Женевре А.
Уличный бродяжка

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

А. ЖЕНЕВРЕ

Уличный бродяжка

Переводъ Ф. В. Домбровскаго.

Одобрено Французской Академіей Наукъ.

СЪ РИСУНКАМИ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
1897.

I.
Первая встрѣча.

   -- Спички! спички хорошія!
   -- Давай сюда! Что стоить коробка?
   -- Два су, служивый.
   И мальчикъ живо подалъ коробочку сидящему на скамейкѣ старому ветерану.
   Сержантъ Гаво внимательно осмотрѣлъ ее, выдвинулъ изнутри, взялъ спичку, потеръ объ скамью, но она не загорѣлась. Онъ вынулъ другую, третью и такъ до копна, пока опустѣла вся коробка; но ни одна изъ лихъ не вспыхнула, такъ какъ сѣра отсырѣла.
   -- Вотъ такъ штука! воскликнулъ онъ:-- Да вѣдь это обманъ!..
   И старый воинъ грозно взглянулъ на мальчика, который стоялъ передъ нимъ растерявшись и покраснѣвъ.
   -- Должно быть отсырѣли подъ мостомъ,-- отвѣтилъ онъ дрогнувшимъ голосомъ.
   -- Подъ мостомъ? А что ты тамъ дѣлалъ? Шалопайничалъ, небось? Игралъ въ пуговицы съ такими-же негодяями, какъ ты, на деньги, которыя выпрашиваешь у прохожихъ на улицѣ.
   -- Нѣтъ, служивый, я спалъ.
   -- Какъ спалъ?.. А родители?
   -- У меня нѣтъ родителей.
   -- Гмъ! Это другое дѣло... А можетъ ты обманываешь.
   И старый ветеранъ взялъ мальчишку за руку и привлекъ его къ себѣ.
   Испуганный мальчикъ попятился было назадъ, чтобъ, убѣжать, но рука, которая держала его, была достаточно сильна, и не прошло секунды, какъ маленькій продавецъ спичекъ очутился на лавкѣ подлѣ стараго солдата.
   Это былъ черноволосый мальчуганъ съ блѣднымъ лицомъ и большими, печальными черными глазами, которые какъ бы просили о помощи и своею грустью располагали сердце ветерана.
   -- Ну, не бойся, сказалъ онъ мальчишкѣ,-- и разскажи мнѣ о себѣ. Но не лги!.. Я не люблю лгуновъ.
   Мальчикъ молчалъ и, опустивъ голову, машинально сталъ считать свои коробочки спичекъ.
   -- Будь посмѣлѣе, ободрялъ его сержантъ -- Вѣдь, я не разбойникъ и никогда не обижаю дѣтей. Скажи, давно-ли ты лишился своихъ родителей?
   -- Не знаю.
   -- Не помнишь ихъ?
   -- У меня ихъ не было: меня нашли у дверей.
   -- Вотъ какъ! Кто-жъ тебя нашелъ?
   -- Очень добрая женщина... Ее звали госпожей Менардъ. Она часто цѣловала меня и давала ѣсть разныя вкусныя вещи. Она была молочницей и я помню большіе желѣзные горшки, выкрашенные бѣлымъ внутри: въ нихъ она хранила молоко и сметану.
   -- Что-же случилось съ твоей молочницей?
   -- Ничего -- она умерла! Мнѣ было тогда шесть лѣтъ. Ее принесли съ улицы не живою.
   -- Вотъ какъ! пробурчалъ инвалидъ.-- А кто же потомъ занялся тобою?
   -- Мальчикъ пожалъ плечами.
   -- Скоро съ деревни пріѣхали родители госпожи Менардъ и спросили меня: кто я?-- Подкидышъ! отвѣтила сосѣдка.-- "А! подкидышъ!" воскликнулъ какой-то толстый господинъ: должно быть отецъ Менардъ,-- "значитъ его можно отдать въ убѣжище для дѣтей.-- У меня своихъ много и я вовсе не желаю печись этимъ найденышемъ".
   -- Ахъ, негодяй! крикнулъ сержантъ.-- Что же было дальше?
   -- На другой день, утромъ, меня хотѣли отвести въ убѣжище, но въ это время пришла тетушка Потаръ, которая жила противъ насъ, и сказала, что она возьметъ меня къ себѣ. "Теперь онъ большой, прибавила она, -- и можетъ быть мнѣ полезнымъ".-- Въ такомъ случаѣ, возьмите его,-- отвѣтили родители госпожи Менардъ, и моя новая покровительница взяла меня за руку и увела къ себѣ.
   -- Добрая женщина! воскликнулъ растроганный сержантъ.
   -- О, нѣтъ! она совсѣмъ не такъ добра: она непонравилась мнѣ, и я тогда-же подумалъ, что лучше мнѣ пойти въ убѣжите. Но объ этомъ меня никто не спрашивалъ и я пошелъ за тетушкой Потаръ. Она была торговкой и я чистилъ у нея то картофель, то рыбу...
   -- Но, вѣдь, она зато кормила тебя: у тебя былъ, пріютъ и ты не голодалъ?
   -- Напротивъ, еще какъ голодалъ! Она была очень скупая. Работать-то я работалъ, а ѣсть -- не ѣлъ. Часто, бывало, что я цѣлый день бѣгалъ по городу, а вечеромъ только мылъ посуду, носилъ воду и уголь... Притомъ она сильно била меня ни за что, ни про что.
   -- Значитъ, тебѣ скверно жилось у нея?
   Мальчикъ поднялъ голову.
   -- Хуже, чѣмъ собакѣ, служивый! возмущенно воскликнулъ онъ:-- Я всегда былъ голоденъ; а если когда хотѣлъ взять испеченную и подрумянившуюся картофелинку, когда ее вынимали изъ печи, то она била меня по рукѣ большою желѣзною ложкой или обсыпала руку горячею золой.
   -- Ахъ, она вѣдьма эдакая! крикнулъ старый служака.
   -- Да, она была очень злая женщина!.. Чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ, я совсѣмъ отощалъ, не могъ, волочить своихъ ногъ и, вмѣсто того, чтобы рости, я какъ будто все уменьшался.
   Сержантъ сдѣлалъ нетерпѣливый жестъ и повернулся на скамьѣ.
   -- И ты все еще живешь у этой гадкой бабы? вскричалъ онъ внезапно.-- Сведи меня къ ней и я съ ней поговорю!
   -- Ха, ха! ужъ годъ, какъ я убѣжалъ отъ нея! Однажды, она послала меня съ различными порученіями и я тогда же рѣшился не возвращаться къ ней. Это было лѣтомъ, день стоялъ страшно жаркій и я задыхался въ лавочкѣ тетушки Потаръ; притомъ я ужъ не могъ ѣсть картофелю, а она ничего другаго не давала... "Не умирать-же мнѣ съ голоду! подумалъ я: -- лучше жить на улицѣ, чѣмъ въ этой душной лавчонкѣ"... И я, вмѣсто того, чтобы вернуться домой, пошелъ вдоль бульвара надъ рѣкою и смотрѣлъ, какъ купаются собаки. Дойдя до Тюлъери, я замѣтилъ молодую, хорошо одѣтую барышню и маленькаго мальчика, сходящими внизъ по лѣстницѣ. Мальчикъ велъ на шнуркѣ бѣленькую собачку, которая весело лаяла и прыгала отъ радости вокругъ него. Вдругъ мальчикъ кинулъ свой хлыстикъ въ рѣку; собачка бросилась схватить его, но мальчикъ забылъ отпустить шнурокъ, на которомъ была привязана собачка, и -- рать, два, три!.. Гопъ! и мальчикъ упалъ въ воду: только ноги остались на берегу. Я живо подбѣжалъ къ нему и схватилъ, а тутъ и барыня подошла съ крикомъ и слезами... Мы вытащили мальчика, который совсѣмъ промокъ... "Возьми его подъ руку, сказала барыня,-- и помоги мнѣ взвести на гору: тамъ насъ ожидаетъ экипажъ". Я взялъ и мы взошли но лѣстницѣ; барыня посадила мальчика въ ландо и сама сѣла. Кучеръ тронулъ возжами.-- "Ахъ, да! воскликнула она:-- я и забыла о тебѣ, мой милый! Какъ тебя зовутъ?"-- Исидоромъ.-- "А гдѣ твои родители?" (меня всегда спрашиваютъ о нихъ).-- У меня нѣтъ родителей. -- "Гдѣ ты живешь?" -- Я не хотѣть отвѣтить и барыня, открывъ портмоне, бросила мнѣ двадцать франковъ; но при этомъ ея лицо сдѣлалось не такъ ласково, какъ было прежде, и ландо уѣхало...
   -- Давно это было? прервалъ сержантъ.
   -- Ужъ больше года!
   -- Какъ же ты послѣ того жилъ?
   -- Какъ приходилось. Сначала я думалъ, что я очень богатъ, имѣя двадцать франковъ въ карманѣ... Тогда я первый разъ въ жизни увидалъ золотую монету...
   И мальчикъ съ улыбкой взглянулъ на сержанта, показывая ему свои бѣлые, здоровые зубы.
   -- Ну, и что ты сдѣлалъ съ этимъ золотомъ?
   -- Что сдѣлалъ? спросилъ мальчикъ серьезно и глубоко вздыхая.-- Я былъ малъ и не разсудителенъ, а потому, прежде всего, пошелъ въ кухмистерскую, заказалъ себѣ хорошій обѣдъ въ двадцать су и первый разъ въ жизни попробовалъ вина...
   -- И опьянѣлъ?
   -- Не знаю; но мнѣ было весело и я, выйдя изъ ресторана, плясалъ точно также, какъ молодые итальянцы, которыхъ я встрѣтилъ на бульварѣ. Они пригласили меня присоединиться къ нимъ.-- "Поди съ нами сказали они,-- тебѣ будетъ весело и люди будутъ думать, что ты такой-же неаполитанецъ, какъ и мы".-- Я пошелъ съ ними. Дѣвочку звали Зитой, а ея старшаго брата -- Карломъ. Они завели меня на какой то постоялый дворъ, гдѣ насъ встрѣтилъ черный бородатый мужчина, который тотчасъ спросилъ ихъ, сколько они принесли денегъ.-- "Я три, а Карлъ -- четыре франка", отвѣтила Зита. Пріемъ оказался ласковымъ.-- "А это что за сорванецъ? спросилъ онъ помолчавъ и смотря на меня.-- Что онъ умѣетъ: плясать или пѣть?" Да, онъ танцуетъ очень хорошо,-- отвѣтила дѣвочка.-- "Но я не возьму его!.. И съ вами-то у меня много хлопотъ".-- Я ничего не буду вамъ стоить, возразилъ я,-- потому что у меня есть свои деньги:-- "А! есть деньги?.. Покажи"... Но я показалъ ему только одну пятифранковку, потому что у него были такіе злые глаза.
   И хорошо сдѣлалъ!.. Больше я не увидѣлъ ее.-- "Это на твое содержаніе", сказалъ онъ и спряталъ деньги въ карманъ. Я заплакалъ, но Зита ущипнула меня въ плечо и шепнула на ухо: "молчи, завтра мы больше заработаемъ"...
   -- И ты остался съ ними? спросилъ съ неудовольствіемъ сержантъ.-- Это мнѣ не нравится. Хорошихъ вещей могъ научить тебя твой новый опекунъ, если самъ съ перваго раза ограбилъ ребенка!..
   Въ это время въ ближайшемъ Домѣ Инвалидовъ раздался вечерній звонъ.
   -- Ну, мнѣ пора, сказалъ ветеранъ, быстро вставая со скамьи, не смотря на свою деревянную ногу.-- А ты куда идешь на ночь?
   -- Въ Гренель. Тамъ я видѣлъ скошенную траву и тамъ я высплюсь лучше, чѣмъ подъ мостомъ.
   -- А обѣдать?
   -- У меня есть шесть су, булка и колбаса; а это очень вкусныя вещи. Да и Сена еще не высохла и въ ней можно напиться вдосталь воды.
   -- Гм!.. Мнѣ не хочется тебя такъ оставить.
   И старый инвалидъ вынулъ клѣтчатый платокъ изъ кармана, развязалъ въ немъ узелокъ и подалъ маленькому продавцу спичекъ три су.
   -- Сегодня я могу обойтись безъ табаку,-- пробурчалъ онъ.-- Приходи завтра въ четыре часа: я буду тебя здѣсь ждать и ты окончишь мнѣ исторію своей жизни. Но помни, чтобы спички были сухія и я сдѣлаю тебя, поставщикомъ спичекъ всѣхъ моихъ товарищей. Понимаешь?
   -- Понимаю, служивенькій.
   -- Сержантъ! Развѣ не видишь галуновъ?
   -- До свиданія, господинъ сержантъ!
   -- До свиданія!
   Мальчикъ медленно удалился, потчуя своимъ товаромъ встрѣчныхъ прохожихъ; ветеранъ провожалъ, его взглядомъ и прислушивался къ удалявшимся возгласамъ:
   -- Спички! спички хорошія!

0x01 graphic

II.
Подкидышъ.

   На слѣдующій день сержантъ ожидалъ въ четыре часа на условномъ мѣстѣ своего новаго знакомаго.
   Но напрасно: прошло четверть часа, затѣмъ -- другая; на часахъ Дома Инвалидовъ пробило половина пятаго, а мальчикъ все не приходилъ.
   Старый вояка началъ выходить изъ терпѣнія, хмурить лобъ и стучать палкой по своей деревянной ногѣ.
   -- Старый дуракъ! пробурчалъ онъ: -- опять дался обмануть себя!.. Весь вечеръ не курилъ, и кто знаетъ, зачѣмъ и почему! Всегда эта моя несчастная слабость къ дѣтямъ!.. Настоящее бабье сердце!..
   Но вдругъ въ концѣ аллеи показался виновникъ его нетерпѣнія, который бѣжалъ во всю прыть. Поровнявшись съ сержантомъ, онъ быстро подошелъ къ нему и, вытирая рукавомъ вспотѣвшее лицо и лобъ, смѣло занялъ мѣсто подлѣ него.
   -- Однако, долгонько ты заставляешь ждать себя, пробурчалъ сержантъ съ неудовольствіемъ.-- Ужъ три четверти пятаго... Въ полку за такое опозданіе тебя посадили бы въ карцеръ на двадцать четыре часа.
   -- Не моя въ томъ вина, служивенькій...
   -- Сержантъ! чортъ возьми.
   -- Не моя въ томъ вина, господинъ сержантъ, что я опоздалъ.-- Я ужъ шелъ къ вамъ, какъ вдругъ увидалъ свадьбу! Я остановился на минуту, а тутъ начали выходить изъ церкви. Мнѣ приказали звать кареты, затѣмъ я бѣгалъ за сигарами и распродалъ всѣ свои спички.
   -- О, у меня сегодня хорошій день!..
   -- А много-ли заработалъ?
   -- Три франка.
   -- Ну, такъ спрячъ ихъ подальше, чтобы не увидѣлъ твой итальянецъ: не то, отниметъ ихъ.
   -- Ого! не такъ-то легко отнять, потому что я ужъ давно не у него.
   -- А!.. ну, такъ говори, что было дальше, гдѣ ты вращался?
   -- А на чемъ я вчера остановился?
   -- У тебя итальянецъ отнялъ пять франковъ и осталось только четырнадцать.
   -- Да, правда... Итакъ, на слѣдующій день итальянецъ Арно позвалъ меня къ себѣ и сказалъ: "если ты ничего не принесешь вечеромъ, то можешь ночевать, гдѣ тебѣ заблагоразсудится, только не здѣсь". И онъ вытолкалъ меня за дверь, не давъ поѣсть -- "Пойдемъ, сказала Зита: надо же заработать что либо на завтракъ".-- Я былъ голоденъ и подумалъ о своихъ четырнадцати франкахъ, но не хотѣлъ признаться къ нимъ, потому что боялся Карла.
   -- Э, да ты, какъ я вижу, подозрительный!
   -- Что дѣлать?.. Меня всегда и всѣ били.
   -- Бѣдный мальчикъ!
   И рука стараго служаки ласково скользнула по блѣдному личику ребенка.
   -- Ну, что же дальше? спросилъ сержантъ.
   -- Дальше... Мы пошли въ сторону Булонскаго лѣса. Тамъ всегда много людей: господа и барышни пріѣзжаютъ въ экипажахъ или верхомъ, останавливаются и весело разговариваютъ между собою. Зита ударила въ тамбуринъ и начала плясать вмѣстѣ съ Карломъ; а я сѣлъ на лавкѣ. Замѣтивъ это, дѣвочка подбѣжала ко мнѣ и сказала:-- "Если ты будешь сидѣть, то ничего не заработаешь и Арно прогонитъ тебя". Въ этотъ моментъ одна молодая, красивая барыня проѣзжала мимо насъ на великолѣпной карой лошади и обронила розу, которая была приколота къ ея корсажу. Я быстро нагнулся, чтобы поднять ее, но какой-то господинъ отнялъ ее у меня и самъ подалъ. Барыня разсмѣялась и сказала этому господину: -- "Дайте-же что либо за трудъ этому мальчику: вѣдь вы ему обязаны этой розой".-- Незнакомецъ опустилъ руку въ карманъ и подалъ мнѣ золотую монетку: это было десять франковъ. Зита прыгнула отъ радости и захлопала въ ладоши:-- "Ну, на сегодня довольно для всѣхъ насъ! сказала она:-- Пойдемъ!" И мы всѣ трое побѣжали въ ближайшую кухмистерскую.-- "Ты заплатишь за завтракъ, а остальныя деньги мы раздѣлимъ на троихъ", сказалъ Карлъ. Заплатить-то за завтракъ я охотно согласился, но дѣлиться деньгами и не подумалъ. Но когда мы позавтракали, Карлъ потребовалъ свою часть; я отказалъ ему; онъ ударилъ меня кулакомъ и отнялъ у меня всѣ деньги. Ну, я и хотѣлъ совсѣмъ уйти отъ нихъ, но Зита "удержала меня: "Не уходи! вскричала она:-- а то Карлъ побьетъ меня и мнѣ плохо будетъ безъ тебя!" Я и остался...
   Мальчикъ остановился, чтобъ отдохнуть немного послѣ продолжительнаго разсказа, а затѣмъ продолжалъ:
   -- Такъ прошло полгода. Арно и Карлъ ужасно обижали меня и я убѣжалъ бы отъ нихъ чрезъ нѣсколько дней, да Зита всегда уговаривала меня, просила, плакала и цѣловала, чтобъ я не оставлялъ ее. Она была такою доброю для меня, какъ ни кто на свѣтѣ, и я поневолѣ оставался съ ними. Наконецъ я заболѣлъ и не могъ встать съ постели; у меня сильно болѣла голова, ноги одеревенѣли и я говорилъ совсѣмъ не то. что хотѣлъ. Арно подошелъ ко мнѣ, посмотрѣлъ и сказалъ: "Ну, этотъ ужъ ничего не заработаетъ и я не намѣренъ держать его у себя. Вѣдь для больныхъ есть больницы... не для собакъ же онѣ построены!.." И онъ ушелъ. Потомъ я почувствовалъ, что меня куда-то понесли, а что было дальше, я ужъ ничего не помню.
   Мальчикъ опять умолкъ на минуту.
   -- Когда я проснулся и пришелъ въ себя, то увидѣлъ, что я былъ въ большой залѣ, гдѣ стояло много кроватей, на которыхъ лежали какіе-то незнакомые мнѣ люди. Всѣ они стонали и жаловались на боль. Сестры милосердія ухаживали за ними, говорили шопотомъ и переходили отъ постели къ постели то съ бульономъ, то съ лѣкарствами. Наконецъ я выздоровѣлъ и меня спросили, куда я пойду, есть ли у меня родители и почему они не навѣщали меня? Я отвѣтилъ, что они живутъ далеко. Я не хотѣлъ признаться, что у меня нѣтъ никого, боясь, чтобы меня не задержали.-- "А ты знаешь, гдѣ они живутъ? спросила меня сестра милосердія,-- и есть ли у тебя деньги на дорогу?" -- Я показалъ ей припрятанныя у меня двѣ пятфранковки. Но сестра вышла и вскорѣ вернулась, а затѣмъ сунула мнѣ въ руку двадцать франковъ. Я поблагодарилъ ее и вышелъ на улицу. Остановившись на минуту, я призадумался, вернуться ли мнѣ къ Арно. Еслибъ не Зита, то эта мысль не пришла бы мнѣ въ голову, но дѣвочка была добрая... Только она и госпожа Менардъ любили меня... И я пошелъ. Взойдя на пятый этажъ, я засталъ дверь квартиры Арно запертой, а привратникъ сказалъ мнѣ. что онъ уѣхалъ въ провинцію, и я остался совсѣмъ одинъ...
   -- Бѣдный ты, малый! воскликнулъ сержантъ:-- Ни въ чемъ тебѣ не везло! Ну, и тогда ты сталъ торговать спичками?
   -- О, нѣтъ еще, служивый!
   -- Сержантъ! чортъ возьми!.. Неужели у тебя въ самомъ дѣлѣ такая пустая и забывчивая башка?
   -- Извините!.. Я хотѣлъ сказать: господинъ сержантъ...
   -- Ну, смотри!.. Что-же дальше? Судя по твоимъ сапогамъ, мнѣ кажется, что ты не часто обладалъ золотомъ!..
   -- Правда, господинъ сержантъ: я потерялъ свое счастье къ деньгамъ. Притомъ я не умѣть ни пѣть, ни играть на какомъ либо инструментѣ. Еслибъ у меня были бѣленькія мышки или обезьянки, а то вѣдь и ихъ не было!.. Да и танцовать не могъ, потому что не было Зиты; а она, кромѣ того, красиво пѣла и играла на тамбуринѣ. Ко всему этому, я быль оборванъ... Я отпиралъ дверцы у каретъ и экипажей, собиралъ окурки; но всего этого было мало!.. Потомъ я больше всего ходилъ по рынкамъ, помогалъ кухаркамъ носить корзины и получалъ за это -- когда булку, когда су. Спалъ я подъ телѣгами съ овощами и зеленью, и часто бывали такіе дни, что я ничего не ѣлъ, не зналъ куда дѣваться и спрягаться отъ дождя и слякоти. Однажды я былъ очень голоденъ и пошелъ въ Тюльери. Сѣвъ, на лавочку, я призадумался, гдѣ бы мнѣ раздобыться что-либо поѣсть. Въ это время я замѣтилъ вдали двоихъ дѣтей въ новыхъ шелковыхъ платьяхъ, которые, идя рядомъ, угощали другъ друга пирожнымъ. Я взглянулъ на нихъ; однако, не осмѣлился протянуть руку, но должно быть мои глаза выдали меня, потому что дѣвочка остановилась у скамейки и спросила: -- "Что ты такъ смотришь на меня?" -- Смотрю, потому что голоденъ.-- "Значитъ, ты напроказничалъ и былъ не послушенъ старшимъ?-- Нѣтъ, не потому.-- " Такъ ктоже тебѣ мѣшаетъ ѣсть?" -- У меня нечего ѣсть!-- "Гастонъ! отдадимъ ему свои пирожныя!" воскликнула она, обращаясь къ своему товарищу, и она положила мнѣ весь сверточекъ на колѣни...

0x01 graphic

   -- Ну, ты разумѣется съѣлъ?
   -- Мнѣ было стыдно, но ужь очень ѣсть хотѣлось и я не ожидалъ приглашенія. Дѣвочка подбѣжала къ высокой боннѣ въ шляпѣ съ цвѣтами и что-то сказала ей, а чрезъ минуту вернулась и дала мнѣ десять су, причемъ сказала: -- "Вотъ тебѣ. Приди завтра и папа навѣрное дастъ тебѣ больше"... На слѣдующій день я ожидалъ на той же скамьѣ. Наконецъ они появились въ аллеѣ. Но молодой господинъ съ серьезнымъ и даже суровымъ лицомъ подошелъ ко мнѣ и спросилъ, чѣмъ я занимаюсь? Я не зналъ что отвѣтить. "Да это бродяжка и лѣнтяй!" воскликнулъ онъ, обращаясь къ дѣвочкѣ.-- Папочка! да вѣдь чтобъ научиться работать, надо имѣть книги и тетради, а у него не на что ихъ купить!-- Господинъ обнялъ дѣвочку, а мнѣ далъ десять франковъ и сказалъ: "Постарайся найти себѣ какія либо занятія". И онъ ушелъ по направленію къ улицѣ Риволи, ведя дочь за руку. Барышня оглянулась на меня нѣсколько разъ...
   -- Что же ты сдѣлалъ съ этими деньгами?
   -- Купилъ первый ящикъ спичекъ и теперь стараюсь такимъ путемъ заработать себѣ на хлѣбъ. Но это не такъ легко, какъ мнѣ казалось. Бываютъ такіе дни, когда спички отсырѣваютъ и не хотятъ горѣть, а тогда покупатели называютъ меня обманщикомъ и часто награждаютъ за это пинками.
   -- Но ты избралъ себѣ глупое ремесло! На этомъ поприщѣ ты никогда не сдѣлаешься порядочнымъ человѣкомъ.
   -- Да что жъ мнѣ было дѣлать? Я никого не знаю и ничего неумѣю...
   -- А хочешь быть солдатомъ?
   -- Не знаю.
   -- Плохо!.. Полкъ замѣняетъ человѣку и домъ, и семью, а знамя -- замѣняетъ все. А битвы!.. а побѣды!.. Грохотъ пушекъ, топотъ и ржанье коней, приказы начальства, смерть грозящая со всѣхъ сторонъ, смерть, которой никто не боится... Развѣ все это не жизнь, развѣ не удовольствіе?..
   -- Вы все это сами видѣли и слышали, господинъ сержантъ?
   -- Видѣлъ и испыталъ.
   -- Гдѣ?
   -- Разумѣется, на войнѣ!
   -- Вы были на войнѣ?!
   -- Да, мой мальчикъ, былъ, и не на одной... Напримѣръ въ Африкѣ, подъ начальствомъ маршала Бюжо. О, я много видалъ!..
   -- И убивали людей?
   На лицѣ и въ глазахъ мальчика проявился замѣтный страхъ и онъ смотрѣлъ на стараго воина широко открытыми глазами.
   -- Можетъ быть и убивалъ, отвѣтилъ сержантъ.-- Это мнѣ неизвѣстно. На войнѣ слушается команда и -- баста! а пуля не говорить, куда полетитъ или въ кого угодитъ. Дѣло другое -- штыкъ. Помню: однажды въ Африкѣ мы вышли въ походъ и неожиданно наткнулись на арабовъ. Они появились такъ внезапно, что мы не успѣли оглянуться, какъ они сѣли намъ на плечи. Какой-то изъ арабовъ съ черной бородой мѣтилъ изъ пистолета прямо въ меня... Къ счастью моему, порохъ подмокъ или отсырѣлъ, какъ твои спички, а я между тѣмъ проткнулъ его штыкомъ... Бѣдный! даже не пикнулъ и свалился съ коня!..
   Мальчикъ поблѣднѣлъ и отодвинулся на самый конецъ лавки.
   -- Боишься, глупенькій?.. Эхъ, и я-то фефела!.. Зачѣмъ это я разсказываю ребенку и отнимаю у него понапрасну дорогое время... Ну, вотъ тебѣ десять су... Приди завтра и я поговорю о тебѣ съ капитаномъ Дофиномъ.
   Сержантъ всталъ и, съ омраченнымъ лицомъ, отправился домой.
   Ночью онъ не могъ заснуть. Грустные глаза мальчика и его блѣдное лицо постоянно стояли передъ нимъ.
   "Что онъ сдѣлалъ съ собою, бѣдненькій? Куда пошелъ ночевать?.. Онъ такой слабенькій, такой маленькій и вдругъ долженъ жить и пріобрѣтать себѣ средства собственной силенкой"!
   И сердце сержанта сжалось отъ жалости: онъ безпокойно ворочался на постели и не могъ дождаться разсвѣта. Ему казалось преступнымъ сладко заснуть, когда у беззащитнаго ребенка не было пріюта, въ которомъ онъ могъ бы спокойно скрыться отъ темноты, дождя, холода и бури.
   "Вѣрно пріютился гдѣ либо подъ мостомъ, или дрожитъ на какой нибудь вязанкѣ сѣна, подумалъ онъ,-- тогда какъ я лежу здѣсь на мягкомъ, удобномъ матрацѣ!.. Ахъ, еслибъ я могъ уступить ему хоть уголокъ моей постели, то какъ бы я былъ счастливъ и спокоенъ!.. Да, надо подумать о немъ... Завтра пойду къ капитану и посовѣтуюсь съ нимъ... Можетъ быть, онъ сдѣлаетъ что либо для него".
   

III.
Въ госпиталѣ.

   На слѣдующій день съ самаго утра сержантъ началъ прохаживаться по двору громаднѣйшаго Дома Инвалидовъ, не спуская глазъ съ дверей, ведущихъ въ канцелярію.
   Наконецъ, около десяти часовъ, изъ нихъ вышелъ не молодой офицеръ. Гаво подошелъ къ нему.
   -- Извините, капитанъ, отозвался онъ, дѣлая подъ козырекъ:-- У меня есть дѣло... Могу-ли говорить?..
   -- А, это ты, Гаво!.. Въ чемъ дѣло?
   -- Не могу ли я помѣстить знакомаго мнѣ мальчика въ школу солдатскихъ дѣтей?
   -- Гмъ!.. Это зависитъ.... Да кто такой, этотъ, мальчикъ?.. Твой родственникъ?
   -- Нѣтъ, капитанъ; но у мальчика такой голосъ и глаза, что они хватаютъ за сердце, и когда я смотрюна него, то чувствую, что такой обиды не должно быть. на свѣтѣ... Онъ совсѣмъ еще дитя, а ужъ живетъ одинъ собственнымъ трудомъ...
   И сержантъ чуть не заплакалъ. Капитанъ нахмурилъ брови.
   -- Что ты говоришь, Гаво?.. Я ничего не понимаю: говори яснѣе, какой это мальчикъ, да поскорѣе, потому что мнѣ некогда...
   -- Да видите-ли, господинъ капитанъ: у меня нѣтъ ни жены, ни дѣтей; я не воспитываю ни собакъ, ни птицъ и никому я не нуженъ; часто я бываю до того одинокимъ, какъ морякъ послѣ крушенія... Я случайно встрѣтилъ этого мальчика, сильно привязался къ нему и хотѣлъ-бы сдѣлать изъ него хорошаго человѣка. Онъ нуждается во мнѣ, а я -- въ немъ, и я былъ-бы очень счастливъ, еслибъ мнѣ удалось помѣстить его въ школу солдатскихъ дѣтей. Я знаю, что онъ скоро пріобрѣтетъ любовь и расположеніе всѣхъ...
   -- Но это трудно, мой милый Гаво. Вѣдь ты самъ знаешь, что въ нашу школу принимаются только солдатскія дѣти.
   Сержантъ повѣсилъ голову.
   -- Такъ невозможно? спросилъ онъ.
   -- Во всякомъ случаѣ -- трудно, отвѣтилъ капитанъ помолчавъ.-- Но ты не унывай и не печалься... я подумаю, что можно сдѣлать для твоего протеже.
   И капитанъ удалился, оставляя сержанта погруженнымъ въ мысляхъ о карьерѣ будущаго маршала Франціи.
   Его размышленія вскорѣ были прерваны барабанами и музыкой: баталіонъ солдатскихъ дѣтей съ ружьями на плечахъ дефилировалъ передъ зданіемъ Инвалидовъ. Мальцы въ красныхъ кепи, надвинутыхъ на бекрень, ловко маршировали и сержантъ смотрѣлъ на нихъ съ большою завистью.
   "Попадетъ ли Исидоръ когда либо въ ряды этихъ воиновъ? съ грустью подумалъ онъ.-- А какъ бы онъ. хорошо выглядѣлъ въ кепи и формѣ! Навѣрное онъ маршировалъ бы не хуже другихъ"!..
   И онъ вздохнулъ.
   Въ четыре часа, какъ и всегда, онъ отправился въ сторону Эспланады, занялъ свое мѣсто на лавочкѣ и ждалъ. Но прошелъ часъ, другой, а мальчикъ не показывался. Наконецъ послышался бой часовъ и Гаво, безпокоясь о своемъ молодомъ пріятелѣ, ни съ чѣмъ, вернулся домой.
   Въ эту ночь онъ плохо спалъ и на слѣдующій день опять пошелъ на свой постъ.
   Но мальчикъ не пришелъ и сегодня.
   Этого ужъ было черезчуръ много: сержантъ вышелъ изъ терпѣнія и разразился бранью.-- И какой же я профанъ! сердито ворчалъ онъ, стуча деревянной ногою.-- Впрочемъ, какой интересъ, этому щенку проводить меня? Вѣдь не ради какихъ нибудь ничтожныхъ нѣсколько су, которыя онъ выманилъ у меня... А если онъ думаетъ, что я позволю ему эксплуатировать себя и буду снисходительно смотрѣть на его обманы, то онъ жестоко ошибается!.. Не на того напалъ, дурачокъ!.. Нѣтъ, старый служака не позволитъ шутить надъ собою!.. Шалишь!.. Если допустить, что онъ нашелъ себѣ какія либо занятія... такъ вѣдь, когда-же онъ успѣлъ?.. Гмъ!.. Странно, что онъ не подаетъ никакого признака о своемъ существованіи!..
   Между тѣмъ проходили день за днемъ и сержантъ, не смотря на сочувствіе къ нему ради его прекрасныхъ глазъ, положительно усомнился въ немъ и воспоминанія о мальчикѣ, мало по малу, начали стушевываться въ его памяти.
   Однажды утромъ ему вручили письмо.
   Письмо!..
   Это былъ необыкновенный случай въ жизни человѣка, у котораго не было никого на свѣтѣ; онъ положительно поразилъ его въ первый моментъ: кто могъ ему писать? Онъ принадлежалъ къ числу той горсточки военныхъ служакъ, которыхъ ничто не связывало съ прошлымъ, кромѣ однихъ воспоминаній. Не имѣя ни семьи, ни родныхъ, ни друзей за стѣнами Дома Инвалидовъ, они никогда не получали никакихъ писемъ и вся ихъ жизнь, со всѣми ихъ цѣлями и интересами сосредоточивалась въ стѣнахъ того зданія, которое благодарное отечество предназначило имъ за ихъ многолѣтніе труды и самоотверженное пожертвованіе собою.
   Поэтому не удивительно, что сержантъ Гаво, держа въ рукахъ не распечатанное письмо, стоялъ какъ пораженный громомъ и никакъ не мотъ прійти къ заключенію, что его нужно распечатать.
   -- Что это значить?... Откуда и отъ кого оно?... размышлялъ онъ, перевертывая въ рукахъ письмо и въ сотый разъ прочитывая адресъ на немъ.
   Въ концѣ концовъ, онъ однако же рѣшился разорвать конвертъ и вынуть дрожащими руками листикъ бумажки, съ печатнымъ заголовкомъ:

"Госпиталь Lariboisière".

"Милостивый Государь!

   "Мальчикъ Исидоръ, принесенный въ госпиталь со сломанною ногой, обращается къ вамъ и слезно проситъ навѣстить его.

"Съ уваженіемъ
"N. N., одинъ изъ больнымъ паціентовъ".

   -- Тысячу пуль и карабиновъ! крикнулъ Гаво, стукнувъ своей деревянной ногою. Несчастный ребенокъ!.. А я то обвинялъ его!.. И онъ же обращается ко мнѣ!.. зоветъ меня!.. Меня, стараго калѣку, который видѣлъ его всего два раза!.. Бѣдный, оставленный ребенокъ!..
   И взволнованный сержантъ заходилъ большими шагами по двору, стуча по камнямъ деревянною ногой.
   -- Да, я долженъ поспѣшить, долженъ!.. Сломанная носа!.. Можетъ хромать... Какой же онъ будетъ солдатъ!.. Нѣтъ это невозможно!..
   И сержантъ, старательно осмотрѣвъ свой праздничный мундиръ, къ которому не забылъ привѣсить всѣ свои регаліи и крестъ Почетнаго Легіона, одѣлъ его и въ самый полдень отправился въ госпиталь.
   Онъ шелъ до того задумавшись, что, проходя чрезъ Елиссйскія поля, чуть не попалъ подъ экипажъ. Кучера, скрещиваясь въ одномъ мѣстѣ, должны были останавливать лошадей, чтобы объѣхать это живое препятствіе.
   Наконецъ онъ прибылъ на мѣсто.
   Здѣсь у него прошло не мало времени, пока онъ узналъ, гдѣ лежитъ Исидоръ.
   -- Второй этажъ, зала No 3, отвѣтили ему.
   Пройдя нѣсколько корридоровъ, Гаво наконецъ очутился передъ дверью съ значкомъ No 3.
   Это была большая, чистая, свѣтлая, продолговатая комната; на постеляхъ, разставленныхъ въ два ряда, лежали больные, около которыхъ ухаживали сестры милосердія.
   Сержантъ остановился вблизи порога и началъ оглядываться кругомъ, отыскивая взглядомъ своего мальчика.
   -- Господинъ сержантъ! раздался вдругъ вблизи него слабый дѣтскій голосъ.
   Гаво повернулъ голову и увидѣлъ на бѣлой постели знакомое ему небольшое, худенькое личико и большіе глаза мальчика.
   Старый солдатъ подошелъ близко къ Исидору и почти безотчетно охватилъ его голову своими большими руками и покрылъ ее поцѣлуями. Причемъ слезы покатились по его морщинистому, костлявому лицу.
   -- Благодарю васъ, господинъ сержантъ, что вы пришли! прошепталъ мальчикъ:-- я не зналъ, можете ли прійти, а между тѣмъ хотѣлъ, чтобъ вы знали, что я не шляюсь понапрасну по городу.
   -- Скажи мнѣ, милый, кто тебя такъ хорошо устроилъ здѣсь?
   -- Извощикъ съ предмѣстья Монмартръ... Я думалъ, что ужъ ни въ чемъ не буду нуждаться...
   -- Сильно страдалъ?
   -- Да, у меня было все тѣло поцарапано да и кость изломана... Извощикъ бѣжалъ, а меня принесли въ госпиталь и здѣсь доктора сжалились надо мною.
   Блѣдное личико мальчика и страдальческое выраженіе глазъ придавали этимъ словамъ еще большее значеніе.
   -- Долго здѣсь пролежишь?
   -- Говорятъ, что не встану раньше мѣсяца.
   -- А майоръ?.. Что онъ думаетъ?
   -- Какой майоръ?..
   -- То бишь, докторъ?.. Не говорилъ-ли, что ты будешь хромать?
   -- Докторъ? О, нѣтъ, я съ нимъ не разговаривалъ... Да и боюсь его спросить объ этомъ.
   Очевидно, мальчикъ не зналъ, что ему грозить и Гаво заговорилъ о другомъ.
   -- Что же ты дѣлаешь въ продолженіе дня?
   -- Скучаю. Мой сосѣдъ не разговариваетъ со мною: онъ постоянно плачетъ; а если жена придетъ его навѣстить, то онъ плачетъ еще больше... Еслибъ не было такъ далеко и еслибъ вы могли, господинъ сержантъ, иногда...
   -- Приду, навѣрное приду... можешь разсчитывать, на меня, возразилъ сержантъ, понявъ, что больной хочетъ сказать.
   -- А ваша нога?
   -- Пустяки! Она дѣлаетъ свое дѣло также, какъ и каждая иная... Здѣсь есть нѣчто, что ее поведетъ сюда...
   И онъ указалъ съ улыбкою на свою грудь.
   Исидора, тоже улыбнулся, а старый ветерана, вынулъ изъ кармана апельсинъ и подала, его мальчику.
   -- Вотъ тебѣ, сказалъ онъ.-- Это очень хорошо, въ особенности, когда хочется пить.
   Мальчикъ протянулъ руку.
   -- Ахъ, какой хорошій! воскликнулъ онъ съ восторгомъ.-- Такой самый однажды ѣлъ одинъ изъ больныхъ и этимъ самымъ возбудилъ во мнѣ жажду.
   Онъ поправился на своей постели и дрожащею исхудалою рукою тотчасъ началъ чистить апельсинъ; сержантъ смотрѣлъ на него радостными сіяющими глазами, такъ что забылъ даже о возвращеніи домой.
   Но всему на свѣтѣ долженъ быть конецъ: настала пора разстаться.
   -- Вѣдь вы придете еще разъ? не правда-ли, придете?..
   -- Приду... будь спокоенъ.
   И старый служака сильно пожалъ худенькую ручку, которую мальчикъ съ довѣріемъ протянулъ ему. Деревянная нога застучала по полу, а Исидоръ провожалъ его грустными глазами до большихъ входныхъ дверей въ залу.
   Съ этого времени Гаво приходилъ къ нему съ настоящею солдатскою точностью, черезъ день, принося ему каждый разъ то яблоко, то апельсинъ, то грушу или конфету. Онъ даже пересталъ курить, онъ, который привыкъ къ трубкѣ, куря ее болѣе сорока лѣтъ! Это вначалѣ ему много стоило, но пріятное волненіе при видѣ ребенка вознаграждало его за все. И когда онъ запуская руку въ карманъ, говорилъ: "угадай, что я принесъ", онъ чувствовалъ себя совершенно счастливымъ.
   Мальчикъ угадывалъ; его глаза блестѣли; онъ улыбался и сіялъ отъ радости. Въ свою очередь, сержантъ чувствовалъ усиленное біеніе сердца, когда мальчикъ съ аппетитомъ съѣдалъ пирожокъ или когда на зубахъ его хрустѣла сахарная трубочка.
   -- Моя трубка ничего не стоитъ, въ сравненіи съ этой сахарной, бурчалъ онъ, покручивая усы.

0x01 graphic

IV.
Страничка изъ жизни стараго солдата.

   Съ минуты, когда сержантъ сталъ навѣщать Исидора, сестры милосердія, служители и даже больные начали оказывать мальчику больше сочувствія и лучше обращаться съ нимъ.
   -- Это вашъ мальчикъ? часто спрашивали у сержанта.
   -- Нѣтъ, это сынъ одного изъ моихъ прежнихъ товарищей, отвѣчалъ серьезно Гаво.
   Очевидно, онъ не хотѣлъ, чтобы всѣ знали, кто былъ этотъ бѣдный подкидышъ, безъ крова и родныхъ, который однако-же почему-то быль дорогъ ему.
   Между тѣмъ мальчикъ совсѣмъ подружился со старымъ воякой и при каждомъ визитѣ заставлялъ его что либо разсказать
   -- Ну, разскажите мнѣ что нибудь новенькое, просилъ мальчикъ, какъ только сержантъ занималъ свое мѣсто у постели больного.
   И Гаво, подумавъ, однажды, такъ началъ:
   -- Это было вечеромъ, въ Африкѣ, при маршалѣ Бюжо. Умная голова! Съ виду онъ какъ будто спокойный, по шутить съ нимъ -- ни-ни! И если онъ разъ крикнулъ: впередъ! то и ступай, хоть въ адъ!.. Въ этотъ вечеръ, послѣ восьмичасоваго марша подъ палящимъ тропическимъ солнцемъ, мы были измучены, какъ собаки, а потому каждый изъ насъ, какъ только пришли на привалъ, бросалъ свой карабинъ на землю, и самъ растягивался на накаленномъ пескѣ, чтобы дать отдыхъ своимъ усталымъ членамъ. Лашъ обозъ примыкалъ къ лѣсу, состоящему исключительно изъ мастичныхъ деревьевъ, по величинѣ своей, не выше нашихъ тюльерійскихъ сиреней. Но мы не знали, что тамъ засада. Похлебавъ супу, который къ счастью успѣли сготовить, мы разлеглись, какъ кто могъ, и заснули, что называется, во всю, какъ вдругъ: пифъ! пафъ! съ начала съ лѣвой, потомъ съ правой стороны, затѣмъ съ фронта! Мы вскочили. Въ такихъ случаяхъ нѣтъ времени приводить свой туалетъ въ порядокъ и мы моментально составили каре, становясь плечами другъ къ другу, взяли ружья на прицѣла, штыками впередъ и ждали непріятеля. Онъ былъ недалеко, какъ это доказывали тѣла нашихъ товарищей. Одинъ кричалъ: Ой! мое плечо!.. другой -- нога!.. иные... Ночь была свѣтлая и мы ясно видѣли высокія фигуры всадниковъ въ бѣлыхъ бурнусахъ со всѣхъ сторонъ. Нами командовалъ подполковникъ Канроберъ... Ты запомни это названіе, Исидоръ -- (и сержантъ приложилъ два пальца къ виску, какъ отдаютъ честь). Я зналъ многихъ молодцовъ и героевъ, но ни одинъ не могъ равняться съ нимъ...
   -- А арабы? перебилъ его заинтересованный мальчикъ.
   -- Они все приближались, стрѣляя и окружая насъ со всѣхъ сторонъ тѣснымъ кольцомъ. Ихъ было по крайней мѣрѣ вчетверо больше, чѣмъ зуавовъ...
   -- И что же?
   -- Начальникъ скомандовалъ: "Отставить!.. На колѣни!" Разумѣется солдаты тотчасъ исполнили команду, а командиръ остался одинъ внутри каре также спокойный, какъ ты теперь на постели!.. Между тѣмъ арабы подходили все ближе, не замѣчая насъ въ тѣни, и когда они подошли не болѣе какъ на двѣсти шаговъ, вдругъ раздался голосъ Канробера: "Товсь!.. пли!.." Мы выпалили, воздухъ всколыхнулся, дымъ застлалъ пространство и двадцать арабовъ упало на земь, а остальные разсыпались въ безпорядкѣ... Въ эту ночь мы больше не видали ихъ.
   -- А тѣ, что упали?
   -- Тѣ?.. Между ними были такіе, которымъ ничего не нужно; остальныхъ, раненыхъ, положили въ фургоны и отвезли въ крѣпость.
   -- Но вѣдь это ужасное ремесло!
   -- Это не ремесло, глупенькій, а званіе.
   -- Какая-же разница между ремесломъ и званіемъ?
   -- Разница?.. Гмъ!.. разница...
   И сержантъ призадумался, не находя точнаго отвѣта. Наконецъ его лицо прояснилось и глаза заблестѣли.
   -- Видишь-ли, дитя: ремесло -- это занятіе, которое дастъ извѣстный заработокъ, а званіе -- даетъ честь, славу, безсмертіе!.. Таково званіе солдатъ, между которыми есть высшіе и нижніе чины. Отличившись на войнѣ, можно обезсмертить себя и быть всегда великимъ человѣкомъ въ умахъ людей, которые и послѣ смерти, сотни лѣтъ, будутъ вспоминать о герояхъ, павшихъ на полѣ брани за отечество.
   И старый служака умолкъ; воспоминанія о давно-минувшемъ, но незабытомъ прошломъ, при словѣ "честь" живо воскресли въ его памяти. Честь полка! Это чувство долга, обязанности, которое оживляетъ въ равной мѣрѣ всѣхъ, начиная съ генерала и кончая солдатомъ; это -- самопожертвованіе внушается воспитаніемъ и указывается какъ идеалъ; это -- знамя, ведущее къ побѣдамъ и славѣ; знамя, которое теряется только вмѣстѣ съ жизнью! Всѣ эти геройскіе подвиги, труды и зной переносятся легко во имя дана и установленныхъ правилъ! А онъ самъ, Гаво? Мало-ли онъ подвергался смерти и вѣчному калѣчеству, прежде чѣмъ заслужилъ крестъ, ленточка котораго была ему дороже во сто разъ больше, чѣмъ двѣсти пятьдесятъ франковъ пенсіи, которую онъ получалъ послѣ того, какъ его одна нога осталась на полѣ брани!
   Прошлое?.. о, дорогое прошлое! Сколько жертвъ, сколько пролитой крови! Зато сколько словъ, сколько гордости въ сердцѣ; сколько счастья, основаннаго на чувствѣ истинной заслуги! Какое прекрасное воспоминаніе о тѣхъ дняхъ, когда послѣ битвы дефилируютъ остатки побѣдоносной арміи передъ начальствомъ и въ торжественномъ молчаніи выслушиваютъ ихъ похвалу и рѣчи! Каждую минуту называютъ какое либо имя, вызываемый выходитъ изъ ряда блѣдный, дрожащій и болѣе взволнованный, чѣмъ въ присутствіи непріятеля, становится передъ фронтомъ и главнокомандующій отзывается къ нему слѣдующими словами:
   -- Капралъ, сержантъ или поручикъ... и такъ до полковника... твоими храбростью и геройствомъ ты заслужилъ себѣ награду, которую я и вручаю тебѣ въ лицѣ всей арміи!...
   И тутъ же ему прикалываютъ крестъ или медаль. Крестъ!.. Когда его привѣшиваютъ, такъ вотъ и кажется, что грудь сгоритъ!.. Просыпаясь, прежде всего, прикоснешься къ нему, чтобъ убѣдиться, что это былъ не сонъ, не самообманъ. Такія чувства когда либо пойметъ и Исидоръ, когда его сердце дрогнетъ при звукѣ словъ: слава и отечество!
   Исидоръ сначала молчалъ, не прерывая задумчивости старика, но затѣмъ не выдержалъ и спросилъ:
   -- А ваша нога? Неужели арабы лишили васъ ноги?
   -- Ну, что касается ноги, -- это дѣло другое... Я ее оставилъ въ Крыму: тамъ было еще хуже и жарче. Русскіе войска не то, что какой либо отрядъ полудикихъ арабовъ: это регулярная армія, дисциплинированная, сильная, воинственная. При одномъ мановеніи жезла главнокомандующаго, она готова умереть какъ повелѣваетъ долгъ!.. Кромѣ войны, тамъ свирѣпствовала холера, и мы, ложась вечеромъ, не знали, встанемъ ли утромъ. Кого не успѣла убить пуля, того взяла зараза, холодъ или голодъ.
   -- Аккуратъ, какъ подъ мостомъ! замѣтилъ мальчикъ,-- только что тамъ не убиваютъ, какъ на войнѣ.
   Сержантъ вдругъ умолкъ и посмотрѣлъ на Исидора.
   "Какой я глупецъ! подумалъ онъ.-- Такимъ-ли путемъ нужно подстрекать и пріохочивать къ военной, службѣ?.."
   -- Но зачѣмъ это люди убиваютъ другъ друга?-- серьезно спросилъ больной, смотря на воинственную мину своего пріятеля.
   -- Какъ -- зачѣмъ? Затѣмъ, чтобы имѣть право называться свободнымъ народомъ, чтобы никто не смѣлъ отнять того, что для человѣка дороже всего на свѣтѣ? свободы и отечественной земли! Кто не защищаетъ такихъ сокровищъ, тотъ недостоинъ обладать ими; а кто за нихъ проливаетъ свою кровь и умираетъ геройскою смертью, тотъ заслуживаетъ занять первое мѣсто въ обществѣ. Для него нѣтъ ничего выше, какъ военное званіе! Да здравствуетъ Франція и ея храбрые защитники!
   -- Да здравствуетъ! повторилъ слабымъ голосомъ, мальчикъ, самъ не зная, отчего онъ такъ взволновался.-- Ну, а нога? прибавилъ онъ помолчавъ.
   -- Нога!.. Я потерялъ ее подъ Малаховымъ курганомъ. Мы стояли цѣлые мѣсяцы подъ этою страшною башней, не имѣя возможности отнять ее у мужественныхъ защитниковъ. Сотни тысячъ нашихъ войскъ пало подъ ея кровавыми стѣнами и она, какъ вѣдьма, каждую ночь, смотрѣла на насъ своими пылающими глазами Въ рядахъ ужъ воцарялось неудовольствіе. Уходившіе на окопы прощались съ своими товарищами нѣмымъ пожатіемъ руки. Многіе не возвращались. Въ виду этого, строго соблюдалась очередь, кому идти на окопы, но никому не хотѣлось поспѣшить собирать орѣхи...
   -- Какіе орѣхи? спросилъ мальчикъ, вытаращивая глаза.
   -- Во всякомъ случаѣ не сладкіе, но зато густо падавшіе. Надѣюсь, что и ты не польстился бы на нихъ!
   Исидоръ вздохнулъ.
   -- Однажды ночью я слышу топотъ галопировавшаго коня. Это примчался къ полковнику офицеръ изъ штаба. Мы отвели его въ палатку. Полковникъ явился черезъ минуту, застегивая мундиръ.
   -- Гдѣ капитанъ Ложевиль? спросилъ онъ.
   -- На окопахъ.
   -- А поручикъ Дюпуа?
   Здѣсь, господинъ полковникъ.
   -- Пожалуйте писать приказы...
   Весь полкъ проснулся; солдаты повысунули изъ палатокъ головы; офицеры окружили полковника; начались разговоры шепотомъ:-- "Эге! что-то новое!" говорили солдаты. Сонъ нашъ пропалъ. Въ четыре часа полковые адъютанты принесли новые приказы, а въ семь часовъ первый зуавскій полкъ, въ которомъ я служилъ, былъ ужъ подъ ружьемъ... Ахъ, еслибъ ты могъ видѣть, такъ вотъ бы вытаращилъ глаза! Вся дивизія, въ полномъ боевомъ порядкѣ, выслушала приказъ. Батальоны двинулись впередъ и насъ всѣхъ загнали въ олну изъ траншей. Чрезъ часъ послѣ того, мы опять замаршировали подъ градомъ пуль дальше. Направо былъ седьмой линейный полкъ; налѣво -- третій стрѣлковый баталіонъ. Ждемъ сигнала къ аттакѣ. Въ то же время пріѣхалъ Макъ-Магонъ, осмотрѣлъ позицію и скомандовалъ: "Впередъ, зуавы!" Всѣ отвѣтили ему однимъ крикомъ и бросились на шанцы... Закипѣлъ страшный, отчаянный бой, сначала на штыки, потомъ на приклады и наконецъ на кулаки. Кровь полилась рѣкою, послышались стопы умирающихъ, приказы начальниковъ, команда... Вотъ здѣсь-то надо было видѣть нашего полковника. Будучи раненымъ и обливаясь кровью, онъ дрался какъ простой солдатъ и только слышалось его: "впередъ за вѣру! впередъ, зуавы!" Мы ворвались на первый этажъ шанцевъ. Вдругъ я вижу офицера громаднаго роста, который съ нѣсколькими солдатами защищаетъ входъ въ пороховой погребъ. "Ахъ, чортъ возьми!-- думаю,-- это не шутка! Чрезъ секунду, мы всѣ можемъ взлетѣть на воздухъ!" Я бросился на него и убилъ его штыкомъ, а остальные поддались превышающей ихъ силѣ. Поручикъ Паянъ подалъ мнѣ руку, какъ вдругъ одинъ изъ раненыхъ враговъ всаживаетъ мнѣ въ ногу зарядъ!..
   -- Ахъ, господинъ сержантъ, отозвался мальчикъ,-- это совсѣмъ не весело!-- Какъ не весело? Побѣда! тріумфъ!.. Но я еще не кончилъ, а конецъ-то самый интересный.
   -- Тѣмъ лучше, потому что это страшно. И что же съ вами случилось?
   -- Я упалъ и, признаюсь, со мной сдѣлалось дурно, но только на минуту. Я оперся на парапетъ и жду. Въ этотъ моментъ я увидѣлъ генераловъ, сначала одного, потомъ -- другаго, которые смотрѣли въ стекла. "Есть-ли у васъ знамя?" спросилъ одинъ изъ нихъ полковника -- "Имѣю штандартъ моего полка!" отвѣтилъ онъ.-- "Давайте скорѣй!.. Мы водрузимъ его на башнѣ!" -- Полковникъ понесъ штандартъ; всѣ отсалютовали.-- "Возвратите мнѣ его завтра, генералъ, -- сказалъ полковникъ, -- но сегодняшнюю ночь я все-таки самъ проведу подлѣ него. Я не смѣю оставить своего штандарта!" -- Говорятъ, что подъ башню подведена мина,-- сказалъ другой генералъ.-- Хорошо-ли вы сдѣлаете, если оставите здѣсь своихъ людей на ночь?-- "Повторяю -- я останусь здѣсь!" возразилъ полковникъ. Въ такомъ случаѣ, и я остаюсь съ вами, замѣтилъ генералъ.-- Однако, надо убрать раненыхъ. Полковникъ подошелъ ко мнѣ и, видя меня раненымъ, произнесъ:-- "Не избѣжалъ, бѣднякъ!.. Раненъ?" -- Точно такъ, господинъ полковникъ!-- "Тяжело?" Не знаю, но ужъ навѣрное танцовать никогда не буду! Поручикъ Паянъ разсказалъ полковнику весь случай въ лестныхъ для меня словахъ: -- "Сержанть Гаво спасъ насъ отъ неминуемой гибели!" -- прибавилъ онъ послѣ доклада. Полковникъ потребовалъ носилки и потомъ обратился къ генералу: "Позвольте, генералъ -- сказалъ онъ, обратить ваше вниманіе на сержанта Гаво: это одинъ изъ лучшихъ моихъ унтеръ-офицеровъ, который заслуживаетъ особенной награды". Генералъ вынулъ изъ кармана красненькую записную книжечку и что-то записалъ въ ней карандашомъ.-- "Не забуду о немъ, господинъ полковникъ"... отвѣтилъ генералъ.
   -- А потомъ что? спросилъ Исидоръ, когда ветеранъ остановился отдохнуть.
   -- Потомъ меня принесли въ амбулаторію, въ которой на большихъ столахъ лежали раненые; вокругъ нихъ суетились хирурги съ засученными рукавами; столы, полъ и передники докторовъ были обрызганы кровью; воздухъ былъ душный, пресыщенный запахомъ, ужасно напоминающимъ бойню или мясные ряды. Между хирургами, я замѣтилъ и нашего майора.-- "А, и ты здѣсь, Гаво! воскликнулъ онъ, увидѣвъ меня.-- Сейчасъ и за тебя примусь, какъ только покончу съ этимъ бѣднякомъ"!.. Чрезъ минуту я послышалъ визгъ пилки и вой несчастнаго солдатика... У меня не было никакого желанія довѣрить свою жизнь майору, прославившемуся во всемъ полку своею ловкостью подписывать паспорта на тотъ свѣтъ, а потому я тихо шепнулъ своимъ товарищамъ, чтобъ они перенесли меня на другой конецъ залы, къ другому хирургу. Добрые товарищи поняли въ чемъ дѣло, и когда хирургъ занялся другимъ раненымъ, ставъ къ намъ спиною, они незамѣтно перенесли меня далеко отъ него...
   -- Бѣдный, господинъ сержантъ! отозвался вздыхая больной.
   -- Ко мнѣ подошелъ какой-то докторъ съ печальнымъ, измученнымъ лицомъ и спросилъ: -- "Что съ тобою?" -- Нога сломана.-- "Посмотримъ". И онъ живо разрѣзалъ панталоны и ощупалъ кость.-- "Отваженъ-ли ты?" спросилъ онъ.-- Объ этомъ спросите полковника.-- "Скверно, мой милый!.. вся кость раздроблена и сложить невозможно... нужно отнять ее!.." Признаюсь, у меня потемнѣло въ глазахъ. Потерять ногу и остаться на вѣкъ калѣкой!.. Я былъ не старъ и перспектива лишиться ноги вовсе не улыбалась мнѣ.-- Увѣрены-ли вы, господинъ майоръ, что нельзя обойтись безъ операціи? спросилъ я хирурга.-- "Ручаюсь, что никакъ нельзя обойтись безъ ампутаціи: она неизбѣжна". Я закрылъ глаза и призадумался, а потомъ рѣшительно сказалъ:-- Я готовъ, господинъ майоръ, и вы можете приступить къ работѣ; а если я хоть разъ пикну, то недостоинъ быть зуавомъ.-- Скоро я почувствовалъ холодъ, потомъ боль и кровь полилась... Но, что съ тобою мое дитя?..
   И ветеранъ взялъ за руку больнаго, который поблѣднѣлъ и былъ близокъ къ обмороку.
   -- Ахъ, какой же я дуракъ! воскликнулъ сержантъ.-- Кто слыхалъ, чтобы разказывали дѣтямъ подобныя вещи! Успокойся, Изя, и позволь мнѣ окончить... Здѣсь ужъ не будетъ крови...
   -- Нѣтъ, ничего... кончайте...
   -- Чрезъ нѣсколько дней, когда я лежалъ ужъ въ госпиталѣ, въ палатахъ произошло большое движеніе. "Маршалъ Пеллисье"! шепнула одна изъ сестеръ. Дѣйствительно, вскорѣ вошелъ маршалъ, вмѣстѣ съ моимъ полковникомъ. Они шли медленно, останавливаясь передъ каждой койкой; маршалъ разговаривалъ съ солдатами, раздавалъ кресты и медали. Мое сердце забилось сильнѣе. "Навѣрное и меня не обойдутъ", подумалъ я.-- И не обошли.-- "Сержантъ Гаво! отозвался маршалъ.-- Полковникъ донесъ мнѣ о твоемъ геройствѣ на Малаховомъ курганѣ, геройствѣ, достойномъ французскаго солдата! Ты лишился ноги и сдѣлался неспособнымъ къ службѣ. Я очень счастливъ, что могу вручить тебѣ награду, которую ты такъ самоотверженно заслужилъ!" -- И онъ вручилъ мнѣ коробочку.-- "Медаль!" подумалъ я не безъ волненія. Открываю, или, точнѣе, хочу открыть, но мои руки такъ сильно дрожатъ, что я никакъ не могу овладѣть собою. Спасибо, полковникъ пришелъ мнѣ на помощь. Смотрю -- крестъ Почетнаго Легіона, вотъ этотъ самый!..
   И старый сержантъ указалъ пальцемъ на грудь.
   -- У меня потемнѣло въ глазахъ и я обомлѣлъ.-- "Ну, ну, Гаво, не дѣлай глупостей!.. успокойся!" сказалъ полковникъ, поддерживая меня... Когда я пришелъ въ себя, то крестъ лежалъ на одѣялѣ, а я -- на груди моего командира полка...-- "Ну, обними меня, сказалъ онъ сердечно и поцѣловалъ меня въ обѣ щеки.-- Но, смотри, скорѣе выздоравливай: крестъ -- хорошее лѣкарство!" Я заплакалъ, сильно пожалъ руку полковника и сказалъ ему: -- Если моя вторая нога можетъ, еще на что либо пригодиться, то помните, господинъ полковникъ, что я весь въ вашемъ распоряженіи! Я смѣялся и плакалъ: этотъ моментъ вознаградилъ меня, за дни и недѣли моихъ страданій. А такія минуты ни. когда не забываются...
   Въ госпитальной палатѣ воцарилось глубокое молчаніе.
   -- Значитъ, такая была награда? сказалъ Исидоръ.
   -- Только не каждый ее получаетъ, отвѣтилъ зуавъ и нѣжно погладилъ крестъ.-- Однако, довольно на сегодня, прибавилъ онъ, вставая со стула.-- Скорѣй выздоравливай, мой мальчикъ; а если будешь долго, лежать, то я истопчу всю свою деревянную ногу, постоянно прогуливаясь къ тебѣ.

-----

   Прошло три недѣли съ того дня, когда сержантъ, въ первый разъ посѣтилъ госпиталь съ цѣлью навѣстить больного. Докторъ увѣрилъ его, что мальчикъ чрезъ нѣсколько дней будетъ выписанъ. Однажды онъ всталъ съ постели и попробовалъ ходить. У стараго вояки сердце сжалось отъ жалости, что мальчикъ хромалъ и тыкался ногою въ полъ.
   -- Что, развѣ еще не можешь ровно ходить? спросилъ онъ Исидора.
   -- Нѣтъ, очень больно.
   Гаво повѣсилъ голову.
   -- Какъ вы думаете? спросилъ онъ проходившаго въ это время доктора.-- онъ останется хромымъ?
   -- Сомнѣваюсь: вѣдь онъ совсѣмъ мальчикъ.
   -- А можетъ-ли онъ поступить въ военную службу?-- Да чрезъ десять лѣтъ не останется и слѣда отъ перелома.
   -- Десять лѣтъ!. Это много: довольно восьми!... А пока, что мнѣ дѣлать съ нимъ?..
   И, возвращаясь домой, Гаво громко повторилъ:
   -- Что дѣлать?
   Онъ рѣшилъ опять обратиться къ капитану Дофину, котораго засталъ сидящимъ по обыкновенію за письменнымъ столомъ.
   -- Я пришелъ спросить васъ, господинъ капитанъ,-- сказалъ онъ, вытягиваясь въ струнку, по военному,-- всегда ли я считаюсь на хорошемъ счету въ заведеніи?
   -- Разумѣется, возразилъ капитанъ, -- ты самый аккуратный и миролюбивый, какъ и всегда,
   -- Въ такомъ случаѣ, не могу-ли я просить объ оказаніи мнѣ важной услуги?
   -- Какой? можетъ быть тебѣ нужны деньги въ зачетъ?
   -- Нѣтъ, господинъ капитанъ... я хлопочу о томъ мальчикѣ, о которомъ я ужъ имѣлъ честь говорить вамъ, относительно опредѣленія его въ школу солдатскихъ дѣтей.
   -- Если только онъ не солдатскій сынъ, то ничего изъ этого не выйдетъ. Даже еслибъ онъ былъ моимъ родственникомъ, то и тогда я ничего не могъ бы сдѣлалъ.
   -- Но, господинъ капитанъ, не могу же я оставить его на улицѣ на произволъ судьбы!
   -- А, значитъ это бродяжка?
   -- Былъ имъ, но теперь, пока я живъ, онъ не вернется къ этому ремеслу! Я случайно встрѣтился съ нимъ, но привязался къ нему такъ сильно, что не могу безъ него жить. Гдѣ онъ, тамъ и я, и если ему нельзя жить вмѣстѣ со мною, то я предпочитаю оставить заведеніе, чѣмъ разстаться съ нимъ.
   -- Хо-хо! Да ты съума сошелъ, старикъ! оставить Домъ Инвалидовъ!.. Да что съ тобою?.. Что ты говоришь?.. Что-же съ тобою будетъ?
   -- Не знаю. У меня только есть крестъ и пенсія, которые, конечно, немного дадутъ... Ахъ, господинъ капитанъ! сжальтесь надо мною и надъ моимъ мальчикомъ!
   И старый ветеранъ скорчилъ такую гримасу, чтобъ удержать слезы, катившіяся на его сѣдые усы, что капитанъ невольно проникся состраданіемъ и произнесъ:
   -- Ну, ну, мой дорогой, успокойся!.. Я не могу смотрѣть на слезы честныхъ людей... Приведи твоего мальчика и я подумаю, что можно сдѣлать для него.
   Чрезъ часъ послѣ этого разговора сержантъ ужъ ковылялъ по дорогѣ къ госпиталю. Исидоръ ожидалъ его съ большимъ нетерпѣніемъ. Онъ былъ блѣденъ и такъ слабъ, что едва сошелъ съ лѣстницы.
   -- Смѣлѣе, смѣлѣе! поощрялъ его Гаво:-- Обопрись на мою руку покрѣпче и мы пойдемъ потихоньку... по дорогѣ отдохнемъ... Я сведу тебя къ капитану Дофину... Онъ обѣщалъ намъ свою помощь.
   Они шли молча, но въ аллеяхъ Antin должны были остановиться.
   -- Не могу дальше идти, сказалъ мальчикъ:-- надо отдохнуть.
   -- Бодрѣе, бодрѣе! ободрялъ сержантъ: -- Дойдемъ до Елисейскихъ полей и тамъ отдохнемъ на лавочкѣ.
   -- Говорю вамъ: не могу!.. У меня темнѣетъ въ глазахъ и голова кружится.
   -- Господи! что-жъ мнѣ дѣлать? Не могу-же я взять тебя на руки!.. моя нога не совсѣмъ прочна.
   И сержантъ осмотрѣлся кругомъ,ожидая помощи.
   Въ этотъ моментъ мимо нихъ проѣзжала какая-то дама. Замѣтивъ озабоченнаго сержанта и блѣднаго измученнаго и усталаго мальчика, она остановилась, вышла изъ экипажа и спросила:
   -- Что случилось? Очевидно, мальчикъ больной?
   -- Да, сударыня, отвѣтилъ сержантъ;-- онъ только что выписался изъ госпиталя.
   -- Куда вы идете?
   -- Въ Домъ Инвалидовъ, но мальчикъ, видно, не дойдетъ.
   -- Ну, этому горю можно помочь.
   Причемъ она кивнула кучеру.
   -- У меня свой экипажъ и я довезу васъ до Инвалидовъ.
   Сержантъ, тронутый добротою дамы, сначала запротестовалъ, но барыня сама посадила мальчика подлѣ себя, а ветерану указала на скамеечку противъ себя.
   -- Къ Инвалидамъ! приказала она кучеру.
   Экипажъ быстро покатился.
   По дорогѣ, Гаво вкратцѣ разсказалъ относительно своего протеже и о томъ, что онъ хочетъ помѣстить его въ школу солдатскихъ дѣтей
   Дама сочувственно выслушала его, и когда сержантъ высказалъ ей свои затрудненія, она съ улыбкой отозвалась:
   -- Хорошо, что вы встрѣтили меня. Комендантъ Инвалиднаго Дома -- мой хорошій знакомый, а его жена -- моя близкая родственница. Я заѣду къ нимъ и поговорю съ генераломъ.

0x01 graphic

0x01 graphic

V.
Слово сержанта Гаво.

   Очевидно счастье благосклонно улыбнулось мальчику. Навѣрное генералъ не откажетъ въ просьбѣ такой молодой и красивой дамы, которая станетъ просить его своимъ сладкимъ мелодичнымъ голосомъ.
   Экипажъ, къ великому удивленію жителей Дома Инвалидовъ, въѣхалъ во дворъ. Товарищи сержанта вытаращили глаза: Гаво въ роскошнѣйшемъ экипажѣ, запряженномъ парою великолѣпнѣйшихъ коней!..-- Да вѣдь одна пара стоить не менѣе шести тысячъ франковъ! оцѣнивали кавалеристы, знатоки лошадей.-- Но, какимъ образомъ Гаво попалъ въ экипажъ съ этимъ блѣднымъ, какъ полотно, мальчуганомъ?..
   -- Подождите меня внизу, сказала дама сержанту, узнавъ у швейцара, что генералъ дома.-- Если мнѣ удастся, то я сдѣлаю вамъ знакъ въ окно.
   Гаво помогъ мальцу выйти изъ экипажа и, посадивъ его на лавочкѣ, взглянулъ на его исхудалое лицо. Глаза Исидора казались еще больше и серьезнѣе, чѣмъ были прежде.
   -- Тебѣ не холодно-ли, дитя мое?
   -- Нѣтъ, господинъ сержантъ.
   -- А можетъ быть ты хочешь поѣсть?
   -- Да, я голоденъ.
   -- Ну, погоди не много...
   Запахъ жаренаго мяса долеталъ до нихъ изъ генеральской кухни и раздражалъ аппетитъ.
   -- Какъ здѣсь красиво, сказалъ мальчикъ, помолчавъ и смотря вокругъ.
   Но сержантъ не отвѣтилъ ему: онъ не спускалъ глазъ съ оконъ квартиры коменданта и разсчитывалъ минуты на привѣтствія, объясненія дѣла и просьбу дамы благотворительницы.
   -- Нѣтъ, видно, ничего не будетъ, думалъ онъ.-- И что мнѣ съ нимъ дѣлать?.. Не могу-же я сказать мальчугану, ступай себѣ съ Богомъ, куда хочешь, и ищи пріюта подъ мостомъ... О, нѣтъ, никогда! Лучше стану милостыню просить, чтобъ только дать ему теплый уголъ и пищу!.. Видно, генералъ отказалъ ей въ просьбѣ.
   И старикъ опустилъ глаза, чтобы не смотрѣть на окна, изъ которыхъ ни одно не хотѣло отпираться.
   Но, вдругъ онъ услыхалъ легкій стукъ форточки въ кабинетѣ генерала и въ ней показалась его благородная осанистая фигура, а рядомъ съ нею -- силуетъ незнакомой дамы, которая, смѣясь, указывала пальцемъ на Исидора.
   -- Сержантъ! крикнулъ генералъ:-- приведи ко мнѣ мальчугана.
   Гаво вздрогнулъ отъ радости.
   -- Пойдемъ, дитя мое, и если умѣешь молиться, то помолись! сказалъ онъ, самъ крестясь.
   Всходя по большой мраморной лѣстницѣ, Гаво соображалъ, что онъ будетъ отвѣчать и училъ Исидора, какъ онъ долженъ держать себя въ присутствіи коменданта.
   Лакей ввелъ ихъ въ кабинетъ.
   Увидавъ генерала, сержантъ вытянулся въ струнку и остановился у дверей.
   -- Госпожа де-Тальзакъ говорила мнѣ о твоемъ мальчикѣ... сказалъ генералъ:-- Ручаешься-ли ты за его честность?.. Я повѣрю твоему слову.
   Сержантъ поблѣднѣлъ.
   Генералъ требуетъ его слова и онъ, сержантъ Гаво, долженъ отвѣчать за мальчишку, котораго знаетъ не больше мѣсяца!
   -- Ну, что же, сержантъ?.. Я жду...
   Гаво смотрѣлъ на Исидора, страдальческое лицо котораго сжимало его сердце. Если онъ откажется дать слово, то мальчика ждетъ нужда, холодъ и голодъ... О, нѣтъ, нѣтъ!
   -- Ручаюсь, ваше превосходительство! громко отвѣтилъ онъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, я возьму его въ качествѣ грума и онъ будетъ ѣздить со мною и исполнять нѣкоторыя мелочи на кухнѣ и въ комнатахъ. Но, предупреждаю, сержантъ, что если онъ окажется негодяемъ, то я не стану его держать... Довольны-ли вы, mesdames? обратился онъ къ молодой дамѣ.
   Госпожа де-Тальзакъ отвѣтила ему сердечнымъ пожатіемъ руки.
   -- А ты, сержантъ, доволенъ?
   Гаво, не находя отвѣта, еще больше выпрямился и стукнулъ деревянной ногой объ полъ.
   -- Ну, хорошо, хорошо, понимаю и вижу, что ты доволенъ, засмѣялся генералъ.-- Отведи его на кухню и поручи Доминику... До свиданья!
   Это значило, что они могли удалиться.
   Ветеранъ поклонился по военному, взялъ мальчика за руку и завелъ его въ свой маленькій садикъ, который онъ самъ содержалъ въ образцовомъ порядкѣ. Сирень цвѣла, распространяя пріятный ароматъ въ воздухѣ; воробьи, чирикая, перелетали съ вѣтки на вѣтку и подходили до самыхъ ногъ сержанта.
   Но Гаво быль хмуренъ и молчаливъ.
   Отвѣтственность, которую онъ принялъ на себя передъ генераломъ, вдругъ показалась ему чрезвычайно тяжелой. Ручаться за мальчика, у котораго не было родителей и который воспитывался на улицѣ... это не шутка! Да онъ лучше согласился бы самъ одинъ броситься на непріятельскій полкъ!.. Кто можетъ ручаться за будущее? Что будетъ, если Исидоръ не оправдаетъ его ожиданій? При одной этой мысли онъ дрожалъ и возмущался. Его слово! слово сержанта Гаво предается на издѣвательство легкомыслія, а можетъ быть и на смѣхъ злыхъ уличныхъ бродяжекъ!.. Ухъ! такое бремя ему не подъ силу...
   Онъ отвернулся машинально и посмотрѣлъ на мальчугана. Исидоръ сидѣлъ, смотря, съ видимою для него пріятностью, на все окружающее и хорошо чувствуя себя въ новомъ положеніи.
   Сержантъ вздохнулъ.
   -- Ну, доволенъ-ли ты? спросилъ Гаво.
   -- Доволенъ, господинъ сержантъ.
   -- Тебя постигло большое счастье, потому что не такъ-то легко попасть на службу къ генералу.
   -- А что я буду у него дѣлать?
   -- Исполнять его порученія... Вѣдь ты слышалъ?..
   -- Этого я не боюсь: я знаю отлично Парижъ.
   -- Кромѣ того, на тебя возложатъ какія либо другія обязанности, напримѣръ, чистить сапоги...
   -- Я не умѣю чистить.
   -- Ну, это и я покажу тебѣ, какъ дѣлается. Прежде всего вздѣваютъ сапогъ на руку, намазываютъ маленькой щеточкой ваксу, а потомъ чистятъ большой щеткой дотуда, пока явится глянецъ и сапогъ сдѣлается чистъ, какъ зеркало.
   -- А еще что?
   -- Можетъ быть тебя заставятъ мести и убирать въ комнатахъ... Словомъ, дѣлать то, что прикажутъ. Притомъ надо быть послушнымъ, слушать камердинера, повара, кучера и другихъ.
   -- Какъ! развѣ я долженъ служить всѣмъ?
   -- Нѣтъ. Ты будешь служить только генералу.
   -- А можно мнѣ будетъ выходить на прогулку?
   -- На прогулку? Гмъ!... не знаю... Вѣроятно... если тебя генералъ пошлетъ съ какимъ либо порученіемъ... но и тогда нельзя шляться бездѣльно... Сдѣлавъ дѣло, нужно тотчасъ возвращаться домой. Можетъ случиться, что тебя пошлютъ съ деньгами уплатить по какому либо счету въ магазинъ... Такъ помни: надо быть осторожнымъ и беречь ихъ, потому что чужія деньги, дитя мое, это -- святыня: лучше свернуть себѣ шею, чѣмъ принести однимъ су меньше сдачи.
   -- А если я какъ либо потеряю ихъ?
   -- Чужихъ денегъ не теряютъ... Разъ ты возьмешь ихъ въ свои руки, то и долженъ заботиться о нихъ больше, чѣмъ о своихъ зубахъ.
   -- Но еслибъ случилось такъ, что я, въ самомъ дѣлѣ, потерялъ, то можно-ли сказать, что ихъ украли?
   -- Что?.. крикнулъ сержантъ вскакивая:-- ты осмѣлился бы солгать... Вотъ такъ гусь!.. Лгать! И ты еще хочешь быть мужчиной!..
   -- Я еще не мужчина, господинъ сержантъ.
   -- Разумѣется не мужчина; въ противномъ случаѣ, ты зналъ-бы, что лжецъ -- это трусъ и негодяй, который не заслуживаетъ даже пощечины порядочнаго человѣка. Лгать,-- это все равно, что красть!.. Помни1 это, дитя; иначе я хоть и полюбилъ тебя, какъ родного сына, но буду вынужденъ отречься отъ тебя навсегда!
   -- Нѣтъ, я не стану больше лгать... Прежде я не зналъ, что лгать не хорошо и что это -- зло, и если лгалъ, то только потому, что Арно билъ меня ни за что, ни про что, а Карлъ отнималъ у меня деньги. Только одной Зитѣ я говорилъ всегда правду... Но, господинъ Гаво, мнѣ ужасно ѣсть хочется!.. Нѣтъ ли чего либо закусить?..
   -- Какже, какже... найдется... Пойдемъ!
   И сержантъ отвелъ его на кухню, гдѣ и поручилъ повару въ самыхъ теплыхъ выраженіяхъ, потомъ представилъ камердинеру и другимъ слугамъ. Уходя, онъ обратился къ Исидору съ внушеніемъ:
   -- Ну, мальчикъ, будь благоразуменъ и помни, что я поручился за тебя.
   И старый ветеранъ удалился растроганный.
   Но безпокойство и опасеніе за будущее, а притомъ отвѣтственность, какую онъ принялъ на себя, ужасно мучили его. Вдругъ мальчикъ окажется негодяемъ?.. Что тогда? Что будетъ, если Исидоръ, вдругъ, по глупости своей, подожгетъ домъ, или обкрадетъ своего благодѣтеля?.. Такіе случаи бывали не разъ.
   И мысли сержанта потекли въ этомъ направленіи, теряясь въ лабиринтѣ разныхъ опасеній и предположеній. Взгляда, мальчика показался ему недостаточно искреннимъ, а слова, относящіяся къ деньгамъ, которыя могли быть ему поручены, не возбуждали довѣрія. Притомъ, можно-ли допустить, что мальчикъ, не пріученный къ труду и дисциплинѣ, привыкшій съ ранняго дѣтства быть вольной птицей и свободно летать по улицѣ, гдѣ ему нравилось, -- проникся когда либо духомъ порядка и послушанія, царствовавшаго за. домѣ генерала?
   Все это, вмѣстѣ взятое, чрезвычайно безпокоило и мучило стараго сержанта, а мысль, что онъ запятнала, свою честь, которою она, дорожила, больше жизни, не давала ему покоя. Кто знаетъ, что скрывается въ глубинѣ этой дѣтской душонки? Вѣдь Исидоръ -- подкидышъ; онъ не зналъ своей матери, которая привила бы ему основы нравственности и добродѣтели; онъ не видалъ ее склоненною надъ своей колыбелькой и внушающей ему слова Молитвы Господней: "Отче нашъ иже еси на небесѣхъ".
   И вдругъ въ памяти стараго вояки обрисовалась фигура высокой худощавой женщины въ бѣломъ чепцѣ на сѣдой головѣ, которая стояла на колѣняхъ передъ маленькимъ деревяннымъ крестикомъ и торжественно произносила слова: "Отче нашъ"...
   Это была мать!...
   А отецъ?
   Отецъ былъ отчасти суровый, но какія основы религіи, обязанностей и долга онъ прививалъ къ слабому уму ребенка! Онъ служилъ въ рядахъ великой арміи во время первой Имперіи, былъ участникомъ и живой хроникой всѣхъ битвъ и побѣдъ, его жгло Египетское солнце и морозили Россійскіе морозы. Здѣсь онъ, во время страшнаго поворота, самъ умирая съ голоду, отдалъ, послѣдній кусокъ хлѣба своему капитану. Онъ ненавидѣлъ ложь, цѣнилъ правду, а чувство долга считалъ выше всего на свѣтѣ.
   Такимъ былъ его отецъ.
   Память объ отцѣ и матери пережила всѣ труды, лишенія, зной во время походовъ, грохотъ ружей, пушекъ и барабановъ, побѣдные крики, похвалы начальства и сладкія минуты отдыха...
   Воспоминанія овладѣли сержантомъ; прошлое заговорило въ немъ своимъ тихимъ, выразительнымъ языкомъ. Онъ вспомнилъ свое дѣтство; обѣдъ и ужинъ въ семейномъ кружкѣ, первое Причастіе... а потомъ -- смерть отца, мать въ траурѣ, свое поступленіе въ войска, прощаніе съ сестрой, отъѣздъ, наконецъ болѣзнь и смерть обоихъ женщинъ въ то время, когда онъ дрался съ арабами въ Африкѣ...
   -- Нѣтъ, это не мыслимо, чтобы въ сердцѣ этого маленькаго бродяжки были такія основы, какія могутъ привить и внушить въ молодыя сердца только одни родители!.. А вѣдь они не образуются и не проявляются сами собою.
   И его опасенія увеличивались съ каждой минутой.
   Всю эту ночь онъ не могъ сомкнуть глазъ, и восходъ солнца засталъ его изнервничавшимся, безпокойнымъ и ожидающимъ нехорошихъ извѣстій.
   Онъ всталъ, одѣлся скорѣе, чѣмъ всегда, и, съѣвъ свой завтракъ, вышелъ на дворъ узнати о мальчишкѣ.
   Въ это время поваръ Казиміръ открывалъ окно въ кухнѣ. Гаво подошелъ къ нему.
   -- Здравствуйте, Казиміръ!.. Ну, какъ ваше здоровье? спросилъ онъ съ усиліемъ улыбнуться.
   -- Спасибо, отвѣтилъ поваръ лаконически.
   -- Ну, что Исидоръ?
   -- Ничего, аппетитъ прекрасный; что касается работы, то еще незнаю, потому что ничего не дѣлалъ.
   -- Бѣдный ребенокъ!.. Онъ еще не пришелъ въ себя; притомъ -- всегда голодалъ...
   -- Да, онъ не изъ сильныхъ... Но, откуда онъ взялся здѣсь?
   Гаво внезапно закашлялся. Онъ не хотѣлъ ложью позорить своего имени, а между тѣмъ нельзя было сказать Казиміру, что онъ познакомился съ мальцемъ на улицѣ.
   -- Онъ сынъ одного изъ моихъ старыхъ пріятелей, и его отдали подъ мое покровительство; а такъ какъ, я не могу спрятать его въ карманѣ своей шинели и не хотѣлъ разстаться съ нимъ...
   -- То и устроили его у генерала?.. Не знаю, стоить ли эта овчина выдѣлки?.. Я думаю, что съ нимъ будетъ больше хлопотъ, чѣмъ пользы и утѣшенія.
   -- Ну, ну, Казиміръ... только ужъ вы не будьте къ нему черезчуръ строгимъ.
   -- Зачѣмъ быть строгимъ, разъ я ужъ узналъ, что вы покровительствуете ему: все сдѣлаю, что будетъ можно... Однако, до свиданія, господинъ сержантъ; мнѣ надо поспѣшить на рынокъ за свѣжею рыбой.
   И онъ удалился, кивнувъ поваренку съ корзиной.
   

VI.
Новая жизнь.

   Итакъ, со вчерашняго дня ничего не случилось и Гаво вздохнулъ свободнѣе.
   "Кто знаетъ? подумалъ онъ.-- Мальчикъ проворный, понятливый и ловкій.. Можетъ быть самъ скоро пойметъ всю пользу своего новаго положенія и современемъ научится и привыкнетъ къ труду... На все нужно время"...
   Успокоившись немного, онъ по обыкновенію началъ прогуливаться подвору, въ надеждѣ увидѣть Исидора.
   Долго пришлось ему гулять, въ ожиданіи, пока мальчикъ появится на дворѣ.
   Наконецъ, во второмъ часу по полудни, онъ увидѣлъ его выбѣжавшимъ изъ кухни.
   -- Ну, какъ поживаешь? спросилъ онъ послѣ радостнаго привѣтствія мальчика:-- Доволенъ-ли?
   -- Не особенно... возразилъ мальчуганъ: -- скучно здѣсь.
   -- Какъ -- скучно?
   -- Да такъ... комнаты большія, мрачныя.
   -- Что ты врешь!.. Такая великолѣпная квартира!..
   -- Правда, но совсѣмъ не веселая... Я предпочитаю Сену и бульвары.
   -- Не говори глупостей!.. Сена не дастъ тебѣ ни ѣсть, ни пить, да и на бульварѣ спать не такъ удобно и тепло, какъ здѣсь.
   -- Да... Но зато тамъ много экипажей... Притомъ лодки, пароходы... а все это такъ забавно... А здѣсь мнѣ приказали очищать морковь и цыплятъ... Нѣтъ, я предпочитаю Эспланаду... Знаете-ли, пойдемте туда, внизъ, на ту скамеечку, гдѣ я встрѣтился съ вами...
   И Мальчикъ указалъ на открытыя ворота.
   -- Что?.. Куда?.. А тебѣ позволили выходить на улицу?
   -- Да, мнѣ надо идти къ портному, чтобы онъ снялъ съ меня мѣрку для ливреи.
   -- О, ты будешь молодцомъ въ курточкѣ съ блестящими пуговицами.
   -- Въ самомъ дѣлѣ?!. А тогда мнѣ можно будетъ выходить?.. Нѣтъ, мнѣ кажется, что я не выдержу въ заперти: я задыхаюсь на кухнѣ.
   И мальчикъ вздохнулъ, грустно смотря на голубое небо и высокія деревья Эспланады.
   Сержантъ нахмурилъ брови.
   -- Слушай, Исидоръ, сказалъ онъ серьезно: -- не будь дуракомъ. Жизнь -- не игрушка, а ты меньше всѣхъ имѣешь право на хорошую жизнь. Вспомни свое пребываніе у тетушки Потаръ... Вѣдь ты не получалъ у нея и десятой части тѣхъ удобствъ, какими пользуешься у генерала.
   -- Правда; но когда я убѣжалъ отъ нея, то былъ свободенъ, какъ птица.
   -- Свободенъ... Да что тебѣ въ той свободѣ, если при ней надо умирать съ голоду и оставаться бродягой... Но, довольно! Если тебѣ не хорошо между честными людьми, такъ проваливай по добру, по здорову, откуда пришелъ... но, клянусь, что мы больше не увидимся съ тобою!..
   Лицо мальчика опечалилось и слезы заблестѣли на глазахъ.
   -- Что-же я сдѣлалъ худого? спросилъ онъ,-- и за что вы гоните меня вонъ?
   -- Я не гоню!.. Ты самъ стремишься къ своей погибели!..
   Мальчишка совсѣмъ расплакался.
   -- Ну, ну, маленькій дурачекъ, успокойся, произнесъ сержантъ.-- Я тоже не сказалъ тебѣ ничего худого. Будь добрымъ, учтивымъ и мы никогда не разстанемся съ тобой.
   -- Никогда? спросилъ Исидоръ, поднимая свои заплаканные глаза и лицо, передъ которыми старикъ не могъ устоять.
   -- Никогда; но ты долженъ слушаться генерала, какъ самого Бога... А знаешь-ли, кто такой Богъ?
   -- Не совсѣмъ... Иногда я заходилъ въ церковь, но ничего не знаю о Немъ.
   -- Ну, такъ узнаешь изъ катехизиса, потому что я не съумѣю тебѣ объяснить; одно помни, что Богъ -- это отецъ, который заботится и пекется даже о такихъ сиротахъ, какъ ты. А умѣешь-ли ты, по крайней мѣрѣ, молиться?
   -- Прежде умѣлъ: меня учила молочница, а потомъ...
   -- Забылъ?
   -- Да.
   -- Ну, я тебѣ припомню, а теперь пойдемъ къ портному... Не затѣмъ ты пошелъ къ генералу, чтобы терять понапрасну время въ разговорахъ со мною.
   -- Да когда я люблю разговаривать.
   -- Ба! Мало ли кто что любитъ, да не можетъ дѣлать, мой дружокъ. Такихъ счастливцевъ мало на свѣтѣ. Даже самый храбрый солдатъ не хотѣлъ-бы встрѣтиться съ пулей, однако, если надо, идетъ въ огонь, какъ на пиръ. Долгъ, мой мальчикъ, прежде всего: онъ лучшій пріятель, и что онъ приказываетъ, то каждый обязанъ, исполнять безъ колебанія... Ну, вотъ мы и пришли къ портному Александру... Я тоже взойду съ тобою къ нему наверхъ.
   Портной жилъ въ четвертомъ этажѣ и сержантъ, у котораго нога отказывалась отъ послушанія, былъ вынужденъ отдыхать на каждой площадкѣ лѣстницы.
   Исидоръ тоже запыхался и лицо его исказилось, отъ усталости.
   -- Мы долго здѣсь пробудемъ? спросилъ онъ, пользуясь минутнымъ отдыхомъ.-- Я никогда не жилъ такъ высоко и ужасно боюсь.
   -- Боишься?.. Чего? спросилъ удивленный инвалидъ.
   -- Не знаю, но мнѣ хочется скорѣе убѣжать отсюда.
   -- Ахъ, ужъ эти бродяжки! пробурчалъ Гаво,-- несносные мальчишки и трусливые, какъ птички, которыхъ не привлекаетъ даже золотая клѣтка.
   Они вошли къ портному. Тамъ Гаво увидѣлъ только что оконченную новенькую ливрею и обратилъ на нее вниманіе Исидора, въ надеждѣ, что такимъ образомъ онъ пробудить зависть и пустоту мальчика. Но послѣдній равнодушно посмотрѣлъ на обшитую галунами куртку и съ видимымъ нетерпѣніемъ ожидалъ возвращенія домой.
   Зато сержантъ былъ въ своей сферѣ. Онъ внимательно присматривался, какъ портной снималъ мѣрку, и дѣлалъ ему нѣкоторыя замѣчанія относительно шитья.
   -- Самъ генералъ принялъ мальчика, говорилъ онъ съ гордостью,-- а потому надо сшить такъ, чтобы все было какъ вылито и сидѣло безъ морщинъ.
   Наконецъ, портной кончилъ свое дѣло и мальчикъ быстро повернулся къ выходу.
   -- Пойдемъ, сказалъ онъ, не поворачивая головы.
   Сержантъ взялся за шапку.
   -- До свиданія! сказалъ онъ уходя.-- Не забудьте поскорѣе сшить ливрею, потому что генералъ не любить ждать.
   Дойдя до Дома Инвалидовъ, Исидоръ вдругъ остановился.
   -- Пустите меня погулять по Эспланадѣ, сказалъ онъ умоляющимъ голосомъ:-- хоть на одну минутку...
   -- Да что съ тобою, Исидоръ?.. Развѣ можно манкировать службой?.. Надо помнить свои обязанности... напоминалъ ему сержантъ.
   -- Что мнѣ служба и обязанности! Я не могу, не выдержу-- убѣгу, если вы не пустите меня.
   -- Убѣжишь? И ты способенъ убѣжать?..
   -- Ни за что на свѣтѣ не вернусь на кухню!
   Гаво остолбенѣлъ. Ужасная борьба происходила въ его сердцѣ.
   Если онъ позволить, то генералъ можетъ спросить о немъ и, узнавъ, что Гаво самъ сопровождалъ его въ городъ, подумаетъ Богъ знаетъ что; если не позволить, то несчастный мальчишка можетъ сдержать свое слово...
   -- Хорошо, пойдемъ! сказалъ онъ съ отчаяніемъ.
   И они повернули направо.
   Очутившись на Эспланадѣ, Исидоръ радостно подпрыгнулъ, потомъ перекувырнулся, хоть и не совсѣмъ удачно, и вдругъ закричалъ:
   -- Спички, спички хорошія!
   -- Да ты съума сошелъ! крикнулъ на него испуганный сержантъ.-- Замолчи, дуракъ эдакій!
   -- Зачѣмъ? спросилъ мальчикъ, нисколько не смущаясь и показывая свои бѣлые зубы.-- Я только припомнилъ нашу первую встрѣчу и спички, изъ которыхъ ни одна не загорѣлась.-- А вы еще помните это, господинъ сержантъ.
   Сержантъ молчалъ нахмуренный.
   -- Я только помню, наконецъ отозвался онъ,-- какъ однажды моя покойная мать положила подъ курицу утиныя яйца... Утята вышли... и какъ только они подросли и очутились на дворѣ, такъ и потянулись къ грязному пруду, а бѣдная насѣдка осталась на берегу...
   -- Зачѣмъ это вы мнѣ говорите? спросилъ удивленный Исидоръ.
   -- Затѣмъ что утята -- это ты, мой мальчикъ, а курица -- это я. Если ты такъ любишь грязь, изъ которой я вытащилъ тебя, то и пользуйся ею до сыта, а я останусь на берегу, въ своемъ чистенькомъ, красивенькомъ, домикѣ инвалидовъ, въ которомъ всегда буду получать, мою порцію и теплую постель...
   -- Вы сердитесь на меня?.. Фи! я не люблю такого сердитаго лица. Развѣ я сдѣлалъ что либо худое?.. Я только побѣгалъ немного по Эспланадѣ и теперь готовъ вернуться...
   Прошло нѣсколько дней. Исидоръ ужъ одѣлъ свой новый костюмчикъ грума и съ гордостью посматривалъ. на свою фигурку въ зеркало, какъ только проходилъ, мимо него. Блестящія пуговицы и куртка гранатнаго цвѣта очень правились ему. Ему казалось, что онъ совсѣмъ другой въ этой полувоенной формѣ. И дѣйствительно, трудно было узнать въ ней прежняго уличнаго бродяжку въ чистомъ, прилично одѣтомъ мальчикѣ съ смѣлымъ выраженіемъ лица и съ интелигентнымъ взглядомъ.
   Сержантъ смотрѣлъ на него съ большимъ удовольствіемъ
   -- Ну, какъ дѣла? спрашивалъ онъ мальчика, какъ только встрѣчался съ нимъ.
   -- Да такъ себѣ... отвѣчалъ послѣдній: мнѣ все-таки жаль Сены и бульваровъ.
   -- А все-таки генеральская кухня пошла тебѣ впрокъ: ты выглядишь молодцомъ.
   И сержантъ самодовольно улыбался.
   Однажды рота солдатскихъ дѣтей проходила мимо Дома Инвалидовъ съ пѣніемъ и музыкой. Старый ветеранъ похлопалъ мальчугана по плечу и сказалъ:
   -- Смотри, Исидоръ, какіе все молодцы. Черезъ нѣсколько лѣтъ и ты будешь маршировать, какъ они. Нѣтъ лучше солдатской службы, -- не правда-ли? Она тебѣ нравится?
   -- Не совсѣмъ. Вѣдь битва -- это ужасная вещь!
   -- Стыдись, трусишка! Можетъ-ли быть что либо пріятнѣе, какъ умереть за отечество?.. Посмотри на этихъ молодцовъ, какъ они маршируютъ... какая осанка!.. Не одинъ изъ нихъ, быть можетъ, выйдетъ офицеромъ... Можетъ и ты когда либо будешь имъ... А ты хотѣлъ бы быть офицеромъ?
   -- Еще-бы! тогда навѣрное Казиміръ или Доминикъ не заставили бы меня чистить картофель или морковь... притомъ я ѣздилъ бы на лошади, какъ генералъ
   -- Придетъ и на то время, но прежде еще надо научиться многимъ вещамъ... напримѣръ, читать, писать, считать...
   -- А зачѣмъ это надо? Вѣдь на войнѣ ни кто не читаетъ и не пишетъ... Вы сами всегда разсказывали мнѣ только о битвахъ.
   -- Да. Но, чтобы сдѣлаться офицеромъ, это значитъ -- учить другихъ; а чтобы руководить другими, надо самому быть не только молодцомъ, но и ученымъ... Я попрошу генерала, чтобы онъ позволилъ тебѣ ходить въ школу.
   Исидоръ сдѣлалъ гримасу, но сержантъ не обратилъ на то вниманія и вскорѣ получилъ отъ генерала просимое разрѣшеніе.
   Съ этого времени мальчуганъ видимо началъ сердиться. Онъ ужъ не ожидалъ, какъ прежде, своего опекуна на дворѣ, не искалъ его общества и даже началъ избѣгать его; а если встрѣчался, то живо уходилъ отъ него подъ предлогомъ недостачи свободнаго времени. И напрасно сержантъ "тянулъ его за языкъ", чтобъ поговорить съ нимъ, но Исидоръ молчалъ или коротко отвѣчалъ, а въ глазахъ его были видны упрека, и сожалѣніе.
   Такъ прошло нѣсколько недѣль.
   Однажды сержантъ, гуляя по двору, поджидалъ Исидора. Къ нему подошелъ старшій поваръ Доминикъ и, сдѣлавъ знакъ рукою, отвелъ его въ сторону.
   -- Хоть мнѣ очень непріятно, но я долженъ сказать вамъ, что я совсѣмъ недоволенъ вашимъ протеже, началъ попарь: -- лѣнивъ и беззаботенъ, а притомъ -- большой лакомка. Съ нѣкотораго времени я началъ замѣчать, что пирожное и фрукты начинаютъ пропадать, чего прежде никогда не бывало. Я никому не говорилъ о томъ, но вамъ говорю, чтобы вы намылили ему голову: такъ дальше продолжаться не можетъ, потому что мальчишка избалуется...
   Сержантъ покраснѣлъ, какъ индюкъ. Исидоръ -- лакомка, Исидоръ крадетъ пирожное съ генеральскаго стола! Какой стыдъ, какой позоръ!.. Это ужасно!
   И на лицѣ, стараго служаки проявилось такое возмущеніе, что поваръ вынужденъ былъ успокоить его.
   -- Ну, вы то ужъ не принимайте такъ близко къ сердцу подобныхъ пустяковъ: всѣ дѣти -- лакомки... Вы только нарвите ему хорошенько уши и -- кончено!
   Но Гаво не могъ успокоиться. Онъ не спалъ всю ночь, а на слѣдующій день, съ ранняго утра, былъ на дворѣ и подкарауливалъ Исидора.
   Однако, мальчишка не показывался. Прошелъ полдень и ужъ движеніе на дворѣ прекратилось, а онъ все не выходилъ. Но терпѣливый сержантъ не оставлялъ своего поста.
   Наконецъ, въ сумерки, онъ замѣтилъ виновника, выбѣжавшимъ изъ кухни. Не теряя ни минуты, онъ подошелъ къ нему и схватилъ его за руку съ такою силою, что малецъ вскрикнулъ отъ боли.
   -- Ай, больно! завопилъ онъ.-- Что вамъ надо отъ меня?
   Но Гаво, не говоря ни слова, вывелъ мальчика за руку на улицу и направился къ Эспланадѣ Сѣвъ на лавкѣ, онъ поставилъ его передъ собою и, не отпуская его руки, посмотрѣлъ ему прямо въ глаза.
   -- Что вамъ надо отъ меня? повторилъ Исидоръ.-- Я боюсь такого злаго выраженія лица, какъ у васъ.
   -- Чѣмъ ты былъ, когда я встрѣтилъ тебя первый разъ? грозно спросилъ сержантъ.
   -- Продавцомъ спичекъ, смѣло возразилъ Исидоръ.
   -- Всегда-ли ты былъ сыть?
   -- Не всегда.
   -- Былъ-ли ты одѣтъ, какъ сегодня?
   -- О, нѣтъ.
   -- Когда ты былъ боленъ и лежалъ въ госпиталѣ, кто заботился о тебѣ?
   -- Вы, господинъ сержантъ.
   -- Что я сказалъ генералу, когда просилъ принять тебя?
   -- Не знаю.
   -- Не знаешь? Развѣ ты не слыхалъ, что я ручался за тебя, за твою честность? Что я далъ свое слово, слово сержанта Гаво!.. Это значить, что я принялъ на себя отвѣтственность за каждый твой поступокъ!.. что я дѣлаюсь твоимъ сообщникомъ! Понимаешь?... Итакъ, отвѣчай мнѣ, негодяй, какъ ты смѣлъ красть пирожное и фрукты у генерала?
   -- Красть?.. Я не кралъ. Ихъ никто не ѣлъ и они лежали на тарелкѣ...
   Сержантъ крякнулъ озабоченно, очевидно: мальчикъ не понималъ своихъ поступковъ.
   -- Да вѣдь они были не для тебя положены и никто ихъ тебѣ не давать!
   -- Все равно, они были никому не нужны...
   -- Какъ все равно? Разъ тебѣ ихъ не отдали, то ты не смѣлъ тронуть безъ позволенія!
   -- Почему?
   Сержантъ повѣсилъ голову. Онъ не могъ объяснить съ положительною ясностью въ чемъ дѣло. Между тѣмъ мальчикъ продолжалъ:
   -- Вѣдь генералъ кормитъ меня, а я больше всего люблю пирожное, которыхъ онъ никогда не кушаетъ... Зачѣмъ-же мнѣ ѣсть мясо, когда я предпочитаю пирожное?.. И я беру ихъ точно также, какъ бралъ румяный картофель у тетушки Нотаръ.
   -- То совсѣмъ другое дѣло!
   -- Отчего?
   -- Отъ того, что тамъ тебя морили голодомъ, а здѣсь ты сытъ каждый день.
   -- Но если я предпочитаю ѣсть пирожное, а не хлѣбъ и мясо!
   -- Мало-ли ты что предпочитаешь!.. Можетъ быть тебѣ хочется одѣть генеральскій мундиръ, вмѣсто куртки, то, по твоему, это все равно?
   Эта мысль разсмѣшила Исидора.
   -- Я еще никогда не думалъ о томъ, да мнѣ и въ голову не приходило! воскликнулъ Исидоръ.
   -- Только этого и не доставало!.. Положительное несчастье съ этимъ ребенкомъ...
   -- Я все-таки не понимаю, въ чемъ дѣло?.. Почему вы называете воровствомъ съѣденный пирожокъ, котораго никто не хочетъ и который портится безъ всякой, пользы для другаго?
   Сержантъ почесалъ въ затылкѣ. Есть вещи, которыя чувствуются, а высказать ихъ нельзя.
   -- Видишь-ли: пирожки эти -- со стола генерала, началъ онъ хмуря брови и шевеля усами:-- это, какъ-бы сказать, вещь, которая лежитъ очень высоко. Напримѣръ, можешь-ли ты достать, вонъ, съ того высокаго, окна, стоя на землѣ?
   -- Отчего же? отвѣтилъ мальчишка съ плутовскою улыбкой: -- Подставлю лѣстницу и достану.
   Гаво махнулъ въ отчаяніи рукою.
   -- Нѣтъ, я плохо объясняю тебѣ, -- продолжалъ онъ.-- Дѣло не въ томъ... Чужая вещь можетъ лежать на землѣ, но поднять ее нельзя, потому что она чужая. Понимаешь? Что не твое, то свято и этого честный человѣкъ не долженъ брать!... При томъ ты долженъ знать, что сколько разъ ты возьмешь чужую вещь, то это значитъ, что столько разъ ты меня ударилъ по лицу!.. Понимаешь?.. Меня ударить по лицу!.. Мнѣ получить отъ тебя пощечину!.. Sapristi!.. Ну, а такъ какъ я твой опекунъ, то я и отвѣчаю за каждый твой скверный поступокъ и вся отвѣтственность за тебя падаетъ на меня.
   Мальчикъ сдѣлался серьезнѣе.
   -- Понялъ ты меня, наконецъ? спросилъ сержантъ, вытирая вспотѣвшій лобъ.
   -- Да, понялъ. Но изъ всего этого я вижу, что мнѣ здѣсь не выдержать... Слушать генерала, камердинера, повара и васъ, и, кромѣ того, учиться... Нѣтъ, не хочу!.. Лучше бѣгать цѣлый день по городу со спичками, питаться колбасой и хлѣбомъ, чѣмъ переносить такую неволю!.. Когда я былъ боленъ, то покрайней мѣрѣ вы приносили мнѣ разныя лакомства... я ѣлъ конфекты, пирожное, апельсины, а теперь...
   -- Слушай, перебилъ его сержантъ,-- если ты дашь мнѣ слово, что не прикоснешься къ лакомствамъ, предназначеннымъ для стола генерала, то я откажусь отъ куренія табаку и отдамъ тебѣ все, что у меня останется отъ ежедневныхъ издержекъ, на лакомства.
   Мальчикъ призадумался и внимательно посмотрѣла, на взволнованнаго покровителя. Вдругъ его глаза заблестѣли слезами и онъ громко воскликнулъ:
   -- Нѣтъ, нѣтъ, я не хочу, чтобы вы, ради меня, перестали курить!.. Я никогда больше не прикоснусь къ лакомствамъ, если вы не желаете!.. Клянусь!..
   -- Хорошо, дитя мое, спасибо за эти слова. Настанетъ время, когда ты поймешь меня и будешь благодаренъ, какъ рекрутъ, который сердится на постоянное ученіе, а какъ настанетъ война, такъ онь и понимаетъ, что это было необходимо. Ну, теперь пойдемъ домой и завтра ты получишь апельсинъ, какъ въ госпиталѣ.
   

VII.
Друзья.

   Прошло нѣсколько мѣсяцевъ. Больше Гаво не слыхалъ жалобъ на своего воспитанника; напротивъ, всѣ слуги отзывались о немъ очень сочувственно и доброжелательно, а самъ генералъ, видимо, полюбилъ своего грума.
   Теперь трудно было узнать въ Исидорѣ слабаго ребенка, котораго сержантъ привезъ изъ госпиталя въ экипажѣ дамы-благотворительницы, или оборваннаго уличнаго бродяжку, продававшаго спички. Одѣтый въ чистый костюмчикъ, ловкій, расторопный и живой онъ производилъ на первый взглядъ весьма пріятное впечатлѣніе; его грустные глаза смотрѣли теперь весело и смѣло. Притомъ онъ выросъ, возмужалъ и развился во всѣхъ отношеніяхъ. Поэтому нельзя удивляться, что сержантъ Гаво гордился имъ и съ каждымъ днемъ нее больше привязывался къ своему питомцу.
   Точно также и въ школѣ онъ вскорѣ пріобрѣлъ симпатію всѣхъ, начиная отъ учителей и кончая дѣтьми, а съ однимъ мальчикомъ, нѣкіимъ Лянсономъ, и совсѣмъ подружился.
   Аля Лянсонъ былъ сыномъ ветерана, жившаго въ Домѣ Инвалидовъ; его мать содержала лавочку въ Avennu de la Motte-Piquet, и тамъ-же имѣла квартиру, состоявшую изъ двухъ комнатъ, въ которыхъ жила съ сыномъ и младшей дочерью Меланьей.
   Вскорѣ мальчики изъявили желаніе видѣться и за школьными стѣнами. Исидоръ пользовался каждой свободной минутой, и какъ только генералъ уходилъ куда либо на болѣе продолжительное время, онъ ужъ былъ у Лянсоновъ.
   У нихъ же онъ проводилъ чаще всего и цѣлые вечера, и хотя Гаво былъ искренно радъ этому знакомству и дружбѣ своего воспитанника, тѣмъ не менѣе онъ часто вздыхалъ, что послѣдній совсѣмъ забылъ его и онъ остался одинокимъ.
   И въ самомъ дѣлѣ, мальчикъ очень мало имѣлъ съ нимъ общенія: его служба, школа, уроки и друзья отнимали все время и они, при встрѣчѣ, едва обмѣнивались нѣсколькими словами.
   -- Гмъ! бурчалъ инвалидъ:-- оно и быть не можетъ иначе: все молодое льнетъ къ молодому. Да, наконецъ, всѣмъ извѣстно, что дѣти неблагодарны. Развѣ они думаютъ когда либо о старшихъ? Какъ всѣ, такъ и онъ. Для него я не существую, между тѣмъ, когда онъ лежалъ въ госпиталѣ...
   И онъ оборвалъ, вспомнивъ, какъ онъ долженъ быть счастливъ, что судьба бѣднаго сироты перестала его безпокоить.
   Настала весна; пошли погожіе дни, солнце засвѣтило, все зазеленѣло и разцвѣло. Благодаря теплу, Гаво проводилъ большую часть дня на Эспланадѣ и имѣлъ больше свободнаго времени для огорчительныхъ размышленій. Ему было скучно одному. Все улыбалось вокругъ: люди и распускающіяся деревья, небо и земля, даже птицы, вившія гнѣзда среди вѣтвей,-- только онъ одинъ былъ печаленъ, только у него не было никого на свѣтѣ, кто-бы о немъ позаботился и хоть немного подумалъ.
   Вдругъ чьи-то быстрые шаги послышались позади скамейки, а чрезъ минуту запыхавшійся Исидоръ остановился передъ нимъ.
   -- Я ужъ полчаса ищу васъ! воскликнулъ онъ...-- Вѣдь это не наша скамейка!.. Госпожа Лянсонь прислала меня къ вамъ. Она просить васъ придти отвѣдать ратафіи, которую она сама приготовила. Господинъ Лянсонь тоже ждетъ васъ.
   Глаза мальчика горѣли и лицо сіяло, но Гаво не обратилъ на нихъ вниманія. Онъ даже не отвѣчалъ ему, не имѣя желанія принять приглашенія.
   "Зачѣмъ? подумалъ онъ.-- Чтобы смотрѣть на счастье другихъ и потомъ чувствовать себя еще больше одинокимъ?"
   Между тѣмъ Исидоръ выходилъ изъ терпѣнія.
   -- Да пойдемь-же, наконецъ! воскликнулъ онъ, беря сержанта за руку.-- Вѣдь насъ ждутъ.
   Но Гаво не двинулся съ мѣста.
   -- Пойдемъ! почти съ плачемъ прибавилъ мальчикъ.-- Я не хочу, чтобы вы здѣсь сидѣли въ одиночествѣ... Я даже играть съ дѣтьми не могу, когда подумаю, что вы одинъ и всегда грустный.
   И онъ посмотрѣлъ на сержанта тѣмъ взглядомъ, передъ которымъ старикъ не могъ устоять. Гаво вздрогнулъ. Неужели онъ такъ ошибся, осуждая мальчика въ недостаткѣ сердечности?..
   Въ виду этого, онъ всталъ и безотчетно пошелъ за Исидоромъ, точно плѣнникъ, ведомый въ неволю.
   Вскорѣ они очутились на порогѣ очень чистенькой квартирки. Столъ, покрытый бѣлой скатертью, доказывалъ, что здѣсь ожидали гостя. Нa окнѣ стояли только что расцвѣвшіе цвѣты въ горшкахъ.
   Супруги встали для привѣтствія гостя, и Лянсонь, храбрый рядовой ветеранъ, быстро подалъ стулъ бывшему своему сержанту.
   Вскорѣ ратафія появилась на столѣ. Старики сѣли за столъ, а дѣти забились въ уголокъ комнаты, въ которомъ Адя громко что-то разсказывалъ, а Меля, сидя на маленькой скамеечкѣ, слушала его и укачивала куклу.
   Старики разсуждали о дѣтяхъ. Госпожа Лянсонь хвалила Исидора, не подозрѣвая, что этою похвалою она дѣлаетъ громадное удовольствіе сержанту.
   -- А что вы намѣрены сдѣлать съ нимъ? спросилъ Лянсонь, наполняя рюмки ратафіей.
   -- Да что сдѣлать?.. Будетъ солдатомъ... Но прежде еще надо пріучить его къ дисциплинѣ.
   -- Ну, вы-то научите его, господинъ сержантъ... Вы помѣстили его въ хорошую школу. Я по опыту знаю, какъ къ дѣтямъ прививается дисциплина... На примѣръ, мой Аля понимаетъ каждый взглядъ, каждый жестъ...
   -- Вы -- дѣло другое... вы -- отецъ.
   -- А вы?.. Вы больше, чѣмъ отецъ для Исидора. Не имѣя никакихъ обязанностей по отношенію къ нему, вы печетесь о немъ, какъ о родномъ сынѣ.
   -- Ну, ничего особеннаго я не сдѣлалъ для него, защищался Гаво:-- нѣкоторая экономія въ куреніи табаку... Однако, удивительно,-- прибавилъ онъ, помолчавъ, какъ человѣкъ легко привязывается. Когда онъ былъ боленъ, я не могъ спать: такъ все въ глазахъ и, стояло его блѣдное личико, и едва я пробуждался утромъ, какъ мысль о немъ была тутъ, какъ тутъ, какъ, этотъ бѣднякъ провелъ ночь.
   Послѣ этого воцарилось молчаніе. Гаво посмотрѣлъ, на дѣтей, которыя сидѣли въ углу съ широко открытыми глазами и прислушивались къ разговору. Лицо Исидора было серьезно и онъ вдругъ всталъ, подошелъ къ старику, обнялъ его шею и положилъ голову на плечо.
   -- Что съ тобою? спросилъ сержантъ, почти испугавшись прилива его неожиданной нѣжности.
   -- Да вѣдь вы сказали, что вы не мой отецъ... это правда, но что васъ такъ огорчаетъ?
   Старый служака закашлялся.
   -- Гмъ! видишь-ли, еслибъ ты былъ моимъ сыномъ, то я зналъ-бы, что я не разстанусь съ тобою, даже тамъ...
   Причемъ онъ указалъ на небо.
   Мальчикъ прижался къ нему еще плотнѣе.
   -- Не говорите такъ, съ грустью сказалъ онъ:-- и если вы хотите быть моимъ отцомъ, то я охотно буду вашимъ сыномъ, послушнымъ и счастливымъ!
   Сержантъ отвернулся отъ него и, вынувъ изъ кармана большой клѣтчатый платокъ, высморкался такъ, громко, что Исидоръ подскочилъ, а остальныя дѣти, разразились громкимъ смѣхомъ.
   Старый служака, пользуясь минутнымъ замѣшательствомъ, быстро вытеръ крупныя слезы, скатившіяся на его сѣдые усы.
   Съ этого дня Гаво сдѣлался значительно веселѣе, бывалъ чаще у Лянсоновъ и дружба Исидора съ ихъ. дѣтьми не возбуждала въ немъ зависти.
   Исидоръ тоже сталъ посѣщать школу охотнѣе, сдѣлался однимъ изъ лучшихъ учениковъ и любимцевъ учителей, а генералъ видимо началъ питать къ нему большую слабость.
   -- Очень хорошій мальчикъ, говорилъ онъ, хлопая по плечу стараго служаку.-- Удался твой воспитанникъ, вполнѣ удался!
   Воспоминанія о бульварахъ и Сенѣ совсѣмъ стушевались въ головѣ Исидора. Теперь онъ не чувствовалъ, той замкнутости и неволи, которыя въ началѣ его пребыванія въ Домѣ Инвалидовъ отравляли его жизнь. Онъ узналъ здѣсь всѣхъ и все и незамѣтно привязался ко всему. Здоровая пища и трудъ развивали его физическія силы, а простое, но дышавшее правдою, внушеніе сержанта, вырабатывало въ немъ характеръ и чувство долга.
   Изъ прошлаго у него осталось только большое сочувствіе къ бѣднымъ и несчастнымъ. Онъ не проходилъ мимо какого либо нищаго, калѣки или ребенка, чтобъ не подѣлиться съ нимъ, что у него было, и если у него заводилось нѣсколько су, то онъ охотно отдавалъ ихъ людямъ, бѣднѣе себя.
   Однажды, возвращаясь отъ Лянсоновъ, онъ замѣтилъ толпу уличныхъ мальчишекъ, которые о чемъ-то громко спорили между собою.
   Онъ подошелъ къ нимъ и увидѣлъ между ними маленькую собачку, выпачканную въ грязь, съ связанными задними лапами, которую держалъ на шнуркѣ почти взрослый мальчишка непріятной наружности.
   -- Въ воду, въ воду! утопить! шумѣли дѣти.
   -- Утопить?! спросилъ Исидоръ.-- За что? Развѣ она бѣшенная?
   -- Нѣтъ, но она потеряла своего хозяина и мы поймали ее! Прежде всего, ей надо привязать камень на шею...
   -- Вы не утопите ее! крикнулъ Исидоръ.
   -- Почему?
   -- Я вамъ говорю, что не утопите!
   -- Неужели? Ты запретишь намъ?
   -- Запрещу!
   И, не ожидая отвѣта, онъ ловко толкнулъ мальчишку, державшаго собачку на шнуркѣ, и схватилъ ее на руки.
   Это было начало войны.
   Разсерженный нападеніемъ мальчикъ, быстро вскочилъ и бросился на Исидора; но послѣдній былъ на сторожѣ. Будучи ниже и слабѣе своего противника, онъ превышалъ его своею ловкостью, потому что учился гимнастикѣ. Держа собаку, онъ не могъ защищаться руками, зато ноги его дѣйствовали самоотверженно: онъ держалъ нападающаго на извѣстномъ разстояніи и удалялся задомъ по направленію къ Эспланадѣ.
   Толпа уличныхъ мальчишекъ не присоединялась къ аттакѣ, а только поощряла криками своего товарища.
   Такъ продолжалось нѣсколько минуть.
   Наконецъ, совсѣмъ обозлившійся мальчуганъ внезапно прыгнулъ къ Исидору, съ цѣлью схватить его и свалить на земь, но послѣдній понялъ его замыселъ, быстро отшатнулся, подставилъ ему ногу и далъ кулакомъ въ спину, такъ что его противникъ перекувырнулся, упалъ во весь свой ростъ и почти обомлѣлъ, не имѣя силъ самъ подняться на ноги.
   -- Молодецъ, мальчикъ!.. Это мнѣ нравится! послышался сзади Исидора знакомый голосъ.-- А ты, мальчишка, стыдись мучить беззащитное животное, и если твоя совѣсть позволяетъ тебѣ пытать его, то знай, что когда либо ты самъ испытаешь на себѣ подобную жестокость.
   И сержантъ Гаво, бывшій свидѣтелемъ этого приключенія, отечески положилъ руку на плечо своего воспитанника.
   Очевидно, нѣтъ никого впечатлительнѣе дѣтей. Отвага и ловкость Исидора, а затѣмъ слова стараго ветерана наэлектризировали несовершеннолѣтнюю публику и вызвали уваженіе къ маленькому герою. Собачка тоже сдѣлалась предметомъ ихъ общаго сочувствія и сожалѣнія; ее окружили, развязали ноги и ласкали съ такимъ увлеченіемъ, съ какимъ передъ тѣмъ они хотѣли ее утопить. Но собачка съ недовѣріемъ отворачивалась отъ нихъ, прижимая свою голову къ груди покровителя.
   -- Ну, что ты съ нею сдѣлаешь? спросилъ сержантъ, когда мальчишки удалились.-- Вѣдь въ кухнѣ тебѣ не позволятъ держать... Лучше оставь ее у дверей какого либо дома или отдай кому нибудь.
   Но собачка какъ будто поняла эти слова и начала лизать руки и лицо Исидора.
   -- Смотрите, господинъ сержантъ, воскликнулъ мальчикъ,-- какъ она ласкается и лижетъ меня!.. точно она проситъ, чтобъ я не оставлялъ ее. Бѣдная собачка!.. Можно-ли быть къ тебѣ немилосерднымъ!.. Да вѣдь меня станетъ мучить совѣсть, если я тебя брошу.
   -- Но и держать не можешь...
   -- Возьмите ее къ себѣ.
   -- Это невозможно.
   -- Почему? Вѣдь вы покровительствуете мнѣ, а она такая бѣдная, какъ и я. Смотрите, какіе у нея печальные глаза!
   -- У инвалидовъ нельзя держать собакъ. Еслибъ, каждый пенсіонеръ могъ себѣ позволить это, то скоро пришлось бы выдавать имъ двойныя порціи.
   -- А! я знаю, что сдѣлать! внезапно воскликнулъ мальчикъ.-- Я отнесу ее къ Мелѣ и ей будетъ хорошо у Лянсоновъ.
   И онъ быстро побѣжалъ къ Лянсонамъ...
   -- Меля, Меля! закричалъ онъ издали!-- Смотри, что я тебѣ принесъ!.. Если любишь меня, то будь доброй и для нея.
   И онъ положилъ ей на колѣни дрожавшую собачку.
   -- Ахъ, песикъ! Да какой маленькій и какой славный и красивый!.. Только немножко грязный, но я его вымою и ты увидишь, какой онъ будетъ чистенькій,-- продолжала дѣвочка, прижимая къ себѣ собачку.-- Мнѣ кажется, что она хочетъ ѣсть...
   И она добѣжала на кухню за молокомъ.
   Чрезъ минуту Меля вернулась съ полной тарелкой и собачка охотно бросилась на ѣду и стала локать.
   Въ это время подошелъ Гаво и напомнилъ Исидору, что ему пора возвращаться домой, а самъ ушелъ впередъ, Но дѣти, опять оставшись однѣ, начали совѣтоваться относительно будущности "сиротки", какъ Меля назвала собачку.
   -- Однако, позволятъ-ли тебѣ родители держать ее? обезпокоился Исидоръ.
   -- Ну, разумѣется! Мама такая добрая и она мнѣ никогда не сдѣлаетъ такой непріятности, чтобы выбросить вонъ бѣдную собачку... А знаешь-ли?.. Я ужъ полюбила ее!.. Откуда ты ее взялъ?
   Исидоръ разсказалъ свое приключеніе.
   Послѣ этого имъ пришло въ голову, какъ назвать ее: Трезоръ, Зефиръ, Касторъ?.. Все это самыя обыкновенныя имена.
   -- Нѣтъ! воскликнула дѣвочка:-- Мы назовемъ ее: "Плезирь", потому что ты сдѣлалъ мнѣ настоящее удовольствіе.
   -- Прекрасно! Плезирь. Посади его на землю и мы посмотримъ, будетъ-ли онъ понимать насъ.
   -- А если онъ убѣжитъ?
   -- Небось, не убѣжитъ. А еслибъ и убѣжалъ, то и нисколько не пожалѣлъ бы его, такъ какъ это доказало-бы неблагодарность собачки.
   Меля пустила собачку на полъ, а Исидоръ вышелъ въ другую комнату и позвалъ ее. Сначала собачка прислушивалась, а потомъ бросилась на зовъ и сѣла на заднія лапки у ногъ мальчика.
   -- О, да какая она умная и вѣжливая! воскликнула обрадованная Меля.-- Знаешь что?.. Возьми палочку и протяни... она навѣрное умѣетъ прыгать.
   Но Исидоръ вспомнилъ слова сержанта и спохватился, что ему надо уходить. Теперь онъ понималъ, свои обязанности и самъ поторопился.
   -- Мнѣ надо идти, грустно сказалъ онъ.-- До свиданія, Меля, до завтра! Но ты береги Плезира.
   И онъ ушелъ.
   По дорогѣ, онъ замѣтилъ, что его одежда и гамаши были въ грязи.
   -- Жалъ, что я не почистился у Лянсоновъ,-- сказалъ онъ про себя.-- Что скажутъ, если я встрѣчу кого либо на дворѣ.
   Ему было стыдно и непріятно, но возвращаться -- некогда, и онъ побѣжалъ шибко, въ надеждѣ пробраться въ свою комнатку не замѣченнымъ.
   Но вдругъ, у ворогъ, онъ встрѣтился съ генераломъ.
   Онъ вздрогнулъ и невольно остановился.
   -- Что это? спросилъ генералъ.-- Ты весь выпачкался въ грязи!.. Откуда ты?
   -- Ваше превосходительство, я въ грязи не по своей, волѣ, возразилъ мальчикъ краснѣя.
   -- Случилось что либо?
   -- Нѣтъ.
   -- Дрался съ кѣмъ нибудь?
   -- Да.
   -- Съ уличными мальчишками?
   -- Да, господинъ генералъ.
   -- Да развѣ можно... За это ты будешь наказанъ. Ты долженъ помнить, что тебѣ запрещено видѣться съ бывшими твоими товарищами, отъ которыхъ ничему хорошему не научишься. Приказываю тебѣ, чтобы я больше никогда не слыхалъ о подобной забавѣ.
   -- Я не забавлялся, господинъ генералъ.
   -- Такъ что же, тебя сами затронули?
   -- Нѣтъ, я ихъ затронулъ.
   -- А, такъ ты, видно, любишь приключенія!
   -- Нѣтъ, господинъ генералъ, они хотѣли утопить собачку.
   -- И ты помѣшалъ имъ?
   -- Точно такъ, ваше превосходительство.
   -- А, это дѣло другое. Это даже очень хорошо. А гдѣ-же собачка?
   -- Я отдалъ ее Мелѣ Лянсонъ.
   -- А, Лянсонъ!.. Ну, это добрые люди и тамъ ей будетъ хорошо. Но все-таки ты покажи мнѣ ее завтра.
   И генералъ ушелъ, не оглядываясь на мальчика, который шелъ за нимъ съ поднятой головой, гордясь своимъ поступкомъ.

0x01 graphic

VIII.
Огородникъ.

   На слѣдующій день, утромъ, обрадованный Исидоръ, побѣжалъ въ лавочку госпожи Лянсонъ.
   -- Гдѣ Плезиръ? спросилъ онъ г-жу Лянсонъ, одна поздоровавшись и запыхавшись.
   Въ эту минуту показалась Меля, неся на рукахъ свертокъ бѣлаго пуху.
   -- Гдѣ собачка? повторилъ онъ:-- генералъ желаетъ ее видѣть.
   Меля расхохоталась и поставила на землю бѣлый сверточекъ, которымъ была маленькая собачка, покрытая бѣлою шелковистою шерстью.
   Исидоръ не узналъ ее.
   -- Да вѣдь вчера она была сѣрая! воскликнулъ онъ.
   -- Не сѣрая, а грязная, возразила Меля,-- а теперь смотри какая красавица.
   И она поцѣловала собачку въ лобъ.
   -- Дай мнѣ ее: я долженъ снести ее къ генералу.
   -- Какъ! Онъ хочетъ отнять отъ насъ Плезира?... -- спросила испуганная дѣвочка.
   -- Не знаю, онъ не говорилъ этого.
   -- Я пойду съ тобою, возразила дѣвочка рѣшительно,-- и подожду тамъ хоть за дверьми.
   И она завернула собачку въ передничекъ и дѣти смѣясь, побѣжали вмѣстѣ.
   Генералъ былъ въ саду, сидѣлъ на лавкѣ и курилъ сигару. Меля хотѣла остаться у калитки, но Исидоръ потащилъ ее съ собою, увѣряя, что комендантъ не разсердится на нее.
   Дѣйствительно, генералъ только улыбнулся при видѣ зарумянившейся дѣвочки, которая, сдѣлавъ реверансъ, поставила на землю бѣленькій шарикъ въ видѣ собачки.
   -- Ахъ, какая прелесть! воскликнулъ онъ: -- Это дорогая собачка и владѣлецъ навѣрное разыскиваетъ ее. Ты, Изя, посматривай объявленія въ газетахъ... За твой добродѣтельный поступокъ, ты можешь получить хорошее вознагражденіе.
   Меля скорчила гримаску и слезы покатились изъ ея глазъ.
   -- Нѣтъ, это моя собачка! воскликнула она:-- Исидоръ подарилъ ее мнѣ и теперь ее никто не отниметъ у меня.
   -- Исидоръ не смѣлъ дарить чужой собственности, отвѣтилъ генералъ, ущипнувъ ее слегка двумя пальцами за румяную щечку. Развѣ можно присвоивать себѣ часы, кошелекъ, или портмоненсу, которыя были потеряны на улицѣ.
   -- То это часы или кошелекъ, а не Плезиръ! Часы можно купить, а другой такой собачки не найти на всемъ свѣтѣ.
   -- Такъ ты все таки не отдала-бы собачки, даже узнавъ, кому она принадлежитъ? спросилъ дальше генералъ, любуясь озабоченностью дѣвочки. А знаешъ-ли ты, что это называется воровствомъ?
   -- Нѣтъ, я не воровка! запротестовала дѣвочка.-- Я не краду у мамы ни пирожнаго, ни конфектъ, ни шеколада, хотя и люблю ихъ, но собачки -- ни за что не отдамъ, вотъ и все!.. Что мое, то мое!
   И дѣвочка, схвативъ собачку на руки, убѣжала такъ шибко, что и не догнать.
   Исидоръ стоялъ смущенный, а генералъ громко разсмѣялся.
   -- Ну, съ такой дѣвчонкой не легко справится мужъ когда либо! пробурчалъ онъ про себя.
   Но слова его хоть и не достигли до слуха Мели, зато они глубоко запечатлѣлись въ сердцѣ Исидора, и мальчикъ съ большимъ безпокойствомъ просматривалъ каждый день газетныя объявленія, боясь, что ему придется отнять отъ Мели свой подарокъ.
   Между тѣмъ прошла зима, настала опять весна, а за нею -- жаркое лѣто. Генералъ уѣхалъ на нѣсколько недѣль и у Исидора было много свободнаго времени.
   Это обстоятельство чрезвычайно обезпокоило Гаво: онъ не любилъ лѣни и подъискивалъ мальчику различныя занятія, какъ только онъ возвращался изъ школы.
   Однажды онъ, между прочимъ, завелъ его въ садикъ въ которомъ онъ самъ старательно воспиталъ фруктовыя деревца, и указалъ ему на кусочекъ пустующей земли.
   -- Знаешь что, Изя? сказалъ онъ:-- Я совѣтую тебѣ вскопать этотъ кусочекъ земли и устроить себѣ огородъ.-- Я-бы и самъ это сдѣлалъ, да, къ сожалѣнію, моя нога мѣшаетъ мнѣ.
   Исидоръ былъ Въ восторгѣ и рѣшилъ тотчасъ приняться за работу; но у него не было лопаты и онъ пошелъ къ капралу Карбо, у котораго быль только одинъ глазъ и суровая физіономія. У него тоже былъ огородъ, выглядѣвшій игрушечкой. Онъ самъ устроилъ его, ухаживалъ за нимъ, копалъ, сѣялъ, сажалъ, растилъ посѣянное и пололъ.
   Мальчикъ засталъ его за полотьемъ салата и здѣсь же высказалъ ему свою просьбу. Ветеранъ грозно взглянулъ на него и повелъ своими сѣдыми усами.
   -- Прежде чѣмъ приняться за работу, спроси у сержанта Гаво, сколько лѣтъ онъ не прикасался къ землѣ, съ злобной ироніей отвѣтилъ Карбо, но, тѣмъ не менѣе, пошелъ въ сарай и самъ отыскалъ лопату, подходящую по силѣ мальчика.
   Чрезъ часъ послѣ того, онъ пришелъ посмотрѣть, насколько успѣшно двигается работа Исидора. Результатъ оказался блестящимъ: Исидоръ, усталый, отдыхалъ подъ яблоней, но кусочекъ вскопанной земли не возбуждалъ удивленія.
   Въ виду этого, капралъ, безъ смущенія, взялъ лопату и не болѣе, какъ въ полчаса, вскопалъ почти всю землю, величина которой равнялась, какъ говорится, немногимъ больше величины носоваго платка.
   -- Все таки ты молодецъ, сказалъ онъ Исидору;-- не по твоимъ силамъ такая работа, тѣмъ больше, что земля зачерствѣла, какъ хлѣбъ. Ну, да черезъ годъ она сдѣлается мягче и ты безъ меня обойдешься... Но, что ты намѣренъ здѣсь посѣять?
   -- Рѣдьку, салатъ, морковь, спаржу,-- перечислялъ мальчикъ.
   Капралъ разсмѣялся.
   -- У тебя прекрасныя идеи, но лучше поди ко мнѣ и я дамъ тебѣ нѣкоторыя растенія для пересадки.
   Исидоръ покраснѣлъ отъ радости: ему везло и онъ готовъ былъ обнять и расцѣловать стараго служаку.
   Чрезъ нѣкоторое время, онъ вернулся съ цѣлой корзинкой черенковъ, разсады и сѣмянъ, которыя онъ разсадилъ съ помощью Мели и Ади, по указанію обоихъ ветерановъ.
   Капралъ хвалилъ его прилежаніе и вниманіе, и обѣщалъ въ одно изъ воскресеній свести его въ деревню къ своему племяннику, у котораго былъ большой красивый садъ и огородъ.
   У Исидора заискрились глаза отъ радости.
   -- А Меля и Адя могутъ идти съ нами?
   Капралъ былъ въ необыкновенномъ расположеніи духа и согласился взять и ихъ съ собою. Дѣти чуть не обезумѣли отъ радости и побѣжали въ перегонку домой, оповѣстить о томъ мать.
   Наконецъ настало ожидаемое воскресенье. Погода была прекрасная, теплая, солнечная. Ни одного облачка на небѣ и ни одного дуновенія вѣтерка, а воздухъ былъ такъ пріятенъ и чистъ, что дѣти не нарадовались своей прогулкой. Они шли весело группой, опережая капрала, который дѣлалъ имъ различныя замѣчанія, наставленія и указанія. Только одна Меля казалась какъ будто опечаленной, потому что ея Плезиръ остался дома. Но его нельзя было взять такъ далеко въ чужой садъ, а потому онъ остался подъ покровительствомъ сержанта Гаво, который тоже не принималъ участія въ этой экспедиціи по причинѣ своей ноги.
   Они прошли весь путь за города, весело и скоро, такъ что даже удивились, когда капралъ указалъ имъ на большія рѣшетчатыя ворота съ вывѣской вверху:

"Огородникъ Раке. Цвѣтоводство и огородничество".

   Дѣти онѣмѣли отъ удивленія при видѣ цвѣтовъ, разостланныхъ по землѣ пышнымъ ковромъ по обѣимъ сторонамъ широкой песчаной аллеи.
   -- Да вѣдь это рай! увѣряла Меля.
   Въ это время къ нимъ подошелъ высокій загорѣвшій мужчина и подалъ руку капралу.
   -- Здравствуйте, дядя! радушію сказалъ онъ.-- Давненько мы не видались.
   -- Да, вотъ, привелъ къ тебѣ горожанъ, которые никогда не видали настоящаго цвѣтника и огорода отвѣтилъ ветеранъ, пожимая руку племянника.
   Загорѣвшій человѣкъ снисходительно посмотрѣлъ на восторженную группу дѣтей и пригласилъ ихъ быть, какъ у себя дома, только не портить цвѣтовъ...
   Воскресенье это было настоящимъ высокоторжественнымъ праздникомъ для маленькихъ друзей; имъ казалось, что они находятся въ какомъ-то волшебномъ саду. Они не допускали, что свѣтъ можетъ быть такъ прекрасенъ. Какія розы, какія розы!..
   Меля нѣжно прикасалась къ нимъ ручкой, какъ-бы для того, чтобъ убѣдиться, что oirh настоящія розы. Мальчики тоже были очарованы.
   А огородъ-то, огородъ! Въ немъ были: артишоки, цалафіоры, спаржа, дыни, арбузы, разные сорта гороху, салагъ, рѣдька... Словомъ, все, такъ что у дѣтей закружилась голова и они не знали, что дѣлать и на что смотрѣть.
   Хлѣбъ, вино и фрукты были для нихъ настоящимъ Лукулловскимъ пиромъ, и все это было, такъ хороню, изящно и чудесно... Только моментъ возвращенія домой пробудилъ ихъ отъ этого волшебнаго сна.
   Теперь дорога показалась имъ длиннѣе и утомительнѣе послѣ цѣлодневнаго бѣганья по саду и огороду, поэтому они вернулись домой довольно поздно и Исидоръ даже отказался отъ ужина, чтобъ только скорѣе лечь спать. Всю ночь ему грезились видѣнныя имъ чудеса и на слѣдующій день утромъ, вставая, онъ рѣшительно сказалъ:
   -- Да, надо поговорить съ сержантомъ.
   Скоро ему представился случай. Въ это утро онъ не пошелъ къ Лянсонамъ и ходилъ по двору, въ ожиданіи выхода сержанта; послѣдній не заставилъ себя долго ждать.
   -- Пойдемъ въ нашъ садикъ, сказалъ серьезно Исидоръ послѣ привѣтствія, ведя старика на скамеечку подъ акаціей.
   Старикъ охотно пошелъ за нимъ.
   -- Ну, какъ ты вчера провелъ время? спросилъ онъ.
   -- Какъ никогда въ жизни, и очень жалѣлъ, что васъ не было съ нами; вы тоже навѣрное остались-бы довольны.
   Сержантъ улыбнулся и вздохнулъ:
   -- Не такіе сады видалъ я, дитя мое, на своемъ вѣку... я видѣлъ сады изборожденные картечью и меня ужъ не можетъ привлечь какой либо цвѣтокъ или нѣжное растеньице.
   -- Да вѣдь нѣкоторыя растенія весьма полезны, потому что они служатъ намъ пищей.
   -- Можно и безъ нихъ обойтись, имѣя мясо и рыбу.
   -- А цвѣты? Что можетъ быть красивѣе ихъ формъ и аромата.
   -- Я предпочитаю запахъ пороха и трубки.
   -- Однако, господинъ сержантъ, я именно о нихъ и хотѣлъ съ вами поговорить, такъ какъ съ ними связана моя будущность.
   -- Будущность? повторивъ Гаво съ удивленіемъ, огорошенный этою фразой.
   -- Да, я хочу быть огородникомъ.
   -- Огородникомъ?!. Да ты съума сошелъ! Огородникомъ!.. Да развѣ, я затѣмъ тебя сюда пристроилъ?.. Вѣдь ты знаешь, что будешь солдатомъ!
   -- Нѣтъ, я буду огородникомъ, господинъ сержантъ, это мое призваніе.
   -- Дуракъ ты съ своимъ призваніемъ! вскричалъ взбѣшенный старикъ: Ты думаешь, что я ради твоей фантазіи позволю тебѣ провести меня?.. Нѣтъ, не на то я взялъ тебя подъ свое покровительство! Что ты думаешь, зачѣмъ я взялъ?..
   -- Прежде всего за тѣмъ, чтобы спасти меня отъ нужды...
   -- Неправда! Я взялъ тебя для того, чтобы сдѣлать изъ тебя браваго солдата!.. чтобы ожить въ тебѣ, видѣть себя опять молодымъ, сильнымъ, здоровымъ, преисполненнымъ мужества и отваги, способнымъ и всегда готовымъ на всякія самопожертвованія!.. Вотъ зачѣмъ!.. А ты, дурачекъ, хочешь промѣнять саблю наі лопату!... ползать и рыться какъ червякъ въ землѣ и обнюхивать воздухъ, какъ лягашь, съ какой стороны вѣтеръ подуетъ! Ты думаешь, что тогда твоя жизнь будетъ сколько либо безпокоить меня, а твои занятія -- льстить моему самолюбію? Нѣтъ, шалишь!.. Тогда ужъ лучше было тебѣ остаться продавцомъ спичекъ,-- одно стоить другого!..
   Исидоръ ничего не отвѣтилъ, но онъ почувствовалъ себя очень несчастнымъ. Ему было больно, что сержантъ разсердился, а въ то-же время не хотѣлось отказаться отъ предвзятаго намѣренія. Жизнь въ саду ему чрезвычайно нравилась. А война?.. Нѣтъ, у него не было призванія убивать людей.
   И онъ рѣшилъ, не смотря на непріятность, вызванную печалью его опекуна, поставить на своемъ. Въ виду этого, онъ началъ избѣгать старика, ходилъ украдкой къ капралу Карбо и выпытывалъ у него различныя тайны огородничества, а когда замѣчалъ, что Гаво уходилъ гулять, онъ входилъ въ его садикъ, чтобы посѣять что либо или посадить какой нибудь отростокъ, полученный имъ отъ Раке, котораго онъ сталъ посѣщать.
   Это очень забавляло его. Вскорѣ рѣдиска взошла молоденькими зелеными листиками; пересаженный салатъ тоже принялся, только огурцы не весело выглядѣли и не обѣщали хорошихъ плодовъ; но и они еще могли поправиться. Исидоръ ухаживалъ за растеніями, поливалъ и пололъ грядки, удаляя каждую лишнюю травку или камешекъ.
   Однажды Меля застала его за этою работой.
   -- Что ты теперь такъ рѣдко сталь ходить къ намъ? спросила она, смотря на его занятія.
   -- Некогда, моя дорогая, серьезно отвѣтилъ онъ:-- видишь... я долженъ пользоваться каждой свободной минутой.
   Меля опечалилась, а Плезирь, какъ бѣшенный, вскочилъ на грядки и моментально уничтожилъ зелень рѣдисокъ.
   Возмущенный этимъ Исидоръ, ткнулъ собачку ногой. Плезиръ завизжалъ отъ боли; Меля схватила ее на руки.
   -- Фи! какой гадкій мальчикъ! воскликнула она.-- Я никогда не прошу тебѣ этого и ты не смѣй приходить къ намъ: я не стану съ тобой играть!
   И она ушла плача, цѣлуя и прижимая къ себѣ, собачку.
   Исидоръ остался одинъ опечаленный. Онъ стыдился своего поступка и, кромѣ того, ему было досадно, что онъ поссорился съ своими пріятелями.
   -- Э! воскликнулъ онъ:-- не бѣда!.. глупыя дѣти!.. Онѣ и то ужъ начали надоѣдать мнѣ.
   Въ это время позади него раздался громкій смѣхъ сержанта, стоявшаго у дерева.
   Кровь прилила къ головѣ мальчика: онъ вспыхнулъ, но съ достоинствомъ удалился, овладѣвъ своимъ волненіемъ.
   Нѣсколько дней онъ не показывался въ лавочкѣ Лянсонъ и избѣгалъ встрѣчи со старикомъ; большую часть своего времени онъ проводилъ въ садикѣ, который, казалось, не понималъ, какъ онъ долженъ быть благодаренъ ему за его заботы и попеченія о немъ. Однако, огурцы посохли, салатъ медленно и плохо росъ, а рѣдиска... ахъ ужъ эта рѣдиска!..
   Онъ питалъ неудовольствіе на нее, что она была причиной его недоразумѣнія съ Мелей и Плезиромъ. Теперь ему недоставало его прежнихъ пріятелей и отсутствіе ихъ онъ чувствовалъ съ каждымъ днемъ сильнѣе.
   Наконецъ онъ рѣшился пойти къ Мелѣ. Мальчикъ нуждался въ обществѣ и огородъ не могъ замѣнить его.
   -- Здравствуй, Меля! сказалъ онъ, увидѣвъ ее издали сидящей на лавочкѣ у дома съ собачкой на колѣняхъ.-- Хочешь помириться со мною?
   -- Если Плезиръ не сердится на тебя...
   -- Да какъ-же я узнаю, сердится онъ или не сердится?
   -- А попроси лапку, и если онъ подастъ, то значить не сердится.
   Исидоръ разсмѣялся.
   -- Прекрасная мысль! И такъ, господинъ Плезиръ, имѣю честь извиниться передъ вами и, въ злакъ примиренія, простъ вашу лапочку! сказалъ онъ, низко кланяясь собачкѣ.
   Плезиръ какъ будто въ самомъ дѣлѣ понялъ его и живо протянулъ свою бѣлую лапочку обидчику.
   Дѣти разсмѣялись и тотчасъ поцѣловались.
   Съ этого времени влеченіе Исидора къ огородничеству съ каждымъ днемъ уменьшалось и его рвеніе совсѣмъ остыло, при видѣ засохшихъ огурцовъ, завядшаго салата и рѣдиски, а нѣкоторыя сѣмена и совсѣмъ не взошли. Притомъ его мучили холодныя отношенія съ сержантомъ.
   Однажды вечеромъ они встрѣтились на дворѣ. Мальчикъ подошелъ къ старику и робко поздоровался съ нимъ.
   Гаво угрюмо взглянулъ на него.
   -- Извините, господинъ сержантъ, сказалъ онъ;-- признаюсь въ своемъ заблужденіи: огородничество -- не мое призваніе.
   -- Чѣмъ-же ты теперь хочешь быть?.. Можетъ быть сапожникомъ?
   -- Нѣтъ.
   -- Поваромъ?
   -- Нѣтъ... Хочу быть солдатомъ.
   -- Да можетъ быть это тебѣ такъ кажется?
   -- Нѣтъ, господинъ сержантъ! Я убѣдился, что хочу быть соллатомъ!
   -- Вотъ видишь, дурачекъ, сколько ты надѣлалъ мнѣ хлопотъ: вѣдь я изъ-за тебя больше недѣли ночи не спалъ!
   Исидоръ сталъ на цыпочки и прижался къ груди стараго вояки.
   -- Простите меня! прошепталъ онъ взволнованно...
   Черезъ годъ Исидоръ первый разъ говѣлъ и пріобщался Святыхъ Тайнъ. За это время онъ возмужалъ и выглядѣлъ вполнѣ молодцомъ. Самъ генералъ обратилъ на него вниманіе опекуна и замѣтилъ ему, что ужъ пора подумать о будущности мальчика.
   -- Чѣмъ ты хочешь сдѣлать его? спросилъ онъ: Теперь ужъ можно опредѣлить, къ чему онъ больше имѣетъ наклонностей... Чѣмъ ему быть?
   -- Солдатомъ, господинъ генералъ. Одно время онъ увлекся огородничествомъ, да теперь излѣчился отъ этой болѣзни.
   -- А можетъ быть ему не нравится военная жизнь?
   -- Не нравится! Почему?.. Да развѣ есть лучше званія солдата?.. Это извѣстно вашему превосходительству больше, чѣмъ кому другому.
   Старый ветеранъ добродушно улыбнулся и потрепалъ по плечу сержанта.
   -- Въ такомъ случаѣ надо подождать годика два, прежде чѣмъ записать на службу,-- сказалъ онъ серьезно.-- Все равно, онъ не потеряетъ здѣсь безъ толку своего времени.
   Сержантъ вполнѣ раздѣлялъ мнѣніе благодѣтеля. Нѣсколько лѣтъ жизни въ средѣ старыхъ ветерановъ должны были повліять на характеръ мальчика и способъ его мышленія. Ихъ постоянные разсказы о битвахъ, побѣдахъ, геройскихъ подвигахъ и самоотверженности воспламеняли его молодое воображеніе и возбуждали чувства чести и долга.
   -- Я буду такимъ же, какъ они!-- говорилъ Исидоръ про себя и ждалъ съ большимъ нетерпѣніемъ минуты, когда онъ выростетъ и станетъ въ ряды защитниковъ, отечества.

0x01 graphic

IX.
Преступленіе и наказаніе.

   Однажды генералъ послалъ Исидора со стофранковымъ билетомъ уплатить по счету ювелира. Мальчикѣ ушелъ въ два часа по полудни и, встрѣтившись съ сержантомъ, сказалъ ему, что онъ сейчасъ вернется.
   Гаво ушелъ на обыкновенную свою прогулку. Вернувшись въ шесть часовъ, онъ встрѣтилъ у воротъ кучера, который спросилъ его объ Исидорѣ.
   -- Да, я видѣть его въ два часа, отвѣтилъ старый служака.
   -- А потомъ?
   -- Не видалъ. А что?
   -- Генералъ спрашиваетъ... еще не вернулся...
   -- Не вернулся съ двухъ часовъ?!
   -- Да, это немножно странно.
   Гаво поблѣднѣлъ. Онъ вспомнилъ о ста франкахъ, которые видѣлъ у Исидора.
   "Неужели?.. подумалъ онъ: -- нѣтъ, на можетъ, быть!.. Вѣрно случилось несчастье или что либо въ этомъ родѣ"...
   -- Что дѣлать? спросилъ онъ кучера.
   -- Подождемъ еще часъ-другой, и если не вернется, то вечеромъ нужно сказать генералу, чтобы онъ увѣдомилъ о томъ полицію. Навѣрное онъ пошлетъ узнать въ Моргъ {La Morgue -- мѣсто, куда свозится трупы различныхъ жертвъ темперамента, случайностей и преступленій, для обозрѣнія ихъ публикой, если личность неизвѣстна полиціи.}.
   Ветеранъ съ благодарностью взглянулъ на кучера Ивана. Значитъ и онъ не подумалъ худо объ Исидорѣ. Это хорошо!
   Сѣвъ на скамейку у воротъ, онъ ждалъ съ нетерпѣніемъ появленія Исидора, но его все не было. Ужѣ совсѣмъ стемнѣло, а его нѣтъ какъ нѣтъ.
   -- Пойдемъ къ генералу! наконецъ, сказалъ онъ вставая.
   Кучеръ и сержантъ отправились на верхъ по мраморной лѣстницѣ. z
   -- Что случилось, Гаво? спросилъ генералъ, увидѣвъ вошедшаго сержанта.
   -- Да я насчетъ Исидора, господинъ генералъ.
   -- Что съ нимъ?
   -- Еще не вернулся...
   -- Гмъ!.. Это странно... тѣмъ больше, что онъ довольно аккуратный. Онъ понесъ деньги ювелиру, въ Пале-рояль... Надо послать туда и спросить, былъ-ли онъ тамъ?
   -- Позвольте мнѣ сходить, господинъ комендантъ.
   -- Нѣтъ, Иванъ сходить скорѣе... Поди, спроси и принеси мнѣ отвѣть, прибавилъ генералъ кучеру.
   Послѣдній тотчасъ отправился, а Гаво опять сѣть на скамеечку передъ домомъ, считая каждую минуту въ томительномъ ожиданіи. Онъ отказался даже отъ ужина. Да и не до ѣды было ему, когда на сердцѣ кошки скребли.
   Черезъ часъ вернулся Иванъ. Оказалось, что Исидоръ не былъ и не уплатилъ но счету.
   Сержаи та бросило въ жарь и онъ вытеръ платкомъ лобъ. Онъ не хотѣлъ обвинять мальчика, по подозрѣніе невольно закралось въ его сердцѣ и теперь онъ ни за что въ свѣтѣ не пошелъ бы къ генералу.
   Иванъ пошелъ одинъ и вскорѣ вернулся.
   -- Что? спросилъ сержантъ дрожащимъ голосомъ, стоя у подъѣзда.
   -- Генералъ посылаетъ въ префектуру и въ Моргъ, узнать, не случилось ли съ нимъ что либо.
   -- Вы думаете, что случилось. робко спросилъ старикъ.
   -- Да какъ-же иначе?.. Онъ мальчикъ расторопный, но все-таки -- мальчикъ... Быть можетъ зазѣвался и попалъ подъ лошадей... Взрослый, и то едва проскользнетъ между такою массою экипажей на улицѣ...
   -- Да, вы правы. Однажды ужъ ему сломали ногу и онъ пролежалъ въ больницѣ...
   Успокоенный этимъ предположеніемъ, Гаво ушелъ въ свою избушку. Несчастье могло быть ужаснымъ, по лучше несчастье, чѣмъ что либо другое... позорное. Но если онъ убить или искалѣченъ, то но крайности можно заплакать по немъ безъ стыда для старческихъ лѣтъ, а если...
   И онъ легъ, зная заранѣе, что не заснетъ: ужасныя мысли и представленія въ воображеніи прогнали сонъ. Онъ мысленно видѣлъ на носилкахъ окровавленное тѣло Исидора, его поблѣднѣвшее лицо и грустные глаза, которые выражали страданіе, и сержантъ отворачивалъ голову. Но вдругъ онъ слышитъ его веселый смѣхъ въ кружкѣ полупьяныхъ товарищей; кости, вино, золото лежатъ передъ нимъ на столѣ, какъ нѣмые свидѣтели его омерзительнаго поступка.
   "Нѣтъ, нѣтъ! этого не можетъ бытъ и я не смѣю такъ думать о немъ!.. Вѣдь мальчикъ еще ни разу не былъ замѣченъ ни въ чемъ... и никто во всемъ домѣ не подозрѣваетъ его въ какомъ либо скверномъ дѣяніи"...
   Сержантъ всталъ вмѣстѣ съ разсвѣтомъ и ушелъ изъ дому, самъ не зная куда. Однако онъ зашелъ въ префектуру, въ которой узналъ отъ дежурнаго офицера, что ни въ Моргѣ, ни въ префектурѣ ничего не извѣстно объ Исидорѣ. Еслибъ что либо случилось съ нимъ, то тамъ ужъ знали бы о томъ.
   Было ужъ семь часовъ, когда ветеранъ остановился у скамейки, гдѣ онъ первый разъ встрѣтилъ Исидора. Какое-то предчувствіе влекло его сегодня въ эту сторону: должно быть онъ надѣялся найти его здѣсь. Одно его слово и все объяснится!
   Но мальчика не было. Даже вся Эспланада была пустою и только мокрыя отъ ночного дождя деревья съ грустнымъ шумомъ качали свои полуобнаженныя ноябрьскимъ вѣтромъ вѣтви. Дрожь пробѣжала по тѣлу сержанта: быть можетъ, въ эту холодную, дождливую ночь мальчику пришлось ночевать подъ открытымъ небомъ. Гдѣ онъ провелъ эту ночь? Неужели подъ мостомъ, какъ прежде?
   И онъ повернулъ къ Сенѣ. Исидоръ любилъ гулять на берегахъ ея. Онъ часто водилъ туда Адю и они вмѣстѣ гуляли по оживленному побережью, смотрѣли на разные судна, лодки, купанье собакъ и ловлю рыбы удочками.
   "Кто знаетъ? думалъ онъ.-- Вчера, послѣ дождя, было такъ скользко... одно нечаянное паденіе и -- конецъ!"
   При этой мысли сердце стараго воина сжалось отъ. боли. Правда, въ немъ не было огорчительныхъ упрековъ, но онъ чувствовалъ, что не перенесетъ своихъ страданій.
   Такъ онъ шелъ по набережной до моста Альма, о который разбивались вспѣненныя волны Сены. Рѣка видимо вздулась и ея мутныя воды заливали берега, унося пуки соломы, доски, вѣтви и сѣно. Каменный зуавъ, неподвижно стоящій у моста, равнодушно смотрѣлъ на все и безмолвствовалъ, хотя, казалось, могъ бы сказать многое, чему онъ была, свидѣтелемъ...
   "Ахъ, Боже мой! Неужели нѣтъ выхода изъ этого непонятнаго приключенія? Неужели мнѣ никто не отвѣтитъ на этотъ, удручающій и такъ сильно мучающій меня, вопросъ?.."
   Никто!
   Развѣ только та собака, что лаетъ надъ водою, должно быть, потерявъ своего хозяина. Однако, чего она лаетъ? Она бросается, отскакиваетъ и отбѣгаетъ отъ какого то темнаго предмета, лежащаго на ярусѣ балокъ.
   "Что это? Онъ движется... садится... какой то мальчикъ... Ба! да вѣдь это Исидоръ"!..
   Сержантъ хотѣлъ крикнуть, но у него какъ будто пропалъ голосъ и вмѣсто крика вырвалось лишь одно хрипѣнье.
   При этомъ звукѣ мальчикъ оглянулся: онъ былъ въ двухъ, трехъ шагахъ отъ сержанта. Увидѣвъ его, мальчикъ перекрестился и ужъ нагнулся впередъ.
   Гаво понялъ и съ крикомъ отчаянія бросился къ нему, чтобы схватить, но тутъ его деревянная нога поскользнулась, солдатъ упалъ, но въ то же время сильно ухватился за ноги самоубійцы.
   Исидоръ повисъ надъ пропастью. Можно было подумать, что мальчикъ увлечетъ и своего спасителя; но старый солдатъ изловчился и быстро подползъ ближе, не выпуская своей добычи изъ рукъ.
   Мальчикъ обомлѣлъ и сержантъ съ большимъ усиліемъ вытащилъ его въ обморокѣ на берегъ и посмо трѣлъ на блѣдное, измученное лицо и заплаканные глаза.
   "Что это значить? подумалъ ветеранъ.-- Еслибъ Исидоръ присвоилъ себѣ деньги, то навѣрное не былъ бы такъ несчастливъ, чтобы въ водѣ искать своей смерти! Нѣтъ, тугъ навѣрное кроется что либо другое!"
   Наконецъ ребенокъ открыла, глаза и сдѣлалъ движеніе; сержантъ сильно схватилъ его за руку, изъ. опасенія, чтобы онъ опять не покусился броситься въ Сену.
   Но Исидоръ посмотрѣлъ ца него безумными глазами, вскочилъ на ноги и схватился за голову.
   -- Ахъ, господинъ сержантъ! воскликнулъ онъ: Какое несчастье!.. какое большое несчастье!
   Тонъ, какимъ онъ произнесъ эти слова, прозвучалъ глухимъ эхомъ въ душѣ сержанта.
   -- А! значитъ, онъ не виновенъ! подумалъ старика, и затѣмъ громко прибавилъ:-- Говори, въ чемъ дѣло... Развѣ не видишь, сколько я выстрадалъ со вчерашняго дня?..
   -- А я?! Меня обокрали!.. У меня отняли сто франковъ!..
   -- Охъ-хо-хо-хо! Это не шутка. Говори всю правду, Изя!.. Я долженъ знать все... Только не лги.
   -- Зачѣмъ лгать: вѣдь я не могу ихъ возвратить... Да и такъ никто не повѣритъ, кромѣ васъ, господинъ сержантъ, и я погибъ, безвозвратно погибъ!
   И онъ опять заплакалъ, бросившись лицомъ на землю.
   -- Слушай, Исидоръ, будь разсудительнымъ и разскажи мнѣ все, какъ было, а потомъ увидимъ, что дѣлать... Можетъ быть, найдется какой либо исходъ.
   -- Я вышелъ, какъ вамъ извѣстно, въ дна часа, чтобы отнести сто франковъ ювелиру Зеллеру въ Пале-Рояль. Проходя около театра, я увидѣлъ толпу людей, окружающихъ мальчика и дѣвочку, которые пѣли и играли итальянскія пѣсни. Я тоже подошелъ и узналъ Зиту. Карлъ игралъ на гитарѣ, а она пѣла и плясала, ударяя въ тамбуринъ. Она значительно выросла и покрасивѣла, притомъ была хорошо одѣта. Когда она кончила танцовать, я позвалъ ее и она тотчасъ узнала меня.-- "Исидоръ! воскликнула она съ радостью, беря мою руку. Пойдемъ съ нами"! Я объяснилъ ей, что не могу и что теперь я служу у генерала.-- "Значить ты никогда не свободенъ?" спросила она съ сожалѣніемъ.-- Очень рѣдко, отвѣчалъ я.-- "А теперь куда идешь?" -- Въ Пале-Рояль, заплатить по счету. И я показалъ ей сто франковъ.-- "Пойдемъ съ нами, сказалъ Карлъ, -- мы выпьемъ за твое здоровье и я заплачу".-- Я хотѣть отказаться, но Зита взяла меня подъ руку и сердечно взглянула на меня.-- "Пойдемъ, caro mio!" отозвалась она своимъ сладенькимъ голосомъ.-- Вѣдь мы давно не видѣлись, а у меня есть многое сказать тебѣ". Разумѣется, я скверно сдѣлалъ, что послушался ее, но она всегда была такою доброю для меня!.. Мы зашли въ трактиръ и Карлъ попросилъ подать пива, а Зита все говорила, какъ она была въ Италіи, какъ научилась пѣнію и по скольку они теперь зарабатываютъ. Карлъ сѣлъ подлѣ меня и часто потчивалъ. Однако мнѣ не хотѣлось долго сидѣть. Но вдругъ Зита поблѣднѣла; я взглянулъ на нее испуганными глазами, но Карлъ приказалъ ей пѣть, и когда она кончила, онъ подалъ мнѣ руку и сказалъ:-- "Подождите меня здѣсь: я сейчасъ вернусь!" И онъ ушелъ, а мы остались съ Зитой вдвоемъ...
   Исидоръ остановился на минуту отдохнуть.
   -- Дальше?..
   -- "Я спросилъ у нея, счастлива ли она, а она отвѣтила мнѣ со слезами, что Карлъ постоянно бьетъ ее, отнимаетъ деньги и прокучиваетъ ихъ.-- "Ты избѣгай его, прибавила она печально: -- и теперь совѣтую тебѣ не ждать его возвращенія" -- Это мнѣ напомнило, что я долженъ уйти и всталъ, но слуга, подававшій пиво, потребовалъ деньги. Я сунулъ руку въ карманъ, въ которомъ у меня было двадцать су, и теперь замѣтилъ, что въ немъ не оказалось стофранковаго билета. Я выворотилъ всѣ карманы, но напрасно!.. Не помня себя отъ испуга, я крикнулъ Зитѣ, что ея братъ обокралъ меня. Зита поблѣднѣла и простонала:-- "Несчастье! Брать убьетъ тебя, если ты это скажешь ему!" -- Гдѣ онъ? вскричалъ я въ отчаяніи. Но она сама не знала и отвѣтила:-- "Если онъ укралъ у тебя деньги, то я не увижу его дотуда, пока онъ всѣ прокутитъ ихъ!"--Я не повѣрилъ ей и потребовалъ, чтобы она свела меня на свою квартиру. Она съ плачемъ вышла на улицу и здѣсь рѣшительно отказалась вести меня, говоря, что ея брать значительно выше и сильнѣе меня, а потому непремѣнно убьетъ меня: -- "Лучше потерять сто франковъ, чѣмъ подвергать свою жизнь опасности", сказала она.-- Но вѣдь это деньги генерала! завопилъ я, и мы пошли...
   Исидоръ опять остановился и потомъ продолжалъ: -- "Наконецъ мы пришли на квартиру и я первый взбѣжалъ по лѣстницѣ, надѣясь застать Карла въ комнатѣ; но тамъ онъ не показывался и никто не видалъ его. Я рѣшился ждать. Зита все плакала и клялась, что ея брать не вернется раньше нѣсколькихъ дней и что онъ покажется дома только послѣ того, когда у него не останется ни одного су...
   "Что мнѣ было дѣлать и какъ возвращаться безъ денегъ".
   "Наконецъ, около часа ночи,терпѣніе мое лопнуло и я не могъ больше ждать въ комнатѣ. Я выбѣжала, на улицу, въ надеждѣ встрѣтиться съ нимъ или найти его въ какой либо кофейнѣ. Но напрасно! Я обѣгалъ всѣ бульвары и, наконецъ, измученный и усталый опустился на лавку. Я ужъ не плакалъ и больше не могъ питать никакой надежды. Отъ времени до времени, я все еще смотрѣлъ въ карманы, думая, что можетъ быть какъ либо билетъ найдется... Но гдѣ-жъ ему найтись! Все это показалось мнѣ ужаснымъ сномъ, отъ котораго я не могъ проснуться. Я зналъ, что не могу показаться къ генералу, но меня что-то влекло въ эту сторону. Мнѣ хотѣлось хоть издали посмотрѣть на домъ, на садъ, на рѣшетку и пушку. Была еще темная ночь и падалъ сильный дождь, когда я очутился на Эспланадѣ. Я сѣлъ на нашу скамью и ужъ не знаю, какъ заснулъ; но когда проснулся, ужъ начало свѣтать. Меня охватилъ ужасный страхъ и я представилъ себѣ, что кто либо можетъ прійти отъ насъ и спросить, куда я дѣвалъ билетъ? Больше всѣхъ, конечно, я боялся васъ, господинъ сержантъ. Мнѣ казалось, что я сегодня несчастнѣе, чѣмъ вчера и, плача, пошелъ вдоль рѣки. Здѣсь я остановился; было совсѣмъ пусто и ноги подгибались подо мною. Я смотрѣлъ на мутную воду, которая уносила доски и солому, и вдругъ мнѣ мелькнула мысль утопиться, а тогда ужъ никто не узналъ-бы, что у меня украли эти несчастные сто франковъ... Да и что же мнѣ было дѣлать?.. Я не хотѣлъ видѣть ни васъ, ни кого и началъ считать соломенки подумавъ, что какъ только насчитаю пятнадцать, такъ и брошусь въ воду... Было ужъ двѣнадцать соломенокъ, когда я услыхалъ вашъ крикъ... Испугавшись, я забылъ обо всемъ, и еслибъ вы не удержали меня, то..
   И мальчикъ опустилъ голову на грудь. Воцарилось молчаніе, которое нарушилъ сержантъ.
   -- Поклянешься ли ты, что все это правда? наконецъ отозвался старый ветеранъ, проницательно смотря въ глаза Исидора.
   -- Клянусь, господинъ сержантъ! Еслибъ я вздумалъ присвоить себѣ эти деньги, то зачѣмъ-бы мнѣ было возвращаться сюда.
   -- Ну, обними меня, дитя мое! Несчастье съ каждымъ можетъ случиться... Ты честный малый и мнѣ больше ничего не надо.
   Старый воинъ отвернулъ голову и его уста незамѣтно зашевелились. Исидоръ замѣтилъ, что сержантъ крестился и догадался, что онъ читаетъ молитву.
   Оба молчали нѣкоторое время.
   -- Чтожъ теперь дѣлать?-- прошепталъ Гаво.
   -- У меня есть двадцать пять франковъ въ сберегательной кассѣ и я отдамъ ихъ генералу,-- сказалъ Исидоръ.
   -- Да?.. А остальные?.. Развѣ крестъ заложить?.. Можетъ быть госпожа Лянсонъ повѣритъ мнѣ и одолжитъ семьдесятъ пять франковъ.
   -- Ахъ, господинъ сержантъ!.. такая жертва...
   Ветеранъ пожала, плечами.
   -- Чтожъ ты думаешь, мнѣ было бы легче видѣть твой трупъ?.. Пойдемъ; надо все разсказать генералу. Не особенно это пріятно... Sapristi! и я лучше готовъ пожертвовать второй ногой, но -- надо!
   -- Какъ вы думаете: прогонитъ онъ меня?
   -- Если повѣритъ, то не прогонитъ: онъ человѣка, умный и справедливый.
   Но прежде всего они отправились въ лавочку Лянсонъ. Она только что открывала ее.
   -- А! наконецъ-то нашелся!-- воскликнула она, увидѣвъ Исидора съ сержантомъ.-- Надѣлалъ вамъ не мало хлопотъ, этотъ сорванецъ!
   -- Съ нимъ случилось несчастье! серьезно возразилъ старый ветеранъ.
   -- Не вѣрьте ему такъ легко... у каждаго негодяя свои увертки. Знаю я ихъ... Но не угодно-ли зайти на стаканчикъ кофе?
   -- Я пришелъ просить васъ оказать мнѣ важную услугу.
   -- Сдѣлайте одолженіе, говорите: я буду очень рада!
   -- Пожалуйста, одолжите мнѣ сто франковъ, двадцать пять отдамъ завтра, а остальные -- въ теченіе трехъ мѣсяцевъ.
   -- Сто франковъ?! это порядочныя деньги!.. но вѣрно онѣ не для себя вамъ нужны?
   -- Но, можете-ли вы одолжить? Цѣлость ихъ я обезпечиваю своимъ крестомъ и распиской за моею подписью.
   -- Что? вѣрно Исидоръ набѣдокурилъ что-либо? Признайтесь, господинъ Гаво?
   -- Исидоръ -- честный мальчикъ, а если вы не вѣрите моему слову, то я пойду просить помощи у другихъ.
   -- Да Богъ съ вами, господинъ сержантъ! И какъ, это вы могли подумать!
   И добрая женщина поспѣшно вынула изъ ящика пять штукъ золота, которыя положила передъ ветераномъ.
   -- Позвольте бумагу и перо.
   -- Не надо, не надо господинъ Гаво!
   -- Напротивъ!.. всѣ мы смертны...
   Гаво написалъ расписку и отдалъ г-жѣ Лянсонъ.
   -- Вотъ и расписка,-- сказалъ онъ при отдачѣ.-- Благодарю васъ, сердечно благодарю. До свиданія г-жа Лянсонъ!
   И оба ушли.
   -- Ну, теперь пойдемъ къ генералу, Исидоръ,-- сказалъ сержантъ, когда они очутились на улицѣ.-- Будь посмѣлѣе и не трусь.
   Исидоръ молча сжалъ руку стараго солдата.
   -- Скажите вы за меня, -- прошепталъ онъ: -- я боюсь...
   -- Нѣтъ, дитя мое! Чтобъ тебѣ повѣрили, то ты самъ долженъ обвинить себя и оправдаться. Это будетъ твое наказаніе и покаяніе, потому что ты самъ втерся въ это скверное общество.
   -- Зита не была съ нимъ въ заговорѣ: она невинна.
   -- Да Богъ съ ней! главное, ты не старайся больше видѣться яъ нею и уходи въ противную сторону, если увидишь ее на улицѣ...
   Генералъ еще не всталъ и Гаво, сѣвъ на лавочкѣ на дворѣ, ожидалъ съ Исидоромъ его пробужденія. Товарищи Гаво, увидѣвъ ихъ, подходили къ нимъ и дѣлали разные вопросы. Всѣ знали объ исчезновеніи мальчика и со вчерашняго дня онъ былъ предметомъ ихъ разговора.
   -- Случилось несчастье!-- серьезно отвѣчалъ сержантъ.
   Благодаря тому, что сержантъ былъ всѣмъ извѣстенъ съ самой лучшей стороны, какъ человѣка, серьезный и справедливый, то ни одна тѣнь подозрѣнія не легла на бѣднаго сироту.
   Наконецъ дежурный офицеръ сказалъ сержанту, что генералъ ожидаетъ его. Старый служака и блѣдный мальчикъ отправились на верхъ. Генералъ сидѣлъ у письменнаго стола и, увидѣвъ Исидора, нахмурилъ брови и сурово отозвался:
   -- А! явился! Гдѣ же ты пропадалъ всю ночь?.. Ты знаешь, чѣмъ это пахнетъ?.. Куда дѣвалъ деньги, которыя я далъ тебѣ вчера?
   Мальчикъ зарыдалъ и упалъ на колѣни.
   -- Нѣтъ ихъ, господинъ генералъ! воскликнулъ онъ, закрывая глаза.
   -- Нѣтъ? Чужихъ денегъ нѣтъ?.. грозно повторилъ генералъ, поднимаясь съ мѣста.
   -- Вотъ онѣ, господинъ комендантъ,-- сказалъ Гаво, кладя на столъ золото.
   -- Я далъ ему билетъ!
   -- Его обокрали.
   -- И ты вѣришь ему, Гаво?
   -- Я никогда не лгалъ во всю свою жизнь, господинъ генералъ, и знаю Исидора... Еслибъ я не поспѣлъ во время, то онъ лежалъ бы теперь мертвымъ на днѣ Сены... Ну, малецъ, раскажи самъ всю правду.
   Исидоръ началъ свой разсказъ, который сержантъ поправлялъ и объяснялъ, чтобы его легче было понять. Генералъ выслушалъ его внимательно.
   -- А откуда эти деньги?-- спросилъ онъ наконецъ.
   -- У Исидора было двадцать пять франковъ въ сберегательной кассѣ, а остальныя я одолжилъ ему,-- отвѣтилъ за него сержантъ.
   -- Хорошо, я принимаю ихъ. Съ сегодняшняго дня Исидоръ, кромѣ одежды и пищи, станетъ получать жалованье, по десяти франковъ въ мѣсяцъ. Теперь онъ въ такихъ годахъ, что можетъ заслужить ихъ и уплатить свой долгъ... Это ему наука... Пусть теперь избѣгаетъ худого общества и помнить о принятыхъ на себя обязанностяхъ.
   Мальчикъ слушалъ генерала съ опущенной головой и, прошептавъ со слезами слова благодарности, ушелъ изъ комнаты.
   Очутившись въ корридорѣ, онъ схватилъ руку стараго воина и горячо прижалъ ее къ губамъ.
   Гаво облился румянцемъ.
   -- Мужчинамъ не цѣлуютъ рукъ! сказалъ онъ, прижимая голову мальчика къ своей груди.
   -- Спасибо, папаша! прошепталъ Исидоръ.
   

X.
Въ театрѣ.

   Послѣ этого случая Гаво и Исидоръ сдѣлались еще больше друзьями и ихъ какъ будто связывалъ одинъ не разрывный узелъ. Ветеранъ выглядѣлъ веселѣе, а мальчикъ въ одну недѣлю точно выросъ и превратился въ серьезнаго мужчину. Притомъ онъ сдѣлался замѣчательно экономнымъ, отказывалъ себѣ во всемъ и каждый мѣсяцъ вручалъ больше десяти франковъ своему благодѣтелю.
   -- Это для госпожи Лянсонъ, говорилъ онъ, радуясь, что долгъ съ каждымъ мѣсяцемъ уменьшался.
   Чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ, благодаря поступленію въ карманъ мальчика постороннихъ доходовъ, въ видѣ подачекъ на чай, долгъ былъ уплаченъ до послѣдняго су. За это время Исидоръ привыкъ къ бережливости и ужъ не сорилъ деньгами, какъ прежде, хотя послѣ уплаты г-жѣ Лянсонъ они ему менѣе были нужны.
   Однажды гуляя по улицѣ и проходя съ сержантомъ мимо магазиновъ, они остановились у выставки съ трубками. Старый вояка не могъ наглядѣться на головки матросовъ, звѣрей и солдатъ, выстроенныхъ рядами на оконной витринѣ. Но больше всѣхъ его соблазняла трубка въ видѣ "маленькаго капрала", въ сѣренькой шинели и треуголкѣ.
   -- Да, пріятно покурить изъ такой трубочки, замѣтилъ онъ улыбаясь.-- Не мѣшало бы когда нибудь доставить себѣ это удовольствіе.
   -- Надо спросить, сколько она стоитъ, сказалъ Исидоръ.
   -- Нечего и спрашивать:-- не по карману.
   Они пошли дальше, но ветеранъ не могъ забыть красивой трубки и говорилъ о ней съ такимъ восторгомъ, какъ будто онъ не видѣлъ ничего подобнаго или лучшаго во всю свою жизнь.
   Чрезъ нѣсколько дней послѣ того, Исидоръ опять проходилъ по той же улицѣ и зашелъ въ магазина, спросить цѣпу "Наполеоника".
   -- Десять франковъ! отвѣтили ему.
   -- А можно ли получить ее черезъ мѣсяцъ.
   -- Разумѣется! если не ту, то другую.
   Съ этого дня генеральскій грумъ ожидалъ съ нетерпѣніемъ получки своего жалованія, но онъ не могъ удержать въ секретѣ своего намѣренія и сказалъ о томъ госпожѣ Лянсонъ.
   Добрая женщина осталась въ восторгѣ отъ этой мысли.
   -- Мы сдѣлаемъ ему сюрпризъ,-- сказала она,-- пригласимъ на обѣдъ и преподнесемъ трубку.
   Проектъ этотъ понравился всѣмъ и теперь осталось только дождаться торжественной минуты.
   Наконецъ настало первое число; Исидоръ получилъ жалованье, купилъ трубку и сержанта пригласили на обѣдъ.
   Купецъ, завернувъ трубочку въ бумажку, уложилъ ее въ картонный ящичекъ и вручилъ Исидору. Но съ какою предосторожностью онъ несъ эту коробочку!.. Ему пришло въ голову, что, неся ее, онъ можетъ встрѣтиться съ сержантомъ и тогда все пропало: заговоръ ихъ открытъ, а солгать онъ не рѣшался: теперь онъ боялся лжи больше огня. Въ виду этого онъ отправился прямо къ Лянсонамъ и тамъ онъ вмѣстѣ съ ними рѣшилъ, какимъ путемъ вручить трубку благодѣтелю. По совѣту госпожи Лянсонъ, ее рѣшили положить подъ салфетку на приборѣ сержанта.
   Исидоръ вернулся съ бьющимся сердцемъ домой. Въ этотъ день генералъ обѣдалъ въ гостяхъ, а потому Исидоръ, какъ только пробило шесть часовъ, спустился внизъ, зашелъ къ сержанту и, прихвативъ его съ собою, отправился къ Лянсонамъ.
   Столъ ужъ былъ накрытъ; Гаво занялъ мѣсто съ правой стороны хозяйки; Исидоръ сѣлъ подлѣ него. Сердце мальчика сильно забилось, когда сержантъ, сѣвъ за столъ, взялся за салфетку, чтобы завязать ее на шеѣ.
   -- Что это? вдругъ воскликнулъ онъ:-- Трубка!.. Та самая трубка, которую я видѣлъ на окнѣ!.. Это твоя, Лянсонъ?
   Лицо мальчика засіяло счастьемъ и онъ бросился на шею своего благодѣтеля.
   -- Это ваша, господинъ сержантъ! воскликнулъ онъ.
   -- Моя?!
   -- Это подарокъ Исидора, объяснила г-жа Лянсонъ.
   -- Подарокъ! Зачѣмъ это?.. Я не хочу...
   -- Нѣтъ, ужъ сдѣлайте мнѣ удовольствіе, попросилъ его Исидоръ со слезами на глазахъ.
   -- Ну, ну, успокойся!.. Видишь, я и самъ плачу отъ радости.
   И Гаво вытеръ слезы салфеткой, а потомъ вынулъ платокъ. У всѣхъ были слезы на глазахъ.
   -- Позвольте-же мнѣ, господа, обнять васъ,-- сказалъ старый солдатъ.-- Я сегодня такъ счастливъ, какъ никогда!
   Онъ обошелъ всѣхъ вокругъ стола и перецѣловался. Подойдя наконецъ къ Исидору, онъ обнялъ его голову и нѣжно произнесъ:
   -- Сыночекъ мой дорогой! дитя мое милое!.. спасибо тебѣ!..
   Счастливые люди и счастливый вечеръ!
   Меля объявила, что она будетъ маркитанткой, чтобъ, только не разставаться съ Исидоромъ.

-----

   Чрезъ нѣсколько дней генералъ ужасно разсердился. Ему нужно было немедленно переписать одну важную бумагу и отослать ее въ министерство, но секретарь, какъ на зло, ушелъ изъ дому, неизвѣстно куда.
   -- Не могу-ли я на этотъ разъ замѣнить г-на Бодро? робко спросилъ Исидоръ, который и доложилъ генералу, что секретаря нѣтъ дома.
   -- А хорошо пишешь?
   -- Не дурно...
   -- Попробуй... вотъ здѣсь на моемъ столѣ.
   Исидоръ сѣлъ и быстро, отчетливо и характерно написалъ красивымъ почеркомъ двѣ строчки.
   -- Да это прелесть!-- воскликнулъ успокоенный генералъ:-- Садись и пиши, но только по внимательнѣе, потому что мой почеркъ совсѣмъ не разборчивый.
   Чрезъ часъ бумага была переписана и генералъ сочувственно посмотрѣлъ на грума, который скромно положилъ ее на стать передъ нимъ.
   -- Прекрасно! сказалъ онъ прочитавъ: -- у тебя красивый почеркъ и ты съ сегодняшняго дня будешь моимъ частнымъ секретаремъ: это для тебя пригодится... Бодро заслуживаетъ наказанія...
   -- Я-бы не желалъ, господинъ генералъ... робко произнесъ Исидоръ, почти со слезами на глазахъ.
   Комендантъ сдвинулъ брови.
   -- Что такое? спросилъ онъ.
   -- Не желалъ-бы ни у кого отнимать мѣста...
   Комендантъ молча, но внимательно посмотрѣлъ на него.
   -- Ты не займешь мѣста Бодро, а будешь только его помощникомъ. Благодаря этому, тебѣ легче будетъ когда либо получить эполеты... лучше быть моимъ секретаремъ, чѣмъ грумомъ.
   Вѣсть о новомъ назначеніи Исидора чрезвычайно обрадовала Гаво. Онъ потиралъ руки и съ гордостью посматривалъ на своего воспитанника.
   -- Секретарь генерала!.. Это не шутка! восклицалъ онъ. Видишь, что значить трудъ? ты сердился на меня, что я опредѣлилъ тебя въ школу, а чтобы было безъ нея? Я вотъ не могъ быть офицеромъ, хоть и не жалѣлъ своей крови, по ты, мой мальчикъ, будешь капитаномъ, а можетъ и больше.
   Въ этотъ день весь вечеръ прошелъ въ бесѣдѣ относительно будущности Исидора. Старый воинъ гордился своимъ пріемнымъ сыномъ, котораго записалъ въ школу на свое имя, какъ сына.
   -- Мнѣ все-таки будетъ непріятно разстаться съ вами,-- замѣтилъ Исидоръ.
   -- А мнѣ? Въ моемъ вѣкѣ... когда никто не знаетъ, какъ скоро придется отправиться съ рапортомъ на верхъ?!.. Причемъ онъ показалъ на небо.
   -- Не говорите о томъ, господинъ сержантъ, и если бы я зналъ, что больше не увижусь съ вами, то охотно согласился бы прослужить весь вѣкъ у генерала, чѣмъ разстаться хоть на однѣ сутки.
   Такіе разговоры вообще волновали Гаво; тогда онъ выпускалъ изъ своей трубки цѣлыя облака дыму и кряхтѣлъ, точно кто сдавливалъ ему горло.
   Теперь генералъ освободилъ Исидора отъ большей части домашнихъ занятій и услугъ. Вмѣсто нихъ, онъ поручалъ ему различныя дѣла, требовавшія интеллигентной снаровки и довѣрія. Поведеніе молодого человѣка съ достопамятнаго случая съ нимъ, было до того безукоризненно, что онъ пользовался полнымъ довѣріемъ и симпатіей своего начальника, который поручилъ ему ключи отъ кассы и считалъ его во всѣхъ отношеніяхъ своею правой рукою.
   Все свое свободное время Исидоръ, по обыкновенію, проводилъ у Лянсоновъ, жилъ дружно съ Адей, какъ братомъ, и любилъ Мелю, которая между тѣмъ сформировалась почти въ взрослую барышню, такъ что онъ и самъ не зналъ, кого больше любить, брата или сестру. Если онъ не заставалъ Адю, то проводилъ время съ Мелей довольно пріятно; но если не находилъ Мелю, то постоянно посматривалъ на дверь и ожидалъ ея прихода. У нея была такая милая улыбка и такой располагающій взглядъ черныхъ очей, что онъ всегда смотрѣлъ бы на нее. А волоса? Они ниспадали ей до колѣнъ богатымъ золотистымъ каскадомъ и она ходила въ нихъ, точно русалочка съ расплетенною косою.
   Въ эту зиму въ одномъ изъ театровъ шла драма, о которой говорилъ весь Парижъ, и каждый спѣшилъ къ воротамъ Святаго Мартина посмотрѣть это извѣстное представленіе. Однажды генералъ подарилъ Исидору нѣсколько билетовъ; обрадованный юноша тотчасъ побѣжалъ къ Лянсонамъ.
   -- Въ театръ, въ театръ! всѣ пойдемъ въ театръ! кричалъ онъ издали:-- и сержантъ, и Меля и всѣ!..
   Всѣ были рады такому случаю. Въ пять часовъ подали обѣдъ и вся семья, еще за долго до поднятія занавѣса, находилась ужъ на своихъ мѣстахъ, ожидая съ нетерпѣніемъ начала спектакля.
   Исидоръ видалъ представленіе въ циркѣ и звѣринцѣ, но въ настоящемъ театрѣ онъ еще никогда не бывать и его сердце билось въ сильномъ волненіи.
   -- А громко будутъ стрѣлять? спросила Меля, которой сказали, что въ одномъ изъ актовъ будетъ представлена настоящая битва на сценѣ.
   -- Надѣюсь! отвѣтилъ сержантъ.-- Увидишь какъ это пріятно.
   -- Но вы скажите мнѣ раньше, когда будутъ стрѣлять, чтобы своевременно заткнуть уши.
   -- Ахъ, трусиха эдакая!.. А еще хочешь быть маркитанткой! пошутилъ смѣясь Исидоръ.
   Меля покраснѣла и искоса посмотрѣла на него.
   Наконецъ занавѣсъ поднялся. Актъ начался въ Британіи. Крестьяне и крестьянки одѣты въ національные костюмы, пѣли и танцевали. Меля была въ восторгѣ.
   -- Да вѣдь это совсѣмъ не такъ страшно!--прошептала она на ухо сержанту.
   Молодая дѣвушка прощалась съ братомъ, который шелъ на войну. Оба плакали. Въ это время къ нимъ подошелъ Иво, молодой британецъ, и сказалъ, что онъ пойдетъ добровольно на войну, чтобы сберечь своего пріятеля и возвратить его сестрѣ послѣ кампаніи цѣлымъ и невредимымъ.
   -- Это я,-- шепнулъ Исидоръ Мелѣ;-- я тоже буду защищать Адю для тебя.
   Когда кончился актъ и занавѣсъ опустился, всѣ начали бесѣдовать оживленно о костюмахъ женщинъ и танцахъ сельчанъ. Наконецъ опять раздался троекратный стукъ деревяннаго молотка за сценой и въ залѣ воцарилась тишина. Глаза всѣхъ устремились на декораціи, изображавшія грозные шанцы крѣпости.
   -- Да вѣдь это Малаховъ курганъ! воскликнулъ Гаво.
   Всѣ зрители внезапно повернулись къ сержанту. Военный мундиръ ветерана, крестъ Почетнаго Легіона на груди и его волненіе на энергичномъ лицѣ доказывали, что онъ былъ, въ свое время, участникомъ драмы, которую теперь представляли на сценѣ.
   А тамъ зуавы лежали на землѣ; вдали были слышны пушечные выстрѣлы. Иво и Луціанъ, братъ молодой крестьянки, разговаривали между собою, ожидая очереди идти на шанцы. Какой-то острякъ каламбурилъ на сценѣ, заставляя смѣяться публику.
   -- Этотъ вѣрно не нюхалъ еще пороху, -- опять отозвался сержантъ: -- такихъ остряковъ не было въ обозѣ.
   Публика все больше заинтересовывалась сѣдовласымъ участникомъ военныхъ дѣйствій, громко и рѣшительно высказывавшимъ свои убѣжденія.
   Между тѣмъ приближается битва. По данному сигналу, зуавы оставляють сцену, выстрѣлы гремятъ такъ часто, что Меля затыкаетъ уши; но Исидоръ всей душой находится между участниками. Наконецъ, недобитые и раненые возвращаются въ безпорядкѣ, непріятель настигаетъ ихъ и забираетъ въ плѣнъ.
   -- Это что значитъ? восклицаетъ сержантъ.-- Гдѣ-же остальная армія?.. Зачѣмъ ихъ такъ оставили?.. Въ мое время дрались храбрѣе!
   И передъ глазами стараго воина передвигаются новыя картины прошлаго, битвы, опасностей и лагерной жизни. Онъ самъ удивляется, какъ все это онъ вытерпѣлъ и перенесъ... Сегодня онъ не справился-бы съ непріятелемъ!
   -- О, молодость, какая ты сильная, храбрая и красивая! прошепталъ Гаво, почти со слезами, своимъ товарищамъ. Сегодня я только умѣю курить трубку и плакать, какъ баба!
   -- Все-ли это правда, что здѣсь представляютъ на сценѣ? спросилъ Исидоръ съ сіяющимъ и раскраснѣвшимся лицомъ.
   -- Почти все, мой дорогой... Только тамъ, кто палъ, то ужъ не всталъ и у зуавовъ не было пьяныхъ лицъ какихъ то негодяевъ... Но вѣдь это комедія!
   Въ слѣдующемъ актѣ плѣнные, которыхъ ведутъ за непріятельскимъ обозомъ, спасаются бѣгствомъ. Опять выстрѣлы. Луціанъ тяжело раненъ; Иво не хочетъ оставить его.
   -- Бѣги! кричитъ ему зуавъ.-- Неужели ты хочешь, чтобъ и тебя убили?
   Но Иво взваливаетъ своего пріятеля на плечи и исчезаетъ въ темнотѣ ночи. Громкіе аплодисменты награждаютъ этотъ подвигъ.
   Четвертый актъ представляетъ военную амбулаторію, палатки, раненыхъ, хирурговъ и сестеръ милосердія въ сѣренькихъ платьяхъ и большихъ бѣлыхъ шляпахъ. Иво выводить на сцену раненаго пріятеля, одна изъ сестеръ спѣшитъ къ нему съ корпіемъ и бинтами: она вскрикиваетъ внезапно: это Жанна, сестра Луціана, которая пріѣхала сюда отыскивать брата.
   Въ эту минуту за сценой слышится дробь барабана это главнокомандующій пріѣхалъ на амбулаторный пунктъ раздавать награды: кресты и медали. Солдатъ вызываютъ по именамъ:
   -- Керастеръ!
   -- Здѣсь! отзывается британецъ.
   -- Ты заслужилъ своею храбростью крестъ Почетнаго Легіона!..
   И онъ прикалываетъ на грудь Иво красненькую ленточку этого ордена.
   -- Да здравствуетъ маршалъ! вдругъ раздастся среди зрителей.
   Это крикнулъ Гаво, который не могъ удержаться. Этимъ крикомъ онъ не однократно въ своей жизни привѣтствовалъ приближающагося главнокомандующаго. Онъ забылъ о сценѣ, подъ впечатлѣніемъ могущественнаго наплыва чувствъ, силу которыхъ онъ внезапно испыталъ на себѣ...
   Въ тотъ же моментъ за нимъ послышались возгласы всей залы; всѣ сердца забились живѣе и всѣ глаза обратились къ нему. Смущенный и взволнованный старикъ склонилъ свою голову на плечо Мели... А между тѣмъ энтузіазмъ увеличивался и возгласы продолжали вызываться изъ тысячъ грудей:
   -- Да здравствуетъ Франція! да здравствуютъ ея храбрые защитники!..
   Послѣднее дѣйствіе происходилъ въ Константинополѣ. Иво женится на Жаннѣ; зуавы, турки, матросы танцуютъ при освѣщеніи бенгальскаго огня; крестьянки являются въ національныхъ костюмахъ.
   Занавѣсъ падаетъ при большомъ сожалѣніи зрителей, которые охотно смотрѣли бы всю ночь на это представленіе...
   Наконецъ, небольшое общество молодыхъ людей съ сержантомъ во главѣ, очутилось на бульварѣ и полною грудью вдохнула свѣжій воздухъ; легкій вѣтерокъ охладилъ ихъ раскраснѣвшіяся отъ удовольствія лица и наконецъ мысли и чувства мало по малу вернулись къ нормальному состоянію и порядку.
   -- Вотъ какъ сегодня почтили ваши заслуги, господинь сержантъ! отозвался Исидоръ.-- Ахъ, чтобъ вы знали, какъ пріятно видѣть такія оваціи!
   -- Пойми, Изя, что во мнѣ почтили только солдата. Вѣдь я много разъ говорилъ тебѣ, что воинское званіе -- самое почетное: оно возбуждаетъ во всѣхъ симпатію и уваженіе.
   

XI.
Война объявлена.

   Наши пріятели долго помнили этотъ вечеръ; молодежь часто разговаривала объ искусствѣ актеровъ, о театрѣ и о тѣхъ впечатлѣніяхъ, какія остаются послѣ него.
   Отъ времени до времени, Меля изображала изъ себя Жанну и, обнимая брата, говорила ему:
   -- Ступай, ступай, мой дорогой! Спѣши на поле брани: Исидоръ не оставить тебя!
   И молодые люди сердечно смѣялись...
   Теперь ужъ Исидоръ не былъ ребенкомъ: онъ изучалъ исторію и географію; чертилъ карты и планы. Генералъ съ каждымъ, днемъ все больше привязывался къ нему, прибавилъ ему жалованье и далъ возможность имѣть свой столъ въ ближайшей "Солдатской кухмистерской", вмѣсто того, чтобы ѣсть, какъ прежде, вмѣстѣ съ прислугою, и молодой человѣкъ ужъ могъ пригласить къ себѣ или пойти въ кухмистерскую съ сержантомъ на "пріятельскій обѣдъ".
   Счастливыя минуты настали для обоихъ; какъ свободно они чувствовали себя! какія пріятныя бесѣды велись за стаканчикомъ легкаго вина и какое сердечное чувство соединяло ихъ въ тѣсную дружбу -- трудно даже описать.
   -- Когда я поступлю въ солдаты? однажды спросилъ Исидоръ.
   -- О, не раньше двухъ лѣтъ... когда тебѣ стукнетъ семнадцать.
   -- Нѣтъ, видно мнѣ никогда не быть капитаномъ, потому что ничего неслышно насчетъ войны. Должно быть, придется все время прослужить въ лагеряхъ да проскучать въ казармахъ, вдали отъ Парижа и отъ васъ... Да, мало удовольствія.
   -- Дѣло не въ удовольствіи и забавѣ, мой мальчикъ, а въ исполненіи своего долга, а долгъ замѣнить тебѣ все.
   Сержантъ пользовался каждой удобной минутой, чтобы внушить своему воспитаннику основы долга и чести, которыя должны были руководить имъ въ жизни.
   Прошелъ еще годъ. Настала весна 1870 года.
   Генералъ ужъ самъ подумывалъ о близкой разлукѣ съ Исидоромъ и однажды спросилъ его, въ какой полкъ онъ желаетъ поступить.
   -- Въ первый зуавскій, господинъ генералъ, въ которомъ служилъ Гаво.
   -- Тебя пошлютъ въ Африку.
   -- Что-жъ дѣлать... Жаль будетъ разставаться, ну да какъ либо обойдется. Я хочу быть настоящимъ солдатомъ, а зуавы -- храбрецы.
   -- Хорошо. Я знакомъ съ полковникомъ зуавовъ; кстати, онъ теперь находится въ Парижѣ и въ четвергъ будетъ обѣдать у меня... Я представлю тебя...
   Исидоръ поблагодарилъ генерала поклономъ. Онъ расчувствовался при мысли, что увидитъ будущаго своего полковника и что онъ будетъ представленъ ему самимъ генераломъ.
   Встрѣтившись съ Гаво, онъ подѣлился съ нимъ этой радостною новостью.
   -- Долженъ ли я отдать ему честь по военному? спросилъ онъ сержанта.
   -- Да вѣдь ты еще не солдатъ; но это нисколько не помѣшаетъ... Держи себя свободно и просто: плечи назадъ, ноги подъ себя, грудь впередъ...
   -- А можетъ быть это выйдетъ смѣшно... Вѣдь мнѣ только шестнадцать лѣтъ.
   -- Что-жъ изъ этого?.. Во всякомъ случаѣ, ты ужъ не соплякъ.. Вотъ ужъ и усы начинаютъ рости...
   Исидоръ покраснѣлъ при воспоминаніи объ усахъ, о которыхъ онъ часто мечталъ.
   И въ самомъ дѣлѣ, бывшій уличный бродяжка измѣнился до неузнаваемости. Въ данное время, это былъ высокій сильный юноша, плечистый, мускулистый, ловкій и увѣренный въ своихъ движеніяхъ, умѣющій владѣть оружіемъ, искусный фехтовальщикъ и одинъ изъ лучшихъ гимнастовъ въ школѣ. Обладая ростомъ выше средняго, симпатичной наружностью; темными волосами, отчасти блѣднымъ лицомъ и черными глазами, -- онъ располагалъ всѣхъ своею искренностью и благороднымъ типомъ лица.
   При своихъ шестнадцати голахъ, онъ пользовался чуть ли не атлетической силой, это былъ настоящій Геркулесъ съ развитымъ, вслѣдствіе такого воспитанія, самолюбіемъ и искреннимъ желаніемъ служить Царю и Отечеству.
   Канунъ дня, когда генералъ хотѣлъ представить его полковнику, то есть среду, онъ провелъ въ обществѣ сержанта, а въ четвергъ, съ ранняго утра, одѣвшись почище, отправился въ кабинетъ генерала и принялся за свою работу.
   Генералъ диктовалъ ему дневной рапортъ. Именно въ это время дверь скрипнула и въ нихъ появился полковникъ перваго зуавскаго полка.
   Онъ возвращался съ богослуженія въ Тюльери и былъ въ парадномъ мундирѣ. Ему было около пятидесяти лѣтъ; коротко обстриженные сѣдѣющіе волоса, внушительная фигура и энергичное выраженіе лица придавали ему характерный видъ.
   Исидоръ посмотрѣлъ на него съ большимъ вниманіемъ.
   Послѣ сердечнаго привѣтствія и взаимнаго пожиманія рукъ, генералъ обратилъ вниманіе пріятеля на стоящаго въ сторонѣ молодого человѣка.
   -- Позвольте представить вамъ одного изъ будущихъ вашихъ зуавовъ, -- сказалъ онъ, указывая на Исидора.-- Это мой секретарь, Исидоръ Гаво. Имѣетъ желаніе служить подъ знаменемъ вашего полка, въ которомъ когда-то служилъ его пріемный отецъ, храбрый солдатъ, награжденный крестомъ за Крымскую кампанію. Я увѣренъ, что и въ его сынѣ найдется богатый матеріалъ для оказанія храбрости, а потому рекомендую его, какъ будущаго солдата и поручаю вашему благосклонному вниманію.
   -- Мнѣ пріятно, господинъ Гаво, имѣть у себя въ полку человѣка, на котораго мой лучшій пріятель возлагаетъ такія большія надежды. Въ свое время, напишите ко мнѣ и я облегчу вамъ поступленіе въ мой полкъ.
   Вскорѣ разговоръ полковника съ генераломъ перешелъ на конфиденціальную почву, и Исидоръ, чувствуя себя лишнимъ, спросилъ у коменданта, не имѣетъ ли онъ что приказать ему. Получивъ отрицательный отвѣтъ, онъ откланялся и ушелъ изъ комнаты...

-----

   Насталъ іюль мѣсяцъ, а вмѣстѣ съ нимъ стали носиться глухіе и неопредѣленные слухи о войнѣ.
   Въ одинъ изъ этихъ дней, Исидоръ встрѣтился на дворѣ съ сержантомъ и живо заговорилъ:
   -- Знаете-ли, отецъ? Говорятъ, что будетъ война!
   -- Что ты?.. Съ кѣмъ?..
   -- Съ пруссаками.
   -- Съ пруссаками! презрительно повторилъ Гаво.-- Не вѣрь. Пруссаки отлично знаютъ запахъ нашего пороха и я сомнѣваюсь, чтобы они когда либо пожелали понюхать его и подвергнуть себя новому несчастью.
   -- А все-таки, еслибъ таковая состоялась, то мнѣ предстоитъ прекрасный случай...
   -- Къ чему?.. прервалъ съ безпокойствомъ Гаво.
   -- Сдѣлаться зуавомъ.
   Сержантъ вздрогнулъ.
   -- Ну! воскликнулъ онъ почти съ гнѣвомъ.-- Ты еще черезчуръ молодъ, а воина -- это не шутка: надо быть закаленнымъ солдатомъ, чтобы выдержать всѣ военныя невзгоды.
   -- Да вѣдь мнѣ ужъ около семнадцати лѣтъ, а по наружности -- и больше: я кажусь совсѣмъ взрослымъ... Кромѣ того, во время воины не обращаютъ вниманія на лѣта. Я какъ то читалъ "Исторію войны 1812 года", въ которой сказано, что въ то время былъ сформированъ одинъ батальонъ изъ 15--16 лѣтнихъ юношей, которые дрались также храбро, какъ старые солдаты.
   -- Можетъ быть... Но я желалъ бы, чтобъ ты подождалъ еще хоть одинъ годикъ.
   -- Напротивъ, если я поступлю раньше, то мнѣ предстоитъ случай скорѣе получить сержантскіе галуны... Ахъ, какъ бы я былъ счастливъ!
   Но сержантъ не раздѣлялъ ни мнѣнія, ни надеждъ своего пріемнаго сына и нисколько не увлекался его восторгомъ: а когда возвратился къ себѣ въ кругъ своихъ товарищей ветерановъ, то даже не мотъ отвѣчать на ихъ вопросы, а если отвѣчалъ, то совсѣмъ разсѣянно и невпопадъ, такъ что друзья недоумѣвали, что съ нимъ случилось. Да и самъ онъ не понималъ состоянія своей души.
   -- Что за дьявольщина! бурчалъ онъ,-- неужели я такъ обабился на старости лѣтъ, что одна мысль о войнѣ лишаетъ меня разсудка? Вѣдь не мою шкуру будутъ дубитъ и полировать!.. Я преспокойно буду сидѣть себѣ на печкѣ... Однако мальчикъ стремится къ непосильнымъ трудамъ... А кто виноватъ въ этомъ? Кто въ теченіе восьми лѣтъ жужжалъ ему въ уши о войнѣ?.. Ну, теперь и не удивительно, что ему самому захотѣлось испытать!.. Но я ни за что не позволю ему: онъ молодъ, даже очень молодъ для войны!..
   На слѣдующіе утро въ прессѣ появились сенсаціонныя извѣстія: газеты переходили изъ рукъ въ руки, глаза старыхъ служакъ загорѣлись давно не виданнымъ огнемъ и въ Домѣ Инвалидовъ чувствовался запахъ пороха. Старики собирались въ группы, разсказывали, совѣтовались и дѣлились новостями.
   -- Будетъ война! слышалось между ними; но всѣ говорили объ этомъ, точно о какомъ то полковомъ праздникѣ. Только одинъ Гаво былъ грустенъ: онъ съ утра поджидалъ Исидора.
   Наконецъ, около полудня, онъ встрѣтилъ его на дворѣ и съ безпокойствомъ спросилъ:
   -- Ну, что новаго?
   -- Говорятъ, что вопросъ о войнѣ рѣшенъ или рѣшится сегодня. Генерала потребовали въ Тюльери и онъ тотчасъ уѣзжаетъ.
   -- Ты говорилъ съ нимъ о своемъ намѣреніи?
   -- Да; сегодня утромъ.
   -- И что онъ тебѣ отвѣтилъ?
   -- Онъ сказалъ, что если война будетъ объявлена, то мнѣ предстоитъ хорошій случай...
   -- А не вспоминалъ относительно твоихъ лѣтъ.
   -- Нѣтъ.
   -- Но, мнѣ кажется, что ты молодъ.. Ты самъ подумай: десятимильные марши -- это не шутка!
   -- Пустяки я довольно силенъ!
   -- Да вѣдь ночи то могутъ быть холодныя и спать, придется, быть можетъ, не разъ подъ открытымъ небомъ.
   -- Такъ что-жъ? Вѣдь теперь лѣто, а къ зимѣ мы будемъ въ Берлинѣ.
   -- Кто знаетъ, мой милый! говорятъ, что пруссаки -- храбрые солдаты... Вѣдь они разнесли австрійцевъ, какъ дымъ по вѣтру.
   -- Ну, то австрійцевъ, а не французовъ!.. Кто до сихъ поръ былъ побѣдителемъ?.. Кто торжествовалъ, подъ Аустерлихомъ, Іеной и Сольферипо?.. Увидите... еще быть можетъ и я вернусь офицеромъ!
   -- Къ сожалѣнію, не всѣ возвращаются, и это обратная сторона медали.
   -- Э, папаша! Можно подумать, что вы хотите напугать меня и отговорить отъ вступленія въ войска, вы, который только и внушали мнѣ доблестные подвиги героевъ!.. Впрочемъ, мнѣ все равно!.. Вѣдь я не болѣе какъ подкидышъ, который навѣрное давно погибъ-бы, еслибъ вы бросили его на произволъ судьбы. Поступая въ полкъ, я только хочу доказать, что я былъ достоинъ той руки помощи, которую вы протянули мнѣ... Но вы не безпокойтесь: можетъ быть, я вернусь благополучно, какъ и многіе другіе...
   Сержантъ вздохнулъ; но, видя восторженное лицо молодого человѣка, невольно и самъ увлекся силою его аргументовъ.
   -- Ты правь! сказалъ онъ наконецъ:-- будучи на твоемъ мѣстѣ, я точно также поступилъ бы... Во всякомъ случаѣ, я буду очень доволенъ, когда миръ будетъ заключенъ...
   Между тѣмъ генералъ вернулся изъ Тюльери съ серьезнымъ лицомъ, что значительно ослабило надежды Исидора.
   "Видно ничего не будетъ!" подумалъ онъ, отнюдь не допуская, чтобы генералъ не раздѣлялъ общаго увлеченія.
   Въ виду этого, Исидоръ, прежде чѣмъ сѣсть за свои обычныя занятія, робко спросилъ:
   -- Ну, что, господинъ генералъ: -- идемъ въ Берлинъ?
   -- Не знаю, мой милый: во всякомъ случаѣ -- война объявлена.
   -- Ахъ, какое счастье! воскликнулъ Исидоръ.
   Генералъ промолчалъ.
   -- Я думаю, -- вы сожалѣете, что не можете двинуться съ нами.
   (У генерала не было правой руки).
   -- Разумѣется, я предпочелъ бы идти вмѣстѣ... Эта война будетъ не такая, какъ прежнія... У меня какое-то грустное предчувствіе... которое, дай Богъ, чтобъ не оправдалось...
   -- Но вѣдь французы всегда были непобѣдимы!
   -- Во всякомъ случаѣ, очень рѣдко -- побѣжденными, но со времени битвы палъ Іеной пруссаки многому научились... Я видѣлъ ихъ генераловъ, когда служилъ военнымъ атташе при берлинскомъ посольствѣ... и теперь, первый разъ въ жизни, боюсь за судьбу нашего отечества...
   И генералъ глубоко призадумался.
   Исидоръ смотрѣлъ на него въ смущеніи: онъ еще ни разу не видалъ его такимъ мрачнымъ.
   Послѣ обѣда, онъ ужъ увидалъ войска, стягивавшіяся къ сборному пункту.
   -- А что же я здѣсь сижу да думаю?-- сказалъ онъ про себя:-- вѣдь я тоже долженъ быть между ними!..
   И онъ тотчасъ направился къ коменданту.
   -- Извините, господинъ генералъ, за безпокойство... Я тоже желалъ бы находиться въ рядахъ...
   -- Ты ужъ рѣшился?
   -- Безусловно.
   -- Въ такомъ случаѣ, ступай въ интендантство и спроси относительно перваго зуавскаго полка... Полковникаужъ нѣтъ: онъ уѣхалъ вчера... Тебя навѣрное пошлютъ въ Африку для окончанія курса и тебѣ, пожалуй, не придется понюхать пороху въ этой кампаніи.
   -- Неужели, господинъ генералъ?
   -- Да вѣдь ты еще очень молодъ... Впрочемъ, это зависитъ отъ счастья.
   -- Тогда я лучше поступлю въ другой полкъ... Гвардейскіе зуавы -- отличные солдаты, но туда трудно попасть...
   -- Попробуй. Я дамъ тебѣ письмо къ полковнику, который когда-то служилъ подъ моей командой. Посмотримъ, что онъ скажетъ тебѣ... Охотниковъ много, но оружія -- мало.
   Чрезъ нѣсколько минутъ Исидоръ ужъ шелъ съ письмомъ генерала къ полковнику гвардейскихъ зуавовъ. Онъ шелъ тайно, чтобы не встрѣтиться съ сержантомъ и вскорѣ благополучно добрался до цѣли.
   -- Полковникъ гвардейскихъ зуавовъ?-- спросилъ онъ часоваго, стоявшаго передъ домомъ.
   -- Первый этажъ, налѣво.
   

XII.
Исидоръ -- зуавъ.

   Молодой охотникъ, весь взволнованный, остановился на лѣстницѣ. Онъ будетъ солдатомъ!.. Значитъ, мечта его юношескихъ лѣтъ и желаніе сержанта осуществятся!..
   Онъ не засталъ полковника и рѣшился подождать. Въ это время на дворѣ раздались звуки барабановъ и послышались тяжелые шаги солдатъ: это шли зуавы. Построенные въ колонны, они маршировали сомкнутыми рядами передъ полковникомъ. Прекрасный полкъ!' Какое грозное чувство возбуждали ихъ бородатыя, воинственныя лица, загорѣвшія на тропическомъ солнцѣ и вѣтрѣ въ пустынѣ! Смотря на нихъ, казалось, что ихъ нельзя побѣдить.
   Полковникъ обходилъ ряды, осматривалъ оружіе и аммуницію и дѣлалъ различныя замѣчанія офицерамъ.
   Исидоръ забылъ обо всемъ и стоялъ въ нѣмомъ восхищеніи, думая объ участіи въ военныхъ дѣйствіяхъ будущаго своего полка... О, да... вѣдь и онъ будетъ зуавомъ!..
   Наконецъ, смотръ кончился и полковникъ вошелъ въ подъѣздъ своей квартиры, у Исидора сердце забилось сильнѣе.
   -- Что вамъ угодно?-- рѣзко спросилъ онъ, проходя мимо молодого человѣка, который вытянулся въ струнку.
   -- Имѣю честь состоять секретаремъ коменданта Дома Инвалидовъ, отвѣтилъ онъ,-- и явился съ письмомъ отъ генерала.
   -- Пожалуйте въ кабинетъ.
   Полковникъ прочиталъ письмо и затѣмъ спросилъ, сколько ему лѣтъ и имѣетъ ли онъ позволеніе родителей.
   Исидоръ отвѣтилъ ему, что нужно.
   -- Генералъ сообщаетъ мнѣ много хорошаго о васъ,-- сказалъ полковникъ болѣе мягко,-- и я охотно принялъ бы васъ, но еще не знаю, кажется заполнены всѣ кадры... Подите къ интенданту и объяснитесь отъ моего имени. Мы получили распоряженіе принимать охотниковъ во всякое время, но ихъ такъ много...
   Исидоръ смутился: но очевидно полковникъ не такъ понялъ его смущеніе, потому что прибавилъ:
   -- Вы еще совсѣмъ молоды, и я не удивляюсь вашему колебанію, а потому совѣтую подумать... Еще есть время, а завтра ужъ будетъ поздно.
   -- Благодарю за совѣтъ, но я ужъ рѣшилъ окончательно вступить въ ряды и драться наравнѣ съ другими.
   -- Можете быть увѣрены, что вамъ представится много случаевъ подраться... Побольше храбрости и отваги... До свиданія!
   Исидоръ отправился въ интендантство. Ахъ, сколько тамъ народу!.. всѣ комнаты и корридоры заполнены имъ.
   -- Позвольте мою книжечку!-- говорилъ одинъ новобранецъ.-- Мнѣ желательно знать, въ какой полкъ я зачисленъ.
   -- Докуда же я буду ждать?-- кричалъ другой.
   -- Гдѣ въ настоящее время мой полкъ?-- выходилъ изъ терпѣнія третій.
   Новобранцы пѣли пѣсни и очевидно нисколько не думали о предстоящихъ имъ трудахъ, лишеніяхъ и опасностяхъ.
   -- Могу ли видѣть господина интенданта?-- спросилъ Исидоръ.
   -- Войдите,-- отвѣтили ему, указывая на одну изъ комнатъ.
   -- Что вамъ угодно?-- рѣзко спросилъ его одинъ чиновникъ, не поднимая головы и не глядя на него.
   -- Записаться.
   -- Въ какой полкъ?
   -- Гвардейскихъ зуавовъ.
   -- Вотъ какъ!.. Вы очень не взыскательны!.. Но, къ сожалѣнію, опоздали... Всѣ бы хотѣли поступить въ гвардію... Вы, должно быть, думаете, что васъ поведутъ на балъ въ Тюльери... Нѣтъ мѣстъ... я ужъ рапортовалъ о томъ полковнику.
   -- Но, господинъ интендантъ, полковникъ-то и прислалъ меня сказать...
   -- Знаю, знаю!.. всегда такъ... А я говорю нѣтъ мѣстъ.
   -- Что же мнѣ дѣлать?.. Мнѣ желательно быть зуавомъ. Надѣюсь, что и первый зуавскій полкъ не останется въ казармахъ...
   -- Вотъ такъ вопросъ! Да что вы всѣ думаете, что война -- это шутка?.. Будьте спокойны: пуль для всѣхъ хватитъ... Однако, рѣшайтесь скорѣе.
   -- Въ первый зуавскій полкъ...
   -- Полковникъ Каршеретъ-Трекуръ. Хорошо. Этотъ не дастъ засидѣться: его солдаты -- это дьяволы...
   Онъ спросилъ имя и званіе Исидора, записалъ въ списокъ и выдалъ ему книжечку.
   -- Спасибо.
   -- Не стоить. Чрезъ три мѣсяца не станете благодарить.
   Исидоръ сдѣлался зуавомъ; однако скверное расположеніе духа интенданта отчасти отразилось и на немъ; но онъ утѣшалъ себя надеждой, что его будущій полковникъ навѣрное не будетъ похожъ на этого несноснаго брюзгу.
   Его полковникъ! При этой мысли онъ самодовольно улыбнулся. Въ его памяти воскресла и обрисовалась представительная фигура полковника Каршереть-Трекуръ, его ласковое, а въ тоже время и грозное лицо, повелительный взглядъ и сильный звучный голосъ. Какое счастье служить подъ командой такого командира! Притомъ, первый зуавскій полкъ, это полкъ -- Гаво!.. Это хорошій знакъ для него.
   Получивъ билетъ и положивъ его въ карманъ, Исидоръ отправился къ Лянсонамъ, у которыхъ засталъ и сержанта.
   -- Ну, что новаго?-- спросилъ Гаво.-- Что слышно о войнѣ?
   -- Говорятъ, что императоръ отправляется въ дѣйствующую армію и беретъ съ собою наслѣдника престола.
   -- А!.. Гмъ!.. Еще очень молодъ... Напрасно онъ хочетъ подвергнуть опасности единственнаго сына и будущаго царя Франціи.
   -- Бурбаки назначенъ командующимъ войсками гвардіи, да и вашъ бывшій полковникъ, маршалъ Канроберь отправляются на войну...
   -- Канроберъ! Хо-хо!.. Этотъ не прозѣваетъ!.. Его надо видѣть въ огнѣ!.. Это командиръ... да какой хорошій для солдатъ!
   -- Хотите, чтобъ я служилъ подъ его начальствомъ?
   -- Почему ты это спрашиваешь у меня?
   -- Да потому, что я ужъ -- зуавъ, господинъ сержантъ.
   -- Какъ! ты ужъ записался -- ничего не сказавъ мнѣ?..-- крикнулъ Гаво, хватаясь за голову.
   -- Неужели это такъ безпокоитъ васъ?.. Вѣдь вы сами всегда хотѣли...
   Но ветеранъ поблѣднѣлъ, такъ что Исидоръ долженъ былъ поддержать его, боясь, чтобы онъ не упалъ.
   -- Что съ вами?.. Вы больны?-- спросилъ онъ.
   -- Нѣтъ... нѣтъ... ничего... сейчасъ пройдетъ,-- прошепталъ Гаво: -- Голова закружилась... Значитъ, идешь?..-- прибавилъ онъ глухимъ голосомъ.
   -- Да, я долженъ догнать свой полкъ... онъ ужъ въ Страсбургѣ... Но я скоро вернусь: эта война не Будетъ продолжительной: побьемъ пруссаковъ и вернемся побѣдителями... Ахъ, какой я буду тогда счастливый!
   Гаво молчалъ; наконецъ, вздохнувъ глубоко, онъ мрачно пробурчалъ:
   -- Нечего дѣлать... Воля Божья... въ его вѣкѣ я тоже такъ поступилъ бы... Но для остающихся,-- это очень тяжело и печально...
   Въ комнатѣ воцарилось глухое молчаніе; но вдругъ изъ прилегающей комнатки послышалось тихое, сдавленное рыданіе Мели.
   Исидоръ поспѣшилъ къ ней.
   -- Не плачь, Меличка,-- нѣжно сказалъ онъ:-- это мнѣ непріятно. Я быль такъ счастливъ... Неужели теперь я долженъ сожалѣть за свой поступокъ.
   -- Я не плачу,-- прошептала дѣвушка, хотя слезы ручьемъ текли по ея щекамъ.
   -- Нѣтъ, ты плачешь и твои слезы огорчаютъ меня
   И онъ взялъ ея руку и что-то тихо, умоляюще началъ шептать, смотря въ ея заплаканные глаза.
   -- Ну, довольно, дѣти! вдругъ произнесъ сержантъ: -- Исидоръ правъ. Разъ ужъ объявлена война, то каждый, у кого здоровы руки и ноги, долженъ защищать свое отечество... Не допустить-же пруссаковъ, чтобъ они сдѣлали намъ визитъ въ Парижѣ?.. Не печалься, Меля,-- прибавилъ онъ, обращаясь къ дѣвушкѣ:-- дастъ Богъ, Исидоръ вернется цѣлъ и невредимъ и тогда та сдѣлаешься женой поручика!.. Не правда-ли, какъ, это хорошо звучитъ?.. Только надо заслужить этозваніе... Вѣдь на дворѣ Дома Инвалидонъ не найдешь ни галуновъ, ни погоновъ!.. Ну, госпожа Лянсонъ!-- прибавилъ онъ съ принужденной веселостью:-- я ужъ самъ напрашиваюсь на ужинъ! Вѣдь можно? Я угощаю!.. мой гусь, а вы подумайте объ остальномъ. Я докажу, что еще не потерялъ аппетита... Къ чорту всякія печали!.. Будемъ веселиться, какъ подобаетъ истымъ французамъ, будь то война или міръ!..
   На слѣдующее утро Исидоръ долженъ былъ уѣхать. Гаво всталъ раньше обыкновеннаго и отправился къ. своему воспитаннику.
   -- А, ну-ка, покажи мнѣ, все-ли у тебя въ порядкѣ, что нужно для солдата,-- сказалъ онъ входя.
   -- Все, господинъ сержантъ.
   -- Покажи свой мѣшокъ... Вѣдь я знаю, что надо... Двѣ рубашки, портянки, запасныя штаны, щетка, гребенка... Ну, это хорошо... Вотъ тебѣ бутылка водки... Еслибъ она была у насъ, то навѣрное никто изъ моихъ товарищей не умеръ-бы отъ простуды... Прихвати клубокъ шнурковъ: они пригодятся... Возьми также ножъ со штопоромъ... вотъ онъ... по крайности не придется отбивать горлышки отъ бутылокъ.
   Осмотрѣвъ все, Гаво снялъ серебряный, истершійся образокъ съ шеи на черномъ шнуркѣ и подалъ его Исидору.
   -- Возьми,-- сказалъ онъ растроганно.-- Его надѣла, мнѣ когда-то моя крестная матъ. Я не разставался съ нимъ и ему обязанъ, что вышелъ живымъ изъ многихъ сраженій: носи его на груди и пусть онъ охранитъ отъ всего худого!..
   Слезы покатились градомъ изъ глазъ сержанта и онъ не могъ говорить.
   Исидоръ обнялъ старика, который, въ свою очередь, прижалъ его къ своей груди.
   -- Помни, будь храбръ и мужественъ, но не играй съ опасностью, прибавилъ онъ.
   -- Да, господинъ сержантъ, я приму это къ свѣдѣнію, разсмѣялся юноша,-- но все-таки не могу не напомнить вамъ, что и вы, въ свое время, очутились у пороховаго погреба...
   -- Я -- дѣло другое... у меня не было никого, кто бы заплакалъ по мнѣ, а ты...
   -- Ну, я пойду по вашимъ слѣдамъ!.. Ахъ, еслибъ мнѣ удалось вернуться сержантомъ!.. А почемъ знать: можетъ быть я вернусь съ крестомъ?
   -- Вотъ-те на!-- воскликнулъ сержантъ.-- Ну, ужъ здѣсь не помогутъ никакія мои внушенія... Я долженъ былъ это предвидѣть. Кто разъ попадетъ на войну, кого охватить дымъ и огонь битвы, тотъ забудетъ обо всемъ и помчится туда, гдѣ больше пуль... Такъ это всегда бываетъ... Впрочемъ, все зависитъ отъ счастья: одни берегутъ себя и погибаютъ въ самомъ началѣ кампаніи; другіе бросаются въ самый огонь и выходять невредимыми.
   Исидоръ взглянулъ на часы.
   -- Пора,-- сказалъ онъ:-- я долженъ поспѣшить.
   -- Уже?
   -- Да.
   -- Ахъ, ты Боже мой! я не думалъ, что мнѣ будетъ такъ тяжело разстаться! съ отчаяніемъ воскликнулъ сержантъ, будучи не въ состояніи овладѣть слезами.
   И онъ обнялъ своего воспитанника и сильно сжалъ въ своихъ объятіяхъ.
   -- Ступай, мой сынъ, громко зарыдалъ онъ:-- Я не провожу тебя, потому что не въ состояніи... Я вернусь къ себѣ и буду ждать твоего возвращенія. Да благословитъ тебя Господь и руководить тобою, мое дитя!...
   И старикъ, давъ волю своимъ слезамъ, первый оставилъ комнату Исидора.
   

XIII.
На полѣ брани.

   Поѣздъ отходилъ въ девять часовъ. Группа пріятелей ожидала молодого солдата на дворѣ Дома Инвалидовъ; здѣсь были Лянсоны съ дѣтьми. Адя съ завистью смотрѣлъ на уѣзжавшаго коллегу.
   -- Какой ты счастливецъ! сказалъ онъ; -- и какая жалость, что я не ѣду съ тобой.
   Меля плакала и это сильно разжалобило Исидора. Взволнованный, онъ поспѣшно попрощался со всѣми и сѣлъ на ожидавшаго его извозчика... Выѣхавъ на набережную Сены, онъ послѣдній разъ взглянулъ на Домъ Инвалидовъ и его сердце сжалось грустнымъ предчувствіемъ.
   На вокзальномъ дворѣ стоялъ ужасный шумъ. Солдаты пили и пѣли; офицеры и сержанты пересчитывали свои ряды; слышался плачъ дѣтей, вопли женщинъ, свистъ локомотивовъ, послѣднее прощаніе, пожатіе рукъ, поцѣлуи...
   -- Садись! раздалась команда:-- живо садись!..
   Исидоръ сѣлъ въ вагонъ...
   Первый разъ въ жизни молодой парижанинъ очутился за заставой родного города... Онъ молча разсматривалъ изъ оконъ вагона окрестности и восторгался ими. По обѣимъ сторонамъ дороги тянулись луга и поля, качались дозрѣвающіе колосья и чернѣлисьвъ дали лѣса. Отъ времени до времени, поѣздъ проходилъ по желѣзнымъ мостамъ, напоминавшимъ нашему герою печальное прошлое и сиротскіе дни дѣтства... Но все это ужъ прошло!.. Теперь онъ зуавъ, который ѣхалъ на войну, на защиту отечества, не зная что она дастъ ему: славу или смерть.
   -- Далеко-ли ѣдете? вдругъ раздался надъ его ухомъ чей-то голосъ:
   Онъ повернулся и увидѣлъ не молодаго мужчину съ сѣдѣющими волосами и добродушнымъ лицомъ, повиду похожимъ на зажиточнаго деревенскаго жителя.
   -- Въ Страсбургъ, вѣжливо отвѣтилъ Исидоръ.
   -- А!.. красивый городъ... гордость нашего Эльзаса! А зачѣмъ вы ѣдете туда?
   -- Въ полкъ... Въ первый Зуавскій полкъ.
   Незнакомецъ вскочилъ.
   -- Позвольте пожать вашу руку, молодой человѣкъ!-- воскликнулъ онъ, протягивая Исидору свою мозолистую длань. Мои три сына тоже пошли... Я эльзасецъ; у меня есть имѣніе близь Фрешвиллера и я люблю каждаго защитника моего дорогаго отечества, какъ родного сына... Эльзасъ -- хорошій край!.. Правда, въ этомъ году онъ немного принесетъ пользы сельскому хозяину, но чорть-ли въ той пользѣ, когда приходится спасать свою шкуру. Для насъ война важнѣе, чѣмъ для всей Франціи, потому что намъ грозитъ насиліе пруссаковъ. Имъ понравились наши плодородныя поля, нашъ Рейнъ и каѳедральный соборъ!.. Они хотятъ овладѣть всѣмъ!.. Но -- тпру!.. Вѣдь это наша земля и мы ее не отдадимъ врагамъ Франціи. Пусть лучше сгорятъ наши дома; пусть мы лишимся нашихъ доходовъ; пусть прольется наша кровь, только бы не сдѣлаться добычей жадныхъ пруссаковъ.
   И на почтенномъ линѣ земледѣльца проявился такой огонь, а въ голубыхъ глазахъ засверкали такія молніи, что Исидоръ невольно, но искренне пожалъ поданную руку.
   -- Если всѣ эльзасцы думаютъ также, какъ и вы, то пруссаки не отнимутъ у насъ Эльзаса,-- сказалъ онъ съ глубокимъ вздохомъ.
   Между тѣмъ поѣздъ мчался быстро впередъ, проходя по горамъ и долинамъ, по зеленымъ лугамъ и лиственнымъ лѣсамъ. Исидоръ восторгался новыми видами и дышалъ свѣжимъ и чистымъ деревенскимъ воздухомъ.
   Въ полдень земледѣлецъ открылъ свою корзиночку съ закусками и предложилъ Исидору закусить съ нимъ, но послѣдній отказался.
   -- Да что вы! воскликнулъ старикъ обиженно:-- я знаю солдатскіе карманы. Лучше вы приберегите, что у васъ есть, на будущее время, которое Богъ знаетъ, что скажетъ вамъ завтра.
   -- Да здравствуетъ Франція! воскликнулъ молодой зуавъ.
   -- И ея сестра Эльзація:-- прибавилъ земледѣлецъ.
   Такимъ образомъ между встрѣтившимися была заключена дружба, которая связала ихъ неразрывными узами, несмотря на различіе происхожденій и возрастовъ. Старый Кауфманъ разсказалъ своему товарищу по путешествію исторію всей своей семьи: у него было три сына и три дочери; сыновья поступили въ войска на службу.
   -- Надѣюсь, вы скоро познакомитесь съ нами ближе,-- сказалъ онъ въ заключеніе.-- Вамъ придется постоять нѣкоторое время близь Гогенау... Тамъ вы спросите владѣльца мызы Катръ-Шампъ (четыре поля). Хотя у насъ больше четырехъ полей, но таково ужъ названіе моей усадьбы.
   Наконецъ, новые знакомые доѣхали до Страсбурга и здѣсь распрощались сердечными объятіями. Исидоръ Гаво отправился въ казармы, а Кауфманъ -- домой.
   На дворѣ Исидоръ встрѣтилъ дежурнаго офицера, которому и вручилъ свой билетъ.
   -- Вы -- рекрутъ? сказалъ офицеръ, взглянувъ въ книжечку.-- Да вѣдь ваше мѣсто въ Африкѣ.
   -- Я имѣю письмо отъ коменданта Дома Инвалидовъ къ полковнику Каршеретъ-Трекуръ.
   -- Въ такомъ случаѣ, не угодно-ли отправиться къ полковнику.
   "Отправиться къ полковнику!" -- легко сказать.
   Исидоръ не зналъ куда идти и притомъ былъ сильно взволнованъ тѣмъ, что его могутъ вернуть въ Парижъ, а оттуда -- послать въ Африку. Ноги подгибались подъ нимъ и онъ весь дрожалъ. На дворѣ солдаты стояли группами; офицеры отдавали различныя приказанія; ординарцы ходили по двору. Попавъ между почернѣвшими отъ тропическаго солнца солдатами, онъ чувствовалъ себя до того бѣлымъ, что ему сдѣлалось совѣстно самого себя.
   -- Господинъ полковникъ въ казармахъ? рѣшился онъ спросить одного изъ проходившихъ солдатъ.
   -- Да.
   -- А гдѣ?
   -- Въ комнатѣ.
   -- Гдѣ жъ эта комната?
   -- Въ первомъ этажѣ. Какой глупый этотъ малый,-- прибавилъ отвѣчавшій непосредственно и ушелъ.
   Исидоръ рѣшился пойти по указанію и вскорѣ очутился въ большой залѣ со сводами, въ ней стоялъ отрядъ зуавовъ въ полномъ вооруженіи.
   -- Сегодня должно быть все готово!-- говорилъ полковникъ зычнымъ голосомъ:-- завтра выступаемъ... Капитанъ Бертранъ! позаботьтесь обо всемъ...
   Полковникъ окончилъ осмотръ зуавовъ и, увидѣвъ Исидора, обратился къ нему:
   -- Что вамъ угодно? спросилъ онъ.-- Какимъ образомъ вы вошли сюда во время осмотра?
   -- Съ письмомъ отъ коменданта Инвалидовъ...
   -- А! Давайте!.
   Исидоръ подалъ. Полковникъ прочиталъ со вниманіемъ.
   -- Такъ это я васъ видалъ у генерала?!. Вы ужъ зуавъ... такой мальчишка и ужъ зуавъ! Да вѣдь это невозможно! Какъ это случилось, что васъ не послали въ Африку? Надо окончить курсъ...
   У Исидора слезы подступили къ глазамъ: онъ ужъ представилъ себя мысленно въ Алжирѣ безучастнымъ въ предстоящей войнѣ.
   -- Господинъ полковникъ! отозвался онъ дрогнувшимъ голосомъ:-- я окончилъ школу солдатскихъ дѣтей... Умоляю не отсылать меня туда!..
   -- Ахъ, милый мой, да вѣдь вы никогда не бывали въ огнѣ и можете испугаться: а это позоръ для всего полка!.. Ни одинъ зуавъ никогда не уходилъ съ поля битвы...
   -- И я не оставлю его, господинъ полковникъ!.. Мой опекунъ Гаво былъ сержантомъ перваго зуавскаго полка, награжденъ крестомъ Почетнаго Легіона и онъ ручается за меня своею честью!..
   -- Гаво?.. А! помню, вмѣшался одинъ изъ капитановъ. Онъ защитилъ отъ взрыва пороховой складъ... Да, это храбрый зуавъ.
   -- Хорошо, отвѣтилъ полковникъ: -- оставайтесь, если ужъ у васъ такая сильная протекція; но, смотрите, не пожалѣйте!.. Капитанъ Колло!.. передайте его инструктору... Пусть обмундируетъ и сдѣлаетъ экзаменъ необходимыхъ знаній, а остальному научится въ пути:
   Исидоръ облегченно вздохнулъ. Свершилось! онъ былъ принятъ... Теперь ужъ его не пошлютъ въ Африку!
   -- Интересно знать, какъ меня одѣнутъ? съ гордостью улыбался онъ по дорогѣ къ инструктору Буссарду.
   Къ послѣднему поступали всѣ новобранцы и на его обязанности лежало учить ихъ тому стилю,-- какъ это называли въ полку,-- какой былъ принятъ, придавая каждому солдату задорный вызывающій видъ, которымъ отличаются всѣ солдаты зуавскаго полка. Онъ муштровалъ ихъ, училъ ружейнымъ пріемамъ, маршировкѣ, держанію себя по фронтѣ, фехтованію и пріучалъ къ дисциплинѣ. Все это возбуждало большое уваженіе солдатъ, которые держали себя по отношенію къ нему, какъ ученики, а онъ, наоборотъ, какъ строгій учитель.
   Но на этотъ разъ ему некогда было проходить съ Исидоромъ установленный методъ солдатскаго ученія. Онъ выбралъ для него мундиръ, который, къ счастью, пришелся ему безъ передѣлки, одѣлъ тюрбанъ и показалъ ему, какъ завязывать поясъ. На этомъ кончилась вся теорія; остальное должна была научить практика.
   Не смотря на поверхностный экзаменъ и скорую обмундировку, рекрутъ былъ -- хоть куда, и старый Буссардъ остался доволенъ имъ.
   -- Слушай, мальчикъ, сказалъ онъ Исидору передъ самымъ выступленіемъ:-- въ дорогѣ надо пользоваться всѣмъ: найдешь кусокъ дерева -- бери его: пригодится на подставку въ палаткѣ; найдешь пробку -- тоже бери... Не мѣшаетъ запастись спичками и кускомъ шнурка... Послѣдній понадобится для башмаковъ и замѣнитъ тебѣ казенный...
   -- Шнурковъ у меня цѣлый клубокъ, отвѣтилъ Исидоръ.
   -- Прекрасно!.. Сейчасъ видно, что ты былъ въ ученьи у стараго Гаво!.. Я знакомь съ нимъ... Когда онъ уходилъ изъ полка, я только что поступалъ. Да, молодецъ былъ солдатъ... настоящій зуавъ!..
   Первый зуавскій полкъ вышелъ изъ Страсбурга 26-го іюля, прошелъ безъ остановки чрезъ Гагенау и въ полдень 27-го числа расположился лагеремъ на высотахъ Рейшофена. Батальонъ, къ которому быль причисленъ Исидоръ, состоялъ исключительно изъ старыхъ солдатъ, и молодой рекрутъ, сравнивая свое блѣдное лицо съ ихъ загорѣвшими лицами, совсѣмъ обезкураживался обществомъ сѣдыхъ, закаленныхъ въ бою, старыхъ служакъ. Онъ стыдился своей молодости, гладкаго лица и пробивающихся на верхней губѣ пушистыхъ волосъ, въ видѣ усовъ. Изъ-за этого, его прозвали "молодымъ оленемъ".
   Однако, не смотря на свою юность, когда онъ очутился первый разъ въ палаткѣ въ обществѣ четырехъ зуавовъ, онъ сталъ держать себя, какъ старый солдатъ. Онъ зналъ, что война ужъ началась, что непріятель перешелъ границу французскихъ владѣній и что каждую минуту онъ можетъ встрѣтиться съ нимъ; зналъ также и о томъ, что его не пошлютъ въ Алжиръ, и мысль, что онъ, какъ новобранецъ, вмѣсто того, чтобы сидѣть въ казармахъ или учиться военному искусству, въ стѣнахъ крѣпости, теперь ужъ находится на полѣ брани,-- ужасно льстила его самолюбію. Парижъ, домъ въ которомъ онъ жилъ, мягкая постель и всякія удобства были забыты.
   Начались ученія войскъ.
   Это, какъ говорили, для провѣрки знаній солдатъ.
   Ученія продолжались очень долго и были ужасно утомительны. Больше всѣхъ испытывалъ ихъ тяжесть Исидоръ, послѣ продолжительныхъ форсированныхъ маршей съ ранцемъ на плечахъ, къ которому еще не успѣлъ привыкнуть.
   4-го августа, утромъ, старый Буссардъ, проходя мимо него, сказалъ:
   -- Ну, молодой олень: сегодня мы расположимся бивуакомъ въ Лаубахъ. Говорить, что ужъ скоро начнутся танцы. Посмотримъ, какую ты сдѣлаешь рожицу, когда пули станутъ жужжать, какъ мухи, около ушей.
   -- Не знаю, отвѣтилъ Исидоръ:-- но я постараюсь быть такимъ-же храбрымъ, какимъ былъ мой опекунъ Гаво.
   -- Хорошо сказано!.. Но, помни о зарядахъ...
   Дорога была продолжительная и жара -- мучительна. Зуавы шли по открытому полю, между хмѣлемъ и дикою рѣпой. На листьяхъ ихъ лежали толстые слои пыли и ноги вязли въ пескѣ. На конецъ, послѣ нѣсколько часоваго марша полкъ достигъ до назначеннаго ему мѣста. Кашевары разставили котлы, нанесли сухихъ вѣтвей и дровъ, развели костры и сварили обѣдъ.
   Но вдругъ послышался топотъ галопировавшаго во нею прыть коня и вскорѣ офицеръ главнаго штаба, покрытый весь пылью, врѣзался въ самую середину бивуака -- Гдѣ полковникъ Каршеретъ-Трекуръ? спросилъ онъ.
   Его повели къ полковнику. Офицеръ отсалютовалъ, но не слѣзъ съ коня.
   -- Генералъ Дуа требуетъ помощи, отрапортовалъ онъ.-- Пруссаки превышаютъ насъ своею численностью... поспѣшите, иначе генералъ будетъ вынужденъ оставить позицію. Направленіе на Виссенбургъ.
   И, не ожидая отвѣта, онъ повернулъ коня и опять умчался во весь карьеръ.
   Въ тотъ же моментъ послышались отголоски битвы: гулъ пушечныхъ выстрѣловъ прокатился продолжительнымъ раскатомъ грома и всколыхнулъ воздухъ... Кашевары выворотили котлы съ пищей и схватились за оружіе... Раздалась команда... еще минута и первый зуавскій полкъ, въ батальонныхъ колоннахъ, двинулся съ мѣста удвоеннымъ маршемъ.
   Въ рядахъ безусловная тишина; всѣ разговоры моментально прекратились и мысль замѣнила слова. Настала торжественная минута. Солдаты знаютъ, что ось нихъ зависитъ рѣшеніе судьбы битвы, и безмолвно подвигаются впередъ, движимые однимъ желаніемъ побѣдить врага, взять его въ плѣнъ, отнять знамена и прогнать за границу родной Франціи.
   Въ побѣдѣ никто не сомнѣвается.
   А смерть?
   Да никто и не думаетъ о ней! Что значить смерть единицы тамъ, гдѣ гибнутъ тысячи и гдѣ дѣло касается чести и славы отечества! Такихъ трусовъ нѣтъ между зуавами!.. Кромѣ того,-- рази ѣ всѣ пули убиваютъ?
   Полкъ быстро подвигался впередъ. Гулъ пушекъ и сухой трескъ ручнаго оружія доносился до Исидора все явственнѣе, но затѣмъ какъ будто началъ ослабѣвать. Еще нѣсколько минуть и вдали показался адъютантъ, склоненный къ гривѣ лошади; онъ мчался во всю прыть къ полковнику зуавовъ и хрипло кричалъ:
   -- Полковникъ! займите холмы съ правой стороны рѣки! Мы разбиты. Вторая дивизія начала отступать; резервъ въ огнѣ; генералъ Дуа убитъ! Отступаемъ на всѣхъпунктахъ... Пруссаковъ 80,000, а насъ только 20,000.
   Отступленіе? Вторая дивизія отступаетъ?.. Что это значить?.. Не можетъ быть! Вѣдь вторая дивизія -- это цвѣтокъ всей арміи!
   Подъ такимъ впечатлѣніемъ зуавы, не бывъ въ огнѣ, начали отступленіе.

0x01 graphic

XIV.
Грустное начало.

   Первый зуавскій полкъ, достигнувъ рукава Пижеоньеровскаго ущелья, остановился для собранія необходимыхъ свѣдѣній. Битва была окончена и началось отступленіе. Пруссаки не настигали второй дивизіи. а только ограничились занятіемъ сильныхъ позицій по другую сторону ущелья. Густыя массы непріятельскихъ войскъ распростирались гигантскимъ сѣрымъ пятномъ на свѣтломъ фонѣ занятой мѣстности. Ихъ каски блестѣли въ яркихъ лучахъ солнца; глухой шумъ и гамъ доносился до мѣста, занятаго зуавами. Адъютантъ не преувеличивалъ численности прусскихъ войскъ. Всю ночь были слышны равномѣрные шаги пѣхоты топотъ лошадиныхъ копытъ и глухой гула, передвигаемыхъ орудій, возовъ и фургоновъ.
   Въ французскомъ обозѣ царствовала тишина: солдаты хоть были печальны, но не обезкуражены: вѣдь это было не бѣгство, а только отступленіе. Правда, генералъ Дуа былъ убить, но вѣдь онъ, какъ говорили, видя битву проигранной, самъ искалъ смерти и геройски встрѣтилъ ее въ рядахъ, павъ пораженный непріятельскою пулей.
   Исидоръ почти онѣмѣлъ отъ ужаса: онъ не могъ датъ себѣ яснаго отчета въ томъ, цто произошло. Слушая въ теченіе восьми лѣтъ фантастическіе разсказы сержанта, старые, какъ легенды, онъ привыкъ считать воинскую славу Франціи непоколебимой, а войска ея -- непобѣдимыми. И вотъ теперь онъ видѣлъ эти войска отступающими на первомъ шагу съ поля битвы, непреоборимыя массы пруссаковъ, вторгающихся въ его родной край и разливающихся рѣкою по обоимъ берегамъ Лотера.
   Что-же это значить? Неужели Гаво лгалъ?..
   Нѣть.
   Значить традиціонная храбрость французовъ перешла въ легендарную исторію и превратилась въ пуфъ?
   Тоже нѣтъ! Исидоръ видѣлъ красные и зеленые ряды мундировъ, рѣзко отличающіеся отъ сѣраго фона земли; смѣшанныхъ вмѣстѣ съ распростертыми на склонахъ горъ убитыхъ героевъ, которые доказывали своими тѣлами, что здѣсь происходила кровавая схватка. Bъ нѣкоторыхъ мѣстахъ трупы лежали такъ густо, что изъ тѣлъ павшихъ героевъ образовались цѣлые костры, покрывавшіе сплошь всю землю.
   Передъ самымъ вечеромъ, одинъ старый зуавъ второй дивизіи, идя вдали за своимъ корпусомъ, зашелъ въ лагерь перваго зуавскаго полка. Онъ былъ чрезвычайно измученъ. Его лицо закоптилось отъ пороха и голосъ охрипъ. Онъ попросилъ пить.
   Буссардъ подалъ ему манерку съ водой.
   -- Что это?.. Мы разбиты? окружили его солдаты.
   -- Да... кажется... но и пруссаки не порадуются... Ихъ было вчетверо больше и мѣста падавшихъ занимали другіе... Да. что сказать: вѣдь у каждаго человѣка только двѣ руки, хоть бы то быть зуавъ!.. По неволѣ пришлось уступить при первой встрѣчѣ. Ихъ такая сила... а насъ... Конечно, это очень печально...
   И онъ скривилъ свою закопченную физіономію, чтобъ сдержать слезы, повисшія на рѣсницахъ.
   Слушатели повѣсили головы.
   -- До свиданья, товарищи! я долженъ поспѣшить... Вскорѣ увидимся, только не теряйте надежды...
   Но вдругъ онъ увидѣть молодое лицо Исидора, остановился и прибавилъ:
   -- Не трусь, мальчикъ!.. Это ничего не значить... Держи себя по храбрѣе!.. Да здравствуетъ Франція!..
   И старый зуавъ исчезъ въ темнотѣ ночи.
   Да, это была печальная ночь.
   -- Что дѣлать! говорили старые солдаты.-- Насъ обошли, потому что мы сами неосторожны.
   -- Совсѣмъ не то, замѣтилъ другой, обозленный, что ему не удалось пріобрѣсти ожидаемыхъ галуновъ.-- Это виноваты офицеры, которые стараются получить высшіе чины, цѣною солдатской крови.
   -- Молчать! вдругъ раздался голосъ сержанта Буссарда.-- Я зналъ генерала Дуа и знаю, какой это былъ человѣкъ. Несчастный!.. позволилъ убить себя, чтобы не видѣть несчастья страны!
   -- Да, но...
   -- Говорю: молчать! иначе я -- хотя и не доносчикъ, пожалуюсь полковнику.
   Исидоръ слушалъ.
   Какъ далеки были его мечты отъ печальной дѣйствительности!.. Онъ вспомнилъ о Гаво, который навѣрное читалъ газеты...
   "Что онъ подумаетъ, узнавъ изъ нихъ, что мы разбиты? Вѣрно скажетъ, что я былъ однимъ изъ первыхъ, которые бѣжали съ поля брани!"
   И бѣдный юноша, при одной этой мысли, почувствовалъ, что его лицо какъ будто ошпарилось...
   На слѣдующее утро, полкъ пошелъ впередъ... Но, къ несчастью, это было отступленіе. Приходилось второй разъ проходить чрезъ Лейбахъ. Крестьяне, стоя у своихъ домовъ, съ грустью смотрѣли на проходящихъ солдатъ. Вмѣсто восторженныхъ криковъ, сердечныхъ привѣтствій и пожеланій, какими ихъ сопровождали два дня тому назадъ, сегодня они встрѣчали ихъ съ грустными лицами, преисполненными унынія и печальныхъ ожиданій, что будетъ? Вечеромъ полкъ расположился на Востокѣ отъ Фрешвиллера. Исидоръ хотѣть написать къ своему опекуну, но чѣмъ и какъ? Не было ни пера, ни бумаги, ни чернилъ. Къ тому-же, бѣдный юноша до того усталъ, что даже не могъ ѣсть. Погрузившись въ свои мысли, онъ сидѣлъ надъ деревянной миской, положивъ свою ложку на колѣни.
   -- Что-же ты, "оленьчикъ", не ѣшь? спросилъ его старый Буссардъ, который видимо полюбилъ его.-- Развѣ ты не голоденъ?
   -- Нѣтъ, отвѣтилъ Исидоръ.
   -- Однако-же, надо ѣсть, мой милый: полный желудокъ -- это сила. Голодный и ногъ не потянешь... Солдатъ долженъ быть отваженъ и смѣло смотрѣть въ глаза даже смерти.
   И, крякнувъ многозначительно, Буссардъ отвернулся и молча ушелъ.
   Исидоръ хотѣлъ заставить себя поѣсть и протянулъ руку къ мискѣ, но тотчасъ отнялъ ее съ отвращеніемъ и отошелъ.

-----

   6-го августа взошло погожее солнышко, которое оживило всю природу. Съ луговъ доносился запахъ сѣна; древесная зелень блестѣла въ капляхъ утренней росы; каждая былинка и каждая травка горѣла брилліантомъ.
   Исидоръ, сидя подъ навѣсомъ, смотрѣлъ вокругъ: свѣтъ казался ему прекраснымъ; дрозды и иволги весело свистѣли, нарушая отъ времени до времени тишину утра. Мало по малу лагерь начиналъ просыпаться; солдаты начали чистить ружья и одежду; развели костры и наносили воды для умыванья; словомъ, всѣ. проснулись и стали исполнять свои обязанности.
   Молодой солдатъ задалъ себѣ вопросъ: неужели ужъ кончилась война и не сегодня, такъ завтра придетъ распоряженіе вернуться въ Парижъ? Что скажетъ Гаво, узнавъ, что его полкъ не былъ въ бою и что его воспитанникъ не доказалъ своей храбрости?
   Въ седьмомъ часу раздался раскатъ грома. Неужели это гроза?.. И ѣтъ, это пушки!.. Исидоръ ужъ слышалъ ихъ подъ Виссеибургомъ... Зуавы насторожились.
   -- Это направо, отозвался сержантъ, котораго окружили солдаты.
   И онъ указалъ пальцемъ но направленію ближайщей деревушки.
   Всѣ бросились къ оружію. Полковникъ распорядился оставить ранцы въ лагерѣ и самъ сталъ во главѣ полка.
   -- Бьются въ сторонѣ Верта, сказалъ онъ,-- и вы знаете, дѣти мои, чего я жду отъ васъ?
   -- Знаемъ! отвѣтили солдаты и молча замаршировали за своимъ командиромъ.
   Поле битвы, какъ оказалось, было ближе, чѣмъ ожидали солдаты. Войскамъ приходилось пройти маленькій лѣсокъ, заслонявшій непріятеля; но едва зуавы успѣли войти въ лѣсъ, какъ среди деревъ раздались выстрѣлы и три солдата упали мертвыми на землю. Одинъ изъ нихъ упалъ подлѣ Исидора.
   Молодой зуавъ поблѣднѣлъ: убитый получилъ пулю въ голову и распростерся навзничь.
   -- Чего-жъ я испугался? промелькнуло у него въ головѣ, а въ то-же время послышалась команда:
   -- Первый батальонъ направо!
   Команда быстро исполнена; батальонъ бросился въ разсыпную и ворвался въ лѣсъ, занятый пруссаками.
   -- Смѣлѣе, новобранецъ! крикнулъ Буссардъ, догоняя Исидора:-- Держись ближе меня и не робѣй!
   Раздались выстрѣлы. Исидоръ прищурилъ глазъ и машинально нажалъ курокъ. Первыя пули произвели на него сильное впечатлѣніе, но, увидѣвъ приближающіеся прусскія каски и падающихъ товарищей, онъ вскипѣлъ гнѣвомъ и местью. Какой-то нѣмецъ великанъ, мѣтко прицѣлившись, уложилъ двухъ зуавовъ подлѣ Исидора. Увлеченный успѣхомъ, онъ высунулся изъ за дерева и юноша, пользуясь случаемъ, положилъ его на мѣстѣ.
   -- Убилъ! радостно воскликнулъ онъ.
   -- Хорошо, мальчикъ! спокойно замѣтилъ Буссардъ,-- теперь стрѣляй въ другаго.
   Громъ выстрѣловъ, запахъ пороху, дымъ и крики, преисполнявшіе воздухъ, раздражили Исидора... Буссардъ ужъ второй разъ крикнулъ ему:
   -- Стой на мѣстѣ!.. Плотнѣе къ дереву!.. Не стремись напрасно подставлять лобъ!..
   Самъ старый воинъ достоинъ былъ взгляда въ это время: онъ спокойно подвигался впередъ, хладнокровно бралъ на прицѣлъ непріятеля и, ободряя своихъ людей, не терялъ изъ виду своего офицера...
   Перестрѣлка на время прекратилась и всѣ ожидали команды: "въ штыки!"
   И дѣйствительно вскорѣ, раздалось:
   -- Впередъ!.. Маршъ!
   Солдаты, сжавъ ружья, бросились на непріятеля, который однако не ожидалъ сильнѣйшаго напора и, оставивъ нѣсколько десятковъ труповъ на землѣ, очистилъ позицію.
   Исидоръ первый очутился на опушкѣ лѣса, гдѣ скрывалась засада.
   -- Это мой! крикнулъ онъ, указывая на убитаго имъ нѣмца.
   Убитому было не болѣе двадцати трехъ лѣтъ; лицо его было блѣдное, волосы на головѣ свѣтлые и такого же цвѣта усы окаймляли его верхнюю губу. Его мундиръ былъ разстегнутъ, очевидно вслѣдствіе жары, а на шеѣ виднѣлась черная узкая тесемка.
   -- Что это у него? спросилъ одинъ изъ зуавовъ, присматриваясь.
   Исидоръ должно быть побоялся прикоснуться къ трупу; но его товарищъ, менѣе впечатлительный, потянулъ за шнурокъ и вынулъ серебряный образокъ Богородицы, точно такой же, какой былъ у Исидора, который онъ получилъ при прощадньи отъ Гаво.
   Молодой человѣкъ вздрогнулъ; прощанье съ сержантомъ, слезы Мели и проводы товарищей, какъ живая картина, предстала предъ нимъ. Онъ ужъ не видѣлъ врага въ человѣкѣ, котораго убилъ минуту тому назадъ безъ сожалѣнія... Можетъ быть, это мать повѣсила ему на грудь божественный талисманъ, а можетъ быть невѣста... Онъ пошелъ на воину въ полной увѣренности вернуться побѣдителемъ, а между...
   -- Смотри, мальчикъ, отозвался Буссардъ, прислушиваясь:-- Кажется, на этотъ разъ мы проучили пруссаковъ... Должно быть, стычка окончилась.
   Дѣйствительно, огонь прекратился и французы овладѣли позиціей, послѣ чего солдаты поставили ружья въ козлы.
   -- Да развѣ это была битва? удивился Исидоръ.-- Я не ожидалъ, что такъ легко можно побѣдить!
   -- Нѣтъ, это только маленькая стычка, отвѣтилъ кто то изъ стариковъ зуавовъ.-- Битва -- совсѣмъ не то.
   Одинъ изъ солдатъ съ сѣдой бородою остановился въ задумчивости и началъ оглядываться вокругъ.
   -- Что это значитъ? спросилъ онъ.-- Почему пруссаки отступили такъ внезапно?.. Это подозрительно...
   И онъ пошелъ убѣдиться, хорошо-ли поставлены ружья... Чрезъ нѣкоторое время, онъ опять подошелъ къ группѣ солдатъ, въ которой находился Исидоръ.
   -- Ну, что? Не говорилъ-ли я?... Опять начинается... сказалъ онъ.
   -- Да поди ты къ лѣшему! обозлился одинъ изъ зуавовъ: -- вѣдь теперь полдень, солнце жжетъ, какъ огонь, и пруссаки отдыхаютъ...
   -- Ну, вы, значить, не оглохли! Развѣ вы не слышите выстрѣловъ?..
   -- Къ оружію! раздалась команда.
   Солдаты моментально бросились къ ружьямъ.
   Непріятель аттаковалъ ближайшую деревушку.
   Прошелъ часъ въ ожиданіи. Полковникъ не получалъ приказаній. Онъ ожидалъ ихъ съ нетерпѣньемъ, прохаживаясь и смотря каждую минуту въ подзорную трубу, наводя ее на мѣсто, гдѣ ужъ кипѣла битва.
   Дымъ закрывалъ все темными облаками; но, судя по количеству пушечныхъ выстрѣловъ, но движенію кавалеріи, пронизывающей эти облака залпами пушечныхъ огней, и аттакамъ непріятельскихъ колоннъ, можно было думать, что тамъ происходила горячая схватка.
   -- Ахъ, чортъ возьми! воскликнулъ одинъ изъ молодыхъ офицеровъ:-- неужели мы будемъ стоять до утра, когда тѣ дерутся!
   -- Да что-жь вы хотите,-- отвѣтилъ другой офицеръ,-- чтобы насъ не нашли на мѣстѣ, когда придутъ распоряженія?
   И, дѣйствительно, бездѣйствіе это стало надоѣдать всѣмъ.
   -- Однако, хватитъ-ли для насъ пруссаковъ? воскликнулъ съ нетерпѣніемъ Буссардъ, топая ногами.-- Положимъ, ихъ очень много и наши бѣдные линейные солдаты не удерживаютъ позиціи... все-таки слѣдовало бы намъ проучить этихъ разбойниковъ... Вѣдь мы здѣсь стоимъ съ ружьями у ногъ и бездѣйствуемъ, а они дерутся... Ахъ, тысячу имъ пуль въ спину!..
   Въ это время полковникъ взошелъ на холмъ, откуда лучше было видѣть, и въ отчаянномъ движеніи схватился за голову, а затѣмъ въ безсиліи опустилъ руки.
   -- Что случилось, полковникъ? спросилъ одинъ изъ адъютантовъ, поднимая выпущенную имъ изъ рукъ подзорную трубу.
   -- Правое крыло совсѣмъ разбито! воскликнулъ онъ: -- Ихъ окружаютъ!.. Смотрите!.. Да вѣдь это капля въ морѣ и ихъ перебьютъ до единаго!..
   Офицеры молча окружили полковника; глубокая печаль обрисовалась на ихъ липахъ. Зрительная труба переходила изъ рукъ въ руки.
   Побѣда была невозможной и только одна смерть осталась въ удѣлъ бьющимся французамъ.
   А между тѣмъ они стояли въ бездѣйствіи и смотрѣли, какъ гибнуть солдаты...
   

XV.
Геройскій подвигъ.

   Было около четырехъ часовъ пополудни, когда зуавамъ пришелъ приказъ двинуться къ Фрешвиллеру и занять небольшую поляну между лѣсомъ по дорогѣ къ Брудербаху. Движеніе это было предписано съ тою цѣлью, чтобы пересѣчь путь отступающей арміи. Сорока тысячный французскій корпусъ, напираемый стопятидесятитысячной прусской арміей, поспѣшно отступалъ и единственная его дорога была на Брудербахъ и Рейшофенъ. Удержать этотъ путь къ отступленію и оттѣснить напоръ пруссаковъ хоть на короткое время,-- это было предоставлено зуавамъ.
   Получены соотвѣтствующія приказанія. Полкъ двигался аттакующими колоннами впередъ. Въ рядахъ ужъ догадались въ чемъ дѣло и на лицахъ солдатъ выразилось замѣтное волненіе. Пруссаки увидѣвъ французскія колонны, открыли пушечный огонь и засыпали зуавовъ картечью. Полкъ видимо таялъ. Опять раздалась команда, измѣнявшая строй и французы двинулись развернутымъ фронтомъ. Въ это время къ полковнику подскакалъ генералъ Дюкро.
   -- Господинъ полковникъ! крикнулъ онъ: позвольте мнѣ два отряда зуавовъ!.. Надо защитить высоты у Рейшофена!..
   Полковникъ отрядилъ солдатъ изъ перваго баталіона и генералъ помчался впередъ въ карьеръ. Зуавы пошли за нимъ бѣгомъ; они шли какъ буря, и казалось, что ужъ ничего не устоитъ, гдѣ они пройдутъ. Лучи лѣтняго солнца сверкаютъ въ штыкахъ, разноцвѣтная форма обмундировки солдатъ рѣзко отличается отъ темнаго фона окружающей природы; тюрбаны бѣлѣются, суровыя лица какъ будто насмѣхаются надъ пулями и гранатами, свистящими въ воздухѣ. Солдаты продолжаютъ бѣжать по открытой равнинѣ, вскарабкиваются на горы и, наконецъ, окружаютъ генерала.
   -- Дѣти!-- крикнулъ генералъ Дюкро:-- эти горы -- центръ позиціи. Можете позволить перебить себя, но оставлять ихъ нельзя.
   И, наклонившись къ гривѣ лошади, онъ исчезаетъ въ облакахъ дыма.
   -- Есть-ли заряды?-- спросилъ Буссардъ у рядомъ стоящаго Исидора.
   -- Есть.
   -- Ну, такъ постарайся не терять ихъ по напрасну... Намъ предстоитъ спасти остатокъ уцѣлѣвшей арміи... Если наши войска отрѣжутъ путь непріятелю въ Рейшофенъ, то произойдетъ такая рѣзня, какой еще никто не видалъ.
   И старый воинъ зарядилъ свой карабинъ.
   Между тѣмъ командиръ баталіона, Бертранъ, раздѣлилъ своихъ людей и отдалъ приказанія капитанамъ Колле и Нелли. Лица офицеровъ приняли серьезный видъ, потому что отвѣтственность ихъ увеличилась въ отсутствіи полковника. Они не думали о себѣ, но должны были беречь солдатъ и не давать имъ гибнуть безъ пользы для своей арміи. "Исполнить долгъ" и "лечь костьми" -- можно было прочесть на ихъ лицахъ и на лицѣ командира, который уже не досчитывался многихъ зуавовъ.
   Вдругъ на дорогѣ поднялись облака сѣрой пыли: это мчалась кавалерія. Два прусскіе эскадрона намѣревались занять дорогу, ведущую въ Рейшофень.
   -- Товсь! (Готовсь!), послышалась команда подполковника Бертрана.
   Изъ пыльнаго тумана вынырнули конскіе лбы и фигуры кавалеристовъ.
   -- Пли!..
   Раздался залпъ и нѣсколько десятковъ лошадей упало не землю, прижимая всадниковъ своею тяжестью. Солдаты пошли въ разсыпную; раненые остались на мѣстѣ, а лошади безъ всадниковъ разбѣжались во всѣ стороны.
   Нѣмецкіе офицеры стараются остановить солдатъ и второй разъ повести эскадроны въ аттаку. Ряды формируются и слышится нѣмецкая команда:
   -- Vorwärts! и вся масса бросается на зуавовъ.
   Послѣдніе хладнокровно ожидаютъ, пока кавалерія приблизится на ружейный выстрѣлъ.
   -- Пли!
   На этотъ разъ пруссаки разсыпались въ большомъ безпорядкѣ и ужъ больше не покушались занять проходъ, охраняемый горстью храбрыхъ зуавовъ.
   -- Смотри, мальчикъ!-- крикнулъ, смѣясь, Буссардъ,-- какого стречка задали пруссаки!
   -- Да, сержантъ, это очень любопытно!.. Эти лошади... Эти люди... Однако, какъ мнѣ хочется пить!..
   -- На, выпей, только немного!.. Это крѣпкій напитокъ...
   Исидоръ взялъ манерку, потянулъ изъ нея коньяку и это ободрило его.
   Послѣ того, онъ задалъ себѣ вопросъ, чѣмъ и какъ кончится этотъ день? и только теперь, въ первый разъ, съ минуты его поступленія въ полкъ, въ головѣ его мелькнуло, что онъ можетъ не увидѣть больше ни Дома Инвалидовъ, ни своего стараго пріятеля, ни Мели. Но, очевидно, эти мысли являлись результатомъ голода и усталости, потому что сегодня онъ былъ въ меньшей опасности, чѣмъ вчера: зуавы находились на высотахъ, которыя могла взять только артиллерія.
   -- Не спать! вдругъ раздался надъ его ухомъ голосъ Буссарда.-- Не время спать!.. Смотри! Новая батарея намѣревается занять дорогу... Но напрасно...
   И въ самомъ дѣлѣ непріятельская артиллерія мчалась галопомъ, съ цѣлью овладѣть сосѣдними возвышенностями, съ которыхъ она могла дать картечный огонь въ отступающую французскую армію. Но зуавы не допустили ее и мѣткіе выстрѣлы изъ карабиновъ вскорѣ лишили пруссаковъ почти всѣхъ лошадей и большей половины канонировъ.
   А между тѣмъ приближались главныя нѣмецкія силы; французамъ по неволѣ приходилось оставить позицію. которую конечно не могли удержать два отряда передъ цѣлой арміей. Ихъ задача была исполнена, путь въ Рейшофенъ былъ свободенъ и непріятель не могъ воспрепятствовать отступленію.
   Но едва подполковникъ Бертранъ вывелъ своихъ людей на дорогу, какъ одно изъ непріятельскихъ орудій запряженное сильными мекленбургскими лошадьми, заняло оставленную позицію и, выстрѣливъ въ отступающихъ зуавовъ, засыпало ихъ гранатами.
   -- Ай! услышалъ Исидоръ за собою и, оглянувшись, увидѣть своего командира Бертрана раненымъ осколкомъ гранаты. Въ рядахъ произошло замѣшательство и, пораженные большимъ количествомъ падающихъ солдатъ, зуавы прибавили шагу. Но Исидоръ, нисколько не смутившись, вернулся назадъ и, среди града пуль, унесъ умирающаго офицера. Въ этотъ моментъ его настигъ капитанъ Колле.
   -- Молодецъ! крикнулъ онъ. Это благородно съ твоей стороны... Но онъ кажется умеръ... Все-таки мы не оставимъ пруссакамъ вашего начальника.
   Тотчасъ трое людей соорудили изъ ружей носилки, положили на нихъ командира и понесли до первой встрѣчной амбулаторной кареты.
   Исидоръ ужъ не чувствовалъ усталости: онъ остервенился до безумія и, поворачиваясь каждую минуту, стрѣлялъ въ артиллерію. Благодаря этому, его приходилось подгонять, чтобъ онъ не отставалъ.
   -- А, негодяи! кричалъ онъ: жаль, что я васъ не могу достать руками!
   Но отступленіе ужъ началось и капитанъ успѣлъ построить своихъ людей.
   -- Я очень доволенъ тобою! сказала, онъ проходя мимо Исидора: ты дрался, какъ старый солдатъ.
   Но гранаты и картечь продолжали производить опустошеніе въ рядахъ отступающихъ французовъ. Сержантъ Буссардъ былъ раненъ въ плечо и оперся на Исидора; кровь лилась ручьемъ, оставляя слѣды.
   -- Дальше не могу идти, сказалъ онъ слабымъ голосомъ:-- у меня кружится голова... но я не хочу быть ограбленнымъ этими негодяями... возьми къ себѣ мои часы и кошелекъ... отдашь, если мнѣ удастся достигнуть амбулаторнаго пункта; а если не удастся, то оставь все себѣ.
   -- Покрѣпитесь немного... Авось, дойдемъ! поддерживалъ онъ стараго воина: но раненый еле ступалъ все больше опускаясь на плечо юноши.
   Исидоръ опять остановился на минуту, чтобъ выстрѣлить, и сержантъ, лишившись опоры, осунулся на земь.
   Что тутъ дѣлать?
   Сердце бѣднаго юноши сжалось при мысли о томъ, что онъ вынужденъ оставить человѣка, который занялся имъ съ момента поступленія его въ полкъ, былъ расположенъ къ нему и относился съ сочувствіемъ. Но если оставить его на дорогѣ, то онъ изойдетъ кровью или кавалерія, шедшая за ними раздавить его.
   Но въ этотъ моментъ послышался топотъ лошади, которая бѣжала безъ сѣдока. Тянувшіеся по землѣ поводья затрудняли ея бѣгъ... Исидору блеснула счастливая мысль и онъ, не долго думая, схватилъ коня.
   -- Господинъ капитанъ! крикнулъ онъ:-- позвольте посадить раненаго сержанта въ сѣдло.
   Старый воинъ былъ любимъ. Солдаты быстро посадили его въ сѣдло а Исидоръ привязалъ его собственнымъ поясомъ, потому что раненый не могъ самъ сидѣть.
   Вскорѣ показались возвышенности Нидербронна. Капитанъ Колле направилъ свой измученный отрядъ въ ту сторону, гдѣ нашелъ для всѣхъ безопасный временный пріютъ и вскорѣ скомандовалъ:
   -- Стой!
   Этотъ отдыхъ былъ для всѣхъ желаннымъ. Исидоръ отвязалъ Буссарда отъ сѣдла и осторожно положили его на землю.
   -- Ну, какъ вы себя чувствуете господинъ сержантъ? озабочено спросилъ онъ сержанта.
   -- Скверно, мой мальчикъ!.. У меня раздроблено плечо, а въ моемъ вѣкѣ -- это смерть!
   -- Посмотримъ.
   И въ то время, когда всѣ другіе солдаты бросились на траву, Исидоръ сталъ на колѣни и разстегнулъ мундиръ товарища, Ужасная рана! Вся кость раздроблена; мясо разорвано, кровь льется ручьемъ. Юноша отрываетъ рукавъ отъ рубашки, дѣлаетъ бинтъ и перевязываетъ его поясомъ. Зуавы молча окружаютъ его. Хирурга не было. Должно быть онъ отправился въ ближайшую деревушку, въ которой былъ устроенъ временной лазаретъ. И еслибы теперь случайно появился непріятель, то разумѣется Буссарда пришлось бы оставить...
   Молодой зуавъ сталь подлѣ своего пріятеля ожидая лазаретнаго фургона.
   

XVI.
Первое производство.

   Сдѣлавъ привалъ на возвышенностяхъ, капитанъ подумалъ, хорошо ли онъ сдѣлалъ, оставивъ оборонительную позицію. Солдаты совсѣмъ измучились, но сидѣли на землѣ не выпуская оружія изъ рукъ и ожидая команды употребить его въ дѣло. Голодъ уже давалъ чувствовать себя. День былъ тяжелый, раненые лежали неподобранными и безъ перевязки.
   -- Но неужели они проведутъ такъ всю ночь?
   Нѣтъ. Вскорѣ въ вечернемъ туманѣ тускло обрисовывались приближающіяся колонны. Зуавы вскочили на ноги... Но это были французы изъ дивизіи Жуо де-Леспаръ, которые пришли смѣнить ихъ.
   -- Въ самый разъ! отозвался капитанъ къ одному офицеру.-- Кстати пятый корпусъ не участвовалъ въ битвѣ, и онъ но крайности можетъ смѣнить пасы мои зуавы совсѣмъ измучены и нуждаются въ отдыхѣ.
   Дѣйствительно, линейная пѣхота заняла возвышенія и офицеры пришли къ капитану Колле.
   -- Скверно! заговорили они:-- въ линіяхъ сдѣлано двѣ бреши!
   Капитанъ отвѣтилъ отчаяннымъ жестомъ.
   -- Да, сказалъ онъ, употребляя усилія быть хладнокровнымъ. Мы лишились командира и батальонъ сильно пострадалъ... Есть ли при васъ докторъ?
   -- Какъ-же!.. Да вотъ онъ ѣдетъ.
   -- А-а!.. Вы здѣсь необходимы, майоръ!
   Докторъ слѣзъ съ коня и взялъ свой хирургическій ящикъ.
   -- Прежде всего осмотрите нашего инструктора, отозвался капитанъ.-- Я опасаюсь за его жизнь... У насъ много раненыхъ, а сколько еще осталось тамъ!..
   И онъ показалъ по направленію пройденной ими дороги.
   Хирургъ приблизился къ Буссарду, приподнялъ его мундиръ и увидѣлъ импровизованную повязку.
   -- Э, да тебѣ ужъ наложена повязка, и хотя неумѣлой рукой, но все-же лучше, чѣмъ ничего... Сейчасъ придутъ фургоны и я прикажу отвезти тебя въ лазаретъ.
   Осмотрѣвъ сержанта, онъ перешелъ къ другимъ удѣляя каждому свою помощь, а затѣмъ сѣлъ на коня и уѣхалъ.
   Скоро явились фургоны, въ которые солдаты сложили раненыхъ.
   -- Дай мнѣ, мальчикъ, твою руку, сказалъ Буссардъ Исидору. Если не умру, то не забуду твоей услуги и чѣмъ я обязанъ тебѣ.
   Исидоръ подалъ ему часы и кошелекъ.
   -- Нѣтъ, оставь ихъ у себя... если умру, то пусть лучше останутся тебѣ, чѣмъ служителямъ...
   Послѣ часоваго отдыха, батальонъ отправился въ дальнѣйшій путь. Маршъ продолжался до разсвѣта и былъ очень тяжелымъ послѣ цѣлаго дня труда и усилій.
   Седьмого августа, въ десять часовъ утра, зуавы прибыли въ Савернъ, гдѣ и соединились съ своимъ полкомъ. Полковникъ съ безпокойствомъ ожидалъ списка потери людей. Офицеры окружили его.
   -- Подполковникъ Бертранъ? спросилъ онъ, увидѣвъ капитана Колле.
   -- Убитъ.
   Попарилось молчаніе. Полковникъ приподнялъ кепи; всѣ послѣдовали его примѣру.
   -- Я лишился около двухсотъ человѣкъ, убитыхъ и раненыхъ,-- отрапортовалъ капитанъ.-- Позвольте обратить ваше вниманіе, господинъ полковникъ, на рядоваго Исидора Гаво, который унесъ подъ сильнѣйшимъ огнемъ непріятеля тѣло подполковника Бертрана, а потомъ спасъ раненаго сержанта Буссарда. Молодой рекрутъ отличался наравнѣ со старыми сержантами, имена которыхъ я желалъ бы вамъ прочесть.
   -- Да, у насъ не мало героевъ, капитанъ,-- отвѣтилъ полковникъ серьозно и обратился къ адъютанту:-- прочтите списокъ убитыхъ.
   Его лицо, какъ равно и лица присутствующихъ офицеровъ, были печальны и сосредоточены. Всѣ въ глубокомъ молчаніи и благоговѣніи выслушали съ открытой головой списокъ убитыхъ и раненыхъ воиновъ, между которыми оказались убитыми: подполковники Готрель, Бертранъ, Маріо и много другихъ офицеровъ; ранеными: капитаны Коггонъ, Геппъ, Гюне и проч.
   Послѣ переименованныхъ офицеровъ, насталъ длинный рядъ именъ сержантовъ и солдатъ; между первыми находилось имя Буссарда.
   По прочтеніи всего списка именъ убитыхъ и раненыхъ полковникъ глубоко вздохнулъ и торжественно произнесъ:
   -- Вѣчная память павшимъ воинамъ... Жаль ихъ, но воля судьбы всесильна... намъ остается покориться ей и просить Всевышняго заступника охранить насъ и спасти отъ дальнѣйшихъ несчастій.
   Полкъ остановился въ Савернѣ для отдыха; но такъ какъ всѣ ранцы остались на полѣ брани, то пришлось обойтись безъ самыхъ необходимыхъ вещей. Зуавы были голодны и измучены... Къ счастью, въ обозѣ былъ провіантъ и необходимыя вещи: ихъ накормили, а зачѣмъ каждый изъ солдатъ расположился, гдѣ попало на отдыхъ. Усталые солдатики разлеглись то на соломѣ, то на землѣ въ амбарахъ, сараяхъ, сѣнныхъ складахъ, въ конюшняхь и даже подъ открытымъ небомъ.
   На разсвѣтѣ зуавскій полкъ оставилъ Саверну, а 16-го августа онъ дошелъ до линіи желѣзной дороги, по которой и проѣхалъ до Шелона.
   Поѣздка эта напомнила Исидору проѣздъ изъ Парижа въ Страсбургъ. Сколько перемѣнъ произошло въ такое короткое время!.. Какая была большая разница въ настроеніи между прежней и нынѣшней арміей!.. Тогда надежда на побѣду и желаніе славы горѣли въ глазахъ каждаго, какъ путеводная звѣзда, а сегодня... И ему казалось, что въ ушахъ его еще звучать слова земледѣльца-эльзасца: -- "Смотрите, защищайте насъ, дѣти!"
   Къ несчастью они не были виноваты въ томъ, что случилось.
   Исидоръ обсуждалъ свои поступки, какъ, вѣроятно, обсуждали ихъ и его товарищи, по его совѣсть была спокойна и чиста: они исполнили свой долгъ! Это доказывали ихъ раны, угрюмыя лица, печальныя взоры...
   Въ Шалонѣ первый зуавскій полкъ запасся зарядами, провіантомъ, ранцами и разными вещами первой необходимости. Двадцатаго августа солдатамъ роздали награды въ видѣ медалей и повышеній въ чинахъ. Полковникъ Кэршеретъ-Трекуръ былъ произведенъ въ генералы, а его мѣсто занялъ полковникъ Баррашалъ.
   Въ тотъ же день вечеромъ, Исидоръ послалъ письмо въ Парижъ, на имя сержанта Гаво, первыя слова котораго были:
   "Я -- капралъ!.. Капралъ!.. Я самъ не вѣрю тому!.. Я рекрутъ, состоящій нѣсколько дней на службѣ, и вдругъ капралъ!.. И такъ, мой дорогой другъ и отецъ: я пошелъ по ступенькамъ военной лѣстницы... Я очень счастливъ и горжусь успѣхомъ, выпавшимъ на мою долю. Когда я услышалъ мое имя въ спискѣ наградъ и производствъ, то мнѣ казалось, что я ошибся, что въ полку существуетъ мой однофамилецъ... и признаться, я и самъ не знаю, заслужилъ ли это... Говорятъ, что меня произвели въ капралы за то, что я унесъ съ поля битвы тѣло убитаго начальника... Во всякомъ случаѣ -- я счастливь и это тѣмъ болѣе радуетъ меня, что бывшій уличный бродяжка не оказался трусомъ; бродяжка, котораго ты освободить отъ нужды и который сдѣлался достойнымъ твоего покровительства"...
   "Однако намъ не везетъ, господинъ сержантъ, и это очень печально, хоть не везетъ не по нашей винѣ: зуавы всегда были первыми и не было стычки съ непріятелемъ, чтобы они не встрѣчались -- одинъ противъ четырехъ".
   "Но я не теряю надежды, что мы скоро отомстимъ нашимъ врагамъ, вѣдь воина еще не кончена"...
   "Пожалуйста передайте мой поклонъ Лянсонамъ и поцѣлуйте Мелю."

"Искренно преданный и благодарный
Исидоръ".
"Капралъ зуавскаго полка".

   "P. S. Пожалуйста не забудьте передать генералу, что меня произвели въ капралы".

-----

   Время шло очень медленно и грустію въ Домѣ Инвалидовъ. Небольшое количество старыхъ ветерановъ было въ отчаяніи: газетныя телеграммы извѣщали только о потеряхъ, проигранныхъ битвахъ и отступленіи арміи... Это ужасно!.. Виссембургь и Рейшофенъ изображались кровавыми буквами въ сердцахъ французовъ.
   Никто изъ нихъ не могъ равнодушно произнести этихъ названій...
   Что это значитъ?
   Неужели, въ самомъ дѣлѣ, отступила французская армія, этотъ цвѣтокъ народа, эти побѣдоносныя войска, съ которымъ Парижъ прощался такъ недавно съ такою гордостью и надеждой на побѣду?.. Неужели та гвардія, стрѣлки и зуавы, недавно проходившіе стройно по городу съ веселыми лицами, теперь возвратятся опечаленными и въ безпорядкѣ... какъ бѣглецы?..
   Гаво думалъ объ Исидорѣ. Послѣ Виссембургскаго письма, онъ не получилъ отъ него ни одной вѣсточки, а между тѣмъ сколько выстрѣловъ раздалось послѣ этого времени? Неужто ни одинь изъ нихъ не угодилъ въ Исидора?!..
   Сомнительно.
   Можетъ быть, бѣдняжка, онъ раненъ или убитъ и теперь лежитъ въ какомъ нибудь рву или на дорогѣ?
   И сержантъ чувствовалъ себя совсѣмъ несчастнымъ: онъ избѣгалъ людей, не ходилъ даже къ Лянсонамъ и только читалъ газеты.
   Наконецъ, ему принесли письмо. Гаво задрожалъ, какъ осиновый листъ. У него даже не хватило смѣлости взглянуть на адресъ и -- о, Боже! вѣдь это почеркъ Исидора.
   Онъ вскрылъ письмо.
   -- Какъ?.. Исидоръ произведенъ въ капралы!.. воскликнулъ онъ заходивъ по двору и застучанъ своей деревянной ногою но камнямъ. Исидоръ -- капралъ!
   Его восклицанія собрали въ группу всѣхъ ветерановъ.
   -- Кто?.. Что?.. посыпались вопросы.
   -- Исидоръ!.. Да-съ, Исидоръ капралъ!
   И онъ быстро пошелъ къ коменданту.
   -- Господинъ комендантъ! крикнулъ онъ сіяя. Исидоръ произведенъ въ капралы!.. Должно быть храбро сражался!..
   И старый воинъ былъ совсѣмъ счастливъ въ эту минуту, онъ совсѣмъ забылъ даже о несчастьи своего отечества.
   Генералъ молча пожалъ его руку.
   Теперь очередь Лянсоновъ.
   Сержантъ точно помолодѣлъ и съ этою вѣстью, ковыляя на деревянной йогѣ, помчался къ нимъ.
   Меля, выслушавъ письмо, поблѣднѣла и заплакала отъ радости.
   -- Не плачь! сказалъ сержантъ: будешь женой офицера!.. Пусть только мать припасаетъ приданное...
   Весь вечеръ прошелъ въ пріятной бесѣдѣ объ Исидорѣ: исключительное счастье позволило имъ забыть о бѣдствіяхъ роднаго края. Тугъ же было рѣшено написать отвѣтное письмо съ поздравленіемъ, по затѣмъ этотъ проектъ былъ отвергнутъ, такъ какъ письмо могло не дойти, потому что полкъ не могъ стоять долго на одномъ мѣстѣ.
   23-го августа французская армія двинулась далѣе, спѣша на помощь маршалу Базену, который былъ запертъ въ Менѣ непріятельскими войсками. Не легка была эта задача, но, подвигаясь двойнымъ маршемъ, можно было опередить нѣмецкія войска. Чтобы выиграть время, были сокращены привалы и солдаты отдыхали только въ крайнихъ случаяхъ.
   25-го числа войска остановились бивуакомъ подъ Шенъ-Поплё, такъ какъ на слѣдующее утро они должны были двинуться дальше, но, къ величайшему удивленію всѣхъ, они выступили только послѣ полудня. Удивленіе это еще больше увеличилось, когда войска замѣтили, что ихъ маршрутъ вдругъ измѣнился и что наконецъ они пришли на вчерашнее становище. Полковникъ былъ хмуренъ и не скрывалъ своего неудовольствія.
   -- Тридцать шесть потерянныхъ часовъ! отозвался онъ къ офицерамъ.-- Да что "они" думаютъ?.. Такая потеря времени равняется проигрышу!..
   29-го числа первый корпусъ остановился на отдыхъ подъ Рукуромъ, а 30-го подошелъ къ Мозу.
   День былъ знойный. Изнуренные солдаты поспѣшили къ прохладнымъ берегамъ широкой, прозрачной рѣки. Они охотно перебрались бы черезъ нее вплавь, но они явились здѣсь не первыми и имъ пришлось ждать очереди...
   Около четырехъ часовъ послышались пушечные выстрѣлы -- А! воскликнулъ полковникъ зуавовъ.-- Начинается!
   Онъ находился съ своимъ полкомъ по дорогѣ въ Каринау. Каждая минута была дорога; ему хотѣлось бы поспѣшить, но возы и фургоны занимаютъ нею дорогу и препятствуютъ движенію. Всѣ идутъ въ противоположную сторону и ихъ приходится обходить.
   Но вдругъ между возами показывается пѣхота; она идетъ въ безпорядкѣ, толкая и устраняя все, что лежитъ на ея пути. Полковникъ останавливаетъ одного изъ пѣхотинцевъ и спрашиваетъ:
   -- Что это значитъ?.. Куда вы идете?..
   -- Къ чорту!.. Пятый корпусъ отступаетъ... а вѣдь каждому дорога жизнь!
   Это былъ рекрутъ, одинъ изъ тѣхъ, которые были набраны для пополненія арміи подъ Шалономъ.
   -- Несчастный! такъ ты бѣжишь?.. вскричалъ полковникъ.
   -- Да, бѣгу!.. Не хочу умирать!..
   -- Подлецъ!
   И онъ даетъ рекруту пощечину, въ присутствіи всего полка...
   -- Негодяи, не стоитъ пули!.. Ну, друзья,-- прибавляетъ онъ зуавамъ:-- мы покажемъ непріятелю, какіе мы солдаты!..
   И онъ двинулся впередъ, но въ тоже время примчался къ нему на вспѣненной лошади адъютантъ главнаго штаба.
   -- Полковникъ! крикнулъ онъ:-- я присланъ съ приказаніемъ немедленно направить вашъ полкъ къ Седану!
   Глухое проклятіе сорвалось съ губъ командира полка: вмѣсто того, чтобъ идти на непріятеля, ему приказываютъ провести ночь въ бездѣйствіи подъ Лузой... и аккуратъ въ то время, когда должна быть рѣшена судьба побѣдителей и побѣжденныхъ.
   

XVII.
Кавалерія.

   31-го августа, передъ разсвѣтомъ, первый зуавскій полкъ двинулся къ Седану. Пробиваясь черезъ густой лѣсъ, онъ съ большимъ трудомъ занялъ высоты Гаренны.
   Всѣ чувствовали приближеніе рѣшительной минуты и всѣ лица были необыкновенно серьезны.
   Погожее солнце освѣщало равнину и каждый думалъ: неужели въ лицѣ этого чистаго голубаго неба должно погибнуть столько людей насильственною смертью?.. Не можетъ быть! Вѣдь у каждаго изъ солдатъ есть на родинѣ: жена, мать, сестры, родные и вообще любящія сердца, которыя молятся за нихъ... Кто его убьетъ?.. Какую ему обиду нанесъ человѣкъ, котораго онъ называетъ сегодня своимъ врагомъ?..
   Никакой! Нѣсколько недѣль тому назадъ, онъ охотно бы протянулъ ему руку... но сегодня судьба дѣлаетъ его соперникомъ и заставляетъ убивать другъ друга...
   -- О, война! ужасная война!.. Только тотъ тебя не знаетъ, кто не видалъ побоища послѣ кровавой расправы, а видѣвшій это -- былъ бы безсердеченъ, еслибъ не вздрогнулъ при видѣ варварской братоубійственной борьбы!
   -- Пить!.. Воды!.. Добейте меня!.. слышится со всѣхъ сторонъ.
   Это умоляютъ вчерашніе герои... нынѣ они являются хуже злодѣевъ, приговоренныхъ къ позорной смерти! Кто угадаетъ или сосчитаетъ ихъ лученія, жалобы, стоны и страданія, которыя возносятся къ небу?..
   Первый зуавскій полкъ, стоя на возвышенностяхъ Гаренны, наблюдалъ за ходомъ битвы, кипѣвшей подъ Базелемъ. Баварцы покушались взять желѣзный мостъ, ведущій въ деревню и защищаемый морской пѣхотой. Это была замѣчательная оборона!.. Въ то же время виртембержцы ударили на Душери, а далѣе ужъ нельзя было видѣть ничего... хотъ всѣ офицеры и наблюдали за ихъ дѣйствіями.
   -- Мнѣ кажется весьма странной эта аттака, на Базельскій мостъ, замѣтилъ капитанъ Коале. Она обнаруживаетъ, но моему, другія намѣренія.
   -- Что вы говорите? спросилъ полковникъ, подходя въ этотъ моментъ къ группѣ офицеровъ.
   -- Мнѣ кажется, что аттака непріятеля Базельскаго моста не прямая ихъ цѣль.
   -- Я тоже такъ думаю. Но какимъ образомъ случилось, что холмы Санъ-Менжъ, Д'Илли и Живоннъ еще не заняты нашими войсками?.. Вѣдь пруссаки съумѣюгь воспользоваться этими обстоятельствами!.. Да, наша позиція далеко не завидная и мы должны ждать каждую минуту, что намъ прикажутъ отступить подъ Мезьеръ: иначе мы попадемъ въ ловушку.
   Но приказаній не было. Настала ночь и полки, тѣсня одинъ другого, остались на мѣстѣ.
   О, какой безконечной показалась арміи эта ночь! Командиры не спали, ожидая съ минуты на минуту приказаній изъ штаба.
   Но, увы! все было тихо и только отъ времени до времени слышался глухой гулъ и грохотъ катившихся пушекъ и возовъ.
   На разсвѣтѣ, густой бѣлый туманъ покрылъ окрестности Мозы. Въ четыре часа выстрѣлы изъ пушекъ всколыхнули воздухъ. Въ обозѣ всѣ вскочили на ноги: это былъ сигналъ къ покой аттакѣ Базеля. Ничего нельзя было узнать и видѣть вслѣдствіе тумана и только выстрѣлы указывали мѣсто завязавшейся битвы.
   Наконецъ, полковникъ зуавовъ получилъ ожидаемый приказъ сформировать свой полкъ въ одну колонну и занять позицію противъ деревни живоннъ.
   Послѣ команды, полкъ въ тѣсныхъ колоннахъ двинулся впередъ и занялъ указанную ему позицію, а въ тоже время перекрестный артиллерійскій огонь засыпалъ его градомъ пуль и гранаты
   -- Проклятіе! пробурчалъ одинъ изъ зуавовъ.-- Опять пушки!.. Неужели мы никогда не подойдемъ къ непріятелю на разстояніе штыковъ?
   Хотя уклонъ горы скрывалъ ихъ отчасти, но все-таки зуавскій полкъ терялъ своихъ людей безполезно. Около девяти часовъ утра, бригадный командиръ прибылъ къ полковнику и быстро сказалъ:
   -- Займите холмы и поставьте своихъ людей эшалонами.. Маршалъ Макъ-Магонъ раненъ... Генералъ Дюкро принялъ начальство и приказываетъ вамъ отступить къ Мезьеру. До свиданья!
   И онъ умчался галопомъ.
   Три батальона зуавовъ отправились въ трехъ направленіяхъ; батальонъ, въ которомъ былъ Исидоръ, пошелъ въ разсыпную.
   -- Все одно и то-жс! сѣтовалъ Исидоръ:-- должно быть мнѣ никогда не придется взглянуть вблизи въ глаза пруссакамъ и не помѣряться съ ними силами на штыкахъ, какъ сражался Гаво!.. А вѣдь только такимъ образомъ и можно доказать свою храбрость...
   Можетъ быть не одинъ онъ думалъ такую думу; но это нисколько не измѣняло положенія вещей, которое было и безъ того непріятно, что каждый изъ разсыпавшихся солдатъ не видалъ точки опоры: его храбрость, не имѣетъ свидѣтелей и проходитъ никѣмъ не замѣченной, а смерть останется никѣмъ невидимой и напрасной.
   Да, такое положеніе довольно непріятно: гораздо лучше въ рядахъ; тамъ чувство сосредоточенной силы поддерживаетъ энергію и отвагу и защищаетъ отъ опасности быть убитымъ.
   -- Впередъ! вдругъ раздалась команда полковника.-- Держись въ линію и бери спокойно на прицѣлъ!
   Только находящіеся въ такомъ положеніи могутъ понять, какое сильное вліяніе можетъ произвести на солдатъ присутствіе въ рядахъ командира. Его присутствіе -- это сила; съ нимъ невозможно колебаніе и нѣтъ опасности; его приказанія замѣняютъ волю, а его примѣръ самоотверженія и презрѣнія къ смерти отъ непріятельскихъ пуль согрѣваетъ сердца и ободряетъ солдатъ.
   Голосъ полковника наэлектризировалъ зуавовъ и чувства обособленности -- какъ не бывало. Солдаты шли безостановочно впередъ, пока наконецъ достигли прекраснаго парка въ Гареннѣ, обращенные лицомъ къ сосѣдней деревушкѣ Илли. Здѣсь имъ пришлось ждать до полудня.
   Конечно, эта остановка не могла послужить зуавамь отдыхомъ. Неувѣренность, видъ битвы, въ которой они не принимали участія, безпокойство за исходъ ея послѣ многихъ печальныхъ испытаній и вынужденное бездѣйствіе раздражали всѣхъ, начиная съ солдата и кончая командиромъ полка.
   Между тѣмъ пруссаки заняли холмъ Санъ-Менжъ и начали оттуда картечную пальбу.
   -- Фейерверкъ! сьостриль кто-то изъ солдатъ; но никто не отвѣтилъ на его остроту: грустное предчувствіе нехорошаго, какъ будто сжало всѣ сердца.
   А тѣмъ временемъ движеніе непріятельскикъ войскъ, которыя окружали тѣснымъ кольцомъ французскую армію, было очевиднымъ. Изъ террасы замка была видна аттака кавалеріи; эта аттака сдѣлалась легендарной. Дивизія Маржери стяжала себѣ славу: первый гусарскій полкъ, подъ предводительствомъ марграфа де-Ганта, пошла шестой разъ въ аттаку, съ цѣлью воспрепятствовать прусской артиллеріи занять грозную позицію. Стоя во главѣ своихъ гусаръ, марграфъ бросился на артиллерію и погибъ геройскою смертью.
   Полковникъ зуавовъ, видя отчаянныя усилія гусаръ и выходя изъ терпѣнія отъ бездѣйствія, увелъ свой полкъ съ холма...
   Наконецъ прошелъ полдень: очевидно, о немъ забыли; но солдатская честь не допускаетъ его больше оставаться равнодушнымъ свидѣтелемъ смерти погибающихъ вокругъ него товарищей.
   Зуавы спустились въ долину; между тѣмъ пруссаки заняли своей артиллеріей всѣ важнѣйшія позиціи.
   -- Однако, они не жалѣютъ для насъ картечей, пробурчалъ кто-то изъ старыхъ зуавовъ, находившихся подлѣ Исидора.-- Для тебя это прекрасная наука, рекрутикъ!.. Но, что же это?.. Кавалерія?..
   Въ самомъ дѣлѣ, гусарскій полкъ, отступая въ безпорядкѣ бѣшеннымъ галопомъ, мчался прямо на зуавовъ. Раздраженные кони уносили своихъ всадниковъ, которые не могли ихъ удержать и свернуть въ сторону. Первые ряды ихъ были ужъ на разстояніи не болѣе ста шаговъ и полковникъ Барашъ, видя опасность отъ своихъ войскъ, выѣхалъ впередъ и громко крикнулъ:
   -- Заходи направо!
   Въ тотъ же моментъ, онъ вынулъ саблю и протянулъ ее въ сторону гусаровъ, какъ будто желая остановить ихъ.
   Но напрасно! Моментально произошло сильное столкновеніе. Полковникъ, опрокинутый этимъ ураганомъ, исчезъ подъ копытами коней, которые неудержимо стали мѣсить зуавовъ, проносясь по ихъ головамъ.
   Исидоръ упалъ вмѣстѣ съ другими и закрылъ глаза, въ ожиданіи смерти; надъ головой его слышался звукъ сабель, стоны людей, а на груди онъ чувствовалъ какую-то тяжесть.
   Наконецъ все стихло и только непрерывный гулъ пушечныхъ выстрѣловъ доносился издали. Онъ открылъ глаза и увидѣлъ, что на немъ лежитъ убитый зуавъ, изъ открытой раны котораго во лбу струилась на него кровь!.. Несчастный спасъ его своимъ тѣломъ...
   Исидоръ свалилъ его съ себя, схватилъ карабинъ и всталъ.
   -- Полковникъ! Гдѣ полковникъ?-- послышались голоса солдатъ, бѣжавшихъ въ гу сторону, гдѣ они видѣли нѣсколько времени тому назадъ, передъ встрѣчей съ гусарами, своего командира.
   Оказалось, что конь его лежалъ, а изъ подъ него виднѣлась движущаяся рука.
   -- Ко мнѣ; ребята! послышался голосъ изъ подъ лошади.-- Помогите подняться!.. Лошадь придавила мнѣ ногу.
   Въ моментъ полковникъ былъ освобожденъ изъ подъ лошади.
   -- Не ранены-ли вы, господинъ полковникъ?-- спрашивали его офицеры.
   -- Нѣтъ.
   Молодой адъютантъ быстро соскочилъ съ своего коня и подалъ поводья командиру.
   -- Возьмите мою лошадь, господинъ полковникъ!-- сказалъ онъ.
   -- Благодарю! отвѣтилъ послѣдній, пожимая руку офицера.-- Я никогда не забуду этого, мой дорогой.
   Въ это время подъѣхалъ офицеръ генеральнаго штаба съ увѣдомленіемъ, что генералъ Вимпфенъ занялъ мѣсто Дюкро. Отступленіе было отмѣнено и полученъ приказъ пройти чрезъ Базель и открыть себѣ путь на Карижнанъ.
   -- Какъ! воскликнулъ полковникъ.-- Въ такую критическую минуту мѣняютъ приказанія!..
   -- Я объявляю намъ форменный приказъ,-- возразилъ офицеръ.-- Я состою адъютантомъ генерала... Вы должны занять возвышенія Гарсинъ и показаться тамъ непріятелю, чтобы обратить на себя его вниманіе и отвлечь отъ другихъ. До свиданія, полковникъ!
   Такимъ образомъ, эта тяжелая задача была поручена полковнику зуавскаго полка.

0x01 graphic

XVIII.
Плѣнный.

   Овладѣть горами Гареннъ, занять опять оставленную утромъ позицію, потерять безполезно около трехсотъ человѣкъ -- это-ли не несчастье?.. И зачѣмъ все это... Можно-ли думать о движеніи полка съ цѣлію обратить вниманіе непріятеля передъ вечеромъ?..
   Такіе вопросы ставилъ себѣ полковникъ, получивъ приказъ.
   Однако, не прошло и часа, какъ получились новыя распоряженія: одинъ изъ батальоновъ долженъ былъ защищать входъ въ лѣсъ, окружающій Гареннъ, а два отряда подъ командой капитановъ Прайса и Зейфеля, соединившись съ линейными войсками -- занять позицію у Флёнжа. Послѣдніе должны были удержать правое крыло нѣмецкой арміи. Въ эту горсть храбрецовъ попалъ и Исидоръ.
   Приказанія были съ точностью исполнены. Однако, черезъ часъ раздались выстрѣлы въ нѣсколькихъ пунктахъ заразъ, по самая горячая битва завязалась у Фленжа. Нѣмецкая армія, остановленная въ своемъ движеніи, всей своей силой набросилась на зуавовъ и линейные войска. Но такъ, какъ позиція французовъ оказалась удобной для защиты, то прошло болѣе часа, прежде чѣмъ ее удалось окружить нѣмецкими войсками. Цѣль французовъ была достигнута; вниманіе непріятельской арміи отвлечено и зуавамъ оставалось только скорѣе соединиться съ остальнымъ полкомъ; иначе имъ угрожала опасность оттѣсненія отъ корпуса и неволя.
   Около пяти часовъ первый зуавскій полкъ ужъ былъ вполнѣ скомплектованъ, кромѣ двухъ отрядовъ, Прайса и Зейфеля, о которыхъ не было никакихъ извѣстій...
   -- Дѣти! крикнулъ полковникъ: -- это Балань!.. Возьмемъ его ни штыки!..
   -- Да здравствуетъ полковникъ!.. раздались голоса...
   "Наконецъ-то! подумалъ Исидоръ,-- я буду драться, какъ Гаво"!..
   Его желаніе осуществилось: полковникъ, ставь во главѣ батальона, повелъ его въ аттаку. Всѣ двинулись съ мѣста двойнымъ маршемъ; лица солдатъ просвѣтлѣли и глаза засіяли радостью; наконецъ они достигли того, чего желали въ началѣ войны, что скрывалось въ характерѣ народа и что выражало его темпераментъ. Это не пушечный огонь, убивающій беззащитныхъ на разстояніи трехъ тысячъ метровъ! это битва на штыки, другъ противъ друга, грудь противъ груди!..
   Полковникъ бѣжалъ впередъ; первые ряды сдерживали себя, чтобъ не опередить начальника. На этотъ разъ ихъ ужъ ничто не удержитъ и они все уничтожать!.. Предмѣстье Балана взято... пруссаки переполошились и разсыпались кто куда... зуавы ворвались въ улицы съ побѣдными криками и здѣсь закипѣла настоящая борьба!.. Въ виду сильной тѣсноты и невозможности употребить въ дѣло штыки, они дрались на ножи и кулаки... Пруссаки бѣгутъ. Небольшой отрядъ ихъ запирается въ одномъ изъ домовъ и бьетъ выстрѣлами спѣшившихся французовъ... Исидоръ видитъ падающихъ товарищей.
   -- Братцы! крикнулъ онъ:-- возьмемъ этотъ домъ.
   И Исидоръ первый бросается на него; но дверь оказалась забарикадированной. Молодой зуавъ, увидѣвъ на дорогѣ сломанный телеграфный столбъ, бросается къ нему.
   -- Ко мнѣ зуавы!.. кричитъ онъ.
   И нѣсколько паръ сильныхъ рукъ схватили толстое бревно, стукнули въ крѣпкую дверь, высадили ее съ петель и ворвались внутрь... Внизу никого не оказалось... Вверхъ вела узкая лѣстница: но ней молодой капралъ съ нѣсколькими товарищами взобрались во второй этажъ. Раздалось три выстрѣла и два раненыхъ зуава упали на земь...
   Исидоръ, не помня себя, бросился къ столпившимся у окна пруссакамъ и, ближайшаго изъ нихъ, закололъ штыкомъ, остальные погибли подъ ударами другихъ зуавовъ...
   Покончивъ съ ними, Исидоръ побѣжалъ внизъ и здѣсь замѣтилъ еще одного нѣмца, который прятался въ углу... Это былъ молодой блондинъ, который бросился на колѣни при видѣ обращеннаго на него штыка и попросилъ по французски "пардону".
   -- Прости!.. Сдаюсь!.. крикнулъ онъ.
   Исидоръ остановился... Здѣсь уже лежало нѣсколько труповъ и онъ не посмѣлъ убить просившаго пощады. Онъ быстрымъ движеніемъ оттолкнулъ штыки своихъ товарищей, направленные въ пруссака... Послѣдніе запротестовали.
   -- Его нельзя оставить живымъ! крикнули они.-- Иначе онъ будетъ стрѣлять въ насъ какъ только мы уйдемъ.
   -- Нѣтъ. Это мой плѣнный и я сведу его къ капитану, возразилъ капралъ.
   Въ виду того, что онъ былъ капраломъ и нѣкоторымъ образомъ онъ представлялъ собою начальника, зуавы оставили его въ покоѣ..
   -- Вставай! крикнулъ онъ нѣмцу и, окруживъ его солдатами, повелъ къ капитану.
   Между тѣмъ батальонъ преслѣдовалъ пруссаковъ съ такою заядлостью, что послѣдніе разсыпались во всѣ стороны. Капитанъ велѣлъ протрубить сигналъ, чтобы его люди не разбѣгались. Увидѣвъ Исидора, онъ спросилъ его:
   -- Откуда ты?
   -- Да мы взяли приступомъ одинъ домъ, изъ котораго стрѣляли нѣмцы...
   -- Ахъ, это вы прекратили пальбу!.. Хорошо... Я доложу полковнику...
   -- Тамъ же мы взяли одного въ плѣнъ.
   -- Ну, къ черту его!.. Что мнѣ съ нимъ дѣлать?.
   Товарищи Исидора злорадно усмѣхнулись.
   -- Онъ поддался и просилъ пощады по французски.
   -- Да, его нельзя разстрѣлять... Но куда мы дѣнемъ его.
   Исидоръ оглянулся и увидѣлъ конюшню, дверь которой закрывалась съ наружи и затворялась толстымъ засовомъ.
   -- Запремъ его здѣсь, сказалъ, онъ -- а когда жители вернутся, то пусть съ нимъ будетъ, что Богъ дастъ...
   -- Дѣлай съ нимъ что хочешь! махнулъ капитанъ рукою и удалился.
   Нѣмецъ не проронилъ ни одного слова изъ ихъ разговора и самъ отправился въ конюшню, которая оказалась пустою. Исидоръ убѣдился, что дверь крѣпка и что она не поддастся силѣ одного человѣка; но въ тотъ моментъ, когда онъ хотѣлъ запереть ее, плѣнный схватилъ его руку и сильно пожалъ ее въ знакъ благодарности.
   Исидоръ задвинулъ засовъ и поспѣшно присоединился къ своимъ: Баланъ былъ взятъ, по французы лишились многихъ солдатъ.
   -- Наконецъ-то и мы проучили нѣмцевъ! говорили зуавы,-- и если другія части войскъ были такъ же счастливы, то все еще можетъ поправиться.
   Къ несчастью, это была напрасная надежда.
   Въ концѣ улицы показались два всадника, гнавшіе лошадей въ карьеры это мчался генералъ де-Гальбекъ въ сопровожденіи адъютанта, у котораго было раздроблено плечо.
   -- Ведите своихъ людей въ крѣпость! крикнулъ онъ: -- Развѣ не видите, что бѣлое знамя уже давно развивается на шанцахъ.
   И, не ожидая отвѣта, которымъ бы не обрадовался онъ поспѣшно удалился.
   -- Все потеряно! прошепталъ полковникъ.-- Бѣдные мои зуавы!... И ихъ кровь не спасла Франціи!..
   Въ шестомъ часу, первый зуавскій полкъ очутился подъ стѣнами Седана: битва была проиграна безвозвратно. Вечеромъ въ полку не досчитались девятнадцати офицеровъ и шести сотъ солдатъ.-- что равнялось почти третьей части полка, оставшагося на полѣ брани; остальные тоже падали отъ усталости и изнуренія. Ужъ три дня зуавы не получали пищи и ѣли только то, что случайно попадалось имъ подъ руку, или подкрѣпляли свои силы какимъ либо глоткомъ водки, которую разносили по рядамъ маркитантки.
   Но теперь уже никто не думалъ о пищѣ: каждый радъ былъ отдохнуть и хоть на минуту забыть обо всѣхъ ужасахъ войны...
   На слѣдующее утро солдаты увидѣли лица своихъ начальниковъ до того измѣнившимися и серьезными, что тотчасъ поняли степень случившагося несчастья. Офицеры не отвѣчали на робкіе вопросы солдатъ... Одно сдѣлалось извѣстнымъ, что полкъ долженъ расположиться въ сѣверной части города близь шанцевъ...
   Исидоръ, снискавшій расположеніе капитана Колле своею храбростью подъ Реншифеномъ. приблизился къ нему и смѣло спросилъ:
   -- Простите, капитанъ... какое еще несчастье стряслось надъ нами?
   -- Подписана капитуляція... Ничего подобнаго я не запомню!..
   И старый капитанъ отвернулся, чтобы скрыть слезы, потекшія на его сѣдые усы.
   На окопахъ было полно людей; войска заняли громадный дворъ суконной фабрики, за которой былъ расположенъ большой огородъ. Вдругъ въ темныхъ окнахъ фабричнаго зданія засіялъ огонь... Несомнѣнно, выстрѣлами быль зароненъ огонь, который только теперь вспыхнулъ заревомъ пожара.
   Зуавы, только что поставившіе ружья въ козлы, всѣ встрепенулись и забыли объ усталости...
   Въ одномъ изъ фабричныхъ флигелей была устроена международная амбулаторія... Прежде всего, слѣдовало спасти раненыхъ, а также и своевременное убѣжище.
   Въ виду этого, измученные зуавы, весь день и часть ночи безъ устали, стояли у помпъ, качали и носили воду, обливали крыши и спасали фабричное имущество.
   Разумѣется, Исидоръ работалъ наравнѣ съ другими.
   

XIX.
Спасенное знамя.

   Войска расположились бивуакомъ въ саду, въ ожиданіи наступленія утра. Не смотря на усталость, сонъ бѣжалъ отъ нихъ и только свершившіяся событія сжимали ихъ сердца. Никто не осмѣливался произнести ни одного слова...
   Утромъ прибылъ ординарецъ съ приглашеніемъ всѣхъ офицеровъ къ генералу Дюкроа... Командующій войсками хотѣлъ попрощаться съ ними и въ то же время объявить условія капитуляціи.
   -- Господа! сказалъ онъ:-- я хотѣлъ пройти съ вами въ Мезьеръ, но генералъ Вимпфенъ помѣшалъ мнѣ и мы были вынуждены сдаться на капитуляцію... Въ силу параграфа втораго этой капитуляціи, всѣ офицеры имѣютъ право возвратиться во Францію, обязавшись честнымъ словомъ никогда не поднимать своего оружія противъ нѣмцевъ... Что касается меня, то я не совѣтую вамъ разставаться съ своими солдатами...
   Сердца офицеровъ забились и всѣ они, чувствуя печальную необходимость проститься, протянули ему руки.
   -- Прощайте, прощайте! говорили они со слезами, которыя катились по ихъ загорѣвшимъ лицамъ...
   Послѣ этого, каждый начальникъ объявилъ своему отдѣлу условія капитуляціи. Въ свою очередь, и полковника. зуавовъ сталъ передъ рядами своего полка громко крикнулъ:
   -- Дѣти мои! мы въ плѣну и должны на время оставить Францію...
   Дальше онъ не могъ говорить... рыданія лишили его голоса. Заувы молчали.
   -- Второй параграфъ,-- продолжалъ онъ,-- дозволяетъ офицерамъ возвратиться въ родную страну, при условіи не поднимать оружія на нѣмцевъ; но ни одинъ офицеръ,-- слышите дѣти,-- не принялъ этихъ условій! Пойдемте всѣ вмѣстѣ въ плѣнъ... Я тоже не оставлю васъ!..
   Воцарилась тишина, послѣ которой вдругъ раздался общій возгласъ:
   -- Да здравствуетъ полковникъ!.. Да здравствуетъ Франція!..
   И всѣ. даже рядовые солдаты, подошли къ полковнику съ изъявленіемъ благодарности: здѣсь ужъ не было чиновъ, а только были французы, вынужденные обстоятельствами войны оставить спою родину... Полкъ долженъ быль уйти въ Глеръ. Въ моментъ выступленія, къ полковнику подошелъ знаменоносецъ Бергеръ и спросилъ:
   -- А какъ же знамя?
   -- Да, мы не можемъ взять его съ собою, отвѣтилъ полковникъ: оно можетъ попасть въ руки непріятеля... Лучше сжечь его... О, дорогое знамя!.. воскликнулъ онъ, взявъ его отъ поручика и прижимая къ своей груди.
   Въ рядахъ воцарилось гробовое молчанье. Но вдругъ отозвался чей-то робкій голосъ:
   -- Довѣрьте мнѣ его!.. Клянусь, что я буду беречь его, какъ зеницу своихъ очей и возвращу его въ цѣлости по окончаніи войны!
   Это былъ владѣлецъ суконной фабрики, пожелавшій оказать услугу за услугу. Зуавы спасли его имущество, а онъ предложилъ спасти знамя. Полковникъ колеблется: отдать знамя -- значитъ совершить преступленіе... А если это преступленіе спасетъ полкъ?..
   И онъ вручаетъ въ руки благороднаго человѣка участь всего полка!
   -- Вѣрю вашему честному слову, сказала, онъ:-- каждый изъ насъ готовъ умереть за него, а потому -- берегите его, какъ святыню.
   -- Спасибо за довѣріе и знайте, что я сдержу свое слово.
   И дѣйствительно, онъ сдержалъ: знамя перваго зуавскаго полка не попало въ руки непріятеля, какъ попало, къ несчастью, много другихъ.
   

XX.
Исидоръ офицеръ.

   Прошло пять лѣтъ со времени печальныхъ событій.
   На платформѣ желѣзной дороги стоитъ шумъ послѣ прибытія поѣзда. Молодой поручикъ зуавскаго полка выскочилъ изъ вагона, вышелъ на улицу, позвалъ извощика и, положивъ на него свой небольшой багажъ, сказалъ ему дрогнувшимъ голосомъ:
   -- Въ Домъ Инвалидовъ!..
   Чрезъ нѣкокорое время извощикъ остановился по указанному ему адресу. Молодой офицеръ, взявъ свой чемоданчикъ и расплатившись съ возницей, вбѣжалъ во дворъ, на которомъ прогуливалось нѣсколько сѣдыхъ ветерановъ...
   Молодой человѣкъ вдругъ остановился передъ однимъ высокимъ, исхудалымъ старикомъ съ деревянною ногою и, бросивъ свой чемоданчикъ на землю, схватилъ его въ свои объятья.
   -- Гаво! воскликнулъ онъ:-- дорогой отецъ!.. да вѣдь это я!.. да, это я, Исидоръ!
   Голосъ его оборвался, а сѣдой ветеранъ отскочилъ назадъ, сдѣлавъ при этомъ воинственную мину... Но, посмотрѣвъ на него внимательно, онъ поблѣднѣлъ и со слезами на глазахъ воскликнулъ:
   -- Исидоръ!..
   И не смотря на свои почтенныя лѣта, Гаво чуть не упалъ въ обморокъ: только благодаря поддержкѣ названнаго сына онъ устоялъ на мѣстѣ...
   Да, это быль Исидоръ, награжденный медалью, поручикъ перваго зуавскаго полка, опаленный африканскимъ солнцемъ и закаленный въ бояхъ съ арабами...
   Ветераны окружили его и пожимали его руку... Гаво держался за своего бывшаго питомца, какъ будто боясь опять разстаться съ нимъ.
   Да и не мудрено!..
   Пять лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ Исидоръ ушелъ на войну и послѣ присылки письма о своемъ производствѣ въ капралы, не подавалъ о себѣ вѣсточки...
   А между тѣмъ, послѣ всѣхъ событій, окончившихся несчастно для Франціи, зуавскій полкъ былъ посланъ въ Африку, гдѣ молодой зуавъ отличился по многихъ стычкахъ съ арабами и дослужился до поручика.
   Сержантъ Гаво ужъ давно оплакивалъ его и молился за упокой его души, а Меля Лянсонъ, какъ будто предчувствуя, что она когда-либо увидитъ его, подбадривала стараго сержанта и говорила:
   -- Еслибъ онъ умеръ на воинѣ, то я чувствовала бы совсѣмъ иное: онъ живъ и возвратится... Вѣдь намъ извѣстно, что зуавскій полкъ въ Африкѣ, ну, значитъ, и онъ тамъ...
   И ея предчувствія сбылись.
   -- Почему же ты не писалъ намъ столько времени и даже не предупредилъ о своемъ прибытіи. робко спросилъ старикъ, со слезами на глазахъ.
   -- Я рѣшилъ сдѣлать вамъ сюрпризъ... Я зналъ, что вы живы и здоровы... Я хотѣлъ достигнуть того, что вы мнѣ предсказывали... теперь я офицеръ... Ну, какъ поживаютъ Лянсоны?.. Что Меля?..
   -- Всѣ живы и здоровы... Адя сдѣлался архитекторомъ, а Меля -- учительницей... Пойдемъ къ нимъ... Теперь мы застанемъ ихъ за завтракомъ.
   И они, не теряя времени, отправились по направленію къ Эспланадѣ.
   Это наша скамья, на которой мы познакомились! отозвался Исидоръ.
   Глаза Гаво овлажились слезами...
   Лавочка госпожи Лянсонъ значительно расширилась и увеличилась: видно было по наружности, что торговля шла бойко и давала хорошій доходъ. Ея владѣльцы, вчетверомъ, сидѣли за завтракомъ, когда они вошли въ комнату.
   -- Угадайте, кого я привелъ къ вамъ? сказалъ сержантъ съ сіяющими радостью глазами.
   -- Исидоръ! воскликнула молодая дѣвушка, обливаясь румянцемъ.
   -- Да неужели это Меля?! спросилъ удивленный Исидоръ.
   -- Да, мой храбрый герой, отвѣтилъ Гаво, видя смущеніе обоихъ.-- Ну, что-жь ты?.. Поздоровайся!..
   Но Исидоръ не смѣлъ подойти къ Мелѣ, одѣтой въ свѣтлое платьѣ и причесанной, точно королева.
   -- Обойми-же ее, дурачокъ, -- прибавилъ сержантъ, слегка толкая Исидора къ Мелѣ.-- Неужели ты сдѣлался такимъ разборчивымъ, что и Меля не нравится тебѣ?.. Да развѣ она не красавица?..
   -- Однако и Исидоръ выросъ и сдѣлался вполнѣ красивымъ офицеромъ, отозвалась госпожа Лянсонъ.-- Обними же насъ по прежнему, дорогой мальчикъ!.. прибавила она радушно:-- Вѣдь мы жили всегда по родственному...
   И госпожа Лянсонь сердечно поцѣловала молодаго человѣка. Послѣдній, воспользовался позволеніемъ и обнялъ Мелю.
   -- Вѣдь я предсказалъ тебѣ, дѣвчурка, -- сказалъ сержантъ, обращаясь къ Мелѣ,-- что ты будешь женой офицера!..
   Меля опять покраснѣла и поцѣловала Исидора.

-----

   Чрезъ шесть недѣль въ Домѣ Инвалидовъ состоялась торжественная свадьба Меланьи Лянсонъ съ Исидоромъ Гаво. Самъ генералъ былъ посаженнымъ отцомъ молодаго поручика, а старый Буссардъ, спасенный на войнѣ Исидоромъ и потерявшій руку, -- его шаферомъ.
   -- Я обязанъ ему своею жизнью, говорилъ Буссардъ,-- а потому готовъ пожертвовать для него послѣднею рукою. Да здравствуетъ Исидоръ, будущій маршалъ французскихъ войскъ!..
   Его предсказанія сбились: генералъ сдѣлалъ Исидора своимъ адъютантомъ, а потомъ, благодаря различнымъ событіямъ, онъ достигъ того, что ему сдѣлалась благодарной вся Франція...
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru