Аннотация: ("В поисках потерянного времени")
Paris. Nouvelle Revue Francaise.
Марк Алданов Marcel Proust. A la recherche du temps perdu.
Paris. Nouvelle Revue Francaise.
Помню -- давно это было -- мне случилось в Париже проходить поздно ночью с одним французом по площади Трокадеро. Мой знакомый посмотрел на часы и сказал:
-- Если подождать еще полчаса, можно, наверное, встретить Марселя Пруста: он в это время обыкновенно здесь проходит, отправляясь на прогулку...
Я впервые услышал тогда это имя -- и, естественно, осведомился о человеке, который регулярно выходит гулять в два часа ночи. Это был писатель, но публика его не знала вовсе; да и в литературных кругах тогда говорили, кажется, главным образом о странностях личной жизни Пруста. Собственно и писателем его в ту пору можно было назвать лишь с большой натяжкой. Марсель Пруст был человек неопределенной профессии, "homme du monde", да и то отставной.
Он был очень богат -- и очень болен: тяжелой формой астмы. В молодости он вел "рассеянный образ жизни" и почти ничего не делал: перевел что-то из Рескина, да еще выпустил книгу, под названием "Les plaisirs et les jours" (1896). Она была своеобразно издана, с иллюстрациями Мадлен Лемер и с нотами, написанными на стихи автора модным композитором Рейнальдо Ганом. Книга эта -- рассказы, заметки и несколько стихотворений -- прошла совершенно бесследно: обратил на нее внимание, кажется, только один человек, -- правда, это был Анатоль Франс. Он в восторженных выражениях представил нового писателя публике, которая, однако, и к рекомендации осталась вполне равнодушна.
Затем Марсель Пруст почти двадцать лет ничего не писал -- или, по крайней мере, ничего не печатал. Перед самой войной -- уже на пятом десятке лет жизни -- он выпустил в свет первый том своего произведения "A la recherche du temps perdu", названный "Du côte de chez Swann". За ним последовали другие. Расходились они очень плохо. Однако в ту пору у него уже имелись поклонники. Одним из наиболее горячих был, кажется, Вальтер Ратенау. В 1919 году Прусту была неожиданно присуждена Гонкуровская премия. Это вызвало в большой публике изумление -- "какой Пруст?" Еще тремя годами позднее автор "Du côte de chez Swann" скончался (18 ноября 1922 года). Несколько томов серии "A la recherche du temps perdu" вышли уже после его кончины.
Жил он в последние годы очень странно. Совершенно не вынося шума, не вынося солнечных лучей, он устроил у себя на квартире темную "пробковую комнату" и прожил в ней десять лет, почти никого не встречая, -- днем спал или пытался спать, а ночью писал, потом гулял по Парижу. Летом он уезжал на море и в лучшем отеле модного курорта снимал один пять комнат: в средней жил и работал, остальные ему были нужны для того, чтобы не иметь соседей: он в этих четырех комнатах "запирал тишину". Одни считали Марселя Пруста позером, другие -- сумасшедшим.
Теперь говорят, что он был подвижник. Да и в самом деле трудно назвать его иначе. Физические страдания Пруста были, по-видимому, в последние годы невыносимы. В одном из опубликованных недавно его писем он говорит: "Сегодня у меня выдался счастливый день: я мог дышать два часа". В другом письме находим такую фразу: "Que ce grand poète (Франсис Жамм) me recommandeà son saint favori pour qu'il me donne une mort douce, bien que je me sente fort le courage d'en affronter une très cruelle"... Задыхаясь, полуживой, дрожа от лихорадки(он летом и зимой носил шубу даже в комнате), Марсель Пруст писал из ночи в ночь подряд одиннадцать лет -- и умер вскоре после того, как поставил слово "конец" в последней тетради серии. За несколько часов до кончины, умирая в полном сознании, он потребовал рукопись той своей главы, в которой описана агония знаменитого писателя Берготта -- и исправил ее "на основании собственного опыта".
Таков краткий биографический формуляр Марселя Пруста -- именно curriculum vitae в точном смысле латинского слова "curriculum". Настоящая его биография, вероятно, никогда не будет написана, если литературные нравы сильно не изменятся к худшему (к еще худшему). Впрочем, бывают ли вообще эти "настоящие биографии"?
Я пишу не рецензию о "A la recherche du temps perdu" -- это было бы бесполезно: о творении Пруста можно (и должно) написать книгу, на нескольких страницах не скажешь ничего. Но в связи с выходом в свет последних томов серии, я хотел передать впечатление, полученное от нее мною; личный характер настоящей заметки найдет оправдание в том, что такое же впечатление, по всей вероятности, выносят многие.
С книгами Пруста я познакомился лишь недавно, уже после его кончины, и приступил к ним с некоторым предубеждением, которое невольно вызывают рассказы о "демонической натуре". Демонических натур в литературе всегда было очень много (для этого есть прозаическое объяснение) -- и теперь их не меньше, чем во времена Байрона, Лермонтова, Марлинского. Есть среди них демоны в жанре провинциальных баритонов, есть и талантливые люди, как Октав Мирбо или Валерий Брюсов, и даже очень талантливые, как Пьер Лоти. Но в общем это утомительный род людей и чрезвычайно утомительный род писателей...
Чтение Пруста вещь нелегкая. Иногда трудно отделаться от мысли, будто он нарочно старался затруднить доступ к своим книгам и принял для этого все меры. Только разве назло читателю можно было придумать эту дикую (хоть безукоризненно правильную) синтаксическую конструкцию, только назло можно было так запутать план (по заданию совершенно логичный); иначе как нарочно нельзя опускать абзацы в диалогах, нельзя писать фразами по пятьдесят, по сто, по двести строк. В книгах Пруста утомляет все, вплоть до избранной им типографской строчки... И раздражает тоже почти все, вплоть до посвящения -- Леону Доде.
Но от книг этих нельзя оторваться. После прочтения первой же из них мне стало ясно, что в истории мировой литературы открыта новая страница, и что в ту ночь на площади Трокадеро я пропустил случай увидеть самого замечательного писателя двадцатого столетия.
"Il nous attire il nous retient dans une atmasphére de serre chaude, parmi les orchidées savantes qui ne nourrissent pas enterre leur étrange et maladive beaute", -- с необыкновенной проницательностью" сказал Анатоль Франс, прочитав первую, юношескую книгу Пруста... Тогда только что были открыты Х-лучи, -- Анатоль Франс сравнил с Рентгеном автора "Les plaisirs et les jours".
Любопытно то, что все почти люди, лично знавшие Пруста, говорят о его необыкновенной доброте. "Бесконечная мягкость моего брата"... -- вспоминает профессор Роберт Пруст. "Любовь переполняла его сердце", -- пишет Андре Жид. То же самое говорят Дювернуа,Бланш, графиня Ноайль. Признаюсь, это нельзя читать без невольной усмешки. Более злобных книг, чем книги Марселя Пруста, я не знаю в литературе. Выйдя на свет Божий из созданного им лабиринта, даже не спрашиваешь, существуют ли порядочные люди, -- очевидно, нет. Сомнению подвергается вопрос о существовании людей нормальных и о пределах понятия дома умалишенных.
Некоторые страницы Пруста нельзя назвать иначе как гениальными. В его книгах есть то (то единственное), что может служить безошибочным признаком художественного гения: в них действуют живыелюди.Впрочем, они даже не действуют: в этих странных романах ничего не происходит. И проблем в них тоже нет никаких: ни войны, ни революции, ни преступления, ни наказания, ни униженных, ни оскорбленных, ни бесов, ни мертвого дома. Достоевский работал нагоре. Пруст спустился вниз. Ему никакого сюжета и не надо. У него встречаются и разговаривают разные люди; а он от себя поясняет их разговоры и встречи, не заботясь какбудтони о какой "конструкции", не считаясь с принятыми формами и условностями романа. Треть одной из лучших его книг занята описанием вечера в салоне госпожи Вердгорен. Художественные приемы частью заимствованы. Пруста теперь называют последователем Бальзака -- вот уж действительно никакого сходства. Сам он совершенно серьезно и, по-видимому, с умилением называл себя последователем Джордж Эллиот. На мой взгляд, он взял кое-что у Мередита и очень много у Л.Н. Толстого. Нет писателей, которые ничем не были бы обязаны своим предшественникам. Критика еще не подвела итог всему, что Толстой взял у Стендаля. Недавно в печати приводились многочисленные "заимствования", сделанные у Расина Анатолем Франсом. Но Расин их заимствовал у Сафо. Нелепо говорить в таких случаях о подражании, уместен лишь один вопрос: добавляет ли своев общую сокровищницу тот или другой писатель.
Вклад Марселя Пруста в литературу, в ее методы композиции и психологического исследования, не поддается учету. Его анализ утомителен кропотливостью и было бы странно вменять это в заслугу автору "A la recherche du temps perdu". Но истину признать необходимо: каковы бы ни были художественные приемы Марселя Пруста, созданные им фигуры -- Суанн, Коттар, Вердюрены, Морель, барон Шарлюс, герцог и герцогиня Германт -- это живые люди, имеющие почти такую же реальность, как Наташа Ростова, князь Василий, Элен Безухова или Болконский (я не боюсь назвать лучшие образы Толстого) и реальность большую, чем Растиньяк, Онегин, Жером Куаньяр или Давид Копперфильд. В Париже называют людей, с которых будто бы написаны герои Пруста. Но называют их по-разному: вероятно, как все писатели, Марсель Пруст перерабатывал виденное по-своему, добавлял выдумку к правде. Все то, что он писал, освещено и освящено смертью. Андре Жид цитирует его фразу: "Et de nos noces avec la mort qui sait si pourra naltre notre consciente immortalité"...