Желтов Федор Алексеевич
Перед людьми

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Желтов Ф.А. Перед людьми: избранное. -- Богородск [Нижегор. обл.]: [Печатный дом "Вариант"], 2014.
   

1901.

ПЕРЕД ЛЮДЬМИ

Около чего потрёшься, того и наберёшься.
Добра не встретишь -- и душу не полечишь.
Пословицы

I

   Захар Вилков был мужик семейный, жил он сам-третей: жена была при нём да сынишка на возрасте. Захотелось Вилкову пристроить парнишку к какому-нибудь ремеслу,-- минуло ему двенадцать лет, можно смело за дело ставить. Неподалёку от деревни стояло большое торговое село, там шорники и кожевники жили, заводов было много. Задумал Захар на завод сына отдать; посоветовался с женой.
   -- Лукерья!.. Не пристроить ли нам парнишку к заводскому делу, хоть бы в шорники отдать, што ли... Как думаешь? А?
   Подумала Лукерья.
   -- Что же, с Богом,-- говорит,-- ремесло ему всегда пригодится, да и заработки на заводе не мужицкой работе чета: сколько здесь за пашню во всё лето иной возьмёт,-- там за один месяц выработаешь.
   -- Это правда,-- говорит Вилков,-- а парнишка теперь в поре,-- не в подпаски же его здесь отдавать. Вот поведу в село при первом же разе и похлопочу.
   Порешили.
   Поехал Вилков в субботу на базар и парнишку с собой прихватил. На селе в ту пору дела шли по торговле хорошо, заводы работали, народ на них требовался. Вилков скоро отыскал место. Пришёл он в один большой завод, где шорный товар -- ремни, шлеи да узды -- работали, спросил,-- в два слова мальчишку в ученики на завод взяли и прямо за дело поставили.
   Работа лёгкая: ремешки на доски наколачивать, к печке приставлять, сушить да опять назад снимать. Заставляли и лошадь гонять в мялке, где кожи выминают, и другие мелкие работы делать; привык скоро парнишка ко всему, да парнишек, как он, на заводе много было. Приехал Вилков домой.
   -- Пристроил Петруху,-- весело говорит он жене,-- место первый сорт.
   -- Ну, и слава Богу,-- сказала Лукерья.-- Домашнее дело не уйдёт и без него.
   -- Вестимо,-- подсказал Вилков,-- домашнее дело само собой, а там в люди по крайности выйдет мальчишка, кой-чек понаучится, в жизни всё пригодится...
   Успокоились.
   

II

   На заводском деле навострился Петруха скоро. На заводе народу работало всякого много -- и плохого и хорошего, потрафлять приходилось всем: тот спрашивает одно, другой другое; ученик так ученик и есть: везде поспевай, всё понимай; за вихры таскали тоже здорово. Что же поделаешь? Без того ученья не было,-- приобык парнишка и к этому, обтерпелся
   Захаживал к нему и отец.
   -- Привыкаешь ли?-- спрашивал он его.
   -- Ничего,-- говорит,-- живу.
   На праздники Петруха ходил домой редко, всё больше при заводе был -- мало пускали. На праздниках на заводе работы хоть и не было, так без дела сиди, а сбегать куда по делу случится или на кухне что пособить, так Петруха и тут.
   Не всегда бывало и дело: иной раз и совсем свободно, а в свободное время и погулять Петрухе когда хотелось. Спознался Петруха с таким же подростком одним, как и сам, в учениках тот жил у сапожника,-- часто и проводил с ним досужное время. Сапожник жил недалеко: повернул влево от заводских задворков, прошёл усада три, завернул в глухой закоулок,-- тут он и есть.
   На заводском деле Петруха приноровлялся ко всему, смекал он про себя, как нужно потрафлять, чтобы вихрам доставалось меньше: и за водкой кому нужно бегивал и за табаком,-- по утайке всё это делалось, чтобы хозяин не сметил, ну и полегче от мастеров бывало. Научился и врать мальчишка и обманывать. Таково уж вокруг него было. Путного слова, почитай, не слышно, народ кругом всё тёмный, каждый только о себе заботился, а о чём путном не только что о других, и о себе некогда подумать.
   И жил так Петруха и привыкал.
   -- Петруха!.. печку затопи!..
   Только и слышно. Не успел сделать всё за раз -- вихры припасай.
   -- А-ах ты, озорник эдакий!.. Балбес!..
   Откудлатят голову и шабаш,-- тем только и учили. На артели жить -- всего натерпишься.
   

III

   Пошёл раз Петруха в праздник к сапожникову ученику -- Ермилом того звали, а попросту кликали "Ермолкой",-- добежал до калитки, забоялся на двор идти,-- нет ли хозяина,-- заглянул через забор, а Ермолка тут на дворе.
   Обрадовался Петруха и кликнул тихонько:
   -- Ермолка!..
   Увидал его Ермолка, замахал рукой: иди сюда, ничего, никого нет!
   Петруха вбежал.
   -- Нынче самого весь день не будет,-- говорит Ермолка,-- на весь день ушел... пойдём на зады, там Гаранька да Мишка собрались, в огородах ждут.
   Пошли.
   Гаранька да Мишка -- оба парня рослые, должно подмастерья.
   -- Что ж ты долго?-- спросил Гаранька.
   -- Нельзя было, выжидал...
   -- Принёс?
   -- Принёс.
   Ермолка вынул из кармана карты, потом достал кисет табаком.
   -- Вот он, насилу нашёл,-- под верстак, дьявол, запрятал. Я думал, он с собой утащил.
   -- Эва,-- проговорил Гаранька,-- дайко-сь... На, сдавай!.. и он бросил карты Мишке.
   -- А бумаги захватил?-- спросил Гаранька.
   -- И бумаги принёс, вот...-- подал ему Ермолка.
   -- А это кто с тобой?-- спрашивал Гаранька, указывая в товарища Ермолки.
   -- Из заводских, в ученики недавно поступил.
   -- Новичок, значит?
   -- Новичок,-- подсказал Ермолка.
   Гаранька не спеша набивал папироску.
   -- Ну, сдал! Начинать, што ли? Чего с табаком-то копаешься?-- говорил Мишка.
   -- Нну!.. успеешь!..
   -- Успе-ешь! -- передразнил Мишка.-- Давай сюда,-- он потянул кисет,-- курить так курить,-- и Мишка тоже начал свёртывать папироску.
   -- Ономнясь хозяин большу-ущую цигарку курил, заказчик какой-то дал, хороша, баит, страсть,-- толковал Ермолка
   -- Из листов?.. Прямо из табаку из листов?.. Знаю, куривал,-- говорил Мишка,-- а по-моему, табак так табак и есть..
   -- Нет, шалишь... есть по целковому за цигарку платят, за что-нибудь да дают.
   -- По целковому?.. По три!.. Хозяин баит, по три есть... Вот бы хватить, славно!..-- перебил Ермолка.
   -- Ври больше... Почём игра?-- спросил Мишка.
   -- По копейке... вали!.. Хочешь, што ли?-- и Гаранька передал папироску Ермолке.
   Тот взял.
   -- Играть будешь?-- спрашивал Ермолка Петруху.
   -- Што же не будет,-- будет... Ходи!..-- командовал Гаранька.
   -- Денег нет... не игрывал...-- несмело отозвался Петруха.
   -- Э-эх, ты, простота!.. Вон оне!..-- брякнул медяками в кармане Гаранька.
   Ермолка кинул ему медяк:
   -- Играй!.. На семитку,-- отдашь.
   Помялся Петруха.
   -- Играй, чего тут!
   Началась игра.
   -- С козырей!..
   -- Краля!..
   -- Ходи!.. Пошёл?.. Ла-а-дно!..
   -- На, Петруха, покури,-- предложил Мишка и ткнул ему в зубы папироской.
   -- Не буду... не надо...
   -- Кури, чего тут!..
   -- Не буду...
   -- Эх ты, а ты учись, пока мы живы,-- сказал со смехом Гаранька.
   -- Молокосос!..-- Мишка бросил папироску в сторону.-- Поди, чай, ещё об матери плачешь?..
   -- Потрёшься, научишься,-- мы тебя всякому добру обучим... Табак... што табак? Ты погляди, как мы водку хлещем... Ты што шестёрку бросил, чёрт!..-- ругал Гаранька Мишку.
   -- Ну, ходи, ходи... Ты вот новичка-то поучи, а меня што,-- я уж учёный... Табаку не отведывал... молокосос...
   -- Погоди, не вдруг, и мы, мол, до того дойдём... Так, што ли?-- приставал Гаранька.
   Петруха молчал.
   -- Твоя взяла, сдавай!..
   Играли долго, надоело -- бросили.
   Петруха проигрался.
   -- За тобой две семитки да грош,-- сказал ему Ермолка.
   -- Отдам.
   -- Да моя гривна,-- сказал и Гаранька,-- продулся, брат.
   Молчал Петруха.
   Мишка валялся на траве и задирал ноги кверху. Ермолка сидел на корточках, обхватив коленки, а Гаранька опять набивал папироску.
   -- Намедни я полвыростка у хозяина стащил,-- хвалило Ермолка,-- подтибрил ловко, и не хватился, так и шабаш...
   -- Продал?
   -- Живым манером... только не повезло -- в орлянку про играл.
   -- Игро-ок! А теперь надо бы чего удумать, а то скучно так-то...
   -- Вот тебе и удумать... на!..-- выхватил Мишка из кармана пару голиц...-- вчера ещё припрятал.
   -- Э-э, здорово! -- обрадовался Гаранька.-- На гулянку хватит, посылай!..
   -- Погоди.
   -- Посылай, чёрт, чего тут?
   -- А сам?
   -- Ну, пополам... давай снесу,-- Гаранька вырвал голицы и побежал.
   Мишка выругался вдогонку. Петруха хотел уходить.
   -- Ту куда?-- спросил Петруху Ермока.
   -- Домой.
   -- Погоди.
   -- Да чего тут?
   -- Да погоди, экий ты, вместе пойдём.
   Петруха остался.
   Гаранька скоро прибежал.
   На траве очутилась бутылка водки, связка кренделей и пряники.
   -- Вот тебе, вот тебе, вот...-- Гаранька выгрузил карманы и растянулся на траве.
   -- Погуляем. Ну, начинай!..
   -- Кто ж пить-то будет?-- спросил Мишка.-- Ермолка, пьёшь?
   -- Ну вас,-- я крендели...
   -- Врёт, давай!..
   Все пили, только Петруха не стал. Над ним смеялись:
   -- Молод еще.
   -- Молока просит.
   -- Щенок.
   -- Выучим, погоди,-- утешал Гаранька.
   Петрухе было обидно.
   Покончили скоро. Ермолка собрался идти. Пошёл и Петруха.
   -- Гривну не забудь, эй ты, неучёный!..-- кричал вдогонку Гаранька.-- Не отдашь, я те накладу!.. В то воскресенье штоб было!..
   -- Принесёт!..-- издали за него кричал Ермолка.
   -- А ты и вправду, смотри, принеси,-- советовал Ермолка,-- и мне не забудь.
   -- Да где я возьму?
   -- Попроси у хозяина.
   -- Не даст.
   -- Не даст, так стащи что-нибудь.
   -- Увидят, стащи,-- разве хорошо?
   -- Дурак ты, больше ничего. Ремней-то у вас видимо-невидимо,-- кто доберётся?-- взял поаккуратней, беда невелика.
   Петруха промолчал.
   -- В воскресенье, смотри, приходи! -- кричал Ермолка, убегая домой.
   

IV

   Всю неделю Петрухе было не по себе: работать тошно,-- жалко, что проигрался,-- и завидно, что у людей деньги были. Хозяин ему денег не давал -- отец за получкой ходил, да и работок его пустой -- учениковский.
   "Ну, так што?-- думает Петруха,-- стащу ремни,-- и концы в воду".
   Мотом одумается.
   "Неладно. Узнают -- беда... Ну их к шуту!"
   А неделя шла, скоро и воскресенье.
   "Отдать бы только им,-- пострел их побери!.. проходу дадут".
   Попытался Петруха попросить у Микифорыча,-- мастером тот на заводе был, ему часто Петруха за водкой да за табаком хаживал.
   -- Микифорыч!.. дай мне пятак.
   -- А на што тебе? На што тебе, пострелёнок?-- пристав Микифорыч -- он был выпивши,-- На орехи, што ли, тебе. Вот тебе на орехи, вот тебе, вот!..
   И Микифорыч здорово натрепал Петрухины вихры.
   -- О-орехов захотел!..
   Поплакал Петруха. Подошло и воскресенье.
   Утром дрова таскал Петруха, двор подметал, после обе: только освободился и ушёл. Ермолка ждал его на углу.
   -- Принёс?
   -- Нету.
   -- Што ж ты?
   -- Боязно.
   -- У-у, боязно, дурак!..-- ругался Ермолка.-- Свернул бы получше в карман, вот и всё, играть бы опять начали, орехов купили бы...
   -- Тятька придёт, я денег попрошу.
   -- Дожидайся... Ты лучше не ходи: Гаранька изобьет,-- задорный; я скажу -- не пустили, а ты вдругорядь без того не ходи. Слышь!
   Опять целую неделю мучился Петруха. Денег просить боялся, ремни спрятать тоже боялся. Как-то раз ночью, когда все спали, Петруха тихонько встал и на цыпочках пробрался в сени: там, ещё с вечера, заметил Петруха, висела забытая связка ремней. Сердце шибко билось у него, когда он к ней подходил, руки дрожали. Выбрал Петруха три ремня, свернул комочком и подсунул в уголок за доску. Долго не уснул после этого Петруха, всю ночь проворочался; только бы к утру заснуть, а заводский колокол: Тень!.. Тень!.. Тень!..-- будить начали, пора вставать -- четвёртый час утра.
   -- Петька!.. вставай живо!..-- тормошил его кто-то за ноги.-- Мялицу {На шорных заводах мялицей называется особого рода конная машина, где мнутся сыромятные кожи. Примечание автора.} ходить!..
   В заводе шла стукотня,-- всяк к своему делу пристраивался.
   Мялицу ходить Петрухе не впервой -- знал он это дело хорошо, да ремни у него из головы не шли. А ну, как узнают? Ему даже казалось, что об этом уже все знают. Индо дрожь брала.
   "А что?-- говорил себе Петруха,-- накоплю денег, тятьке отдам, а то гармонь себе куплю. А важно бы выучиться на гармони играть, первый сорт. Пришёл бы домой и давай наигрывать -- вот мол, как!.."
   Петруха два раза ходил на то место, где ремни спрятал: всё думал, не увидал ли кто да не унёс; на другой вечер перепрятал их в сенник.
   "Пойду в воскресенье и отдам; больше не буду... А как узнают?.."
   Петруха боялся.
   "Коли бы деньги были, рази стал?-- оправдывался он.-- Копнул же дьявол играть тогда с ними!"
   Пошёл куда-то Петруха по делу и встретился с Гаранькой, хотел было от него улизнуть, да Гаранька увидал.
   -- Эй, погоди, погоди! -- кричит Гаранька и догнал.-- Ты што ж не приходил?
   -- Так, нельзя было.
   -- Так!.. Мы опять играли, я обыграл. Гривну мне!
   -- Отдам. Нету.
   -- Ты смотри... а не то я те накладу, я те-е...
   -- Отдам, чай, сказал!..
   -- То-то! Приходи, смотри, опять туда.
   Гаранька побежал.
   Петрухе ремни мерещились, и ночью пригрезилось даже, что за них его били.
   Совсем парню было не по себе.
   На неделе был какой-то праздник. В этот день не работали. Рабочие -- кто домой ушли, кто на заводе остались, дело праздничное,-- артель собралась вскладчину и ушла в трактир. Петруха не пошёл, да его бы и не взяли: куда тут соваться; артель пропьёт теперь до ночи и Микифорыч тут,-- он при таком разе всегда бывает за старшего,-- крепко любил Микифорыч выпить,-- уж жди теперь его к вечеру, на карачках как раз.
   Петруха припас ремни, чтобы удобнее их было унести и свернул клубочком. На дворе был только кучер Михайла, выждал Петруха, когда Михайла, пообедавши, спать к лошадям пошёл, и стрекнул со двора.
   Побежал Петруха другой дорогой, по задам, точно боялся идти напрямики, да и то ему мерещилось, что сзади бегут и кричат:
   -- Держи!.. Держи!..
   Совсем запыхался Петруха, когда добежал до закоулках жил Ермолка. На дворе никого не было. Петруха подождал. Ремни будто жгли его,-- хотелось ему поскорее отдать их.
   -- Ермолка! -- звал он тихонько в окно.-- Ермолка!
   Ермолка услыхал и выскочил.
   -- Иди скорее, скорее!..-- торопил Петруха и побежал. Ермолка за ним.
   -- Что?-- остановил его Ермолка, когда они вбежали в огороды.
   -- Вот!..-- Петруха, запыхавшись, сунул ему торопливо ремни и облегчился, точно гору свалил.
   Ермолка потряс на руке.-- Ловко! Пойдём!
   Гаранька и Мишка уже дулись в носки.
   Гаранька бил Мишку по носу целой колодой, у Мишки нос краснелся как свёкла.
   -- Будет, чё-орт! -- ругался Мишка, закрывая картой и оставляя во власти Гараньки только кончик носа.
   -- Раз!.. Держи ещё, держи... раз!..-- хлёстко лупил его по носу Гаранька.
   Мишка щурился.
   Крмолка смаху подбежал к ним, подпрыгивая на одной ноге, и толкнул Гараньку.
   -- Будет вам... Вот!..-- тряс он ремнями.
   -- Это что?
   -- Петька достал.
   -- Стянул?.. Молодец, Петька!
   Гаранька встал, посмотрел.
   -- Молодец, Петька, обучим и не тому... Давай, я снесу.
   -- Я сам,-- хотел было Ермолка.
   -- Пошёл к чёрту,-- я лучше тебя ходы знаю.
   Ермолка уступил.
   -- На гулянку хватит и свои зачтём.-- Ладно, што ли, Петька?-- спрашивал Гаранька.
   Тот ответил:
   -- Ладно.
   День прошёл весело. В носки уж не играли, а играли на деньги.
   С той поры Петька ещё больше сдружился с своими товарищами, а больше всего он сдружился с Гаранькой, который его и на худые дела натравлял.
   

V

   Три года прожил в учениках Петруха,-- так уж брали, три года ученик, а на четвёртый подмастерье. В учениках жалованье давали пустое -- едва на одежду хватало; на четвертый год заработок шёл больше. Научился Петруха и узды вязать и шлеи шить,-- больше всего к уздам наторел,-- на эту работу и зарился. Работа лёгкая, плата поштучно, сколько сработал -- за то и деньги получил. Если прилежно работать, то рублей сто верных в год на этой работе можно заполучить, а на хорошего мастера и больше.
   Стал себя Петруха считать большаком, к дому <испорчено>мало,-- отстал. Бывало, отец сам ходил за получкой к хозяину, а теперь придёт разве только у сына что попросить, да и то -- что тот даст. Петруха распоряжался деньгами как хотел: хотел -- давал, хотел -- нет, хотел -- нужду справлял, а хотел -- за форсами гонялся: калоши себе завёл, сапоги со скрипом, кургузый пиджак,-- норовил барином обостриться,-- часы даже с цепочкой купить зарился. И видел отец, что дело неладно, да ничего не поделаешь, когда сын из воли ушёл. У отца нужды было много; мужик Вилков был как есть мужик. То нехватки по хозяйству да подати поедом его ели, то-то, то сё, семена да неурожаи, всякое дело своего спрашивало, а достатки мужицкие известны -- спина да пара рук, на труде все и дело стоит, а Вилков был и на водочку слабоват, пуще всего это его и губило, да и престольные праздники Вилков любил широко справлять; если всё сочесть, так из кулька в рогожу мужик и перебивался. Скота было мало: две пары кур, две свиньи да лошадёнка хирявая,-- вот и всё; была коровёнка: да пала, хозяйство не ахти, далеко не уедешь.
   Плакался на такое дело немало отец, да делу не пособил, а скоро и сам свыкся, будто так и надо.
   А нужда пришла. Тот год был неурожайный, едва семена пособрали, совсем выбились мужики: на новый сев да на подати, под мирскую поруку, денег вздумали призанять. Дело было весной, в самый жар работы.
   Один богатый согласился мужиков выручить, только чтобы осенью, как только с полей уберутся, деньги ему сполна представили. Взяли. На долю Вилкова тоже рублей тридцать перепало. У мужика когда деньги есть, так они не залежатся, сейчас же их к делу пристроит... Что их беречь? То надо, другое надо, вышли деньги, а там, глядишь, и опять нужда но носу. Должно нужда не от того, что денег нет, а так уж мужик с ней родился, да и она на людях прижилась, не лапоть -- с ноги не сбросишь. Подползла она и к Вилкову.
   Нехватки да нехватки, пришла осень, и осень Вилкову отдышки не дала: срок уплаты пришёл, а у Вилкова так же было голодно и пусто, как было и до того. Мужики кой-как пособрали, выплатили, не смог только Вилков.
   Не потакнул мир, потому порука.
   -- У тебя,-- говорят,-- сын в заводе,-- добудешь. Пригрозили лошадь продать. Лошадь!.. Последнюю лошадь, чем только мужик и жив.
   "Да без лошади мне, что без рук,-- подумал Вилков,-- перво-наперво в зиму возка дров -- всё на кусок добудешь. А весна?.. Весной-то и совсем без лошади хоть помирай".
   На Петруху надежда.
   Пошёл.
   На этот раз Петруха остепенился, не пил, на книжке прогулов не значилось. Отец пересказал ему всё; Петруха выслушал.
   -- Помогу,-- сказал Петруха.-- Зачем же лошади лишаться -- денег попрошу у хозяина,-- даст и вперёд.
   Хозяин не дал.
   -- Надежда,-- говорит,-- на тебя плохая: пьянствуешь часто.
   Упрашивать начали и отец и Петруха, всё дело объяснили -- деньги нужны, потому что лошадь последнюю хотят со двора тащить; денег бы только и надо: семь рублёв заработанных да двадцать три вперёд.
   -- Не дам,-- решил хозяин.-- Вот семь рублёв получи.
   -- Семь рублёв не помога,-- говорит отец,-- всё равно лошадь возьмут
   Не надеялся Вилков -- мир отсрочки не даст, бывало де.
   Не упросили. Хозяин отказал.
   -- Кабы время ещё два дня терпело,-- говорит Петруха, я как бы ни то деньгами раздобылся.
   -- Терпит,-- сказал отец.
   -- Коли терпит, поезжай домой, а дня через два заходи -- оборудую.
   -- Кабы такое-то дело,-- говорит отец.
   -- Оборудую, приезжай. Как можно, чтобы со двора лошадь увести?-- шутка сказать!.. Коли терпит, поезжай...
   -- Терпит, приду,-- решил отец и понадеялся.
   

VI

   Петруха повидался с Гаранькой.
   -- Дело есть,-- сказал Петруха, отзывая Гараньку.
   -- Ну, што?
   -- Спровадишь на место: штуки четыре кож припасу?
   -- Ну, вот тебе!.. валяй,-- не впервой.
   -- Только чтобы двадцать рублёв на руки, без этого -- ни-ни.
   -- Будет, давай только.
   Уговорились. На другой день к вечеру Гаранька с задов обещался прийти, а Петруха -- кожи припасти, передать и шабаш.
   В тот день, с самого вечера, как только поужинали, забрался Петруха в чулан, где кожи готовые для ремней лежали, подвернул их штук пять и связал,-- узел вышел немалый. Припрятал.
   "На другой день к вечеру перенесу и передам,-- подумал Петруха,-- а послезавтра и двадцать рублёв на руки".
   Дело не вышло: за Петрухой досмотрели. Стал заводчик на другой день выдавать кожи на кройку, не дочёлся пяти туда, сюда -- украли. Промолчал заводчик. На того стал думать, на другого, остановился на Петрухе. Петруху он и раньше замечал. Стал следить.
   Пошёл Петруха на то место, где кожи спрятал, хотел их на зады к забору отнести, как с Гаранькой уговорился. Дело было вечером, поужинавши,-- не думал Петруха, что за ним заводчик подсматривал. Вытащил кожи Петруха, оглянулся по сторонам и понёс,-- тут его и сцапали.
   -- Стой!.. Это что такое!?.. Мишка, Гришка, сюда!.. Сюда, проклятые,-- вор!..-- кричал заводчик.
   Петруха обомлел, он точно каменный сделался -- столб столбом, и кожи из рук вывалились. Его окружили.
   -- Петька!?.. Ло-о-вко!.. Лупи его, ребята, лупи-и!..
   -- Стой!.. К хозяину его тащи!.. К хозяину!.. По шее его, по шее,-- та-а-к!..
   -- Ха-ха-ха!.. Вора пымали, во-о-ра!.. Ло-о-вко!..
   Рабочие сбежались, заглядывали в лицо побледневшему Петрухе и хохотали, точно были этому рады, а Петруха ничего не понимал: ему казалось, что он только что проснулся.
   -- Вора пымали, во-о-ра!..-- кричали рабочие и волокли Петьку в мастерскую.
   Сказали хозяину. Тот пришёл.
   -- Что это такое?-- проговорил он, увидав толпу среди мастерской.
   -- Вора пымали, вора!..
   -- Петьку! -- докладывал заводчик,-- уследил, я уследил, хозяйское добро вздумал таскать... Я те-е!..-- замахнулся он на Петьку.
   -- Да толком расскажи,-- остановил хозяин.
   -- Кожи хотел утянуть,-- целый свёрток припас. Я думаю, что такое, кож не хватает? Дай, думаю, послежу, и выследил,-- только он было хотел тащить их, а я и тут, да ка-а-к его!.. на месте схватили, на месте... с кожами, и кожи вот... Дайте-ка сюда, ребята; вот оне... Ах он, собачий сын, кожи таскать!..
   Хозяин посмотрел на кожи, потом на Петьку.
   -- Ме-ррзавец! -- закричал он и со всего размаху ударил его в лицо.
   Из носу у Петьки брызнула кровь. Петька вздрогнул и закрыл лицо руками. На него посыпались удары.
   Хозяин озлился и бил его по чему попало; злоба так душила, что он не мог говорить, а только шипел:
   -- Ммерзавец!.. Подлец!..
   Петька повалился в ноги.
   -- В шею его, вон!.. Чтобы духу не было!..-- приказал хозяин и пнул его ногой.
   Петьку вытолкали из мастерской, проволочили двором, высунули пинком за ворота.
   Петька всю ночь пролежал под забором и плакал -- совесть в нём вставала. Стыд охватил его и не давал покоя. И только теперь понял всю свою дурноту, что пристала к нему и навсегда заклеймила позором. Наутро он пошёл опять завод,-- ему думалось, что хозяин его простит и возьмет.
   -- Ты что?.. Опять?..-- закричал на него хозяин.
   Петька бросился в ноги.
   -- Пошёл!.. Негодяй!.. Чтоб я опять тебя взял?!..
   -- Не буду... и пить не буду... Куда я теперь пойду? сквозь слёзы говорил Петька.
   -- Паршивой овце такова и участь. Убирайся, пока под суд тебя не отдал!.. Добро чужое таскать?!.. Да за вами только гляди да гляди, и не знаешь, как добро своё сберегать. Ах ты, скотина!.. Пошёл!.. Во-о-ровством заниматься!.. Ишь удумал... на чужие капиталы раззавиделся?.. Да кабы все такие подлецы были, так не знал бы, как добро своё сберечи... корми, пои вас, негодяев, да старайся для вас, содержи, а вы... Убирайся! И ноги чтобы на двор не накладывал.
   Хозяин отвернулся и ушёл. Петруха нехотя пошёл со двора. "Куда идти?..-- размышлял он.-- Места искать?.. Вор, ведь я, вор!.. Вор никому не нужен... Так вор я, чёрт вас возьми. Негодяй?.. Добро сберегать надо, а человека не надо?.. Может быть, я теперь всю душу из себя вымотаю, это ничего?.. Пальцами на тебя будут показывать: вор!.. Что же?.. так и надо; вор так вор, сам до воровства дошёл, сам осрамился, такова дорога".
   Петруха прямо пошёл в кабак. У него в ушах только и было:-- Вор!.. вор!.. вор!.."
   

VII

   Гаранька в ту неделю пьянствовал. Петруха встретил его и кабаке.
   -- Черт!.. Ты меня смучал, ты, ты! Ты довёл до этого! -- грозил ему кулаком Петька.-- Водки!..
   Петька опустился тяжело на стул и ударил по столу кулаком.
   Водки подали, он сразу выпил её всю.
   "Так вор я, вор?!.. вор?!.. вор?!..-- повторял про себя Петруха.-- Все теперь знают... вор!.. Может, так и надо, чтобы я был вор. Что же я теперь?.. Срам!.. А-ах, надо было, чтобы так случилось!.. Дурак я, дурак, набитый дурак... дурак и вор... дошло... до-о-шло!.."
   -- Водки ещё!..-- потребовал Петька и упал головой на стол.-- До-о-о-шло... До-о-о-шло-о-о...-- плакал он.-- Водки, говорят вам!..-- поднялся Петька.-- Довели, довели, чёрт возьми, довели!.. Сам на то пошёл... сам!.. Сам дурак!.. Ддья-волы!.. Я ввас, дья-вволы!..-- рычал Петруха.-- Я вва-а-с!..
   Петруха ничего не понимал, он не понимал, что выпил водки уже целых два полштофа, и не понимал, что перед ним давно стоял пьяный Гаранька и что-то говорил.
   -- Я вва-а-ас!.. На-те, берите, вор я, воо-о-р!.. во-ор, дьявол вас возьми!.. В шею!.. Так и надо... так и надо... Бей!..
   Петруха опять стукнул кулаком.
   -- Б-бей!..
   Гаранька наклонился и стал его тормошить. Петруха вскинул на него глазами.
   -- Ты што?!.. Ты-ы што?!..-- вскочил Петруха.-- Опять смучать?.. Опя-я-ть?!.
   Он сцепил зубы, наклонился вперёд, сжал кулаки и уставился пьяными глазами на Гараньку.
   -- Оппя-я-ть!.. Сата-а-на!.. Вот тебе за всё!..
   Петруха с размаху ударил кулаком в гаранькину грудь, тот запрокинулся назад и со всего маху ударился головой об угол стойки: брызнула кровь. Гаранька повалился на пол, захрипел.
   С Петрухи сразу соскочил весь хмель. Около него кричали:
   -- Убил, убил, убил!..
   А Пётр стоял и не двигался.
   Народ шумел: кто бежал прочь, кто подходил. На Петра было глядеть страшно: весь побелел, глаза раскрылись широко, по лицу бегали судороги,-- стоит точно безумный, не двигается...
   -- Что за происшествие?-- проговорил явившийся урядник, потряхивая саблей и пробираясь толпой.
   -- Убийство!..
   Урядник нагнулся к Гараньке и посмотрел,-- тот не слышал.
   -- Кто же это его?..
   Все молчали.
   -- Я!..-- раздался вдруг глухой голос.-- Берите меня -- все равно...-- Петруха протянул руки.-- Этого недоставало, только этого недоставало!..-- и заплакал.
   

VIII

   Когда отец Петрухи приехал в село, Петрухи уже там не было,-- его увезли в острог.
   Помутилась у старика душа, как узнал он, что с сыном стряслось. Закружил совсем Вилков и запил, домой воротился без шубы. С той поры хозяйство у него по всем четырем углам врозь пошло, и нужда ещё сильнее насела. Шёл в людях толк про Петра, что скоро его в окружном судить будут. Скоро и вести о суде въявь до Вилкова дошли -- то было в самый престольный праздник. В этот день с самого раннего утра, несмотря на горячую рабочую пору, весь деревенский мир справлял свой годовой праздник. Народ ходил со двора на двор, угонится вином, пивом и брагой, пел песни и толпился около дворов и на улице, а больше всего народу было около деревенского кабака.
   Артель мужиков, в стороне, на лугу, распивала четверть. Из кабака неслись пьяные песни и ругань. Слышно было, что им кого-то гнали и кто-то ругался. Через минуту оттуда вылетела чья-то пьяная фигура, которую вытолкнули из дверей кабака здоровым пинком в спину; пьяный взмахнул руками и, распластав их в воздухе, точно собираясь лететь, с размаху шлепнулся на землю и окровянил себе лицо.
   Эго был Вилков.
   -- Черт,-- завопил он, поднявшись,-- души в вас, дьяволы, нет!.. Может, я потому и пью, что горесть свою хочу утолить... Го-о-ресть хочу утолить! -- он бил себя кулаком в раскрытую грудь.-- Вот она где... во-о-т!.. сосёт, подлая... а вам для человека стакана жалко!.. Ххыть-тьфу!.. Ххыть-тьфу!..-- сплевывал он кровь, которая текла из расшибленной губы.-- Я, мо... может, душу свою измотал. Ду-у-шу измотал!..-- а вам стакана жалко... мо... мо... моченьки нету... тягота!..-- а вам стакана... да ещё... о-ох, в-вы!.. кровопийцы!.. измотали... измота-а-ли!..
   -- Да перестань, дядя Захар,-- крикнули ему мужики из артели,-- это тебя тут... иди сюда, иди, мы тебе сичас соорудуем... На, поди, пей,-- подносили ему стакан,-- пей!.. Эх ты, милый челаэк... милый... понимаем тоже, небось, коли праздник -- пей!..
   -- Во... во!..-- говорил обрадованный Вилков.-- Во... это так... по хресьянски... а то... ду-у-шу... душа-то, брат, она закрыта!.. показал бы я, може, тебе душу-то... Э-эх, говорил, одно слово!..
   Вилков выпил стакан и утёрся.
   -- Вот как!.. вот как!..-- крикнул не своим голосом Захар. Ежели было бы можно... нате, мол, православные, глядите, а то стакан... помирать бы лучше, кажись... потому что своя... свою кровь жалко... кровь своя стра-а-дда-ет, колотил он опять в грудь.-- Родное дитё!..
   -- Как не жаль -- единственный сын,-- подтвердили мужики.-- Поди, сердце-то нытьём изныло...
   -- Мм!..-- потряс головой Захар и не сказал больше только руками заёрзал.
   Захару поднесли ещё. Скоро он совсем захмелел, свалился прямо на солнцепёке, на траву, и захрапел.
   -- Ох, ох, ох... жисть! -- сказал сидевший рядом со c<испорчено>стой мужик.
   -- Допрежь мужик-то был справный,-- говорил десятник Липат.-- Поди ж ты, как его пришибло!
   -- Предел,-- подтвердил староста.
   -- Парня-то жаль -- Петруху-то,-- продолжал Липат,-- сгиб... Кабы на деревне был, может, и до сю пору на правых делах состоял. В дому-то он опора единственная, а вышел, поди вот, такая оказия...
   -- Грехи,-- проговорил опять староста.
   -- То-то, грехи, кабы не грехи, так бы што, а ты вот, видишь, грехи-то и тянут; в грехах-то вот вся суть,-- продолжал Липат.-- Да чьи они грехи-то? Может, не одного его грехи, Петра-то, может и другие чьи, на такие дела его толкнули
   -- Жисть одно слово. Предел,-- говорил староста.
   -- Когда суд-то над ним?-- спросили мужики.
   -- Кондратьичу наказ был на вчерашний да сегодняшний день в окружном состоять. Полагать надо, что сегодня к вечеру обратится,-- ответил староста.
   -- Ишь линия вышла -- присяжный! -- проговорил десятский, наливая стакан.
   Затихшая артель опять начала свою попойку.
   К вечеру, на самом закате солнца, вернулся и Кондратьич в деревню.
   Его завидели ещё издали, когда он показался вдали по пыльной дороге с котомкой за плечами и палкой в руках. После жаркого дня, прохладным вечером, народ весь был на улице. У кабака всё так же сидели мужики, только которые опились до того, что лежали уж пластом на земле.
   -- А ведь, поди, это Кондратьич идёт,-- указал один из сидевших мужиков на дорогу.
   -- Кондратьич и есть,-- подтвердили другие.-- С окружного присяжный... с вестями, поди?.. Что-то с Петром-то... Эй. Захар, Захар!..-- будили мужики спящего Вилкова.
   Кондратьич подходил ближе, а завидя его, все сбегались к кабаку.
   -- Эй, Захар, слышь, што ли?!.. вставай!.. Кондратьич вернулся... с окружного...
   Захар лениво открыл глаза, повернулся на брюхо и, приподнявшись на локтях, бессмысленно уставился на толпу.
   А Кондратьича окружили и закидывали вопросами.
   Проспавшийся Захар, увидав Кондратьича, вдруг почуял, что у него внутри что-то оборвалось; он вскочил и, расталкивая толпу, пробрался к Кондратьичу и как-то глухо, отрывисто спросил:
   -- Ну, што?..
   Кондратьич только махнул рукой и сел прямо наземь.
   Толпа молчала, а Захар следил за каждым движением Кондратьича и замер на месте, ожидая услышать что-то страшное.
   -- Кончено, други... Петрухи-то жа-а-ль...-- заговорил он дрожащим голосом.-- Молод ещё... Когда его судили, всё плакал, сердешный... навзрыд... Виноват, говорит, перед Богом. А сам всё плачет, всё плачет... бледный, бледный, точно мертвец... исхудал-то ка-а-к...
   На глазах Кондратьича навернулись слезы.
   -- Домой всё просился... Грех, говорит, замаливать буду. Душой, говорит, я ослаб... Вишь света-привета доброго во всю жизнь не видал человек,-- только и было одно, что его к грехам притягало и толкало его так всё вперёд да вперёд той поры, пока совсем не сгубился парень...
   Кондратьич замолк и протянул свои уставшие ноги, отмахавшие за этот день слишком шестьдесят вёрст.
   -- Осудили?-- спросили из толпы.
   -- Суд короток... известно,-- проговорил Кондратьич, глядя на толпу.
   -- Чем порешили-то?-- нетерпеливо спросил десятник Липат.
   -- Порешили с концом: на ссылку в Сибирь.
   Кондратьич закрыл лицо руками, точно ему стыдно стало глядеть на толпу.
   Толпу как-то пришибло. Все молча начали расходиться даже захмелевшие и те поплелись домой. Несчастный Захар словно замер на месте: как стоял, так и остался; а Кондратьич долго сидел с опущенной головой и думал тяжёлую думу.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru