Зиссерман Арнольд Львович
Материалы для истории кавказской войны

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

МАТЕРІАЛЫ ДЛЯ ИСТОРІИ КАВКАЗСКОЙ ВОЙНЫ*

* Статья эта была начата вскорѣ послѣ взятія Гуниба (осенью 1869 года), но по обстоятельствамъ не могла быть въ свое время окончена, и хотя, можетъ-быть, потеряла современный интересъ, но какъ матеріалъ, полагаю, можетъ имѣть нѣкоторое значеніе для историковъ Кавказа. Прим. автора.

I.

   Съ поступленіемъ Грузіи, въ концѣ прошедшаго столѣтія, въ подданство Россіи, войска наши двинулись за Кавказъ, чтобы защитить ее отъ вѣчныхъ нашествій окрестнаго мусульманскаго населенія. Съ Персіей и Турціей скоро покончили; исходъ войнъ съ этими азіятскими державами, безъ сомнѣнія, всѣмъ извѣстенъ. {Эпоха эта прекрасно очерчена въ почтенномъ трудѣ г. Дубровина: Закавказье въ 1803--6 годахъ.} Оставалось оградить наши новыя владѣнія отъ вторженій хищныхъ горцевъ и обезпечить сообщеніе Россіи съ Закавказьемъ.
   Племена населяющія ущелья, долины и лѣса Кавказскихъ горъ составляютъ какой-то неразгаданный хаосъ всѣхъ возможныхъ оттѣнковъ рода человѣческаго: что ни шагъ, то особый языкъ, другая одежда, другія вѣрованія, другіе обычаи, иные нравы, словомъ, разнообразіе достойное удивленія и ожидающее изслѣдованія ученыхъ. Въ одномъ только сошлись всѣ эти племена: въ кровожадной наклонности къ войнѣ. Нѣтъ сомнѣнія что подобная страсть родилась вслѣдствіе особыхъ обстоятельствъ и мѣстныхъ условій, среди которыхъ образовались эти общества; не мало содѣйствовала этому и вѣра Магомета -- причина застоя всѣхъ ея послѣдователей. Такъ или иначе, кавказскія племена точно такъ же считали необходимымъ элементомъ въ жизни войну, какъ другіе народы -- хлѣбопашество, торговлю и пр. Благодаря обычаю превращать женщинъ въ рабочій скотъ, у горцевъ всегда было достаточно времени для занятія оружіемъ; а плодородіе сосѣднихъ плоскостей, богатство и изнѣженность ихъ жителей, сравнительно съ горцами, служили хорошею приманкой воинственнымъ дикарямъ, встрѣчавшимъ здѣсь слабое сопротивленіе.
   Мусульманское духовенство, ради собственныхъ выгодъ и легчайшаго эксплуатированія массы, прибѣгло къ фанатизму и подливало масло въ огонь. Страсть къ грабежу нашла поддержку въ идеѣ служенія дѣлу вѣры; надежда на добычу смѣшалась съ надеждой будущихъ райскихъ благъ и съ новою силой возбудила воинственность горцевъ, считавшихъ себя совершенно безопасными въ недоступныхъ трущобахъ Кавказскаго хребта. Впрочемъ не всегда даже грабежъ и добыча вызывали въ горцахъ жажду войны: тутъ не рѣдко была любовь къ искусству ради искусства, была просто страсть; а это чувство вездѣ одинаково; оно безотчетно увлекаетъ человѣка, заставляя его забываться и рисуя въ заманчивой формѣ то отъ чего другой, непричастный этой страсти, отвернулся бы съ отвращеніемъ. Почти всякій Европеецъ возмутится при видѣ отрѣзанной головы или руки человѣческой, хотя бы и на полѣ сраженія; а посмотрѣли бы вы съ какою звѣрскою радостью отсѣкаетъ Лезгинъ правую руку у убитаго или даже тяжело раненаго врага, да еще и не врага, а просто человѣка другаго общества, защищавшаго свое семейство и имущество отъ хищнаго нападенія! И съ какимъ неподдѣльнымъ удовольствіемъ горецъ возвращается домой съ своимъ кровавымъ трофеемъ, возвѣщая свое прибытіе ружейными выстрѣлами и громкими пѣснями! Какъ торжественно онъ прибиваетъ надъ дверью своей сакли отрѣзанную голову или кисть правой руки! Много ли при этомъ досталось добычи, или вовсе не досталось, это дѣло второстепенное, а главное -- весь аулъ сбѣгается смотрѣть, хвалить, завидовать счастливцу, самодовольно взирающему на собравшуюся толпу, которая обступила его каменную саклю и разсматриваетъ только-что привѣшанную на колышкѣ, еще свѣжую, посинѣлую кисть человѣческой руки.... Я не разъ былъ свидѣтелемъ подобныхъ сценъ, и съ теченіемъ времени даже привыкъ къ такимъ зрѣлищамъ.
   Однимъ словомъ, всѣмъ этимъ горскимъ племенамъ хотѣлось драться съ кѣмъ бы то ни было и за что бы то ни было,-- лишь бы драться. Не было драки между собою изъ-за спорной земли, изъ-за похищенной дѣвушки или украденной коровы -- такъ нападали на Грузію; а нѣтъ, такъ вторгались въ сосѣднія мусульманскія провинціи подъ какимъ бы то ни было предлогомъ.
   Наше прибытіе за Кавказъ, наше желаніе защитить Грузію дало наклонности горцевъ какъ бы новую пищу: они обрадовались новому врагу, о существованіи котораго и не слыхали до тѣхъ поръ.
   Занявъ Грузію, завладѣвъ сосѣдними мусульманскими провинціями (Ширванъ, Куба, Дербентъ и проч.), считая Шамхала Тарковскаго съ давнихъ поръ своимъ вассаломъ, имѣя по низовьямъ Терека древнія казачьи поселенія и открывая чрезъ земли Кабардинцевъ и Осетинъ свое сообщеніе съ Россіей, мы образовали кругъ -- внутреннее пространство коего осталось въ рукахъ горцевъ. Имъ не понравился этотъ кругъ, какъ не нравится волку колючій плетень кругомъ овчарни. Они пытались прорывать его мы старались защищать; они увеличивали усиліе; мы въ свою очередь стали прибавлять войска, и такимъ образомъ, исподоволь, почти непредвидѣнно для обѣихъ сторонъ, возникла борьба, та знаменитая борьба которая въ теченіи 59 лѣтъ разрослась до огромныхъ размѣровъ, превратилась въ отчаянное сопротивленіе съ одной и въ энергическое нападеніе съ другой стороны, измѣнивъ совершенно начальныя роли борящихся: нападали мы, а защищались горцы.-- Борьба сдѣлалась вопросомъ государственнымъ, и наши друзья на Западѣ не замедлили направить свои взоры на Кавказъ.
   Подробное описаніе развитія и хода этой своеобразной войны -- дѣло исторіи; это будетъ интересный томъ (вѣрнѣе много томовъ) въ исторіи войнъ вообще, а въ исторіи Россіи въ особенности. Я ограничусь только краткимъ перечнемъ ея главныхъ эпизодовъ.
   Въ первое время нашего вступленія за Кавказъ, горцы хотѣли попрежнему распоряжаться въ Грузіи какъ въ порабощенной странѣ. Разъ спустились они съ горъ къ р. Іорѣ, встрѣтились съ новымъ непріятелемъ и -- были разбиты. (Дѣло генер. Гулякова, 1800). Горцы съ изумленіемъ смотрѣли на невѣдомыхъ имъ людей, на ихъ одежду, вооруженіе и образъ войны. Это первое пораженіе внушило имъ убѣжденіе въ непобѣдимости русскихъ войскъ, убѣжденіе удержавшееся почти безъ ослабленія до 40-хъ годовъ. Они съ тѣхъ поръ стали осторожнѣе и старались избѣгать встрѣчи съ нашими войсками, особенно въ мѣстахъ ровныхъ, открытыхъ.
   До исхода 20-хъ годовъ дѣйствія противъ горцевъ ограничивались занятіемъ нѣсколькихъ важнѣйшихъ пунктовъ у подножія горъ и отдѣльными, незначительными (въ сравненіи съ послѣдующими) дѣйствіями противъ возмущавшихся, или безпокоившихъ насъ своими набѣгами обществъ. Природа ставила намъ на каждомъ шагу неодолимыя преграды: тутъ дремучія чащи лѣсныя съ топкими шавдонами (болотистые ручьи); тамъ скалы и едва проходимыя пропасти; здѣсь рѣки, водопады, переправы чрезъ которыя не вездѣ и не всегда возможны; въ одномъ мѣстѣ совершенный недостатокъ фуража, въ другомъ топлива, въ третьемъ убійственный климатъ -- гнѣздо злокачественныхъ лихорадокъ и цынги. Но, несмотря на все это, преимущество дисциплинированныхъ войскъ надъ безпорядочными, хотя и воинственными ордами, храбрость нашихъ войскъ и энергія большинства тогдашнихъ генераловъ,-- давали намъ почти постоянный перевѣсъ, тѣмъ болѣе что непріятель не составлялъ, какъ въ послѣдствіи, одно цѣлое, управляемою одною сильною волей; это были разъединенныя племена и общества, враждовавшія и между собою. Тогда достаточно было небольшой колонны въ 5--6 ротъ съ 2-мя пушками, чтобы наказать какой-нибудь аулъ, или даже отдѣльное общество за измѣну клятвѣ и покорности, или за какое-нибудь хищничество на плоскости; тогда громъ пушечнаго выстрѣла, звуки барабановъ и рожковъ -- производили сильное дѣйствіе на дикарей! А висѣлицы, бывшія въ большой модѣ, тоже не мало содѣйствовали поддержанію этого страха...
   Въ тѣ времена еще никому и въ голову не приходило смотрѣть на кавказскихъ горцевъ какъ на непріятеля, съ которымъ Россія ведетъ войну; утѣшала себя обманчивою мыслью, что это дескать буйныя племена, склонныя къ различнымъ "шалостямъ", что нѣсколько разоренныхъ ауловъ, да нѣсколько повѣшенныхъ и сосланныхъ въ Сибирь удержатъ остальныхъ отъ шалостей. Послѣ, когда эти шалости стали принимать большіе размѣры, мы прибѣгали къ занятію нѣсколькихъ важнѣйшихъ пунктовъ и къ постройкѣ тамъ крѣпостей. Бурная, Внезапная, Грозная и нѣсколько менѣе значительныхъ укрѣпленій, построенныя по распоряженіямъ А. П. Ермолова, прикрыли Моздокъ, Кизляръ и казачьи поселенія по Тереку. Въ то же время количество войскъ было увеличено, хотя и въ незначительной степени.-- Тѣмъ не менѣе, еслибы въ высшихъ правительственныхъ сферахъ успѣлъ тогда установиться правильный взглядъ на кавказскія дѣла и -- главное, опредѣлилась бы ясно цѣль къ которой слѣдовало стремиться, мы были въ такомъ положеніи что могли, безъ особенныхъ затрудненій, прочно утвердиться въ плоскихъ и предгорныхъ частяхъ края, прекративъ тѣмъ постоянныя кровавыя стычки и предупредивъ развитіе ожесточенной войны въ послѣдніе 80 лѣтъ. Но такимъ положеніемъ дѣдъ не воспользовались; да и винить въ томъ едва ли кого-нибудь можно: край и его населеніе были мало намъ знакомы; мѣстнымъ такъ-называемымъ почетнымъ людямъ слишкомъ много довѣряли, чѣмъ тѣ и пользовались во вредъ намъ; владычество наше въ Закавказскомъ краѣ, волнуемомъ разсѣявшимися членами царскихъ и ханскихъ домовъ, было не прочно; отношенія къ Персіи и Турціи натянутыя; безпрерывныя войны на Западѣ отвлекали все вниманіе и всѣ матеріальныя средства въ другую сторону. Однако положительно можно сказать что удобное время для прочнаго устройства нашихъ кавказскихъ дѣдъ было упущено, и мюридизмъ -- этотъ зародышъ развившагося въ послѣдствіи бѣдственнаго періода -- захватилъ насъ въ расплохъ. Мало знакомые съ населеніями Дагестана, мы не могли уразумѣть значенія фанатическихъ проповѣдей, казавшихся тогдашнему начальству пустяками, забавными затѣями муллъ, а тѣмъ болѣе принять соотвѣтствующія мѣры къ прекращенію зла до его развитія. Къ крайнимъ же мѣрамъ не рѣшались вѣроятно прибѣгнуть -- по недостатку силъ. Даже свѣдѣнія о появившихся въ Кюринскомъ ханствѣ проповѣдникахъ казавата (священная война противъ невѣрныхъ) были приняты довольно равнодушно, судя по сдѣланнымъ по этому поводу распоряженіямъ, которыя носили Характеръ болѣе полицейскихъ, чѣмъ военныхъ мѣръ. А что была въ то время полиція въ какомъ-нибудь Кюринскомъ ханствѣ? Какое вліяніе могъ имѣть тамъ кубинскій комендантъ, къ которому адресовались по дѣламъ этого владѣнія? оставалось положиться на самого хана, или другаго вліятельнаго мусульманина, а тѣ, почти безъ исключенія, служили "и нашимъ и вашимъ". Нашимъ отчасти изъ страха, а больше ради денегъ и подарковъ, своимъ -- по единству вѣры, понятій, родственнымъ и всякимъ другимъ связямъ, наконецъ по единству затаеннаго, но глубокаго чувства ненависти къ гяурамъ... Судите же, каково могло быть исполненіе полицейскихъ мѣръ при такой обстановкѣ?-- Крайне удивительно что А. П. Ермоловъ, извѣстный своимъ вѣрнымъ взглядомъ на всякое дѣло, своею неизмѣнною энергіей,-- именно въ этомъ важномъ случаѣ какъ бы измѣнилъ себѣ, прибѣгнувъ къ полумѣрамъ, всегда болѣе вреднымъ, чѣмъ полезнымъ, и, не оцѣнивъ вполнѣ значенія и послѣдствій казавата, отнесся къ дѣлу съ нѣкоторымъ равнодушіемъ; возможность уничтожить зло въ корнѣ была упущена.
   Вскорѣ послѣ того возгорѣлась Персидская война; генералъ Ермоловъ былъ замѣненъ Паскевичемъ; тамъ началась Турецкая кампанія,-- вниманіе нате отъ Дагестана было совсѣмъ отвлечено; мюридизмъ подъ шумокъ все болѣе и болѣе распространялся, пріобрѣтая съ каждымъ днемъ новыя толпы послѣдователей.
   Съ 1830 года это новое ученіе стало обнаруживать послѣдствія уже не шуточныя. Подъ предводительствомъ Кази-Мулды, провозгласившаго себя имамомъ (духовнымъ главою) новой секты, большія толпы горцевъ ограбили уѣздный городъ Кизляръ, осаждали крѣпости Бурную. Дербентъ и Внезапную; безпрестанно вторгались на плоскости, возмущая покорныхъ намъ жителей, или разоряя ихъ за нежеланіе возставать. Устремивъ главное вниманіе на владѣніе Шамхала Тарковскаго и желая пріобрѣсти здѣсь побольше вліянія, Кази-Мулла рѣшился не ограничиваться временными нашествіями, а прочно утвердиться въ этомъ владѣніи; для этого онъ выбралъ лѣсное урочище Чумкескентъ, недалеко отъ значительнѣйшаго шамхальскаго аула Казанища, и укрѣпился въ немъ. Такая дерзкая попытка непріятеля, вздумавшаго на глазахъ нашихъ, на плоскости, основывать себѣ постоянное пребываніе, вызвала наконецъ и отпоръ: былъ посланъ отрядъ для непремѣннаго овладѣнія Чумкескентомъ. Начальникъ этого отряда полковникъ Миклашевскій (горцы звали его "кара-пулковникъ", т.-е, черный) оправдалъ свою старую репутацію: не взирая на отчаянную защиту лучшихъ мюридовъ, укрѣпленіе было взято штурмомъ; почти весь его гарнизонъ истребленъ; но и Миклашевскій палъ жертвою своей храбрости, пораженный мѣткою пулей въ грудь; отрядъ нашъ потерялъ 8 офицеровъ и 384 нижнихъ чиновъ. Кази-Мулла успѣлъ бѣжать въ аулъ Гимры и тамъ сталъ опять собирать толпы, увлекая легковѣрныхъ горцевъ обѣщаніемъ богатой добычи, изгнанія гяуровъ, блажеяствъ въ будущей и совершенной свободы въ настоящей жизни!
   Наступило временное спокойствіе, прочности коего, впрочемъ, само кавказское начальство не вѣрило; довольствовались тѣмъ что спокойствіе возстановлено хоть на нѣкоторое время. Опасаясь враждебныхъ дѣйствій Чеченцевъ, не принимали однако никакихъ мѣръ противъ этого; напротивъ, все какъ бы высказывало какую-то робость, какое-то задабриваніе: "не трогайте молъ только насъ"; хотѣли обойтись одними кроткими мѣрами и рады были что Чеченцы продолжали клятвенно увѣрять въ своей преданности.-- Между тѣмъ изъ перехваченнаго письма ихъ къ Аварцамъ (тоже недовольнымъ близкимъ сосѣдствомъ нашихъ войскъ), гдѣ въ каждомъ словѣ проглядывала ненависть къ Русскимъ, можно было достаточно убѣдиться какая прочная гарантія для насъ -- ихъ клятвы. Что горцы вообще не могли помириться съ присутствіемъ нашихъ войскъ, боясь солдатчины, налоговъ и вмѣшательства въ ихъ дѣла, было вполнѣ извѣстно. Но, какъ уже выше сказано, отсутствіе ясно опредѣленной цѣли къ которой слѣдовало стремиться, представляло широкое поле развитію личныхъ взглядовъ, измѣнявшихся съ каждою перемѣной нетолько главнокомандующихъ, но даже и менѣе значительныхъ частныхъ начальниковъ. Казалось бы вопросъ: стремимся ли мы покорить горцевъ и сдѣлаться полновластными распорядителями Кавказа, или же требуемъ отъ нихъ только пограничнаго спокойствія, долженъ былъ настойчиво требовать разрѣшенія, однако, судя по тогдашнимъ дѣйствіямъ, не соотвѣтствовавшимъ вполнѣ ни той, ни другой цѣли, должно полагать что этотъ насущный вопросъ какъ бы боялись затрогиватъ. Въ системѣ дѣйствій происходили поразительныя колебанія: то мы ограничивались чисто пассивною обороной, то нами овладѣвала какая-то наступательная горячка, и отряды, въ разныхъ мѣстахъ, по горамъ и по лѣсамъ, кидались отыскивать непріятеля; то страсть къ дипломатіи брала верхъ, и мы изощрялись въ сочиненіи высокопарныхъ, въ восточномъ вкусѣ прокламацій, въ посылкѣ и пріемѣ "вліятельныхъ" людей, въ щедрой раздачѣ цѣнныхъ подарковъ, въ составленіи трактатовъ, въ выгадываніи прочныхъ ручательствъ будущей покорности -- въ видѣ присяги на Коранѣ, въ видѣ аманатовъ изъ "лучшихъ" фамилій, въ видѣ денежной дани и пр. Но, само собою, при первомъ удобномъ случаѣ, клятвы мусульманъ предъ гяурами оказывались недѣйствительными; аманаты вмѣсто знатныхъ -- байгушами (оборванцами), а денежныя дани -- обманчивыми надеждами!...
   Взгляды на положеніе кавказскихъ дѣдъ были самые противорѣчивые. Графъ Паскевичъ, напримѣръ, находилъ что до 30го года горцы ничего серіознаго не предпринимали потому что и мы дѣйствовали только миролюбивою политикой; что наши же наступленія вызвали и ихъ повсемѣстное вооруженіе. Замѣнившій его генералъ баронъ Розенъ гораздо правильнѣе взглянулъ на дѣло. Онъ писалъ что атакуя горцевъ вдругъ на нѣсколькихъ пунктахъ, мы, по крайней ограниченности средствъ, не могли эти пункты удерживать за собою; а временныя экспедиціи, не принося намъ никакой пользы, ослабляли насъ, раздражали горцевъ, которымъ удачные набѣги придавали все болѣе и болѣе дерзости. Если до сихъ поръ (1831), продолжалъ баронъ Розенъ, они ничего важнаго не предпринимали, то потому что были разрознены, между ними существовали несогласія и вражда. Но когда какой-нибудь Кази-Мулла, или другой счастливый предпріимчивый предводитель успѣетъ соединить горцевъ и произвести общее ихъ вооруженіе, то это будетъ для насъ гибельно.-- Къ этому генералъ Розенъ прибавлялъ что онъ полагаетъ прежде обезпечить наши лиши, стараться пока мирною торговою политикой удерживать горцевъ отъ враждебныхъ дѣйствій; а потомъ уже идти рѣшительно и прочно занимать важнѣйшіе пункты.-- Въ этомъ заключеніи нельзя не видѣть вліянія совершенно личныхъ, частныхъ обстоятельствъ. Баронъ Розенъ, безспорно одинъ изъ весьма умныхъ, образованныхъ генераловъ, имѣлъ несчастіе терпѣть во время только-что оконченной Польской камланіи частыя неудачи и почти потерялъ свой корпусъ (Литовскій), который частью былъ взятъ въ плѣнъ, частью передался Полякамъ. Особымъ расположеніемъ послѣ такихъ печальныхъ приключеній онъ пользоваться не могъ, хотя назначеніемъ на важный постъ главнаго начальника на Кавказѣ покойный государь вѣроятно хотѣлъ смягчить тягостное положеніе заслуженнаго генерала. Графъ же Паскевичъ, напротивъ, послѣ взятія Варшавы сталъ на такую высоту что -- "смѣть предъ нимъ свое сужденіе имѣть" было бы по меньшей мѣрѣ крайне неблагоразумно. Такимъ образомъ барону Розену, хотя съ нѣкоторыми обмолвками, пришлось поддакивать своему всесильному предмѣстнику на счетъ мирной политики съ горцами, и онъ не посмѣлъ даже заикаться о необходимости утроить средства бывшія въ его распоряженіи, чтобъ имѣть возможность дѣйствовалъ энергически, систематически и съ успѣхомъ. Графъ Паскевичъ, къ которому тогда считали нужнымъ обращаться за совѣтами по кавказскимъ дѣламъ, не преминулъ бы опровергнуть Розена, сослался бы пожалуй на то что онъ съ тѣмъ же малымъ числомъ войскъ не только Кавказъ удержалъ, но еще побѣдилъ Персію и Турцію, и окончилось бы не только отказомъ, но и новымъ для барона Розена неблагорасположешемъ... А можетъ-быть, еслибы послѣдній пользовался въ Петербургѣ хотя малою долей того авторитета какимъ былъ князь Варшавскій, его представленія бы уважали, и усиленіемъ средствъ втрое въ 1831--2 годахъ избѣгли бы необходимости удесятерить ихъ въ послѣдствіи; можетъ-быть 25--30 годами раньше окончилась бы борьба, стоившая государству десятковъ тысячъ человѣческихъ жизней и сотенъ милліоновъ рублей! Впрочемъ изъ Петербурга тоже писали что мелкія экспедиціи насъ только ослабляютъ, а что нужно дѣйствовать по одному общему плаву; но ни плана такого, ни средствъ привести его въ исполненіе не давали.
   Между тѣмъ, пока мы, ведя переговоры, слѣдовали мирной политикѣ,-- Кази-Мулла, въ союзѣ съ главными кадіями Гимры и Унцукуля, продолжалъ свое дѣло. Черезъ двѣ недѣли по возвращеніи съ Чумкескентскаго разгрома въ Гимры, куда онъ бѣжалъ имѣя при себѣ всего сто человѣкъ, у него собралось уже до трехъ тысячъ. Андійцы и Чеченцы волновались, Аварцы обнадеживали ихъ своею помощью; жители плоскости и милиція отказывались слушать насъ и даже своихъ хановъ; они толпами стали присоединяться къ Кази-Муллѣ; волненіе охватило южно-дагестанскія, давно намъ покорныя владѣнія и проникло даже въ закавказскія мусульманскія провинціи; со всѣхъ сторонъ стекалась молодежь къ Кази-Муллѣ, становясь подъ его знамя, на которомъ красовалась арабская надпись: "кто подъ нимъ пойдетъ, тому ни пуля, ни пушечное ядро вредить не могутъ".
   Наконецъ Кази-Мулла, окончательно убѣдившись въ нашемъ безсиліи, съ неслыханною до того смѣлостью вышелъ изъ горъ и началъ дѣйствовать наступательно большими массами. Онъ осаждаеть наши крѣпости, разбиваетъ мелкіе отряды, грабитъ города, прерываетъ наши сообщенія, поднимаетъ противъ насъ все населеніе, собирается взять Владикавказъ, соединиться съ Кабардой и отрѣзать насъ отъ Россіи... Разрозненныя части нашихъ войскъ очутились какъ бы среди бушующаго моря; они съ изумительною отвагой боролись одинъ противъ десяти, кидаясь во всѣ стороны, упрашивая тифлисское начальство о скорѣйшей поддержкѣ...
   А въ Тифлисѣ въ это время было междуцарствіе: графъ Паскевичъ уѣхалъ въ Польшу, баронъ Розенъ еще не пріѣзжалъ; временно управлявшій краемъ генералъ Панкратьевъ относился къ этимъ событіямъ повидимому довольно равнодушно, не придавая имъ особаго значенія. Распоряженія дѣлались какъ-то вяло и нерѣшительно; подкрѣпленія посылались сперва къ Шемахѣ, послѣ къ Самуру, медленно, частями. Противникъ же нашъ Кази-Мулла, напротивъ, выказалъ тогда энергію и военныя способности поистинѣ замѣчательныя. Онъ съ едва понятною быстротой появлялся вдругъ на совершенно противоположныхъ окраинахъ; толпы его то таяли до ничтожной цифры въ 200--300 человѣкъ, то возрастали до 5--6 тысячъ.-- Подробности происшествій того времени дадутъ обильный источникъ историку Кавказской войны и будутъ, я полагаю, весьма поучительны.
   Наконецъ въ 1832 году мы рѣшились на болѣе серіозныя дѣйствія. Отрядъ, собранный въ Темиръ-Ханъ-Шурѣ, подъ личнымъ начальствомъ корпуснаго командира барона Розена, двинулся въ Гимры, разбилъ собравшуюся тамъ толпу горцевъ, а при штурмѣ одной отдѣльной башни палъ и самъ Кази-Мулла. Въ числѣ находившихся при немъ до конца приближенныхъ мюридовъ, былъ Шамиль, избѣжавшій въ числѣ немногихъ смерти, хотя былъ при этомъ раненъ штыкомъ въ плечо. Затѣмъ отрядъ возвратился въ Шуру.
   Этотъ ударъ, особенно смерть имама, повергъ горцевъ въ страшное уныніе. Намъ, повидимому, слѣдовало бы воспользоваться плодами такой важной побѣды, двинуться далѣе, прибрать къ рукамъ страну, еще не окрѣпшую въ фанатическомъ ученіи, не сплоченную пока въ одно тѣло; слѣдовало занять насколько главнѣйшихъ пунктовъ, учредить свое управленіе, разработать дороги, чтобъ имѣть свободный доступъ;-- но ничего этого мы не сдѣлали: позднее время года (октябрь), недостатокъ продовольствія и другихъ средствъ вѣроятно повліяли на рѣшеніе возвратиться. Не безъ вліянія въ э томъ случаѣ, какъ и прежде, могъ быть ложный взглядъ которымъ смотрѣли на дѣло: никакъ не хотѣла придать ему вполнѣ серіознаго значенія, забывали коренное военное правило: не пренебрегать никакимъ непріятелемъ; всякій частный успѣхъ принимали за окончательный ударъ. Хотя баронъ Розенъ, какъ мы видѣли изъ его отзыва, и правильно судилъ о положеніи дѣлъ, но тутъ онъ, человѣкъ новый, легко могъ поддаться вліянію окружавшихъ генераловъ, могъ придать преувеличенное значеніе временнымъ условіямъ въ которыхъ отрядъ находился, могъ наконецъ и въ самомъ дѣлѣ придти къ убѣжденію что такой ударъ и смерть Кази-Муллы положатъ конецъ попыткамъ горцевъ.
   Оставленные нами въ покоѣ горцы вскорѣ опомнились. Кази-Мулла, тѣло коего было найдено будто-бы въ положеніи молящагося, держащаго въ лѣвой рукѣ бороду, а правою указывая на Востокъ, прослылъ за святаго, за мученика... Уныніе смѣнилось озлобленіемъ и желаніемъ мести. Имамомъ на мѣсто убитаго былъ выбравъ житель аула Гоцатль Гамзатъ-Бекъ. Кратковременное правленіе его ознаменовалось истребленіемъ всѣхъ членовъ Аварскаго ханскаго дома. Это кровавое событіе, обнаружившее до какой силы возросъ мюридизмъ, имѣло для насъ весьма дурныя послѣдствія: мы потеряли Аварію и ея владѣтелей, которые, благодаря своему давнему значенію и вліянію на всемъ Кавказѣ, могли быть намъ весьма полезны въ дѣлахъ Дагестана; кромѣ того, оно навело страхъ на всѣ общества, не совсѣмъ еще поддавшіяся мюридамъ, на другихъ, особенно мелкихъ владѣтелей и было причиной признанія ими de facto власти имама.
   Вскорѣ послѣ того Гамзатъ-Бекъ былъ убитъ въ мечети, во время молитвы, хунзахскими жителями Османомъ и Гаджи-Муратомъ (впослѣдствіи извѣстнѣйшій наибъ-наѣздникъ), отмстившими за смерть Аварскихъ хановъ -- ихъ эмджековъ -- молочныхъ братьевъ, то-есть вскормленныхъ одною кормилицею. Претендентовъ на высокое званіе имама явилось нѣсколько; но выше всѣхъ были Шамиль и нѣкто Ташавъ-Гаджи. Благодаря содѣйствію своего наставника муллы Джемалъ-Эддина, весьма ученаго и уважаемаго въ горахъ человѣка, благодаря своимъ близкимъ отношеніямъ къ Кази-Муллѣ и Гамзатъ-Беку, слѣдовавшимъ во многомъ совѣтамъ Шамиля, онъ восторжествовалъ и былъ провозглашенъ имамомъ эль-Лазамомъ.
   Аварія, освободившаяся со смертью Гамзатъ-Бека отъ власти имамовъ, управлялась храбрымъ Раджи-Муратомъ и неоднократно отражала нападенія Шамиля, который понималъ всю важность владѣнія ею -- какъ сердцемъ всего Дагестана -- и который употреблялъ внѣ усилія къ ея порабощенію. Такъ прошло время до 1837 года, когда войска наши, подъ начальствомъ генерала Фези, прошли въ Аварію, построили въ Хунзахѣ (резиденціи хановъ) укрѣпленіе и разработали оттуда дорогу къ Темиръ-Ханъ-Шурѣ, обезпечивъ ее нѣсколькими промежуточными укрѣпленіями, или, вѣрнѣе сказать, наскоро устроенными редутами. Правителемъ Аварскаго ханства назначили преданнаго намъ полковника Ахметъ-Хана Мехтулинскаго. Затѣмъ войска двинулись къ аулу Тилитль, гдѣ заперся Шамиль съ своими приверженцами, и обложили его. Послѣ нѣсколько дневнаго боя, большая часть аула была въ нашихъ рукахъ; оставался одинъ кварталъ, въ которомъ сидѣлъ Шамиль. Казалось, смерть или плѣнъ не минуютъ его въ этомъ убѣжищѣ; но видно судьба берегла своего горскаго баловня: въ отрядѣ оказался недостатокъ продовольствія и снарядовъ, получено было извѣстіе о возстаніи въ Кубинскомъ уѣздѣ и волненіяхъ въ другихъ частяхъ Дагестана, на пути отступленія отряда; поэтому, вмѣсто штурма послѣдняго квартала Тилитдя, генералъ Фези вступилъ съ Шамилемъ въ переговоры. Счастливый такою неожиданною развязкой, онъ съ поспѣшностью выдалъ требуемыхъ отъ него аманатовъ и принялъ на Коранѣ присягу на подданство Россіи. Эта церемонія вѣроятно произошла не въ присутствіи Русскихъ, что воспрещалось будто бы законами мусульманской вѣры, а при назначенномъ для этого сынѣ Асланъ-хава Казыкумыхскаго, Магометъ-Мирзѣ, сопровождавшаго отрядъ нашъ. Отрядъ яоспѣшно возвратился на плоскость, а генералъ Фези донесъ о своей побѣдѣ и ея результатахъ, названныхъ покореніемъ многихъ народовъ Дагестана.
   Такой исходъ значительной экспедиціи, начавшейся съ большимъ успѣхомъ, имѣлъ для насъ вредныя послѣдствія; Шамиль, ожидавшій въ Тилитлѣ печальнаго конца своему поприщу, видѣлъ что съ нимъ боялась дѣйствовать рѣшительно и вступили въ переговоры; это его ободрило и дало смѣлость расширить кругъ своихъ дѣйствій. Присяга само собою тутъ же была забыта. Онъ разослалъ по всему Дагестану слѣдующее воззваніе: "Мусульмане! вы видѣли что я разбилъ Русскихъ подъ Ашильта, {Здѣсь не задолго предъ тѣмъ былъ разбитъ нашъ небольшой отрядъ, и начальникъ его остался въ числѣ павшихъ.} но они не достигли моей силы! Невѣрные вновь появились въ землѣ вашей, хитростію разбили нашихъ и взяли Ахульго; {Въ 1837 году. Не надо смѣшивать этого со вторичнымъ взятіемъ "новаго" Ахульго въ 1839 году, о чемъ будетъ сказано ниже.} такъ было угодно Богу! Но въ то же время я съ горстью храбрыхъ уничтожилъ Русскихъ подъ Тилитлемъ, {До прибытія отряда генерала Фези къ Тилитлю, была отправлена впереди колонна полковника Бучліева, которая и потерпѣла пораженіе.} заставивъ тѣмъ ихъ обратить противъ меня всѣ силы. Тогда я двинулъ всѣ дагестанскіе народы, даже живущіе за Самуромъ и далѣе до моря, и когда невѣрные уже готовы были торжествовать побѣду свою надо мною, невидимая сила заставила ихъ въ слѣпотp3; бѣжать изъ горъ на спасеніе домовъ своихъ и имущества награбленнаго у васъ! Мусульмане! будьте тверды въ вѣрѣ вашей, строго исполняйте шаріатъ пророкомъ отъ Бога вамъ данный, не унывайте при величайшихъ несчастіяхъ, молитесь, плачьте о грѣхахъ вашихъ и чаще повторяйте: нѣтъ Бога, кромѣ единаго Бога, а Магометъ пророкъ Его!"
   Легковѣрные горцы рады были повѣрить торжеству имама и своихъ единовѣрцевъ; они воспламенились заманчивою надеждой разбивать вездѣ Русскихъ, отмотать за своихъ погибшихъ въ бояхъ братьяхъ и за разрушенные аулы, освободиться отъ стѣснительнаго присутствія въ горахъ нашихъ войскъ и опять начать дѣйствовать на плоскости. Слѣдствіемъ такого настроенія умовъ было добровольное подчиненіе Шамилю сильнаго соперника его Ташавъ-Гаджи и окончательное признаніе имамомъ всѣми безъ исключенія племенами Дагестана. Разрозненныя общества стали сливаться въ одно тѣло, руководимое одною крѣпкою волею, направляемое къ одной цѣли. Совершалось то что, по словамъ барона Розена, должно было быть для него гибелью. Къ сожалѣнію обстоятельства вскорѣ оправдали эти предсказанія!
   Съ этихъ поръ началась новая эпоха въ Кавказской войнѣ, эпоха серіозныхъ дѣйствій съ обѣихъ сторонъ, кровавыхъ драмъ, героемъ которыхъ сдѣлался малоизвѣстный до того горецъ Шамиль -- альфа и омега этой эпохи. Онъ въ каждомъ своемъ дѣйствіи началъ выказывать обширный умъ, чрезвычайную проницательность въ пониманіи своего и нашего положенія и большое умѣнье пользоваться всякими обстоятельствами.
   Послѣ экспедиціи 1837 года, окончившейся, какъ мы видѣли, совсѣмъ не такъ какъ слѣдовало ожидать, судя по ея успѣшному началу и по значительному составу отряда, Шамиль направилъ всѣ усилія къ соединенію разрозненныхъ обществъ. Между прочимъ онъ рѣшился оставить полукочевой образъ жизни и учредить себѣ резиденцію, и притомъ настолько неприступную чтобы въ случаѣ усиленнаго наступленія вашихъ войскъ и невозможности удержаться въ полѣ, можно было въ ней отсидѣться. Примѣръ Тилитля, въ которомъ одинъ крѣпкій кварталъ спасъ его отъ гибели, послужилъ основаніемъ такой мысли, и Шамиль весь почти 1838 годъ употребилъ на устройство укрѣпленія "Новое Ахульго", на скалѣ уже отъ природы едва доступной. Съ нашей же стороны въ это время для противодѣйствія Шамилю ничего не предпринималось, хотя, нѣтъ сомнѣній, начальство имѣло свѣдѣніе обо воемъ происходящемъ въ горахъ.
   Въ 1839 году рѣшились наконецъ опять дѣйствовать наступательно, рѣшительный -- по тогдашнему -- отрядъ, предводимый генераломъ Граббе, двинулся въ горы и послѣ нѣсколькихъ серіозныхъ стычекъ съ непріятелемъ достигъ Ахудьго. Осада этого крѣпкаго убѣжища Шамиля, въ которомъ онъ съ семействомъ, и тысячи полторы человѣкъ самыхъ отчаянныхъ мюридовъ, тоже большею частью съ женами и дѣтьми, засѣли съ клятвою не сдаваться живыми, тянулась около двухъ мѣсяцевъ. Съ вашей стороны все было пущено въ ходъ, чтобы предпріятіе увѣнчалось успѣхомъ; инженеры и артиллеристы примѣняли все что на такой мѣстности наука и изобрѣтательность допускали; пѣхота явила примѣры такой неустрашимости и отваги, какія не во всѣхъ военныхъ лѣтописяхъ встрѣтить можно. Шамилю предложено было сдаться; онъ являлся на переговоры, однако согласія не послѣдовало и пришлось прибѣгнуть къ крайней мѣрѣ: рѣшено было идти на штурмъ. Первый былъ отбитъ съ огромною лотерей; поведи второй, 24го августа, и Ахульго пало; почти всѣ защитники его истреблены, а Шамиль съ семьей и нѣсколькими мюридами, спустившись на веревкахъ по страшнымъ обрывамъ къ рѣкѣ Андійскому Койсу, на приготовленномъ заранѣе плоту успѣлъ бѣжать {Дѣйствіе 1889 года и особенно взятіе Ахульго прекрасно описаны Д. А. Милютинымъ въ особой брошюрѣ, изданной, кажется, 1840--41 года.}.
   Этотъ ударъ потрясъ начавшее было возрастать могущество Шамиля и навелъ паническій страхъ на всѣхъ горцевъ. Казалось насталъ конецъ мюридизма. И дѣйствительно, взятіе Ахульго, подобно взятію въ 1832 году Гимры, было однимъ изъ тѣхъ рѣшительныхъ ударовъ отъ которыхъ слѣдуетъ ожидать самыхъ важныхъ результатовъ. Но воля судебъ непреклонна. Повторилось то же что въ 1832 году, то-есть мы возвратились домой и вполнѣ воепоіьзоваться побѣдой, пріобрѣтенною такими огромными жертвами, не успѣли. Конечно и тутъ были достаточныя для этого основанія: изнуреніе войска, недостатокъ продовольственныхъ и военныхъ запасовъ, большое число больныхъ и раненыхъ, затруднительное сообщеніе и пр. Но нельзя ли было, въ виду самоважнѣйшей цѣди, изслѣдовать и обойти хоть частью всѣ эти препятствія, сообразивъ объ этомъ даже заранѣе?
   Почти чудомъ спасшійся изъ Ахульго, Шамиль явился бѣднымъ бѣглецомъ въ Шатай (мелкое общество въ верховьяхъ рѣки Аргуна), гдѣ его приняли по законамъ гостепріимства, но безъ всякой власти и значенія.
   Въ Дагестанѣ наступило спокойствіе; многія общества поспѣшили опять изъявить намъ свою покорность. Мы владѣли Аваріей и незначительными пространствами въ обѣ стороны отъ нея, по Аварскому и Андійскому Койсу. Дѣла ваши были въ лучшемъ положеніи чѣмъ когда-нибудь.
   

II.

   Прежде чѣмъ продолжать разказъ о дальнѣйшемъ ходѣ событій въ Дагестанѣ, бывшемъ въ тѣ годы главнымъ театромъ войны, считаю полезнымъ познакомить читателей съ тогдашнимъ положеніемъ Чечни и Лезгинской линіи, а также набросать хотя краткій географическій очеркъ всего театра военныхъ дѣйствій на восточномъ Кавказѣ.
   Отъ главнаго Кавказскаго хребта у горы Барбала отдѣляется къ востоку довольно значительная вѣтвь подъ именемъ Андійскаго хребта; она замыкаетъ съ сѣвера обширное пространство, лежащее между главнымъ хребтомъ и Каспійскимъ моремъ, извѣстное подъ общимъ названіемъ Дагестана (горной страны, отъ "датъ" гора и "станъ" страна). Всѣ рѣки вытекающія изъ сѣвернаго склона хребта, между горами Барбала и Гудуръ-Даръ, текутъ въ глубокихъ котловинахъ, окруженныхъ со всѣхъ сторонъ высокими скалами, и извѣстны подъ общимъ именемъ Койсу,-- Андійское, Аварское, Казы-Кумухское и Кара. Впадая другъ въ друга, онѣ дальше образуютъ одну рѣку Судакъ, вливающуюся въ Каспійское море. Такимъ образомъ большая часть Дагестана, составляющая бассейнъ Сулака, отдѣлена отъ приморской полосы высокими горами. Эту послѣднюю полосу орошаютъ незначительныя рѣчки, вытекающія изъ второстепенныхъ горныхъ отроговъ, за исключеніемъ рѣки Самуръ, берущей свое начало изъ Гудуръ-Дага и считаемой границей между южнымъ Дагестаномъ и мусульманскими провинціями Закавказья.
   Вообще Дагестаномъ съ военной точки зрѣнія называлось пространство граничащее съ востока рѣкою Самуромъ, съ запада Судакомъ, съ сѣвера Каспійскимъ моремъ, а съ юга отрогами главнаго Кавказскаго хребта. Дагестанъ состоитъ изъ двухъ частей, весьма различныхъ по характеру мѣстностей: внутренней -- горной и прикаспійской -- плоской. Первая рѣзко отличается отъ всѣхъ прочихъ частей Кавказскаго горнаго пространства; здѣсь нѣтъ ни второстепеннаго хребта, съ лѣсистыми, постоянно понижающимися отрогами, ни расширяющихся постепенно ущелій: напротивъ все это пространство составляетъ какъ бы одну возвышенную массу, изрѣзанную глубокими разселинами, съ лѣнящимися въ нихъ потоками; горы не тянутся гребнями въ извѣстномъ направленіи, а какъ бы нагромождены, то расходясь, то скрещиваясь между собою и образуя множество обширныхъ плоскихъ возвышенностей: бока ущелій часто образуютъ крутые скалистые, террасообразные уступы и суживаются на подобіе оводовъ. Вся эта масса скалистыхъ горъ обнажена отъ лѣсовъ; растительность встрѣчается въ рѣдкихъ мѣстахъ, за то на глубинѣ ущелій, со всѣхъ сторонъ защищенныхъ отъ вѣтровъ, гдѣ жители съ большимъ трудомъ, на искусственныхъ насыпныхъ террасахъ, устроили сады и виноградники, дающіе въ изобиліи прекрасные плоды, на нѣкоторыхъ возвышенностяхъ есть прекрасныя пастбища, во доступныя только въ лѣтніе мѣсяцы. Нѣтъ горной страны угрюмѣе внутренняго Дагестана; но за естественными его рубежами характеръ мѣстности рѣзко измѣняется. Какъ Андійскій хребетъ, такъ и горы замыкающія съ востока котловину Койсу, представляютъ на двухъ своихъ скатахъ совершенно противоположный видъ: ко внутренней, то-есть вышеописанной сторонѣ, скаты обнажены, скалисты, иногда совершенно отвѣсными обрывами спускаются къ рѣкамъ; напротивъ того отдѣляющіяся отъ Андійскаго хребта къ сѣверу и востоку вѣтви -- отлоги и лѣсисты; одинъ изъ такихъ отроговъ упирается въ море у Дербента, вслѣдствіе чего ближайшія окрестности здѣсь довольно гористы, въ большей же части своего протяженія прибрежная полоса Дагестана представляетъ раввину различной ширины; у низовьевъ Судака есть даже мѣста съ признаками солончаковъ, свойственныхъ только песчанымъ степямъ сѣверо-западнаго берега Каспіи; въ южномъ же Дагестанѣ, особенно ближе къ Самуру тянется уже великолѣпная равнина, рѣдкая по своему плодородію и богатству всякихъ произведеній; на ней произрастаетъ марена, которая составляетъ такой важный предметъ торговли на Нижегородской ярмаркѣ.
   Вообще въ прибрежной части Дагестана мѣстность совершенно доступная, дороги колесныя, удобныя, но доступы отсюда въ котловину Койсу очень не многочисленны и весьма трудны; во внутренней же части дорогъ вовсе нѣтъ, едва проходимыя тропинки не заслуживали этого названія, даже въ смыслѣ военныхъ путей.
   Кромѣ внутренняго, горнаго и прибрежнаго, плоскаго Дагестяна, слѣдуетъ считать еще особою частью его то пространство которое тянется по частному хребту горъ, раздѣляющихъ между собою обѣ сказанныя часта съ особымъ населеніемъ. Это пространство играло важную роль во время войны, служа нерѣдко естественнымъ прикрытіемъ плоскости отъ набѣговъ враждебныхъ племенъ и опорными пунктами при вашихъ движеніяхъ внутрь горъ. Все населеніе Дагестана можно тоже раздѣлать на три разряда: жители владѣнія Шамхала Тарховскаго, Карахайтаха {Еще со временъ Арабовъ въ Дагестанѣ образовалось нѣсколько самостоятельныхъ владѣній, именно: Шамхала (отъ арабскаго шамъ -- свѣтъ, халъ -- князь) Тарховскаго (отъ главной ихъ резиденціи Тарху на берегу Каспія), хана Аварскаго и Уцмія (владѣтеля) Карахайтаха въ послѣдствіи образовались еще ханства Мехтулинское, Казыкумунское, Коринское, а при персидскомъ владычествѣ -- Дербентское, Кубинское и пр.} и нѣкоторыхъ отдѣльныхъ князей у низовьевъ Судака -- на плоскости; жителей ханства Мехтулинскаго, Акуши, Сюрги, Кайтаха, Табасарижало верховьямъ Самура -- на промежуточной части; наконецъ на Койсубулинцевъ, Аварцевъ и всѣ лезгинскія общества -- во внутренней. Первая группа всегда считалась намъ покорною, никогда явно съ нами не враждовала, занятая больше хлѣбопашествомъ и другими мирными дѣлами; вторая -- болѣе воинственная, болѣе не расположенная къ намъ, нерѣдко возмущавшаяся и не чуждая общихъ интересовъ съ нашими явными непріятелями; третья -- самая бѣдная, самая дикая и воинственная, ярые послѣдователи мюридизма, вполнѣ покорные имаму, пылающіе полнѣйшею ненавистью и недовѣріемъ къ Русскимъ. Изъ нихъ, впрочемъ, Аварія, какъ долго управляемая ханами, привыкшая къ нѣкоторой подчиненности и порядку, составляла въ этомъ отношеніи нѣкоторое исключеніе между дальними горскими обществами, тѣмъ болѣе что и Шамиль въ первое время ея порабощенія поступалъ съ ними круче за убійство Гамзатъ-Бека и долгое сопротивленіе ему.
   Обратимая теперь къ лѣвому крылу Кавказской линіи, или, собственно говоря, къ той его части которая составляла театръ военныхъ дѣйствій и населена преимущественно чеченскимъ племенемъ.
   Параллельно сѣверному склону главнаго Кавказскаго хребта тянется довольно высокая, покрытая густымъ лѣсомъ, цѣпь горъ, извѣстныхъ подъ названіемъ Черныхъ. (Лѣсомъ покрытыя, онѣ всегда темны въ сравненіи съ высящимися за ними снѣговыми, скалистыми громадами, оттого и названіе "Черныя".) Отъ ихъ подножія, до другаго незначительнаго гребня, называемаго Сунженскимъ, стелется обширная, плодородная долина, покрытая густыми лѣсами и частымъ орѣшникомъ, омываемая на всемъ протяженіи, отъ юго-запада на сѣверо-востокъ, рѣкою Сунжей и прорѣзанная множествомъ горныхъ рѣчекъ и ручьевъ впадающихъ въ Сунжу. Вся эта долина, равно и сѣверный склонъ Сунженскаго гребня до праваго берега рѣки Терека, заселена Ингушами, Назрановцами, Галажевцами, Карабулаками и Чеченцами, принадлежащими по языку и обычаямъ къ одному чеченскому племени (Начхэ). Восточную часть этой плоскости, окаймленной съ сѣвера Качкалыковскимъ хребтомъ (отрогъ Андійскаго), омываетъ рѣка Мачокъ въ сліяніи съ Гумсомъ; на ней живутъ тѣ же Чеченцы, называемые Мичиновцами. Еще восточнѣе, въ гористой, менѣе плодородной часта этого края, по рѣкамъ Яманъ-Су, Ярыкъ-Су и Ахташъ, обитаютъ Ичкеринцы и Ауховцы -- того же чеченскаго племени; а отъ сѣвернаго склона Качкальсковскаго хребта до Терека тянется Кумыкская плоскость, заселенная Кумыками, составляющими отрасль тюркскаго племени, говорящими на общемъ татарскомъ языкѣ.
   Рѣка Аргунъ, протекая изъ главнаго хребта съ юга на сѣверъ, прорѣзываетъ Черныя Горы и всю чеченскую плоскость на двѣ части и впадаетъ въ Сунжу. Лежащая по правому берегу называется Большою, а по лѣвому Малою Чечнею. Такимъ образомъ чеченское племя занимаетъ бассейны рѣкъ Аргуна и Сунжи и сѣверо-западный склонъ Андійскаго хребта до самыхъ его подошвъ.
   Всю эту страну и ея населеніе можно раздѣлить на три полосы: Надтеречная, плоская, безлѣсная, менѣе плодородная, съ населеніемъ менѣе воинственнымъ, покорнымъ и отчасти привыкшимъ къ нашему управленію; Сунженская, покрытая лѣсами, орошаемая множествомъ мелкихъ рѣчекъ, весьма плодородная, съ населеніемъ воинственнымъ, склоннымъ къ хищничеству и не легко подчиняющимся какой-нибудь власти; Горная, покрытая дремучими чинаровыми лѣсами, изрѣзанная трудно проходимыми оврагами и трущобами, съ населеніемъ бѣднымъ, но самымъ воинственнымъ и храбрымъ чуть ли не изъ всѣхъ племенъ Кавказа, самымъ враждебнымъ намъ.
   Всѣ свѣдѣнія о происхожденіи и времени пришествія Чеченцевъ въ эту страну ограничиваются нѣсколькими изустными преданіями. Говорятъ, лѣтъ двѣсти тому назадъ, князь Турло, владѣтель селенія Мехерда въ Гумбетѣ, отправился на охоту, дошелъ до Ханкальскаго ущелья и построилъ себѣ здѣсь балаганъ изъ шкуръ. Кочевавшіе въ окрестностяхъ Калмыки окружили Турло и хотѣли его взять, но онъ съ своими людьми не только отразилъ Калмыковъ, но даже прогналъ ихъ далеко и даже рѣшился поселиться на этомъ мѣстѣ. Къ нему присоединились нѣсколько семействъ изъ Шубута и Нашахоя (общества по рѣкѣ Аргуну) и двѣ значительныя фамиліи: Чермо изъ Дагестана и Агшпатой изъ Гадгая (общество на рѣкѣ Ассѣ). Каждой фамиліи назначили особый участокъ земли на протяженіи во всѣ стороны "куда стрѣла донесетъ".
   Другіе разказываютъ иначе преданіе о заселеніи Чечни. Согласно этимъ разказамъ, нѣсколько семействъ общества Нашахой, стѣсненныя на прежнихъ мѣстахъ недостатками земли, а можетъ-быть и гонимыя кровомщеніями, вышли изъ горъ и поселились у подножія Черныхъ Горъ. Занятая имъ земля, не тронутый вѣками черноземъ, безъ сомнѣнія обезпечиваетъ ихъ неприхотливое существованіе, а непроходимыя лѣсныя дебри, множество быстрыхъ рѣчекъ и топкихъ шандоновъ ограждали ихъ отъ сильныхъ сосѣдей -- Лезгинъ, Кумыковъ и Кабардинцевъ. Съ теченіемъ времени, увеличившееся народонаселеніе, обращая чащи лѣсныя въ пахатныя поляны, все болѣе распространялось по плоскости и образовало такимъ образомъ самостоятельное общество, со всѣми средствами для хлѣбопашества и скотоводства, ставшее послѣ грозой своимъ сосѣдямъ. Это второе преданіе, по моему мнѣнію, гораздо болѣе правдоподобно.
   Въ первое время Чеченцы составляли, безъ различія, одинъ классъ вольныхъ людей, подчинявшихся нѣкоторымъ освященнымъ временемъ обычаямъ; каждый зависѣлъ отъ себя. Старшій въ родѣ былъ судьею семейныхъ ссоръ и неудовольствій, примирителемъ враждующихъ сторонъ. Если ссора возникала между чужими, то въ судьи выбирались самые уважаемые старики; но какъ они не имѣли никакой исполнительной власти, то рѣшенія ихъ, основанныя на совѣсти и на здравомъ умѣ, хотя и справедливыя, рѣдко приводились въ исполненіе, и дѣда кончались большею частію самоуправно: кровь за кровь, обида за обиду. Дѣда касавшіяся цѣлыхъ ауловъ рѣшались на общественныхъ сходкахъ, куда сбѣгались старъ и малъ. Крикъ, шумъ, споры часто превращались въ ожесточенную драку съ кинжальными ранами, и побѣдившая сторона оставалась правою, а побѣжденная бывала иногда даже вынуждена совсѣмъ оставить аулъ и выселиться на другое, пустынное мѣсто. Вообще по наклонности къ праздности, Чеченцы еще болѣе другихъ горцевъ любители всякихъ новостей и сборищъ. Тутъ можно, лежа или сидя на камнѣ, кинжальнымъ ножикомъ стругать палочку, послушать разказовъ о разныхъ удалыхъ набѣгахъ и воровствахъ, о чьихъ-нибудь семейныхъ ссорахъ и пр. Для разсужденія о дѣлахъ общественныхъ, важныхъ, сзывались всѣ громкими возгласами съ крыши мечети, объявлявшими и сущность предстоящихъ преній; гамъ, шумъ и споры были неизбѣжны, но большею частію одерживали верхъ мнѣнія опытныхъ, уважаемыхъ стариковъ, хотя и въ этихъ случаяхъ нерѣдко доходило до дракъ и оружія.
   Такъ жили Чеченцы, каждый аулъ самъ по себѣ, не имѣя съ другими почти ничего общаго и даже рѣдко помогая другомъ ауламъ при вторженіи непріятелей. Одно время Кабардинцы и Кумыки, пользуясь разрозненностію Чеченцевъ, подчинили ихъ себѣ и собирали съ нихъ дань,-- первые въ Малой Чечнѣ, вторые на Мичикѣ; но это тяжкое время убѣдило Чеченцевъ въ необходимости единства и они стали соединяться въ большія толпы, подчиняясь временно избираемымъ предводителямъ. Постоянно возрастая и усиливась, они наконецъ не только свергли всякую зависимость отъ Кабардинцевъ и Кумыковъ, но и сами уже начали налегать на сосѣдей. Благодаря своей необычайной ловкости, умѣнью переносить голодъ, холодъ и всякія лишенія, благодаря неутомимости своихъ быстроногихъ коней, Чеченцы совершали набѣги, изумительные по смѣлости, хитрости замысла и неутомимости исполненія. Увлекаясь удачей и легко достающеюся добычей, они исподволь пристрастились до такой степени къ хищничеству, что не могли представить себѣ жизни безъ разбоевъ и набѣговъ.
   У всѣхъ вообще кавказскихъ горцевъ было одно безпредѣльное стремленіе къ необузданной, дикой водѣ, а отнюдь не къ политической свободѣ, какъ понимаютъ ее цивилизованные народы и какъ старались объяснять наши западные друзья причины Кавказской борьбы. Горцы хотѣли бы безъ особаго труда, силою или хитростію пріобрѣтать чужую собственность. Безъ религіи (мусульманство введено не такъ давно и у Чеченцевъ привилось плоховато), безъ всякихъ нравственныхъ правилъ, безъ понятій о долгѣ, о правѣ собственности, каждый горецъ, для котораго не существуетъ общаго отечества, а только привязанность къ своему аулу или даже саклѣ, думаетъ болѣе всего объ одномъ: какъ бы тѣмъ или другимъ способомъ поживиться чужимъ добромъ. Не понимая значенія истинной свободы, онъ, само собою, не можетъ уважать ее въ другомъ; отъ этого такая распространенная страсть къ захвату плѣнныхъ, которыхъ предавали самымъ мучительнымъ истязаніямъ чтобы только вынудить большій выкупъ. Все честолюбіе молодежи заключалось въ желаніи пріобрѣсти извѣстность ловкаго наѣздника, грабителя или вора, подвиги коихъ воспѣвались женщинами на празднествахъ и давали голосъ въ народныхъ собраніяхъ. Конечно, нѣтъ правилъ безъ исключенія, и между горцами можно было встрѣтить тогда болѣе или менѣе достойныхъ людей; а еслибы нравственное вліяніе наше современемъ укрѣпилось настолько чтобы вызвать племена эти къ мирной, трудолюбивой дѣятельности, если мы успѣемъ развить систему хорошаго народнаго образованія и привлечь болѣе состоятельную молодежь къ поступленію въ высшія учебныя заведенія (а не въ кадетскіе корпуса, какъ это до сихъ поръ, къ сожалѣнію, дѣлается), то смѣло можно ручаться что изъ среды кавказскихъ горцевъ, богато одаренныхъ отъ природы умственными способности, выйдутъ люди могущіе привести несомнѣнную пользу Россіи вообще, а родному краю въ особенности. Плохіе результаты кадетскаго воспитанія оказались въ большинствѣ на всѣхъ лично мнѣ извѣстныхъ горцахъ; они не выходили даже удовлетворительными фронтовыми офицерами: малограмотные, дурно знающіе русскій языкъ, не сживавшіеся съ требованіями строевой службы, они выучивались ловко полькировать, играть въ карты, дѣлать долги, выливать изрядное количество запретнаго по Корану вина, свободно обращаться съ дамами на маскарадахъ Большаго Театра; это все что они выносили изъ своего воспитанія. И Русскіе, и туземцы относились къ нимъ съ пренебреженіемъ.... Многіе вдобавокъ убивали въ петербургскомъ климатѣ свое здоровье и возвращались чахлыми физически, чахлыми нравственно. Съ прибытіемъ на Кавказъ, они, даже до оставленія службы въ войскахъ,большею частію опять подпадали вліянію своихъ единоплеменниковъ, подчиняясь понятіямъ вполнѣ намъ враждебнымъ; и такимъ образомъ цѣль воспитанія горцевъ въ кадетскихъ корпусахъ, сопряженная съ значительными расходами для казны, достигала совершенно обратныхъ результатовъ....
   Частые набѣги Чеченцевъ въ Кабарду, особенно на Терекъ, въ наши казачьи поселенія, заставили васъ обратить свое оружіе для ихъ усмиренія и обузданія. Въ началѣ здѣсь, какъ изъ Дагестанѣ, мы имѣли дѣло съ отдѣльными аулами, которые легко было наказывать посредствомъ небольшихъ колоннъ. Нѣсколько разъ Чеченцы пытались собираться въ большія массы противъ вашихъ войскъ, но, встрѣтивъ неудачу,-- а главное, не любя подчиненія, предоставили другъ друга собственной защитѣ. Колонны наши расхаживали по Чечнѣ, наказывали непокорявшіеся аулы или измѣнявшіе своей клятвѣ -- жить смирно. Нравственное превосходство вашихъ войскъ было такъ сильно что непріятель большею частью бѣгалъ при первой встрѣчѣ. Читая тогдашнія реляціи о дѣйствіяхъ противъ Чеченцевъ, сравнивая боевыя силы тѣхъ отрядовъ и потери ихъ съ послѣдующими (послѣ 40го года), невольно удивляешься прогрессу съ одной и застою съ другой стороны. Въ началѣ 20хъ годовъ, перейдя съ маленькою колонной за Аргунъ, генералъ-майоръ Грековъ {Въ послѣдствіи измѣннически убитъ вмѣстѣ съ генералъ-лейтенантомъ Лисаневичемъ въ Герзель Аульскомъ укрѣпленіи.} велѣлъ разложить въ копны сѣва нѣсколько гранатъ и зажечь ихъ, съ тѣмъ чтобы взрывомъ ихъ обмануть Чеченцевъ и заставить подумать что при отрядѣ есть артиллерія.... При первомъ гулѣ лопнувшей гранаты, толпа побѣжала къ аулу, а войска безпрепятственно истребили всѣ посѣвы. Въ 40хъ -- 50хъ годахъ вывозили уже десятки орудій, но Чеченцы, не обращая на нихъ вниманія, не прекращали въ самомъ близкомъ разстояніи убійственнаго винтовочнаго огня, врывались съ шашками въ батареи, отрѣзывали лошадей, захватывали орудія или подвозили свои пушки, обмѣниваясь съ нами ядрами.
   Для ближайшаго вліянія на Чечню, какъ уже выше упомянуто, по распоряженію А. П. Ермолова, въ 1818 году была построена на рѣкѣ Сунжѣ крѣпость Грозная. Все было тихо; война ограничивалась тѣсными предѣлами; мюридизмъ не выходилъ изъ Дагестана. Чечня, по своей относительной доступности вашимъ войскамъ, особенно съ постройкой крѣпостей "Грозной и Внезапной, съ увеличеніемъ казачьихъ поселеній и подвижныхъ резервовъ на Терекѣ, приняла видъ почти совершенно мирной, покорной страны, исполняла всѣ наши требованія, слушалась всякихъ приказовъ. Очевидно что тогда мы имѣли возможность безъ большихъ затрудненій прочно утвердиться въ Чечнѣ, занять впереди густо заселенной плоскости крѣпкіе стратегическіе пункты, проложитъ свободные пути сообщенія, устроить правильную администрацію,-- однимъ словомъ, сдѣлать все то что, кажется, благоразуміе диктуетъ въ такихъ случаяхъ. Но и здѣсь, какъ въ Дагестанѣ, мы смотрѣли на народъ съ высоты своего величія; мы считали его безпорядочною ордой, ничтожною предъ строемъ штыковъ; мы не вѣрили въ возможность его соединенія въ одну массу для сопротивленія намъ; мы заснули подъ тихій шелестъ листьевъ въ дремучихъ лѣсахъ Чечни и забыли о буряхъ, превращающихъ шелестъ въ неистовый шумъ.... Ко всему этому, управленіе Чечней было поручено нѣкоему генералу П., употребившему власть свою далеко не въ видахъ блага Чеченцевъ, а слѣдовательно и не въ пользу вашу. Полицейское самоуправіе, крупныя, ничѣмъ не оправдываемыя мѣры, распоряженія отнять у всего населенія оружіе (съ которымъ горцу постыдно разстаться), вкравшіяся при этомъ злоупотребленія со стороны мелкихъ исполнителей, наконецъ третированіе привыкшаго къ свободѣ населенія en canaille,-- все это не могло успокоить и расположить къ вамъ Чечню. Между тѣмъ, самоувѣренность наша еще усилилась послѣ взятія Ахульго и бѣгства Шамиля; мы, кажется, сочли дѣло мюридизма оконченнымъ. И дѣйствительно, первые мѣсяцы послѣ ахульгинской катастрофы племена кавказскія были повергнуты въ паническій страхъ: на всемъ враждебномъ намъ пространствѣ горъ настала всеобщая тишина. Но такъ бываетъ предъ бурей...
   Обратимся теперь на югъ, къ Лезгинской кордонной линіи. Она тянется на разстояніи до 300 верстъ, по подножію южнаго склона Кавказскаго хребта. Оконечность лѣваго ея склона упирается верховьями рѣкъ Аргуна и Ассы въ лѣвое крыло Кавказской линіи (Чечня), а оконечность праваго фланга -- въ крайніе предѣлы Нухинскаго уѣзда (Бакинской губерніи). Вся долина въ тылу линіи лежащая омывается рѣкой Алазанью почти до впаденія ея въ рѣку Куру. Протяженіе хребта представляетъ чуть ли не самую высшую его часть и дѣлится на четыре полосы рѣзко различающіяся другъ отъ друга: высшая, доступная лишь турамъ да горнымъ индѣйкамъ, въ нѣкоторыхъ мѣстахъ посѣщаемая смѣлыми горскими охотниками, состоитъ изъ острыхъ скалъ, почти сплошь покрытыхъ снѣгами, принимающими къ концу августа темно-грязный цвѣтъ; вторая полоса совершенно скалистая, составляющая высшія точки переваловъ, угрюмая, рѣдко не покрытая густыми, сырыми туманами; третья, начиная щебенистыми осыпями, кое-гдѣ представляя слѣды тощей растительности (мохъ, смолистое вьющееся растеніе, корявые дубки и березки), постепенно превращается въ крутые скаты известково-глинистой породы, покрытые густою сочною травой; наконецъ нижняя полоса покрыта дремучими вѣковыми лѣсами, большею частью чинаровъ, изрѣзана глубокими оврагами и ущельями горныхъ водопадовъ и крутыми спусками упирается въ плоскость, усѣянную виноградниками, шелковичными садами и прочими произведеніями жаркой полосы.
   Доступы на хребетъ и перевалы черезъ него на сѣверный склонъ чрезвычайно трудны и возможны только въ четыре-пять лѣтнихъ мѣсяцевъ. Дорогъ почти не существуетъ, а тропинки по которымъ пробираются горцы со своими вьюками нельзя считать дорогами даже въ смыслѣ военныхъ путей, хотя наши войска и проходили по нимъ, испытывая трудности и лишенія, описаніе коихъ показалось бы болѣзненною фантазіей. Въ 50мъ году отрядъ къ Маадъ-Расу въ двое сутокъ сдѣлалъ шесть верстъ, потерявъ 49 лошадей. Я былъ въ авангардѣ и эти двое сутокъ провелъ подъ проливнымъ дождемъ со снѣгомъ, въ одномъ сюртукѣ, потому что до оставшихся позади вьюковъ не было возможности добраться...
   Долина рѣки Алазини (Кахетія и Джарская обдастъ), закрытая съ двухъ сторонъ хребтами, главнымъ и раздѣляющими бассейны Адазави и Іоры, весьма плодородна и представляетъ одинъ изъ роскошнѣйшихъ цвѣтущихъ уголковъ не только Русской имперіи, но и всей Европы; она населена въ верхней части Грузинами, а далѣе Лезгинами, спустившимися въ XVI столѣтіи изъ горъ Дагестана на плоскость. На лѣвой оконечности линіи, въ ущельяхъ главнаго хребта, по верховьямъ Аргуна, Арагвы, Іоры, Алазани, Андійскаго Койсу, живутъ Хевсуры, Пшавы и Тушины, три искони покорныя намъ племени, считающія себя христіанами, хотя давностью времена и силой обстоятельствъ обратившіяся въ полуязычниковъ; воинственныя племена эти извѣстны своею храбростью и ненавистью къ своимъ мусульманскимъ сосѣдямъ. На правой оконечности линіи лежитъ Эстсуйское владѣніе, султаны коего (до измѣны въ 44мъ году генералъ-майора Даніель-Бека) были покорны Россіи и служили ей весьма усердно. Впереди этого владѣнія, за хребтомъ, въ верховьяхъ Самура расположены аулы такъ-называемыхъ горныхъ магадовъ (то-есть округовъ), съ населеніемъ полукочевымъ, занимающимся въ большихъ размѣрахъ овцеводствомъ, для котораго должны были зимой спускаться на плоскость и поэтому были въ зависимости отъ султановъ, подчиняясь имъ въ дѣлахъ даже внутренняго управленія.
   Промежутокъ между двумя описанными оконечностями главнаго хребта, по южному склону, не заселенъ, а на сѣверномъ склонѣ, въ верховьяхъ рѣкъ Андійскаго, Аварскаго Койсу и нѣсколькихъ ихъ притоковъ обитаютъ: Дидойцы, Анцуховцы, Капучинцы и другія лезгинскія общества извѣстныя подъ общими именами Анкратль, Ункратль, Ташъ-Ахвахъ и пр. Эти общества, по своему образу жизни и внутреннему быту, напоминаютъ народъ временъ библейскихъ, съ тою разницей что дикость и грубость ихъ нравовъ приняла формы звѣрскія, свирѣпыя. Угрюмая, почти безплодная природа, вѣчные снѣга и туманы, отсутствіе путей сообщенія почти въ теченіи 7--8 мѣсяцевъ въ году, нищета, а вмѣстѣ съ тѣмъ много свободнаго времени, совершенная независимость въ поступкахъ, безъ контроля человѣческихъ и даже религіозныхъ законовъ,-- все это превратило нѣсколько десятковъ тысячъ населенія въ звѣрей гораздо болѣе опасныхъ чѣмъ хищные звѣри.... Разбои сопровождаемые возмутительными жестокостями сдѣлались ихъ стихіей. Въ прежнія времена несчастная Грузія стонала отъ ихъ частыхъ набѣговъ, сопровождавшихся неслыханными неистовствами. Съ появленіемъ вашимъ за Кавказомъ, послѣ нѣсколькихъ пораженій лезгинскихъ полчищъ нашими отрядами и занятія у подножья горъ нѣсколькихъ укрѣпленныхъ пунктовъ, эти нашествія случались уже весьма рѣдко; но они замѣнились мелкими хищничествами, не дававшими покоя мирному, трудолюбивому населенію Кахетіи. Въ послѣдствіи постройка крѣпости Закаталы и еще цѣлаго ряда мелкихъ редутовъ и нѣсколько движеній нашихъ отрядовъ въ горы -- причемъ разорялись ближайшіе лезгинскіе аулы и истреблялись скудные посѣвы ячменя, а также учрежденія разныхъ постоянныхъ военныхъ командъ и заведеній имѣвшихъ главною обязанностью предупреждать и наказывать хищничества -- обезпечили спокойствіе въ этомъ краѣ если и не вполнѣ,-- чего по мѣстнымъ условіямъ и не было возможности достигнуть,-- то по крайней мѣрѣ настолько чтобы села Грузинъ не дрожали каждую ночь за свою участь.... Въ такомъ положеніи оставались дѣла на Лезгинской кордонной линіи до 1844 года, пока измѣна и бѣгство къ Шамилю элисуйскаго султана Даніеля-Бека не вызвали и въ эту сторону болѣе сильныхъ нападеній непріятеля.
   Итакъ, непокорное населеніе Кавказа, сосредоточенное въ ущельяхъ становаго хребта и главныхъ его отроговъ, имѣло въ своемъ пользованіи только одну часть плоскости (Чечня). Въ Дагестанѣ, опираясь на Темиръ-Ханъ-Шуру (центральный пунктъ нашего управленія и резервовъ), мы врѣзались въ сердце горъ, занимая Хунзахъ; для сообщенія съ нимъ и наблюденія за ущельемъ Аварскаго Койсу мы имѣли рядъ мелкихъ редутовъ, съ незначительными гарнизонами. Но фланги наши были обнажены, особенно съ запада: все теченіе Авдійскаго Койсу, на которомъ преимущественно сосредоточивалось преданное мюридизму населеніе, примыкало къ наименѣе прикрытымъ частямъ нашихъ владѣній. Съ восточной стороны, хотя мы опирались на покорныя общества и ханства, но полагаться на нихъ было опасно. Затѣмъ впереди занятой нами Аваріи и по обѣ стороны ея, до самаго главнаго хребта, оставались сплошь непокорныя общества ближайшія -- фанатическіе мюриды, готовые драться съ нами, христіанами, дальнія -- языческія, не менѣе готовыя драться противъ васъ, людей мѣшающихъ имъ грабить Грузію.
   Управленіе въ покорныхъ обществахъ хотя было учреждено, но безъ всякой системы, безъ опредѣленныхъ основаній и цѣли, безъ всякихъ средствъ и значенія. Единственными мѣрами къ упроченію покорности и спокойствія въ покоренныхъ мѣстностяхъ считались средства военныя: постройки редутовъ и башней, расположеніе въ нѣкоторыхъ пунктахъ подвижныхъ резервовъ, взятіе аманатовъ и т. п.; но и это все въ незначительныхъ размѣрахъ, тоже безъ опредѣленной системы, временно и вообще какъ-то ощупью; администраціи, гдѣ она и была учреждена, предоставлялась самая жалкая роль; офицеры, назначавшіеся на административныя должности, были, за рѣдкими исключеніями, весьма посредственныхъ достоинствъ; это и не удивительно: только во фронтѣ, а еще болѣе при главныхъ начальствующихъ лицахъ и ихъ штабахъ, можно было разчитывать на награды за военныя отличія; довольно было для этого хоть бы самаго пассивнаго участія въ какой-нибудь пустой перестрѣлкѣ; а на должности какого-нибудь пристава, туземныхъ населеній, безъ случайнаго участія съ своими милиціонерами въ военномъ движеніи, можно было нѣсколько лѣтъ просидѣть безъ всякой награды, рискуя напротивъ навсегда заградить себѣ путь къ карьерѣ, ибо большинство военныхъ властей относилось съ нескрываемымъ пренебреженіемъ къ офицерамъ оставлявшимъ фронтъ для административной службы. Такимъ образомъ учрежденіе важнѣйшее для главной цѣли къ которой правительство должно было бы стремиться наполнялось людьми не только по своимъ спеціальнымъ познаніямъ, но и по общему образованію не приготовленными къ какой бы то ни было дѣятельности требующей побольше соображенія и собственной иниціативы, чѣмъ обязанности субалтерновъ во фронтѣ; напротивъ большинство своею тупостью, отсутствіемъ всякаго такта въ обращеніи съ такимъ своеобразнымъ населеніемъ, нерѣдко желаніемъ вознаградитъ себя косвенными путями за незначительность казеннаго содержанія и т. л. поступками деморализовало въ глазахъ горцевъ идею русскаго управленія и не только отталкивало ихъ отъ сближенія съ нами, но даже зачастую бывало прямымъ поводомъ возмущеній, приводившихъ къ ожесточенной, продолжительной борьбѣ.
   Изъ этого краткаго очерка положенія нашего на трехъ военныхъ театрахъ восточнаго Кавказа, мы видимъ что первый періодъ дѣйствій нашихъ противъ мюридизма (1830--1840 года), несмотря на явное отсутствіе систематическихъ дѣйствій, на ошибки, незнаніе края и непріятеля, недостатокъ войскъ и другихъ средствъ, все-таки привелъ къ важному результату: всѣ почти племена были покорны, или такъ напуганы что готовы были покориться; спокойствіе по возможности возстановлено, нравственный перевѣсъ на нашей сторонѣ. Оставалось воспользоваться такимъ положеніемъ, упрочить его и тѣмъ подготовить себѣ вѣрный путь къ дальнѣйшему окончательному успѣху. Случилось противное....
   

III.

   Мы уже знаемъ что Шамиль, спасшись почти чудомъ изъ Ахульго, бѣжалъ съ нѣсколькими приверженцами на Аргунъ, гдѣ и былъ принятъ въ Шатоѣ по законамъ гостепріимства, но безъ всякой власти и значенія. Тѣмъ не менѣе пребываніе его въ такомъ близкомъ сосѣдствѣ съ Чечнею было чрезвычайно опасно. Одаренный большимъ природнымъ умомъ, самостоятельнымъ характеромъ и твердою волей, отлично зная горцевъ, Шамиль умѣлъ пользоваться этими качествами, пріобрѣтать вліяніе и подчинять себѣ населеніе, все-таки видѣвшее въ немъ человѣка не совсѣмъ обыкновеннаго, могущаго бороться противъ ненавистной имъ власти христіанской. И хотя мюридизмъ, въ теченіи 15ти лѣтъ до Ахульгинской катастрофы, не успѣлъ пріобрѣсти въ Чечнѣ столькихъ приверженцевъ какъ въ Дагестанѣ, хотя Чеченцы оставались все это время покорными, но фанатизмъ, поддерживаемый хитрымъ духовенствомъ и нѣсколькими значительными лицами, видѣвшими въ этомъ собственныя выгоды, настолько уже проникъ сюда чтобъ усилить и поддержать таившееся противъ насъ неудовольствіе за лишеніе буйной молодежи возможности безнаказанно заниматься любимымъ, привычнымъ ремесломъ -- хищническими набѣгами, а быть-можетъ еще болѣе за не совсѣмъ хорошее управленіе.
   Легко было предвидѣть что Шамиль, живя въ сосѣдствѣ въ Чечнею, въ критическомъ положеніи низверженнаго властителя Дагестана, схватится, какъ утопающій за соломенку, за мало-мальски удобный случай опять выйти на сцену политической дѣятельности. Отъ зоркаго взгляда такого человѣка не могло укрыться дѣйствительное положеніе дѣлъ въ Чечнѣ, возможность безъ особыхъ усилій возбудить въ ней волненіе. Исполнить замыселъ было ему тѣмъ легче что мы какъ будто забыла объ немъ, оставили его совершенно въ покоѣ, не придавая ему повидимому никакого значенія.
   Черезъ полгода послѣ бѣгства изъ Ахульго, Шамиль уже успѣлъ не только обезпечить свою личную безопасность въ Шатоѣ, гдѣ жители, опасаясь наказанія Русскихъ, одно время разсуждали о выдачѣ его намъ; но увеличивъ свою свиту прежними приверженцами и разными пришельцами изъ Дагестана до 300 человѣкъ, разославъ по Чечнѣ агентовъ, вошелъ въ сношенія со всѣми окрестными обществами, прежде ему почти неизвѣстными, пріобрѣлъ надъ ними сильное вліяніе и ловко воспользовался первою вспышкой громко проявившагося противъ насъ неудовольствія, чтобы выйти изъ пассивной роли и стать во главѣ готовящихся событій.
   Подстрекаемые его агентами и наиболѣе недовольными на васъ старшинами, Чеченцы рѣшились возстать поголовно, и зная по прежнимъ опытамъ что безъ власти, могущей дать единство дѣйствіямъ буйной толпы, имъ успѣха ожидать нельзя, они послали къ Шамилю депутацію, приглашая его имамомъ и правителемъ. Но онъ понималъ съ кѣмъ имѣетъ дѣло и не тотчасъ рѣшился прибыть въ Чечню. Онъ потребовалъ общей клятвы въ совершенной покорности его волѣ и заложниковъ изъ лучшихъ семействъ, по его указанію. Когда это было исполнено, когда Чеченцамъ было показано что только для ихъ блага Шамиль рѣшается прервать свое спокойствіе, онъ наконецъ прибылъ въ Урусъ Мартанъ (аулъ въ Малой Чечнѣ). Это было въ мартѣ 1840 года.
   Тогда во всей Чечнѣ мы имѣли единственный укрѣпленный пунктъ -- крѣпость Грозную, въ которой кромѣ необходимаго гарнизона другихъ войскъ не было; всѣ резервы были расположены по Тереку, въ станицахъ Гребевскаго и Моздокскаго казачьихъ полковъ, не ближе 35--80 верстъ разстоянія отъ Грозной. Отдѣленные Терекомъ, на которомъ не было ни одного моста, резервы, при сильныхъ мартовскихъ вѣтрахъ и ненастьи, препятствовавшихъ переправѣ, не могли скоро сосредоточиться въ Грозной и собирались туда самыми незначительными частями.
   Между тѣмъ вспыхнувшее въ Чечнѣ возстаніе распространялось болѣе и болѣе; даже многіе изъ жителей желавшіе остаться намъ покорными, видя что мы не принимаемъ никакихъ мѣръ противъ возмутителей, были наконецъ увлечены разливавшимся потокомъ. Наше вынужденное бездѣйствіе придало непріятелю смѣлости, и онъ рѣшился, оставивъ дремучіе лѣса Малой Чечни, переправиться черезъ рѣку Сунжу и выйти на открытыя мѣста въ 10 верстахъ отъ крѣпости Грозной. Шамиль надѣялся раздавать наскоро составленный небольшой отрядъ, и получивъ такимъ образомъ рѣшительный перевѣсъ, особенно нравственный, присоединить къ себѣ все туземное населеніе въ тылу Грозной и съ ними вмѣстѣ нахлынуть на казачьи станицы по Тереку. Но превосходное качество регулярныхъ войскъ еще разъ взяло верхъ надъ количествомъ хоть и храбрыхъ, но нестройныхъ полчищъ: у кургана "Трехъ братьевъ" Чеченцы были встрѣчены нашимъ отрядомъ; опрокинуты и со значительнымъ урономъ прогнаны за Сунжу. Этотъ первый успѣхъ могъ бы привести намъ неисчислимыя выгоды, еслибъ у васъ тогда были подъ рукой достаточныя силы чтобы преслѣдовать разбитаго непріятеля, нанести ему еще нѣсколько рѣшительныхъ ударовъ и разстроить едва возникающій, не окрѣпшій союзъ; это было бы тѣмъ болѣе удобоисполнимо что въ мартѣ мѣсяцѣ лѣса не вполнѣ одѣты еще листомъ и движенія по нимъ были бы гораздо легче,-- хотя дѣйствія въ лѣсахъ, наполненныхъ непріятелемъ, умѣющимъ чрезвычайно ловко пользоваться всякимъ препятствіемъ, безспорно сопряжены съ значительными потерями и требуютъ самостоятельныхъ отрядовъ. Но мы были вынуждены ограничиться наблюдательнымъ положеніемъ, и Шамиль, не давая распространиться дурному впечатлѣнію первой неудачи, разъѣзжалъ по Чечнѣ, проповѣдывалъ ученіе о казаватѣ (священной войнѣ противъ гяуровъ), возбуждалъ въ легковѣрномъ населеніи самыя заманчивыя надежды, поддерживалъ фанатизмъ и ненависть къ намъ, а молодежь малыми партіями разсылалъ за нашу линію для набѣговъ, что при нашей слабости и въ особенности при недостаткѣ въ кавалеріи, давало имъ возможность возвратиться безнаказанно съ добычей.
   Наконецъ только въ іюнѣ мѣсяцѣ успѣлъ собраться значительный отрядъ, подъ командою генерала Галафѣева, который и двинулся въ Малую Чечню, съ цѣлью раззорить возмутившіеся аулы и вообще нанести Чеченцамъ такой ударъ который заставилъ бы ихъ просить пощады. Но удобное время было упущено, и разчетамъ нашимъ не суждено было увѣнчаться успѣхомъ. Непріятель успѣлъ принять всѣ мѣры къ упорной оборонѣ и подъ предводительствомъ назначенныхъ Шамилемъ наибовъ приготовился встрѣтить наши войска.
   Мы вступили въ страну изрѣзанную топкими канавами и рѣчками, глубокими оврагами, покрытую сплошнымъ дремучимъ лѣсомъ, превратившимся при сильной растительности въ едва проходимую чащу. Окруженные со всѣхъ сторону какъ пчелинымъ роемъ, Чеченцами, поражавшими нашихъ людей изъ-за всякаго дерева, мы должны были шагъ за шагомъ пробивать себѣ дорогу и уже съ большою лотерей достигли рѣки Валфина, гдѣ разыгралась та печальная драма которая воспѣта въ прекрасномъ стихотвореніи Лермонтова.... Мы понесли здѣсь огромною потерю и вынуждены были отступить, оставивъ Чеченцевъ торжествующими.... Еще хуже: мы въ этомъ несчастномъ походѣ, сопровождавшемся печальными эпизодами, вслѣдствіе малодушія и паническаго страха нѣкоторыхъ командъ, разсѣяли въ глазахъ горцевъ ореолъ своей непобѣдимости и подорвали нравственную силу, замѣнявшую намъ такъ долго недостатокъ матеріальной.
   Между тѣмъ Шамиль дѣятельно занимался устройствомъ своихъ дѣлъ, принявшихъ для него такой неожиданно блестящій оборотъ. Въ Чечнѣ онъ началъ вербовать въ мюриды къ себѣ и къ своимъ помощникамъ лучшее юношество, и этою мѣрой привязалъ къ себѣ первыя чеченскія семейства. Каждый вступившій въ мюриды къ имаму или къ близкимъ ему лицамъ приносилъ на Коранѣ присягу слѣпо и строго исполнять всѣ приказанія, какого бы рода они не были; онъ обязывался поднять руку даже на роднаго брата, еслибы началъ никъ того потребовалъ; онъ становился членомъ особаго ордена, слѣпо повиновавшагося волѣ своего главы, забывая узы родства и вообще всякіе другіе интересы. Столь строгій уставъ въ рукахъ такого умнаго человѣка какъ Шамиль служилъ ему вѣрнѣйшимъ орудіемъ къ упроченію своей власти; онъ употреблялъ мюридовъ для истребленія опасныхъ ему вліятельныхъ людей и такимъ образомъ, подвергая ихъ опасности кровомщенія, ставилъ не только самихъ мюридовъ, исполнителей казни, но и всю ихъ родню въ зависимое отъ себя положеніе,-- залогъ вѣрности, хотя бы и вынужденной. Кромѣ того убійцы, оправдывая свои поступки строгими постановленіями мюридизма, не могли уже потомъ отказываться отъ этого званія и не только оставались постоянными членами ордена, но еще всѣми мѣрами старались привлекать къ нему новыхъ прозелитовъ.
   Пріобрѣтая все болѣе и болѣе вліянія въ Чечнѣ, Шамиль уничтожилъ судъ по адату (обычаю), слишкомъ потворствовавшій слабостію своихъ постановленій буйнымъ наклонностямъ Чеченцевъ, и приказалъ судить всѣ дѣда по шаріату (постановленія Корана), что усиливало власть духовенства, вполнѣ ему преданнаго. Затѣмъ онъ раздѣлалъ всю Чечню на три округа: Мичиковскій, Большой и Малой Чечни; назначилъ въ каждый изъ нихъ особаго начальника (наиба), соединявшаго въ лицѣ своемъ военскую и гражданскую власти; а для разбирательства гражданскихъ споровъ при наибѣ состоялъ особый кадій. Наибства дѣлилась еще на участки, которые управлялись своими мѣстными начальниками; при нихъ находились муллы, для словеснаго разбора маловажныхъ дѣлъ. Вообще обращено было особое вниманіе на то чтобъ усилить значеніе духовенства, и для распространенія познаній, необходимыхъ въ этомъ званіи, Шамиль въ разныхъ мѣстахъ при мечетяхъ учредилъ школы, назначивъ наставниками извѣстныхъ ему людей, дававшихъ, само-собою, умамъ юношества благопріятное для имама и его видовъ направленіе.
   Вѣсти о чеченскихъ событіяхъ, достигнувъ Дагестана и какъ водится въ достаточно преувеличенныхъ и раскрашенныхъ формахъ, разбудили тамошнее населеніе отъ усыпленія, наступившаго послѣ Ахульгинскаго разгрома. Имя Шамиля, воспоминаніе о недавнихъ подвигахъ и заманчивыя надежды восторжествовать когда-нибудь надъ Русскими вновь стала носиться по ауламъ, возбуждая различные толки праздной толпы, собиравшейся у мечетей. Къ Шамилю стали прибывать толпы дагестанскихъ приверженцевъ.-- Онъ не замедлилъ воспользоваться такими счастливыми обстоятельствами и отправился въ Дагестанъ, чтобъ энергически взяться за возстановленіе тамъ своей власти.
   Между тѣмъ съ нашей стороны, послѣ взятія Ахульго, наступило въ Дагестанѣ совершенное бездѣйствіе, убѣдивши горцевъ что съ паденіемъ одного укрѣпленнаго пункта еще нельзя считать павшимъ все зданіе мюридизма. А Шамиль, сообразивъ что полагаться на неприступныя мѣста безполезно, предпринялъ совершенно другую систему войны противъ насъ, съ цѣлью вѣрнѣе и продолжительнѣе вести борьбу. Онъ рѣшилъ безпокоить насъ набѣгами на покорныя намъ населенія и волновать ихъ, хотя бы и не съ прямыми цѣлями присоединять ихъ къ себѣ, во по крайней мѣрѣ для развлеченія нашихъ садъ, чрезъ что отклонялась возможность усиленныхъ дѣйствій съ нашей стороны внутри горъ.
   1840 годъ былъ однимъ изъ блистательнѣйшихъ для Шамиля. Изъ бѣглеца, скрывающагося въ бѣдномъ, полудикомъ обществѣ, окруженнаго нѣсколькими преданными служителями, безъ надежды возвратиться когда-нибудь въ Дагестанъ, онъ вдругъ стадъ властителемъ большаго пространства Кавказа, чѣмъ былъ до Ахульинскаго пораженія! Онъ пріобрѣлъ Чечню, обширную плодородную плоскость, могущую снабжать бѣдныя растительностію горы хлѣбомъ; Чечню -- новый театръ упорной, кровавой войны, потребовавшей отъ насъ вдругъ огромнаго числа (противъ тогдашняго состава) войскъ и матеріальныхъ средствъ,-- войны лишавшей насъ спокойствія и свободныхъ сообщеній съ Россіей, угрожая постоянно военно-грузинской дорогѣ,-- войны охватившей отъ Аргуна въ обѣ стороны всѣ горы!
   Въ концѣ это то года, противъ всякаго ожиданія, произошло еще одно весьма счастливое для Шамиля событіе: Гаджи-Муратъ -- убійца имама Гамзатъ-Бека, мститель мюридамъ за истребленіе Аварскихъ хановъ, кровный врагъ Шамиля, всегда вѣрный слуга Русскихъ, первый наѣздникъ и джигитъ (удалецъ) въ Дагестанѣ, любимецъ Аваріи, управлявшій ею семь лѣтъ,-- вдругъ измѣнилъ намъ и перешелъ на сторону Шамиля! Онъ былъ своими завистниками и недоброжелателями оклеветанъ предъ Ахметь-ханомъ Мехтулинскимъ (тогдашнимъ правителемъ Аваріи). По донесенію Ахметъ-Хана, Гаджи-Мурата арестовали и связаннаго отправили въ Темиръ-Ханъ-Шуру. Эта неумѣстная строгость къ человѣку оказавшему намъ столько заслугъ, наконецъ къ офицеру милиціи и, кажется, кавалеру, была причиной его измѣны и перехода къ Шамилю, у котораго онъ встрѣтилъ великодушный пріемъ, невзирая на долголѣтнюю озлобленную вражду. Каковъ молодецъ былъ ГаджиМуратъ достаточно показываетъ уже самое бѣгство его. Его вели изъ Хунзаха зимою, подъ прикрытіемъ пѣхотной команды около 40 человѣкъ, со связанными руками; концы веревки были привязаны къ переднему и заднему изъ конвоировавшихъ солдатъ. Въ одномъ мѣстѣ, близь аула Моксохъ, на узенькой тропинкѣ, Гаджи-Муратъ вдругъ рванулся въ пропасть и увлекъ съ собою обоихъ солдатъ.... Это ужасное паденіе стоило одному изъ нихъ жизни, другой былъ изувѣченъ, а самъ Гаджи со сломанною ногой успѣлъ доползти по ущелью до кутановъ (зимніе овечьи загоны), гдѣ и былъ скрытъ пастухами.
   Вскорѣ обнаружились послѣдствія измѣны Гаджи-Мурата; часть Аваріи отложилась отъ насъ, а въ остальной начались признаки волненій. Вслѣдъ затѣмъ Кибитъ-Магома Тидитльскій, увѣрявшій постоянно въ своей неизмѣнной покорности, явно отложился отъ насъ и съ нимъ большая часть обществъ вверхъ по Аварскому Койсу. Прежде Кибитъ-Магома былъ отдѣленъ отъ непокорной части Дагестана Аваріей, которая подъ управленіемъ Гаджи-Мурата стояла на пути ихъ соединенія, съ переходомъ же послѣдняго къ Шамилю и отложеніемъ отъ насъ части Аваріи, ничто уже болѣе не удерживало Кибитъ-Магому -- этого дагестанскаго Талейрана, привести въ исполненіе давно задуманный планъ. Такимъ образомъ измѣна Мурата была поводомъ весьма опаснаго для насъ соединенія населеній живущихъ на сѣверъ отъ Андійскаго Койсу, съ занимающими пространство на югъ отъ Аварскаго. Съ подчиненіемъ ихъ Шамилю районъ его владычества увеличился втрое противъ 1839 года; вліяніе его распространилось на сѣверо-западъ по всему теченію Терека до большой почтовой дорога между Ставрополемъ, Владикавказомъ и Кизляромъ, гдѣ Чеченцы производили опустошительные набѣги, а на югъ далѣе рѣки Самура, гдѣ коренное мусульманское населеніе окончательно стадо увлекаться фанатическими идеями мюридизма и ненавидѣть насъ чуть ли не болѣе самихъ горцевъ. Пріобрѣтя вдругъ такую власть и силу, Шамиль весьма основательно разсудилъ что теперь только можетъ онъ начать борьбу противъ Россіи съ надеждой затянуть дѣло покоренія Кавказа на неопредѣленное время, а при счастіи, которое такъ стало его баловать, быть-можетъ и совсѣмъ отклонить насъ отъ этого предпріятія, затѣмъ образовать самостоятельное обширное владѣніе и сдѣлаться главою новой азіятской династіи.... И нужно отдать ему полную справедливость: онъ выказалъ столько ума, столько проницательности, столько административныхъ способностей, столько силы води что невольно приходится удивляться -- откуда все это взялось у простаго горца, все образованіе котораго ограничивалось чтеніемъ Корана!...
   

IV.

   Прежде чѣмъ перейдемъ къ разказу о послѣдовавшихъ затѣмъ съ обѣихъ сторонъ дѣйствіяхъ, не лишнимъ считаемъ хотя вкратцѣ изложить главныя административныя распоряженія приведенныя Шамилемъ въ исполненіе въ подвластныхъ ему обществахъ, не признававшихъ до него почти никакой власти, исключая суда своихъ старшинъ по адату (обычаю). Изъ учрежденій Шамиля болѣе замѣчательныя суть: раздѣленіе подвластныхъ ему земель на наибства и округи, основаніе наибской конной милиціи и общаго вооруженія, муртизагаторы (охранная стража), летучія почты, знаки отличія и нѣчто въ родѣ чиновъ, положеніе о наказаніяхъ за различныя преступленія, образованіе общественной казны, школъ при мечетяхъ и усиленіе правъ духовенства.
   Обязанности наибовъ состояли въ томъ чтобы строго управлять ввѣренными имъ аулами, наблюдать за точнымъ исполненіемъ постановленій шаріата, уничтожать междуусобные раздоры, соглашать выгоды различныхъ обществъ между собою и искоренять по возможности кровомщенія, требовавшія не мало жертвъ, большею частію молодыми людьми. Нѣкоторымъ изъ наибовъ Шамиль предоставлялъ больше власти, даже право смертной казни, нѣкоторымъ меньше, смотря по заслугамъ и степени личнаго къ нимъ довѣрія. У каждаго наиба былъ помощникъ (маазумъ), а въ каждомъ аулѣ былъ старшина; оба они были въ полной зависимости отъ наиба. Всякій наибъ долженъ былъ имѣть опредѣленное число конныхъ, не менѣе кажется 300, которые набирались по одному съ каждыхъ десяти дворовъ, обязанныхъ содержать его на свой счетъ. Съ этимъ опредѣленнымъ числомъ конницы, наибы должны были являться по первому приказанію Шамиля на указанный пунктъ. Такимъ образомъ въ 40хъ годахъ могло собираться отъ 5ти до бти тысячъ конницы.
   Если къ какому-нибудь яаибству приближались русскія войска, то каждый всадникъ становился начальникомъ десяти дворовъ, и подъ его команду поступали всѣ могущіе носить оружіе; дѣйствовали или по указанію наибовъ, или смотря по обстоятельствамъ,-- защищаясь въ аулахъ и завалахъ. Не принявшіе участіе въ бою безъ какихъ-либо видимо побудительныхъ, основательныхъ причинъ подвергались штрафамъ и разнымъ другимъ наказаніямъ.
   Самъ Шамиль имѣлъ при себѣ муртазагаторовъ, или какъ ихъ называли, муртазаковъ, составлявшихъ его орханную стражу (гвардію). Они избирались изъ людей извѣстныхъ своею преданностью мюридизму и лично имаму, большею частью холостые, отрекавшіеся при вступленіи въ это званіе отъ своихъ семействъ. Они обязывались слѣдовать ученію мюридизма, строго исполнять всѣ постановленія шаріата и слѣпо повиноваться имаму. Число этихъ избранныхъ людей не было опредѣленное и простиралось иногда до тысячи человѣкъ; они раздѣлялись на десятки, сотни, имѣя сотенныхъ, трехъ- и пяти-сотенныхъ командировъ, такъ же какъ и штабская конница. Всѣ эти командиры избирались изъ людей пользующихся вліяніемъ въ своихъ обществахъ, какъ по происхожденію и состоянію, такъ и по храбрости. Они пользовались разными преимуществами и знаками отличій. Муртазагаторы получали отъ Шамиля содержаніе и извѣстную часть добычи. При посылкѣ ихъ въ аулы для исполненія приказаній, жители обязаны были ихъ довольствовать. Вообще эти люди наводили страхъ на жителей и усиливали въ глазахъ горцевъ власть Шамиля, достигавшаго этимъ учрежденіемъ двухъ цѣлей: съ одной стороны, онъ имѣлъ при себѣ людей испытанной вѣрности и храбрости, готовыхъ жертвовать жизнью его дѣду и составлявшихъ въ бою самый надежный резервъ; съ другой стороны, тѣ же люди были исполнителями его распоряженій по распространенію мюридизма между населеніями подвластныхъ Шамилю обществъ, не успѣвшихъ еще вполнѣ проникнуться этимъ фанатическимъ ученіемъ. Для этого употреблялись мѣры строгія и жестокія; истреблялись цѣлыя семейства и роды людей, не только тѣхъ которые дерзали возвышать голосъ возраженія, но даже только подозрѣваемыхъ въ неискренности... Силою заставляли исполнять всѣ обряды мусульманства, всѣ утонченности введенныя въ него мюридизмомъ, какъ напримѣръ: запрещеніе курить табакъ, носить шелковую и вообще богатую одежду обшитую позументами, плясать, пѣть другія пѣсни кромѣ священныхъ и т. п., требовалось непремѣнно пять разъ въ день творить намазъ (молитву) съ омовеніями и проч. За неисполненіе подвергали жестокимъ наказаніямъ, даже смертной казни, грабили имущества, сжигали дома. Эта система терроризма, главными исполнителями коей были муртазагаторы, такъ долго тяготѣла надъ горцами что изъ буйной, необузданной вольницы, они обратились наконецъ въ безмолвныхъ, раболѣпныхъ, запуганно-отупѣвшихъ исполнителей малѣйшей прихоти имама и его клевретовъ. Страхъ возбуждалъ всеобщую подозрительность: братъ боялся брата, мужъ жены, родители дѣтей. При малѣйшей сходкѣ даже нѣсколькихъ человѣкъ, являлся муртазагаторъ или какой-нибудь родственникъ этихъ Шамилевскихъ опричниковъ; по малѣйшему подозрѣнію производились аресты и наказанія. Особенно если заподозрѣнный былъ человѣкъ вліятельный или богатый, тогда малѣйшаго предлога было достаточно чтобы голова его слетѣла съ плечъ, домъ былъ разрушенъ, а имущество перешло въ общественную казну. Понятно что въ подобномъ положеніи постепенно исчезала даже самая мысль о возможности свергнуть тяжелое иго. А между тѣмъ, несмотря на такое бѣдственное состояніе, на столько тягостныхъ испытаній, народъ не хотѣлъ видѣть разницы въ бытѣ своемъ и бытѣ покорныхъ вамъ горцевъ, относительно благоденствовавшихъ, и упорно продолжалъ васъ ненавидѣть. Даже покорные вамъ большею частью въ душѣ были враждебно къ намъ расположены и подчинялись только по необходимости. Всѣ они благоговѣли предъ именемъ Шамиля и произносили его съ особеннымъ уваженіемъ. Явленіе замѣчательное, объяснимое только религіознымъ увлеченіемъ.
   Одно время Шамиль имѣлъ намѣреніе завести что-то въ родѣ регулярнаго войска -- пѣхоту и конницу; но опасеніе ли дать поводъ своимъ противникамъ выставить мѣру эту какъ нарушеніе законовъ шаріата, недостатокъ ли денежныхъ средствъ -- намѣреніе это осталось безъ исполненія, и къ лучшему для Шамиля: Азіятцы вообще, а горцы въ особенности, едва ли созданы для регулярнаго войска, а въ мѣстностяхъ пересѣченныхъ они превосходятъ насъ въ одиночномъ бою. Самая вѣра мусульманъ, при строгомъ исполненіи ея обрядовъ, не допускаетъ образованія хорошаго дисциплинированнаго войска. Я убѣжденъ что заведи Шамиль регулярное войско, оно прославилось бы способностью быть битымъ при каждой встрѣчѣ съ нами.
   Вначалѣ доходы Шамиля состояли изъ пятой части всякой добычи, изъ разныхъ штрафовъ, взыскиваемыхъ за несоблюденіе постановленій шаріата, за неявку при общемъ вооруженіи, за мелкіе проступки, и т. л. Въ послѣдствіи, съ большимъ утвержденіемъ и расширеніемъ своей власти, Шамиль положилъ основаніе общественной казнѣ,-- хотя въ сущности это была его личная казна, которою онъ распоряжался совершенно безотчетно, употребляя впрочемъ почти всѣ деньги на военные расходы. Въ личныхъ корыстныхъ наклонностяхъ никто никогда Шамиля упрекнуть не могъ. Онъ былъ бережливъ до крайности и не любилъ дѣлать щедрыя траты денегъ, хотя и выдавалъ иногда денежныя награды, даже назначалъ небольшія пенсіи. Скупость его впрочемъ весьма понятна: какъ было не дорожить Шамилю деньгами, ведя безпрерывную войну, всегда и вездѣ требующую много денегъ; тѣмъ болѣе ему, не имѣвшему постоянныхъ, вѣрныхъ денежныхъ источниковъ и находившемуся въ безпрестанной неувѣренности за свое ближайшее будущее.-- Къ числу доходовъ общественной казны, кромѣ вышеуказанныхъ, были причислены: поголовная подать съ нѣкоторыхъ болѣе зажиточныхъ обществъ, десятая часть урожая съ хлѣбныхъ произведеній (закятъ), доходы съ мечетскихъ земель, имѣнія умершихъ безъ прямыхъ наслѣдниковъ и разные косвенные временные сборы. Многіе изъ наибовъ, кромѣ того, доставляли Шамилю въ видѣ подарковъ довольно значительныя суммы, особенно Даніель-Бекъ, бывшій султанъ Элисуйскій, продолжавшій и послѣ бѣгства своего въ 1844 году собирать большія суммы съ жителей своего бывшаго владѣнія и съ другихъ богатыхъ сосѣднихъ мусульманскихъ населеній, въ которыхъ еще долго, послѣ измѣны его, сохранялось его вліяніе, поддерживаемое шайками бѣглецовъ и разбойниковъ (качали), наполнявшихъ этотъ уголъ Закавказья и извлекавшихъ сотни тысячъ рублей за выкупъ плѣнныхъ изъ богатыхъ торговцевъ.
   Для завѣдыванія общественными суммами былъ у Шамиля особый казначей (назырь), весьма преданный ему, честный человѣкъ, дорожившій своимъ положеніемъ приближеннаго къ имаму.
   Съ учрежденіемъ правильной администраціи во всѣхъ подвластныхъ обществахъ, кругъ дѣятельности Шамиля значительно увеличился, сношенія его съ наибами и другими лицами сдѣлались болѣе частыми и требовали поспѣшности, ибо относились въ большинствѣ случаевъ къ военнымъ обстоятельствамъ. Для этой цѣли онъ въ 1842 году учредилъ летучія почты. Посланный предъявлялъ въ каждомъ аулѣ открытый приказъ Шамиля, или одного изъ наибовъ, и немедленно получалъ лошадь съ проводникомъ, а на ночлегахъ квартиру и пищу; за малѣйшую задержку старшины ауловъ подвергались строжайшимъ взысканіямъ.
   Шамиль обратилъ особенное вниманіе на поощреніе за заслуги, оказываемыя дѣлу шаріата. Въ началѣ своего возвышенія, онъ выдавалъ подарки -- оружіемъ, лошадьми, баранами, деньгами (отъ 3 до 30 рублей). Получить такой подарокъ отъ имама считалось большимъ счастьемъ. Съ 1841 пода, съ образованіемъ штабской милиціи и муртазагаторовъ, съ увеличеніемъ круга военныхъ операцій, Шамиль учредилъ разные знаки отличій, коими сначала награждалъ только наибовъ и лучшихъ мюридовъ, но послѣ давалъ уже многимъ за отличіе въ дѣлахъ съ непріятелемъ или за особыя заслуги. Знаки были круглые, овальные и трехугольные, изъ тонкихъ серебряныхъ пластинокъ, съ украшеніями подъ чернью и съ арабскими надписями въ родѣ такихъ: "такому-то сотенному командиру за храбрость", или: "такому-то, незнающему страха при встрѣчѣ съ врагомъ", а извѣстный наибъ Ахверды-Магома (убитый въ 1843 году при штурмѣ хевсурскаго селенія Шаталъ) имѣлъ бляху съ надписью: "нѣтъ другаго молодца какъ Ахверды-Магома и лучшей шашки какъ его шашка". Знаки отличій раздѣлялись на степени; первую степень могли получать только сотенные командиры, которые назначались изъ лучшихъ, храбрѣйшихъ людей; вторую степень -- только трехсотенные командиры, еще болѣе извѣстные своимъ мужествомъ и распорядительностью; третью степень -- нѣчто въ родѣ серебряныхъ эполетъ, могли получить только пятисотенные командиры, которыхъ вообще было очень мало, ибо въ это званіе назначались люди пользовавшіеся особенною извѣстностью во всѣхъ горахъ. Лицамъ которыхъ Шамиль возводилъ на высшую степень значенія, въ качествѣ генераловъ, какъ-то: Ахверды-Магома, Шуаибъ-Мулла, Уллубей-Мулла, Гаджи-Муратъ и др., жаловались лодузвѣзды, носимыя на обѣихъ сторонахъ груди по одной, зубцами наружу, такъ что сложенныя вмѣстѣ составляли подобіе нашей орденской звѣзды. Самою высшею наградой считался военный знакъ отличія, который, подобно нашему Георгіевскому кресту, можно было получить только за особый военный подвигъ; онъ имѣлъ видъ овальной медали съ вырѣзками. Получавшіе этотъ знакъ пользовались постоянными пенсіями отъ 3 руб. и выше въ мѣсяцъ. Нѣкоторымъ храбрецамъ изъ обыкновенныхъ всадниковъ въ видѣ награды нашивали на папахѣ кусочки золотой матеріи. Если отличалось въ бою цѣлое общество, то ему жаловался отъ Шамиля значокъ (знамя) съ приличною надписью. Всѣ наибы, ихъ помощники и даже сельскіе старшины носили серебряныя пластинки, какъ знакъ ихъ званій. Каждый наибъ, пяти- и трехсотенный начальникъ имѣли свой значокъ изъ разноцвѣтной матеріи съ арабскими надписями, возимый всегда за нимъ. (Этотъ обычай перешелъ и въ наши войска; у насъ всѣ казачьи сотни имѣли свои значки; всякой отрядный начальникъ тоже обзаводился значкомъ; въ послѣдствіи дошло до какой-то значко-маніи и всякій, такъ сказать, калифъ на часъ, вѣдавшій на три дня нѣсколькими десятками казаковъ или солдатъ, считалъ долгомъ сдѣлать себѣ значокъ и возить его за собою, а на мѣстѣ втыкать у входа въ палатку. Значки не подчинялись никакой формѣ или образцу, тутъ было полное раздолье фантазіи: и родовые гербы, и кресты надъ луной, и звѣзды, и мертвыя головы съ надписью: "чаю воскресенія мертвыхъ", и просто цвѣтное полотно).
   При общемъ устройствѣ администраціи, Шамиль обратилъ особое вниманіе на уложеніе о наказаніяхъ за разные роды преступленія. За малыя преступленія взыскивались штрафы деньгами или разными другими хозяйственными предметами, которые и поступали въ общественную казну; во второй разъ за такой же проступокъ штрафъ увеличивался, а въ третій удвоивался. За трусость оказанную въ сраженіи нашивали на спину или на правый рукавъ кусокъ бѣлаго войлока, который не иначе могъ быть святъ пока виновный не оказывалъ такого отличія за которое бы ему слѣдовало получить военный знакъ отличія. Болѣе виновныхъ, кромѣ штрафовъ, сажали въ ямы, замѣняющія тюрьмы, гдѣ въ темнотѣ и отвратительной атмосферѣ держали иногда по нѣскольку недѣль и даже мѣсяцевъ. (Тамъ же содержались и наши плѣнные.) Этимъ арестантамъ отпускалась самая скудная пища, едва достаточная для поддержанія жизненныхъ силъ; только въ видѣ особаго снисхожденія дозволялось иногда выпускать заключенныхъ на свѣжій воздухъ. Если замѣчалось покушеніе къ побѣгу или успѣвшій бѣжать былъ послѣ пойманъ, то подвергался разнымъ мученіямъ, что особенно доставалось плѣннымъ. Ихъ заковывали въ самыя тяжелыя кандалы, никогда не выпускали на воздухъ, давали еще менѣе пищи, а нѣкоторымъ плѣннымъ, какъ разказывали, всѣкали въ голыя подошвы мелко рубленный конскій волосъ. Не рѣдко освобожденные арестанты выходили изъ ямъ едва живые, впадали въ тяжкія болѣзни и часто умирали въ сильныхъ страданіяхъ.
   За важныя преступленія, какъ измѣна, шпіонство, убійство своего человѣка съ цѣлью грабежа или явное сопротивленіе властямъ съ оружіемъ въ рукахъ, полагалась смертная казнь; она состояла въ отсѣченіи головы и дѣлилась на почетную и постыдную. Въ первомъ случаѣ осужденный садился на землю, поворотясь на востокъ, разстегивалъ у шеи рубаху и послѣ молитвы наклонялъ голову, которую палачъ отсѣкалъ сѣкирой (она имѣетъ форму древней алебарды). {Въ неудачномъ для Шамиля дѣлѣ при аулѣ Кутити, осенью 1846 года, нашимъ войскамъ въ числѣ трофеевъ досталась и сѣкира его палача, отправленная въ Петербургъ, гдѣ она, кажется, хранится въ арсеналѣ.} Во второмъ случаѣ, преступника клали на плаху. Для исполненія казней палачъ съ сѣкирой безотлучно находился при Шамилѣ и сопровождалъ его во всѣхъ поѣздкахъ. Въ послѣдствіи нѣкоторымъ изъ наибовъ тоже предоставлено было право смертной казни и они имѣли при себѣ палачей съ сѣкирами. Бывали иногда случаи что имамъ приказывалъ разстрѣливать или закалывать кинжалами, что исполнялось муртазагаторами.
   Такимъ образомъ все болѣе и болѣе затягивая узду, накинутую на селенія Дагестана и Чечни, Шамиль становился неограниченнымъ, деспотическимъ владыкою горскихъ племенъ восточнаго Кавказа и достигалъ своей главнѣйшей цѣли: связать ихъ въ одно цѣлое, одной волѣ послушное. Не рѣдко прибѣгалъ онъ и ко взаимнымъ возбужденіямъ подвластныхъ ему племенъ однихъ противъ другихъ (divide et impera проникло даже и въ дикія горы Кавказа), и наконецъ покорилъ себѣ вполнѣ народъ для котораго не существовало слова "покорность", который никогда не зналъ другаго управленія кромѣ старинныхъ обычаевъ и собственнаго произвола, народъ считавшій священною обязанностью мстить за кровь кѣмъ бы она ни была пролита, между тѣмъ какъ Шамиль казнилъ у нихъ десятки самыхъ вліятельныхъ, уважаемыхъ людей и не рѣдко почти ни въ чемъ не виновныхъ. Кавказскіе горцы, эти воинственные, буйные люди, въ желѣзныхъ рукахъ имама, превращались въ стадо барановъ, молча дающее себя стричь. Они слѣпо повиновались не только ему, но и всякому поставленному отъ него лицу, хотя бы самому малоизвѣстному и ничтожному; они съ гордостью принимали отъ него назначеніе въ какую-нибудь общественную должность и безпрекословно оставляли ее, подчиняясь вновь назначенному; они собирались и двигались куда имъ приказывали, оставляя безъ защиты свои аулы, безъ уборки свои поля, безъ присмотра свои стада; они безъ ропота отдавали послѣдній хлѣбъ, лошадей, ословъ; дрались въ чужихъ, незнакомыхъ мѣстностяхъ, гдѣ сотнями гибли безъ погребенія на родовыхъ кладбищахъ,-- что въ понятіяхъ горца считается великимъ несчастіемъ,-- и все-таки трепетали предъ однимъ именемъ Шамиля, а не исполнитъ какое-нибудь приказаніе его считалось чѣмъ-то невозможнымъ, немыслимымъ.
   Были многія племена покорявшіяся ему (особенно на первыхъ порахъ) съ искреннею преданностью и удовольствіемъ, видя въ немъ главу чистой вѣры Магомета и человѣка могущаго бороться съ Русскими. Были и такія которыя покорялись изъ различныхъ политическихъ разчетовъ, играя постоянно двусмысленную роль, обманывая иногда Шамиля и еще чаще васъ; наконецъ были и такія которыя подчинялись ему по принужденію, подъ вліяніемъ страха предъ силою, ежечасно грозившею имъ разореніемъ; это большинство. Въ послѣдніе годы владычества Шамиля всѣ покорялись безусловно, но уже. не по преданности ему и дѣлу мюридизма, а по какой-то тупой, безсмысленной апатіи, обуявшей ихъ подъ давленіемъ желѣзныхъ рукъ властолюбиваго имама.
   Да, нельзя не удивляться искусству и силѣ воли Шамиля, сумѣвшаго въ короткое время достигнуть такой абсолютной власти надъ разными племенами, никогда не признававшими ея надъ собою, и соединить въ одно цѣлое разнородныя общества, искони враждовавшія между собою, устремивъ ихъ всецѣло къ выполненію своихъ личныхъ замысловъ. Безъ всякихъ почти матеріальныхъ средствъ, безъ союзниковъ, окруженный людьми не внушающими къ себѣ никакого довѣрія, Шамиль былъ вынужденъ пускать въ ходъ всяческія пружины для удержанія въ повиновеніи буйной, вооруженной массы; фанатизмъ, страхъ, надежды на добычу поперемѣнно пускались въ ходъ, видоизмѣняясь по времени и обстоятельствамъ. Для приданія себѣ большей важности, Шамиль не рѣдко, особенно въ 40хъ годахъ, прибѣгалъ къ разнымъ выдумкамъ и хитростямъ, сильно дѣйствовавшимъ на суевѣрную, легковѣрную толпу. Онъ увѣрялъ что находится въ постоянныхъ сношеніяхъ съ хонтояромъ (султанъ Турецкій) и хедивомъ (вице-король Египетскій), а для доказательства показывались письма будто бы отъ нихъ полученныя; разсылались копіи къ кадіямъ и мулламъ для прочтенія при собраніи народа въ мечетяхъ. Въ письмахъ этихъ обыкновенно говорилось что султанъ и хедивъ принимаютъ живѣйшее участіе въ дѣлѣ мюридизма, что они намѣрены послать войска и денегъ на помощь горцамъ и т. л. Иногда присовокуплялось что войска уже въ пути, что самъ хедивъ ихъ ведетъ. Впрочемъ нѣсколько разъ Шамиль дѣйствительно получалъ письма и подарки изъ Константинополя, подстрекавшія его на борьбу; особенно въ послѣднюю Восточную войну, кажется, Омеръ-паша раза два-три обращался къ Шамилю, вызывая его на движеніе къ Тифлису, для диверсіи въ пользу его собственныхъ операцій со стороны Имеретіи и прислалъ ему въ подарокъ генеральскіе эполеты, жалуемые султаномъ; но чуть ли эти эполеты не оскорбили Шамиля, считавшаго для себя унизительнымъ званіе турецкаго генерала.
   Разъ, иногда раза два въ годъ Шамиль прибѣгалъ къ халвату, имѣвшему весьма большое вліяніе на горцевъ, особенно наиболѣе преданныхъ мусульманской религіи. Халватъ состоялъ въ слѣдующемъ: имамъ въ извѣстное время запирался въ своемъ домѣ, прекращалъ всякія занятія дѣдами, никого рѣшительно не принималъ, увѣряя что наступило время устремлять всѣ помыслы къ религіи и удостоиться бесѣдъ съ пророкомъ. Двѣ-три недѣли проводилъ одинъ такимъ образомъ, при строжайшемъ воздержанім отъ пищи, а послѣдніе два-три дня онъ уже совсѣмъ ничего не ѣлъ. Къ этимъ днямъ собирались къ Шамилю всѣ кадіи и муллы, окружали его домъ и не допускали толпу приближаться. Вечеромъ послѣдняго дня этой уединенной жизни, Шамиль требовалъ къ себѣ главныхъ лицъ, и съ видомъ слабаго, изнуреннаго человѣка говорилъ что самъ пророкъ Магометъ сходилъ къ нему въ видѣ голубя, сдѣлалъ ему важныя открытія и увѣщевалъ поддерживать и распространять шаріатъ. Послѣ бесѣды съ этими нѣсколькими избранными представителями духовенства, изъ которыхъ, безъ сомнѣнія, многіе понимали суть дѣла, вполнѣ соотвѣтствовавшаго ихъ собственнымъ выгодамъ, имамъ выходилъ къ собравшемуся народу, излагалъ имъ правила ученія, слышанныя изъ устъ пророка и вычитанныя въ Коранѣ, заставлялъ всѣхъ повторять извѣстный стихъ: "нѣтъ Бога кромѣ Бога, а Магометъ пророкъ Его", съ прибавленіемъ и великаго имама Шамиля. Своимъ экзальтированнымъ видомъ, дико торжественною обстановкой, фанатическими рѣчами и возгласами -- онъ наводилъ какой-то ужасъ на безсмысленную толпу.... Присутствовавшіе при этомъ кадіи и муллы, возвращаясь въ свои аулы, разказывали о видѣнномъ, украшали событія своими вымыслами и заставляли народъ при радостныхъ кликахъ и ружейныхъ выстрѣлахъ повторять: "нѣтъ Бога кромѣ Бога" и пр. Легко себѣ представить какъ подобныя средства воспламеняли фанатизмъ и ненависть къ намъ, гяурамъ, всего горскаго враждебнаго населенія!
   Несмотря на достиженіе такого самовластнаго положенія, Шамиль все же не считалъ себя лично вполнѣ внѣ опасности. Самъ горецъ -- онъ очень хорошо зналъ характеръ горцевъ, въ основаніи котораго лежать всѣ черты азіятскаго характера, принявшія болѣе грубыя формы: мстительность, коварство, лукавая скрытность, жестокость, корыстолюбіе и всѣ подобныя качества сплошь и рядомъ преобладаютъ въ кавказскихъ горцахъ; да это не должно и удивлять васъ, если принять во вниманіе условія среди которыхъ столько вѣковъ продолжается существованіе этихъ племенъ, гдѣ не только всякій человѣкъ лично, но и цѣлыя общества (роды) ежечасно подвергали опасности свое существованіе, гдѣ только сила и ловкость владѣнія оружіемъ замѣняли всякія другія права. Среди такого народа, слѣдовательно, Шамиль не безъ основанія долженъ былъ считать себя не безопаснымъ, тѣмъ болѣе что месть за казненныхъ отцовъ и братьевъ, изъ коихъ многіе погибли даже не по правильному суду шаріата, а часто по самому слабому сомнѣнію или прихоти имама, да наконецъ и соблазнительный подкупъ -- легко могли направить пулю или кинжалъ изъ своей же мусульманской руки противъ грознаго владыки. И онъ принималъ самыя строгія мѣры предосторожности: никто не смѣлъ приблизиться къ нему безъ предварительнаго разрѣшенія; затѣмъ подучившій таковое снималъ съ себя все оружіе; подойдя къ имаму, цѣловалъ полу его кафтана. Это должны были исполнять даже самыя значительныя лица. Нѣкоторымъ онъ давалъ цѣловать свою руку. При домѣ его находился постоянный сильный караулъ изъ муртазагаторовъ; часовые съ винтовками и обнаженными шашками стояли у всѣхъ внѣшнихъ дверей {Въ 1847 или 48 году, одинъ молодой горецъ рѣшился отомстить Шамилю за казнь отца. Два мѣсяца онъ ежедневно упражнялся въ стрѣльбѣ изъ пистолета и довелъ это до совершенства, затѣмъ снарядивъ наилучшимъ образомъ свой пистолетъ, онъ отправился въ Веденъ (резиденція Шамиля въ 1846 году). Подъ предлогомъ открытія имаму весьма важнаго дѣла, онъ получилъ разрѣшеніе войти къ нему въ комнату. Оружіе было все съ вето снято, но завѣтный пистолетъ остался спрятаннымъ въ рукавѣ бешмета. Поцѣловавъ у Шамиля полу платья, горецъ начавъ ему длинный разказъ о какомъ-то дѣлѣ, досталъ въ это время незамѣтно пистолетъ, во мгновеніе ока взвелъ и опустилъ въ 3хъ шагахъ курокъ.... осѣчка! Онъ тутъ же былъ изрубленъ въ куски. Судьба хранила имама, а народъ въ этомъ случаѣ увидѣлъ явно покровительство Бога и еще болѣе повѣрилъ въ святость своего владыки.-- (За вѣрность этого происшествія ручаться не могу, хотя мнѣ разказывалъ о немъ одинъ изъ почетныхъ горцевъ въ верховьяхъ Аргуна, въ 48 году.)}. При выходѣ изъ дому -- имама сопровождали нѣсколько десятковъ самыхъ отчаянныхъ преданныхъ ему мюрадовъ, шедшихъ въ установленномъ порядкѣ,-- нѣсколько человѣкъ впереди, по бокамъ и назади, всѣ съ обнаженнымъ оружіемъ,-- тутъ же и палачъ съ сѣкирой; При поѣздкахъ по обществамъ Лезгинскимъ, болѣе приверженнымъ мюридизму, слѣдовательно и имаму, онъ ограничивался конвоемъ отъ трехъ, пяти и до восьми сотъ человѣкъ; но по Чечнѣ, особенно въ 40хъ годахъ, вскорѣ послѣ отпаденія ея отъ насъ, онъ разъѣзжалъ неиначе какъ съ двумя-тремя тысячами человѣкъ, большею частью горцевъ изъ Дагестана. Чтобы подобныя мѣры предосторожности не считались народомъ за признакъ страха и недовѣрія къ немъ, Шамиль выставлялъ это какъ необходимыя условія высокаго его сана, а для большаго убѣжденія горцевъ приказалъ чтобъ и наибы, по своимъ степенямъ и значенію, имѣли кромѣ охранной стражи еще и извѣстное число конвоя, отъ двухъ-трехъ до восьми сотъ человѣкъ.

-----

   Изъ выше набросаннаго краткаго очерка развитія Кавказской войны, читатель можетъ видѣть что до исхода двадцатыхъ годовъ война не выходила изъ предѣловъ незначительной борьбы малыми частями нашихъ войскъ противъ отдѣльныхъ горскихъ обществъ и даже ауловъ, рѣшавшихся съ оружіемъ въ рукахъ отстаивать свою независимость и право грабежа и хищничества у своихъ враждебныхъ сосѣдей; война эта носила болѣе характеръ строгаго военнаго надзора за поведеніемъ племенъ считавшихся намъ подвластными, и не желавшихъ исполнятъ нашихъ требованій.-- Мы имѣли дѣло съ безпорядочными толпами горцевъ, не хотѣвшихъ въ бою никому подчиниться и,-- не наученныхъ еще опытомъ въ превосходствѣ регулярныхъ войскъ,-- рѣшавшихся выходить на открытыя, плоскія мѣста; потому мы тогда съ маленькими отрядами оставались всегда побѣдителями и, подъ первымъ впечатлѣніемъ страха, побѣжденные подчинялись всякимъ условіямъ, выдавали заложниковъ, клялись въ покорности и т. д. Всѣ наши военныя распоряженія ограничивались содержаніемъ въ извѣстныхъ пунктахъ нѣсколькихъ подвижныхъ резервовъ изъ двухъ" или даже одной роты, постройкою мелкихъ постовъ съ гарнизономъ въ 15--20 человѣкъ и возведеніемъ нѣсколькихъ болѣе значительныхъ крѣпостей, служившихъ тогда дѣйствительною опорою нашею въ краѣ. Однимъ словомъ, горцы какъ бы сами не знали чего они хотятъ, къ какой цѣли стремятся, а такъ дѣйствовали безъ толку, по минутнымъ увлеченіямъ" по внушеніемъ какихъ-нибудь безпокойныхъ годовъ, буйныхъ удальцовъ, охотниковъ до стрѣльбы и драки. Спокойствіе то водворялось повсемѣстно, то нарушалось кое-гдѣ, происшествіями не слишкомъ кровавыми и грозными. Мы поэтому смотрѣли на дѣло не весьма серіозно и, въ свою очередь не имѣя твердо опредѣленной цѣди, думали что наказаніемъ нарушителей спокойствія отучимъ горцевъ отъ такихъ попытокъ и исподволь обратимъ ихъ въ послушныхъ, мирныхъ подданныхъ. Очень быть можетъ что не вмѣшайся въ дѣло религіозный вопросъ, не возникни ученія о мюридизмѣ, раздувшаго фанатическое пламя между многочисленнымъ и безъ того враждебнымъ намъ населеніемъ,-- Кавказская война продолжалась бы еще нѣсколько лѣтъ въ такихъ же незначительныхъ размѣрахъ, и постепенно потухая, наконецъ совсѣмъ бы потухла. Но вышло иное,-- ничтожная искра произвела огромный пожаръ!
   Ученіе мюридизма, принесенное въ началѣ нынѣшняго столѣтія изъ Бухары на Кавказъ извѣстнымъ Шихъ-Мансуромъ, сосланнымъ въ послѣдствіи въ Соловецкій монастырь, и совершенно было умолкнувшее, опять появилось въ двадцатыхъ годахъ. Оно въ теченіи нѣсколькихъ лѣтъ развивалось безъ шума, пріобрѣтало послѣдователей, проникло во всѣ дагестанскія общества и даже въ закавказскія мусульманскія провинціи, наконецъ въ 1830 году вспыхнуло въ небывалыхъ размѣрахъ. Тогда-то и Кавказская война начала измѣнять свой характеръ; пришлось уже дѣйствовать противъ большихъ непріятельскихъ массъ, руководимыхъ одною волею. На первыхъ порахъ преимущество -- если не численное, то нравственное -- все-таки было на нашей сторонѣ, и мы продолжали побѣждать горцевъ почти при всякой встрѣчѣ. Осады ими Дербента, Бурной, Внезапной и другихъ укрѣпленій хотя были безуспѣшны, но уже достаточно показывали размѣры до которыхъ достигла война {Подробный разказъ объ этихъ событіяхъ напечатавъ мною въ Русскомъ Вѣстникѣ, декабрь, 1864 года.}. Потомъ, несмотря на взятіе Гимры и пораженіе перваго имама Кази Муллы, тутъ же убитаго, явился другой имамъ Гамзать-Бекъ, продолжавшій дѣло мюридизма съ большою настойчивостью и совершившій важное для него дѣло истребленія Аварскихъ хановъ, не только пользовавшихся искони благоговѣйнымъ почетомъ у всѣхъ кавказскихъ горцевъ, но и извѣстныхъ и весьма уважаемыхъ въ Персіи, Турціи и другихъ азіятскихъ странахъ. Убійство Гамзатъ-Бека, разныя стычки нашихъ войскъ съ горцами, большею частью для нихъ неудачныя, все-таки не имѣли почти никакого результата: мюриды не унывали, фанатизмъ ихъ усиливался и прививался постепенно ко всѣмъ племенамъ Кавказа; явился третій имамъ -- Шамиль, который, какъ мы видѣли, на мюридизмѣ основалъ нѣчто въ родѣ цѣлаго отдѣльнаго государства, поставившаго себѣ исходною цѣлью вражду противъ Россіи, вражду вызвавшую съ нашей стороны громадныя средства для ея подавленія!
   До 1840 года, то-есть до присоединенія къ мюридизму Чечни, война ограничивалась почти однимъ Дагестаномъ, гдѣ мы все стремились однимъ рѣшительнымъ ударомъ покончить съ непріятелемъ; а въ остальныхъ частяхъ восточнаго Кавказа, гдѣ мюридизмъ еще слабо привился, горцы попрежнему только "пошаливали", вызывая наши отряды, проникавшіе по временамъ въ ихъ аулы для наказаній. О главнѣйшихъ дѣйствіяхъ въ Дагестанѣ уже разказано выше. Занятіе въ 1837 году Аваріи и осада Тилитва, гдѣ заперся Шамиль, могли принести блистательные результаты, еслибы мы такъ не во-время не отступили, ограничившись присягой имама на подданство Россіи. Еще болѣе выгодный оборотъ могли принять наши дѣла послѣ похода 1839 года и взятія Ахульго. Но бѣжавшій оттуда Шамиль, потерявъ неприступный замокъ съ 10--15ю сотнями приверженцевъ, пріобрѣлъ взамѣнъ Чечню, съ 80тысячнымъ воинственнымъ, богатымъ населеніемъ, и оказался втрое сильнѣе прежняго! Тогда война уже приняла окончательно серіозный характеръ; это оказывалось уже не борьбой съ непослушными аулами, не военно-полицейскимъ надзоромъ за мелкими горскими обществами, позволяющими себѣ хищническія нападенія на сосѣдей,-- это приняло видъ войны противъ сильнаго многочисленнаго населенія, руководимаго одною же вѣрною волей умнаго, энергическаго, властолюбиваго человѣка! Прошли времена отрядовъ изъ двухъ ротъ, сотни Донцевъ, при одной пушкѣ.... Пришлось выставлять самостоятельные отряды, считая баталліонами, полками, батареями, чтобы дѣйствовать въ странѣ, ощетинившейся противъ насъ природнымъ и искусственнымъ оружіемъ. И вотъ съ 1840 года начинаются усиленныя дѣйствія, съ постоянно увеличивающимися средствами, съ часто измѣняющимися системами; посылаются уже цѣлыя дивизіи, наконецъ двигается корпусъ; начальство надъ войсками принимаетъ лично главнокомандующій, съ успѣхомъ выдерживавшій нѣкогда бой противъ Наполеона, {Князь М. С. Воронцовъ.} но все напрасно: непріятель, какъ сказочный герой, вдругъ выросъ до громадныхъ размѣровъ, внушая къ себѣ ужь не презрѣніе, а едва скрываемый страхъ....
   До 1850 года мы не были избалованы успѣхами; непріятель часто торжествовалъ; онъ даже овладѣвалъ нашими укрѣпленіями, истребляя цѣлые гарнизоны, блокируя важнѣйшіе центральные пункты и прерывая наши сообщенія; цѣлые отряды, и даже весьма значительные, едва отёиживались окруженные со всѣхъ сторонъ толпами горцевъ, питаясь кониной, кореньями, или едва успѣвали пробивать себѣ путь отступленія, теряя сотни, тысячи людей; на штурмахъ укрѣпленныхъ ауловъ, нерѣдко безплодныхъ, гибли цѣлыя роты, и всѣ усилія инженернаго искусства и артиллерійскихъ орудій оставались безплодными!... Шамиль достигъ небывалаго вліянія и силы; о немъ заговорилъ свѣтъ, и многіе изъ нашихъ доброжелателей стали потирать себѣ руки отъ удовольствія.
   Съ 1850 по 1856 годъ обстоятельства стали измѣняться: непріятель сталъ встрѣчать неудачи, а мы, напротивъ, постепенно начали усиливаться, привыкать къ систематическимъ дѣйствіямъ и, несмотря на Восточную войну, продолжали понемногу подвигаться къ достиженію ясно уже обозначившейся цѣли. Наконецъ съ 1856 по 1859 годъ раціональная система, съ искуснымъ и энергическимъ исполненіемъ, при щедрыхъ матеріальныхъ средствахъ, положили блистательный конецъ 60лѣтней борьбѣ, приведя насъ на Гунибъ, а грознаго противника нашего въ Калугу!...
   Такимъ образомъ всю Кавказскую войну мы можемъ раздѣлить на четыре главные періода: 1й отъ занятія нами Закавказскаго края до распространенія въ Дагестанѣ мюридизма, то-есть когда война, какъ мы уже сказали, не выходила изъ предѣловъ незначительной военной ферулы надъ непослушными населеніями. 2й -- съ 1830 года, то-есть съ появленія Кази-Муллы и его наступательныхъ противу насъ дѣйствій, до 1840 года, до всеобщаго возстанія Чечни и Дагестана, когда война принимала все большіе и большіе размѣры, сопровождалась часто кровавыми эпизодами, но не слѣдовала еще опредѣленной системѣ; Зй съ 1840 года до 1850 года, когда наши неудачи и сила непріятеля достигли одинаково небывалыхъ размѣровъ; наконецъ 4й съ 1850 по 1859 годъ, въ теченіи котораго установилась прочная система дѣйствій, стали обнаруживаться уже ея результаты, пріобрѣтались надежды на благопріятный исходъ и наконецъ произошли послѣднія событія рѣшившія судьбу восточнаго Кавказа.

(Продолж. будетъ).

А. ЗИССЕРМАНЪ.

"Русскій Вѣстникъ", No 10, 1872

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru