Ильинский И.
Памяти старого народника

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Памяти стараго народника.

   Когда пришло коротенькое извѣстіе о смерти Златовратскаго, одинъ мой знакомый, человѣкъ интеллигентный и довольно близко стоящій къ литературнымъ кругамъ, съ изумленіемъ воскликнулъ:-- Какъ! онъ умеръ только теперь?-- И восклицаніе это никому не показалось страннымъ. Златовратскій какъ-то незамѣтно, неслышно доживалъ среди насъ послѣдніе годы своей жизни. Время, когда произведенія его были однимъ изъ серьезныхъ факторовъ умственной жизни, давно прошло. Новыя птицы запѣли новыя пѣсни, ихъ слушали съ жадностью, а идеологъ стараго поколѣнія почти бросилъ перо и обрекъ себя на добровольное молчаніе... Даже избраніе Златовратскаго почетнымъ академикомъ чуть всколыхнуло болото забвенія, въ которое онъ погружался, а теперь напомнила о немъ только смерть его. Въ первую минуту извѣстіе о ней прошло, быть можетъ, малозамѣченнымъ, но потомъ мысль невольно возвратилась къ этому факту и стала все глубже и глубже проникать въ его истинное, значеніе.
   Да, книги имѣютъ свои судьбы, имѣютъ ихъ и творцы книгъ, но всегда ли судьбы эти бываютъ справедливы? Конечно, все въ мірѣ обусловлено, все имѣетъ свои причины, но надо различатъ причину отъ основанія; нельзя просто мириться со слѣпою причинностью, а необходимо наше сознаніе, насколько эта причинность разумна. Мы попытаемся въ нашей короткой замѣткѣ разсмотрѣть вопросъ, почему былъ забытъ Златовратскій и заслужилъ ли онъ это забвеніе. Для этого первоначально ознакомимся вкратцѣ съ его жизнью и дѣятельностью.
   Николай Николаевичъ Златовратскій родился въ 1845 г., въ Владимірѣ-губ. Семья его была центромъ Владимірской интеллигенціи, а отецъ, въ частности, много силъ потратилъ на неблагодарную и незамѣтную роль культурнаго дѣятеля въ глухой провинціи 50-хъ годовъ. Еще въ раннемъ дѣтствѣ Златовратскій довольно близко знакомится съ деревней и народомъ, во время частыхъ поѣздокъ къ родственникамъ изъ сельскаго духовенства. Окончивъ гимназію, будущій писатель послѣ долгихъ мытарствъ долженъ былъ отказаться отъ мысли о поступленіи въ университетъ и пристроился въ петербургскомъ технологическомъ институтѣ. На почвѣ недоѣданія и нервнаго разстройства юноша захворалъ и слегъ въ больницу. Выздоровѣвъ, онъ принужденъ былъ вернуться домой. Немного отдохнувъ отъ голодовокъ и переутомленія, Златовратскій возвращается къ литературной дѣятельности; небольшіе беллетристическіе наброски и во время жизни въ Петербургѣ давали ему подчасъ кусокъ хлѣба и надежду на лучшее будущее. Дома писатель въ 1874 году создаетъ первое значительное свое произведеніе "Крестьяне-присяжные", вкусивъ, наконецъ, отъ литературной извѣстности, избираетъ окончательно тотъ путь писательскій, о тернистости котораго не разъ съ затаенной грустью говорилъ H. К. Михайловскій. 70-е и 80-е годы Златовратскій работаетъ особенно продуктивно и создаетъ такія крупныя во всѣхъ отношеніяхъ вещи, какъ "Золотыя Сердца", "Устои", "Деревенскіе будни" и т. д. Уже 90-е гг. явились для писателя періодомъ, когда, мысль обращается къ воспоминанію прошлаго, а потомъ онъ почти совершенно замолкъ. Современная жизнь съ ея запросами и сомнѣніями шла, какъ будто, мимо Златовратскаго...
   До, кода-то было большое, свѣтлое, захватывающее. Все было ясно: кто виноватъ, куда идти. Когда-то уродливость и жестокость русской жизни вели не къ безплоднымъ размышленіямъ, а къ эмоціи и дѣйствію. Народъ страдаетъ, мы виноваты, надо покаяться, отрѣшиться отъ того, что добыто цѣною слезъ и крови народной даже "стать не нещастнымъ", какъ формулируетъ одинъ изъ героевъ "Золотыхъ Сердецъ", идти къ мужику надо, учиться у него безконечному терпѣнію, неустанному труду, погрузиться въ самую гущу народной жизни и понять ея особенную большую историческую мудрость. Не было раздвоенности, былъ единый могучій потокъ, который вынесъ на своихъ волнахъ міросозданіе и творчество Златовратскаго и, схлынувъ, унесъ ихъ съ собою. Въ этомъ потокѣ сливались воедино мысль и совѣсть семидесятниковъ, и познаніе мужика было для нихъ, и особенно для Златовратскаго, удовлетвореніемъ не только жажды познанія широкой и многообразной дѣйствительности, но и моральнымъ императивомъ. Не только потому они познавали народъ, что любили его, но и для того, чтобы любить еще больше. Истина и справедливость нераздѣльно сливались у нихъ въ правдѣ о мужикѣ и въ правдѣ мужика. Понятно, что этотъ фактъ накладывалъ особенный отпечатокъ на "бытописательство" беллетристики 70-хъ годовъ, и правъ С. А. Венгеровъ, утверждая въ трудѣ своемъ, что "западные народники-жанристы просто себѣ живописуютъ, а русскіе писатели-народники священнодѣйствуютъ".,
   Бываютъ жрецы, сомнѣвающіеся, готовые сейчасъ сжечь все, чему поклонялись, допрашивающіе своего бога, какъ обвиняемаго. Имъ тяжело и жутко. Вотъ божество не оправдаетъ ожиданій, впадетъ въ очевидное заблужденіе, и жрецъ отряхнетъ прахъ отъ ногъ своихъ и пойдетъ искать иного бога. Но бываютъ счастливые, не сомнѣвающіеся, не испытывающіе: Они не дерзаютъ влагать персты въ раны божества и съ радостнымъ выраженіемъ лица всегда готовы воскликнуть: Credo, quia absurdum! Златовратскаго часто относили къ вторымъ, но это не совсѣмъ правильно. Несмотря на свою цѣльность, свой органическій оптимизмъ, онъ былъ слишкомъ русскій интеллигентъ, чтобы вѣрить въ непогрѣшимость папы. Да и большой художественный талантъ требовалъ прежде всего прямого, Не извращеннаго отраженія дѣйствительности. Любопытно, что на этой почвѣ родилась одна изъ чертъ литературной физіономіи Златовратскаго,-- именно частый разладъ художника съ мыслителемъ, для самого писателя, впрочемъ, незамѣтный. И этотъ разладъ проявляется въ чувствительнѣйшемъ мѣстѣ Златовратскаго, въ вопросѣ объ общинѣ, въ идеализаціи которой покойнаго, какъ и народниковъ вообще, любили въ свое время упрекать нѣкоторые развязные публицисты, полагавшіе, что открыли Америку, указавъ на фактъ дифференцированія общины. Тамъ, гдѣ мыслитель Златовратскій беретъ верхъ надъ художникомъ, онъ склоненъ бываетъ приписать общинѣ всѣ достоинства и никакихъ недостатковъ. Возьмите его теорію общины въ "Деревенскихъ будняхъ":
   "Въ схемѣ народно-бытовыхъ основъ существенную роль играютъ четыре элемента:
   1) Гарантія нравственной индивидуальной свободы.
   2) Гарантія равноправнаго участія личности въ общинныхъ сходахъ и судахъ.
   3) Гарантія равнаго экономическаго благосостоянія членовъ общины, достигаемаго правомъ общаго труда и общаго пользованія результатомъ его.
   4) Общинная помощь во всѣхъ тѣхъ случаяхъ, когда первыя три гарантіи окажутся недостаточными для сохраненія правъ личности".
   И вѣдь Златовратскій былъ убѣжденъ, что это не его субъективныя desiderata, а что дѣйствительно эти конструированные, согласно со всѣми правилами юридической методики, элементы мужицкаго права играютъ "существенную роль", и, стало быть, опредѣляютъ историческія судьбы общины. А на скептиковъ, вродѣ Евтропа Шманнна, оптимисты имѣютъ особенно вѣскую дубинку.
   "-- Ну, да,-- сказалъ старикъ Евтропъ Шманинъ,-- держи карманъ! Все одно, братъ! Вотъ намъ надѣлили на пятьдесятъ три души, а теперь передѣлъ будемъ дѣлить на шестьдесятъ четыре, а потомъ на восемьдесятъ... Вѣдь міръ-то тоже растетъ... вотъ что! А земли-то все столько же... Все одно -- куда пойдешь?
   Замѣчаніе Евтропа заставило мужиковъ смутиться.
   -- А вотъ куда пойдешь,-- поднялся и сверкнулъ своими цыганскими глазками Иванъ Тарасычъ.-- Ты, вотъ, ежели одинъ, такъ поди сунься за землей-то. Дастъ тебѣ кто? А ежели у деревни земли не станетъ, такъ деревнѣ безъ земли быть нельзя! Такихъ деревень На свѣтѣ нѣту. У деревни земля какъ-никакъ будетъ".
   Иванъ Тарасычъ сталъ креститься на образъ.
   И при всемъ этомъ Златовратскій, по справедливому замѣчанію М. А. Протопопова, "относится къ своему Ивану Тарасычу пресерьезно и готовъ повторить вмѣстѣ съ мужикомъ: "вотъ братъ, что вѣрно сказалъ, то вѣрно". Перечисленнымъ выше юридическимъ гарантіямъ значитъ, съ этой стороны, нечего опасаться. Посмотримъ теперь, въ какихъ формахъ выльются первыя двѣ изъ нихъ на деревенскихъ сходахъ. Вотъ картина схода изъ тѣхъ же "Деревенскихъ будней", но нарисованная уже Златовратскимъ-художникомъ:
   "Мѣшки... Тридцать четвертей... Зерно... всыпали:!! Да кто изъ васъ считалъ? Считали вы галокъ на застрѣхѣ! Поди спроси Ивана Терентьича объ этомъ! Сунься къ Ивану Те- рентьичу, что къ кобылѣ подъ хвостъ! Онъ тебѣ надушитъ въ носъ-то! Считали! Я всыпалъ. Мы съ братомъ. Да когда? Когда еще не въ раздѣлѣ были! Были вы! Да ты, лѣшій, спроси мужиковъ! Ты чего лаешься? Лѣшій и есть. Чего ты лаешься, идолъ? Вотъ они старики-то! Зерно всыпали... Двадцать мѣшковъ... Лови ихъ, двадцать-то мѣшковъ! Просору больше! Просорилось зернышко-то наше, это вѣрно! Дураки, такъ дураки мужики и есть!".
   Мы нарочно съ нѣкоторой подробностью останавливаемся на общинѣ въ творчествѣ Златовратскаго, считая, что отношеніе Златовратскаго является типичнымъ отношеніемъ его къ мужику вообще. Вотъ эпическіе мужики "Устоевъ" Златовратскаго-мыслителя, говорящіе чуть ли ни гектометрами и воспѣвающіе добродѣтель и очарованіе общиннаго быта съ былиннымъ складомъ, и вотъ, на-ряду съ ними ямщикъ изъ очерка "Разночинецъ Серапіонъ Скорый":
   -- Ежели баринъ лютуетъ, то мужикъ очень хорошо понимаетъ, что какъ же человѣку за свое кровное не лютовать. Это онъ понимаетъ и уважаетъ. Уважаетъ-съ, потому по себѣ знаешь; онъ и самъ свое изъ зубовъ не выпуститъ".
   Златовратскому, прямолинейному, какъ всѣ почти семидесятники, трудно было примирить въ теоріи эти двѣ различныя мужицкія тенденціи, и его "Золотыя сердца", искавшія правды у мужика вообще, натыкаются на фактъ распаденія этого призрачнаго мужика. Его нѣтъ, а есть или хранитель общинныхъ устоевъ. Мосей Волкъ или Петръ Вонифатьичъ съ ярковыраженными аппетитами хозяйственнаго мужичка. Одно изъ этихъ золотыхъ сердецъ (Лиза Дрекалова изъ "Устоевъ") -такъ и перестаетъ биться, измученное мыслью:
   -- Сколько уже перемѣнилось этихъ Лизъ! но не онъ, а все еще Пимены и Петры заполняютъ собою мужицкую душу...
   Взаимоотношеніе трехъ факторовъ русской жизни: народно-бытовыхъ устоевъ, стихійныхъ, стремившихся къ ихъ разрушенію силъ исторіи и золотыхъ сердецъ, искавшихъ правды въ первыхъ и пытавшихся бороться со вторыми -- вотъ что служило главной осью творчества Златовратскаго. Годъ за годомъ противорѣчія русской жизни все обострялись и обострялись. Уже въ 70-е годы они были достаточно ясны и проявлялись въ творчествѣ Златовратскаго, какъ фактическое подмываніе "устоевъ" мутными водами новыхъ теченій и какъ взаимное непониманіе между представителями устоевъ съ одной стороны и золотыми сердцами съ другой. Только цѣльный органическій складъ натуры Златовратскаго мыслителя могъ реагировать на это невозмутимымъ оптимизмомъ. Жизнь и наука давали для оптимизма слишкомъ мало поводовъ, мысль и вниманіе русскаго интеллигента стали искать гармоніи въ другихъ областяхъ, когда выяснилось, что въ этой она едва ли не безвозвратно утрачена. Потокъ органическаго оптимизма, "вѣры сердца", принесшій съ собою, какъ говорилось въ началѣ этой статьи Златовратскаго, схлынулъ, и первое время послѣ него новыя струи скептизма и разочарованія смыли оптимизмъ покойнаго. Изслѣдователями народной жизни явились уже не беллетристы, а ученые, которымъ, разумѣется не свойственъ разладъ художника и мыслителя, которые, имѣя передъ собой сухія цифры, не склонны къ оптимизму, какъ таковому. Но теперь, когда изслѣдованія г-жи Ефименко, K. Р. Кочаровскаго и другихъ показали, что нѣтъ основаній и къ голому пессимизму, мысль, измученная долгимъ промежуточнымъ періодомъ, можетъ съ глубокой благодарностью возвратиться къ Златовратскому. Въ смыслѣ стойкости взглядовъ, въ смыслѣ цѣльности характера, его личность представляетъ высокую нравственную цѣнность въ наши дни, когда изъ всѣхъ цѣнностей едва ли не моральныя въ наибольшемъ загонѣ. Златовратскій не былъ "дважды рожденнымъ", какъ говоритъ Джемсъ о раздвоенныхъ людяхъ. Онъ былъ представителемъ душевнаго здоровья, родившимся одинъ разъ оптимистомъ и не мѣнявшимся всю жизнь. Теоріи сѣры, но вѣчно зелено златое древо жизни, которое такъ любилъ и такъ чувствовалъ Златовратскій. Заблужденія его забудутся, но не забудется высокая художественная правда большей части его твореній, не забудется и его свѣтлая личность. То и другое служило и будетъ служить импульсомъ къ дѣйствію, а за дѣйствіемъ сила, побѣда и послѣднее слово, заключающее правдивый и неизбѣжный судъ исторіи.

И. Ильинскій.

"Современникъ", No 12, 1912

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru