаку сельному во мракѣ пресмыкающагося. Вѣрю и всегда буду вѣрить словамъ Священнаго Писанія; Азъ есмь Господь, смиряяй древо высокое, возносяяй древо смиренное, изсушаяяй древо зеленое и проращая древо сухое. Не силою и богатствомъ хвалимся, но Твоею, Отче, неизрѣченною милостію.--
   Село Тарутино останется навсегда въ памяти у признательныхъ Россовъ, и злочестивые непріятели долго не забудутъ его. Здѣсь обдуманы тѣ великіе планы, исполненіе коихъ нанесло совершенную гибель Французамъ {Сами Французы сознаются въ сей истинѣ. Влагая въ уста самаго Наполеона небольшую Шараду, сдѣланную изъ слова Тарутино: ta routine m'а de'route, которую они относятъ прямо къ Его Свѣтлости Михаилу Ларіоновичу, Князю Смоленскому.}. Поражаемые отвсюду -- они думали объ одномъ спасеніи, и не находя его падали въ бѣгствѣ. Быстрое вторженіе ихъ въ предѣлы наши, казалось непонятнымъ чудомъ. Глубокомысленные старцы, убѣленные сѣдинами, искушенные многочисленными опытами, озаренные свѣтомъ исторіи, измѣряя духъ потомства Славянскаго, сравнивали съ мужествомъ прочихъ народовъ Европы, и не находя ничего между ими подобнаго, удивлялись ихъ наитію, восклицая: Небо не даетъ отчета смертнымъ въ путяхъ, коими наказываетъ оскорбившихъ его.
   Раззоренные храмы, оскверненныя Святыни, поруганная невинность, угнѣтенная добродѣтель, громко вопіютъ объ отмщеніи. Кратковременно торжество порока. Мечь неправедно извлеченный рано или поздо обращается на главу управляющаго онымъ. Тогда ни одинъ ударъ его не падаетъ мимо.-- ужасно было нашествіе Татаръ, гибельно нападеніе Шведовъ; но Богъ всегда поборающій правымъ, яко прахъ развѣялъ ихъ силы, покоряя мечу велесердыхъ Россовъ.
   23-го Сентября возвѣстили мнѣ, что по волѣ Главнокомандующаго Россійскими войсками, я долженъ быть отправленъ въ Санктпетербургъ, къ ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ ВСЕМИЛОСТИВЬЙШЕМУ ГОСУДАРЮ АЛЕКСАНДРУ ПАВЛОВИЧУ. Выслушавъ сіе, я объятъ былъ несказанною радостію, отъ того, что малыя услуги мои будутъ доведены до Высочайшаго свѣденія человѣколюбивѣйпіаго Монарха въ свѣтѣ. Одобреніе, данное мнѣ при отпускѣ изъ главной квартиры дежурнымъ Генераломъ Коновницынымъ {Копія съ свидѣтельства, даннаго изъ главной квартиры. Свидѣтельствую симъ, что Московскій третей гильдіи купецъ Петръ Петровъ сынъ Ждановъ, подвизаемъ будучи ревностію и усердіемъ къ своему Государю и Отечеству, не смотря ни на какія лестныя предложенія со стороны Французовъ, наклонявшихъ его къ шпіонству, оставилъ домъ, жену и дѣтей, явился въ главную квартиру, и доставилъ весьма важныя свѣденія, о состояніи и положеніи непріятельской Арміи. Таковой его патріотическій поступокъ заслуживаешь совершенную признательность и уваженіе, всѣхъ истинныхъ сыновъ Россіи.
   Главная квартира, село Тарутино
   Сентября 22 дня 1812 года.
   Дежурный Генералъ Коновницынъ.}, исторгло слезы благодарности и умиленія. Я восхищался несказанно тѣмъ, что оставляя жизнь сію, могу съ радостною улыбкою сказать: "И я былъ хотя въ малѣ полезенъ для "Отечества, въ то время, когда всѣ состоянія жертвовали всѣмъ, чѣмъ могли для спасенія его.
   Прибывши въ Санктпетербургъ -- я все еще не могъ быть спокойнымъ: неизвѣстность, въ каковой остались жена и дѣти -- меня мучила. Наконецъ узналъ черезъ письма, что онѣ живы -- хотя и страждутъ въ тѣсной нуждѣ. Но по сіе время не могу узнать, какими средствами спаслись онѣ отъ насилія и неистовства варваровъ кровопійственныхъ! Безопасность и довольство, обѣщанныя ими при данномъ мнѣ препорученіи -- могли превратиться въ самое лютѣйшее звѣрство, особливо когда увидѣли себя обманутыми. Можетъ быть замѣшательство, въ какомъ они находились при изгнаніи своемъ изъ Москвы, помрачило въ мысляхъ ихъ память о моемъ семѣйствѣ. Впрочемъ бываютъ минуты, когда и злодѣи чувствуютъ срамоту свою. Разверзающаяся предъ ними бездна объемлетъ умъ ихъ ужасомъ -- и не позволяетъ ни о чемъ другомъ думать, кромѣ своего спасенія. Раскаяніе овладѣвши душою -- заставляетъ желать ничтожества. Пробужденная совѣсть представляетъ всю мерзость ихъ поступковъ. Небо неоставляетъ безъ наказанія злодѣевъ -- и оно тѣмъ ужаснѣе для нихъ, когда свершается въ глазахъ притѣсненыхъ ими.
   Но кто постигнетъ судьбы Божія? Спасеніе семейства моего есть не послѣднее чудо -- между непостижимыми дѣяніями Промысла -- Боже праведный забуди роптанія несмысленныхъ и малодушныхъ твореній твоихъ! Вся елико хощеши -- и да творити -- ни что же бо есть зло. Ты внѣмлешь моленіямъ сирыхъ и безпомощныхъ -- ни одинъ вздохъ, отъ искренняго сердца излетѣвшій, не теряется въ пространствѣ воздуха. Однѣ токмо суетныя желанія постыждаютъ насъ.
   Сіи спасительныя размышленія наполняли душу мою во всѣхъ претерпѣнныхъ нещастіяхъ. И когда варвары, разхищая сокровище древней столицы, гордились успѣхами вѣроломныхъ побѣдъ своихъ -- не могли быть спокойнѣе меня; ужасъ и остервеніе, начертанные на лицахъ -- показывали то мучительное состояніе, въ которое завлекло ихъ изувѣрство. Я ждалъ конца моего дѣла -- управляющій Военнымъ Министерствомъ не замѣдлилъ доложить обо мнѣ ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ. Человѣколюбивый и благопопечительный Монархъ -- благоволилъ отличить меня -- въ воздаяніе посильнаго моего усердія къ Отечеству, золотою медалью {Московскому 3 гильдіи купцу Петру Петрову сыну Жданову.
   ЕГО ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО въ воздаяніе за оказанное вами усердіе, Всемилостивѣйше повелѣть соизволилъ наградить васъ золотою на алой лентѣ медалью, для ношенія на шеѣ.
   Во исполненіе таковой МОНАРШЕЙ воли препровождаю къ вамъ означенную медаль съ тѣмъ, что бы вы, возложа оную на себя, носили по установленію.
   Управляющій Военнымъ Министерствомъ
   Князь Горчаковъ.
   Въ С. Петербургѣ.
   21 Октября 1812.}.
   Соотечественники! Я желалъ бы имѣть другую жизнь, что бы пожертвовать оною двоекратно для славы и чести Россіи; и не желалъ бы прожить ни одного дня, если бы увидѣлъ тлетворныхъ изверговъ снова вами уважаемыхъ.-- Такъ, если злодѣи могутъ быть похваляемы, то Французы должны быть увѣнчанными, злодѣями.
   

ПѢСНЬ,

Пѣтая нещастными жителями Москвы во время грабительство и пожаровъ, злобными Французами въ оной производимыхъ. *)

   *) Пѣснь сія прислана въ подлинникѣ изъ Москвы, ее начали пѣть со Сентября. Печальные звуки ея разносились въ особенности на прудахъ подъ новымъ Спасомъ, подъ Симоновымъ и на Яузѣ.
   
             На рѣкахъ Московскихъ, тамо сѣдохомъ и плакахомъ,
             Внегда помянути намъ красоту града славнаго
             На выяхъ посредѣ его обѣсихомъ сумы наша.
             Яко тамо вопросиша мы плѣньшіи насъ во истязаніяхъ о хлѣбѣ насущномъ.
             Како покажемъ тебѣ пути въ сокровищницы наша?--
             Аще забуду тебе ненависть къ Французскому народу.
             Забвенна буди десница моя.
             Прилини языкъ мой къ гортани моему, аще скажу слово благо Французамъ.
             Помяни Господи неистовства Наполеоновы, и сподвижники его, въ день нашествія глаголющія, грабте, грабте до основанія.
             Дщи Французская, окаянная! блаженъ иже иметъ
             И разбіетъ младенцы твоя о камень! *)
   *) Се людіе идутъ отъ Сѣвера, и языкъ великъ, и Царіе мнози востанутъ отъ конецъ земли, луки и щиты имуще, грозни суть и немилостиви: гласъ ихъ яко море возшумитъ, на кони возсядутъ, уготовани яко же огнь на брань противу тебе, дщи Вавилоня! Іер. гл. 50, ст. 41, 42.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru